Читать книгу Скалистые поэмы - Наталья Владимировна Патрацкая - Страница 1

Мой ковид

Болезнь подкралась как змея

тяжелой нечестью,

когда совсем не встала я,

жизнь стала вечностью.

И кислород в носу моем

шумел не медленно,

в реанимации не ной,

жизнь стала бледною.

КТ – четыре у меня,

от легких только шум,

и всю исследуют меня,

у медицины – ум.

Я вся подключена была

к приборам, трубочкам.

Порой в воде своей плыла

гусем иль курочкой.

Лежать все время на боку,

дышать сквозь усики,

я в Боксе ела на духу,

подгузник – трусики.

Какой-то дикий маскарад,

и новогодний плен,

но доктор вдруг сказал, что рад,

я победила тлен.

И на девятый только день

лежу в палате я.

И кислород в носу как тень,

но слабость знатная.

Еще почти я не хожу,

дыхалка звонкая,

но я в палате, я лежу.

А иглы тонкие.

Короче, что тут говорить,

недели три прошло,

когда я вышла из ворот,

И я пошла, пошла…

Прививки были у меня,

и даже целых две,

но заболела, не кляня,

и так шла по судьбе.

Не так все радужно пошло,

на МРТ мой путь,

ковид в мозги мои вошел,

и это просто жуть.

Мозги и сердце берегу,

и пью таблетки я,

я от себя не убегу,

хожу как в клетке я.

22 янтаря 2022

Сто метров

Сто метров. Тормоз. Ехать.

Сто метров. Тормоз. Путь.

Москва стоит рядами авто пробок.

Водители несутся по кольцу,

машины едут и стоят бок об бок,

и на венчанье не успеть к венцу.

Стоит Москва, столица автостопа!

Стоит Москва под снегом и потопом!

"А я не поеду, не поеду в Москву!

А я не хочу, не хочу стоять в пробках.

Я лучше у леса примну всю траву.

Я лучше пешком пройду тихо и робко.

Стоит Москва, столица автостопа!

Стоит Москва под снегом и потопом!

А я не хочу тормозить по сто метров.

А я не хочу ехать тихо и метко,

Всегда у кого-то стоять за спиной.

О, Господи, Боже! Да, что ж ты, не стой!

Ну, дай мне проехать, дай выйти на волю,

Давно я не ела, терплю я до боли.

Москва стоит, стоит моя столица,

уж лучше бы ты ехала на спицах.

Велосипеды меньше места занимают.

Велосипедисты меж собой не лают".

– Так пела сидя девушка в авто.

А тут один, устал стоять по пробкам,

из пистолета стрельнул и не робко.

Стрелял он в тех, кто ехать так мешал,

и с кровью свою нервность он смешал.

"А я пойду пешком без автостопа,

Нырну в метро, где нет машин потопа",

– Мечтала девчонка, сидя в пробке.

Для столицы нужны новые машины,

Надо в них удобства все вместить.

Люди – роботы столичные мужчины,

"Тормоз – ехать" – две команды в них внедрить.

Очень трудно быть в столице на колесах,

не уснуть бы за рулем в забвенье грезах.

Дружные потоки столицу покрывают,

целые потоки мучаются зря,

нервы и здоровье за рулем срывают,

и за руль садятся, чуть взойдет заря.

Стоит Москва, столица автостопа!

Стоит Москва под снегом и потопом!

Вот она – столица, странная девица,

косы распустила, словно шлейф дорог,

и сидит девица за рулем, как львица,

и давно сомкнула от молчанья рот.

Нет, не успевает, венчанною не быть,

на алтарь упала солнечная пыль.

Сто метров. Тормоз. Ехать.

Сто метров. Тормоз. Путь.

9 ноября 2007

Сын генерала

Где-то в жарком регионе

среди ветра и песка,

среди танков полигона,

он родился для броска

в новый век иных идей

среди пары лебедей.

Ездил с папою и мамой

по прекраснейшей стране.

Гарнизоны были домом,

рос на танковой броне.

И однажды он подрос,

в голове возник вопрос:

'Кем же быть на этом свете?

Быть как папа генералом?

Быть ли летчиком как ветер?

Или схем всех адмиралом?'

И однажды он решил,

что достигнет он вершин.

Он поехал в город – лес,

где МИЭТ краснел боками

среди лиственных чудес.

Он был принят в мир Богами.

Он учился, он учил,

и диплом он получил,

где почти не пахло пудрой,

изучал науки мудро.

И однажды он на танцах

Встретил девушку одну,

и она женою стала.

Полюбил ее. Да ну?

Да, любил. Родились дети.

Он чертил из схем все сети,

что на платах, словно карты,

для диодов, микросхем.

И с женою вместе парой

создал фирму из дилемм.

Год от года жизнь все круче,

он идет всегда на кручи

новых фирменных проблем.

В мировой системе Блиц

создавая свой раздел,

охраняемых им лиц.

Фирму создал, свой удел,

в ней всегда так много дел!

Где-то в лучшем регионе

среди леса и домов,

на зеленом стадионе

плат, как вестников веков.

Дифирамб ему писала,

но пошло все вкривь и вкось.

Умер он и кончен сказ,

жизни был он не указ…

7 ноября 2007

Ода компьютеру

Программа копирует файлы,

конструктор остался без дел,

не посланы в пропасть все мейлы,

и грифель вновь пишет, как мел.

Давно ли жизнь вся – мой компьютер?

А надо же, как прикипел!

И мысли тихонечко вьются,

компьютер еще не запел.

Меняются платы сегодня,

идут изменения всегда,

начало собачьего года

тихонько меняет года.

Зачем мне уныние лихое?

Напишем стихи на века,

мне выпало счастье простое

жить с рифмой, а жизнь с ней легка.

Вот ты заглянул на секунду:

'На месте ли я или где?'

На месте сегодня я буду,

пишу я рукой на листе.

В руках покручу микросхему,

на выводы ей посмотрю,

и как же ввести ее в схему?

Как жизнь схему я рассмотрю.

Потом все поставлю как надо,

читается схема моя.

Меняются платы для склада,

заказчиков тихо маня.

Завял мой компьютер, синеет

его голубой лишь экран,

и строчка стоит, файлы реют.

Мой нужный компьютер, мой пан.

Смеются ребята, что в ссылке

сижу за чужим я столом,

разбросано все, нет лишь вилки,

в порядке тут страшный облом.

Здесь умный сидит разработчик,

придет он еще не сейчас.

Строчит карандашик наводчик,

ведь есть на поэзию час.

Мой плоттер завис молчаливо,

он слушает стрелки часов,

программы меняют лениво,

компьютер закрыт на засов.

Мой стол вновь свободен и что же?

Желтеет загрузки строка,

компьютер – великий вельможа,

и жизнь без него так строга!

О кульмане вспомним мы всуе,

был кульман из дерева весь,

и рама железная, всунут

в нее был еще дикий вес.

Чертили на ватмане люди,

чертила и я много лет,

никто труд такой не осудит,

наброшен истории плед.

Сменилась работа, другая

система оценки труда.

Немного она дорогая,

но меньше в процентах руда.

Все мысли идут на компьютер,

исчез копировщиков труд,

и плоттер работает круто,

чертеж на компьютере мудр.

Как в книге выходит чертежик,

как в книге прекрасны СП,

конструктор уже не чертежник,

а как разработчик СБ.

Программа копирует файлы,

желтеет полоска труда,

пять лет не меняли, устали

мозги электронные, да!

Вновь будет умнее компьютер,

и память усилят ему.

Мне станет немного уютней.

Еще много дел я сверну.

А так без него – без работы,

и нет кульманов, циркулей,

с компьютером жизнь беззаботней.

Чайку за компьютер налей!

12 января 2006

Приключения Адама

Платина, золото и серебро

в слитках по миру. Адам и ребро.

Волосы, ногти, ребро от Адама

вышла одна красивейшая дама.

Вышла к Адаму, в чем мать родила,

яблоко съела, сама родила.

Золото бедный Адам ей нашел,

перстень ей сделал, чтоб пальчик вошел.

Ева надела сей перстень. И вот,

прочь он пошел. От ворот поворот.

Долго Адам наш по миру бродил,

где-то у Нила поймал крокодил.

Шкуру Адам с крокодила всю снял,

Еве принес и за плечи обнял.

Юбку из кожи строчил ей всю ночь.

Утром он послан был Евою прочь.

Вновь пред Адамом дилемма стояла,

где прикупить для той дамы хоть сало.

Вынул Адам из груди лишь ребро,

дал его Еве как бы серебро.

Но из ребра, как еще из полена,

вышла на свет всех прекрасней Елена.

Ева раскрыла от крика свой рот.

Лена его закрывает, как грот.

Видит Адам, что теперь дамы две,

быстро бежит он от них вдруг к вдове.

Вдовушке жалко Адама, она

долго кочует без мужа одна.

Тут на Адама с небес снизошло:

было ли, не было, все и прошло.

Стрелы амура Адам наш берет,

роет он землю как сказочный крот:

Золото, платина и серебро,

вдовушка, Ева, Елена – ребро.

03 мая 2006

Охранник

Мой охранник от меня закрылся,

надоело всюду быть со мной.

Ладно, хоть сегодня он побрился,

но теперь мне быть опять одной.

Он не смотрит, и отводит очи,

он не любит, молча, мысль таит.

За стеной свои проводит ночи,

ладно, что охранник не храпит.

Чур, меня. Соседи мне сказали:

'Твой-то твой, опять прошел вперед'.

Знали б кто такой, так промолчали,

ведь охранник, это вечный гнет.

Плохо, что охранник не кухарка.

Плохо, то ли есть он, то ли нет.

Я ведь не мудрейшая знахарка,

не узнаю, сколько нынче лет

нашим неприметным отношеньям,

нашим стоеросовым мечтам,

и какие вынесет лишенья

он еще за стенкой где-то там.

Чудо, как всегда пришло случайно,

вышел вдруг на кухню мой сосед,

и сказал, что треснул утром чайник,

и вообще, есть ужин и обед.

Пиццу приготовили мгновенно,

поделили, съели сразу всю.

Сразу заструилась кровь по венам.

Дал бы сто очков он карасю.

Он не рыба, чувствую, мужчина,

жаром обдало со всех сторон,

вот она обычная причина.

И любовь обрушилась, как сон.

Муж очнулся, стал обыкновенным,

вновь лежу на миленьком плече.

Но бывает он плохим и скверным,

если уподобится свече.

30 июня 2005

Ночная поэма

1.

Медовая ночь заблудилась в постели,

все клеточки словно в раю,

мы пьем свои чувства, мы фибрами спели.

Ты любишь. И я ведь люблю.

Как трудно одно, отойти друг от друга,

как будто навек потерять,

и трудно разнять из объятий мир круга,

медовая ночка на пять.

2.

Мы с тобой лежали на постели.

Звезды улыбались за окном,

на постель-то лечь уже успели,

не успели мы забыться сном.

Просто оставалась еще ласка,

губы задевали близкий рот,

просто источали неги смазку,

начинался тихо секс и спорт.

Руки обнимали все сильнее,

тело телу делало массаж,

мышцы становились все вольнее,

амплитудой заходили в раж.

3.

Твоя любовь под хлопья снега,

что заблудились за окном…

Нас выгибается ласки нега.

И не объяты мы вином!

Такая тяга притяжения,

что не отпрянуть, не уйти!

И вот оно – любви скольжение!

И нет ведь лучшего пути!

Ты рядом, здесь, и ты со мною!

И как жила я без тебя?

Ведь летний зной у нас зимою

от ласки нег всю жизнь любя!

4.

Уснула я, забыв разнять объятья,

и провалилась в негу без тебя.

А ты не спал. И ласки, и проклятья

остались без любви. И ты скрипя,

Своими не уснувшими костями,

пошел в другую комнату. И там

лежал ты между ленью и делами,

как будто на боку их делал сам.

И интернет молчал от жгучей лени.

А я спала спокойно. Злился ты.

Скрипели неодетые колени.

И тихо спали белые листы.

5.

Я тебя любила еле – еле,

а любить не кухне не могла,

мы с тобой салатику поели,

все потом убрали со стола.

Ты сказал: 'Пойдем и погуляем'.

Я без лишних слов пошла с тобой,

ходим мы по лесу, размышляем,

а в желудок стонет, как прибой.

И пошли с тобой по магазину,

там продуктов целая гора,

и набрали целую корзину,

и домой нести ее пора.

Вот теперь действительно поели,

и опять забылись на постели.

2004- 2005

Шалость в пене

Бассейн, мрамор, свет из ниши…

Голубоватый солнца блик.

Под зеркалом, чуть-чуть пониже,

лежали камни – сердолик.

Русалка, Ниночка младая,

блестела каплями воды,

а волосы, ручьем спадая,

по полу сеяли следы.

Она немного утомленно

накинула халат, идет.

Вот дверь открыла изумленно:

за дверью принц небесный ждет.

Не ожидала видеть гостя,

лихой дворец ее закрыт,

однако встретила без злости,

дорожной пылью он покрыт.

'Откуда Вы? – она спросила, -

Кто Вас сюда, зачем пустил?'

Губу внезапно прикусила…

В халат принц руки запустил…

Смешалась пыль и влага.

'Нина', – и снова замолчал.

– Ты не сердись, меня б помыла'.

И от блаженства – замычал.

Вода стонала пузырьками,

и пена шла за валом вал,

они вошли в нее шажками.

Мужчина просто ликовал.

Любовь в воде, всегда вторична,

но неизменна чистота,

а в пене несколько лирично,

и бесконечна пустота…

Вот из воды выходят двое,

идут к двери. Снаружи шум.

Открылась дверь, вдруг кто-то взвоет.

За дверью их встречает шут.

Шут говорит: 'Я третьим буду,

Принц, не отдам я Нину вам!

От вас, мой принц, и не убудет.

В бассейне, этом сколько ванн?

Так поделитесь, я серьезно!'

И меч взлетает из-под ряс.

Событие вполне курьезно,

шут перед принцем жестью тряс.

Опять вода бурлит, вскипая,

а пена бодростью томит.

Шут полюбил, а страсть слепая

едва ли Нину утомит.

Их трое плавает страдая,

и меч, как шашка – наголо.

Тут Нина в панику впадает,

ей, право слово, нелегко.

Они умны, довольно живо

втроем встают, идут из волн.

Их сладострастие явно лживо,

И тот, что принц и шут – не вол.

Однако ладно, трое – голы,

и в полотенцах держат путь.

Но жизнь таит в себе приколы.

Дверь приоткрылась, пусть чуть- чуть.

За дверью дама с нетерпением

сказала: 'Шут, иди за мной!'

Вздохнули двое с облегчением,

от дамы шел целебный зной.

Однако дама всем сказала:

'Давайте в воду, господа.

Подать шампанского из зала!

Идемте в воду! Все сюда!'

Уж сил у Ниночки осталось

едва к той пене подойти.

Ее неволили. Усталость.

Ей захотелось вдруг уйти.

Она рванулась к тайной двери,

но из нее идет борец,

качает мышцами, те звери,

готов идти хоть под венец.

Схватил он Нину крепко с силой,

и в воду бросил: пусть плывет.

Один разок купаться с милой,

она и помощь не зовет.

Еще резвятся словно черти,

еще одни кошмар души,

фигуры в пене воду чертят,

а помощи тут не ищи.

Красива Ниночка не в меру,

и чтобы выжить без греха,

ей надо выдумать химеру,

или простого жениха.

Она согласна хоть за черта,

чтоб ей остаться бы самой,

но жизнь в той пене стала черной,

а без той пены жизнь с сумой.

Красив дворец, сверкают окна,

лежит повсюду сердолик.

И волосы у Нины сохнут.

Вид утомлен. Печален лик.

Она на пену не смотрела.

Усталость двигалась волной.

Любовь натянуто звенела

печально порванной струной.

14 января 2004

Сказка о трех стрелах

Царь устал кормить весь двор,

люд ленивый, полный вздор.

Надоело хлеб им печь,

захотелось просто лечь.

Трех сынов своих зовет,

наставление дает:

'Сыновья, берите стрелы

и стреляйте! Вот прицелы.

Каждый вмиг найдет жену!

Быть сказал я посему!'

Братья лук, стрелу берут,

поклонившись, прочь идут.

Первый тянет тетиву,

он проснулся наяву.

Полетела прочь стрела,

до невесты довела.

А она толста, красива,

улыбается всем льстиво.

Но доволен старший брат,

есть купеческий уклад!

Средний брат по свету ходит,

натянул, стрела уходит

прямо к княжеской постели.

Фу ты ну ты как успели!

Средний рад: невеста ропщет,

строгая, сухие мощи.

Но по нраву братцу та,

то ль невеста, то ль жена.

Третий взял свою стрелу,

прислонил ее к углу,

и лениво стрельнул в воздух.

И стрела упала к возу.

У телеги на беду -

была лужа, ту, ту, ту.

А невеста – то лягушка.

Нет, стрелял бы у опушки,

может, в лисоньку попал,

лиса больше, чем карман.

Брат поднял жену в ладошку,

положил в карман как блошку.

'Господь, смилуйся!' – сказал,

братьям чудо показал.

Братья в смех, царевны то же,

улыбнулись все вельможи.

Да, напутал младший брат,

но как люд честной был рад!

Смех идет, бредет по царству,

все довольны в государстве.

Царь сказал, стоя у чана:

'Я доволен, но венчание -

будет позже. Должен я -

угадать: годна ль жена?

Дам я каждой три задачи,

коль решат, всем терем – дачу'.

Сыновья невест приводят,

и они к царю подходят.

Одна очень уж толста,

а вторая – то худа,

третью вовсе не видать.

Да и где лягушку взять?

Царь сказал: 'Всем хлеб испечь,

на него ладошкой лечь!

Коль хлеб встанет, как и был,

весь красивый, жар чтоб плыл'.

Разошлись все со двора,

ребятишкам спать пора.

Утро встало из-за туч,

Взгляд царя уже колюч.

Принесла пирог толстушка,

а он мягкий как подушка.

Царь пирог слегка нажал,

а он вмялся, как кинжал.

Засмеялся добрый царь,

у второй – то тортик цап.

Руки вымазал в узоре,

и сказал: 'Я не в дозоре,

где здесь хлеб? Однако вкусно.

Ладно, пусть, не все капуста'.

Третья девица подходит,

Царь глаза уж не отводит:

'Кто ты есть? Ведь ты лягушка?

У тебя с собою плюшка?'

А девица не смеется,

лишь луною улыбнется,

и подносит каравай.

Царь кричит: 'Давай, давай!'

Смял он хлеб что было сил,

хлеб же стал таким как был.

Царь доволен: 'Хорошо!

Победила'. Что еще…

Царь опять дает задачу:

'Шаль связать как шелк, чтоб значит.

Жду всех завтра ко двору!

Всех втроем, а не одну'.

Утро вскоре наступает,

царь с крыльца в народ шагает.

Все дивятся: рад старик,

он стал молод, хоть на миг.

Три невесты в дом идут,

все с собой в руках несут:

у одной платок как скатерть,

у второй из петель каша,

третья вовсе без всего.

Царь сказал: 'А ты, того,

что лягушка без платка?

Очень ноша уж легка?'

А девица вдруг взмахнула,

словно крыльями порхнула,

подает царю платок -

очень тонкий как листок,

кружевом в кольцо прошел,

видно, тонкий словно шелк.

Счастлив царь: 'Вот красота!

А лягушка еще та!'

Третью царь дает задачу:

'Всем жениться, не заплачу.

Сжечь одежду у лягушки,

и лишить ее кормушки.

Быть лягушкой во дворе?

Не бывать так при дворце!'

И сожгли одежду жабы,

так решили в доме бабы.

Вдруг исчезла та девица.

А народ стоит, дивится.

Младший брат пошел искать,

да пропал, не тещин зять.

Долго он плутал в лесах,

шел в болотах, на холмах.

Но однажды появился,

он нашел жену, женился.

То – то радость и царю!

Я все правду говорю.

Медовуху там пила,

сказку вам я подала.

8 февраля 2004

Лиса и ее друзья

Лис – лисица рыжей масти.

Ох, хитрющая она!

Ей без зайца света мало,

ей без зайца жизнь скучна.

Шел к ней заяц длинноухий,

он прекрасен словно снег.

Прибежал к лисе без стука,

крикнул тихо ей: 'Привет!'

Лис – лисица рыжей масти.

Ох, хитрющая она!

Без медведя света мало,

Вот кричит ему она:

– Эй, медведь, идешь ты в гору,

ношу тяжкую несешь,

не уйдешь без разговора,

и меня с собой возьмешь.

Зайца мы с собой прихватим,

будешь кумом, заяц – сватом.

Лис – лисица рыжей масти.

Ох, хитрющая она!

Петушка для счастья мало,

но зовет к себе она:

– Петушок, родной, любимый,

подойди ко мне дружок.

Голосок услышь мой льстивый.

Съешь вершок иль корешок.

Хочешь зернышко простое?

Так пойдем ко мне быстрей,

будешь жить ты на постое,

и беги ко мне скорей.

Лис – лисица рыжей масти.

Ох, хитрющая она.

Без собаки света мало,

Не зовет ее она.

Лает верная собака,

и лисе она не брат.

Ведь собака, как бродяга,

много лает – толку нет.

Лис – лисица рыжей масти.

Ох, хитрющая она!

Ей без кошки света мало,

и без кошки тишина.

Кошка, лапочка родная,

ты с лисой одной красы,

от проделок не страдая,

знаешь хитрости лисы.

Вот и все лисы друзья:

вместо волка – друг собака,

заяц, кошка и медведь.

петушок им будет петь.

2004

Последняя поэма

Ты мне не снишься, просто рядом,

твоя улыбка и глаза,

а все проблемы камнепадом,

а все нападки – за глаза.

Но все соседи против пары,

у многих смех и икота,

а ты со мною как с гетерой,

и жизнь вся с нового листа.

Пусть дождь колотит по сусекам,

по крышам местных алкашей,

судьбы моей видны успехи,

и стуки медные грошей.

Но я не буду против пары:

против себя, против тебя,

и струны дождика – гитара,

и я живу тебя любя.

Мир привыкает к нашей паре,

и солнце светит иногда,

мы не идем в любовь в угаре,

мы просто рядом, как всегда.

Колышет ветер занавески,

колышет дождь любовь мою,

но доводы для жизни вески,

о счастье с милым я молю.

Тебя я долго отвергала,

и не пускала просто в дом,

тебя гоняла как шакала,

но не виновен ты уж в том.

Ты так стучал – я не пускала,

ты так звонил, а я молчок.

И не было зубов оскала,

но дверь закрыла, я – крючок.

И ты ушел ходить по лесу,

ходил сквозь ели без дорог,

страдания все были к месту,

ты без меня в лесу продрог.

Был две недели ты в метание,

на телефоне лишь слова,

все о любви почти сказания,

и где-то корчилась молва.

Устал любить березы, ели.

Дрозды в лесу не соловьи…

И мне гонения надоели,

а ты устал искать любви.

Ты позвонил: "Я скоро буду!"

А я сказала: "Приходи!"

А что сказать соседям, люду?

Но не тебе ведь: "Уходи".

И ты пришел, как не бывало:

обид, гонений и звонков.

Ты лег со мной на покрывало,

ушел в любовь. Ты был таков.

Забыли вечер, ночь и утро,

устали сами от себя.

Но встали бодро, и как будто,

всю ночь не корчились любя.

Вот тут мы вспомнили о загсе,

а ты пошел и взял квиток.

Переболели чувством завтра,

сегодня шел супругов ток.

Вот паспорта, и вот бумажка,

квиток оплаченной любви.

И наше имя как Ромашка.

Бред помолчи, в судьбу зови.

А после загса снова мысли,

мы думали одеться, где

мы от злословия отмыты,

наряды смотрим мы везде.

Берем журнал, что в загсе дали,

листаем моду всю подряд,

на счастья судьбы загадали,

теперь мы ищем лишь наряд.

А кольца мы уже купили:

два одинаковых кольца.

Торговлю мы не удивили,

а кольца так, для образца.

Проходит день, берем костюмы:

тебе весь черный с полосой,

Себе найти – сплошные дюны,

нашла пиджак – я в нем лисой.

Все платья против счастья в загсе.

Найти наряд? Нет, не найти.

Пройди хоть все в тряпичных залах,

спокойно можно мне уйти.

А башмаки – все остроносые,

их модельерам на носы,

а если носики курносые,

то не налезут на усы.

На полках встала глупость моды,

она для моды не впервой,

и не найти в коробках брода,

от узкой обуви хоть вой.

Не все невесты – худощавы,

не все худые и с ноги.

Эй, кто над модою вещает,

не с той ведь встали вы ноги!

Я пропускаю мысли с модой,

у них худышки на уме,

помою лучше ложки с содой,

пора подумать о еде.

А, где нам встретить люд великий?

Куда согнать своих врагов?

Где посмотреть на женщин лики?

Ведь праздник – таинство веков!

Врагом мне стала вдруг подруга,

она пошла против меня,

и не нашла мой выбор другом,

и говорит: "Он – не родня".

Восстала мама против загса,

чуть не надрала молодца.

Вражды вращают люди вальсы,

а мне не пить любовь с лица.

Решила я позвать поэтов,

собрать их летом не с руки.

Мы остановимся на этом,

приходят трудные круги.

Потом прочту для всех поэму.

Потом, потом, но не сейчас,

останемся вдвоем на схеме,

пока идет наш трудный час.

А час труднее с каждым часом,

прибиться плотно нелегко,

в своих болезнях люди асы,

но от людей мы далеко.

Смириться с чьей-то надо болью,

ты будешь муж, почти родной.

Мы проживем ведь рядом столько,

пока не скажет кто-то: "Ой!"

Твои болезни – стали наши,

твои проблемы – груз проблем.

Испить болезней чью-то чашу?

Но человек бывает смел.

Потом нет, нет, мы осмелели.

Мы стали вместе горе пить,

пока совсем не заболели…

А, может, нам к врачам сходить?

Эй, где вы пары первогодки,

их в загсе видно за версту,

им и письмо – перегородки,

в заявлениях грусть прочту.

Все что-то правят, не согласны,

чужое имя брать – своим.

Его фамильное всем ясно,

а будет скоро уж твоим.

Труднее нет любви задачи,

но до нее как до луны,

еще побудешь просто прачкой,

и приготовишь ты блины.

Еще поймешь, что кто-то рядом,

здесь бродит с ночи до утра,

и будешь врать немного складно,

где путь помойного ведра.

Отчалить можно за кулисы,

уйти от мужа хоть на час,

но для того нужны мне визы,

он должен знать про все подчас!

Муж должен знать про все проблемы,

о ваших взглядах и чулках,

где ваши спрятались вдруг вены,

о синих пятнах на ногах.

Сто раз подумайте до брака,

сто раз пройдите жизни путь,

пусть минут вас: разборки, драки,

до брака все так просто сдуть…

Но жизнь закрутит – не уйдете,

но жизнь завертит – не сбежать,

и вместе с кольцами пойдете,

и будите ладошки жать.

13-16 июля 2004

Баллада

Где взять балладу строк на тридцать,

в каких просторах, где она?

О, Боже, просто… было тридцать,

тогда была я не одна.

Их было четверо, простите:

мой муж любимый. Надо три?

Опять покорно извините,

тогда в сегодня посмотри.

Мне много больше, три найдется.

Сегодня – в тайне остается.

Я вспомню годы молодые

и восемнадцать полных лет,

с Володей были мы литые,

всегда в одежде, жизнь без бед.

Друг друга знали только внешне,

лишь поцелуй на посошок,

рук не совали под одежду,

и на губах его пушок.

Так получилось, что однажды,

мы сели в поезд, свой кулон

я отдала как каплю жажды,

но оказалась на поклон.

Он вышел раньше. Мой путь дольше,

меня завез в прекрасный мир,

где Толя русский, но из Польши,

был для меня всегда Сатир.

Нетерпеливость в нем искрилась,

хватал меня за все и вся.

Я, правда, вовремя отбилась,

и с ним водилась, но не мстя.

Он так вошел во все, что рядом

он просто был вокруг меня,

не отпускал меня и взглядом,

в любовный мир меня маня.

Я им жила, а он жил мною,

мы друг от друга без ума.

Так было летом и весною,

такая, стало быть, судьба.

А что же Вова? Он женился,

но не на мне, всю жизнь звонил.

А в этот год? Он, что отбился?

Он в Волгоград летел без сил?

А как же Толя? Годы вместе

прожили мы без лишних слов,

и нет его. Кто занял место?

Ушла баллада трех углов.

Возможно, и знаком со мной Надым,

меня туда, лишь книжкой завозили.

Не отдал мне с Надыма друг калым,

и только лишь звонки его звонили.

Привет Алтай, Галина, добрый час,

там мать твоя совхозом управляла.

Как химик очень умный и подчас,

ты выставки науки выставляла.

О, Пенза друг, ведь ты всегда со мной,

годами наша дружба не стареет,

и Чаадаевки волшебный зной,

десятилетья рядом со мной веет.

Привет, Иртыш, привет мои друзья,

я помню вас, скучаю вечерами,

без памяти, и вас в душе нельзя,

но книги уж не шлю давно дарами.

О, Питер, друг, родня моя, родня,

и вас я безнадежно позабыла,

и дождалась. Сижу теперь одна,

смотрю на Крым, там солнце покрывало.

6 сентября 2004

Пир

Десятки сумок вышли из машины,

их взяли в руки. Двери. Лифт. Этаж.

Для входа в дом для них бы двери шире,

похоже, кто – то входит в дикий раж.

Бутылки вин, воды, консервы, водка.

Свекла, морковь и зелень, и икра.

Торты и хлеб, естественно, селедка,

и мясо, рыба, курицы сестра.

Все это моют, варят, заправляют,

и майонез везде заветный гость,

шампанским оживленно так стреляют.

Пока готовят, соли ухнут горсть.

И все готово. Сдвинуты все стулья.

Стоят столы под пледом скатертей.

Но вот давно, совсем не варят студень,

салаты, вина, рыба – для гостей.

Хрусталь бокалов искренно сияет,

хрусталь салатниц – солнечный магнит,

и на столе, в салатах скрыты яйца,

салфеток ряд под вилками вдруг сник.

Приходят гости. Радость оживленья.

И каждый гость – подарок для судьбы.

Хозяева за день не знали лени,

теперь награда в их заветный быт.

Пришли цветы и роза в сарафане.

Пришел альбом, огромный, как портфель.

Пришла цепочка, крестик – эти званы.

Пришла игра, и в детских ручках зверь.

Собрались гости, сели очень чинно,

и первый тост, за крестик на цепи.

И крестный – это все – таки мужчина,

и крестная в семейной есть цепи.

Туда – сюда. Все скромно и спокойно.

Еще часок – и громче голоса,

и вот уже фужер один расколот,

и над столом из рук одни леса.

Все пили, ели. С рокотом – курили.

Смеялись гости. Мусор возрастал.

От чистоты остались лишь руины.

'За крестницу!' – последний тост настал.

26 сентября 2002

Летний пыл

Плыл яркий теплый день и шла людей планида

на солнечных полях, на грядках со свеклой.

В купальнике она шла с тяпкой, звали – Лида.

Фил на нее смотрел, рот варежкой закрой.

И было на полях всех инженеров с сотню,

но только между двух вдруг искорка пошла.

А грядка со свеклой была сестрою сводной,

которая всю жизнь навечно обожгла.

Фил сам к ней подошел, сказал: "А ты не куришь.

Я к дому подвезу, машина рядом есть".

Еще пару людей в авто успели юркнуть.

Да кто подумать мог, что он готовит месть?

Поехали они, других Фил выпускает,

а девушке уйти он вовсе не дает.

И вот они вдвоем, как август рядом с маем,

и между них уже слегка расплавлен лед.

Привозит Фил ее на славную речушку,

был берег одинок и теплая вода.

Фил Лиду приподнял как легкую игрушку,

и в воду потянул. В купальнике она.

Как цапли на воде вдвоем они стояли,

не тронул Фил ее не рук и не лица.

В машину вновь пошли, она была им ялик,

не вспомнили они ни мать и ни отца.

Виолончель и альт играли в исступление,

все струны пели гимн мелодии любви.

И это был фурор! Вот это выступление!

Под сводами лесов успех любви лови!

Настал последний миг, они лишь улыбнулись,