Читать книгу Спи со мной. Кошмары - Натали Стердам - Страница 1

Этого не может быть.

Паника начинается моментально. Паника крадется по телу и усиливается, когда я лихорадочно дергаю руками в попытке освободиться – не чувствуя, как ремни впиваются в тело и оставляют следы на коже, не теряя надежды вырваться. Безумие. Нелепая ошибка. Открываю рот, чтобы закричать и объяснить санитарам, что со мной все в порядке, что я не должна здесь находиться, но тут же застываю. И почему я сразу не догадалась?

Я не сошла с ума. Цепляюсь за единственную ниточку, которая помогает удержаться на поверхности: Лиер Сикехус была закрыта больше четверти века назад после того, как общественность узнала о многочисленных и далеко не самых гуманных экспериментах над пациентами. Если бы не эта информация, известная каждому взрослому норвежцу в стране, меня бы утянуло в глубины кошмаров, как наверняка и планировал Асаф. Лечебница – всего лишь часть сна. Иллюзия. Нужно немедленно прекратить истерику, собраться с мыслями и понять, что делать.

Сосредоточенно смотрю по сторонам, рассчитывая найти хоть одну зацепку, которая подскажет, как действовать дальше. Ничего. Да и как всерьез можно искать логику во сне, если в любую секунду он рискует обернуться черт знает чем? Откуда-то издалека раздаются резкие крики ворон, и я морщусь. Это морок, но непроизвольно возникает ощущение, что здание окружает огромное кладбище, на которое и свозили тела тех, кто не пережил «лечение». Ненавижу этих птиц.

Рваное карканье становится громче, и крупная ворона вдруг садится с другой стороны окна. Повернув голову, она нагло разглядывает меня через стекло.

– Кш-ш-ш! – Чтобы ее спугнуть, подаюсь вперед, насколько позволяют ремни, но ворона не двигается. – Давай, улетай, адское отродье!

Темные немигающие глаза впиваются в мои зрачки. Гипнотизируют. «Что есть безумие, а что есть сознание, если в бесконечном лабиринте смешивается все: правда и ложь, любовь и ненависть, страх и вера. Тупики сдвигаются, поглощают запутавшихся детей, прожевывают и выплевывают. Нет никакой разницы, куда ты пойдешь, никакой разницы, никакой разницы, никакой разницы…» Мне стоит колоссальных усилий отвернуться от птицы и стряхнуть наваждение.

Хлопанье крыльев раздается одновременно с тем, как открывается дверь. Напряженно замираю, не представляя, кто может войти в эту больше похожую на тюремную камеру палату. Спустя мгновение передо мной появляется человек, которого я меньше всего ожидала увидеть.

Золотая цепочка с подвеской в виде изящной буквы «Б» между ключиц, россыпь родинок, собранные в тугой пучок каштановые волосы, бордовая помада на губах и белоснежный халат с приколотым на груди бейджиком: «Бьянка Буджардини. Старшая медсестра». Шок сменяется истерикой. Нервный смех застревает в горле, а затем кашляющими, похожими на собачий лай звуками, прорывается наружу. Я хохочу, как ненормальная, сжимая в кулаки трясущиеся руки. Чокнутый Асаф, что за больные фантазии живут в твоей голове, если ты превратил знаменитую актрису в медсестру? Это абсурдно до такой степени, что даже прекрасно. Захлебываюсь в новом приступе смеха, сквозь который до меня доносится мягкий и одновременно серьезный голос.

– Лелия, какое счастье, что вы наконец очнулись.

«Лелия»? Вот оно, еще одно подтверждение тому, что эта Бьянка ненастоящая. Итальянка, которую я фотографировала в Риме, никогда бы не обратилась ко мне так. Уже много лет никто, кроме мамы, не называет меня этим именем. Хотя в последнее время я слышу его чаще – из-за Асафа. При очередной мысли о нем меня накрывает ярость. Хочется вопить и ломать все вокруг, но я сдерживаюсь.

– Да брось, ты же иллюзия. – Ухмыляюсь, не скрывая пренебрежения. – Причем не самая качественная.

Я кривлю душой. Бьянка выглядит очень реальной – намного больше, чем я сама. Даже говорит с таким же легким итальянским акцентом. Идеальная, как и в день нашего знакомства.

– Мне очень жаль, что вы пока не пришли в сознание полностью. – Она с грустью качает головой. – Но я уверена, скоро вам станет лучше.

– Как мило, – язвительно отвечаю я. – Раз так, то можно снять эти ремни?

Выразительно смотрю на свои запястья, но псевдо-Бьянка не спешит мне помочь. Вместо этого она ставит на тумбочку стакан с водой и, придвинув стул, садится рядом.

– Лелия, что вы помните?

Смотрю на нее, прищурившись. Неужели разговор по душам со своей персональной галлюцинацией неизбежен? От идиотизма ситуации хочется выть и лезть на стену – но и этой возможности меня лишили, обездвижив на больничной койке.

– Помню, что заснула на лодке в Осло, а не в заброшенной психушке, которая давно не функционирует. Еще помню, что Бьянка Буджардини – известная актриса, к ногам которой скоро ляжет не только Европа, но и весь мир. А ты – искусная подделка. Фальшивка.

Она трет переносицу и печально произносит:

– Да, он предупреждал, что частичная амнезия и временная потеря рассудка приведут к тому, что реальность неизбежно смешается со сном…

– Кто – он? – нетерпеливо перебиваю я. – Асаф? Где он?

Бьянка хмурится.

– Кто такой Асаф?

Хмыкаю, отвернувшись от нее и глядя в потолок.

– Хочешь сказать, что не знаешь? Этот цирк ни к чему. Асаф никогда не получит кольцо.

– Лелия, я имела в виду доктора Йохансена.

Она успокаивающе гладит мои пальцы, однако простой жест поддержки вызывает противоположную реакцию. В первую секунду рука рефлекторно дергается, но оттолкнуть воображаемую Бьянку не получается. Ремни тут же напоминают, что я – лишь вынужденная терпеть пытку прикосновениями пленница. Как изощренно. Асаф превзошел сам себя.

– Не трогай меня, сука.

Бьянка послушно убирает руку и, прикрыв глаза, устало потирает виски. Ее поведение и реакция на мои слова выглядят так убедительно, что на мгновение мне становится стыдно за грубость. Приходится вновь повторить себе: «Ли, это – сон. Проекция. Реальная Бьянка прямо сейчас готовится к новой роли, разбивая мужские сердца на съемочной площадке, а не изображает участливую медсестру». Впрочем, любопытно послушать ее версию происходящего.

– Почему я здесь?

Она поднимает глаза и говорит, осторожно подбирая слова, чтобы не вызвать у меня новую вспышку гнева.

– Лелия, не так давно вы получили травму головы, которая стала причиной психического расстройства. В результате вы перестали различать образы сновидений и действительность. Доктор Йохансен расскажет о диагнозе и лечении подробнее.

– Неплохо. Я почти поверила. – Саркастично усмехаюсь, стараясь не обращать внимание на неприятное ноющее чувство в груди. – Где Зейн?

Бьянка молчит, и я понимаю, что если повторю вопрос, она непременно спросит: «Кто такой Зейн?» Заевшая пластинка, чудовищная шарманка, закольцованный кошмар. Мне хотят внушить, что и Зейн, и Асаф существуют исключительно в моем воспаленном воображении. Чушь. Так или иначе, я не собираюсь плясать под чужую дудку, иначе этот странный мир на самом деле сведет меня с ума.

– Освободи меня, – требую я.

Бьянка с опаской переводит взгляд с моего лица на ремни.

– Лелия, я не могу. Доктор Йохансен не давал подобного распоряжения.

– Засунь себе в задницу распоряжения сраного доктора Йохансена! – Голос срывается на визг, и я будто со стороны слышу, как неадекватно он звучит. – Даже если все, что ты рассказала – правда, вы не имеете право удерживать меня против воли! Мы в Норвегии, где права человека закреплены законом!

– Я знаю, что вы испытываете. – Пробует успокоить меня Бьянка. – Но вы чуть не навредили себе, и пока ваше самочувствие не стабилизируется, мы не можем так рисковать. Лелия, мы желаем вам добра и делаем все для того, чтобы вы выздоровели как можно скорее. Перестаньте сопротивляться, не нарушайте протокол лечения. В Лиер Сикехус работают лучшие врачи, кото…

– Лиер Сикехус стала бы главной, мать ее, достопримечательностью в путеводителе по европейским заброшкам, если бы кто-то однажды составил и издал его. – Злобно ору я, представляя, как от моего крика в стенах появляются трещины, и иллюзия разваливается по кирпичику, каждый из которых в свою очередь распадается на атомы. – Это место не существует, как и ты, как и все, что я вижу вокруг!

– Лелия, выпейте воды. – Бьянка суетливо поднимается со стула и подходит ко мне со стаканом.

– Тебя проинструктировать, что сделать с этой водой, или сама догадаешься? – сверкая глазами, уточняю я.

Проигнорировав последнюю фразу, Бьянка аккуратно, но настойчиво поворачивает мою голову к себе. Закрываю рот, но она нажимает на челюсти сбоку, заставляя разжать их, подносит стакан к губам и медленно наклоняет его. Независимо от того, что я хочу, мне приходится пить воду небольшими глотками, чтобы не поперхнуться. Ненависть, которой я и не подозревала в себе, стучит в висках, сбивает дыхание, ищет выхода. Все заканчивается неожиданно – вместе с последним глотком воды.

На что я так остро реагирую, если это происходит не по-настоящему? Нельзя терять контроль. Напротив, я должна собраться, сконцентрироваться и попытаться проснуться. Ищу внутри энергию сна, интуитивно пытаюсь нащупать ее, жду, когда она волнами прокатится по телу, собираясь в солнечном сплетении, но не ощущаю ничего, кроме пустоты. Бесполезно. Я еще более беспомощна, чем перед лицом песчаной бури во сне Зейна – тогда я хотя бы могла управлять своим телом. Закрываю глаза и предпринимаю еще одну попытку. Я – дочь ифрита, я умею контролировать сны, и этот сон тоже должен подчиниться мне.

Вдыхаю полной грудью и использую всю волю, чтобы призвать силу. Скулы и пальцы сводит от напряжения, но это не приносит никакого результата. Открываю глаза и натыкаюсь взглядом на обеспокоенную Бьянку. Никогда бы не подумала, что буду мечтать об этом, но сейчас я многое готова отдать за то, чтобы увидеть не восхитительную итальянку, а что-то другое. Что-то, способное доказать: я не безумна – я сплю. Пусть бы надо мной левитировали осьминоги или разворачивалась панорама Марса – что угодно, но только не встревоженная Бьянка Буджардини в халате медсестры.

С губ слетает стон отчаяния и, прежде чем я успеваю осознать это, перерастает в вой. Слезы обжигают щеки, остаются на подушке мокрым пятном. Скулю, подобно пойманному зверю, всхлипываю, мотаю головой, будто сон можно стряхнуть. Мне невыносимо хочется прекратить все это и вернуться в привычную реальность.

– Тише, Лелия, вам нужно отдохнуть, я позабочусь о вас.

Бьянка незаметно оказывается рядом и через мгновение под кожу проникает длинная острая игла. Пара ловких движений, и пустой шприц отправляется на стол, а Бьянка присаживается на край постели и нежно гладит меня по голове.

– Все будет хорошо, bella, все будет замечательно, доктор Йохансен знает, что делает…

Мир становится тише. Мир погружается во тьму. Прежде чем уснуть, я снова замечаю за окном ворону. Не прекращая равнодушно разглядывать меня, она приоткрывает клюв. Вместо карканья из него вырываются слова: «У каждого свой лабиринт, из которого нет выхода…» Сознание исчезает. А вместе с ним – я.

***

Боги, сколько людей! А я ведь говорила, что нужно было ехать за продуктами вчера, а не в пятницу вечером. Перед выходными весь город сходит с ума – все стремятся закупить еды на неделю вперед. Очереди в супермаркетах такие, будто продукты раздают бесплатно. Раздраженно читаю состав на упаковке с печеньем, но меня отвлекает рука с мерцающим рубиновым перстнем. Она ложится на талию, проникает под майку и собственнически поглаживает моментально покрывшуюся мурашками кожу.

– Хочу тебя. Здесь. Сейчас. Не отходя от кассы – во всех смыслах.

Шепот щекочет кожу, и я хихикаю, как девчонка. На него невозможно злиться долго. Шутливо бью Зейна по руке, но не успеваю увернуться от его губ. Он целует меня жадно и чувственно, как в первый раз, не обращая внимания на покупателей и сердитого продавца. С трудом отстраняюсь, смущенно улыбаясь стоящей рядом пожилой женщине.

– Подожди, я выбираю печенье для Аиши. Во время последней консультации врач рекомендовал снизить количество сахара в рационе.

– Это все оттого, что у нее самая сладкая мамочка в мире, – мурлычет Зейн, опять стремясь прижать меня к себе.

Уворачиваюсь и кладу в его ладонь печенье.

– Возьмем это.

– Ты ничего не забыла? – насмешливо уточняет Зейн, отправляя его в корзину.

– Черт! – вырывается у меня, и я ловлю укоризненный взгляд той самой пожилой женщины, которая только что наблюдала за нашим поцелуем.

Красное вино к мясу. Традиционный ужин, который мы организовываем каждую годовщину, никогда не обходится без бутылки хорошего французского вина. Конечно, кроме того памятного вечера пять лет назад, когда я сообщила Зейну о беременности. По телу растекается тепло. Как же он был счастлив!

– Дай мне минуту! – Не сдержавшись, обнимаю его, уткнувшись носом в шею.

Он удивленно смотрит на меня сверху вниз и ласково целует в висок.

– Я готов ждать тебя целую вечность, если понадобится.

– Обещаю не задерживаться так надолго. – Смеюсь я и бегу к полкам.

Быстро пробегаюсь глазами по этикеткам. Это мерло мы пили на свадьбе, которую отпраздновали там же, где и познакомились – в Неаполе. Один из самых долгожданных гостей, Олав, пришел с женой и сыновьями. Насмотревшись на взрослых, выздоровевший Андреас тоже решил попробовать алкоголь. Улыбаюсь, вспоминая, как забавно он отплевывался рядом со мной, заставляя отца бледнеть и переживать, что капли запачкают белое платье.

Божоле с эффектной черной этикеткой мы распили на третий год совместной жизни. Я улетела на съемки в Париж, и Зейн сделал сюрприз, явившись в номер отеля с бутылкой вина и готовым ужином. Мы планировали поесть, а затем сказать пару тостов у подножия Эйфелевой башни, но в итоге настолько соскучились, что никуда не пошли и до утра занимались любовью.

Шато-марго… Первое вино, которое я попробовала через год после рождения Аиши. Она спала в соседней комнате, а мы негромко слушали музыку в гостиной, боясь ее разбудить. Тогда мы жили в городской квартире, а не в доме, и вместо камина зажигали подаренные мамой ароматические свечи. Во всех комнатах пахло шафраном и розмарином…

– Киска, если сомневаешься, бери все – у нас впереди еще много годовщин, пригодится про запас.

Закусываю губу, глядя в темные глаза, в которых словно застыли искорки света. Неисправимый мужчина. Невыносимый мужчина. Самый лучший. Самый необходимый. До встречи с ним я и не подозревала, что способна так любить.

Когда мы добираемся до дома, часы показывают десять. Мама встречает нас, приложив палец ко рту.

– Тш-ш-ш, малышка спит. – Она обнимает сначала меня, а потом Зейна. – С годовщиной! Вы созданы друг для друга!

Когда мама уходит, мы тихо проходим на кухню и, стараясь не шуметь, приступаем к готовке. Я жарю стейк, не пуская Зейна к плите, а он, испытывая мою силу воли, соблазнительно целует меня в шею.

– У меня красивейшая жена, какую мог дать Аллах!

Оборачиваюсь на секунду и ловлю его губы своими, а потом возвращаюсь к сковороде.

– И она устроит пожар не только в твоем сердце, но и на кухне, если ты продолжишь и дальше отвлекать ее от огромного сочного говяжьего стейка.

Из соседней комнаты раздается плач. Мы замираем на несколько секунд, но он не смолкает, а повторяется.

– Иди к ней, я займусь мясом. – Мягко подталкивает меня в сторону детской Зейн. – И передавай привет от папочки.

Я захожу в комнату, не включая свет. Беру дочь на руки и качаю, напевая колыбельную, которую когда-то пел мне отец.

Если спишь ты крепко-крепко,

Не пугайся, моя детка,

Не кричи, не плачь, не бойся,

Успокойся, успокойся…

Баю-баюшки, мой свет,

Расскажу тебе секрет.

Когда станет очень страшно,

Ты запомни, это важно,

Ключ всегда откроет дверь

Только, главное, поверь.

Баю-баюшки, мой свет,

Расскажу тебе секрет…

Аиша быстро успокаивается и вскоре я слышу, как она сопит и причмокивает губами во сне. С любовью смотрю на нее, размышляя о том, насколько все изменилось после встречи с Зейном. Скажи мне кто-нибудь, что я выйду замуж за фрика в леопардовой шубе и рожу от него очаровательную дочь, я бы покрутила пальцем у виска, а сейчас не могу представить жизни без него и без этой маленькой девочки.

Подхожу к окну, продолжая с нежностью качать Аишу. Свет луны переливается в ее светлых кудрях, как в серебре. Удивительно, что она так похожа на меня. Кажется, от Зейна у нее только глаза – темные, как пески пустыни после заката, с поблескивающими у зрачка сияющими искорками.

– Она – твоя копия, – шепчет бесшумно вошедший в детскую Зейн и приобнимает меня за плечи. – Ужин готов. Пойдем?

– Конечно, – шепчу я в ответ и уже собираюсь положить Аишу в кроватку, как что-то привлекает мое внимание. Что-то черное. Словно кожа под пижамой испачкалась в саже. Осторожно приподнимаю футболку с изображением радужного единорога и перестаю дышать. Там, где должен быть живот, виднеется жесткое удлиненное брюшко. Не в силах оторвать взгляда от уродливой картины, касаюсь его кончиками пальцев и тут же отдергиваю, поняв, что это не кожа.

Ручки и ножки нашей с Зейном дочери на глазах трансформируются в покрытые щетинками цепкие тараканьи лапки. Несколько мгновений, и вместо детского тела я держу в руках плоское гигантское насекомое с лицом ребенка. Оно извивается и тянется ко мне, а я кричу от страха и отвращения, чувствуя, как голос пропадает и остается только раздирающий горло хрип. Мне хочется бросить таракана, в которого превратилась Аиша, и убежать, но я боюсь причинить дочери боль. Вдруг она по-прежнему там, внутри монстра?

В ужасе поворачиваюсь к Зейну. Он точно знает, что делать.

– Зейн, Зейн! Что с ней?!

Он бережно берет таракана у меня из рук и гладит его, как если бы жуткое создание действительно было нашей дочерью.

– Ну же, родная, чего ты испугалась? – Зейн снимает с насекомого пижаму, продолжая почесывать налитое брюшко. – Наша малышка выросла. Скоро она станет совсем взрослой, похожей на тебя. Неужели ты ее не узнаешь?

Лицо Аиши вытягивается, принимает треугольную форму, темнеет, у носа появляются длинные усики со щетинками. Она быстро перебирает лапками и негромко попискивает: «Па-па, пол, па-па, пол! Ма-ма, дай!»

– Совсем, как ты. – Умиляется Зейн, обнимая таракана. – Только лапками двигать научилась, а уже хочет на пол. Признайся, любимая, ты не подмела хлебные крошки после обеда?

Отшатываюсь от омерзительного зрелища, не отводя взгляда от существа, которое совсем недавно было моей дочерью.

– Она не такая, как я! Я человек!

– Ты уверена? – ухмыльнувшись, спрашивает Зейн.

Перевожу взгляд на ладони. Кожа заметно потемнела. Нос зудит и, прикоснувшись к нему, я чувствую, как он грубеет, а по обе стороны от него возникают парящие в воздухе усики. Ноги перестают держать меня, и я падаю на пол, замечая краем глаза, как Аиша бежит, перебирая лапками, на кухню.

Спину ломит – она покрывается надкрыльями с мелкими жилками. Ощущаю непривычную тяжесть там, где был живот. Перевожу взгляд вниз и вижу тараканье брюшко. Вместо рук и ног возникают такие же лапки, как у Аиши. Хочу посмотреть на Зейна, узнать, что происходит, но у меня больше нет шеи и рта. При попытке заговорить сильные челюсти клацают хитиновыми зубцами, но не издают ни звука. От осознания, что я превратилась в таракана, не могу даже пошевелиться.

Зейн гладит мои надкрылья и наклоняется, ставя напротив морды зеркало.

– Посмотри, Ли, твое тело стало другим. Сильнее. Приспособленнее для выживания.

Я не контролирую до конца тело насекомого, в котором оказалась, и усики беспорядочно шевелятся в воздухе. Липкий страх и шок лишают остатков здравого смысла, и я чувствую, что балансирую на грани безумия.

– Только вот знаешь, в чем проблема? – демонстративно задумавшись, задает вопрос Зейн.

Черные глазки-бусинки вращаются в отражении, лапки подрагивают, готовые против моего желания нести тельце на кухню – туда, где ест хлебные крошки Аиша.

– Люди не любят тараканов. Окажешься среди них – и тебя ждет непоправимое.

Зейн увеличивается в размерах. Стены падают под давлением его плеч, голова с зелеными кудрями проламывает крышу. Штукатурка осыпается на тараканьи усики, как сахарная пудра на печенье. Один-два-три. Над разрушенным домом возвышается человек-гора, великан, злобный Гулливер.

– Кто-нибудь обязательно найдет тебя, крошка-таракашка, и тогда тебе несдобровать, потому что этот «кто-нибудь» раздавит тебя. Вот так.

Гигантский ботинок с тяжелой подошвой медленно поднимается надо мной и резко опускается. Короткая вспышка боли взрывается в голове, когда она расплющивается, а внутренние органы складываются и разрываются под давлением. В пространстве звучат слова Зейна: «Вот так, крошка-таракашка, вот так!» А потом я просыпаюсь.

Знакомая палата. Стерильная чистота. Горшки с цветами на подоконнике. Ремни на запястьях.

– А-а-а-а-а! – Вопль безысходности раздается на всю больницу.

Мне только что приснился самый ужасный сон за всю жизнь. Но пугает не то, что я проснулась раздавленная ботинком Зейна. Все намного хуже. Я не могла контролировать кошмар… Точки входа не было. Я принимала за чистую монету весь бред, который происходил: семейную жизнь с Зейном, нашу с ним общую дочь, трансформацию в мерзкое насекомое. И сейчас этот бред продолжается. Лиер Сикехус… Мне не привиделась заброшенная психиатрическая клиника. Я все еще здесь. В подтверждение этой мысли в палату вбегает Бьянка.

– Лелия, как вы себя чувствуете? – Она смотрит на меня так встревоженно, словно галлюцинации может быть не все равно.

– Плохой сон, – бормочу я, мечтая о том, чтобы она оставила меня в покое и перестала задавать вопросы. После того, что я только что пережила, моей нервной системы не хватит еще и на то, чтобы откровенничать с порождениями собственного разума.

Бьянка понимающе кивает.

– Надеюсь, он не повторится.

«Я тоже очень на это надеюсь», – думаю я, но ничего не говорю вслух.

– У меня хорошая новость, думаю, вы обрадуетесь. – Дружелюбно улыбается Бьянка. – Доктор Йохансен считает, что визиты родственников и близких пойдут вам на пользу. Если вы готовы, то я приглашу к вам одного человека, который как раз пришел навестить вас сегодня.

Насмешливо поднимаю бровь. Судя по всему, Асаф подготовил что-то новенькое.

– И кто же этот незваный гость? Мама, которую я придумала, как и остальных? Отец, который никуда не пропадал? Давай, старшая медсестра, удиви меня.

И она делает это, с улыбкой расстегивая ремни на моих запястьях.

– Это ваш жених.