Читать книгу Оклеветанные историей… Иоанн IV Грозный - Наталья Александровна Веселова - Страница 1

Все, что связано с именем первого русского Царя Иоанна IV, считается само собой разумеющимся говорить или писать с отрицательным или, в крайнем случае, ироническим оттенком. Не до конца изжито даже знаменитое ругательство «Опричник!», не так давно применявшееся к мелким представителям власти при их настоящих или мнимых злоупотреблениях. В новейшей русской истории подобную же услугу памяти Иоанна IV оказало и широко известное полотно Репина «Царь Иоанн убивает своего сына» – картина, прочно осевшая в сознании обывателя едва ли не как иллюстрация исторического факта. Постарался и не менее талантливый М.Булгаков, написав пьесу «Иван Васильевич», экранизированную Л. Гайдаем так, что образ Царя с лицом гениального актера, сыгравшего его, теперь вообще едва ли возможно изменить в умах современников…

Библиография по вопросу эпохи Иоанна Грозного настолько обширна, что поначалу не знаешь, с чего начинать. Доказывать, что он не убивал сына? Что не женился семь раз? Что казнил народу за весь период царствования примерно в 10 раз меньше, чем во Франции примерно в то же время было уничтожено ЗА ОДНУ НОЧЬ? Что опричнина была в тот исторический момент необходимостью для государства? Что Александровская слобода, центр опричнины, являлась не вертепом, а монастырем в миру? Что… И все ясней, что нужно начать с самого конца.

В 1963 году в Архангельском соборе Московского Кремля были вскрыты четыре гробницы: Иоанна Грозного, царевича Иоанна (якобы убитого им), царя Федора Иоанновича и полководца Скопина-Шуйского. Проверялась версия об отравлении Царя – и выяснились прелюбопытные факты. Содержание мышьяка во всех четырех скелетах оказалось одинаковым и не превышало нормы, зато в костях Царя и «убитого» царевича было обнаружено наличие ртути, превышающее норму в 32 раза! И отец, и сын были отравлены сулемой (хлоридом ртути), смертельная доза которой не превышает 0,18 г !

Скептики немедленно принялись утверждать, что повышенное содержание ртути явилось следствием лечения сифилиса (как же – ведь «доказана» крайняя развратность царя, а сынок должен был пойти в папу), однако их ждало разочарование: никаких сифилитических изменений в останках царя и царевича обнаружено не было.

В 1990-х годах было проведено исследование захоронений московских Цариц и Великих Княгинь, которое выявило факт отравления тем же хлоридом ртути матери Иоанна Грозного, Елены Глинской, и его первой жены, Анастасии Романовой. Таким образом, невозможно отрицать факт, что на протя жении очень долгого времени Царская Семья являлась жертвой отравителей, коими могли быть лица только из самого близкого окружения! Смерти Анастасии Романовой мы еще коснемся подробнее, но пока небезосновательным кажется нам следующее утверждение: обвинения Царя в мнительности, маниакальной подозрительности и как следствие – в расправах над невинными подданными являются абсолютно ложными. Сама смерть царя и его близких доказала его правоту, а меры, которые он принимал для устранения опасности, оказались далеко не достаточно жесткими: окажись они таковыми – и злодеи свое черное дело не доделали бы.

Это все пока присказка, продолжим же ее. Основоположником создания ставшего традиционным образа Царя Иоанна Васильевича является Н.М. Карамзин, автор знаменитой «Истории Государства Российского». Труд этот настолько фундаментален, что на протяжении почти двухсот лет историки часто попросту списывают с него (а потом – друг с друга) официально признанные достоверными сведения, не считая нужным проверить их по первоисточникам. Между тем, церковный историк Н.Д. Тальберг утверждает, что Карамзин буквально ненавидел Иоанна Грозного а, следовательно, не может считаться объективным, – и подтверждений тому немало. Можно опустить те факты, что великий русский историк вовсе не имел исторического образования, что, по свидетельству О.А.Платонова, в конце 18 века тесно сблизился с масонами, что четыре года провел в утопическом кружке Новикова… Сочтем все это порывами молодости. Но вот его увлечение идеями Робеспьера, внушавшего, по воспоминаниям декабриста Н.Тургенева, благоговение Карамзину, и личностью прямого врага России Наполеона – весьма показательно. Будучи во Франции, он постоянно посещал Национальную Ассамблею, был восторженным слушателем речей Мирабо, Дантона, Камилла Демулена… Настроения, с которыми Карамзин приступал к написанию «Истории Государства Российского» могут быть проиллюстрированы им самим: «Мы не таковы, как бородатые предки наши: тем лучше! (…) Все народное (выделено Карамзиным) ничто перед человеческим, главное быть людьми, а не Славянами…». Примерно такие высказывания сейчас применяют сторонники глобализации! А вот еще: «Бонапарте столь любим и столь нужен для счастья Франции, что один безумец может восстать против его благодетельной власти». Это касается Наполеона, выкосившего в непрерывных войнах почти все мужское население своей страны. Таким образом, совершенно очевидно, что именно западные ориентиры имел Карамзин, когда работал над сим капитальным трудом, и заведомо был предвзят в своих выводах, намеренно подгоняя их под собственное частное мнение. Кроме того, источники, на которые опирался Карамзин, и на которые традиционно пытаются опираться даже некоторые современные историки, подобраны, мягко говоря, тенденциозно. Например, почему-то неоспоримой истиной считает он записки иезуита Антония Поссевина, приехавшего в Москву со Стефаном Баторием, польским королем, вторгшимся в ходе Ливонской войны в русские земли. Пытаясь с помощью иезуитских хитростей принудить Иоанна IV пойти на уступки в пользу Римского папы Григория ХIII, он потерпел фиаско и с тех пор считал русского Царя своим личным врагом. Поссевин, кстати, и создал не выдерживающий никакой критики миф об убийстве Царем своего сына Иоанна. Другой эпохальный труд, написанный рукою недружественного иностранца Штадена, начиная с Карамзина и до сих пор, считается «историческим свидетельством» на основании того, что, оказавшись в России случайно, Генрих Штаден, якобы, не имел оснований для клеветы, а просто честно описал то, что видел. Тем не менее, по возвращении в Эльзас из Москвы, он написал работу, состоявшую из четырех частей, одна из которых даже называлась «Проект завоевания Руси» и содержала любопытные предложения императору Рудольфу: «Монастыри и церкви должны быть закрыты. Города и деревни должны стать добычей воинских людей». Некоторые высказывания Карамзина смело можно назвать дикими – например, о том, что во время разбирательств в Новгороде было истреблено 70000 тысяч человек, а в Москве во время пожара в 1571 году сгорело и было уведено в плен около миллиона – это он повторил уже вслед за очередным «очевидцем» – англичанином Джеромом Гарсеем. Неудивительно, что 9-й том «Истории…», где как раз и описывается эпоха Иоанна Грозного, вождями декабризма был принят восторженно. Вот отклик впоследствии повешенного государственного преступника К.Рылеева: «Ну, Грозный! Ну, Карамзин! Не знаю, чему больше удивляться, тиранству ли Иоанна или дарованию нашего Тацита!». Это с легкой руки Карамзина и в отношении всех других Государей стал применяться принцип: «Хороший Царь – добрый Царь, а если он правит твердой рукою, то это плохой царь». Парадоксально пишет и Костомаров про Иоанна IV: «…напрасно пытались бы мы создать из него образ демократического государя», т.е. слово «демократический» у него априори имеет положительный знак! Но в данном случае Костомаров прав: совершенно напрасно.

Перед тем, как приступить собственно к рассуждениям об эпохе Иоанна Грозного, необходимо предупредить читателя о двух очень важных вещах. Первая: автор считает антинаучной материалистическую позицию в гуманитарных науках, потому что, рассматривая только физически видимую часть мира, невозможно быть полностью объективным. История России тесно связана с христианством, а культура – с богословием, и избегать того или другого было бы невежеством. Вторая: автор не придерживается мнения, что демократия – это положительное явление. Не вдаваясь в подробности, неуместные в данной работе, необходимо заявить, что если Карамзин, живя в условиях Самодержавного Царства, мог позволить себе трактовать исторические события с точки зрения западного демократа, то и автор данной статьи, живя в государстве, называющемся демократическим, также имеет право судить о тех же событиях с точки зрения монархиста.

Перейдем теперь непосредственно к личности и деятельности Иоанна Васильевича Грозного – Царя и человека.

Как-то укоренилось в сознании русского человека мнение, что прозвище Грозный он обрел впоследствии, якобы из-за свирепого нрава. Ничего подобного. Царь получил его после успешного завершения похода против казанских татар и взятия Казани, а прозвище имело тот смысл, что он грозен для иноверцев, врагов и ненавистников России. Взятие же Казани имело место еще в тот период, который почти всеми либеральными историками относят к «благополучной» части царствования Иоанна IV. Ибо существует традиционное мнение, что, имея в советниках Алексея Адашева и иерея Сильвестра, молодой Царь правил справедливо, и лишь благодаря собственной паранойе и чужим наветам удалив их от двора, получил возможность «развернуться вовсю», следуя своим «дурным наклонностям». Правда, как мы увидим позже, Карамзин и его последователи вполне честно могли считать наклонности Царя дурными. Но сейчас мы поговорим именно о первом, «золотом» периоде его царствования.

Представляется, что «золотым» он был объявлен, прежде всего, по той причине, что молодым и неопытным Царем на первых порах удавалось успешно управлять. Во время большого пожара Москвы в июне 1547 года была «под шумок» предпринята попытка государственного переворота. Пущен был слух, что Москва подожжена по наветам родственников Царя со стороны матери – Глинских, и противоборствующий боярский клан подстрекал народ на их избиение, дело дошло даже до Воробьева, где в то время находился Царь, якобы, спрятавший у себя свою бабушку Анну Глинскую с сыном. Положение с часу на час могло стать критическим. Именно в это время к Иоанну явился московский соборный пресвитер Сильвестр. Собственно, он оказался в нужное время в нужном месте, и в истории не осталось никаких сведений о том, был ли он направлен кем-то могущественным или пришел своей волей. Ничего особенного он не сделал: мятеж удалось подавить и без его участия, но Сильвестр ухитрился в те смутные дни найти особый подход к сердцу царя, славившегося своей набожностью. Не замедлила вскоре появиться рядом и светская фигура – сын служилого человека Алексей Адашев. Вот что пишет о нем печально известный князь Андрей Курбский в своей «Истории Иоанна Грозного»: «С ним же соединяется един благородный юноша к доброму и полезному общему, именем Алексей Адашев». Создается впечатление, что, пробившись так или иначе в ближнее окружение молодого Царя, иерей Сильвестр сразу же «протащил» за собой своего человека, заранее подготовленного и ждавшего часа икс. Эти люди стали открыто действовать вдвоем, каждый в своей области влияния на Царя: один – в духовной, другой – в светской. Первое, что сделано было с духовной стороны – это инспирировано послание Иоанна к земскому собору, причем оно было написано в сугубо покаянном ключе.

«Нельзя ни описать, ни языком человеческим пересказать всего того, что я сделал по грехам юности моей. Сколько согрешил я перед Богом и сколько казней послал на нас Бог. Не понимал я и не покаялся, но сам угнетал бедных христиан всяким насилием», – говорилось, среди прочего, в том послании. Этим документом противники Иоанна Грозного размахивают до сих пор: как же, сам сознался, да это еще про молодость, а уж когда повзрослел… Упускается при этом из вида только один факт: данный документ – классическое свидетельство того, что Царь был настоящим православным христианином, а истинное покаяние и заключается в том, что кающийся искренне считает себя самым большим грешником на земле. Это практически вменяется в обязанность церковными канонами и до настоящего времени: не обращаясь к источникам, могу навскидку привести два примера: «…Христос, пришедый в мир грешныя спасти, от них же ПЕРВЫЙ ЕСМЬ АЗ»; «…аз един лукавое пред Тобою сотворих, ПРЕВЗОШЕД И ПРЕПОБЕДИВ ВСЯ ОТ ВЕКА ГРЕШНИКИ (выделено мной – Н.В.), несравненно погрешивый и непрощенно…» Подобных примеров можно привести великое множество, и тексты таких покаянных молитв практически все были написаны святыми, впоследствии канонизированными Церковью. Так что даже публичное покаяние и именование себя грешнейшим из грешных вовсе не означает признания в реальных преступлениях.

Иерей Сильвестр, таким образом, вел беспроигрышную игру, подогревая в своем духовном чаде постоянное чувство вины, а вместе с этим – и желание ограничить свою власть «грешного человека» и щедро поделиться ею с другими. Тут уж со своей «светской» стороны вступил в дело Адашев. С помощью Сильвестра он подобрал кружок людей, по словам философа М.Лодыженского, «…отличавшихся широким взглядом и любовью к общему делу. То были мужи знатных родов. Кроме того, Сильвестр и Адашев привлекали к служебному делу людей и незнатных, но честных; состав администрации улучшился. Наверху же государство стало управляться кружком советников, который Курбский в своей «Истории Иоанна Грозного» называет избранною радою. Без совещания с людьми этой избранной рады, во главе которой стоял Сильвестр, Иоанн ничего не предпринимал». Вот он, золотой, почти демократический период! Собственно, мы видим здесь зачатки конституционной монархии явно прозападного толка. Почти забавно: М.Лодыженский забывается и проговаривается: «…обуздывать волю такого царя, каким был Иоанн, Сильвестру делалось все труднее». ОБУЗДЫВАТЬ ВОЛЮ ЦАРЯ – это и была на том этапе главная цель заговорщиков.