Читать книгу Лора - Мурад Камалов - Страница 1

Все обстоятельства и персонажи этой истории вымышлены.

Любое совпадение с реальными людьми случайно.

Кто родился на море, чувствует его даже на большом расстоянии. Это не только особый запах и шум далекого прибоя. Свой воздух, особое движение солнца, словно туго натянутое небо, наконец, плотная сила, разлитая вокруг и безразличная ко всему иному в своем величии.

…Берег Пескары в октябре обычно становится пустынным и ветреным. К северу, в сторону Джулианова можно пройти несколько километров и не встретить ни одного человека. Прибрежные кафе через одно закрыты, как всегда в меру вальяжные барристо все делают не спеша, разговаривают с ленцой и смотрят в сторону от тебя. Я шел уже больше получаса, легкий ветер дул в лицо, но солнце начинало припекать, и я свернул к первой линии отелей, где в прохладе кафе все столики были свободны. Свой кофе я вынес на скамейку у пляжа и стал смотреть на море. Тогда, двадцать лет назад мы с Лорой сидели за таким же столиком и смотрели на море, которое, как и сейчас, ничего нам не обещало и безразлично плескалось у кромки песка. Банальное сравнение надоедливо прилипло к моим мыслям – волны памяти, волны памяти…

Я был в отряде добровольцев уже третий месяц. До моря было больше ста пятидесяти километров. Но я чувствовал его и днем и ночью. Горы вокруг довершали пейзаж, знакомый с детства: я вырос между морем и горами. Сначала наш отряд сопровождал колонны техники в сторону Сараево, это было в первые месяцы осады. Потом нас отвели восточнее, ближе к боснийской границе. Война всех против всех была в самом разгаре. Положение врача давало мне и привилегии и вместе с тем создавало проблемы. Возможностей, особенно на марше, оказывать помощь было немного. И хотя ранения были нечастые и нетяжелые, приходилось находиться в напряжении практически круглые сутки.

В начале кампании, боснийцы не были нашими противниками, между нами был хрупкий мир и общими врагами были сербы. Потом все усложнилось, сербы, хорваты, боснийцы стали воевать с большим ожесточением друг против друга. В нашем отряде было удивительно много иностранцев из почти пятнадцати стран. Говорили в основном по-английски. Но кто хотел и мог, общались по-французски, по-немецки и на других европейских языках.

Мое положение осложнялось еще и тем, что мое имя и фамилия звучали по-тюркски. Хорваты-католики и все европейские добровольцы предпочли бы кого-то другого. Например, англичанина, или голландца. Но потом все привыкли и несколько проведенных мной несложных и удачных операций лишили меня риска стать изгоем в этой непростой компании.

Три месяца были желанным для меня сроком, так как давали право на одну неделю отпуска. Я планировал провести его, конечно, на море.

Лора появилась как бы ниоткуда. Однажды вечером два грузовика остановились у большого дома, где жило большинство бойцов. Вместе с другими с борта спрыгнула невысокая девушка, плотная и вместе с тем какая-то упругая. На ней была футболка и тактические брюки, явно тщательно подогнанные по фигуре. На спине вниз стволом висела легкая немецкая полуавтоматическая винтовка калибра 5.65мм. Кто-то из бойцов подал ей сверху небольшой рюкзак и куртку. Девушка зашагала вверх по улице к одному из домов, где пока никто из наших еще не остановился. Открыла калитку и исчезла за зеленой изгородью.

Вообще отряд состоял из 40-50 человек и мы обычно останавливались у местных жителей на несколько дней, пока нас не перебрасывали на другой участок. Женщин в отряде до сих пор не было, и появление девушки было очевидным значимым событием. Вечером в небольшом кафе у автобусной остановки собирались все свободные от службы бойцы и пили все, что только там было. Я не пил, как-то сразу объявив, что как мусульманин делать этого не собираюсь. Пришлось выдержать несколько косых взглядов и сомнительных реплик, в основном на французском, потом всем стало это безразлично. Тем более, что изредка сами вояки прибегали к моей помощи для снятия последствий тяжелых выпивок. Сразу после мединститута я работал на скорой и дежурил в токсикологическом центре. Откачивал передозы, суициды, отравления бытовой химией и конечно, алкогольные интоксикации. Курт, высокий конопатый немец из Гамбурга первым оценил мои возможности по возвращению к жизни после перепоя и если не дружба (там вообще не дружили в нашем, русском понимании этого слова) то уважение и доверие ко мне поднялись на новый уровень. Курт первым назвал меня «супердок», никто не возражал. И я тоже.

Я обычно занимал свой «безалкогольный» столик, заказывал салат, мясо, кофе и читал, вернее старался читать местные газеты. Через пень-колоду удавалось понять общий смысл благодаря поверхностным знаниям в чешском и сербском. Лора вошла в кафе когда уже стемнело. Она очевидно немного растерялась, остановившись на пороге, так как громкая музыка, сигаретный дым, хохот мужчин, стук биллиардных шаров могли дезориентировать кого угодно. Я приподнялся и кивком пригласил за столик, для убедительности отодвинув стул напротив. Лора спокойно подошла и села напротив. И понял, что все три месяца я ждал не отпуска, а ее.

Мы представились и попытались определить язык общения. Лора Балацки оказалась полькой с вполне приличным английским. Этот первый вечер был самым удивительным в моей несколько хаотичной до того дня жизни, сразу обозначив ее цель и содержание.

Безумие этой самой по себе нелепой войны, жестокость окружающих меня людей, тяготы полупоходной жизни вдруг обрели какую-то наполненность и осмысленность. Почти каждую ночь перед сном я пытался понять, что я делаю здесь, и чем это все для меня закончится. Иногда герой боевика, оказавшись между жизнью и смертью, где-нибудь в западне, в безвыходной ситуации пытается вспомнить и понять, с чего все это началось и треть фильма как раз показывает его злоключения, шаг за шагом, глупость за глупостью.

Примерно так же и я в последние несколько месяцев совершал один нелепый проступок за другим. Безобразная ссора с женой, потеря квартиры, уход из перспективной аспирантуры, какие-то дурацкие подработки, общение с поврежденным (побитыми и подраненными) бандитами из тех самых славных 90-х требовали некоего решения, разрыва это адова круга несуразности. Я вдруг решил сыграть в старика Хэмингуэя и отправиться туда, где место для «настоящего» мужчины. Сначала я оказался в Белграде, как и все русские добровольцы. Жил в каком-то клоповнике две недели, потом узнал, что хорваты платят стабильно и валютой, в отличие от сербов. И раза в три-четыре больше. В 92-м еще можно было добраться до Загреба без большого риска, зато потом все очень осложнилось. Врачей у них хватало, но уровень местной медицины был ну очень примитивным, особенно вне столиц. Специалистов-универсалов было вообще единицы. Московский мед.институт, нерусское имя, приличный английский и минимальные хирургические навыки решили дело. Как потом выяснилось, платили действительно прилично, но не всегда регулярно. Тем не менее, денег хватало на все мои скромные потребности. И удавалось что-то откладывать.

Понемногу я стал приходить в себя, все еще находясь в межеумочном состоянии ума и нервов. Мне полагалась хотя бы одна медсестра. Но все они были в базовом лагере километрах обычно в 60-80 от нас. Мы постоянно передвигались вдоль фронта, которого иногда и вовсе не было и рассчитывать приходилось на себя и крепких парней из отряда. Особенно при транспортировке раненных, переноске запасов медикаментов, перевязках и т.д.

Появление Лоры вначале меня обнадежило, я подумал, что в отряд прибыла медсестра, но она сразу объяснила, что она придана отряду как снайпер и в этом ее боевая задача. Вот это да! Девушка 22-24 лет с нежным овалом лица, веселыми изумрудными глазами и доброй улыбкой будет хладнокровно убивать? Я был почти потрясен. Мы проболтали на смеси польского и английского почти два часа. Потом Лора ушла, сославшись на усталость после дороги.

На следующий день как всегда хмурый Бранко, наш командир, объяснил, что Лора у нас временно, после чего будет направлена на подготовку в группу снайперов одной из основных баз хорватской армии. Поэтому Лора должна была 2-3 раза в неделю выходить в паре для тренировок на местности. Мне все еще было непонятно ее предназначение. Пока мы вечерами сидели в кафе и болтали о разном, все было хорошо. Утром время ускорялось, все становились напряженными, в том числе и Лора и покидали базу на все тех же двух грузовиках. Иногда к ним присоединялись два-три джипа с крупнокалиберными зенитными пулеметамии 82-мм минометами. Это означало, что вечером этого, или следующего дня мне предстоит работа.

Постепенно разговоры с Лорой становились более откровенными, человеческими. Возможно, мы как-то расширяли друг для друга свои словарные запасы, добавляли интонации, стали находить общие темы для разговоров. Эти разговоры начинал в основном я, потому что Лора вообще не была болтушкой и вывести ее из сосредоточенного состояния было не очень просто. Она рассказывала мне о себе простыми словами, в основном по-польски, добавляя английские слова, которые старательно подбирала не без моей помощи.Мой пересказ, скорее всего неточен, но в деталях. Все же главные события были мне понятны.

Лора жила в Катовице, в очень небогатой семье шахтера. Отец умер, мама вновь вышла замуж, не очень удачно. Потом там что-то произошло между Лорой и отчимом, она не стала рассказывать подробности… Она была уже зрелой девушкой-подростком, и стресс оказался довольно сильным. Потом ей пришло в голову что-то сделать, чтобы стать сильнее и уметь за себя постоять. Записалась в стрелковый клуб и стала заниматься. Первые успехи пришли быстро, на соревнованиях занимала призовые места, ездила не только по Польше, но в Чехию, Словакию. Конечно, она не собиралась для самозащиты ходить всюду с винтовкой, но общность стрелкового клуба, новые друзья и вера в собственные силы сделали свое дело. Потом отчим, как причина всего этого куда-то исчез, они остались с мамой одни.

Лора очень хотела стать врачом-педиатром, но для этого нужны были приличные деньги, она хотела поехать на учебу Германию, или во Францию. После школы один год она попробовала работать в местной больнице, в отделении общей хирургии. Взяли ее санитаркой, но она быстро все схватывала и через полгода стала младшей медсестрой. Выучила название инструментов наборов для разных операций, стояла рядом с операционной сестрой, смотрела и слушала, как работает анестезиолог. Все получалось у нее и ее стали хвалить все чаще.

Но Лора была одержима мечтой стать врачом и каждый год в должности медсестры ее удручал. Для старта учебы в Германии нужно было собрать хотя бы пять-семь тысяч марок и это могло растянуться на годы. Лора ждать не могла, а тут началась югославская заваруха. Она решила, что судьба создала для нее шанс и написала несколько писем в стрелковые клубы. Кто-то промолчал, но ей ответили в Праге. Там она была уже через две недели. Пришлось наскоро прощаться с хирургическим отделением, врачами и медсестрами, которые не понимали, что произошло. Ее обреченно отговаривали уходить, думая, что она нашла что-то лучшее, возможно, в Варшаве. Знали бы они, что она затеяла…

Мама плакала, почти ничего не говоря, понимая, что ничем помочь дочке не сможет. Несколько раз проверяла ее рюкзак и дорожную сумку, все перекладывала вещи, пытаясь все впихнуть, уплотнить, уложить и застегнуть. Но что-то все равно не помещалось, она вздыхала и все начинала сначала.

Тут Лора замолчала, видно, что мысли о маме ее тревожат неким чувством вины и причиненной боли.

Лора частоулыбалась,но почти не смеялась. Вначале я относил это на особую обстановку, разлуку с близкими и тревогу за свою судьбу. Потом понял, что это некая внутренняя сосредоточенность, внимание к происходящему и попытка понять и разобраться в том, что есть ее жизнь.

Я пытался рассказывать ей забавные истории из своей жизни, легких студенческих лет, приключений молодого человека в большом городе. Но языковая проблема все еще мешала нам проникать в мысли и чувства другого, она интуитивно улыбалась, догадываясь, что я хочу ее рассмешить. Но по-кошачьи зеленые глаза оставались серьезными и устремленными в нечто иное.

Я тогда был всегда голоден. И хотя мы не были лишены простой пищи в достаточном количестве, всегда хотелось перекусить. Лора в эти минуты смотрела на меня недоуменно. Она привыкла есть только два раза в день. Эта была неосознанная привычка девушки, мама которой была довольно полной женщиной. Сама Лора обладала фигурой, которую многие нынешние эстеты и «ценители» женской красоты сочли бы вульгарной, и вызывающе-сексуальной. Стройной она точно не была. Овальные, чуть полноватые плечи, полная грудь, зато по-настоящему девичья нерожавшая талия, крепкие ягодицы и фигуристые ноги. Она очень прочно стояла на земле, а когда шла, то чуть покачивала бедрами, но не из кокетства, а по велению своего тела.

Мне почему-то представлялось, что женщины наших предков, воинственных кроманьонцев, победивших неандертальцев и расчистивших для себя жизненные пространства средней Европы, были именно такими. Думаю, это были мускулистые мужчины в шкурах, с копьями в жилистых руках и невысокие, крепко сбитые женщины с пристальным взглядом зеленых глаз и готовностью пробивать себе и своему потомству дорогу в будущие века.

Мускулистым я тогда еще не был, но быстро бегал, неплохо плавал, что-то умел на турнике. Но точно не представлял из себя обладателя звериной силы. Когда нужна была помощь с раненым, необходимость что-то принести, передвинуть в нашей «клинике» Лора делала это уверенно, без кривлянья и деланных сверхусилий.

Винтовку она носила спереди, как делали это наши бойцы. Только в грузовике перекидывала ее на спину, ремнем наискосок. Ей не надо было привыкать к оружию, стрельбой она занималась несколько лет и все основы это мужского дела были для нее пройденным этапом. Поначалу мне было не по себе, когда я видел ее в полном снаряжении перед погрузкой в грузовик. Винтовка, бинокль, подсумки с патронами, фляга, паек на двое суток, пакет памперсов, одеяло, еще сумка с разными необходимыми мелочами составляли внушительный груз килограммов в десять-двенадцать. Потом я понял, что это для нее не подвиг самоотречения, а понятная и привычная работа. Ребята помогали ей с погрузкой и выгрузкой. Но на марше к снайперской позиции все это она несла сама.

…Море сейчас было таким же, как и в те дни, что мы с Лорой провели на Адриатике тогда, почти тридцать лет назад. Чаек было немного, ветер был сильный и прохладный. Он составлял редкое сочетание с все еще горячим осенним солнцем и как бы напоминал, что тепло жизни и холод смерти всегда рядом.

Планы на отпуск появились у нас спустя два-три месяца после первой ночи близости. Она не была на теплом море никогда, только на Балтике, которая запомнилась ей низкими серыми облаками и холодными брызгами с пирса. Как же мы мечтали о море!

Отпуск в отряде причитался тем, кто «отвоевал» не менее шести месяцев. За каждые шесть месяцев – шесть дней отпуска. Ветераны уже после года своей войны могли ездить на хорватскую Адриатику каждые две-три недели на два-три дня. Один день уходил на дорогу туда и обратно. А пару ночей им хватало, чтобы сбросить избыток напряжения, страхов, сексуального голода в приморских городках Далмации. У некоторых завелись там подружки, которые ждали их, а может быть их деньги? Я не собрался на хорватское море, копил побольше дней для Италии.

Лора едва не хлопала в ладошки, когда мы мечтали, глядя в потолок нашей небольшой спальни, о морском воздухе, солнце, вечерних прогулках рука об руку и настоящей итальянской пицце. Но положение Лоры было двусмысленным. Она была в отряде временно, ждала вызова в роту снайперов в лагере недалеко от Загреба. Вызвать ее могли в любой день. Наш командир сразу сказал, что не может отпустить ее больше, чем на три-четыре дня. Да и то очень нехотя. Пока ей надлежало тренироваться в команде и учиться работать в снайперской паре. В нашем отряде были неплохие стрелки и по очереди они выходили ближе к линии фронта и тренировались.