Отрывок из книги
В чужом доме да на чужих полатях спится плохо. Одеяло кусает, жесткие лавки скрипят, половицы ходят ходуном, будто всю ночь кто-то невидимый бродит по горнице – то зашаркает старческим неровным шагом, то затопает легко на маленьких резвых лапках. Едва сморит сон – заводит отчаянное пиликанье сверчок. Вроде бы точь в точь как дома, да иначе. Свой сверчок и вовсе не мешает, под его скрипочку только спится слаще… Утихнет сверчок, так сквозь мутную пелену ночных грез навалится домовой душным мохнатым телом, или стянет одеяло куда-то под самую лавку. Замрешь, судорожно цепляясь за остатки дремы и отчаянно прислушиваясь к каждому странному звуку прежде, чем преодолеть страх, одним быстрым движением убирать с шеи тяжелые косы да подтянуть сползший на пол плед.
И тогда в темноте, в бледном свете луны, просачивающемся сквозь щели в створках окон и струящемся по полу серебристой дорожкой-ручейком, устав следить за хаотическим танцем длинных диких теней на стенах, начинаешь видеть уже не сны, а грезы на границе с явью. Такой морок утром всеми силами пытаешься забыть, да память невольно возвращается к ночным видениям вновь и вновь даже среди ясного дня.
.....
– А Кузьма его боится, – развеселился вдруг Валентин, – Боится-боится. Он думает, что старик ему своих чертей-подручных передаст… или как там их… В наследство! Во! Слышь, Кузьма, я там уже три ночи ночевал, и никаких чертей… Слышь, агроном, нет чертей у деда. Кошка есть черная… пакостная, ужи какие-то ползают, ежики по ночам топают – а чертей-то и нет!
Агроном скривился, но возражать подвыпившему племяннику не стал.
.....
