Читать книгу Перекрёсток, которого не было - Надя Лазарева - Страница 1

Снегопад, неожиданный и неуместный, свалился на город после обеда. Позабыв, что на календаре весна, природа щедро швыряла с небес миллиарды кружевных снежинок. Похожие на крошечных балерин, кружась в медленном танце, они спускались на землю, укрывая крыши домов, деревья, тротуары и дороги, постепенно превращая город в один большой сугроб. Случись такое в ноябре, это непременно вызвало бы оживление и радость. Малыши под гордыми взглядами родителей лепили бы снеговиков; лыжники и сноубордисты распаковали бы снаряжение, приплясывая от нетерпения исчеркать девственные склоны своими следами; автомобилисты-растяпы судорожно искали бы шиномонтаж с наименьшей очередью; а ленты в соцсетях наполнились бы одинаковыми улыбающимися селфи и фото долгожданного снежка. Но в самом конце марта снег стал настоящим наказанием, а не подарком.

Город уже несколько недель ждал яркого солнца, тепла, птичьего щебета, молодой листвы, первых цветов и того особенного запаха, который появляется в воздухе только весной и вызывает неудержимое нетерпение. Как в детстве, когда ты проснулся ранним утром первого января и точно знаешь, что под ёлкой в соседней комнате ждёт гора подарков, а дурацкий тапочек потерялся где-то под кроватью, и ты никак не можешь его нащупать. В ожидании весны уже запакованы были надоевшие пуховики и шарфы, фитнес-центры наполнились желающими немедленно похудеть к лету, а скамейки в парках ждали забавных, в своей увлечённости только друг другом, влюблённых, которые не всегда замечают табличку «Осторожно, окрашено!» и пенсионеров, которые всегда предусмотрительно подстелят газетку, даже если никаких табличек не видно и близко.

И вместо всего этого счастья случился снег. Автобусы и автомобили уныло буксовали в снежной крошке, а их водители проклинали всё на свете. Печально брели через неправдоподобно зимнюю метель пешеходы, изредка стряхивая снег с непокрытых голов и пряча руки поглубже в карманах. Настроение города стремительно падало.

Всем известно, что наиболее отвратительные события в жизни случаются, когда тебе отчаянно хочется каких-нибудь самых простых человеческих радостей. К примеру, вот, как сейчас, когда Варе хотелось всего лишь кружку кофе. Большую кружку крепкого варёного кофе с молоком. Сесть с этой кружкой в тёплое и сухое место, и ещё держать в руках книжку, только обязательно бумажную, а не эти бездушные электронные, которые пахнут и то не так, как нужно! Варя не была ретроградом, наоборот, у неё был даже относительно популярный блог в Инстаграме, и коллеги, то ли в шутку, то ли завидуя, называли её «наш инфлюенсер». Но книги, считала Варя, должны быть бумажными, и говорить здесь не о чем! На работу теперь только в понедельник, а сегодня пятница, и не вечер ещё даже, а едва лишь пять часов. Она так удачно сдала редактору все материалы до дедлайна и свалила домой на пару часов раньше, пока начальство не нагрузило задачами на выходные! И теперь складывалось стойкое впечатление, что половина города тоже успешно разделалась с трудовыми обязанностями, и поплатилась за это бесконечным стоянием в беспросветной пробке.

Варя пощёлкала кнопочками, выбирая радиостанцию с песенками пободрее, гневно посигналила особо рьяному автомобилисту, пытающемуся протиснуться в ряд, не включая «поворотника», проехала на полшага вперёд, опять намертво остановившись среди таких же несчастных, как и она. Но ничего, сейчас она доедет до своей деревушки, растопит печку, которая при определённом ракурсе почти похожа на камин, кофе себе сварит, сядет в любимое кресло-качалку, в плед замотается, книгу откроет, выложит фотографию про своё «хюгге» в блог, и начнётся уже у неё законный уикенд!

Этот вечер мог не отличаться от других и показаться кому-то бесконечно скучным. Действительно, что интересного в одиноком ужине, приготовленном с соблюдением принципов правильного питания, и потому приносящим насыщение, но не удовольствие; тщательной подготовке к завтрашнему рабочему дню и обязательном массаже лица на ночь? Но вечер проходил иначе. И, вот незадача, сидя в насквозь прокуренном кабаке, хотя, казалось бы, курить в заведениях общепита запретили ещё несколько лет назад, и глядя на весёлые лица коллег, Алька ощущала своё одиночество острее. Может быть, оттого, что бухгалтер Леночка упоённо рассказывала о проделках сына, а может быть потому, что рядом, не менее упоённо, украдкой, тискались, как школьники, водитель Сергей, похожий больше на учителя физкультуры, и офис-менеджер Катя, дама, в обычных условиях, строгая и неприступная. И каждого из них, даже завхоза Ивана Васильевича, даже стажёра Кирилла, кто-то ждал дома. То и дело раздавались звонки мобильных и фразы: «Ну пока сидим ещё, я позже перезвоню!», «Ну да, можно и в клуб, только я попозже подскочу, занят пока!», «Ну чего ты начинаешь, корпоратив у нас два раза в год!».

Альку дома не ждал никто, и от этого ей, находящейся в центре веселья, было невыносимо тоскливо. В такие моменты она даже допускала мысль о том, чтобы завести смешного плюшевого котёнка, или лопоухого толстопузого щенка. Но, разумеется, этим мечтам не дано было исполниться: обрекать на одиночество ещё и маленькое невинное существо Алька бы не смогла, равно как и обеспечить ему компанию и достойную заботу. Дома она появлялась редко: те дни, когда была в городе, почти целиком проводила в офисе, а бывали и командировки, где она могла находиться по несколько недель. Аля не была трудоголиком, скорее, осознавала ответственность: перед клиентами и перед теми, кто сидел сейчас рядом с ней, празднуя удачное завершение очередного тендера и справедливо ожидая прибавки к зарплате, или хотя бы премии.

Сизое, как нос пьяницы, ленивое облако медленно, но неотвратимо надвигалось на город, и снег из него валил, будто на дворе январь, а не март. Полина расстроилась неимоверно: первое многообещающее свидание за тысячу лет, и на тебе! Снег и слякоть! Теперь-то точно все усилия по созданию образа холёной надменной красавицы пошли прахом – вместо этого имеем в распоряжении мокрую помойную кошку. Причём состоящую в дальнем родстве с колхозной свиньёй, судя по обилию грязи на щегольских брюках, на которые угрохано к тому же почти целое состояние! Остатки состояния были отданы за причёску, от которой уже сейчас остались хоть и приятные, но лишь воспоминания.

С одной стороны, Полина понимала, что такую красавицу, как она, невозможно испортить каким-то там снегом. Он бессилен против чёрных кудрей, огромных карих глаз, чувственного рта, и, особенно, против сисек, размера между третьим и четвёртым, и талии, так круто переходящей в бёдра, продолжающиеся весьма приличными ногами, что иногда её спрашивали, не удаляла ли она себе рёбра. «Удаляла, конечно! – отвечала она обычно, – А чего бы не удалить, у меня же всё под рукой, пошли в обеденный перерыв с коллегой в операционную, да и отчекрыжили. Делов-то!». С другой стороны, в возрасте «за 40» найти приличного мужика, не просто для секса, а для души (и секса тоже), довольно сложно. А именно такой мужик вроде бы поджидал её где-то там, на противоположной стороне улицы, в маленьком, но сверхмодном и столь же концептуальном кафе. Потому Полине хотелось бы попасть в туалет прежде, чем во всей красе явиться перед кавалером.

Она встала на светофоре и перевела дыхание, вспоминая, как следует улыбаться мужчинам. И размышляя, не она ли стала причиной сегодняшнего внезапного природного апокалипсиса, решившись-таки на встречу с настоящим, в смысле, живым, представителем противоположного пола? В жизни Полины всегда было много работы и разных хобби, а вот мужчин было гораздо меньше. И не сказать, что её, Полину, сильно расстраивал этот факт, но иногда так хотелось рассказать про тяжёлый рабочий день, или новую книжку, не только бабушке. Это желание и привело сначала к тратам на наряд и парикмахера, а теперь на небольшой перекрёсток в старом центре города, где снегопад ожидаемо собрал пробку на узких дорогах.

Как это обычно и бывает, пробка неожиданно кончилась. С одной стороны перекрёстка машины ещё стояли плотно, будто воины, готовые оборонять рубежи родины, а с другой – поджидала почти свободная дорога и вырвавшиеся из плена автомобили, радостно фыркая моторами, устремились по ней вдаль.

Варя устало потёрла переносицу и снова позволила себе мечтать о кофе и книжке. И даже, осторожно, подумала об ужине, хотя, конечно же, стоило бы отдать его врагу, стоило. Вот только врагов у Вари не наблюдалось, а лишние килограммы, которые как раз присутствовали, вполне успеют ещё пропа́сть до момента, когда нужно будет снимать с себя зимние одёжки и влезать в легкомысленные платьица. Да, пожалуй, тогда и ужин сегодня тоже будет (хотя в блоге об этом рассказывать не стоит). Она встала на светофоре и удовлетворённо улыбнулась от того, как всё хорошо складывается.

Внезапно Альке захотелось домой. В конце концов, сидят с обеда, правила приличия более, чем соблюдены. Она решительно сообщила об этом подчинённым, те предсказуемо загалдели, начали торг:

– Аль, ну ещё часок и все уже разойдёмся! – попытался приобнять завхоз Иван Васильевич на правах самого старшего и, кажется, не самого трезвого в компании.

– Да вы уже разошлись, – засмеялась Алька и руку Ивана Васильевича аккуратно убрала, – а мне ещё завтра утром на тренировку. Не уговаривайте, ухожу!

– Ну вот, – не отрываясь от коленок офис-менеджера Кати, громко расстроился Сергей, – сейчас вы, Алевтина Павловна, уедете, и все сразу же разойдутся!

– Ну что за глупости? Вечер только начинается. И должен продолжаться. Да и голова у меня что-то ещё болит, не стану портить вам настроение.

Разобравшись с возмущением, времени на это потребовалось немного, всем же ясно, что без руководства вечер и правда продолжится, да веселее прежнего, Алька расплатилась с официантом. Наспех натянула пальто, лихорадочно обнялась со всеми, кто желал обняться, а желали, как назло, все, и вышла из кафе.

В воздухе, несмотря на внезапно образовавшиеся сугробы, пахло весной: обещанием праздника, ожиданием радости, флиртом и переменами, теми, что непременно должны быть к лучшему, как обещают коучи в навязчивой рекламе. Немного подышав этим сумбурным коктейлем, Алька попробовала найти в сумке очки, не нашла, пожала плечами, пожалела, что не вызвала такси, и решила пройтись, благо до дома была пара кварталов.

Через несколько метров стоял светофор и толпа таких же спешащих домой как раз начала марш-бросок с одной стороны улицы на другую. Вот и Алька поспешила. Светофор уверенно транслировал зелёный сигнал.

Она шагнула на дорогу и вдруг поняла, так явно, будто кто-то нашептал ей об этом прямо в ухо, что сейчас, именно сейчас, случится что-то непредсказуемое, что изменит её жизнь. Изменит навсегда и кардинально, но к лучшему ли? И прежде чем тело взорвалось безграничной болью, прежде чем на неё мягко, но необратимо, опустилась абсолютная темнота, она успела подумать о том, как сильно устала, и как давно хотела тишины.

Долгожданный зелёный соседи по пробке встретили клаксонами, подгоняя замечтавшихся и замешкавшихся. Поток начал рассеиваться, Варя слегка нажала на газ, пересекла перекрёсток, и в этот момент на дороге прямо перед ней появилась высокая тёмная фигурка. Резко ударив по тормозам, Варя ещё и руль, вопреки всем правилам дорожного движения, попыталась вывернуть влево, но ровно через секунду не услышала, почувствовала удар. Почувствовала так отчётливо, физически, будто бы это не её маленькая машина только что сбила человека, а она сама, Варя, сделала это, и уже точно не будет теперь ни кофе, ни книги, ни ужина, ни Инстаграма, ни прежней жизни.

Репетируя ослепительную улыбку, Полина как-то пропустила момент, когда сменился сигнал светофора и очнулась слишком поздно, от того, что окружающие недовольно толкали её со всех сторон. Вот тут-то она почти и расхохоталась про себя: «Куда ж тебя несёт-то, милая? Дорогу перейти не в состоянии, а всё туда же – кавалеры, понимаешь, свидания! Сидела бы дома, вязала б носки! Ладно, соберись, тряпка! Сейчас будет следующая попытка, ты справишься!».

Поток машин с обеих сторон уже начал движение, не очень быстро, будто бы и машины устали за неделю. Полина уставилась на светофор, не желая и в этот раз пропустить зелёный, и секунду спустя увидела, как с противоположной стороны дороги, высокая девушка в тёмном пальто, игнорируя красный, очень медленно, будто задумавшись, начинает переходить улицу. Через секунду послышался визг тормозов, затем звук удара, и в разные стороны расшвыряло красную машинку и незадачливого пешехода. «Мать твою! Твою же ж мать! – невесело подумала хирург Полина Сергеевна, – Вот тебе и свидание!», и, уворачиваясь от потока машин и пешеходов, побежала по направлению к пострадавшей:

– Разойдитесь, да разойдитесь же, пожалуйста, я врач! И скорую вызовите, операторы хреновы, у вас телефоны для этого, а не для видеосъёмок!

Варе казалось, что она видит дурной сон. Очень плохой сон, который неминуемо закончится, оставив капли ледяного пота на лбу и металлический привкус во рту. Но закончится, не может же всё повторяться и быть таким похожим на уже пережитое? Нет, прямо сейчас она проснётся в своей кровати, в своём доме, потрясёт головой, прогоняя ночную напасть, сварит кофе покрепче, выпьет его, отправится на работу и там расскажет про сон коллеге Юльке. Юлька сначала будет в притворном ужасе отмахиваться от её истории руками, а потом согласится, что они точно заслужили по эклеру и объявит «Час безудержного бодипозитива». Так назывались их посиделки за десертами в офисном буфете, где заедались любые горести.

Варе казалось, что это не она сидит в разбитой машине, нелепо развёрнутой поперёк пешеходного перехода так, что людям, стреляющим злыми взглядами, приходится огибать её по произвольным траекториям. И не может быть, чтобы лежавшее чуть наискось от неё тёмным пятном раскинутое тело было человеком, которого Варя сбила пять минут назад.

Реальность тяжело навалилась вместе с холодом и звуками – мир снаружи грубо ворвался в салон, когда кто-то открыл дверь её машины. Этот же кто-то начал бесцеремонно ощупывать Варю с ног до головы приговаривая:

– Ты как, живая тут? Меня видишь? Пальцы видишь? Сколько пальцев? Голову закинь слегка. Есть аптечка? У тебя кровь из носа, надо останавливать. Да ты слышишь меня вообще?

– Она сама, она сама, сама, сама, сама! – неожиданно для себя тоненько взвыла на одной ноте Варя и поняла, что не может остановиться. Не может и всё, так и будет теперь постоянно повторять это «сама», словно заклинание от зла. Мозг отказывался принимать тот факт, что всё это – не сон, она убила человека. Внезапно её жизнь превратилась в кубик Рубика, который кто-то покрутил в руках ради забавы, смешав в случайном порядке цветные квадратики, но даже если Варе удастся собрать всё заново, как прежде уже никогда не будет.

– Так, здесь нос сломан, и ребро мне не нравится, но скорее ушиб. И шок, вколоть бы чего, но выживет, а у вас, что там, совсем плохо? – куда-то в сторону сказал голос, принадлежащий женщине, которая осматривала Варю. А потом она убрала руки, завершив осмотр, и Варя, потеряв опору, по-дурацки, как кресло-мешок, вывалилась из салона прямо на грязный весенний асфальт.

Полина забыла про свидание, как только увидела аварию, и теперь её телефон разрывался, забитый пропущенными звонками и сообщениями, в которых смешались недоумение, ярость и щепотка озабоченности потенциального мужчины мечты. Отвечать Полине было некогда, и она решила, что разберётся с этим позже – всё равно видок был сегодня не очень, так может им вообще лучше встретиться летом? Чтобы хотя бы снега не было.

Сбитая женщина была без сознания. Полина аккуратно её ощупала, стараясь особенно не смещать. Судя по позе, с бедром дела обстояли плохо, лицо сильно поцарапано, даже возраст сложно определить, но одета дорого, это и Полине с её равнодушным отношением к моде было ясно. Без сотрясения точно не обошлось, однако, дыхание было на удивление ровным, едва заметным, но ровным. Строго запретив окружающим приближаться к жертве ДТП, Полина кинулась осматривать водителя.

За рулём обнаружилась молодая совсем деваха, пухлощёкая блондинка, чуть раскачивающаяся и смотрящая в одну точку. Пока Полина осматривала её, пытаясь придумать, чем вытереть кровь, текущую из разбитого носа, и определить, есть ли сотрясение у дурёхи, та вдруг заладила, как заведённая «Она сама, она сама, сама, сама, сама!», а совсем рядом раздалась сирена. Машина «Скорой помощи» подъехала через минуту, медсестра узнала Полину и удивлённо ей кивнула.

– Так, здесь нос сломан, и ребро мне не нравится, но скорее ушиб. И шок, вколоть бы чего, но выживет, а у вас, что там, совсем плохо? – крикнула Полина и встала, собираясь подойти поближе.

– Да смертельного вроде ничего, грузим, везём. С нами поедете, Полина Сергеевна? – спросила медсестра, направляясь к разбитому автомобилю.

И в этот момент дурёха-водитель кулем вывалилась из машины на дорогу. Полина не успела её поймать, потому что как раз сочиняла извинительное сообщение второму участнику несложившегося свидания. Она засунула телефон в карман, так и не нажав «Отправить», и, с усилием, подняла деваху:

– Да ну поехали, что ж теперь. И эту давайте заберём, не оставлять же её здесь.

Варя пришла в себя в «скорой», но всё происходящее потом пронеслось перед ней, как размытые отрывки какого-то фильма в жанре «ужасы», в котором у Вари не могло, не должно́ было быть, главной роли. В больнице ей делали бесконечные снимки рёбер и чего-то ещё, потом усталый и усатый пожилой полицейский долго заполнял документы, и терпеливо пояснял: несколько свидетелей дали показания, сообщив, что потерпевшая вышла на запрещающий сигнал светофора, а потому Варе никакая уголовная ответственность не грозит, легко отделалась. Но придётся заплатить штраф и, возможно, потерпевшая взыщет за лечение и моральный ущерб, а, может, и не взыщет, он не знает. Полицейскому хотелось домой, а Варя никак не могла понять, почему никто её не забирает в тюрьму. Полицейский злился и всё время повторял «Гражданочка». И она снова начала плакать, медсестре пришлось второй раз вколоть ей успокоительное. Потом она сообразила, что не знает, где её машина. Машину, оказывается, увезли на какую-то стоянку, и нужно было куда-то звонить и уточнять, но сил на это уже не было, и Варя всё равно бы ничего не поняла.

А потом появилась та женщина, что осматривала её на месте аварии, Варя узнала по голосу. Она положила Варе на лоб прохладную руку и строго сказала:

– Так, ну ты домой-то собираешься?

Варя собиралась домой, но не понимала, как попасть в свою деревню теперь, когда сама она в больнице, а машина на какой-то стоянке и неизвестно даже на ходу ли. Поэтому Варя плакала и плакала. Она плакала, когда Полина уточняла её адрес, пока вызывала ей такси, сажала её в машину и давала какие-то инструкции водителю.

Но ещё сильнее она плакала, когда зашла домой и, не раздеваясь, рухнула в постель. А потом спасительный сон приглушил переживания этого вечера, напрочь лишённого тех простых радостей, о которых так мечтала Варя всего несколько часов назад.

Алька чувствовала себя странно: звуки и запахи вокруг были непривычными, а веки такими тяжёлыми, что она даже передумала сначала открывать глаза, но потом вспомнила. Как ушла из кафе, как решила пройтись пешком, как переходила дорогу. Точно, она попала под машину.

Тогда она медленно моргнула и попыталась осмотреться: это совершенно точно была больница, но деталей не разглядеть – всё как-то плыло и не двоилось даже, троилось. Голова кружилась и нечеловечески хотелось пить.

– Здравствуйте, проснулись?

Прямо перед Алькиными глазами возникло усталое и озабоченное лицо очень красивой женщины.

– Пить… – с трудом вытолкнула из себя звуки Алька и удивилась, что голос похож больше на карканье, а по горлу будто хорошенько повозили наждачной бумагой.

– Не могу дать вам попить, извините. Вы попали в ДТП, помните? Вас сбила машина, мы привезли вас в больницу и диагностировали закрытый перелом верхней трети бедренной кости со смещением. Штука не смертельная, но малоприятная. Мы провели операцию, остеосинтез бедренной кости, операция проходит под общим наркозом, и вам нельзя теперь какое-то время пить. Хотите сполоснуть рот? Но, чур, честно выплюнуть воду!

Алька мотнула головой, красивая женщина помогла ей глотнуть из маленькой бутылочки и подождала, пока она сплюнет. От женщины исходили такие уверенность и спокойствие, Альке стало грустно от того, что сейчас та уйдёт, а сама Алька останется, и она заплакала.

– Так, сырость не разводить, – сказала женщина, – у нас тут в больницах потом то крысы, то тараканы. Шучу. Не переживайте, у вас сотрясение, небольшие гематомы, что и понятно, и перелом, требующий реабилитации, но до свадьбы заживёт! Или у вас уже была свадьба? Можем мы кому-то сообщить о вас? Родные, муж?

Алька отрицательно «каркнула».

– Ну и ладно, ну и хорошо. Тогда вы спать, и я спать поеду. Вам теперь силы восстанавливать, так что не отвлекайтесь, сконцентрируйтесь на этом, и вперёд. Я к вам в понедельник обязательно загляну, слышите? А жалеть себя прекратите, это ж пустяки всё, дело житейское! Вам, можно сказать, даже повезло! Засыпайте!

Дверь тихо закрылась, и Алька осталась в темноте. Только сейчас она поняла, что в палате находится не одна – откуда-то сбоку доносился тихий храп, но рассмотреть его источник она не смогла бы при всём желании: любое движение головой вызывало сильный приступ тошноты. «Как же это я так?» – удивилась сама себе Алька.

Она никогда не расслаблялась: этому не способствовали ни детство, проведённое в детдоме, ни взрослая жизнь, которая, по сути, представляла собой тот же детдом с его правилами и четкой иерархией. Алька всегда рассчитывала только на себя. Ещё совсем маленькой, до того, как пошла в школу, в один из дней она поняла, что у неё никогда не будет мамы и папы. Она хорошо помнила этот момент: её соседка по комнате расчёсывала волосы. Ничего такого, никаких причёсок в детдоме и быть не могло, просто соседке было не всё равно, как она выглядит. Она придирчиво разглядывала в небольшое зеркальце то кусок щеки, то глаз, то рот. Альке было плевать, как она выглядит на фоне других детей, во что одета. Уже тогда ей было ясно, что не в этом счастье. Потому что никакого счастья вообще нет. Иначе, никого не возвращали бы обратно из семей через некоторое время, и они не выли бы по ночам в подушку от обиды, стараясь остаться неуслышанными – чтобы не засмеяли наутро.

Ещё Алька понимала, что очень важно не выделяться. По крайней мере, не выделяться, если тебе нечем прикрыть тылы. Поэтому она хорошо училась в школе, могла бы на одни «пятёрки», но это грозило проблемами – никто не любит отличниц. А вот в институте, она поступила в архитектурный, уже буквально «пошла по головам»: была лучше всех, посещала все факультативы, писала курсовые, которым аплодировали преподаватели, максимально проявляла себя на практике, знакомилась со всеми, кто мог помочь ей достичь цели. Цель у Альки была одна – максимальная независимость. От всего и от всех. Для этого ей нужны были деньги и связи.

Алька не была жестокой, она была равнодушной. «Замороженной», как сказал однажды мужчина, с которым она пыталась (правда, пыталась) построить отношения. Отношений она больше с тех пор не строила, а вот с бизнесом всё получилось. Правила бизнеса ей были более понятны, к тому же с возрастом она научилась нравиться людям. Это было не природное качество, а именно приобретённый, натренированный навык, который она применяла не всегда, а исключительно по необходимости. Её не заботили вопросы морали, она могла переспать с тем, от кого зависело будущее её дела, без угрызений совести переманивала лучшие кадры и заимствовала идеи у более слабых конкурентов. Она много работала и была уверена, что в работе нашла своё счастье.

С недавних пор её успех в сфере предпринимательства и авторитет её компании, которая занималась разработкой дизайна интерьеров и ремонтно-строительными работами, стал очевидным: у неё брали интервью СМИ, её проекты получали награды, клиенты рекомендовали фирму друзьям. Но Алька не расслаблялась, никогда. Или, ей так только казалось, раз она лежит в сомнительной палате и снова окружена посторонними людьми? Ответа на этот вопрос у неё не было, и сил найти его не хватало. Звуки и запахи внезапно будто стёрлись, и Алька заснула.

Полина, удивляясь себе само́й, постоянно мысленно возвращалась ко вчерашнему происшествию, внезапно заменившему ей свидание. Чем-то тронули её сердце обе жертвы той аварии, хотя, с точки зрения травм, видала она и пострашнее. Но так отчаянно рыдала молодая дурёха-водительница, и так одиноко выглядела сбитая женщина, и обе они были такими трогательными в своём несчастье, что даже Полине стало муторно и никак не отпускало.

Она промаялась половину субботы, а потом собралась и поехала к бабушке, прихватив бутылку коньяка из обширных запасов – благодарных пациентов у неё было много, но фантазии им отсыпали не то чтобы щедро.

Родителей своих Полина не помнила, да и история была мутная. В детстве она часто спрашивала о них бабушку, и та всегда отвечала «Подрастёшь – расскажу!», но когда Полина выросла, бабушка сменила тактику: то ей с сердцем становилось плохо, как только звучал вопрос, то память подводила. Со временем Полине стало ясно, что ничего она от неё не добьётся, да и желания уже особого не было. Она была всецело довольна своей жизнью, на все сто процентов.

Мария Семёновна, так звали бабушку, была необыкновенной женщиной: многим казалось, что Катерину из «Москва слезам не верит» списали именно с неё. Хотя бабушка была ещё круче: она всю жизнь работала на заводе и даже в лихие 90-е придумала какую-то хитрую схему по импорту изделий, благодаря чему завод выжил, процветал, и на пенсию она ушла по собственному желанию, получив приличные бонусы, на которые смогла купить Полине квартиру. Невысокая и округлая, она всю жизнь занималась спортом, сейчас освоила скандинавскую ходьбу, но при этом курила, почти не переставая, предпочитала крепкий алкоголь и крепкие же выражения. Она до сих пор водила автомобиль, но абсолютно не умела готовить и в шутливых молитвах перед ужином благодарила службы доставки ресторанов. Не разбираясь в косметике и моде, предпочитая брюки и джинсы, она умела и одеться эффектно, и кружить головы – когда и кому нужно. Но сердце предпочитала держать свободным и очень расстроилась, когда радостная Полина сообщила ей, что выходит замуж за однокурсника Мишу.

– Ты беременна?

– Нет, бабусечка, я не беременна, я влюблена и счастлива!

– Так люби и будь счастливой, при чём тут государство? Тебе 21, и ты уже хочешь испортить паспорт? Сейчас штамп о браке, через год о разводе, чего ради?

Мария Семёновна ошиблась почти на пять лет. Полина уже и не помнит, ни почему решилась на брак, ни почему решила развестись – было и было. А тогда страдала. Бабушка не успокаивала, не видела в этом драмы и, возможно, поэтому всё и забылось так легко. Полина даже немного радовалась, что сходила замуж, как радуются сданному зачёту, например. Как бы не совсем пропащая, кому-то пригодилась, да на приличный срок, отстрелялась и зажила дальше.

В медицинский Полина поступила по зову сердца, но бабушка одобрила и как раз успехам в работе радовалась всегда. Радовалась, поддерживала и даже пыталась готовить еду, но чаще совала денег: «Поесть не забудь, эскулап!» Однажды лишь, когда Полина выбирала специальность, ненавязчиво поинтересовалась: не хочет ли внучка стать педиатром, или там гинекологом, почему хирургия? Но, когда внучка легкомысленно заметила, что все ординаторы в хирургии – красавцы, как-то расслабилась. А Полина слукавила тогда, единственный, пожалуй, раз, была с бабушкой откровенна не до конца: хирурги ей и правда нравились, но ещё сильнее она хотела спасать людей, прямо видела себя в эпицентре неопределённых, но обязательно очень трагических событий, и она в белом халате, почти как на белом коне, всех спасает, спасает, спасает. Двадцать лет спустя ей даже вспоминать об этом смешно, а тогда всё именно так и представлялось.

Полина стала хорошим хирургом, но не лучшим – ей не хватало ни то мотивации, ни то жёсткости и собранности. Она считала, что достигла идеального work–life balance, как принято сейчас говорить, но себя не обманывала и знала – та часть, что life, для неё важнее. Она любила долгие прогулки, ходить в кино, читать книги, научилась, в отличие от Марии Семёновны, хорошо готовить, разбиралась в винах, при первой возможности (а всего за год их было две-три) отправлялась путешествовать. Что ещё нужно для счастья?

К коньяку они заказали гору еды из грузинского ресторанчика неподалёку. Полина рассказывала бабушке про вчерашнее, та внимательно слушала.

– И чего я всё не могу их забыть? – Полина ловко резала ножом шашлык, грузины-повара упали бы в обморок, если бы это видели. – Не понимаю! Подумаешь, ДТП. На прошлой неделе, не помню, рассказывала тебе или нет, мальчонку экстренно оперировала, классика – за мячом побежал. Так у меня и имя его в памяти не отложилось, веришь?

– Откровенно говоря, я думала ты приехала про кавалера рассказывать, а не побасенки свои рабочие. Но верю, чего ж не верить. Если ты моего мнения хочешь, то я думаю, всё станет ясно со временем. Или забудется, или станет понятно, почему не забылось. Подожди, так что, а мне вон ещё того соуса передай будь добра! – лихо выпила рюмку коньяка бабушка.

– Ну раз так, значит, подождём. Соус не дам, он острый. Пожалей ЖКТ, не девочка уже! – подвинула Полина соус подальше от Марии Семёновны, к её явному неудовольствию.

Они ещё поспорили по поводу соуса и бабушкиного возраста, потом посмотрели кино, и домой Полина вернулась спокойной, как всегда бывает, когда выговоришься и даже найдёшь не идеальное, но решение.

Варя не хотела просыпаться, и некоторое время лежала с закрытыми глазами, надеясь, что всё случившееся вчера-таки окажется сном. Потом снова заплакала и плакала всё время: пока переодевалась, чистила зубы, ставила чайник. В доме было холодно и не только потому, что Варя не топила печь больше суток. Нет, он словно понимал, что снова пришла беда.

Этот домик в глухой и далёкой, как тогда, много лет назад, казалось Вариным родителям, деревне достался им неожиданно. Дальняя родственница, не то троюродная бабушка, не то двоюродная тётушка, которую толком-то никто и не помнил, неожиданно указала в завещании Вариного отца, как наследника. И даже оказалось, что документы оформлены честь по чести и они, действительно, стали вдруг владельцами загородной недвижимости. Плантации, как говорил отец – вся страна всего несколько лет назад с замиранием сердца следила за экзотической жизнью рабыни по имени Изаура, и иначе кусок земли с покосившейся избушкой называть тогда и не могли.

Земли было много. Участок располагался на самом краю деревушки, и граничил двумя сторонами с лесом, сказочным бором, где сосны росли высокие-высокие, летом спела крохотная душистая земляника, а осенью появлялись грибы неописуемой красоты, как с картинки. Ещё с одной стороны жила местная достопримечательность – вечно хмурый, очень высокий, лохматый и худой алкоголик Панкрат. Жил он там, по свидетельству местных, последние лет сто, а может быть и двести, а всё потому, что был основательно проспиртован. Панкрат пил не постоянно: часть времени работал плотником, содержал в порядке дом, огород и многочисленных собак, которых не представлялось возможным сосчитать, поскольку они постоянно менялись – кто-то приходил, кто-то уходил, а некоторые рожали, и среди толпы собак взрослых всегда по Панкратову двору ковыляли разнокалиберные щенки. А потом Панкрат внезапно уходил в запой: его дом будто бы темнел, огород зарастал сорняком в человеческий рост, собаки бегали голодными и скулили по ночам. Деревенские говорили, что пьёт Панкрат от большого горя – похоронил давным-давно любимую жену, что умерла при родах вместе с долгожданным первенцем, и с тех пор топит это горе в самогоне.

Городская интеллигенция в лице Вариных родителей таких вопросов, естественно, Панкрату не задавала. Вот только однажды, в самом начале их «землевладельческого строя», Панкрат вышел на крыльцо, посмотрел на Вариного отца, тщетно пытающегося починить покосившийся забор, молча зашёл к себе в сарай, вынес оттуда доски, инструменты, и так же молча незаметным движением плеча отодвинул отца, и забор починил, лишь махнув головой в ответ на благодарности. А вечером неожиданно появился на пороге с гостинцами – молоком, творогом и курицей. От ужина не отказался, рассказал, что следует немедленно починить в доме, где покупать в деревне продукты и посоветовал им завести собаку для охраны от хулиганов. Так и стал Панкрат другом семьи: помогал по хозяйству, отремонтировал дом и присматривал за ним, показывал правильные места с ягодами и грибами. А затем появилась Варя и, с тех пор, как начала ходить, Панкрат сделался ей нянькой. Не по собственной воле: просто однажды родители отвлеклись, а Варя уверенно прошлёпала к Панкрату во двор. Тогда он принёс её обратно. И ещё раз десять терпеливо возвращал, а потом махнул рукой: и в прямом смысле, и в переносном.

После выхода на пенсию родители переехали в деревню окончательно, оставив Варю в городе, который она не очень-то любила. А потом и случилась беда: по осенней дороге, после первого снега, папа с мамой поехали за продуктами в ближайший городок, где открылся недавно большой супермаркет, и попали в аварию. В их старенькую машину въехал какой-то «лихач», не справился с управлением, и буквально столкнул её с дороги в кювет – обычная история, которые случаются практически ежедневно. Родители погибли мгновенно.

Варя плохо помнила те дни: кто сообщил ей о случившемся, как она приехала на опознание, как прошли похороны. А потом она сидела одна в полутёмном деревенском доме, полном воспоминаний о родителях, и было сложно дышать: слёзы стояли комом в животе и горле, но никак не получалось заплакать, потому что не верилось в реальность происходящего. Панкрат пришёл с бутылкой водки, налил полстакана, достал откуда-то пару кусков колбасы и пакет сока, и практически силой заставил Варю выпить:

– Пей, не то клизму тебе сделаю.

Варя выпила, в животе стало жарко, а в голове вдруг тихо и пусто, и сразу стало ясно, что всё происходящее – правда. Она уткнулась в грудь Панкрату и зарыдала, а он гладил её по голове, как в детстве, словно она ободрала коленку, или мама не разрешила ей взять в дом ещё одного щенка. Она рыдала от страха перед будущим, от обиды, от злости и непонимания: как же теперь дальше жить?

Но со временем стало проще. Болеть не перестало, просто Варя научилась упаковывать в условный ящичек все воспоминания – и хорошие, и плохие; эмоции; боль и прятать его подальше. Она тосковала по родителям, по прежней жизни, по ушедшему, как тогда ей казалось, счастью. И как только получила диплом и первую работу – писать новости в маленьком онлайн-журнале, она очень удачно сдала в аренду на длительный срок городскую квартиру знакомым знакомых, а сама окончательно переехала в деревню. Ей казалось, что так она будет ближе к маме с папой и к тому счастливому времени.

Почти сразу же после смерти родителей Варя начала вести блог в Инстаграме – чтобы не сойти с ума само́й и не свести с ума окружающих. Поначалу в нём были только фото из леса – деревья, цветы, ягоды, грибы, рассветы и закаты, и печальные тексты – о том, как Варя грустит и скучает по родным людям. Неожиданно стали появляться подписчики, они хвалили фото, утешали Варю, поддерживали её и незаметно стали той частью Вариной жизни, отказаться от которой она бы уже не смогла. Она не думала о заработке на своём блоге (хотя и не помешало бы) или славе – просто привыкла, что всегда есть кто-то с кем можно поделиться. Но вчерашним поделиться она бы не смогла ни с какими подписчиками, зато был Панкрат, к нему она и отправилась.

Панкрат выслушал, и всё время расстроенно крутил в больших мозолистых руках простенькую пластмассовую зажигалку:

– Ох, Варька, вареников тебе в миску! Ну и натворила ты делов. Ты не рыдай, не рыдай, тут слезами-то не поможешь. Думать надо. Давай-ка, вон, обед сваргань, я рыбки с утра наловил, а я перекурю, подумаю.

Может оттого, что Панкрат совсем не стал её ругать, а может оттого, что занялась Варя привычным понятным ей делом, только ей стало спокойнее. Она даже плакать перестала и принялась чистить рыбу на уху. Курил Панкрат долго, уха уже тихонечко булькала на старенькой плите, а когда вернулся, ещё и молчал какое-то время, сосредоточенно поглаживая усы.

– Значит так. Сначала давай с машиной твоей разберёмся. Тащи этот свой мобильник, узнаем, где она и как её можно забрать. А про бабу эту ты чего знаешь? Как зовут, сильно ли пострадала?

Всего этого Варя не знала и снова принялась плакать.

– Тьфу ты! Ну чего ты всё рыдаешь-то? Не знает ничего толком, а всё рыдает! Живы все, и то ладно! Ума палата, а ключ потерян! Иди, говорю, за телефоном! Звонить будем.

И они потом долго звонили: сначала узнали всё про машину, а потом Панкрат говорил с разными знакомыми. Знакомых оказалось много, в хорошие дни, когда не пил, Панкрат работал плотником, и руки у него были, по общему мнению, не золотыми даже, а платиновыми! Оказался в числе других заказчиков Панкрата и юрист, который с профессиональным интересом выслушал историю и деловито предложил компенсировать потерпевшей неудобства. А когда выяснилось, что денег у Вари нет, креди́т на машину, содержание дома и расходы на жизнь сжирали и зарплату, и доходы за аренду городской квартиры, посоветовал сначала узнать, что сама потерпевшая хочет, а потом перезвонить ему.

Остаток дня заняла дорога в город, потом пришлось решать вопросы с машиной, которая оказалась на ходу, только аккумулятор сел, и ещё некоторое время они возвращали её к жизни.

На обратном пути они заехали в больницу, и Варя уговорила дежурную медсестру рассказать ей про состояние пациентки, узнала, что ту прооперировали и ходить она теперь не сможет два, а то и три месяца. А потом медсестра, жалостливым шёпотом, рассказала, что ни родственников, ни друзей у той пациентки нет, а вот денег, видать, много, потому что в середине дня её перевели в отдельную палату и занималась всеми вопросами секретарша, а не кто-то родной или близкий.

От больницы до самого дома Панкрат снова молчал, а потом сказал:

– Вот что, Варька, раз деньги у неё есть, а у тебя нет, то и предложить ты ей можешь только то, что есть у тебя. Привози её сюда, на ноги бедолагу ставить будем, ухаживать в четыре руки. Ты, главное, так предложи, чтобы она согласилась.

И Варе немедленно стало легко! Так легко, что плакать она совсем перестала и начала думать, как обустроить свободную комнату в доме, чтобы Алевтине Павловне, имя ей тоже назвала медсестра, было удобно. И даже смелости ей хватило сделать фото разбитой своей машинки и рассказать в блоге, что вчера натворила.

На удивление, никто Варю не ругал, ни подписчики, которые, наоборот, её подбадривали и даже помощь предложили, ни Панкрат, который, вернувшись, обнаружил на плите почти до конца выкипевшую уху.

В понедельник Полина приехала на работу и первым делом поинтересовалась у медсестры состоянием пациентки после пятничного ДТП. Медсестра с удовольствием и пылом опытной сплетницы рассказала:

– А с ней цирк-то какой, Полина Сергеевна! Она в субботу днём, как пришла немного в себя после наркоза, попросила телефон. Позвонила своей помощнице, та прискакала, в руках пачка денег! Оказывается, непростая пациентка-то дамочка! Перевели мы её в отдельную платную палату, нянечкам перепало, медсёстрам, и про хирурга она всё спрашивала. Вас, получается, искала? А сегодня тут как тропа муравьиная: носят и носят цветы, коробки какие-то, корзины и всё к ней. Олигарх, одним словом, или любовница чья-то? Но, что интересно, посетителей больше не было. Кроме той, что в субботу приходила. Так и лежит одна, ни с кем не разговаривает, – и протянула Полине медкарту, – совсем одна, представляете?

– Понятно. Представляю. А где лежит-то, в какой палате? – Полине любопытство медсестры показалось омерзительным до дрожи и она отвела взгляд, пока та не увидела в нём брезгливости.

Узнав номер палаты, Полина поправила халат, взяла медкарту и направилась на этаж выше проведать загадочную пациентку. Двери лифта почти закрылись, когда в проёме вдруг появилась дурёха, пятничная горе-водительница, о которой Полина думала все выходные. Ловко, бочком, залетев в лифт, она радостно выпалила:

– Здравствуйте, Полина Сергеевна! Меня Варя зовут, помните? В смысле, не как меня зовут помните, а вы в пятницу меня спасли, помните? – и стянула шапку, сжав её в руках на уровне груди, как крестьяне перед барином.

– Здравствуйте, Варя. Положим, «спасли» звучит очень громко, седативное вкалывали, помню, царапины йодом смазали, а спасли это не про такое.

Варя согласно, но в то же время нетерпеливо замотала головой и перебросила за спину толстенную светлую косу.

– Да, да, да. Это хорошо, что вы меня помните, потому что у меня к вам очень важный вопрос.

Тут двери лифта открылись, и Варя снизила голос, продолжая на ходу:

– Я хочу помочь пройти Алевтине Павловне реабилитацию. Мне сказали, что ей некоторое время совсем нельзя будет двигаться, а потом с ограничениями, и так целый год – пока пластину не вытащат. У меня нет денег, совсем нет. Но я могу за ней ухаживать! – руку она так и продолжала держать у сердца, будто клятву давала.

Они остановились у палаты Альки, дверь была приоткрыта, и Варя совсем зашептала:

– Понимаете, мне ещё сказали, что у неё совсем-совсем никого нет. В смысле вот эти цветы и вот это всё, – она махнула рукой на подоконник и стол около него, заставленные букетами, открытками и коробками с дорогими конфетами, – это работники же её прислали и всякие партнёры деловые, а близких людей у неё нет. Вот я и подумала, что должна, нет, я просто обязана помочь ей! Но я хочу увезти её из города, в деревню, здесь недалеко, всего тридцать километров, ну сорок, там и воздух у нас, и лес, и продукты натуральные.

– Рай у вас там, одним словом, правильно? – скептическим шёпотом поинтересовалась у дурёхи Полина, подняв бровь.

– В смысле обстановки не особенно рай, нет. Ни евроремонта, ничего такого. Но коммунальные удобства в доме, вы не подумайте! Мне бы просто знать, сколько вы бы взяли за посещение, вы же врач, а других врачей я не знаю. А нам точно-точно понадобится медицинский контроль, или как это называется?

– Простите, но я вынуждена поинтересоваться: вы это делаете ради смягчения наказания? Потому что если вы это делаете ради этого, то лучше найдите и дайте просто денег, что ли, – Полина не понимала этого рвения взвалить на себя заботу о постороннем человеке, или деваха ничего делать не будет и отдуваться придётся родителям? Так вроде бы не похожа на мажорку, даже милая, хотя и, очевидно, глупая.

– Да нет же! Не надо мне никакого смягчения! Оказалось, что свидетелей очень много и все видели, как она пошла на красный, а у меня скорость была небольшая. И трезвая я была, и штрафов у меня нет просроченных, да никаких нет – я не злостная нарушительница. Я просто помочь хочу, понимаете? Я точно знаю, что она там быстро поправится.

«Точно, – разом поверила Полина, – просто хочет помочь. Идеалистка хренова, куда только родители смотрят?»

– Хорошо, а что сама Алевтина Павловна говорит по этому поводу?

И тут Варя резко покраснела, Полина даже испугаться успела (а вдруг давление?), опустила синие-синие глаза, наполнившиеся непрошеными слезами, и сообщила:

– Я с ней разговаривать боюсь, я думала, мы вместе поговорим. Она же сердится на меня, наверное, – и руки у неё обречённо повисли вдоль туловища.

– Чего? – поразилась Полина и, кажется, немного повысила голос, – Круто вы, конечно, придумали. То есть, это я должна сейчас уговорить пациентку уехать к чёрту на рога, когда сама даже этих рогов никогда не видела?

– Но вы же врач! И вы её не сбивали! Кому из нас она поверит?

– А что мне-то с того, что она кому-то из нас поверит?

– Но…

– Вы обе явно никогда не проводили деловых переговоров, – неожиданно донёсся из палаты спокойный и уже почти не хриплый голос. – Во-первых, вас прекрасно слышно и, хотя детали от меня ускользнули, общее представление о предмете разговора я сложила. Во-вторых, если вы планируете единым фронтом выступать против третьей стороны или чего-то от неё добиться, вам следовало сначала достичь согласия между собой, а налицо если не конфликт интересов, то критическое недопонимание точно. Может быть, вы зайдёте, и мы поговорим? Я не кусалась и раньше, а теперь ещё и не хожу, меня вполне можно не бояться.

Полина бросила негодующий взгляд на Варю, Варя ответила ей умоляющим и обе они, с видом провинившихся школьниц, зашли в палату. В палате было прохладно и тихо, сильно пахло цветами и, перемешиваясь с обычными больничными – хлорки и варёной капусты, этот запах казался совершенно невыносимым.

– Здравствуйте, я Варя! Это я вас сбила, простите, пожалуйста, я не специально! – пропищала Варя.

– А я Полина Сергеевна, я хирург и я вас оперировала. Вполне себе специально и осознанно, чтобы вы могли продолжать ходить, – сердито представилась Полина и Алька подумала, что этой брюнетке, похожей на французскую актрису, имени которой она не могла вспомнить, удивительно подходит её имя.

– Чудесно. Вероятно, вы обе уже в курсе, что меня зовут Алевтина Павловна и мне следует проверить зрение, раз я не в состоянии отличить зелёный сигнал светофора от красного. Так, о чём был ваш жаркий спор?

– Понимаете, Алевтина Павловна, – Варин энтузиазм исчезал на глазах, – я бы очень хотела вам помочь. У меня нет денег, но я готова возмещать расходы, вы не подумайте, я могу вам отдавать часть своей зарплаты. Но не в этом дело. Сейчас же весна, и я вас сбила, и так, понимаете, неудачно, реабилитация будет долгая. Вот я и подумала, давайте поедем ко мне в деревню, а то, кто за вами будет ухаживать? А я могу, я умею и Панкрат мне поможет, и нам только в радость. А у меня там и воздух…

– И удобства в доме, – подсказала Полина, сердиться она перестала и еле сдерживала смех.

– Да, удобства в доме! И я…

– Варенька, простите, сколько вам лет? – уточнила вдруг Алька.

– Мне 24. Да вы не подумайте, это я просто сильно волнуюсь. Я когда волнуюсь, всё время так говорю, но это же хорошее предложение! Правда, хорошее, вам будет удобно, и Полина Сергеевна нас навещать будет. Правда же, Полина Сергеевна?

– Полина Сергеевна будет вас навещать, – с преувеличенной серьёзностью подтвердила Полина. – Будет, если такая необходимость возникнет, перспективы-то, конечно, прекрасные: и дом с удобствами, и воздух свежий, и лес даже. Я сама не была, но описание заманчивое…

И тут Варя снова заплакала, как-то сразу навзрыд и отчаянно, вытирая слёзы руками и шапкой, как плачут только маленькие дети:

– Вот вы смеётесь, а мне не смешно. Это же я человека сбила! И это полный отстой! И я, правда, помочь хочу, и места у нас красивые. Что вы смеётесь? Ой, простите, конечно, Алевтина Павловна, вам хуже, я понимаю. Но физически! А мне плохо, знаете, как плохо? У меня душа болит, я ни спать, ни есть не могу. Хотя, если подумать, это мне даже полезно, не есть в смысле.

– Варя, прекратите немедленно. Пожалуйста. – Алька говорила тихо, но и Варя и Полина вытянулись, будто и впрямь были хулиганами, которых отчитывал директор школы. – Я не дам вам сейчас ответа и, поправьте меня, Полина Сергеевна, если это не так, ответ мой сейчас и не нужен – завтра меня не выпишут, время в запасе есть. Я обещаю обдумать ваше предложение и сообщу о своём решении. Вы мне только номер оставьте, пожалуйста.

– Да, да, да. Хорошо. Конечно, Алевтина Павловна. Давайте я вам сейчас запишу, сейчас, только блокнотик найду вот, – Варя с головой нырнула в свой рюкзак.

– Спасибо, Варя. Полина Сергеевна, можно просьбу? Удобно ли будет предложить девочкам-медсёстрам цветы? Они так сильно пахнут, что у меня голова болит.

– Да, думаю да. Как вы себя чувствуете?

– Спасибо. Сегодня намного лучше. Я так понимаю, что мне колют обезболивающие препараты?

– Пока да, послеоперационный период. У вас какие-то опасения или аллергия? – Полина листала медкарту.

– Вот, я записала, записала на листочке. Выздоравливайте, Алевтина Павловна! Я к вам завтра приду! – Варя боком вышла из палаты.

– Какая… энергичная девушка, – с непонятной интонацией заметила Аля.

– Боевая! – засмеялась Полина. – Кстати, если хотите моё профессиональное мнение по поводу её предложения…

– Нет, спасибо. Не думаю, что стоит об этом даже думать, откровенно говоря. У меня достаточно средств, я могу позволить себе квалифицированную сиделку. Домработница у меня уже есть, водитель тоже. Просто расстраивать девочку так сразу не хотелось.

– Да, понимаю вас. Ну, что же, раз вопросов и жалоб нет, я тоже пойду. Про цветы помню, к вам зайдут, заберут. Выздоравливайте!

– Спасибо, – Алька закрыла глаза и мгновенно провалилась в сон, Полина тихо прикрыла за собой дверь.

Альке снился вечер. Будто бы она отпустила и водителя, и домработницу Лидию, и сиделку, лица которой не видела, а имени не знала.

Она была дома, в своей квартире, которая побывала на обложках минимум пяти журналов только за последний год. Ремонт в квартире Алька делала примерно раз в три месяца. Не во всей сразу, но как только нужно было опробовать новый тренд в дизайне интерьеров, или появлялось интересное покрытие для пола или стен, а сама Алька уезжала в командировку – в квартире начинался ремонт. Общей концепции поэтому не было, так, условная эклектика. Зато демонстрировать различные решения заказчикам можно было в любой момент.

Квартира была красивая, большая, объединённая из двух разных, поэтому с двумя санузлами и большой гардеробной, где Алька хранила наряды. Нарядов было много. Она воспринимала одежду, как сценический костюм. И, поскольку роли ей всё время приходилось играть разные, то в гардеробной можно было найти и «косуху», которой позавидовал бы любой байкер, и манто, в котором прилично было бы появиться на приёме у английской королевы. Деловые костюмы, с юбками и брюками, вечерние платья, игривые сарафаны, джинсы и спортивные костюмы. Ко всему этому обувь, сумки, ремни и коллекция тёмных очков. Словом, кто бы ни принялся встречать Альку по одёжке, каждому бы она показалась одетой уместно. Благо, сидело всё это на ней, высокой и практически плоской, отменно.

Она знала, что назвать её красивой нельзя: к мальчишеской фигуре прилагалась мальчишеская же стрижка, волосы самого обычного пепельного оттенка и совершенно незапоминающееся лицо. Особенно если над ним не поколдовали визажисты, услугами которых она непременно пользовалась перед всякого рода презентациями, благотворительными вечерами и прочими публичными мероприятиями. Однако, на внешность свою Алька не жаловалась.

Во сне она была не в гардеробной, а в своей спальне, лежала в кровати. Рядом с кроватью появился стол, на нём стояли вода, какие-то разноцветные соки в бутылочках, лекарства, тут же был ноутбук. На огромной плазменной панели, висящей напротив кровати, мелькали кадры фильма. Почему-то чёрно-белого, хотя в жизни она предпочитала современные: цветные, совсем простые и понятные, без лишнего пафоса и смысла, исключительно ради развлечения. И не отличала актёров друг от друга, не говоря уж о том, чтобы знать их имена, хотя с некоторыми её даже знакомили всё на тех же мероприятиях. Алька хотела переключить канал, но не нашла пульт. Поискала его глазами, пошарила вокруг себя и на столе, аккуратно приподнимаясь, насколько это было возможно. Пульта не было. И вообще не хотелось никакого кино.

Квартира показалась вдруг душной. Стены – три одного цвета и одна, как полагается, акцентная, в крупных тропических цветах, давили. Свет от дизайнерского светильника, привезённого из Франции, беспощадно резал глаза. И вновь навалилось то чувство, от которого она сбежала тогда из кабака, с корпоратива. Чувство безграничного одиночества и беспомощности.

– Алевтина Павловна, проснитесь! Проснитесь же! – молодая медсестричка встревоженно трясла её за плечо. – Вы кричали, у вас всё в порядке? Болит что-то, врача позвать? Да вы вся мокрая, подождите, я вам промокну лицо.

– Нет, простите. Ничего не болит. А который час?

– Так обед уж скоро, вы давно спите, хотя вам и полезно. Попить?

– Да, спасибо. И дайте мне, пожалуйста, телефон и вон тот листочек, на столе, там номер записан.

Провалила Варя задание! Вот и как теперь Панкрату объяснить, что она сделала всё, что могла, но ни врач, ни Алевтина Павловна её стараний и их с Панкратом предложения не оценили, и даже посмеялись над ней. А ведь и правда – хорошее предложение!

Да, дом у неё, конечно, не похож был на роскошные особняки, которые начали появляться в их деревне лет десять-пятнадцать назад: из кирпича, с красивыми ухоженными лужайками и продуманным ландшафтным дизайном, который едва можно было рассмотреть за высоченными глухими заборами. Но Варин дом был уютным, светлым и в любое время года умопомрачительно пах деревом. Панкрат так хитро его перекроил и перестроил, что из покосившейся избушки получились три, пусть и не особенно большие, комнаты и просторная кухня, совмещённая со столовой, где стояла настоящая русская печь.

А особенно Варя любила террасу, тоже деревянную, широкую и с видом на лес. Пол на ней был застелен разноцветными вязаными половичками, она сама их вязала, на внушительном деревянном столе, тоже Панкратовых рук дело, весной и летом всегда стоял кувшинчик с полевыми цветами, с одной стороны стола расставлены были тяжеленные резные стулья, а с другой – удобная скамья со спинкой, заваленная пёстрыми подушками разных размеров.

Но главной достопримечательностью террасы было кресло-качалка, Панкрат подарил его Вариной маме на день рождения и когда мама погибла, Варя долго не могла садиться в него, а однажды, пересилив себя, почувствовала, будто не в кресле сидит, а у мамы на коленях, и с тех пор это её любимое место во всём доме. На зиму кресло переносили внутрь и ставили у печки. Кресло часто появлялось на фото в Варином блоге и собирало лайков чуть ли не больше, чем селфи само́й Вари, что и понятно – не «Икея» вам штампованная, а ручная работа, да какая искусная!

На участке никакого ландшафтного дизайна не было и в помине, зато беспорядочно росли раскидистые старые деревья – яблони, вишни, сливы, абрикосы и груши. Был и малинник, малина поспевала крупная, сладкая, бархатистая кожица таяла на языке. Малину нужно было есть со сметаной, которую все знающие в деревне покупали у бабы Светы, очень уж вкусная сметана (и молоко, и сливки к кофе, и творог) получалась у её коровы с незатейливым именем Зорька.

А ещё было много сирени, по весне она лезла ветками в дом и пахла так, что этот аромат можно было консервировать на зиму. А уж сколько желаний можно было загадать, обрывая цветы с пятью лепестками!

Дорога до Панкрата предстояла долгая, потому что Варя не смогла утром заставить себя сесть за руль и сейчас тряслась в автобусе. Пожалуй, она успеет полистать ленту – аж с пятницы в Инстаграм не заходила! Телефон почти нашёлся в закутке на дне огромного Вариного рюкзака и внезапно зазвонил. От неожиданности Варя вздрогнула, телефон снова поглотило нутро рюкзака, и оттуда он продолжил недовольно издавать звуки, пока она не нащупала его вновь. Номер был неизвестный, Варя приняла вызов и, перекрикивая кряхтение дряхлого автобуса, прокричала:

– Алло? Слушаю! Я вас слушаю, только говорите громче, у меня плохая связь!

– Варя? Здравствуйте ещё раз. Это Алевтина Павловна. Послушайте, Варя, я обдумала ваше предложение и готова на него согласиться. Но есть условия, которые мы обсудим при личной встрече. Когда вы сможете подъехать?

Кажется, пара бабушек, сидящих по соседству, перекрестились после того, как Варя издала ликующий звук – нечто среднее между «Уииииии!» и «Обалдеть!», и подкрепила всё это несколькими торжествующими жестами, но ей было всё равно, и она прокричала:

– А когда, когда нужно, Алевтина Павловна? Я недалеко совсем уехала, я могу вернуться сейчас! Вернуться? Я могу!

– Нет, Варя. – голос Алевтины Павловны был спокоен, но парадоксальным образом чётко слышен, вроде бы она даже помехи могла усмирять. – Давайте встретимся в пятницу, думаю, к этому моменту будут ясны сроки моей выписки.

– Да, да, да! Конечно! Я тогда в пятницу приеду!

– Всего хорошего, Варя.

– До свидания, Алевтина Павловна!

Никогда ещё Варя так сильно не желала побыстрее оказаться дома. От остановки не шла даже, бежала, игнорируя весенние лужицы и распугивая купающихся там воробьёв. И, едва показалась их улица, закричала:

– Панкрат! Панкрат! Выходи скорее!

Панкрат показался на пороге дома, поспешил во двор, вид у него был встревоженный:

– Чего орешь-то, тундра ты, не электрифицированная! Всех собак мне перепугала!

Это было не совсем верно: собаки с удовольствием скакали вокруг приплясывающей Вари и радостно лаяли, а сама она кинулась обнимать Панкрата, хотя сделать это было непросто – доставала Варя ему макушкой едва до груди.

– Она согласилась, согласилась! Она сначала отказала, а потом я в автобусе была, а она звонит и соглашается! Панкрат! Прикинь, да?

– Ну дела! Ты давай тут оперу свою сворачивай, готовиться будем. Пандус нужен, и в доме посмотреть надо, что заменить, что подделать, то да сё. Времени-то у нас сколько есть? – лицо у Панкрата сделалось серьёзным и озабоченным, будто в уме он уже прикидывал, сколько материала ему потребуется для работы.

– Не знаю, я в пятницу к ней поеду, разговаривать будем. Как же я рада, Панкрат!

– Ты раньше времени-то не радуйся, это ж не щенка приблудного приютить, она живой человек, а какой – мы и знать пока не знаем.

– А мне кажется, что всё у нас будет замечательно! Не паникуй, Панкрат! – прокричала на прощание Варя и скрылась на своём участке. Собаки перестали лаять и разбрелись по своим собачьим делам, а сам Панкрат ещё некоторое время курил, а потом пошёл за рулеткой.

В пятницу Варя проснулась чуть свет и отправилась в больницу. На автобусе, потому что сесть за руль она себя снова не смогла заставить, ей было очень страшно, даже в ремонт не отогнала её, да и не было денег на непредвиденные расходы. Работу на сегодня она сделала заранее, а ещё предупредила, что ей в ближайшее время потребуется отпуск. Начальство, вопреки ожиданиям, проявило понимание и пообещало отпуск дать. Так что, всё и впрямь пока складывалось по оптимистичному Вариному сценарию.

Перед тем как зайти в палату, она отдышалась, стащила шапку, постучала и просунула голову в дверь:

– Доброе утро, Алевтина Павловна! Можно?

– Да, конечно, Варя. Заходите.

Алька ругала себя за принятое решение нещадно. Что за дикая идея? Променять комфортное жильё в городе, привычный уклад, на что? Но потом вспоминала ощущения, оставленные недавним сном, и прекращала жалеть.

– Вы хотели поговорить? – прервала несколько затянувшееся молчание Варя.

– Да, да. Обсудить наши с вами… «Каникулы в Простоквашино». Люди мы с вами взрослые, со своими привычками, давайте договоримся так: возьмём испытательный срок, скажем, пару недель. Если к тому моменту у каждой из нас ещё сохранится желание продолжать это, оставим как есть. Если нет, расходимся и не держим друг на друга зла. Что скажете?

– Конечно! Если вам не понравится, то я вас держать не буду. Но вам понравится! Живу я одна, мешать вам никто не будет, – Варя лукаво улыбнулась, а Алька в очередной раз удивилась её оптимизму и уверенности, потому что сама она очень сомневалась в этой авантюре.

– Ещё я хотела уточнить, есть ли в доме интернет? И ещё мне потребуется какое-то место, комната, для проведения переговоров и совещаний. Часть я, безусловно, перенесу в онлайн, но это не всегда удобно.

– Да, интернет у нас есть, очень даже быстрый, я и прямые эфиры веду без проблем и сериалы смотрю. Вы, кстати, сериалы любите? А комнату мы найдём, можно в столовой организовать!

– Хорошо. Ещё момент: я придерживаюсь правильного питания. Поэтому я, разумеется, буду выделять какую-то сумму на питание, но подходит мне не всё. Надеюсь, с этим не будет проблем?

Варя чуть не захлопала в ладоши:

– Классно! Мне тоже не помешает, будем вместе на ПП! А я ещё и рецепты буду постить!

Альке Варя напоминала мультяшных принцесс, но не диснеевских, а из российских мультиков. Был какой-то со смешным конём, её приглашали на презентацию. Героиню звали Забава – вылитая Варя. Среднего роста, чуть пухловата, коса светлая, глаза васильковые, нос, сбрызнутый веснушками. И говорила, как и Варя, быстро-быстро.

– Хорошо. Тогда я попрошу домработницу собрать свои вещи. За ними нужно будет заехать, получится?

– Да, конечно! Я вот только… – Варя замялась, – из ремонта машину заберу, и заеду!

– Давайте лучше так, я попрошу водителя, его зовут Сергей, и он всё привезёт. Договорились?

– Да, только у меня вопрос: а как мы вас повезём? Нужно лёжа, а машина у меня не очень большая…

– Не волнуйтесь, этот вопрос мы с Полиной Сергеевной обсудим. Пока выписывать меня собираются в среду, ближе к обеду можно будет поехать. Успеете подготовиться?

– Конечно! Мы уже с Панкратом, это мой сосед, я вам говорила, готовимся. Он всё оборудует, будет круто-круто!

– Вот и договорились. Спасибо, Варя, это было неожиданное предложение, но я его ценю. Посмотрим, что из этого получится.

– Ой, я так рада, так рада! Точно вам говорю – огонь идея! Я пойду тогда, Алевтина Павловна! Выздоравливайте!

– Спасибо, Варя.

И уже когда дверь за Варей почти закрылась, в спину ей донеслось:

– «Острые козырьки».

– Чего? – удивлённая Варя вернулась в палату.

– Вы спросили, люблю ли я сериалы. Я люблю «Острые козырьки».

– О, да мы с вами подружимся! Это же из-за Томаса Шелби? Горячий пирожок! – подмигнула Варя.

– Посмотрим, – ответила Алька и впервые за последние дни слегка улыбнулась.

Новость Полина узнала на следующий день. Одна из медсестёр передала ей просьбу Альки, та просила заглянуть. После приветствий и обсуждения самочувствия, пациентка внезапно сообщила:

– Полина Сергеевна, я решила согласиться на предложение Варвары. Никогда не была даже в деревне, пора постигать новое. А когда, если не сейчас, пока я в таком… неформатном состоянии. Вы, кажется, тогда хотели высказать своё профессиональное мнение, а я вас перебила.

– Ежкин кот! Вот это новость! Знаете, а я считаю, что это правильно. Я вам, как хирург, могу сказать – на восемьдесят процентов успех реабилитации зависит от эмоционального состояния пациента. Варвара мне кажется девицей милой и позитивной, как уж у вас там всё сложится сказать трудно, но идея не самая плохая. А, может быть, даже отличная!

– Я рада, что вы так считаете. Мне кажется, что я поддалась эмоциям, а обычно так не поступаю. Ваш взгляд со стороны мне помог, спасибо. Тогда мне бы хотелось обсудить, как можно заказать услугу транспортировки. И ещё, знаю, Варя вас спрашивала: сможете ли вы посещать меня? Разумеется, я заплачу, а возить вас может мой водитель.

– Давайте так: с транспортировкой вопрос решим, это не проблема. И по второму вопросу проблем тоже не будет, у меня не лапки, работы не боюсь. Только мне нужно понять, как, когда и сколько раз это делать. Вы же понимаете, что бо́льшую часть времени вам придётся делать упражнения само́й, это очень важно!

– Да, конечно. Но мне будет спокойнее, если вы будете дополнительно приезжать.

– Отличненько, вот и договорились. Набирайтесь сил, я завтра с новостями загляну!

Вечером Полина позвонила Марии Семёновне и рассказала про неожиданный поворот.

– Ну. И стоило трагически заламывать руки под коньяк? Говорила же, время всё расставит по своим местам!

– Бабусь, ну ты-то у меня философ, а я? Я женщина нервическая, но рада я за них, прямо, ух, как рада!

– И опять спешишь же, Поля! Поживём – увидим.

– Нет уж, пусть подольше вся эта история продлится, мне к отпуску деньги не помешают!

– И эта девочка когда-то была пионером!

– Пионеркой! Сейчас правильно говорить пионеркой, если хочешь выглядеть прогрессивно!

– Пожалуй, и пионеркам, и пенсионеркам пора спать. Звони, Поль, мне же интересно теперь, как всё пройдёт!

А прошло всё отлично. К среде Полина помогла Альке приобрести кресло-коляску – современное и лёгкое, договорилась о перевозке. Варя уже звонила, отчиталась, что вещи водитель Сергей привёз и спросила не напоить ли его чаем? Чаем водителя Алька поить запретила и сообщила, что они выезжают, вместе с Полиной Сергеевной, вот их можно будет и чаем напоить, и накормить даже.

Панкрат с Варей ждали машину ещё на повороте на свою улицу и сильно нервничали. Но Альку переместили в постель очень профессионально и быстро.

В дом, даже не разглядев его ещё хорошенько, она влюбилась немедленно и крепко. Той любовью, которой только архитектор и дизайнер может полюбить идеальное место. Такое место не создашь с помощью модных материалов и технологий. У этого места была душа. Ей понравился запущенный сад, небрежно разбросанные по вместительной террасе половички, перекликающиеся цветом с подушками на скамье у гигантского стола. Роскошное кресло-качалка, тёмно-синий шерстяной плед, перекинутый через его ручку. Её привела в восхищение светлая столовая, где в качестве основного акцента в интерьере выступала исполинских размеров печь. Комната, в которой ей предстояло жить, была крошечной, но очень уютной и опрятной. Здесь пахло деревом, свежестью и какими-то неизвестными Альке травами. Полы рассмотреть она не успела, стены же были аккуратно обшиты деревянными светлыми панелями и увешаны фотографиями в рамках. Огромное окно, тоже из натурального дерева, открывалось на две стороны и выходило в сад. Обстановка была скромной: слева от входа, у стены напротив окна, стояла кровать, рядом с ней небольшой комод, он же, очевидно, служил и прикроватной тумбой. По другую сторону втиснут был под самый потолок и на всю ширину комнаты шкаф. Больше мебели в комнате не было, зато на окне висели шторы с мелким ярким цветочным рисунком, из такого же материала было сшито покрывало на кровати. Кресло как раз встало у окна, и Алька подумала, что оттуда что-то предусмотрительно убрали.

Одним словом, до этого момента, даже сильно пожелав того, сама Алька с больши́м трудом нарисовала бы или построила похожий дом, такую атмосферу стоило увидеть и прочувствовать!

– Вам нравится, Алевтина Павловна? Нравится? Может быть, что-то ещё нужно? Мы всё устроим, вы только скажите! – Варя нервно поправила кресло, подтянула одеяло.

– Варя. Не суетитесь, пожалуйста. И давайте уже завязывать с официозом. Раз мы решили создать подобие ячейки общества, то перейдём уже на «ты».

– Хорошо, Алевтина Павловна! В смысле, да, Аля, давайте. Давай. Ну я пойду ужином займусь! – она покраснела от смущения, попятилась и дверь за собой прикрыла тихо-тихо.

Вот это внезапно! Варя точно знала, что разница в возрасте у них с Алей небольшая. Например, меньше, чем со многими в редакции, где никому бы и в голову не пришло друг другу «выкать». Но решиться предложить перейти на «ты» такой уверенной в себе, жёсткой и явно очень обеспеченной женщине, нет, не смогла бы Варя точно. И дело не в возрасте, а в том, как себя вела и как выглядела её гостья.

Пожалуй, сама Алька тоже ни за что бы на такое не решилась. Да ей бы и в голову не пришло, что может быть как-то иначе. Первой перейти на «ты» предложила Полина, пока они ехали из больницы в деревню. Так и сказала весело:

– Алевтина Павловна, я тут на правах старшей предлагаю перейти на «ты». Что скажете?

И, неожиданно для себя, Алька, у которой с детства панибратство вызывало глубокое отвращение, которую даже прорабы звали исключительно на «вы», легко согласилась. Полина обрадовалась и рассказала, что с Варей они эту формальность уже уладили, так что пусть Алька думает сама, но вроде не чужие теперь все, да и разница в возрасте невелика. Вот Алька и подумала.

– Варь, да у тебя тут как в Париже, только потолки пониже! – зашла к Альке в комнату Полина. – А знаменитый архитектор что считает?

– Согласна. Такая неожиданная компиляция сканди с кантри, и с провансом…

– Аль, ты поспи давай, а то серьёзная слишком. Прованс у неё с кантри, надо же! А я пойду с Варей прощаться и домой поеду. Если что, звоните!