Оглавление
Наталья Горбаневская. Прозой. О поэзии и о поэтах
Вместо эпиграфа
Праздник праздников
Вместо предисловия
Та часть советской культуры, которая называлась самиздатом
Ахматова
Ворованный воздух
Как я порезала следователя
Из заметки «Три реплики»
«…Она научила меня жить будучи стихотворцем»
«Знаешь, где он – твой уют?»
Свидетели Ахматовской эпохи
Умерим восторги
«Кто же сможет в этом разобраться?»
Ахматова Поморского
Бродский
Париж – Нью-Йорк, по телефону
Иосиф Бродский комментирует сообщение о предстоящей публикации его стихов в «Новом мире»
Из Стокгольма – с любовью
По улице Бродского
«Континент» и Иосиф Бродский на страницах польского подпольного журнала
Фигуры высшего пилотажа
Второе интервью Валентине Полухиной об Иосифе Бродском
Три половинки карманной луковицы
Иосиф Бродский – размером подлинника
Поэзия, поэтика, поэт
«…Уж-ж-жасно интересно!»
…И все остальные (в алфавите поэтов или названий)
Что такое «авторская песня»?
Благодарение за поэта
«…И зрение, и слух, и дух, и тело…»
Вестник молодой поэзии
Томас Венцлова – «Человек пограничья»
Сорок восемь стихотворений Сергея Вольфа
Поэзия «есть миг – не ремесло»
Памяти Виктора Ворошильского
«Поэт, переводящий поэзию»
Виктор Ворошильский в Монжероне
Не «человек из мрамора»
Голоса Александра Галича
Сквозь цензуру – с любовью
«Как заика, пытаюсь сказать неказистое слово…»
Критик милостью божией
Урок чтения
Почему «Памяти Манука»?
Два крылышка
Легкокрылая ласточка
Зона
Михаил Красильников – один из…
Простоватая Психея
«Несколько странной кажется мне и главная мысль поэмы…»
«Это плакало сердце России..»
Мы в восторге от доктора Лира
Свобода и точность
«…Только рифмы не отдам»
«Время шуршит в саду…»
«О ком же…» (и о чем же?)
Такая, значит, музыка
Поэт в поисках действительности
«Речь – отчизна…»
Не трактат, а трактат в стихах…
Человек-эпоха
Есть ли у нас русский Милош?
Особый поэт
Мой Милош
Венок полегшим
«…Стихи – не мёд…»
«А по серцях наших копита, копита…»
«Давай, брат, воспарим…»
Объяснение в любви
«Мы связаны, поляки, всегда одной судьбою…»
Поэт милоcтью Божией
Анастаз Опаcек – зэк, священник, поэт
Если у тебя есть фонтан…
Александр Радашкевич. Шпалера
Русская гармония
«Меж землей и синью эмпирей»
Василь Стус в жизни, творчестве, воспоминаниях и оценках современников
Жертвуя жизнью
Праздник поэзии
«Сегодня тщится выйти во вчера…»
Григорий Шурмак. Поздний сборник
Две поэтических тусовки
Сойтись ли вместе Востоку и Западу?
Из письма внучке
О себе
Языковые проблемы поэта в изгнании
Поэзия – частное дело двоих
Из третьего интервью Валентине Полухиной
Из интервью Дэниэлу Вейсборту
Дорога и путь
Об особенно запомнившемся в жизни дожде
Ответы на опрос журнала «Воздух»
Дмитрий Кузьмин в моей жизни
Вместо послесловия: Пушкин
Пушкин – здесь и теперь
Ни покоя, ни воли…
Реплика
Покой и воля
«Последний счастливый»
«Не всякому языку даден такой датчанин»
Отрывок из книги
Лучшее русское двустишие. На смену твердой, даже резкой ямбической двуударности первого стиха приходит двуударный же трехстопный ямб, но с таким пиррихием, что от ударения до ударения – целое открытое пространство, на котором много чего происходит: в ударное, но закрытое «и» стих углубляется, как в узкую щель смысла (истины то есть), одновременно начиная аллитерацию ВоиСтину ВоСкреСе (а первые половины обоих стихов перекликаются двумя «ст» – твердым и мягким). Углубляется, почти затухает, поэтому второе «воскресе» звучит глуше и уже первого и становится еще более рифмой: мы же обычно стараемся не рифмовать одно и то же слово с самим собой, а тут оно как будто и не совсем одно и то же. Да и правда, не одно и то же: у-тверждение и под-тверждение.
Вообще лучшие русские двустишия сочинены по-церковнославянски и входят в состав православного богослужения. С сегодняшним, пасхальным, красотой может поспорить:
.....
Книга, подготовленная в стенах музея Ахматовой, – не альбом, несмотря на альбомный формат, высокое качество полиграфии и наличие большого числа иллюстраций, и не путеводитель, разве что по жизни. Подробно – по жизни Анны Ахматовой, но еще и по неотделимой от нее жизни нескольких советских десятилетий истории России. Вдобавок, правда, и по той «симфонии петербургских ужасов», как называла Ахматова два предыдущих века. Ибо история Фонтанного Дома началась не с Ахматовой, зато была ей известна и отразилась в стихах, прозаических набросках и «Поэме без героя».
Это скромное музейное повествование в четырех главах я рискнула бы назвать небольшим историческим романом, у которого два главных героя: Фонтанный Дом и жившая в этом доме, но в сущности всю жизнь остававшаяся бездомной поэтесса. И множество действующих лиц: владельцев, насельников, жильцов (знаменитое «Профессия – жилец» на ахматовском пропуске), поэтов, филологов, возлюбленных, детей, друзей. Династия Шереметевых, начинающаяся «Шереметевым благородным», фельдмаршалом Петра I, единственным, кто отказался подписывать приговор царевичу Алексею, и завершающаяся его правнуком, покинувшим Петроград после «самоубийства русской государственности» (отречения Николая II).
.....
