Читать книгу Почерком Милены - Наталья Александровна Демьяненко - Страница 1

НАТАЛЬЯ ДЕМЬЯНЕНКО

ПОЧЕРКОМ МИЛЕНЫ

Глава 1

Ну, блин горелый, мама! Ты же знаешь, что я не люблю, когда мои вещи берут и не кладут на место.

– что случилось, Милена?

мама заглянула в комнату. Не мама у меня, а ангел. Вот уж кто, в отличие от дочурки не умеет повышать голоса.

– Ноготь сломала, а пилки нет. Ты не знаешь, кто приделал ей ноги?

– Сердиться из-за такой ерунды! Вот же пилочка твоя, лежит на месте, рядом с телефоном.

Я промолчала. И чего в самом деле завелась-то? Даже если не помню, с каких это пор место моих маникюрных принадлежностей рядом с телефоном. Хотя, вот Наташка говорит, что тоже выходит из берегов, когда не находит вещи на привычном месте. Наверно, это что-то из специфики незрячих. Но, если уж на то пошло, мы и теряем свои вещи гораздо реже людей с нормальным зрением. Они больше надеются на глаза, чем на память. Бросят куда придётся, а потом забывают. И ведь, наверно, нас они считают мелочными и жадными: так трясёмся над вещами. Но мне, например, жалко не вещей – пусть берут на здоровье, но вот тратить время на поиски мелочей, без которых зачастую не обойтись, действительно обидно.

Ладно, надо забить на этой ерунде. Попить, может, кофе? Я направилась на кухню. Ох уж этот наш новый чайник с убийственно коротким широким носиком. Я почувствовала, что во мне снова нарастает раздражение. Гриша как с луны свалился, покупая такой кошмар. Прекрасно ведь знает, ёлки-иголки, что я…

В комнате затренькал мой мобильник. С этими мобильниками совершенно не стало личного пространства.

– слушаю вас, – сделала я вид, что не поняла по мелодии, кто звонит.

– Нас это кого?

– Нас – это Вас, Наталья Петровна.

Наташка хмыкнула.

– Кто-то сегодня не выспался?

– А, не обращай внимания. Дела у меня. Вот и бросаюсь на всех.

А ведь точно, – обрадовалась я, найдя уважительную причину на предмет, кому набить морду. Вероятно, и правда всё дело в тех самых днях, Которые называются критическими.

К слову, я не сразу решилась признаться даже самой себе, что эта в должное время проявившая себя физиология меня слегка расстроила. Наша встреча с Толей перед его отъездом к родителям была такой безудержной, бездумной, и без… Короче беспрепятственной, что я почти уверила себя в том, что это приведёт к известным последствиям. И, как ни дико это прозвучит, я хотела этих последствий. Не поймите меня неправильно. Я не хочу ставить Толю перед необходимостью связать со мной жизнь. Просто в душе я уже готова к значимым переменам в своей судьбе. Я хочу ребёнка, хочу создать семью. Что удивительного в том, что семью свою я мечтаю построить с любимым человеком и его же видеть отцом своих детей?

А если он этого не захочет? Может случиться такое? Я практически уже целый год живу у него, но о том, чтобы закрепить наши отношения штампом в паспорте, разговоров не было. Точнее, были, но ни к чему не привели.

Однажды мы гуляли по набережной.

– Ты знаешь, что эта набережная называется Английской? – сказал Толя, – сейчас мы проходим мимо дворца бракосочетания.

– О, хочу туда, – откликнулась я.

– Прямо сейчас пойдём?

Я сделала дурашливое лицо. Типа задумалась.

– Нет, лучше в свадебном платье, с цветами.

– Цветы я тебе и так подарю. А бракосочетание… Знаешь поговорку?

– Какую?

– Хорошее дело браком не назовут.

Я тогда засмеялась, и цветы Толя мне в тот день подарил шикарные: мои любимые орхидеи, но послевкусие от разговора всё равно осталось неприятное.

В следующий раз Толя преподнёс мне в подарок – кольцо, и это было… Ну что тут объяснять, здорово это было. Изящный перстенёк с небольшим рубином. Я надела его на средний палец, и потом каждый раз, ощущая ободок колечка, испытывала чувство огромной радости и благодарности.

Но вечером, целуя любимого, я не удержалась:

– Знаешь, о чём я мечтаю?

– Страшно даже представить.

Он шутил, но я произнесла вполне серьёзно:

– Чтобы в следующий раз ты подарил мне кольцо на другой палец.

Я знаю, это типичное бабство и такие вещи говорить нельзя. Но кто сказал, что женщина не должна бороться за своё счастье?

Поборолась. Толя мягко отстранил меня и сказал, что хочет спать.

Я постаралась не придавать этому значения, хотя и обиделась, если честно. Долго лежала без сна. Лежала и слышала, что и он тоже не спит. Интересно, о чём он в тот момент думал?

– Когда же мы научимся называть вещи своими именами?

Я вынырнула из своих раздумий, не понимая, откуда ветер.

– Какие вещи?

– Ты говоришь, что у тебя дела. Почему не сказала менструация?

Ага, понятно, у Наташки сегодня тоже заскок. Ну-ну.

– Не всё ли равно, как и что называть. Главное, чтобы понятно было.

– Нет, Миленка. Ну разве это не глупо, что мы, как дикари, боимся дать нормальное название естественным явлениям? Недавно сестра моя троюродная рассказала. Испанец знакомый её спрашивает, как по-русски назвать половые органы, чтобы это не звучало ругательством и никого не шокировало?

Я засмеялась.

– И что она ответила?

– Ничего, а что она могла ответить?

– Член, фаллос.

– Милена, – хихикнула Наташка, – ты меня шокировала. Как поживает твой член?

– Моооой?

– Ну а как про нас-то сказать? Кстати, нога – это тоже член, и рука. Когда ты слышишь, что у человека затекли все члены, ты о чём думаешь? То-то же.

Немного позже, положив телефон, когда я всё же сделала себе кофе, я думала о том, какая она замечательная эта Наташка. И ведь у меня всё совсем не так плохо. И с Толей у нас всё прекрасно. В том, что он меня любит, сомневаться не приходится.

Что же до Наташки, то после отъезда Бориса она изо всех сил старалась делать вид, что ничего не произошло. Ну а что такого? Уехал. Вернётся. И только когда он стал ограничивать свои звонки одним разом в неделю, почувствовалось, что моя подруга по-настоящему страдает.

На мои вопросы о Борисе стала отвечать односложно: «нормально». Это Наташа-то, которая обычно готова была говорить о нём часами. В конце концов я перестала спрашивать, хотя первое время и опасалась, что это будет выглядеть так, как будто мне безразличны её проблемы. И всё-таки мне казалось, что надо дать ей время самой решить, когда будет нужно говорить о наболевшем.

В течение года она заговорила только один раз. Это случилось первого января. Наташа сначала как бы вскользь упомянула, что звонил Боря. Поздравил её с Новым годом.

Я ничего не сказала, а она вдруг обняла меня и прошептала:

– Если бы ты знала, Миленка, как я хочу следующий Новый год встречать вместе с ним. Помолчав с минуту, она проговорила жалобным голосом, какого я у неё раньше никогда не слышала:

– Ты бы хоть соврала мне про своё Знание, вроде бы что-нибудь хорошее про нас с Борей знаешь.

– Не могу тебе помочь, Наташ, в этом отношении, – что ещё должна была я сказать? Заигрывать со своими способностями я никогда не считала себя вправе.

– Ты просто верь в хорошее, без моего Знания Верь и всё.

– Тебе не холодно? Сквозняк-то какой! – послышался мамин голос со стороны двери.

Действительно, ещё тёплый, но порывистый и уже ощутимо пахнущий приближающейся осенью ветер свободно гулял по квартире.

Я встала, закрыла окно.

Осталась одна неделя до начала сентября. Наконец-то! В последних числах августа приедет Толя, ну а первого сентября я выхожу на работу. Я стану массажистом. Я сделаю всё, чтобы помогать детям становиться здоровей. Один бог знает, как при всём этом я могла хоть на минуту захандрить с утра.

– Хорошо ребятам, в Крыму греются. Гриша говорит, что Антошка там на седьмом небе, из моря не вылезает.

Вот и у них всё отлично. Я улыбнулась, представив племянника барахтающегося в волнах Чёрного моря.

Не знаю, как было на самом деле, но нам со стороны показалось, что Гриша легко и быстро расстался с Ритой. Вернулся в семью.

Бывает ли это вообще легко и быстро? Ни со мной, ни с мамой Гриша о Рите не говорил. Да, собственно, как бы он смог это сделать, если приходил к нам теперь всегда только с семьёй. По крайней мере я и не припомню уже, когда оставалась с братом наедине. Мне трудно было представить, как он перенёс воссоединение с Галиной, скучает ли по Рите. А Галя? Каково ей было склеивать этот разбитый семейный горшок? Или не разбитый, просто давший трещину? Может ли хоть одна семья обойтись без таких трещин? Антошка снова получил возможность реализовать незыблемое право каждого ребёнка – право на ничем не омрачённое детское счастье. Разве не это самое важное?

– Что ты всё молчишь, Милена? Что-то случилось?

– ой нет, мам, всё замечательно.

Повисла пауза, показавшаяся мне странной:

– А у тебя? У тебя всё хорошо?

Обычно, когда я пила кофе, и мама заходила на кухню, она чаще всего присоединялась ко мне, наливала себе чай или кофе, садилась рядом на диван. Сейчас же мама упорно продолжала стоять в дверях, как будто готовая в каждую минуту выйти.

– У тебя всё в порядке, мама? – повторила я.

– Да, всё хорошо. Я только хотела сказать тебе… Спросить…

Спросить? Это что-то новенькое. Мама наша всегда была тихим ангелочком, но не до такой же степени. То есть, Гриша-то у неё по жизни за старшего, но      в свой адрес такие просительно-вопросительные интонации от мамы я слышу впервые.

– Ты не возражаешь, если ко мне сегодня придут гости?

– Да мне-то что? – я даже испугалась.

– Мама, что с тобой? Ты так говоришь, как будто у тебя первое свидание с мальчиком.

И тут я осеклась.

А что вообще-то я знаю про свою маму? Кроме того, что она однозначно моя и Гришина мама, Антошкина бабушка. С прошлого года мама стала заведующей библиотекой. Устаёт на работе. За желание всем помочь и тотальную бесконфликтность её обожают подруги.

Что ещё? Почему-то мне только сейчас пришло в голову, что моя мама далеко ещё не старая женщина. Почему я никогда не задавалась вопросом, не тяготит ли её женское одиночество? В конце концов, при том, что меня всегда интересовала внешность окружающих, я лишь в общих чертах представляю, как выглядит моя мама. Никогда не задумывалась, красива ли она, какой её видят мужчины? Господи, я ведь не бесчувственный равнодушный чурбан, просто… Просто мама – это мама. Она часть жизни моей, Гришиной. Вполне нормально, что она живёт нашими радостями и переживаниями. Но кто, кто сказал, что у мамы не может быть своей, отдельной от нас жизни, о которой мы не знаем? Да, честно говоря, никогда и не стремились узнать. Мы живём рядом. Чаще всего мама на работе, а я много времени провожу теперь у Толи. Но мама у меня есть как и я у неё. Так было, так должно быть всегда. В голову пришла мысль, что, возможно, когда-нибудь это отношение к самому близкому человеку как к части интерьера, неизменному атрибуту окружающего ландшафта станет поводом для неизбывной грусти. Или даже чувства вины. Потому что когда ещё есть время сказать, спросить, поддержать, разделить, мы разве делаем это? Мы или стесняемся других, а то и самих себя, или просто не успеваем.

– Гости или гость?

– Гость. Константин Леонидович. Очень хороший человек. Я хочу, чтобы вы с ним познакомились.

Я сразу отметила имя «Константин», как папа. Выдохнула полукнижный ответ:

– Я буду рада познакомиться.

Нет, я не собиралась встречать этого Леонидовича в штыки. Была уверена, что он мне не понравится. Но дала себе слово оставить мнение при себе. И вот же понравился он мне, честное слово, понравился сразу же этот Костя.

То, что они с моей мамой составляют такую же гармонию как горчица с пломбиром, стало ясно в первые же пять минут. Даже голоса их – У мамы нежный, от природы лишённый возможности брать резкие интонации, у Константина Леонидовича, наоборот, зычный, пронзительный, даже немного неприятный своей всепронизывающей силой.

Маму мою он называл исключительно Светкой. По моему имени тоже прошёлся:

– Тебя в честь этих м-ов, Маркса и Ленина назвали?

Гриша всегда говорил мне, что смеяться грубым и глупым шуткам одно из первых правил дурного тона. Плюс ко всему я обычно не терплю, когда задевают моё имя. Но услышать подобный пассаж от человека, которого знаешь всего десять минут… Короче, я ответила коротким смешком.

– Нет. Родители назвали, потому что я их очень об этом попросила.

Кажется, Константину мой ответ понравился, потому что он крепко пожал мне руку.

Вообще-то, если бы мне кто-нибудь, когда-нибудь сказал, что моя мама не только согласится хотя бы полчаса просидеть за одним столом с человеком, который отпускает одну сентенцию за другой, но сама же пригласит его в гости, будет откровенно радоваться его обществу, я бы посоветовала проспаться.

Сейчас же и сама чувствовала, как волнами исходит обаяние от этого шебутного Кости.

– Где вы работаете, Константин Леонидович?

– я работаю учителем.

– Труда? – вырвалось у меня.

Наш гость разразился громким заразительным хохотом.

– Светка, что у Милены было по труду?

– Тройка, зато твёрдая, – огрызнулась я.

– Пятёрка, всегда пятёрка, – сгладила мой взбрык мама.

– А почему же она тогда учителей по труду ставит на одну доску с таким мужланом как я?

И опять хохот.

Я подумала о том, что если сейчас выяснится, что милейший Костик преподаёт русский язык и литературу, мне ничего не останется, кроме как сунуть голову под холодную воду.

– Костя, – проговорила мама с гордостью, которую даже не пыталась скрывать, – работает в школе с французским уклоном и преподаёт французский язык.

Очередной всплеск веселья нашего гостя наверняка был спровоцирован выражением моей физиономии.

***

Я достала из шкафа шелестящую упаковку. Открыла, извлекая свою недавнюю покупку. Я не разбираюсь в тканях, но эта блузка нежнейшая на ощупь, обшитая узором из мелких кружев, так и просилась в руки. В комнате завитал запах праздника – так всегда пахнут новые, ни разу не надетые вещи. Гардероб свой я обновила совсем недавно.

Чёрная юбка на «молнии», вот эта самая восхитительная кремового цвета, как объяснила мама, блузка и небольшой белый джемпер с рукавами в стиле «летучая мышь» ждали своего часа.

Кажется, ещё никогда мне не доставляло такого удовольствия рассматривать обычные тряпки. Тряпки… Когда я мерила обновки, мама ахнула:

– какая ты всё-таки красивая, Милена.

Вот именно. Скоро вернётся толя. Я так хочу, чтобы он тоже увидел меня красивой, самой-самой красивой на свете. Подумать только, мы с ним в разлуке уже почти три недели. Но до встречи осталось всего несколько дней. Надо лишь набраться терпения. Совсем чуть-чуть.

В моей жизни наступают перемены и они меня совершенно не пугают, наоборот. Чего стоит одна мысль о том, что я уже совсем скоро стану массажистом. Я ведь мечтала об этом.

Ездить, правда, далековато. Педиатрический институт, где я буду работать, вовсе не ближний свет. Но у меня с дорогой проблем не ожидается, потому что в той же больнице с прошлого года работает Ромка. Только он на хирургическом отделении, а я буду на неврологическом. Одним словом, всё вполне себе окей.

Мне бы только дождаться возвращения любимого. И жизнь станет одним сплошным счастьем.

Сейчас трудно, потому что мы далеко друг от друга, и это расстояние, как струну, натягивает то, что нас связывает. Ну, что связывает любящих людей? Почти телепатический обмен мыслями, общность душ, притяжение тел.

Я снова подумала о маме и Косте. Интересно, может ли возникнуть такая абсолютная связь, которая, по-моему, только и имеет право называться настоящей любовью, между людьми разными как бутылочная пробка и прогноз погоды? Хотя, возможно, им двести лет и не нужна такая любовь. Просто устали от одиночества, потянулись друг к другу.

Да и вообще я наверняка, как всегда, делаю из мухи слона. Подумаешь, в гости пришёл. Ага, и поэтому мама так робела, когда сообщала мне о его предстоящем визите, а потом с придыханием говорила о его работе.

Когда Толя с ним познакомится, надо будет поинтересоваться, как этот чудо-Костя выглядит. Впрочем, какое мне дело.

Я аккуратно сложила блузку. Убрала в пакет. Открыла шкаф. Улыбнулась мысли, что, возможно, скоро в этом шкафу поселится в ожидании сказки свадебный наряд.

Когда-то ведь это должно случиться. Или я опять побежала вперёд паровоза? Ладно, пусть всё будет как будет.

Любовь. Кто может постичь бесконечность вселенной? Так же как непостижимы все эти непонятки, тайны и таинства любви.

Толя.

Я ухватилась за дверцу шкафа.

Мне показалось… Нет. Что это такое? Знание… Не может быть таким! Это не Знание, это я просто соскучилась и в голову лезут всякие глупости.

Но это было именно Знание. И то, что я теперь знала, говорило только об одном: всё кончено.

Нет, не надо! Бесконечная Вселенная не могла закончиться. Куда могло вдруг исчезнуть состояние невесомости?

Но сейчас я падала, увлекаемая силой земного притяжения, летела вниз. И это было очень, очень, очень страшно.

Глава 2

Нормальная такая ситуация, вполне естественная. Семейная парочка возвращается из магазина домой. Не могу сказать, что хорошо разбираюсь в таких вещах, но даже мне понятно, что эти люди не вчера познакомились и не сегодня поженились. Парочка действительно очень семейная. Этот мужчина и эта женщина не из тех, кто целуются в лифте и кому не терпится оказаться подальше от нескромных посторонних взглядов.

Они просто идут из магазина. Муж и жена. Мой Толя и какая-то…

Не мой Толя и его жена.

Я поднялась. Ну надо же, оказывается, я действительно упала. Не рухнула, скорей села. Ноги не держали.

Но как это может быть? Какая жена, если сколько уже лет он живёт здесь один, и год уже со мной.

Может быть, это просто знакомая какая-то? Ну встретил Толя в том же магазине соседку, или приятельницу по детской площадке. А что, вполне можно так подумать. Подумать действительно можно, если не знать. Но я-то знаю.

Я зачем-то подошла к окну. Потом к столу. Открыла крышку ноутбука, закрыла. Постояла. Попыталась собраться с мыслями и понять, что мне делать дальше. А что делать? Что здесь можно сделать? Ровно ничего. Но где же тогда любовь? Чего она стоит, если в ней есть место для такого обмана? А для какого обмана? Он никогда мне ничего не обещал. Все мои мечты о совместном будущем всегда были только моими. И что? Да ничего. Подумаешь, была Вселенная и нет её. Я снова подошла к окну. Ничего страшного не произошло. Толя, действительно, ни разу не заговорил со мной о том, чтобы официально зарегистрировать наши отношения. И я теперь знаю, почему не заговорил. Я слышала, что когда плохо, чтобы помочь себе справиться с внутренней тяжестью, нужно потакать своим малейшим физическим желаниям, сосредоточиться на них: поесть сладкого, принять холодный душ, что-нибудь разбить в конце концов. Чего хочу сейчас я? Да ничего не хочу.

Надо, наверно, поплакать, чтобы стало легче. Но и заплакать совершенно не получалось.

Я снова попыталась понять, как может быть правдой то, что я увидела? Есть жена и давно, но он живёт здесь. И он ведь любит меня. Или не любит?

Скучно человеку, одиноко, а тут я вся такая влюблённая, наивная. Как говорится, дают – бери. Нет, я не смогла принять эту мысль. Знаете, когда много и долго говорят о любви, начинаешь понимать, что человек самого себя пытается убедить в своих чувствах. Я поняла это после того, как обожглась со своей первой любовью к Сергею. Вот уж кто умел и любил говорить много и цветисто. Все эти «действительно люблю», «очень люблю», «так сильно люблю»… ерунда. Когда любишь, ты просто любишь и говоришь об этом лишь когда не можешь не сказать, а не для того, чтобы чем-то заполнить совместное времяпрепровождение. Про это хорошо сказал Есенин в своих персидских мотивах.

Я спросил сегодня у менялы,

что даёт за полтуммана по рублю,

как сказать мне для прекрасной Лалы

по-персидски нежное «люблю»?

Я спросил сегодня у менялы

тише ветра, легче ванских струй,

как называть мне для прекрасной Лалы

слово ласковое «поцелуй».

И ещё спросил я у менялы,

в сердце робость глубже затея,

как сказать мне для прекрасной Лалы,

как сказать ей, что она моя…

Обожаю это стихотворение. Я открыла окно. В запахи города: машины, парфюмерия робко, но убедительно и на удивление гармонично вплеталась нотка, напоминающая о приближении осени: увядшие листья, что-то ещё… Запах воды. Дождя…

И ответил мне меняла кратко:

о любви в словах не говорят,

о любви вздыхают лишь украдкой,

да глаза, как яхонты, горят.

Я не знаю насчёт яхонтов. Но Толя меня любит. Это чувствуется не в словах, а в заботе, в его умении окружить тебя собой, просто дарить себя каждую минуту.

Поцелуй названья не имеет,

поцелуй не надпись на гробах.

Алой розой поцелуи веют,

лепестками тают на губах.

От любви не требуют поруки,

с нею знают радость и беду.

«ты моя» сказать лишь могут руки,

что срывали чёрную чадру.

Я вспомнила день перед его отъездом. С утра мы с Толей решили прогуляться. Предстоящая разлука очень меня угнетала. Толя тоже грустил. Проявлялось это у нас по-разному. Он в основном молчал. В каждом мимолётном его прикосновении я чувствовала особенную трепетность, желание как можно дольше этот миг соприкосновения продлить, не позволить расстоянию встать между нами раньше времени. Мне же хотелось говорить и говорить. И я говорила, в перерывах между страстью и нежностью. Когда готовила завтрак, и потом, когда мы просто сидели обнявшись, я не умолкала ни на секунду. Может быть чтобы не начать реветь.

– Это всего три недели, всего три, – сказал он задумчиво, когда мы решили пройтись немного по улице.

– Я не могу не ехать.

– Я понимаю. Это хорошо, что ты едешь, – стараясь быть искренней, ответила я,

– Ты увидишься с родителями – это же замечательно. А я буду тебя ждать. Очень ждать. И скучать. Но я буду знать, что ты рядом с любимыми и любящими людьми. И радоваться за каждый твой день, проведённый с родными.

Сейчас мне отчётливо припомнилось, как он сделал движение, как будто хотел обнять меня, но сдержался, Потому что дальше произошла сцена как из низкопробной комедии.

Рядом с нами остановилась машина.

Послышался звук открываемой дверцы, затем совсем молодой, почти юношеский голос спросил:

– Простите, Вы Милена, которая предсказывает будущее?

Ну начинается!

– Нет, вы ошиблись. – Ну не хотелось мне сейчас быть узнанной.

Хотя ничего нового в этом эпизоде не было. После той истории с маньяком моя, начавшая было затихать, популярность снова набрала силу.

– Я же вижу, что это Вы. Как раз мне сказали, что вы живёте в этом районе.

– Парень, у тебя как с русским языком? – вмешался Толя.

– А Вы муж предсказательницы?

Понятно, очередной журналист.

Мы тогда не стали отвечать, пошли дальше.

– Даже страшно тебя оставлять, – сказал Толя, когда мы вернулись домой.

– уже и машины останавливаются в твою честь.

– Да ну, – я отмахнулась, – это же просто очередной охотник за сенсацией.

– А если нет? Мало ли психов.

Самое прикольное, что этого типа, этого психа-журналиста я встретила ещё раз.

Мне было грустно оставаться одной в Толиной квартире и я решила пожить до его возвращения у мамы. И вот, когда я стояла на остановке, меня снова окликнул тот же голос:

– Так Вы всё-таки предсказательница?

Мне показалось это немного чересчур, а, может, просто настроение было не подходящие.

– Ага, предсказательница. Через пять минут начнётся дождь.

Огрызнулась и отвернулась, давая понять, что не собираюсь поддерживать разговор.

Погода стояла прекрасная и меняться не собиралась. А вот автобус непростительно задерживался.

– Дождь не начался, – снова раздался неприятный голос почти у самого моего уха.

– Вот и замечательно, – откликнулась я, – теперь вы сами видите, что предсказательница из меня никакая.

– Но у меня есть Ваша фотография.

Что ж тогда привязался, я это или нет, если есть фотография? – подумала я, но ничего говорить не стала.

– А человек, с которым я Вас видел, Ваш муж?

– Жених.

– Где он сейчас?

– Уехал к родителям.

Зачем я ему отвечаю?

– Куда?

– В Тюмень.

Наверно, всё дело в том, что мне просто постоянно хотелось говорить о Толе.

– Когда он вернётся?

– Через три недели.

– Вы его очень любите?

К счастью, в этот момент к остановке подошёл автобус. Кстати, незнакомец любезно помог мне определиться с номером, но, за что я была ему особенно благодарна, так это за то, что сам он остался на остановке.

***

Почти не осознанно я взяла со стола телефон, сидела и крутила его в руках. Я совершенно точно не собралась призывать Толю к ответу, просить что-то объяснить. Это, наверно, не правильно, не естественно, – он всё-таки как ни поверни, обманывал меня, но всё равно я не могла поверить в то, что его любовь – это только игра. Я знала, что ему будет больно не меньше чем мне. Зачем позвонила? Может быть, надеялась, что его голос развеет наваждение. Что Знание окажется ошибкой.

– Милена, милая.

Нежность в голосе пронзительная.

– Милена.

– Толя.

– Как хорошо, что ты позвонила. Я как раз…

– Я всё знаю.

Молчание. Я не сомневалась, что он понял меня сразу.

– Милена, когда я приеду, мы поговорим. Я уверен, ты поймёшь.

Толя очень старался говорить спокойно. Вибрация в голосе еле улавливалась.

Но никакие объяснения мне были не нужны. Я и так сделала больше чем было в моих силах.

Я нажала на сброс. Толя тут же перезвонил.

Нет. Нет. Нет. нет.

Телефон замолчал, а через минуту зазвонил снова. Он должен понять, что звонить больше не нужно.

Почему я просто не выключила телефон, понятия не имею. Вместо этого с трезвонящим мобильником в руках я выскочила из квартиры. Преодолев лестничной пролёт, оказалась рядом с клапаном мусоропровода. Открыла крышку, затем закрыла. В моей руке больше не было телефона.

***

Вы когда-нибудь совершали глупость? Откроенную глупость, без натяжек? Кодда сделали и секундой спустя захотели треснуть себя по дурной башке? Если да, то Вы знаете, с каким чувством я стояла, прислушиваясь к отзвуку хлопнувшей крышки, под которой где-то в глубине умирал мой ни в чём не повинный сотовый телефон.

И зачем я это сделала? Как будто хотя бы одной проблемой стало меньше. Наоборот, их стало больше в энное количество раз. В телефоне ведь остались все мои контакты. Кто ж сейчас запоминает номера телефонов бесчисленных друзей, родственников, знакомых, коллег. Я вернулась в квартиру. На душе была абсолютная опустошённость. Для чего теперь думать, дышать, что-то делать? К чему стремиться? Как общаться с людьми и как им доверять?

Я села к компьютерном столу.

Сейчас мне оставалось только понять, как продолжать существование, не имея ни сил, ни желания жить.

– Милена, что случилось? Уже в третий раз захожу в комнату, ты просто так сидишь.

Я вздрогнула:

– Почему просто, я за компьютером сижу.

– За выключенным компьютером.

Действительно. Как глупо. Я нажала нужную кнопку на ноутбуке. Пусть работает.

– Милена, – в голосе мамы тревога, – ты меня пугаешь, скажи, что у тебя произошло?

– Мама, я просто потеряла…… – у меня перехватило горло. Я поняла, что сейчас заплачу. Представив, как это взволнует маму, и вовремя сообразив, сколько вопросов мне будет задано, решила что нужно немедленно брать себя в руки. Я не в состоянии была что-то сейчас объяснять.

– Что потеряла?

– Мобильник.

Облегчённый мамин вздох показал, что ответила я совершенно правильно. Тем более, что почти и не соврала.

– Где потеряла? Давай вместе поищем.

– Я его на улице где-то выронила. Искать нет смысла.

– Всё равно из-за телефона так расстраиваться не стоит. Купим другой.

Да уж, какой невероятно замечательной была бы жизнь, если бы всё возможно было купить. Вы не знаете, в каком отделе можно не очень дорого приобрести новую любовь, новое доверие, новую жизнь?

Нет, я всё равно, всё равно не буду плакать…

***

К Наташке я приехала, предварительно позвонив с маминого мобильника.

– Ну, Миленка, я всё понимаю, но телефон-то здесь при чём?

– А мне кажется, что как раз неприятность с телефоном – это единственное, что я понимаю. Ты знаешь, как телефон может буквально жечь руки, когда он, не переставая, трезвонит, и ты знаешь, кто звонит.

Я говорила абсолютно спокойно. Со стороны могло показаться, что рассуждаю я о вещах, которые меня совершенно не касаются. Когда я ехала сюда, было желание обрушить на подругу все свои переживания, но неожиданно изложила я всё ровно, как в школе, когда пересказываешь какое-то литературное произведение. Не было желания ни плакать, ни жаловаться. Хотелось просто тихо сидеть и говорить.

– Ты думаешь, он просто использовал тебя по назначению?

Использовал по назначению. Прикольно. Если так рассматривать отношения, то ведь получается, что и я его использовала ровно по тому же назначению. Кто сказал, что женщинам секс нужен меньше, чем мужчинам?

Блин, о чём я только думаю!

– Нет, то, что у нас было (это было хлестнуло как мокрой веткой по лицу), то, что у нас есть, – это настоящее.

– Любовь?

– Да.

– Полюбил и к жене.

– Да.

Подруга била по больному, но я знала, что не из жестокости и не из любопытства – как отреагирую, она пыталась помочь. Помочь разобраться в чувствах, найти хотя бы иллюзию ответа на мучительный вопрос, в какую же ситуацию я угодила?

Я была благодарна Наташе.

Мы сидели очень близко. Пальцами обеих рук Наташа сжимала мой левый локоть. Это тоже было важно. Подруга рядом и это не просто слова.

Моя правая рука лежала на стоявшем рядом небольшом туалетном столике. Пальцы касались изящной вазочки с искусственными цветами.

Я осторожно потрогала цветы. Ландыши. Как живые.

– Красота какая!

– Что? – не поняла подружка.

– Да я про ландыши на столе.

– Да ну, фигня. Это Саша маме подарил. А что толку в цветах, если нет запаха?

Я не совсем была согласна с Наташкой. Так натурально выполнить букет – это искусство в той же мере, как если бы ландыши были запечатлены на полотне художником. Красота она всегда остаётся красотой, в какой бы форме ни проявлялась. Но подруга была, по-моему, права в том, что живая красота неотразима и неподражаема именно своей жизнью.

Снова подумалось о нас с Толей. Неужели и наша любовь – это те самые искусственные цветы, которые поражают своей красотой, но которые лишены того, что говорит об их жизни, – дивного аромата.

И вот тут я расплакалась.

– Наташа, я не понимаю, что всё это значит и я не знаю, как мне дальше жить.

Подружка обняла меня.

– Все, все козлы они, Миленка, до одного.

Я замотала головой:

– Нет, тут что-то другое.

Наташа отодвинулась от меня, жёстко сказала:

– Милена, не дури. Наверняка, эта история банальна как брюква. Женился по залёту. А тут перспектива хорошей работы, поехал, встретил тебя. Я даже допускаю, что влюбился.

– Он меня любит, я знаю.

– Ну вот. И ты его тоже. Скоро приедет, всё будет тип-топ. Какое тебе дело, что и кто у него где-то там. Тебе вообще не надо было показывать ему, что ты что-то знаешь. А уж как мобильник жаль, который некоторые нервные в помойку отправили, и передать не могу.

Я перестала плакать. Сидела, слушала циничные выкладки подруги с каким-то даже мазохистским удовольствием.

Действительно, ведь ничего страшного не произошло.

Приедет и будем жить вместе как раньше. До следующего его отпуска. Всё равно он со мной больше, чем с этой клушей. А мои мечты о платье, кольце, нашей общей фамилии – так это просто розовые сопли. Дети… Снова стало больно. Я сделала глубокий вдох. Ничего, можно и вне брака родить.

– Милена, о чём ты думаешь? На что ты решилась?

– Сейчас я решилась попросить тебя, никудышная хозяйка, напоить меня наконец чаем.

***

– Одноклассница, Милена Барсова, помнишь?

– Да ладно тебе, Милена. Как будто я мог тебя забыть.

Я засмеялась:

– Кто тебя знает. Тимур, я чего звоню-то…

Номера знакомых парней я набирала по памяти с городского телефона, к сожалению, не так уж много было таких номеров, которые я помнила, да и парней, на чей счёт более-менее была уверена, тоже.

– Я думал, соскучилась, захотела поболтать.

– Точно. Но давай не по телефону. Очень хочется встретиться.

– Когда? Где?

Хороший ты парень Тимур. Я всегда это говорила. Я прикинула в уме. На завтра у меня уже назначена встреча с Володей из училища, на послезавтра с Сашей, тоже из училища, но с другого курса.

– В субботу сможешь?

– После пяти, раньше не получится, у меня тренировка.

– Хорошо. В нашем кафе в шесть, – я сделала многозначительную паузу, – а потом можно зайти ко мне.

Повесив трубку, я задумалась. Кому бы ещё позвонить? Есть ещё один номер, живший в моей памяти зарубцевавшимся шрамом. Сергей. Моя первая неудачная любовь. Я взяла трубку. И положила обратно. Нет. Это уж слишком. Вспомнился ещё один человек. Тоже Сергей. Он очень активно клеил меня у Наташки на дне рождения. Какой-то её дальний родственник. Довольно противный к слову. Просил тогда номер моего телефона. Я не дала. Он сказал свой, очень лёгкий, я невольно запомнила, но звонить не стала. Почему бы не позвонить сейчас? Я снова подняла трубку.

Два звонка в дверь прозвучали очень некстати. Что-то Ромке понадобилось.

– Милена, что у вас происходит? Анатолий мне твой звонит, психует, говорит, что ты на звонки не отвечаешь.

– Кто психует?

Мы стояли с Ромкой в дверях. Я чувствовала, что он смотрит на меня во все глаза.

– Милена, ты выпила?

– Нет, – засмеялась я, – с чего ты взял?

– Вот и смеёшься истерически.

Надо же. А мне казалось я смеялась вполне естественно.

– Зайдёшь?

– Разумеется. Надо же мне понять, каким недугом моя соседка страдает на этот раз.

– Проходите, доктор.

– Я просто потеряла телефон, – объясняла я, пока наливала воду в чайник.

– Так позвони Толе от меня.

– А это ещё зачем?

– Затем, что человек волнуется. Слушай, ты точно здорова? Если ты не позвонишь, позвоню я.

– Дело в том, Рома, -

вдруг появилось ощущение, что я стою на краю крыши небоскрёба. Ещё шаг и… – Дело в том, что я не знаю больше, кто такой Толя. Мысленно я сделала этот последний шаг.

– Я выхожу замуж.

Я упала с небоскрёба? Или просто ушла в свою комнату?

Села на диван, обхватила голову руками.

Второй раз за этот день меня обнимал друг.

– Ну-ка перестань, что ты говоришь? Такие новости не объявляют с таким лицом. За кого ты выходишь замуж?

Я слышала, как зазвонил Ромкин телефон. Была уверена, что звонит Толя. Ромка не шевельнулся. Он держал меня за плечи и слегка прижимал к себе. Как часто это было в нашей жизни, в нашей дружбе.

Я чувствовала, как сильно-сильно бьётся его сердце. Ох, Ромочка, Ромка, как он переживает за меня!

– За кого ты выходишь замуж, Милена? Я думал вы с Анатолием поженитесь.

Я снова засмеялась. Мне и правда было смешно. Он думал, что мы с Толей поженимся. Кем надо быть, чтобы в голову пришла такая чушь? А ещё мне было забавно от того, что я не знала, что ответить на его вопрос. За кого я выхожу замуж? Да понятия не имею. Вот встречусь с ребятами: Володей, Сашей, Тимуром, там и определимся.

– Ромка. Ты что, сбрендил?

Друг ещё раз сильно встряхнул меня.

– Прекрати истерику, или я сейчас уйду. Знаешь, не нравится мне как-то психопатку в чувства приводить.

От мысли, что он может уйти и я останусь одна, мне вдруг стало по-настоящему нехорошо. Но в следующий момент я вздохнула с облегчением. Не было ещё такого случая, чтобы друг ушёл, когда мне плохо. Не было и не будет.

Я обняла Рому за шею, притянула к себе, положила голову ему на плечо.

– Ты ведь не уйдёшь, Ромка.

Интересно, моё объятие можно было назвать дружеским? И почему он сидел, не шелохнувшись? Как будто боялся даже вздохнуть.

– Ты ведь не уйдёшь, ты всегда был рядом. Не уйдёшь ведь, правда?

Он ничего не ответил, но я почувствовала кивок.

И ещё кое-что почувствовала. Это кое-что: невозможность отпустить его, остаться наедине с той своей убитой любовью, с тем разочарованием, с той распылённой в бесконечности вселенной.

Я прижалась к Роме сильней. А он… Он снова взял меня за плечи и мягко отстранил от себя:

– Перестань, – сказал как строгий старший брат, как нередко со мной раньше говорил Гриша. А потом спросил тише, но также твёрдо:

– За кого ты выходишь замуж?

Если вы тоже не видите, как я, вам знакомо это желание хотя бы искусственно сфокусировать глаза на собеседнике, чтобы если не вы его, так хотя бы он вас видел насквозь.

И вот, ощущая на своих плечах руки Ромы, стараясь смотреть ему в глаза, я спросила друга детства:

– А ты не догадываешься?

Снова зазвонил мобильник и снова Ромка не двинулся с места.

– Не могу даже представить.

– Да за тебя, Ром, за кого же ещё.

Глава 3

Сейчас я проснусь и всё станет на свои положенные места. Приедет Толя. Я выйду на работу, на которую провожать меня будет друг детства и сосед Ромка. Не смешите меня, бога ради. Не может же быть правдой вся эта несусветица: Толя женат, а Ромке, почти брату, я только что сказала… Да что там, предложение сделала всерьёз.

Рома решительно высвободился из моих не очень сестринских объятий. Чувствовала ли я себя дурой? Нет. Хотя, впрочем, неловко было. Просто я Очень чётко представляла, какие чувства переживает сейчас бедный мой сосед. Я отвернулась к окну.

– Всё? – спросил Ромка.

– Что – всё?

– Ну, мозги как бы начали функционировать?

– Как бы и не переставали.

– А представь, Милена, я ведь так и предполагал, что коварный план женить меня на себе ты вынашиваешь с детских лет. Я уже тогда знал, что дёшево свою жизнь не отдам.

Я усмехнулась. Да, Ромка. Во всём узнаваемый, близкий и родной мой друг. Он не будет унижать удивлёнными вопросами, обострять и без того сильную боль ненужными выговорами. Подколет, конечно. Это уж как водится. Сейчас я и правда немного успокоюсь, всё расскажу другу, он поддержит – пусть даже и в форме насмешек, зато пожалеет искренне, как всегда. И эта глупость с моим замужеством никогда больше не всплывёт в наших разговорах. Ведь так?

Или не так?

– Ну надо же! А я-то думала, что ты и не помышляешь о цели всей моей жизни.

Странным образом привычный трёп с другом меня успокаивал. Как будто мы не говорили ни о чём сколько-нибудь важном.

– Твои намерения стали мне ясны ещё тогда, когда, помнишь, лет в одиннадцать ты чуть не убила меня цветочным горшком.

– Помню, – засмеялась я, – ох, как ты меня тогда разозлил. Ты ведь откровенно хвастался своим новым велосипедом.

Мы хохотали уже оба.

– А что случилось-то?

– Да я же говорю, не понравилось мне, что ты дразнишь меня своим «взрослым» великом.

– Да, это понятно, – Ромка охотно поддерживал разговор и я не была готова к следующему вопросу.

– А сейчас что случилось, Милена? У тебя проблемы?

А лучше бы мы продолжали смеяться, вспоминая детство.

– Проблемы. Да.

– С Анатолием?

– Да.

– Рассказывай.

А о чём было особо рассказывать? Как будто он не в курсе, что такое Знание. Накрыло, ударило и делай с ним всё, что сочтёшь нужным.

– Всё?

– Ну Ром, опять сто двадцать девять. Что – всё? Тебе мало?

– Я просто не врубился, ты что, даже не спросила у Толи, что произошло, откуда жена и так далее?

– Я не хочу с ним об этом и вообще о чём-то говорить. По-моему, вполне достаточно того, что жена есть. И я тоже выйду замуж. Если ты не хочешь, то…

– Есть такое неприятное понятие: бабство.

– Слушай, пожалуйста, не занудствуй.

– Да мне-то что. Я просто не ожидал от тебя этого самого бабства, да ещё в таком масштабе. Я сначала подумал, что ты залетела, а ты так просто, получается, типа на зло врагам замуж пойду, да?

Да, с Ромой это я хватила, конечно. Не надо было ему предлагать такое. Он привык смотреть на меня как на подружку. Тут уж ничего не сделаешь.

Какое-то время мы оба молчали.

Потом он снова заговорил нарочито, как мне показалось, весело.

– Правильно ли я тебя понял? Ты решила выйти замуж любой ценой для того, чтобы Толе было неприятно?

– Нет, Не то. Я просто хочу узнать, что такое семейная жизнь… – я запнулась на секунду, – да, хочу узнать, потому что он знает.

– И ты почему-то решила, что я подходящая для этого кандидатура?

– Нет, я назначила встречу с несколькими знакомыми. Думала предложить попробовать…

Ромка как-то странно хмыкнул, а мне захотелось откусить себе язык. Всё-таки любой самый немыслимый кретинизм должен иметь предел.

– Спасибо, Милена. Я прямо польщён.

– Извини, Ром, это я сморозила.

– Ну вот! Я только обрадовался, что ты и меня, оказывается, причисляешь к ряду знакомых мужчин. Хотя тебе этот факт и пришёл в голову явно в последнюю минуту. А ты говоришь: «сморозила».

– Да ладно тебе, Ромка. Пожалуйста, давай забудем обо всём этом разговоре.

Повисла пауза.

– О чём ты думаешь?

Он ничего не ответил.

Снова зазвонил телефон.

Рома пошёл за мобильником в комнату. Я услышала, как он отвечает:

– Жива. Нет, разговаривать с тобой не будет… Пока не будет точно.

Я накрыла уши ладонями. Не хочу слышать. Меня это не касается. Будем так считать.

Надо всё-таки решить, что дальше делать. Ромка скоро уйдет. И пусть. Завтра я всё-таки встречусь…

Я почувствовала прикосновение к плечу. Ромка присел рядом.

Я убрала руки от ушей.

– Зря ты с ним поговорить отказываешься.

Мне вдруг мучительно захотелось спросить, о чём они говорили с Толей. Но вместо этого я решительно сказала:

– Хватит, проехали.

– Ну-ну, я всё никак не могу привыкнуть, что Милена у нас абсолютно не хочет взрослеть.

– Так или иначе, он женат.

– Да, женат на сто процентов. Не отрицает этого, но говорит, что ты его поймёшь, когда выслушаешь. Со мной он откровенничать не стал. Да и понятно, мы не в тех отношениях, но с тобой очень хочет поговорить.

– Он женат, – повторила я, как будто ещё на один оборот поворачивая ключ, запирающий дверь между мной и Толей.

– А что дальше, Милена?

– А дальше, Ромка, я всё равно выйду замуж.

– Выходи. Кто тебе не даёт?

Вдруг я увидела всю эту ситуацию, весь наш разговор со стороны. Такое впечатление будто мы сейчас обсуждаем, пожарить ли на ужин яичницу, или приготовить лазанью, которую мы с Ромкой обожаем с детства. Я представила, как буду говорить с совершенно чужими мне парнями.

«Я тебе нравилась, милый? Хочешь на мне жениться? Не хочешь? Ну, давай пока гражданским браком поживём? Тоже не хочешь? А, может, будем хотя бы встречаться раз в неделю? Ну не хочешь, попробую завтра другому предложить». «Ах, у тебя невеста? Прости». «что ты говоришь, дорогой? Ты не можешь жениться на слепой?»

Ха, почему мне раньше-то в голову не пришло, что милые мальчики, бывшие воздыхатели, запросто могут начать сопротивляться? Это ж не фига себе, всего-то замуж выйти, потому что хочу.

– Ну, может, не замуж, так просто любовника найду.

– Я это уже понял, – сухо откликнулся рома, – одним словом, девушка решила пуститься во все тяжкие.

– Да, наверно, это так называется.

– И, значит, я думаю правильней всего действительно побыстрей выйти замуж, пока не наделала непоправимых глупостей.

– А замуж поправимая?

– Смотря за кого.

Мы снова надолго замолчали. Потом Ромка задумчиво произнёс:

– Бедному мне, видимо, придётся пойти на эту ужасную жертву.

– На какую?

– Да жениться на сумасшедшей.

Он шутит, конечно. Я засмеялась.

– Бедный ты мой. И когда идём подавать заявление?

– Да хоть сейчас.

Я снова засмеялась, но в следующий момент внутри что-то сдавило.

– Ромка, ты шутишь, да?

Он взял меня за руку, осторожно погладил пальцы. Тихо-тихо, так, что мне пришлось напрягать слух, ответил:

– Ты же знаешь, что не шучу.

***

– Сейчас Вам кажется, что Вы знаете всё. В училище вам показали новейшие техники массажа, с которыми вы ощущаете себя почти всесильной, а опыт старых врачей нужен только им самим, чтобы самоутверждаться.

Я слушала голос Марии Альбертовны, как слушают восхитительную музыку. Голос, пожалуй, низковатый для женского, но мягкий, согревающий тембр не позволял допустить даже мысли о грубости.

Когда оказалось, что я буду не единственным врачом-массажистом на отделении, что у меня будет напарница, испытала жуткое разочарование. Я ведь уже давно представляла, как безраздельно царствую в своём кабинете. Как буду встречать, лечить, как подружусь и полюблю своих маленьких пациентов.

– Это не надолго. Мария Альбертовна через три месяца увольняется. Сейчас она просто поможет Вам вникнуть в суть работы. Вам с ней будет хорошо.

Я пожала плечами. Разумеется, моего мнения никто не спрашивал.

И вот сейчас мы пили чай и Мария Альбертовна объясняла мне, а я не слушала, а буквально жадно впитывала каждое слово.

– …Но очень быстро, года не пройдёт, Вы поймёте, что никакие техники не заменят личного опыта, полученного на собственных ошибках, как результат излишней уверенности в себе.

– Мария Альбертовна, а вы любите своих пациентов?

Моя наставница тихо рассмеялась.

– тогда и я Вас спрошу Милена. Скажите, Вы любите людей?

– Ну, – я растерялась, – смотря каких. Люди разные бывают.

– А пациенты те же люди.

– Но они же дети.

– Тем более. Дети часто с родителями приходят. Знаете, как бывает? Делаешь массаж очаровательной девочке: улыбчивый, доброжелательный ангелочек. И тут же стоит её бабушка и под руку зудит, подсказывает мне, как я должна работать, на том основании, что она сорок лет назад проделала курс массажа в санатории и ей понравилось.

– А попросить бабушку в коридорчике подождать нельзя?

– Можно, но при этом есть все шансы, что к концу рабочего дня корвалолом будешь спасаться не только ты, но и прочий медперсонал.

Я вздохнула.

– Да вы не пугайтесь, Милена. Я просто хочу Вас предупредить, что разочарования будут. Да. Вы не сможете вылечить всех одним взмахом руки. Горячей дружбы со всеми пациентами тоже не получится. Но, поверьте мне, если Вы почувствуете, что помогли одному из сотни, не зависимо от того, нравится он Вам или нет, вот тогда Вы увидите, что с выбором работы не ошиблись. А пока просто наберитесь терпения.

Да, что-то такое мне говорила и Наташка. Что начинающие педагоги все говорят, что стали учителями, потому что любят детей, но уже через два-три года аргументы приводятся какие угодно, но любовь к детям упоминается в последнюю очередь.

***

– Я думала, девочка Полина на гемодиализе, которой, к счастью, мы помогли найти собаку, – это пример наибольших страданий. Хуже быть не может. Но тут… Один мальчик со сложной формой ДЦП. Я ходила к нему в палату делать массаж. Он почти полностью обездвижен: ни поесть, ни в туалет сходить без посторонней помощи не может. Девочку с синдромом дауна никак не могли удержать на массажном столе. Ей просто не объяснить, что нужно полежать спокойно. Ром, где предел человеческому страданию?

– В больнице ты ещё не такого насмотришься.

Мы с Ромой возвращались домой и я делилась впечатлениями о первом рабочем дне.

– Я не знаю, есть ли этот предел вообще, – добавил Рома. – Любое страдание, особенно детское, всегда иррационально. Знаешь, какая охватывает жуть, когда видишь молодых, здоровых, красивых родителей, а с ними сына, страдающего идиотией. Такого очень трудно назвать человеком. В свои тринадцать он уже сильней матери, которая с ним едва справляется. Не говорит, издаёт нечленораздельные звуки. Только ходит и ест.

– Это ужасно, – содрогнулась я, – Ромка. Неужели таких детей любят? Или эти слова вообще не имеют права на существование? Разве можно не любить своего ребёнка?

– По-разному бывает, Милена. Того мальчика, о котором я говорю, да, любят. Ещё как. Но ведь часто родители и отказываются от тяжёлых детей.

– Как всё сложно и страшно. Я бы не осудила людей, которые отказываются от слишком тяжёлых детей, но сама, мне кажется, не смогла бы бросить своего ребёнка.

– Трудно, не побывав в шкуре таких родителей, говорить, что бы мы смогли, а чего нет.

– Я понимаю, но жить-то как, если знаешь, что ты вот ешь сытно, спишь в тепле, а твой ребёнок, может, голодает, мёрзнет.

– Понимаешь, идиот – это существо, не осознающее своих страданий. У них даже инстинкт самосохранения полностью отсутствует. Что-то вроде растения.

– Да, но ведь и растение, погибающее без воды, жалко, а тут – твоя кровь.

Когда мы вышли из машины, я всё ещё была погружена в свои тяжёлые мысли.

– Зайдёшь?

– Нет, Ром, я домой.

Мне отчаянно не хотелось в данный момент ни думать, ни говорить о недавних прошлых событиях, а тем более о совсем близких будущих.

Что сделано, то сделано.

Ромка проводил меня до лифта. Сейчас я приду домой, приму душ, быстренько перекушу и возьмусь за чтение какой-нибудь легкомысленной книжки.

– Здравствуй, Милена, – услышала я, выходя из лифта.

Она никогда так со мной не здоровалась, всегда говорила «привет».

– Здравствуйте, тётя Таня.

Мысленно попрощавшись и с душем, и с чтением, я достала из сумочки ключи. Пальцы слегка подрагивали. Нашкодившая девчонка, да и только.

– Ты, наверно, догадываешься, Милена, почему я пришла?

Мы вошли в квартиру, я закрыла дверь. Конечно, я знаю, для чего Вы пришли, чтобы поздравить меня, дорогая тётя Таня. Вслух я сказала другое:

– Из-за нашего с Ромой решения… расписаться?

Не хватило духу сказать «пожениться.

– Милена!

Мы так и стояли в прихожей. Каждой клеточкой я чувствовала, что женщина передо мной, которая знает меня с детства, в этот миг считает меня своим заклятым врагом.

– Пожалуйста, скажи, что это шутка.

Мне даже стало её жалко. Я-то её врагом не считаю.

– Нет, тётя Таня. Всё верно. Мы подали заявление. Двадцать первого сентября мы с Ромкой станем мужем и женой.

Глава 4

– Я не верю, Милена, что ты не понимаешь, что происходит.

Очень не хотелось, но я осознавала, конечно, что трудного разговора с будущей свекровью не избежать. И я всё-таки настояла, чтобы наша беседа продолжалась в комнате, а не в прихожей, лицом к лицу как два противника перед поединком.

Сейчас мы сидели неподалёку друг от друга и мысленно я пыталась себя убедить, что эта женщина, готовая призвать меня к ответу, кажется, за грехи всего человечества, что это, собственно, тётя Таня, лучшая подруга моей мамы, давняя соседка, она знает и тепло относится ко мне с детства. Да что я говорю! Она – Ромкина мать. Мама лучшего моего неизменного друга. То есть, ну да, жениха. В этом всё и дело.

– Тётя Таня, разумеется, я понимаю, что происходит.

Ну вот, я уже влезла в шкуру невестки и готова защищать свои права.

– Мы с Ромой решили пожениться. Это нормально. Мы хорошо друг друга знаем…

Я физически ощущала, как накаляется атмосфера в комнате. А ещё я чувствовала, что говорю не то. Ну, знаете, просто не то. Это разница, когда озвучиваешь всё, что на душе, и когда говоришь лишь то, что соответствует данной минуте. Нет, нет, Ромка, мой лучший в мире Ромка не заслуживает такого к себе отношения.

– Мой сын этого не заслуживает, – ледяным голосом вторила моим мыслям собеседница.

Круто! Только ведь мы о разных вещах говорим.

– Вы имеете в виду, что не заслуживает быть моим мужем?

– Милена, ты знаешь, лично к тебе я всегда относилась хорошо. Но ты же не можешь быть такой эгоисткой.

Бедная тётя Таня прямо-таки олицетворяла фразу: мой сын не должен жениться на слепой.

Что ж, пусть произнесёт. Неужели я должна ей в этом помочь?

– Рома к тебе хорошо относится, но нельзя же этим пользоваться таким образом.

Нет, буду молчать. Если уж начинать учиться быть хорошей невесткой, почему не сейчас?

– Он с детства помогал тебе во всём. Я гордилась сыном, когда видела, что он дружит с тобой как дружил бы с нормальной девочкой.

Я усмехнулась, а тётя Таня замолчала.

Да, нелегко ей приходилось. Но уж если говорить всю правду, то и мне становилось муторно. «Как с нормальной девочкой».

Я знала точно, что сам Рома никогда не допустил бы даже мысль о праве на существование подобных слов, но мне было достаточно того, что их говорит как ни мнись, а всё же близкий мне человек.

Гордилась она сыном.

Но как же мне не хватало в этот момент его самого!

– Тётя Таня, – всё-таки заговорила я.

– Я понимаю, Вас смущает, что будущая жена Вашего сына не видит.

Я дала возможность собеседнице что-нибудь сказать. Она молчала.

– Но, поверьте, в нашей дружбе вопрос о моём зрении никогда остро не стоял. Да, Рома помогал мне в чём-то, но это примерно так же, как Вам помогает муж, например, поднять что-то тяжёлое, или дотянуться до того, до чего вы не достанете из-за невысокого роста. То есть, это помощь человеку, который в чём-то слабее, она совершенно естественна. Для Ромы это никогда не было жертвой, я просто знаю это.

– А как же дети? Рома – мой единственный сын. Получается, у меня никогда не будет внуков?

Мне показалось, что она сейчас заплачет, во всяком случае голос у неё уже явно поплыл.

– Почему? Тётя Таня, назовите хотя бы одну причину, почему у Вас не будет внуков?

Я приготовилась, что на меня обрушится сейчас ещё один шквал эмоций. Вместо этого Ромина мать вздохнула. Наверно, пришла к выводу, что невеста её сына плюс ко всем её недостаткам ещё и непробиваемая идиотка.

– Я прошу тебя подумать, Милена, – произнесла тётя Таня уже направляясь к двери.

– И, если ты его хоть немного уважаешь, – продолжала она, – уважаешь, я не говорю о любви, то, надеюсь, ты не дашь ему совершить такую огромную ошибку.

§§§

Мария Альбертовна что-то говорила мне, пока я делала массаж маленькой пациентке, трёхлетней Даше.

– Здесь предполагается разный подход, – услышала я голос Марии Альбертовны, но тут же снова погрузилась в свои мысли.

В моей жизни наступают перемены. И пусть спровоцировала я их отчасти сама, но остановить процесс уже не в моей власти.

У нас с Ромой не будет пышной свадьбы, уже и времени нет на её подготовку. Мы просто поженимся и… И что?

Много чего. Рома станет моим мужем, тётя Таня – свекровью. Я внутренне съежилась. Очень сомнительно, что мне грозит в лице Роминой матери обрести любящую родственницу. Что ж, пока не решим что-нибудь с собственным жильём, жить будем у меня, с моей мамой.

Странно, что реальность происходящего в эти дни доходила до меня толчками. Вот сейчас поразило слово «жить». Жить с Ромой. Одно дело друзья, соседи. И совсем другое – мой муж, моя семья.

Это то самое, о чём я так мечтала с Толей. Рома на месте Толи.

– Милена, Вы что прямо застыли как соляной столб? Вам не хорошо?

– Нет, всё замечательно. Я просто задумалась.

Да уж. Я попросту увидела сейчас, что наделала.

Рома не может быть моим мужем, он не может занять для меня место Толи. Пусть все называют меня кем угодно и что угодно обо мне думают, но этот фарс надо заканчивать.

Я решила, что по дороге домой всё скажу Роме. Да, обиделась на Толю, была убита, шокирована, была готова наломать дров, да и наломала – вон даже до объяснений с тётей Таней дело дошло. Но, к счастью, одумалась и очень благодарна своему другу, что он не оставил, помог, поддержал даже в этом моём безумстве. Ромка! Уверена, он поймёт меня.

§§§

Сегодня я решила подождать Рому на улице. День стоял чудесный. Солнце как будто решило напомнить, что лето ушло ещё совсем не далеко и осень пока не настаивает на своих правах, она ещё успеет их предъявить, но не сейчас.

Выйдя из отделения, я стояла в ожидании Ромки, вдыхая пахнущий листьями воздух, прислушиваясь к щебету вездесущих воробьёв.

Рома сказал по телефону, что подойдёт минут через двадцать.

Вот и замечательно. Мне больше не хотелось решать судьбоносные проблемы.

Я буду лишь наслаждаться хорошей погодой.

– Привет.

Почему я не вздрогнула, несмотря на то, что голос раздался совсем не с той стороны, с которой я ждала Ромму. Кажется, даже не очень удивилась, хотя прозвучал и не Ромин голос вовсе. И прозвучал так, как будто его обладатель каждый день приходит в конце моего рабочего дня и говорит «привет».

– Привет, Толя.

В этот момент я испытала острое желание, чтобы Рома по каким-то причинам задержался на работе, хотя до сих пор я всегда представляла, что во время встречи с Толей изо всех сил постараюсь избежать разговора наедине.

Избежать, чтобы не позволить себе расслабиться и сделать то, о чём потом буду жалеть. Ха, много ли я в последнее время делаю такого, о чём не жалею?

– Может быть, мы в порядке исключения поговорим? – как будто даже весело произнёс Толя. – Кому легче от того, что ты не даёшь мне возможности объясниться?

– За мной скоро придёт Рома.

– Ну и что? Мы вполне можем говорить и при нём.

Можем, – подумала я, ты вполне можешь говорить всё что угодно, а я просто буду слушать звук твоего голоса.

А вот и Ромка. Его шаги. Почему до этого Толиных шагов я не расслышала? Или просто не обратила внимания?

– Привет.

Вот и он тоже: «привет». А в голосе растерянность. Голос Ромки тоже родной, только с другим оттенком.

– Если вы хотите поговорить, я подожду Милену в машине.

– Можешь не ждать, я Милену сам потом провожу.

Я знала, Рома ждёт, что скажу я.

– Да, Ром, подожди. Я скоро подойду.

Мы шли вдоль набережной. Мне казалось, вместе с моим волнением усиливается ветер дующий с Невы.

– Как дела?

Это моя идиотская привычка, которой в юности за собой не замечала. Когда в воздухе всё гудит от предстоящего нелёгкого разговора, я начинаю задавать дежурные никому не нужные вопросы.

– Нормально.

Так мне и надо.

Некоторое время шли молча.

– Милена, – наконец сказал Толя, – я понимаю, что должен как-то оправдаться перед тобой. Я виноват.

Чувствовалось, что ему тяжело подбирать слова, но чем я могла помочь, даже если бы хотела?

– Виноват в том, что не сказал тебе правду с самого начала. Я знал, видел, что ты ждёшь от меня решительных шагов в развитии наших отношений и тебе было трудно из-за моего бездействия. Это была моя слабость, пожалуй, непростительная. Но я ведь понимал – то, что происходит сейчас, могло произойти год назад. А мы ведь были так счастливы. У меня ещё никогда такого не было, чтобы я наслаждался каждой минутой своей жизни.

Я тогда подумал, что раз уж мы вместе, какая разница, имеем ли мы возможность быть вместе официально.

В его словах я слышала для себя главное: любовь любовью, счастье счастьем, а я всё равно останусь с женой.

– У тебя дети?

– Нет.

Вот сейчас я действительно вздрогнула.

Мне казалось, дети – это единственная причина, которая отменяет всякое право на разрыв с супругой. Другая – только большая к ней любовь. Но зачем тогда он только что сказал о нашем счастье?

– Мы с Надей вместе уже семь лет.

Надя. Я сделала попытку подавить вздох. По большому счёту, какое всё это имеет значение? Но всё-таки мне почему-то очень не хотелось знать, как её зовут. Это что-то вроде лишнего напоминания, что она есть, она – живой человек, женщина. В то же время я понимала, что имя – наименьшая подробность, которую мне предстоит сейчас узнать.

– Получается, ты очень рано женился. Ты был сильно влюблён?

– Да, это чувство тогда представлялось сильным, настоящим и, как, наверно, всегда в таких случаях кажется, единственным, на всю жизнь.

О ребёнке мы подумали сразу. Мы считали, что рождение ребёнка сделает нашу семью совершенной. Хотя и сами тогда были ещё почти детьми. Мы с нетерпением ждали Надиной беременности. Её не было.

Надя ходила по врачам, пила какие-то лекарства.

И вот наконец через два года после свадьбы она сообщила мне, что ждёт ребёнка. Трудно сказать, какое это было счастье для нас обоих. Между тем, врачи сразу предупредили о проблемах в Надином организме и угрозе выкидыша. Надя периодически ложилась в больницу на сохранение.

Первые месяцы мы боялись верить по-настоящему. Всё казалось, что вот мы расслабимся, поверим и всё закончится.

В тот период я стал настоящим фаталистом. Я боялся сказать лишнее слово, чтобы не заигрывать с судьбой. И Надя так же.

Но наступил такой день, когда мы разрешили себе радость ожидания. Мы стали ходить по отделам для новорожденных, спорить об имени, представлять, мечтать.

Однажды мы поссорились. Из-за глупости, но сильно.

В Тюмень по делам приехал мой хороший приятель из Екатеринбурга. Я хотел пригласить его к нам, но Надежде это не понравилось. Раскричалась, договорилась до того, что дом у нас не проходной двор и что я не считаюсь с её состоянием. Я тоже психанул и уехал к Вовке, тому приятелю в гостиницу. Напились так, что до дому добраться был в тот вечер просто не в состоянии.

Толя замолчал. Я не торопила его, понимая, что он набирается сил, чтобы сказать что-то для себя особенное. И он сказал.

– В эту ночь Надю увезли в больницу, у неё произошёл выкидыш.

Я была готова услышать что-то подобное, но всё-таки не сдержалась от возгласа. Сердце сжалось от жгучего сострадания к ним: этой незнакомой мне Наде и особенно к Толе. Беременность ведь, как я себе это представляю, не просто ожидание. Они ждали, когда хотели ребёнка, а в те месяцы, когда боролись за сохранение, когда уже стали думать об имени, их ребёнок уже был, и не будущим, он жил, просто был ещё слишком маленьким, и его пока нельзя было ни увидеть, ни взять на руки. И вот оборвалось, потеряло смысл ожидание встречи. Встречи с первым криком, первым прикосновением, ощущением на руках, у груди. И что осталось после этого? У Толи наверно ещё и чувство вины.

– Вижу, ты понимаешь, что мы тогда пережили.

– Это ужасно, Толя.

Я думала, он сейчас станет вспоминать, делиться болью пережитого, но нет, он молчал. Тогда снова заговорила я о том, о чём думала всё это время.

– Я понимаю, что выкидыш – это очень тяжело. Никому не пожелаешь. Но… – я запнулась, подыскивая слова.

– Я знаю, что ты хочешь сказать. Я тоже думал, что подождём полгода и у нас снова появится шанс иметь детей.

– И что?

– Нет, – он сказал это даже с резкостью, как будто отвечая не мне, а обстоятельствам, жизни, судьбе.

– Врачи сразу сказали, что детей у Нади больше не будет.

Если когда-нибудь решусь исповедоваться, смогу ли я признаться вслух в том отвратительном чувстве, которое испытала, услышав последнее признание Толи. Облегчение? Злорадство: она не может, а я наверняка могу.

Ну есть ли в мире хоть один человек хуже Милены Барсовой?

В свете таких мыслей я постеснялась задавать вопросы. Но толя продолжал сам.

– Примерно через три месяца у Нади начались навязчивые идеи, что я её брошу. Я не собирался, я тогда на самом деле и не думал об этом, я…

– Ты любил её? – решила я помочь.

– Да. Она начала изводить и себя и меня. Каждое моё даже десятиминутное опоздание с работы становилось поводом для истерики. Надежда убедила себя, что я ищу женщину, которая родит мне ребёнка. Потом – больше. Две попытки суицида. Один раз Надя попыталась отравиться, второй – перерезала себе вены, оба раза оставляла мне записку, что она освобождает меня от необходимости жить с ней.

Я слушала и не испытывала больше ничего, кроме огромного сострадания к Толе.

– Но в ту пору я и правда даже в мыслях не держал уйти от неё, искать другую женщину. Потерю нашего ребёнка я переживал так же остро как она. И, когда Надя вышла из больницы после неудавшейся попытки самоубийства, я дал ей слово.

Толя глубоко вздохнул.

– Милена, ты знаешь, что такое дать слово?

Я не стала отвечать, да и не думаю, что он ждал от меня высокопарных речей на предмет честного слова.

– Я так воспитан. Надя это знает. Если хоть на секунду сомневаешься – не обещай. А я пообещал, что никогда её не брошу.

Во мне опять поднялись противоречивые чувства. Обещание – это, конечно, серьёзно, но не до такой же степени.

– Я знаю, это трудно понять, но я уже сказал, я так воспитан, это в подкорках.

– И что Надя?

– А Надя хорошо меня знает. Она сразу успокоилась, снова стала мягкой, лёгкой в общении, весёлой как раньше. И даже в Питер работать отпустила меня совершенно спокойно. Понимаешь, Милена?

Да, на этот раз я его поняла полностью. Данное нами обещание держится не только на нашей ответственности, нашей порядочности, но и – и это, наверно, самое важное, на силе доверия того, кому обещание дано. А Надя поверила сразу и целиком. Даже его работу в другом городе приняла как должное.

– А в Питере.. В Питере я действительно жил только работой. Пока не встретил тебя.

Ветер стал пронизывающим. Мне стало холодно.

– Пойдём назад, Рома заждался, наверно.

Минуты две мы шли, погружённые каждый в свои мысли.

– Милена, – проговорил Толя очень тихо, Я еле расслышала.

– Я не должен, наверно, спрашивать, просить, надеяться, но…

Я остановилась, повернулась к нему лицом, чтобы он видел мои глаза.

– Толя… Толенька…

Только без патетики. Другому отдана и буду век ему верна. Не нужно этого сейчас. Нужно просто сказать и всё.

– Не надо ни о чём спрашивать и просить тем более. Через две недели я выхожу замуж. За Рому.

Глава 5

– Вид на залив красивый отсюда. Ты что-то помнишь?

– Да почти ничего. Мне же тогда пяти лет ещё не было. После смерти папы мы в Петергоф ни разу с мамой не приезжали. А отец очень любил Петергофские фонтаны. Вот фонтаны немного и помню. Особенно фонтан-шутиху в виде грибка. Заходишь под него спокойно, и тут же по краям «шляпки» начинает бить фонтан. Выбегать приходится через завесу воды. Сколько восторга было. Потом шла вся мокрая. Для жаркого лета забава.

Я улыбалась своим далёким воспоминаниям.

– Фонтаны, кажется, немного в другой стороне. Если хочешь, пойдём.

– Да давай здесь погуляем. Чувствуешь, какой воздух? Как будто осень с морем спорят, каждый со своим особенным ароматом.

Зачем я попросила Рому приехать сюда?

Просто появилось ощущение, что пора положить конец недосказанности.

Мы ведь скоро поженимся, но до сих пор чувство, что мы оба продолжаем во что-то играть, не оставляет меня, да и его, я уверена, тоже.

Подумать только, о предстоящей свадьбе я ведь даже Наташке не сообщила, а ведь она, кто же ещё, должна быть моей свидетельницей.

– Ромка, слушай, а давай поговорим?

– О! Многообещающе, я даже вздрогнул.

Он шутил, но я знала, что мои слова напрягли его.

– И для этого надо было затащить меня сюда?

– Ну да, подальше от мам, пап, друзей.

– Ты сердишься на маму? – стал серьёзным Рома, – не бери в голову. У неё это временно.

– Я знаю.

Мне не хотелось говорить о будущей свекрови.

– Здесь ведь действительно хорошо, правда?

– Можно подойти поближе к Финскому заливу, хочешь?

– Хочу, конечно.

Ветер с моря дул, падал мелкий дождь…

Дождя не было, но ветер дул нешуточный. И всё-таки мне здесь нравилось. Слушать шум волн, крики чаек было удивительно приятно.

– Так о чём ты хотела поговорить?

– Вот именно. О чём в самом деле? Что такого собиралась я сказать своему жениху?

– Даже не знаю, Рома. Я просто хочу, чтобы ты понимал… Чтобы знал…

Нет, ну какая же всё-таки несобранная особа. Надо было хотя бы подумать, решить для себя, что я хочу ему сказать и хочу ли вообще.

Я решила попробовать ещё раз.

– Рома, я… – снова запнулась. Ну, ёлки-иголки!

– Милена, успокойся, пожалуйста.

Мне на плечо легла Ромкина рука.

– Тебя что, переклинило сегодня?

– Нет, я просто хочу, чтобы ты знал. Ты ведь думаешь, наверно…

– Тяжёлый случай, – Рома глубоко слегка дурашливо вздохнул.