Читать книгу Пифия - Наталья Колесова, Наталья Валенидовна Колесова - Страница 1
ОглавлениеПифия в древней Греции – жрица при храме Аполлона,
восседавшая на треножнике над расселиной скалы,
откуда поднимались одуряющие испарения,
и произносившая под их влиянием бессвязные слова,
которые в загадочной, двусмысленной форме
истолковывались жрецами как прорицания,
пророчества
(истор.)
Люди хотят знать свое будущее. Это непреложный закон человеческой психики (как и неумение этим знанием в дальнейшем распорядиться). Карты, кости, бобы, внутренности животных и людей, руны, звезды, гороскопы, – к чему только не прибегают, чтобы хоть глазком заглянуть в завтрашний день…
А еще есть мы. Пифии.
Пифиями рождаются.
Пифиями становятся – в Школе Пифий. Если, конечно, какой-нибудь взрослый вовремя обратит внимание на невнятное бормотание младенчика в памперсах. Обратит, прислушается. Поймет, что бесконечное повторение одних и тех же звуков и слов – не детская игра, не выполнение домашних заданий от логопеда и даже не синдром навязчивых состояний. И принесет еще не умеющую ходить (приведет умеющую, приволочет убегающую) малышку (девочку, девушку) на собеседование к Мадам в ШП.
Знаете, почему младенцы так часто и горько плачут? Просто они видят свое будущее.
Можно бесконечно упражняться в остроумии в отношении прозвища Главной Пифии. Говорят, в борделе, как и в нашей школе, одни девушки. И возглавляет дом терпимости тоже самая изощренная в искусстве, самая опытная и предприимчивая мадам. Вполне возможно, у нее такой же змеиный взгляд и голос, от которого у девушек отнимаются ноги. Но так уж сложилось – никто директрису в глаза иначе не называет (промолчу о кличках, которыми мы награждаем ее про себя или вслух, но в своих комнатах, Мадам бы они только порадовали). Сама Главная наверняка давно уже забыла имя, данное ей родителями при рождении. Да и наши ей не важны. Одним изменением, одним переливом интонации она дает знать – кто из нас в данный момент ее жертва.
Как вы понимаете, я в свое время не сумела укрыться от зоркого взора моего дядюшки (упокой его, господи, да покрепче!) и не успела вывернуться из цепкой руки, протащившей меня через весь город к серым ступеням Школы.
В само здание абы кого не пускают. Мадам выходит к претенденткам сама.
Вот и тогда, перестав ныть, я уставилась на медленно спускавшуюся к нам старуху. Девочка не из пугливых, я с интересом наблюдала, как длинный подол ее платья (сутаны? балахона?) сметает со ступенек шелуху и окурки. Лишь когда она остановилась прямо передо мной, я взглянула старухе в лицо.
Старуха? Сейчас я в этом не уверена. За годы моей учебы Главная Пифия не изменилась ни на йоту. Бледное острое лицо, темные круги вокруг глаз (плохие сосуды? почки? печень? привычка ложиться спать лишь на рассвете?), греческий профиль (один из признаков истинной пифии, уверяют знатоки), ненакрашенные поджатые губы…
Дядюшка отвесил торопливый поклон – до этого я только в исторических фильмах видела, как люди кланяются.
– Добрый день, Мадам! Это моя племянница Цыпилма, думаю, она…
Всю жизнь буду благодарна маме, наградившей меня именем своей бабушки! Сестрице повезло больше – отделалась Аюной.
Мадам не интересовало, что думает дядюшка. Мне понравилось, как она велела ему замолчать одним движением длинных тонких пальцев – и ведь дядюшка послушался! Тогда я еще не знала, что в ближайшие годы точно так же она будет управлять и мной.
Позже я узнала, что обычно Мадам разговаривает с претенденткой, задает ей вопросы, загадывает загадки. Почему со мной все ограничилось лишь долгим пристальным взглядом – не знаю до сих пор. Мадам резко кивнула (то ли мне, то ли дядюшке), так же молча повернулась и пошла наверх.
– Иди, Цыпилма! – шепнул мне дядя. – Счастье тебе привалило! Иди!
И толкнул меня в спину так, что я чуть не упала. Набрала полную грудь воздуха, собираясь снова разреветься, но Мадам глянула походя – и я отчего-то передумала. Надув губы, поплелась следом по бесконечным, казалось, ступеням…
Теперь я точно знаю – сколько их. Двести сорок четыре. Вероятно, в этом числе скрыт некий сакральный смысл… Почему знаю? Подметаю их потому что.
Часто.
Мои любящие родители, и не подозревавшие о привалившем всем нам "счастье", конечно, устроили шустрому дядюшке головомойку и шеенамылку. Но пролитого не собрать. Спустя некоторое время они смирились, или дядя (чтоб и на том свете ему икалось!) убедил их, как почетно и престижно иметь в семье пифию. Наши встречи через пару лет свелись к традиционному обеду по выходным, на котором отец так же традиционно жалуется на начальство, мама – на дороговизну, сестра – на проклятые килограммы, брат молча ест и тоскует, а я – просто ем. Брат с сестрой обходятся со мной с осторожностью, как с тикающей бомбой – то есть просто стараются не общаться. После обеда все то же традиционное: "Уже уходишь? Что так рано?" "Нет-нет, мне пора…" И – с набитым животом, печеным в пакете и парой бумажек, сунутых мне в карман отцом – вперед, на волю.
В Школу.
Хотя поначалу она казалась мне настоящей тюрьмой. Спальня на шестерых. Туалет и умывальники в конце коридора. Душ с постоянно засоряющимся сливом и неожиданной сменой воды – то обливает ледяным дождем, то крутым кипятком шпарит. Еды, правда, вдоволь, но безо всяких домашних вкусностей. Одежда – уменьшенная черная или серая копия балахона Мадам. Лишь на выход в город выдают наши обычные "цивильные" шмотки.
В общем, наставников не слишком интересуют бытовые условия жизни их учениц. Или – как я все больше подозреваю – это просто один из методов выработки отрешения от действительности.
От настоящего.
Многие из наших… "пифик" очень любят выпендриться – пройти по людной улице в разлетающемся балахоне. Со взором отрешенным. Встречному народу остается только испуганно шарахаться в стороны. А я наоборот мечтаю ничем не отличаться от ровесников, ходить в обычную школу, на танцы, в клубы. Чтобы никто не знал – где я учусь, кто я такая. Чтобы при моем появлении не наступало настороженное молчание или не сыпались тупые вопросы типа: «А правда, что вас какой-то наркотой пичкают?», «А скажи-ка, что со мной будет завтра?» Ну и все в таком роде. Откуда я знаю, что с ним будет завтра? Что я, гадалка? Я и про себя-то ничего не знаю.
Насчет наркоты – мы ее курим. Даже не курим – мы ею дышим. Когда идем на уроки по предсказанию, конечно. Так что в графу «вредные привычки» в школьной анкете нам всем можно смело вносить диагноз «токсикомания». Правда, наставники уверяют, что мы прошли тесты на аллергию, и что смеси составляются индивидуально, дабы не нанести вреда нашим растущим организмам. Когда вываливаешься из класса одуревшей, с дрожащими ногами и еще потом полдня маешься головной болью и тошнотой, это очень утешает.
А на кое-кого «дурь» попросту не действует. Нет, конечно, классические симптомы отравления в наличии, но мой мозг по-прежнему настроен критически и насмешливо анализирует поведение беснующихся или впадающих в транс подруг по несчастью… Что я говорю – конечно, по счастью!
Редкому счастью быть пифиями.
– Ты никак не можешь расслабиться! – укоряет наставница Елизавета. – Тебе необходимо все держать под контролем!
Конечно. Расслабилась на мгновение – и вот я в Школе Пифий. Куда меня еще занесет, если я опять зазеваюсь?
Так что я наблюдаю со стороны. И потому уверена, что часть девочек попросту притворяется. Еще часть заставляет себя впадать в транс – это как домашнее задание – хочешь не хочешь, а делать надо. И только третья, самая небольшая часть учениц… настоящие.
На одну из них я наткнулась в свой самый первый день в ШП. Причем в прямом смысле наткнулась: тогда у меня еще не выработался навык передвижения по темным коридорам Школы.
– Ой-ой-ой! – испуганно завопила я. – Извините, извините!
Откуда-то снизу сказали – противным голоском:
– "Извини-и-ите"! Дылда уродская! Глаза разуй!
Зажегся свет фонарика, и я увидела поднимавшуюся с полу девочку. Она сердито отряхивала платье, кидая на меня неприязненные взгляды. Было ей, наверно, лет пять.
– Новая дебилка! – буркнула девочка. Я не успела сообразить, что ответить – она довольно больно пихнула меня кулаком в бок и пошлепала по коридору дальше.
Теперь Юлька подросла. Она – самая юная и самая талантливая ученица, гордость Школы.
И никто ее не любит.
Юлька – наша местная Кассандра. Мы с ней не связываемся, да и вообще стараемся держаться от нее подальше: еще получишь какую-нибудь предсказанную гадость. Вытаращится на тебя фиолетовыми глазищами, застынет, побелеет-посинеет, – и изречет. Тут уж хоть стой хоть падай, но пакость все равно случится.
– Юлечка просто пока не может контролировать свой дар, – пытается растолковать нам Елизавета. – Он слишком велик для нее…
…да, и вываливается из нее, как мусор с переполненного помойного ведра! Видела я, как она не может себя контролировать: разозлилась на Мадам за что-то, опять впала в свой мелкий транс – глазки вытаращены, губки синие – а Главная ка-ак глянет на нее, так «Юлечка» живенько в себя пришла.
Сама Синельникова и не расстраивается, что всегда одна, даже в комнате живет в одиночку, точно выпускница. Она считает, что мы все, "тупые дебилки", вообще не имеем права переступать порог Школы Пифий. Ну, за редким исключением.
Одно из исключений – Далия.
Когда я вижу Далию, я просто немею и столбенею от восторга: такой и должна быть настоящая Пифия. Высокая, стройная, со светлыми длинными волосами, с сияющими синими глазами. Такими я представляла в детстве добрых волшебниц. Далия – выпускница, и этим летом должна уйти из Школы в храм южного округа. Кажется, сразу даже Старшей пифией.
Я иногда тоже подумываю, куда попаду после распределения. С моими так называемыми способностями – разве что в палатку бабки-гадалки на рыночной площади – видела я такую в детстве. А не била ли она в свое время баклуши, как и я, в Школе Пифий?
Хотя имеется официальная Пифия Государственного Храма, минимум раз в год к нашей Мадам является за предсказанием сам Президент. Каждый раз для нас это событие. Не потому что мы видим Президента воочию – что мы на него по телевизору не насмотрелись, что ли? – а из-за его охраны. Там такие "качки"! А какие у них костюмы! Стрижки! Рост! Куда там нашим мальчишкам-оракулам!
Хотя принято, чтобы Президента приветствовали лучшие ученицы Школы, а остальные должны находиться на занятиях, мы все равно вырываемся из классов (наставники ведь тоже люди!), и затаиваемся на галерейке в холле. Учителя и охранники делают вид, что не замечают поблескивающих из-за балюстрады любопытных глаз и сдавленного оханья и хихиканья.
Так было и в этот раз.
– Он мне подмигнул, видела, видела? – подтолкнула меня локтем Оля.
– Это у него просто нервный тик! – предположила я. Олька глянула на меня укоризненно и вновь жадно уставилась вниз. Я люблю ее за то, что она такая простая – что на уме, то на языке, и гадостей от нее ждать не приходится. Не то что от некоторых. У Ольги уже все распланировано: после окончания вернется в свой Благовещенский храм, где ее ждут не дождутся и будут просто на руках носить… И вкусно кормить, неизменно добавляю я, потому что Олька любит поесть, всем известно. Ольга не обижается.
Охранники, к сожалению, меняются, поэтому постоянных любимчиков у нас нет. Каждая выбирает себе каждый раз нового и до хрипоты доказывает его достоинства – в темноте спальни. Я как раз колебалась между жгучим брюнетом и коротко стриженым блондином, выглядящим, как движущийся шкаф, когда обнаружила за спиной Президента невысокого мужчину в сером костюме. Костюм красивый, мужчина… Нет.
Но я почему-то вновь вернулась к нему взглядом.
– Это еще кто?
Сара, прильнувшая к балюстраде справа от меня, услышала мое бормотанье.
– Новый оракул.
– А старый куда девался?
Мадам всегда работает на пару с Самюэлем – дряхлым оракулом Государственного Храма. Сара обожгла меня насмешливым темным взглядом:
– Ты что?! Он же месяца три как скончался!
Ну не слежу я за светской хроникой! Кто женился, кто скончался… Значит, это и есть новый Главный Оракул? Скучная стрижка, греческий – черт бы его побрал! – профиль, скучно сжатые губы: казалось, он весь окутан тусклым облаком ноябрьского дождя. Веки за очками в тонкой металлической оправе сонно припущены, но уверена, глаза такого же скучного цвета. Даже на Далию, присевшую перед Президентом в изящном книксене, он глянул равнодушным рыбьим взглядом.
Президент ласково потрепал Далию по плечу, принял от нее скромный букет белых лилий, и поклонился Мадам.
– Разрешите вам представить, – он подтолкнул скучного вперед, – мой новый оракул. Сергей Брель.
Оракул поклонился, сцепив за спиной руки, – и по этим рукам я вдруг поняла, что он волнуется – и еще как. Главная имела полное право отказаться от напарника, которого не сама выбирала. Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Президент уже и сам начал заметно нервничать, когда Мадам наконец развернулась и пошла вглубь Школы. Вся кавалерия пустилась за ней.
Мы встали, перегнувшись через перила, чтобы проводить их взглядами. Разминали затекшие ноги.
– Беру себе блондина! – во всеуслышанье заявила Сара.
– А мне брюнет понравился, тот, под испанца. У него такие кудряшки по шее… – мечтательно вздохнула Оля. – А тебе?
– А нашей Цыпилме новый Главный полюбился! – съехидничала Сара.
И я сообразила, что никого себе так и не выбрала.
– Ну мне этот… рыжий… – промямлила я.
Соседки озадаченно переглянулись.
– А там был рыжий?
– А как же, ну возле двери…
Меня спас зычный оклик снизу:
– А ну-ка, средний курс! Хватит бездельничать! Вон с галереи!
Я первой ссыпалась по ступенькам, но на иностранный не пошла: что-что, а языки мне легко даются, и потому Триада смотрит сквозь пальцы, что я иногда прогуливаю. Все равно я у нее лучшая ученица – и по мертвым языкам и по пока еще живым.
Я направилась в подвал, к нашему школьному оракулу.
Принято считать, что Матвей пьет – хотя пьяным его никто из нас не видел и даже запаха не чувствовал. И классически красного носа, заплывших глаз с прожилками у него не наблюдается. Но все равно вся Школа твердо уверена, что оракул – тихий алкоголик. Он единственный среди учителей мужского пола живет при Школе. В подвале. Вернее, в полуподвале.
Когда я только появилась в ШП, я обследовала каждый ее закоулок, всюду, как любопытная Варвара, суя свой нос. Тогда я и обнаружила нору, где обитает наш бессменный оракул. Матвей не погнал меня сразу, за что теперь и страдает.
– А! – сказал он. – Заходи-заходи! Свежие новости принесла на хвосте, сорока?
Он, как обычно, что-то резал по дереву – вкусно пахло свежими стружками, едко – лаком.
– Не хочешь закончить картину?
Я взяла покоробившийся лист, критически оглядела свое творение. "Картина" – круто сказано. Я рисую гуашью и акварелью без карандашных набросков и эскизов. Больше всего это напоминает абстрактные цветовые пятна. Мне нравится.
Матвею тоже.
– Красного надо добавить, – решила я и взялась за кисть.
Матвей подергал косматыми бровями. У него седые длинные волосы, седая борода, и не причесанный он похож на сумасшедшего узника замка Иф.
– Президент пришел с новым оракулом. Он совсем молодой. А Мадам на него согласилась.
Матвей сдунул древесную пыль с сучка. Поглядел на свет.
– Видать, способный парень.
– А почему ты сам с ней никогда не работаешь?
Матвей наставил на меня узловатый палец:
– Помнишь, вы проходили на предсказаниях? Не пифия для оракула, но оракул…
– …для пифии, – привычно закончила я. – И что?
– А то, что не каждый оракул может вынести Главную.
– Ну да, – подтвердила я, зависнув кистью над бумагой и решая – требуется ли еще поставить красную кляксу. – С ее-то характером!
– Да при чем здесь характер? – привстав, Матвей выглянул в полукруглое окошко. – Быстренько они сегодня управились. Видать, Президент задал всего один простой вопрос.
Я тоже вытянула шею. Поначалу в окне были только ноги, потом люди отошли и стало видно энергично шагающего Президента, кучкующихся вокруг него охранников, а где… А вот и Скучный идет – но как-то не очень уверенно, следом дефилирует шкаф-телохранитель, то и дело норовя поддержать его под локоток. Оракул вяло отмахивается.
– Гм, – сказал Матвей с какой-то даже завистью, – силен парень…
Вот этот покачивающийся задохлик? Я фыркнула. Красная клякса упала на картину и горела ярко – как драгоценный камень рубин.
– Если я не очень ошибаюсь, – Матвей с кряхтением встал, выпрямляя спину, – а я всегда ошибаюсь не очень (сказывается влияние вас, пифий), придется тебе сейчас немножко посидеть в углу и помолчать.
– В смысле?
– В смысле – сядь-ка вон туда за шкаф и затаись. Сюда спускается наша Мадам.
Я моментально нырнула за шкаф. Приткнулась с краю заваленного чем попало стула, и замерла. Встречаться сверх необходимого с Главной вредно для моего здоровья – физического, а также психического.
Мадам появилась через пару минут. Я услышала, как Матвей пододвигает ей стул. Не было обычных (для обычных людей): «привет, как дела, что новенького»? Казалось, директриса пришла сюда просто помолчать. Я осторожно выглянула из-за шкафа. Двое сидели спиной ко мне и смотрели в сереющее окно.
– Ну? – спросил наконец Матвей. – И кто победит на следующих выборах?
– Наш любимый президент, – сказала Мадам с зевком, – с перевесом всего в три и пять десятых процента. Вот такую точность задал новый оракул.
– Силен парень!
– Даже слишком.
– Помогал тебе? – понимающе спросил Матвей.
– Еще хлеще – он пошел за мной.
– У-у-у… Их что там, теперь ничему не учат?
– Учат-не учат, сила есть ума не надо. Ему бы девочкой родиться – стал бы пифией, каких, может, свет не видывал. А так – нечего лезть в чужую епархию! И дров наломает и сам может не вернуться.
– Ты-то как?
Главная ощетинилась: даже серые стриженые волосы на ее затылке встопорщились.
– Да уж получше Самюэля!
– Не думаешь, что тебе пора сдавать дела?
– Кому?
– Ну мало ли сильных молодых…
– В том-то дело, что мало! Думаешь, эта официалка Лора что-то на самом деле может?
За несколько минут я выслушала характеристику всех известных и неизвестных мне пифий – полную и разгромную. Если б люди только знали, кому они доверяют свои секреты и с кем советуются! Я, например, твердо решила теперь даже к гадалке не ходить… Хотя на что пифии гадалка?
Матвей выслушал эту обличительную речь и сказал с добродушной насмешкой:
– Выпить хочешь?
– Ну давай… самогон, что ли?
– А то ж!
– Алкаш старый…
– Старая ведьма.
Я моргнула. Оракул с пифией мирно чокнулись, синхронно опрокинули рюмки и захрустели сухариками.
– Ты просто хочешь все держать в своих загребущих лапах!
– Не все могут позволить себе запереться в подвале и строгать палочки! Ослабишь хватку, всё рухнет…
– Не думаешь, что это было бы к лучшему?
– К лучшему?! Знаю-знаю, что они говорят: и преподавание устарело, и политику предсказаний нужно менять… А ты помнишь, как все было, когда мы пришли?
– Да, – мягко сказал Матвей. – Но теперь этот мир – их. Уступи дорогу, Главная.
– Кому?! Ты можешь назвать ну хоть кого-то… да в Школе, например?
– Далия, например?
– Далия… Далия – да. Очень талантливая девочка.
Главная взяла мой рисунок, потрогала и потерла пальцы.
– Краска еще не высохла…
Я задержала дыхание – а вдруг она сообразит, что не Матвей это рисовал? И что по дороге она ни с кем не столкнулась? И что одна из учениц сидит сейчас в этой комнате и подслушивает? Хотя неизвестно, какими дорогами ходит Пифия – судя по тому, как она возникает внезапно и в самых неожиданных местах, в Школе имеется целая система тайных ходов.
– Да, у девочки есть дар, – сказала Мадам. – Часто она к тебе приходит?
– Бывает.
Я навострила уши: и Далия здесь бывает? Насколько я знаю, наш оракул не пользуется у учениц большой популярностью.
– Яд Предсказания еще ее не коснулся.
А это еще что за штука?
– Может, и к лучшему?
Мадам набулькала себе самогону. В одиночку выпила.
– Думаю, если б они даже знали, по-настоящему знали, что их ждет, – лишь одна из ста повернула бы назад. Я бы точно не повернула!
– Просто мы с тобой другой жизни себе и не представляем, – сказал Матвей. – А у них еще есть выбор.
– И что? Предлагаешь закрыть Школу?
– Для начала – перестань прикрывать свою жажду власти беспокойством за будущее. И подумай над сменой.
– Да пошел ты!..
– А пойдем вместе!
Мадам издала неприличный звук и. слегка пошатываясь, пошла к двери.
– Дойдешь сама-то?
– Да уж получше тебя, самогонная бочка!
Я подождала, пока прикроется дверь, и вылезла из укрытия. Матвей смотрел в окно, постукивая пальцами по столешнице.
– А Далия тоже к тебе приходит?
– Ну начинается…
– А что такое яд предсказания?
Оракул вздохнул и указал мне на деревянный табурет – как, наверное, вся мебель в этой комнате, тот был сделан его руками. Я уселась, привычно обвивая ногами ножки табуретки. Матвей взял преподавательский тон:
– Яд Предсказания – термин, имеющий два значения. Одно собственно метафизическое: когда пифия овладевает своим даром, яд предсказаний проникает в ее душу, не давая забросить свое ремесло. Второе – физическое: средства, которые вы употребляете для погружения в транс, влияют на женскую детородную функцию.
Пауза. Я поморгала.
– В смысле?
– В смысле – если пифия до двадцати лет не оставит свое ремесло, она: а – не сможет забеременеть, бэ – забеременеть сможет, но потомство будет неполноценным. Физически или умственно.
Я закрыла рот.
– А-а-а… но нам же говорят, что все это безвредно!
– Безвредно – до поры до времени, пока препараты не аккумулируются в организме. Да и что скрывать – многие пифии начинают злоупотреблять снадобьями для более быстрого и глубокого погружения в транс. Вас, конечно, предупреждают при выпуске из школы. Отсюда есть несколько выходов. Или родить полноценного ребенка до двадцати лет или…
– Отказаться от предсказаний?
– …или надеяться на «авось».
– А-а-а… что решила Мадам? Ну тогда, при выпуске из Школы?
– А какое решение принимают шестнадцати-семнадцатилетние девушки? Какое решение ты сама примешь?
Я, конечно, мечтала завести когда-нибудь детей, лучше девочку и мальчика. Я даже подбирала им имена, вспомнить бы сейчас… Правда, когда у меня появился младший братик, мечта серьезно подувяла. Как можно любить беспрерывно вопящее, писающее и какающее это? А когда брат подрос, приходилось отдавать ему свои игрушки и конфеты, потому что «он же ма-а-аленький!» А этот «маленький» прекрасно понимал свои права, да еще и дрался со мной! Слава богу, перестал – сейчас он может прибить меня одним ударом своего четырнадцатилетнего кулака.
Но…
Но.
Но?
Я сползла с табурета, Матвей внимательно смотрел на меня из-под бровей.
– Пойду, – пробормотала я. – Ужин уже, наверное…
– Приятного аппетита.
– Угу. Пока.
Уже закрывая дверь, я услышала:
– А Далия ко мне не приходит.
Уже после отбоя, когда девчонки взахлеб расхваливали «своих» охранников и высмеивали остальных, я спросила, а слышали ли они…
Сара отмахнулась:
– Да ну, ерунда! Вон Тамара всё нам твердит, что курить вредно, а сама дымит как паровоз! И чё?
– А я просто рожу себе девочку пораньше, – пробормотала Оля, подбивая подушку под голову. – Мне и одного ребенка хватит.
Я хотела спросить, от кого? И прикусила язык. У Ольки проблем с… папами точно не будет. Стоит ей переодеться в цивильное да пойти прогуляться, как к ней сразу начинают липнуть мужчины всех возрастов. А еще во всех рекламах и журналах твердят, что толстых никто не любит, что нужно худеть и подтягиваться!
Иногда слушаешь, что девчонки рассказывают про парней, с которыми встречаются, и думаешь – да все они врут! (Очень надеюсь, что врут). И так я единственная в классе всегда сижу на игральных картах, перед тем как разложить их для гадания. Как нецелованная. Вот не понимаю, у меня на лбу написано, что я еще не целовалась? В зеркале лицо как лицо. Смугло-желтоватое. Глаза темно-карие, могли бы быть и побольше, да мамина степная кровь сказывается. И еще – полное отсутствие греческого профиля.
Надо в следующие каникулы придумать историю про какого-нибудь брюнета, который мне проходу не давал. Ну, или блондина. И целовал, и целовал…
А про детей я еще подумаю. Во-первых, до двадцати – еще ого-го сколько времени. Во-вторых, пифией я уже не стану. Наверное. Начинаю удивляться, почему меня до сих пор не выперли из Школы.
***
– Ну всё, хватит!
Я приоткрыла один глаз. Надо мной, уперши руки в бока, нависала разгневанная Елизавета.
– Немедленно брось притворяться! – потребовала она.
Казалось, наставница готова просто пнуть меня по ребрам. Посему я распахнула второй глаз и быстренько поднялась со спортивного мата, который лежит в кабинете Предсказаний – чтобы во время транса мы себе чего не повредили.
– Боже мой, ну сколько ж можно издеваться над Искусством! – продолжала бушевать Елизавета. – Это переходит всякие границы! Я долго терпела, но больше терпеть не намерена! Вон из моего класса!
Даже вытянутый ее палец трясся от гнева. Я глянула на притихших девочек. Матвей задумчиво почесывал шею, изучая классный журнал. Я схватила сумку и быстро вышла.
Ну вот, сама накликала – кто недавно думал: «за что меня держат в Школе»? И чего она так завелась? Я же всю жизнь так и предсказываю – головой помотаю, телом поелозю, неровно подышу и выдам с десяток бессвязных слов – все, как у других подсмотрено. Думаю, Елизавета знала, что я притворяюсь, но никогда не пыталась меня обличить. А может, я сегодня что-то не так сделала? Где-то прокололась?
Я брела по школьным коридорам – когда идешь без цели, они имеют свойство не кончаться. И все сильнее печалилась. Я впервые серьезно представила, что меня выпрут из Школы. Даже справки о среднем образовании не дадут, потому как учебные предметы в Школе специфические. И куда я тогда? Если в обычной школе пугают: «будешь плохо учиться – в дворники пойдешь», у нас говорят: «пойдешь в гадалки»! В подметании ступенек я уже напрактиковалась, может, дворником оставят? Дворницей. Ну или в гадалки. Что ж тут поделаешь… Вот прямо сейчас возьму колоду Таро и начну повторять правила…
Так, обреченно поникнув головой, я брела, не видя ничего кроме собственных заплетающихся под подолом ног в кроссовках, и потому столкновение было неизбежным.
– А-а-а! – вскрикнула я, врезавшись в вывернувшего из-за угла человека. Он осторожно придержал меня за плечи и отстранился. Сказал негромко:
– Извини. Не подскажешь, где здесь класс Предсказаний?
Переводя дух, я смотрела на него. Скучный – это был он – смотрел на меня сквозь слегка тонированные очки. Глаза – точно! – у него были серыми.
– Я заблудился, – пояснил он через паузу.
Ох, я за своими тяжелыми мыслями забыла, что сегодня сдвоенная четвертная контрольная оракулов-пифий! И Главный Оракул страны должен присутствовать на ней. Ковать, так сказать, будущие кадры… (Парни, кстати, говорят, что с приходом молодого Главного в их Школе Оракулов все меняется – наставники в шоке, ученики счастливы). А со второго полугодия на контрольные заявятся и представители крупных корпораций – будут подбирать себе перспективных штатных предсказателей.
Значит, и Мадам там же, на контрольной, – вместе с «официалкой» Лорой – и наверняка уже все про меня знает.
– Идемте, – угрюмо сказала я, поворачивая обратно.
Брель пропустил меня в дверях вперед, и не оставалось ничего кроме как войти в класс.
– Извините за опоздание, – сказал Оракул над моим ухом. – Я основательно заблудился, спасибо, мне помогла…
Он вопросительно заглянул мне в лицо, и я хмуро выдавила:
– Цыпилма.
– Цыпилма направила меня на путь истинный. Можно начинать.
Странно, что он повторил мое имя без запинки и переспросов! Брель раскланялся с Мадам и Лорой, пожал руку Матвею и уселся рядом с ним.
Елизавета, поджав губы, отвернулась. Ну да, все разборки после высокой комиссии… Хм, а может, меня и выгнали специально, чтоб я не портила показателей Школе? Я забилась в тень подальше от всевидящих глаз Мадам, хотя сверху мне усиленно махали Сара с Олей.
Взрослые оракулы, склонившись друг к другу, тихо разговаривали, обе пифии молча смотрели на дымящуюся жаровню. «Официалка» – Пифия Государственного Храма – была пожилой, хотя куда моложе Мадам; лицо усталое и сосредоточенное, каштановые волосы стянуты на затылке в тяжелый узел. На руках – крупные перстни с топазами.
На верхних полукруглых рядах сидений тусились старшекурсники. Хотя они не обязаны присутствовать на контрольных, все равно кто-нибудь да придет – вспомнить молодость, что ли? Я увидела Далию – она сидела рядом с темноволосым широкоплечим парнем – оракулом, с которым будет работать после окончания школы.
– Ну что ж, все на месте, начинаем? – спросила Елизавета.
Палец Лоры скользнул по строкам журнала.
– Кольчужная, пожалуйста.
Сара сбросила с плеч курточку и легко сбежала по ступенькам вниз. Грациозно – ну конечно, ведь столько парней смотрит! – опустилась перед жаровней, живописно раскидав вокруг черные кудри. Сверяясь со списком, Елизавета быстро насыпала и набрызгала на жаровню снадобья, которые вводят в транс данную пифию. Я наблюдала за Сарой с профессиональным интересом: ага, напряглась шея, руки, сжатые в кулаки, вытянулись вдоль тела, задрожали ноги… Простенько и со вкусом. Такое и я могу изобразить при случае. Если он еще выпадет, конечно.
– Прогноз погоды на ближайшую декаду в Юго-Западном округе, пожалуйста, – прочел Брель.
Традиционный вопрос. Иногда мы с парнями даже заранее подготавливаем ответы – ну там, залезаем в сводку погоды, например. Правда, приходится запоминать кучу районов, ведь неизвестно же, какой тебе выпадет.
Пятеро вызванных школьников стояли полукругом рядом с пифией, ожидая ответа; что-то накарябали на листочках, передали оракулам.
– Итак, – Брель быстро просмотрел листки. – Четверо ответов совпали: ливни, ураганный ветер. Лишь один предсказывает, – он взглянул на рыжего парня (тот втянул тощую шею в тощие же плечи), – устойчивую ясную погоду. Я могу дать еще время на раздумье, если хочешь.
Рыжий, казалось, хотел только одного – провалиться в собственные ботинки. Мотнул головой.
– И он прав! Кольчужная, Рыжков – отлично! Всех прошу занять свои места. Следующий…
Сара поднялась, метнув пренебрежительный взгляд на Рыжкова (говорящая фамилия! И горящая). Оба уселись на верхней скамье, демонстративно глядя в разные стороны. Второе попадание за последнюю четверть – хороший знак, может, и из них сформируется надежный тандем пифия-оракул. Как у Далии и этого… как его?
Предполагается, что пифия в паре главная. Но если не найдется оракула, который в силах разгадать твой бессвязный бред и сплести его в предсказание, ты и гроша ломаного не стоишь. Есть, впрочем, универсальные пифии, как и дежурные оракулы. Но с великими предсказательницами работают, как правило, не более одного-двух оракулов. По Школе ходит история о Величайшей Пифии, предсказаний которой никто не мог перевести, так и умерла, бедная, непонятой… Вот с чего ее тогда считают Величайшей? Может, она была сумасшедшей, или наркоманкой – подыши черт знает чем, еще не то будешь предсказывать!
А, может, она просто была Великой Притворщицей. Вроде меня.
Контрольная шла своим чередом. Образовалось еще три предполагаемых пары – с ними будут потом работать индивидуально.
Кате чуть не подожгли волосы – кто-то из долговязых оракулов опрокинул жаровню. Хорошо все-таки, что я стригусь коротко!
Олино предсказание никто не расшифровал правильно, отчего она совсем не огорчилась. Да и вопрос был сложный, из области экономики – что-то связанное с ценой за баррель нефти и котировкой на бирже. Представления не имею, что такое баррель…
– Юлия Синельникова.
Главный Оракул подался вперед, рассматривая деловито укладывающуюся Юльку. Как же, наверняка и он наслышан о нашем маленьком гениальном чудовище! Поднял руку. Голос у него негромкий, но почему-то все его слышали:
– Внимание, вопрос второй категории сложности!
Школьники перестали болтать и повытягивали шеи. На такой вопрос уже не выдашь домашнюю заготовку! Синельникова, заложив руки за голову, самодовольно улыбалась. Наверняка готовят нашу Юлечку в следующие Великие.
Если не Величайшие.
Парней в этот раз выбирали долго. Еще и Пифии соизволили принять участие в обсуждении кандидатур: склонившись через головы Оракулов, тыкали пальцем в список. Выбрали троих – двое на вид вообще выпускники. Наверно, многообещающие оракулы, не нашедшие себе таких же многообещающих пифий. Елизавета, кинув в жаровню Юлькину смесь, отошла подальше – чтоб никто не думал, что она подсказывает.
Синельниковой не нужно притворяться или долго травиться одуряющими испарениями – она входит в транс легко и быстро. Думаю, Юлька вообще могла бы без них свободно обойтись. Обычно она лежит неподвижно и прямо, как дощечка, сложив на груди руки. Губы почти не шевелятся, как будто Юлька занимается чревовещанием.
Так было и в этот раз.
Поначалу.
– Внимание, вопрос: какова судьба экспедиции Бугрова?
И наступила полная тишина.
Нас заставляют ежедневно пролистывать газеты и журналы, заучивать страницы словарей и справочников – чтобы в нужный момент наш неподконтрольный разуму (но кому же он тогда подчиняется?) язык выдал нужное слово. Так что о пропавшей экспедиции я слышала… Но ведь это не предсказание? Юлька должна сказать, что случилось в прошлом? А это уже первый уровень!
Синельникова выдала несколько слов и открыла глаза. Склонившиеся к ней оракулы поспешно царапали в блокнотах. Им нужно – на время! – расшифровать пророчество, да еще и стих из него состряпать. А может стать оракулом человек, вообще лишенный поэтического дара? Елизавета, стоя за спинами парней, вытягивала шею, пытаясь понять, что там получилось у ее любимицы. Матвей тоже чиркал ручкой, Брель сидел, задумавшись, скрестив на груди руки. Похоже, будущая Великая задала всем задачку.
Никто не смотрел на Синельникову.
Та по-прежнему лежала неподвижно – а ведь обычно подскакивает, как ни в чем не бывало! Наверное, она единственная среди нас никогда не болеет после занятий. Губы ее зашевелились… она продолжала прорицать, но никто уже ее не слушал! Я хотела привлечь внимание, крикнуть, но у меня вдруг пропал голос: худое тело Юльки выгнулось, в уголках губ показалась пена. Припадок! Транс с припадком!
Я вскочила и по-прежнему немо взмахнула рукой – Брель поднял на меня отсутствующие глаза. Взгляд скользнул по моей руке, Оракул привстал, чтобы увидеть заслоненную школьниками пифию.
– Эй, внимание!
Парни оглянулись и от неожиданности попятились, тесня всполошившуюся Елизавету. А ведь это они должны помогать пифии! Дебилы! Хотя единственное, что и я вспомнила из первой помощи – всунуть между зубов что-нибудь твердое… Я нащупала в кармане сумки карандаш и вскочила на площадку. Мир застыл в движении: поднимающиеся Пифии, встающие ученики, Главный Оракул, перемахивающий через стол…
Я услышала чей-то крик:
– Не трогай!..
Но я уже ее коснулась.
А Оракул коснулся меня.
Вспышка! Пламя. Красное, красное… длинные пляшущие черные тени. Взрывы, расцветающие и вянущие, точно чудесные огненные цветы – лепестки тоже чернеют, корчатся и распадаются от нестерпимого жара. От него у меня лопается кожа. Я кричу от боли. Нет, это кричу не я. Не я. Другие. Люди мечутся, падают, вскакивают… и снова падают, тают, как лепестки цветов… исчезают.
Испаряются.
Больно. Страшно.
Страшно!
– Тише, девочка, тише. Все хорошо. Ты уже с нами. Все хорошо.
Теплые ладони сжимают мое лицо. Пальцы трут виски и лоб.
– Время? – спрашивают над моей головой.
Сухой голос Мадам:
– Двадцать семь минут.
– Многовато…
Я пытаюсь шевельнуться и понимаю, что моя голова лежит на чьих-то коленях. Скашиваю глаза. Мадам возвышается надо мной, словно черный столб. Ловит мой взгляд, отворачивается и отходит. Чуть поодаль маячат Лора и очень бледная Елизавета. Рядом со мной, кряхтя, опускается на колени Матвей. Он больше, чем обычно, похож на выпущенного из темницы или психушки узника – волосы просто дыбом. Заглядывает мне в лицо.
– Ну ты даешь, сорока! Всех напугала!
– А что… а где…
– Юля? – спрашивают у меня. – С ней все в порядке, видишь?
Теплые ладони поворачивают мою голову набок, и я вижу Юльку. Она сидит на первом ряду, кутаясь в чью-то кофту. Глаза ее поблескивают.
– Она сама во всем виновата! – заявляет зло, ни к кому конкретно не обращаясь. – Кто ее просил лезть?
Ну, Юлька в своем репертуаре. Значит, точно в порядке. Но ряды сидений за ее спиной пусты. Куда же все?..
Только когда надо мной склоняется лицо Главного Оракула, я понимаю, на чьих коленях так уютно устроилась. Я пытаюсь приподняться, но меня не пускают.
– Полежи еще. Расскажи, как ты себя чувствуешь?
Я прислушиваюсь к ощущениям. Как всегда ломит голову. Левую половину тела покалывает. И нестерпимо ноет в груди – не от боли, а от привидевшегося кошмара.
– Да так себе. А что случилось?
– Ты, видимо, испугалась за Юлю, и забыла одно очень важное правило – пифия не должна касаться другой пифии, погруженной в транс…
– Между прочим, ваши мальчики тоже не на высоте! – запальчиво восклицает Лора. – Где оказанная помощь? Чему вы их вообще учите?!
По тому, с каким выражением взглядывает на нее Мадам, я понимаю, что они впервые оказались заодно.
– Мальчишки растерялись, – негромко, как бы извиняясь, объясняет мне Брель. Мне? Помолчав, добавляет: – Да и я, кстати, тоже.
Да в чем дело-то?!
Оракул словно подслушивает мои мысли:
– Ты тоже впала в транс. Насколько я понимаю, – он вопросительно смотрит на Елизавету, – впервые?
Наставница мелко и часто кивает. Выбившиеся из тугой "шишки" седые пряди волос кивают вместе с ней.
– Да, впервые за все время учебы! Уж сколько мы смесей не перепробовали, каких только методик не применяли! Я уж думала даже… – она косится на Мадам и умолкает. И так понятно: думала, что Мадам в кои-то веки ошиблась.
То есть Юлька утащила меня в свой транс? И мы выдали одно и то же предсказание? Я смотрю на Юльку. Испуганной она не кажется. И уж выглядит всяко здоровей меня.
– Юль, ты видела это? Пламя, ужас, да?
Юлька, конечно, ответить не соизволяет. Дергает носом и отворачивается. Матвей неожиданно ругается в голос.
Остальные молчат.
– Итак, – говорит, наконец, Брель. – Кажется, мы имеем два противоречащих друг другу предсказания. И двух пифий, помнящих свои предсказания. И что мы с этим должны делать?
– Холить и лелеять, – подает язвительный голос Мадам. – Чего ж еще теперь?
Она садится напротив нас и закидывает ногу на ногу. Рот ее кривится – видимо, в улыбке. Я решаю, что мне тоже пора принять уже вертикальное положение. Когда Оракул склоняется надо мной, я чувствую запах его одеколона. Очень дорогого и очень… вкусного одеколона. Я готова есть этот запах ложками. Голова все еще слегка плывет, и я упираюсь обеими руками в пол. Брель тоже остается сидеть – только устраивается поудобней. Я бы даже сказала – вальяжно.
– Разные предсказания? – переспрашивает Лора. Она, как и я, еще не въехала в ситуацию. – Но ведь был один транс на двоих! Как предсказания могут быть разными?
– Да. Только у второй девочки транс продлился на полчаса дольше, – говорит Брель. – Матвей, пожалуйста!
Матвей, опираясь о колени, поднимается. Извлекает из кармана смятый листок. Встряхивает, расправляя.
– Итак, первое пророчество… тра-ля-ля… угм-м… Свет весенний, дорога легка… и прозрачна надежды река… если двинешься ты по прямой, на рассвете вернешься домой. Ну, где-то так, хотя у пацанов поживописней получилось, гм-м…
– Прогноз благоприятный, – боязливо объявляет Елизавета. Что и так всем понятно.
Вот лично я бы задумалась – что значит «двинуться по прямой». Ну, это проблемы оракула и вопрошающего. Пусть сами себе и объясняют.
– Ну да, я так вижу! – с вызовом заявляет Юлька. Точно торопится отмахнуться от обвинений.
Брель кивает ей:
– Ты отлично справилась, Юля.
– Второй прогноз? – напоминает нетерпеливо Лора.
Теперь все смотрят на Главного. Я тоже. Он опускает голову, прикрывает глаза, ресницы тают в тени. Рука, расслабленно свисающая с согнутого колена, сжимается в кулак – и, поворачиваясь, раскрывается – точно он выдает нам предсказание на ладони.
