Читать книгу Девушка на войне. Часть первая. Решения - Надежда Дмитриевна Савина - Страница 1

Глава 1.

Тот роковой июнь ворвался в жизни миллионов людей, навсегда изменив их. Я не являюсь исключением из этого списка, однако за день до того рокового события, в моей жизни произошло еще одно. Я вышла замуж.

На самом деле еще с год назад я ничего такого не планировала, но в моей жизни одно за другим произошли несколько событий, изменивших ее. Не знаю, как бы сложилась моя жизнь, будь все по-другому, но от судьбы не убежишь, так что я, в ожидании выкупа, сидела и мандражировала, вспоминая историю своей семьи.

Мне неоднократно рассказывали, что все началось еще в конце девяностых годов девятнадцатого столетия, когда молодой князь Дмитрий Хованский приехал в одно из своих поместий – глухую деревушку на расстоянии километров пятидесяти от Киева. Приехал он к своей тетке, которая, в связи с преклонным возрастом, пригласила племянника для подписания и оглашения завещания. Тут-то он и познакомился с бабушкой Дарьей, которой на тот момент едва исполнилось шестнадцать. Молодые люди полюбили друг друга и дед, наплевав на все причитания родителей и родственников, взял в законные жены. Вскоре они переехали в город, в Киев, где и родилась моя мама.

Бабушка, к слову, происходила не из самых бедных крестьян, хотя кулаками их назвать было нельзя. Ее родители любили дочку безмерно, ведь она была у них единственной, так что дом, участок в поле и внушительных размеров огород, завещали молодоженам. Они были бы рады, чтобы супруги остались в деревне, но дед считал, что их дети должны получить хорошее образование, поэтому и поехал в город.

Свое слово князь Хованский, лишенный со свадьбы своего титула, сдержал. Мама пошла в гимназию, находившуюся в Киеве, получила хорошее образование, которому не помешали даже революция и гражданская война. И встретила там своего будущего мужа, молодого офицера. И вышла за него замуж. А через два года после их свадьбы родилась я. Пять лет прошли счастливо, отец получил небольшую однокомнатную квартирку, мы жили, душа в душу. Но когда мне было пять лет, мама умерла. Отец был черным от горя, но сумел не сломаться. Жил он ради меня, направив на меня всю любовь, правда, на всякий случай, заранее написал завещание на меня. А мне пришлось рано повзрослеть, так как папа, будучи офицером, часто задерживался, не мог приходить домой рано. Пришлось учиться готовить, стирать, убирать, а, чтобы я не сидела дома, пошла в школу на год раньше срока, благо читать, писать и считать я научилась рано. К тому же отец, имевший отличное образование, учил меня вечерами.

Надо отдать должное папа у меня был замечательный. Обладатель новой в России и Советском Союзе армейской профессией – сверхметкого стрелка или снайпера – он, помимо этого, имел отличное образование, говорил на трех языках, преподавал в армейском училище. И меня учил по ходу дела, так что в четырнадцать лет я сумела получить знак «Юный Ворошиловский стрелок», а через год знак «Ворошиловский стрелок» первой степени. А через два месяца после этого началась Советско-Финская война, и мой отец уехал на фронт.

Я украдкой вытерла слезы, поймав понимающий взгляд бабушки, однако она не знала, что сейчас я вспоминала папу, а не думала о свадьбе. Чтобы успокоиться, я опять прикрыла глаза, снова возвращаясь в воспоминания. Конечно, их нельзя было назвать счастливыми, потому что в январе сорок первого года мне пришло письмо. В нем говорилось, что Ковальчук Сергей Анатольевич геройски погиб в бою.

Соседи по площадке поддержали меня, отписав бабушке, пообещав, что помогут мне. Ведь до окончания школы оставалось всего пара месяцев. Бабушка, которая уже давно жила в деревне, поохала, но согласилась. Я спокойно сдала экзамены, получила аттестат, собрала вещи, отдала копию ключей от квартиры соседям и уехала жить к бабушке в деревню до наступления совершеннолетия. А через неделю после приезда познакомилась с первым красавцем на деревне, сыном председателя колхоза, Михаилом Гунько. Влюбилась по уши, да и парень вроде отвечал взаимностью, ведь я отличалась от деревенских девушек. Ну и завертелось.

Три месяца назад Миша пришел к нам в дом со своим отцом. Отец его, мужик себе на уме сказал так:

– Ты девушка видная, приданое хорошее. Мой сын самый завидный жених в деревне. Давай свадебку в июне сыграем. Ничего, что тебе семнадцать. Поживете без росписи годик, а как исполнится восемнадцать, так и распишем. Там, глядишь и детки будут, а?

– Соглашайся, Ирка, – поддакнул Миша. – Я парень хоть куда, поживем, еще больше слюбимся, все как у людей.

На том и порешили. Так что сегодня я выходила замуж. Меня, конечно, беспокоило, что брак наш получался вроде как фиктивным, однако я старалась не забивать голову лишними волнениями. Она и без того от пухла.

Музыка, зазвучавшая гораздо сильнее, заставила меня отвлечься от воспоминаний окончательно. Пора. Руки у меня покрылись мурашками. Внезапно стало очень страшно. Я сейчас стояла на пороге совершенно новой, незнакомой мне жизни. Но я готова. Должна быть, по крайней мере.

Дальнейшие события слились практически в одно мгновение, а все потому, что были однообразны. Нет, конечно, я хорошо запомнила Мишу, который завершив все традиции выкупа, зашел в комнату. Он выглядел довольным, однако на лице уже появлялся легкий румянец, который свидетельствовал о том, что мой жених пьян.

Свадьба меня скорее разочаровала, чем принесла какие-либо положительные эмоции. Было очень много крепкого алкоголя, который я не пила, ограничившись лишь слабеньким яблочным сидром. А вот Миша пил очень много. Поцелуи с ним от этого стали противнее. Запах самогона был очень липким, оседал на слизистой, раздражал.

Также мне не понравилась процедура провожания нас в спальню. От пошлых комментариев и шуток становилось плохо. Казалось все уже раздели меня взглядами, что действовало на нервы. Я была почти счастлива, когда за нами закрылась дверь.

– Миша, – обратилась я к нему.

– Отстань, – пробормотал пьяный в никакую муж. Не раздеваясь, скинув только сапоги, в дорогом костюме, он завалился на кровать и захрапел. Оставшись одна, я медленно переоделась в заранее принесенные вещи, расплела и расчесала волосы, легла рядом с храпящим Мишей и, как ни странно, быстро погрузилась в сон.

На следующий день я проснулась раньше мужа. Наскоро приведя себя в порядок, вышла на кухню. У плиты уже хлопотала моя свекровь – Оксана Викторовна. В деревне она была известна, как очень сварливая, любящая сплетни, женщина.

– Проснулась уже, невестушка? – в голосе у женщины звучала непонятная мне ирония. – Давай, помогай, будем на стол накрывать. Сегодня пожалею тебя, дам отдохнуть, а уж завтра пощады не жди, пойдешь со мной на огород.

Я молча принялась накрывать на стол. Работа меня не пугала, но пока мне было непонятно, как именно эта женщина ко мне относится. Так что воспользуюсь самым верным методом, который изучала на курсах при Осоавиахиме – молчаливо наблюдать.

Работая в полной тишине, мы быстро накрыли на стол. Из спален вышли Миша и его отец, председатель колхоза, Юрий Анатольевич. Муж зевал и выглядел недовольным. Свекор бросил быстрый оценивающий взгляд на меня. Я, по-прежнему не до конца понимая, как себя вести, молча склонила голову и села за стол рядом с Мишей. Принялись за еду.

– Оксана, включи радио! – голос свекра был властным. – Хочу послушать, что в мире творится.

– На, подавись! – мне показалось странным, что Оксана Викторовна так разозлилась на невинную просьбу. А Юрий Анатольевич, казалось, не заметил такого обращения с ним. Он настроил приемник, поймал какую-то волну. Зазвучал голос Левитана:

– Сегодня, в четыре часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбёжке со своих самолётов наши города – Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и некоторые другие, причём убито и ранено более двухсот человек. Налёты вражеских самолётов и артиллерийский обстрел были совершены также с румынской и финляндской территории…

…Правительство призывает вас, граждане и гражданки Советского Союза, ещё теснее сплотить свои ряды вокруг нашей славной большевистской партии, вокруг нашего Советского правительства, вокруг нашего великого вождя товарища Сталина.

Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!

– Война, – прошептала я, обращаясь скорее к себе, чем к кому-то за столом.

Глава 2.

– Война, – прошептала я, обращаясь скорее к себе, чем к кому-то за столом.

– Ну вот чего ты добился, а? – Оксана Викторовна убрала в ноль звук на приемнике и уставилась на мужа. – Хотел новости веселые послушать?

– Уймись, дура! – воскликнул Юрий Анатольевич, стукнув кулаком по столу, от чего из его тарелки вылилась изрядная часть супа. Он вытер кулаком подбородок, одарил меня чуть неприязненным взглядом и вышел из кухни. Спустя пару минут мы услышали звук хлопнувшей калитки.

– Сыночек, родненький, ты покушал? – совсем другим тоном обратилась свекровь к Мише.

– Да, мамочка, – кивнул он.

– Иди, отдохни, ты, наверное, устал. А ты, – Оксана Викторовна перевела взгляд на меня. – Поможешь мне убрать со стола и приготовить ужин.

Я молча кивнула, раздумывая о том, что только что услышала. Все-таки началась война. Об этом уже говорили многие, на границах, на сколько я знала, было неспокойно, но все надеялись на пакт Молотова-Риббентропа о ненападении. Но проклятая Германия нарушила свою часть договора. Началась война.

Вставал закономерный вопрос: что же буду делать теперь я. Когда началась финская, и отцу пришлось уйти на фронт, я была еще слишком молода, даже школу еще не закончила. О том, чтобы пойти на войну даже речи не шло. Но мне уже семнадцать, у меня есть аттестат зрелости, я закончила курсы меткого стрелка при Осоавиахиме. Правда я была юным Ворошиловским стрелком, так как до первой и второй ступени этого значка еще не доросла, когда проходила обучение. Но все же навыки определенные есть.

– Что так медленно?! – из раздумий меня вывел голос свекрови. – Вот видно, что девка без мамки росла. Посуду мыть нормально не умеет.

Мне пришлось прикусить губу. С языка рвались нехорошие слова, которые я знала, но отец такого не терпел. При нем я выругалась лишь однажды, когда из-за болезни не смогла поехать в Артек. Меня, после получения значка, наградили путевкой, уже даже были собраны вещи, но в школе кто-то заболел ветрянкой, и я заразилась. Было обидно. Отец, услышав от меня те слова, ничего не сказал. Смерил тяжелым взглядом, вздохнул и до следующего утра не разговаривал. Было очень стыдно. Больше я не ругалась.

– Пошевеливайся давай, – опять прикрикнула Оксана Викторовна. – Я не хочу долго возиться.

– Оксана Викторовна, – спустя минут тридцать монотонной работы, обратилась к свекрови я. – Миша пойдет на фронт?

– С ума сошла что ли? – впервые в голосе женщины не звучал гнев, только удивление, а на лице у нее возникло такое выражение, будто она сомневалась в моих умственных способностях. – Я не пущу своего сына на войну.

– Но как же так? Ведь на нашу Родину напали. Вы же слышали объявление по радио. Мы все должны сплотиться перед общим врагом.

– Во-первых, милая, никто никому ничего не должен. Во-вторых, радио слушать очень вредно.

– Вы не правы, – покачала я головой. – Все мы должны защищать родную землю, на которой родились, выросли. Мы же пользуемся ее богатствами.

– Какая же ты наивная, – даже развеселилась Оксана Викторовна. – Идеалистка до мозга костей, вот что видно, воспитывалась мужиком. А они, когда пьяные, тоже несут весь этот бред. Забудь ты его, а еще, – выражение лица свекрови переменилось на сердитое. – Заруби себе на носу: не порть моего сыночку! А теперь ступай отсюда, сейчас ко мне подруги придут.

Я почувствовала, как кровь прилила к лицу, сердце застучало где-то в горле. Да как она посмела называть моего папу так? Пьяница? Да он никогда при мне и капли спиртного в рот не брал! Ее не просьбу, приказ, покинуть кухню я выполнила с огромной радостью. Миши дома не было, поэтому, оказавшись в своей комнате, я начала взвешивать все варианты.

Вообще варианта было всего два: идти на фронт или нет, а вот за и против очень много. С одной стороны, не понятно было, что делать с: квартирой, мужем, бабушкой, дальнейшей учебой. Также был естественный страх смерти. А может не убьют, а останусь инвалидом. Папа, когда у меня случилось увлечение военной историей, а моими кумирами были Надежда Дурова, Мария Бочкарева с ее батальоном смерти, объяснил мне, что война – это не то, что стоит романтизировать. Когда он умер, до меня это дошло окончательно.

Но все же я закончила курсы мастеров точного выстрела, имела награды, а среди юных стрелков своего города считалась одной из самых лучших. Я любила свою Родину и сейчас испытывала ненависть к захватчикам. И мне было противно решение матери Миши оставить того дома. Да и мне казалось, что папа будет мой гордиться, если я пойду на фронт.

От размышлений, как это у меня бывало часто, я захотела пить. Выходить из комнаты не хотелось, но я все же решила зайти на кухню. Еще на подходе, я услышала голоса Оксаны Викторовны и ее подруг. Это заставило меня невольно замедлиться и прислушаться. Говорили они о нас с Мишей. Ну да, о чем же еще. Я уже было хотела уйти, но следующее заставило меня замереть на месте.

– Так почему же ты разрешила такой брак, Оксаночка? Даже без штампов в паспорте, девчонке-то семнадцать.

– Да все просто, Проскофьюшка, – раздался голос Оксаны Викторовны. – Машеньке ведь еще год учиться в школе, верно? А Миша у нас вон какой видный, вдруг увели бы. Сама понимаешь, дочь первого помощника моего мужа из правления колхоза куда лучше городской простушки. Вот мы и свяжем Мишеньку на год, а я постепенно уговорю его присмотреться к Машеньке.

– А если она забеременеет?

– Ну, я, конечно, своими травками, сделаю все, чтобы этого не произошло. Это поможет мне убедить Мишу в том, что невестушка дефективная, – хихикнула Оксана Викторовна. – Это убедит его уйти к Маше. А если же забеременеет, то пустим слух, что она изменила Мише. Вот и браку конец и придет. А вместе с ней вытравим из деревни и ее княгиню-бабку. А то дом у них самый большой, который из-за отсутствия кормильца еще и колхозу не достался. Не порядок это

На кухне раздался смех, похвалы свекрови, а я аж сползла на пол. Так вот значит, что. Я лишь временная игрушка, чтобы сынок дождался ту, которую ему присмотрела мамочка. Глаза защипало от слез, обида обжигала хуже огня. Я же ничего плохого ей не сделала. За что со мной так? И Мишу я любила.

В доме Миши было три комнаты: ближе всего к сеням находилась кухня, где сейчас весело беседовали Оксана и ее подруги, я стояла в гостиной, из которой вели три двери. Две вели в спальни: нашу с Мишей и Оксаны Викторовны с мужем, а последняя дверь, со стеклом, вела на веранду, с которой можно было свободно выйти в огород. Этим я воспользовалась. Теперь все менялось. Мне нужно было погулять, все серьезно взвесить и подумать.

Ближе к ужину я решила зайти к бабушке. Мое решение уже было принято: я решила идти на фронт. Наверное, мое размышление растянулось бы еще на некоторое время, но подслушанный разговор помог мне расставить все точки над i. Кроме бабушки меня здесь ничего не держало, но и она поймет меня, надеюсь.

Разумеется, моему решению бабуля не обрадовалась. Пока мы кушали, она, нарушив свое обычное правило «когда я ем, я глух и нем», пыталась меня отговорить. Мне пришлось рассказать ей о подслушанном разговоре. Бабушка задумалась, а когда мы приступили к чаю, сказала:

– Знаешь, Ирочка, наверное, я во всем этом виновата. Я влюбилась в твоего деда по уши, да и к тому же благодаря этому я стала дворянкой, пусть твоего дедушку и лишили титула князя. Может не стоило мне лезть туда, куда не ждут, ведь Бог все видит, – бабуля замолчала, вздохнула и продолжила. – Может это он меня сейчас и наказывает. Я похоронила своего мужа, дочь, зятя. А сейчас ты сообщаешь мне такую весть. Но ты ведь не помнишь совсем свою маму?

– Нет, – покачала головой я.

– А она была упрямая, – баба Даша улыбнулась. – Ты очень сильно похожа на нее. Такая же, как она стройная, хотя ты повыше, чем была моя дочь. Волосы у тебя такие же черные, как были у нее. Твой дедушка всегда называл ее в детстве вороненком. Да и лицом ты очень похожа на нее. Правда у тебя оно чуть больше вытянуто. Это все же от отца… – бабушка задумалась. – И отец твой был красивый. Нос тебе явно его достался. А цвет глаз у тебя совсем другой…

– Бабуль, ну к чему это? – я тоже улыбнулась. Папа тоже называл меня копией мамы. Правда цветом глаз я отличалась и от него, и от мамы. У папы они были светло-карими, какого цвета глаза мамы я, разумеется, не помнила, но папа говорил, что они были похожи на вишни. А у меня были голубые глаза, которые папа сравнивал с васильками, цветущими в полях.

– К тому, что я боюсь, что ты повторишь их судьбу. И тоже уйдешь молодой. Тебе всего семнадцать лет, а война дело страшное. Но все же ты не полная копия родителей. Есть в тебе отличия, а это значит, что и судьба у тебя может отличаться. Но упрямства тебе не занимать, – бабуля грустно рассмеялась. – Упрямство у нас явно наследственное. И я плюнула на мнение всей деревни, решившись выйти замуж за князя, дед вообще наплевал на свой титул. А твоя мама чуть на фронт не ушла в Первую Мировую, благо дед остановил. Но тебя не переубедить. Ты все решила, верно?

– Да, – кивнула я. – Я – юный ворошиловский стрелок. Закончила курсы мастеров точного выстрела, пусть и для детей. Мое место там.

– Завтра приходи ко мне к трем утра, – серьезно велела бабушка. – Я соберу все твои вещи, которые остались тут, ты собери все вещи, которые взяла туда с собой. Их ведь немного, да?

– Да, – согласилась я. Вещи мы с Мишей решили после свадьбы перевозить постепенно, поэтому пока у меня там была только одежда на неделю и документы. Даже ключи на квартиру лежали у бабушки.

– Я соберу тебе покушать, дам денюжку. Завтра Скворечко с сыном едут в Фастов. Я договорюсь, они посадят тебя на поезд. Доедешь до Киева, реши первым делом вопрос с квартирой. И иди в военкомат. А сейчас ступай домой.

На следующее утро, как и договаривались, едва расцвело, я уже сидела на вязанке дров в кузове машины Петра Ивановича. С собой у меня был небольшой старый чемодан, куда поместились все мои вещи, а также вещевой мешок и авоська, куда бабушка сложила целую гору еды, начиная с домашних пирожков, заканчивая банкой с парным молоком. Я, прикрыла глаза, решив поспать, пока буду ехать. Мотор машины то и дело ревел, напоминая льва из киевского зоопарка. Небо меняло свой цвет с синего на светло-голубой, освященный лучами восходящего солнца. В лицо мне дул легкий ветерок. Ровно через двенадцать часов я уже буду в своей квартире.

Издалека слышался едва слышный гул надвигающегося фронта. Я дремала в трясущейся машине, не зная в этот час, что всего через пару месяцев фашисты придут и в мою деревню. Но меня на тот момент уже там не будет. Когда первые гитлеровцы вступят на пороги домов деревни моей бабушки, я уже буду воевать на другом фронте.

Глава 3.

На вокзале было очень много народу. Атмосфера меня очень сильно потрясла. Я каждое лето ездила в деревню погостить у бабушки. Пока я была маленькой, папа меня провожал, ездил вместе со мной, потом просто сажал на поезд. И, сколько себя помню, на вокзале всегда была довольно веселая атмосфера. Приезжали родственники, друзья, была музыка, цветы. Сейчас вокруг меня царило уныние, слезы.

Путь от моего дома до вокзала был недолгим, всего пятнадцать минут ходьбы, поэтому я предпочла пройти его пешком. По радио я, конечно, слышала, что бомбят города, что обстановка накаляется, но сейчас, оказавшись в городе, в первый раз увидела это своими глазами. Мне нужно было пройти всего четыре улицы, но на каждой было по два, а то и по три разрушенных здания. Все это выглядело неправильно, наводило тоскливые мысли. По спине прошел холодок, я поежилась.

Еще страшнее стало, когда я повернула на свою улицу. Оставалось пройти всего каких-то пять домов. К счастью, на той стороне, где стоял мой дом, все было целым, а вот напротив было одно разрушенное здание. Рядом с ним стояла женщина. Выглядела она как-то неправильно, даже потерянно. Одета в легкое платье, на ногах тапочки.

– Бедная девушка, – перекрестила ее моя соседка с первого этажа, вышедшая из подъезда, когда я уже была у дома.

– Что с ней? – поинтересовалась я, совсем неуверенная, что хочу слышать ответ.

– Она из дома вышла мусор выбросить, а тут воздушная тревога началась. А у нее дома мама была старенькая, инвалид лежачий. Это уже не первый налет, Танечка ее на себе вытаскивала. Она хотела вернуться, но не успела. Бомба, как по заказу, в дом попала.

– Бедная девушка, – эхом повторила я, искренне сочувствуя горю несчастной Тани.

– Ты-то откуда? – поинтересовалась тетя Лида, которая и рассказала мне эту печальную новость. – Давненько тебя не было.

– Да я к бабушке переехала, когда школу закончила, а теперь дела в городе появились, – уклончиво ответила я, не горя желанием сообщать, что собираюсь уйти на фронт. – Теть Лид, вы не знаете, мои соседи по этажу еще в городе?

– Вовремя ты. Они вообще-то уезжать уже собираются, ноя попрошу, чтобы Света зашла к тебе сегодня вечерком.

Поблагодарив соседку, я поднялась к себе. Квартира выглядела ухоженной, за ней за небольшую плату приглядывали мои соседи по лестничной клетке. Вещей практически не было, а все, что было, находились в моем чемодане, который я привезла с собой. Я разулась, надела домашние тапочки, умылась, наскоро перекусила тем, что везла с собой, и приступила к делам.

Было уже почти девять часов вечера, когда в дверь позвонили. Звонок отвлек меня от перебирания вещей, которые я привезла с собой. Я сильно сомневалась, что на фронте мне понадобится все, поэтому решила разделить все свои вещи, решить, что буду брать с собой, а что нет. До этого я успела навести порядок в квартире, достать все ценные вещи, которые хотела отдать на хранение, упаковать их. В основном это были мамины рисунки, которые отец оформил в рамки, некоторые старинные украшения и ценности, оставшиеся от деда, книги, также доставшиеся мне в наследство от дедушки, папы и мамы. Еще к ценным вещам я причислила свои детские игрушки, с которыми мне, не смотря на возраст, жалко было расставаться.

– Ирочка, ты, – обняла меня моя соседка бабушка Света. Вообще-то родной бабушкой она мне не была, но всегда была очень добра ко мне, помогала, да и вообще была замечательным и светлым человеком. Я ее очень любила и была к ней сильно привязана.

– Здравствуй бабушка, – я расцеловала эту милую женщину в обе щеки. – Пройдемте на кухню.

– Как у вас дела? – обратилась я первым делом к гостье, разлив по кружкам чай и достав бабушкины пироги.

– Знаешь, Ира, хотя вокруг и война, но судьба к нам на редкость благосклонна, – соседка отпила чай и продолжила. – Зятя моего вместе с дочкой еще до Финской в Куйбышев отправили на Авиационный завод. Они у меня специалисты такие, что грех жаловаться. Я знаю, что Дима, так зятя зовут, на фронт хотел уйти в Финскую, но отпускать отказались, сказали, что такие люди больше пользы принесут в тылу, чем там. Редко у кого такие руки золотые бывают. Да и у Ниночки моей дочка появилась, Наденькой назвали. Так что за них я спокойна. И сын мой тоже в Куйбышеве живет. У него там жена и сын есть. Вот и мы с мужем туда собираемся, завтра вечером отправимся уже.

– Вы только обязательно напишите, как доедете, – попросила я. – А то я за вас переживать буду.

– Конечно напишем, – кивнула баба Света. – Но ты со мной явно непросто так решила увидеться.

– Да, – согласилась я и, как могла быстро, но с подробностями, описала свою историю.

– Понимаю, – на добром лице пожилой женщины залегла морщинка. – Но правильно ты обратилась, есть у меня такая мысль. У зятя моего сестра есть. Леной зовут. Женщина умная, работящая. Еще не уехала, хотя тоже собирается поближе к своей матери, в Рязань. Давай ты ей квартиру оставишь на хранение. Она девушка честная, чужого не возьмет, да и одинокая к тому же. А если с тобой что-то случится, она твою бабушку к своей маме заберет. Вместе всяко веселее жить.

– Спасибо! Не знаю, как вас и благодарить! – воскликнула я. – А, впрочем, знаю. Но это отдам вам завтра на вокзале.

Следующим утром я уже сидела в кафе «Ромашка» за третьим столиком около окна. Лена должна была подойти через пять минут. Нам предстояло сходить к нотариусу, составить все необходимые документы, потом я хотела сходить в парикмахерскую, а с утра быть уже в военкомате.

– Здравствуйте! – к моему столику подошла чуть полноватая высокая женщина лет тридцати. – Вы Ковальчук Ирина Сергеевна? Могу я присесть?

– Да, это я. Присаживайтесь, конечно, – вежливо ответила я.

– Меня зовут Елена, – представилась женщина. – Мне о вас Светлана Мироновна рассказала.

– Для вас я Ира, – улыбнулась. – Полагаю вы уже в курсе по какому я вопросу.

Через полтора часа мы с Леной, так позволила называть себя женщина вышли из нотариальной конторы. В руках у нее были две копии документа, я при себе тоже держала две. Должна сказать, что рассказ бабушки Светы и первое впечатление были правдивы. Это полноватая высокая женщина с темно-русыми коротко стриженными волосами и умными серо-голубыми глазами на круглом лице действительно оказалось понимающей и умной. Она все схватывала на лету и согласилась на мою просьбу. В итоге мы составили договор, по которому все мои личные вещи и квартира отходили ей, при условии, что меня убьют на фронте. Взамен она была обязана позаботиться о моей бабушке, если та после войны будет еще жива.

Если же я вернусь живой, пусть даже с инвалидностью, квартира и картины, нарисованные мамой, возвращались мне, а остальные вещи оставались в полном распоряжении Елены. Вещи, кроме детских книжек и игрушек, которые я хотела отдать бабушке Свете для их внучки, Лена пообещала забрать завтра. А завтра вечером она уедет, но перед этим одну копию бумаг он по почте отправит своему брату. На всякий случай, вдруг в дороге что-то случится. Если же с ней во время войны что-то произойдет, то квартира, соответственно, отойдет ее брату с супругой на тех же условиях.

Лена пожелала мне удачи и ушла по своим делам, а я отправилась в парикмахерскую. Нужно было постричься перед тем, как я уйду на фронт. Парикмахер, пожилой мужчина, быстро стриг мои волосы, а я, прикрыв глаза, думала о муже, о котором за все это время почти не вспомнила. Интересно, что там с ним. Хотя, в прочем, не особо.

Закончив с волосами, я отправилась на почту и отправила один из экземпляров бабушке, чтобы она была в курсе. Кратко описав все, что произошло, я отправила письмо и поспешила домой. Надо было закончить упаковку вещей и отдать книжки и детские игрушке моей доброй соседке.

С вокзала я вернулась уже поздно ночью. Поезд в Москву уходил в одиннадцать вечера. Оттуда бабушка Света с ее мужем, которого я тоже очень любила и называла дедушкой Славой, ведь он, в принципе, заменил мне дедушку, отправятся в Куйбышев. Все мои вещи уже были собраны. Я думала, что мне будет очень тяжело уснуть, однако сон накрыл меня быстро, едва голова коснулась подушки.

Утром я последний раз обошла квартиру, сделала незначительную уборку, взяла свои вещи. Тогда, стоя в легком синем платье из ситца, с потрепанным чемоданом в руках, я и представить не могла, что отправляюсь не просто на войну, а на войну, унесшую миллионы жизней, которая будет идти очень долгое время. Я не знала доживу ли до ее окончания или нет. Я просто была одной из тысячи молодых людей, кто в этот момент уже воевал или учился в военных школах и учебных ротах, или шел в военкомат, как собиралась сделать это я.

Спустя тридцать минут я вошла в старенькое здание, где на первом этаже находился военкомат нашего района.

Глава 4.

– Рота подъем! – раздался громкий голос дневального.

Я быстро, уже по привычке, села на кровати и начала одеваться. Должна отдать должное, что командиры не врали, и сейчас я действительно могла одеться, пока горит спичка. Правда ее уже месяца полтора как не зажигали.

С того момента, как началась война уже прошло почти два месяца. За это время произошло много событий, в том числе и в моей жизни. Началось все в тот день, когда я пришла в военкомат. Надо ли говорить, что в снайперы меня не взяли.

– Все вижу, все понимаю, – произнес седовласый майор после того, как дважды изучил мои документы. – Но не могу я зачислить тебя в снайперы. Не могу. Приказ у меня, понимаете? Я могу направлять в стрелковые роты только тех, кто имеет Ворошиловский знак второй степени, а у вас только знак юного стрелка и первая.

– Хорошо, – кивнула я, прикусив губу. Папа, рассказывая о своей службе, всегда объяснял мне, что приказ для военного человека – самое важное, что есть. И их выполняют беспрекословно. – Тогда какие есть варианты у меня?

– Ведь вы же несовершеннолетняя, – майор поднял на меня глаза. Одного взгляда мне хватило, чтобы понять, что он очень устал. Белки глаз были покрасневшими, а лицо казалось серым. На этом фоне цвет глаз казался ярче, чем был. – Идите учиться, работать на завод, в тыл вас отправим.

– Нет, – ответила я твердо. – У меня отца убили в Финскую. Он бы не хотел, чтобы я отсиживалась в тылу.

– Тогда варианта два, – в голосе у Владислава Васильевича, так звали майора, тоже звучала усталость и что-то еще, мне не знакомое. – Первый – идете медсестрой в госпиталь, второй – я направляю вас на краткосрочные курсы радистов, которые формируются в тридцать пятой школе.

– Радисткой пойду, – после минутного раздумья решилась я.

– Я не сомневался, – вздохнул товарищ Яблочкин. – Сегодня в десять вечера вы должны явиться к военкомату. Отвезут вас на машине, а там разберутся.

Домой я решила не идти, понимая, что, хотя я и уверена в правильности своего поступка, но стоит мне оказаться дома, я могу испугаться. Ведь, несмотря ни на что, я все еще оставалась семнадцатилетней девчонкой. И идти на войну мне было страшно. Вдруг убьют или калекой сделают. А я ведь еще не знала в какой институт поступать после школы.

Чтобы избавиться от таких мыслей, я направилась в парк, который находился неподалеку. Раньше мы с папой сюда ходили каждое воскресенье, по долгу гуляли вокруг озера. Тогда в парке было спокойно. Сейчас он казался чужим, опустевшим и не принес никакого успокоение. Людей кроме меня почти не было, а все, кого я встречала несли вещи. Еще довольно часто проходили люди в военной форме. Как же резко изменилась жизнь! Я была почти рада вернуться из опустошенного парка к военкомату. Там уже стояла машина, рядом с которой толпились молодые люди, вроде меня. Вот так я оказалась в тридцать пятой школе имени Ленина, которая была переорганизована в казармы. Именно в ней нам предстояло изучать дело радистов.

Организация наших курсов была довольно простой. Всего три взвода по два отделения в каждом. Первый взвод представлял собой два отделения из тех, кто на момент войны был на военной службе по призыву. Они тоже изучали все тонкости данной науки, однако чаще других ходили в караулы, стояли на воротах и вообще, в принципе, обеспечивали нам охрану, пока мы не научились всем премудростям до конца. Правда, начиная со второй недели из нашего и второго взвода тоже начинали брать людей в караулы.

Во втором взводе были выпускники военных училищ, но, по сути, тоже недавние школьники. Они несколько кичились своим статусом, приравнивая себя к первому взводу. Из-за этого между парнями нашего взвода и ними иногда происходили стычки, которые сурово карались командирами.

В нашем взводе тоже было два отделения. Мужское и женское. Мы представляли взвод недавних школьников и студентов. Никто из нас о военных премудростях слыхом ни слыхивал, поэтому, наверное, с нами возни было больше всего. В моем отделении было десять девушек, в основном моего возраста, ну плюс-минус год или два. Правда было и три необычных человека.

Это произошло на пятый день моего пребывания в школе. На обеде мы сидели по отделениям, но при этом своей компанией, человек по пять. Со мной за столом обычно сидели моя подруга с первого дня в школе Катя, которую мы уже прозвали Соловушкой, командир нашего отделения, старший сержант Дима, по прозвищу Йося и командир мужского отделения нашего взвода сержант Никита. Прозвища у него не было, но мы с Катей и Димой, про себя, прозвали его Молчуном, за очень длинный язык.

– Между прочим, – начал Никита, стоило нам усесться за стол и начать есть. – У вашего отделения пополнение сегодня.

Я хмыкнула. Была у Никиты одна неприятная особенность – он любил приврать. Не сильно, конечно, но такое за ним иногда случалось, так что я просто посмотрела на Йосю. Довольным он, почему-то, не выглядел.

– Это правда, – наконец ответил он.

– Что слу…, – начала говорить Соловушка, но закончить мысль не успела, потому что двери столовой открылись и вошли три девушки в военной форме в сопровождении двоих солдат из первого взвода, вооруженных пистолетами-пулеметами Шпагина.

Девушки были разными. Одна высокая, с копной черных кудрявых волос, квадратным по форме лицом с грубыми чертами и недобрым взглядом чуть прищуренных карих глаз. Впечатление она однозначно производила отталкивающее. Вторая была миниатюрной, как куколка, даже ниже меня ростом. Смуглая, тоже темноволосая, правда они были короче, чем у первой, и в чуть причудливой стрижке, едва прикрывали ей уши. Круглое личико, как ни странно, милым не казалось, наоборот, от нее просто веяло какой-то опасностью.

Третья девушка была среднего роста и каких-то отличительных признаков у нее не было. Волосы темные, средней длины, заплетенные в чуть неряшливую косу, достигают плеч. Лицо овальное с утонченными чертами, глаза голубые. Она казалась самой приветливой в отличие от двух своих подруг, от которых просто разило угрозой.

– Отставить, – тихо приказал Йося, увидев, что мы с Катей почти забыли о еде. – Ешьте спокойно.

Пришлось вернуться к почти остывшему супу, лишь изредка поглядывая на новоприбывших солдат. Кстати, военные, сопровождавшие девушек, не ушли, а встали около выхода из столовой по бокам от двери, словно почетный караул. Мне это все казалось странным.

Когда до конца обеда оставалось пару минут, и я вместе с Димой уже отнесли тарелки на стол, куда складывалась грязная посуда, к нам подошел солдат из сопровождения девушек.

– Вы старший сержант Дмитрий Давыдов? – спросил он у Димы.

– Так точно, – ответил мой командир отделения.

– Прошу вас проследовать с нами к командиру части, есть, о чем поговорить, – сказал солдат.

Дима чуть сощурил глаза, смерил взглядом тех троих, видевших за столиком и кивнул. Я, решив не забивать пока себе голову ерундой, отправилась в казарму на час отдыха.

– Они зэчки, – тихо сказал Йося за ужином, обращаясь к нам с Соловушкой. Никита, сидевший рядом, удивленным не казался. – За них вроде как поручился начальник тюрьмы, да и с них глаз не спускают, но все равно будьте крайне осторожны.

Первое время присутствие бывших заключенных, специально отобранных из тюрьмы по их навыкам, действительно напрягало, но мы быстро привыкли и уже благополучно забыли про то, откуда они, так как условия были для всех равны. А условия ускоренных курсов были не легкими.

Каждый день был подъем в шесть утра, утренняя поверка, затем зарядка с обязательным кроссом на пятнадцать километров. Иногда кросс устраивали на большее количество километров, в такие дни приходилось вставать в пять или в четыре утра. Потом завтрак. С полдесятого до двух занятия, на которых нас учили управляться с рацией, передавать сообщения, чинить радиоприборы, маскировать их, чинить провода на линии и многое другое. Потом был обед. До восьми стрелковая, тактическая и политическая подготовка и время на самостоятельные занятия. Потом ужин, час на прогулку, которая проходила строем с песнями. Запевалой в нашем взводе была Соловушка, учившаяся до войны в музыкальной школе, а затем в консерватории. В десять часов отбой отбой.

Должна сказать, что на занятиях мы уматывались так, что лично я засыпала, едва голова касалась подушки, а ведь мы еще ходили в караулы и в наряды. А те, кто уже отслужил, в том числе Йося, за год до войны, закончивший службу в армии, куда пошел добровольцем и чудом избежавший Финской, и Никита, который еще находился на воинской службе при штабе на время начало войны, ходили в патрули в город, помогая при воздушных атаках.

Правда было у меня небольшое преимущество перед другими. Все же обучение на курсах при Осоавиахиме не прошло даром. По стрельбам мой результат был одним из самых лучших на все три взвода. Единственный, чьи результаты были также хороши – Дима и пара ребят из первого и второго взвода. Дима отслужил два года в стрелковых войсках в Воронежской области, так что стрелял отлично, но даже его немного восхищало то, что я всегда попадала в девятки и девятки.

Вот так незаметно пролетел месяц и уже шел к концу второй. Теоретических занятий становилось все меньше и меньше. Мы чаще ходили на полигоны, делились, как правило на несколько команд и отрабатывали работу в действиях, приближенных к боевым. Нашей задачей было не только правильно передать и принять информацию, но и обезвредить соперников, вычислить шпионов, помочь раненым, починить условные, а иногда и нет прорывы на линиях. Работа была не легкой. Так что мы и думать забыли о том, что среди нас есть те, кто еще недавно сидел в тюрьме. А зря.

Сегодняшний день начался крайне буднично. Как обычно подъем, зарядка. На полигоне занятий сегодня не было, поэтому все тонкости радиосвязи и работы военного связиста мы изучали в теории. Через две с половиной недели мы будем должны сдать экзамены и получит распределение на фронт. Стрелковые занятия сегодня тоже отменили, заменив физической подготовкой и самостоятельными занятиями. Ничего необычного.

Прозвучала команда отбой. Обычно я засыпала очень быстро, но за два месяца организм более-менее адаптировался к нагрузке, да еще, перед ужином, я обнаружила, что у меня начались женские радости. Произошло это крайне не вовремя, ведь они, по моим подсчетам, должны были прийти в понедельник, а сейчас только четверг. Так что живот у меня ныл, что не способствовало сну.

Когда через час мне так и не удалось уснуть, я решила дойти до туалета. Аккуратно встав, тихо кивнув дневальной, я пошла в уборную. В коридоре было тихо, лишь слышно тихое сопение уставших сослуживцев. Все спали.

Но стоило мне войти в уборную, как я услышала странный звук. Сначала я не поняла, что происходит, но, повертев головой, я увидела фигуру, скрючившуюся на подоконнике. Это явно была девушка. И она плакала.

– Эй, – тихо окликнула я ее. – Что случилось?

Ноль внимания, рыдания не прекратились. Тогда я пошла на отчаянный шаг. Быстро преодолела оставшееся расстояние, уселась на подоконник рядом и потрогала девушку за плечо, повторив:

– Что случилось?

Девушка замерла и повернулась ко мне. Это была Тамара Меншикова, самая приятная из трех бывших заключенных.

Глава 5

От неожиданности я отдернула руку, она замерла в воздухе. Как бы это странным не звучало, но я понятия не имела, как реагировать на женские слезы. Сама я почти не плакала, не считая нескольких раз в школе, наверное, потому что воспитывалась отцом. Да и дружила в основном с мальчишками, так что слезы Тамары выбили меня из колеи.

Да еще ее взгляд. Никогда я не видела прежде таких глаз. Заплаканные, покрасневшие, казавшиеся из-за этого еще ярче. Но меня поразило не это. Взгляд был даже не испуганный, а затравленный.

– Чего тебе надо? – хрипло спросила Тамара. – Иди лучше куда шла.

– Нет, – наконец удалось мне собраться с мыслями. – Пока ты не расскажешь, что случилось, никуда я не уйду.

– А что с того? – от бессильной ярости, прозвучавшей в хриплом голосе, по спине прошла дрожь. – Ты мне уже ничем не поможешь.

– Нет, Тамара, – я скрестила руки на груди. – Я – комсомолка, меня учили помогать тем, кто в этом нуждается. Я не уйду.

– Комсомолка, – протянула Меншикова. – Какие ж вы наивные после школы. Ну ладно, – внезапно решилась она, достала откуда-то самокрутку, закурила. – Курить будешь?

– Не курю, – покачала головой. В деревне, правда, после танцев в клубе, я пробовала покурить самокрутки моего будущего мужа, но мне не понравилось.

– Ну слушай, – Тамара заправила за уши непослушные пряди. Голос вроде пришел в норму. – Ты уже знаешь, что я попала сюда из тюрьмы, но не поймешь, пока не узнаешь из какой я семьи. Тебе моя фамилия ничего не говорит?

– Знакомо, – ответила я, подумав пару секунд. – Что-то из истории, верно?

– Да, – кивнула девушка. – Дело в том, что мой отец происходит из рода князей Меншиковых. Правда он не родной сын, а приемный, но, по сути, он оказался единственным наследником. В жены он взял княжну из бедного рода польских князей, почти сразу после свадьбы родилась я. – она перевела дух, затушила самокрутку и продолжила. – Мой отец был прогрессивным человеком, всю жизнь посвятил помощи революции. А ведь он князь! Пусть и не родной, но сын князя, наследник. Они с мамой продали свой большой дом, купили маленькую квартиру в Житомире, а все оставшиеся деньги отдали на революционное дело! Представляешь? – в голосе у Тамары опять послышались рыдания.

– После революции мама работала в обычной школе учительницей немецкого языка. Она отлично знала языки, да и меня научила. Отчасти из-за этого я здесь, – Меншикова перевела дыхание продолжила. – Мне было четырнадцать. Я шла домой из школы, но меня перехватила соседка-литовка. Они с мужем держали магазинчик продовольственный рядом. И она мне рассказала, что моих родителей арестовали.

– За что? – тихо спросила я, хотя уже прекрасно поняла за что. Это было то, что моя семья избежала благодаря решению дедушки выйти за безродную крестьянку. Отец всегда осуждал такие действия советской власти, хотя никогда не позволял себе выражаться об этом очень громко.

– Как представителей княжеского рода, царской власти, да ты и сама понимаешь, вижу уж, – вздохнула Тамара. – Так я в неполные четырнадцать лет осталась одна. Та соседка помогла мне собрать небольшой скарб, нашла немного денег, заложив часть моих фамильных драгоценностей. Да, я почти не знала из какого я рода, родители специально не посвящали меня, но носила фамильные мамины серьги. Так я оказалась в Киеве. Денег я получила немного, хватило только на дорогу, что делать потом я не знала и сидела на вокзале, а потом ко мне подошел он.

Я внимательно смотрела на Тамару, не перебивая. И только сейчас я видела, что она не сильно старше меня, просто выглядит так. Да, не легкая доля выпала на ее судьбу. Сейчас мне было ее жалко, я действительно представляла себе девочку, оставшуюся полной сиротой. И в тоже время мне было сейчас немного любопытно. Хотелось узнать продолжение.

– Его звали Прохор, – Тамара снова закурила самокрутку. – Он работал на ткацкой фабрике, иногда позволял себе брать приписки. Но у него был талант. К нам и просто люди приходили, просили его сшить одежду. Фраки, например. Прохор не отказывал. Но было и еще кое-что. Он воровал. Я узнала об этом чисто случайно, полагаю он не посвящал меня в свои воровские дела специально. Он и тут был профессионалом своего дела. Не знаю, как он не попадался… Но благодаря этому жили мне неплохо

– Как ты смогла? Жить с уголовником? – я покачала головой. – Тебе надо было сразу идти в милицию

– И где бы я оказалась? – зло спросила Тамара, однако не повысив голос. – В детском дом? Или в лагере? Да и, – она внезапно покраснела. – Прохор красивым был, влюбилась я в него.

Наверное, глаза у меня стали совершенно квадратными, на что девушка грустно усмехнулась.

– Ты меня осуждаешь, это я и так вижу. Да я и не заслуживаю ничего другого, но все же. Мы никогда не грабили бедных, обездоленных. Портной их жалел. И поэтому навлек на себя беду. Или не поэтому, не знаю я почему.

– Что произошло? – спросила я.

– Это случилось два года назад. Мы с Портным поженились, сынок у меня родился. Ильёй назвали, Илюшей. Прохор очень рад был и решил завязать с воровским делом. Но остальным это не понравилось.

– Остальным? – поразилась я.

– Да, – в голосе зазвучала ненависть. – У Портного был конкурент. Стервятник его звали. Он был отвратительным человеком. Еврей, единственное, что он любил – деньги. А они у него были, но он все равно завидовал том, что у Портного дела идут хорошо. Хотел все его богатство себе. Сам на дело идти боялся, хотя у него было много связей. Ну и он пришел к нам. С двумя своими дружками. Я отправила сына в детскую, сама была в коридоре. И началось это….

Тамара замолчала, задумчиво глядя в окно. Она докуривала очередную самокрутку. Видно было, что эти воспоминания для нее неприятны. Но отступать она не собиралась, поэтому я терпеливо ждала.

– Я не помню толком, что произошло. Раздались выстрелы, меня кто-то оглушил. Помню все отрывками… Я схватила статуэтку, зашла в комнату к сыну… увидела Стервятника, который держал моего ребенка, а потом…. – Тамара опять замолчала, подбирая слова. – Я как во сне опустила статуэтку ему на голову. И не рассчитала силу. Вскоре пришла милиция. То ли соседи услышали выстрелы, то ли он их подкупил. Меня взяли, Илюшу в детский дом. Потом был суд. И судья меня пожалел. Дали всего пять лет, убийство по аффекту.

– А как ты попала сюда? – задала я вопрос, который меня волновал.

– Через три года после того, как меня посадили началась война, да ты и сама это помнишь, когда это произошло. Меня родители учили быть патриотами, любить родину. Ну я пошла к начальнику на фронт проситься. Ну и в итоге меня позвали на эти курсы. А вместе со мной и этих….

– А что про них двоих? – задала я вопрос, который меня волновал больше всего.

– Они отвратительные! – в голосе Тамары просквозила неприкрытая ненависть. – Зоя занималась грабежами и разбоем. Моральных качеств у нее практически нет. За деньги она мать родную продаст. А Глафира еще хуже. В открытую действовать боится, еще бы, с ее росточком. Но действует со спины. У нее и прозвище-то крыса, – внезапно Меншикова зарыдала, закрыв лицо руками.

– Ты чего? – всполошилась я. – Что с тобой? – пересев поближе, я обняла ее, начала гладить по спине.

– Они хотят слинять отсюда, дезертировать – нервничая, Тамара перешла на тюремный жаргон. – Сегодня подходили ко мне. Говорят, что западло им пахать на красноперых, не воровское это дело. И меня хотят утащить с собой. А это прямая дорога в могилу! Тут если рыпнешься, мигом шлепнут! А если и не поймают, то все равно измена Родине. Тогда точно к стенке. А я не хочу, Мои родители воспитывали меня в любви к Родине. Если честно, я не знаю за что любить советскую власть, но я люблю своих родителей. И не хочу становиться предателем в их глазах. Они бы мне этого никогда не простили!

– Тамара, послушай меня, – отняла я ее руки от лица. – Я помогу, ясно? Завтра же мы пойдем с тобой к начальнику объекта, все расскажем, он поможет. А сейчас не плачь. Пошли спать. – От отца-военного я твердо усвоила следующее: доверяй своим командирам. Если есть проблемы – расскажи.

– Правда? – в голубых глазах Тамары появилось чувство надежды. – Ты не обманываешь?

– Сделаю все, что смогу. Честное комсомольское слово!

– Век тебе этого не забуду, – прошептала девушка. – Господа за тебя молить буду.

Я прикусила губу, не зная, как реагировать на последнюю фразу. Решив, что обдумаю ее позже, сказала:

– Сейчас пошли спать. Утро вечера мудренее.

Глава 6.

Утром, сразу после зарядки, ко мне подошла Тамара. Она была очень бледной, а глаза горели лихорадочным огнем. Одного взгляда на нее хватало, чтобы понять, что она сильно нервничает. Я мысленно застонала, понимая, что она скажет. Ее разговор всю ночь не давал мне покоя, из-за этого я плохо спала сегодня. Да, я ожидала плохих новостей, но не сейчас. Не так быстро. Не так сразу.

– Они собираются сбежать сегодня, – прошептала девушка, убедившись, что поблизости нет ее «подруг». – Ты правда мне поможешь?

– Сделаю все, что смогу, – ответила я честно. На самом деле говорила я увереннее, чем было на самом деле, потому что плана у меня не было.

К завтраку я вся извелась, хотя до него прошло не так много времени. Но небольшой план в голове родился. Мне нужно было посоветоваться с Йосей. Кроме того, что он был моим другом, он также был еще и моим командиром, а значит тем, кто может мне помочь. Поговорить я решила с ним наедине, поэтому я решила дождаться конца завтрака и специально подгадала момент, чтобы пойти относить посуду вместе с ним.

– Мне нужно поговорить с тобой наедине, – обратилась я к Диме первым делом, стоило мне оказаться рядом с ним в относительном отдалении от тех, кто еще завтракал, благо кушать мы закончили одними из первых.

– Да я уж понял, – хмыкнул старший сержант и, увидев мой удивленный взгляд, пояснил. – Ты обычно так быстро не ешь, да и смотрела ты на меня много. Пойдем в курилку, минут пятнадцать есть, а потом мне в караул заступать.

Я молча кивнула, мы пошли на улицу за учебный корпус, где располагалась небольшая беседка, служившая курилкой. Благо там никого не было.

– Что случилось? – закурил самокрутку Дима. Я заметила, что курил он крайне редко, в отличие от Молчуна, который парил при каждой свободной минуте. Я даже понимала, почему он так сделал. Это было то, что мне очень сильно не нравилось в армии. За наши косяки, а они иногда были, ведь мы были молоды, да и на курсах были не так давно, доставалось в основном командирам, при чем в основном Диме, так как он был старше Никиты по званию. Вчера произошла неприятность: двое парней из первого отделения нашего взвода ушли в самоволку, разумеется, попались. Сначала от командира досталось Диме, потом уже и от старшего сержанта в том числе, Никите. Двоих идиотов отправили на гауптвахту.

На мой взгляд гауптвахта была самым унизительным, что может случиться с человеком в армии. Я всегда чувствовала себя крайне неловко, когда видела, как кого-то ведут туда. Сама, к счастью, я старалась вести себя максимально прилежно, поэтому никаких проступков за мной не числилось.

– Ну дела, – Йося выглядел озадаченным и сердитым одновременно, когда я поведала ему то, что узнала от Тамары. Я могла его понять, ведь новости были отнюдь не хорошими. – Уверена, что не дезинформация?

– Она плакала, – пожала я плечами. – В таком состоянии врать не особо получается.

– Что ж, – докурил самокрутку Йося. – Жди меня здесь, я вернусь через минут пять, этого должно хватить.