Читать книгу Тайны коттеджного поселка - Наталья Владиславовна Петрова - Страница 1

Посвящается моему прадеду Пясецкому Александру Акимовичу и всем отцам, дедам и прадедам, воевавшим в Великой Отечественной войне против фашистов

Чернакова Кондрата Тимофеевича призвали на войну в самом начале сорок третьего, через полгода следом за ним на фронт ушел старший сын, младший попал на войну уже в сорок четвертом. Дома остались жена Кондрата, дочка, сноха и двое внучат. Всевышний сберег их семью, все три фронтовика вернулись в сорок пятом. Не сказать, что здоровые, слава богу, живые.

В сорок шестом Кондрат с женой Агафьей выдали замуж дочку, в сорок восьмом она родила девочку, через год мальчика. Вскоре третий ребенок родился и у старшего. Только вот младший сын все никак не мог выбрать себе невесту.

Красавец, связист, прошагавший пол Европы, – отбоя у двадцатипятилетнего героя от противоположного пола не было. Стоило ему, увешанному наградами, выйти вечером во двор родительского дома, как со всех сторон большой деревни начинали стайками стекаться девчата. Те, кто поскромнее, просто здоровались через забор и, стыдливо опуская головы, проходили мимо. Девчата посмелее заводили разговоры, угощали семечками и приглашали в клуб на танцы.

На таких, слишком уж бойких, Кондрат посматривал с неодобрением, но молчал, даже на Агафью свою ругался, если она девок гнала.

– Не лезь, мать, пусть парень сам определяется, чай не дитё малое, к тому же фронтовик.

– Да как не ругаться? – бурчала та в ответ, – весь забор облепили, так и зыркают глазюками, ух, бесстыдницы.

– Пусть зыркают! Знать, судьба такая. Пусть женится на ком хочет. А ты не мешай и поперёк не лезь. А то переломаешь сыну всю жизнь, из-за тебя нужный ребенок в семье не родится.

– Тьфу ты, старый! Сам-то понял, что сказал? – злилась на него Агафья.

В сорок девятом сын, наконец, женился, один за другим у них с женой родилось трое детей. Стал отчий дом тесен для большой семьи. Сыновья построили себе новое жилье в этой же деревне. Дочка с мужем переехали в город.

Но не опустело родительское гнездо. Каждый день после школы в гости к деду с бабкой забегали внуки – дети сыновей. А зимой и летом съезжались на каникулы и остальные «пострелята», как их называли Кондрат с Агафьей.

***

Время шло, внуки росли, они оканчивали школы, поступали в институты и упархивали из родительских домов. Потихоньку стали создавать и свои семьи. И вот тут обычно спокойный Кондрат вдруг занервничал. Каждого правнука он ждал, словно чуда. Через день бегал на почту, звонил внукам и справлялся о здоровье будущей роженицы. Как только приходила телеграмма, что в семье пополнение, первым делом интересовался – кто родился и как назвали? Услыхав ответ, хмурился и мрачнел. Больше этот ребенок его не интересовал.

А еще завел тетрадку, расчертил ее на месяцы и даты и скрупулезно отмечал в клеточках все беременности внучек и жен внуков.

– У Таньки никак не получится летом родить, весной должна… а вот Ленке вроде в самый раз. А может я что-то перепутал? Или забыл? Да, нет! Не мог я такое забыть. И не показалось мне, тем более и не один я был… Она сказала, что родилась в июле шестьдесят девятого… – тихо бормотал он себе под нос, раз за разом принимаясь пересчитывать сроки и уточняя у жены, сколько у женщин длится беременность.

Агафья злилась на мужа, – Ты, старый, совсем ополоумел? Твое какое дело, сколько бабы на сносях ходят? В повитухи, что ль собрался? Или чо другое заинтересовало? Седина в бороду, бес в ребро? Вот я тебе покажу! – и замахивалась на мужа скрученным полотенцем или скалкой.

***

Наступил шестьдесят девятый год. В семье старшего сына ждали очередного пополнения – сноха была в положении, роды по срокам попадали на середину лета. Кондрат весь изнервничался. Забыв про свои годы и больные ноги, по нескольку раз на дню захаживал в дом детей на соседней улице, все интересовался, скоро ли.

Двадцатилетняя пузатая девчонка сначала с благодарностью принимала его гостинцы: то яблоки, то сливы, то бабкины пирожки. Потом начала смущаться, а потом и вовсе прятаться от надоедливого деда. Даже сын со снохой не выдержали.

– Отец, ну, ты это… в самом деле… – осторожно завел разговор старший сын, но жена его перебила.

– Прекрати, батя, девку нам пугать, она как тебя увидит, в истерике бьется! Ты, что, хочешь, чтобы она раньше времени разрешилась? – уперев кулаки в бока, пошла в наступление на свекра старшая сноха.

– Что ты, что ты? – испуганно пятился Кондрат и отмахивался от боевой бабы букетом разноцветных флоксов, принесенным для беременной жены внука.

***

В ночь на двадцатое июля у роженицы начались схватки, муж отвез ее в местную больницу. Под утро родился богатырь – мальчишка весом четыре триста. Семья ликовала. Мрачен был только Кондрат. Понуро опустив плечи, дед поплелся на почту.

– Привет, Митька, – хмуро поздоровался он с собеседником на том конце провода.

– Здорово, дядь Кондрат, – радостно отозвался солидный бас, – ну, чем порадуешь? Точнее, кем?

– Никем не порадую, – вздохнул дед, – парень родился.

– Как это парень? – почти испуганно выдохнул тот, которого Кондрат называл Митькой.

– Вот так. Парень…

Кондрат помолчал.

– Слушай, Дмитрий, я тут что-то сомневаться начал. А может, нам все это просто померещилось? Вспомни, бои шли несколько дней. Мы же не ели, не спали, с ног от усталости валились. Как чумные были. Может, у нас троих голова это… того?

– Нет, Кондрат Тимофеевич! – немного подумав, твердо заявил собеседник. – Не могло нам всем троим одновременно такое привидеться. Она и про 9 мая сказала, и про Гагарина. Все же сбылось. А кружка? А платок? Ты ее подарки хранишь?

– А как же? – встрепенулся дед.

– Опанас благодаря ей семью нашел, у меня фляга лежит. Поэтому будем ждать, – решительно произнес Дмитрий.

– Так чего ж ждать-то? – растерялся Кондрат, – беременных девок в семье больше нет. Она точно про июль говорила?

– Да, вроде, да… Не, не вроде. Точно! Так и сказала, что родилась в июле шестьдесят девятого.

– Вот я старый дурак. Надо же было тогда ее подробнее расспросить, чьих она будет, а я от волнения словно язык проглотил… – начал сокрушаться Кондрат.

– Ты дядьке Опанасу звонил? – спросил собеседник. – Что он сказал?

– Що сказав, що сказав? Сказав, ще не кинец липня. Треба чекати дива! – ответил дед.

– Правильно Опанас сказал. Еще не конец июля, надо ждать чуда!

***

А в начале августа действительно свершилось чудо. Прилетела телеграмма от дочкиной дочки. Та два года назад уехала учиться в другой город, на втором курсе влюбилась в пятикурсника, забеременела. Поженились молодые тайно, родителям признаться побоялись. В июне он защитил диплом, она сдала сессию, потом решили дождаться родов. В самом конце июля, тридцать первого числа, у них родилась девочка, они назвали ее Вероникой. В августе собирались приехать к деду с бабкой в гости.

Услыхав новость, Кондрат сначала окаменел. А потом взмахнул руками и, отбросив газету, подскочил со стула, помотал головой, крякнул, снова сел, ударил себя ладонями по коленям, пригладил седые волосы, внезапно задрожавшими руками снял очки и только после этого прошептал, – ну, слава богу, – и широко перекрестился.

За все время до приезда молодых дед и сам ни разу не присел, и родню свою загонял. Он побелил в доме потолки и печку, поправил крыльцо, покрасил наличники. Жену и снох заставил перестирать все занавески и покрывала, старшего сына и внука – заколоть поросенка и зарезать пару кур, внучек – напечь пирогов и накрыть на стол. Семья недоумевала, с чего бы это дед так раздухарился.

А тот накануне сходил в баню, постригся, побрился и до блеска надраил сапоги. Встречать молодых вышел в белоснежной отглаженной рубахе, в руках держал хлеб с солью. Располневшую после беременности внучку наскоро поцеловал, сунул ей вышитый рушник с караваем, а сам выхватил из рук внучкиного мужа сверток с розовым бантом.

Семья обступила деда со всех сторон. Всем не терпелось взглянуть на малышку.

– Ну, чего в ребенка вцепился, старый? – ткнула Кондрата в бок невысокая жена, – дай поглядеть.

– Папа, дайте девочку подержать, – тянули его за рукава снохи, сыновья и внуки пытались заглянуть через плечо.

– А, ну, цыц! – прикрикнул Кондрат на домашних, – ишь разгалделись, дитё разбудите.

Он осторожно откинул кружевной уголок и увидел маленькое личико: розовые щечки, носик пуговкой. Правнучка крепко спала, иногда только подрагивали реснички, да ходило туда-сюда пластмассовое кольцо на кончике пустышки.

– Так вот значит ты какая – наша Вера! – прошептал Кондрат Тимофеевич, крепко прижал ребенка к себе и заплакал.

В конце августа Веронику окрестили. Специально по этому поводу в гости приехали бывшие однополчане Кондрата, с которыми он прошагал всю войну, – семидесятипятилетний украинец Опанас Васильевич и сорокатрехлетний авиаконструктор Дмитрий Николаевич, которого оба старших небрежно называли Митькой или Митяем.

Второй и стал крестным отцом Вероники, а еще подарил ей нательный серебряный крестик.

– РОсти здоровою, красивою и щасливою, наша Вира, – пожелал девочке Опанас, а потом, наклонившись над колыбелью, тихо прошептал, – а ще в тяжку годину допоможи нам и дай виру.

Садясь за стол, Кондрат Тимофеевич накинул на плечи пиджак с боевыми наградами, что делал только по самым большим праздником. А большой праздник был у него единственный – День Победы.

***

Через неделю после крестин внучкин муж засобирался обратно в город, пора была возвращаться на работу. Внучка загрустила, отпускать молодого мужа одного в город ей не хотелось, да и учебу надо было продолжить. С другой стороны, воспитывать грудную малышку в деревне со своим садом, огородом, да и кучей помощников было намного легче, чем одной в городе.

Каждый вечер Кондрат с Агафьей о чем-то шептались в своей комнате, до самой поздней ночи горел у стариков свет. А потом посадили они молодых перед собой и вот что им сказали.

– Езжайте-ка вы себе в свой город, работайте и учитесь, – кашлянув, начал дед, – а Веру оставьте у нас. Будете на каникулы, да в отпуск приезжать. А вот как закончите учиться, да в школу девочку определите, вот тогда ее и заберете. А пока пусть у нас растет.

– Деда, как это оставить? Ей же чуть больше месяца! – удивленно воскликнула внучка, – вы не молодые уже, с маленьким ребенком не справитесь! Да и кормлю я ее к тому же, – с этими словами она опустила глаза на свою небольшую грудь.

– Как же, кормит она, – пробурчала Агафья, – у тебя молока кот наплакал, да и жидкое оно. Я уже вторую неделю дитё из-под козы втихую подкармливаю. А то стала бы она с твоей воды по ночам так крепко спать. И не старые мы совсем, – гордо расправила она плечи, – мне всего шестьдесят восемь, деду семьдесят три. А где не успеем, дети и внуки помогут, на соседней улице живут. Хозяйство у нас свое. Молоко, яйца, овощи с огорода, никакой химии, не то, что у вас в городе. И гулять специально ходить не надо, поставил коляску во дворе, и пусть дитё на свежем воздухе спит. А в городе ты с ней где будешь гулять? Ни лесочка, ни поля, одни дороги, да машины, вонь, грязь. Так что, оставляйте Верочку! И не бойтесь, управимся.

– Сдюжим! – по-молодецки приосанившись, кивнул Кондрат.

Так Вера осталась в доме прадеда и прабабки.

***

Время шло, Вероника подрастала и взрослела. А вот Кондрат с Агафьей наоборот, перестали стареть, словно пришло с девочкой в их дом какое-то чудо и время для них остановилось. И уж насколько любили они всех своих детей, внуков и правнуков, никогда никого из них не выделяя, а к младшей правнучке все равно относились как-то по-особенному. И если прабабка еще могла погрозить ей пальцем или голос повысить, то прадед нет. Он в правнучке души не чаял, с рук не спускал, все позволял и прощал любые шалости.

То разрешал весь взбитый сахарный белок с кулича слизать, то цветущие розы в палисаднике оборвать. И не просто разрешал, а еще и сам помогал. Держал малышку на руках, она срывала лепестки, посыпала ими деду голову и заливисто хохотала. Счастливый Кондрат хохотал вместе с ней и приговаривал, – расти, дедова красавица, расти и радуйся.

– Ах, вы ироды! – угрожающе размахивая тряпкой, спешила к ним Агафья, – вот я вам сейчас задам!

– Но-но, бабка, – Кондрат прикрывался рукой, – чего разоралась, старая? Подумаешь, цветочек один сорвали! Посмотри, как дитё веселится! Жалко тебе цветочка что ли?

– Да где ж один цветочек? – сокрушалась та, – только-только молодой куст расцвел, а они все цветы ободрали! Нет, ты посмотри на них!

За обедом история повторялась. Обычно строгий Кондрат, не позволяющий ребятне баловаться за столом и играть с едой, особенно с хлебом, сажал Веронику на колени, давал ей ложку и подвигал ближе свою тарелку. Малышка неумело зажимала в кулачке столовый прибор, другой рукой макала хлеб в борщ и совала прадеду в рот. Тот послушно принимал угощенье и благодарил правнучку. При этом счастливо улыбался, по его подбородку на чистую рубаху стекали бордово-свекольные ручьи.

– Вот ведь дурень, совсем ополоумел на старости лет, – Агафья ничего не могла поделать с мужем, только недовольно качала головой.

А еще Кондрат разрешал Веронике то, о чем другие правнуки даже не мечтали, – девочка могла пить из его кружки.

То была необыкновенная кружка, прадед принес ее с войны. Немецкая, а может и союзническая, была она сделана из прочного блестящего металла и закрывалась закручивающейся крышкой. Горячий чай не остывал в ней несколько часов. Но пить из нее было удобно – по краю шел ободок из пластмассы, которая всегда оставалась холодной. Из такой же пластмассы была сделана и удобная ручка. Кружку нельзя было опрокинуть, хотя она не магнитилась. Со знанием дела Кондрат Тимофеевич объяснил родне, что это происходит из-за создания «воздушной подушки» на дне посуды, и назвал кружку «непроливайкой». А еще строго настрого запретил к ней прикасаться, даже мыл сам. Только Вере разрешал с ней играть.

Умер Кондрат зимой восемьдесят первого года, месяца не дожив до восьмидесяти пяти. Помня его строгий наказ, любимую трофейную кружку Агафья положила в гроб вместе с мужем.

Сама она пережила Кондрата на целых шестнадцать лет, умерла в девяносто седьмом, окруженная детьми, внуками и правнуками. Похоронили ее в любимой шелковой шали, ярко бордовой с диковинными узорами из цветов и листьев. Ее в подарок жене Кондрат принес с войны в сорок пятом.

На похороны к Кондрату Тимофеевичу приехал фронтовой товарищ Дмитрий Николаевич. Помянул боевого друга, выпил за упокой сначала Кондрата, затем Опанаса, тот умер двумя годами ранее. Опьянев, расплакался, вспомнил, как попал на фронт пятнадцатилетним, и как мужики его спасли.

Когда правнуки Кондрата начали приставать с расспросами, где и как они с дедом воевали, отмахнулся, – нечего, мол, рассказывать. Сказал только, что война – это не романтика и не приключения, а голод, холод и смерть. А еще добавил, что попали они однажды втроем в окружение, и спасло их чудо, а еще вера. При этом посмотрел он как-то странно на Веру и погладил ее по голове.

***

Сорок третий год подходил к концу, на дворе стоял ноябрь. Тот год оказался переломным в войне. В январе была прорвана блокада Ленинграда, в феврале после продолжительных боев под Сталинградом капитулировала 6-я немецкая армия, в июле произошло крупнейшее сражение на Курской дуге. Один за другим были освобождены Ростов-на-Дону, Воронеж, Старый Оскол, Азов, Орёл, Белгород, Таганрог, Мариуполь, Новороссийск, Брянск, Бердянск, Полтава, Смоленск, Мелитополь, Днепропетровск. 6 ноября советские войска освободили Киев. Стратегическая инициатива окончательно перешла к Красной армии. Советские войска начали теснить врага, но тот не отступал и яростно сопротивлялся.

Четвертые сутки шли бои за город Энск. Сначала город бомбили самолеты, затем обстрел продолжился из артиллерийских орудий. Над городом вздымались густые клубы черного дыма, при каждом взрыве глухо вздрагивала земля. Повсюду зияли свежие воронки, в воздухе стоял запах гари. Выпавший ноябрьский снег почернел от пепла и сажи и покраснел от крови.

Оборона советских войск проходила по лесу и опушке, гитлеровцы вели по этому месту ураганный минометный огонь. Несколько подразделений были вынуждены отступить, бойцы одного взвода оказались отрезаны от своих. Фашистам удалось окружить горстку храбрецов. Ведя беспрерывный обстрел из автоматов, гитлеровцы начали подступать к окопу, их встретил яростный пулеметный огонь.

В ответ фашисты обстреляли окоп из минометов. Пулемет стих. Но как только гитлеровцы попытались подобраться ближе, в них полетели гранаты. Оставив у позиции отважного отделения множество убитых солдат и офицеров, немцы отступили и залегли в укрытии.

На дне окопа, бессильно привалившись друг к другу, в расквашенной слякотной грязи сидели трое советских солдат. Их измученный и уставший вид говорил о том, что они уже несколько суток не отдыхали. Толстый слой черной копоти покрыл их лица, одежда и обувь были облеплены землей и глиной. Рядом с ними валялось несколько винтовок и автоматов.

– Хорошо поискал? Больше ничего не осталось? – спросил худой широкоплечий солдат лет пятидесяти молоденького безусого парнишку.

– Да, дядь Кондрат, хорошо. Даже всех мертвых обшарил, ни одного патрона, – развел тот руками и замотал головой, великоватая по размеру каска сползла ему на глаза.

– Ни патронив, ни гранат… ничого не залишилося (не осталось)… – сокрушенно пробормотал третий, по возрасту примерно такой же, как и первый, только коренастый, с густыми пшеничными усами. Он еще раз внимательно осмотрел пустую пулеметную ленту и откинул ее в сторону, – що будемо робити, хлопци?

Первый мужчина промолчал, только нахмурился и крепче сжал в руках штыковую винтовку.

– Все зрозумило… – вздохнул усатый и поднял глаза в небо, – эх, як же не хочеться вмирати. Хочеться жити, а ще хочеться исти. Я б зараз шматок хлиба зъив, да з молоком, – мечтательно произнес он.

– А я бы борща навернул, да с лучком зеленым, да под рюмочку, – поддакнул ему широкоплечий, – а потом и помереть было бы не жалко…

Парнишка испуганно переводил взгляд с одного мужчины на другого.

Издалека доносились звуки взрывов, там шел бой.

– Эх, зараз би до своих пробратися, – с сожалением произнес усатый, – так не можна, окопи зруйновани (разрушены).

– Слушай, Митька, меня внимательно, – вдруг строго произнес первый солдат.

При звуках его глухого голоса парнишка вздрогнул и часто-часто заморгал.

– Заберись в окопе под завал и притворись мертвым. Как только бой закончится, и немцы уйдут, проберешься к нашим.

– А вы? – пересохшими губами прошептал паренек.

– А что мы? Мы еще повоюем! Да, Опанас? – посмотрел Кондрат на усатого украинца.

– Звичайно повоюемо, – кивнул головой тот, – фашисти прокляти… село спалили, всих повбивали… я цих гадив голими руками буду душити… помщу за жинку, за диток, – со злостью приговаривал он, перебирая ружья со штыками.

– Не говори так, Опанас, нельзя, – строго сказал Кондрат, – да, дом сожгли. А вот жену и детей твоих убитыми никто не видел. Может, они спаслись. Так что не хорони свою семью раньше времени, грех это. Ты их еще найдешь, главное верь в это!

– Я вирю, Кондрат, вирю! Я их обовязково знайду, якщо сам живий залишуся (останусь)!

– Вот и славно! Ну, что мужики, давайте попрощаемся! Если что не так, простите меня, – с этими словами Кондрат потянулся к Митьке.

– Нет! – закричал мальчишка и отпрянул от мужчины. – Не буду я с вами прощаться! Я тоже в бой пойду!

– Я тебе пойду! Я тебе сейчас так пойду! – пригрозил ему Кондрат, – эх, я дурак, надо было тебя еще в прошлом году в тыл отправить, а мы с командиром остаться разрешили. Сгубили малое дитё, никогда себе этого не прощу.

– Никакое я не дитё! – обиделся Митька, – и не трус! Я прятаться не буду! Я сюда воевать пришел. У тебя дядь Кондрат, все живы. У тебя, дядька Опанас, семья еще сыщется. А я совсем один… на батьку похоронка еще в сорок первом пришла, маманю с сестрами и тетку на моих глазах фрицы расстреляли за то, что коров отдавать не хотели… все село сожгли… больше у меня никого нет, только вы, – голос его дрогнул, но мальчишка закусил губу.

Опанас с Кондратом переглянулись, затем Опанас посмотрел на парнишку и недовольно покачал головой.

– Тоби лише шестнадцять рокив… – начал он, но Митька перебил его решительно, – нет!

– Здафайся русиш зольдатен! – раздался крик.

– У-у, пидповзли фашисти прокляти… – выругался Опанас и вскинул над окопом кукиш, – вот тоби здаватися!

Сразу же раздались выстрелы, пули просвистели над головами.

– Совсем близко подошли, – тихо сказал Кондрат, – ну, что, мужики…

Все трое по очереди обнялись, поцеловались и попросили друг у друга прощения.

– Тихо как… и снег пошел, – Митька поднял голову кверху, небо затянуло серыми тучами, на землю полетели крупные снежинки.

Вдруг сквозь тучи проглянуло холодное осеннее солнце. Его длинные золотые лучи коснулись земли.

– Красиво как, – прошептал Кондрат, – прямо как лестница на небеса. Может для нас, а, мужики?

– Поможи нам, господи! – широко перекрестился Опанас три раза, глядя в небо.

– Помоги нам, царица небесная! – подняв голову кверху, трижды перекрестился и Кондрат.

– Помоги нам, боженька всемилостивый! – одновременно со старшими товарищами осенил себя крестом Митька.

По воздуху пошла рябь, тела солдат заколыхались. Немцы подобрались уже вплотную к окопу, как вдруг из него вырвался сноп яркого света, озарив пасмурный серый день и ослепив врага. Взрыва не было, но какой-то неведомой силой фашистов отбросило на несколько метров. В абсолютной тишине от центра вспышки медленно расходились в разные стороны дрожащие прозрачные волны. В окопе никого не было.

***

– Дядь Кондрат, дядька Опанас, что это было? – потирая вихрастый затылок, Митька испуганно озирался по сторонам.

Все трое сидели в просторной комнате на блестящем паркетном полу, рядом валялись их ружья и каски.

– Хлопци, де ми? – Опанас уставился на лестницу из светлого дерева, ее золотили проникающие в окно солнечные лучи, – може ми вже загинули и потрапили в рай?

– Сейчас разберемся, что это за рай, – тихо произнес Кондрат, он поднялся на ноги и прошел к мраморному камину, – какой красивый… А это кто? – и он принялся разглядывать многочисленные фотографии на каминной полке, – фото… надо же, цветные. А на них какие-то буржуи, и все лыбятся.

– Дядь Кондрат, иди сюда, посмотри, – услышал он испуганный шепот Митьки.

Парнишка стоял около дивана, на котором был навален ворох разной одежды, и рассматривал разноцветные нашивки на кожаной летной куртке.

– А ну покажь, – мужчина подошел к мальчику и уставился на вещи: шинели, шапки, шерстяные свитера, куртки, штаны.

– Подивися, хлопци, литаки (самолеты), – подошедший Опанас ткнул пальцем в разноцветную эмблему с изображением самолета, – це не наше, не радянське… це напевно нимецький склад или штаб.

– Да-а-а, – задумчиво протянул Митька, – флаг не советский и написано не по-нашенски, – вынес он вердикт российскому триколору и надписи "RUSSIA".

Все трое переглянулись.

– Как же мы сюда попали? – пробормотал Кондрат и потер лоб, – ничего не помню, только яркий свет.

– Может, нас взрывной волной сюда отбросило? – предположил Митька.

– Через каменные стены? Это вряд ли… – Кондрат покачал головой.

– Глядити, хлопци, – Опанас уже подкрался к окну и через занавеску разглядывал улицу, – хати навколо (дома вокруг)… як палаци (дворцы)… на простое село не похоже.

– Какой большой дом, – Митька подошел к лестнице, сначала посмотрел вниз, потом задрал голову кверху, – вроде никого нет, в доме тишина.

– Пока нас не засекли, надо отсюда сваливать! – решительно произнес Кондрат, – мужики, быстро берем одежду и обувь, которые нам сгодятся. Митька, проверь шкафы, может, что-нибудь из еды найдешь, – скомандовал он, – а мы с Опанасом поищем оружие и проверим окна и двери.

Мужики метнулись в разные стороны.

– Закрито, – громким шепотом произнес Опанас, подергав за ручку металлическую дверь.

– Окно какое-то странное, не открывается и не закрывается, сломанное что ли… – между тем бормотал Кондрат, пытаясь справиться с тяжелым стеклопакетом, тот открылся в режиме форточки, что с ним делать дальше, мужчина не понимал.

– Дядь Кондрат, дядь Опанас, идите сюда, – вдруг тихо позвал их Митька откуда-то издалека.

Мужики направились на его зов и, пройдя еще через одну большую комнату и коридор, попали в огромную кухню.

– Матуси, матуси… яке багатство, – пробормотал Опанас.

– Дядька Опанас, смотри, – Митька стоял у открытого холодильника.

– Молоко, – как завороженный прошептал тот, увидев на полке пакет с яркой надписью «молоко».

– А вот хлеб, – Митька открыл блестящую хлебницу.

– Написано по-русски, значит, это не немецкий склад и не штаб, – задумался Кондрат, – стойте, парни, ничего не ешьте и не пейте, – строго скомандовал он, – я все понял. Мы погибли, но попали не в рай. Это лукавый нас искушает.

Но его никто не слушал. Опанас и Митька уже разломили напополам батон мягкого белого хлеба и впились в мякиш зубами. Кондрат махнул на них рукой и схватил сдобную булку.

– Як же пити? – Опанас повертел в руках пакет молока с маленькой белой крышечкой и даже потряс его около уха, – як видкрити?

– Дай сюда, – большим кухонным ножом Кондрат проткнул пакет сверху, Митька подставил кружки.

***

Вероника Сергеевна ехала домой в отличном настроении. Она слушала популярную радиоволну, подпевала любимой группе и уверенно крутила руль. Подъехав к пропускному пункту коттеджного поселка, помахала рукой охраннику, тот улыбнулся и отсалютовал ей в ответ. Полосатый шлагбаум поднялся.

Женщина подкатила к своему дому и нажала на пульт на брелоке, створки кованых ворот плавно разошлись в стороны. Она въехала на участок и заглушила двигатель, затем вылезла из машины и открыла багажник. Увидев около соседского дома двух женщин с коляской, направилась к ним, предварительно что-то достав из своей сумки.

– Катюша, Наденька, привет, девочки, – тихо поздоровалась она с соседками и кивнула на коляску, – спит?

– Привет, Верунь, – улыбнулись те, Анастасия кивнула головой, – ага, спит.

– Ты чего-то сегодня рано вернулась, – Екатерина посмотрела на часы, – еще двух нет.

– Специально пораньше с работы ушла. Вчера своего проводила на охоту. Пока собрала, устала, как собака. Сегодня в тишине посижу, а потом буду убирать. Все шмотки по дому расшвырял, обувь раскидал… это возьму, это не возьму… чуть до ссоры не дошло. А еще и сумку с продуктами не взял. Я им борща наварила, мяса нажарила…

– Верунь, да зачем мужикам твой борщ? – улыбнулась Екатерина, – они же на охоту поехали. Сами себе все приготовят.

– Во-во. Мой так и сказал, кабана убьем, сами и борщ сварим, и мяса нажарим. Пока убьют… пока нажарят… А если вообще никого не подстрелят? Да и чего они сами приготовят? Ой, мужики, мужики… – покачала головой Вера.

– Ой, это точно, мужики все одинаковые, – поддакнула ей Надежда, – моему пятьдесят пять, а как маленький ребенок, тарелки супа себе не разогреет. С внуками проблем меньше, – кивнула она на коляску.

– Точно-точно, и мой не разогреет… а еще постоянно бурчит, как старый дед, – засмеялась Вероника.

– Ладно вам, девочки, – грустно произнесла Екатерина, уже несколько лет, как вдова, – скажите спасибо, что мужики у вас живые и здоровые. А знаете, как без них плохо? Не дай вам бог.

– Катенька, прости нас, милая, мы не хотели тебя расстраивать, – Надя погладила женщину по плечу, – мы же так… поворчать слегка… а на самом деле мы их любим, правда, Вер?

– Конечно любим, – кивнула та, – девочки, а смотрите, что я сегодня в торговом центре купила, – и она протянула женщинам термос-кружку, – вы не поверите, у моего прадеда точно такая же была, трофейная, прямо один в один, он ее с войны в сорок пятом принес. Я как увидела, сразу схватила.

– Маде ин …, – прочитала одна из соседок надпись, – ну, вряд ли у твоего деда такая же была, скорее всего, немецкая. Они основательно готовились к войне, использовали передовые технологии. Теперь вот по их образцам штампуют товары народного потребления.

– Не знаю, может и немецкая, – Вероника пожала плечами, – она была сильно потерта и поцарапана, надписей видно не было. Ладно, девочки, я побегу. Пока.

– Ага, пока.

Вероника прошла к входу в гараж. Она немного повозилась с тугим замком, открыла дверь, включила свет, затем вернулась, чтобы закрыть ворота и взять из машины сумку.

***

Кондрат, Опанас и Митька услышали шум открываемых дверей и звук шагов и замерли.

– Говорил вам, уходить надо, – прошептал Кондрат.

– Бижимо вниз по сходам, там сховаэмося, – дернул его за рукав Опанас.

Схватив одежду, обувь и недоеденный хлеб, солдаты рванули вниз по лестнице.

Из гаража по коридору Вероника прошла в холл и сразу же учуяла в доме какой-то неприятный запах.

– Господи, что случилось-то? – пробормотала женщина и вдруг с ужасом увидела грязные следы на светлом паркете. Они вели к окну и входной двери, затем скрывались за поворотом на кухню.

Из приоткрытого окна в дом врывался легкий поток воздуха, слегка раздувая занавеску.

Вероника Сергеевна закрыла окно, из верхнего выдвижного ящика комода в прихожей достала пластмассовый пистолет внука, в другую руку взяла газовый баллончик. По грязным следам она неслышно прошла в кухню и увидела на чистейшей скатерти опрокинутый пакет в луже молока, белая жидкость стекала на грязный затоптанный пол. Следы вели по лестнице в подвал

Испуг сменился злостью.

– Ну, сволочь, я тебе сейчас устрою взлом! – сквозь зубы процедила женщина. Она включила яркий свет в комнатах и встала перед лестницей.

– Эй! Кто в доме? Быстро выходи! – громким голосом скомандовала она. – Не выйдешь по-хорошему, вызову полицию. Быстро, я сказала!

***

– Точно, это какой-то немецкий штаб, – еле слышно прошептал перепуганный Митька, – вон, про полицаев говорит. Дядь Кондрат, что будем делать?

Тесно прижавшись друг к другу, мужики стояли в нише между стеной и стеллажом.

– Я кому сказала, быстро наверх! – снова раздался сверху разгневанный женский голос. – Если сию минуту не выйдешь, я в подвал газ пущу.

– Газом стращает, – выдохнул Опанас и сжал кулаки, – у-у-у, гестаповка.

– Мужики, судя по всему, она одна, – тихо произнес Кондрат, – пока никого не позвала на помощь, предлагаю выйти, с одной бабой мы уж как-нибудь справимся.

***

Внизу раздались тяжелые шаги, и Вероника Сергеевна увидела, как по лестнице поднимается человек, грязный, небритый, в испачканной глиной и землей одежде.

«Бомжара», брезгливо подумала она, «интересно, как он пробрался в дом, все ведь было закрыто».

Но не успела она ничего сказать, как в лестничном пролете показался второй мужчина, такой же грязный и почерневший, а за ним и третий. Вероника, почему-то решившая, что в дом проник только один человек, испугалась не на шутку.

«Господи… да их, оказывается, трое… какая же я дура… надо было сразу вызывать полицию», подумала она и только крепче сжала в руках игрушечный пистолет и маленький газовый балончик.

Мужчины поднялись на первый этаж и встали напротив нее полукругом. Один из них, совсем молоденький и безусый парнишка, прижимал к себе ворох разных вещей, а его товарищи постарше держали наперевес винтовки, острые штыки были направлены прямо на Веронику. При этом на лицах у всех троих была написана такая решимость победить или умереть, что женщина похолодела от ужаса.

«Это не бомжи», лихорадочно соображала она, «одежда какая-то странная… длинные пальто… или это шинели… мальчишке она явно велика, наверное, с чужого плеча… обросшие, немытые, все в грязи… ружья тоже странные, со штыками… неужели такие еще есть? Ах! Это, наверное, сбежавшие преступники… шинели и оружие забрали у охранников. Точно! И лица у них не пропитые, наоборот… и глаза у всех троих злые. Это настоящие уголовники! Таким убить – раз плюнуть. Ой, какой ужас! Что делать? Как же вызвать охрану или полицию? Нельзя дать им понять, что я обо всем догадалась. Надо вести себя с ними так, как будто они – обыкновенные пьянчуги», решила она, на всякий случай пятясь к входной двери.

– Кто такие? Как попали в дом? – строго спросила она.

Мужики промолчали, только крепче сжали ружья в руках.

– Что молчите? Языки проглотили? – повысила голос Вероника Сергеевна. – Как вам не стыдно? Забрались в чужой дом, все запачкали, загадили. Посмотрите, что вы сделали с полом!

Мужики насупились.

– Что, трудно было позвонить по домофону и по-человечески попросить одежду и еду? Или только пьянствовать умеете? А работать не пробовали? Посмотрите на себя – грязные, вонючие! Что, нравится такая жизнь, да? С утра выпил и весь день свободен? Забирайте одежду и валите отсюда! Тьфу, смотреть на вас противно! Алкоголики!

– Це хто алкоголики? Ми алкоголики? – возмутился вдруг Опанас, – ах ти ж сучка нимецька! Твои брати на вийни кров проливають, а ти тут у своих хоромах з жиру бесишься!

– Опанас! – строго окликнул его Кондрат, – перестань!

– А чего это перестань, дядь Кондрат? – вступился за старшего товарища Митька, – дядька Опанас все правильно сказал. Сучка немецкая! Ишь, пистолет на нас наставила! Она же русская! Как ей не стыдно? Люди гибнут, голодают, а она в шубку меховую вырядилась, сапоги у ней теплые! И харю вон какую нажрала на немецких харчах! Конечно, сдобные булки… молоко… У-у, подлюка!

– Тихо, Митяй! – сурово повторил Кондрат.

Он уставился на женщину и крепче ухватился за ружье.

– Тетка, мы тебя не тронем. Мы не фрицы, чтобы баб и дитёв малых обижать. Только и ты свой пистолет убери. Застрелишь одного из нас, другой тебя сразу же прикончит. У нас патронов много и гранаты есть. Взорвем твой дом к чертям собачьим, ничего не останется. Дай нам одежду, еду и все оружие, что есть в доме, и мы уйдем. И не вздумай вызывать полицаев. Твой дом окружен нашими, перестреляют всех до единого.

Чем дольше он говорил, тем внимательнее женщина всматривалась в его лицо. Она даже опустила пистолет и подошла поближе. Удивленный ее поведением Кондрат замолчал.

– Как ты сказал?… – прошептала женщина, кинув взгляд на Митьку, – дядя Кондрат? Тебя зовут Кондрат? – перевела она взгляд на солдата, – ты Кондрат Тимофеевич, да? Чернаков? А ты дядька Опанас? Колесник Опанас Васильевич? А ты Митька, да? Гальцов Дмитрий Николаевич? Правильно?

Изумленные мужчины переглядывались.

– О, господи, наверное, я сошла с ума! – женщина прижала ко лбу руку с зажатым пистолетом и потрясла головой.

– Тетка, – осторожно произнес Кондрат, – скажи, кто ты и где мы находимся?

– Ты мой прадед, Кондрат Тимофеевич Чернаков. А это твои друзья, с которыми ты воевал – Колесник Опанас Васильевич и Гальцов Дмитрий Николаевич. Вы попали в двадцать первый век. На дворе две тысячи пятнадцатый год. А я твоя правнучка, меня зовут Вера.

Кондрат резко дернул головой назад, как будто в лицо ему что-то плеснули, и вытаращил глаза. Он недоверчиво оглядел среднего роста полноватую женщину лет сорока пяти и как-то по-дурацки хихикнул. Потом еще раз, и еще. Его хихиканье становилось все громче и громче, пока не переросло в громкий смех. Митька и Опанас тоже начали хохотать. С минуту все трое тряслись, Митька даже похрюкивал.

Потом Опанас, вытирая грязным кулаком слезы с глаз, со смехом произнес, – ой, титко, ну насмишила. Я думав, що ми розумом рушили, а це у тебе голова не в порядку.

– Пойдемте, – махнула женщина рукой в сторону, – да, бросьте вы свои ружья, никто вас трогать не собирается.

– А сама так с пистолетом, – недоверчиво пробубнил Митька.

– Ой, да какой это пистолет, – поморщилась она, отвела руку в сторону и несколько раз нажала на курок, раздались слабые щелчки, – он игрушечный. На, посмотри сам, – и она сунула его парнишке в руки, сама прошла по коридору и скрылась в дальней комнате, – идите сюда, – раздался оттуда ее голос.

Кондрат и Опанас настороженно переглянулись и двинулись на ее зов, ружья на всякий случай держали в руках. Митька бросил всю одежду на диван и двинулся за мужчинами, по дороге с интересом разглядывал пластмассовый пистолет и от восторга причмокивал.

– Ух-ты, сколько книг, – восторженно произнес Кондрат, войдя в комнату.

– Это библиотека и рабочий кабинет мужа, – объяснила Вероника, – садитесь, – махнула она в сторону мягкой мебели, а сама включила компьютер.

– Испачкаем, – мужчины покосились на светлую обивку, – и так тебе все полы затоптали.

– Садитесь, садитесь.

Они робко присели на самый краешек дивана, женщина развернула к ним большой плоский экран.

– Узнаешь? – посмотрела она на Кондрата, – вот ты, а вот твоя жена Агафья, моя прабабушка. Вы сфотографировались в день свадьбы, поженились в девятнадцатом году. А вот вы уже с детьми, это двадцать пятый год, это тридцатый… а вот…

– Погоди, погоди… – пересохшими в миг губами произнес Кондрат. Он сунул ружье Опанасу, а сам поднялся с дивана и подошел к письменному столу вплотную, – ну-ка, покажи еще раз…

Опанас с Митькой тоже встали, ружья и пистолет положили на пол, все трое уставились в экран.

– Яке чудно стикло. Що це? – спросил Опанас, он протянул палец и осторожно прикоснулся самым кончиком к экрану, – альбом?

– Это компьютер, – тихо объяснила Вероника, – оригиналы фотографий старые, мы их бережем, вот отсканировали, ну, в смысле, сделали электронные копии…

Опанас покивал и со знанием дела важно произнес, – ясна рич, що копии…

– Да, погоди ты с копиями, дай посмотреть, – нетерпеливо пробормотал Кондрат.

– Вот вы с Агафьей… вот с детьми… и это с детьми… вот дети подросли… это тридцать пятый год, – показывала Вероника Сергеевна фотографии, – а вот уже после войны со всей семьей, детьми и внуками… а вот… – ее пальцы порхали над клавиатурой, пролистывая фотографии, – а вот мы с тобой… тебе здесь семьдесят четыре, а мне один год. Я родилась в июле тысяча девятьсот шестьдесят девятого.

Мужики потрясенно молчали, рот Митьки был открыт от удивления.

– А теперь ты смотри, дядь Опанас… вот твоя семья, жена и дети… сороковой год…

– Любаня моя… дитки… – Опанас заплакал, – вси пропали…

– Ты их найдешь после войны, смотри… вот твоя семья в пятидесятом году, ты, жена, дети, внуки. Они не пропали, их эвакуировали на Урал, затем они перебрались в Ташкент, это в Узбекистане. Позже я расскажу тебе, где и как ты их нашел, я знаю твою историю, дед много раз ее рассказывал.

– Я бачу, бачу… ой яки ми товсти, – Опанас улыбался, всхлипывал, причитал, кивал головой и размазывал по грязному лицу слезы.

– А твоих довоенных фотографий, дядь Мить, нет. Вот самая первая. Вы здесь втроем, сфотографировались в сорок пятом, уже после войны. Тебе здесь восемнадцать лет.

– Ух-ты, какой я важный… в настоящей военной форме и в фуражке! – восторженно выдохнул парнишка.

– После войны, говоришь? – встрепенулся Кондрат, – значит, война закончилась?

– Война закончилась в мае сорок пятого, советский народ победил, разгромил фашистскую Германию и освободил Европу, – Вероника нажимала кнопки, – в июне на Красной Площади состоялся парад Победы, принимал его Жуков, командовал парадом Рокоссовский… вот они на белом и вороном конях. А в конце вынесли опущенные немецкие знамёна и бросили их к подножию Мавзолея.

Мужчины слушали ее и жадно всматривались в экран монитора. После того, как документальный фильм закончился, все одновременно выдохнули.

– Май сорок пятого… – прошептал Кондрат, – полтора года осталось.

– Из какого года вы попали сюда?

– Из ноября сорок третьего, – он покачал головой, – мне все равно кажется, что я сошел с ума.

– Жинка, дитки, вси живы! – ликовал в это время Опанас, – вийна закинчилася!

– Погоди, дядька Опанас, не закончилась, еще полтора года воевать придется, – строго заметил Митька.

– Та за таке майбутнэ (будущее) и повоивати можно, и життя виддати не шкода (и жизнь отдать не жалко). Ой, хлопци, – вдруг испуганно спохватился тот, – поки ми тут сидимо, наши там биються, вертатися нам пора, – он закрутил головой, – ой, а як же нам вертатися?

– А и правда, как же нам вернуться? – Кондрат тоже закрутил головой по сторонам, он посмотрел сначала на Опанаса, потом на Митьку и остановил свой взгляд на Вере, – как нам вернуться?

– Н-не знаю, – растерянно пробормотала она и пожала плечами.

– Ой, матуси, матуси, що ж нам робити? – испугался Опанас.

– Так, без паники, – решительно произнесла Вероника, – то, что вы вернулись обратно в свое время, это однозначно. Вопрос, каким образом? С этим сейчас разберемся. Для начала скажите, в какой комнате вы очутились?

– В той, где печка красивая, – подсказал Митька.

– Ага, в гостиной значит. Предлагаю вернуться туда.

– Вот здесь мы очнулись, – показал пальцем на пол Кондрат и сокрушенно покачал головой, – ай-яй-яй, как же мы все запачкали.

– Не беда, уберу, – махнула рукой Вероника, – лучше вспомните, где вы были и что делали, перед тем, как перенеслись сюда.

– Мы были в окопе, нас окружили немцы, мы решили дать последний бой и вдруг оказались здесь, вот и всё, – развел руками Кондрат, Митька с Опанасом закивали.

– Что вы делали? Какие слова произносили? Может быть, обратили внимание на что-то необычное? – начала задавать вопросы женщина, – надо вспомнить все до мелочей.

Мужчины подробно рассказали, как несколько суток держали оборону Энска, как все это время находились в земляном окопе, как иногда удавалось отдохнуть, как было холодно и сыро, и как хотелось есть и пить.

– В окопи завсигда була вода, почти по косточку, – пожаловался Опанас, он показал на щиколотку и вздохнул, – а чоботи порвались, ноги мэрзли. Нашего товариша Олексия вбили, ми з ниго черевики зняли, Митяю отдали, только онуч побильше намотали, щоб не падали.

Вероника кинула взгляд на их обувь: у мужчин – разбитые сапоги, у Митьки – портянки до колен и ботинки не по размеру. Сердце сжалось.

– Да, – кивнул Кондрат, – Алексей был наш взводный… погиб смертью храбрых, когда немцы прорвали оборону… наш взвод оказался отрезан, нас окружили. А по окопу пробраться к своим было нельзя, взрывы окончательно его разрушили. Стоило высунуться, как немцы сразу же открывали огонь. Нас осталось шестеро, один за другим погибло еще трое. Их тела мы накрыли шинелями, хоронить было некогда… да и негде… может, местные потом захоронят, а может, так в окопе и останутся… там многих мертвых присыпало землей.

Далее Кондрат с грустью поименно перечислил всех погибших товарищей.

– Мы с мужиками собрали все патроны, что остались, но и они потом закончились.

– Вы же сказали, что у вас полно патронов и гранаты есть, – тихо заметила Вера.

– Брехали, – махнул рукой Опанас, – ми же вдумали, що ты вражина… попугати хотели.

– … а еще вытащили личные вещи, чтобы передать родным… ну, это если сами выжили бы… вот … – между тем продолжал рассказывать Кондрат.

Он достал из внутреннего кармана шинели завернутые в тряпочку чьи-то письма. И ткань, и бумага были в крови.

– Это дядь Колины, ему из дома писали, – тихо сказал Митька и протянул Веронике еще пачку, – а это других мужиков.

Задрожавшими руками она осторожно взяла сложенные треугольнички, самое святое, что было у солдат на войне, тонкую ниточку, связывающую их с бывшей безоблачной жизнью. Среди писем было несколько фотографий, затертых и засмотренных до дыр. На них были счастливые полные семьи: мужчины – молодые и пожилые, их родители, жены, дети, внуки. А сейчас эти мужчины мертвые лежали в сырых окопах вдали от своих родных и близких, по-человечески не похороненные и никем не оплаканные. А родные продолжали их ждать.

– Ох, война, война, что же ты наделала? – Вероника прижала письма к груди, из глаз побежали слезы.

– Не плач, Вира, – тронул ее за руку Опанас, – думай дали, як нам вертатися.

– Не буду плакать, – шепотом произнесла она, – вспоминайте, что было дальше.

– Лучи солнца были красивые, дядь Кондрат сказал, что похоже на лестницу в небо, – вдруг произнес Митька, – мы втроем посмотрели на лучи и попросили боженьку нам помочь. И я в тот момент вдруг поверил, что он нам действительно поможет.

– И я чекав дива, – смутился Опанас.

– И я поверил, – признался Кондрат, – хоть и коммунист, и никогда в церковь не ходил, а тут поверил. Посмотрел в небо и сказал «Помоги нам, царица небесная». Так моя жена Агафья всегда говорит. И широко перекрестился три раза. Вот так, – он начала креститься.

– И я, – кивнул Опанас и трижды осенил себя крестом.

Кондрат с Опанасом стояли совсем близко друг к другу, Вероника с Митькой напротив них. Женщина и парнишка увидели, как вдруг воздух вокруг мужчин задрожал, и оба словно оказались внутри колышущейся сферы, ее поверхность начала ярко светиться, а тела мужчин таять.

– А-а-а!! Куда без меня? Стойте!! – не своим голосом закричал Митька и бросился к товарищам.

– Куда вы? А-а-а!! Подождите!! Вам нельзя уходить! А ружья? Как же без них? – Вероника тоже закричала и заметалась, не зная, что делать, то ли бежать в кабинет за оставшимся там оружием, то ли попытаться остановить исчезающих мужчин.

Решение созрело за секунду, и женщина бесстрашно бросилась вслед за Митькой. Тот уже на огромной скорости ворвался в мерцающий шар и, раскинув руки, налетел на ошарашенного Опанаса. Кубарем оба выкатились, оболочка шара оказалась прорвана. Подскочившая следом Вера выдернула из сферы за руку Кондрата. Он не удержался на ногах, споткнулся и упал на женщину.

Сфера таяла на глазах и через несколько секунд исчезла окончательно.

– Ой, матуси, матуси… ну и дила, – только и смог произнести Опанас.

– Что это было? – пробормотал очумело Кондрат, – я тебя не зашиб? – заволновался он, помогая Вере встать.

– Это был эксперимент! И он удался! – радостно сообщила та. – Теперь я знаю, как вам вернуться обратно. Надо встать близко друг к другу, попросить господа помочь и трижды перекреститься.

– Митяй, быстро тащи сюда ружья и становись рядом, – засуетился Кондрат, – пора возвращаться.

Парнишка кивнул и сорвался с места.

– Стоять! – скомандовала Вероника, – никто никуда не бежит и ничего не тащит!

Мужчины удивленно посмотрели на нее.

– У вас нет патронов, окоп окружен немцами, вас сразу же убьют!– объяснила она, –смысла нет возвращаться, чтобы погибнуть. Надо все тщательно продумать. Значит так! Для начала вам надо отдохнуть, поесть и выспаться.

– А как же наши? Пока мы тут будем отдыхать, они будут воевать и гибнуть. Нет, так нельзя, – замотал головой Кондрат.

– Поверьте, вы перенесетесь в то же место и в то же время, откуда прибыли. Ни секундой позже. Время сейчас остановилась, никто не воюет и не погибает. Поэтому не переживайте и ступайте-ка лучше в ванную.

***

Через час чистые выбритые мужчины, переодетые в одежду мужа Вероники, сидели на кухне и уплетали борщ. Ели в полной тишине, было слышно только звяканье ложек.

– Вкусно! – наконец подал голос Кондрат. Он откинулся на спинку стула и погладил себя по животу, – последний раз так сытно ел еще до войны. Моя Агафья тоже вкусно борщ варит.

– Ну, так прабабушка и научила меня готовить, – улыбнулась женщина и взялась за бутылку, – давайте, парни, еще по рюмашечке, крепче будете спать.

– Не откажемся, спасибо, – кивнули Кондрат с Опанасом, – а вот Митяю не надо, – добавили они строго.

– Сейчас можно, – мягко произнесла Вера, – я ему совсем немного налью.

Она положила мужчинам картошку с мясом, сама открыла планшетник.

– Сможете на карте показать, где проходит ваш окоп?

Переговариваясь и советуясь друг с другом, мужчины начали определять свое местоположение семидесятилетней давности. После продолжительных споров они сориентировались, показали речку и лес, вдоль которого был выкопан окоп.

– Вот так он проходит, – пальцем нарисовал Кондрат кривую на экране, – вот здесь мы, вот тут немцы, вот тут наши.

– Сколько до наших?

– Не далеко… метров двести, да не добраться, – вздохнул Митька, – вот тут фрицы и вот тут…

Вероника задумалась, потом спросила, – А какая была погода? Ветер был?

– Практически не было, – переглянулись мужчины, – еще и снег пошел.

– Теть Вер, а почему у вас везде самолеты? – вдруг спросил Митька, – и на картинах, и на одежде, и даже на чашках? – покрутил он в руках кружку.

– У меня муж бывший военный летчик, сейчас на пенсии, – объяснила она, – за долгие годы в доме накопилось много разной одежды. А картины и статуэтки – это подарки друзей и знакомых. Муж коллекционирует самолетики.

– Мне тоже нравятся самолеты, – заявил Митяй.

– Ты станешь авиаконструктором, будешь работать на крупном оборонном предприятии, – потрепала его по голове Вероника.

– А де твий муж зараз? – поинтересовался Опанас.

– Поехал с друзьями на охоту.

– М-м, добытчик! – с уважением произнес Кондрат и широко зевнул, Митька тоже заклевал носом.

– Пойдемте спать, я вам уже постелила.

***

Мужчины проспали почти сутки, проснулись на следующий день уже ближе к трем часам. После плотного обеда стали собираться в дорогу.

– Надевайте теплое белье и свитера, а уже сверху свои гимнастерки и штаны, я вам все постирала, шинели почистила. Обувь подберите удобную и по размеру, вам придется бежать. Нет! Портянки не наматывайте, – остановила она мужчин, – надевайте носки. Все остальное забирайте с собой.

При этих ее словах Митяй радостно вскинулся, – теть Вер, а куртку летную можно взять? И шлем?

– На кой тоби шлим? Що ти хлопцам скажеш? Де ти його взяв? – накинулся на парнишку Опанас.

– Скажете, что обнаружили какой-то склад, все вещи и продукты нашли там, – спокойно объяснила женщина, – бери, Мить, все, что тебе нравится.

– А как дотащим-то? – Кондрат оглядывал пузатые рюкзаки, – что ж ты нам положила?

– Немного крупы, сахар, соль, консервы, заварку, лекарства, бинты, бумагу, ручки, спички, нитки, иголки, мыло. В пластиковых бутылках водка. В кружку-непроливайку я вам насыпала кофе. – Вера показывала на карманы рюкзаков, – А это тебе, Мить, держи на память.

– Ух ты, фляга с самолетом, – выдохнул парнишка, – спасибо, теть Вер.

– А это твоей Агафье, – Вера протянула Кондрату красивую шаль с причудливым цветочным узором и длинными шелковыми кистями и улыбнулась, – теперь я поняла, почему ты всегда так берег кружку и шаль, это были мои подарки. Дядь Опанас, а тебе что подарить? Бери, что хочешь.

– Ничого ни треба, ничого ни визьму, – замахал руками тот, – одила, обула, накормила. Що ще треба? А главне – ти дала мени виру, що моя симья знайдеться. Я тепер знаю, що вони вси живи. Ничого боле не треба.

– Ладно, парни, а теперь о главном. – Вера поставила на стол небольшую коробку, в ней ровными рядами лежали какие-то металлические цилиндры.

– Патроны, взрывчатка? – оживились мужчины.

– Нет, – вздохнула женщина, – это не оружие. У мужа есть два охотничьих ружья, но оба он забрал с собой. А это всего лишь сигнальные ракеты. Но они вам помогут. Для вас сейчас главное – это внезапность. План такой. Как только вы появитесь в окопе, вам надо будет выстрелить в сторону немцев вот этими ракетами. Это специальные, для отпугивания диких зверей, у них яркая вспышка и громкий взрыв. Немцы испугаются и залягут. У вас будет несколько секунд, чтобы взорвать следующие, вот эти дымовые шашки, и выскочить из окопа. Под прикрытием дыма вы должны со всех ног бежать к нашим. Во время бега надо будет еще взорвать несколько дымовых шашек, чтобы уж наверняка. Лучше я ничего не смогла придумать, – она виновато пожала плечами, – муж с друзьями на охоте, а просить мне помощи больше не у кого. Да и боюсь я эту историю кому-нибудь рассказывать. Кто мне поверит? Еще упекут нас с вами в сумасшедший дом.

– Это правильно! – кивнул Кондрат, – не надо никому ничего рассказывать, сами справимся. А план хороший, должен сработать.

– Сдюжимо. Молодчина донька, добре скумекала, – поддержал товарища Опанас.

– Боевая ты, теть Вер, – подбодрил женщину Митяй, – храбрая!

– И хозяйственная, – похвалил Кондрат, – сразу видно, что муж военный!

– Да, уж, – вздохнула она, – это вот последние десять лет живем, как люди, а до этого всю жизнь по гарнизонам. Где только не служили. Старший сын пять школ поменял. Но это ерунда. Главное, чтобы у вас все получилось.

Мужчины быстро обулись и оделись, рюкзаки закинули за спину, ракеты и дымовые шашки рассовали по карманам. Они выстроились перед Верой и замерли.

– Ну, что… давай прощаться, – произнес Кондрат, – даже и не знаю, как тебя называть… – улыбнулся он.

– В детстве ты чаще всего называл меня внучей, а еще дедовой красавицей, – улыбнулась в ответ женщина, ее голос дрогнул.

– До встречи, внуча! Ще увидимся, донька! Пока, теть Вер! – мужчины по очереди обняли ее, – теперь будем воевать и знать, что у нас есть наша ВЕРА и все у нас будет хорошо! Благодаря тебе будем верить в будущее! А еще будем ждать встречи с тобой!

– Пока, Митенька… пока, дядь Опанас… пока, деда! До встречи! Берегите себя! – Вера плакала.

Мужчины встали спина к спине и подняли головы.

– Ну, поможи нам господи! Помоги, царица небесная! Помоги, боженька всемилостивый! – они одновременно осенили себя крестом.

Воздух заколыхался, и вокруг солдат образовалась полупрозрачная сияющая сфера. Свечение на ее поверхности становилось все ярче и ярче. Вероника видела, как тают тела мужчин. Свет стал невыносим, женщина прикрыла глаза рукой, и тут сфера словно взорвалась, Вера зажмурилась. Не было слышно ни единого звука, какой-то неведомой волной женщину вдавило в стену.

Когда Вероника Сергеевна открыла глаза, в комнате уже никого не было. Она немного постояла, потом перекрестила то место, где только что находились солдаты, и прошептала, – храни вас Господь, наши родные, и помоги вам победить в этой страшной войне!