Читать книгу Слеза Ночи - Наталия Новохатская - Страница 1

1.

День начался для Люмы ужасающим образом, далее бредовые события нарастали и под вечер превратились в полную фантасмагорию. Однако начало было положено с утра, когда в одиннадцать часов двадцать пять минут Люма вывалила тетку Иру из ее инвалидного кресла. Что называется – приехали!

Вины Люма за собой не видела, лифт встал на первом этаже и почему-то подпрыгнул, Люма не удержалась на ногах и нечаянно толкнула теткино кресло, тут двери, как назло, разъехались, тетка Ира покатилась прямо по площадке мимо пандуса и поскакала по ступенькам вниз – хорошо, что их было всего пять – плохо, что тетка стремительно набрала скорость.

Не успела Люма сообразить, что происходит, как теткин Ирин экипаж лихо скакнул в распахнутую дверь подъезда и с грохотом скрылся из виду. Люма опомнилась и бросилась вслед, проскочив треклятые ступени одним опасным для жизни прыжком. Вылетев из подъезда, Люма сначала заметила пустое кресло на углу у ограды газона, оно лежало на боку, и одно колесо бешено вращалось в воздухе.

"Где же тетя? Неужели ее унесли черти?" – непочтительно подумалось Люме, но соблазнительная мысль не получила продолжения, поскольку тетка Ира обнаружилась по звуку.

Почти совсем рядом с местом крушения, прямо на чахлой газонной травке она лежала на спине, как перевернутый жук, и грозила небесам одной из своих палок. Вторая палка валялась рядом с креслом, на нее Люма наступила, бросившись тетке на помощь, и едва не рухнула сама, и то только потому, что схватилась за кресло.

– Я знаю, ты это сделала умышленно! – вопила тетка Ира в полный голос, пока Люма ее поднимала и бормотала какие-то утешения или объяснения. – Ты меня ненавидишь, я знаю! Тебе моя комната покоя не дает!

Из окон стали выглядывать соседи, привлеченные богатым бесплатным представлением, и Люма почувствовала себя настоящей злодейкой. Хотя, судя по всему, тетка Ира практически не пострадала, а голосила просто с перепугу, да еще по скверному своему характеру. Впрочем, какого другого нрава можно ожидать от человека, больше двадцати лет прикованного к креслу-каталке и способного сделать всего лишь десяток-другой шагов с помощью двух толстых палок?

Когда ей было шестнадцать лет, столько, сколько сейчас Люме, тетка Ира не вписалась в поворот на лыжне и рухнула с отвесного обрыва, с высокого берега Москвы-реки, того, что в Филевском парке напротив поймы. Жизнь тетке Ире спасло дерево, косо выросшее на обрыве, оно же искалечило ее навсегда. Тогда еще не тетка, а девочка Ира пролетела сквозь древесную крону вниз головой и повисла на одной ноге, зацепившись за нижнюю ветку лыжей. Вторая вместе с ботинком осталась на верхних ветках.

Люме было пять лет, когда ее родители переехали из города Калинина в московскую квартиру, где Ирина жила со своей матерью. Тетя Таня, двоюродная тетушка отца Люмы, устроила вещь по тем временам почти невозможную, прописала дальних иногородних родичей в свою большую квартиру с одним условием проживания – заботиться об ее дочери-инвалиде. Сама тетя Таня знала, что дни ее сочтены, болезнь крови, от которой незадолго до того сошел в могилу ее муж, стала проявляться у нее.

В молодости оба тетки-Ириных родителя крепили ядерный щит, за что и поплатились. Дочери достались их немалые сбережения, но уже давно деньги обратились в прах, она жила на иждивении родителей Люмы, приберегая крохотную инвалидную пенсию себе на булавки. Однако до сих пор считала, что родичи ей обязаны – без нее торчали бы они в Твери!

Родители Люмы по своему обыкновению предпочитали пропадать на работе с утра до ночи, так что уже много лет обязанность ублажать тетку Ирину доставалась Люме. Надо сказать, что обе они, и опекаемая, и подопечная, относились друг к дружке без особых сантиментов. Старшая за четверть века, проведенную в инвалидном кресле, ухитрилась не повзрослеть, осталась вредной и избалованной барышней-калекой, словно думала, что однажды каким-то чудом она распрямится, встанет на ноги, и тогда начнется настоящая ее молодость, прерванная дурацким происшествием. Покамест что Ирина требовала от окружающих, чтобы они считались с нею больше, чем с собой, и не стеснялась покрикивать на свою приемную семью.

Люма к тетке Ире привыкла, а не привязалась, но нехороших чувств не питала, просто ухаживала за калекой, спокойно терпела капризы, старалась пропускать мимо ушей теткины ядовитые тирады, но иногда беспредметно мечтала о ее комнате, тут тетка Ира была права на все сто процентов.

Да и кому, скажите на милость, понравится всю жизнь существовать в большой, с эркером во всю стену, но все же общей комнате? Спать на плюшевом диване, уроки готовить на кухне, а вещи держать в родительской спальне. Однако далеко в криминальную сторону мечты у Люмы не простирались, смерти родственнице она не желала, вот тут тетка малость перебрала.

Именно это Люма не замедлила тетке Ире доложить сразу по водружению ее в кресло, поставленное на колеса. Никто и ничто особо не пострадало, Люма посчитала происшествие исчерпанным, но слегка обиделась за громкие разоблачения, проведенные на виду у всего подъезда. Однако теткины фокусы и не подумали кончаться.

– Мы едем сегодня в парк через школу, – сквозь зубы доложила она, едва Люма вывезла кресло со двора.

– А почему не в сквер? – поинтересовалась Люма. – И вообще в парк далековато, я все же не рикша.

– Обойдешься, – заявила тетка Ира. – Поупражняешься, заодно поразмыслишь о превратностях судьбы. Отстань, не мешай мне думать.

О чем думала тетушка Ира, оставалось неизвестным, однако связи с окружающей действительностью она не теряла. Когда Люма замешкалась у поворота в сквер, тетка вскинула палку и резко указала иное направление.

– Что, кавалер ждет? – осведомилась она и с удовольствием добавила. – Ничего, и он обойдется.

– Мы бы вдвоем быстрее вас доставили, – резонно отметила Люма. – И крюк небольшой…

– Я сказала – перебьётесь, – отрезала тетка Ира. – Только вас мне не хватало.

Такой загадочной фразой тетка завершила общение с Люмой и до самого парка заключилась в напряженное молчание, только изредка указывала, какой дорогой ехать. Причем предпочла окольный путь, поэтому они въехали в Филевский парк сквозь боковую аллею, миновав по касательной школьный двор. Тетка Ира в давние времена также вкушала там плоды просвещения, но никогда прежде прогулок в те места не затевала. Да и сам парк не жаловала, что не мудрено, именно по лыжне в парке она въехала из беззаботного отрочества в печальное инвалидное состояние.

И Люма догадалась отнюдь не сразу, что везет тетку Иру к месту былой катастрофы, вернее, что какой-то внезапный рок влечет беднягу на обрыв Москвы-реки. Как преступницу к месту преступления… Интересно, а у жертв бывают такие странные фантазии? Или это потрясение у подъезда так на нее подействовало – размышляла Люма, начиная тревожиться за теткино душевное здоровье, и сомневаться, не зря ли она потворствует причудам больной?

Аллея, почти не пропуская солнца, сумрачно стремилась в бесконечную даль, тем временем тетка начала бормотать отрывистые замечания самой себе, а Люма все сильнее жалела, что послушалась тетку Иру и не свернула в сквер, где ждал ее Лев. Рассудительный Лева давно бы догадался, что задумала тетка, и сумел бы дать ценный совет. В крайнем случае пресек бы безумное мероприятие, и дело с концом – а у Люмы духа не хватало. Но Лева, как на грех, сидел в сквере на скамейке и тщетно ожидал их появления.

Если учесть, что он специально не поехал на дачу и вошел в конфликт с родителями, чтобы помогать Люме катать по свежему воздуху ведьму-тетку, то становилось просто обидно. Однако в тот момент Люме было даже не обидно, а делалось все страшнее – зачем тетку Иру несло к обрыву, что она собиралась там делать, и не результат ли это выпадения из кресла? Тогда вина Люмы становилась неоспоримой, а что прикажете делать со спятившей инвалидкой? С другой стороны, причинять вред ни себе, ни окружающим тетка Ира была не в состоянии, а за то, что творится в ее смятенном уме, Люма ответственности не несла.

В подобных, не слишком приятных размышлениях Люма довезла кресло с тетушкой до печально известной тропы вдоль обрыва и твердо попросила дальнейших указаний.

– Влево и вверх! – потребовала тетка Ира и вжалась спиною в кресло.

– Не повезу! – заявила Люма. – Тут асфальт кончается, кресло тяжелое, а если не удержу?

– В тюрьму сядешь, за преступное ротозейство, так что держи крепче, – успокоила племянницу тетка Ира, но все же добавила. – Тут уже недалеко, справишься. Не лезь ко мне с пустяками.

Проклиная себя за бесхарактерность – вот Лева ни в жизнь бы не позволил так с собой обращаться, Люма почти волоком протащила кресло вверх по широкой тропе и остановила на плавном изгибе, с которого открывался замечательный вид на пойму. А если смотреть вниз, то зрелище получалось устрашающее: берег обрывался, как срезанный, и только на полпути к реке появлялись кроны отдельных деревьев.

Тетка Ира приказала закатить ее под вековой какой-то ствол и застыла в неподвижности. Казалось, что она любуется видом с какой-то свирепой сосредоточенностью. Люма тихонько отошла от кресла и присела на ободранное бревно на самом краю обрыва. Как хотите, но тягловая работа ее малость утомила, а тут еще и мрачные загадки, будь они трижды неладны…

Отдышавшись, Люма побродила взором по природе и как-то незаметно сфокусировала внимание на фигуре, сросшейся с креслом. Под вековым дубом, эффектно высвеченная проходящими сквозь крону солнечными лучами, тетка Ира смотрелась трогательно и слегка потусторонне. Привиделось, что необычное освещение и опасная близость обрыва смыли с нее прошедшие четверть века, что над берегом в непонятном летательном устройстве парит ровесница Люмы, какой она была тогда, девочка из будущего…

Впрочем, и на самом деле тетка с годами изменилась мало – отец это не раз отмечал. Никогда она не была красоткой, но всегда чертовски энергичной – так он повторял при любом удобном случае, далее развивал тезис примерно так. «И до катастрофы Ирина отличалась коренастым сложением, что-то в ней было от чукчи: упрямо торчащие прямые темные волосы, на квадратном лице – круглые ярко-карие глаза, а все остальное затмевал немыслимый румянец пронзительно-алого оттенка, щеки пылали, как море флагов в революционный праздник. Кто-то в школе метко назвал ее – «девочка-знаменосец».

Наблюдая нынешнюю тетку Иру и невольно сопоставляя с описанием, Люма отчасти впала в легкий транс и неожиданно, в какие-то доли секунды ей вдруг открылась истина, которую она затруднилась бы объяснить, но отчетливо восприняла. Примерно так, вот этот человек именуется "брат мой", вернее сестра по человеческому роду, какая бы нелепая и неприятная она ни была – у нее свой мир, свои взлеты и падения, она такая же настоящая, как и я.

«Ужас какой-то, наверное, у меня легкий тепловой удар,» – так почти сразу оценила Люма собственное озарение и постаралась вернуться к реальности.

Тетка Ира, как оказалось, громко разговаривала сама с собой, при этом яростно жестикулируя.

– Вот оно что, вот как выходит! – доносилось до Люмы.

Солнце тем временем затмилось мимоходной тучкой, и все эффекты освещения враз сгинули. Подле корявого бурого ствола сидела, едва не падая с сиденья, донельзя возбужденная тетка Ира, суетливая и очень недоброжелательная. Лицо ее как-то сразу ссохлось, былой румянец приобрел почти ржавый оттенок, и стала заметна недобрая энергия, бьющая из нее вовне.

– Так вот значит, вот оно что, – повторяла тетка на все лады и взмахивала одной из палок. – Ну это мы еще посмотрим!

Определенно, подумала Люма, с теткой Ирой тоже случилось озарение, но очень недоброго характера. Быть может, вспышка космической энергии, или чего там еще, задела их обеих краем, но Люме достался положительный заряд, а невезучей тетке пришлось довольствоваться отрицательным – такую мистическую приправу Люме пришлось изобрести, чтобы разобраться прежде всего в собственных настроениях.

А чувствовала себя девочка весьма смутно, догадываясь, что с ее подопечной произошло нечто необычное, и это непременно отразится на ней самой, как уже отчасти произошло. Наития и предчувствия были Люме неприятны, потому что пугали… Слишком часто они сбывались.

Последнее, что заметила Люма, удаляясь с места стоянки, был изогнутый ободранный ствол, на котором она сидела – он был похож на гигантского червя, выползающего из-под земли.

Тетка Ира, впрочем, очень быстро засобиралась с обрыва долой, так что додумывать мысли Люме пришлось в основном на ходу, на спешном пути обратно, поскольку пассажирка погоняла ее как упряжку ездовых лаек, только что палкой не подстегивала. И удовлетворилась ненормальная женщина лишь тогда, когда основная парковая аллея повела инвалидный экипаж с горы вниз на последней дозволенной скорости, а деревья, казалось, склоняли бегущие ветки, пытаясь удержать двух идиоток, летящих прямо к черту в зубы.

Из парка они проскочили по жаре и накаленному асфальту прямо к дому, миновав излюбленные теткой киоски, и только у себя в прохладном подъезде Люме удалось перевести дух. Дома тетка Ира проковыляла к себе в комнату и срочно уселась на телефон, даже не позволила Люме звякнуть Льву, извиниться и уверить, что все в порядке. Хотя тетка Ира и есть тетка Ира, а без ее вывертов жизнь была бы не такой разнообразной и временами интересной.

В частности, если иметь возможность слушать её телефонные разговоры, что Люма делала без всякого зазрения совести и даже более того. Были очень веские причины, в недавнем прошлом тетушка подложила остальному семейству свинью, так что Люма считала себя вправе отслеживать ее намерения.

Лева был с ней полностью согласен и даже помог установить необходимую аппаратуру. Другое дело, что родители убили бы дочку за такую инициативу, причем оба не сговариваясь.

2.

Когда племянница устроилась в кресле под теткиной стеной с миниатюрной аппаратурой в ухе, секретные переговоры уже начались.

– Нет, сейчас не получится, у меня группа, – отвечала тетке собеседница. – Ты лучше перезвони попозже.

– Брось своих идиоток и приезжай немедленно, – предложила Ирина Семеновна веско. – Предупреждаю, не приедешь – пожалеешь!

– Ну и что у тебя стряслось? – с недовольством спросила трубка менее официальным, но достаточно пренебрежительным тоном. Далее голос уплыл в пространство и сказал. – Извините, я на минутку, к другому телефону. …Ну?

Междометие прозвучало оглушительно громко, словно собеседница Ирины Семеновны мгновенно перенеслась по воздуху и крикнула непосредственно в уши обеих слушательниц.

– Не вопи так, у меня со слухом все в порядке, – заметила Ирина Семеновна, затем подержала паузу и сказала. – Я сейчас вспомнила: я видела ЕЁ…

– Ты что, смеешься? – прошипела женщина в трубке. – Или у тебя бред? Кого ты видела, горе мое? Где?

– Нашу пропажу я видела, Алешенька, мое наследство, наше родовое проклятие! – торжественно заявила Ирина Семеновна и стала ждать реакции на свое нестандартное заявление.

– Не заговаривайся, подруга Ира, – произнесла собеседница почти что без высокомерия. – Где ты могла ее видеть? У тебя не глюки часом?

– У меня нервное потрясение, – донельзя довольным голосом сообщила подруга Ирина. – Сегодня утром меня дурында вытряхнула из коляски – на прогулку возила. Я жестко приземлилась на газон и вдруг из памяти – просто посыпалось! Блок снялся, так доктор сказал бы… А там, оказывается, хранились очень интересные штучки. Я вспомнила, как видела ее в последний раз… Да-да, её, "Слезу ночи", нашу слезку, которую мы с тобой потеряли. Приедешь?

– Пожалуй, – протянула собеседница, названная Алешей. – Пожалуй приеду, сейчас выпровожу девушек и приеду. Что привезти?

– Мои долговые расписки привези, и как их, векселя, что ли, в которых проценты, – непринужденно предложила Ирина Семеновна, как будто речь шла о плитке шоколада, ну как его там, Milky Way.

У племянницы уши встали топориками, очень занятные новости вещала отводная самодельная трубка. Вот, значит, оно как! Тетка-то в долгу, как в шелку, и опять у нас фигурирует ростовщица Алена Ивановна. Пожалуй, предкам придется смириться с дочкиным самоуправством и дать санкцию на дальнейшее прослушивание, а то ведь… И "Слеза ночи" – это еще интересней! Слушаем дальше.

– А как это связано? – аккуратно и после длинной паузы произнесла подруга Алеша.

– Напрямую, – пояснила подруга Ира. – Натуральный обмен. Мои расписки на информацию. "Слезка"-то тоже моя!

– Когда это было, – протянула ростовщица Алена Ивановна, и по голосу стало ясно, что она не только тянет время, но и желает сбить цену. – Может, и не стоит твоя информация ни гроша, столько-то лет прошло. Или пригрезилось тебе…

– Допустим, – легко согласилась подруга Ира. – Но ты тоже не единственная на свете, прямо скажем. Я дурынду пригласить могу и парня ее шибко умного, дети сейчас шустрые, но с больной тетки много не возьмут, у них совесть еще найдется. Или кузена Сережу найму за ящик шампанского, он тоже сообразит, что к чему. Только им рассказывать придется, а ты и так почти все знаешь. Хотя тебя мне контролировать труднее, за это надо должок простить, не правда ли, Алешенька?

– Ах подруга, посидеть бы мне в твоем кресле немного, я бы тоже калькулятор вместо мозгов нарастила, – пожаловалась подруга Алена, но подтекст в ее речи был сложный, на что подруга Ира среагировала мигом.

– Приезжай и посидишь, мы теперь с тобой равноценны. Я с юности инвалид, а ты бывшая красавица – но результат один. Обе по нулям, вот разве что "слезку" вернем, будет о чем вспомнить, – сказала она с чувством, потом кратко переспросила. – Ждать?

– Жди, я мигом, – ответила Алена Ивановна и дала отбой.

Люма перехватила телефонную линию, не успела она звякнуть, и Лева оказался дома, прямо у аппарата.

– Ну и что ты мне скажешь? – меланхолически осведомился он. – Просидел даром на лавке, ел мороженое, читал желтую прессу. Утро потеряно.

– А у меня наоборот, хотя за тебя мне обидно. Я тетку вытряхнула из кресла нечаянно, нам стало как-то не до тебя, извини ради Бога!

– Насовсем вытряхнула? С летальным исходом? Если тебе адвокат нужен, то я могу попробовать. Господа присяжные заседатели, моя подзащитная совершила тяжкое преступление, предусмотренное энной статьей уголовного кодекса прим бэ, но на ее месте вы все, как один, поступили бы точно так же гораздо раньше. Я немного знал пострадавшую и…

– Ну тебя, я не о том, пострадавшая жива и физически здорова, но случилось, совсем как в голливудском кино – к ней вернулась потерянная память.

– Ужас какой! Она и в неполной памяти меня удручала, а что сейчас может быть, подумать просто страшно!

– А ты не думай, это в принципе вредно. Вкратце, она вспомнила, где видела пропавшую семейную реликвию – это вам не фунт изюму! Всяческих ужасов и родовых проклятий – вагон и маленькая тележка! А сейчас она будет докладывать "второй ведьме", та уже в пути, спешит и падает. Теперь понял, что от тебя требуется? Не могу я пустить это дело на самотек, проверь, пожалуйста аппаратуру.

– Это мы мигом, матушка барыня, сей момент будет вам техник с инструментарием, ждите в течении двух минут! – браво пообещал Лева.

Расстояния между их домами вполне дозволяли такие обещания, но не более… Положим, не через две минуты, а через пятнадцать техник с инструментарием уже стучался в дверь. Его светлые волосы взмокли на висках и местами прилипли колечками, а мелкие бисеринки пота украшали переносицу. Лев явно спешил к пиршеству тайн, к тому же следовало обогнать "вторую ведьму".

А самое главное, у них с Люмой затеялось дело, где он мог проявить незаурядную смекалку и вознаградиться восхищением подружки. Надо сказать, что юношеская влюбленность еще медлила у детского порога, причем это касалось обоих участников. Редкие поцелуи по случаю отлично перемежались длинными паузами непринужденного дружеского общения, в нем состояла главная прелесть их взаимной привязанности.

Вот и данный момент Лева торопливо клюнул Люмину макушку и двинулся в комнату выгружать инструменты для удобства прослушивания. Пока "вторая ведьма" ехала в метро с пересадкой, он решил подключить еще один проводок, чтобы можно было слушать в два уха одновременно.

Полагая себя почти что Юлием Цезарем, Лева заявил, что пока он монтирует аппаратуру, Люма может разъяснить ему, о каких проклятых ценностях зайдет речь. Что-то он раньше ни о чем подобном не слышал, и вообще, не спятила ли тетка Ира, не наглоталась ли колес – тогда запросто!

Люме ничего не оставалось, как открыть семейную тайну, но получилось у нее скомкано, время поджимало и скепсис слушателя не располагал к необходимой торжественности.

Получилось вот что… Однажды в далекой Бразилии, где кроме диких обезьян имеются еще и копи с драгоценностями, был найден камень необычной формы и окраски – крупная капля прозрачной синевы с мерцающими внутри искрами. Поэтому драгоценность назвали пышным титулом – "Слеза ночи". Кстати, под таким названием вещичка фигурирует вполне официально, у нее даже имеется история, все записано в статейке или каталоге, но бумаги, разумеется, под замком у тетки Иры.

Камешек долго бродил по свету и неизменно сеял несчастья, о них тоже подробно изложено, чуть ли не убийство Распутина, нет конечно, но кого-то столь же нехорошего тоже убили почти в те же времена. Ладно, эта часть определенно не удается, милль пардон, ну и черт с ней. А если ближе сюда, то после исторических потрясений штучка прочно застряла у тетки-Ириной бабули, как-то вышло так, что ее, бабку – то есть, продали или сменяли на этот самый бриллиант. Или он был опал, или еще, дай Бог вспомнить, не гиацинт ли? Но в результате они оказались вместе – ну да, не знаю точно, что случилось с обменом, но штучка хранилась у бабки Зои секретно, в невероятно дорогой оправе. Распутин что ли, нет не он, а тот, которого вместо него убили, заказал что-то очень замысловатое и нашпиговал вокруг алмазов на миллион. Бабка Зоя держала улику у себя всю жизнь, а потом распорядилась выделить тетке Ире на шестнадцать лет…

Бабка, вроде бы, к тому времени уже опочила, хотя кто знает, ну, да не важно… Короче, ценность была подарена при скоплении гостей и почти тут же бесследно исчезла с грандиозным скандалом.

– Прервись на секунду, – остановил рассказчицу Лева. – Во-первых, на вот, подержи эту штучку, она здесь самая крутая, а во-вторых, если я не ослышался, то похожая история была описана в литературе под названием "Лунный камень". Впрочем давай дальше.

– Дальше тоже очень похоже, ты верно подметил, – обрадовалась Люма. – Хотя детали разные, да и конца пока нету. Так бишь на чем я остановилась? Да, тетка Ира устроила непотребный скандал среди своих гостей, даже заставила их вывернуть карманы – предки протестовали, но напрасно. И вывернули напрасно – ничего ни у кого не нашли, так глупости по мелочи. Но это еще не все, стыдно рассказывать, но в школе тетка Ира вместе с этой самой ведьмой Аленой затеяли разбирательство и выявление виновника своими силами. Совсем оборзели. Одна слабонервная девица из подозреваемых впала в истерику и рванулась бросаться из окна. Ее поймали в коридоре, а инквизицию срочно прекратили. На тетку Иру цыкнули, а училку, допустившую безобразие, чуть-чуть не уволили из школы – еще бы, не хватало им статьи о доведении до самоубийства. Ну а "Слеза ночи" так и не нашлась. Хотя, впрочем, очень скоро всем стало не до нее. Не прошло и двух месяцев, как бедняга тетка Ира грохнулась с обрыва и переломала себе все, что можно. Еще следует отметить, что мама ее, тетя Таня, будучи вполне атеисткой и физиком-атомщиком по жизни, почти склонялась к мысли, что дочку достало проклятие, тяготеющее на пропавшем талисмане. Вроде бы бабка Зоя не то предупреждала, не то предсказывала, что владеть "Слезой ночи" очень вредно, но гораздо хуже – лишиться вещички. Упаси Бог потерять, украсть или выбросить, можно только дарить или передавать по наследству. Вот такие пироги, я все сказала, спасибо за внимание.

– Миленькая у вас семейная тайна, – одобрил Лева. – И как я понял, твоя тетушка вспомнила что-то важное об этой заколдованной штучке?

– Ага, буквально так. "Я вспомнила, что видела ЕЕ " – подтвердила Люма.

– Значит вспомнила, что видела до падения, но после пропажи, память-то у нее отшибло как раз в процессе, – соображал Лева.

– Вот именно, – согласилась Люма. – Увидела – упала – забыла, потом в обратном порядке. Опять упала, это сегодня, и вспомнила, что она видела. Красота!

Последнее замечание относилось к результатам трудов Левы – теперь вроде бы из плеера, а на самом деле из стенки, общей с теткиной комнатой, незаметно выходили два проводка, каждый с маленьким наушником, вдеваемым непосредственно в ухо.

Однако до появления на сцене "второй ведьмы" пришлось немного помаяться. Люма даже успела напоить чаем всех, включая тетку Иру, и при этом заметила, что та приготовилась к решительному объяснению. На ветхом столике у окна девочка заметила выпотрошенную папку, в которой хранились давние бумаги, повествующие о "Слезе ночи". А сама тетка по всей видимости освежала в памяти исторические реалии, старинный каталог на пожелтевшей бумаге, вернее копия с него, тоже пожелтевшая от времени, лежала у тетки на подушке.

Наконец раздался долгожданный звонок в дверь, и на пороге возникла "ростовщица Алена Ивановна", она же "вторая ведьма". Ростом ростовщица была с Ивана Великого, костиста и сухопара, так что все одеяния трепетали, как белье на ветру, повинуясь ее резким движениям. Прическа в крупных, не везде опрятных локонах каждый раз бывала другого оттенка, нынче имелось в виду красное дерево, но древесина виделась пообтертой – на висках пришелицы просвечивала сероватая седина.

Однако самыми заметными атрибутами в облике Алены Ивановны были безусловно нос и глаза. Люма плохо представляла, как это все выглядело в молодости Алены, хотя бытовало мнение, что та была невозможной красавицей. Но в данное время смотрелась гостья довольно-таки страшно. Нос Алены, крупный, длинный и заостренный к концу, как бы выводил все ее узкое лицо к точке на острие носа, остальное служило ему тусклым фоном, в особенности еще и потому, что бледная кожа на лице чересчур плотно прилегала к черепу и казалась тоже отчасти окостеневшей. Поверх монументального носа помещались небольшие глазки каменного цвета в жесткой оправе коротких темных ресниц, но не это было главным.

Глаза у Алены сидели под острым углом вверх, и так косо вытягивались к вискам, что взгляд получался совершенно волчьим. И вообще лицо ее отчасти напоминало искусно сделанную маску упомянутого хищника. Так и хотелось спросить: "Тетенька, а где же твои острые зубки?" Зубки, кстати, были ровными и красивыми, поэтому не вписывались в лицо совершенно.

Увидев Алену в первый раз, точно так же у дверей в холле, Лева и выдал ей прозвище, приклеившееся к гостье накрепко.

– «Макбет», сочинение Вильяма Шекспира, сцена в лесу, вторая ведьма, – произнес Лева, как только Алена Ивановна просквозила мимо них в комнату тетки Иры.

Люма ранее довольствовалась сравнением со старухой Шапокляк, но "вторая ведьма" – мало того, что звучала более изысканно, также намекала на существование первой ведьмы, тетки Иры, что веселило посвященных дополнительно. Итак "вторая ведьма", она же "ростовщица"(но об этой истории нужно говорить отдельно, она вовсе не смешная, скорее печальная и поучительная) и на этот раз проследовала к тетке, едва бросив ребятам небрежный "привет".

3.

Подруге Ире Алена Ивановна не кинула даже "привета", а сразу перешла к делу, едва захлопнув за собой дверь.

– Ну и? – нетерпеливо спросила она.

(Слушатели за стеной приникли к микрофонам, иногда даже забывая дышать.)

– Бумажки принесла? – тоже без церемоний отозвалась подруга Ира. – Давай сюда.

– А может, после? – спросила Алена Ивановна. – И вообще, что это за жлобские разговоры? Мы же сколько лет друг дружку знаем.

– Ага, вот именно поэтому, Алешенька, – приторно-сладко проворковала Ирина Семеновна. – И вообще, что это за жлобские бумажки? Зачем они нам?

– На, съешь их с кашей, зануда, – сдалась подруга Алеша. – Просто для порядка они были, с тебя бы никогда не спросила, только если бы ты коньки отбросила, не ровен час, то с наследников твоих, поняла.

– Спасибо, что объяснила, – пробормотала подруга Ира, с хрустом разрывая долговые бумаги, а была их неплохая стопочка. – Ну, тогда и не горюй, Алеша! Фиг с маслом ты бы с них получила, они хоть просты, но не до святости, не обольщайся.

– Ну ладно, шут с ними, – подруга Алена по всей видимости смирилась с поражением в первом тайме. – Так что же ты вспомнила, выкладывай наконец.

– Я видела ее, знаешь когда видела? – проговорила подруга Ира приглушенным голосом. – На этой самой лыжне, будь она трижды неладна! И дальше ничего не помнила двадцать с чем-то лет! Травма черепа и церебральная недостаточность! И все из-за нее…

– Так это была она? – спросила подруга Алеша таким же придушенным голосом.

(Слушатели чуть не взвыли дуэтом от досады. Им в отличие от Алены Ивановны было невдомек, какие разные значения вкладывали подружки в простое местоимение "она". Одна "она" явно была "Слезой ночи", вторая относилась к лыжне, а кто третья?)

– Она, кто ж еще, наша беленькая овечка, – с горечью выложила Ирина Семеновна. – Она и всплыла, там у дерева, когда дурында меня довезла. Я, как слетела с кресла, то вдруг померещилось – что это она меня в кресле с лестницы столкнула, и я лечу вниз головой, а навстречу дерево. Бред чистой воды, но не свихнулась же я совсем. И велела везти прямо на место, там все проявилось. Как я тогда падала, и причем тут она.

– Ты хочешь сказать… – голос подруги Алеши сник до шепота и стал еле слышен. – Что это она тебя столкнула?

– А это не так важно, – уклонилась от ответа Ирина Семеновна. – Зато в руке у нее наша "слезка" была, цепочка на запястье намотана, я вспомнила крупным планом, как в кино. И снег кругом, а камешки блестят бешено!

– Но как она к ней попала? – задала вопрос Алена.

Вместо ответа на нелепый вопрос тетка Ира залилась странным смехом, с всхлипыванием и с подвыванием. Иногда в хохот включались отрывистые, как вздохи, междометия: "а действительно! …а как! …кто бы знал! …браво Алеша! " и еще какая-то ерунда в подобном роде. Алена пережидала реакцию подруги в полном молчании, смеху не вторила, но подругу Иру успокоить не пыталась.

Наконец веселье внезапно иссякло, Ирина Семеновна резко смолкла, помахала перед собой одною рукой (чего слушатели за стенкой видеть не могли) и с некоторым усилием выговорила.

– Наверное, ей рыбка в клювике принесла. Помнишь рыбку, Алеша? В ванной хвостом била, она еще выскочила и заявила, что смотреть на это не может, что ведь съедят бедняжку, и ведь вправду съели. Только очень печальное рыбное блюдо оказалось, на другой-то день, не правда? Мы ею просто давились, той рыбкой. Теперь я все помню, а ты Алеша, ты рыбку помнишь?

– Опомнись, Ируня, какая рыбка? – очень осторожно, как бы пробуя каждое слово, спросила Алена Ивановна.

– А если она золотая была, а мы не поняли и съели? – гнула свое подруга Ира и голос ее опасно звенел. – Она рыбку пожалела, вот ей все и досталось, а мы не пожалели. Да ведь, Алешенька, совсем не пожалели?

– Ирка, брось свои штучки, прошу тебя, ради Бога, – испуганно заговорила Алена, но ее уже никто не слушал.

– А меня теперь кто пожалеет? – уже кричала тетка Ира. – Ты что думаешь, гадина, как мне здесь сиделось двадцать лет с лишком? Всю жизнь, всю мою жизнь! Об этом я мечтала, как ты думаешь? Это ты меня толкнула, ты, а не она, это из-за тебя я вот такая до самой смерти! Ты, гадина, ты тварь грязная, верни мне мою жизнь!

Ответом на эти исступленные вопли была лишь тишина, и торопливые шаги прозвучали уже не в микрофон, а резким стуком по коридору мимо двери, а потом и обратно.

– Эй, гаврики, шевелитесь, – "вторая ведьма" просунула голову в дверь. – С Ириной истерика, неужели не слышно? А я пошла, закрой за мной!

Люма не успела ничего ответить, ни даже сообразить, что стоит около кресла с проводом в ухе и за этот провод почему-то держится…

– Заканчивай с музыкой, барышня, тетке плохо! – повысила голос Алена Ивановна и не дожидаясь ответа, ринулась к двери.

Замок за недолгой гостьей повернул Лева, но не удержался и произнес нечто совершенно недопустимое. Хотя, скорее всего, Алена Ивановна его не слышала, она торопливо сбегала по лестнице, не задумавшись вызвать лифт.

– Извольте видеть, сударыня, сколь насыщенным может быть краткое свидание… – вот что сказал Лева ни к селу, ни городу.

Люма дерзкого высказывания, к счастью, тоже не слышала, поскольку, опомнившись, бросилась к тетке Ире в комнату и стала пичкать ту каплями и таблетками.

"Неотложка" хоть и приехала быстро, но пробыла недолго. Мрачная врачиха вколола тетке Ире ударную дозу лекарств и сходу отвергла идею госпитализации. Ну, кто там станет возиться с неходячей инвалидкой, скажите на милость! И персонал замучается, и больная не выдержит.

– Пока она поспит, а там врача ей зовите, который её знает, а может, и сама оклемается, – сообщила врачиха на прощание. – Так-то организм крепкий.

Тетка Ира сразу после укола успокоилась, перестала всех проклинать, потом медленно впала в сон и лежала почти не двигаясь, только изредка вскидывала то одну, то другую руку в негодующем жесте.

Когда весь этот ужас наконец закончился, Лева нашел силы подвести итоги заседания. Люма сопротивлялась и не хотела, она вымоталась и все-таки винила себя за теткино состояние – если бы не вывалила она беднягу утром, то ничего бы и не было. Но Лева напоил ее чаем, согрел обед и как-то незаметно перевел беседу на анализ услышанного. Поневоле и Люма втянулась в обсуждение.

– Итак, из перечисленных фактов следуют три варианта, три версии, вот они, – Лева приступил к докладу обстоятельно. – Номер один. Твоя тетушка враз вспомнила, что видела одну из подозреваемых с уликой в руке, та столкнула ее с обрыва, чтобы скрыть следы кражи. Версия лежит на поверхности, и дальнейшая реакция тетушки непонятна – почему она так буйствовала и набросилась на старую подружку. Хотя тут я не эксперт, очень не помешал бы доктор по психической части.

– Хорошо бы узнать, та ли это девушка, которая из окна хотела броситься, – заметила Люма. – Это возможно.

– Ты права, но не гони лошадей, – похвалил подружку Лева. – Давай сначала приведем знания в систему. Версия номер два – внимание! Тетушка твоя Ирина вдруг не только вспомнила, но и поняла, что штучку взяла у нее Алена Ивановна, может быть под залог чего-то, а потом столкнула закладчицу в обрыв. А позвала она ростовщицу, чтобы самой проверить, но не удержалась, и сорвалась, выдала себя… Тогда понятно, отчего Алеша Иванна так быстро слиняла, и лица на ней не было.

– Ну, это ты махнул, – возразила Люма. – Какие-то бульварные злодейства и нечеловеческое коварство.

– Просто одна из множества версий, которая хорошо объясняет группу деталей, – академически возразил Лева. – А в жизни, между прочим, бывает, что угодно. Однако самая вероятная третья версия, она объясняет все с лихвой. Крыша отчасти поехала у бедной Ирины Семеновны, стукнулась она об газон и пошли глюки. Тут тебе и рыбка с клювиком, и разгадки прошлых грабежей, и покушения на ее жизнь – все смешалось у нее в голове. Но не до конца, заметь себе – долговые расписки она у подружки Алеши очень по-деловому вынула, та и не пикнула. Видно, все же какая-то чертовщина там была, и покопать не мешает.

– Ни за что на свете, – сказала Люма с убеждением. – Я передумала, мы ничего и никого искать не будем.

– Отчего же? – спросил Лева и стал собирать посуду со стола, обед закончился, но обсуждение – отнюдь нет. – Не мешло бы разобраться, эту сову надо разъяснить, как заметил мой любимый герой Полиграф Шариков.

– Разъясняла тут одна, теперь в несознанке валяется, – строго заметила Люма и добавила со значением. – А ты уже попал под черное влияние "Слезы ночи". Теперь она тянет тебя к себе страшным тяжким усилием. Плохая примета – интересоваться чужими драгоценностями, вон наши ведьмы доинтересовались.

– Не убедительно, матушка Волюмния Сергеевна, – для солидности Лева не преминул щегольнуть полным именем Люмы. – Суеверия и приметы, конечно, дело серьезное, но вы не изволили учесть некоторые детали. Раз уж эта "горькая слеза" всплыла, то она начала действовать. Это о мистике и прочих эзотериках. Кстати, и тетушка тоже начала действовать. Ты поняла, что если она не поехала с крыши всерьез, то надеется ценность вернуть. Ей бы очень не помешало, потому что кроме плохой репутации у вещички есть товарная ценность. Если тетушка вернет "слезу" и реализует, то вам станет легче. По крайней мере наймет медбрата кресло возить, я бы не возражал, а ты?

– Ты далеко уехал, батюшка Лев Николаевич, – Люма тоже припомнила другу знаменитое имя-отчество. – Все это твои предположения, а во-вторых, нас туда никто не звал. Мне баба Катя покойница еще в Твери твердила народную мудрость: не тобой положено, не тобой возьмется. А в четвертых, связываться с теткой Ирой и со "второй ведьмой" – себе дороже. Ни за какие коврижки и ценности! Мама, кстати, велела ее на порог не пускать, Алену. Мы впустили, и видишь, что вышло?

– А что вышло-то, почему не велела? – отвлекся Лева.

– Это зимой было, с Ниной Зверевой, медсестрой из процедурного, – разъяснила Люма. – Ее Алена соблазнила, наколола на две штуки баксов и на счетчик поставила. Мама ей позволила провести у них в поликлинике презентацию, тоже сглупила, и очень пожалела. Пришлось пойти всем коллективом на должностное преступление, сбыли ненужную гуманитарную аппаратуру и списали, надо было Нину выручать. Мама, бедная, как поставила подпись под списанием, так долго ждала, что ее арестовывать придут, валиум пила. Ну и указала ростовщице на дверь с крутым скандалом. А мы сегодня увлеклись и ее пропустили.

– Это "Мэй Кью", что ли, средства для ращения волос на лице и теле? – очень невразумительно поинтересовался Лева.

– Ага, такая гадость, в Америке ее везде запретили, кроме как в двух штатах, так они сюда приползли, – объяснилась Люма. – Алена у них в ранге директора, устраивает сборища, называется модным словом – презентации. А получается какой-то криминал. Нину Звереву они здорово накрыли, она маме плакалась, прямо рыдала, на что-то плохое ее толкали, если денег не вернет, одно слово – мерзость.

– Транснациональные корпорации в действии, это звучит весомо, – согласился Лева. – Давай, и эту сову разъясним!

4.

Тетка Ира проснулась ближе к вечеру, вернее будет сказать, что она очнулась от забытья и сразу потребовала Льва. Родителей дома еще не было, Люма отчасти начала тревожиться и Леву моментально притащила. Казалось, что тетка Ира мало что помнит, она выглядела совершенно одуревшей, и голос был почти не ее, но мысли она формулировала четко, хотя и медленно.

– Ты родителям ничего не говори про утро, – обратилась тетка Ира к Люме. – И я ничего не скажу, просто нехорошо стало от погоды. А Лев пусть поищет телефон один. Я слышала у него есть список в компьютере. Фамилия – Бакунин, два телефона или один. Адреса тоже. Один – Антон Бакунин, второй – Илья Бакунин.

– Это комментатор такой был или однофамилец? – спросил Лева, не удержавшись.

– Не твое дело, – сморщилась тетка Ира, потом подумала и сказала. – Да, если жив еще. Хотя если бы умер… Не важно, найди хоть одного и позвони прямо сегодня, мне. Если не найдешь, тоже позвони, понял?

– Хорошо, пожалуйста, – охотно согласился Лева. – Больше ничего не надо?

– Уйдите отсюда оба ради Бога и скажите, чтобы никто ко мне не ходил, – тетка Ира заявила в раздражении, и можно было подумать, что кто-то залез к ней в комнату из пошлого любопытства и донимал непонятными просьбами.

Однако визитеры удалились совершенно не обиженные, как раз напротив, поскольку Люме удалось поднять с полу одну из бумажек о "Слезе ночи", залетевшую в обрывки теткиных долговых расписок. Вся эта смешанная бухгалтерия валялась почем зря, а тетка о ней, по всей видимости, позабыла.

– Потом положим обратно, – заявил Лева. – Когда она хватится. Тем более я ей Бакуниных искать буду, целых два экземпляра. С детства помню дяденьку по телевизору, очень был импозантный, папашка говорил, что у него есть лоск, в отличие от прочих, хотя и «трепло несусветное» – это тоже папашка говорил. Не исключено, что знал его, хотя спросить не рискну – душу вымотает наводящими вопросами. У него идея-фикс, что я в состоянии подросткового бунта, поэтому способен на любые глупости.

– А то нет, – заметила Люма. – Еще как способен, и меня за собой тянешь искать эту чертову "слезу". Ведь не хотела брать вырезку, а рука сама потянулась – мистика.

– Вот видишь, нас влечет роковая тайна, даже думать приятно, – сознался Лева. – А расписки тебе зачем?

– Отцу отдам, с теткой надо что-то делать, это вам не роковая тайна, – неохотно сообщила девочка. – Она явно намылилась продать свою жилую площадь, а процентщица ее толкает, какие-то у них схемы.

(Делиться такими тайнами было тяжко даже с Левой.)

– Раньше таких субъектов брали в опеку, – предложил Лев.

– Не надо об этом, – попросила Люма. – Противно.

– Тогда возьмем в оборот "слезную" историю, – Лева взял документ, и оба принялись читать, вырывая бумагу друг у друга из рук, пока не был сделан главный вывод. – И вовсе это был не Распутин, обидно!

И действительно, вырезка, непонятно откуда взятая и в какие времена написанная, толковала на отдельно взятом примере, как пагубно могла влиять "Слеза ночи" на людские судьбы. Согласно предположениям автора, хотя он не ручался за достоверность истории, зловещий камень по имени "Слеза ночи" был куплен за морем одной особой из дома Романовых, а именно великим князем Сергеем, печально известным московским генерал-губернатором.

Великий князь вроде бы приобрел вещицу в подарок жене Элле, родной сестре царствующей императрицы. Он же, то есть Сергей, родной дядя императора Николая Второго, злой гений Москвы и рьяный реакционер, велел сделать для "Слезы ночи» роскошную оправу с камнями несметной ценности и повесить сооружение на специально сделанную платиновую цепь с неким секретом. Раньше "Слезка" была заделана в брошь в окружении цейлонских сапфиров, но великому князю они показались недостаточно внушительными для дома Романовых.

Однако, все это меркло и терялось по сравнению с тем фактом, что почти сразу, как вещица была готова и преподнесена, эсер (член боевой организации социалистов-революционеров) Иван Каляев добрался-таки до ненавистного великого князя и взорвал его бомбой практически на пороге княжеского жилища. Поэтому автор заметки подсказывал предположение, что террористом руководила мрачная сила "Слезы ночи", а не модная тогда идеология индивидуального террора.

Далее следовало спорное сообщение, что супруга усопшего, великая княгиня Элла распознала суть происшедшего, а до того долго беседовала в узилище с приговоренным боевиком Каляевым, добралась до истины и далее всю жизнь искупала свою (интересно, какую?) невольную вину. Сообразив, что действуют злые потусторонние силы, несчастная Элла взяла искупление на себя и удалилась в полумонашеский женский орден, какой сама организовала для покаяния, молитв, самоотречения и трудоемких добрых дел. В частности, приводились два примера. Овдовевшая великая княгиня затеяла борьбу с нищими-профессионалами, берущими в аренду чужих детей – младенцы часто умирали от истощения и дурного обращения. Также именно Элла взяла на себя тяжкую задачу отговорить императрицу от тесного общения с Распутиным, но не преуспела, только лишилась сестринской любви.

А что касается "Слезы", то Элла вроде бы ее отдала одной из приближенных дам, чье здоровье ранее пошатнулось – хорош подарочек, если иметь в виду вредность драгоценности! А вместе со статс-дамой неуказанной фамилии "Слеза" канула в вечность во времена великих потрясений. Правда, автор, надо отдать ему должное, воздерживался от соблазнительной мысли, что смута в России по семнадцатому году объяснялась плохим влиянием чертова камешка. И на том спасибо. Хотя нужно отметить, что буквально через фразу автор оговаривался, что пользуется непроверенными источниками.

– Однако, эта штучка будет посильнее, чем "Фауст" Гете! – с удовольствием процитировал Лева еще одного своего любимого героя.

Для справки, так товарищ Сталин выразил свое восхищение от пиэски Максима Горького "Девушка и смерть". У Левы имелся очень своеобразный пантеон любимых героев, и Люма неоднократно предупреждала, что однажды его поймут буквально и набьют морду, причем не важно кто, почитатели за издевательство или противники за одиозность кумиров.

– Вот бы ее разыскать и прицельно подарить! Только надо тщательно продумать – кому именно, – Лева продолжил изысканную мысль. – Лично я не вижу в отечестве достойных кандидатов, но можно предметно помечтать.

– Бог с тобой, – сказала Люма. – Вредная все-таки это штучка, вон тетка Ира почти спятила, теперь ты с глобальными планами.

– Интересно, а причем тут Бакунины в двух экземплярах? – вдруг спохватился Лева. – Я, понятно, их найду, если они в директории значатся, но почему именно они?

– Вот уж не знаю, – неодобрительно отозвалась Люма. – Вроде бы речь о девушке шла, во всяком случае упоминалась какая-то "она".

– Да, у тетушки твоей все схвачено, но у нас в знаниях пробелы, ох как не хватает Алены Ивановны, – пожаловался Лева. – Она-то небось все знает, с полуслова просекла.

– Вот тебе и подходящая кандидатура, между прочим, – додумалась Люма. – Давай не будем ей мешать, она вещицу сама разыщет и развалит с ее помощью корпорацию "Мэй Кью". Это и будет доброе дело.

– Если бы я был так же уверен в гарантиях, как все вы, мистики, – заумно выразился Лева. – А проще – вдруг выдумки все это, и никакого урона ваша "слезка" не наносит? Тогда ростовщица просто прикарманит денежки, а мы будем локти кусать. Скорее всего, она так и собралась, ее вопросы права не волнуют, она заранее уверена, что все чужое – непременно ее. У моей мамашки тоже такая кузина имеется, если ей всего не отдают – скандал и семейная драма. Она с родной сестрой из-за дачного скворечника насмерть рассорилась, не хотела делить, подавай ей всю недвижимость.

– А тетку Иру жалко, – спохватилась Люма. – Что ей еще в жизни светит, кроме проклятой "Слезы"? От нас радости мало, подруга Алеша рванулась искать ее кровное наследство, только пятки засверкали, вот только с долгами расквиталась. Ничего, она новых понаделает.

– Ладно, не будем о печальном, – сказал Лева. – У Алеши Иванны компьютера пока нету, ей адреса с телефонами искать труднее. Бог даст – твоя тетушка ее обскачет. С нашей скромной помощью, ты только не препятствуй, ладно?

– А кто препятствует? – удивилась Люма. – Ищи себе этих Бакуниных на доброе здоровье. Может быть, это они «слезу» стащили, а потом наняли таинственную "ее" сбросить тетку Иру с обрыва.

– Элементарно, Ватсон! – зааплодировал Лев.

Но день чудес на этом отнюдь не закончился. Постепенно подтянулись предки Люмы, и Лева засобирался домой, заспешил на поиски загадочных Бакуниных. А Люма весь ужин протомилась, не решаясь начать разговор о теткиных долгах, вернее не знала, как подступиться к рассказу, не разглашая предшествующей истории. В конце концов девочка выпалила безо всякой подготовки, едва свалив посуду в мойку.

– Алена сегодня опять приходила, с теткой они поругались, и вот что я нашла на полу! – с тем Люма протянула отцу изодранные долговые обязательства.

– Зачем же ты ее пустила? – не по делу встряла Софья Павловна, естественно, она утомилась на службе и уловила лишь последнее – дочка не справилась с поручением.

– А ты, мама, ребят найми в камуфляже, они и не пустят, – огрызнулась Люма. – Можно подумать, что она спрашивала.

– Ладно, Сонь, не в этом дело, – примирительно заметил Сергей Федорович и передал жене бумаги для ознакомления. – Я же тебе говорил, Ирина что-то задумала. Просто не знаю, как быть. Хоть в Тверь поезжай обратно, надоело быть перед ней обязанным, стоит ли того проклятая жилплощадь? Если по-людски – то Ира и есть полная хозяйка. И никакая регистрация-приватизация не играет роли, мало ли что записано, долевая она или еще какая.

– Давай я с ней еще раз поговорю, – предложила Софья Павловна. – Ира больной человек, и мы действительно обещали ее матери-покойнице за ней смотреть, никуда не денешься. Это ведьма Алена ее с пути сбивает, а Ирине деваться некуда, какие у нее развлечения. Вот и…

– Мам, пап, я так поняла, что долги-то она погасила, – решила вмешаться Люма.

– Цыц, мелочь, тебя не звали, – беззлобно заметил отец. – А ты почем знаешь, чем она расплатилась, может, ведьма Алеша уже другую бумажку имеет, со всеми правами на эту площадь, и завтра нам предъявит – извольте съезжать!

– Ну это – положим, – успокоила семью Софья Павловна. – Для такой бумажки нужен нотариус и свидетели. А может и они были, ты их случайно здесь не видела, Люшенька?

– Обижаешь, начальник, – пробасила Люма, потом доложила тщательно выверенную порцию информации. – Не, пап, не волнуйся, ростовщица убежала стремглав, а тетка долго ее бранила. На соглашение это не похоже.

– Тайны мадридского двора, с ума с вами спятишь! Ну что говорить мне с Ириной, или подождать? – спросила совета доктор Софья Павловна.

– Она просила ее сегодня не беспокоить, – сообщила Люма.

– Ладно, отложим, – обрадовался отец. – Ей-богу, такая морока! Знал бы… Да, Люнчик, а что твой кавалер-то сбежал? Мы не гоним, с ним веселее, ты ему скажи.

– Непременно, так и передам, что ты звал лично, – пообещала Люма.

Отец обожал дразнить ее Левой, его страшно забавлял факт, что у мелочи завелся кавалер.

– А ну вас обоих, – резюмировала Софья Павловна. – С вами каши не сваришь, божьи младенцы!

Тут как раз зазвонил телефон, Лева просил к трубке тетку Иру. К телефону, как на грех, подоспел Сергей Федорович и сообщил присутствующим ошеломляющую новость.

– Девки, что у нас творится! Кузина-то у Люни Левку отбивает! Сергей, говорит, Федорович, это Лев твой, попросите к аппарату Ирину Семеновну. Каков?

– А тебе, что, жалко? – подыграла отцу Люма. – Сам знаешь, мальчики предпочитают взрослых женщин, в них есть таинственность и шарм.

– Что-то таинственности у вас развелось – не продохнешь, – вздохнула Софья Павловна. – Хоть и вправду охрану нанимай, в камуфляже и с автоматом. Не дом, а замок с привидениями.

– Давай пса заведем, агроменного, – вдруг предложил Сергей Федорович. – Он будет – самая действенная охрана, и, говорят, нечистая сила при них не водится.

– Тогда я здесь одна останусь, с этим вашим псом на пару, – возразила Софья Павловна. – Все остальные вмиг сгинут.

– Заметь, дочка, нас мама держит за нечистую силу, – охотно разъяснил Сергей Федорович. – Ей, конечно, виднее.

Веселая беседа о нечистой силе, увы, очень быстро была прервана, поскольку звоночек из теткиной комнаты оповестил, что требуется чье-то присутствие. Одновременно разыгрался телефон. Отец пошел к кузине, а Люма догадалась, что тетка Ира закончила переговоры, и Лева теперь желает доложиться. Так оно и было.

– Не нашел ни одного экземпляра Бакуниных, – сказал Лева без предисловий. – У этих, наверное, закрытые номера. Вернее, значатся Бакунины, еще четыре штуки но с другими инициалами. Обидно.

– На нет и суда нет, – сказала Люма, но сама не знала, досаду она чувствует или облегчение.

– Однако тетушка твоя не сдается, велела прибыть с утречка назавтра в полной боевой готовности. Я полагаю, что мы куда-то поедем, только не знаю, возьмем ли тебя, тетушка пока не решила, – сообщил Лева.

– А это как хотите, – сказала Люма. – Я не настаиваю.

– Еще она просила меня сделать план-карту наших мест и вокруг школы, у меня такое возможно. Причем, и побольше и поменьше, – добавил Лева донельзя загадочным тоном.

– Делай, голубчик Лев Николаевич, тебе воздастся, – пообещала Люма конспиративно.

Потому что вышедший от тетки Сергей Федорович без всякого зазрения торчал у нее за спиной и ловил обрывки информации для дальнейшего развлечения.

– И еще, прошу внимания! Изволили интересоваться нашей обожаемой, нашей удивительной, нашей проницательной. Но я сказал, что это не ко мне, – Лева тоже ударился в конспирацию.

– Это что-то новенькое, а ты не ошибся? – удивилась Люма.

– Ничего подобного, фамилия, имя, отчество, род занятий – все было изложено, и последовал вопрос, имеется ли в наличии. Но тебе не доверяют, интересно, отчего бы? – объяснился Лева.

– Очередная тайна мадридского двора, – ответила Люма, но пообещала. – Но завтра мы эту сову разъясним.

Впрочем, последняя по счету "сова" разъяснилась сама собой. Люма уже готовилась ко сну и, постирав бельишко, чистила в ванной зубы, как разгадка вышеуказанной "совы" явилась со всей очевидностью.

"Ба, как это я раньше не догадалась!" – мысленно сказала Люма своему отражению, застывшему в зеркале с пеной у рта. – "Наша нежная и душевная Майя Петровна, Мая Плита – это ведь она и есть! Та самая училка, которая приложила руку к теткиному школьному следствию. Это у нее, у мамы-Майи, девочка в окошко побежала бросаться! Только была она тогда молодая мама-Майя! Ах, ё-мое!"

Последнее, не совсем пристойное выражение повергло Люму в бурю смеха, только об одном она страшно жалела: Леве звонить было уже поздно, но ничего, вот утречком… «Хотя и самому впору догадаться», – далее размышляла Люма.

Лева стал одной из самых последних жертвой душевности Майи Петровны, чья необычная фамилия Плита была изысканно перекроена в прозвище – «Мая Плита», по аналогии с my Lady. Вычурную кличку, разумеется, изобрел Лева, как только прибыл из Эдинбурга, где его папашка служил консулом, и был помещен в класс первой по городу учительницы, известной не только высоким уровнем преподавания, но и редкими душевными качествами, снискавшими Майе Петровне звание мамы-Майи. Ученики, а особенно ученицы, ее пылко обожали и вились стайкой около.

Однако Лева не только отказался обожать, но и составил жесткую конкуренцию.

"Богат, хорош собой был Ленский», играл за «Химик Воскресенский» – такой вот частушечной и цитатной апологией коллектив учеников модной гимназии приветствовал новичка Леву. К тому же он прибыл прямо из туманного Альбиона, вернее из романтической Шотландии – и девочки дружно переключились на более подходящий предмет обожания. Мальчики в свою очередь оценили благоприобретенную британскую сдержанность и какой-то там пояс в танквандо (или как его там?).

Майя Петровна бросилась на защиту питомцев от опасной заморской заразы и повела затяжную позиционную войну посредством заниженных оценок и доверительных разговоров по душам, где бедному Леве отказывалось буквально во всем, особенно в духовности. Апогеем незримой баталии стал громкий скандал, когда Льва обвинили в злостном хулиганстве на основании упавшей около него классной двери. В кабинете директора произошла душераздирающая сцена, в процессе которой папашка Левы, старый зубр внешней политики, к тому же пожилой сдержанный дядечка, не стерпел и заявил что… "Ваша образцовая школа сидит у меня в печенках, образцы такой педагогики я встречал только у Диккенса!"

В результате десятый класс Лева заканчивал в другой школе, но с прежними однокашниками связи не терял, в особенности с Люмой. Их роман завязался на гребне дверного скандала, когда Лева стал негласным героем школы. Люма училась в параллельном классе, у нее Мая Плита только вела литературу, поэтому особенно не проявлялась с духовными запросами, приберегала их для классного руководства. Тем не менее, прошлые заслуги мамы-Майи были неоспоримы, недаром тетка Ира ни разу не упомянула ее имени в редких разговорах о школе, как будто и не было ее совсем.