Читать книгу Страна, в которой ходят вверх ногами - Наталия Самохина - Страница 1

Сегодня у меня был хороший день. К витрине с моей фотографией подошло несколько человек. Нет, конечно, не на меня посмотреть. Их внимание привлекли две сплющенные монеты, которые когда-то на десять минут продлили мою жизнь. На десять минут и на целую вечность. Посмотрев на монеты, которые от удара пули свернулись, как цветочные лепестки, посетители музея переводили свой взгляд с монет на меня. И когда наши глаза встречались, я рассказывал им свою историю…

Теперь можно и отдохнуть. Я покидаю своё место на полке и иду вдоль витрин, тянущихся вдоль анфилады окон. Здесь так много интересных экспонатов: изысканное кружево, миниатюрные шкатулки, книжные закладки, воздушные нарукавники. Все эти вещи пропитаны энергетикой и могли бы послужить мостом между пространствами, как мои монеты. Но ничего такого не произошло. Ни один из членов семейного клана богатого бакалейщика Томаса Фишер здесь не появлялся. Фишер приехал в Мэриборо и основал здесь семейную фирму в 1880 году, за год до моего появления на свет. Думаю, что, несмотря на разницу в возрасте и социальном положении, у нас нашлось бы много тем для разговора. Я смотрю на фотографию Агнесс Фишер, жены Томаса. Какие у неё чудесные, добрые глаза. Агнесс много занималась благотворительностью. Вот снимок торта, который она испекла для благотворительного аукциона. Воздушно-кремовое чудо, шедевр кулинарного искусства, был украшен голубками, лирами и цветами. «Торт Мира», как назвала его Агнесс, был продан за приличную сумму, а все деньги пошли на помощь бедным семьям…

Улыбнувшись Агнес Фишер, я продолжаю свой путь к центру зала первого этажа. Музей, ставший моим домом, расположен в элегантном особняке колониальной эпохи, возведенном в 1879 году. Его владельцем был предприниматель Джеймс Эдвин Браун, который основал в Мэриборо в 1857 году компанию по продаже вин и крепких напитков. Мог ли я, простой парень из маленького местечка Андервуд, затерянного в тасманийской глуши, мечтать о таком особняке? А я и не мечтал. Но когда тебе всего двадцать лет, то хочется повидать мир и чего-то в этой жизни добиться. Поэтому я и покинул Хобарт 27 марта 1901 года на военном судне, отправляющемся в Южную Африку для участия во Второй бурской войне.

А вот и стенд, на котором выставлены медали австралийских солдат за участие в войне с бурами. Среди них есть и моя. К медалям прилагаются истории жизни их обладателей. Восемьдесят шесть медалей, восемьдесят шесть судеб… Как же так вышло, что я здесь один? Наверное, тот, кто не только движет нашу Вселенную, но и находит время, чтобы подумать о каждом населяющем её создании, знает ответ на мой вопрос.

Я поднимаюсь по лестнице, ведущей на верхние этажи особняка. По пути я здороваюсь с пулеметчиком, ведущим вечный огонь из укрепленной мешками с песком огневой точки. Парень этот – просто манекен, одетый в австралийскую военную форму, очень похожую на мою. Правда, я ношу не широкополую шляпу, а пилотку, соответствующую моему званию младшего капрала. А вот пулемет у него настоящий – «Vickers» 1912 года. В моё время таких ещё не было. Я здесь многое узнал о том, что было после меня, благо, что время на это у меня есть. Если бы я хотел, то мог бы покататься и на мотоцикле «Douglas», модели 1914 года в зале первого этажа. Но я очень лошадей люблю…

Минуя второй этаж, я сразу поднимаюсь на третий. Здесь, в просторном зале, где когда-то звучала музыка и двигались в танце нарядные пары, сейчас находится большая музейная инсталляция с лошадьми из папье-маше. Один из этих коней так похож на моего Красавчика! Именно к нему я и прихожу каждую ночь, чтобы обнять его изящную голову с белой отметиной, прижаться к ней щекой и вспомнить былое…

Когда я в рядах Второго Тасманийского Контингента прибыл в Южную Африку, судьба буров уже практически была решена. «Трансвааль, Трансвааль, страна моя, ты вся горишь в огне…». Они и горели: и Трансвааль, и Оранжевое Свободное Государство. Гордые голландцы-африканеры, известные всему миру, как буры, проигрывали сражение с Британией за независимость. Разве могло что-то остановить англичан в борьбе за обладание золотыми и алмазные россыпями на территории бурских республик? А Австралия, будучи колонией Великобритании, помогла ей завершить разгром вольнолюбивых буров, особенно когда война перешла к затяжной партизанской стадии.

Я служил в конном подразделении, сформированном сразу же после прибытия. Мое умение хорошо стрелять на ходу пригодилось на открытых просторах вельда. Вот только война оказалась совсем не такой, как я ожидал. Да, дело буров было проиграно, но они не хотели сдаваться. Все мужчины в возрасте от шестнадцати до шестидесяти лет встали под ружье. Защитники республик, в основном, были фермерами, простыми людьми, которых кормила земля. Вот это и стало нашей задачей – лишить их земли и крова, не дать им возможности сражаться. Мы конфисковывали лошадей и повозки, угоняли скот, стирали фермы буров с лица земли. Слезы, отчаянье, тяжёлая свинцовая пыль, оседавшая на землю от разрушенных построек – вот чем была эта война…

Но и самим нам приходилось нелегко. У нас совсем не было времени на акклиматизацию к суровому климату, когда днём царила страшная жара, а ночью –промозглый холод. Страдали все: и люди, и лошади. Поставки воды и провианта были очень плохо организованы. Подчас нам приходилось голодать, а боевые кавалерийские лошади превращались в измождённые остовы, которые приходилось убивать из сострадания. Я делился с Красавчиком последним куском хлеба, и когда в лагерь приезжали долгожданные фуры-водовозки, то сначала давал напиться ему, а затем уже пил сам.

Иногда мы неделями не могли помыться и сменить одежду. И тогда в наши лагеря и биваки пришли вши – переносчики заразы. Начались болезни, которые выкашивали целые отряды. Кто-то умирал от дизентерии, кто-то – от тифа. А у тех, кто выжил, подчас не было шанса вернуться домой, в Австралию, из-за карантинных ограничений. Но мне была уготована иная судьба.

В первые предрассветные часы восемнадцатого ноября, я в арьергарде конной разведки продвигался к лагерю буров у местечка Джеймстаун. Ночная темнота начала размываться, и звезды уже утратили свою блистательную яркость. Кругом стояла полная тишина, какая бывает только перед рассветом. Не было ничего, как перед рождением Вселенной – только шум дыхания Красавчика, который словно призрак летел над седой от ночной росы травой. А потом что-то со страшной силой ударило меня в грудь и выбило из седла.

Уже падая, я успел отпустить повод, чтобы не порвать губы лошади. Мне повезло: моя нога не застряла в стремени. Мне случалось видеть, как лошадь тащит за собой застрявшего в стремени всадника. Поверьте, это зрелище не из приятных. Но Красавчик остановился, как вкопанный. Он понял, что я попал в беду. Я расстегнул френч и ощупал грудь. Крови нет, но ребра саднит, словно я попал под удар молота. Или пули. Открываю нагрудный карман френча и извлекаю замшевый мешочек с двумя южноафриканскими монетами. Монеты горячие на ощупь и сплющенные от удара пули. Серебряное чудо, спасшее мою жизнь. Чудо, в которое невозможно поверить…

Мягкие губы Красавчика щекочут мое покрытое пылью и потом лицо. Прикосновение друга, как же много это значит! Собравшись с силами, я снова вскакиваю в седло. Надо возвращаться назад к своим и предупредить о засаде буров. Я глажу Красавчика по мягкой гриве и натягиваю повод. И тут меня настигает второй удар, после которого небо, позолоченное первыми лучами солнца, становится близким и желанным, как дом, в котором меня уже долго ждут родные люди. А земля остается где-то совсем далеко, словно в давнем прошлом. И уже совсем неважно, что на ней происходит…

Меня заставил вернуться только звук ржанья Красавчика, звавшего меня. И тогда я увидел всё, что не должен был видеть. Свое мертвое тело с окровавленным на спине френчем, свои подернутые смертной пеленой глаза. Скрюченные пальцы, в которых застряли стебельки травы, и муравья, ползшего по моей ещё неостывшей щеке… Вместе с Красавчиком, отгонявшим мух от моего лица, я простоял на палящем солнцепеке весь день, пока спасительная темнота не позволила австралийским кавалеристам унести мое тело в лагерь отряда. Вот так я и стал одним из одиннадцати бойцов Второго Тасманийского Контингента, встретивших смерть в бою или умерших от ран. Жизнь остальных, не вернувшихся с войны, забрали болезни и голод.

Я прощаюсь с картонным конем, который никогда не возьмет сахар с моей ладони. И никогда не посмотрит мне в глаза, как мой друг, которого уже давно нет. Мне пора возвращаться обратно. Теперь я твердо знаю одно: у каждого из нас есть предназначение даже после смерти. Моя работа – это рассказывать всем, кого встречают мои глаза, правду о том, какой нелепой и ненужной была та война. Война, на которой мне очень повезло: я умер от пули. Правда, меня застрелили дважды…