Читать книгу Каллиграфия - Наиль Абдуллазаде - Страница 1

Гаф Лам Мим

Среди множества прекрасных искусств, радующих глаз, слух и душу есть одно, истинное призвание которого открывать настоящее название вещей, показывать красоту слова и напоминать о Вечном. Название этого искусства – «Ильму-ль-Хатт» – Наука почерка, именно так Каллиграфия называется на арабском языке.

С тех пор, как я научился писать, мне редко приходилось испытывать страх перед чистым листом бумаги. Искусству письма я учился с удовольствием и конкретной целью – я хотел стать каллиграфом-хаттатом. Каждая черточка, линия, точка приближали меня к совершенству в прекрасном искусстве почерка. Моя рука так и рвалась к буквам, каждую из которых я выводил на бумаге с величайшим наслаждением. Манящие, загадочные, легкие в быстром начертании и такие сложные в медленном танце почерка на белом листе бумаги. В некотором смысле буквы для меня играли более важную роль, чем слова и предложения. В персидском языке для каллиграфии существует слово «хушневиси», что значит – красивый почерк. Я же предпочитаю называть это искусство по-арабски: «ильм-уль-хатт», что значит – Наука почерка.

Любовь к каллиграфии росла во мне долго, с тех самых пор как один незнакомый мне человек, показал мне как пишется первая буква «Алиф». Наша встреча была случайной, но именно она предопределила мою дальнейшую судьбу. Со временем моя тетрадь для грамматических упражнений превратилась в альбом нежной красоты арабских букв и персидских слов.

Решение всерьез заниматься изучением арабской и персидской каллиграфии пришло ко мне, когда я провалил экзамены в университет. Я очень сильно переживал из-за этого, но не впал в отчаяние, а с новыми силами стал готовиться к вступительным экзаменам, чтобы в следующем году точно поступить в Тегеранский Университет.

Целый год я без отдыха штудировал литературу и днями напролет сидел за учебниками. Такое напряжение дало о себе знать. Через какое-то время я заметил, что забываю элементарные вещи и делаю ошибки в простейших вещах. Мне нужен был отдых, хотя бы на пару дней. У меня было достаточно времени до вступительных испытаний, поэтому я наконец отложил учебники и решил несколько дней насладиться жизнью в городе, в котором живу, в Тебризе.

      Впервые за долгое время, я открыл красные от воспаления глаза и увидел Тебриз, таким, какой он есть. Полный смешанного азербайджано-персидского многоголосья, ароматов традиционных блюд, специй, иранских сладостей. В одиночестве я обошел Мавзолей Поэтов, Парк Эль-Голи, осмотрел руины Голубой Мечети.

Однажды, прогуливаясь по Базару и прислушиваясь к несмолкаемому гомону восточного рынка я заметил маленькую, необычную лавочку. Это был небольшой магазинчик, в котором продавали письменные принадлежности, такая специальная лавка для каллиграфов, расположенная в углу ряда для ремесленников. С виду ничего особенного, но меня как магнитом потянуло туда, как будто что-то скрывалось в маленькой, неприметной лавочке. Шестое чувство не подвело меня, это оказалась настоящая сокровищница для таких любителей искусства почерка как я. В магазинчике были выставлены и ждали своих покупателей редкие книги по персидскому искусству, литературе, учебники каллиграфии и даже стихосложению. Я был очарован и так засмотрелся на письменные принадлежности, краски, образцы каллиграфических почерков и учебников, что не заметил, как на меня с приторно-слащавой улыбкой смотрит хозяин лавки.

– Молодой человек, наверное, очень интересуется искусством Ирана? – Улыбаясь и растягивая слова спросил он. Я взглянул на него. Высокий, плечистый, с сильными волосатыми руками, в широкой черной одежде, он совсем не был похож на художника или каллиграфа, даже на продавца предметами искусства, скорее он напоминал мясника.

– Я просто проходил мимо и решил заглянуть в ваш магазин.

– О, это прекрасно, молодой человек, я очень рад гостям, даже если они ничего не купят. Видите ли, молодой человек…эээ… извините, как вас зовут?

Я назвал свое имя.

– У вас очень красивое персидское имя. – Ответил мне продавец. – Так, вот, что я хотел сказать вам, дорогой мой гость. Все что происходит в нашей жизни, не является случайностью. И уже кем-то, кто управляет всей Вселенной определено, но при этом Создатель оставил нам право выбора. Мы попадаем в ту или иную ситуацию по Его воле, но наше поведение и наши решения зависят только от нас, за это мы и несем ответственность. То, что вам, мой юный друг, не удалось сдать вступительные экзамены, – с улыбкой продолжал этот загадочный тип, – всего лишь досадная неприятность, которая произошла по воле Всевышнего. Но, то, что вы не отчаялись и решили попытать счастье еще раз, это ваше решение и за это вы будете вознаграждены.

– Откуда вы знаете, что я провалил экзамены в университет? – Удивился я.

– Даже то, что вы очутились в моей лавке, у которой нет даже названия, тоже предопределено свыше. – Вместо ответа сказал он, при этом широко улыбаясь, показывая ровный ряд белых зубов. Его улыбка была похожа на оскал, на широком лице продавца она держалась неохотно, как бы пытаясь соскользнуть и убежать от него.

Я решил уйти и не продолжать этот бессмысленный философский разговор, как он меня опередил, окликнув по имени.

– Я могу предложить вам по самой дешевой цене, почти даром прекрасные каламы, письменные принадлежности, первоклассную тушь, ножи для заточки каламов, лучший учебник арабской и персидской каллиграфии, учебник стихосложения, воспоминания и биографии лучших каллиграфов и художников-миниатюристов прошлых эпох, начиная со времен Шаха Исмаила и заканчивая ежегодным альманахом современного Общества Каллиграфов Ирана. Вы получите самые лучшие образцы для занятия этим священным искусством, и все это всего лишь за символическую цену.

– Какую?

– Всего тысяча риалов, и вы можете забрать из моей лавки, все что пожелаете.

– Так дешево? – удивился я такой низкой цене и столь заманчивому предложению. Щедрость никогда не была свойственна нашему народу.

– О, дорогой друг, у вас загорелись глаза. – Все также широко улыбаясь и певуче растягивая слова сказал он.

– Я могу купить на эти деньги все что пожелаю? – Переспросил я.

– Все что захотите, даже несколько вещей, все за одну банкноту, которая готова выпрыгнуть из вашего бумажника. – Смеясь своей шутке сказал он.

– Хорошо, – неожиданно для себя согласился я. – Я куплю у вас письменные принадлежности, пенал, каламы, тушь, китайскую бумагу и, пожалуй, вот этот учебник каллиграфии.

– Друг мой, не ограничивайтесь столь малым выбором, мое предложение в силе и воспользуйтесь им наилучшим образом. Письменные принадлежности я подарю вам, пусть вас не удивляет моя щедрость, вас ко мне послал Всевышний, но я посоветовал бы вам купить, именно купить, а не получить в дар книги, которые у меня в лавке. Это учебники, старинные трактаты, и самое главное сокровище – дневники и мемуары художников и каллиграфов прошлого. В них вы найдете больше знаний чем в любом даже самом дорогом учебнике. Знания, перенесенные на бумагу, но не предназначенные для чтения дороже знаний, которыми торгуют. Эти живые книги станут вашими советчиками, покажут вам истинный путь для познания мастерства каллиграфии и стихосложения, приоткроют завесу многих тайн, дадут подсказки, и кто знает, может быть в конце вы найдете истинное сокровище.

– Вы интригуете меня. Я всего лишь хочу приобрести у вас нужный мне товар.

– О, только не подумайте, мой друг, что я пытаюсь всучить вам завалявшиеся, старые книги. На самом деле, эти книги, дневники, учебники ждали именно вас.

– Почему вы так думаете?

– Я знаю. – Загадочно ответил мне продавец и поднял указательный палец вверх.

– Ну что ж, если за столь скромную сумму можно купить интересные книги и учебники, то грех отказываться. Но, я хочу еще взять у вас письменные принадлежности.

– Они ваши, как я уже говорил, я дарю вам их. Самые лучшие письменные трости, пеналы и тушь, а также бумагу и образцы для упражнений.

– Скажите, – на этот раз лукаво улыбаясь спросил я, – почему вы не подарите мне книги, а хотите, чтобы я их купил?

– Вы слышали одну арабскую поговорку? Пусть отсохнет рука того, кто дарит книги и того, кто принимает их в дар.

Я не нашел что сказать ему. Ответ загадочного торговца меня убедил. Пока он собирал мои покупки, я сделал, то, чего не ожидал от самого себя. Как только продавец отвернулся, я быстро схватил какую-то толстую тетрадь в черном переплете и сунул ее в свой рюкзак. Никто не видел, как я украл эту старую, толстую как книга тетрадь. Я очень рисковал, ведь даже незначительная кража в Исламской Республике карается отсечением правой руки. Я быстро расплатился с продавцом, взял купленные книги и письменные принадлежности и вернулся домой.

Перед сном я посмотрел сделанные покупки. Торговец меня не обманул, каламы и бумага были высшего качества, пенал был сделан из красного дерева и представлял собой настоящее произведение искусства с вырезанными на нем почерком сульс стихами Хафиза. Но, больше всего меня интересовали книги. Среди них были современные иранские учебники, трактат Кази Ахмеда, один учебник арабской каллиграфии – ильм-уль-хатт, а также методика персидской каллиграфии – хушневиси Академии Искусств Ирана.

Я вспомнил, что в моем рюкзаке осталась, украденная мной тетрадь в черном переплете. Оказалось, что это старинный учебник персидской каллиграфии, написанный в необычном стиле. Весь учебник состоял из различных легенд, притч, сказаний, воспоминаний нескольких каллиграфов-хаттатов, поучительных историй. Но, не было ни одного намека на автора учебника, ни имени, ни даже времени его написания. Обычно, все авторы указывают и себя и место, и имя правителя, во время правления которого была написана книга. Какие-то истории и легенды были написаны от первого лица, словно сам автор был участником тех необычных событий. Некоторые из легенд шли вразрез с исламской религией. В них описывались деяния не людей, а злых духов, к которым автор явно сочувствовал.

Я отложил свои покупки и занятия каллиграфией в сторону и снова взялся за учебники. Месяцы до очередного вступительного испытания пролетели быстро. Я сдал экзамен и поступил на Факультет филологии, философии и педагогических наук Тегеранского Университета.

Так в моей жизни закончилась одна полоса и началась другая, но я так и не смог определить цвет этих полос. Потом я понял, что это только начало пути, и все было предначертано заранее.

Дад Йа Фа

Во времена правления шаха Аббаса Великого, в одной маленькой черной книге поселился бездомный дьявол. По легенде он проник в книгу через букву «Шин», с которой начинается слово шайтан. Судя по всему, дьявол не собирался делать ничего плохого. Вместо того чтобы творить зло, он начал обустраивать книгу и буквы в ней как свое новое жилье. Он навел там порядок, разгладил ровно слова, сдвинул согласные и гласные, так чтобы они выглядели красиво, правильно расставил огласовки, чтобы они не путались среди букв и точек. Шайтан исправил некоторые грамматические ошибки, перетащил слова на новое место так, чтобы не исказить смысл фразы, но, чтобы она звучала красиво. Пока шайтан делал столь кропотливую работу, он напевал себе под нос единственную песню, которую знал, это была колыбельная. После того как он появился в книге, в ней воцарились мир и спокойствие. Слова в книге больше не спорили между собой, а точки и огласовки знали свое место и больше никуда не перебегали. С того дня, а точнее ночи, когда в маленькой черной книге поселился шайтан, она стала расти, в ней появились новые страницы, исписанные разными почерками. Вскоре маленькая черная книга превратилась в достаточно толстую, важную книгу. Однако, этого было мало, потому что, черную книгу с шайтаном внутри никто не раскрывал и не читал. Она пылилась в дальнем углу Тебризской Медресе и даже мулла совершенно забыл о ее существовании.

Надо сказать, что ночь, когда бездомный дьявол поселился в книге была безлунной, поэтому по ошибке он залез не в книжную лавку, а в медресе. Выходило, что он зря старался, наряжая книгу изнутри, она никому не была нужна.

Дьяволу нужно было срочно спасать положение и сделать так, чтобы книгу хоть кто-то купил и прочел. Однажды ночью, на этот раз в полнолуние в месяц Шахривар, он выкрал книгу вместе с самим собой из Медресе и спрятал ее на Тебризском Базаре в укромном месте. На следующий день шайтан принял образ человека, оделся во все черное, открыл лавку письменных принадлежностей на том же базаре и начал торговать. Так дьявол получил новую профессию, профессию торговца каламами, тушью, бумагой, перьями и пеналами. Он перестал быть бездомным, так как жил в маленькой каморке в своей же лавке на Тебризском базаре. Шло время, месяцы года сменялись от месяца Фарвардин до месяца Эсфанд, и вместе с месяцами шла торговля. От этого шайтану стало немного грустно, потому что ему не хватало чего-то более важного для него. Но он каждое утро надевал на широкое мясистое лицо улыбку и открывал свою лавку. В один солнечный день он понял причину своей грусти, дьявол стал обычным человеком, простым торговцем. «Где же то зло, которое я могу совершать? Кого же мне сбить с истинного пути? Ведь я так скоро стану обычным торгашом. Забуду свое искусство и страшно подумать, стану ходить в мечеть на джума-намаз!» – думал он. Но, вскоре ему представился случай вновь стать самим собой.

Однажды в пятницу, после джума-намаза к нему зашел странствующий лысый джинн в облике человека. Такой же бездомный служитель зла, который все время притворялся человеком.

– Приветствую тебя, хозяин этой лавки. – Сказал джинн.

– Приветствую тебя, путник. Зайди, присядь. Чем тебя угостить? Может, принести тебе чаю с кардамоном и лучшими сладостями? Может принести немного соли или золы? – Спросил дьявол, давая понять, что понял, кто перед ним.

– Нет нужды ни в соли, ни в золе. – Улыбаясь ответил джинн. – Я по запаху нашел твою лавку и решил наведаться к тебе. Я всего лишь странствующий див, переменивший веру и ставший низшим чином сонма джиннов. А ведь когда-то еще до завоевания Ирана мусульманами к нам, к дивам относились по-другому. Нас хотя бы уважали. Правда, вас, дьяволов ненавидели уже в те древние времена.

– Ты пришел ко мне, чтобы рассказать, как нас ненавидели при древних царях и как ненавидят сейчас и нас и вас? – Ехидно спросил шайтан. – Я не любитель древностей и разных историй.

– Нет. – Улыбаясь и словно не замечая колких слов ответил джинн. – Я всего лишь ищу одного человека, который примет меня к себе в ученики. Ты знаешь, я решил сменить работу. Хочу заняться наукой почерка, а не мелкими пакостями.

– Кто же сбил тебя с пути? Ты забыл кто ты такой? – Продолжал ехидничать шайтан.

Джинн грустно взглянул на большого как бык шайтана и покачал головой. Лысый дух был маленького роста, худой с морщинистым как у старика лицом. Сзади его можно было принять за ребенка. Единственное, что выделялось в его облике, это красные от воспаления глаза.

– Большие беды грядут в будущем. – Тихо произнес он, как будто обращаясь к самому себе.

– Ни вам, ни нам не дано знать будущее. Даже ангелам это не дано. Как же тогда ты можешь говорить о том, что предстоит?

– Ты прав. Нам джиннам не позволено видеть будущее. Но, это позволено людям. – С улыбкой ответил джинн. – Но, я сюда пришел не для того, чтобы рассказывать тебе о гадалках и их предсказаниях. Я всего лишь странствующий дух, у меня нет дома, и мне приходится все время проводить в пути. Я живу давно и когда Ираном правили другие цари, у меня было все. Я был богат и жил среди людей. Но, потом пришли арабы и все разрушили. Разрушили наше царство, нашу древнюю веру, мой дом. Тогда же они низвели нас, духов-защитников в сонм джиннов, побиваемых камнями! Прошли годы, десятилетия, столетия, я тяготился, тем, что произошло. А потом я уверовал. Понимаешь, я покорился и уверовал. Но, я по-прежнему остаюсь джинном, хоть и верующим в Аллаха. Я не имею права молиться, прикасаться к Корану, мой удел пыль дорог и красные от болезни глаза. Единственное, что мне дозволено это буквы и почерк. Так я хотя бы издалека могу приблизиться к своей новой вере. Мы низшие духи тоже имеем право на любовь и милосердие Бога! Он не отворачивается от своих созданий! Нас прокляли люди, нас и вас! Нас прокляли пророки! Но, даже мы имеем право уверовать и получить прощение! – Все более разгорячался джинн.

– Так зачем же ты пришел ко мне, джинн-странник? Я в Аллаха верю, но не перестаю оставаться тем, кто я есть.

– Я пришел к тебе, потому что хочу купить книги, учебники, письменные принадлежности и большую тетрадь. Большую тетрадь, чтобы записывать в ней все то, что я увижу. – Успокаиваясь ответил джинн. – Я собираюсь совершить большое путешествие, обойти снова весь Иран, чтобы найти того человека или не-человека, который направит мою правую руку, научит меня, покажет мне науку почерка – Ильм-уль-Хатт. Я буду искать этого человека, и не успокоюсь, пока не найду. Единственное успокоение я нахожу, когда записываю слова совершенными буквами, дарованными нам Господом Миров. Мне нужна тетрадь, калам, тушь и нож для чистки калама. Ты продашь мне все это?

– Ты хочешь купить весь набор для каллиграфии? – Усмехнулся дьявол.

– Ты не поверишь, мой огненный товарищ, но именно так! У меня прекрасный почерк! Я хочу изучать науку почерка, чтобы красиво писать. Так я хотя бы буду молиться Богу. – Последнюю фразу джинн произнес очень тихо, едва шевеля губами. Но, шайтан его услышал.

– Хорошо. Я продам тебе все, что пожелаешь. Назову самую низкую цену. Но, с одним условием. Ты назовешь мне свое имя. Чтобы мне потом легче было узнать тебя. – Ответил дьявол и щелкнул зубами.

– А зачем тебе мое имя? – Удивился джинн.

– Я знаю, я даже уверен, в том, что мы с тобой еще встретимся. Через много-много лет. И я хочу вспомнить как тебя зовут, мой дорогой друг. Я шайтан – я сбиваю с истинного пути людей, а ты уверовавший джинн, который хочет приблизиться к Небесам. Тебя я тоже хочу сбить с истинного пути. Как видишь, я предельно откровенен с тобой, мой огненный сотоварищ. Считай, что мы заключили с тобой сделку. Ты будешь искать путь к Аллаху, а я буду поджидать тебя на этом пути, чтобы сбить с него.

Джинн снова грустно посмотрел на шайтана и согласился.

– У меня старое персидское имя. Я даже не менял его ни разу за все эти столетия. Среди людей меня зовут Хосров. Как шахиншаха. – Ответил джинн.

– Ты, наверное, очень этим гордишься.

– Да, я этим горжусь. – Ответил джинн и отвернулся. – Не всем джиннам позволено иметь человеческие имена.

Пока шайтан высчитывал сдачу и упаковывал, купленные джинном принадлежности, тот незаметно стащил у него толстую черную книгу. Ту самую книгу, в которой дьявол поселился, прежде чем открыть лавку и стать торговцем. Джинн сделал это словно против своего желания, как будто у него было две левые руки. Это мелкое воровство не скрылось от глаз шайтана, но он с трудом сдержал торжествующую улыбку.

– Мы еще встретимся, друг мой. – Сказал он, когда джинн уже вышел из его лавки и не мог слышать слов дьявола. – Я и не таких сбивал с истинного пути, ведь наша встреча не случайна.

Алиф Син Мим

Джинн сидел под старым деревом на холме и вспоминал вчерашний день как сон. Он видел Тебриз как на ладони. Как древний город купается в жарких лучах солнца. Слышал голоса людей и животных, которые даже не подозревали, что где-то на холме сидит одинокий джинн и грустно смотрит на них.

Вчера он украл книгу у того самого шайтана, который сам готов был продать ему все. Джинн не хотел ничего красть и не хотел никого обманывать, так вышло само собой. «От себя не убежишь, у меня действительно две левые руки» – подумал дух пустыни, «но, можно ведь попробовать сбежать от врагов». Он чувствовал запах яблок, меда и кураги.

Джинн носил жиденькую седую бороду, хромал на обе ноги и плохо спал. Из-за постоянной бессонницы и воспаления у него были красные глаза и желтые руки. Он боялся собак и детей, ходил всегда по левой стороне улицы и никогда не доедал то, что у него было в тарелке, всегда оставляя кусочек. «Я боюсь умереть от сытости, а не от голода» – говорил он. Жители деревень и городов, в которые он приходил сразу узнавали в нем духа пустыни и бросали в него камни, кричали на него и поносили последними словами. Но, никому из тех, кто бросал в него камни чтобы отогнать, не приходила в голову мысль, просто помолиться Богу, прочитать истиазу. Только кошки не боялись его и позволяли гладить свои мягкие спины. С годами он научился притворяться, менять облик, становиться моложе или старше. Для этого он набирал в ладони немного песка и натирал им лицо, а потом смывал проточной водой. Так он менял лица, но никогда не менял ни своего имени, ни прозвища, ставшего потом его фамилией. За всю свою жизнь он никому не причинил зла, никого не обидел, не наслал болезней, ни в кого не вселился и не сделал меджнуном, единственное что он делал плохого, он крал. Джинн воровал все, до чего мог дотянуться. Огрызки яблок, монеты, камни, ложки, женские туфли, четки, орешки, словом все то, что ему не было нужно и что можно легко положить в карман как магнитом тянуло духа пустыни. Казалось, у него две левые руки и обе очень ловкие. Тогда от него пахло сырой землей, сухой пылью и сгнившими листьями.

Однажды в Ираке, на пути в Кербелу он остановился на ночлег в караван-сарае. В том же караван-сарае остановился ангел, шедший пешком в паломничество к могиле имама. Случилось так, что, когда ангел заснул, джинн не сдержался и украл у него из сумки глиняную печать для молитвы.

– Возьми ее себе – услышал джинн голос ангела. Оказалось, что тот только притворился спящим.

– Пожалуйста, не зови никого, я верну. Я нечаянно, я не хотел красть. – Запричитал джинн и из его воспаленных красных глаз брызнули слезы. – Если меня схватят, то отрубят руку.

– Никто тебя не схватит, и я никому не скажу. – Ответил, вставая с постели ангел и повторил. – Возьми эту печать себе, может тогда ты научишься молиться. На самом деле я не пойду в Кербелу, я возвращаюсь обратно в Тебриз. У меня там срочные дела.

– Спасибо тебе. Я виноват перед тобой.

– Хочешь дам совет? – Спросил ангел.

– Хочу.

– Если хочешь, чтобы у тебя вместо двух левых рук появилась хоть одна правая, научись писать. Так ты отучишься от воровства. Хотя иногда есть такие вещи, красть, которые не грех, а в некотором смысле богоугодное дело.

– Какие же это вещи? – Удивился джинн.

– Хлеб и книги. Хлеб крадут, чтобы съесть и не умереть с голоду, таких Аллах прощает. Никто не должен быть голодным. А книги крадут, чтобы читать, это тоже голод и таких воров Аллах тоже прощает.

– Кто же меня научит писать? Я ведь нищий. Даже если я украду много золота, никто не захочет учить меня. Люди сразу распознают во мне джинна и не хотят со мной связываться. Выгоняют отовсюду, кидают камни, плюют мне в лицо и поносят меня.

– Не жалуйся. Может так и нужно было. Я научу тебя писать. Садись рядом со мной, вот тебе бумага, вот калам, а я зажгу лампу.

В ту ночь ангел научил джинна буквам алфавита, научил его читать и писать. Он рассказал, что мир начинается с буквы «Алиф», что буква «нун» дарит свет, и что буква «та-марбута» всегда стоит в конце слова и символизирует женское начало. Потом ангел подарил ему книгу персидских стихов, но запретил прикасаться к Корану и хадисам.

– Никогда не трогай священные книги, обожжешься и разучишься писать. Станешь опять побиваемым камнями вором.

Уже когда занялся рассвет, и ангел вернулся с предрассветной молитвы, джинн самостоятельно вывел на листе бумаги свое имя – Хосров и прозвище Чешмесорх, что значит «красноглазый».

С тех пор, как он научился читать и писать многое изменилось. В какой бы город ни пришел джинн, никто даже не догадывался что перед ним дух пустыни. Все думали, что перед ними простой человек. Джинн менял лица и спокойно ходил из города в город, пока не дошел до Тебриза. Тот самый ангел, который научил его писать посоветовал ему найти здесь одного человека и учиться у него искусству почерка.

Сейчас сидя под деревом, он вспоминал ту ночь и того ангела, своего первого учителя. На воспаленных глазах пустынного духа снова выступили слезы. Он хотел навсегда покончить со своей прежней жизнью. Больше никогда у него не будет ни бороды, ни хромых ног и наконец-то появится хоть одна правая рука вместо двух левых, но навсегда останутся с ним его воспаленные красные глаза.

Он решительно встал, снял с себя всю одежду, выдернул бороду, зачерпнул ладонью горсть песка и вытер им свое старое лицо. Затем он умылся, стер с себя дурные мысли и нерешительность. Улыбнулся самому себе новым, молодым лицом, надел новую одежду, и пошел обратно в Тебриз, чтобы найти того самого человека, о котором говорил ангел.

                        Син Фа Ра

Тебриз встретил меня жарой, ветром, запахом специй, шумом голосов и множеством воспоминаний. Я наивно полагал, что моя жизнь в Тегеране осталась в прошлом, что я наконец-то добился своего, закончил университет и теперь мой дом и мое будущее здесь, в Тебризе. Я возвращался после долгого отсутствия к самому себе. Тогда, мне казалось, я наконец-то понял, что я не бездомный, у меня есть то место, в котором я нашел тихую гавань.

Я закончил Тегеранский Университет, отслужил в Армии Республики и вернувшись со службы решил, что хочу вернуться, туда, где жил до переезда в столицу. Меня не привлекал шумный, душный и жесткий Тегеран. Любовь к спокойной провинциальной жизни взяла верх и победила доводы разума о перспективах жизни в большом городе. «Если я хороший специалист, то мне и в Тебризе найдется достойное место. Голодным не останусь», подумал я. К тому же мой профессор, Муса Амузегар порекомендовал мне найти одного старого учителя каллиграфии, который жил в Тебризе. Все эти годы я не бросил своего увлечения и всегда находил время для науки почерка.

Я поселился в районе Сорхаб, где снял маленькую однокомнатную квартирку недалеко от проспекта Энгелаб. Медленно, не спеша я возвращался к старой жизни. Я нашел работу в общественной исламской библиотеке в другом конце города, где помимо основной работы занимался за дополнительную плату переводами с арабского языка. Из-за своего необщительного характера я так и не обзавелся друзьями, хотя у меня были приятельские отношения с коллегами и некоторыми студентами Тебризского Университета, посещавшими нашу библиотеку.

У меня начали складываться новые привычки, появились новые любимые места в городе. Недавно открывшееся кафе «Пейкар», парк, магазин сладостей «Хурчин», свой постоянный парикмахер Мохсен. О своей страсти к каллиграфии я никому не рассказывал. Это был мой маленький мир, который дарил мне часы покоя в городской суете. Поэтому большую часть свободного времени я проводил наедине с собой и листом бумаги, практикуясь в каллиграфии.

Я нашел того старого мастера каллиграфии, которого мне посоветовал профессор Тегеранского Университета, лично знавший его. Мастера звали Кербалаи Мирза Бахтияр, ему было около больше семидесяти лет, но любовь к каллиграфии всецело владела его душой. Почетный титул Кербалаи перед его именем означал, что он совершил паломничество в Кербелу к могиле Имама Хусейна. Он был членом Общества Каллиграфов Ирана, где занимал должность секретаря местного отделения, но потом отказался от этой должности, оставшись почетным членом общества и одним из самых уважаемых каллиграфов Тебриза. Он также отказался от заманчивых предложений жить и работать в Тегеране. Несмотря на это его авторитет среди хаттатов-каллиграфов всего Ирана был очень высок.

После знакомства с мастером Мирза Бахтияром, я понял, что все мои познания в каллиграфии, это детские рисунки. Он открыл мне глаза на настоящее искусство, истинную науку почерка. Я завидовал ему и понимал, что для такого идеального владения техникой мне нужны даже не годы, а целые десятилетия. Мы часто беседовали с мастером на разные темы, он даже разоткровенничался во время одной из таких бесед и признался, что является тайным сторонником шаха и противником Исламской Революции. Однажды в холодный зимний вечер, сидя у электрического обогревателя он рассказал мне интересную историю.

– Существует легенда – начал Мирза Бахтияр – о том, что несколько веков назад в Иране жил то ли джинн, то ли еще какой-то злой дух, который решил постичь искусство почерка. Будем называть его джинном так как это соответствует нашей культуре. Так вот, этот джинн был не похож на своих собратьев, он отличался от них умом, талантом и, как ни странно, пылкостью, страстью к новым знаниям, к созиданию, а не разрушению. Не найдя себе применения там, где он жил, он пустился в странствия и описал все виденное в некой таинственной книге. Эта безымянная книга, написанная не человеком, а духом считается совершенным учебником каллиграфии, навсегда утерянным для людей. Очень мало кто из каллиграфов Ирана вообще знает о ее существовании, а те, кто и слышал о книге джинна считают ее всего лишь красивой, но бесполезной легендой. Хотя есть те, кто свято верит в существование безымянного учебника каллиграфии с собранием всех образцов и стилей почерка.

В другой раз Мирза Бахтияр рассказал мне одно происшествие из его жизни, которое потрясло его и надолго врезалось в его память.

– Однажды я стал свидетелем очень интересного случая, который до сих пор не могу понять. Это произошло через несколько лет после иракской войны и свержения Саддама Хусейна в Ираке. У власти тогда находилось шиитское проиранское правительство Нури Аль-Малики, тогда же я решил наконец совершить паломничество в Кербелу. Ты знаешь, что при тагуте Саддаме неиракским шиитам было запрещено ездить в этот священный город. Я уже был не молод, поэтому на опасности в пути смотрел безразлично. Если мне и суждено умереть, то лучше я встречу смерть на пути к могиле нашего Имама, – думал я тогда и отправился в путь. К тому же дорога оказалась безопасной и мы, паломники из Ирана без происшествий доехали до Кербелы.

В самом городе я поселился в гостинице для паломников. Но, так как все номера были заняты, мне отвели комнату, где уже жили два гражданина Ирана. Я скрыл от них то, что я из Тебриза и, те два иранца думали, что я не понимаю их речи. Между собой они разговаривали на азербайджанском языке, а со мной на фарси. Но, я прекрасно владею тюркским языком и все понимал. Ночью, когда мы спали я проснулся от легкого шороха, но продолжал лежать и делать вид, что сплю. Оказалось, что один из паломников пытается украсть что-то у другого из его сумки. Второй паломник проснулся и спокойным голосом сказал по-азербайджански:

– Можешь забрать себе.

– Пожалуйста, не зови никого, я верну. Я нечаянно, я не хотел красть. – Запричитал воришка. Он даже заплакал от страха. – Если меня схватят, то отрубят руку.

– Никто тебя не схватит, и я никому не скажу. – Ответил, другой паломник и повторил. – Забери эту молитвенную печать себе. На самом деле я не останусь в Кербеле и возвращаюсь обратно в Тебриз. У меня там срочные дела.

– Спасибо тебе. – Со слезами в голосе причитал незадачливый вор.

– Хочешь дам совет? – Спросил паломник.

– Хочу.

– Если хочешь, чтобы у тебя вместо двух левых рук появилась хоть одна правая, научись писать. Так ты отучишься от воровства. Хотя иногда есть такие вещи, красть, которые не грех, а в некоторых случаях богоугодное дело.

– Какие же это вещи?

– Хлеб и книги. Хлеб крадут, чтобы съесть и не помереть от голода, таких воров Аллах прощает. Никто не должен быть голодным. А книги крадут, чтобы читать, это тоже голод и таких воров Аллах тоже прощает.

– Кто же меня научит писать? Я ведь нищий. Даже если я украду много золота, никто не захочет учить меня. Люди сразу распознают во мне воришку и не хотят со мной связываться. Выгоняют отовсюду, кидают камни, плюют мне в лицо, поносят меня.

– Не жалуйся. Может так и нужно было. Я научу тебя писать. Садись рядом со мной, вот тебе бумага, вот калам, а я зажгу лампу.

В ту ночь тот паломник научил вора буквам алфавита, научил его читать и писать. Подарил ему книгу стихов, но запретил прикасаться к Корану.

– Никогда не трогай священные книги, обожжешься и разучишься писать. Станешь опять побиваемым камнями вором. И больше не кради, украдешь, что-нибудь кроме хлеба и книг, опять станешь тем, кем был до познания букв.

Услышав столь странный диалог, я продолжал лежать и притворяться что сплю, но вскоре сон меня одолел, и я действительно уснул. Когда я проснулся на утреннюю молитву, то в номере гостиницы кроме меня никого не было. Я был один. После намаза я спросил у администратора, кто были те люди, к которым меня подселили? На что удивленный служащий ответил мне:

– Агаи, кроме вас в номере никого не было, это одноместный номер, и мы не подселяли вас ни к кому.

Но я точно помню, тех двоих и их странный диалог навсегда врезался в мою память. Это не было сном, я в этом уверен также, как то, что ты сидишь передо мной.

После этой странной истории мы еще немного посидели с моим учителем, он дал мне домашнее задание, и я вернулся в свою маленькую квартирку. Воспоминания жгли мою душу. На следующий день, отпросившись с работы чуть пораньше, я впервые со дня возвращения в родной город пошел на Тебризский Базар.

                        Айн Лам Мим

Арабский язык – самоцвет

Персидский язык – сахар

Тюркский язык – подвиг

Белый лист бумаги – это девственница, чистая душой и телом. Почерк – это музыка и танец, отточенные годами работы. Именно с этим искусством неслышимой музыки и невидимого танца можно сравнить науку письма – ильм-уль-хатт. От мастерства каллиграфа зависит, то каким прекрасным будет начертание букв на девственно-чистом листе. Слова имеют души, произносимые нашими языками, и имеют тела, начертанные на бумаге. Красивый почерк, как дар, который позволяет давать словам красивые формы, а те, кто пренебрегает этим высоким искусством, тот делает несчастными слова, которые из-за неумения, спешки или халатности пишущего получают уродливые тела. Письменная трость – калам, это орудие творения. Нежные буквы божественного арабского алфавита – это услада для глаз и блаженство для души, а также это глина для творения. Каллиграф – это ипостась Господа, создающего буквами новую Вселенную.

Арабский язык подобен ювелирному украшению, и как драгоценный камень его венчает арабский алфавит, которым пишут ангелы. Он радует взор читающего и руку пишущего. Персидский язык подобен сладкому сахару и нежному плеску воды, и как песня любимой женщины услаждает слух. Тюркский язык подобен грозному окрику, и как рокот камней и скал придает силы воинам и вселяет страх в сердца врагов.

Мастер Мирза Бахтияр сидел на ковре поджав под себя ноги и закрыв глаза представлял, как он будет выводить красивым почерком Насталик буквы арабского алфавита, превращая их в слова персидского языка, а из слов в грезы. На его лице играла едва заметная улыбка, правая рука, лежащая на коленях, нервно подергивалась как будто он водил каламом по невидимой, воображаемой бумаге, привезенной из далекого Китая. Мирза Бахтияр делал так каждый раз перед тем, как приняться за работу. В этой необычной медитации он распалял свое сознание, как это делает любовник, жаждущий встречи с любимой. Однако его страстью были не женщины, не мальчики-бачче, его страстью были буквы. Нежные, округлые, похожие на дуновение ветра и прикосновение любви.

В саду его дома, дома придворного каллиграфа, тихо, словно напевая песню на сладком как шербет персидском языке журчал фонтан. Фонтан пел о любви между буквами, которые живут своей отдельной жизнью, дарованной им рукой искусного каллиграфа.

«Поэты нанизывают на нитку строф жемчуг стихов, мы же, каллиграфы и переписчики, делаем эту нить видимой и радующей взгляд, на радость Богу, ангелам и людям. Тот, кто читает дыхание стихов, перебирая слова словно жемчуг наслаждается не только их звучанием, но и тем искусством, которое ему дарим мы, хаттаты. Потому что красивые стихи должны быть написаны совершенным почерком – Насталик. Ученые и писари ближе Аллаху, чем сотни мулл», – думал Мирза Бахтияр.

Перед начертанием каждой буквы он вдыхал воздух и заканчивая букву выдыхал. Так он вдыхал душу в только что написанную букву. Это был особый ритм дыхания, выработанный каллиграфом годами. Он позволял быстро, но не спеша писать огромные тексты. Только после того, как он вывел на бумаге слово, он, не вдыхая расставлял точки над буквами, делая это справа-налево, а потом над и под каждой буквой ставил огласовки, выдыхая каждую. В день Мирза Бахтияр успевал переписать десятки страниц стихов, научных трактатов, приказов шахиншаха и множество других текстов для шахской библиотеки. Единственное, за что Мирза Бахтияр никогда не брался – это священные тексты. «Письма Бога я не переписываю на бумаге, ибо я не достоин прикасаться к словам Аллаха».

Однажды ему в руки попала маленькая книжка в черном переплете. Ее случайно забыл у него дома его новый ученик, странный юноша с красными глазами по имени Хосров. Она представляла собой большую тетрадь в черном переплете, исписанную разными историями, похожими на дневник путешественника. Странным было то, что рассказы или путевые заметки в этой тетради были написаны разными почерками, как будто в ней писали несколько человек. Иногда это был твердый мужской почерк, иногда нежный женский, а иногда, казалось, что писал вовсе не человек, а существо иного порядка. Менялся и возраст почерка, в одном месте текст был написан молодой рукой, а в другом месте почерк был ровесником самого придворного каллиграфа. Мирза Бахтияр нашел эту книгу у себя дома, словно она сама, как бродячая кошка пробралась к нему в спальню, сбежала из сумки ученика и спряталась у него дома. С тех пор что-то изменилось в каллиграфе. Первым делом Мирза Бахтияр прочел все что было написано в книге. В дневнике неизвестного путешественника было много необычных историй. Мысли того, кто писал дневник порой были очень глубоки и поучительны, а порой превращались в богохульство и святотатство. Настолько смелые мысли о Боге и мироздании бедный каллиграф даже не мог себе представить. В какие-то минуты он даже боялся прикасаться к книге, считая ее порождением шайтана. Но, он не мог оторваться от этого безымянного дневника, его словно влекло к нему как к женщине. В нем произошла еще одна перемена. До этого Мирза Бахтияр был прекрасным каллиграфом, досконально изучившим и отточившим свое ремесло. Казалось бы, он достиг всех вершин в искусстве почерка и ему уже некуда было двигаться дальше. Но, с появлением в доме дневника неизвестного каллиграфа почерк самого Мирзы Бахтияра изменился. Он стал замечать, что буквы в его исполнении приобрели неуловимую, но ощутимую легкость. Он понял, что открыл для себя новые грани каллиграфии. Почерк стал лучше, буквы ожили и словно получили души, но и это еще было далеко от идеала, к которому он стремился.

С тех пор придворный каллиграф Мирза Бахтияр как одержимый был прикован то к книге в черном переплете, которую он каждый раз перечитывал, то не мог оторваться от листа бумаги, на котором лихорадочно писал, новым легким почерком. Тогда же Мирза Бахтияр изменил своему правилу и начал переписывать суры из Корана. Аят за аятом он переписывал Коран. Он думал, что эта безмолвная молитва руками и глазами вылечит его от одержимости странной книгой. На листе бумаги почерком каллиграфа боролись две книги, небесная и земная. Душа Мирзы Бахтияра колебалась, но он стал замечать, что маленькая странная книжка с каждым днем начинает его одолевать. Он все больше времени проводил за переписыванием стихов, и все меньше его тянуло к сурам Корана. «Может быть, это отсутствие опыта? Может быть, я так долго сторонился Слова Божьего, что у меня не хватает сил переписывать его?» – думал каллиграф. Но, так или иначе он все больше погружался в лихорадку персидских стихов. А от одной мысли о Коране и переписывании ему становилось не по себе. Его мастерство росло, он достиг небывалых высот в искусстве почерка. В один маленький как птичка день он все-таки бросил попытки переписывать суры. Его слабая душа полностью перешла под власть маленькой черной безымянной книжки.