Читать книгу Сестра - Надежда Волкова - Страница 1

Стечение обстоятельств. Если бы не мой странный отпуск, я не сидел бы сейчас, вспоминая школьную программу по русскому языку со всеми её запятыми, двойными согласными и попытками придумать что-то более разнообразное, чем местоимение «она». Хотя как раз ОНА и не обратила бы внимание на мою неуклюжесть.

Я хочу написать о ней, сам не зная, зачем. Наверное, человек, которого любишь с детства, достоин того, чтобы ради него царапали обои. Хотя, на самом деле, гораздо большего. Но что я могу дать ей сейчас, кроме букв?

Зоя – это сестра. Младшая. Я очень смутно помню её появление в моей жизни. Разве только то, что она всё время орала, и мне тоже хотелось орать, но её отец отбивал всю мою охоту коротким «цыц!». Да, у нас разные отцы. С моим у матери совсем не сложилось. Они расстались, едва я родился. Я пытался заводить разговоры на эту тему, но мать дала понять, что ничего плохого говорить о нём не хочет. Хотя этого и не требовалось. По всем «ты ещё хуже, чем отец!» – можно было сложить чёткую картину из тех паршивых пазлов, которые, по её мнению, я тщательно выгреб из его натуры.

Отец Зои оказался более долгоиграющим, и прожил с нами примерно до тех пор, пока она отправилась в школу. Сейчас я понимаю, что в нашем семейном тандеме он гораздо больше внимания уделял мне, чем жене или дочке. Мы ходили рыбачить, пинать мяч на стадионе, палить костры. После моей первой сигареты и его короткого «Чтоб этого не было» я больше так и не закурил, несмотря на ежедневные улюлюканья школьных дружков. Зоя росла под чутким наблюдением мамы, выполняла все техзадания, училась мыть полы и кастрюли, долго плакала, если ею были недовольны, и почти ни с кем не общалась. Я знал, что обижать сестру нельзя, что когда родители заняты, нужно развлекать её чем-нибудь из игрушек (хотя проще – дать тетрадку с карандашами, и час-другой она будет развлекать себя сама), и что мы должны будем дружить, когда вырастем. Собственно, это всё, что от меня требовалось.

В один миг закончился и футбол, и рыбалки, и костры. Второй мой отец ушёл, и я остался наедине с двумя женщинами. Формально он ещё участвовал в нашей жизни, переводил для Зои скромные алименты и примерно два раза в год приезжал с пакетом конфет. Я очень скучал. В жизни Зои, казалось, ничего не изменилось, и только по тому, как бережно и долго она складывала фантики от съеденных конфет и как гипнотически поглаживала их пальцами, я детским сердцем чувствовал, что с ней что-то происходит.

Зоя стала школьницей. Мы жили скромно. Да, я стесняюсь называть вещи по именам – мы жили бедно. Она донашивала мои ботинки и перешитые мамины кофты, и в те времена я иногда шутил над ней, почему из двух пар моих ботинок она помыла только «свои». Зоя любила обижаться на всё подряд, и меня это бесило и радовало одновременно. Первое – потому, что с обидчивыми людьми сложно. Второе – потому, что в такие моменты она не липла ко мне со своими играми и рассказами.

Мать много работала, и мы видели её только утром и вечером, уставшую и вечно дремавшую под телевизором.

Я уже заканчивал школу, когда вдруг понял, как Зоя дорога мне, и как я её люблю. Ничего не случилось. И это не было указанием какого-то мудрого перста с облаков. Просто почувствовал, что к Зое меня тянет сильнее, чем в компанию друзей. Что в ней есть мир – совсем непонятный мне и незнакомый, но когда я это увидел – уже не мог от неё оторваться. Мы стали часто гулять вместе, смеяться, подкалывать друг друга, рассказывали то, что не смогли бы доверить больше никому. Когда она делилась мечтами, её глаза становились неистовыми, сумасшедшими. Когда читала в книге что-то интересное – то выключалась из реальности. Когда просыпалась утром – то улыбалась так, будто новый день станет лучшим в её жизни.

Дважды я дрался в школе из-за того, что нас стали называть «парнем и девушкой», хотя все знали, что она моя сестра. И с разбитой рожей я доказал самым любопытным, что ни одного глупого слова в наш адрес больше никогда и ни от кого не будет. За это меня чуть не выгнали перед самыми экзаменами, но сестра втайне побежала к директору, плакала, уговаривала и доказывала, что я очень умный. Тогда я решил, что из-за моих пока непроявленных умственных способностей меня и оставили, а о визите Зои к директору узнал только несколько лет спустя, на встрече выпускников. Оказалось, что эта история приобрела огласку благодаря какой-то школьной секретарше.

После школы по совету матери я поступил в юридический. Выбор был неосмысленным, в тот момент я ещё не знал, чем хочу заниматься. Когда спросил у Зои, кем она меня видит в будущем, она захихикала и ответила, что хочет, чтобы я был человеком.

Тогда же я начал замечать, насколько сильно разладилось её общение с матерью. В то время я выразился бы об этом, как о подростковой глупости или жестокости, которые ударили ей в голову из-за переходного возраста. Помню, как кричал на неё, чтобы она перестала цепляться к матери, что все её психозы – это просто желание выйти из-под контроля и делать всё, что захочется.

Домашние ссоры двух женщин стали для меня пыткой. Я чувствовал, что глохну от их криков и не понимал, почему они никак не могут угомониться. Поначалу пытался рассаживать их по разным углам и уговаривать успокоиться, но потом купил наушники и ходил в них по дому, практически не снимая. В какой-то момент я подумал, что скоро сойду с ума, потому что жить в такой атмосфере и надеяться, что твоя крыша останется на своём привычном месте и никуда не cдвинется – просто нелогично. Но тут – будто по щелчку – Зоя замолчала. Мне были любопытны причины, но я не стал о них спрашивать – чтобы не спровоцировать новую бурю в доме. Мать шумела в одиночку, находя или придумывая новые поводы, но сестра как будто ничего не слышала. Я не до конца понимаю, что произошло в её душе и откуда взялась та сила, которая вытолкнула Зою из обыденного уклада настоящего и повела в новую для неё жизнь. Это не была разгульная жизнь подростка. Я и сейчас не знаю, где она пропадала. Но в моё отсутствие сестра практически не находилась дома.

Зоя успешно окончила школу и уехала поступать в университет в столицу. Это не было её мечтой. Она сбежала. Просто сбежала от обстоятельств, которые съедали её, но с которыми она ничего не могла поделать. Помню тот вечер, за пару дней до отъезда, когда мы просто сидели и смотрели друг на друга. Я пытался разгадать, о чём она думает, хочет ли что-то сказать. И да, я представлял, будет ли она скучать обо мне. Но Зоя так и молчала. А потом подскочила, схватила меня за руку и повела за собой.

Мы бродили по улицам до утра. Наверное, она хотела попрощаться с городом, вдохнуть его ещё раз, чтобы запомнить. Мне хотелось спать, и новые туфли с каждым шагом всё ясней напоминали о том, что они новые, но я держал её руку в своей и был готов идти вечно. Подойдя к дому, мы стояли обнявшись, пока не раздался крик матери из окна. Зоя шепнула: «Я тебя люблю!» – и побежала в подъезд.

Моя дорогая сестра стала студенткой. Её жизнь изменилась, как и она сама. По фотографиям, которые Зоя присылала, я понял, что теперь у неё масса подруг и друзей, и она уже не маленькая девочка, которой можно раздавать указания и советы. Я радовался. Да, скучал и стал чаще выпивать с друзьями, потому что больше заняться оказалось нечем. Но видя, как Зоя ожила, я понимал, что она на верном пути.

Поступила в экономический вуз. Говорила, что экономическое образование в любом случае пригодится. Живя на те деньги, что присылал отец (по наводке матери думая, что Зоя учится на платном – хотя это было не так), сестра откладывала стипендию и вообще откладывала любую копейку, которая не была ей жизненно необходима прямо сейчас. К концу первого курса Зоя, захлёбываясь от радости, рассказала по телефону, что записалась в кружок танцев и ещё в какой-то, уже не помню. Только тогда я задал себе вопрос: «А что же интересно мне? К чему могла бы потянуться моя душа?» И душа потянулась. Как будто ждала, когда её спросят. До этого не знавший, где в нашем городе находится библиотека, я две недели просидел в ней, уходя только на пары и поспать – хотя на пары не всегда. Я увлёкся темой автомобилей. Особенно тех, что были старше меня.

Впереди ждало лето, а я ждал Зою на каникулы. Стал реже квасить с друзьями, а всё свободное время изучал автомобили.

Толпа вынесла её из автобуса – счастливую и растрёпанную. Зоя всё время смеялась, глядя на меня, и я понял – да, скучала.

Мне было любопытно узнать о её личной жизни, но в то же время я боялся, что включу «старшего брата» и начну навешивать на неё свои мнения. А это точно не поспособствует нашему общению, такому тёплому и необходимому для меня. В её телефоне не было фотографий на тему «я и мой парень», и это в какой-то степени отвечало на мои вопросы. Но я всё таки не удержался, и после этого разговора Зоя стала мне ещё ближе.

Однажды утром мы собирались в гости к её отцу. Мама возмущалась, зачем нам ехать туда, где нас никогда не ждали, к человеку, который нас даже не вырастил. Зоя красилась, сидя возле окна, и никак не реагировала. Я занялся поиском наушников. Наконец нашёл за диваном. Захотелось по нужде – но туалет был занят. Через десять минут – то же самое. Я постучался и что-то пробурчал, в ответ было тихое Зоино «щас…». Она вышла, пряча глаза, и я подумал, что расстроилась из-за матери, но в руках у сестры был телефон, и я, как истинный Шерлок, тут же заподозрил другую причину.

В поезде мы молчали. Зоя жевала жвачку и что-то рассматривала в окне. По её лицу бежали солнечные лучи, а волосы разлетались от сквозняка. Мне надоела музыка в наушниках, я наклонился к сестре и сказал глупость, которая первая пришла в голову, просто чтобы обратить внимание на себя:

– Тебя выгонят с танцев с такими плечами – сидишь, как кочерга!

Зоя засмеялась, потом показала мне язык и полезла за телефоном. Но я поймал её руку:

– Давай просто поговорим о чём-нибудь. Мне всё равно. О чём ты хочешь?

– А ты?

– А ты?

– Я – пока ни о чём. Смотри, какие красивые поля. Жаль, что нельзя остановить поезд и побегать по ним, хотя бы полчаса. Поэтому я их просто запоминаю.

– Помнишь, как мы прощались, когда ты уезжала в универ?

– Мы не прощались. Неправильное слово. Я знаю, что ты есть у меня.

– Зой, у тебя парень есть?

Она взглянула на меня, оторвавшись от окна, и тут я почувствовал, как неожиданно прозвучал для неё этот вопрос. Я смутился:

– Извини, я, наверное, зря. Если бы хотела – сама рассказала.

– Нормально! – Зоя улыбалась. – Нет, парня нет.

– А что за история случилась в туалете?

Она расхохоталась:

– В каком туалете? А, дома? Ерунда, всего лишь заметки. Поэтому долго. Прости, что терпел!

Теперь мы смеялись оба. Зоя стала рассказывать общими фразами о своих мыслях, о том, чего ей хотелось бы, потом конкретнее – о своих знакомствах, о неудавшихся ухажёрах. И о том, что она чувствует себя глупо из-за того, что никогда не видела образца тех отношений и той семьи, которые были бы для неё примером счастья.

– А ты не ищи примеры, – перебил я, – создавай своё.

Она задумалась, а потом продолжила:

– Я не знаю, что создавать. Не знаю себя, не знаю своих потребностей. Только в смутных очертаниях. Например, когда вижу, что мне что-то не нравится. Пытаюсь знакомиться с людьми, но их я понимаю ещё меньше. Мне постоянно кажется, что я что-то или кого-то ищу. Знаешь, где-то прочитала, что если в детстве человеку не хватило любви – потом это может превратиться в навязчивую потребность. И приведёт к болезненному поиску кого-то, кому ты будешь нужен, кто просто тебя обнимет и скажет доброе слово…

– Ты так говоришь, будто меня не было в твоём детстве…

– Ты был! Если бы тебя не было… Я бы… Блин… Ты – это то, что держало меня. И держит до сих пор.

– Где?

– В этом мире…

Мне показалось, что Зоя вот-вот заплачет. Решив, что лучше завершить эту беседу, я погладил её по волосам. Оставшуюся часть пути мы ехали молча.

Зоин отец улыбался так, будто ждал нашего приезда, как чуда. Он изменился. «Лицо похоже на изюм» – задумчиво шепнула сестра уже потом, когда мы сели за стол. Да, он как будто высох и потемнел. Долго сжимал сухими пальцами её ладони и рассказывал какую-то ерунду, не глядя в глаза. Я понимал, что он скучает – но почему практически не появляется в её жизни? Постучал мне по плечам, назвав мужиком и объяснив, что если мы останемся до завтра, то можно и за сетями сходить – рыбу посмотреть, и на охоту, и баню истопить. Но на этот раз я ничего не отвечал. Ждал, что решит сестра. А мне, по сути, было всё равно, где находиться. Костры я уже умел разводить и сам, только вот… не делал этого.

Да, я забыл упомянуть о женщине, с которой жил отец Зои. Хотя упоминать-то и не о чем. Она сновала туда-сюда, колыхая толстой задницей, не находила себе место дольше, чем на две минуты, бурчала и ворчала. Общих детей у них не было. Таким образом у меня, как единственного Зоиного брата, больше не существовало конкурентов.

Глядя на её отца, меня не покидала мысль, до чего же глупо и бесполезно мы живём. Мы – то есть, многие. В том числе и я. Топчемся, маемся, нарезаем круги, а по факту – никуда не стремимся и ничего не создаём, просто передвигаем себя с места на место, как шкаф. Шкаф, полный хлама, заросший паутинами. Шкаф, до которого никому нет дела. Разве что мышам – чтобы было, что жрать.

Когда эти двое пожилых людей вступили в важнейший диалог о том, достаточно ли солёных огурцов в холодильнике, или нужно достать новую банку из погреба, – Зоя повернулась ко мне и заулыбалась, нашёптывая:

– Вот придумали, а? Скоро свежие огурцы будут, поэтому надо скорей дожевать запасы солёных!

Я хмыкнул в ответ, и тогда Зоя, поняв, что огурцы мне интересны примерно так же, как и ей, продолжила:

– Давай останемся? Давай? Только до завтра. А потом домой. Ни одна барышня в городе не умрёт же от тоски по тебе всего за один вечер?

Засмеялся, поковырял её за плечи и кивнул:

– Конечно!

Утро было вялым и тоскливым. Соскребая себя с дивана, я первым делом вспомнил про что? Правильно, про огурцы. И ту жижу, в которой они, кажется, плавали. Голова болела. Тогда я категорически не умел пить. Хотя было бы враньём сказать, что умею сейчас.

За окном, в огороде копалась фигура женщины. Сожительницы Зоиного отца. Я натянул на себя штаны с футболкой и отправился на кухню. Но едва вышел за дверь комнаты, как услышал разговор. И на цыпочках, почти не дыша, пошёл к нему навстречу. Зоя и отец сидели за столом, оба боком ко мне, разглядывая свои пальцы, как сговорившись. Зоин голос я слышал чаще. Хмыкая, шмыгая, временами переходя на шёпот, она что-то доказывала. Но делала это так отрешённо и холодно, будто и доказывать нечего, будто все теоремы давно разгаданы, и ей остаётся просто продиктовать ответы. По обрывкам и полуфразам я понял, что речь идёт о её детстве, в котором не стало отца, и о юности, в которой он также не появился. Отец не возражал и не объяснял, он просто рассказывал, какой невозможной оказалась жизнь.

Подленько подслушав чужой разговор, я тут же испытал на себе всю силу небесной кары – мне резко захотелось отлить, так, что я еле добежал до места назначения, находящегося во дворе. Вернувшись, на кухне уже никого не застал, и спокойно вылил в своё горло огуречный рассол.

Вот так, вместе, мы и провели лето.

В конце августа Зоя уехала. Видимо, это станет нашим прощальным ритуалом – гулять ночью по городу и молчать.

Всю осень мы активно переписывались и перезванивались. Зоя занялась репетиторством – стала учить старшеклассников логарифмам и прочей алгебре. А также продолжала активно заниматься танцевальной самодеятельностью и получала от этого невероятные порции позитива. После её отъезда я также вернулся к тому, что было интересно мне – автомобилям. Уже не только изучал их издалека, но и «прикоснулся к прекрасному», а именно – устроился на работу к отцу одногруппника. Мои служебные обязанности заключались в том, чтобы каждый день после учёбы копаться в груде древнего хлама, именуемого запчастями, приползать домой ближе к ночи, чувствуя себя таким же хламом, и получать за это примерно столько, чтобы хватало на проезд на работу и утоление голода после неё. Но мне нравилось. Чёрт, мне очень нравилось.

Как-то Зоя спросила, чем бы я занимался, если бы у меня была куча денег? И я ответил, что вот этим же автомобильным хламом. А если бы по утрам не нужно было на учёбу, то я и ночевал бы в гараже. Думал, она засмеётся, но Зоя ответила: «Ты такой молодец! Если решишь ночевать, притащи туда матрац».

Но постепенно наши разговоры с сестрой стали приближаться к «привет как дела»… И вот, после начавших входить в привычку дежурных переписок или двухминутных отзвонов, Зоя вдруг позвонила поздно вечером. И понеслось. Как вода из сорвавшегося крана, из неё выплеснулся монолог о знакомстве с парнем… Знакомстве. С парнем. То есть, это было не просто знакомство и не просто парень, а тот самый, с которым ходят за ручку, обнимаются и, судя по всему, спят. Я долго слушал, не перебивал, но всё больше понимал, что он мне не нравится. Что он забыл возле моей сестры? Но, стоп, может, я просто ревную, на фоне сокращения наших переписок? Ведь это точно из-за него.

На новогодние каникулы Зоя не приехала. Сказала, что будут выступления по танцам практически в новогоднюю ночь. Но по интонации я понял, что причина в другом, потому что к слову «танцы» всегда полагался счастливый визг. Но его не было. Я ответил просто «угу», потому что давить на сестру – дело заведомо проигрышное, а потому бесполезное. Но Зое на этот раз хотелось поговорить.

– Я, наверное, в первый раз тебя обманула. А зачем? Но я же «в отношениях» теперь. Это вам не: захотел – поехал, не захотел – не поехал. Захотел – и лёг спать, захотел – и ел одни и те же макароны хоть целую неделю. Так что, я должна встретить и провести Новый Год со своим парнем. Он так сказал. Вернее, он привёл кучу доводов. И я, поскольку хочу стараться для него, приняла все эти доводы, чёрт бы побрал и их, и его.

– Кажется, ты делаешь то, чего категорически не хочешь. И обманываешь не только меня, а ещё и себя.

– Ну почему? Нельзя же всегда быть одной. Я нашла себе пару, и это очень хорошо.

– Скажи своей паре, что мы ждём вас обоих в гости, на Новый год.

– Это невозможно…

Кажется, злость начала овладевать моим телефоном.

– Почему?

– Он же москвич. Коренной. Очень коренной. Не представляешь, как он брезгует всем тем, что находится за мкадом.

– Окей, это к лучшему. Не надо ему приезжать. Давай я приеду сам и за две минуты расскажу этому чепушиле обо всех прелестях провинциальной жизни. Вот так и встретим Новый Год, на столичных табуретках столичной общаги с твоим забинтованным столичным парнем. Обещаю, что сильно не буду.

– Ну хватит!

– Что?

Зоя помолчала. Потом выдавила:

– Ты не приедешь.

– Почему? Ты что, не веришь? Сегодня же билет возьму.

– Нет, не поэтому… На Новый Год я буду у него дома. С его семьёй. Всё, как положено. С родителями я уже немного знакома.

Дальше разговаривать я не хотел. Никогда ещё не чувствовал себя таким отшитым. Допустим, меня задевало, что каждая вторая девушка игнорировала мои попытки познакомиться. Ещё больше задевало, что из тех, с кем познакомиться удалось, ещё ни разу это не длилось дольше четырёх свиданий.

Но сестра нанесла самый больной удар. Как будто отколола кусок меня.

А тем временем, моя студенческая жизнь вот-вот должна была завершиться; дело оставалось за малым – подготовить диплом. Пропала необходимость в ежедневном посещении занятий, диплом я конечно же не писал, а обрушившееся свободное время старался использовать с максимальной пользой. Как будто меня наконец вывели на воздух из душного помещения, и я всё хотел надышаться.

Одногруппник, который устроил меня на работу, вооружившись деньгами и амбициями, решил создать своё дело. Помню, как сидя ночью в гараже его отца и запивая сардельки кефиром (больше у нас ничего не было), мы, захлёбываясь и перебивая друг друга, выводили в своих головах то, что сейчас я бы назвал бизнес-планом. И поскольку больше в своё дело мы никого не брали, ибо хотели уверенности в исполнителях, всё-всё, от начала до конца, строили мы с ним вдвоём. Конечно, опираясь на опыт его отца, рассказы дальнобойщиков, мои библиотечные познания и просто интуицию.

А планы наши заключались в том, чтобы скупать потрёпанные жизнью и дорогами автомобили, отечественные, а потом и зарубежные, чинить, приводить к красивому виду и продавать.

Кажется, в этот период своей жизни я не ел, не спал и не общался с людьми ни на какую другую тему, кроме своего нового бизнеса. По крайней мере, так запомнилось это время. Сначала было тяжело, убыточно, и примерно два-три раза в неделю хотя бы один из нас предлагал бросить всё. Но какая-то немыслимая жажда, в сердце и голове, заставляла прикладывать всё больше сил, чтобы получилось – раз пока не получается.

Наш первый автомобиль никто не купил. Не помню, чьей идеей было сделать его кислотно-салатовым – и салон, и кузов – но, похоже, никому в радиусе сотен километров не хотелось иметь такую машину. Это была копейка, но благодаря расцветке мы прозвали её огурцом. Через несколько недель безуспешных попыток продать – даже по той цене, что купили, – мы чуть было не договорились перекрасить её в другой цвет и полностью поменять салон. Но всё решил финансовый аспект. На горизонте замаячила очередная развалюшка, и поскольку вновь одолженных денег хватало только на что-либо одно, огурец так и остался огурцом, а следующая машинка благополучно перекочевала в наш гараж в ожидании переделки. После резких и недолгих споров мы пришли к выводу, что на этот раз нужно прибегнуть к классике, чтобы наш автопарк, помимо никому не нужного огурца, не пополнился ещё одним овощем. Вновь закипела работа. Работа мозга, рук, фантазии. Покупатель для этой машины появился ещё до того, как успели её полностью подготовить. С предоплаты мы раздали часть долгов и начали искать следующий объект для тюнинга.

Тем временем по очереди ездили на огурце, так как ни у одного из нас не было своей машины, да и не стоять же ему без толку в гараже.

Дело развивалось. Денег хватало уже не только на потоковое вливание в очередные тушки, но и каждому из нас на личные расходы. Я символически делился с матерью. Она возмущалась, что её сын, имея высшее, и притом неплохое образование, занимается какой-то ерундой и торчит в гаражах. А не в приличном офисе. Но деньги брала. С Зоей мы почти не общались. Я перестал обращать на это внимание, так как бизнес заменил мне и сестру, и друзей, и вообще всё.

Так пролетела пара лет. Деньги поселились в моём кармане и на банковском счету. Я по-прежнему жил с матерью, чтобы не стирать и не готовить самому. Да, сынок чувствовал себя взрослым и готовым отделиться, но этот чёртов, чёртов быт… Каждый раз, вставая из-за стола или поднимая что-то с пола, я представлял, что живи я один – все пути вели бы к раковине и швабре. Но ни тем, ни другим я пользоваться не умел и осваивать не хотел – благо на подхвате всегда был человек, который это делал вместо меня.

Мать всё реже считала моё дело несерьёзным, и всё чаще считала деньги, которые я по какой-то нелепой привычке частично приносил ей. «Ты всё равно их спустишь, а у меня будут под присмотром!» Несмотря на то, что мы уже не нуждались, мать всё так же работала на двух работах и складировала дома всевозможный хлам, в ожидании того, что однажды он всем пригодится. Я надеялся, что до такого мы уже никогда не дойдём, и потихоньку выбрасывал что-либо не самое приметное. Сестре подарил машину. Простой жигуль, надёжный и глянцево выкрашенный в нашем гараже – самое то для красивой девочки, только-только получившей права. Она каталась на нём сама и катала своего столичного жениха, который, по её словам, был недоволен качеством вождения и статусом автомобиля, но всё таки ездил, ибо на своё авто не накопил, а родители не изволили подарить. За это время она приехала домой только раз, и то по самой печальной причине. Умер её отец.

Когда слепым октябрьским утром она позвонила и, матерясь, захлёбываясь соплями, попросила встретить её на вокзале и сразу отвезти в деревню отца, я сначала взбесился – отчего опять эта упёртость, и почему Зоя не хочет заглянуть домой. Я приготовился отчитать её сразу на вокзале, после встречи, но она вцепилась в меня с разбегу и так отчаянно заревела, что я забыл. Позже, уже в машине, она невнятно пыталась объяснять. Последнее время сестра редко общалась с отцом. Когда не смогла до него дозвониться – раз, другой, третий – вспомнила, что когда-то ей приходило смс от женщины, с которой он проживал. Зоя перетрясла все переписки и нашла это смс, и номер. Был поздний вечер. Набрала. Сказали, что отца нет уже месяц, остановилось сердце. На вопрос, почему ей не сообщили, женщина ответила, что могила на местном кладбище, в конце справа.

Подъезжая к кладбищу, я одной рукой вел машину по грязи, второй грел Зоины ладони. Вдруг она сжала мне руку так, будто хотела выдавить кости, и со вздохом, резко закинула голову назад. Я испугался, машина дёрнулась. Стал теребить сестру, пытаясь сообразить, как оказать первую помощь при обмороке или бог знает чём. Она повернулась и посмотрела так, что я сам едва не заплакал. Но было нельзя.

На обратном пути мы тихо разговаривали. Увидев смерть, так сильно хотелось вспоминать о жизни! Детство, домашние будни и вылазки из них, привычки, события… Но в каждом слове, в каждой мысли у Зои был отец.

– Знаешь, мне не хватило любви и тепла, хоть я и старалась доказать себе обратное, сравнить с другими детьми и цыкнуть самой себе – вот видишь, разницы нет!.. Он жил далеко и общались мы редко. Я даже не знаю, чувствовал ли он что-нибудь, когда думал обо мне. И думал ли. Но он существовал – и мне было спокойно. А сейчас – как будто я оказалась без земли под ногами, и мне не за что ухватиться, не за что удержаться, чтобы не одуреть от этой боли…

Я довёз сестру до дома. На следующее утро она уехала.

Зоя больше не появлялась. О её жизни я вполне подробно узнавал из телефонных разговоров, часть из которых (самую малую и положительную) был вынужден передавать матери, ибо с ней Зоя созванивалась только по утрам после праздников. Их телефонные разговоры всегда можно было узнать издалека. Они отличались от всех остальных. Начинались сухим приветственным бульканьем сквозь зубы, далее – душевные пожелания здоровья и счастья, потом – сентиментальные слёзы, после чего – «что ты за человек», «как так можно жить», «эгоистка!»… На другом конце провода тем временем так же, не церемонясь, подбирали интонации и фразы. Ну а затем – кем-то из двоих брошенная трубка. Я шёл успокаивать мать, благо на это не требовалось много усилий, и уже минуты через три внимание переводилось на не так положенные мною в стирку труселя или носки.

Близилось новое лето. Но ещё сильнее ожидания тепла, которое я всегда любил, – было ожидание доставки особенной машины в наш гараж. Кадиллак шестьдесят второй серии, 1959 года выпуска, не ушатанный и не заплёванный, полностью в заводской комплектации и краске. По крайней мере, так утверждали поставщики. Накануне дня икс я размышлял, как сообщить своему компаньону по бизнесу о том, что хочу оставить эту машину себе и готов заплатить столько, сколько он скажет, лишь бы не выставлять её на продажу. В каком же шоке я был, когда после обеда он позвонил мне и озвучил то же самое. Мы, два друга, должны были как-то поделить между собой машину, которую ещё даже не видели. Быть хорошим и великодушным и уступить; рассказать ему о своих мыслях и решить дело как-нибудь по-мужски; поставить его перед моим решением бороться за свой выбор; позвонить поставщикам и попробовать перекупить её по-тихому… Эти и ещё бог знает какие варианты стучали в моей голове, которая, как мне казалось, вот-вот изрыгнет из себя мозг и всё прочее содержимое, и я уже не доживу до утра, если не сниму напряжение. Снимать напряжение я умел только одним способом, поэтому, наспех напялив ветровку и кеды, выхватил такси и приказал везти меня в кабак.

Без прелюдий заказал водочку и, кажется, что-то из закуски. Вскоре мне стало по барабану на друга, машина показалась уже моей, а если не моей, то тоже по барабану, в кабаке вдруг появились женщины, пусть некрасивые, но общительные, а потом и вовсе я обнаружил себя посреди танцпола. Хренов танцор, которому ничто уже не мешало, несмотря на свой дебют, выделывал какие-то грандиозные па и даже менял партнёрш, а уже в следующий миг увидел лохматую гриву одной из них на одеяле рядом с собой. С трудом сообразив, что наступил следующий день и дискотека закончилась, я выполз из незнакомого ложа, оделся, насколько это было возможным в моём состоянии, мысленно извинился перед гривой за доставленные неудобства и понёс себя на улицу. К счастью, в данном жилище присутствовал лифт, который упростил и ускорил процесс транспортировки. Ища кошелёк, молился, чтобы в нём остались деньги, и молитвы были услышаны. Услужливый таксист вёз меня долго и с остановками по всевозможным нуждам. Наконец показался родной подъезд. Я взбежал по лестнице, долго издевался над ключом, но никак не мог открыть. Меня спасла мать, прилетевшая на шкрябанье в замке. Кажется, я поцеловал её в щёку, она посмотрела на меня испуганно и заплакала. Обнял свою подушку, а когда повёл рукой, чтобы накрыться, в комнате было уже темно. Куда исчез этот день?! И только сейчас я понял, что проспал приёмку машины, и она, скорее всего, уже стоит возле подъезда моего друга, красивая и блестящая. А я, слабовольный алкоголик, проспал свою мечту…

Последовали стандартные ритуалы пробудившегося человека – приём пищи, душ, изучение унитаза крупным планом, таблетки от отравления, измерение температуры, повторный приём пищи, вздохи и причитания матери. Наконец она сказала, что телефон, валявшийся на полу в прихожей, звонил примерно сто раз, и она нашла его среди туфлей и заботливо положила в шкаф, чтобы не мешал мне спать.

Что делать? Телефон из шкафа я достал, но перезванивать не стал, чтобы не спровоцировать у друга жалость своим состоянием.

Он позвонил только на следующее утро. Попросил срочно приехать в гараж, «чтобы решить с машиной». Я помчался. Мне было стыдно взглянуть в глаза и ему, и своей мечте, поэтому в мыслях я придумывал краткие слова поздравления.

Он тихо поприветствовал и поделился начатой бутылкой пива. «Отмечает. Торжествует!» – подумалось. Но вывод оказался неверным. Видать, он снимал напряжение, как и я накануне, только в лайтовом формате.

– Я люблю Аньку. И хоть всегда чувствовал, что она вертит мной, но думал – ведь это же женщина! Её надо баловать! Кто, если не я. Когда она хихикает от радости, я и сам счастлив. Когда сказал ей про Кадиллак, она обрадовалась. Вот, говорит, будем ездить на крутой машине, ты у меня самый лучший, настоящий мужик! Хотя конечно в машинах не понимает ничего, но я преподнёс – и она зажглась! Потом разговорились, во сколько это обойдётся, – и Анька озверела! Верещит – значит, на своё жильё у тебя денег нет, чкаемся по родителям, никакой личной жизни. А как машина – сразу деньги появились! Я тоже завёлся, в общем, мы знатно переругались, потом помирились, и я решил, что нужно делать выбор. И поскольку без Кадиллака я до сих пор жил, а с Анькой мы уже давно, и она меня любит и всегда рядом, пусть я буду подкаблучником, зато счастливым. Подтюнингуем Кадиллак и выставим на продажу, как и всё остальное… А я возьму ипотеку. Хотел спросить у тебя, что думаешь? Пара потёртостей, а всё остальное примерно в порядке, и начинка родная – только немного перебрать. На нём почти не ездили. Служил кому-то диванным трофеем. Каким чудом такая лошадка попала именно к нам – не пойму.

У меня поплыло перед глазами. До сих пор машина стояла рядом, но я не хотел даже взглянуть на неё, чтобы не начать убивать от досады. Повернулся. Кадиллак отдыхал на солнце, спокойно уставившись в меня незажжёнными фарами и блестя красной глянцевой шкурой. Ему было всё равно, кто станет владельцем, ведь как бы то ни было – главным в этой паре будет он. Но МНЕ было не всё равно. Я присел на корточки, и тут же увидел своё отражение. Такого безнадёжно счастливого, но в то же время остервенелого лица я не наблюдал ещё ни разу в жизни.

– Сколько ты думаешь выручить? – спросил я.

– Раза в два больше той суммы, что отдана за него. Вложений почти не надо. Думаю, будет нормально. Можно и дороже, но тогда надо выходить на города покрупнее и подальше. Займёт время. А я б хотел ипотеку взять. Ты что думаешь?

– Полторы цены, никакой возни с кузовом – и покупатель есть прямо сейчас.

– Да что ты. Откуда? В баре нашёл?

Он ржал. Но, кажется, не надо мной. Это был нервный смех прощания.

– Покупатель перед тобой. Полторы цены, и мы договорились. Деньги сегодня.