Читать книгу На границе чувств - Наталья Владимировна Патрацкая - Страница 1

***

Надрыв струны чарует мысли,

и одевает в краски чувств,

взвивает звуки в неба выси,

без звука крепко сжатых уст.

Уступы в звучных переборах

бегут на горку и с нее,

недолговечны звуков споры,

но все отлично, не гнетет.

И в бесконечность улетают

мечтания в звуках. Не спеша

к тебе с небес слетают стаи

хороших чувств. Твоя душа,

как будто вымылась в раздолье

гитарных вод и в плеске рук.

В надрывах струн была недолго,

заботы брали в новый круг.

Надрыв струны чарует мысли,

но забывается без уст.

Проходит час и это мы ли?

Мир без надрыва чист и пуст.

14 января 2001

В квартире художницы

В переплетение цвета, теней

так замысла бугриста нить,

что пряжа, словно берег синий,

в ней можно судьбы перевить.

Картины: масло, пряжа, ткани,

сатир запрятался в тиши.

Все так прекрасно, что на грани.

О, гений, буйствуй и верши!

Все сочетания – прекрасны,

есть плен из мыслей и идей.

Портрет увидишь, станет ясно,

что мысль исходит от людей.

Портрет, пейзаж и колли лежа

невольно смотрит в натюрморт.

И стулья зрителей, их скрежет.

Художник рад и даже горд!

И остается впечатление,

что много пряжи вокруг нас,

ее прямое назначение -

быть лишь картиной в тихий час.

14 января 2001

***

Жизнь висит на волоске и не в первый раз,

чувства бренные в тоске, смерть почти экстаз.

Снимок где-то на листке, как обрывок фраз.

И с компьютера на мир смотрит мой же лик,

покидаю этот мир. Инструментов блик.

И укол как выстрел. Тир. Исчезает "Миг".

И лечу, лечу, лечу в розоватый рай,

я на веки замолчу, посещая рай.

Я от боли не кричу – здесь у жизни край.

Но судьба еще добра, приоткрыв глаза,

вижу снега серебро, призрачны леса.

Надо мной белеет бра – отошла гроза.

31 января 2001

***

Летят снежинки в свете фонаря.

Кровать, пружинки гнутся как-то зря.

Больница, койка, темное окно.

Девчонка Зойка смотрит все кино.

Больные люди, сестры и врачи.

«Все живы будем. Зойка, не ворчи».

Снег за окошком, тихий вечерок.

«Мы все, как кошки, а леченье впрок?»

«Кому поможет, а кому и нет».

Но горечь гложет. И фонарный свет.

31 января 2001

***

Свет ночует в окнах коридоров

и больные спят среди огней,

замолкают просьбы и раздоры.

Ночью, что болит, еще больней.

Тихо происходит воскрешение,

безысходность движется волной.

Утро. На уколы приглашение,

и по телу пробегает зной.

Великолепна ветка хризантемы,

цвета: сирень и белая кайма,

но о болезнях слышит она темы,

как будто заболела и сама.

Стояли рядом красные гвоздики,

они покорны участи больных,

и говорят: "Ты посмотри, смотри-ка,

как будто кровь застыла наша в них".

4 февраля 2001

Весенняя энергия

Обрушилась энергия пространства

на белые огромные пласты.

Вернулось солнце к нам из неких странствий,

и растопило снежные холсты.

Снег тает в темпе солнечного вальса.

Ручей бежит, вбирая талый снег.

А я иду по лужам на асфальте,

где солнце оставляет мокрый след.

Внезапность потепления отрадна.

Морозец отступил. Бежит ручей.

А кожа на щеках теплу так рада,

что загорает в зареве лучей.

И ты как снег явился и растаял,

тепло твое осталось лишь со мной,

иль это мои мысли вновь витают,

и танец солнца этому виной.

Весне скажу спасибо, как и солнцу,

за чудо возрождения земли!

Но вдруг все подморозило, и солью

с песочком вместе под ноги мели.

13 марта 2001

***

Розы, розы, розы на столе,

сильные вишневые бутоны.

Можно чудо вырезать в свекле,

только неживые в сердце тоны.

Побеждает прелесть свежих роз,

жаль, такая молодость мгновенна.

Горделивость роз их милых поз,

уступает вялости посменно.

То одна поникнет головой,

в лепестках ее возникла сухость,

это так природа манит в бой,

и казнит за срезанную глупость.

Пять красавиц роз стояли в вазе.

У одной засохли лепестки,

стебель у второй согнулся в джазе,

третья – почерневшие листки.

У четвертой? В меру осторожно

держится и вянет лишь чуть-чуть.

Пятая красавица, все можно,

все еще цветет и можно дуть.

Лепестки ее крепки, надежны,

не слетает крайний лепесток.

Распустилась роза осторожно.

Иглы – уколись, проводят ток.

Горько наблюдать роз увядание,

можно в руку взять все лепестки.

До свиданья, розы, до свиданья!

Розы – календарные листки!

14 марта 2001

***

Кого тревожит просто взгляд,

кого прелестнейший наряд.

кого волнуют лишь духи,

а кто-то чувствует стихи.

А я люблю его стихами,

во мне все лишнее стихает.

Но вот беда, с ним тоже так,

его не вижу я никак.

Меня он любит лишь стихами,

и в нем все лишнее стихает.

23 марта 2001

***

Высокие, породистые розы

в высокой вазе плыли у окна.

Прелестные с достоинством их позы

уютно украшали кромку сна.

Смотрю на них, смотрю заворожено,

и сила этих роз идет ко мне.

Недели две вставала пораженной

роз красотой, как будто бы во сне.

А что потом? Проснулась я здоровой.

Увяли розы. Это было так.

Действительность для роз была суровой.

Болезнью обменялись мы. Вот так.

01 мая 2001

***

Темперамент – значит, что?

Призрачное счастье.

Кто вас любит и за что?

Кто над вами властен?

Темы женские порой

надоели многим.

И скажите, где герой,

что не видит ноги?

Все наскучит и пройдет,

но пока ревнуйте.

Кто полюбит, тот поймет,

а пока – воркуйте.

Темпераментно перо?

А стихи забыты?

Публицисты не ребро,

двери душ прикрыты.

Темперамент – хорошо,

с ним все в жизни лихо,

с темпераментом – грешно,

но зато не тихо.

5 мая 2001

Желтый тюльпан

Под звуки дивные рояля

тюльпан раскрылся за окном,

как будто солнышко стояло

на клумбе, спящей детским сном.

И ветер с лаской трогал ветви

с нежнейшей первою листвой,

а день был облачный, но светлый,

как звуков частый чистый бой.

Замолк рояль. Исчезли звуки.

И только солнышко одно

в тюльпане каждом ждет разлуки,

все лепестки с ним заодно.

Прошла всего одна неделя,

а клумба желтая стоит.

Да, сила солнышка не медлит,

сказал про то один пиит.

Замолк рояль, исчезли звуки,

и только солнышко одно

в тюльпане каждом ждет разлуки,

все лепестки с ним заодно.

И ярче яркого сияет

сплошное поле желтизны,

любой прохожий замирает,

от буйства желтого весны.

6 мая 2001

***

Рассвет над домом – просто полоса.

Она, как тени светлые под бровью.

За этим домом спрятались леса.

А я пишу не ручкой – жизнью, кровью.

С рассветом вновь явился ты ко мне,

любимое чудесное мгновенье.

Ты мой рассвет далекий. Ты мне мил.

Ты – ветерок иль просто дуновенье.

Немного милых, добрых, чудных слов

влетели в мир над солнечным восходом.

Не досмотрела пару лучших снов,

так будь ты моим летним Новым годом!

А это, значит, просто пару дней -

ты мой рассвет и свет, и чары жизни.

Через два дня мне станет все видней,

что ты исчез весь в коже, словно жилка.

Я поднимаю бровь навстречу снам,

под ней полоска, тихого рассвета.

Я рада твоим призрачным словам,

я рада снова утру как привету.

6 мая 2001

***

Действительность моя – сплошные книги,

стихи, стихи, стихи за рядом ряд,

и в них закладки, словно бы визига.

Хотя читаю все почти подряд.

Я оставляю мир сиюминутный

и ухожу навстречу тех веков,

где был народ возможно даже смутный,

но без каких бы не было оков.

Жила и я во всех веках когда-то,

пройду их быстро с помощью страниц,

мне безразличны часто книги даты,

я еду по векам, но без возниц.

То окунусь в пещеры и ущелья,

то посмотрю в субтропиках леса,

то с древними кочую по кочевьям,

то в тундру забегу на полчаса.

То вдруг пройду я Арктику и тундру,

то в Англии останусь на часок.

Все хватит, грим, немного даже пудры,

я ухожу в действительность, дружок.

8 мая 2001

***

Отбросив все нескромные приветы,

и зная, этот вечер только мой,

забыв мгновенно лишние советы,

я ухожу под дождиком домой.

Дождь заставлял идти довольно быстро,

бил по зонту и в буйстве был хорош.

Как хорошо, вода прибудет в Истре,

а дождь польет любимейшую рожь.

Но на балкон дождю закрыты двери.

Иду домой, чтобы полить цветы,

им отдаю и воду, и доверие.

Дождь за стеклом и мокрые листы.

Пусть зависть к постороннему ненастью,

да не коснется зелени моей!

Я все полью! Залью, пусть то опасно!

Пей мой лимон! И кактус тоже пей!

На этом все. Задерну мирно шторы.

А все ненастья смоет сильный дождь.

И дома против бед надену шоры.

А где-то уж растет спокойно рожь.

16 мая 2001

***

Вы извините мой строптивый нрав,

я ревновала к маленькой кокотке,

и в глубине района и управ

я не была покладистой и кроткой.

Вы предпочли другую, не меня.

Быть может, и она была планктоном?

Года и ночи календарь менял,

а встреча откликалась грустным стоном.

Когда проснусь, то вспоминаю Вас,

когда засну, то вижу Вас на фото.

Не думаю, что это только фарс,

и не сравню я Вас с любым и прочим.

Я облик Ваш на фото сберегу,

он помогает в творческой работе,

и с Вами на одном я берегу.

Расцвел каштан, наверно, быть субботе.

Суббота встреч поэтов, вот и все.

Я не приду. Я больше не ревную.

Не верю или верю, – это всем

неинтересно, как планктон дрейфую.

18 мая 2001

***

Нежнейшие иголки

играют на ветру,

они совсем не колки.

А рядом? Рядом пруд.

Как хочется затронуть

иголки, шишки. Нет.

И сквер он тот же омут.

«Не тронь», – его ответ.

Пучками из иголок

она вся по весне,

как миллион приколок,

на ветках и везде.

Когда желтеет пихта,

то под ноги летят

короткой стрижки вихры.

И к краю сквера в ряд.

Подстриженная пихта

осеннею порой,

как выпитая пинта,

как юбки рваный крой.

24 мая 2001

***

Он человек, любимец нежных муз,

он сам любил, не ждал чужих ответов.

Цилиндр он носил, а не картуз,

и принят был, конечно, в высшем свете.

Его стихи, поэмы, сказки – свет.

Да, свет, что излучает солнце.

Прозаик и мыслитель, и поэт,

и он всегда непонятый до донца.

Он мыслил, тоже, видимо, в стихах,

он непонятен призрачным натурам,

и потому остался он в веках,

в застывших и прекраснейших скульптурах.

Так можно необъятное объять?

На это лишь способен чистый гений,

он музой в высшей степени объят.

Он монастырь из стихотворных келий!

Он человек, а может быть, и нет,

порой мне не понять объем великий,

что выдал в лучший мир один поэт,

а может в том объеме чьи-то блики?

6 июня 2001

***

Ох, какой Вы неласковый, милый!

Вы сегодня немного чужой

и стоите у крепости виллы.

Неприветливость – это что, шок?

Ох, какой Вы неласковый, милый!

Неприветливый Вы и ревнивый,

но скажите: «Любовь ни к чему?»

Вы колючий и очень ранимый,

так скажите то сердцу, ему.

Неприветливый Вы и ревнивый.

Встрепенулись все ветви у клена.

А березка поникла главой.

Ох, какой Вы еще зеленый,

хоть на вилле слывете главой.

Встрепенулись все ветви у клена.

Эти здания, что нас окружают,

сероватые окна небес,

здесь за шторами много решают,

не обходится там без невест.

Эти здания, что нас окружают.

Только мне улыбнитесь немного,

осветите собой небеса.

Мой любимый такой недотрога!

И на клене всплакнула роса.

Только мне улыбнитесь немного.

7 июня 2001

***

Вентилятор дует нежно,

очень душно без него,

автор трудится прилежно,

но одет весьма легко.

Взрывы хохота тревожат

запотевшее окно,

капли дождика не вхожи

в наше каменное дно.

Дождик бешено, надрывно

вдруг колотит по стеклу,

с миром он дает обрывы,

в жуткий дождь глаз не сомкну.

Это все за то, что было

очень солнечно, тепло.

Было, было, грязь поплыла,

но от сердца отлегло.

Воздух стал послушно влажный

и дыханье песнь поет.

Вентилятор хоть и важный,

но он влажность не дает.

13 июня 2001

Чайный поцелуй

Глаза шафера как мерцание звезд,

они охотно едут за мечтами,

в московских пробках многих он провез.

Дома. Дороги. Пассажиры – дамы.

И все же есть маяк его дорог,

вернется вновь к нему его машина.

Так много лет и это видно рок,

между сердцами действует пружина.

Он завоюет ласку женских рук,

ему прольются капли с полной чаши,

и дома он не вцепится в свой руль.

А чашка что? Ее любимый – чайник.

И вечный флирт – вечерняя мигрень,

врачует все раскованность ладоней.

Колено для руки трамвайный рельс?

Но голос вновь волнуется и тонет.

А в голове сцепление сильных рук,

их плен так упоительно реален,

а стан все ближе, как надежный друг,

а поцелуй от чая теплый, алый.

16 июня 2001

***

Смотрю на мир в окно спокойно,

пусть ты забыл меня совсем.

Я слышу стук ночных вагонов,

дорог железных рядом семь.

Могу не ехать никуда я,

вокзал и так невдалеке.

И кто-то в поезде гадает,

а кто-то едет налегке.

Открыты настежь все окошки.

Светлеют звезды. Тьма. Огни.

Спокойно спит сегодня кошка,

и тишина. Коты одни.

И, если ласки слишком часты,

как солнцепек они нужны.

Любви порыв, друзей участье,

все, если в меру, не страшны.

Мысль улетела вдаль ночную,

осталась трепетная тишь.

Я по мечтам своим кочую,

спокойна я. А ты, где спишь?

19 июня 2001

Заколдовано

Среди лесов есть редкие просторы,

где только речка, берег, бастион.

Здесь ветры на свободе, ураганы,

и там, где бастион, встречает он.

Есть в этих встречах редкое везение,

когда мы с разных мест спешим в одно,

его я не увижу в воскресенье.

Коль я не с ним – в его глазах темно.

Какая-то нелепая влюбленность

проходит затаенно – так года.

Все без касаний, словно накаленность

исчезнет, прикасаясь – навсегда.

И это состояние нетленно.

Влюбленность мимолетная легка.

Он взглядом не касается колена,

не упадет на грудь его рука.

Все точно заколдовано: "Так надо".

И быть красивой надо и всегда.

Коль солнце заглянуло нам в пенаты,

он мимо пробегает как вода.

Он тридцать раз за два часа прошелся

вокруг меня. А может не меня?

А может мимо плеч, что греет солнце?

А может что-то сам в себе менял?

19 июня 2001

***

На столе: коньяк и стерлядь.

За столом: Она и Он.

Он – мужчина жизнью тертый,

а Она – девичий сон.

Платье – меньше не бывает,

а костюм – чернеет цвет.

И летали ноги в вальсе:

он ее над полом нес.

Не мешали вовсе гости,

у них есть свои дела.

На застолье тоже тосты.

Повара… Морковь цвела.

Все кружилось и мелькало,

пило, пело, ело… Хмель.

Счастье пенилось, сверкало.

Кто на свадьбе видит мель?

И остались: ОН – ОНА.

Он – поведал похожденья.

Сжались губы. Жизнь грустна.

Счастье было наважденьем.

25 июня 2001

Переход хода

Мне опять немного повезло.

Я смотрю с гранитного балкона.

Рядом пруд, в нем воду бьет весло.

А вдали, где были полигоны

белый город, словно облака.

В редкой чистоте дневного неба

жизнь спокойна, солнечна, легка.

Чудный день. Все горести нелепы.

Воздух свежескошенной травы

я вдыхаю вместе с теплым летом.

Господи, куда девался ты?

Проходная. Все. Ты под запретом.

Прохожу к себе как в бастион,

мощные природные расколы

не пройдет и опытный шпион,

не найдя охранные проколы.

Лето остается позади.

Исчезают окна дивных башен.

Окон нет. Пол – мрамор. Проходи.

И не видно. И пейзаж не важен.

28 июня 2001

Упрямая

Остановись, не мчись, замедли ход.

Уйди, упрямая, тернистая дорога.

И так идет за годом новый год,

а ты грехи все пишешь, горести, пороки.

Тебе опять показывают жизнь,

но осень кончилась. Листва пожухла, пала.

Тебе кричат, кричат: "Остановись!"

Волна проблем, невзгод вблизи восьмого балла.

Еще чуть-чуть, приблизится волна,

не выдержишь, и сердце – вспыхнет сильной болью,

но если сдашься, новою виной

тебе напомнят: слабость – просто рана с солью.

Не выдержишь, не вымолвишь и тишь.

А соль – скопление бед в одном простом мгновенье.

Так что? Уже не пишешь и молчишь?

Так просят твоего еще повиновения!

Нельзя сдаваться, час еще ни тот,

нельзя сойти с пути, пусть боль невыносима.

Чем старше в море брошенный вельбот,

тем больше надо тратить разума и силы.

2001

***

Компьютер – просто хорошо.

Он весь в своих секретах.

Ты только чертишь? А еще?

Передаешь ответы.

Скорее нет, а вдруг потом

тебе отключат сайты?

Поскольку вирус…

И еще… тебя читают с Мальты.

23 августа 2001

Деловое утро

Верхушки деревьев проткнули туман.

В траве усмехаются росы.

На окнах машин зайчик едет, он мал.

А бабочки спят и стрекозы.

В такой ранний час – мир для тех деловых,

кто едет на службу, работу.

И в это мгновенье меня ждешь лишь ты,

тем самым лишая свободы.

И все. Это миг. Это встреча всех дел.

Верхушка работ и заданий.

Потом день тумана, возможных побед.

Но все это будет уж в здание.

Здесь зайчик не бросит в компьютер свой блик.

Пора. Ожидают проблемы.

Растения – стрекозами выгнули лик,

а бабочки – галстуки схемы.

Чертеж и компьютер, и редкий Ваш взор,

вопрос: «Что еще непонятно?»

Потом то, что сделано, нужный обзор.

И все, на сегодня все ладно.

07 сентября 2001

***

Капли на окне, капли на руке,

некогда стереть, некогда сидеть.

Я звоню ему, солнцу своему.

Он ответил мне: «Мысли в седине».

Ревности бросок, ровный, как брусок.

Может он и прав, уж такой мой нрав.

Ветер вдруг затих и родился стих.

9 сентября 2001

***

Волшебство и уют среди древней листвы,

полоса уходящей дороги.

Мы проделали путь сквозь учебы пласты,

перейдя разногласий пороги.

И сегодня тепло. Бабье лето. Цветной

полушалок набросила осень.

В отношениях с любимым какой-то цейтнот,

а листву осень бросила оземь.

И поэтому мы каждый сам по себе,

словно с дерева врозь разлетелись,

вместе были еще мы с тобой в сентябре,

в октябре навсегда мы не спелись.

Вижу встречи с тобой нам совсем не нужны,

мы созрели для личных свершений,

но красоты листвы еще будут важны,

для каких-то всех дел завершения.

Улыбнись, объявись и не будь ты вдали,

подойди постепенно, не сразу,

и надежду свою на тепло утоли.

Но не склеить осеннюю вазу.

13 сентября 2001

***

Небо сине-черное и горит звезда,

что-нибудь беспечное в мыслях иногда.

Как же возникает жизненный наш путь?

В линии незамкнутой, ломанной чуть-чуть?

Или как недвижимость, редкая порой.

Может антикварная? Может лом горой?

Все с годами кажется – вишня отцвела,

а вишневка темная мысли вдаль вела.

Утро набирает за домами свет,

темнота сникает. Сказанное – бред.

Кофе без батона. Лампа. Ручка. Тик…

Время пробегает. Город мой притих.

Только ненадолго. Слышно шум машин,

дверь во двор смолкает мягко от пружин.

Дом как многогранник, как пчелиный рой,

дом и есть недвижимость, только дверь закрой.

Где-то у подъезда вишенка стоит,

а на ней осенний красный лист горит.

19 сентября 2001

Молчание осени

Ты как Осень весь русоволосый,

и красивый, только изнутри.

Я молчу. Кричат одни вопросы.

Твой ответ так тщательно побрит.

Занавес от солнца в ярком свете

пропускает теплые лучи.

Открываю осени приветы,

золотые, милый ты прочти.

Клена лучезарного зарницы

явно среди осени царят,

и слегка качаясь как ресницы,

с ветром очень мирно говорят.

Грустные сегодня наши очи,

ты молчишь как будто дикий клен.

Наши дни становятся короче,

голос твой сезоном опален?

Утомилось солнце. Рядом тучи.

Не прочесть тебя. Ты извини.

Твой характер, это просто кручи,

и молчанье осени звенит.

22 сентября 2001

***

Склонилась лампа надо мной,

металл светился золотисто,

и с деревянной темнотой

стекло соседствовало чисто.

Рука держала предо мной

страницы мудрого поэта,

и чем поэт писал сильней,

тем больше загоралось света.

Не удержалась вдруг рука:

взяла тетрадь, взяла чернила,

но мысль о лампе так легка,

что лампа вовсе не светила.

Мне привезли перо жар птицы,

оно над зеркалом царит,

в нем отражаюсь я царицей,

когда та лампа не горит.

Вдруг загорелась: лоб, как мрамор,

сиял величественно взгляд,

перо служило вместо рамы.

Да, с лампой все пошло на лад.

Склонилась лампа надо мной,

металл светился золотисто,

и с деревянной темнотой

стекло соседствовало чисто.

23 сентября 2001

Герой туманов

Осенней порою навстречу

идет мой любимый Герой,

ведет он об инее речи

прекрасной осенней порой.

Как будто всю нервность земную

немного пристукнул мороз.

Его не люблю, не ревную,

и мир очарованный прост.

Исчезли туманы и росы,

и иней лежит на траве.

Деревьев замерзшие позы

плывут мимо дивных бровей.

Проплыли деревья в молчанье,

качнулась седая трава.

Росы и тумана венчанья

не просит моя голова.

А может быть, это и прелесть

пройти, будто два корабля.

И мысли у нас серебрились,

как первый из инея плен.

28 сентября 2001

В изголовье осени

Божественно свечение небосклона

на увядание лиственных пород,

на "Здравствуйте" и редкие поклоны,

на весь московский человечий род.

Уже замерзли стекла на машинах,

вцепился иней, закрывая свет.

Домов, неугомонные вершины,

в антеннах посылают свой привет.

Привет и ты, родное Подмосковье,

холодный воздух, солнце и леса,

где положила Осень в изголовье

златые, голубые чудеса.

Голубизна небес и водной глади

среди безбрежной лесополосы,

здесь люди все прошли, по каждой пяди,

по каждой пряди лиственной косы.

А в изголовье кос лежат равнины,

а в изголовье осени леса.

И мчаться среди золота машины,

где есть асфальта – лента, полоса.

1 октября 2001

Осенний бал

Осенний бал у золушки в разгаре,

златое платье вьется до земли,

стоит на берегу в хмельном угаре

среди своей взыскательной семьи.

Она в восторге смотрит на дворецких,

немеет перед зеркалом пруда,

она открыла ненароком дверцу,

где будто не бывала никогда.

А ведь все те же, те же горизонты,

да и деревья те, что рядом с ней,

и десять дней ей золотиться солнцем,

но в царской роли – многое видней.

И рядом он, иголками покрытый,

он просто пихта, в осени потерь.

Для золушки на солнце он открытый,

открыта ненароком счастья дверь.

И потерять листочек, словно туфлю,

ей не впервой, пусть принц ее найдет.

Он – пихта, он заметит, она тут ли…

Его красавица по осени так ждет…

5 октября 2001

Голубой контур

Голубые ели, голубые здания,

голубые очи, голубой простор.

За столом решают новое задание,

с перламутром ноготь вновь решает спор.

Кромка голубая – украшение ели,

перламутра блестки – украшение рук.

За столом по кромке – совещание. Сели.

Надо всем обдумать цепь вопросов. Круг

почти что замкнут, и лишь по цепочке

беглые ответы собраны в одно

новое решение. И сверкнули очи: «Все

сегодня – верно. С вами заодно».

И экраны кругом приняли задание,

и компьютер взялся разрешить вопрос,

у машины с мозгом новое свиданье,

и на их решение есть не первый спрос.

Голубые ели. Голубые здания.

Голубые очи. Голубой простор.

За столом решили новое задание.

С перламутром ноготь отвергает спор.

7 октября 2001

Сонные листья

Иду сквозь осени дубравы,

среди осенней желтизны.

На листья нет в лесу управы,

и под ногами листья-сны.

Они лежат, шуршат от ветра,

как сны дубов, берез и лип.

А до дороги пара метров.

Такая осень, как верлибр.

Вся красота деревенеет

без ярких красок. Цвет один,

какой-то цвет в картон. Древнее

мои шаги среди осин.

А по дороге мчатся, мчатся

потоки новеньких машин.

Им не понять, что рядом – счастье,

что рядом нет шуршанья шин.

Но рядом колется шиповник

огромный, крупный, как орех.

Его пройду, он много помнит,

какой он самый первый грех.

18 октября 2001

Осенний подарок

На фоне красок листопада

возник мужчина словно лист.

Ему, наверно, что-то надо,

на желтой куртке – света блик.

А ноги, ноги лучше вряд ли

встречала я. Роскошный вид.

Мужчина добрый или вредный?

С ним обойдусь я без обид.

Он очень рад. Скучает явно.

Фигура просто высший класс!

На сутки он виденье, ясно.

Увижу вновь я через час.

Но как с ним быть? Красив как осень.

Подруги нет. Светлы глаза.

Он ничего еще не просит,

Но я ведь тоже не лоза.

И не могу я гнуться вволю.

Да, он хорош как листопад.

Войти еще в одну неволю?

Фигура. Боже. Это пат.

19 октября 2001

Каменный звонок

Спокойствие нарушил

один плохой звонок,

как пролетела птица.

Какой в том есть порок?

Природа в грустных красках,

деревья без листвы.

Щебенка, словно листья.

Вдруг позвонил мне ты.

Ноябрь утомленный,

в нем мало красоты.

Синица, будто камень,

упала с высоты.

Мне хочется ответить,

но только б знать кому…

Определитель сломан,

не знаю почему…

Спокойствие нарушил

один плохой звонок,

как пролетела птица.

Какой в том есть порок?

3 ноября 2001

Винная разлука

Мотор страдает за окном,

полоска снега в небе.

Я грусть не заглушу вином,

страданья часто слепы.

Красивый друг не так и стар,

но пьет он понемногу.

Любить, томиться он устал,

вино – его итоги.

Машина глохнет за окном.

Его машина – тоже.

Еще дома покрыты сном,

а он всю жизнь итожит.

Все больше света среди туч,

колышет шторы ветер.

Красавец был мой друг, могуч,

глаза лучились светом.

И все прошло. Вино и жизнь.

Конец красивой песни.

Но пить вино? Я воздержусь.

И мы не будем вместе.

3 ноября 2001

Преодоление

Каждый день – преодоление

неких внутренних проблем,

то ли боли, то ли лени,

то ли снов домашних стен.

Собираю мысли к мысли.

Осенит – все хорошо.

За окном из снега выси.

Поднимаюсь. Что еще?

То и это. Завтрак. Грим.

Пару строк, коль осенило.

Город мой в снегу, не Рим,

Ехать надо, но не к Нилу.

И каракуль на земле,

так ложится снег спонтанно.