Читать книгу Проводник - Натали Штайм - Страница 1

Иногда, глядя на небо, можно наблюдать нежно-голубые облака причудливой формы. Синее-синее небо, а по нему стройной канвой протянута белая бязь, напоминающая собой непрерывно-затейливые строки давно забытого человеком языка. Рождается ощущение, что это Бог пишет всем нам важное сообщение, специально используя как пергамент фон чистейшего, почти прозрачного неба. Но люди забыли этот язык, как со временем и забыли сам его источник. Бог знает о беспамятстве людском, но, будучи по своей сути Самой Милостью, не оставляет попытки сказать людям о важном. Он изобретает множество разных других способов помочь им вспомнить и понять… Один из Его многочисленных способов – он посылает в мир Проводников…

Интересное название – «Проводник». Для многих ассоциируется с человеком, выбравшим для себя профессию движения. Может быть, в каком-нибудь будущем, мы все будем передвигаться в полностью автоматизированных ёмкостях, где отпадёт необходимость в присутствии специального человека, и машины обслужат нас по первому классу. Может быть… А пока – пока есть проводники: поездах, самолётах, теплоходах – люди, помогающие нам, пассажирам, достичь выбранного пункта прибытия. Достичь с максимально возможным комфортом и минимально истрёпанными нервами.

Принцип аналогии никто не отменял. И те Проводники, коих посылает Бог, а не отдел кадров различных компаний, тоже приходят, чтобы доставить желающих в нужное место. Доставить с максимально открытыми глазами и минимально испорченной судьбой. Нет, понятное дело, человек и сам может добраться туда, куда должен. Рано или поздно всё равно доберётся. Весь вопрос: когда и как, в каком состоянии?

Признаться, этот самый каверзный вопрос: куда добраться, как и когда? – с самого начала стоял передо мною очень неясно, размыто и бесформенно. Это сейчас, после многих пройденных лет и событий, у меня в руках появился чёткий маршрут и расписание движения своей судьбы по жизненной дороге. Экипировочка, так сказать, слава Богу, обозначилась. А раньше – в детстве, юности и молодости – руководство по тому, что называется значимым словом «Жизнь!», основывалось лишь на смутных интуитивных догадках, иногда нелепых предчувствиях и на более-менее остром, постоянно встроенным в натуру желанием – знать…

И хотя я по сей день не устаю искренне и недоумённо спрашивать небеса: «За что, за какие такие заслуги или дела я, совершенно ничем не выдающееся существо, сподобилась встретиться с посланным Проводником?!» – вразумительного ответа так и не получила, да и вряд ли получу. И с лёгким сердцем могу для себя идентифицировать этот конкретный вопрос как риторический.

Начну с начала… Двигалась я двигалась по этой самой жизненной дорожке-где ползла, где круги наматывала, где откровенно пятилась, местами, само собой, шла уверенно и чётко (хоть и недолго), и пришла. Пришла к пониманию, что всё! Не могу больше! Настолько всё, как говорит моя мама, осточертело, что сил нет. Решила бесповоротно: сбегу к медведям (ударение на «ям»). В лес, в глухую тайгу, в безлюдье! Туда, где всё так, как есть – нелицемерно, правдиво, законно и просто.

Такому решению предшествовало многое. Но главное, наверное, заключалось в какой-то внутренней сумрачной истерике. Куда ни глянь вокруг, всё какое-то лживое, воинствующее, продажное, не умеющее радоваться ни за себя, ни за других. Одним словом, человеческая общность, демонстрирующая свои всевозможные грани, сделалась для меня столь мало привлекательной, что возникло стойкое желание сменить её на природно-животное партнёрство. Желание это росло, укреплялось, и я, перейдя тридцатилетний рубеж, окончательно в нём утвердилась. Но как человек хоть и не сильно, но всё-таки разумный, к тому же волею судеб успевший познакомиться и с нашей российской тайгой, и с условиями севера, я понимала, что ехать к медведям (опять же, ударение на «ям») зимой, – дело неправильное. Ну, во-первых, они спят, и меня не встретят (и, наверное, хорошо, что не встретят); во-вторых, зимние путешествия – вещь накладная и хлопотная. Да и тёплых вещей нет…

В общем, решение ехать было принято, но отложено до следующего лета. И я мало представляла, что бы мне могло помешать. Осталось всего ничего: продержаться зиму, подзаработать деньжат и окончательно определить тот таёжный участок, куда поместить свою персону. И я приступила к осуществлению намеченного.

Для начала поискала работу по той специальности, которая значилась у меня в полученном несколько месяцев назад дипломе; естественно ничего не нашла и пополнила собой ряды зарегистрированных на бирже труда безработных теоретиков без впечатляющих связей. К внутреннему огорчению от собственной судьбы прибавилось окончательное разочарование от экономического и социального бедлама, что, в принципе, добавило плюсов за отъезд на лоно сибирских просторов, но не решило вопроса материального обеспечения этого отъезда. Психанула полностью и тупо взяла в руки местную газету, обречённо уставившись в раздел «Работа».

На глаза попалось объявление, которое своими малыми притязаниями к кандидатам и обещаниями значительных доходов вызвало во мне нервозную радость. Нервозную потому, что уж слишком замечательно всё звучало и прям так ко мне и подходило. Но свою интуичную недоверчивость перед таким сыром я запихнула подальше, оставив лишь радость нахождения выхода. Вот оно!

Предварительно договорившись по указанному в объявлении телефону о встрече с руководителем, на следующий день я стояла в назначенное время перед бледно-розовым двухэтажным офисным зданием, размышляя над написанным по-английски названием, выставленным в одном из окон офиса. В школе и институте приходилось сталкиваться только с языком Фрейда и Гёте, и, несмотря на знакомые буквы, перевод названия так и остался для меня загадкой. Уму это не помешало остаться спокойным, а вот в области сердца что-то заныло. Что-то было не так, почему-то отдавало какой-то мутью, неясностью; захотелось развернуться и уйти восвояси.

«Иди давай!» – принудила сама себя, отгоняя все эти всполохи чувств. Развернуться и убежать я всегда успею, но надо же всё-таки осведомиться, узнать, может, действительно, бывает и такое? Пришла, понравилась и взяли!

Пустая, средних размеров комната со множеством стульев и одиноко сидящим за компьютером молодым парнишкой не вызывала впечатления динамично действующей компании.

– Присаживайтесь, сейчас подойдёт руководитель и проведёт с вами собеседование, – застенчиво предложил молодой человек. Хотелось понять, что за работа или занятие мне предстоит, но, глядя на его смущённое отчего-то лицо, я решила не приставать к нему с вопросами. Весь его вид говорил о том, что толковых ответов я от него не добьюсь. Решила дождаться руководителя.

Ждать пришлось минут двадцать. За это время в мозгу автоматически отметились два пунктика: первое – обстановка офиса мало напоминала деятельность, приносящую, как обозначалось в объявлении, приличный доход, и второе – понятие делового этикета было малознакомым понятием для данного делового круга. Ноющее сердечное ощущение возросло, всё четче проявляя импульс к отступлению. И в тот момент, когда и мозг уже согласился ретироваться, на пороге возникла слегка запыхавшаяся женщина, обвешанная хозяйственными пакетами и сумками.

Её появление нарушило уже поднадоевшую тишину. Широко улыбаясь, она поздоровалась со мной, с парнем и начала что-то живо ему говорить. Я решила дождаться удобного момента и потихоньку исчезнуть.

– Вот, пожалуйста, возьмите анкету… а это наш руководитель… пройдёмте сюда… – парнишка всунул мне в руки лист бумаги и сделал приглашающий жест. Я на секунду опешила: «Руководитель?! Она!?»

…В общем и целом я провела там около часа. Сначала долго, пространно, непонятно, но с энтузиазмом эта самая женщина, кою я окрестила с первого взгляда «бойкой торговкой», без перерыва вела свой рассказ. Собственно, моё интервьюирование заняло секунд сорок; следующие же полчаса я, как могла, строила из себя внимающего слушателя. Это было нелегко. Уже полностью догадавшись, что меня приглашают в участники какой-то мути, по непонятной мне причине я не решалась встать и закончить её монолог одной фразой: «Спасибо, мне это не подходит». Сыр растаял на глазах, обнажив железный захват мышеловки. Но я всё сидела и слушала, слушала и сидела.

Очень плавно и почти незаметно «бойкую торговку» сменила другая личность, тоже почему-то представленная как руководитель, только младший. Нелепые очки, засаленные волосы, немного картавая речь и заношенный ещё бабушкой наряд вызывали во мне еле сдерживаемую улыбку. Да… и отчего они прозывают себя руководителями, непонятно. Вроде на полных идиотов не похожи, чтоб, как хочешь, так себя и назвать. Может, просто их кто-то дезинформировал о сути данного слова? Непонятно…

В конце концов мы распрощались. Меня провожали втроём, широко и неискренне улыбаясь и настойчиво призывая подумать над «предложенной возможностью». Шутка ли! Такое предложение! Нужно лишь принять правильное решение и стать наконец-то богатой и счастливой! То, что предложение богатства и счастья исходило от людей, всем своим видом доказывающим, что они сами-то ни того, ни другого не имеют, никого (кроме меня) не смутило.

В ближайшем скверике я плюхнулась на скамью, чтобы всё обдумать. Хотя что тут думать-то! Мутная вода она и в Африке мутная. За час разговора с двумя не пойми кем понимания – что нужно делать, как, когда, где и за сколько – так и не возникло. Насыпали в мой мозг полную корзину всякого словесного мусора, а конкретики ноль! Ну, или почти ноль. В конце пространной и во многом бессмысленной речи «младшая руководительница», продекламировав с пеной у рта невесть откуда взявшийся в её голове шекспировский лозунг «Весь мир – театр, и люди в нём – актёры», предложила пройти некий обучающий курс. И добавила, что лишь пройдя его, я смогу тоже стать руководителем!

М-да… веселуха.

Делать мне тут нечего. Если коротко подытожить мою сегодняшнюю встречу, то – П.Б.! Полный бред. Мысленно хотелось окончательно поставить крестик на прошедшем собеседовании и забыть, как странный сон. И внутренне я ощущала, что там делать нечего, и логика подсказывала то же, но всё же что-то меня зацепило.

Я встала со скамьи, надеясь, что движение поможет моей мысли найти эту самую зацепку. Проделав значительный путь пешком, дойдя до стоянки автобуса, мне показалось, что зацепки обозначились. Несмотря на нелепый вид моих интервьюровщиц, и на моё моментально возникшее неприятие их обоих, и, опять-таки, даже на тот бред, который они несли, я не могла не заметить их искрящихся глаз – не умных, не осознанных, а именно искрящихся. Для меня это было немаловажно. Мои глаза уже давно так не блестели, хотя вроде и умные. А тут – сплошной бред, но преподносимый с таким живым энтузиазмом и искрами! И надо отдать должное – это завораживало. Ещё одна зацепка касалась предложения о обучении. Для меня слово «учиться» всегда звучало как лучшая мелодия. Дай мне волю, я б всю жизнь училась. И эту педальку в моей душе мадмуазель в бабушкиной юбке сумела зацепить. Но! За обучение требовалась плата, не особо крупная, но на данный момент времени для меня совсем неподъёмная.

Уже усевшись в транспорт, я, как мне казалось, окончательно и бесповоротно отказалась от участия в предлагаемой затее, и, облегченно выдохнув, направила мысли в другое русло…

Благодаря свойству своей оперативной памяти недолго хранить информационный мусор через пару дней я начисто забыла про эту странную встречу. И так искренне удивилась, когда один знакомый нашёл меня и взволнованно передал послание.

– Тебе звонили! Из фирмы… название не запомнил… Сказали, что ждут тебя, и это… как его… слово забыл! А! Зарезервировали! Место тебе зазе… зариз… тьфу ты! В общем, оставили место тебе в какой-то группе!

Я задумалась. Такое внимание к моей персоне конечно льстило. Надо же! Звонили! Приглашали! Хотя, учитывая, что мне пытались всунуть не пойми что за приличные деньги, я бы тоже, наверное, оказывала усиленные знаки внимания.

Случилось внутреннее раздвоение. Здоровая логика доказывала, что авансирование вперёд будущей работы дурно попахивает. Что-то похожее на «Рога и Копыта» в современном варианте. Но нечто внутреннее толкало на эту авантюру, толкало без объяснений и наглядных пособий, толкало молча и настойчиво.

Устав от завязавшейся борьбы, решила пойти попросить нужную сумму у знакомых, заранее надеясь, что не дадут. Представила на их суд рассказ о своём странном посещении неопределённо чем занимающейся фирмы о требуемой оплате за предварительное обучение. В конце честно предупредила, что вряд ли смогу отдать в ближайшее время.

Они всё равно дали…

Сейчас, по прошествии достаточно долгого времени, мысленно возвращаясь в ту ситуацию, я понимаю, что наверняка бы поступила так же. Влезла бы опять в эту мутную воду, без колебаний. Влезла бы, даже несмотря на сегодняшнее знание полученных результатов. А они были ого-го! Мало того, что мне не удалось то, ради чего, собственно, затевались поиски работы – поднакопить деньжат для предстоящей поездки, наоборот – пришлось влезть в такие долги, позаимствовать такие суммы, которые даже с трудом мыслились как возможно существующие! Но кроме полного материального фиаско, контакт с будущими «руководителями» создал полный вакуум в имеющемся на тот момент кругу общения. Коротко говоря, послали все.

Для перечисления всех минусов, возникших от тогдашнего принятого мною решения, не хватило бы и общей тетради. Но был один плюс, на фоне которого все пережитые неурядицы, падения, откровенные проигрыши и полное безнадёжье растворялись и делались не более чем курьёзным недоразумением. Так… маленькая пылинка на огромной белой скатерти.

Этим плюсом и была встреча. Встреча с Проводником.

Часто вспоминаются слова известного романса: «Только раз бывает в жизни встреча». Наверное, только раз. Потому только раз, что это, как ни странно, логично. Действительно, если бы знаковые встречи происходили с человеком многократно, то вряд ли это пошло бы на пользу. Ну, во-первых, он бы привык и перестал даже мало-мальски удивляться, что само по себе нехорошо. А во-вторых, вряд ли небесные механизмы столь недальновидны и ограниченны, что позволили бы посланному открытому духу стучаться дважды, а то и трижды, в закрытые створки человеческой души. Они-то точно знают, что это бессмысленно. Ключ-то, он внутри…

В общем и целом, через несколько дней я сидела за учебным столом в компактном кабинете. Таких как я, зацепленных за источаемый энтузиазм и поверивших в возможность финансового роста в условиях ограниченного мышления, набралось человек шестнадцать. Немало, надо заметить. Занятия начались с представления жертв будущего оборотного капитала. Каждый вставал, называл себя, коротко озвучивал род предыдущей деятельности и по заданию ведущего вдохновенно говорил о своих желаниях и целях. Где-то на восьмом я откровенно загрустила. Всё одно и то же: машина, квартира, путешествия. Разве что порядок перечисления мечт был разным. Некоторые оригинальничали, и после этой благословенной троицы прибавляли мечту о семье и детях, что заставляло загрустить ещё больше. Ведь было понятно, что мы не в брачной конторе, да и удручала прозвучавшая во многих голосах зависимость исполнения последней мечты от приобретения первых…

На перерыве народ немного оживился и, оставленный без внимания «руководителей», начал знакомиться и общаться без официальностей. Полились вопросы: мол, кто-нибудь знает, что будем делать, да и когда, и что, вообще, происходит? Стало понятно, что все пребывают в некоем волнении и непонимании, хотя это и не помешало всем сюда прийти. Я тоскливо уставилась в окно. С момента первого прихода в эти стены чувство недоумения, похоже, стало мне родным.

После краткой перемены экзекуция мечтами продолжилась. Заслушивая типовые устремления присутствующих, я задумалась: «А о чём же мне говорить? Про желание слиться с далёкой природой и её обитателями в лице тех же медведей? Про утопическую потребность жить среди простоты, добросердия и открытости?» Да… Говорить было нечего. Да и особо некому…

Тем не менее, когда подошел мой черёд, я, выудив из своей неуёмной фантазии пару образов, изложила их с чувством, но по-быстренькому, стараясь как можно скорее приблизиться к окончанию этого изнурительного коллективного сеанса типовой мечтательности.

Наконец он закончился. Слава богу! Занятия продолжились.

Когда моя откровенная скука уже грозила вылиться в малопривлекательное раздражение, нам представили ещё одну сотрудницу. Её лицезрение полностью сменило моё внутреннее состояние. И не только сменило, но и откровенно смутило. Чувство интереса к человеку давно, признаться, покинувшее меня, возродилось так неожиданно и мощно, что удивило не на шутку…

Мне и теперь с трудом удаётся переводить язык чувств на доступный разговорный; тогда же я и не знала, что это два разных языка. Ну, не у всех, конечно. У небольшого процента людей, надо отметить, редких людей, язык сердца и ума одинаков. В основном – у детворы.

И вот представитель этого самого процента стоял перед всеми нами у доски и смущал меня донельзя. Первый вопрос, пришедший мне на ум: «Как такое сюда попало?» Девушка совершенно не походила ни своим внутренним содержанием, ни внешним комплектом на тех, кого мне уже удалось здесь лицезреть. Молодая симпатичная особа с осмысленным взглядом и искренней улыбкой, в приличном стильном костюме (контрастно отличавшим её от остальных «руководительниц»), с чёткой, незамусоренной всякими протяжными «эками» и «амами», вразумительной речью, казалась нечаянно попавшим белым пятном на квадрат Малевича. Удивительно…

В тот поздний вечер я возвращалась домой с сумбурными чувствами. Всё меньше верилось в экономическую целесообразность этой сомнительной затеи, однако волновало даже не это. Меня не покидало взволновавшее чувство удивления. В последние лет десять своей жизни удивляться не приходилось, и я, наверное, просто забыла, какое это классное чувство. Но ко всему этому примешивалось стойкое ощущение, что я знаю эту изумившую меня девушку. Не знаю откуда, но знаю. Хотя, может, это от того, что её зовут так же, как и меня. Мне всегда нравилось моё имя, и те, кого звали так же, сразу же вызывали во мне лёгкую приязнь. Может быть… Не знаю…

Прошло немного времени, и я сдружилась с некоторыми представителями офиса, в том числе и с моей одноименницей. Обучение закончилось, в конце этого процесса нам объявили, что заниматься мы все будем сетевым маркетингом. Знание будущего направления деятельности сдуло большинство группы с горизонта общения, некоторые единицы, в том числе и я, решили идти до конца. В теории данное экономическое явление мне было понятно ещё с институтских времён, и по сему приемлемо, тем более, что с практикой я была ещё не знакома. Понеслись нелёгкие трудовые будни начинающего сетевика.

Многое не получалось, в том числе и организация хоть какого-либо, пусть даже неприлично малого, дохода. Но этот неприятный момент затемнялся приобретённым кругом общения, который меня искренне будоражил и радовал. Совершенно другие люди, другие идеи и понимание, отличные от того, что меня окружало ранее, как мне казалось, будто небо от земли. Привлекало даже то, что большинство умело излагать свои мысли почти без привлечения мата. Хоть я и сама была страстной любительницей народного фольклора, но мне почему-то всегда сердечно импонировали люди, его не использующие, и при этом могущие построить стройную логическую связку и внятно передать эмоциональный фон. Плюс к этому мои новые знакомые завалили меня потоком книг (а признаться, книги для меня – объект святого поклонения с детства), о существовании которых даже предполагать не доводилось. В общем, мой ум был настолько заполнен чем-то новым, неизведанным и до коликов интересным, что и настроение искрило радостными надеждами на будущее, не обращая внимание на настоящее.

Серьёзный удар по моему подвижному уму был нанесён однажды вечером, в кругу моих новых знакомых. Говорили на разные темы, обсуждали необычности, вычитанные в книгах, в общем, общались. Кто-то пошел покурить, кто-то удалился для телефонных переговоров, а мы с моей тёзкой аккуратно приговаривали оставшийся коньяк. Надо сказать, что к этому времени мы уже порядком сдружились, а потому и позволяли себе изливать друг другу душу.

– А моя крёстная постоянно говорит, что я в дерьмо влезла! Отдала кучу бабла в никуда, так, на ветер выкинула! Одно сплошное разводилово!

Мы искренне развеселились. Такие отзывы нам уже приходилось выслушивать не раз: и от близких, и от далёких. Приятных ощущений они доставляли мало, но мы все, спрятав глубоко обиду на эти заявления, делали хорошую мину и сами себе объясняли, что народ глуп, забит и экономически безграмотен.

– Не, ну как! Вон, у этого, философа бизнеса, там же чёрным по белому: «отдай то, что хочешь получить!» Да и эта известная истина: «что посеешь, то и пожнёшь!» Как же влезать без денег?! Просто не понимают люди, и твоя крёстная в том числе!

– Угу…

– А ты ей-то объясняла, бизнес-план показывала?

Наташка фыркнула и лишь махнула рукой.

– Да ей не нужны объяснения! Не нравится ей весь наш бизнес-проект, и всё.

– И кто у нас крёстная? Волшебница? – я пошутила, как казалось, удачно.

– Юрист…

– О! Так тем более, нужно ей показать структуру. Это ж не учитель и не дворник, а юрист! Человек с высшим образованием! – по-видимому, коньяк поделился со мной значительной долей упрямства. – Юрист! Это ж не фунт изюму, а юрист! Надо показать, где денежки лежат, – такой человек обязательно поймёт!

В ответ Наташка звонко рассмеялась, заразив своим смехом и меня. Поржать я любила; только сейчас в голове возникло некоторое недоумение – над чем это мы, собственно, хохочем?

– Она твердит, что денег тут никаких не видит, и бизнес-план ей показывать бесполезно! И «Горец» наш, старший горе-руководитель, обводит всех нас вокруг пальца и пудрит мозги… И татарка ему в этом активно помогает, хотя играет перед нами роль преданной и заботливой мамаши.

– Непонятно… С чего такие предположения? И как можно видеть или не видеть деньги, если даже ты ей бизнес-план не показывала? Какие-то заявления для юриста несерьёзные!

– Ну, юрист она на полставки… А в основном она с людьми работает, лечит их, ну, ты понимаешь… И людей она видит, вот и говорит… Понимаешь?

– Не, не понимаю… – наш разговор очень незаметно поменял направление и перетёк в плоскость, для меня совершенно не ясную. Единственное понимание, которое у меня появилось вдруг и ниоткуда, так это интуитивное ощущение вдруг возникшей важности разговора. – Вообще не понимаю. Если так, то что получается, что нам тут все врут, и мы друг другу врём.

– Не, не все. Вот ты не врёшь.

– Я?!

– Ага. Крёстная говорит, что ты не врёшь, не умеешь.

– Я не умею?! Интересно… Как это она обо мне может что-то знать и говорить, ведь мы и незнакомы, и не виделись ни разу?!

– Не знаю – как. Но она про тебя ещё говорит….

Следующие несколько минут, как пишут в высокохудожественных книгах, показались мне вечностью. Слушая Наташку, я поняла, что, даже если бы мы были знакомы с этой самой крёстной, вряд ли бы ей было такое известно. Даже самой себе я не позволяла вытаскивать на божий свет те мысли и совершённые в былые времена собственные поступки, о которых сейчас слушала со стороны. Слушала с полностью растерянным умом и колотящимся сердцем. Как набатом билась в пустом мозгу одна-единственная реальная мысль: «Этого не может быть! Этого не может быть!» Не может никто со стороны – ни знакомый, ни тем более (!) незнакомый знать и видеть то, что спрятано у меня внутри за десятком ширм и перегородок. Не мо-же-т-т-т!

Мозг, не желая погибнуть под этим неистовым стуком, сам себе выдал спасательную фразу: «Может, Наташка так прикалывается? Какой-то неизвестный развод? Может, просто так совпало, ну мало ли, угадала невесть как?! И просто проверяет мои реакции? Может, это просто какая-то проверка?»

Я уставилась на неё во все глаза в попытках увидеть хоть какой-нибудь подвох. Ведь лицо человека – книга открытая, читай – не хочу. Но подвоха не было! Это было ясно, смотри хоть глазами, хоть чем. Она сидела и вещала в совершенно свободной и открытой позе, нигде не промелькивало даже намёка на желание меня как-нибудь задеть или подколоть. Единственное, что отличало именно эту речь от предыдущих застольных рассказов, так это появившиеся в голосе неуловимо-нежные нотки, когда она говорила про свою крёстную, да еле различимый искристый блеск её всегда озорных глаз. Где-то внутри у меня автоматически отметилось, что я впервые сталкиваюсь с таким отношением говорящего к неприсутствующему здесь человеку.

Одновременно закончилось Наташкино повествование и вернулся к столу ранее разбредшийся народ. Мне удалось скрыть своё полнейшее внутреннее замешательство и смущение, хотя особого труда это не составило. Слава богу, чтецов лиц среди нас больше не было!

…Поздно вечером, оставшись наедине со своими мыслями я вернулась к осмыслению услышанного. Да… жизнь переставала быть томной. Коньяк давно выветрился, мозг работал чётко, пытаясь представить доказательства самому себе в том, что это самое услышанное есть всего лишь определённая логическая схема. Иначе… иначе, если нет, тогда что? Тогда полный мозговой крах! Нет, этого допустить никак нельзя. Всему этому необходимо было найти приемлемое объяснение.

Я перебирала в памяти случаи непонятных для меня жизненных процессов. Их было немного. В основном так – чьи-то рассказы про стучащих домовых, какие-то мутные воспоминания о просмотренных фильмах и телепередачах, вещающих о непознанном. Среди всего этого хлама вспомнился лишь один личный опыт, вызвавший примерно такое же, но гораздо менее выраженное потрясение. Несколько лет назад, исключительно за компанию, меня понесло на приём к необычной тёте, проживающей в близлежащем провинциальном городке. С трудом соблюдая прилично-серьёзное выражение лица, я в полглаза наблюдала за происходящим. Человек десять сидело вокруг стола старательно пытаясь расслабиться, по рекомендации этой самой тёти. Сама она в это время плавно передвигалась за спинами присутствующих, одновременно взмахивая руками и невнятно что-то бормоча. В какой-то момент это показалось мне столь нелепым и лишенным всякого смысла, что я еле себя уговорила дождаться окончания сеанса. Мой скептицизм от этого решения вздохнул с облегчением; утихомиренная, я дожидалась конца представления.

Напоследок каждый получил от тёти краткую аудиенцию и наставления. Мне была дана недогоревшая свечка с инструкцией, банка с водой и минимум слов. Я вытерпела и это. Уже собираясь стартануть и бегом покинуть сей непонятный кабинет, на секундочку задержалась рядом со своей знакомой, показывающей тёте фото своей дочки и бабушки. Биоэнергокорректор (так обозначалась на дверной табличке тётя) задумчиво водила пальчиками по фотографиям. Спустя несколько секунд она доступным русским языком обрисовала диагнозы. Я слушала и столбенела. У девочки было очень серьёзное заболевание сердца. Местная традиционная медицина за восемь лет так и не смогла поставить диагноз, и лишь за месяц до посещения тёти столичные эскулапы со своей новейшей техникой умудрились это сделать. Я стояла и тупо смотрела в рот говорившей тёте, пытаясь понять, как это она за пару минут дала результат, на который докторам потребовались годы. Создалось ощущение, что мозг вот-вот разрушится. Тут появилась спасительная мысль, объясняющая эту данность и возвратившая мне способность думать. «Тётя каким-то образом связана с московским институтом, где был поставлен диагноз. Вот и всё! В конце концов, КГБ не умерло, а просто переформировалось, и у нужных людей всегда под рукой информация про всех других людей!» Последовавший за этим «прозрением» вопрос – как тётя узнала, что именно про эту девочку нужно собрать информацию, – я отогнала от себя как назойливую муху. Как, как?! На все «как?» ответов не напасёшься!

От сердца, что называется, начало отлегать. Но тут этот милый биоэнергокорректор перешёл к другому фото, с бабушкой. Бабушка, надо сказать, на фото была запечатлена по пояс, естественно, своей верхней половиной. Тётя коротко поведала, что у неё лет двадцать назад была проведена операция по удалению раковой опухоли внизу живота, и, улыбаясь, добавила, что сейчас всё хорошо.

Я выскочила на улицу как ошпаренная. Достав трясущимися руками сразу три сигареты, две из них закурила. Нет, это что-то! Как так можно?! Ведь на фото бабушка по пояс, как же можно ставить диагноз ниже пояса?! Даже без фото?!

Очень захотелось, чтобы спасительная мысль про КГБ и взаимосвязи между традиционной медициной и этой самой тётей пришла именно сейчас, а не пять минут назад. Мне бы этого с лихвой хватило, я бы убедила себя в правильности этой мысли и не засоряла бы мозг лишними раздумьями. Ох, и почему не сейчас!!!

Добравшись домой, я срочно разыскала подходящую компанию (благо, что недостатка в таких компаниях на периферии нет) и напилась до умопомрачения. Имеющаяся на тот момент моя картина мира чётко потребовала – стереть из памяти полученную информацию. И принятая доза алкоголя, если и не стёрла полностью невмещаемые вещи, то очень сильно их размыла, раскидала по закоулкам сознания, позволяя жить дальше и без вопросов, и без ответов.

Потом, в дальнейшем, этот невообразимый случай время от времени всплывал в моих мыслях, требовал к себе внимания, заставлял размышлять. Но у меня не было ни единого инструмента для понимания произошедшего: ни подходящего опыта, ни серьёзности ума, ни более-менее понимающего окружения. И всякий раз при воспоминании о тёте моя способность думать замирала и останавливалась, будто встретившись с непреодолимой стеной.

Примерно такое же состояние я испытывала и сейчас, размышляя о невесть откуда взятой крёстной, знающей обо мне всё. Попытки объяснить механизм этого явления опять же приводили мой мозг в состояние ступора. Это даже начало немного раздражать. Я ведь никогда не считала себя малосообразительной, или, проще сказать, тупой. Наоборот, я – умная! Но теперь со всей очевидностью можно было утверждать: я тупая!

Это признание самой себе на удивление даже как-то немного успокоило. Ну не понимаю я, как это возможно – видеть людей на расстоянии, досконально знать их внутреннее устройство, улавливать, будто локатором, любое, даже неприметное, движение души. Не понимаю, и всё! В конце концов, есть масса вещей, где я мало что понимаю, просто – это единственное, где я вообще ничего не пойму!

Очень захотелось ухватиться за спасительную соломинку, которая известна всем нам и очень удачна в своём утверждении – если я чего-то не понимаю, то этого и не может быть. Это даже не просто утверждение, это мощная догма, позволяющая жить спокойно и лишний раз не напрягать свой ум. Признаться, раньше, пусть не часто, но использование этого утверждения мне помогало. Очень облегчало жизнь. О-о-очень… Но сейчас что-то не давало мне со спокойной душой схватиться за эту соломину. Я даже не сразу поняла, что именно.

Внутри, в обход всех своих умственных потугов, доказательств и размышлений, где-то на не определённом географией тела клочке, высадилось и пустило корни чёткое знание, что всё это так и есть. Может один человек видеть другого, независимо ни от чего. Просто может, и всё!

Это знание, не потребовавшее никаких логических доводов, меня прилично испугало. Испугало своей силой и неубираемостью. Если раньше, до этого момента, все свои интуитивные ощущения, сопровождавшие меня время от времени по жизни и идущие вразрез с показной видимостью, я могла безболезненно отпустить погулять, то теперь это было невозможно. Взять и выдрать эти проросшие внутрь корни, всё равно что убрать себя из себя. Это как суицид. И это невозможно.

Тот вечер закончился для меня грустно. Я сидела на балконе, вглядываясь в озарённое городским светом ночное сизоватое небо, пытаясь получить ответ от едва мерцающих звёзд. Как же так? Как жить-то дальше, зная, что тебя видят насквозь, почище рентгенолога? Куда прятаться-то теперь? Это ж очень неудобно – жить с этим знанием и при этом ощущать себя будто раздетым донага всегда! Очень неудобно, можно сказать, даже – стыдно как-то… И очень страшно…

Следующие полтора года моей жизни были очень насыщенными и событийными. Многочисленные попытки построить мало-мальский прибыльный бизнес терпели одно фиаско за другим. Нулевой, а то и минусовой, результат работы был не только у меня, а практически у всех участников нашего сетевого сообщества. Но мы не унывали. Всё-таки молодость – клёвое дело! Минимум практицизма и максимум воодушевления. Прям-таки формула коммунизма!

С Наташкой мы окончательно сдружились. Изредка она передавала мне приветы от своей крёстной, хотя официально мы так и не были представлены друг другу. Я, естественно, благодарила, ощущая при этом одновременно чуть уловимое радостное возбуждение и прохладные тиски страха. Очень необычный коктейльчик образовывался у меня в груди от этих приветов. Мнения своего по поводу нашего бизнеса эта самая крёстная так и не изменила; мы же, обсуждая между собой её неприятие, мало обращали на него внимания. Наше упрямство всё ещё позволяло нам верить, что из этой затеи что-нибудь дельное да получится.

Почти ежемесячно наши вышестоящие «руководители» организовывали нам выездные семинары. Разного уровня. И местные, и областные, и всероссийские, и даже международные. Для поддержания, так сказать, воодушевления. И надо сказать, это помогало. Энтузиазм бил из многих безостановочно. Но чем дальше, тем тоньше. И на последнем международном семинаре, услышав от одного из лидеров весьма характерную фразу «Бизнес хороший, люди разные», мы с Наташкой крепко призадумались. Сложили в одну кучу свои мысли и наблюдения о тех людях, под чьим началом мы оказались, прибавили к этому безумно отрицательный финансовый результат, не забыли и предсказания крёстной. И, возвращаясь домой, поняли, что из фонтана воодушевления уже не выжать и капли. Зачах фонтан.

Но принять решение, отойти от дел и сказать всем вымученное «прощайте!» было непросто. Во-первых, дух коллективизма был всё ещё силён. И если уж и мчаться к пропасти, то в компании это делать намного веселей. Во-вторых, многие из нас, разозлённые собственными неудачами, тупо ждали чуда, которое могло взяться невесть откуда и всё изменить. Я была из таких. Ну а в-третьих, мы, утверждённые в мысли, что трудиться нужно только на себя, мало представляли себе, куда бежать опосля? Чем заниматься?

Есть Бог на свете, как говорит моя мама. Чудо, заставившее нас многое переосмыслить, произошло. Правда, чудо, как выражаются психологи, негативное. Тем не менее после него стало понятным, что тонуть вместе вовсе не обязательно.

В одной из поездок (в которой должна была участвовать и я, однако, благодаря усиленной работе ангела-хранителя, не довелось), произошла серьёзная авария. Кто-то отделался эмоциональным шоком, кто-то – небольшими травмами, наши вышестоящие руководители (под кодовыми именами «татарка» и «горец») пострадали весьма серьёзно. У женщины была целая куча опасных травм, надолго определивших её пребывание в объятиях медработников; мужчина в принципе не выжил.

Получив эти нерадостные известия, мы собрались своим тесным кружком, пытаясь придумать, что делать дальше. Настроение было преотвратное, соприкосновение со смертью посеяло откровенную печаль и лёгкую панику. Особенно у меня. Сколько я себя помнила, всё, что было связано с похоронами, покойниками и трауром, вызывало во мне такой клубок стрессов, что пером и не описать. Боялась я всего этого жутко, до умопомрачения.

Немного отойдя от первоначального шока, собравшийся народ принял решение провести в последний путь своего руководителя. Отдать, что называется, последнюю дань. Я, как и все, согласилась с этой идеей, хотя на душе скребли кошки. Очень не хотелось, но – надо. Надо было организовать автобус, проехать почти шестьсот километров с обескураженно-скорбящим коллективом, выразить соболезнования родным и кинуть горсть земли в яму.

Я решительно себя построила, доказала самой себе необходимость этой процедуры и отправилась, как и все, в нерадостную дорогу. В пути произошла метаморфоза, которую ни я от себя не ожидала, ни тем более другие. Едва усевшись в автобусное кресло, я заснула. Меня не тревожили общие обсуждения, длившиеся долгое время, не доставляли неудобств дорожные условия, не отвлекали даже естественные надобности. По приезду кто-то очень ответственный меня насильно растолкал, объяснив, что нужно идти в дом, общаться с родственниками ушедшего. Как сомнамбула, с неполностью раскрытыми глазами, я вышла, чуть побродила по малознакомому дому и, найдя укромный уголок, опять крепко заснула. Непрерывно что-то снилось, в сознании кружился калейдоскоп всевозможных картинок; за такие же снящиеся картинки я принимала людей, подходящих ко мне и участливо осведомляющихся о моём самочувствии. Сквозь сон я улыбалась, кивком давая понять, что всё хорошо, и чувствую я себя гораздо лучше нашего «горца».

Кто-то из своих, наверное, Наташка, доставила меня обратно в стоящий неподалёку автобус. Не знаю, сколько прошло времени, скорее всего, большая половина дня, когда меня настойчиво растолкали в очередной раз. Приоткрыв глаза, я обнаружила, что действие переместилось уже на кладбище. Чей-то административный голос пристыживал меня не на шутку:

– Вставай! Пойдём! Все уже там! Нужно проститься, в конце концов, по-человечески! Хватит спать! Это же неприлично!

Определённая часть сознания была за эти удары по чувству приличия, и именно этой части хотелось так же бойко ответить: «Да всё понимаю! Вы совершенно правы! Однозначно нужно встать и пойти проститься!» Но подавляющая часть моего блуждающего сознания смогла выдать лишь слабый сигнал, выраженный моим заплетающимся языком:

– У-у-у-гу…..Ща-а-а-ас-с….. иду-у-у-у….

Хозяйка командного голоса была не удовлетворена ни моим ответом, ни поведением. Видимо, она привыкла, чтобы её просьбы, закодированные под команды, всегда безукоризненно исполнялись. Продолжая свои настойчивые увещевания, она усилила физическое воздействие на моё плечо. Тряска не произвела нужного эффекта, тело моё оставалось ватным и малочувствительным. А вот голосовые вибрации начали напрягать. Я не знала, как это прекратить. Ладно бы я могла хотя бы в полусонном состоянии выйти и пристроиться к кому-нибудь, чтоб не упасть, так даже этого у меня не получалось! Когда ж она поймёт!

Словно в ответ на мой немой призыв о помощи, в автобусном проходе возник ещё один человеческий силуэт. Это была Наташка, которая с присущей ей мягкостью и дипломатичностью убедила настойчивую даму покинуть свой ответственный пост, то есть меня. С благодарной улыбкой я снова погрузилась в глубокий сон.

Всё, как говорится, словно рукой сняло, когда мы вернулись к себе, на родную почву. Моё, выгруженное из транспорта тело, было довольно помятым и занемевшим, в сознании же наблюдалась ясность и бодрость. С чувством потягиваясь на свежем воздухе, я ловила на себе множество недоумённых взглядов. По всему видно, что кто-то посчитал моё поведение просто экстравагантным, ну а некоторые – откровенным хамством и верхом неприличия. Мысленно я согласилась со всеми, потому как понимала, что достойных объяснений своему поведению у меня нет. Таких реакций я в себе никогда до этого не наблюдала… Действительно, очень непонятно, к чему было тратить больше суток времени, определённое количество денег и неопределённое – сил? Чтобы поспать в не очень комфортных условиях? Более чем странно…

Целый день я провела в раздумывании над этой странности. Ни до чего конкретного не додумалась. Вечером собрался наш тесный кружок, всё ещё очень подавленный и нерадостный. Поминая коньяком нашего «горца», все вместе решали, что делать. И товар, и деньги, и поставки, – словом всё, на чём строился наш бизнес, были всегда лишь у него в руках. При жизни он не дублировал свои действия, не предполагая, по-видимому, такого резкого конца; и вот сейчас мы все себя почувствовали пушкинской старухой, сидящей перед разбитым корытом. Вслух никто этого не высказывал, но внутри у всех присутствовал один чёткий вывод: мы полные банкроты.

Наша тягостная встреча закончилась ничем, алгоритма последующих действий ни у кого не было, как не было и понимания, что делать дальше. Народ понуро разошелся, а мы с Наташкой продолжали сидеть и думать. С деловых обсуждений перешли на внутренние.

– Как ты себя чувствуешь?

– Да нормально, вполне. Неудобно только немного, сама не знаю почему.

– Больше не отключает?

– Да нет. Только вышла из автобуса, всё сразу включилось, в норму вошло… Как огурчик… чуть маринованный… Фигня какая-то…

Дальше она рассказывала о событиях, которые я благополучно пропустила, и о лицах, с которыми я также благополучно не встретилась. Из её повествования стало понятно, что я пропустила много интересных моментов. Ведь ничто так не характеризует человека, как его семья, круг родных. Конечно, учитывая обстановку, в коей пришлось знакомиться с родственниками уже покойного нашего руководителя, услышать нехорошие отзывы о нём никто не мог, но вот увидеть и отметить истинное к нему отношение, это да, это получилось. Как оказалось, успешным, сильным и предприимчивым лидером его считали лишь люди, находящиеся за пределами родственного круга, то есть мы. Возникал вопрос: то ли мы, его сотрудники и зависимые соратники, видели не то, что есть, то ли родня, что называется, «лицом к лицу лица не увидать», не смогла разглядеть достоинства своего единокровного? С семейным непониманием и неверным восприятием практически каждый из нашего коллектива был знаком не понаслышке, и эта версия могла бы быть единственно приемлемой. Могла бы… Но было одно «но»…

– А крёстная говорила… – протянула Наташка и развела руками, озвучив это самое «но».

Да… Удовольствия в прозвучавшем было мало. Да, говорила, говорила! Но мы, смакуя и обсуждая сказанное этой самой крёстной, никаких выводов не делали. Давно говорила, что за нашим «горцем» идти нельзя, что преследует он исключительно какой-то свой внутренний интерес, денег мы никаких с ним не увидим, и вся наша затея развеется прахом. Ох, лучше бы и не говорила! Тогда бы не было ощущения полного идиотизма. Тебе говорят «белое!», а ты – «чёрное!», тебе опять «белое!», а ты настойчиво – «черное!» И даже мысли не возникает о возможности приобретённого дальтонизма…

Повисла мрачноватая тишина. Я по-своему, Наташка, видимо, по-своему свыкались с идеей полного провала нашего, казавшегося радужным, бизнеса. И с провалом собственных ожиданий, и с внутренним провалом трудно было смириться…

– Я вчера на похоронах звонила ей, пока ты изображала из себя спящую красавицу. Ну, волновалась!

– А-а-а-а. И что? – Смена темы вызвала во мне уже узнаваемый комплекс чувств. Было очень интересно и чуточку страшновато.

– Ничего! Она меня успокоила, сказала, что ничего страшного не происходит. Просто тебе нечего было там делать, и ехать вообще не стоило. Вот и отключило!

Весёленький вердикт. «Всё просто» и «вот и отключило». Я уединилась с пачкой сигарет на балконе, размышляя над очередным посланием от где-то существующей крёстной. Моему уму хотелось бы получить веские доводы и толковые объяснения тому состоянию, в котором я пробыла почти сутки. Получить полное описание причин и разложить по полочкам варианты следствий. А тут – очень неудовлетворительное и слишком простое объяснение. Настолько простое, что в какую-то долю секунды осозналось как единственно правильное. Ведь не хотелось ехать, аж до дрожи не хотелось. Ещё в тот самый момент, когда кто-то предложил и все согласились с идеей общей поездки для показательных проводов наставника в последний путь, все мои чувства затрепетали от несогласия. Все до единого! Два из них были главными – это чувство отсутствия уважения и раздражающее своей обыденностью чувство лишних материальных трат.

Я, насколько это было возможно для меня, глубоко задумалась. И почему я сразу не сказала «нет!». Почему не отказалась ехать!? Что двигало мною, когда я, в каком-то необъяснимо-стихийном порыве согласилась с непонравившейся мне идеей?

Ответ выполз мощной змеёй откуда-то из глубины и достиг сознания. Стадный рефлекс! Не коллективное сознание, а именно – стадный рефлекс! Когда отключаются собственные чувства, собственное разумение и требовательно включается лишь одно желание – быть как все! Делать как все! И не дай бог отличаться! Да-а-а-а… с рефлексами шутки плохи. Можно незаметно превратится в овцу. Либо ещё в какого-нибудь зверька. Ох, Наташа ты, Наташа! И с каких пор вот это всё…

Мысленно вспоминая и ясельный период, и образовательный отрезок юношества, и последующую ступень жизни, я везде находила примеры собственного несогласия с большинством. И это были не примеры особенной принципиальности, нет: просто для меня это было моей гармонией – делать так, как чувствуется. Конечно, аукались эти оппозиционные действия и решения нелегко. Зачастую приходилось испытывать большие неудобства: в садике меня отлупила воспитательница, в школе довелось прочувствовать на себе презрение ещё мало сформировавшихся личностей и осуждение уже вполне состоявшихся особ, в трудовой жизни – немую укоризну сослуживцев. Но, как говорится, всё перемелется, мука будет. Всё перемалывалось, утихомиривалось. Оставался опыт (необходимая вещь!), расширялось понимание, оттачивалось чувство юмора. Но главное, внутри было спокойно и уверенно. И было спокойно именно благодаря несогласию. А теперь! Не хотелось ехать, не хотелось никого провожать, и бац! Поехала. Вот и отключило!

Всё очень просто и понятно. Я усмехнулась про себя. Какое-то невероятие. Краткий комментарий совершенно чужого и незнакомого мне человека заставил меня не просто глубоко задуматься над происходящим, но ещё и осмыслить это самое происходящее, и понять. Чего, надо признаться, ранее за собой я не замечала. Вроде живёшь себе, да живёшь, что тут задумываться…

Потекли нервные дни, пропитанные каким-то обескураживающим настроением. Наш сетевой народ находился в томительном ожидании: что же теперь будет? Очевидность показывала, что ничего, всё, нам крышка, каюк. Бизнес развалился быстрее и легче карточного домика. Мы всё ещё собирались вместе, но уже не для принятия деловых решений и построения планов, а просто, спасаясь от чувства гнетущей безнадёги. В основном балагурили, смеялись; кто мог, делился весёлым нравом и верой в светлое будущее.

Спустя пару месяцев стало ещё веселее, – деньги как-то совершенно кончились, и нечем было платить за съёмную квартиру. Варианты разбегания по домам отсутствовали, и голову ломило от поиска хоть какого-нибудь выхода. Неожиданно и очень вовремя проблема с проживанием решилась. Нам предложили, хоть и вдали от центра, трёхкомнатную квартиру, практически без мебели и фактически даром. Мы с Наташкой, собрав свои немногочисленные пожитки, перебрались в пустующие апартаменты. Туда же были перенесены наши, уже более не деловые, а товарищеские встречи.

Время текло, ситуация не менялась. Мы как могли поддерживали друг друга, пытаясь не унывать, и строили невообразимые планы на будущее. Вообще, я давно заметила, что чем хуже выпадает жизненный расклад, тем упорнее хочется мечтать о чём-то грандиозном и совершенно не реальном. Настолько устаёшь варится в соку собственных неудач, что без фантастики не обойтись! Это, наверное, какая-то защитная реакция мозга, – чтобы не сойти с ума от опротивевшей действительности, переключаться на фантазийные образы. И мне впервые стало немного понятно, почему жанр, называемый в искусстве «фантастикой», так востребован нынче в обществе. Испытала, что называется, на собственной шкуре.

Но, как говорится, нет худа без добра. В этот период материального ступора, мне наконец-то довелось познакомится с Наташкиной крёстной. Произошло это, как и всё значительное, случайно. Мы вяло прогуливались по центру города, грелись в лучах набирающего силу летнего солнца, перебирали варианты поиска средств. Смешно сказать, но мелочи не было даже на маршрутку. Дорога до новой съёмной квартиры занимала около часа пешком, и мы настраивались на долгую прогулку. В этот момент у Наташки зазвонил телефон. Уже по тому, как зазвенел её голос при ответе, я поняла, что разговаривает она со своей крёстной. Я не вслушивалась в их диалог, но почему-то тоже радостно улыбалась, только лишь глядя на Наташкино вмиг посветлевшее лицо. Непостижимы эти флюидные волны!

Закончив телефонное общение, Наташка сообщила, что ей надо срочно встретиться со своей крёстной, тут недалеко, у памятника, и что я иду с ней, и быстро. Мы живенько затрусили по направлению к договорённому месту. Внутри у меня появился уже знакомый комочек страха и волнения, но, признаться сейчас, вдруг, что мол, боюсь я эту твою крёстную, я не решалась. Надеялась тихо переждать в сторонке, пока они пообщаются.

Мы пришли раньше, поприветствовали, как полагается, памятник, и остановились перед ним в ожидании. Я, рассматривая в высоком голубовато-ярком куполе неба медленно двигающиеся облака, отчаянно уговаривала себя не бояться. Ведь тепло, хорошо, мирно, обстановка спокойная, люди приятные, и чувство страха, вообще, не уместно и не нужно. Вроде бы уговорила.

К нам подъехала большая чёрная «Волга», Наташка кинулась к ней, на ходу бросив мне: «Садись вперёд!». Я уселась, поздоровалась с пожилым, приятным мужчиной, сидящим за рулём.

– Познакомься, это моя крёстная, Ирина Аркадьевна… Ну а это, ты знаешь, – Наталья.

Неуклюже развернувшись я машинально кивнула в ответ на это представление. На заднем сиденье сидела полноватая женщина средних лет. Лицо приветливо улыбалось, глаза же смотрели очень серьёзно.

– Здрасте!

– Привет!

Немного удивило обращение Наташки к своей крёстной. И даже не своей формой – на «ты», а чем-то иным. Тоном, что ли. Что-то очень доверительное, тёплое и бесконечно любящее было в нём.

– Ирина Аркадьевна, куда едем? – спросил водитель, обращаясь к зеркалу заднего вида.

– Натуля, вы куда? – она переадресовала его вопрос.

– Домой собирались.

– Говори адрес.

Наташка озвучила направление, и мы поехали. Я устроилась поудобнее, тихонько радуясь выпавшей вдруг возможности прокатиться на машине, да ещё и на переднем сиденье. Да, жизнь особо не баловала, и такая пустяковая вещь, как катанье на авто, вызвала во мне может не сильный, но ощутимый восторг. Приятно, в общем. Плюс – не надо пешком тащиться на край города.

Путешествие было недолгим. Те несколько минут, которые автомобиль проделал с приличной скоростью, каждый был занят своим делом. Водитель внимательно вёл машину, пара на заднем сиденье о чём-то негромко беседовала, я просто разглядывала проносящиеся мимо пейзажи, суетящихся людей. Мой волнительный комочек спрятался где-то в глубинах души и почти не доставлял неудобств: так, едва-едва трепетал, когда слышался с заднего сиденья грудной голос Ирины Аркадьевны.

Нас доставили к самому подъезду, мы тепло попрощались. Стоя на тротуаре, дружно махали вслед отъезжающей «Волге».

– И смотри, что у нас есть!!!

Наташка выставила передо мной ладонь, на которой красовалась крупная купюра.

– Ух ты! Сколько, сколько?! Пятихаточка!!!

Невероятно! Таких денежных знаков я давно уже в руках не держала. Как с неба свалились!

– Ты где взяла?!

– Ира дала! – поймав мой, не очень сообразительный взгляд, она махнула рукой в сторону уже уехавшей машины, и добавила: – И-ри-на Ар-ка-дь-ев-на!

– А-а-а… – до меня наконец-то дошло.

Не сговариваясь, мы, как две школьницы, запрыгали от радости. Ещё бы! На ближайшие пару недель у нас были деньги. И можно было не загружаться уже надоевшими мыслями, типа «на что же жить?» А это уже немало!

Был, конечно, определённый момент неудобства. Брать деньги у человека, насколько я поняла, вообще и не богатого, и не состоятельного, а даже наоборот, – как-то не хорошо. Да и когда получится отдать, тоже непонятно. Я озвучила свои возникшие сомнения.

– Да я отказывалась, а она и слушать не захотела! – ответ Наташкин показывал, что неудобство испытывала не я одна. – Разбогатею, всё верну.

На этом и сошлись. Не стали более омрачаться мыслями о неловкости своего положения и размышлениями о том, когда же наступит это сказочное -«разбогатею».

Позже, сидя на лоджии и наслаждаясь великолепным видом расцвеченного множеством красок лесного массива, к счастью ещё не облагороженного стройными рядами бетона, железа и стекла, я раздумывала над состоявшимся знакомством. Для себя определила, что всё хоть и произошло неожиданно, но нормально. Хоть и вызывала во мне эта крёстная до этого запутанные и сложные чувства, сама по себе оказалась вполне обычным человеком. Каких много. Ну, может, глаза необычные, и голос. Взгляд очень чистый, думающий и понимающий. Не встречала раньше такого. И речь особенная, осознанная, что ли. Нет пустых звуков.

Однако знакомство – знакомством, но не это показалось мне главным. Как-то очень вовремя возникла эта крёстная. «Буквально» перед нашим парным падением в беспросветное отчаяние. Мы, как могли, веселили и поддерживали друг друга в последние месяцы нашего затяжного краха, однако силы были на исходе. Отсутствие понимание происходящего и веры в будущее могло нас доконать в любой момент. И по всем ощущениям складывалось, что сегодня и был этот момент. Внутренняя унылая безнадёга вот-вот было собралась обосноваться в моей душе (за Наташкину не отвечу), и тут вдруг опля! Нате вам машинку, прокатитесь-ка с ветерком, развейте печальку, и нате вам денежку, чтоб развеселиться окончательно! Очень уж всё неожиданно и очень всё вовремя. Будто специально…

Следующие пару месяцев мы втроём встречались несколько раз. В основном мимоходом. Наташка с Ириной Аркадьевной коротко общались, я же присутствовала как некое дополнение, молчаливое и всегда внутренне зажатое. Я постоянно ловила себя на мысли, что не могу понять эту женщину. И побаивалась, и не понимала. Но при этом всегда радовалась, увидев её.

Ещё не раз за это время она спасала нас ненавязчиво сунутой денежной купюрой. На Наташкины неуклюжие попытки отказаться от такой помощи она лишь легкомысленно отмахивалась, мол, даже говорить не о чем. Во мне от таких подаяний вспыхивали искорки горделивой неловкости, но почти сразу гасли, прикрытые пугающей пустотой кошелька. Брать деньги у чужой женщины нехорошо, но другие варианты отсутствовали. Кушать, как назло, хотелось постоянно.

Однажды крёстная позвонила Наташке и попросила забрать по одному адресу какие-то вещи и привезти к ней. Мы, как пионеры, кинулись исполнять немедля. Поехали, забрали, доставили. Я впервые переступила порог её квартиры. Жилище было добротным, по-особенному спланированным, всюду видны были иконы и живописные картины. Мне не очень знаком этот термин – «умиротворение», но сейчас именно он, как описание ощущения, пришел мне на ум. В этих стенах царило умиротворение.

Мы разместились на кухне. Хозяйка хлопотала над домашними делами, предварительно угостив нас холодной водой. Впервые мне выпала возможность рассмотреть её, так сказать, целиком. Несмотря на внушительные размеры, её фигура двигалась по хоть и не маленькому, но достаточно ограниченному кухонному пространству весьма легко и непринуждённо. Её нестандартные объёмы не только не скрывали, но даже своеобразно подчеркивали и ограняли её исключительную красоту. К тому же от этой порхающей большой женщины веяло необъяснимой жизнерадостностью, объяснить которую мне было трудно. Да практически она была первой, перед которой моё понимание полностью рушилось.

– Долго держать вас не буду, дел полно… – на этих словах Ирины Аркадьевны мы обе засуетились, собираясь тактично ретироваться. – Подожди, подожди…

Жестом усадив нас обратно, она подставила себе кухонный стул, усевшись напротив. Шумно вздохнула.

– Ты же знаешь Жору? – обратилась к Наташке. Та кивнула. – Ну, ты не знаешь, – это уже мне, – Натали знает… Дела у него сейчас неважнецкие. Сидит без работы, жить негде. Помочь ему надо…

Мы молча внимательно слушали, я недоумевала. Помочь-то завсегда можно, но только вот чем? За душой же ни гроша…

– У вас же там квартира большая?

– Ну да, трёхкомнатная.

– Может, приютите его на недельку, другую? А, Натали? А то он последнее время то на улице, то где-то на вокзале ночует. – Ирина Аркадьевна глянула исподлобья куда-то вверх и добавила будто сама себе:

– Да, скорее всего, на улице…

– Давай, конечно… только у нас там из мебели почти ничего нет, сами на полу спим.

– Точно?! – Ирина Аркадьевна пристально всмотрелась в Наташку.

– Ну, Ир!

– Ага! А ты не против? – её взгляд, переведённый на меня, посерьёзнел. Рентген по сравнению с ним выглядел бы простой игрушкой.

– Да нет, давайте, – я ответила совершенно искренне. Втроём действительно, может быть гораздо веселее. Да и грело то, что мы, как оказалось, тоже можем чем-то помочь. Тем более крестной.

– Слава Тебе, Господи! – она расслабленно выдохнула. – Ну, идите с Богом!

Продолжая на ходу только что обсуждаемую тему, хозяйка провела нас в прихожую, своей формой и обстановкой больше похожей на небольшую приёмную. У одной из стен стоял симпатичный небольшой лакированный столик с изображением шахматной доски. Рядом были выстроены резные шахматные фигурки. Всё это очень достойно смотрелось и, на удивление, не казалось просто выставленной на показ частью интерьера. Чувствовалась насыщенная жизнь.

Я заинтересованно разглядывала деревянные фигурки. Переборов свою зажатость, всё же решила спросить:

– И кто у вас в шахматы играет?

– Я!

– Да ладно! – мне было трудно предположить в ней шахматистку.

– Да! Режемся тут с Санькой до первой крови! – она озорно заулыбалась. – Как проиграет, злиться, фигуры по всей комнате летают!

– И часто он проигрывает? – машинально брякнула я.

– Почти всегда! Вон, пришлось столик найти с доской, его труднее сломать! А таких, обычных досок не напасёшься! Не любит проигрывать, понимаешь ли!

Мы рассмеялись и попрощались. Почти в дверях Ирина Аркадьевна размашисто перекрестила Наташку, сопроводив это действо какими-то едва слышимыми словами. Я вышла в изумлении. С таким обрядом мне не доводилось ранее сталкиваться, я не понимала ни его смысл, ни его необходимость. Да и не то, чтобы не понимала, даже не знала, что это такое. Нам, атеистам, ни к чему были эти душевные благословления на предстоящий путь. А тут какое-то чудодействие…

Гуляя по городу, мы вернулись к обсуждению товарища, которому собирались помочь. Мне было интересно, что за Жора такой, и что он из себя представляет. Но Наташка знала о нём немногим больше меня. Друг Ирины Аркадьевны, который на данный момент оказался, в силу жизненных перипетий, на улице. Вроде бы приличный…

Набродились мы от души и направились домой. Шли, и как всегда много болтали. У Наташки зазвонил телефон. Звонила Ирина Аркадьевна, сообщала, что этот самый Жора уже ждёт нас у подъезда.

М-да. Как-то быстро пришлось готовиться к роли благодетелей. Судя по Наташкиному лицу, впрочем, наверное, как и по моему, радости это сообщение не доставило. Одно дело – говорить о помощи, другое – исполнять. Мы-то думали, у нас будет время морально подготовиться к присутствию нового, не известного нам человека, настроиться на необходимость несколько ограничить свою свободу проживания, ан нет! Ирина Аркадьевна в долгий ящик ничего не откладывала.

Я одёрнула сама себя. Только о себе и о себе! Мужик на улице живёт, что ж ему ещё пару дней выдерживать подобающую паузу, а потом заявиться?! Тут уж не до церемоний. Да и вообще, я человек, привычный к общежитию разного вида, перестроиться могу быстро и безболезненно. Наташка – другое дело. Ей, конечно, тяжелее. Выпрыгнуть из комфортного домашнего быта на съёмные квартиры, далёкие даже от малейших удобств, – это иногда сродни подвигу. Да ещё и сосуществовать в них, то с курящими подружками, вроде меня, то с неизвестными мужиками, типа Жоры.

В немного неудовлетворительном состоянии мы дошли до нашего многоквартирного дома. Ещё издали перед нами предстала чудная картинка: у подъездной клумбы с цветами на корточках сидел и курил худощавый мужик с неопределённо-виноватым видом. При виде нас он встал и глуповато заулыбался.

– Привет…

– Привет, Жор, – он приобнял Наташку.

– Привет, я Жора.

– Привет. Наталья, – мы пожали друг другу руки.

– Хм… две Наташки…

– Ага… Удобно. Легко запомнить.

– Я вас сильно напрягаю? – Он шумно и нервно затянулся, набычено глянув исподлобья.

– Да ладно, брось! Пошли, будем показывать хоромы…

Первые несколько дней совместного проживания ушли на притирку. Так сразу и не скажешь, кто к кому притирался. Жора обладал удивительным чувством такта, и даже когда кто-нибудь из нас забывался и выскакивал из ванны лишь в нижнем белье, он умудрялся за секунду до этого скрыться, и неловких ситуаций не возникало. Он как-то незаметно встроился в нашу полукочевую жизнь, и дня через три мы уже все вместе решали наши житейские вопросы. Только одно его качество меня напрягало и настораживало: он частенько в задумчивости то бубнил себе что-то под нос, то активно двигая руками в пустоте что-то доказывал, уже вроде бы не себе, то выделывал ладошками по своему торсу какую-то камаринскую. Я совершенно не знала, как реагировать на всё это, и, становясь свидетелем его странностей, замирала с глупым видом, боясь усугубить.

Поделилась с Наташкой своим напряжением.

– Да не волнуйся, всё нормально. Он со своими штучками, но не идиот. Ирина Аркадьевна с идиотами бы не дружила.

– А-а-а…

Очень полное объяснение. Главное – логичное.

Мне, в принципе, его хватило. Ну машет человек руками, пускай себе, на здоровье! Разговаривает сам с собой… У меня, может, тоже странностей хватает, только я их не вижу. Да и внутренне этот Жора пришелся по душе, хотя чем, – опять же необъяснимо.

Всегда, когда знакомишься с новым человеком, хочется узнать о нём как можно больше, одновременно хочется и рассказать ему о себе, чтобы и он узнал о тебе как можно больше. Мне казался этот принцип основой общения. Я, конечно, задумывалась, а как в таком случае сходятся люди глухонемые? Но развивать мысль в этом направлении не очень-то и хотелось, ведь мы же не глухонемые.

Вооружившись этой аксиомой, я заваливала Жору вопросами о его жизни. Интересно же. Он, наверное, не знаком был с этим принципом, и всегда либо отвечал односложно – «да, нет», либо переводил тему, либо вообще не отвечал, только улыбался. Уяснив, что от него ничего не добиться, я решила поменять тактику, – рассказать ему о себе. Но как-то в лоб не начнёшь, не усадишь же человека перед собой с целью выслушивания повествования о себе. Нужен ненавязчивый повод. И повод нашёлся.

Я сидела на нашей просторной лоджии с неизменным набором – сигареты и кофе. Пересматривала фотографии из своего альбома, надеясь, что Жора присоединится и я напоказываю и нарассказываю ему кучу всего. Надежда оправдалась, у Жоры было свободное время, и он с аналогичным набором появился на пороге.

– Закрывай плотнее. А то Владимировна нас скоро стукать будет за задымлённое помещение.

– Угу… – он с усилием прижал балконную дверь.

– Я тут фотки смотрю. Хочешь, покажу?

– Давай…

– Вот, смотри.

Я пристроилась рядом, чтобы удобнее было объяснять, где кто.

Жора открыл фотоальбом посередине. Всмотрелся в изображение, нахмурился. На фотографии был запечатлён уже ушедший в мир иной руководитель нашего бизнеса. Открыв рот, чтобы озвучить виденное, я так его и не закрыла.

– У-у-у… крышка мужичку…

– В смысле?!

– Каюк…

– Что значит «каюк»?

– Ну он уже того… фьють… – он неопределённо провел рукой в воздухе, – нет его здесь уже.

– Тебе что, Наташка сказала? – выдавила я из себя, заранее понимая нелепость своего вопроса. На тему безвременно ушедшего «горца» мы вообще ни с кем не разговаривали.

– Зачем Наташка… – он пожал плечами.

– А как ты узнал? – мне становилось нехорошо. Может быть, для кого-то видение состояния человека по фотографии и есть вещь обыденная, а я к этому ещё не привыкла.

– Да никак… Просто нет его и всё… – Жора отвернулся, любуясь далёким лесным пейзажем. В отличие от меня он был совершенно спокоен и мало заинтересован в том, что видел.

– Как это так? Как это, просто?

– Он что, у вас верховодил? – Жора, как обычно пропускал мимо вопросы.

– Ну… главный наш…

– Нехорошо… с него главный, как с меня балерина.

– Ну, ты вроде неплохо двигаешься! – сострила я, чётко понимая, что Жора вот только лишь сейчас вывел истинный вердикт, к которому мы шли почти два года.

– Чё, правда?! Это ты надо мной прикалываешься? – он недоверчиво заулыбался. Глядя на его распахнутую физиономию, я засмеялась, и вместе с тем подуспокоилась.

Да… повествования о себе не состоялось. В очередной раз я убеждалась, что выстроить целенаправленный и понятный диалог с Жорой не удастся. Он общался на каком-то другом, алогичном уровне, который я лишь косвенно осознавала, но включиться целиком не могла. Нехотя, но пришлось расслабиться, и забыть о первоначальной тактике. Просто сидела и молча курила.

– О! А это что за подружка? – Жора опять вернулся к разглядыванию фотографий. Наверное, уловил мой интерес и решил сделать приятное.

– А-а-а-а… да это тоже наш руководитель.

На фото красовалась «татарка», волею судеб оставшаяся в живых идеолог нашего бизнеса и правая рука «горца»

– Как она тебе?

– Да ничего… – он пожал неопределённо плечами.

– Сейчас это наш главный партнёр по бизнесу… Как думаешь, можно с ней строить бизнес? – сама удивилась заданному вопросу, ведь секунду назад даже подобных мыслей в голове не было.

– Бизнес?! С ней?! Не-е-е, зачем же? – мне в принципе хватило одной его по-детски наивной интонации, но Жора добавил, уточняя, – поговорить с ней можно, в кино сходить… но бизнес – исключено…

Мы замолчали, каждый думал о своём. Ещё одно удивительно качество, обнаруженное мною благодаря знакомству с Жорой – это комфортное молчание. Мало с кем можно спокойно и не напрягаясь помолчать, и глубокомысленно поразмышлять. С ним можно…

Мои раздумья крутились около меня самой. Вот Жора сейчас выдал пару весьма своеобразных и, может, логически несостоятельных объяснений, а у меня в голове сложился вполне гармоничный пазл. Очень как-то легко сложился. Почему так легко? На удивление легко… Ответ выплыл на поверхность, немного задевая чувство собственной значимости. Ох, дура я, дура! Ведь в первую секунду знакомства, ещё при тогдашних поисках работы, в этом, будь он не ладен, офисе, едва взглянув на эту самую «руководительницу», окрещённой мной «бойкой торговкой», у меня всё внутри затрепетало и потребовало одного – бежать. Бежать, и как можно дальше. Какой бизнес, какие дела?! Да, прав Жора, с ней можно лишь сходить в кино. А в кино не хотелось…

Верно говорится: лучше поздно, чем никогда. В данном случае очень своевременная поговорка. Давеча наша «бойкая торговка» после почти полугода восстановительных медицинских процедур вернулась в строй и давай со всей, свойственной ей стремительностью, продолжать строительство того, что её чуть было не загнало в гроб. Естественно, в её грандиозные планы входила и моя деятельность, и Наташкина. И мы, находясь в подвешенном состоянии, не в силах были полностью противостоять этому татарскому напору. В общем, не умели её послать, хотя бы мысленно. Но Жорин вердикт придал силы и уверенности в необходимости такого посыла. Да и пора бы уже начать уважать свою интуицию…

Разобравшись с женской половиной нашего бизнес-руководства, я мысленно обратилась к мужской. «Горец», хотя и уже ушедший, до сих пор вызывал во мне кучу эмоций. Момент первого с ним знакомства сохранился в памяти очень отчётливо. Сейчас, воссоздавая этот момент, я долго не могла подобрать нужного определения, такого объёмного слова, описывающего моё состояние. Наконец-то подобрала: неприятие. Полное, тотальное неприятие.

Но, надо отдать должное, представили его нам очень грамотно, психологически выверено и достойно. Продали, так сказать, задорого. В бизнесе это действо называлось «построение». Сразу несколько человек подряд, в самых высокопарных и представительных прилагательных описывали «горца». Создавалось ощущение, что перед нами вот-вот предстанет если не сам Бог, то уж точно лучшее из Его творений. И такое построение сработало и забило в самый невидимый уголок моей души первоначальное нахлынувшее неприятие.

Временами оно, конечно, всплывало. За время нашего с ним сотрудничества даже неоднократно. Но вот в чём фишка: всплывало-то оно всплывало, но лишь тогда, когда я была вне зоны воздействия его неоднозначной фигуры. Стоило «горцу» оказаться передо мной со своими пламенными речами, поблёскивающими очами и безотчётной верой в наше финансовое благополучие, как все сомнения куда-то разбегались, прятались в сердечные щели, уступая место такой же уверенности в светлое будущее. Эмоциональные качели какие-то….

Об ушедших говорят либо хорошо, либо – никак. Мне очень подходило «никак». Строго говоря, теперь дела мне до него нет. Что уж он из себя представлял, что в себе носил, это он теперь выкладывает перед Создателем; мне же нужно было понять, почему я не смогла убедить себя в том, что чувствовала и что Жора коротко описал как «нехорошо». Ведь понимала, что идти за «горцем» нельзя, а шла. Как, извиняюсь, барашка.

Не хотелось признаваться, но приходится. Ощущение себя именно что барашкой (конкретнее, конечно, бараном, но я – девочка), уж слишком зачастило в мои душевные покои. Неприятно это, очень. Вроде рисуешь сама себя из года в год как вполне умного и сообразительного человека, а предстанет перед тобой нечто, обведёт вокруг пальца, закидает фееричными рисунками, и пожалуйста, – барашка со сниженной мозговой функцией. Тупая, значит. Радует одно – пока получается, пусть хоть чуточку, хоть мало-мальски признаваться в собственных ошибках, значит, ещё не совсем тупая. Просто молодая ещё барашка… И как полагается молодой, чтобы хоть слегка вразумиться, нужно как минимум трижды наступить на одни и те же грабли. Ну, или на похожие…

– Чё задумалась? – Жора прервал на минуту мои размышлизмы.

– Да так… Сиреньку вспомнила…

Он многозначительно улыбнулся.

– А-а-а… Кофейку? Я варю!

– Та давай… – я попыталась сделать сердитое лицо, но получилось плохо.

История с сиренькой забавляла его с Наташкой вот уже второй день. Их забавляла, а на меня наводила откровенную досаду. Вот они, ещё одни грабельки. Рассказываю…

Позавчера решили мы с Наташкой съездить к моим родителям, в близлежащий посёлок. Проведать предков, разжиться пару баночками чего-нибудь съестного и подышать более чистым, чем в городе, воздухом. Обратно пришлось возвращаться уже на закате. В сумеречное время не так просто уехать назад, в город. Рабочий транспорт, на который у нас хватало средств, уже не функционировал, про такси мы и не помышляли. Брели по обочине в сторону поселковой остановки и обдумывали, как добраться домой. Вдруг, как в сказке, перед нами затормозил, что называется, крутейший джип. Огромный, мерцающий тёмной синевой автомобиль. В первую секунду мы посторонились и предприняли обходной манёвр. Мало ли, остановиться надо человеку зачем-то. И не про нас такая махина.

Оказалось, про нас. Передняя дверь распахнулась и мужской голос пригласительно позвал:

– Девчонки! Садитесь! Вам же в город?! Подкину!

Мы замешкались. Наташка нахмурила лоб, ей явно что-то не нравилось. Я хоть и удивилась, но явного восторга тоже не испытала. Быстро окинула взглядом затемнённый салон. Вроде бы водитель один. Нас двое и бояться особо нечего. Мы переглянулись. Выбора не было: или стоять тут в ожидании рейсового транспорта до утра, или воспользоваться предложением.

Я решительно подошла к открытой автомобильной двери.

– Не, не сюда, не сюда! Садитесь назад, вам там будет удобней.

Удобней так удобней. Мы устроились на широком мягком диване, и машина тронулась. Водитель оказался на редкость разговорчив. И я поболтать всегда не прочь. Да ещё и на разные, отдающие таинственностью, темы. Пока Наташка безучастно сидела и отрешённо разглядывала придорожные пейзажи, я внимательно слушала нашего случайного собеседника, поражаясь широте его взглядов. Говорил он много, делал акцент на важные жизненные вещи, к которым незаметно причислил и пение. Загорланил русскую народную, вовлёк и меня. Так, минут десять мы и ехали, – то со звучащим с переднего сиденья монологом, то исполняя на две глотки куплеты из известных песен. В какой-то момент он ненавязчиво выдал нам пару медицинских диагнозов: один мне, другой Наташке. Я поразилась! Как это он смог, даже не видя толком нас, определить присущие каждой болячки?! Невероятное что-то! Я впечатлилась вплоть до обожания. А лектор за рулём продолжал вещать об изучаемых им скрытых возможностях человека, об изменении судьбы любого известным им способом и тому подобных вещах. Я слушала и слушала. Хотелось взглянуть полностью на это чудо природы, вызвавшее во мне такое проникновение. Ведь я видела только его глаза в водительском зеркале заднего вида, да и то не ясно, размыто, в темноте. Глаза, конечно, немного настораживали. Маленькие, как казалось, припухшие, невыразительно-пустующие. Почему-то не гармонировали с речью и с исходящим от человека воодушевлением. Будто уловив моё желание его лицезреть, водитель объяснил:

– Еду со своей пасеки, пчёлы покусали. Вот к вам и не поворачиваюсь, неловко мне.

Я всё же из любопытства извернулась, пытаясь увидеть ещё что-нибудь, кроме глаз. Выхватила кусок лица и ужаснулась. Пчёлы не покусали, они, судя по всему его сожрали. От этой мысли что-то внутри кольнуло.

Водитель ненавязчиво оставил тему пчёл, перекинувшись опять на непознанное и великое. Внимала ему ещё минут пятнадцать, лихорадочно радуясь. Вот оно! Вот нашёлся необычный человек, способный не только красиво говорить, но и то, что меня больше всего интересовало, – менять судьбы! Очень уж хотелось, невыразимо хотелось поменять многое в своей! Ну да, в моём окружении уже была пара необычных людей – Ирина Аркадьевна и Жора, но, как пришлось убедиться, с них толку немного. Ничего этакого не объясняют, ничего ни у кого не меняют, ни чему никого не учат. Скукотища….

Подъезжая к дому, у меня уже всё тряслось от нетерпения. Прикидывала, как найти повод, чтобы узнать имя нашего собеседника и его местоположение. Он опять очень вовремя заметил:

– Вот, возьмите визиточку. У нас есть офис в центре, тут телефоны и адрес. Обязательно приходите, я вас многому научу.

Я ликовала. Машина остановилась, Наташка выскочила, даже не попрощавшись, лишь командно буркнула:

– Цветы не забудь…

– Всего хорошего, до встречи! – прощаясь с водителем, я извинительно улыбнулась. Было неловко за Наташкино поведение. Неловко и удивительно. Уж у неё с вежливостью дела обстоят значительно лучше, чем у меня, а тут – нате! Ни спасибо, ни до свиданья…

Подпрыгивая с заветной визиткой в одной руке и с букетом сирени в другой, я её еле догнала.

– Представляешь! Вот повезло, да?! Классный мужик… – я осеклась перед устремлённым на меня совсем не восторженным, а очень даже суровым взглядом. – Ну ты что? Ведь такое знакомство…

Наташка пристально смотрела. Я начала понимать, что я чего-то недопонимаю.

– Ты что, правда не соображаешь? Или прикидываешься?

– Чё мне прикидываться…

– Действительно… не надо… На букет посмотри! Ты сирень видела?!

Я уставилась на цветы.

– Ну…

– Сюда иди… – она резко дернула меня за руку, перемещая в фокус света, льющегося от уличного фонаря.

– Видишь?

Сирень была сплошь чёрной, даже стебли.

– Завяла… без воды… – ляпнула я, начиная потихоньку соображать, что к чему. Внутри у меня что-то безвозвратно ухнуло. Вмиг исчезла мечта об изменении судьбы. Стало немного противно и тоскливо.

– Цветы так не вянут… тем более за полчаса…

– Но всё так хорошо было… – я ещё на что-то надеялась. Ну, почернела сиренька, ну, может какая-нибудь химическая реакция или ещё что. Мужик же вот какой, судьбы меняет…

– Что хорошо?! Машину нам подали? Так – раз! И пожалуйста! Халява, плиз! Разговоры умные, болячки мы видим, про судьбу знаем! Ты что, правда не понимаешь, кто это был? – Наташкина возмущенная категоричность хоть и отрезвляла, но задевала меня не на шутку. А крыть было нечем. Тёмные начинают и выигрывают. А я купилась как дитя. Проти-и-ивно….

– А пчёлы?! Ну уж это-то ты должна знать!

Я досадливо махнула рукой. Про пчёл-то понятно, знаю. И читала, и сталкивалась, и, как подтверждение в натуральную величину, опять же Жора и Ирина Аркадьевна. Ни одного, ни другую за всю их жизнь ни пчёлы, ни какие другие насекомые не трогали. Энергетика человека, которую распознают эти трудолюбивые букашки, отвечает его сущности. Даже в квартире, где мы сейчас проживаем, везде порядком и мух, и комаров, и залетающих шмелей, везде, кроме комнаты Жоры. К нему почему-то они в гости не летают. А нас своими визитами уже замучили…

– Но не могла же я настолько ошибиться! – моё порушенное эго не могло успокоиться. Как возможно так опростоволоситься! Не увидеть то, что нужно было увидеть, и впечатлиться только лишь речами! Ей-богу, лучше б по физиономии стукнуло, чем по самости…

– А я не знаю, чем ты думала! Ехали мы полчаса, вместо положенных десяти минут, да ещё и по пустой дороге. Конечно, времени мало, вот его и удлинили. Сирень почернела, морда искусанная, песни, прям, как у Булгакова, ты подвывала достойно. Что петь хочется?

– Петь не хотелось…

– Ну, и что?

– Не знаю… он пел, и я пела… Ну… мало ли…

– Ох! – Наташка сокрушенно вздохнула. – Давай я позвоню Ире, спрошу. Может, действительно, я с ума сошла!

– Давай! – я радостно согласилась. Может, мы что-то не так понимаем, и крёстная сейчас нас, вернее, меня, успокоит, скажет: «Да нормальный мужик, светлый», и так далее и тому подобное.

Войдя в квартиру, она тотчас её набрала. Коротко поздоровалась и описала произошедшее с нами событие в только ей присущих колоритных красках. Под конец задала главный вопрос:

– Тут наша Наталья Ивановна вся в восхищении от этой встречи, прямо искры сыплются. Судьбу на радостях менять собралась! Гуру нашла, учиться у него надумала!

Я улыбнулась. Умеет же Наташка образы выкручивать. Смысл, признаться, передаёт точно, и весело даже, только мне было не до шуток.

– Не знаю, может и мне с ней махнуть?!

В трубке был слышен переливчатый приглушённый смех Ирины Аркадьевны. Им смешно! Я сижу, извожусь на навоз, а они веселятся!

– Сидите спокойно! Ты же сама всё понимаешь… А ей передай, пусть не расстраивается. Судьбу менять! Эти товарищи так поменяют, что и не рад будешь!

Да, легко сказать: не расстраивайся. Все нервы были взбудоражены до предела. Господи! Всего за каких-то пару часов меня перекрутило вокруг своей оси неоднократно. Сначала всколыхнулась радость от необычной встречи, потом ярким огнём загорелась мечта о реальности постичь собственную судьбу, потом, как ушатом, обдало ледяным осознанием сути этой встречи, и дальше, как массивным гвоздём, прибило ощущение собственной тупости и глупости. Эго было разнесено в хлам…

И вот уже два дня я варюсь в соку личностной неполноценности, а Наташка с Жорой лишь посмеиваются над произошедшим. Им только откровенно жаль пострадавшую сиреньку…

Жора вернулся с двумя чашками свежесваренного кофе. Как-то у него по-особому получалось его приготовление. Вкусно и мягко. Мы продолжили неспешно пить этот сказочный напиток и общаться. Фотоальбом был отложен подальше. По всему видно, у него нет желания лезть и обследовать мою видимую жизнь; да и у меня весь энтузиазм пропал. Оказалось достаточным описания двух случайно попавших фото, чтобы моя приготовленная доза энергии для языка, перекочевала в мозг и вызвала там трудоёмкий и весьма сложный мыслительный процесс…

Ещё не раз замечания Жоры относительно крутящихся вокруг нас людей, можно сказать, спасали от попадания в сложные ситуации. Буквально через несколько дней после моего удостоверения в его умении видеть то, что не вижу я, произошел казус, чуть было не заставивший меня продать последнее.

Прибежал взволнованный парнишка, один из наших бизнес-партнеров, который так же, как и мы находился в состоянии финансового краха, и с порога со слезами объявил, что его отец попал в сумасшедшую аварию, сам, слава Тебе Боже, жив, но два автомобиля разбиты вдребезги. Никаких страховок тогда не было, а владельцы пострадавшей машины представились крутыми бандюками, требовавшими денег на ремонт. Иначе, папе снесут голову. В первый момент мне не очень поверилось в эту историю, но парнишка с таким непридуманным чувством заламывал трясущиеся руки, так искренне горевал, что сомнения отпали. Было не совсем понятно, почему пришел именно к нам, зная нашу ситуацию, но рассуждать некогда, нужно было что-то предпринимать. Я заверила его, что чем смогу, тем помогу, вылезу из кожи вон, но к вечеру что-нибудь подсоберу.

Он исчез, я стала думать, где занять или что продать. За этим процессом обдумывания и застал меня вернувшийся Жора. Я знала, что у него ничего нет, но решила узнать, может, он знает кого-нибудь, кто сможет помочь. Коротко обрисовала ему ситуацию, огласила требуемую сумму.

– Да бред это…

– В смысле?.. – я оторопело на него уставилась.

– Да без смысла… нет никакой аварии… бред это…

Я плюхнулась на стул. Как так нет? Ведь парнишка был так убедителен, да и не стал бы он шутить такими вещами – жизнью и здоровьем отца. Мне казалось, что это невозможно.

– Не, ну он… он же сказал… Он что, пошутил так?

– Не знаю… Проигрался весь, может и пошутил…

– Как проигрался?! Где проигрался?! – эта версия совсем не укладывалась у меня в голове. Насколько я знала, парнишка не был игроманом или кем-то в этом духе. Приличный парнишка из приличной семьи.

Жора спокойно заваривал себе чай. Я же сидела в недоумении и растерянности, глядя на него снизу вверх. Ждала нормальных объяснений.

– На автоматах, наверное… Да что ты так переживаешь?!

– А!

Я махнула рукой, и скрылась на лоджии. Курила, раздумывала. Не поверить парнишке было сложно, но и не поверить Жоре – тоже. Где же правда, в конце концов?

Тут меня осенило. Родители парнишки жили неподалёку, в этом же микрорайоне. Я была у них лишь однажды вечером. Визуальная память у меня так себе, но пространственная работает неплохо. Понадеявшись на своё внутреннее чувство, я быстро собралась и выскочила на улицу. Ни номера дома, ни квартиры я не знала, знала лишь фамилию и примерное направление. Чутьё не подвело. Минут через двадцать я уже сидела у этих самых родителей и попивала с ними чаёк. Папаша выглядел совсем не тревожно, был весел, травил анекдоты. Мамаша соответственно. Чтобы уж полностью убедиться, что описанных их сыном невзгод у них нет, я задала пару окольных вопросов.

– Так давай вместе на днях и съездим! Тут езды-то километров тридцать, не больше! – хозяин квартиры оказался рад помочь.

– А что, машина ваша на ходу? – я старалась выглядеть не очень заинтересованно.

– Конечно, на ходу, что с ней сделается! Вон, у гаража стоит… Хоть сейчас, хочешь, поедем?!

– Нет, нет, сейчас не нужно. Как соберусь, так сразу и к вам…

Посидев для приличия ещё немного, я откланялась. Шла обратно, раздраженно придумывая оскорбительные фразы для сына этих приятных родителей. Видать, небо, зная мою быструю забывчивость, решило поставить все точки над «i» сразу. Навстречу мне неспешной походкой брёл сам парнишка.

– О! Привет! Ты чего здесь гуляешь?

– Да пошел ты, придурок! – мне было не до приветствий. По своему характеру ругаться и выяснять отношения я не очень умела. Но этот тип своей придуманной историей довёл меня до вскипания. Не дав ему ничего больше произнести, я высказалась по полной. Расстались мы уже не друзьями.

Я шла и представляла себе ситуацию, которая бы возникла, не вклинься со своим замечанием Жора. Я бы нашла нужные деньги, если речь шла об опасности для жизни или здоровья, выход бы обязательно нашелся. Это я знала точно. Но потом… Что было бы потом? Потом бы я через какое-то время узнала бы правду, поняла, что меня «по-дружески» кинули, и осталась бы сидеть с довольно отягощённым кредитом и печалиться по поводу невозможности изменить хоть что-нибудь. Вот придурок, так придурок! Да и я не лучше. Опять же возник этот момент, момент еле-еле слышной интуитивной подсказки. Ведь в первую секунду не поверила я этому парнишке. Не поверила… А потом залил он меня своими слезами, по-актерски правдоподобными чувствами и убедил своей душещипательной историей. По-русски – облапошил…

– Ну чё? – Жора встретил меня в дверях. В голосе слышалась заинтересованность.

– Ничё… Ты прав, никакой аварии не было. Наврал с три короба…

– Давай по кофейку?!

– Давай!

Вечером, рассказав в деталях всю эту нелепую историю Наташке, я впервые заметила ей, что, похоже, не мы чем-то помогаем Жоре, а где-то наоборот. Да, на видимом уровне кажется одно, а на деле выходит совсем по-другому. Зрить, как говорил русский мудрец, надобно всё же в корень. А корень-то и есть вещь невидимая…

Следующие пару месяцев мы прожили тяжело, бедно и весело. Радовались каждой копеечке, прибившейся к нашему берегу. У Жоры была какая-то нестабильная и малооплачиваемая занятость, мы с трудом допродавали имеющийся на руках товар. Все свои мизерные доходы складывали в общую кучку и как-то существовали.

Часто были гости. Подавляющая часть из них – наши партнеры по бизнесу. Всё так же мы собирались, обсуждали какие-то новости и слухи, планы уже никакие не строили. Собирались больше по привычке и из необходимости почувствовать рядом такое же сокрушённое плечо. Быть вместе в печали гораздо спокойнее, чем в радости. Явного удовольствия от этих встреч испытывать не приходилось, но и деваться было некуда.

Жора никогда не присутствовал при таких собраниях. Хотя мы всегда приглашали. Отнекивался, что-то бестолково бурчал себе под нос и уходил: либо вообще из дома, либо закрывался в своей комнате. Своё отношение никак не комментировал, лишь иногда, услышав от нас слово «бизнес», строил уморительные рожицы и фыркал, как сердитый кот. Было понятно, что наши коллеги-сетевики его вообще не интересуют. Правда, иногда он всё же общался с теми, кто посещал нашу разношерстную квартиру. Так, парочка друзей из разряда интересующихся. Среди них была одна, по собственным представлениям, молодая дамочка. Разведённая, с ребёнком, находящаяся, что называется, в «активном поиске». Её активность была заметна невооружённым глазом, дамочка посылала разного рода сигналы Жоре, будоражилась от его появления и натужно делала премилое лицо. Мне было весело наблюдать за этими потугами, направленными на привлечение внимания и немного неловко. Ведь можно сразу понять, если хоть чуточку присмотреться, насколько мужчина заинтересован в данной конкретной женщине. Эта пара – Жора и дамочка – сложилась в голове лишь у самой дамочки. Не получая в течении своих, ставших частыми, посещений никакой обратной реакции, она поменяла тактику.

– Слушай, Наташ, Жора же свободен? Или кто-то из вас с ним? Или вы тут все вместе? Давай, колись!

Её нетерпеливый вопрос свидетельствовал о нешуточных фантазиях, происходящих в её голове. Говорят, у мужчин, когда все мысли помещены в нижнюю часть тела, верхняя отказывается работать. Смею вас заверить, у женщин то же самое. Это, вообще, свойственно многим людям, независимо от пола, – направлять свою мыслительную энергию лишь в одно место. На большее не хватает…

– Так ты у него поинтересуйся, что ты у меня спрашиваешь?

– Да брось! Живёте вместе, тебе больше известно! Он мужчинка видный, что ему зря пропадать!

Я аккуратно перевела тему от пропадающего, по мнению собеседницы, Жоры, не желая продолжения. Что ей сказать, чтоб не обидеть? Открой глазки, да всмотрись? В первую очередь, в себя, потом можно и в остальных. И тогда все ответы как на ладони…

Чуть позже, коротая вечер на своей лоджии за неизменным кофе, я намекнула Жоре об испытываемых по отношению к нему чувствах со стороны нашей дамочки. На всякий случай.

– Да какие там чувства! Желание одно… – он издал своё коронное фырканье. Сотворив ладошками замысловатую камаринскую, хохотнул: – Ей скажи, ну, чтоб не расстраивалась, что я не по этому делу!

– Жора!!!

– Чё?! Так и скажи!!

Как и многие другие наши разговоры, этот тоже закончился весёлым гоготом.

Про себя я решила, что ничего подобного никому передавать не буду. Да и не пришлось. Так совпало, что Жора, при последующих неоднократных визитах дамочки, не присутствовал. Это её не на шутку огорчало, судя по настроению, даже нервировало, и однажды она пошла ва-банк.

– Неизвестно, сколько мне и жить осталось… – показным, бодрящим тоном выдала она.

– Ты что, совсем?! – я чуть было не поперхнулась горячим кофе от такого заявления. Болтали о том о сём, и на тебе!

– Проходила очередное обследование, врачи нашли ещё одну опухоль… Два года назад облучали, было вроде всё нормально, а теперь опять… Думала, закручу с Георгием романчик, а теперь могу и не успеть…

Я онемела от удивления. Так мощно включить один из главных козырей привлечения внимания – тотальную жалость – могут лишь профессионалы этого дела. Ведь она, жалость, чего требует в первую очередь? Конечно, помощи! Естественно, помощи в уже не раз озвученном желании. Я в растерянности хлопала глазами. Как ей объяснить, что я ей не помощник в её стремлении захомутать Жору? Я и в принципе ненавижу, когда кто-то выкладывает главный козырь в игре отношений, – пожалей меня. Урок постижения энергии жалости, длившийся более десяти лет в моей жизни, мною был усвоен и разложен по полочкам уже давно. Миль пардон, товарищи манипуляторы, миль пардон. Мы этого уже наелись, больше не хочется…

С другой стороны, не посылать же пусть и не близкого, но хорошо знакомого человека. Да и помочь, как мне казалось, ей можно. Неважно, чем человек болеет; раз он жив, ещё не всё потеряно. И хотя мне почему-то мало верилось не только в летальный исход, но и в настолько серьёзный диагноз, я всё же озадачилась услышанным.

– Подожди….

Оставив свою дамочку в одиночестве на лоджии, я легким галопом понеслась в свою комнату. Найдя искомое, вернулась с торжествующим видом.

– Вот! Держи! Почитай обязательно, тут и про опухоль, и про рак, и про всевозможные болячки описано. И про то, как от них избавиться! – я протянула ей четыре небольших книжицы.

– Ох, Натуль! Да когда мне читать! – она тут же отложила подальше от себя врученные экземпляры, даже не взглянув. – Некогда мне всем этим заниматься, да и ерунда всё это…

В её протесте слышалось раздражение. Я её понимала. Просила она об одном, а я ей впихиваю совершенно другое. Читать предлагаю ей, человеку безумно занятому и к тому же болеющему. Ну не дура ли?!

Ещё разочек в процессе нашего, ставшего отчего-то вялым, разговора, я позволила себе намекнуть на действенность знаний, изложенных в книжках. Как мне казалось, это логично, – имея такой серьёзный диагноз, попробовать разные схемы. Тем более те, что даже не несут никаких материальных затрат. Нужны лишь мозговые и волевые усилия. Ну и немного того самого времени, которого всегда нет…

– Ой, да перестань ты! Если бы можно было вылечиваться только книжками, то наша медицина так бы не развивалась!

Поразительно! В этом умозаключении мы единственный раз сошлись. Она просто огласила мои убеждения, сама не ведая того.

– А куда Георгий пропал? Давненько я его не видела? Не съехал ли?

Я уклончиво ответила, что нет, живёт здесь по-прежнему, вот только очень занят и редко появляется. На этих словах интерес дамочки мгновенно завял, она сама поникла, общение разладилось, и мы с обоюдным облегчением распрощались.

Вернувшись на свою облюбованную нашим курящим сообществом лоджию, я зачарованно засмотрелась на открывающийся вид. Там, вдалеке, невысокие горы, раскрашенные спокойными осенними красками. Ближе негустые перелески вперемешку с разноформенными полянками. Всё это тихо колышется от еле ощутимого ветерка, о чём-то шепчется между собой… Глаза, устремлённые на такую природную гармонию, отдыхают вместе с душой. Отдыхают от всего рукотворного…

На краю диванчика сиротливо лежали оставленные дамочкой книжки. Да… незавидная участь у знаний. Лежат себе в одиночестве, всегда готовые помочь, поддержать, а мало кому нужны. У них сейчас грозные соперники – дипломы, аттестаты, удостоверения. Такая мощь взращена, что и не победить…

Не знаю, может, я такая дура. Люблю книги, и всё. Это же волшебство какое-то. К иному человеку за советом не поедешь, далеко бывает. И по времени далеко, и по пространству. К Парацельсу пообщаться не пойдёшь, века не пустят. А взял книжку, открыл, и нате вам, пожалуйста, разговаривай, сколько хочешь. И уясняй, сколько вместишь. Книги – они как люди. Все разные бывают. Иной раз пообщаешься с какой-нибудь книжонкой, как с каким-нибудь человеком, и тошно становится до безобразия. Словно в дерьме измазался, моешься потом – не отмоешься. А бывает с точностью наоборот: читаешь, весь светлеешь, местами даже мудреешь, и радуешься, что так бывает… Но! Что там говорить, каждому – свои книги. Кому, вообще, только сберегательные.

Эти зелёненькие книжицы, что я так искренне предлагала в помощь, были порядком истрёпаны. Немало времени нам довелось провести вместе. При общении с ними неведомым образом согревалась душа и прояснялась мысль. А впервые попали они ко мне совершенно случайно. Как-то раз, ещё вначале своей сетевой карьеры, я мимоходом познакомилась с незапоминающейся молодой женщиной, которая спустя несколько минут после знакомства, настороженно глядя мне в глаза, протянула четыре книжки, сопроводив этот жест коротким замечанием, что мол, на, почитай, тебе это нужно, возвращать не обязательно. Я поблагодарила и взяла. До сих пор мысленно благодарю.

Автор с труднопроизносимым прибалтийским именем Лууле Виилма представляла собой уникальное сочетание профессионального медика и ясно видящего человека. В первые дни, вернее, ночи, я позабыла про сон и зачитывалась до утра. Мне казалось, что я делала открытия, сопоставимые с освоением космоса. Хотя, если прочувствовать слово «космос», с древнегреческого переводимое как «порядок», то можно перефразировать: я открывала для себя порядок. Внутренний, конечно. И что совсем выглядело как некое озарение, так это то, что представляемые автором мысли и выводы синхронизировались с моими внутренними ощущениями, интуитивными догадками и пусть не большим, но жизненным опытом. Становилось понятным, откуда берутся человеческие болячки. По крайней мере, большинство из них. Болячки, как не крути, являют собой отражение характера человека. И ведь очень логично: заболело Божье создание гонореей, в простонародье именуемой триппером, и всем ясно отчего. Чересчур любвеобильное и неосмотрительное создание, значит. Характеристика – неразборчивость. Ясно-то всем, а самому созданию очень неловко и неприятно данное явление, и по понятным причинам он о своей болячке предпочитает не распространяться. И это логично. Нелогично, когда о других диагнозах это же самое создание может орать во всю глотку на всех перекрёстках, не подозревая даже, что опять же рассказывает всем о своём характере, то бишь, о себе. Совсем не логично…

Мои размышления о причинно-следственных связях прервались тактичным постукиванием по стеклу балконной двери. Вернувшийся Жора строил уморительное лицо и приветливо махал ладонью, аккуратно привлекая моё внимание.

– Заходи!

– Привет! Кому сидим?!

– Да так… наслаждаюсь видом…

– Тоже надо!

При виде беспричинно веселящегося Жоры с моей физиономии сползло серьёзно-задумчивое выражение.

– Пошли, покажу что…

Мы направились на кухню, где он оставил набитый до отказа чем-то пакет.

– О! Да мы богаты!

– А то!

На столе появились вынутые из пакета разнообразные продукты. Я наперёд знала, что всё принесённое будет очень и очень даже вкусным. Жора каким-то непостижимым образом умудрялся выбирать на прилавках продовольственных магазинов отличающуюся особым вкусом и насыщенностью еду. Особенно ему удавался выбор кофе.

– Ух ты! Какой запах!

– Класс, да?! Давай по кофейку? Я сварю.

– Да я сама сварю…

– Давай…

Пока он переодевался, мыл руки, я занималась приготовлением кофе. Приготовлением строго по Жориному оригинальному рецепту: тридцать три раза перемешиваешь в одну сторону, тридцать три в другую. Если собьёшься при подсчёте, можно и так…

– Кто приходил?

Я уже успела привыкнуть к тому, что он всегда знал, если у нас кто-то был в гостях. Вспоминать об прошедшей встрече с дамочкой особого желания не было, и я без энтузиазма протянула:

– Да так, знакомая…

От разливаемого по чашкам кофе в кухне образовался мягко пьянящий смачный аромат.

– А запах!

Мы на пару с наслаждением втянули носом воздух. Вкуснотища!

– На балкончик?

– Угу…

Стройным рядом с наполненными доверху чашками мы передислоцировались.

Болтали, молчали, курили, думали, пили кофе, смотрели на заходившее солнце. Общались как обычно.

– Ты чё такая задумчивая?

Видимо, моя серьёзность, вызванная общением с сегодняшней гостьей и последующими раздумьями, всё никак не рассеивалась и была заметна Жоре.

– Да так… Приходила знакомая, ну ты помнишь, – я жестами описала присущие её фигуре особенности.

– А-а-а… ну помню. И что?

Я с откровенным сумбуром в душе поведала ему о состоявшемся разговоре, об услышанном диагнозе и своих нелепых попытках как-то помочь. Сама говорила и не совсем понимала, зачем говорю. Ведь совершенно не собиралась поднимать эту тему…

Жора молча слушал, курил, шумно затягиваясь и временами угукал. Потом ненадолго завис. Взгляд его сделался необычным, – вроде бы смотрит куда-то вверх, а вроде в себя. Не определишь толком…

– Да всё нормально… угу…нормально… не бери в голову…

– Да мне-то что… – машинально ответила я, собираясь перевести тему.

– Да нет там никакой опухоли, и не было! Бред, полный бред! Так ей и скажи, не надо никуда ходить и ничего облучать!

Теперь зависла я. Мне казалось, что я уже свыклась с нестандартной личностью Жоры, спокойно, ну, относительно спокойно, воспринимала его необычности, его непонятный темперамент и его во многом нелогичную речь. Оказалось – показалось. Он опять ввёл меня в состояние мыслительного ступора.

– Как это нет? Откуда ты знаешь, что нет?

– Вот здесь, да, нашли? – спросил Жора. Мои вопросы остались висеть в воздухе, никому не нужные. Он на своём теле показал область предполагаемой опухоли.

– Ну здесь… – То же самое место мне демонстрировала моя знакомая. Я ничего не понимала.

– Так ей и скажи, что никакой операции не надо! Бред это всё! Там есть маленькая штуковина, но это не опухоль, её так убрать можно…

Пока он сидел, бурчал что-то самому себе, погрузившись в какие-то свои внутренние дела, в моей голове воцарился полный бедлам. Что значит «нет ничего?!» Позвольте, но как это можно увидеть?! Как?! Не понимаю… Да, в какой-то мере Жорино заявление согласовалось с моими ощущениями. Мне просто не верилось в тот страшный диагноз, которым бравировала дамочка. Но это совершенно разные вещи – чувствование и видение! И потом, как это можно себе представить: прихожу я, вся такая умная, и говорю человеку: «Тебе не нужно делать операцию! Жора сказал!» Вот это, действительно, полный бред. Человек уже принял решение, поверил белым халатам, собственное интуитивное понимание своего тела давно отринул, а тут нате! Кто такой Жора, кто такая я, чтобы делать подобные заявления! И если дамочка после таких речей вознамериться сдать меня в сумасшедший дом, я с ней полностью соглашусь. Даже сопротивляться не буду…

Радовало одно – мы подолгу не задерживались на обсуждении подобных грустных тем. Жора высказался, я кивнула, и дальше каждый занялся своими повседневными делами…

В какой-то момент времени я поймала себя на мысли, что сложенные в одну значительную кучку мои недоумение и непонимание начинают сильно раздражать. А в раздраженном состоянии я, впрочем, как и многие, представляю из себя малопривлекательное зрелище. Надо было разобраться. Надо было понять, хотя бы приблизительно, что это за явление – Жора. Что всё это значит? Его слова, его видение, его поведение. Всё это, безусловно, интриговало, будоражило, вводило в состояние онемения. Но, в конце концов, как к этому относиться? Может стоит бояться? А бояться среднестатистическому мозгу при встрече с этим явлением очень даже стоило, хотя бы, собственно, за сам мозг. Да… вопросов, как всегда, гораздо больше, чем ответов.

Несколько дней прошло в поисках хотя бы одного, мало-мальски объясняющего ответа. Прошло, признаться, впустую. Где можно было бы найти ответ? Или, вернее, у кого? Маленькое озарение снизошло на меня. Ну конечно, у Ирины Аркадьевны!

Случай совсем скоро представился в виде короткой встречи в её квартире. Как обычно, Наташка с хозяйкой оживлённо общались, обсуждая разные житейские темы, я молча улыбалась в уголке. Посмотришь на меня со стороны и не узнаешь. Всегда слишком разговорчивая, болтающая без умолку обо всём, в присутствии Ирины Аркадьевны я преображалась. Расплывалась в улыбке и молчала. Парадокс…

– Ну что, как вы поживаете с Жорой? – она обратилась ко мне именно с тем вопросом, с каким я сама к ней шла. Шла-то, шла, а придя, совсем забыла.

– Хорошо поживаем, весело. – Чего-чего, а уж скучно с Жорой нам точно не было. Я усмехнулась.

– Ну, ты с ним сдружилась окончательно, – Ирина Аркадьевна утвердительно кивнула то ли самой себе, то ли мне. – Скажи, Натуль, они друг друга хорошо понимают?!

– Ну так! Засядут на лоджии и давай про космос разговоры разговаривать! – Наташка ответно улыбнулась.

Я настроилась и решилась задать волнующий меня вопрос.

– Ирина Аркадьевна, я, конечно, понимаю, но я не понимаю… а Жора, он кто?

Хотела объяснить свой вопрос, но почему-то показалось, что она знает о чём я.

– Жора? – она многозначительно улыбнулась. Развела в воздухе приподнятыми руками и пожала плечами. – Жора – это просто Жора! По-другому и не скажешь!

Да… информации – ноль. Но чувств хоть отбавляй. Её тон и жесты, и загадочный взгляд выразили примерно следующее: Жора – это нечто большое и необъяснимое, по-детски наивное и простое, необычное и вместе с тем очень любимое. На удивление, мне этого вполне хватило, и каких-то дополнительных разъяснений мой удовлетворённый мозг не потребовал…

Я успокоилась, приняла ситуацию как есть. Ведь, в конце концов, если бы пришлось сосуществовать рядом с чем-то обыденным, таким как все, мыслящим однотипно и с предсказательными реакциями, вот это бы была беда! А тут – всё, о чём мечталось. Сама же на прошлый новый год загадывала желание, чтобы рядом были люди, друзья, искренние, без фальши, умеющие ощущать твоё настроение и читать твои мысли. Загадывала-то как мечту, не могущую реализоваться по самому факту перечисленных желаний. Видать, кто-то наверху услышал, и вот – пожалте! Сейчас таких людей трое. Насыпали от души! Наверное, чтоб больше не загадывала… Так что Жора – это подарок. Пусть, конечно, в потрепанной упаковочке, но всё же. Упаковку-то, её ж недолго и сменить, а вот суть внутреннюю изменить вряд ли возможно…

Кстати, совсем скоро довелось взглянуть и на другую Жорину упаковочку. Вернувшись как-то раз с прогулки, мы застали его при полном параде. В основном мы его лицезрели до этого в обычной одежде – джинсы, свитер, куртка. Всё как у всех. Ну, может, не всё. Туфли он всегда носил добротные, попахивающие дороговизной и начищенные до блеска. Очень необычное сочетание – бомж в фирменных ботинках. А тут! Мы выставились на него в немом восхищении.

– Жора! Да ты не просто Жора, ты Жорж! Красавчик какой! На свидание собрался? – Было заметно, что Наташка своим восторгом его немного засмущала.

– Да не-е-ет! На встречу собираюсь… Пойдёт, а?

– Пойдёт! Да не просто пойдёт, а поедет! Ну красавчик, так красавчик!

Пока Наташка высказывалась, я осмотрела его наряд со всех сторон и даже местами пощупала. Всё – брюки, рубашка, лёгкое полупальто – всё очень достойно выглядело и откровенно намекало на дороговизну. Пояс был от фирмы, о которой я могла только мечтать, а туфли из крокодиловой кожи.

– Настоящий крокодил?! – я присела и потрогала.

– Ну так…Недавно по Африке бегал…

На руке уже не Жоры, а Жоржа что-то блеснуло.

– А ну дай поглядеть! Ничего себе, – я аж присвистнула. Массивный золотой перстень с инкрустированными бриллиантами и какими-то штучками из платины симпатично красовался на безымянном пальце. – Мы тут макаронами промышляем, а тут богатство такое!

Я никоим образом ни на что не намекала, просто констатировала факт. Мой практичный мозг быстро подсчитал: продав такое украшение, можно с год жить безбедно.

– Ну это всё, что у меня осталось…

– Да я шучу, шучу… О! А это что!

На руке у Жоры были часы. Я не большой знаток этих изделий, но название марки и характерная желтизна браслета говорили о многом даже мне.

– Что, настоящие? И золотые?

– Обижаешь, – пробасил Жорж.

Очень уж резкая смена внешней упаковки Жоржа меня откровенно поразила. И поразительнее всего было то, что он гораздо гармоничнее ощущал себя не в простой повседневной одежде, в которой мы привыкли его видеть, а именно в том, в чём сейчас красовался. Создавалось ощущение, что этот стиль – его, а тот, будничный, даже мало к нему подходит. Вот так превращение!

Мы крутились около него до самой двери. Веселились, восторгались, смахивали несуществующие пылинки с плеч.

– Ну всё, Жорж, все невесты твои будут!

– От! Наташки! Всё, пока, до вечера!

– Пока, пока!

Проводив Жоржа, мы устроились на кухне.

– Нет, ты что-нибудь подобное ожидала?! Даже не знаю, как его назвать!

На ум пришло – «банкир», но для банкира лицо у Жоры слишком светлое и незамысловатое; «бизнесмен» – тоже вряд ли, простодушия многовато.

– Да никак не назвать… Это и есть – Жора…

– Откуда у него всё это?! Судя по всему, это же его, не напрокат взятое?

Вопрос, конечно, был глупым. Кто же даст напрокат такие часы и перстень?

– Ира говорила, что он раньше был при приличных деньгах…

– Да?!

В моей голове защёлкал денежный калькулятор. Это я раньше при приличных, как я считала, деньгах была. Но у меня был перстень, по стоимости раз в сто меньший, чем у Жоржа, да и то он был один. А у него – «всё, что осталось»! Если часики и колечко, это всё, что осталось, то что же было! Мой мозг такие суммы представлял с трудом. Да… теперь становилось хоть немного понятным безучастное отношение Жоры к тому, что мы ему пытались объяснить про свой сетевой бизнес. На фоне того, что он имел, наши воображаемые доходы выглядели сахарными крупинками. А мы сами – муравьями.

– И куда же всё делось?! Почему раньше было, а сейчас вот так?! – я не унималась в попытках понять, в чём дело.

– Да откуда я знаю! Спросишь у неё сама…

– Ага…

Хорошее предложение. Я уже раз спрашивала, и что? «Жора – это Жора»! Слава богу, что Наташка не предложила спросить у самого Жоры. Из него и клещами никакой информации не добудешь. Вот, поставил перед фактом, и смотрите! И ломайте себе на здоровье голову.

Да, умеет Жора устроить моим мозгам тотальный коллапс. Длящееся вот уже два месяца почти ежедневное встряхивание моих мыслительных функций, эмоций и чувств не проходило для организма даром. И самое интересное, что он для этого ничего специально не делал. Так, живёт себе и живёт, а я всё время впечатляюсь. Хотя, чего впечатляться-то!

Решила для себя так: нужно поспокойнее относиться ко всему, что мне кажется необычным и непостижимым. Ведь я много чего читала о человеческих возможностях, спрятанных за семью печатями, теоретически уже понимала, что к чему. Осталось принять и осознать, что и практически всё возможно. И быть спокойнее, спокойнее. Расслабиться…

В таком миролюбивом самовнушении прошли дни. Но, как говориться, покой нам только сниться. Или по-другому: спокойная жизнь – мертвая жизнь. Видимо, умирать мне было рано, и моей натуре были представлены новые потрясения. Кстати, напрямую связанные со смертью.

Ушла из жизни Жорина мама. Новость мы узнали от самого Жоры по телефону. Позвонил, сообщил и предупредил, что несколько дней его не будет. Уехал прощаться в другой город. Мы с Наташкой искренне пособолезновали, и стали обдумывать сложившуюся ситуацию. С Жоржем мы сдружились, и было бы естественно поехать ему помочь. Останавливало три факта. Первое – мы не были знакомы с ушедшей мамой, и мало что слышали о ней. Как-то не совсем обычно ехать и прощаться с неизвестной женщиной. Второе – сам Жора вроде бы не выражал желания видеть нас в этот момент рядом с собой; ну и банальное третье – отсутствие свободных средств. Проделать дорогу в сто двадцать километров нам было не на что. Все эти препятствия нас и остановили.

Не остановили они Ирину Аркадьевну. На следующий день раздался звонок. И почти без предисловий:

– Завтра мы с Аллой едем к Жоре. Поедете с нами?

Мы переглянулись. Вообще-то, не собирались, но такой конкретный вопрос нуждался в таком же конкретном ответе. Объяснения не требовались.

– Да, конечно.

Наташка ответила за двоих. Я почувствовала некоторую неловкость. Ей-то понятно, за радость использовать любую подвернувшуюся возможность быть рядом со своей крёстной. Наверное, если бы она её и на войну пригласила, та понеслась бы. А я? Ехать на похороны, которые я до смерти ненавижу, к совершенно незнакомому человеку, в компании одной личности, перед которой я вся внутренне трясусь, и другой, вообще неизвестной. Чудный расклад!

Но и отказаться я бы не смогла. Всё-таки поддержать Жоржа надо было, да и притяжение, испытываемое к этой самой крёстной, было сильнее испуга перед ней. Ну а с незнакомыми я справлюсь.

– А кто такая эта Алла?

– Это близкая знакомая Иры, её подопечная, да ты её видела, помнишь?

Наташка объяснила, где я виделась с этой самой подопечной. Порывшись в своей памяти, я пожала плечами. Лица, в большинстве своём я запоминаю с трудом. Всё, что у меня осталось от той короткой встречи, – это размытый образ круглого лица с одновременно мягким и властным выражением.

– Не очень…

– Ну, завтра увидишь…

Наша совместная поездка начиналась как нормальная. Рано утром мы все загрузились в просторное авто представительской марки и двинулись в путь. Почти всю дорогу вели разные разговоры. Ирина Аркадьевна немного осветила нам историю Жориной семьи – семьи, нужно сказать, удивительной. Его мама и папа прошли всю войну, остались живы, после занимали весьма высокие посты, каждый в своём ведомстве, и, несмотря на такое занимание, остались до самого ухода очень сердечными, отзывчивыми и правильными людьми. В общем, это были представители той эпохи, когда понятие чести и достоинства не могли замениться ни весом кошелька, ни звучным рангом. Докапиталистической эпохи. Папа прожил долго, но ушёл чуть раньше, а мама – вот сейчас, и тоже в почтенном возрасте, где-то под девяносто…

Слушать Ирину Аркадьевну было в удовольствие. Она рассказывала историю семьи, а мы будто кино смотрели. Настолько её речь умела создать образы и передать настроение и отношение к описываемым людям, что к концу рассказа у меня сложилось ощущение, что я лично знакома с ними. Маму Жоржа она называла просто по имени – Женя, и эта простота и искренность, вкладываемые в такое обращение, вызывали у нас нелицемерное уважение к ней.

К концу поездки все немного подустали и замолчали. Каждый думал о своём. Я о том, как бы мне так профланировать и не приближаться к лицезрению усопшей. Против неё я, естественно, ничего не имела. Но во мне крепко пророс безумный страх перед всем, что олицетворяет смерть. Покойник, гроб, цветы, венки – всё это вызывало во мне всеобщую парализацию организма. Ощущения преотвратные. И всегда, когда это было возможно, я старательно избегала любую возможность столкновения с покойником. В своё время я не смогла даже подойти к собственной бабушке, и меня спасло от конфуза лишь понимание в этом вопросе моей мамы. Уж она-то знала, как мне нехорошо от всего подобного.

Пока я прикидывала схемы своего поведения, призванные уберечь меня от ненужных потрясений, мы прибыли на место. И Ирина Аркадьевна, и её подопечная Алла были, что называется, хороших русских размеров, и понятное дело, длительная поездка утомила их немного больше, чем нас с Наташкой. Покряхтывая, они выгрузились из машины, и мы все вместе направились к дому. У крыльца нас уже встречал Жора. Все по очереди его обняли, расцеловали, но почему-то не выразили принятых в такие моменты, соболезнований. Что-то было не так. Я ожидала увидеть его в сокрушённой печали, а он стоял с улыбчивым нараспашку лицом. Тихая грусть проскальзывала, но лишь тенью. Все приготовленные скорбные фразы застряли у меня в горле. Сумела выдавить лишь «привет!».

Мы разделились. Крёстная с подопечной и с Наташкой пошли в дом, с весьма не печальными лицами, я в некотором сумбуре осталась во дворе, покурить. Приглядела себе неприметную скамейку и устроилась коротать время. Погодка была сказочная. Тёплый и безветренный осенний день располагал к спокойному созерцанию. Солнышко ярко светило, где-то лениво чирикали птички. Я расслабилась. На удивление быстро нашёлся подходящий уголок. Ещё бы чашечку волшебного чёрного напитка и, вообще, был бы полный ажур.

– Кофейку?

Жора вышел из дома и предстал передо мной с большой чайной кружкой.

– Только растворимый… – словно извиняясь, он пожал плечами.

– Да ты прям угадал! Давай, пойдёт! Как в сказке: только подумала, а кофе уж тут как тут…

– Ну и хорошо…

Он улыбнулся и закурил. Выглядел как-то по-другому, не как обычно. Как-то спокойно и в то же время торжественно. Улыбчиво, но не весело. Мне сначала подумалось, что, возможно, так проявляет себя шок, вызванный случившимся. И улыбается он, чтобы его прикрыть. Но через пару секунд отмела эту мысль. Шок – удел слепых, а он-то не такой. Да и масок у него вообще нет. Вот всё, что чувствует, чем живёт, то всё и на лице. И всё же непонятно, чему радуется. Мама, всё-таки ушла…

Ещё какое-то время я нежилась на солнышке. Жорж то выходил, присоединяясь ко мне, то уходил.

– Пойдём, тебя Аркадьевна зовёт, – в очередной раз появляясь на пороге, позвал он меня. Крёстную он всегда звал по отчеству, меняя лишь интонации при обращении.

– Меня?

В лёгком недоумении я направилась за ним в дом. Почему меня?

Пройдя сквозь небольшую кухню, мы оказались в таком же небольшом зале. У стены на диване расположилась вся троица. Я вопросительно взглянула – мол, чего?

– Где ты ходишь? Мы тебя потеряли. Иди, поздоровайся с Женей. – Ирина Аркадьевна улыбнувшись кивнула на дверной проём в углу зала. В первую секунду мне показалось, что я ослышалась. Переведя по направлению её кивка взгляд и увидев вход в маленькую спальню, в проёме которой виднелся кусок стоящего на табуретах гроба, поняла, что нет, не ослышалась.

В прямом смысле этого слова я остолбенела перед ней. На прикол эта ситуация не походила. Несмотря на улыбки, голос был серьёзный. Единственное, что пришло на ум, так закричать вот здесь, сейчас, чтобы услышали и поняли, что я с этой самой Женей не знакома, и что фраза «поздоровайся с Женей!» в данный момент просто невозможна!!! Она, простите, уже в ином мире, я в этом!!! И мы не общаемся!!!

В горле стоял ком, и казалось, что я вот-вот сейчас рухну. Как бы мне хотелось в эту минуту потерять сознание, но мой организм с этой защитной реакцией был не знаком. Вихрь разорванных мыслей стремительно вращался в голове. Начиная от «даже моя мать не могла бы заставить меня подойти к покойнику!» и заканчивая «бежать, бежать куда глаза глядят, только лишь бы отсюда подальше!». Промелькнула и самая нелепая: «может, заплакать, пожалеют и отпустят».

Я бы, наверное, долго так простояла, но Ирина Аркадьевна разрешила ситуацию.

– Да не бойся ты! Пошли. Знала она вас и любила, Жора ей рассказывал…

Не знаю, может это был неизвестный мне гипноз, но её голос успокаивал и направлял. Мы дошли до лежащей в гробу успокоенной старушки. На вид она была совсем не страшная.

– Ну вот. Поздоровайся и поцелуй её.

Я автоматически схватилась за стенку гроба, боясь, что вот сейчас наклонюсь и плюхнусь рядом с этой милой почившей женщиной. Прикоснулась губами ко лбу. Особенно страшных чувств это действо у меня не вызвало. Но мозг уже просто верещал от напряжения. Для него такое моё поведение было воистину невозможным. Я, целующая покойника, – этот образ никогда и ни за что не смог бы возникнуть в моём представлении. Если бы, конечно, не присутствие Ирины Аркадьевны.

– Идём, посидим с нами…

Мы вернулись в залу, где я плюхнулась на пустой стул. Конечно, посижу. Даже если бы и хотела сейчас выйти из дома, вряд ли смогла. Ноги ватные, сердце колотится, в голове сплошной туман.

Зашел чуть ли не сияющий Жора, негромко что-то сказал. Вся сидящая на диване тройка заулыбалась ещё шире. Мама родная! Что ж происходит-то! Это невозможно ведь! Это же похороны! А они сидят, совершенно искренне радуются, улыбаются и даже приглушенно хихикают! Так ведь не бывает! Похороны – это очень скорбное мероприятие, доставляющее много печали и горести. Все об этом знают! И я об этом знаю…

У меня возникло лишь одно объяснение происходящему. Я попала в окружение сумасшедших. Да, да, ни много ни мало. То, что эти люди сумасшедшие, не вызывало никаких сомнений. Моё длительное знакомство с большинством из них никак не противоречит данному объяснению. Я просто эту их грань раньше не замечала. Вот и всё!

С облегчением я вздохнула. Наконец-то найдено веское объяснение, удовлетворившее моё истерзанное сознание, и к тому же вполне логичное. Ну сумасшедшие, и сумасшедшие. Люди, в конце концов, разные бывают. От данного умозаключения стало значительно спокойнее. Приспособиться можно ко всему…

– Смотри, смотри, глядит на нас и думает, что мы все ку-ку! – Ирина Аркадьевна повертела ладонью у виска, обращая внимание своего окружения на меня.

Я в ответ лишь кисло ухмыльнулась. А, бог с ними!

Себя б не потерять…

Ку-ку не ку-ку, а таких озарённых физиономий мне в жизни встречать ещё не доводилось. Даже на самых весёлых, праздничных и бурных мероприятиях, не говоря уже об похоронах. Глаз не отвесть… Торжественно-радостный Жорж, с едва уловимой ноткой грусти в глазах, окутанный непостижимой таинственностью и значимостью происходившего. Ирина Аркадьевна, пребывавшая в приподнятом настроении и излучавшая всем своим видом всепроникающую радость и неподдельную осознанность. Наташка, прилепившаяся к ней рядом, тоже потихонечку светилась. Она вряд ли понимала суть случившегося, но ей это непонимание не мешало чувствовать то же, что и её крестной. И даже близкая знакомая Алла имела на своём достаточно практичном лице отблеск торжественной радости.

– Жора! Посмотри, Женя просит расческу положить, её любимую…

Ирина Аркадьевна неопределённо кивнула куда-то вверх, Жора завис на пару секунд.

– Ага… сейчас… – и куда-то вышел. Через минуту зашел с тёмно-бордовым гребнем в руках.

– Пойди, поклади ей…

– Угу…

Он направился к гробу, аккуратно приладил гребень к стеночке, заботливо прикрыл покрывалом, расправил складочки. Вернулся в залу, где обменялся многозначительными улыбчивыми кивками с Аркадьевной.

Глядя на происходящее, я тоже улыбалась. А что ещё оставалось делать? Чтобы окончательно не свихнуться, я рисовала в своём воображении забавную сцену: покойная старушка вдруг встаёт из гроба в неудовлетворённом состоянии и объявляет о невозможности продолжить свой путь не причесавшись. И, получив необходимое, уже полностью упокоившись, отходит окончательно…

В комнату с улицы начали просачиваться люди. Ну наконец-то! Наконец! Вот они, благословенные траурные лица с положенной скорбью и унылостью. Вот они, свидетели тягостного события. Сразу глянешь, и поймешь, – человек пришел на похороны. Вся атрибутика, так сказать, на лицо.

Пришедшая группка женщин, оставивших давно за чертой свою молодость, смотрелась расшатано и неуверенно. Есть выражение: «не в своей тарелке». Вот к ним можно было смело отнести это самое выражение. Было ясно видно, что, несмотря на надетое чувство траура, многим было не по себе. Создавалось ощущение, что это чувство не на что было приложить. Или некуда… Из долетавшей приглушённой речи вновь прибывших стало понятно, что это сослуживицы старшей сестры Жоры. То есть люди, как и мы, совершенно не знакомые при жизни с почившей, или, по крайней мере, очень мало знакомые. Пришли подбодрить свою коллегу – так же, как и мы Жору.

Я переводила взгляд с одной группы прибывших поддержать родственников покойной на другую. Контраст был непомерный. Небо и земля более схожи, чем эти две группы. Одна, распространявшая вокруг себя глубокую и осознанную торжественность, искренняя в своих чувствах, ну, может проецирующая излишнюю весёлость, и другая, с положенной формальной скорбью и протокольным траурным видом, находящаяся в едва, но всё же заметном внутреннем замешательстве. Вроде бы эти отличающиеся друг от друга люди прибыли на одно событие, но по виду можно было предположить, что на разные.

Глупо, наверное, но мне почему-то ближе по духу была моя группа. Хоть и довела она меня до умопомрачения своим нестандартным поведением, чувствами я была с ними. Разум, если бы был не так расшатан, естественно встал бы в траурные ряды скорбящей группы, ведь эти правила был ему намного понятнее…

Последующие пару часов шли соответственные приготовления. Народу на провожание пришло не очень много; учитывая возраст новопреставленной, её соратники и сверстники давно уже покинули сей мир, и явиться сюда не могли. Остались лишь немногочисленные родственники и друзья её детей. Слаженно и организованно все разместились в прибывшем для такого случая транспорте и отбыли на городское кладбище. Мы поехали в той же машине, на которой прибыли сюда.

Процедура захоронения прошла очень спокойно, неторопливо и серьёзно. Закончив, все начали расходиться по своим машинам. Наша группка тоже загрузилась.

– Алла, ты видела, видела? – Ирина Аркадьевна, водрузившись на переднее сиденье, живо заговорила. – Ты видела, кто пришёл встретить Женю?

Я покосилась на сидевшую рядом Аллу. На её лице торжествовало многозначительное выражение.

– Ну конечно! Мне показалось, там и родители, и родственники?

– Ох, да! И ещё… – Ирина Аркадьевна перебила сама себя. Высунувшись в открытое окошко, замахала рукой.

– Жор! Жор! Подойди сюда!

Приближающемуся на зов Жоре, задала тот же вопрос.

– Ты видел, кто пришел встретить маму!?

Жора, подойдя, утвердительно кивнул.

Пока они негромко переговаривались между собой сквозь опущенное стекло автомобильной двери, меня вдавило в угол заднего сиденья. Осознав, что они обсуждают давно ушедших людей, я почувствовала еле заметную парализацию всего своего организма. Они ещё и покойников видят! В подобные вещи не хотелось ни верить, ни даже знать об этом. Это уж слишком! Для одного дня и для такой впечатлительной натуры, как я, это было уже через край. Провести сутки в компании сумасшедших, это, признаться, ещё то испытание. Не знаешь, кому и пожелать подобное… Где-то в глубине возникло опасение за состояние своей психики. Наверное, я в этот момент выглядела довольно странно, не знаю, изнутри мне не видно.

– Держись, держись… – Наташка, сидевшая рядом, с пониманием заглянула мне в глаза и сочувственно похлопала по руке.

Да, надо было продержаться. Сейчас наш путь лежал в кафе, где по традиции будут справлять поминки. И по традиции будут наливать. Мне нужно было продержаться до этого спасительного средства – стаканчика водки. Ни о чём другом уже не думалось и ни о чём другом не мечталось. В мозгу горел ярко красным пламенем сигнал «СОС», и единственным спасительным средством для меня сейчас был алкоголь. Промелькнула мысль, что если мне рядом доведётся пробыть с этими людьми ещё пару недель, то, как следствие, алкоголизм мне обеспечен; в данном случае эта мысль не напугала, лишь едва насмешила, и была откинута за ненадобностью.

Как и предполагалось, Менделеевское изобретение пришло мне на помощь. Чувства пригладились, мысли поутихомирились, эмоции поутихли. Обращал внимание тот факт, что к концу поминок улыбались уже многие. Скорбные лица разгладились под влиянием принятых доз, и наша группа перестала выделяться на общем фоне. То тут, то там слышались разговоры об ушедшей, и они носили оттенок житейской радости. Действительно, почему бы и не порадоваться. Человек прожил почти век, прожил достойно, соблюдая законы Божьи и уважая законы земные, ушел в здравом уме, ушел не потому, что болел, а потому что срок настал. И что немаловажно, упокоился в собственной постели, тихо и неприметно… Каждому бы так…

Мероприятие закончилось, немногочисленный народ переместился на улицу, подышать вечерним воздухом. Общались, переговаривались, незнакомые – знакомились.

– Вот, знакомься, это две Наташки, с которыми живёт Жора! – Ирина Аркадьевна представила нас Жориной сестре и её окружению. Фраза прозвучала столь двусмысленно, что у многих повытягивались физиономии. Лица слушателей озарились весьма разнородными эмоциями. До меня не сразу дошло, что могли понапредставлять себе эти лица, услышав подобное заявление. Сейчас многие слова сузили своё значение до волнительной и запретной темы, и слово «живёт» было в их числе.

– Аркадьевна! – протянул Жора, пожимая плечами. Его приподнявшиеся от удивления брови указывали на эту двусмысленность.

– А что?! Ведь так!?

Её озорные с хитринкой глаза смотрели по-детски наивно. Мол, а что я такого сказала? Мы все – и Наташка, и Алла, и я, и Жорж – еле сдержались, чтобы не расхохотаться. Умеет же Ирина Аркадьевна взбодрить народ! Вон, стоят, разглядывают теперь, обмозговывают, небось, что да как. Несколько мужичков с явным уважением начали поглядывать на Жору, некоторые дамы не сводили взгляда с нас. Да-а-а-а! Ну Аркадьевна, так Аркадьевна! Повеселилась от души… Приподняли свой рейтинг…

Позже попрощались и погрузились в свою машину. Сдерживаться необходимость отпала, и мы все разом дали волю своим эмоциям и заговорили:

– Ну ты, Ируля, и сказала!

– А вы видели, как народ в лице изменился!

– Тётки-то, тётки, аж загорелись все!

– Ну ничего, пусть позавидуют немножко! – смеясь подытожила Ирина Аркадьевна. Успокоившись, добавила уже серьёзно и неторопливо:

– Ну а чего вы? Это же хорошо, они теперь обсуждением, с кем живёт Жора, будут ещё неделями заняты. И горевать будет некогда… Все эти слезы, сопли, никак нельзя допускать, когда человека провожают… Никак… Так что всё очень хорошо сложилось…

Обратное путешествие, по большей части, было молчаливым. У каждой из нас, наверное, была масса впечатлений, над которыми стоило задуматься. Я размышляла на тему смерти, вернее над своей реакцией. За последние полгода уже дважды довелось столкнуться с этой темой. Частота этих встреч меня немного беспокоила. Мне, бегающей по жизни даже от упоминания о смерти, самой жизнью организовывались эти встречи. Интересно, к чему бы это?

Не знаю… Одно вырисовывалось более-менее отчётливо, особенно после сегодняшнего пережитого дня: моё отношение к этой теме подверглось не осознанному мною воздействию, и в результате этого поменялось. Насколько поменялось и какую форму приняло, – неизвестно. Для такого серьёзного и скрупулезного анализа нужны были ясно думающие мозги, чего в данный момент у меня не было. А когда они придут в нужную норму и что теперь, вообще, означает термин «норма», тоже неизвестно. Как обычно, вопросов больше, чем ответов…

Поздно ночью, уставших и разморенных, меня и Наташку доставили к подъезду нашего дома. Дико хотелось спать, и не столько от физической усталости, сколько он давящего ощущения в голове. Не привыкла моя головушка к подобным потрясениям; от окунания в глубокие воды философского постижения жизни она просто раскалывалась. Оно и понятно, – пресс на животе, ежели его качать впервые, тоже дико болит. Голова – тоже орган, и если её включать раз в тридцать лет, то, естественно, боли не избежать. А сон в этом случае – лучшее лекарство…

Проснулась я далеко за полдень. Физические параметры тела были в норме, ментальные всё ещё плавали. Вчерашние события ещё более взрастили во мне непонимание этих двух людей – Жоры и Ирины Аркадьевны. Но, на удивление, это возросшее непонимание меня никак не раздражало и к тому же не мешало жить дальше. Внутреннее чутье тихонько подсказывало избитую фразу: «На всё нужно время». Оно всё расставит, расширит и объяснит…

Долго не обсуждая, решили прогуляться по городу. Настроение звало на набережную. Обширная водная гладь всегда служила лучшим успокоителем. Если дать возможность этой водной стихии, то она легко может подарить душе своего созерцателя ощущение унисона с собой. На поверхности то волны, то рябь, – постоянное движение, а в глубине, несмотря на это, тишина да покой. Наслаждайся – не хочу!

Догуляв до сумерек, мы покинули массовое место прогулок горожан и направились тихим переулком к остановке транспорта. Как всегда, увлечённо болтали. Внезапно чей-то молодой голос окликнул:

– Наталья!

Повернулись обе. Я внимательно всмотрелась в лицо приближающегося парня.

«Обознался!» – решила про себя и собралась продолжить путь дальше. Потом спохватилась, ведь не одна я тут Наталья.

«Да нет, не обознался!»

Наташка сдержанно улыбалась. Судя по её выражению лица, паренька она узнала. Они поприветствовали друг друга, обмениваясь принятыми в таком случае фразами: «Сколько лет, сколько зим!», «Как ты тут оказался?», «Сто лет не виделись!», «Как, вообще, дела?» и так далее.

Пока шло эмоциональное общение двух старых знакомых, я расположилась на стоящей недалеко лавочке. От трехчасового гуляния немного ныли ноги, а до дому ещё ой как далеко. Сейчас бы сесть в машинку и до подъезда! Было бы здорово.

Отвлекли меня от мечтаний подошедшие Наташка с парнем. Она представила нас друг другу, мы тепло поздоровались. Немного поговорили о том о сём. Парнишка заботливо поинтересовался, куда мы направлялись до встречи с ним. Узнав, что домой, настоял на том, чтобы подвезти. Оказывается, в стоявшем у тротуара ряду машин, был и его автомобиль.

Он нравился мне всё больше. А его предложение было не просто кстати, а очень даже кстати. Наташка согласилась без особого энтузиазма, я же почти ликовала. В очередной раз доказывалось моё любимое утверждение: «Мечтать не вредно, вредно не мечтать!».

Прогулка удалась. Особенно её окончание. Мы были аккуратно доставлены к своему подъезду, и, выходя, я уже собиралась пригласить так случайно и так удачно встреченного парня на чай. Не успела открыть рот, как Наташка с ним вежливо попрощалась.

– А что это мы паренька даже в дом не пригласили, на чай, кофе? – мне оставалось лишь помахать в след отъезжающему авто.

– Пошли уже! Непристойно молодого человека в первый же вечер в дом приглашать!

Непонятно, то ли пошутила, то ли нет. Что тут непристойного-то?! Попили бы чайку, поболтали бы. Ох уж эти аристократические гены! Никакой простоты!

Из дальнейших разговоров выяснилось, что этот молодой человек в ранней молодости, граничащей с детством, ухаживал за ней, и какое-то время они, подростками, дружили. Потом как-то там дорожки их разошлись, и последние лет шесть они вообще не виделись. И вот сегодня такая неожиданная встреча! И парнишка даже умудрился её узнать, да ещё и издали. Ведь одно дело – подросток, другое – уже сформировавшаяся взрослая девушка. Не иначе как сердце подсказало.

Эта встреча имела своё продолжение. Несколько раз он подкатывал на своём великовозрастном, но приличном авто, забирал нас и устраивал разъездные экскурсии. За это время мы успели прозвать его кодовым именем «жених», тем более что его намерения были явственно написаны у него на лице. Ирина Аркадьевна в одной из коротких встреч одобрительно отозвалась о Наташкином новом старом знакомце, коротко прокомментировав её рассказ: «хороший парень». В общем, события неторопливо текли и намекали на возможность изменения жизненных планов.

Вернулся из дому Жора, закончив решать свои семейные дела, связанные с уходом мамы. Вечером мы собрались своей закоренелой тройкой на кухне, сооружая незатейливый ужин.

– Носом чую, что-то происходит… Что-то новое появилось… или случилось. – Жора прищурился и состроил весёлую рожицу. – Но не плохое…

– Жених у нас появился! – радостно объявила я. – Да не у меня! Моих ты знаешь…

– Да не приведи… – он осёкся, постучал себя по губам. – Молчу, молчу! Значит, жених, да?

Жорж подмигнул Наташке, завис, как обычно на секундочку, и улыбаясь выдал:

– Хороший парень!

Мы с Наташкой переглянулись. Они что, с Аркадьевной, сговорились, что ли. Оба два, в одну строчку: «хороший парень!». Меня уже не удивлял тот факт, что ни тот, ни другая парня в глаза не видели, удивляла эта единодушная характеристика. И ведь не поспоришь, очень верная.

– И что?

– Да ничего! Вон, говорю ей, давай жениха в гости позовём, на чай, а она ни в какую!

– Почему? – Жора заглянул Наташке в глаза.

– Жор! Ну куда я его позову! В этот сарай пустой? И что? Здрасте, познакомься, это Жора, и мы живём вместе!

– А стесняться не надо… не надо стесняться. Скажешь: это – моя фрейлина, а это – мой мажордом! – Жора вытянул физиономию и свёл глаза на переносице. – А дворец пока перестраивается… перестраивается дворец!

Начатая серьёзная тема как обычно закончилась полным весельем. Чтобы предположить во мне фрейлину, а в Жорже мажордома, нужно было иметь полностью нестабильную психику и бьющую через край фантазию. Иногда мне казалось, что у нас всё это есть в наличии, и даже с избытком.

Всё же, через время, жених был приглашен на чай, и мы, объедаясь принесённым им тортом, очень даже неплохо провели время. Он оказался единственным из наших общих знакомым, с кем Жора свободно контактировал. Ну, или почти свободно. Естественно, мы не вели разговоры ни на какие запредельные темы, молчаливо решив не пугать и не смущать ими парня. Поумерили слегка свои темпераменты, учли его воспитанную натуру и образовали собой своеобразную и приятную четвёрку. Он стал свободно вхож в наши съёмные пенаты.

Не раз и не два мы с Наташкой, вернувшись вечером домой, заставали очаровательную картину: двое мужчин на кухне, и на пару хлопочут над приготовлением ужина. Мы зависали в дверном проёме и наслаждались увиденным. Кому сказать, не поверят! Есть отдельные личности, не умеющие делить работу на мужскую и женскую и выглядящие за счёт этого гораздо гармоничнее остальных… В общем, глаз радовало. А потом и вкусовые рецепторы. Получалось у них, надо сказать, очень даже прилично. Не хотелось бы, конечно, сравнивать, но у меня выходило хуже…

Наши совместные частые чаепития, поездки и ужины привели дело к логическому концу. Жених сделал Наташке предложение. Она поделилась этой новостью, прибыв с очередного свидания. Правда поделилась весьма своеобразно: радости не чувствовалось совсем, одни сплошные тяжёлые думы. Я недоумевала: какого, простите, ещё рожна-то надо?! Симпатичный, с отменным здоровьем парень, непьющий, некурящий, ничего другого не употребляющий, с достойным образованием и блестящими карьерными перспективами, умный; небольшое, но чувство юмора присутствует в необходимом для жизни размере; трепетно и нежно относящийся к собственной матери, что само по себе сейчас уникально; честный, отзывчивый, дружелюбный. Есть машина, что очень удобно и квартира, где жить. Все вопросы теперешнего тягостного существования могут решиться одним махом. Да и самый главный плюс – видно, что любит, любит искренне и непритворно, смотрит всегда чуть ли не с обожанием, ловит каждое слово, отслеживает каждое желание. Не знаю… Если этот не такой, то какой же тогда такой!

Оглашать свои думы я не стала. По всему видно, что Наташка и так думает о том же. Решить одним махом и наконец-то обрести порядочный статус, за который так радеет её семья, и избавиться от неблагозвучного – безработная и бездомная. Жизнь развернуть на сколько-нибудь градусов. Да… я понимала, что единственный человек, на чьё мнение она будет опираться при принятии такого решения, – это мнение крёстной.

– А что Ирина Аркадьевна?

– Что, что?! Да ничего! Всё то же: парень очень положительный и хороший, другого такого не будет…

– А-а-а…

Докучать боле вопросами было небезопасно. Внутри у Наташки всё было накалено до предела. Да… выбор, это всегда дело непростое. И сделать его человеку нужно самому…

Наташка закрылась у себя, думу думать, я занялась своими делами. Вернувшийся Жорж, зайдя, приветственно пофыркал, свёл строго брови, спросил:

– Спите?

– Вообще-то, ужин готовлю. – Я уставилась на него с недочищенным картофелем в руках.

– А что тихо так?

– Да так…

Объяснить происходившее ему должна Наташка, а не я. Если, конечно, захочет.

– Угу… угу…

Жорж ушёл к себе. Действительно, в атмосфере квартиры ощущалась многозначительная тишина. Каждый из нас, пребывая в её разных местах, серьёзно обдумывал что-то своё. Редкостное состояние для наших апартаментов.

Через час ужин был приготовлен.

– Кушать подано! Садитесь есть, пожалуйста!

Я перефразировала и перекопировала фразу из известной комедии, в надежде немного развеселить своих домочадцев. Не очень помогло. Наташка зашла в кухню, прихватив свою серьёзную задумчивость; Жорж, хоть и состроил забавное выражение на лице, внутри был сосредоточен.

Это был почти единственный раз, когда мы ужинали молча.

– Да… ничего не скажет! Что ей говорить! И не надо ни о ком другом думать… Паренёк хороший, вот об этом и надо думать… – Жорж разрушил затянувшееся молчание очень эмоциональной, но непонятной для меня тирадой.

Наташка посмотрела на него в упор, в глазах блеснули слёзы.

– Не подслушивай!

– Да это ж невозможно! К чему, Натали, грузиться всем этим! Что сказать, что сказать?! – Жора не смог усидеть от избытка чувств, вскочил, задвигался по кухне.

– Хватит читать мои мысли!

– Угу… Брать надо, и выходить…

Кусок картошки встал у меня поперёк горла. Наверное, пора бы привыкнуть к Жориным закидонам, но всё никак не получалось. Пребывая в очередном столбняке, я молча сидела и наблюдала за происходившим диалогом. Даже по большей части монологом. Жора комментировал неозвученные мысли Наташки, отвечал на непроизнесённые вопросы, энергично что-то объяснял, ласковым голосом успокаивал. Глядя на Наташку, можно было предположить, что у неё в горле тоже ком, только не продуктовый, а какой-то другой. Лишь едва заметно мелькающие эмоции на лице свидетельствовали о её вовлеченности в этот то ли диалог, то ли монолог…

Слушая и переваривая Жорин текст, я машинально отметила для себя два пунктика: Наташке не пришлось ничего рассказывать, он и так откуда-то всё узнал; и надо-таки мне ввести контроль над собственными мыслями, чтоб при случае, не оконфузиться. На миг где-то внутри промелькнул знакомый испуг, как при общении с Ириной Аркадьевной, но, слава богу, не задержался, и покинул, не оставляя следа. К концу ужина настроение выправилось, все подуспокоились и продолжали общаться уже в своём привычном, шутливо-смешном духе.

Следующие пару недель прошли спокойно. Жених ждал, Наташка думала. Отсутствие материального обеспечения, как ни странно, делало нас в определённом смысле более свободными. Было много времени для чтения, для прогулок и для размышления, что же всё-таки делать дальше. Размышления, конечно, мало помогали; будущее было занавешено сплошным, непроглядным туманом.

В один из дней Жора сделал интригующее заявление:

– Я сейчас уйду, а вечером к вам кто-то придёт, и вся ваша жизнь изменится. Вообще, всё изменится… окончательно и бесповоротно!

Он собирался по своим делам и высказал эту бравурную тираду уже обуваясь, перед дверью.

– Ох! Иди уже! Жизнерадостное явление!

– Правда, правда! Вот увидите и посмотрите!!!

– Да ладно… давай, пока!

Он сделал ручкой и закрыл за собой дверь.

– Не, ты слышала?! Единственное, что нам нужно, чтобы изменить жизнь, это чемоданчик с деньгами! И тогда всё чудненько изменится! У тебя есть кто на примете, кто может прийти и принести такой чемоданчик?!

– Теоретически, конечно, есть. Но мне вряд ли захочется именно таких изменений…

– Значит, нет! – подытожила я, и мы свернули эту ни к чему не обязывающую тему.

Но к вечеру гостей мы неожиданно дождались. Вернее, гостью.

– Алёнка! Откуда ты взялась?!

Наташка радостно обнимала стоящую на пороге девушку. Это была её подружка, с которой некоторое время назад она познакомила и меня. Появление Алёнки вызвало у нас обоих нескрываемое удивление. Кого-кого, а её, да ещё и здесь и сейчас никак не предполагалось увидеть.

– Мне Манечка ваш адрес дала, вот и приехала!

«Манечкой» они называли Ирину Аркадьевну. «Они» – это небольшой круг молодёжи, в который входила и Наташка, волею судеб собравшийся вокруг этой непостижимой женщины. Несмотря на то, что в возрастном отношении представители этого круга годились ей в дети, воспринималась она ими как лучшая подруга, весёлый и искренний товарищ и ещё как некто, не поддающееся описанию, – «Манечка!». В звучании этого прозвища слышались нотки потаённой нежности, любви и искреннего восхищения. Одинаково слышались от многих из этого окружения. Хотя все были разными по натуре людьми, совершенно отличными друг от друга.

Наша гостья, Алёнка, вообще, разительно отличалась ото всех знакомых мне людей. Какое-то очень лёгкое, воздушное создание. С очень тонкой душевной организацией, и хрупкой нервной системой, она напоминала собой изящной работы хрустальный бокал. Боязно в руки брать, особенно, если ничего, кроме алюминиевой кружки до этого не держал. Недаром, словно отражая её суть, Ирина Аркадьевна частенько называла её стрекозой. И правда, стрекоза, – огромные сказочные глаза, едва различимая ткань порхающих крыльев и тонюсенькие конечности. Объект, созданный лишь для порхания и любования. И полностью лишённый материалистических интересов… Смотришь на него и тоже летать хочется.

Мы устроились пить чай на кухне. И как-то незаметно проговорили часов пять подряд. Даже не проговорили, а проговорила. Проговорила Алёнка, в принципе немногословный человек, а мы, балаболки великие, в основном слушали.

Началом услышанной нами истории послужили давнишние печальные события в её жизни. Стрекозу обидеть легко, ведь она не сильна. Почти любое воздействие материального мира на это сверхчувствительное существо может оказаться губительным. И, спасая своё душевное равновесие от произошедшего такого воздействия, Алёнка отправилась в Москву. Более несоразмерных вещей трудно себе представить: гудящий, пульсирующий, вечно куда-то бегущий огромный город, с его суматохой, с нещадящим практицизмом, со звенящим ритмом жизни не для слабонервных, и Алёнка. Даже со своей бурной фантазией мне было нелегко представить себе рядом эти два явления. Судя по её рассказу, ей тоже. От первоначального испуга при встрече с этим городом ей сделалось нехорошо. Но потом, взяв себя в руки, она вспомнила, что Манечка велела сразу по приезду посетить находящийся в столице известный монастырь, где лежит Матрона.

Я впервые услышала и о монастыре, и о Матроне. Вообще, моё православное воспитание до этого сводилось к ношению время от времени в качестве ювелирного украшения золотого крестика, поеданию раз в год цветных яиц и к наблюдаемой за действующей в народе странной традиции ходить обедать и выпивать на кладбище по определённым датам. История жизни создателя этой мощной религии почерпнута была мною из романа Булгакова «Мастер и Маргарита». И всё. И ничего больше. Поэтому для меня многие фразы, произносимые Алёнкой, в том числе и эта: «где лежит Матрона», были, мягко сказать, малопонятны. У меня не было даже мало-мальского представления на этот счёт.

Это, конечно, не помешало слушать с нескрываемым интересом её рассказ. В конце концов, именно для этого и существует общение, – чтобы узнать то, чего раньше не знал. А чтобы понять, насколько это узнанное необходимо, стоит прислушаться к себе. Есть, конечно, один немаловажный момент, – сколько истины в том, что ты слышишь впервые. Но с этим моментом я хоть и не дружила, но была знакома ещё с раннего детства. Распознать ложь для меня всегда было пустяковым делом. Только вот доказать себе, что умеешь её распознавать, почти не получалось. Сейчас доказывать перестала, просто поверила. Поэтому, слушая мелодично-переливчатый голос нашей нежданной гостьи и периодически прислушиваясь к себе, сомнений по поводу искренности её повествования у меня не возникало.

А рассказ её, надо признаться, местами звучал фантастически. Ну, на мой, обывательский взгляд. Моя логика посмеивалась над слышимым: ага, как же, ага! Пришёл вроде бы нормальный человек в некое место в большом городе и не нашёл ничего лучшего, как попросить поддержки у останков другого, давно ушедшего и, естественно, незнакомого человека. Невероятная фантазия и непрактичность! Сюжет чем-то напоминал сказочный: действующее лицо совершает необъяснимые здравым смыслом действия, нереальные по своей сути, и всё же получает нужный результат. Сказка?! Она!

Свои циничные размышления я держала при себе. Вряд ли они были сейчас уместны. Как и для всего остального, для поддержания цинизма нужны были похожие сочетания. А таковых не имелось. Лица двух подружек, одной говорившей, другой слушавшей, едва заметно светились вдохновением и проникновением от повествования. И как бациллой, заражали и меня.

В конце этой полусказочной встречи, уже собираясь прощаться, Алёнка всплеснула руками:

– Ой! Чуть не забыла! Я же книжечку про Матрону купила, специально для тебя! Вот, возьми… – и она достала из своей сумки небольшого формата издание в мягкой обложке.

Книжечки я, несомненно, уважаю. И читать люблю, да и вообще. Информация, изложенная на бумаге разнородными буковками, доходит до моего мозга и глубже, и спокойнее. Книга даёт необходимое время для осознания и размышления, и усваивается изложенное полегче. А от услышанного иногда ум за разум заходит, и неизвестно, что с этим делать.

После ухода нашей гостьи я намеревалась прочесть подарок. Что бы моя логика ни говорила, внутри, от Алёнкиного рассказа, образовался сумбур, хотя и с приличными чувствами, но всё равно требовавший разъяснения. Можно было, конечно, все её невероятные похождения объяснить просто рядом случайных и счастливых совпадений, но слишком уж длинен был бы этот ряд и совершенно не логичен.

Освободившись от своих дел, я направилась за подаренной книжкой. На положенном месте её не было. Заглянула к Наташке, так и есть! Книжка была занятой. Предприняла слабую попытку:

– Дай я почитаю, тебе-то зачем?

– Сегодня моя очередь. У тебя своих куча, вот и читай…

Она уже погрузилась в текст, и по её тону я поняла, что спорить бессмысленно. Ну и ладно! Разъяснение отложим…

Вернувшийся на другое утро Жорж первым делом поинтересовался:

– Ну и что? Кто приходил? Что делали?

Его нескрываемый энтузиазм меня не впечатлил. Ну, приходил, вернее, приходила. Алёнка приходила. Но представить себе Алёнку в роли изменителя нашей жизни, это, пардон, фантазии сумасшедшего.

Я пожала плечами:

– Да подружка приходила, чай пили, болтали… – Передавать содержание нашей беседы не хотелось; ведь она, эта беседа, мало что могла изменить.

– Подру-у-ужка! – протяжно-задумчиво произнёс Жора. – Ага, ага, ну и хорошо…

В таком же задумчивом состоянии он скрылся в ванной, без излишних комментариев. Я про себя отметила, что да, и у Жоржа бывают определённые промахи. Предсказал, что кто-то придёт, и что всё изменится, а оно вон как! Ну прийти-то пришла, а что до изменений, так тут не срослось. Бывает…

Наташка проснулась неприлично поздно. Глубоко за полдень. Вышла, протянула мне зеленоватую книжицу.

– Держи. Всю ночь читала, пока до конца не дочитала. Прочтёшь, потом поговорим. Мысль у меня одна возникла…

– Угу… мысль, это хорошо.

К вечеру, устроившись с этой книжкой в руках, я приступила к предполагаемому разъяснению. Незаметно для себя, повторила Наташкин пример: читала до утра и до конца. Разъяснение получено не было. Жизнеописание женщины по имени Матрона было похоже на сказку, подавляющей частью – на страшную сказку. Погружаясь в него, логику пришлось за ненадобностью отбросить. Читать умом повествования о святых – дело как минимум неестественное…

Мне впервые довелось прикоснуться к этому жанру – жизнеописанию дел и чудес тех, кто мало походил на основную человеческую массу. Это самое отличие породило в моём сердце множество различных чувств и переживаний, опять же, совершенно доселе мне известных. Мир, знакомый мне с детства, неприметно расширился, усложнился и снова задал целый ворох вопросов, получить ответы на которые не было никакой возможности. По крайней мере, теперь…

Не совсем ясно, но я смутно догадывалась, какие примерно мысли могли возникнуть у Наташки по прочтении этой книжки. Ощущение меня не подвело. Вечером, прогуливаясь, мы сошлись на совершенно непрактичной идее – съездить в Москву, в этот самый монастырь, к Матроне. Вроде и люди мы не так уж и православные, вроде и непонятно зачем, собственно; к тому же, как и обычно, денег нет, но почему-то захотелось. Я, мало осознавая принятое решение, сама себе буйно нафантазировала: вдруг в этой поездке что-нибудь произойдёт, кто-нибудь повстречается, жизнь-таки изменится. Фантазии ведь не занимать…

Всё как-то быстро и аккуратно сложилось: и деньги нашлись, и знакомые в Москве, готовые приютить нас на пару-тройку деньков. Конечно, не без помощи крёстной. Вернее, только благодаря её помощи.

Собрались быстро. Купили билеты, достали одежду потеплее. На дворе стояла поздняя осень, но наш климат позволял и в это время щеголять в легких плащах и открытых туфлях. А в столице, как извещал «Гидрометцентр», уже лежал снег и вовсю потрескивали морозы. Делать нечего, одели, что есть из самого тёплого.

С одеждой всё равно не угадали. Едва вышли на московский перрон, аж дыхание свело. Мороз стоял градусов под двадцать, и для наших теплолюбивых тел казался арктическим и неприемлемым для жизни. В голове крутилась лишь одна мысль: «И чего нас понесло в такую погоду! Замёрзнем же, как пить дать, замёрзнем!» Ноги в осенних сапогах моментально свернуло в корявую загогулину, руки одеревенели, а демисезонное пальто вызывало ощущение прислонённой к телу фанеры. За всеми этими холодными ощущениями цель визита уже не вызывала такого же энтузиазма, как вначале.

Пока добрались до своего пристанища, задубели окончательно, и внутри у себя я ощущала нарастающие приливы паники. Холод подействовал удручающе, шумящий непрерывно город оглушал и придавливал своей мощью, толпы людей, снующих кто куда вызывали одно желание – бежать домой. Хоть пешком, но бежать. Еле-еле смогла подавить в себе внутреннюю истерику. Помогло понимание, что я здесь ненадолго, обратные билеты уже куплены, нужно чуточку потерпеть и, вообще, нельзя так откровенно малодушничать перед другими.

На следующий день настроились и отправились искать нужный монастырь. Часа два провели в различных видах общественного транспорта, но, наконец, добрались. При входе в массивные монастырские ворота у меня в окоченевшей головушке вертелась лишь одна мысль – как бы согреться. Увидев стоящую на улице длиннющую очередь еле-еле двигающихся людей, у меня всё замерло.

– Ира сказала, нужно подойти сначала к иконе, а потом к мощам, – тихо прошептала Наташка и устремилась к хвосту этой бесконечной человеческой змеи.

«Всё! Мне точно хана!»

Я покорно потащилась вслед за ней, ни о чём уже не помышляя…

Провести более четырех часов на двадцатиградусном морозе в демисезонной одежде – ещё то удовольствие. До сих пор не понимаю, как мы не околели. Но удивление вызывал тот факт, что как только мы пристроились к веренице людей, пришедших со своими надеждами и горестями к Матроне, как к последней инстанции, внутренний озноб прошёл, сменился едва ощутимым теплом, которое, к слову сказать, и не дало нам окончательно превратиться в большие сосульки. Холод никуда не делся, просто перестал так болезненно восприниматься телом и прекратил оказывать своё цепенеющее действие на мозг. Без преувеличения можно было сказать, что провели мы эти часы со своеобразным комфортом…

Спустя пару дней мы уже сидели в вагоне поезда, резво мчащегося домой, в тепло и относительную тишину. Глядя на проносящиеся зимние виды нашей бескрайней родины, я тихонько радовалась. Слава Тебе, Господи, отполомничались! Ходок по святым местам из меня ещё тот! Поехала, намёрзлась и уехала. Очень интересное времяпрепровождение.

Подтрунивая над собой на разные лады, я тем не менее была довольна. Я много успела в своей жизни напутешествоваться, но редко когда с такой нескрываемой радостью возвращалась в родные края. Даже несмотря на то, что дома ожидал ворох нерешённых проблем и куча долгов. Данная поездка в столицу не на шутку меня взбодрила; холод, шум, гам и бешенный ритм этого мегаполиса всколыхнули все мои нервные клеточки, от пяток до макушки, перетрясли все мои застоявшиеся эмоции и основательно проветрили. Почему-то поселилась уверенность, что обязательно что-нибудь случится, и надоевшие уже до оскомины одни и те же проблемы начнут решаться. Казалось, давно покинувшее меня воодушевление, передумало и возвратилось.

Почти сутки я нежилась в малокомфортных условиях русского плацкарта. Главное, было тепло. Остальное мелочи. Занятая своими мыслями и ощущениями, я мало обращала внимания на Наташку. Было, конечно, заметно, что её это путешествие погрузило в некую задумчивость и глубокие размышления, но о чём она думает, было непонятно. А углубляться и не хотелось.

Утром поезд прибывал в конечный пункт назначения. Собрав и приготовив свой компактный багаж, мы сидели, уставившись в окно. Ещё минут двадцать, и мы вдохнём тёплый осенний воздух, а ощущения от морозной столицы полностью останутся позади и перейдут в стадию ненавязчивых воспоминаний.

– Ты знаешь, а мне Москва понравилась… Такой ритм, движение… что-то колоссальное… – нарушив постукивающую тишину, произнесла задумчиво Наташка. Мягко сказать, удивила.

– А-а-а… ну-у-у…

– Это мой город…

– Кхе… ну-у-у…

– Ты хотела бы жить в Москве?

– Я?! Ну-у-у… не знаю…

«Вообще-то, вряд ли», – про себя я была более конкретна.

– Я бы хотела…. И я, наверное, туда и поеду. Поговорю с Ирой, если благословит, то поеду! Поедешь со мной?

Все слова куда-то делись. Я смотрела на неё во все глаза, не веря всем своим ушам. Какая Москва! Куда ехать! Об чём это она?! Шутит, что-ли?!

Но на шутку это похоже не было. С Наташкиного лица исчезла задумчивость и размышляющее выражение сменилось решительным и бесповоротным. По всему видать, она пришла к окончательному выводу.

– Что думаешь? Ведь на самом деле, что нам тут делать?

– А чё нам там, в этой Москве, делать?! – одно воспоминание о морозе приводило меня в судорогу.

– Ну, ты думай. А я для себя уже всё решила…

На желанную родную землю я сходила в наипаршивейшем настроении. Только что, буквально несколько минут назад, было всё вроде бы так хорошо. Вернулись домой после далёкого путешествия на почти радостной волне. И на тебе! А не поехать ли нам обратно, на север, ещё поморозиться! И откуда эта идея вообще могла у неё в голове взяться! Ох, недаром всю дорогу раздумывала… вот и надумала!

Ещё пару дней я провела в раздраженном состоянии. Любая попытка поместить себя мысленно в условия проживания, с которыми пришлось давеча столкнуться, вызывала волну неприятия. Никак у меня не состыковывались в единое целое две картинки: я и столица. К тому же раздражение усиливалось при наблюдении за Наташкиным неприкрыто-радостным возбуждением от принятого решения. Совсем было непонятно, что в ней вызвал этот большой город! И главное, когда?! Мы только и делали, что почти три дня мёрзли и находились в каких-то толчеях. И ей это всё успело понравиться!

Время шло, раздражаться я уже устала. Тему отъезда мы не поднимали, Наташка ждала личной встречи со своей крёстной. Про наше путешествие она ей уже рассказывала по телефону, а про рожденные мысли нет. Я в глубине души, где-то в самом неприметном её уголке, лелеяла слабую надежду, что Ирина Аркадьевна не одобрит Наташкино намерение, и всё само собой обойдется. В моём немного утихомиренном мозгу очень аккуратно и ненавязчиво начали промелькивать предательские мыслишки. А ведь правда, делать мне тут нечего. Впереди очередная беспросветная зима без денег, без деятельности, без интереса. Нужно идти устраиваться куда-то работать. А куда? Зарплаты везде мизерные, перспективы ещё меньшие… Самый лучший вариант – попытать счастья в другом месте, раз уж в этом никак. В Москву? Но там холодно. Зато возможностей гораздо больше. Но всё равно холодно! Но холод же когда-нибудь кончится?!

Моментами я чувствовала себя отстранённой от собственного ума. Будто со стороны наблюдала за внутренними словесными баталиями. Одна идея, в поддержку своей значимости, выдвигала веские аргументы, другая оппонировала ей тоже внушительными соображениями. Вопреки сопротивлению, неожиданно победило так раздражающее меня решение: надо ехать в Москву. Окончательно сдаться этому решению помогла дружба. Куда ж одной-то ехать?! Надо на пару! Как ни крути, и веселее, и легче…

Аудиенция у Ирины Аркадьевны случилась почти спустя неделю после нашего возвращения из столицы. Мы принеслись к ней, как обычно, на всех парусах и застали её в процессе уборки квартиры.

– Проходите, проходите! – она, обняла приветствуя. – Прибыли, паломники! Раздевайтесь, будете рассказывать!

– Ир, а ты что делаешь?

– Да девочка-помощница не смогла прийти, а грязи накопилось, сил нет!

– И ты что, сама убираешь?! – наше удивление было очень даже объяснимым. Представить, сколько трудозатрат уйдёт у женщины её комплекции на помывку полов, было нереальным.

– Ну а как?! Сама!

– Давай сюда! Вот придумала! Сама! Давай мы…

Через минуту у нас уже был распределён фронт работ, и розданы необходимые чистильные средства. Управились мы довольно быстро. Я вообще не поняла к чему была произнесена фраза «грязи накопилось». То ли Ирина Аркадьевна никогда не сталкивалась с местами проживания, где действительно «грязи накопилось», то ли говорила о чём-то другом, находящимся вне своей квартиры. Хотя, учитывая её характер чистюли, может, вон те, три пылинки и есть – «грязи накопилось!».

– Ир! А мы решили в Москву уехать! – звонко сообщила Наташка в процессе завершения нашей уборки.

В кухонном дверном проёме возникла чуть ли не светящаяся Аркадьевна. Лицо улыбалось, глаза искрили, и не скажешь, что устала.

– Слава Тебе, Господи! Слава Тебе! – она размашисто несколько раз перекрестилась. – Я уж столько молилась! Думала, вы никогда не соберетесь!

По комнате поплыл её переливчатый грудной смех.

– Я уже целый год прошу, ну вразуми их, Господи! Слава Богу!

Невозможно было не заразиться её необъяснимо-радостным настроением. Наташка вторила ей своим звенящим хохотом, я, правда, лишь по-дурацки улыбалась. В моей голове всё в очередной раз зависло. Лавиной хлынули отрывочные восклицания, немые вопросы и бестолковые фразы. Как это – молилась?! При чём здесь вот это вот – прошу, вразуми их?! О чём вообще идёт речь?! Мы пришли вроде бы с неожиданным, даже для нас самих, решением, а она – Слава Богу! Будто всё заранее известно! Или нет?!

Пока одна часть моего мозга бушевала под воздействием хлынувших слов, другая, более молчаливая и спокойная, резюмировала происходившее. Сложилось чёткое понимание, что к принятию нашего, как казалось, индивидуального решения, Аркадьевна приложила не только руку. Наверное, всю себя. В какой форме, было неясно. Ясно лишь одно – наше решение не совсем наше. Хотя доказательств никаких нет.

Мне всегда не очень нравилось быть объектом чужого влияния. И, обнаруживая с чьей-нибудь стороны признаки манипулирования над моей волей, мыслями или действиями, реагировала двумя способами: либо просто разворачивалась и исчезала; либо, безумно злясь, хоть на время, но подчинялась. В любом случае испытывала крайне неприятные эмоциональные переживания, вплоть до бешенного раздражения.

Сейчас, глядя на эту от всей души хохочущую парочку, я удивлялась. Даже уже не тому факту, что меня подвели непонятным мне образом к изначально не нравящейся мне идее, а собственной, новой, не свойственной ранее мне реакции. Несмотря на чёткое внутреннее понимание, что мой выбор стал результатом тончайших и невидимых воздействий со стороны этой улыбающейся женщины, позывов к раздражению даже и не наблюдалось. Более того! Я совершенно спокойно приняла этот факт и удовлетворилась тем, что поняла. Врать не буду, благодарна за такую помощь я не была. Но и отторжения не испытывала.

Да… уборочка вышла весёленькой. Никогда не думала, что можно столько пережить и перечувствовать за одно мытьё полов. Вроде бы не сочетаемые вещи, а вон как сочетаются! Уж и не угадаешь, что будет происходить с твоим организмом, когда к нему приближается нечто, носящее имя Ирины Аркадьевны…

Разговор об отъезде продолжился уже за столом, когда порядок в квартире был наведён полностью. Мы пили чай с бутербродами и сладостями.

– Понимаешь, я много думала, ну куда тебе идти? Здесь делать нечего, вот правда, нечего. Эта мысль об отъезде давно у меня уже крутилась… А потом вдруг бац! И всё у меня сложилось! Надо тебе ехать в Москву! – Аркадьевна неспешно повествовала Наташке. Та внимательно слушала, впрочем, как и я. – Тут болото, просто болото. Ничего толкового здесь не будет…

– Я представляю, что мне дома скажут… Переезд на квартиру вызвал целую бурю, а сейчас – в Москву!

Наташка грустно улыбнулась. Ситуация с её домашними даже мне виделась как крайне тяжелая.

– Да… мамане твоей нужно представить что-то веское… нужно думать… А что с женихом-то решила? – Аркадьевна оживилась, сменив тему.

– Да что решила?! Ну не мой это жених! Я у Матроны когда стояла, так просила: помоги определиться. И знаешь, как только в поезд обратно сели, меня как озарило! Не люблю я его, и не к чему парню мозги пудрить. – Наташка выпалила свои соображения и выжидательно глянула на крёстную.

– Ну и Слава Богу!

Аркадьевна улыбнулась и перекрестилась. Её спокойный ответ несколько озадачил и Наташку, и меня.

– Что? Ты тоже так думаешь?! Ты ж сама говорила: «Парень хороший, надо замуж идти!»

Крёстная внимательно на неё посмотрела, глубоко вздохнула.

– Понимаешь, Натали, он правда, хороший. Я к нему присматривалась, и так, и вот так, он правда хороший. И то, что он про свои перспективы тебе говорил, всё верно, не рисовался, говорил – как есть. Парнишка умный, покладистый, сообразительный, продвинется далеко, характер у него славный. Всё хорошо… и придраться не к чему… Но тебе с ним будет так ску-у-у-учно… – Ирина Аркадьевна забавно поморщилась. – Ты через год померла бы с ним со скуки! Не твоё это, точно не твоё!

– А зачем же ты меня туда пихала?! – Наташкина претензия звучала шутливо. – Могла сразу сказать – не моё!

– Ну да! Сразу! Свободу выбора никто не отменял! – она улыбнулась. – Мы всегда за свободу!

– А-а-а-а…

– Ну, Натали, важно чтобы ты сама для себя решила. А то «скажи!». Сказала бы я сразу, и что?! Послушала бы?!

– Послушала…

– А! – Аркадьевна махнула рукой. – Сказала бы я тебе год назад – езжай в Москву, и что?!

Мы переглянулись с Наташкой. Да, права крёстная, год назад мы бы её даже не дослушали. Даже если бы знали наперёд, чем обернётся этот год, и в какой яме мы окажемся, всё равно и внимания не обратили бы на такое нелепое предложение. А год назад уехать было бы намного легче, по крайней мере, в финансовом плане, да и в других…

Просидели за чаем недолго. Под конец обсуждали сам момент окончательного отбытия из дома. Мне, конечно, хотелось его немного отодвинуть, поскольку вот-вот началась календарная зима. В наших широтах конец осени плавно перетекал (за небольшими исключениями) в начало весны, а в московских, известное дело, – зима – это зима. Ехать в самом начале этого неприятного для меня сезона и морозиться подряд три-четыре месяца совсем не желалось. Плюсов к откладыванию намеченной поездки добавляли предстоящие новогодние праздники. Кто ж в праздники-то уезжает!

Обсудив несколько вариантов, остановились на следующем: провести новогодние каникулы ещё здесь, а опосля собраться и отбыть. Вторая половина января определилась всеми нами как оптимальный момент для переезда.

Уже одеваясь и прощаясь в прихожей, я не выдержала и спросила:

– Ирина Аркадьевна, вам же без нас скучно будет! Кто ж помогать станет, и вообще?

Мне было важно понять, почему она, так тепло и нежно относясь к Наташке, выпроваживает её за тридевять земель. Нелогично как-то. Люди, испытывая подобные чувства, стараются всеми силами держать около себя объекты своей симпатии. Да и Наташка была привязана к ней не на шутку. Зачем расставаться-то, к чему?

– Конечно, будет! Но при любом раскладе, здесь будет хуже всего… Уедете, купите большую квартиру, и я к вам переберусь! – оптимистично пошутила она.

Я в ответ лишь недоверчиво хмыкнула. Купить шнурки для ботинок иной раз накладно, а про своё жильё в наше дикое время и мечтать не приходилось… Так я и не выяснила, отчего Аркадьевной было принято такое необъяснимое и непонятное решение. К слову сказать, я сама, несмотря на свою боязливость перед нею, прикипела душой к этой, постоянно ставящей меня в тупик одним своим существованием, женщине. Не раз и не два отмечала про себя, что, находясь рядом с ней, практически всё моё мироощущение менялось. Иногда одно или два слова, сказанные ею ненавязчиво, будто мимоходом, но при этом очень ёмко и значимо, разрушали многолетние, создаваемые не одним поколением формальные штампы, и мозг, освободившись от привитого наслоения, начинал мыслить совершенно по-другому, расширяясь и принимая в себя, как живительную влагу, новое мышление и понимание. Вокруг меня всегда было много людей, с подавляющим большинством из них, находясь рядом, хотелось помереть. С ней же рядом хотелось жить. И не просто жить, а радоваться и фонтанировать задорной радостью, несмотря на все неудачи, промахи и неутешительное положение.

Вернулись под вечер домой в раздумчивом состоянии. Благословение от крёстной на отъезд получили, решение приняли окончательно и бесповоротно, дело осталось за малым: сообщить семьям. За себя я не переживала, мои корни уже привыкли, что их побег носится по нашей огромной стране с самого совершеннолетия. Возможно, они и не понимали, зачем носится, но никогда и не препятствовали, провожая каждый раз так ценной для меня фразой: «Езжай куда хочешь, живи как хочешь, делай что хочешь!». Такое у меня всегда было весёленькое родительское благословение…

С родителями Наташки всё было совершенно иначе. Понятие свободы было заменено на понятие долга и обязательств; кто кому чего должен и обязан распределяла мать семейства. Нужно было придумать и именно ей представить внушительную причину для переезда, способную все долговые обязательства отложить на потом.

Мы сидели и думали. Перебирали разные варианты и тут же их отбрасывали, признавая их неубедительными. В какой-то момент приличные версии кончились, и мы умолкли, про себя обдумывая оставшиеся.

Нашу сумеречную раздумчивость нарушил вернувшийся Жорж.

– Привет! Чё сидим?! Кому молчим?!

Его причудашное приветствие разгладило наши серьёзные лица.

– Привет! А у нас новость! Мы в Москву уезжаем…

– Да ладно! Надолго?

– Пока собираемся насовсем…

– Ух ты! Класс!!! Ну и молодцы!

Ещё один, радующийся этой новости. Я позволила себе быстренько пофантазировать: вот, если бы все умели так радоваться, пусть даже непростым решениям! Мы бы жили все в раю!!

– А что Аркадьевна?

– Только от неё… Благословила…

– Ну понятно… Это ж надо отметить! Я тут творожка вкусного принёс!

Он скрылся на кухне, шурша пакетами. Через минуту вернулся.

– Что это вы такие задумчивые?

– Жор, квартиру нужно будет освобождать, тебе что-то подыскивать.

Он потёр лоб, состроил полусерьёзную мину.

– Ну, решим… разберемся с этим. Это вы от этого напряглись?

– Да нет… – Наташка шумно вздохнула. – Что маме сказать думаем…

– Твоей?!

– Нет, блин! Ейной! – она кивнула в мою сторону. Подколола, по-своему.

– А-а-а-а… понятно… – и опять удалился.

Несколько минут мы провели в молчании, но не в тишине. По квартире разносился весьма своеобразный шорох из неопределённых источников. Мы недоумённо переглядывались. Что там Жорж задумал?

Предугадать дальнейшее, даже вооружившись самым большим воображением, было нереально. В широкий дверной проём неспешной поступью вплыла карикатурно-галантная фигура, одетая в нечто невообразимое и держащая в полусогнутой руке деревянную палочку, по всей видимости, имитирующую мундштук.

– Жора!!!

Мы покатились со смеху. Он напялил на себя старый женский заячий полушубок, изнанкой наверх. Естественно, он был ему мал, рукава заканчивались в районе локтя, да и общий вид был как у подстреленного воробья. Отыскал где-то женскую фетровую шляпу, натянул до самых бровей. Видок был одновременно и юморным, и нелепым.

– Изольда Брондуковская! – пискливо-театральным тенором представился Жора. Неуклюже сделал книксен и принял горделивую позу.

– Так и скажешь мамане: подружку, – он указал на себя, – надо отправить в сумасшедший дом и присмотреть за ней! И без тебя – никак!

Довёл до слёз. От хохота уже болел пресс на животе, а от нашей серьёзной задумчивости не осталось и следа.

– Меня тогда беспрекословно отпустят и место рядом с тобой зарезервируют!

– А чё?! Класс!

Мини-спектакль Жоры оказал своё воздействие: грузиться тяжелыми и унылыми думами мы обе перестали. Это было ещё то время, когда мы достоверно не знали, а только лишь догадывались, что любое, даже самое трудное, решение нужно принимать с лёгким, не отягощённым сердцем; иначе сознание, будучи загружено неподъёмным сплавом печальных эмоций, рискует выбрать и принять в себя как минимум неверное решение, а как максимум – самое пагубное…

Предновогодний месяц мы провели в повышенной активности. Всё-таки понимание, что скоро всё будет по-другому, хоть и непонятно как именно, придавало нашему настроению определённую бодрость и живость. В любом случае, существование в стадии принятого решения разительно отличается от тягучего бездействия и колыхания в просторах жизненного моря в качестве естественного удобрения.

К тому же непонятным ветром нас занесло в участники предстоящего детского новогоднего утренника в одном Доме культуры. Это занятие – совершенно бесприбыльное, но интересное и по-своему весёлое – увлекло нас с головой. Наташка репетировала в детском спектакле роль маленького чёрта, я просто носилась с умным видом помощника организаторов. Откуда взялся в новогодней сказке чертёнок, мы не задумывались: у каждого автора своя фантазия, кто чем может, тот тем и делится. Период в три недели незаметно промелькнул в этой культурной суматохе и логично закончился премьерой и детским утренником.

Взбудораженные после встречи с детворой, с этой неприкрыто-восторженной и самой благодарной публикой, в приподнятом и радостном настроении мы заехали на пять минуточек к крёстной.

Почти с порога, неудержимо хвалясь, мы наперебой рассказывали ей и о спектакле, и об утреннике, и о малышах. В общем, фонтанировали, как могли. Ещё бы, Наташкин дебют имел очень даже видимый успех: маленькие зрители при выходе чертёнка на сцену разражались буйными воплями, а уже после, на утреннике, будто сговорившись, облепили со всех сторон так понравившегося им персонажа, оставив внушительную фигуру чуть растерянного Деда Мороза стоять в одиночестве. На наш взгляд это был фурор.

Аркадьевна выслушала нас с непривычно сосредоточенным лицом. По всему видать, энтузиазма нашего не разделяла. Совсем…

– Ох, Натали, Натали! И чего это тебя понесло чертей играть? – её тон был слишком серьёзным. Мы даже чуть осеклись. Казалось бы, вся эта история может быть воспринята только как весёлая и озорная, а тут, судя по тону и взгляду, было не до шуток.

– Так не было других ролей… – Наташкин энтузиазм резко пошел на убыль.

– Так не надо было и на эту соглашаться!

– Ну Ир, ну что здесь такого?! – этот вопрос мы практически произнесли одновременно. Наташка вслух, я про себя. Нам вообще была не понятна реакция крёстной.

Она шумно вздохнула, молча махнула ладонью и направилась на кухню. Мы, как потерянные цыплята, за ней. Присели все дружно за стол.

Ирина Аркадьевна смешно округлила глаза и покачала головой:

– Ты и так, радость моя, вечно насобираешь на себя всякое… А тут, нате! Чертёнок! Ох, Натали, Натали!

Мы с облегчением заулыбались. Её двадцатисекундный выговор достиг наших сердец, мы обе почувствовали, что как-то накосячили, уму, конечно, непонятно было как, но это уже и неважно. Важно, что нас аккуратно пожурили, больше чувствами, чем словами, и отпустили ситуацию, как пройденную.

– Нас пригласили на вечеринку в Дом культуры, в Натальином поселке, по поводу празднования Нового года… Вот, думаем, идти, не идти… – Наташка дипломатично испрашивала совета. Мы, действительно, были в нерешительности от этого предложения. Вроде и хотелось, и не очень. А после такое выданной реакции на детский спектакль, состоявшийся в том же Доме культуры, вообще было не ясно.

– И когда?

– Да вот, через четыре дня…

– Угу… угу…

Аркадьевна несколько секунд раздумывала, что-то молча прикладывала на пальцах, подсчитывала.

– Не, пойти надо…

Вердикт показался странным. Мы же знали, что она в принципе против всяких попоек, под каким бы соусом они ни преподносились: новый год, банкет, годовщина и т.д.

– Так значит, завтра… да… точно, завтра… так… так… да… в два часа встретимся там, помнишь, где в прошлый раз были? Вот там и встретимся… И ты чтобы пришла! – зыркнула своим искромётным взглядом на меня. Я с перепугу гулко глотнула.

– Есть!

– Вот так вот! Ну, идите с Богом!

Возвращаясь домой, мы живо обсуждали полученное неприятие от Аркадьевны по поводу сыгранной Наташкиной роли. Обоим было непонятно, что вызвало у ней такую реакцию. Тысячи людей облачаются в надлежащие костюмы, выходят на сцену или перед камерой, изображают роль служителей ада. Что тут такого? Ведь это же просто роль. Или не просто? Что получает человеческая душа от прикосновения к таким образам? Судя по отзыву Аркадьевны, что-то получает. А нам и не видно, и непонятно. Порешили на том, что в дальнейшем постараемся сначала думать, а потом делать. Если получится, конечно…

Назавтра, в точно оговоренное время, мы прибыли на место встречи. Им оказался магазин, почему-то названный бутиком модной одежды. Даже не пытаясь предугадать причины назначенного рандеву именно в этом месте, я просто молча разглядывала представленные экземпляры женской моды. Шмотки были стильными, брендовыми, во многом вычурными. Одним словом, не моё. Крёстная появилась вслед за нами, с небольшим разрывом в пару минут. Услужливая продавщица, по-видимому, знала её и с официальной радостью торгующего человека бросилась навстречу.

– Ирина Аркадьевна! Добрый день!

– Здравствуйте, Танюша! Готово, что я просила?

– Да, да, конечно. Вот, всё здесь…

Она подала ей несколько вешалок с чем-то светлым и блестящим.

– Иди сюда… – Аркадьевна поманила меня рукой.

– Я?

– Иди, иди…

– Чего?

– Иди, примерь вот это…

– Я? Зачем?

– Ну, мне надо! У тебя как раз такая фигура, мне надо посмотреть, как смотреться будет…

– Да я даже не знаю, как такое одевать!

– Иди уже!

Меня в полном недоумении препроводили в примерочную. Помочь Аркадьевне я, конечно, готова, но это! Я ж во всём этом буду смотреться как шут во фраке! Этак недолго и впечатление от одежды исказить. Попросила бы Наташку, она такое носит, и преподнесла бы такое гораздо гармоничнее.

– Ну вот!

Я предстала в центре магазина в очень необычном виде. Длинная, светло-переливчатая юбка, украшенная блестящими камешками, небольшой светлый топ, сшитый весь из серебряных чешуйчатых кружочков, и внизу растоптанные черные кроссовки. Нелепость ещё та!

– Ну чего ты скукожилась?! Выпрямись! Танюша, есть какие-нибудь туфли?

– Я с каблуков падаю! – попыталась я отразить эти атаки красоты.

– Поддержим!

Танюша метнулась и через секунду уже стояла с обувью в руках.

Мне ничего не оставалось, как подчиниться.

– Ну что это?! Ну носки же сними!

– Так смешнее…

Поймав на себе две пары придирчивых глаз, не принявших моей шутки, пришлось исполнить сказанное.

– Да я во всём этом по-дурацки выгляжу! Вон, лучше бы Наташка померяла!

– Ничего не по-дурацки…

Два эстета ходили вокруг меня кругами, внимательно разглядывали, что-то поправляли и обменивались понимающими взглядами и короткими замечаниями. Я, словно деревянный манекен, застыла в ожидании конца этой экзекуции.

– Натали, тебе нравится? – Аркадьевна вообще не обращала внимания на мои страдательные вздохи и обращалась только к Наташке.

– Очень!

– Класс, да!

– Слов нет…

– Мне тоже нравится. Я недавно этот наряд присмотрела, вот и пригодится… Всё, иди, переодевайся! – скомандовала уже мне.

Облегченно выдохнув, я пошла обратно в примерочную. Да… с Аркадьевной скучать не приходилось. Как что-нибудь придумает!

Пока я приводила себя в порядок, продавщица аккуратно избавила мою кабинку от этих серебристых вещей. Выйдя, подошла к кассовой стойке, где производился расчёт. Ирина Аркадьевна уже расплатилась и держала в руках компактную упаковку.

– На, держи. Обязательно оденешь на эту вашу вечеринку.

Я остолбенела. Такой поворот дела даже не мыслился. Мгновенно кровь бросилась в голову, сердце застучало. Нет, не от радости за столь невиданный и дорогой подарок. Основной эмоциональный фон был соткан из гнева и раздражения. За кого меня тут принимают?! Одеть меня, видишь ли, решили! Что это за унизительное предложение, завуалированное под дружеский презент?! Не нуждаюсь я ни в этом барахле, ни в такого рода внимании, ни вообще!!! В конце концов, моё мнение будет кто-нибудь учитывать?! Что за спектакль тут разыгрывается?!

И хотя всего лишь одна, крохотная часть моего сознания, принимала происходящее как есть и была спокойна, понимая, что в делании подарков кому бы то ни было ничего криминального нет, другая, подавлявшая своей мощью и заполонившая почти всё, билась в истерике. Ею данное действо воспринималась как пощёчина, как некая издёвка и немой укор в несостоятельности самой приобретать подобное. В общем, из меня в этот момент полезло такое, о существовании чего я и не догадывалась. Хорошо, что эти гневливые всплески холодными тисками сжали горло и не дали воспроизвести все мои мысли, иначе было бы совсем худо.

Ирина Аркадьевна обращалась к Наташке, игнорируя меня и мои реакции, будто я была совершенно пустым местом.

– Я в этот наряд столько энергии напихала. Ух! Ты, Натали, потом ещё присмотри обувь и ещё…

Она взяла Наташку под руку, и они направились к выходу, негромко переговариваясь на ходу. Я, как пень посреди поляны, одиноко осталась стоять в центре магазина с упаковкой в руках. Подмывало, конечно, отдать обратно всё купленное этой приторно-улыбчивой Танюше, и тем самым и закрыть тему, и утвердить характер. Не знаю, что не позволило мне так поступить…

Со всё ещё раздутыми ноздрями я поплелась вслед за ними к выходу. На улице Наташка с крёстной уже прощались возле такси. Ирина Аркадьевна, повернувшись, звонко послала мне своё задористое «пока!». В ответ я кисло улыбнулась и сделала ручкой. Я смотрела ей вслед со смешанными чувствами: как у неё так получилось довести меня почти до белого каления? Ясно же, что не специально…

Такси отъехало, а мы пошли прогуляться. Наташка болтала о том о сём, не затрагивая тему только что полученного подарка. Я же бубнила о своём.

– Нет, ну как же можно просто так отдать такую кучу денег?! Бред какой-то! Она же не миллионер, а мне всё это шмотьё сто лет не нужно! Так же нельзя!

– Остынь, всё нормально. Ира человек такой, – когда у неё что-то есть, она это раздаёт. Вот и всё…

– Всё… Ничего не всё… Мы б на эти деньги могли пару месяцев прожить…

Прогулка, конечно, немного остудила меня. В какой-то момент я даже заулыбалась.

– Я тебе сейчас скажу кое-что, только ты не ори сразу, – Наташка улыбнулась.

– А я когда-нибудь ору?!

– Это я так… Ира дала денег, чтобы мы прикупили тебе подходящую обувь к наряду. И ещё она записала тебя к своему мастеру… головёшку нужно будет привести в порядок…

– Угу… ещё денег… ещё обуть меня нужно… и постричь… Ты действительно думаешь, что я всё это одену?!

Вопрос остался без ответа. Сил на возмущение ихним поведением (и Наташки, и крёстной) у меня уже не осталось. Какой-то сплошной заговор. Бог с ними, пусть делают из меня, что хочется… Всё равно ничего толкового не выйдет…

День «икс», на который было назначена вечеринка, с утра начал преподносить сюрпризы. В первой половине дня я была доставлена под Наташкиным присмотром в салон-парикмахерскую, где два часа протомилась под прямым воздействием рекомендованного мастера. Девчушка на редкость оказалась шустрой, одновременно и общительной, и серьёзно-сосредоточенной. На моё видение желаемой причёски на голове внимания никто не обратил; после недолгого обсуждения между собой меня, без меня, она приступила к своему чудодейству.

И вот, спустя непродолжительное время, я сидела и всматривалась в созданное. Впечатление было двояким: и нравилось, и непонятно. Раньше профессия парикмахер ассоциировалась мною с человеком, умеющим хотя бы относительно ровно подстричь чёлку. И в большинстве случаев я поднималась с парикмахерского кресла с удовлетворительным настроем, радуясь, что родители наделили меня хорошим волосяным покровом, который совсем испоганить трудно… А тут! Целый образ! И не надо бежать по подворотням домой, спеша хоть как-то скрыть полученную «красоту». С этой прической можно смело прогуливаться в самых презентабельных местах. Просто раньше не доводилось посещать эти самые места, и не доводилось доверять свою голову мастеру. Поэтому-то и непонятно… Непонятно, как себя и ощущать…

Но! К хорошему быстро привыкаешь. Надетый подаренный наряд оказался очень гармонично встроен в мой новый образ, и даже совершенно перестал раздражать своими блёстками. К слову сказать, приодели не только меня; Наташка красовалась в умопомрачительном вечернем костюме, как в сказке, подаренной крёстной.

Сборы на вечеринку были почти завершены, когда по квартире расплылась трель дверного звонка. Я пошла открывать. На пороге красовался жених, ещё не получивший отставку и любезно согласившийся сопроводить нас на празднество.

– Привет! Проходи! Мы уже практически собраны… Ещё пару минут…

– Привет…

Я мимоходом отметила про себя его холодноватое приветствие, но, не придав значения, унеслась к себе в комнату. Через минуту вышла уже в полной готовности.

– Ну как?! Нравится?! – Наташка крутилась перед своим пареньком, застывшим в полном восхищении от увиденного.

– Ещё бы! Ты просто красавица! Невероятно красиво! – он перевёл дух и заинтересованно спросил: – А Наталья где?

В этот момент и у меня, стоящей за его спиной, и у Наташки, что называется, отвисла челюсть. Жених-то вроде был адекватным человеком, что это с ним.

– Как где?! Вот она!!! Ты же с ней здоровался?!

Он повернулся по указанному Наташкой направлению и замер в очевидной растерянности. Секунд несколько смотрел на меня взглядом совершенно незнакомого человека.

– Здравствуйте! Ты чего, не признал?! – его реакция меня не просто удивила, даже несколько ошеломила. Вроде бы мы знакомы достаточно давно, и только что здоровались, да и вообще…

– Наталья! – придя в себя, он будто выдохнул он моё имя. – Тебя совсем не узнать! Ты дверь открыла, я подумал, какая-то девушка, ещё хотел познакомиться, а ты скрылась! Невероятно! Ты совсем другая! Совершенно на себя не похожая…

– Да… это-то и пугает… – подытожив, пошутила я. – Всё, поехали, нам ещё нужно к моей маме на минутку заглянуть.

Минут через двадцать наша машина уже остановилась у калитки родительского дома. Ребята остались сидеть в ней, я по-шустрому направилась к двери. Поднялась на крыльцо и постучала в окошко. Загорелся свет, и передо мной возникло мамино лицо.

– Привет! Открывай!

– Вам кого?!

Я чуть не поперхнулась. Смотрит на меня в упор, между нами сантиметров двадцать, и спрашивает!

– Чего кого?! Мамань, ты что?! Дочь это твоя! Ё-моё!!!

Она пристально вгляделась. Господи! Опять этот взгляд незнакомого человека! Буквально полчаса назад было примерно то же самое. Но там был парнишка, знавший меня относительно недавно, а тут, позвольте, женщина, меня родившая! Что, вообще, происходит-то!

– Наташка! – протянула она после своего внимательного разглядывания. Произнесла, словно себе не верила.

– Ну да! Открывай уж, наконец…

Спустя пять минут я уже садилась обратно в машину.

– Поехали!

– Всё нормально? – Наташка заглянула с переднего сиденья.

– Не знаю! Родная матерь меня тоже не признала! Хорошенькое дело! Сейчас приедем на эту самую вечеринку, а со мной никто и не поздоровается! А я, между прочим, здесь выросла!

Ситуация складывалась неоднозначная. Весело, конечно, ничего не скажешь, комментировать в третий раз и реакцию паренька на мой образ, и вот теперь – мамину. Выглядит очень смешно. Но очень как-то непонятно…

Описывать саму состоявшуюся вечеринку смысла нет. Ну, во-первых, дело это общеизвестное: сначала трезвые, чинно сидящие приглашенные слушают приветственные речи ведущего, пытающегося всеми силами развить праздничное настроение у достаточно скованного народа; потом на помощь ведущему приходят парой уже немного поддатый главный герой события – Дед Мороз, и, собственно, сам создатель правильного настроя – господин Алкоголь. Скованность исчезает, уступая место легкому разгулу, голоса звучат громче, музыкальное сопровождение от них не отстаёт, и не успеешь оглянуться, как буйство (у каждого своё) правит бал.

Во-вторых, не сама вечеринка оставила свой след в моей натуре, а люди. Градус общительности вырос до невероятных размеров, поговорить хотели все, даже, в принципе малознакомые личности. Наташку с женихом пришлось оставить за столиком, а самой перемещаться из одного конца залы в другой. В общем, меня носило как щепку в ветреном лесу, и в какой-то момент от этого непрекращаемого общения у меня всё заколыхалось внутри. Говоря классически, мне стало дурно.

Выйдя на улицу, я присмотрела скромный уголок в кустах, забилась в него, чтобы отдышаться. Изнутри поднималась тягучая тошнота, и это ощущение было необъяснимым. Еда вроде бы хорошая, одни фрукты… Может, коньяк? Но его мы привезли с собой, подделка исключена. Французский, марочный, дорогой. Может много? Но мы втроём его едва пригубили. Не может же мой организм от тридцати грамм такого напитка прийти в негодность?!

– Натаха!

Из кустов выглянула пьяная физиономия. Не сразу, но я её узнала. Далёкий товарищ по детству, забитый и затурканный. В нашей подростковой компании он был самый неприметный, скромный, что называется, мальчишка на подхвате. Уважения всегда вызывал мало, интереса ещё меньше.

– А-а-а-а… привет…

«Только тебя мне сейчас не хватало». Его появление спровоцировало ещё одну волну тошноты. Строить дружелюбную мину становилось всё труднее.

– Ты вааще!

И дальше зазвучал монолог, даже с большой натяжкой не могущий быть названным приличным. Если коротко и без нецензурной лексики, то речь его была посвящена неприкрытому восхищению собственно мною и желанию совершить со мною некие действия, призванные возвести нас обоих в ранг близких людей. Нет, не молитва, другое…

На несколько мгновений даже ощущение тошноты прошло. Подобрать слово, могущее передать моё состояние, было трудно. Обалдеть?! Или однокоренное слово с жестким растением-приправой?! Не знаю, возможно, и то и другое вместе.

Говоривший был мне другом-товарищем по детству и отрочеству. Я могла с полной уверенностью сказать, что знаю его. Это было глуповатое до простоты и простое до глупости создание, всю жизнь которого можно было описать и предсказать до старости, не прибегая ни к каким гадательным практикам. И его диапазон желаний и возможностей ни для кого не мог быть секретом. Даже для него самого. И я точно знала, что выражаемые им сейчас желания не могли быть его. И потому что сама чувствовала то, что было на меня направляемо любым человеком, в том числе и им, и потому что опять-таки знала его!

Я слушала его, а в голове крутилась одна и та же повторяющаяся мысль: «Это не он говорит; это не он». Слава Богу, вскоре его запал кончился, и он замолчал.

– Ты в своём уме?!

– Я… ну… ты это… не обижайся… я это… ну ты это…

Вот, теперь был он. Застенчивый, недалёкий и понятный.

– Иди, ладно… мне подышать нужно… одной…

– Ну извини, ты это… не обижайся… – он попятился, пьяненько покачиваясь.

– Иди… аккуратно…

Оставшись одна, я глубоко задышала. Надеялась, что это поможет избавиться от внутренних нехороших ощущений. Ведь видимых причин для плохого самочувствия не наблюдалось. Сейчас подышу, и всё восстановится…

Но едва я вернулась в душный зал, всё поплыло перед глазами, внутри что-то противно затряслось, тошнота вернулась с удвоенной силой. Кое-как добралась до своего столика и, склонившись, опёрлась на него руками.

– Ты как? – Наташка спросила, по-видимому уже и сама понимая – как.

– Домой… – только и смогла прохрипеть я. Лично для меня вечеринка закончилась. Внезапно…

Повезло мне с друзьями. Без лишних слов меня молниеносно собрали и погрузили в машину. На обратный путь, занимавший обычно минут двадцать, в этот раз было потрачено намного больше времени. С десяток раз машину пришлось останавливать из-за открывшейся рвоты. К подъезду уже доставили не фееричный неузнаваемый персонаж, а стонущий мешок с костями. Картинка, надо полагать, была ещё та…

Больше суток я провела в мутной, дремлющей коме. Сейчас могу точно сказать: ни до этого, ни после так плохо мне никогда не было. Как не померла, сама не знаю. Ни мыслей, ни чувств, ни эмоций. Сознание сконцентрировалось на выворачивающих всё тело приступах.

Сквозь сплошную туманную завесу время от времени прорывался Наташкин силуэт, хлопочущий над моей распластанной массой. Жора заглянул ко мне ближе к обеду. Присел, успокаивающе погладил и ласково проговорил:

– Всё хорошо, всё хорошо…

Внутри что-то прояснилось. Я кисло улыбнулась и по-собачьи преданно заглянула ему в глаза. На миг всколыхнулась радость – сейчас Жора всё исправит! Сил говорить и просить у меня не было. Глядела в его спокойные глаза и молча просила: «Помоги, пожалуйста!»

Не знаю, как у него это получалось, но он умел убирать болячки. Примеров этому у меня уже накопилось масса. И точно знала, что он может, не знаю, что именно сделать и как, но как-то и что-то сделать, чтобы прекратить мои мучения.

Ответ на свою немую просьбу я получила в той же безголосой форме. Его взгляд будто говорил: «Держись. Это нужно пройти. Пройти тебе самой. Всё будет хорошо».

Самой, так самой. Мелькнувшее разочарование от такого отказа сменилось твёрдым внутренним убеждением, что всё идёт так, как надо. А сейчас надо просто потерпеть и пережить это чернушное состояние…

Новый год мне в этот раз довелось встретить, что называется, полулёжа. Тихо, спокойно, без эмоций, с минимальным количеством еды и максимальным воды. Организм постепенно и неспешно восстанавливался, хотя до нормы было ещё далеко. На второй день уже нового года мы с Наташкой были приглашены к крёстной. Я выразила сомнение:

– Иди одна, я могу и не дойти. Да и чего в таком состоянии по гостям шляться, только настроение людям портить…

– Ира сказала, чтоб вместе пришли…

Ну, раз Ира сказала… Нужно хоть ползком, но идти…

В условленный час мы уже поздравлялись у неё в квартире. Я, с бледно-зелёным лицом, была прислонена к дверному косяку, пока Наташка с крёстной радостно здоровались.

– О! Бледная немощь! – Аркадьевна, как всегда радостная, приобняла меня. – Проходи! Лечиться будем!

Мы устроились втроём на кухне. Судя по закускам, общение должно быть не быстрым.

– Мои домашние разбежались, каждый по своим делам, так что будем праздновать с вами до упора! – Она широко улыбнулась и достала из ящика литровую бутылку водки. – Натуль, тебе вон вино, если хочешь, а мы водочку!

Протянула мне внушительный первоклассный бутыль:

– Открывай!

Я открыла.

– Наливай! – Она выставила две симпатичные рюмочки.

До меня не сразу дошло, что одна из рюмок предназначалась мне.

– Не-е-е-е, Аркадьевна, я пить не буду! Я даже есть ещё толком не могу! Не-е-ет, вы что?!

Меня замутило и слегка бросило в дрожь от одной только мысли об алкоголе. После пережитого, в ближайшие полгода – и не подноси! Ни-ни!

– Чего там не будешь?! Ты ж соображай, у кого пьёшь! Это для тебя специальное лекарство, а не халам-балам! Давай, давай!

Её убедительный напор меня, конечно, развеселил, но сомнения полностью не развеял. Ну да ладно! Я предупредила о своей реакции, а там – не обессудьте!

Принятая рюмашка на удивление, пошла как по маслу. Даже вернее, как хорошее масло для заржавевшего аппарата. Что-то там смазалось, завертелось, скрежет ушел, зрительный фокус стал чётче. Я заулыбалась.

– А я тебе говорила! Лекарство!

Вообще-то, нам для общения никаких допингов не требовалось. Только время. Сегодня, наверное, в честь праздника, нам был сделан очень желанный подарок: несколько часов в компании Ирины Аркадьевны. Я хоть и не понимала, чем живёт и чем дышит эта женщина, но это не мешало мне наслаждаться даже просто сидя рядом. Мне нравилось наблюдать за тем, как они взаимодействуют между собой, – Наташка и её крёстная…

Вообще, общение между людьми крайне интересная вещь. Достаточно немного сосредоточиться, внимательно вглядеться в общающиеся пары, учесть и мимику, и взгляд, и жестикуляцию, и даже саму позу, и можно, не слыша самой информативной части, сделать верный вывод об отношениях между людьми. Ну а так как отношение к другому и есть первый показатель самого человека, то этот вывод можно смело дополнить и пониманием сущности каждого. Такая вот интересная психико-физиологическая связка…

Сейчас я наблюдала такую связку, аналогов которой ещё не видела. Тут было всё: и взаимное понимание, и особая внимательность к каждой высказанной фразе, и уважение чувств друг друга. Всё это было обильно сдобрено шутливо-ненавязчивым тоном, который мне очень импонировал. Ведь увидеть равное общение людей, между которыми разница почти в тридцать лет (целое поколение!), лишённое нравоучений и пресной высокомерности возраста, – это тоже сейчас редчайшее зрелище.

В общем, я наслаждалась. Изредка вставляла свои пять копеек, благо осмысленная речь уже была восстановлена. За весёлыми разговорами и интересными историями и не заметила, как наше лекарственное зелье подошло к концу. Ничего себе! Я мысленно прикинула, получилось примерно по пол-литра на одно лицо! Раньше моё лицо и в обычном состоянии от таких доз менялось до неузнаваемости, проще говоря было пьяным вдрызг, а тут – ничего! Сижу в бодром здравии, в прекрасном расположении духа, без сопутствующих опьянению симптомов! Мама родная! Что с организмом-то! Либо он непонятно откуда набрался значительной силы, либо это не водка, а обычная вода! Хотя по вкусу и не скажешь…

Я в раздумье крутила опустевшую бутылку в руках. Может, не сорок? Да нет, вот, указано – сорок градусов. М-да… непонятьненько…

– Чего задумалась?

– Да сообразить не могу… от нескольких граммов коньяка давеча чуть не сдохла, а сейчас водку стаканами вливаю, и ничего…

Всё же своё болезненное состояние мне пришлось самой себе объяснить именно этой небольшой дозой спиртного, принятого на той вечеринке. И почти убедила себя, что могли налить в эту красивую бутыль чего-то неофициального. То, что у Наташки и её жениха подобной реакции не было, немного смущало, но и только. Может, у них организмы… другие…

– Ну, Слава Богу, не сдохла! А как ты думала, это всегда довольно болезненно – отрываться от насиженных наслоений…

– В смысле?!

– В прямом! Ты же всё носишься со своей идеей – «мой поселок, мой дом родной, меня там знают, любят!». Прочувствовала любовь?! Чуть не сдохла она!

Аркадьевна сообщала некоторые вещи с таким простодушным и озорным видом, что мысли путались. Меньше всего мне сейчас думалось обо всём этом…

– И при чём здесь это?! Не понимаю… – я искренне растерялась.

– Да всё ты понимаешь! Ай! – она махнула ладошкой, закрыв тему. По всему видно, что дальнейшее разжёвывание ей было неинтересно, поскольку и так всё ясно.

Я действительно мало поняла сказанное. Мозг, сталкиваясь с её комментариями, как обычно завис. Лишь проникнув куда-то глубоко внутрь, её слова спокойно улеглись, уяснились и выдали соответствующее ощущение.

– Натуль, а ты фотки принесла?!

– А! Да… сейчас…

Наташка достала из сумки бумажный пакет.

– Вот… смотри…

С заметным оживлением Аркадьевна принялась рассматривать сделанные на вечеринке фотографии. Первые несколько штук были сделаны нами непосредственно перед празднованием, ещё в нормальном состоянии, так сказать, специально для запечатления созданных образов.

– Ну красотка! Ну красотка! И ты! Посмотри, какая красотка! А, Натуль?! Вот прям в тему наряд, скажи?!

– Да вообще! Нашу Наташку и не узнать!

Пока Аркадьевна пересматривала первые фото, радуясь и восторгаясь увиденным, Наташка смеясь рассказывала ей историю с моим неузнаванием сначала жениха, а потом и собственной матери. Сейчас эта история, действительно, звучала смешно.

– Во как!!! Даже мать не признала! Ну красотки, обе!

Мы расплылись от её неподдельных комплиментов. Знали, что они искренние. Потому что заставить Ирину Аркадьевну говорить не то что она думает или чувствует, было невозможно.

– Ага… а тут уже не вы?

Следующие фото она рассматривала уже без восхищённого интереса и с совершенно другим настроем.

– Ну, рассказывай… – обратилась ко мне. – Это кто?

– Да так, просто знакомый, ухажёр одной подруги…

Я не успела договорить, как она уже держала в руках следующее фото.

– А это?

– А-а-а…

– Понятно…

На несколько последующих фото Аркадьевна бросала лишь мимолетный взгляд, и, хотя и спрашивала «кто это?», ответа не дожидалась.

– Так… так… понятно… А это что за парочка?

– Да так, подруги…

На фотографии были запечатлены две мои знакомые, одна близко знакомая, другая так себе…

– Общаешься?

– Ну, бывает… иногда…

– Понятно… прекрати всякое общение.

Аркадьевна вопросительно глянула:

– Понятно?

– Угу…

Пока она довольно безучастно досматривала всё остальное, я размышляла. По жизни указания – с кем дружить, с кем нет, я всегда воспринимала в штыки. Неважно, от кого они исходили, – от матери, от учителей или друзей. Меня этот момент раздражал не на шутку, я всегда считала, что мой выбор – только мой, каков бы он ни был, и поступала с точностью до наоборот. Запрещаете?! Тогда точно буду! Уже в более зрелом возрасте приходилось признаваться самой себе, что многие запрещающие указания на дружбу с той или иной личностью были очень даже верны и оправданны. Время многое подтверждало из того, что молодость упрямо не признавала. Сейчас, выслушав аналогичное, но выраженное в более четкой и решительной форме, указание, я лишь немного смутилась. Эго уже не трепетало от факта воздействия на мой выбор, а пройденные годы лишь подтверждали такую необходимость.

Я взяла в руки непонравившееся фото двух подруг. Попробовала посмотреть на них глазами Ирины Аркадьевны. Потом усмехнулась про себя: где я и где Аркадьевна! Пришлось воспользоваться всем своим. Перед моими глазами стояли две женские фигуры, пришедшие на весьма светлый праздник во всём чёрном. Странно, конечно, хотя и дело вкуса. На лицах обоих был одинаковый налёт высокомерия и запуганности. И радостью совсем не пахло, хотя и Новый год. Но опять же объяснимо: умение радоваться оно либо есть, либо нет…

– Давай сюда…

Аркадьевна забрала у меня из рук фотографию и положила её к нескольким отобранным.

– Чернота, сплошная чернота…

Она порвала эту небольшую стопку на несколько частей и выкинула в мусорное ведро.