Читать книгу Иллюзия счастья - Наталья Шагаева - Страница 1

ГЛАВА 1

Виктория

Вы когда-нибудь задумывались, что такое счастье? Внутренняя удовлетворенность? Гармония души и тела? А зачем вообще об этом задумываться? Счастье – оно у каждого свое. Можно иметь все: хорошую семью, любимую работу, финансовое благополучие, хороших друзей и быть, при этом, глубоко несчастным человеком. А можно не иметь ничего и быть просто счастливым.

Я никогда не задумывалась, что такое счастье, я просто была счастлива. Мое счастье жило где-то внутри меня, складывалось из разных граней, и все же состояло в одном. В моей маленькой семье. Безумного любимого мужа, обожаемой маленькой доченьки и меня. Я была счастлива каждый день своей семейной жизни. Радовалась каждому дню. Прожив в браке почти семь лет, я никак не могла понять людей, которые говорили о кризисах в семьях, отношениях, о том, что любовь угасает через три года и прочий бред, который я не понимала, не принимала с высоты своего счастья.

Как оказалось, когда ты по-настоящему счастлив, твое внутренне настроение не может омрачить даже самый хмурый день. На календаре пятое марта, за окном идет снег, а я пью утренний кофе, смотрю на еще темное утреннее небо и строю планы на день. Когда мне было двадцать лет, я ненавидела утро. Тяжело просыпалась и до обеда чувствовала себя отвратительно. Но, как оказалась, привычки легко меняются, когда у тебя есть стимул просыпаться по утрам. Моим добрым утром и каждодневным хорошим настроением стал мой муж Эдуард, и уже как четыре года моя доченька Милана. Ради них я с легкостью просыпалась по утрам, готовила завтраки, собирала Милу в садик, провожала мужа на работу, планировала, что приготовлю на ужин, и вела жизнь среднестатистической домохозяйки. Кому-то все это может показаться скучной, унылой бытовой жизнью, но только не мне. Я любила всем этим заниматься. Мне казалось, что настоящая женщина не должна гнаться за карьерой, положением в обществе, она должна быть просто любящей матерью и женой. Создавать уют и комфорт. Моя подруга Алина в шутку называет меня домашней наседкой. Я не обижаюсь, мы так давно с ней дружим, и я готова признать, что она права.

– Вик, что на завтрак? – спрашивает Эдуард, проходя на кухню, а я не перестаю им любоваться, даже спустя семь лет, что мы вместе. Он красивый, в нем есть какой-то мужской шарм. Ему невероятно идут костюмы, белые рубашки и запонки. У него пронзительно-серые глаза, темно-русые волосы, волевой подбородок. Он красив и мужественен одновременно. Как всегда, безупречен – ни одной складки на костюме и рубашке. Эдуард никогда не доверял мне покупать ему одежду, всегда только сам, на свой вкус, в своем стиле и предпочтениям. Он говорит, что встречают по одежде, внешнему виду, а уж потом по уму и возможностям. И, наверное, Эдик прав, ведь первое, что мы видим – это внешность, а уж потом изучаем внутренний мир.

– Вика, я тороплюсь, у меня ранняя встреча, – торопит меня Эд.

– Я не виновата, что каждое утро ты очаровываешь меня своим видом, – усмехаюсь, спеша подать ему завтрак.

– Чертовски приятно слышать от собственной жены, что спустя семь лет брака я до сих пор ее очаровываю.

– Мне кажется, что даже спустя семьдесят лет я не прекращу тобой восхищаться, – отвечаю я, садясь напротив, продолжаю пить кофе и просто смотреть, как он ест. Эд – эстет и немного педант, каждый день даже за быстрым завтраком он пользуются вилкой и ножом. Он говорит, что аккуратность и порядок должны быть во всем, даже в обыденных вещах. Моя подруга не понимает, как я все это терплю, а я считаю, что такие качества в мужчине многое о нем говорят и это намного лучше, чем небрежность и не аккуратность. И потом, мне всегда казалось это сексуальным. Я любила в Эдуарде все, даже его недостатки я считала достоинствами.

– Кстати, – говорит Эд, закачивая завтрак, – документы о вступлении в права наследования почти готовы. Послезавтра у нас встреча с юристами, – напоминает он мне.

– Да, конечно, я не забыла, – тихо отвечаю я, потому как слова о наследовании бизнеса в очередной раз напоминают мне, что моего любимого папочки больше нет со мной вот уже больше полугода. В голове тут же мелькают страшные кадры аварии, в которой он погиб. Кадры, которые облетели все телеканалы и газеты.

– Ну что такое, Викуль? – Эдик подходит ко мне, сжимает плечи, слегка массируя, успокаивает как всегда.

– Это всего лишь бумажки. Тебе не стоит ни о чем переживать. Я все решу сам, возьму на себя. Я прекрасно справлялся с этим до сих пор, – успокаивающим голосом произносит он.

– Я никогда не сомневалась, что ты справишься. Кто как не ты, знает все тонкости бизнеса отца. Если бы не ты, я наверное, в первый же месяц пустила по миру все, чем жил мой отец. А его конкуренты только этого и ждут. Мне просто грустно, что этот день настал. Это такое страшное выражение «наследование прав». Значит, что моего отца нет с нами уже полгода.

– Это жизнь дорогая. Да, не справедливая, да, жестокая, но она такая. Она забирает у нас лучших и любимых. Но мы не должны сдаваться и унывать. Твоему отцу бы не понравилось, что ты грустишь. Мы с тобой еще поборемся. А точнее, я поборюсь, и постараюсь держать дело твоего отца на том уровне, каким он его нам оставил. И надеюсь, я его не подведу.

– Конечно, не подведешь. Папа очень ценил тебя, – поднимаюсь с места, целую Эдика в гладко выбритую щеку, вдыхая аромат его дорогого парфюма, слегка обнимаю, боясь помять его идеальную рубашку, – Что бы я без тебя делала?

– Что за вопросы? – наигранно возмущается Эд. – Что значит без меня? Я мужчина и глава нашей семьи, даже если я бы ничего не понимал, я все равно взял все в свои руки, изучил бы все с нуля, и не позволил заниматься своей жене мужским бизнесом, кинув на растерзание акулам. Моя женщина должна ждать меня дома, с вкусным ужином и теплой кроватью. А не сидеть в вечно прокуренных кабинетах, ведя переговоры и совещания, – твердо отвечает Эдуард.

– Спасибо, – шепчу ему на ухо, прислоняясь к его щеке. – Спасибо, что ты у меня есть. Иногда я чувствую себя виноватой в том, что взвалила все на тебя. Милка уже привыкла в саду, и я обязательно изучу дело и буду помогать тебе.

– Вика, прекрати нести чушь. Ты все равно в этом ничего не понимаешь, да и не надо тебе ничего понимать. Я мужчина, глава семьи. Я должен все сделать сам. Моя жена не должна работать, она должна заниматься семьей, создавать уют, следить за собой. И всегда оставаться такой прекрасной как сейчас, – Эд отстраняется от меня, быстро целует в губы. – Все, мне пора, – идет к выходу, по дороге подхватывая портфель с документами, ключи от машины.

– Пообедаем сегодня вместе? – предлагаю я, выхожу вместе с ним из дома, провожая до машины.

– Нет, милая. Извини, сегодня никак не получится. Ты прекрасно знаешь, что у нас там полный завал.

– Да, я понимаю, – немного расстроившись. Последнее время мы видимся только по вечерам. Но я все понимаю. Эдуард делает все, чтобы компанию моего отца, а теперь и нашу, не потопили. И у него прекрасно все получается. Мой муж уже больше десяти лет работает в компании. Мой отец всегда говорил, что все тонкости бизнеса лучше него знает только Эд.

– Какие планы на день? – интересуется Эд, садясь за руль.

– Все как всегда. Тогда я, наверное, пообедаю с Алинкой, – говорю я, ловя реакцию мужа. Ему давно не нравится моя подруга. Он считает ее ветреной, безответственной, пустой женщиной – хищницей.

– Конечно, пообедай, – как ни странно, доброжелательно отвечает он. – Как она там? До сих пор в активном поиске?

– Да, – усмехаюсь я. – Но в ее тридцать два это уже неисправимо.

– Хорошо. Но только обед, не больше. Ты знаешь, как я к ней отношусь.

– Ну Эд, не начинай. Каждый живет, как хочет. Это ее образ жизни.

– Я тебе уже говорил, что я совсем не против вашего общения. Я против ее вечных приключений, в которые она постоянно пытается тебя втянуть. Дружите, общайтесь, встречайтесь, но только у нас дома. – Хочу ему возразить, что привольная жизнь моей подруги никак на меня влияет, как он думает, но Эд не дает мне сказать и слова. Тянет за кофту, мимолетно целует, и со словами «я опаздываю» уезжает на работу.

Забегаю домой, скидываю кофту и тапочки, поднимаюсь на второй этаж в детскую, бужу мою маленькую Милку, собирая ее в садик. Быстро одеваюсь сама, натягиваю простые джинсы, свитер, распускаю волосы, перекидывая на бок, выпускаю их из-под шапки. Надеваю на свою принцессу теплый белый костюм. Милка еще сонная, подается мне как неваляшка, попивая какао из специального стаканчика с трубочкой.

– Эй, мышка моя, проснись и пой, – треплю дочку за щеку.

– Мама, – недовольно бурчит моя мышка. Усмехаюсь, надеваю пальто, подхватываю ее на руки и несу к машине.

***

– Забавно, – усмехается Алинка. – Эд до сих пор не одобряет нашу дружбу.

– Я этого не говорила. Он просто как всегда чрезмерно меня опекает, – отвечаю, помешивая воображаемый сахар в кофе.

– Мне кажется, это не опека, а тиранство. Мы дружим с тобой уже больше пятнадцати лет. Ты не обижайся, конечно, я понимаю – он твой муж, и все такое. Но ты не его собственность, он не имеет права указывать тебе, с кем дружить, а с кем – нет, – отпивая свой коктейль, задумчиво надув губы, произносит Алина.

– Он не указывает и не запрещает. С чего ты вообще это взяла?

– Тогда почему мы не можем устроить девичник? Мы давно не собирались. Я хотела, чтобы мы как раньше, втроем – ты, я и Ленка выпили в баре, поорали песни в караоке?

– Ты же знаешь, у меня ребенок… – подруга не дает мне договорить, вскидывая руку.

– Слабая отговорка, Виктория Станиславовна. С Милкой может посидеть и тетя Света, – тетя Света – это почти родная мне женщина. Она уже много лет работает домработницей в нашем доме. Папа очень ценил ее, уважал. Эта женщина нянчила меня, а теперь и мою дочь. Когда отца не стало, я не смогла с ней распрощаться, на чем настаивал Эдуард. Она мне словно родная бабушка.

– Ты знаешь, она уже не молода – ей пятьдесят девять лет. А Милка – неугомонная мышка, за ней нужен глаз да глаз, – отвечаю я, косясь на очень глубокое декольте ярко красной блузки подруги, на которое обращают внимание проходящие мимо мужчины, пришедшие на обед.

– Зачем вы ее вообще тогда держите? Шла бы она уже на пенсию, если ей сложно на тебя работать, – отвечает Алинка, постукивая темно красным маникюром по столу, попутно кидая мимолетную улыбку сидящим рядом мужчинам, которые не сводят с нее глаз. И я их прекрасно понимаю. Перед Алиной не может устоять ни один мужчина. Она статная, высокая женщина, выглядящая лет на пять моложе наших с ней тридцати двух. Ухоженная, с пышной грудью, немного пухлыми губами, длинными ровными блестящими темными волосами. И загадочным взглядом карих глаз. Мне всегда казалось, что в ней есть какая-то загадка, шарм. Вокруг нее всегда крутится много мужчин. Алинка успела побывать замужем, но ее брак продлился все три года. После чего она отсудила у мужа квартиру и машину. Как говорит Эд, моя подруга в вечном поиске. Но разве она виновата, что еще не нашла своей любви?

– Алина! Ты же знаешь, Светлана мне родная. И она живет с нами не для работы. Хотя она прекрасно помогает мне по дому. Хотите девичник, так я же не против. Давайте соберемся вечером у меня дома. Напитки, музыка, караоке – не проблема.

– Все ясно. У тебя так у тебя. Надо Ленке позвонить, предупредить, а то ей тоже надо у мужа отпроситься, – смеется она. – Да. Теперь я вообще сомневаюсь, что хочу еще раз замуж. Я как-то не привыкла отчитываться в каждом своем шаге.

– Ты просто еще по-настоящему не любила. Вот когда это случится, тогда мы еще посмотрим, что тебе будет нравиться, а что нет, – парирую ей в ответ, допивая кофе.

– Ну уж нет, увольте, – отвечает подруга, проводя пальчиком по кромке бокала. – Любовь – это страшное слово. Мне мои нервы дороже, – хочу ей возразить и рассказать обо всех прелестях любви, но меня отвлекает телефонный звонок.

– Да, милый, – отвечаю я и невольно расползаюсь в улыбке, когда слышу голос своего мужа.

– Что делает моя любимая жена? – интересуется он полушепотом, а на заднем фоне я слышу разговоры каких-то мужчин.

– Обедаю с Алиной, но мы уже почти закончили.

– И какие новости принесла тебе твоя подруга, какого лоха она в очередной раз развела на бабки? – усмехается он.

– Хорошо милый, я обязательно передам ей от тебя привет, – говорю ему я, смотря на подругу, которая машет мне в ответ. Слава богу, все свое недовольство по отношению к Алине, мой муж высказывает только мне, а при встречах с моей подругой он довольно мил и учтив. Пусть лучше лицемерит ей в лицо, чем высказывает недовольство.

– Какие планы на вечер? – интересуется Эд.

– Мы с девочками хотели устроить девичник у нас дома. Ты же не будешь против, мы так давно не собирались.

– Извини, но сегодня я буду против.

– Почему? – не понимаю я.

– Потому что мы сегодня вечером приглашены на открытие ресторана Богатырева.

– Какого Богатырева?

– Андрей Богатырев, гендиректор «Арматы» – уточняет он.

– Эд, а зачем мы должны там быть, если ты сам говорил, что он наш главный конкурент?

– Викуля, милая моя. Так принято.

– Как «так» принято?

– Принято ходить на встречи, открытия и презентации, улыбаться друг другу во все зубы и нахваливать наряд жены, делая вид, что все мы не конкуренты, а добрые друзья или даже партнеры. А на самом деле, оценивать друг друга, выискивая слабые места и так далее – поясняет он. – Милая, тебе совсем не нужно во все это вникать, ты просто сегодня должна быть готова к семи вечера и затмить всех своей красотой.

– А я обязательно должна там быть?

– Обязательно, и это не обсуждается. Мы после смерти твоего отца, еще не выходили в свет вдвоем. И улыбнись, я знаю, что сейчас у тебя грустное лицо, – мой муж хорошо меня знает, после его упоминания о папе, мне действительно не по себе. Он не видит, а я все равно улыбаюсь, и Эд это знает. – Вот так-то лучше. Все, Викуля, мне пора, будь готова к семи и пожалуйста, приготовь мой новый темно-серый костюм.

– Хорошо, до вечера.

– Целую, милая, – скидываю звонок, смотрю на ухмыляющуюся Алинку виноватыми глазами.

– Алин, сегодня не получится собраться. Прости. Может завтра или когда захотите. Мы с Эдуардом должны быть на каком-то важном открытии.

– Ясно все. Муж – прежде всего, – смеется она, перебрасывая свои шикарные волосы через плечо.

– Ну Алина, не обижайся. У меня встречное предложение, от которого ты не сможешь отказаться, – подмигиваю ей я. – Пойдем в салон, я давно никуда не выходила дальше детского сада. Сделаем маникюр, прическу и так далее. А потом ты поможешь выбрать мне платье и туфли. Эд, сказал, что я должна всех поразить своей красотой, кто как не ты, знает, как поражать.

– Ты знаешь, как убеждать. Конечно, я пойду с тобой и во всем тебе помогу.

– Вот и хорошо. Пошли, мне надо успеть еще мышку из садика забрать, у нас на все есть три часа, – поднимаюсь с места. Алинка подхватывает меня под руку, эффектно, под звон собственных каблуков, ведет меня к выходу. Мужчины, сидящие за соседним столиком, провожают нас взглядом. И смотрят они, естественно, не на меня. На фоне Алины я выгляжу «некрасивой подружкой». Так вышло, что после рождения ребенка и еще больше после смерти отца, я перестала придавать значение своему виду. Нет, я, конечно, ухаживала за собой. Но выходя из дома в детский сад, магазин, я не одевалась как на вечеринку или светский прием. Вся моя одежда скорее носила функциональный характер. Удобные джинсы, костюмы. Обувь без каблуков, потому что я ношу на руках мышку, играю с ней на площадках, парках и боюсь с ней упасть в неудобной обуви или одежде. Волосы по большей части собраны в хвост или просто заколоты заколкой, чтобы не лезли в глаза. Минимум косметики. Недлинный маникюр с прозрачным лаком. Эдуарду нравился мой вид. Он говорил, что домашняя и простая я ему нравлюсь больше. До рождения Милы, в своем стиле я была чем-то похожа на Алинку, не столь вызывающе, конечно, но и не как сейчас. А сегодня, после слов мужа, что я должна всех затмить, мне почему-то захотелось выглядеть на все сто. И действительно привлекать внимание. Но главное, я хочу, чтобы мой вид понравился мужу. Я действительно очень давно его не удивляла. Хочется увидеть блеск в его глазах как при нашем первом свидании.

– Вик, у меня к тебе есть небольшая просьба, – говорит Алинка, устраиваясь рядом со мной в машине. Приподнимаю бровь, жду приложения. – Ты не могла бы взять меня на работу в вашу компанию?

– А что с твоей старой работой? – спрашиваю я, выезжая со стоянки.

– Я хочу оттуда уволиться. Ты же знаешь, что там работает Макс. А мы с ним очень плохо расстались. В общем, я поняла, что работать с бывшим – полный отстой.

– Ясно, я поговорю с Эдиком. Узнаю, какие есть свободные вакансии.

– В смысле, «поговорю с Эдиком»? Завтра ты вступаешь в полноправное владение компанией отца. И тебе не надо никого ни о чем просить. Ты и есть начальник, директор, отдел кадров и, в общем-то, Бог этой компании, – усмехается подруга. – Значит и тебе решать, кому там работать, а кому нет.

– Алина ты прекрасно знаешь, что владелица я только по бумагам. Всем управляет Эд. Я в этом деле – темный лес. А то, что до рождения Милы я работала там в отделе рекламы – это еще ни о чем не говорит.

– Прекрасно! – наигранно возмущается Алинка. – Хорошо, поговори с Эдиком.

– Я обязательно его попрошу тебя взять, и знаю, как сделать так, чтобы он нам не отказал, – улыбаюсь я.

– А, даже так. Ну хорошо. Я жду вашего ответа и пакую коробки на новое рабочее место, – смеется она.

***

Все-таки Алинка – спец в выборе одежды, стиля и образа. Вообще не понимаю, зачем она работает секретарем в душных офисах. Она могла преуспеть в качестве стилиста. Осматриваю себя в зеркало и понимаю, что я еще ничего. Алинка – просто волшебница! Она выбрала для меня шикарное белоснежное платье в пол в греческом стиле, подвязанное тонким золотым ремешком. Белый цвет действительно очень выгодно сочетается с моими светло-русыми волосами. Но Алина всегда предпочитает называть цвет моих волос карамельным. Может потому, что я слегка оттеняю их тоником, придавая им насыщенность и немного блеска.

Мои волосы уложены в естественную прическу: слегка подкрученные локоны ложатся мне на плечи. Неяркий, естественный макияж делает акцент на моих зеленых глазах. Небольшие жемчужные серьги, подаренные Эдуардом на нашу годовщину. Тонкий, золотой браслет, сочетающийся с ремешком. А вот бежевые туфли на высоком каблуке, меня напрягают. Я давно не ходила на шпильках. Боже, надеюсь, я не упаду. Алинка сказала, что это платье лучше надевать без бюстгальтера, но моя грудь второго размера после родов превратилась в размер два с половиной и немного обвисла, потеряв упругость. Поэтому на мне белый комплект сексуального белья с телесными чулками. И это – ночной сюрприз для Эдика.

Эдуард приезжает в половине седьмого, быстро целует Милку, рисующую со Светланой в детской, и убегает в душ со словами «мы опаздываем». Попутно присвистывает от моего вида, сказав, что я прекрасна. С глупой улыбкой готовлю ему костюм, рубашку, запонки. Прохожу в детскую.

– Свет, – да, я называю ее просто Света. Я ее уважаю, но я так привыкла, а женщина не разрешила называть себя по имени отчеству, аргументируя, что так она чувствует себя старой. – Мы ненадолго.

– Вика. Я все сделаю сама. Мы справимся, правда, мышка? Ты будешь меня слушаться? – обращается она к Миле, на что та кивает головой. – Не торопись. Развлекайся. Ты так давно никуда не выходила. И хорошо, что Эдуард, наконец, догадался тебя куда-то вывести.

– Дело не в том, догадался он или нет. У нас был траур, да я и сама никуда не хотела.

– Я понимаю. Но жизнь не стоит на месте. Ты молода, и твоему отцу бы очень не понравилось, что ты грустишь. Он очень любил твою улыбку.

– Я знаю. Он говорил, что у меня мамина улыбка, – вспоминаю папины слова.

– Даже не напоминай мне про эту женщину, – отмахивается Света. Моя мама… Она развелась с отцом задолго до его гибели. Завела себе нового мужчину младше себя на десять лет. Укатила в Таиланд и живет там последние два года. Она – свободный художник, которого душит наша страна. Творческая, ранимая особа, не признающая рамок, правил и законов. Я никогда ее не понимала, мы словно с разных планет. Я с Земли, а она из неизведанной вселенной. Как говорил мой отец, мама именной этим его и привлекла. Он мирился с ее мировосприятием, ее непосредственностью, и всегда принимал ее такой, какая она есть. Он очень сильно ее любил. А когда понял, что она уже не любит его, взял и отпустил, не желая мучать ее, а сам очень сильно страдал. И до последних своих дней был одинок. Я видела тоску в его глазах, и просто ненавидела маму за это. Когда отец погиб, она даже не приехала с ним проститься. Плакала мне в трубку, и говорила, что не желает видеть его мертвым, и для нее он всегда останется живым, таким, каким она его запомнила. А я не понимала ее, не хотела слушать, в тот момент весь мой мир рухнул. От потери себя меня спасала моя семья – моя дочь и муж. Если бы их у меня не было, я наверное не пережила бы смерть папочки. Вот и Светлана не понимала и принимала позицию моей мамы и держала на нее обиду.

***

Эдуард паркуется возле входа в большой, можно даже сказать, шикарный ресторан, на стоянке которого уже скопилось много машин. И почему-то в этот момент я чувствую себя очень волнительно. Не знаю почему. Может от того, что я давно никуда не выходила. Последний раз на такого рода мероприятии я была с отцом. После того как от него ушла мама, он всегда брал меня в сопровождающие. Эд отдает ключи парковщику, предлагает обхватить его руку и ведет вовнутрь.

– Слушай, я совсем забыла. У нас же есть вакантное место секретаря или чего-то похожего, – говорю ему я скорее для того, чтобы унять волнение.

– Ну, есть и? – удивленно спрашивает Эдуард, потому что я никогда не вмешивалась в дела компании.

– Алина хочет уволиться с прежней работы и попросила меня…

– Все ясно, – усмехается Эдик, поправляя ворот и без того идеальной белой рубашки, когда мы сдаем верхнюю одежду в гардероб.

– Ну Эд, что тебе стоит взять ее на работу, вы ведь даже не будете с ней встречаться. А она – хороший работник.

– Хороший работник она только в том случае, если будет работать смазливым лицом.

– Эд! – дергаю его за руку, – Она моя подруга!

– Хорошо. Я подумаю. Не знаю… пусть подойдет в понедельник с резюме и документами.

– Спасибо, ты у меня самый лучший, – целую его в щеку. Мы проходим в большой зал ресторана. Как по мне, здесь слишком много пространства, а я люблю маленькие уютные места. Все слишком вычурно и пафосно. С интересом разглядываю обстановку, людей которые как никогда вписываются в эту обстановку, сливаясь с ней в одно целое. Такие же великие, возвышенные снаружи, и никто не знает, какие они внутри. Так говорил мой отец. «Виктория, не суди людей по их внешнему виду и манере держаться в обществе. У тебя может сложиться о них обманчивое впечатление. Никто не знает, какие они настоящие. А там тебя может ждать много сюрпризов как приятных, так и не очень». Пол идеально блестящий и убийственно сколький. Цепляюсь за руку Эдика, стискивая рукав его пиджака. На что Эд немного морщится.

– Что ты делаешь? Ты мнешь мне костюм, – шепчет он мне, немного наклоняясь.

– Пол ужасно скользкий. Я боюсь упасть, – оправдываюсь я, слегка сжимая руку. Да, у моего мужа есть маленький недостаток, который я считаю достоинством. Эд до нелепого аккуратен и педантичен. Мы проходим просто гигантский банкетный зал с круглыми столами и идеально белыми скатертями, но это, пожалуй, все, что было в этом помещении светлого. Темные цвета в оформлении придают ресторану какую-то мрачность. В центре всего этого расположена сцена, на которой в данный момент играет соло какой-то пианист. Ну, хоть музыка здесь нормальная. Народу невероятно много. Мужчины в сопровождении дам, словно мы не на открытии ресторана, а на благотворительном вечере. Все собрались группами по интересам, знакомствам или просто потому, что кому-то очень выгодно пообщаться с тем или иным человеком. Каждый из столиков подписан именем гостей. Интересно, кто занимался рассадкой и распределением мест. И по каким принципам распределяли гостей?

– Эдуард! – окрикивает мужской голос, мы одновременно оборачиваемся. И видим седовласого, слегка полноватого мужчину. Это Сергей Анатольевич, папин бывший партнер и старый друг. Я знаю его с детства. И почему-то в данной обстановке я так рада видеть здесь почти родное лицо. Мы подходим к нему, мужчины здороваются.

– Добрый вечер, – говорит мужчина, тепло улыбаясь.

– Виктория, ты как всегда прелестна, – берет меня за руку, пожимает, слегка поглаживая. А дальше мужчины начинают обсуждать бизнес. Поставки, перевозки, скачки и падение цен, экономику страны в целом, навивая на меня скуку. И я в очередной раз убеждаюсь, насколько мой муж подкован во всех этих вопросах. Папа бы им гордился, у нас действительно получится держать его дело на должном уровне.

Мы садимся за отведенный нам столик. И тот, кто занимался рассадкой, определенно хорошо знал всех приглашенных. Мы оказываемся за одним столом с Сергеем Анатольевичем и его супругой. Гул голосов затихает, когда на сцене появляется ведущий вечера и объявляет об официальном открытии сего «прекрасного» места. Дальше льются льстивые речи, благодарности и так далее, во время которых официанты подают нам блюда французской кухни, неустанно подливая вино. В один момент Эдуард пересаживается за дальний от нас стол, говоря, что ему срочно нужно побеседовать с каким-то мужчиной. Ведущий представляет всем владельца ресторана, ради которого здесь все и собрались, чтобы льстиво восхитится его очередным детищем. Андрей Богатырев оказывается мужчиной лет примерно тридцати восьми, не больше. Довольно высокий, подтянутый, широкоплечий. Он выделялся из общей серой массы. На нем нет костюма, только черная рубашка с небрежно распахнутым высоким воротом. Его темные волосы слегка взъерошены, легкая небритость на волевом брутальном лице. Потертые джинсы довольно хорошо вписывались в его образ, но значительно выделяли его на фоне дорогих костюмов и элегантных платьев.

Богатырев улыбался, благодарил всех собравшихся, произнося шаблонные, стандартные речи, но при этом его темные, почти черные глаза осматривали толпу с равнодушным видом и некой усталостью. Теперь я знала, как выглядел Андрей Богатырев – наш главный конкурент, но до сих пор не понимала, что мы здесь делаем. Я долго за ним наблюдала, оценивала его вид, манеру говорить, легкие небрежные жесты, и все больше понимала, что этот человек совсем мне не нравится. Я представляла его совсем другим, старым дяденькой с сальной внешностью. Хотя Богатырев был молод и определенно красив, он ужасно меня отталкивал. Его наглая ухмылка, сканирующий толпу взгляд, казались неприятными и опасными. И я понимаю, что даже не хочу подходить к этому человеку близко и уж тем более разговаривать. Но кто же меня спрашивал, чего я хочу?

Через какое-то время, когда Эдуард вернулся за наш столик, Богатырев сам подошел к нам. С ним рядом болталась какая-то гламурная особа, уже не модель, но еще не светская львица, что-то среднее, и у меня в голове крутилось неприличное определение ее статуса. Крашеная блондинка с наращенными волосами, через чур пухлыми губами, которая явно пересидела в солярии. В ультракоротком платье. Но эта девушка очень подходила такому, как Богатырев. Она так же скучающе, слегка надув пухлые губы, осматривала окружающих, но она хотя бы не лицемерила и даже не пыталась улыбаться окружающим. Девушка просто висела на Богатыреве, делая вид, что ей это все неинтересно.

– Добрый вечер, – здоровается с нами Богатырев, льстиво улыбаясь, как будто мы старые друзья. Нагло осматривает меня с ног до головы. Вблизи его взгляд кажется еще темнее, и от его очень низкого голоса по телу расползаются мурашки. Мне настолько неуютно в его компании, что возникло желание просто сию же минуту встать и уйти без объяснений. Стало видно, что его небрежная одежда на самом деле – продуманный стиль. Легкая щетина аккуратной ровной линией оставлена на щеках и подбородке. Рубашка специально расстегнута на пару пуговиц. Рукава рубашки закатаны. Волосы на самом деле не растрепаны, а являются своеобразной прической. Я не могла сказать, что этот человек некрасив, даже наоборот, могу поспорить, что он привлекает женщин своей брутальностью, а особенно вот таких девушек, как гламурная особа, висевшая на нем. Но меня Богатырев пугал и отталкивал своей темнотой и недобрым взглядом, который нас сканировал. Складывалось ощущение, что этот тип считает нас никем, пылью на его идеально начищенных туфлях. Это читалось во всем: в его взгляде свысока, в его жестах и манере общения, ироничной надменной усмешке.

– Надеюсь, вы приятно проводите этот вечер? – интересуется мужчина, а я вся сжимаюсь и напрягаюсь от его голоса и брошенного взгляда в мою сторону, не осознано ищу защиту у своего мужа – цепляюсь за его плечо, сильно сжимая. А вот Эдика, похоже, не напрягает этот тип, он ведет себя и общается с ним раскованно. Здоровается, пожимая руку, рассказывает, что нам очень понравился вечер.

– Мы с вами не знакомы, но я много о Вас слышал, Виктория, – обращается ко мне мужчина. – Андрей, – представляется мне он, протягивая руку, а я не хочу ее пожимать. Нерешительно тяну к нему руку, Андрей быстро перехватывает, сжимает ее сильнее, чем положено, и так же быстро отпускает.

– Очень жаль, что сегодня с нами нет Вашего отца, – неожиданно заявляет Богатырев. Ну да, конечно, жаль ему. Как говорил Эд, Богатырев первый, кто сплясал на могиле моего отца, надеясь на то, что теперь у него не будет конкурентов. Я молчу, мне нечего ответить этому мужчине, а лицемерить и продолжать цирк я не хочу. Слава Богу, Богатырев долго не задерживается с нами, а продолжает вальяжно прохаживаться по залу, и общаться с публикой, таская за собой бесплатное приложение в виде блондинистой куклы с ногами от ушей. Я почти расслабляюсь, но замечаю, что хозяин заведения время от времени кидает оценивающий взгляд в нашу сторону.

– Эд,– тихо обращаюсь к мужу. – Почему Богатырев так странно смотрит на меня? Ведь мы даже незнаем друг друга?

– Он оценивает тебя, милая.

– Зачем? – не понимаю я.

– Завтра ты вступишь в свои законные права наследия твоего отца. И станешь полноправной хозяйкой компании. И теперь он считает тебя своим конкурентом, – тихо, слегка наклонившись, шепчет мне Эдик. – Поэтому он нас сюда и пригласил, чтобы понять, кто ты и какую угрозу для него представляешь. И мы тоже здесь не просто так. Мы вводим его в заблуждение. Он же еще не знает, что ему предстоит бороться не с беззащитной хрупкой женщиной, а со мной. Но пока ты не передала мне права владения фирмой, все думают, что им будет легко тебя обойти. И мы пока не будем их переубеждать. Это будет для них сюрпризом, – усмехается Эд.

– Боже. Зачем все это нужно? – не понимаю я.

– Не бери в голову. Это уже не твои проблемы, милая, оставь их мне. Я говорил тебе, что сегодня ты просто неотразима? – шепчет на ухо, слегка задевая губами мочку, вызывая мгновенную реакцию моего тела.

– Да, но я не прочь послушать еще.

– Твое платье просто великолепное.

– Главное сегодня в моем наряде – не платье, – усмехаюсь я. – А то, что под ним.

– А что у нас под платьем? – шепчет Эд, уже закусывая мочку.

– Поехали домой. Я покажу, – шепчу я, млея от того, как он поглаживает и сжимает мое колено. – Или это будет некрасиво, покинуть мероприятие в самом его начале?

– Плевать. Поехали, – Эд хватает меня за руку и ведет к выходу.

– А попрощаться? – спрашиваю я, когда мы уже почти выходим из зала.

– Уйдем по-английски, – усмехается он. И мне нравится его идея. Я очень рада, что мне больше не придется находиться в неприятном для меня месте и ловить презрительно-темный взгляд Богатырева.

По дороге домой Эдуарду звонит какой-то партнер, он долго с ним общается односложными фразами, отвечая только «Да», «Нет». Хмурит брови, морщится, а в конце разговора добавляет «Хорошо, я буду». Скидывает звонок, долго молчит, как будто что-то обдумывая.

– Что-то случилось? – спрашиваю я.

– Да нет, ничего страшного, но мне придется встретиться с одним нужным нам человеком.

– Хорошо. Когда? Завтра?

– Нет, милая, сейчас, через полчаса.

– Как сейчас? Уже почти ночь!

– Милая, я тоже не в восторге. Но он улетает рано утром в Штаты и неизвестно когда вернется. А мне очень нужно с ним поговорить, обсудить кое-какие дела. Это бизнес, детка, – усмехается Эд, пытаясь смягчить наш разговор.

– Ну ты что, Викуль? Расстроилась? Я и сам не рад. Но так надо, это же все ради нас, ради нашего будущего и будущего наших детей. – Да, я расстроилась почти до слез, которые я стараюсь ему не показывать, отворачиваясь к окну. Я как маленькая девочка хочу, чтобы Эд все бросил и остался со мной. Я долго выбирала это чертово белье, чулки, надеясь, что мы устроим ночь любви как раньше без границ и правил. Последнее время я была не в себе после смерти отца, и наш редкий секс проходил скорее на автомате, по отлаженному механизму.

– Вик? Посмотри на меня, – просит меня Эд, паркуясь возле нашего дома. Поворачиваюсь к мужу, стараюсь не показывать свою обиду, но у меня никогда не получалось скрывать свои эмоции. – Милая, наш вечер не отменяется. А всего лишь откладывается на пару часов. Я постараюсь быстро вернуться, – я просто киваю головой и молчу. Эд хватает меня за платье, тянет на себя и тут же впивается в губы, целует, не быстро и мимолетно, а как раньше, долго, нежно, лаская мои губы. И все, вся моя обида на него тут де исчезает, я, как всегда, забываю обо всем в его объятиях. Эдик отстраняется от меня, заглядывает в глаза, слегка улыбается, заметив мою улыбку.

– Вот так-то лучше. Не грусти. Итак, платье можешь снять, а все остальное оставь и жди меня. И туфли тоже не снимай. А я куплю по дороге твоего любимого вина, темный шоколад. Хорошо? Я постараюсь закончить раньше, – киваю ему в ответ, понимая, что веду себя как ребенок. Эд действительно старается для нас и я должна его поддерживать, понимать, не быть эгоисткой. Эдик еще раз меня целует, шепчет, что скоро вернется, приказывает его ждать.

В тот вечер, впервые за семь лет нашего брака, я так и не дождалась мужа домой. После четырех часов ожидания и, наверное, десяти звонков на его телефон, я получила от него ответ одним сухим сообщением. «Вика, меня не жди, я задержусь. Ложись спать. Утром я все объясню» Я хотела ему перезвонить, потому что переживала за него. Но в ответ мне монотонно отвечал лишь автоответчик.

ГЛАВА 2

Виктория

Так бывает, что Вы настолько уверены в человеке, что ни грамма не сомневаетесь в его словах, они для Вас – неоспоримая истина. Вы верите ему безоговорочно. Потому что за долгие годы, что вы вместе, он ни разу Вам не соврал, не подвел Вас. У Вас никогда не возникало и крупицы сомнения в правдивости его слов. Вы знаете в этом человеке каждую черточку, родинку, он – словно часть Вас. Очень дорогая и любимая часть.

Я практически не спала всю ночь. Я ждала Эдуарда. Обрывала его отключенный телефон, не понимая, что происходит. Это так на него не похоже. Он всегда ночевал дома, за исключением его командировок по работе. Да, они в последнее время были часто, но я всегда знала, где он и что делает. Бывало, он задерживался на важных встречах и переговорах допоздна, но всегда отвечал мне. Меня переполняло волнение, что все это неспроста. В голове мелькала навязчивая мысль, что с ним случилось беда, у него неприятности, в которые он просто не хотел меня посвящать, чтобы не расстраивать.

Как странно, когда мы волнуемся за любимых и родных людей, мы почему-то всегда предполагаем, рисуем у себя в голове самые страшные и навязчивые картины. Я гнала эти мысли, говоря себе, что все хорошо. С ним все хорошо. Он придет и все мне объяснит, успокоит. Я сама не заметила, как уснула уже под утро, просто провалилась в сон. А проснулась от звука захлопывающейся двери ванной комнаты.

Соскочила с кровати в одном нижнем белье, которое я почему-то так и не сняла. Оглядела комнату еще затуманенным от сна взглядом, замечая на стуле небрежно брошенный пиджак мужа, в котором он был вчера, и рядом на полу его идеально начищенные туфли. Всегда поражалась этому факту. Как у него получалось не замарать обувь, проходив в ней целый день?

Накидываю на себя белый халат, иду в ванную на звук льющейся из душа воды. Замираю в дверях при виде обнаженного Эдуарда, стоящего с опущенной головой под горячими струями воды. Он весь напряженный или очень уставший, стоит под душем, оперевшись руками на стенки душевой. Внутри вновь нарастает волнение от ощущения чего-то плохого. Эдуард словно замкнулся в себе, в своих мыслях, стоит неподвижно, не замечая моего присутствия. Подхожу ближе, замечаю его белую мятую рубашку, брюки, сложенные в корзину для белья. Сажусь на край ванны, наблюдая за ним, осматривая его всегда подтянутое, красивое тело. Изучаю его напряженную позу, боясь потревожить его из-за неотступающей внутренней тревоги.

Через какое-то время Эд словно приходит в себя, выпрямляется, тянется за шампунем, замечает меня. Приоткрывает душевую, слегка улыбается, лишь уголками губ с прежней усталостью в глазах.

– Почему не спишь? Рано еще, – спрашивает он, начиная мыться.

– Что случилось? – задаю вопрос, который не дает мне покоя.

– Ничего. Все хорошо, – буднично отвечает он.

– Ничего? Почему ты не ночевал дома? Ты обещал все объяснить! – требую от него ответа.

– Вик, у меня выдалась трудная, бессонная ночь. Я устал и вымотался. Приготовь мне завтрак. Я объясню все тебе за столом, – спокойно отвечает он. – Не превращайся в сварливую жену со сковородкой в руках, – усмехается он. А я не знаю, что ему сказать. Мне на самом деле хочется закатить скандал. Я тоже не спала этой ночью, устала от собственных мыслей и переживаний. Я дико за него волновалось! Все это мне хочется крикнуть ему в лицо. Но я не смею, поднимаюсь с бортика ванны. И, громко хлопнув дверью, иду на кухню.

Готовя завтрак, я немного успокаиваюсь. Эд прав, я не хочу быть сварливой женой, я должна дать ему немного отдохнуть после трудной ночи. Он спустится и все мне объяснит. Все хорошо, я зря завожусь. Мне просто нужно спокойно его выслушать. Эдуард спускается ровно тогда, когда я ставлю на стол завтрак для него, и черный свежий кофе для себя. Я не ем по утрам. Только кофе. Мой завтрак начинается после одиннадцати, до этого времени мой организм просто не принимает пищу. Папа всегда ругал меня за это, говоря, что я испорчу себе желудок. Но я так и не смогла избавиться от этой вредной привычки.

Сажусь напротив мужа, отпиваю горячий кофе, смотря на Эдуарда в упор, в ожидании его объяснений. А Эд молчит. Медленно и аккуратно ест свой чертов завтрак, не обращая внимания на мой обеспокоенный вид. Так проходит минута, две, пять, десять. Не выдерживаю, резко поднимаюсь со стула, подхожу к окну, облокачиваюсь на подоконник. Смотрю на улицу, изучая погоду за окном. Молчу, сжимая губы. А на самом деле, внутренне я задаю ему вопросы. Но не произношу их, давая Эдуарду почувствовать мое негодование.

Это заложено во мне с детства. Когда я обижена, рассержена или расстроена, я замолкаю. Не разговариваю ни с кем, не произношу ни слова. Я кричу внутри. Громко безмолвно кричу, и Эд это знает. Через пару минут моего внутреннего диалога и немых вопросов, Эдуард встает, подходит ко мне, обнимает за талию. Притягивает меня к себе, преодолевая сопротивление. Он знает все мои слабые места. Он знает, как я млею от его ласк, забывая все и всех в его сильных руках. И Эд всегда этим пользуется, обезоруживая меня своей лаской. Убирает мои волосы в сторону, проходится теплыми губами по моему затылку, находит чувствительное местечко за ухом, нежно целует, вызывая во мне табун мурашек, пронизывающих мое тело от кончиков пальцев ног до макушки. У каждой женщины есть своя эрогенная зона. И моя зона удовольствия – вот это место и мочка уха. Эд в шутку говорит, что меня можно пытать этой лаской, просто целовать местечко за ухом, покусывать мочку, и я выдам все тайны Вселенной. И это так. Я просто таю, когда он это делает, откидываю беспомощно голову ему на плечо.

– Ну, давай, задавай вопросы, которые крутятся в твоей голове, – тихо говорит он мне на ухо, блуждая руками по моему телу, забираясь под халат, поглаживая грудь через кружевное белье, слегка сжимает соски.

– Где ты был всю ночь? – тихо, почти со стоном задаю я вопрос, всхлипывая от того, что Эд отодвигает полоску трусиков в сторону, накрывая рукой мою плоть.

– Я всю ночь решал дела, – раздвигает мои складочки, не позволяя мне сжать ноги, грубо раздвигая их коленом. Меня всегда заводил это контраст грубости и ласки. Когда он как сейчас, нежно целует мое ушко, продолжая шептать и грубо, одним рывком, вторгается в меня сразу двумя пальцами, вжимая всем телом в подоконник.

– Какие дела могут быть ночью? – спрашиваю я, прогибаясь в его руках, сильно сжимаю руками подоконник от того, что Эд чередует ласку с грубостью. Вынимает мокрые от моей влаги пальцы и нежно массирует мой клитор, одновременно больно выкручивая мой сосок.

– Вика, в нашем бизнесе дела ведутся

круглосуточно. Тебе ли не знать. Этот старый хрен отказался обсуждать со мной дела, пока я не выпью с ним и не побеседую по душам. – Шепчет он мне, продолжая ласкать, раскрывает халат, оттягивая чашечки лифчика, высвобождая мою ноющую грудь на свободу, щипает по очередности соски и невесомо ласкает клитор, заставляя меня тихо стонать, оседая у него в руках. – И мне пришлось играть по его чертовым правилам. Но, это сыграло мне на руку. Оказалось, что когда он пьян – он более сговорчив, и уже я спаивал его всю ночь, и подписал нужные мне бумаги. Мне пришлось отвезти его в аэропорт, потому что он опаздывал на самолет, – объясняет он, а я уже ничего не понимаю, о чем он там говорит. Потому что Эд вновь грубо вторгается в мое лоно, имитируя толчки, прокладывая дорожку поцелуев от уха к шее, вынуждая меня дрожать от возбуждения. – Еще есть вопросы? – спрашивает в шею, всасывая кожу.

– Дааа, – тяну я. – Почему…, – задыхаюсь от накатывающих волн блаженства, растекающегося по моему телу, – ты отключил телеф… – не договариваю, всхлипывая от того, что его пальцы ускоряют движение.

– Он разрядился, – поясняет он, хватает меня за подбородок, закрывая рот поцелуем. И все, вся моя обида, вопросы и претензии, теряются в водовороте чувств и ощущений.

– Давай… поднимемся … в спальню, – прошу я в губы. – Хочу чувствовать тебя… в себе.

– А я хочу, чтобы ты немедленно кончила для меня, – щипает клитор, вынуждая меня сильно закусить губы, чтобы не закричать. – Здесь и сейчас! – приказывает, – вновь врываясь в меня пальцами, одновременно беспощадно растирая клитор большим пальцем. Внизу живота зарождается пожар, в котором горит мое тело. Выгибаюсь в руках мужа, сжимаю его пальцы изнутри, пытаясь подавить крик нарастающего оргазма. Эд так хорошо знает меня и мое тело, всегда четко чувствует мое удовольствие. Он накрывает мой рот рукой, заглушая мои громкие стоны. И все, я уже бесконтрольно кричу в его ладонь, оседая у него в руках, почти падая на подоконник, сотрясаясь в долгом оргазме. Эд усмехается мне в затылок, вынимает свои мокрые пальцы из моего лона.

– Нуууу, – насмешливо тянет он, сжимая мою талию, помогая найти равновесие. – Я ответил на все твои вопросы?

– Да, – еще задыхаясь, отвечаю я. Встаю в полный рост, запахиваю халат дрожащими руками, пытаясь привезти себя в порядок, так как наверху уже могли проснуться Мила и Света. Эдуард, быстро целует меня в щеку, подходит к раковине, моет руки и вновь садится за стол, продолжая завтрак. – Только у меня к тебе одна просьба на будущее, – приходя в себя, обретая разум, говорю я. – Следующий раз не отключай телефон. Я очень волновалась за тебя этой ночью, и тоже почти не спала.

– Хорошо. Договорились, – буднично отвечает Эд, допивая кофе.

***

В очередной раз растерянно рассматриваю документы. Все здесь… Все, чем жил мой отец. Все, чего добился своим нелегким трудом и настойчивостью. Его счета, дом, в котором мы живем. Дом, который он строил с такой любовью для нас с мамой, бизнес – дело всей его жизни. Его детище, гордость. Пару квартир, счета. Все это он оставил мне и отдельно сумму денег маме. Боже, они давно развелись, а он все равно думал о ней, когда составлял завещание. Пролистываю, по сути, просто бумажки, а на деле – это все одна огромная жизнь моего отца. Он оставил завещание. Зачем он его написал? И ведь давно написал. Он чувствовал, что умрет? Или просто хотел заранее позаботиться обо мне? Как бы то ни было, я все равно не смогу этим грамотно распорядиться. Если бы не Эдуард, я бы, наверное, потопила все в первый же месяц. И теперь я просто должна это все подписать, стать полноправной владелицей всего.

Слышу, как папин юрист откашливается в нетерпении, а муж подбадривающе сжимает мое плечо. Я настолько ушла в себя, изучая эти бумаги, что потеряла счет времени. Поспешно подписываю документы. Юрист, нотариус поздравляют меня, льстиво улыбаясь, а мне кажется, что я вновь на поминках своего отца, и так горько становится в этот момент. Я радуюсь только тому, что рядом со мной мой муж, который знает, что со всем этим делать.

– Милая, раз уж мы все здесь собрались, – Эд берет меня за руку, немного сжимая. – То давай, ты еще подпишешь документ о передаче мне прав на управление бизнесом и счетами. Теперь ты полноправная владелица, и мне будет очень неудобно дергать тебя за каждой подписью и прочими неинтересными вещами.

– Да, конечно, – отвечаю я.

– Вы уверены, что хотите передать право управления бизнесом и счетами Вашему супругу? – юрист смотрит на меня в упор, выделяя слово «счетами». На что он сейчас намекает? Он думает, что я стану сомневаться в собственном супруге? В человеке, с которым прожила почти семь лет? Я, скорее, не доверяю себе, чем буду сомневаться в Эдуарде. Тем более мой отец очень ценил работу моего мужа в компании.

– Да, я уверена. Я полностью доверяю своему мужу! – твердо говорю я, смотря на Эдуарда, который улыбается мне теплой улыбкой, все сильнее сжимая мою руку. – Когда будут готовы документы на передачу прав? Дело в том, что мы с Эдуардом планируем улететь в отпуск на десять дней.

– Документы уже готовы, требуется только Ваше письменное согласие и несколько подписей, – заявляет мужчина.

– Так быстро? – недоумеваю я, смотря на мужа.

– Милая, это я попросил подготовить все нужные документы. Я не хотел тебя дергать постоянно, и лучше, чтобы мы завершили все сразу. Мы уже это давно с тобой обсудили, и решили. И ты сама на этом настаивала, – говорит мне Эд. – Но если ты сомневаешься, хочешь все обдумать, то мы не обязаны делать это сегодня.

– Нет. Я не сомневаюсь, – отвечаю я. – Все давно решено. Что я должна подписать?

Далее мне диктуют текст, который я почему-то должна написать от руки, где сказано, что «я в здравом уме и так далее, передаю все права и полномочия своему мужу». Далее я пописываю еще несколько бумаг и облегченно вздыхаю. Сомневаюсь ли я в это момент, что поступаю правильно? Нет. И думаю, что отец бы одобрил мой выбор. Кто, как не Эдуард, сможет, так же как и мой отец, управлять и развивать наш бизнес?

***

-Виктория Станиславовна, – неожиданно официально заявляет Эдуард, когда мы садимся в машину. – Я приглашаю Вас на ужин, в Ваш любимый ресторан, – усмехается Эд.

– По какому поводу? – приподнимая брови, спрашиваю я.

– Ну, мы подписали все бумаги, ты стала очень богатой женщиной, я стал гендиректором, такое не каждый день происходит, – довольно отвечает он, выезжая с подземной стоянки.

– Да, не каждый день. Но ты же знаешь, что все это для меня далеко не праздник. Это значит, что папы нет, и…

– Викуля, немедленно прекрати грустить. Я хорошо знал твоего отца и для меня он тоже стал родным человеком. И я точно знаю, что ему бы не понравилось, что ты грустишь. Улыбайся, милая, – подбадривает он меня. А я улыбаюсь сквозь грусть.

– И потом, вчера я немного тебя обеспокоил – не пришел ночевать. Так что я просто обязан загладить свою вину и пригласить тебя на ужин.

– Ну, если смотреть с этой стороны, тогда я согласна. Но учти, я закажу самое дорогое вино, – подмигиваю ему я.

– Да хоть все меню и винную карту. Мы можем себе это позволить, – смеется Эд.

Мой любимый ресторан расположен недалеко от нашего дома. Небольшое уютное помещение с приглушенным светом, отдельными столиками, огражденными балдахинами, кружевными скатертями, со свечами, живыми цветами на каждом столе, тихой живой музыкой. Я полюбила этот ресторан не за его романтичную и довольно интимную обстановку. Я люблю это место, а точнее определенный столик в дальнем углу за то, что ровно на этом месте, Эдуард сделал мне предложение. Возможно, кому-то это покажется банальным. Кольцо в бокале с шампанским, песня, посвященная мне, и когда я сказала заветное ДА, весь зал нам аплодировал. Но для меня это был самый счастливый и значимый день в жизни. С того самого дня мы с Эдуардом празднуем все значимые события нашей семьи здесь, в этом ресторане за этим столиком.

Всю свою жизнь, я провела, не зная, что такое нужда и недостаток денег. Но и транжирой тоже никогда не была. Я жила так, как учила меня мама: ни в чем не нуждалась, но и лишнего не тратила, все было в меру, без лишнего пафоса, бравады и рисовок перед другими. Хоть моя мама и женщина не от мира сего, живущая в своем придуманном мире, но она никогда не была падка на материальные ценности. Ее девиз: «жизнь в гармонии души и тела». И в этом я была с ней согласна.

Эдуард принимает мои шутливые слова о самом дорогом вине всерьез, и заказывает «Шато Шеваль Блан», которое стоит кучу денег, но оно прекрасно. Мой отец был истинным ценителем вина, и, наверное, это он привил мне любовь к хорошему нектару богов. Мы заказываем блюда испанской кухни, и просто наслаждаемся сочетанием вкусов еды и напитка, в сопровождении приятной музыки. Эд рассказывает о планах на будущее, о том, что он хочет развивать нашу компанию, как и хотел мой отец. О том, что на следующей неделе у него запланирована срочная поездка в Германию.

– Как на следующей неделе? – недоумеваю я.

– А наш отпуск? Миле уже поставили необходимые прививки, все документы готовы, билеты куплены.

– Черт, милая, я совсем забыл. Я так замотался за эти дни. Но ты должна меня понять, я не могу отменить встречу с немцами. Я не могу ее перенести, иначе они сочтут меня ненадежным, и тогда все мои планы по развитию бизнеса в сторону Германии полетят к черту, – я все понимаю, четко слышу каждое его слово и принимаю их. Эдуард прав, немцев не волнуют наши семейные планы, они хотят видеть перед собой надежного и серьезного делового партнера. Мой разум все это понимает, а вот в душе накатывает ледяное разочарование, настолько холодное, что по моему телу прокатывается холод, как будто в помещении резко упала температура. Никогда не умела скрывать свои эмоции. И Эд, естественно, читает меня как открытую книгу.

– Викуль, ну что ты? Расстроилась? – протягивает руку, накрывает своей теплой ладонью мою, немного сжимает. – Это всего лишь отпуск. Я сам не рад этому факту. Но сейчас по-другому нельзя. Пока я буду загорать на Мальдивах, немцев может переманить тот же самый Богатырев. Я буквально увел их у него из-под носа. Пойми, здесь медлить нельзя, – он говорит «пойми». И я понимаю, все понимаю, и даже поддерживаю его. Но не принимаю, просто не могу. Мне настолько обидно, что я еле сдерживаю слезы. Последние полгода после смерти отца мы с Эдом не посвящали друг другу время как раньше. Сначала я была разбита и подавлена. Потом Эд занялся вплотную делами фирмы. Мы вроде бы живем вместе, спим в одной постели, но я скучаю по мужу. Да, как оказалась, можно очень сильно, безумно скучать по мужчине, живя с ним в одном доме, встречаясь с ним каждый день. Мне не хватало нашего прежнего общения, внимания. Когда мы все делали вместе, когда между нами не стояли несчастье и бизнес. Эдуард сам предложил эту поездку, сказав, что надо повторить наш медовый месяц, но уже вместе с нашей дочерью, плодом нашей любви.

– Нет. Все хорошо. Я все понимаю, – отвечаю я. – Да, я немного расстроена. Но это не страшно, мы можем отложить поездку на время, пока ты не уладишь все свои дела, – пытаюсь улыбнуться мужу, который смотрит на меня, как на капризного ребенка. Это выглядит глупо и не серьезно. И тут же вспоминаю папу, который так же вечно пропадал, нет, просто горел на работе, делая все, чтобы его семья жила в достатке. И Эдуард сейчас пытается сделать тоже самое. И я не собираюсь превращаться в свою мать, которой надоело, что отец отдается делу, и она покинула его, ища свободу и душевное равновесие. Мой муж – моя душа, в нем я должна искать себя, поддерживать во всех его начинаниях. Поддерживать даже в том, в чем ничего не понимаю. Быть на его стороне, когда все другие не верят в него. Быть настоящей женой, той, которая готова пойти за своим мужчиной куда угодно, даже туда, куда закрыта дорога.

– Нет, зачем же переносить или откладывать. Тем более, что все готово, вылет через три дня. Вы с Милой должны обязательно лететь. Не страдать же вам всем из-за меня и моих дел.

– В смысле без тебя? Нет. Я никуда не поеду. Зачем мне этот отдых, когда там нет тебя? Что я буду там делать одна с ребенком? Мы подождем, – настаиваю я, не понимая, зачем вообще мне нужен семейный отдых без него.

– Почему одна? Можешь взять с собой Свету к примеру. И она отдохнет за чужой счет, – усмехается Эд. – И тебе не будет там скучно, – Эдуард всегда недолюбливал Свету. Не знаю почему, они просто не сошлись характерами. Свете Эд не понравился с первого взгляда. Она ненавидела его чрезмерную аккуратность и педантичность, за глаза называя его чистоплюем. Света говорила, все хорошо в меру, а у Эда все доходит до абсурда. Эдуард называл ее сварливой бабой. В общем, между ними всегда была холодная и молчаливая война. После смерти отца, муж несколько раз ненавязчиво предлагал мне расстаться со Светой, отпустить ее на пенсию, но я не могла и не хотела этого делать. Света стала частью моей семьи. Поэтому, в данный момент, я была немного обескуражена тем, что Эд предложил отдохнуть Свете за его счет.

– Света? – удивленно спрашиваю я. – Ты помнишь, для чего мы затевали эту поездку?

– Второй медовый месяц с дочерью, – конечно, он помнит свои слова. – Хорошо. Давай сделаем так, – предлагает он, немного задумываясь. – Через три дня вы со Светой летите на Мальдивы, как и было запланировано. А я закончу с немцами и присоединюсь к вам. А Свету мы отправим домой. Ну как, договорились? Так и Света отдохнет, и деньги не пропадут. Тем-более, Милка уже вовсю покует чемоданы на море. Давай не будем расстраивать ребенка. Я обещал ей показать лето весной. Своего рода чудо для ребенка – уезжаешь из нашей холодной, мрачной весны и попадаешь прямиком в лето.

– Хорошо, – немного кивая, соглашаюсь я. – Когда ты к нам присоединишься?

– Милая, я пока не могу сказать точно. Через несколько дней. Все зависит не от меня, а от сговорчивости немцев, – усмехается он. – Но я постараюсь, как можно раньше к вам присоединиться, – соглашаюсь с мужем кивком головы, на что Эд одобрительно улыбается. – Вот и хорошо, – говорит он. – А теперь улыбнись. Наш вечер продолжается, – сжимает мою руку, отпуская ее. – Ты можешь заказать десерт. А я, с твоего позволения, не надолго удалюсь, – Эд поднимается с места и уходит в сторону туалета.

Глубоко вдыхаю, успокаивая саму себя. Все не так плохо. Эд присоединится к нам позже, да и Света отдохнет, говорю себе я, но чувство разочарования так и не покидает меня.

Заказываю десерт себе и Эдуарду, замечая мужа, направляющегося к нашему столику. Когда он проходит мимо столика, за которым расположились три девушки, только что зашедшие в ресторан, одна из них резко вскакивает с места и буквально кидается моему мужу в объятия. Высокая худощавая брюнетка, с длинными ногами, обтянутыми в кожаные брюки, в откровенной просвечивающей бордовой блузке, повисает у моего мужа на шее, хитро улыбаясь. Никогда не ревновала Эдуарда, потому что он никогда не давал мне для этого повода. Я считала, что ревность – это проявление недоверия. Эд всегда довольно сдержанно общался с женщинами в моем присутствии, самое большее, что он мог себе позволить – это пожать руку в знак приветствия. А сейчас меня буквально обдает жаром от увиденного. Можно сказать, что я в свои тридцать два года впервые настолько сильно ревную своего мужа. Хочется соскочить с места и отодрать эту швабру от моего мужа. Но я уверенно держалась, сколько могла, комкая льняную салфетку в руках. Я не стану до этого опускаться.

Меня немного отпускает, когда Эд небрежно отрывает от себя брюнетку, награждая ее безразличным взглядом. Что-то ей говорит, на что девушка бросает мимолетный взгляд на меня, видит, что я смотрю на них в упор, тут же отворачивается. Они обмениваются несколькими фразами, которые я не могу расслышать из-за музыки. Эдуард возвращается ко мне.

Сжимаю губы, отворачиваюсь к окну, чтобы не наговорить лишнего, думая про себя, что этот вечер превратился для меня в сплошное разочарование.

– Это Маргарита, – говорит Эд, как только садится за стол.

– Я разве интересовалась, как ее зовут? – отвечаю, не поворачиваясь к мужу.

– Нет. Но вопрос «кто она?» вертится в твоей голове, – усмехается он, как ни в чем не бывало. Как будто это в порядке вещей, что какая-то девка вешается на моего мужа! – Маргарита – моя бывшая. Я встречался с ней до того, как между нами завязались отношения. Она долгое время жила в Европе, и не знала, что я женился, – его объяснения, которых я не просила, немного успокаивают меня. Но в душе все равно все кипит от увиденного, а в голове мелькают сомнения от несостыковок в его словах.

– Позволь спросить, – говорю я, поворачиваясь к нему. – Мы с тобой женаты почти семь лет. А встречаемся около восьми. Сколько же Маргарите лет? – спрашиваю я, многозначительно осматривая молодую девушку.

– Маргарите двадцать восемь, – усмехается Эд, как будто я сказала глупость. – Согласен, выглядит она моложе, но это так. Можешь пойти спросить у нее паспорт, – уже откровенно смеется он.

– Что смешного? – не понимаю я.

– Ты ревнуешь, – поясняет он, отпивая немного вина. – Твоя ревность смешна и не обоснована. Да, она слишком бурно меня поприветствовала. Но я объяснил ей, что нахожусь здесь с любимой супругой, корректно оттолкнув ее от себя. Но мне понравилась твоя реакция. Очень приятно узнавать новые черты характера своей жены спустя семь лет, – Эд так искренне улыбается, что я не могу сдержать ответной улыбки. И это – мой очередной недостаток. Я не могу долго злиться и обижаться на него. Если во время нашей ссоры Эдуард начинает улыбаться и шутить, я как дура начинаю улыбаться ему в ответ. Ненавижу себя за это, ведь мои претензии и обиды никуда не делись, но я вроде как улыбнулась ему и для Эда это значит, что наш конфликт исчерпан.

***

Яркое солнце греет меня своими лучами. Индийский океан безграничен. Вода у края лазурная, прозрачная и невероятно теплая. В воздухе витает коктейль, сотканный из разных запахов, которые я глубоко вдыхаю, наслаждаясь ароматом. Запах океана трудно описать словами, он пахнет солью, влагой и чем-то неуловимым с примесью экзотических цветов с побережья. Океан завораживает и умиротворяет.

Я все-таки улетела на Мальдивы без мужа, который обещал прилететь к нам через несколько дней. Но прошла уже почти неделя, а у Эдуарда с каждым днем появлялись все новые и новые дела, требующие его обязательного присутствия. Можно все понимать и принимать решения мужа головой и одновременно не воспринимать их сердцем. Грех жаловаться на жизнь в таком райском месте. Но без Эдуарда этот рай мне казался каким-то не до конца целым. Мне его дико не хватало. Не хватало его теплых объятий, когда я смотрела на закат. Не хватало его тонких шуток за ужином. Его объятий, когда я засыпала под шум прибоя. Когда играла с дочерью, создавая замки из песка. Иногда я просто лежала на шезлонге, наблюдая, как Мила рядом со мной играет с белоснежным песком и что-то забавно рассказывает Свете, и в душе зарождалась тоска от того, что ЕГО нет рядом, нет ощущения полноценной семьи. Никогда не понимала пар, которые могут спокойно ездить отдыхать отдельно друг от друга. Как можно наслаждаться этим великолепием, когда твой супруг работает для того, что вы могли позволить себе вот эту поездку?

– Мама, смотри, – восклицает мышка, показывая на очередную фигурку из песка.

– Очень красиво, мышка, – улыбаюсь ей. – Надень панамку, а то солнышко напечет тебе голову.

– Ну мама, в ней жарко, – упрямится Милка, откидывая от себя панаму.

– Раз жарко, пошли в отель, отдохнем немного, а после обеда пойдем в аквапарк, – предлагаю я, поправляя верх своего голубого купальника, прикрывая открытую грудь. Купальник раздельный, но довольно скромный по сравнению с тем, в чем здесь ходят многие девушки и женщины. Не то, чтобы я являюсь моралисткой и блюстительницей нравственности. Я не осуждаю их и считаю, это даже красиво и сексуально, если, конечно, у тебя есть, что показать. Многие женщины целый год готовят свое тело при помощи массажей, обертываний и массы процедур только для того, чтобы выглядеть впечатляюще на пляже. Не сказать, что я не люблю свое тело и у меня много недостатков. Но все же беременность и роды немного сказались на моем теле. Поэтому на мне открытый купальник, но бедра я предпочитаю закрывать большим парео.

Мы со Светой начинаем собирать наши вещи в пляжную сумку, Милка капризничает, просит достроить замок, прежде чем уйти с пляжа. Присаживаюсь рядом с дочерью, помогая ей строить.

Мое внимание привлекает громкий визг девушки и ее возмущение сквозь смех на русском языке. Наверное, каждый, находясь заграницей, слыша родную речь, невольно выискивает глазами людей, разговаривающих с тобой на одном языке. Вижу, как из воды выходит довольно высокий загорелый мужчина, несущий на своем плече блондинку, которая наигранно возмущается, не прекращая смеяться, за что получает хлесткий и звонкий шлепок по заднице, что ни грамма ее не смущает. Невольно, сквозь грусть улыбаюсь этой паре, по доброму завидуя, что они отдыхают вдвоем. Отворачиваюсь от них, помогая Милке доделать замок. Беру ее за руку, удаляюсь в отель.

Проходим мимо шумной пары, которая удобно устроилась на одном шезлонге, а точнее, мужчина просто усадил девушку на себя и откровенно трогает ее грудь в мокром купальнике, не стесняясь окружающих. И только сейчас понимаю, что мужчина – это не кто иной, как сам Богатырев. А сверху на нем сидит та самая блондинка, с которой он был на открытии ресторана. Просто в последний раз я видела его одетого и в более официальной обстановке. А сейчас не узнала, поскольку у него мокрые волосы, с которых до сих пор скатываются капельки воды, и он довольно сильно загорел, приобрел бронзовый цвет кожи, да еще и сбрил свою небрежную щетину. Не знаю почему, но в голове мелькает неожиданная для меня самой мысль, что Богатыреву больше идет аккуратная щетина.

Слава Богу, эта пара настолько увлечена своими неприличными сексуальными играми, что не замечает нас. И я ускоряю шаг для того, чтобы побыстрее скрыться от них.

– Виктория Станиславовна! – раздается громкий низкий, немного грубоватый голос Богатырева, от которого я почему-то вздрагиваю. Оборачиваюсь и встречаюсь с черным взглядом мужчины, на лице которого расползается наглая ухмылка. От его темного пронзительного взгляда моментально расползаются мурашки. Боже, почему он так меня пугает и отталкивает, вводит меня в ступор. Я хочу отвернуться и немедленно уйти подальше от этого человека, но застываю на месте, не понимая, чего жду. Мужчина, который только что, «мило» лапал блондинку за грудь, вдруг небрежно отталкивает ее, поспешно вставая с места и надвигаясь на меня. И с каждым его шагом мне хочется бежать как можно дальше, потому что в Богатыреве, несмотря на то, что он улыбается, чувствуется аура опасности и власти. Кажется, что он смотрит на тебя как опасный хищник на жертву – немного ухмыляясь, играя с ней, прежде чем уничтожить. Он подходит к нам с Милой довольно близко, настолько близко, что я отступаю от него на шаг назад. Сглатываю, стараясь не показать свой страх перед ним.

– Какая неожиданная встреча, Виктория, – произносит он, пристально смотря мне в глаза. – Пока Ваш муж полностью перекраивает концепцию компании Вашего отца, безжалостно увольняя всех старых и преданных компании сотрудников, Вы предпочитаете греться на солнце, находясь вдалеке от большой дележки? – с иронией и нахальной ухмылкой спрашивает он. А я отчаянно не понимаю, о чем он говорит.

ГЛАВА 3

Виктория

К некоторым людям можно испытывать неприязнь на подсознательном уровне, просто ощущая, как внутри Вас зарождается протест. Вы не знаете человека, он не сделал Вам ничего плохого, но все Ваше нутро отказывается его принимать. Точно так же я отказывалась принимать Богатырева. Я его боялась, сама не понимая, откуда во мне этот страх. Он просто смотрит на меня в упор, ухмыляется неизвестно чему, нагло рассматривая меня с ног до головы, а я внутренне дрожу и хочу бежать от этого человека. Но не могу, словно он сам меня не отпускает.

– Не понимаю, о чем Вы говорите, – отвечаю я на его обвинения.

– Не понимаете? Или не знаете? – спрашивает он.

– Вам настолько наплевать на дело Вашего отца?

– Знаете что, я не намерена обсуждать с Вами дело моего отца и моего мужа. Если Эдуард проводит ребрендинг компании – значит так нужно, – с мнимой уверенностью отвечаю я, потому что Эдуард ничего не говорил мне о том, что хочет все поменять. Хотя, почему я должна верить словам Богатырева? В какую игру он решил со мной сыграть?

– Я просто думал, что Вам не безразлично то, чем занимался Ваш отец.

– А я думаю, что Вы слишком много думаете о том, что Вас не касается! – заявляю я, отворачиваюсь от него и спешу уйти как можно дальше от этого неприятного типа. Я вроде бы дала ему отпор, но в моей голове все равно крутятся его слова о переделе компании. Богатыреву все-таки удалось посеять во мне сомнения. А может он этого и добивался? Только зачем ему это нужно?

Как только мы пришли в отель, я тут же начала звонить Эдуарду. Он не брал трубку, посылая сообщения с текстом: «занят, перезвоню».

– Вика, прекрати нервничать, – успокаивает меня Света. – Ну, в конце концов, кто такой этот Богатырев, чтобы верить его словам? А даже если это и так, я очень надеюсь, что у твоего мужа есть голова на плечах, и он знает что делает, – смотрю на Свету, не скрывая своего удивления.

– С каких это пор ты защищаешь Эда? – усмехаюсь я.

– Я его не защищаю. Еще чего. Я просто хочу успокоить тебя. И, думаю, он знает что делает, не зря же твой отец доверял ему дела компании. А вот то, что он не отвечает на твои звонки, отделываясь сообщениями – это в очередной раз доказывает, что я не зря его недолюбливаю. Ты слишком много ему позволяешь, – хочу ей возразить, но Света вскидывает руку, не давая мне договорить. – Знаю, знаю, без доверия не может быть семьи, – цитирует она мои же слова. – И я конечно с тобой соглашусь. Но ты не знаешь такую поговорку: «Доверяй, но проверяй». И знаешь, что? То, что он так и не прилетел сюда, как обещал, даже хорошо. Ты должна отдохнуть без него.

– Ты так говоришь, как будто я устала от мужа.

– Это я устала смотреть, как ты во всем ему потакаешь и живешь для него и ради него. Поживи для себя. Хотя бы здесь.

– Я не потакаю ему, а поддерживаю. Я любою его и живу с ним, для себя.

– В том то и дело. Хотя тебя не переубедишь. Любовь – это хорошо, но твоя любовь слепа.

– На что ты сейчас намекаешь?! – не понимаю я, начиная злиться.

– Я не намекаю. Я говорю напрямую, нельзя никогда настолько доверять и открываться ни одному мужику, как бы ты его не любила.

– Света, давай закончим этот разговор. Не хочу с тобой ссориться. – Я понимаю Свету, она тоже была замужем, и ее муж два года изменял Свете с ее подругой. И Света, как следствие, разочаровалась в мужчинах. Но люди разные. И если предали ее, это еще не значит, что все такие, как ее муж. Отворачиваюсь от Светы, вновь набирая номер мужа, слушая монотонные гудки без ответа.

Вечером, когда вымотанная нашим активным отдыхом Милка засыпает, а Света устраивается в кресле на терасе погружаясь в чтение книг, я не нахожу себе места, бесцельно брожу по номеру, не выпуская из рук телефон, посылая на отключенный телефон мужа сообщения с просьбой мне перезвонить.

– Виктория! Прекрати! – ругает меня Света, когда я в очередной раз прохожу мимо нее. – Послезавтра, когда мы прилетим домой, ты получишь ответы на свои вопросы. Шла бы ты на ужин. Там шоу программу обещают, все включено, – усмехается она.

– Не хочу, – отказываюсь я. – Спать лягу.

– Уверена, что уснешь? С таким-то потоком мыслей в твоей голове? Иди, отвлекись немного. Там весело. Слышишь музыку?

– Думаешь?

– Думаю. Иди. Надень тот васильковый сарафан, который ты специально купила для вечерних выходов, которые так и не состоялись.

– Хорошо, я спущусь ненадолго, выпью вина. Ты как всегда права. С тем, что творится у меня в голове, я не усну, – удаляюсь в спальню переодеваться.

Надеваю длинный воздушный сарафан с открытой спиной. Распускаю волосы, закалывая сбоку заколкой с камнями, немного подкрашиваю губы, ресницы. Надеваю босоножки, наношу капельку любимых духов с цветочным ароматом. Смотрю на себя в зеркало и в очередной раз разочаровываюсь. Сама себе иронично усмехаюсь, отмечая, что разочарование – теперь мое обычное состояние. Сама не понимаю, что со мной, у Эдуарда и раньше были неотложные дела, незапланированные командировки, но почему-то именно сейчас во мне все больше и больше зарождаются непонятные подозрения. Что-то изменилось, но я никак не могу понять, что? Может у меня паранойя? И все это – лишь плод моего воображения? Мне действительно стоит развеяться.

Зажигательная музыка, бесплатный бар с коктейлями, шоу программа с танцовщицами, которые по желанию учат всех желающих танцевать, фуршетный стол с легкими закусками, прекрасный вид на ночной океан. Во все это я окунулась, как только спустилась вниз. Иду мимо развлекающихся, веселых людей, не понимая, что я здесь делаю. Решаю выпить в баре пару бокалов вина, подняться наверх и все-таки попытаться уснуть. Подхожу к бару, заказываю алкоголь. Сажусь на высокий барный стул, медленно пью вино, засматриваясь на молодых танцующих девушек, подмечаю их пластичные и грациозные движения. Когда-то в юности я тоже училась танцевать, посещала школу танцев по настоянию мамы, которая считала меня гибкой и изящной девочкой.

Я настолько засматриваюсь танцами, что не замечаю, как рядом со мной садится не очень трезвый мужчина лет пятидесяти и на ужасном английском пытается мне что-то сказать. Я понимаю, что он тоже русский, но принимает меня за иностранку. И я не спешу ему отвечать, делая вид, что не понимаю чего он хочет.

Отворачиваюсь от него, показывая всем своим видом, что не хочу с ним общаться. Но он не отстает, встает со стула, становится ко мне вплотную, нарушая мое личное пространство, обдавая меня неприятным запахом алкоголя. Не смотря на его ужасный английский с примесью русских слов, я понимаю, что он пытается со мной познакомиться: говорит, что его зовут Анатолий, предлагает мне выпить что-то покрепче вина, не дожидаясь моего ответа, заказывает у бармена абсент. Я корректно, на английском, пытаюсь ему объяснить, что мне ничего не нужно, и я не хочу с ним общаться. Но мужик не унимается. Мой отказ оскорбляет этого курортного мачо, и он начинает напирать на меня по полной. Предлагает заплатить за общение, намекая на продолжение вечера у него в номере. Не выдержав его наглости (предпочитаю не вступать в конфликт с нетрезвым мужчиной), просто поднимаюсь с места, чтобы вернуться в свой номер. Не успеваю я сделать и шага, как мужик резко хватает меня за руку, дергает на себя.

– Ну, куда ты собралась? – уже на чистом русском говорит он. – Набиваешь себе цену? Так я щедро тебе заплачу, если мне понравится, как ты удовлетворишь меня своим ротиком, – нагло улыбается, немного пошатываясь вместе со мной, хватает меня за попу и сильно сжимает. На минуту теряюсь от его ужасающего хамства, которое вызывает во мне легкий страх. В мыслях проклинаю себя за то, что подалась на уговоры Светы и пришла сюда. Пытаюсь вырваться из его захвата, дергаюсь, размахиваюсь, залепляя ему пощечину настолько сильную, что моя ладонь начинает гореть.

Все происходит неожиданно. Пьяный мужчина буквально отлетает от меня, моментально оказываясь на песке. Замечаю подбегающего к мужику Богатырева, который не дает ему опомниться, рывком поднимая за шиворот. И если исключить из его речи ругательства, то он просит мужчину немедленно передо мной извиниться. Мужик пытается вырваться, заявляя, что Богатырев не на того нарвался, и еще не знает, что ему за это будет. Этот аргумент никак не влияет на зло ухмыляющегося Богатырева, который, не задумываясь, наносит мужчине прямой удар в челюсть. А я стою как вкопанная, отчаянно не осознавая, что все это происходит со мной. Озираюсь по сторонам в поисках помощи от сотрудников отеля, замечаю, что на нас надвигается охрана. Два темнокожих, внушительных охранника в форме подходят к нам, пытаясь вырвать пьяного мужика из крепкого захвата Богатырева, но он отказывается его отпускать, пока тот не принесет мне свои извинения. Я впервые нахожусь в такой неприятной ситуации, в центре всеобщего внимания, под взглядами любопытных глаз, обращенных на меня.

– Отпустите его, пожалуйста, – прошу я Богатырева. – Он пьян и не понимает, что делает.

– Нееет, – тянет он, отказывая в моей просьбе. – Тут дело принципа, – окидывает меня непонятным, темным взглядом. – Слышишь, мудак, – обращается он уже к несопротивляющемуся мужику, который, похоже, начинает немного трезветь от встряски. – Мое терпение на исходе, – я уже сама молю взглядом извинится этого хама, лишь бы это все побыстрее закончилось. И, слава Богу, он извиняется передо мной, говорит, что он не знал, что я не одна, и вообще он перепутал меня с другой. Богатырев, наконец, выпускает мужика, небрежно, брезгливо вытирая свою руку, которой бил его в челюсть, о рубашку мужчины. Охрана тут же уводит пьяного хама, не имея никаких претензий к Богатыреву, что мне кажется странным. Но не в моем случае жаловаться, я просто облегченно вздыхаю от того, что наше импровизированное представление заканчивается и толпа, окружившая нас, начинает потихоньку расходиться, продолжая веселье.

Растерянно сажусь за барную стойку, залпом выпивая свое вино. Бармен учтиво спрашивает у меня, все ли со мной в порядке, ставит передо мной бокал воды со льдом. Киваю молодому парню в знак согласия, отпиваю немного воды. Рядом со мной садится Богатырев, заказывая себе виски со льдом. Поворачиваюсь к нему и понимаю, что в данный момент я почему-то больше боюсь своего спасителя, чем пристававшего ко мне мужика. Гоню от себя необоснованные страхи, глубоко вдыхаю, пытаясь взять себя в руки.

– Спасибо, – благодарю, поворачиваясь к нему, осматривая статного мужчину с ровной спиной и уверенностью в себе, одетого в белую футболку, выгодно подчеркивающую бронзовый загар. Он покручивает бокал с янтарной жидкостью, смотря вперед перед собой.

– Не благодарите меня, Виктория, – он произносит эти слова с легкой холодной усмешкой, немного взъерошив свои и без того растрепанные волосы.

– Я не благородный рыцарь. И «спасибо» в знак благодарности давно не принимаю, – отвечает он, поворачивая голову в мою сторону, смотрит на меня своим черным взглядом, от которого у меня идут мурашки, но я пытаюсь не показывать своего непонятного волнения перед ним.

– Ну, если на то пошло, – неожиданно смело заявляю я, сама поражаясь своему тону, – я не просила Вас о помощи!

– Не просили, – спокойно констатирует он, отпивая немного из бокала, достает лед, и закидывает льдинку себе в рот. – Но факт остается фактом, – я отчаянно не понимаю, чего он от меня хочет, и видимо, моя растерянность написана у меня на лице.

– Да не напрягайтесь Вы так, Виктория, – выделяет мое полное имя, понижая тон почти до хриплого шепота. – Я просто хочу, чтобы в место «спасибо» Вы уделили мне… – немного задумывается, – около часа своего драгоценного времени.

– Что значит «уделила Вам час своего времени»? – не понимаю я.

– Я прошу у Вас просто посидеть со мной здесь в баре и побеседовать исключительно на отстраненные темы. Не более, – усмехается он, допивая до конца свой бокал.

– Зачем Вам это нужно? – говорю я, нервно отпивая воды. Я не хочу с ним здесь сидеть и беседовать. – И потом, как же Ваша девушка? – указываю на блондинку, которая берет уроки танцев, не обращая на нас внимания. – Думаю, ей будет неприятно, если вы будете сидеть здесь со мной.

– Она не моя девушка. И, как следствие, мне абсолютно все равно, будет ли ей приятно или нет, – прожигая меня взглядом, заявляет он, заказывая у бармена еще виски и вино мне, и я понимаю, что мой час благодарности пошел.

– Если она не Ваша девушка, тогда кто же она Вам? – не подумав, спрашиваю я. – Ой, извините, это не мое дело, – тут же поправляюсь, не понимая, что на меня нашло, и к чему я вообще это спросила.

– Она… – наигранно-задумчиво отвечает он, вновь кидая взгляд на блондинку. – Просто женщина, которая в данный момент может удовлетворить мои потребности, – мне становится не по себе от его слов, потому что я понимаю, о каких потребностях он говорит. – А я могу дать взамен, все, что нужно ей. Вот и все. Все просто, – усмехается он.

– Что-то вроде рыночных отношений, – говорю я, чтобы хоть как то поддержать неловкую для меня беседу.

– Можно сказать и так, Виктория, – салютует мне бокалом, отпивая еще немного виски со льдом. Я вижу, как он скользит взглядом по моему пальцу, которым я, нервно макнув в вино, вожу по кромке бокала. Повисает неловкое молчание, мы просто сидим, пьем напитки и смотрим на окружающих нас людей. Легкий бриз обдувает меня, донося аромат этого мужчины. Его запах складывается из нескольких составляющих: сигарет, виски, запаха мужского тела с примесью тяжелого терпкого парфюма с тонкими нотками специй. Совокупность этих запахов составляет одно целое представление о мужчине. И мне кажется, что так пахнет опасность. Один этот запах может заманить женщину в сети к этому хищнику, после чего жертва никогда не останется прежней. В этот момент я понимаю, что очень сильно нервничаю в его присутствии. Впервые встречаюсь с таким человеком, который с первой же встречи, одним своим видом показывает свою власть и превосходство над тобой. И ему совершенно ничего не нужно говорить или доказывать. Он может, как сейчас, улыбаться и мило беседовать, источая ауру власти.

К нам медленно приближается спутница Богатырева. Блондинка прищуривает глаза, внимательно меня осматривает с ног до головы, переводит взгляд на Богатырева, надувая черезчур пухлые губы как избалованная девочка. И это смотрится так смешно, когда девушка, нет, уже женщина лет двадцати шести с округлой грудью, почти выпрыгивающей из ее нескромного топа со стразами, ведет себя наигранно по-детски.

– Андрееей, – тянет она, подходя к мужчине, намеренно игнорирует меня, встав между нами, облокачивается на барную стойку. – Я устала, хочу в джакузи и кроватку. Пошли в номер.

– Устала – иди. Я приду позже, – спокойно отвечает он, схватив ее за талию, отодвигает от стойки, видимо для того, чтобы посмотреть на меня.

– Я хочу с тобой, – почти хнычет она, и я не сдерживаю усмешки, поспешно маскируя ее под кашель.

– Я сказал, что приду позже. Иди! – настойчиво отвечает он, подталкивая девушку шлепком по пятой точке в направлении отеля. Блондинка подчиняется, и со словами «только не задерживайся», удаляется туда, куда ее послали, еще раз кидая на меня надменный взгляд. Допиваю свой бокал вина, который помогает мне немного расслабиться, не чувствовать себя настолько скованной рядом с этим мужчиной. На стойке стоят нарезанные свежие фрукты. Беру кусочек ананаса, съедаю его, автоматически облизывая палец. Тут же отдергиваю руку. Эдуард всегда ругал меня и Милу, когда мы облизывали пальцы, он считает это некрасивым и неэстетичным, поэтому я уже по-инерции одергиваю себя при этом жесте. Но это действительно некультурно, особенно в людном месте. Богатырев слегка усмехается моему жесту.

– Почему Вы сейчас облизали палец, и Вам стало неловко от этого, как ребенку, которого за это ругают? – спрашивает он, улыбаясь, внимательно изучает меня взглядом, с интересом ждет моего ответа.

– Потому что это неприлично.

– Неприлично – это когда Вы это делаете на светском приеме. А в данной обстановке это выглядит сексуально, – выдает он совершенно спокойно и расслабленно, как будто это в порядке вещей, говорить со мной на такие темы. На минуту теряю дар речи, не зная, что ему ответить. – Прекратите смущаться, Виктория. Я ничего не имел ввиду. Просто сказал, что считаю женщину, облизывающую пальцы, сексуальной, – он преподносит это как совершенно невинный разговор, в котором для меня был слышен скрытый подтекст.

– Я думаю, мое время благодарности вышло, – говорю я, игнорируя его слова, поднимаюсь со стула, намереваясь уйти. – Еще раз спасибо. Доброй Вам ночи, – Богатырев поднимается вместе со мной, кивает мне в ответ, пропуская вперед, идет рядом.

– Я не просила Вас провожать меня, – говорю я, ускоряю шаг, не понимая, зачем он идет вместе со мной.

– А кто сказал, что я Вас провожаю. Так случилось, что мы с Вами живем в одном отеле, – усмехается он, продолжая идти вместе со мной. Сейчас, когда этот мужчина идет рядом, я понимаю, насколько он высок. На его фоне я кажусь просто маленькой невзрачной мышкой. И походка у него такая уверенная, хотя он расслаблен, а мне почему-то хочется от него убежать. Зачем он это делает? Разговоры на отстраненные темы, идет со мной в отель. У меня складывается впечатление, что все это неспроста. Зачем я ему? И эти его странные намеки о моем муже, которые посеяли во мне сомнения.

Мы вместе заходим в лифт, я сама нажимаю на нужный мне этаж. Двери закрываются, лифт начинает движение, а мое сердце ускоряет ритм, словно у меня прямо сейчас, когда этот мужчина стоит напротив меня, занимая собой все пространство, развивается клаустрофобия. Он смотрит на меня давящим, тяжелым взглядом. У меня учащаются пульс и дыхание, появляется чувство необоснованной тревоги и волнение. Сжимаю руки в кулаки, отвожу взгляд, только чтобы унять это пугающее меня ощущение.

– С Вами все в порядке? – спрашивает меня

Богатырев, но я не слышу в его голосе ни грамма волнения, словно он прекрасно знает, что со мной и знает, что это из-за него.

– Да, все хорошо, – отвечаю я, облегченно вздыхая, потому что лифт останавливается моем этаже. Незамедлительно выхожу, не оборачиваясь, не прощаясь, лишь бы поскорей сбежать от него.

– Передавайте от меня большой привет супругу, – усмехается мужчина мне в спину, прежде чем створки лифта закрываются. И даже тогда я боюсь обернуться, практически бегу по коридору к своей двери, глубоко дыша, как будто задыхаюсь.

***

Домой мы прилетели поздно вечером. Нас никто не встретил. И не удивительно, ведь Эдуард ждет нас только через два дня. После того как я не получила от него ответа ни на один свой звонок и сообщение, я больше ему не звонила и не писала. Я просто не могла больше находиться за тысячи километров в неведении, волнении, без ответов на свои вопросы, поэтому мы вылетели раньше. Весь полет я обдумывала пламенную речь, обращенную к мужу. Я хотела серьезно с ним поговорить. Потребовать ответов, на крутящиеся в моей голове вопросы. Точнее, вопрос был только один. Что, черт побери, происходит?! Он что-то скрывает от меня, чтобы не расстраивать? Поэтому отправил отдыхать одну? Но меня успокаивала мысль о том, что я скоро все узнаю. И чтобы ни произошло, я во всем его поддержу. Я поговорю с мужем откровенно, и он все мне объяснит.

До дома мы добрались на такси. В нашей спальне горел приглушенный свет, машина Эдуарда стояла в гараже. Все как всегда, ничего необычного. Но где-то внутри меня зарождалась тревога, и даже мысль о том, что я не должна здесь быть. Это мой дом. Дом, в котором я практически выросла, но в данный момент, я чувствовала себя здесь незванной гостей. Так бывает, Вы еще не знаете что произошло, живете в прежнем режиме, но сердце и душа уже все чувствуют, предостерегая Вас невероятным волнением, подсказывая Вам, что скоро все кардинально изменится.

От утомительного перелета и смены климата дочка заснула у меня на руках. Я бережно заносила ее домой, а Света помогала мне, открывая для меня входные двери, пропуская внутрь. Зайдя в гостиную, я сразу уловила запах. В комнате витал настолько сильный приторно-сладкий женский аромат, как будто кто-то разбил флакон духов. Оглядываюсь на Свету, которая, не отрываясь, смотрит в одну точку, сжимая губы. Слежу за ее взглядом и натыкаюсь на журнальный столик между двумя креслами, на котором стоит недопитый бокал с виски и открытая бутылка шампанского. Рядом, на кресле, лежит пиджак Эдуарда и женская сумочка.

Я еще ничего не понимаю, или просто отказываюсь воспринимать увиденное. Застываю в ступоре, не прекращая осматривать тёмно-синий пиджак мужа, вспоминая, что этот костюм мы покупали с ним вместе. Скольжу глазами по журнальному столику, замечая на бокале с недопитым шампанским следы алой губной помады. И сумка кроваво-красная с черной окантовкой с цепочкой вместо ремешка. Я рассматриваю каждую деталь этой картины. Ни о чем не думаю, просто смотрю, но руки, которыми я держу спящую дочь, начинают дрожать. Мне надо подняться в детскую, раздеть Милу и уложить в постель, но я словно забыла, как ходить, двигаться и говорить. Меня интересует лишь женская сумка и бокал с губной помадой.

В доме стоит абсолютная тишина, кажется, я слышу только стук собственного сердца, которое с каждым ударом ускоряет ритм, останавливается и вновь несется вскачь, отбивая грудную клетку. Вздрагиваю, почти подпрыгивая на месте, когда мнимую тишину нарушает громкий женский крик, перерастающий в стон. А я стою на месте, боясь пошевелиться. Вдруг возникает непреодолимое желание немедленно бежать из собственного дома и вернуться через два дня, как и положено, делая вид, что меня здесь не было. А лучше всего, проснуться и понять, что это просто мой страшный сон.

– Викуль, – меня приводит в себя тихий голос Светы. – Дай мне мышку, я ее в комнату унесу, а то ты сейчас ее уронишь, – говорит она, бережно забирая у меня дочь, стараясь не смотреть мне в глаза. Безмолвно киваю ей, отдаю дочь. Снимаю с себя пальто, кидая его на диван. Еще раз вдыхаю запах приторных духов, от которых меня начинает тошнить.

Света уносит мышку в детскую. А я медленно поднимаюсь по лестнице, отсчитывая каждую ступеньку, ведущую меня к неизбежному. Опираюсь на перила, потому что каждый шаг дается мне с трудом, от того что я слышу нарастающие женские стоны, которые становятся все громче и отчетливее.

И вот, я у двери в нашу с Эдуардом спальню. Замираю возле нее, сердце бешено колотится так, что меня начинает трясти. Никак не могу решиться открыть дверь. Хватаюсь за ручку и не могу ее повернуть. Просто отказываюсь воспринимать все, что происходит. Но если я не сделаю этот шаг, то никогда не увижу собственными глазами крах своих иллюзий. Делаю несколько глубоких вдохов, чувствуя нехватку воздуха. Медленно приоткрываю дверь спальни, делаю пару шагов внутрь, а дальше не могу. В глазах рябит от приглушенного света, внутри что-то обрывается, рвется с таким оглушительным треском, что в ушах нарастает гул, меня кидает в жар и холод одновременно.

На нашей постели, на которой мы спали, занимались любовью, зачали нашу дочь, стоит на четвереньках совершенно голая брюнетка, которую я видела в ресторане. Мой муж стоит на полу позади нее, со спущенными штанами и остервенело трахает ее сзади, наматывая черные волосы на руку. Брюнетка стонет, хрипит от наслаждения, сама подается грубым толчкам Эдуарда, прося больше, грубее, сильнее. Мой муж сильнее натягивает ее на себя, стонет вместе с ней, держа ее волосы словно поводок. А я как рыба, открываю и закрываю рот, словно в приступе астмы, не могу вдохнуть. Каждый его жесткий толчок отдает острой болью в моем сердце. Слезы обжигают глаза, беззвучно льются по щекам. Прикрываю рот рукой, чтобы не закричать от разрывающей внутренней боли. Все плывет перед глазами, их потные тела расползаются в одно большое движущее пятно. Я уже почти не вижу их из-за слез, но в глаза четко бросаются белые шелковые простыни. Простыни, которые я купила совсем недавно. Купила, потому что мой муж как-то намекнул, что ему хочется заняться любовью на чисто белых шелковых простынях. Только, видимо, не со мной он этого хотел. С этого момента я возненавидела белый цвет. Они его испачкали, измарали своими потными телами, делая для меня этот цвет самым грязным на свете.

Дааааа, – оглушительно кричит брюнетка, закатывая глаза. – Трахай меня сильнее! Глубже! Как последний раз! – требует она. А меня тошнить начинает от ее слов и о того, что я уже почти не вижу. Зажимаю рот сильнее, чтобы не закричать. Не выдерживаю, всхлипываю. Эдуард резко поворачивает голову в мою сторону, встречаясь со мной глазами.

Наверное, каждая женщина хочет, чтобы в этот момент ее муж оттолкнул от себя любовницу, кинулся к жене с объяснениями, мольбой его простить. Но мой муж даже не остановился, не сбился с ритма, он продолжал долбиться в орущую, ничего не замечающую брюнетку, смотря мне в глаза. В его взгляде читался какой-то животный, омерзительный триумф. Как будто он все это делает специально, спланировал, словно знал, что я приеду и застану его здесь.

Эдуард наклоняется к любовнице, кусает за ухо и шепчет:

– Кричи громче, Марго. Я хочу, чтобы вся округа слышала, кто тебя трахает. Кричи мое имя! – приказывает он ей, продолжая смотреть мне в глаза надменно улыбаясь, растаптывая меня и весь наш брак, заставляя меня лететь в пропасть на полной скорости. Мне даже кажется, что Эдуард с извращенным удовольствием наслаждается моей болью. И он добивается своего. С оглушительным криком брюнетки, выкрикивающей имя моего мужа, моя боль в агонии сжигает все внутри меня, уничтожает все семь лет нашего брака. Сжигает жгучим, болезненным пламенем мою безграничную, слепую любовь, безоговорочное доверие, светлые чувства, надежды, оставляя лишь пепел, оседающий в моей пустеющей душе.

В данный момент мне кажется, что я смогла бы простить ему все, абсолютно все, даже если бы узнала об измене. Но знать, что тебе изменяют, грязно предают с какой-то шлюхой, а может даже с несколькими – это одно. А видеть все своими глазами… Смотреть на собственного мужа, который извращенным взглядом не отпускает тебя, вынуждая досмотреть все представление до конца. И я смотрю, специально нанося себе боль, чтобы запомнить этот момент навсегда. Чтобы, когда начну корчиться, загибаться без него, вспоминать этот момент и не сметь бежать к нему сломя голову. И почему-то в данный момент, мое сердце истекает кровью, даже не от того, что мой муж трахает у меня на глазах шлюху. Мне нестерпимо больно и горько от того, что он делает это в моем доме, на нашей постели, на этих чертовых белых простынях. В доме, где сейчас находится его дочь. Он унижает меня, вытерев об меня ноги, с хриплым рыком кончая в брюнетку, продолжая смотреть на меня. Мне кажется, что он испытывает оргазм не от этой дешевой шлюхи, которая орет его имя. Он получает садистский экстаз, смотря в мои потухающие, полные слез глаза. Словно мстит мне за что-то. Только вот я в тот момент еще не могла понять, за что. Мне словно надо было досмотреть все до конца, чтобы полностью принять произошедшее: как Эдуард кончил, а брюнетка забилась под ним в конвульсиях.

Я выбежала из комнаты, ничего не видя на своем пути. Спотыкаясь на лестнице, спустилась вниз в гостиную, понимая, что мне некуда бежать. Это мой дом. Дом моего отца. Дом, в котором мирно спит моя дочь. А мне хотелось все крушить на своем пути, разбивать и уничтожать. Хотелось раствориться, самой сгореть в этих стенах, на руинах моей иллюзии счастья, и осесть черным пеплом на обугленных стенах. И я все-таки сметаю со стола шампанское, бокалы, которые со звоном разбиваются. Падаю на эти осколки, которые впиваются мне в колени и ладони, чувствуя, как внутри догорает пожар, оставляя шрамы, огромные, кровоточащие рубцы.

В этот момент я еще не знала, что это только начало моей медленной смерти, и это была не боль, а просто предвестники настоящей агонии, в которой я еще захлебнусь. Мой муж, которого я до безумия слепо любила, находясь в своем мире, не замечая ничего вокруг, будет медленно и мучительно открывать мне глаза, показывая, какое бездушное чудовище пряталось за маской обожаемого мной человека. Холодное, расчетливое беспринципное чудовище, которого я не видела сквозь розовые очки.

ГЛАВА 4

Виктория

Ночь отступает предрассветными сумерками. Из чернеющей темноты выступают первые светлые очертания нового дня. Небо на востоке светлеет, и вокруг такая тишина. Утренняя прохлада врывается в открытое окно вместе с первыми лучами солнца. Каждый день этот яркий солнечный диск находит в себе силы вставать по утрам без отпусков и выходных. И вот уже солнечный диск выплывает полностью, ослепляя такими яркими лучами, что становится больно на него смотреть.

Меня раздражает этот свет, режущий глаза. Впервые не радуюсь солнечному утру и хорошей погоде за окном. Поднимаюсь с массивного папиного кресла, плотно задергиваю шторы, но окно не закрываю, в помещении холодно, но мне нечем дышать, мне нужен воздух, много чистого воздуха, иначе я задохнусь. Поднимаю очередной бокал с папиным коньяком, который никто не трогал со дня его смерти, выпиваю остатки обжигающего напитка, тут же наливая себе еще. Я даже не понимаю, пьяная или трезвая. Ноги и руки давно тяжелые и ватные, но так было и до того, как я начала пить.

Всю ночь я просидела в отцовском кабинете, пустующем последние полгода. Я заперлась в нем после того, как Света подняла меня на ноги из разбитых осколков, умоляя подняться в ее комнату, принять душ, смыть кровь с коленей и ладоней, которые разрезали осколки бутылок и бокалов. Но мне было плевать, я не чувствовала физической боли, да и душевной уже тоже, я ничего не чувствовала. Меня словно не стало. Перед глазами до сих пор стояла ужасная картина, как мой муж остервенело трахает брюнетку, истошно орущую его имя. И его взгляд, обращенный в это время на меня.

Эдуард покинул дом спустя час, после того как я его застала с любовницей. Я не знала и не хотела знать, чем он там еще занимался все это время. Я слышала из кабинета, как он выгонял машину из гаража, с визгом покидая наш дом. А я всю ночь медленно пила папин коньяк и смотрела в распахнутое окно. Разлюбила ли я его в этот момент? Нет! Не разлюбила! Всю ночь я искала ему оправдание, обвиняя во всем себя. Я не верила в кризисы в браках спустя три года. Но нашему браку почти семь лет и, по кем-то придуманному утверждению, кризис семи лет – самый переломный в семейной жизни. И если это был он, то почему так жестоко? Он мог мне изменять, трахая других женщин на стороне, он мог мне лгать о своих делах и поездках, развлекаясь в это время с очередной шлюхой. Но зачем было делать это в нашем доме, на нашей кровати, у меня на глазах? За что? И почему он испытывал от этого извращенное удовольствие, как будто наказывая меня этим? Что я ему сделала? Я ведь любила его, и как бы низко это не звучало, я все еще люблю его. Я отдала ему все: душу, тело, любовь, бизнес, деньги, слепо доверяя ему во всем. И получила в ответ растоптанную душу и унизительное презрение.

Возможно, я перестала привлекать его как женщина. Нет, не возможно, так и есть. Я сама виновата. Как говорила моя мама, женщина должна нести загадку и никогда не раскрываться перед мужчиной полностью, сколько бы они не прожили вместе. Это словно прочитанная книга – любимая, интересная, но со временем, когда мужчина читает ее в сотый раз, она жутко ему надоедает – все известно, прочитано и понятно, загадки и интриги больше не осталось, текст любим, но настолько осточертел, что становится приторным и невкусным. Возможно, мне стоило последовать совету своей мамы, а не смотреть на мир сквозь призму розовых очков, не слушать зов сердца, не раскрываться и растворяться, полностью доверяя мужу.

Все-таки, Алинка была права, утверждая, что мне нужно было держать себя в форме. Наверное, стоило было сделать подтяжку после родов, накачать губы как у этой брюнетки, нарастить ресницы и ногти, стать похожей на искусственную куклу. Как оказалось, именно такие женщины привлекают моего мужа, тощие искусственные куклы, громко орущие его имя под ним.

Я бы много ему простила – предательство, измены, то, что он имел кого-то на стороне и после этого ложился со мной в постель. Но только не то, что он делал это в нашей постели, наслаждаясь моей агонией. Хотя, кому я вру, я и это ему прощу, если он придет и попросит его простить, объясняя свое поведение. Да, я безвольная, слабая, жалкая дура. Идиотка, которая унизительно любит своего мужа даже после того, что сегодня произошло.

Слышу, как в кабинет заходит Света, садится в кресло напротив меня. Молчит, смотрит вместе со мной в окно, нарушает нашу тишину глубоким вдохом, нервно постукивает по столу.

– Я мышку в садик отвела, – тихо оповещает она меня. – Сказала ей, что ты заболела.

– Спасибо, – благодарю ее, наливая себе очередную порцию коньяка, отпивая немного, уже не ощущая обжигающего вкуса.

– Вик. Может хватить топить себя в алкоголе? Давай поговорим. Я понимаю, что это все…

– Нет! – громко обрываю ее я. – Я не хочу никаких разговоров. Не сейчас. Не сегодня. Потом… – уверенный голос срывается в истерический, вызывая поток слез. Света подходит ко мне, обнимает, прижимая к себе, гладит по спине. И я уже не сдерживаюсь, плачу, выплескивая всю свою боль.

– Поплачь, моя хорошая. Поплачь и станет легче, – медленно раскачивается вместе со мной.

– За что? Я же… – спрашиваю я, скорее себя, чем ее, не прекращая рыдать в голос. – Я же жила для него… и ради него. Я же его боготворила, – всхлипывая, выговариваюсь я.

– В том то и дело, что боготворить должен был он, а не ты. Браки, где любит женщина, а мужчина позволяет себя любить, всегда этим и заканчиваются, – тихо констатирует она. Еще вчера я бы с ней поспорила, доказывая, что муж меня любит, а сейчас мне нечего ей сказать. Мне почему-то становится жутко стыдно перед ней. Ведь Света всегда говорила мне, что Эдуард не такой идеальный, как я его видела в своих иллюзиях, а я отмахивалась от нее, доказывая обратное. – Как мне теперь жить? Что делать?

– Что делать? Поплакать, выплеснуть все наружу. Собраться с силами и жить дальше, усвоив этот урок. Снять, наконец, розовые очки и смотреть на мир через этот жизненный опыт, – спокойно и даже холодно отвечает она. – Я не осуждаю тебя. Ты жила правильно. Мыслила так, как и должна настоящая женщина, любящая жена, как учил тебя твой отец. Честно, искренне, правильно. Только он не учел, что мир жесток и таких как ты, он не щадит.

– Света, я же не смогу без него жить, – говорю правду. За семь лет нашего брака я просто разучилась жить по-другому. Я просыпалась с мыслями о нем и засыпала, думая о своем муже.

– Сможешь. Все, что нас не убивает, делает нас сильнее. У тебя дочь и ты должна жить ради нее, – быстро киваю головой, соглашаясь с ней. – Так что успокаивайся, приводи мысли в порядок, прими душ, выспись. И вечером встреть дочь, не пугая ее своим видом, – Света говорит резко и четко, в какой-то мере жестко. Но мне не нужна ее жалость, она права. Я должна взять себя в руки, спрятать свою боль глубоко внутри и не показывать дочери своего состояния. Ей не нужна медленно умирающая мать, тонущая в своей ничтожности.

***

Я сделала все ровно так, как и наказала мне Света. Мне просто был необходим человек, который в данный момент говорил мне что делать, и я следовала ее указаниям. Сама ничего не соображала, и мне кажется, что в какой-то мере еще до конца не осознавала, что весь мир рухнул за одно мгновение. Я делала все на автомате, находясь в тумане. Мне казалась, что это все нереально, я просто сплю, и это мой кошмарный сон. Сейчас я проснусь, и мой мир станет прежним. Но время шло, а я все никак не просыпалась.

Я поднялась наверх, несколько минут стояла у двери нашей спальни, и так и не смогла туда войти. Комната, которая олицетворяла у меня супружескую спальню, в которой каждая вещь была подобрана мною с любовью, превратилась в комнату страха.

Я приняла душ в бывшей комнате отца, в которую раньше боялась заходить, потому что каждая вещь там напоминала о нем. А сейчас мне было в ней хорошо. Я словно чувствовала его присутствие. Он здесь со мной, поддерживает меня и мне становится немного легче. Спать я не могла, но мне просто был необходим сон, чтобы набраться сил и не пугать дочь своим разбитым видом и кругами под глазами. Тогда Света дала мне снотворное, которое медленно погрузило уставший организм в сон всего на три часа, но этого было достаточно. За время, что я спала, Света по моей просьбе перенесла необходимые вещи из нашей бывшей спальни в комнату отца.

Я привела себя в порядок, оделась. Помогла Свете убрать дом и приготовить ужин. Сама забрала дочь из детского сада. Всю дорогу домой моя маленькая мышка рвала мне сердце, выворачивая израненную душу наизнанку, спрашивая, где папа. Вот что было самое трудное для меня. Как объяснить ребенку, что папа теперь не с нами, и я не знаю, где он, что делает и когда появится. Я не смогла сказать ей правду. Я соврала, сказав, что папа в командировке, у него много работы, и я не знаю, когда он вернется. Мышка огорчилась – она набрала на море ракушек и везла домой, чтобы показать их папе. А мне хотелось ей прокричать, что папе не нужны ее ракушки, что я теперь не знаю, нужна ли ему она, и что станет с нашей семьей. Но я тепло ей улыбалась и обещала, что скоро она сможет показать отцу свои сокровища.

Эдуард не появлялся и не звонил целый день. Если быть до конца откровенной, то я с трудом сдерживала себя от унижения позвонить ему и закатить истерику, требуя объяснений, я буквально била себя по рукам, когда они тянулись набрать его номер. Мой муж не заставил себя долго ждать. Он появился поздно вечером, словно чувствуя, что дочь спит и ему не стоит попадаться ей на глаза.

Я ощутила его присутствие на расстоянии на каком-то интуитивном уровне, начиная медленно задыхаться в отцовском кабинете, в комнате, которую полюбила. За последние сутки она стала моим пристанищем и убежищем. Я снова пила отцовский коньяк, получая очередную дозу анестезии от моих внутренних истязаний, и полной растерянности.

Я просто впала в ступор, прислушиваясь к тому, как машина моего мужа паркуется возле дома, слыша хлопок двери, его тяжелые шаги. Когда он спрашивал у Светы, где я – его голос вызвал у меня дрожь. До боли родной и любимый мною голос сейчас резал слух, заставляя меня дрожать. Я слышала, как он приближался к кабинету, и с каждым его шагом мне все больше хотелось бежать от него. Я одновременно хотела и не хотела его видеть. Я не знала, как мне смотреть ему в глаза, что говорить. И даже боялась представить, что несет мне его визит.

Когда он уверенно вошел, я просто закрыла глаза, сжимая в руках бокал коньяка. Но его запах, и ощущение присутствия просто убивали на повал. Я чувствую, что он смотрит на меня, я даже знаю, что сейчас он прищуривает глаза и складывает руки на груди. За семь лет я научилась его чувствовать, ощущать и понимать с полуслова, а иногда и вовсе без слов. Я понимаю, что сейчас, съежившись в кресле, с закрытыми глазами и дрожащими руками, выгляжу перед ним жалко и унизительно. Поэтому просто разворачиваюсь в кресле, отворачиваясь от мужа. Открываю глаза, судорожно вдыхаю такой свежий аромат его парфюма, который наполняет всю комнату. И в этот момент почему-то хочется, чтобы муж пришел просить у меня прощения, умолять и каяться. Не факт, что я его смогу простить, но мне почему-то хочется, чтобы Эдуард оставался человеком, который просто совершил ошибку. Но вчерашний его взгляд и желание, чтобы я досмотрела его оргию до конца, говорят мне, что этого не будет.

– Завтра я подаю документы на развод, – набравшись сил, произношу я, продолжая смотреть в окно, не смея повернуться. Хочу ли я развода на самом деле? Я не знаю, скорее, произношу эти слова с отчаянной угрозой, ожидая реакции мужа. А в ответ получаю минутное молчание, звук наливаемого коньяка и смачный глоток алкоголя с последующей ухмылкой в голос.

– Ты можешь подать на развод. Это твое право, которого у тебя не отнять, – я не узнаю его голос, он не говорит – Эдуард словно смеется надо мной.

– Но знай, тебе понадобятся дорогие и одаренные адвокаты для того, чтобы доказать, что ты здоровая, вменяемая мать, для того чтобы я не отобрал у тебя дочь и не лишил права ее видеть. Можешь, конечно, рискнуть и проверить, смогу ли я все это осуществить. Но мой тебе совет, Викуля, – любимое мной «Викуля» из его уст, звучит сейчас как издевательство. – Не рискуй так, тем более что тех денег, которые остались на твоей карте, не хватит даже на самого дешевого начинающего адвоката, – я не понимаю, о чем он говорит. Какой суд, адвокат и почему он собрался лишать меня материнских прав, какое это имеет отношение к нашему разводу? Не выдерживаю, резко разворачиваюсь, встречаясь с по-прежнему надменным взглядом Эдуарда.

– О чем ты говоришь? – спрашиваю я, стараясь смотреть на него не жалким, побитым взглядом. Но, видимо у меня это плохо получается, потому что его когда-то такой теплый и любимый взгляд просто окатывает меня холодом и ненавистью.

– Я говорю, что развод ты пока не получишь, – так же холодно отвечает он, залпом выпивая коньяк, с грохотом ставит бокал на стол.

– Боишься потерять управление компанией? – спрашиваю я первое, что приходит мне в голову, на что получаю очередную презрительную усмешку.

– Нельзя потерять то, что и так принадлежит мне, – уверенно отвечает он.

– Ты только управляющий.

– Был им вчера. А сегодня все принадлежит мне. Всеее, – тянет он, зло ухмыляясь. – Десять дней назад ты подписала все документы на передачу мне всего.

– Я подписала только доверенность на управление, – говорю я, но по взгляду и уверенной позе Эдуарда понимаю, что я не права.

– Милая, не будем вдаваться в ненужные тебе подробности и мои маленькие тайны, но ты совершенно ничего не знаешь в этой компании. Теперь я полноправный владелец, – и я понимаю, что он не врет, его голос звучит вполне уверенно.

– Как… – теряя мнимую уверенность, почти шепчу я.

– Это было просто, – уже откровенно смеется он мне в лицо, поднимается с места, подходит ко мне, облокачивается на стол рядом со мной, смотрит в глаза, а я внутренне съеживаюсь от его ледяного расчетливого взгляда.

– Ты настолько доверчива, что подписываешь документы, совершенно не читая их.

– Но папин юрист…

– Папин юрист. Всего лишь человек, который не смог устоять перед соблазном и большой наживой. Не суди его за это, большие деньги не терпят преданности и честности.

– Я доверяла в этот момент тебе, – говорю я, чувствуя, как слезы горечи и понимания всей фальши вырываются наружу. – Я не могла… – унизительно всхлипываю перед ним, – настолько в тебе ошибиться. Это все неправда, да? Это все шутка?! – уже кричу ему в лицо. – Скажи, что это все не правда?! Это все какая-то ошибка, – не хочу, не могу принять эту реальность.

– Ошибка, – спокойно отвечает Эд, хватает меня за подбородок, вынуждая смотреть ему в глаза, чтобы насладиться моей ничтожностью. – Ошибка – это то, что я потерял с тобой семь лет жизни. Ошибка – это то, что мне приходилось терпеть тебя и изображать вселенскую любовь. Вот это было ошибкой, а все остальное – реальность. И знаешь что?! – уже повышая тон, говорит он, сильнее сжимая мои скулы, причиняя боль. – Это было нелегко. Но все оправдалось, я получил то, что хотел.

– Ты меня не любил? – он только что заявил мне, что почти отобрал у меня дело всей жизни моего отца, но мой глупый мозг зациклился на чувствах.

– Нет! Никогда! – ехидно ухмыляясь, кидает мне в лицо. Резко отпускает мое лицо, отталкивая меня. Обходит стол, садится в кресло напротив меня, наливает себе и мне еще немного коньяка, толкая бокал ко мне.

– Сейчас я могу быть откровенным, и честным. Наверное сейчас, когда ты осталась ни с чем, ты заслуживаешь хотя бы правды, – с надменной ухмылкой говорит он. И я понимаю, что начинаю его ненавидеть. – Я пахал на твоего папу, я делал все, чтобы пробиться, подняться. Знаешь, милая, не все живут на всем готовом как ты. Когда мне надоело впахивать, не получая должного за свои заслуги, я решил присмотреться к тебе. Поначалу ты даже мне понравилась. Тихая, милая, с шармом, что ли. И тогда я решил, что твой папаша зятя-то точно не обидит. И тогда моей целью стала ты. Ты мне честно нравилась. Я даже подумал, что все будет просто. Заведу семью по расчету, а там возможно и любовь появится или хотя бы привязанность. По тебе было сразу понятно, что этот бизнес не для тебя. А других наследников у твоего отца нет, так что я смогу спокойно взять бразды правления компанией в свои руки, – так спокойно и даже с какой-то меланхолией рассказывает он мне, как будто говорит не своих планах и расчетах по отношению к нашей семье, а передает мне сюжет фильма. И от этого мне становится еще больше не по себе. Как я не смогла разглядеть в этом человеке бездушное, расчетливое чудовище, как вообще могла в него влюбиться?

– Я ухаживал за тобой и видел, как ты велась на мои разводы, млея от комплиментов, ухаживаний и подарков. Знаешь, в тот момент, ты даже немного меня разочаровала, я думал, будет сложнее добиться твоего внимания и расположения. Но самое огромное разочарование меня постигло, когда я лег с тобой в постель, – небрежно кидает он мне. – Прости, Викуля, но ты же никакая в сексе. А мне приходилось терпеть это семь лет, делая вид, что я безумно тебя хочу. Знаешь, первые пару лет нашего брака я даже тебе не изменял, – говорит он так, как будто делает мне этим великое одолжение, а не вновь унижает, указывая, что я никто и ни на что не способна. – Я все надеялся на твою неопытность, думал, ты раскроешься, раскрепостишься. Но все тщетно. Все было настолько хреново, что иной раз мне приходилась трахать шлюх за деньги, чтобы хоть как-то удовлетвориться. Да и папаша твой доверял мне, но поначалу проверял, присматривался, и мне приходилось быть идеальным мужчиной.

– Замолчи! – не выдерживаю я, кричу ему в лицо.

– Я не хочу больше этого слышать! – закрываю уши руками, трясу головой, чувствуя нарастающую головную боль. Наверное, только сейчас ко мне приходит полное осознание того, что весь мой мир рухнул. Все, чем я жила последние семь лет, было всего лишь дешевым театром. Меня просто использовали, расчетливо манипулируя мной и моими чувствами. Ничего нет и не было. Моя жизнь – сплошной фарс, я – наивная дура, которая жила с закрытыми глазами и ушами. Я все придумала сама. Сама очаровалась, сама влюбилась, сама считала себя счастливой, и расплачиваться теперь мне тоже приходится самой. Все было только иллюзией, я видела только то, что хотела. Я пытаюсь не плакать, не доставлять ему еще большего удовольствия. Зажмуриваю глаза, глубоко дышу, а мне кажется что я умираю. Я словно чувствую, как каждая клеточка моего тела медленно отмирает. А душа не хочет принимать и осознавать происходящее и покидает меня, прощаясь со мной оглушительным криком в голове, от которого рвутся сосуды, заливая меня собственной кровью изнутри.

– А как же наша дочь? – спрашиваю я, надеясь, что в этом бездушном расчетливом человеке осталась хоть капля чувств.

– Что дочь? Дочь остается моей дочерью. Хотя я не хотел ее появления. Но ты же меня не спросила, хочу ли я ее или нет, а просто преподнесла мне сюрприз, – он говорит это с некой претензией, буквально кидая мне в лицо.

– Ты говорил, что хочешь детей, – не знаю, зачем я оправдываюсь, мне уже некуда падать, я и так на дне, раздавлена и растоптана.

– А что я должен был в тот момент сказать? Предложить тебе аборт, чтобы твой отец стер меня в порошок? А так это даже сыграло мне на руку. Все были довольны и счастливы, – ровно в этот момент, когда он называет нашу дочь просто средством достижения цели, во мне просыпается ярость и злость. Меня душит приступом ненависти к нему. Жгучей, едкой озлобленностью. Я сама себя не узнаю в этот момент, плакать и жалеть себя вдруг резко перехотелось. Я соскочила с места, с намереньем придушить этого гада собственными руками. Эдуард поднимается в месте со мной, ловит мой взгляд, полный ненависти, немного приподнимая брови. Словно обезумевшая, я набрасываюсь на Эдуарда с кулаками, дергаю за его как всегда идеальную рубашку, с желанием ее разорвать, бью по лицу жгучей пощечиной, ударяя кулаками в грудь. Кричу, обвиняю, оскорбляю, ненавижу, чтобы показать ему, насколько мне больно. Впадаю в адскую истерику.

Отрезвляет и возвращает в жалкую реальность удар по лицу настолько сильный, что меня откидывает назад. Не удерживаюсь от слабости в ногах, лечу назад и падаю на пол bbb84c.

– Успокойся! Истеричка! – грубо говорит он, возвышаясь надо мной.

– Ненавижу! Слышишь, ненавижу! – шиплю ему в ответ. – Ты ничего не получишь! Я подам на тебя в суд. Подниму все связи отца. Ты не просто вернешь мне компанию, ты будешь ползать у меня в ногах! – в этот момент я не осознаю, что несу и как буду эти осуществлять угрозы.

– Не страшно! Можешь не распаляться, дорогая, – смеется он надо мной, смотря сверху вниз. Я хотел по-хорошему. У тебя бы остался дом и месячное обеспечение, через пару лет мы бы развелись. Вот и все. Но вижу, ты не отступишь! Ну что же, ты сама себя на это обрекаешь. Я забираю у тебя дочь, и если ты рыпнешься – бедная Мила останется сиротой, – зло ухмыляется он. Мне становится страшно, действительно страшно, потому что я вижу в глазах этого монстра нездоровый животный блеск.

– Я не отдам тебе дочь! – в агонии кричу я, поднимаясь с пола, намереваясь выбежать из комнаты. Эд хватает меня за руку, прижимает к стене, обхватывает горло, сильно сжимая, моментально лишая дыхания.

– А что мешает мне убить тебя прямо сейчас? И тогда все мои проблемы будут решены махом. Поверь, деньги сделают из меня не убийцу, а несчастного вдовца, жена которого покончила жизнь самоубийством. Ну, скажем, повесилась, вот здесь, в этом кабинете, – я не могу дышать, в глазах начинает темнеть. Мои попытки вырваться слабы и уже почти безжизненны, и если бы не Милка, мирно спящая на верху, я бы, наверное, даже не сопротивлялась, отдаваясь этой тьме. Этот человек уже убил мое сердце и душу, тело – всего лишь безжизненная оболочка, которая, как оказалось, ни на что не способна. И когда мне кажется, что тьма уже поглотила, Эдуард резко меня отпускает. Первые секунды я не могу вдохнуть, безжизненно сползая вниз по стене. Легкие и горло обжигает болезненный глоток воздуха, от которого я начинаю хрипеть и кашлять.

– В общем, так, – снова совершенно спокойно и холодно говорит он. – Ты живешь в этом доме. Даже не пытайся его продать, он тоже принадлежит мне, – а я уже ничему не удивляюсь, просто сижу на полу, вдыхая тяжелый воздух, обжигающий легкие. Смотрю, как Эдуард расхаживает по кабинету, поправляя рубашку, которую я успела помять и оторвать несколько верхних пуговиц. – На твою карту будет поступать ежемесячное сумма на жизнь. Завтра приедет мой начальник охраны и заберет мои вещи. Собери их! – командует он. Ты живешь в прежнем режиме, занимаешься тем, чем занималась – то есть ничем, – он уже не смеется, просто дает указания. – Через год-полтора, мы мирно и тихо разведемся. И если ты будешь хорошо себя вести и сидеть тихо, то возможно я оставлю это дом тебе. Он мне осточертел. Ненавижу его, как, впрочем, и тебя. Последние два года меня от тебя тошнит, – его слова пропитаны ненавистью. Теперь я понимаю, откуда у него это взгляд полный презрения – он ненавидит и мстит мне за те годы, что потратил на меня и свои планы. – Надеюсь, ты поняла, что со мной не стоит играть и предпринимать какие-либо попытки вернуть все назад. Я не такое чудовище как может показаться, – «не такое, ты просто бездушная мразь» вертится у меня в голове. – Я буду за тобой следить и наблюдать. Если мне просто покажется, что ты что-то затеяла, ты об этом пожалеешь. Хотя… – останавливается он, немного задумываясь, осматривает меня с легкой ухмылкой, похожей на оскал сумасшедшего, от чего мне становится жутко страшно. В данный момент он похож на невменяемого маньяка, который получает от происходящего наслаждение.