Читать книгу Бабочка на рубашке - Наталья Викторовна Бакирова - Страница 1

БАБОЧКА НА РУБАШКЕ

…

Вечер холодный, сырой и тёмный.

Честно говоря, не хочется никуда идти в такой вечер. Даже в гости. Даже если там ждут с чаем и маковыми бубликами. А уж в неизвестную даль, да чтоб сидеть под открытым небом – идти не хочется и подавно. Но мы идём. Проваливаясь в какие-то незаметные ямки, вполголоса ругаясь, мы долго шатаемся по берегу речки в поисках подходящего для костра места. Такого места нет. Везде ложбины, бугры, осока – ни единой ровной полянки. Мы измучены, злы и вовсе не уверены, что нам так уж необходимо, как сказал Андрей, наш бригадир, «спокойно познакомиться». Но с упорством маньяков мы ходим и ходим, и ищем.

– Нет, искать бесполезно! – наконец говорит Андрей. – Будем на другой берег перебираться… Я знаю, где брод есть.

Ещё б ему не знать. Такому везде брод. В своих сапогах он и море запросто перейдет, наверное.

– Та-ак… девчонки у нас, смотрю, в кроссовках… Ничего – перенесём! – Андрей, словно какой-нибудь древний грек, поднимает на одно своё плечо Нинку, на другое – Илонку. Тщедушный Кудимов отважно хватает Наташку Палтусову, сажает на закорки. Ольга – она в сапогах – бредёт вслед за ними. Ко мне нерешительно приближается Синюшка. Настоящего его имени я не запомнила, но в спектакле университетского драмкружка «Синюшкин колодец» он играл ту бажовскую бабку – с глазами, я его сразу узнала… Видно, опыта переноски будущих психологов через речку у Синюшки немного. Он так и эдак примеряется, заходя то с одного, то с другого моего бока, и, наконец, поднимает на вытянутые руки. Так женихи обычно выносят из ЗАГСа невест.

Почти дойдя до противоположного берега, Синюшка спотыкается и роняет меня в воду.

Андрей скребёт в затылке. Стаскивает с себя куртку, свитер, велит мне снять всё мокрое и разводит костер. Предусмотрительный, он принёс с собой в рюкзаке сухие дрова – а то где бы их взять, в промозглом-то лесу? Куртка Андрея мне ровно до щиколоток. И как его мама родила, такого большого…

Сидеть у огня – то, что время от времени необходимо каждому человеку.

Кудимов даже начинает читать стихи, утвердившись на фоне моей болтающейся над костром одежонки. Я и не знала, а он поэт, оказывается.

– Читать у огня стихи – роскошь, – говорит Кудимов, – а если стихи свои, то это роскошь вдвойне…

Он читает мне, Илонке с Нинкой, Наташке Палтусовой и Ольге – своим однокурсницам, он читает совсем незнакомым пацанам с матмеха, волею случая объединённым с нами в одну бригаду по уборке картофеля, и так странно, что не боится нисколько и не стесняется – я бы постеснялась! – и от огня веет теплом в лицо, а дом далеко, и Кудимова этого я уже люблю как родного.

…

Утро началось с мерзкого кукареканья.

– Подъём! Подъём! – без интонации выкликал Вовочка, наш главный командир. Расхаживал между кроватями с большим будильником и кричал:

– Подъём! Подъём! – а будильник кукарекал. Это надо было придумать такой бесчеловечный будильник вообще… Всё китайцы. Мизантропы эти китайцы, честное слово.

– Через полчаса идём в борозду! – кричал Вовочка.

– Ты уйди, – сказали ему, – мы встанем тогда…

– Щас! Чтобы вас потом заново будить? Подъём, подъём! Другая половина вон на завтрак давно ушла!

На «другой половине» жили пацаны. Просто большая комната, такая же, как у нас.

– Но мы, – это я говорю, – не можем при тебе одеваться!

– Это почему? – удивляется Вовочка. – Что у тебя такого, чего я ещё не видел? Даю три секунды – чтоб встали все! Ра-аз… два-а…

На соседней кровати поднимает голову Лидка с журфака. Садится, отбрасывает одеяло – она спала в одних трусиках – и говорит лениво, глядя прямо на Вовочку:

– Левая грудь чешется… Значит, милого увидеть!

И смотрит, смотрит на него, и почёсывается.

И почёсывается, медленно так, – и смотрит. Но разве Вовочку этим проймёшь?

– Ты! – говорит он ей. – Дежурить сегодня остаёшься!

И хлопает дверью, козёл.

Дежурить – то есть мыть полы во всей общаге и помогать нашей поварихе Эльзе.

Та ещё задача. Попробуй-ка отдраить оба этажа! На первом комсостав живёт и свинячит. И там ещё актовый зал к тому же, вечно затоптанный грязными сапогами. А помогать Эльзе на кухне – это значит попросту всё делать за неё. Эльза пьёт жутко. Накачивается прямо с утра. Столовую принимала комиссия из областной санэпидстанции, так Эльза уселась белым халатом в винегрет, и ей пришлось здорово сосредоточиться, чтобы не повернуться к комиссии расписной малиновой задницей… Учится она на биологическом, кажется. Тут вообще все студенты, Андрей сказал. Ни одного преподавателя. И Вовочка – студент. Только вот навсегда останется тайной, какого именно факультета. Вроде нет у нас ничего для него подходящего. Всё же университет носит имя Максима Горького, а не Маркиза де Сада.

– Ничего… – говорит гордая Лидка, – ничего! Журналисты – они всегда страдают за свою активную гражданскую позицию…

…

Мы все стоим во дворе, ожидая машину, которая довезёт нас до картофельного поля. И тут к Андрею подходит невысокий темноволосый парень.

– Из кого ты бригаду собрал? – парень обидно смеётся. – Какие-то псих-олухи царя небесного! С этим народом думаешь победить?

Андрей тоже усмехается, и они начинают, видимо, оскорблять друг друга, используя при этом непонятные нам слова – кажется, математические термины. Ну, что-то вроде: «Ах ты, такой-этакий, сейчас вот я ка-ак приведу тебя к виду, удобному для логарифмирования!» – только у них там всё гораздо круче было, не для наших, в общем, гуманитарных ушей.

– Это Санька, – нехотя поясняет Андрей, когда тот уходит. – Бригадир третьей бригады. Тоже с матмеха, как мы, – он хлопает по плечу Синюшку и Синюшка вздыхает в знак того, что Санька ему давно и хорошо знаком. – Он тоже три года на картошку ездит. Вот мы третий год и соревнуемся. Сначала победила его команда, – тут Андрея передёрнуло, – а в прошлом году – мы! Надеюсь, в этом году – тоже мы!

Кудимов с сомнением качает головой.

– Это так важно? – спрашивает. – Победить?

Андрей улыбается.

– Может, и не важно. Может, и важно…

Ох, что-то он темнит, бригадир.

Картофелеуборочная машина оставляет ровные рядки с вывороченными из земли красными и жёлтыми клубнями. Вовочка отмеряет участки для каждой бригады, ставит разделительные колышки, и мы принимаемся за работу. На каждом рядке нас по двое – один собирает крупную картошку, другой мелкую. Жарко. Низкорослый ветер поднимает пыль, она скрипит на зубах, забивается в нос, в глаза, проникает сквозь одежду, оседает под глазами. Мы ползём по своим рядкам. Пыльные, угрюмые тролли.

…

Вечером в актовом зале грянула дискотека. Каждый вечер так и будет дискотека, сказали. Вот спросите меня, зачем я туда пошла, если терпеть этих дискотек не могу и танцевать не умею? Спросите – а я и сама не знаю. Ну ладно, знаю… Но кто об этом рассказывает? Пожалела я о том, что пошла, почти сразу.

Если быстрые танцы еще можно как-то вынести, то медленные превращаются в кошмар. Едва заслышав их мелодию, я отступаю к стене и падаю там на стул. Ободранный край фанерного сиденья впивается под коленку. И вот сидишь. Сидишь, блин… Не знаешь, куда глаза девать. Потому что ты ведь не потому тут сидишь, что отдохнуть захотелось – утомилась, понимаете ли!

Темно: свет только от уличного фонаря. Танцующие почти неподвижны, как рыбы в ночном аквариуме. Еле-еле шевелят плавниками. Вот чей-то силуэт движется в мою сторону и я пытаюсь улыбнуться подруге по несчастью, но в улыбке моей заминка: девушка с прямыми светлыми волосами одета в мужскую рубашку и ещё у неё такой подбородок… Не такой какой-то подбородок.

Я так и не успеваю понять, что у неё там не в порядке с нижней частью лица – «девушка» наклоняется, подаёт руку и приглашает: «Пошли?»

Блестит зрачок, второй глаз накрывает упавшая чёлка.

– Как тебя зовут? – помня о том, что танцую плохо, я стараюсь компенсировать этот недостаток светской беседой.

– Толя. А тебя?

– Юля.

– А ты на каком курсе?

– На втором.

– Здорово!

– А если бы, – говорю, – на пятом?

– Всё равно – здорово!

Музыка замерла, прекратилась; потом взревела – всё закрутилось, заплясало. И мне вдруг стало… не весело, нет; но энергия какая-то сумасшедшая вдруг появилась – кажется, никогда ещё я так на танцах не дёргалась. Волосы то падают мне на лицо, то отлетают; жарко очень – то и дело приходится вытаскивать из заднего кармана джинсов платок и вытирать лоб. Очень скоро я вконец выматываюсь и перехожу на простые движения утренней гимнастики.