Изображение и слово в риторике русской культуры ХХ века
Описание книги
Монография Н. В. Злыдневой представляет собой серию очерков, посвященных проблеме взаимодействия изображения и слова в аспекте риторики культуры ХХ века. Речь идет преимущественно о русском искусстве и литературе, однако привлекается и европейский материал: среди имен – Малевич, Ларионов, Филонов, Тышлер, Петров-Водкин, Де Кирико, Бранкузи, а также Гоголь, Вячеслав Иванов, Хармс, Платонов и многие другие. Особое внимание уделяется интереснейшей и все еще недостаточно исследованной в отечественном искусствознании переломной эпохе конца 20-х – начала 30-х годов. Изобразительное искусство рассматривается на фоне языка, в сопоставлении с литературой и в контексте общекультурных процессов. Оперируя широким гуманитарным инструментарием для выявления механизмов воздействия слова на формирование и восприятие изобразительного «текста», автор сосредоточивается на явлениях пограничья – словесном компоненте изобразительной формы, воздействии фигур речи на функционирование зрительного образа, точках соприкосновения литературы и искусства ХХ века, связи авангарда с архаикой, где вербальное и визуальное начала выступали в синкретичном виде. Монография рассчитана на искусствоведов и всех, кому интересна русская культура прошедшего столетия.
Оглавление
Наталия Злыднева. Изображение и слово в риторике русской культуры ХХ века
Предисловие
Раздел I. Слово versus изображение
Глава 1. Фигуры речи и художественная изобразительность
Глава 2. Имя и подпись художника
Глава 3. На звание картины (и не только)
Глава 4. Вербальное в «актуальном русском искусстве»[60]
Раздел II. Архаические стереотипы
Глава 1. Архаическое в русском беспредметничестве[66]
Глава 2. К проблеме доизобразительного в живописи (мифологема луч-рука в изображении и слове)
Глава 3. Рукописное в авангарде
Глава 4. Мифологема начало в позднем авангарде
Глава 5. Сакральное в повседневном как мифо-логика зримого быта
Сакрализация техницизированной утвари: к проблеме телесного кода бытовой техники
Телереклама как мифологизированная повседневность[131]
Раздел III. Мотив в контексте эпохи
Глава 1. Моти в волны в искусстве модерна и литературе символизм а
Внутренняя структура
Семантика мотива и макро-контекст культуры
Мотив волны в искусстве модерна и литературе символизма
Глава 2. Инсектный код и абсурд в авангарде
Глава 3. Белый цвет в русской культуре XX век а
Глава 4. Мотивика города
Раздел IV. Художник и писатель
Глава 1. Шагал и Гоголь
Полет
Видимое/невидимое
Город
Дорога. Дом
Кукла
Лестница
Глава 2. Андрей Платонов и живопись в риторике эпохи[221]
Глава 3. Хармс и искусство
А) «Пустое место» у Хармса и его изобразительные контексты
Глава 4. О картине Климента Редько «Восстание» иеелитературных параллелях[288]
Глава 5. Вячеслав Иванов и Павел Филонов: к проблеме дионисийства в позднем авангарде[305]
Принятые сокращения
Библиография
Список иллюстраций
Отрывок из книги
В данной книге предпринята попытка восполнить немоту зримого – нащупать возможные способы истолкования механизмов изобразительности, заимствуя аппарат филологии, понять зрительные образы сквозь призму слова, непосредственно участвующего в формировании зрительного образа. В отличие от литературы, искусство не может само себя описывать. Оно должно сделать шаг за собственные рубежи – шаг навстречу словесности.
Такого рода интердисциплинарный ход требует фокусировки на порубежье, где слово впрямую соприкасается с художественным изображением, а последнее, в свою очередь, чревато словом. В граничную зону попадают и знаки письменности, включенные в состав картинного пространства, и письменность, сопутствующая произведению живописи или скульптуры, – подпись художника, название полотна, и воображаемая сфера средокрестия зрительных образов в литературе и vice versa, литературных образов в живописи, и архаического синкретизма слова и вещи в ритуале. Однако не только и не столько методологические штудии составляют цель исследования. Одна из главных задач – понять, как в этой встрече двух «медий» открываются универсалии культуры, высекаются ритмы эпохи.
.....
Оксюморонность 20-х годов может служить знаком утопического сознания. Не случайно полотна Тышлера этого времени воспринимаются как визуальные параллели прозы Андрея Платонова (роман «Чевенгур»), и последняя, в свою очередь, содержит описания картин, весьма напоминающих фигуры-дома Тышлера. Этой проблеме посвящена глава «Платонов и изобразительное искусство» настоящей книги, поэтому сейчас мы не будет останавливаться на этом подробно. Скажем только, что пример Тышлера и Платонова показывает, как изобразительная риторика конца 20-х – начала 30-х годов встраивается в общую риторику эпохи – времени болезненного разрыва между культурой авангарда и стремительно ширящимся тоталитарным сознанием. Не случайно этот трагический переломный период отмечен разнообразием фигур из арсенала барочной традиции, ориентированной на граничность как принцип поэтики. Риторикой убавления (эллипсис) и контраста (оксюморон) искусство будто пыталось «заговорить» время.
Илл. 13. А. Тышлер. Директор погоды. 1926. Холст, масло. Собр. Ф. Я. Сыркиной. Москва.
.....