Читать книгу Мёртвая вода. Сирена - Миранда Грин - Страница 1

Крик перекрыл было даже многоголосый шум летних гуляний, но быстро затих. Кравко покосился в ту сторону, куда ушел Жадан, лениво потягивая пиво. Кажется, в темном переулке мелькнула потертая юбка местной дурочки. Мало того, что девка была на голову малясь стукнутая, так еще и немая, зато ни сиськами, ни задницей мать-природа её не обделила. Так что желание Жадана он понимал прекрасно. Да и спросить за неё будет некому – пришлая девица была совсем одна, жила в лачуге у реки и зарабатывала рыбой. Чем она её приманивала, не знал никто, даже грешили на то, что в родне у девицы тюленихи* затесались, хотя тех и повывели во всех краях империи давно. Но кто знает, откуда немая родом?

Мужчина снова приложился к кружке, рассматривая пляшущих вокруг костра незамужних. Присмотреться что ли к кому? Не женится, так хоть тепла и ласки получит, молодая кровь горяча, сейчас батьки да мамки разойдутся по домам, можно будет и счастья попытать. Глядишь и пригреет кто, вон, мельникова дочь как глазками стреляет, в танце гнётся, аж кровь в жилах закипает, быстрее бежит, не к голове правда, а пониже. Сильно пониже, да.

Жадана всё не было, и Кравко начал беспокоиться. Он понимал, что приятелю, скорее всего, что-то да перепало от нелюдимой девки – хотя кто бы её и спрашивал? – и можно бы порадоваться за него, но неприятное чувство где-то в груди не давало покоя. Мужчина опрокинул в себя остатки пойла на дне кружки, со стуком опустил её на стол и, нетрезво покачиваясь, двинулся всё в тот же переулок. Даже если застанет друга без порток – извинится, в первый раз что ли.

Под ноги бросился кот, рисующий всеми четырьмя лапами такие кренделя, что впору было подумать – налакался где-то, если коты вообще брагу пьют. По крайней мере, если бы он был человеком, то на принявшего на грудь он походил бы здорово. Кравко облокотился о ближайшую стену, борясь с неожиданной тошнотой, скрутившей его в три погибели, резкой до черноты в глазах. Тем более неожиданной, что обычно его не развозило так легко, не каждого бы перепил, но точно бы не свалился первым. Только когда желудок расстался с содержимым, мужик докумекал – пахнет слишком странно. Вернее, нет, наоборот знакомо, когда режут скот в воздухе стоит тот же тошнотворный запах крови.

Крови? Не дайте боги, Жадан прибил дуреху, он, конечно, старший сын старосты, любимец деревни, примерный, чтоб его, семьянин – если не считать сегодняшний вечер – но на такое даже для него глаза не закроют. Кровь за кровь пусть потребовать и некому, но отец у друга – мужик суровый, правильный, и собственную кровиночку за убийство под замок посадит, а то и из деревни изгонит.

Кравко, всё ещё нетвердо стоя на ногах, двинулся к источнику запаха. Не сразу, но расслышал всхлипы, вздохнул с облегчением – девка жива, а рассказать – ничего не расскажет, да и грамоте вроде не обучена. Вот только когда привыкшие к темноте глаза рассмотрели происходящее в тупике, он, закаленный жизнью мужчина, едва смог сдержать крик. Все вокруг было завалено мелкими ошметками плоти, словно тело старательно рвали на кусочки, а в центре этого месива сидела зареванная девица. Жадана нигде не было.

– Эу, девка, а друг мой где? – стремительно трезвея протянул Кравко.

Девушка медленно повернулась к нему, глаза в темноте блеснули как-то мутно, навевая мысли не то о дохлой рыбе, не то о болотных огнях. Как-то совсем не по-человечески. И тут он заметил на её руках перепонки. Остатки хмеля выветрились, будто и не бывало. Кравко вздохнул, собираясь крикнуть о том, что тут сирена, но это исчадье моря его опередило. Последнее, что услышал Кравко – истошный девичий визг, врезающийся в голову, разрывая её на кусочки изнутри

*

Освященная вода жгла кожу и, что хуже, не давала голосу звучать. Милка понимала, что подставилась слишком глупо, надо было бежать, но её голос впервые оказал такое воздействие на человека… До того они, эти жуткие смертные, не разрывались на куски, заливая лицо и руки алым. Она вообще в первый раз видела потроха и такое количество крови. В первый раз испугалась собственной силы, оказавшейся куда больше, чем она сама могла подумать

В первый и, видимо, в последний. Потому что попавшие к охотникам никогда не возвращались к своим семьям.

Сначала, когда она только искала, где осесть, ей казалось, что деревушка на границе государств – не самый плохой вариант. Через границу люди ходили активно, так что появление прибившейся к людям немой сироты не стало бы чем-то из ряда вон, тем более, что сиреной она была не чистокровной – бабка её ушла к людям и родила сына, что вообще редкость невероятная – так что и проблем не должно было быть. Внешне ни за что нельзя было сказать, что она не человек, ни жабр, ни чешуек, ни перепонок до той злополучной ночи у неё не было. Обаяния своих сестер она также не унаследовала, голос её действовал слабее, чем у тех, кто жил в море, да и разговаривать она не любила, предпочитая делать вид, что немая. Словом, не было ничего, что могло бы выдать истинную природу.

И всё равно Милка нашла себе неприятности. Сразу такие крупные, что самые бедовые сёстры бы позавидовали.

Плохо слушала бабушку, вот и оказалась в поселении, где жил не в меру умный священник. Сейчас она вспомнила крохотную, практически неприметную метку на одежде – у горла и на рукаве – такие же были у тех, кто пришел за её семьей. Милка не обманывалась молодым лицом – в охотники набирали таких же как она, нечистокровных. Так что борцу с нечестью могло быть и тридцать, и пятьдесят лет, он мог быть даже старше сирены, что такое её семьдесят лет, совсем детский возраст по меркам народа.

Она бы даже наступила себе на горло, попыталась бы его обаять, но слишком уж её истощили два случайных убийства, а молодой мужчина, имя которого она не запомнила, первым делом облил молодую нелюдь водой с алтаря. Сирена не знала имен тех богов, которым молились люди, но четко чувствовала, что ей и её сестрам эти боги не рады. Да и их последователи каждый раз это доказывали, избавляясь от морских обитательниц с каким-то ужасающим рвением и не менее ужасающей жестокостью.

Сейчас её истязатель закончил петь на незнакомом Милке языке, от слов которого вода в чаше слабо светилась – по крайней мере, сирена видела это так – и подошел ближе, опускаясь рядом с ней на колени. Взгляд у него был почти ласковый, почти сочувствующий, такой мягкий, что себя стало ещё жальче, даже захотелось разрыдаться, но вот только сирены не плачут, как бы больно им не было. Так смотрят на неисцелимо больных и осуждённых на смертную казнь. На обречённых. Молодой охотник мягко поправил её волосы, убирая спутанные пряди, чтобы видеть глаза сирены. Вот только голос его остался холодным как стены, в которых они находились, как ледяные ключи на дне местной реки.

– Ну, ты так и будешь молчать?

– Я не понимаю, чего вы от меня хотите, – сухие рыдания и сожженные освященной водой связки сделали голос тихим и сиплым. – Я даже море никогда не видела…

– Врешь. Пресные воды не могут породить такую силу голоса, – он окунул кончики пальцев в воду, и теперь ей хотелось отшатнуться от него, но камень за спиной лишал такой возможности.

Милка посмотрела на него мутными желтоватыми глазами. Почему-то именно здесь в ней всё сильнее проступали рыбьи черты, придавая какого-то потустороннего, жуткого обаяния затаившейся в тёмных водах акулы. Жрец тяжело вздохнул и отодвинул чашу в сторону, так и не начиная новый круг мучений. Насыщенно синее, ежедневное одеяние висело на стуле в углу каменного мешка камеры. Сам служитель культа, в простых черных штанах, сидел на голом полу легко и непринужденно, словно на мягком ковре.

– Зачем тебе морские сирены? – она шевельнулась, невольно отодвигаясь подальше.

– Это личное. Тебя ведь тоже бросили? Я прав?

Сирена кивнула. Когда она осталась одна, без своих ближайших кровных родственников, Милка попыталась связаться с родственницами в солёных водах, но те только носом крутили, называя её хриплой селедкой и человеческим выкормышем, который умрёт раньше, чем споет хоть одну песню. Одно время она даже хотела найти способ как-то им насолить, но потом решила просто жить, положившись на судьбу. И меняя место жительства каждые десять лет, прекрасно понимая, что её вечная – или почти вечная, это ещё предстоит выяснить – юность вызовет вопросы.

– Хочешь им отомстить? – шепот над ухом раздался совсем неожиданно, от жара почти человеческого дыхания казалось, что её паром обожгли. – Люди жаждут твоей крови, а вы, сирены, обращаетесь водой после смерти. Подсунем им бочку с болотной тухлятиной, м?

– Зачем бы мне? – человеческая кожа была слишком горячей по её меркам, а может, ей так просто казалось, охотник пугал и наблюдая издали, и нашёптывая что-то на ухо, в такой неприличной близости. – Ты издевался, зачем мне помогать?

– Я – почти нет, не приписывай мне чужие заслуги. Я тебя только водой тогда в тупике окатил. Всё. А помогать… Ты же жить хочешь? Я могу устроить твою свободу, а дальше – насколько тебе ума хватит протянуть среди людей.

Милка расхохоталась бы, если бы могла, да только воздух входил в лёгкие с хрипом, заставляя вспоминать умирающих на берегу китов, выкидывающихся на берег. Ну да, сам он её не трогал, зато помощничков своих отправлял регулярно, полукровка уже и счёт дням потеряла. И ведь даже не отрицает этого. Да и сирене немного нужно – отвратительная светящаяся вода справляется лучше любых пыточных орудий. И сейчас этот полулюдок – знать бы ещё, чья в нем нечеловеческая кровь, каких именно сирен, племён-то много, нравы у них разные – предлагает ей ему помогать.

Но жить действительно хотелось. Может, согласиться? А крикнуть ему на ухо она всегда успеет. Милка слабо кивнула, неуверенная, что тот её поймет. Но парень, явно неместный, судя по ясному светлому лицу, уловил её движение. И сделал странное – повел раскрытой рукой над полом, уничтожая причиняющие боль лужи освященной воды. Очень аккуратно, этого не отнимешь – пар девушку даже не обжёг, только сердце от испуга удар пропустило. Вот лишь у него самого на ладони остались красные следы, вроде ожогов, будто собственная магия причиняла ему боль.

– Тогда будем знакомы. Меня зовут Стефан. Слышала что-нибудь про материнское проклятие сирен?

Милка пожала плечами – нет, такое при ней даже вскользь не упоминали. Она и представить не могла причину, по которой мать могла бы проклясть собственного ребенка. Стефан снова вздохнул, принимаясь развязывать ей руки. Следы от пара на коже охотника почти зажили, теперь прикосновения казались почти нежными из-за наросшей новой кожи. Голос молодого мужчины едва достигал её ушей, настолько тихо тот заговорил, пусть и до этого он был не слишком громок.

Материнское проклятие у сирен – неприятная штука, которой подвергали нежеланных детей в первые часы после появления на свет. Природа текущей в их крови магии извращалась, менялась на противоположную, а потом такого младенца выкидывали где-нибудь на берег. Стефану вот повезло – его нашли люди, вырастили, не делая различий между ним и родными детьми. Но огонь пожирал его изнутри, делая тягу к воде совсем уж непреодолимой. Во время одного из своих заплывов в местной реке – в это поселение он приехал недавно, ведомый каким-то чутьем – он и заметил на берегу сирену. К тому моменту охотник уже знал, что проклятие может снять или более сильная нечисть, или наложившая его, или смерть проклинательницы, всё же в служители богов он пошёл именно в поисках ответов.

Изначально может и хотел попробовать договориться по-хорошему, но пока подбирал момент, появлялись дела, а потом и вовсе вышел этот случай с Жаданом… Теперь его ключик к освобождению жаждали убить, и сделать он должен был это сам. А Стефан без этой девчонки свою проклинательницу на поверхность не выманит, просто не дозовётся, редким сыновьям сирен такой возможности не оставляли. Значит, будет спасать. Благо, что в камере построен сток и достаточно широкий.

Осталось только объяснить свой план Милке и понадеяться, что она не из брезгливых…

*

– Это самая мерзкая неделя в моей жизни, – Милка ждала охотника выше по течению, уже по ту сторону государственной границы. – Дерьмо, а не неделя, я бы сказал.

Канализацией от девушки уже не пахло, затхлая вода и вонь успели смыться, пока та плыла к месту встречи, то и дело ныряя к самому дну, лишь бы оттереться песком и не слишком попадаться на глаза возможным свидетелям. Вещей с собой у сирены не было, так что переживать о том, что что-то вымокнет, не приходилось. Единственное платье высохло само, стоило ей выйти на берег и повести плечами.

– Не думал, что такая приличная на вид девушка может так некультурно выражаться.

– А ты думал в море только на кораблях люди любят крепкое словцо? Я ещё сдерживаюсь, – сирена смахнула с губ налипшую чешуйку. – Хотя родители за такое ругались.

Да, поесть по пути она тоже успела, хотя человеческая кровь позволяла питаться более многообразно, но от сырой рыбы Милка не отказывалась, хищная натура предков всё-таки иногда давала о себе знать. Стефана это, как видится, не смущало, тот только наклонился ближе, вытаскивая из распущенных волос девушки застрявшую там косточку и странно принюхиваясь. Сирене на миг показалось, что ещё мгновение, и он её лизнёт, как проверяющий свою догадку пёс.