Читать книгу Дневник призывателя - NecroWanderer - Страница 1

Предисловие.

Многим людям снятся сны. Порою бывает так, что одно видение имеет продолжение, и на следующую ночь человек видит то, что начиналось еще прошлой. Иногда сны повторяются, а бывает и так, что они сбываются.

Так же существует мнение о том, что человеческий мозг не способен придумывать лица, а значит все, кого мы видим во сне, встречались нам и в реальности. Выходит, что и монстры тоже? Получается, что да.

Пугает, не так ли?

Все наши сны основаны на реальных событиях. Каждая деталь была увидена нами в настоящей жизни, просто мы боимся признаться себе в том, что наши страхи могут оказаться чем-то большим, нежели пустым образом, мелькнувшим в нашей голове. В самом деле, нельзя же бояться того, чего нет? Вот мы и убеждаем себя, что этого не существует.

Каюсь, я в том числе. Мои сны порою осязаемее действительности. В них есть воспоминания, ощущения, звуки и запахи. Я чувствую прикосновения. Там есть дуновение ветра и дождь, прохладный или теплый, напоминающий воспоминания прошедшего лета, которое после себя ничего, кроме них, не оставило. Одна проблема – во снах я никогда не бываю собой.

Случается так, что я либо наблюдаю со стороны, подобно духу или зрителю в кинотеатре, либо нахожусь в чужом теле с чужими воспоминаниями и мыслями, что я принимаю за свои.

Может быть прав тот, кто говорил, что душа по ночам путешествует по другим мирам? Может все те люди – это тоже я, только в других параллелях, вселенных, где тоже есть мы, но другие? Неизвестно. Нельзя ответить на вопрос, когда ты не знаешь правды. А вот предположить можно все, что душе угодно. До тех пор, пока что-то не станет фактом, вокруг него будут строиться теории.

Именно поэтому я пишу то, что видела в одном из своих кошмаров, историю, рассказанную во сне. А может я слышала ее и в реальности, только постаралась забыть? Придумала привязку к неким датам, чтобы уверовать, что этого не было.

Теории, которые могут оборваться фактом. Осталось только его найти.

Пролог.

«Если личность или то, что мы называем душой, продолжает жить после смерти, то естественно предположить, что она хотела бы общаться с теми, кого оставила здесь, на земле. Я думаю, что можно создать инструмент, который запишет потусторонние послания»

Томас Эдисон

Призыватель – некто, совершающий призыв.

Нельзя утверждать, что все описываемые события были на самом деле, так же как нельзя говорить о том, что они никогда не происходили.

Так случилось, что эта история была рассказана у могилы сразу же после похорон. Хотя, там многое было. Находились и те, кто утверждал, что видел призраков. Именно так, во множественном числе. Девять людей, бесплотных и безучастных, прогуливались среди надгробий. Были, конечно, и те, кто видел единичные экземпляры, но болтунам больше нравилась девятка. Видимо они наблюдали в ней некий особый символизм, или ощущали, что при упоминании этого числа их слова приобретают больший вес. Но это не так уж и важно – мало ли, о чем шепчутся люди.

Интересней же, откуда именно появилось конкретное число, ведь те, кто знал правду, молчали. Но число было, обрастало слухами и создавало мифы, в которых терялись все зерна здравого смысла. Неизменным оставалось лишь одно – человек, похороненный тут, под простецким крестом, был тем, кто вызывал демонов.

Глупая сказка. А может, и нет.

Однако нельзя отрицать того факта, что все же нечто необъяснимое здесь было. Да и не могло его не быть на этой могиле. Гораздо страннее было бы, если бы этот земляной холмик оказался простым пристанищем тела. Этот старик не прост даже без всяких баек.

Начать хотя бы с того, что его гроб был пуст. В храме, когда его отпевали, отдав дань старым традициям, тело было, а стоило отвезти этот деревянный ящик на кладбище, как оно испарилось, словно никогда тут и не лежало.

Тело искали, но так и не нашли – похоронили пустой гроб. Скудные знакомые молча постояли, да и разошлись. Никто из присутствующих не знал его достаточно хорошо, чтобы грустно вздыхать или плакать. Все те, кому он был действительно дорог, не могли присутствовать при его отбытии в последний путь. На фотографиях, которые бережно хранил старик, все близкие ему люди были зачёркнуты – он ставил алые крестики, прощаясь с ними. Он не хотел видеть их мертвыми, чтобы дольше обманывать себя и убеждать, что они еще здесь, рядом с ним. Когда-нибудь они еще соберутся, еще сделают общее фото, как тогда, когда ему было тридцать пять. Будут смеяться, обсуждать планы на будущее и верить, что у них все еще будет хорошо, ведь возраст – не более чем цифра.

Но последний алый крест поставлен. Гроб закопан. Все разошлись.

Пусто! Как же… Нет.

Остался мальчишка, нервно сжимающий зонт и его собака, крупная шавка, дергающаяся из стороны в сторону. Ей явно что-то не нравилось, но она не могла понять что, лишь нервно скулила, поглядывая на хозяина и периодически припадая к земле.

Возможно, что она что-то слышала, что-то, что не принадлежало этому миру. Некий белый шум, стремящийся поведать историю тех, кого уже нет.

Дождь, прекратившийся незадолго до церемонии, вновь начал набирать обороты. Мрачные желтопузые тучи грозились разверзнуть свое брюхо и разразиться грозой, рокочущей и ослепительной, точно само небо зло и недовольно смертью старика, хранившего свои секреты до самой смерти.

Повеяло непривычным холодом, и мальчишка поежился, натянув махровый клетчатый шарф на подбородок. Пес прижался к нему, жалобно пожаловавшись на свою тяжелую судьбу – ему хотелось поскорее уйти, кинуться прочь со всех лап, но он не мог бросить своего хозяина.

Все же люди не заслуживают собак, ведь они способны любить так, как другим и не снилось – предано и самоотверженно, больше, чем самих себя.

– Вы мне так ничего и не рассказали! – возмутился мальчишка, точно был уверен, что сейчас старик восстанет из могилы, признает, что его смерть не более чем глупая шутка, и как на духу поведает всю свою историю от рождения и до сего дня. – Вы обещали! Александр Михайлович… –жалобно и по-детски. – Обещали…

Старик не явился. По-прежнему улыбался лишь с фотографии, на которой он был непривычно молод и красив. Живой, смеющийся, отрицающий смерть – такой, каким его запомнили близкие. Наглый и жестокий – такой, каким он представал перед недоброжелателями. И эти глаза, что кажется смотрят в саму душу… Куда бы ты не пошел, эти очи будут следить за тобой. Слишком настоящие, чтобы быть простой фотографией.

Но теперь ему все равно, что о нем думают люди. Ему не важно, сколько обещаний так и остались словами. Мертвые уже не интересуются тем, что было у них при жизни, только если это не было важнее самого их существования.

– Пожалуйста… – прошептал мальчик и выронил зонт, подставив лицо первым каплям, обжигающе-прохладным, но почему-то приятным. Они приводили мысли в порядок. – Я всего лишь хочу знать правду. О моем деде, о вас, о том, чем вы занимались. О тех странных фотографиях, которые хранила бабушка Марта.

Тихие слова, обращенные в никуда. Здесь и сейчас перестало быть таковым, став тем, что называют никогда.

Собака истерично взвизгнула и затихла. То, что она почувствовала, было гораздо страшнее всего, что она могла представить, а потому она лишь молча раскрывала рот и ближе пододвигалась к хозяину, стараясь стать незаметной на его фоне, если и вовсе не исчезнуть.

– Есть вещи, которые лучше не знать, – спокойный хриплый человеческий голос. Некто бесшумно подошел со спины, заставив мальчишку вздрогнуть – он не заметил, как кто-то оказался тут. Ему казалось, что все разошлись. Да и похожего лица он сегодня не видел. Слишком оно правильное, запоминающееся и выразительное. И этот пронзительный взгляд иссиня-чёрных глаз. Или голубых? А может зеленых?

Мужчина улыбался и изменялся все сильнее, точно не мог определиться с обликом.

Мальчишка встряхнулся, отгоняя видение. Наслушался баек и теперь мерещится черт возьми что. Так недолго начать утверждать, что он увидел самого Воланда, явившегося за очередной Маргаритой. Но нет. Это обычный человек, который, по всей видимости, не захотел толпиться среди незнакомцев. Наверное, он один из немногих, кто действительно знал старика.

Мужчина скосил взгляд на крест, вытянув перед собой руку, точно закрывая дату смерти. Прищурился и кивнул сам себе, признавая, что так оно гораздо лучше.

«Александр Михайлович Винницкий. 1983 –…».

– Есть прошлое, которое лучше не ворошить, – весомо добавил человек, опустившись на корточки перед крестом с таким одухотворенным взглядом, точно собрался читать молитву, восхваляя некоего бога. Он что-то достал из своей поясной сумки, положив на землю. Этим чем-то оказалось кольцо.

Мальчишка приподнял бровь. Кольцо явно мужское и… Обручальное?

– Это принадлежит ему, – задумчиво протянул мужчина и, пожав плечами, вырыл небольшую ямку, в которую и поместил кольцо, засыпав землей. Правильно сделал, а то еще украдут, как дети таскают конфеты. Мертвым может и все равно, но неприятный осадок имеется. Посмотрел на мальчишку и покачал головой. – Женщина, ради которой он был готов на все, умерла совсем молодой. Белое платье она примерила уже после смерти. Красивое, нежное, как она сама, напоминающее белый лотос. Тогда она казалась мне живой, дышащей, просто спящей. Увидев ее в гробу, я подумал, что вот она, спящая красавица, принцесса Белоснежка, отравленная злой старухой-мачехой. Где же принц, который спасет ее от заклятия и пробудит ото сна? Но это была не сказка. Он плакал надрывно, зло и отчаянно, она спала вечным сном. Нет, он не принц, но и она не под чарами. У этой истории нет счастливого конца. Впрочем, у таких персонажей, даже в сказках нет их заветного «долгого и счастливого». Возможно, выбери она другого мужчину, прожила бы прекрасную жизнь, наполненную любовью и уютом. Но это все предположения. Так же можно сказать, что она могла оказаться несчастной или опять же умереть, но по другой причине. Мало ли от чего гибнут люди?

Мужчина задумчиво потер пальцы, на которых осталась налипшая грязь.

– Автокатастрофа? – предположил мальчишка. Он не понимал, к чему клонит этот странный человек в модном черном смокинге с галстуком бабочкой и старомодной шляпе-цилиндре, но ему хотелось узнать больше о скончавшемся старике и его прошлом, а этот человек явно что-то знает. Ведь не стал бы простой прохожий так утверждать о человеке, которого не знал, да и это кольцо…

– Вполне, – согласился мужчина. – Вот она стоит перед зеркалом, одевается, укладывает волосы, вызывает такси, крутится, любуясь собой до того, как услышит сигнал – ваш кабриолет ждет вас, прекрасная леди, и спускается вниз. А вот водитель не справился с управлением и вылетает на встречную, попадая под колеса не успевшей затормозить фуры. Кровь, мясо, месиво, множество раненых и мертвых. Что предвещало беду? Ничего. И в этом нет никакой       вины ее мужа, которому останется только лить слезы, оплакивая супругу. Всего лишь воля господина случая. Не больше, но и не меньше. А так же возможны нападение собаки, удар молнии, утопление, пожар… Да те же суицид или убийство. Все же она дамой была решительной и смелой, такие многим не нравятся, часто даже самим себе. Почему-то многие уверены, что кончают с собой слабаки и нытики, заклеванные жизнью и окружающими людьми, однако чаще на этот шаг идут те, кто умеет широко улыбаться, смеяться до слез и поддерживать других. Эта их маска, за которой они прячутся от людей, не желая говорить о том, что на самом деле у них на душе. Тем более что убить себя – не простой поступок, требующий недюжинной смелости. Чаще люди предпочитают терпеть. Так бы я охарактеризовал большинство людей – терпеливые и инертные жертвы. Нет, ни властей, ни сильных мира сего, ни общества и ни ситуаций, а самих себя. Во всех бедах человека виноват он сам. Смолчал один раз – ничего страшного, с кем ни бывает. Второй – к этому привыкли. Согласился один раз – пустяк, второй – привыкли. Человек сам поставил себя в рамки, и общество с ними согласилось. Зачем переубеждать того, кто безропотно подчиняется? Зачем делать его личностью, если его удобнее использовать тогда, когда он часть серой массы? Пока человек не прекратит молчать и терпеть, подстраиваясь под все тяготы, в его жизни ничего не изменится. Хочешь чего-то – действуй! Тот, кто соглашается со всем и принижает себя, никогда ничего не добьется. А знаешь в чем секрет, малыш?

Мальчишка покачал головой, проглотив то, что к нему обращаются, как к ребенку – все же человек был явно старше, а собака вновь проскулила. Этот человек ей не нравился. Он был непонятным и каким-то жутким.

– А секрет в том, что никакого секрета здесь нет, – усмехнулся мужчина, бесцеремонно сев на землю и вытянув ноги. Ему было все равно на сохранность костюма и на то, что о нем могут подумать. Он жил для себя. – Все эти заумные книги об успехе и счастье, тренинги, видео-уроки – чушь, которая работает только благодаря самовнушению. Так сказать эффект Пигмалиона в действии. Слышал о таком? Опять нет? Ну и безграмотная нынче молодежь. Зато очень послушная, верящая и подчиняющаяся скрытым механизмам воздействия. Чудесная, кстати, штука, ведь человек, попавший под влияние, свято уверен, что он до всего дошел сам, своими мозгами. А после он будет совать эту истину в первой инстанции всем, кто ее не разделяет, чтобы убедить, что он единственно правый, и ведь не поймет никогда, этот среднестатистический человечек, что им поиграли, заставив подчиниться. Чудесно, честное слово, чудесно, – мужчина театрально похлопал в ладоши. Он был похож на клоуна в дорогих вещах, однако эта непринуждённость и некая веселость тоже были масками. Кто он на самом деле было совершенно не понятно, однако его хотелось слушать и ему хотелось верить. Его взгляд был слишком цепким, а голос вибрировал на таких нотах, что проходился по коже слушателя так, точно был чем-то осязаемым.

– Нельзя судить обо всех по определенным людям, – наморщил лоб мальчишка. Он огляделся, но так и не решился опуститься на землю. Собака же наоборот легла, сдавшись на волю своего глупого хозяина, который совсем не чувствовал исходящую от незнакомца силу и опасность.

– Да, конечно, не спорю, что по одному нельзя судить всех. Хотелось бы верить, что дела обстоят иначе, но… Хм, – он потер подбородок. – Но, как говорится, верится с трудом. Наблюдения, опыт… Многие факторы влияют на составление целостной картины, однако то, что я лицезрел не вселяет в меня никаких ложных надежд. Вера людей менялась, а инстинкты оставались те же. Меньшие группы завоевывали и подчиняли большие, единицы управляли тысячами, одни пировали, а другие влачили жалкое существование, надеясь, что их терпение воздастся сторицей, а пока это не случилось, хватали объедки с господского стола. Я видел, как убивали, как предавали, как жертвовали собой. Не понаслышке я знаю о войнах и эпидемиях. Однако сейчас не об этом. Оставим наших баранов ждать, пока пастух, на которого они молятся, зарежет их к праздничному столу, и вернемся к Пигмалиону. Этот эффект еще назывался эффектом Розенталя. Суть этого психологического феномена довольно проста и заключается в том, что человек, твердо убежденный в достоверности некой информации, непроизвольно действует таким образом, что она воплощается. Так сказать вера провоцирует самоосуществление неких теорий или пророчеств. Простой пример. Пришел ты к бабке-гадалке, она посмотрела в свой шар, плюнула три раза через плечо и увидела твое будущее, в котором ты обзаводишься второй половинкой. Ты в свою очередь услышал информацию, принял ее, обработал и поверил. Уверенный, что скоро обзаведешься парой, стал следить за собой, хорошо одеваться, ходить на разные встречи и в клубы, чтобы не упустить свою судьбу и надо же – встретил! Но что стало причиной? То, что тебе нагадали или то, что ты изменился? Не делай ты ничего, так бабкины слова оказались бы брехней собачьей, но ты в них поверил и решил соответствовать, что и осуществило пророчество. Розенталь подтвердил это на примере учеников, учителям которых внушили, что дети имеют высокие показатели IQ. Следовательно эффект становится законом. Законом притяжения, если точнее, который имеет такие догмы, как материальность мыслей и притяжение подобного подобным.

–А Пигмалион? – мальчишка склонил голову набок. Его увлекли слова незнакомца, однако подсознательно он хотел, чтобы тот замолчал и позволил задать совсем другие вопросы, но смелости изменить тему не хватало.

– С ним тоже все предельно просто. Этот мифический царь Кипра создал из кости чудесную статую прекрасной Галатеи. Она очаровала его своей красотой, затмевающей всех земных женщин, и он полюбил ее, отдав и сердце и душу. Пигмалион начал думать, как оживить статую, проводя возле нее дни и ночи. Он относился к ней, как к живой, что не укрылось от Афродиты, которая и оживила Галатею. Искренняя вера исполнила желание, так сказать, – мужчина возвёл взгляд к небу. Дождь шёл медленно, словно нехотя. Толстопузые тучи роняли скудные капли, точно пытались удержать всю влагу в себе до тех пор, пока мужчина не прекратит говорить.

Тишина. На землю мерно падают капли, прибивая землю.

Небо старается не плакать.

– А..? – мальчишка начал и замолчал.

– Саша тоже был убежденным человеком. Но только он был уверен, что он плох. Монстр, если так угодно.

– А вы?

– Я тоже не сомневаюсь, что таковым являюсь. Им же пришлось стать теми, кем ни один нормальный человек не согласится быть. Но сражаясь с чудовищами, рано или поздно начинаешь примерять их шкуры.

– Им?

– Именно. Команда отчаянных людей, охотящаяся на тех, кого не существует для официальной науки.

– О ком вы? – мальчишка никак не мог понять. Очень похоже, что его собеседник шутит, смеется. Вот и уголки губ приподняты. Но взгляд прямой и уверенный. Лжец так не смотрит.

Мальчик мысленно воссоздал фотографии. Там было много людей. Скорее всего, этот человек говорит о них.

– О монстрах, чудовищах, демонах, конечно, – мужчина улыбнулся шире. – Александр знал о них многое. Рассказывать, правда, не любил. И если ты понял, мы говорим о людях, что его окружали.

– Вы так хорошо его знали? Кем вы были для него? Да и вообще, кто вы? – мальчишка не выдержал. – Вы ведь знаете всю правду, да? Я пытался выведать все сначала у деда, потом у Александра Михайловича. Их слова стали вечным потом. Крохи информации, да и только. Я же хочу знать все.

– Сильное заявление для такого юнца. Человек не способен познать все. Но повспоминать эту историю я не прочь. Тем более он сам ее не захочет поведать.

«Не сможет», – подумал мальчишка: «Мертвые не могут говорить».

– Ты похож на Антона, – невпопад заметил мужчина.

– Вы знали деда? – чему удивляться?

– Иначе я бы не знал этой истории. Ты на него похож, хоть и гораздо стройнее, – смешок. – Саша говорил, что Антон сдал с годами, но ты об этом знаешь лучше. Я же общался в последнее время только с Сашей. Пили чай вместе. Кто я? Никто, по сути. Так, собеседник и скудный помощник, который так и не смог выполнить обещание. Впрочем, себе я тоже не помог. Бесполезен, как есть. Называть же меня можешь Агриэлем, сокращай, если будет угодно, – пожал плечами. – Александра бы я назвал другом, если можно. Сложно точно ограничить то или иное понятие. Лгать и поступать лишь себе во благо умели мы оба. Все эти слухи, которые ты конечно, слышал…

– Призраки девяти людей, сатанизм, принесение в жертву девственниц и купание в крови? Да, слышал. Люди при жизни его не замечали, а теперь строят пирамиды из домыслов.

– Есть такое. Но, правда, всяко интереснее. Расскажи ее широкой публике – никто и не поверит.

– А вы попробуйте. Хотя бы мне.

– Ну, да. Чем черт не шутит. Это, как игра негодяя и ангела в кости. Последний проиграл свои крылья и пошел по земле, не зная, что рядом бродит его Бог, который снял венец, продал последнюю рубаху и забыл, кто он есть. Это хорошо описывает историю, где периодически приходится оправдывать существование света, чтобы не потонуть во тьме. Однако не жди ни героев, ни чудес, ни святости, ни тем более самопожертвования. Моя история отнюдь не о том, кем хочется восхищаться. Она не о рыцаре, не о спасителе, да и не просто о хорошем парне. Я поведаю тебе историю обычного человека, с пороками, страхами и чувствами, о чудовище, шкуру которого придется надеть, о твари, думающей лишь о себе и лжеце, обманывающем даже себя. В обычном повествовании он стал бы злодеем, но эта история о нем.

Слова прозвучали, и вспыхнула молния, на миг высветив за спиной мужчины мощные, хоть и порядком покореженные изломанные пернатые крылья.

Видение исчезло, но ощущение осталось.

***

Эта история была рассказана на могиле, когда почти все участники событий отправились на встречу с тем, в кого не верили.

Около креста стояли двое, один из которых не подозревал, что беседует с демоном Гоэтии.

Глава 0. То, что действительно важно.

Кто хочет оправдать существование, тому надобно еще и уметь быть адвокатом Бога перед дьяволом.

Фридрих Ницше.

Сумерки – это особое время. Когда они опускаются, город замирает, затаив дыхание. Время становится более вязким и ощутимым, а движения – медленными.

Есть в них что-то прекрасное и отчужденное. Это миг между загруженным и суетливым днем, полным напряжения и сил, и ночью, дарующей одним покой, а другим развлечения. День создан для работы, а ночь для души. Сумерки же вне власти людей. Они только миг. Чарующее видение.

Мне оно всегда было по душе. Что в молодости, что сейчас.

Однако в них было и нечто, что не давало мне покоя.

Я шел, словно одна из теней, разглядывая дома и витрины. Все казалось таким одиноким и пустынным. Я бы даже сказал безжизненным, словно все люди в одночасье исчезли. Были, жили и тут, раз, и никого нет.

Город тяжко вздохнул и успокоился. Он покинут. Возможно, что мертв. А может так и продолжит существовать призраком минувших дней. Будет вспоминать, пытаться воссоздать музыку, смех, запах выпечки и машин, а потом придумает тени людей. Хотя… Кто из людей может с уверенностью сказать, что он не тень, созданная городом? Копия тех, кто когда-то жил.

Где-то вдали шумит ветер, раскидывая упаковки и комки бумаги, недонесенные до урны, зарываясь в только недавно начавшую пробиваться траву и со свистом залетая в трубы. В подвалах пищат мыши, тихо мяучит бродящий по подворотням кот, проверяющий свои владения. Очень тихо. Они вообще редко пользуются голосом для себя, их звук необходим в основном людям. Так бы они и вовсе молчали.

Люди же не умеют хранить тишину. Им нужно делиться тем, что у них внутри. Они такие яркие и одновременно очень серые. Просто чаще всего они предстают не личностями, а безликой толпой.

Они всегда рядом. Но разве они обращают внимание друг на друга? Мелькают на периферии зрения и все.

Так что вполне возможно, что их всех и правда, придумал город. Сотни серых прохожих. Безликих и отчужденных. Они бредут куда-то по своим делам, забывая просто жить. Никому в целом до них нет дела. Увидел мельком чьё-то лицо и тут же забыл. Или вовсе не различаешь лиц, не видишь глаз. Просто серая масса, мелькающая на фоне.

И я один из них. Вряд ли на меня можно обратить внимание. Я такой же выцветший, как и все. Всего лишь старик, медленно переставляющий ноги.

Но важно ли это?

По сути, мы друг для друга призраки ещё при жизни. Вот вы всех своих родственников знаете? Вспомните имена всех соседей? Или может, выудите из памяти лица школьных учителей? Не только тех, кто у вас вёл, но и тех, с кем вы периодически здоровались? Нет? А что тогда говорить о незнакомцах? О тех, кто мелькнул лишь раз, а потом навсегда исчез.

Нечего.

Попросту нечего.

От этого и все беды. Правда, я понимаю это только сейчас, спустя многие годы, когда стал достаточно стар, чтобы оглянуться на прошедшую жизнь. Сколько мне еще осталось? Интересного точно мало. А вот воспоминания дают хоть какую-то отдушину.

Правда, до тех пор, пока остаются лишь воспоминаниями.

Впрочем, о людях я могу сказать так же. Мне нравится размышлять, но не сталкиваться. Все же они бывают разными. Особенно по вечерам. С приходом темноты они стаскивают с себя маски приличия. И это меня порою пугает.

Я видел много разных тварей, но никого страшнее человека.

Хотя люди и не единственная причина, почему я стараюсь выходить из дома только днем. В ночи есть еще те, кто жаждет свести со мной счеты. А что могу сделать я? Да, могу. Но не хочу. Гораздо проще гулять в светлое время суток.

Мягок все же стал. Добр. Возможно, жалок.

Но я имею на это право. Покой должен не только сниться. Наступает то время, когда он жизненно необходим.

Вздохнул. Как назло закончились таблетки. Хорошо хоть аптека круглосуточная. Жаль только, что до темноты вернуться не успел. Далековато для моих больных ног. Каждый шаг уже в тягость.

Поморщился и замер. Что-то не так. Шум совсем близко и запах… Неприятный такой, терпкий. Дешевых сигарет и выпивки. Даже по молодости таким не баловался. Ценил себя или просто компании подходящей не было? Уже и не знаю.

Прищурился, чтобы разглядеть источник. Очки уже пора менять, но я привык к этим, перевязанным на переносице. Они удобные в отличие от современных моделей.

Ага, а вот и люди. Город без них мне явно нравился больше.

– Куда уставился, старикан? – тут же вскинулся самый крупный, вперившись в меня пьяным взглядом. Всего я насчитал шестерых. Четверо парней и две девчонки. Все молодые и какие-то дикие. Дорвавшиеся до всего, что им запрещали. Такие опасней всего, особенно когда они толпой. В одиночку не полезут. А так кинутся, и поминай, как звали.

Я бы назвал их сворой.

Днем жмутся, играют хороших девочек и мальчиков, ночью пьянеют от своей вседозволенности. Они кажутся себе невероятно сильными и классными.

По мне же они просто молодые и глупые.

Сам таким был. Вот только тратил свои силы совсем на другое.

Я медленно поправил сумку и ускорил шаг, все же стараясь сохранять спокойствие и уверенность. Ни в коем случае нельзя показывать свой страх и панику. Их это только веселит.

– Куда намылился? Эй, я с тобой разговариваю! – не унимался парень. Мысленно я окрестил его лидером этой шайки. Такой альфа-пес, за которым тянутся остальные.

Молчу. Жаль, что взглядом пересекся. Лучше вообще делать вид, что не замечаешь их. Так сказать отсутствуешь. Все хорошо до тех пор, пока ты остаешься серой массой на периферии зрения. Иное дело, когда тебя выделяют. Это не всегда хорошо.

– Он тебя игнорирует, – захихикала одна из девиц. Она видимо девочка альфы. Жестокая и уверенная в себе.

– Борзый что ль? – еще больше возмутился тот и подался вперед.

Я слышал, как шуршит гравий под его ногами. Он пошел за мной. Плохо дело. И темно же. Фонари слабые, людей нет. Поскорей бы выйти на главную улицу, там в это время собачники гуляют. Люблю их, честное слово. Так-то им ни до кого нет дела, но если что всегда помогут. У них же есть пес, а это делает их самих в собственных глазах чуть ли не бессмертными. И не важно, что эта самая собака зачастую не больше диванной подушки. Главное сам факт того, что пес есть.

– Глухой совсем? – на мое плечо опустилась тяжелая ладонь. Не успел.

– А? Вы что-то хотели, молодой человек? – я постарался быть как можно дружелюбнее и безобиднее.

– Хотел, – осклабился он. Остальные обходили меня, вставая за моей спиной. Окружали, отрезая пути к отступлению.

Я сглотнул.

– Да? Чем могу помочь?

– Вытряси его уже, Джей, – вновь подала голос девчонка. До чего же он мерзкий у нее. Прокуренный донельзя. И ведь если бы не она, то возможно, меня бы и вовсе не тронули. Тут же альфа уже обязан переть вперед, как бык, увидевший красную тряпку. Его девочка требует.

Во все времена есть такие лидеры, выпендривающиеся перед своей половинкой. И не важно, что зачастую спустя годы они и имени друг друга вспомнить не могут.

– Что? О чем вы? – продолжил я играть тупицу. Ну же, смотрите. Брать у меня нечего. Я всего лишь старик. Всего лишь…

Я не успел закончить мысль. Меня подняли над землей и встряхнули. Почувствовал себя грелкой, схваченной небезызвестным Тузиком.

Попытался вырваться, но куда уж там. Сопротивляюсь, меня трясут еще сильнее.

Желудок тут же свело, а голова закружилась.

– Что-то не густо с него сыпется, – морщится Джей. – Обчистите его, – он кинул меня своей своре так, что я со всей силы приложился головой о землю. Перед глазами поплыло, но я, кажется, попытался встать, за что и получил по носу. Очки слетели, и тут же раздался хруст. Кто-то на них наступил.

Они мне так нравились. Удобные, привычные.

Почему-то именно от этого стало очень обидно. Просто до слез. Может, я и плакал, да только от очередного удара тяжелого ботинка потерял сознание. Совсем слаб стал. Совсем…

Когда я очнулся, их след уже простыл. Вокруг меня крутился пес, а его хозяин – мой сосед снизу, совсем еще мальчишка, пытался привести меня в чувство. Смешно сказать, я знал еще его деда. Хороший был человек. Правильный. И семья у него такая же.

Внук же полностью в него пошел. Даже пса такого же завел. Где только взял настолько похожую шавку, ума не приложу.

– Вы в порядке? – суетился он.

– Д-да, спасибо, – я постарался улыбнуться, что вышло с явным трудом и из рук вон плохо. Губу мне разбили.

Похлопал вокруг, стараясь найти очки. Но тут же вспомнил хруст.

– Ваши очки разбиты, – грустно подтвердил мои опасения парнишка. Я же без них, как без рук. Все размыто, как на картине особенно вдохновенного импрессиониста.

В общем парнишке пришлось проводить меня до квартиры, где он помог мне найти запасные более слабые, чем мои привычные очки, и обработать раны. Все же меня не слабо так потрепали. Ссадин осталось море, а ребра ноют, словно пытаются отыграть блюз. И как у них только совести хватило бить старика, тем более находящегося без сознания? Ума не приложу.

Так бы, наверное, и валялся там до утра, но парнишка вовремя подвернулся. Забавно. Всегда поражался разнице между людьми одного поколения. Глядя на одних, кажется, что этот мир уже не спасти, ради других же хочется жить. Похоже, что это закон равновесия, когда у кого-то нет души, а кому-то досталось ее с лихвой.

Впрочем, есть ли она у меня? Или разменял в молодости на тридцать серебряников?

Думать об этом я не стал. Просто заварил чаю, чтобы угостить своего помощника. Чай у меня всегда самый лучший и настоящий, дешевый и пакетированный я просто не пью.

Шавке же дал пару ломтей сыра. Ее предшественница была от него без ума. Эта далеко не ушла.

– Вы тоже знаете про сыр? – улыбнулся парнишка, аккуратно отхлебнув из фарфоровой чашки. Печенье он уминал, как его дед. А вот ценность такого напитка, как чай, явно не понимал.

– Грета, собака твоего деда, любила сыр, – пожал я плечами, пододвинув к мальцу плошку с печеньем.

Он благодарно кивнул и, прожевав, продолжил:

– Я на фотографиях ее видел. Большущая. Не знаю, дорастёт ли до ее размеров. Все же я так и не понял, какой та породы, – шавка, она и была. – И вас. Вы там совсем другой.

– Молодой, – усмехнулся я. Если я правильно понимаю, о каких фотокарточках идет речь, то мне на них от семнадцати до тридцати. Нет. Тридцати пяти. Последняя была сделана именно в этом возрасте.

Совместная. Да. После вроде были еще, но те уже не интересны. На них нас только двое.

– Да, – согласно кивнул он. – Дед не очень любил говорить об этих снимках. Только ближе к старости рассказал по мелочи. Поэтому мне только приходится догадываться, что он из себя представлял. И чем занимался.

– Многим. Языки учил, в школе преподавал, гольфом вроде как занимался.

– Но это уже ближе к сорока.

– Пожалуй, – смысл отпираться? Нормальная, в человеческом понимании, жизнь началась у нас уже после того снимка. Тогда, когда мы отдалились и постарались забыть обо всем. Только я помню.

Помню, как делалось каждое фото. Люди, звери, архитектура и другое. Хотя вряд ли оно вошло в семейный альбом. Марта, его жена, ничего не знала. Он скрывал от нее свою настоящую жизнь. Вообще, не думаю, что он ее любил. Другое дело Вера. Вот ей бы он отдал и руку, и сердце, и душу. Но… Не срослось.

– И многие фотографии мне непонятны. Особенно подписи к ним. Они…

– Странные, – подсказал я. Он еще другие не видел. А если бы мы показали ему нашу лабораторию? Боюсь, что он бы поседел раньше срока. Пожалуй, не стоит. Пусть подольше побудет юнцом. У него есть выбор, нам его не дали.

Собака, вымыв мне пол языком, мирно свернулась у ног парнишки. Грета тоже так делала, когда все было хорошо. Значит, можно не беспокоиться. По крайне мере пока. А там кто его знает.

– Да, – он напряженно закусил губу. Черт. Я в нем до сих пор вижу своего друга. Похоже, что скучаю. А на похороны прийти не смог. Никто из нас. И кто теперь сможет сказать, что мы когда-то были неразлучны? Готовы отдать жизнь друг за друга. Я не могу. – Особенно последняя. Вас было восемь, да? Семеро в кадре и один фотограф. Там еще на фоне такая вывеска странная.

– Девять, – я покачал головой, отложив чай. – Изначально нас было девять.

– А что с ним случилось?

Я помрачнел. Это явно не то, что я хотел вспоминать. Парнишка все прекрасно понял и задал другой вопрос:

– Вы занимались оккультизмом? Вызывали всяких духов и демонов? И… как?

Явно ведь не верит. В чем же тогда его интерес?

– Любопытно.

– А светлых пробовали? Или на них какой-то запрет?

– Не отвечают. Бог на связь ни разу не выходил. С ним обычно общаются уже сидя в палате с мягкими стенами. Под присмотром.

Эксперименты зачастую проваливаются. Психиатры же не верят в то, что не могут доказать.

– А вы сами то, что думали? Зачем? И вообще… – он резко выдохнул. – Александр Михайлович, не могли бы вы мне рассказать побольше? Я хочу знать. Я должен знать! Мне так кажется…

Это была случайность или он следил за мной? Пытался подловить? Случайность или нет?

Сложно сказать.

– Мог бы. Но не сегодня. Что-то я слишком устал, – я старательно обмяк в кресле. Стар стал и немощен. Да. Именно так. Стар. Теперь мне многое можно.

– Обещаете?

Кивнул. Почему бы и нет? Вполне возможно, что завтра я не открою глаза.

– Тогда я буду ждать. Вы только это, живите. А то, что-то странное. Дед, когда я его спросил, тоже отложил на потом, но…

Умер. Я понял его и без слов. А это был мой план. Ну что ж. Придется выбрать другой. Тут уже на мой выбор.

– Доживу, – холодная улыбка. Но она тут же спала. А сам ли мой друг отошел в мир иной? Или наши знакомцы помогли? Хотя… Он же гораздо раньше отказался от нашего дела. Сразу же после снимка. На нем нас не семь, а восемь. Тот и тогда был с нами. Именно поэтому я еще продолжал заниматься ремеслом. Искал. Надеялся.

Правда, бесполезно. Ничего так и не нашел. В итоге сдался и забросил. Теперь и вспоминать как-то страшно. Снимки запрятал в самую глубь. А тут вот. Напомнили.

Но все же что-то не дает мне покоя.

– Доживу, – повторил вновь, закрывая дверь. Рано мне еще на вечный покой. Рано.

Два оборота, насыпать на пороге соль… Я хмыкнул, резко перекрестив дверь. Что-то меняется, а что-то вечно.

Прислушался. Вот парнишка спустился, открыл входную дверь, запустил пса… Он дома.

Я выдохнул и вошел в комнату. Сел за массивный письменный стол и невольно потянулся к нижнему ящику. Тут же отдернул себя. Нет, нет… Только не снова. Я же не хочу возвращаться. Я обещал. И не один раз. Сколько? Сколько я клялся, что завязал? Охотников больше не существует. Но я? Я есть. Возможно, что только я. С того снимка уже сколько минуло? Тридцать? Сорок? Я потерялся в годах.

Хотя все же. Да. Да, черт возьми!

Скучаю по делу. Или просто не знаю, как жить иначе. Без той тошноты, страха и власти.

Я закусил губу и резко выдвинул ящик. Мой чемоданчик лежал нетронутым. Да и кто бы посмел? Редкие гости не ступают в мою спальню. Делать им тут нечего.

Выудил чемоданчик на свет, почувствовав колоссальное возбуждение, как только мои сухие пальцы коснулись приятной мягкой кожи, тугих ремешков с металлическими зажимами и выжженных символов. Меня накрыла волна дурманящего запаха трав и крови. Так пахнет моя любимая и ненавистная работа. А еще порохом и огнем.

Расстегнул. Руки дрожат, во рту пустыня. Нервно сглотнул.

– Я имею полное право, – сказал для себя. А может для тех, что уже поджидают в тени. Их никто не звал, но они и не нуждаются в приглашении. – Полное право.

Ничто не должно оставаться безнаказанным.

Пробежался взглядом по ключам, кинжалу с посеребрённой кромкой, револьверу, склянкам с эликсирами, гримуару, перевязанному бечевкой… Столько всего. Моя маленькая коллекция. Остальное в лаборатории. Правда, я там давно не был. С того фото ни разу.

До отвращения не хотелось. Слишком много воспоминаний.

Коснулся карт. Ручная работа. С каждой на меня смотрит демон. Там есть почти все, кроме одного. Свою карту он у меня забрал. Она ему нравилась.

Вообще демонами греки называли божеств, Сократ именовал совесть. Оной у меня нет.

Я встряхнулся, как пес. Приводя себя в чувства.

Из чемоданчика достал рулон черной ткани, медную пластину печати, девять свечей и мел.

Остался совсем маленький кусочек. Нужно будет приобрести еще. Подумал и испугался.

Но не прекратил. На ткани еще был виден след меловой звезды. На каждую свечу по лучу. Я ее обвел четкими непрерывными линиями. Заключил в круг, по нему повторил имя того, кто не ограничивался одним прозванием, и вновь замкнул. Казалось столько лет прошло, но надо же – помню все. Словно только вчера делал то же самое. Чертил, шептал, расставлял, зажигал пламя.

Я особо не заботился о соблюдении ритуала. Знал, что и так придет. Всегда приходил. Но традиции не позволяют звать просто так. Что-то должно быть.

Сорвал с пальца кольцо и засмеялся. Я и правда, все еще его носил. Человека нет, а я все цеплялся за безделушку.

Покачал головой и вогнал в ладонь гвоздь. Боли не почувствовал. Слишком часто так делал.

– … Приди, прославляя дальний Север – где луч света и тьма слились в одно целое, – кровь лилась куда-то мимо. Точнее куда угодно, кроме печати. Я не выдержал и положил ладонь сверху.

Тишина. Мягко горит огонь. Только резко похолодало.

Я ощутил, как ледяное дуновение коснулось моих босых ног, приласкало руки и замерло над головой. Близко. Совсем близко.

– Так и не вернул себе крылья? – я не обернулся. И так знал, что все получилось. Зачем только кровь пускал? Он ведь вообще не принимает подобную жертву.

– Ты не Алистер, но наглеешь с невероятной для человека скоростью. Я восхищен. Хочешь, пожру твою душу?

– Прошло уже много лет, – заметил я, всматриваясь в неверное пламя свечи. Оно дрожит и порою я ловлю себя на том, что вижу в нем знакомые облики. Иллюзия, как он и любит. Меня же от них воротит. Плавали, знаем. – Душу мою ты не тронешь. Траванешься еще, если она у меня есть.

Скорее всего, разменял на серебряники. Но я так смотрюсь даже лучше.

– Для тебя. Время существует лишь для смертных, – про душу он спрашивает лишь раз. В этот уже спросил.

– Тебя тоже можно убить, – я покрутил в руках и вновь надел кольцо.

– И что ты творишь? – возмутился мой собеседник. – Колечко-то…

– Мое. Напоминаю. Те условия так и не были выполнены.

Тяжкий вдох. Он не любит говорить об ошибках. Честно, иногда мне кажется, что он считает, что их и вовсе нет. В остальное время я в этом уверен.

– Я не мог вмешаться. Бывает так, что я бессилен. Не спас, да. Но и свое сокровище я не уберег. Однако ты ведь не ради прошлого меня позвал. Так бы мог пригласить иначе. Чай у тебя хорош. И плюшки. Люблю с яблоками и тем кремом. Сладкие.

Я знаю, что он мечтательно жмурится. Как кот. Была у меня такая зверюга в детстве. Кажется лет в семь. Чисто моя. Потом были другие, но это уже не то.

Свое – совсем иное. Оно греет душу. Остальное просто есть.

– Будет. Но после. Я стар стал. Немощен.

– Не смеши. Не люблю ложь.

– Ни в коем разе. Просто указываю, что тело мое не то, что раньше. Да и от прежнего меня…

– Ложь, – с нажимом повторил он. Наверняка нахмурил брови. Вообще он довольно красив. И явно не похож на козла. Скорее на изящную статую. – Ты как всегда хочешь загрести угли чужими руками, мой милый Морриган.

Я рассмеялся. Он ворчит, но я чувствую его жажду и некий азарт. Он понимает, что это все не просто так. За этим что-то последует. Понятия не имею что, но тоже ощущаю.

– Мое имя другое. Ты ведь помнишь, Агриэль? Или стар стал не только я?

– Кто знает?

– Ты. Иди уже. Будут тебе плюшки.

– С яблоком и кремом.

– Да-да.

Он исчез и я выдохнул.

Имел ли я право распоряжаться чужими жизнями? Давно ли я возомнил себя богом?

Уже и не помню. Легко было быть жертвой, но мне никогда не нравилась эта роль. Хотя под маской безобидности часто прячутся самые опасные звери.

Кролику гораздо проще убить, ведь этого никто от него не ожидает.

Я затушил свечи, смял ткань и поднялся. Чай надо поставить. Он любит только горячий.

Пока я шаркал на кухню, мой добрый Агриэль убивал, не обращая внимания, на мольбы о помощи. Он всегда слегка тянет с расправой, будто ему это нравится. Так мне говорили. Я думаю иначе. Ему интересно прочувствовать. Понять, что есть человек в разных его воплощениях. Он с жадностью глотает, как боль, страх и отчаяние, так и любовь, счастье и надежду. Его привлекают не только муки, но и радостные улыбки. Наверное, потому что сам чувствовал всем своим естеством лишь раз. И от этого его ломает. Он не успел помочь, когда больше всего на свете хотел.

Я понимаю, ибо сам чувствую нечто схожее. Я не смог, когда жаждал всей душой. Порою так бывает. Возможно, что это наше наказание.

Каждый должен получить по заслугам. Каждый.

Я так думал.

Достал из холодильника пирог. Песочный. С безе, а не с кремом. Переживет. Хотя я вообще никогда не делал с кремом.

Чай взял липовый с гречишным медом. Добавил пару цветков сакуры и листьев зеленого. Все цельные, звонкие. Собраны в горах, где воздух совсем другой, пьянящий и свежий.

Залил кипятком и улыбнулся.

Я знал, что Агриэль расправится с моими обидчиками к тому моменту, как чай настоится, и я сделаю кайтар – налью в чашку, перелью обратно в чайник. Прогоню так несколько раз, чтобы раскрыть весь букет.

Так и произошло. Он пришел, когда я разливал чай, напевая давно забытую мною мелодию. Она сама возникла в голове.

– Ты все так же жесток, – он слизал с пальцев кровь, а я засмеялся. Хрипло, надрывно. Как раньше.

Ничто не должно оставаться безнаказанным. Ничто.

– Скучаешь?

– Как ты по небу.

– Значит, нет. Почему же ищешь?

– Верю, что найду.

– Тогда вспоминай.

Он всегда советовал вспоминать. Смотреть на прошлое и искать. Ну что ж вполне возможно, что все ответы и правда, находятся там. Все ключи у меня в руках.

Осталось их только достать.

Я подтолкнул к нему чашку, пирог возьмет сам, чай не маленький. Взрослый демон. Очень взрослый. Одно время он говорил, что гораздо старше бога.

Он подумал и забрал всю тарелку. Сладкое Агриэль любит.

Я же откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза, позволяя памяти возродить события давно минувших дней. Не нравится мне это дело, но надо. Тем более если что, мой демон защитит мое бренное тело.

– Чтобы двигаться в будущее, нужно ответить на вопросы прошлого, призыватель, – прочавкал Агриэль, долив себе еще чаю.

Я его практически не слышал. Мое сознание окружило меня призраками прошлого, тех, кто восстал с моего личного кладбища. Тех, кто знает о моих ошибках. И тех, в чьих смертях я повинен.

Ну что ж, сегодня я добавил на него еще шесть могил. Трупом больше, трупом меньше… Какая уже разница?

Только тревога в душе и, кажется чей-то дрожащий голос.

– Убедись, что их нет рядом… Оглянись, – сливаются в унисон так, что я не могу их различить. Слишком много.

– Вас нет, – прошелестел я, но с губ моих не сорвалось ни звука.

Глава 1. Призрачное метро.

50 лет назад. 2000 год.

Я стоял чуть в отдалении от края платформы. Не люблю подходить близко, из-за возникающего ощущения давления за спиной, словно кто-то тихонько подталкивает, уговаривая пересечь черту.

Шаг, еще один…

И все.

Все!

Больше ничего не будет.

И меня прошибает пот. Все же я еще цепляюсь за свою жизнь. Я могу сколько угодно говорить об обратном, но я не хочу умирать.

Я нервно оглянулся. Нет ли кого другого? Того, кто рождается из тени, того, кто живет за гранью. Нет. Люди кажутся вполне себе живыми и абсолютно безразличными. Типичные горожане и туристы. Хотя вторые проявляют некий интерес к статуям. Трогают, трут. Скорее всего, загадывают желания. Все так хоть раз делают.

Вообще метро восхищает тех, кто в нем редко бывает. А чем чаще спускаешься вниз, тем меньше видишь вокруг. Упираешься в одну точку и все. Это, как найти нить опоры и за нее держаться, как привязанный.

Я переключил песню в плеере и поправил норовивший сползти наушник. Музыка меня успокаивала, даруя некоторое ощущение покоя. Последнее время оно мне попросту необходимо. Особенно после полуночи.

Нет, я не боюсь темноты. Просто сны. Кошмарные сны, связанные с этой станцией, не отпускают меня.

В них я стою на краю платформы и смотрю перед собой, в сотый раз перечитывая название станции. Площадь Революции. Что-то не так в этой надписи и оно мне не дает покоя. Буквы что ли не такие? Или цвет. А какой он там в реальности?

Я морщусь и отворачиваюсь. Поезд будет через 12 минут. Так долго… Почему? Обычно интервал составляет от двух до шести минут. Больше не бывает. Я проверял. Но тут… Двенадцать. Но во сне мне это не кажется странным.

Вокруг спокойно стоят или ходят люди. Кто-то так же щупает статуи, прося об исполнении своего желания. Ежеминутного, а может и всей жизни. В первом случае это забава, во втором отчаяние.

Всего в нишах каждой из арок установлено семьдесят шесть бронзовых фигур, запечатлевших советских людей. Я где-то читал, что раньше их было ровно на четыре больше, но в далекий 1947 они были сняты в связи с открытием восточного наземного вестибюля. Образов же гораздо меньше. Если точно помню, то восемнадцать. Все они расставлены в хронологическом порядке, замершем между семнадцатым и тридцать седьмым годом прошлого века. То есть все они отображают дух тех, кто прошел гражданку, но еще не видел Великой Отечественной. Период, обещающий светлое будущее.

Люди его не увидели. Впрочем, как и статуи, которые пришлось восстанавливать после их путешествия в Среднюю Азию. Повезло, что они были не штучными. Жаль, что людей так возвратить нельзя – они уникальны. По крайней мере, абсолютно похожих точно нет. Даже близнецы имеют незначительные, но различия.

Почти все статуи, кроме пионеров, не стоят на ногах, а потому одно время ходила злобная шутка о том, что «на станции показано, что весь советский народ или сидит, или стоит на коленях». Мне она не нравилась. Была в ней некая горечь, и даже обида. Просто фигуры из того времени, которое не вернуть. А чем можно себя успокоить? Только злостью. И не важно, на кого именно злиться.

Так люди, пережившие ужас войны, пускали слух о том, что в каждую статую вмурован немецкий военнопленный. Чушь, конечно, но им душу грело.

Желания же исполняют далеко не все. Некоторые статуи трут просто за компанию. Как, например, рабочего с гранатой. Исполняет ли его граната желания не известно, но люди активно начинают поиск своего счастья именно с нее. Натерли уже до блеска. Видимо, им виднее, как и что надо.

А вот вторая скульптура – солдат с винтовкой – вроде как сулит хороший день каждому, кто к ней прикоснется, что и понятно – приклад натерт сильнее гранаты.

Финансисты и деловые люди отдадут свое предпочтение матросу с наганом. Не знаю, как связан наган и заключение сделки, но трогают. У второго же матроса сей инструмент просто-напросто воруют. Видимо, чтобы наверняка все прошло удачно.

За исполнением мечты идут к сигнальщику. Он воплощает в жизнь сокровенное. Как поднимут флаг на судне, таков и будет день.

А самым известным является пограничник – почти все лавры ушли к нему. По-моему, из-за наличия собаки, ведь именно ее затирают до дыр. Лапы, бедра, нос… По поверью это приносит удачу. А особой любовью собачек окружают студенты. Правда, я что-то в это все не верю, впрочем, я и студентом-то еще не являюсь. Кто знает, может, поступлю и тоже буду щупать собачьи носы, чтобы получить «зачет».

А вот девушка с петухом выделяется тем, что единственная приносит несчастья. Если потрогать клюв птички, то человека обязательно постигнет что-то плохое. Если не сказать ужасное. Беды так сказать заклюют. Хотя смельчаки есть и будут во все времена. Я сомневаюсь в силе петуха, но все же не трогаю его. Мало ли.

Я задумался. Может сложиться такое впечатление, что со статуями девушек что-то не так – они либо ничего не приносят, либо источают негатив, но это ошибочно. Например, студенточка дарует взаимную любовь, а матерь с ребенком – сына.

Меня же больше привлекает замурованный проход. Там я всегда кого-то вижу. Человека, что замер на периферии моего зрения. Но стоит мне обернуться, как незнакомец исчезает. Я не знаю, кто он, моя верная тень, кочующая из сна в сон, но я неизменно ему благодарен. Что-то внутри меня радо чувствовать этот взгляд, словно он и есть мое спасение. Хотя, может, что именно так оно и есть, если подумать. Ведь его голос я слышу каждый раз, да?

В каждом сне он шепчет мне, помогает. Он словно хочет что-то поведать, но одергивает себя. Еще не время. Еще рано.

Вообще, именно из-за него я начал искать информацию о метро в целом и об этой станции в частности. Почему-то же я вижу его именно здесь. У всего должна быть причина.

Просто так даже мухи не летают.

Так я узнал, что Иосиф Виссарионович уделял внимание оккультным наукам, а особенно такой личности, как Яков Брюс. Да, огромное количество его трудов кануло в небытие вместе с пожаром 1812 года, но по легенде в Сухаревой башне все же были обнаружены спрятанные записи. А если быть точнее, то сама черная книга колдуна. Вот именно она, как считается, и попала в руки к вождю.

Брюс же еще в восемнадцатом столетии составил астрологическую карту Москвы. Он рассчитал все аномальные зоны, а так же оставил массу советов по поводу того, что и как следует строить. И главное, с какой целью.

Так можно предположить, что его книгой вовсю руководствовались при проектировании первых линий. Еще метро вполне могло быть инструментом для воздействия на сознание, как например небезызвестные пирамиды или дольмены. Признаюсь, что первые видел только на картинках в школьных учебниках, да на паре фотографий особо удачливых знакомых. Так что утверждать об их силе или влиянии не смею. А вот дольмены совсем иное дело. Были мы с дедом пару раз на юге и приобщились так сказать к этой культуре. И кроет там просто нереально. Кажется, что чувствуешь и слышишь гораздо больше, чем обычно. А какой там сладкий воздух! Ммм. Прелестно. И в мозгах что-то поворачивается, будто показывает нечто выходящее за рамки восприятия. К тому же мое желание сбылось.

Я довольно улыбнулся.

Еще следует заметить, что радиальные линии делят пространство на двенадцать секторов. А это все же особое число. Правда, мне ближе тринадцать, но речь сейчас не обо мне, а о метро.

Так двенадцать – это годовое, астрологическое и, конечно, библейское число. Но и не только. У Далай-ламы было столько советников, а у Артура рыцарей. Так же столько лепестков имеет лотос, обозначающий Вселенную.

А вот уже кольцевая линия связывает радиальные, что и приводит к образованию портала. А через него в свою очередь в наш мир и попадают все сущности из астрала и прочих тонких миров, я так думаю.

Моргнул. Музыка оборвалась.

Наушники на месте, но звуков нет. Пролистываю, все плей-листы пустые. Остался только невнятный шум.

Я поморщился и вырубил плейер. Поезд еще через семь минут. Или..?

Я ошибся?

Ясно видны огни. Слышен шум. Вон и некоторые люди встрепенулись.

Да. Вот он. Промчался и замер перед платформой, раскрывая двери. Пара человек тут же ринулись внутрь, остальные же словно и вовсе не видели вагонов.

Нахмурился. Сознание вопило о том, что что-то не так. Неправильно. Прямо как та надпись. Площадь Революции. Красивая станция, но… Сейчас с ней что-то не так.

Я неуверенно шагнул вперед, коснувшись носком ботинка желтой линии. Желтая, чтобы всем было видно. Но замер. Шум стал еще громче, а за моей спиной возник некто. Тот самый, что стоял в замурованной нише.

Я знаю, что не могу повернуться, но все же стараюсь посмотреть назад. Безуспешно. Это вне моей воли.

– Не стоит, – прохрипел он. Голос тяжелый, низкий. Я бы даже сказал рокочущий, если бы он не был настолько тихим. – Не садись в него. Живой ведь еще. А если все же мозгов не хватит, то замри, как мышь под веником, и реже дыши. Если контролер поймет, то назад не вернешься.

Молчу. Губы словно приклеенные. Делаю еще шаг, но в вагон не ступаю. Что-то внутри против.

– Хороший мальчик, – смеется незнакомец. Он всегда так смеется, как будто кашляет.

Мне не нравится его пренебрежение, но возразить я не могу. Во снах я беспомощен, но он всегда меня ждет. Словно день сурка какой-то. Одно и то же каждый раз.

Двери закрываются, диктор произносит это, но я только догадываюсь, слова сливаются в невнятное бормотание, переходящее в молитву.

От любой нечисти можно защитится словом божиим, однако, тут все иначе. Это явно молитва. И она произносится правильно, а не задом наперед. Кажется, в вагоне кто-то молится. Женщина в темном одеянии. Ее голова покрыта платком.

Я пересекаюсь с ней взглядом перед тем, как поезд тронулся, и вздрагиваю. Красивая. Глаза ясные-ясные и той самой синевы, которой может похвастаться лишь неогранённый сапфир. На переносицу ниспадает каштановая прядь, вот только правая половина лица… Она покрыта кровью. Алая жидкость стекает по подбородку, капая вниз.

Миг и у нее нет одного глаза.

Девушка улыбается напоследок, и ее вагон исчезает в темном зеве тоннеля. Я же стою, как в воду опущенный и дрожу.

До следующего еще пять минут. Люди стоят.

Почему они не сели на этот и что с девушкой? Ей ведь нужна помощь!

Музыка возобновляется, но я по-прежнему не могу говорить. Невнятно хриплю и оглядываюсь. Надпись «Площадь Революции» сменяется на другую.

«Я буду ждать тебя в своих снах».

В своих? Не в моих? Но я же здесь сплю!

Именно от этого осознания я и просыпаюсь. Чаще всего посреди ночи.

После встаю и бреду на кухню, чтобы попить воды. Руки трясутся, да и всего меня бьет дрожь.

Ничего страшного нет, но мой разум с этим не согласен. Сознание мутит от тревоги и холода. Откуда ему только взяться? В квартире у нас всегда стоит духота. Дед мерзнет и закрывает все окна. Отец, конечно, пытается с ним воевать, но дома появляется крайне редко. Работа.

Честно, я уже и не помню, когда мы собирались все вместе, например, за обеденным столом. Отец всегда занят своими важными делами, а с матерью у нас отношения как-то не заладились. Она вся в себе. Очень правильная и строгая. Моя младшая на нее очень похожа. Поэтому и пропадает не пойми где. Тут у нее любовь и самолюбование. Но ей хотя бы интересовалась мать, помогая в различных вопросах. Меня же она в упор не замечала.

Ей вполне достаточно дочери и тех, с кем она обычно проводит время.

Поэтому я и вижу наших милых дам в компании разных мужиков. Отец, скорее всего в курсе, но ему как всегда ни до чего нет дела. Точнее до работы есть, а все, что не является ею, для него безразлично. Вообще удивляюсь, что, будучи таким трудоголиком, он завел семью.

Я бы подумал, что и у него есть кто-то на стороне, но факты говорили об обратном. Он просто упорно шел к некой цели.

А на счет его знания, вполне может быть и тот вариант, что он всего лишь не хочет рушить брак. Это ведь подпортит его карьеру. К тому же ни мать, ни сестра ни разу не пользуются одним любовником дважды. Правило у них, что ли такое?

Охота. Да, пожалуй, так.

Правильно же, зачем ловить одну и ту же дичь дважды.

Так что семьей, по сути, были только мы с дедом. Вместе ужинали, ходили куда-то и интересовались жизнью друг друга.

Он всегда спрашивал о том, как я, что у меня нового. Ему были важны мои увлечения и желания. Можно сказать, что именно он заменил мне родителей. Занимался моим воспитанием и обучением. Я же в свою очередь посещал с ним выставки и играл в шахматы и карты. Шулер он отменный, но никто, окромя меня, его на этом не ловил. Да и я закрывал глаза. Зачем, если игра хороша и интересна? Тем более, зная условия, можно мухлевать и самому.

В общем, я не жалуюсь. Дед все же личность довольно интересная и неординарная. Он один из тех, кто везде свой. Может вести себя, как светская личность с парой высших образований, а может не отставать от шпаны голозадой.

Хотя правды о нем я знаю довольно мало. О себе он говорит так расплывчато и метафорично, что понять, когда он серьезен, а когда плетет огород практически невозможно. А слог у него довольно хорош. Порою просто напоминает рецепт голубцов, а ты заслушиваешься и начинаешь переживать за то, что будет дальше. Какой там следующий шаг? Что надо сделать?

Что уж говорить о сказках? Их он любит, да только перевирает нещадно. Или рассказывает их задом наперед, да так, что они становятся интереснее оригинала. Но лучше всего было, когда он рассказывал свою версию или личную историю.

Любил слушать его и в детстве, и сейчас. Правда, когда мелкий был, он читал их мне на ночь. Укрывал меня тяжелым стеганым одеялом, брал в руки книгу с полки и садился в плетеное кресло. Я помню яркую обложку и начальные строки, типа жили-были, но потом дед возмущался, отпивал глоток из стакана с молоком – как правило, печенье съедалось гораздо раньше, и возмущался, что так слишком скучно и совсем неправдоподобно.

– Ложь! Наглая ложь. Все было совсем иначе. Совсем, – морщился он. – Помели по сусекам, кинули в печь, и оно ожило, – передразнивал он. – Вот черт! Кто это только придумал? Добрые и наивные. Это и есть розовые очки, мой мальчик.

– А как было? – всегда интересовался я, замирая в восхищенном ожидании.

– Оно появилось само. Полагаю из языческого захоронения. Как? Все просто. Разрыла древнее капище какая-то зверушка, нажралась там, допустим, кореньев, пропитанных людским словом и кровью, за что и поплатилась. Ничто не остается безнаказанным. Если что-то берешь, то должен что-то отдать. Если ты не сделаешь это по своей воле, то у тебя возьмут силой. Именно это и произошло с нашей зверушкой…

На подобных моментах в комнату обычно заходила бабушка, возмущалась, понимала, что в этом нет смысла, и уходила, хлопнув дверью. Ей это все не нравилось. Она говорила, что нельзя меня пугать. Ребенку нужно прививать только хорошее: терпение и любовь к людям. Она хотела, чтобы я был, как все. Слушал добрые сказочки и играл с детворой во дворе.

У меня плохо получалось.

И честно, я не знаю, что играло решающую роль – интерес к деду, его историям, а особенно дневникам, которые впервые он мне показал, когда мне исполнилось восемь, или то, что дети меня не принимали. Считали странным, если не сказать ненормальным.

Я их пугал.

Видел то, что не замечали они, разговаривал с теми, кого для них не существовало, рассказывал пугающие истории и рисовал непонятные символы. Да и особых попыток подружиться, по правде говоря, я не делал. Мне было с ними скучно. Зачем придумывать чудовищ, если они и так существуют?

Те, что рождаются из тени. Те, что смотрят из зеркала.

Но при бабушке я старательно делал вид, что я просто, как и все, фантазирую. Она знала, что я лгу ей, но поддерживала игру. При ней мы все играли в нормальную семью. Даже отец чаще появлялся дома, а мать что-то готовила и строила совместные планы на будущее. Про сестру я молчу, она была слишком маленькой и искренней. А потом… Бабушка пропала. Ее искали, но…

Никаких известий. Она словно растворилась в воздухе. Все ее вещи остались, а она вышла и больше никогда не возвращалась. Тогда же все и окончательно рухнуло. Остались только мы с дедом.

– Чего встал? – меня грубо пихнули и я очнулся от воспоминаний. Все же предаваться дням прошедшим лучше не в общественном месте. Для этого есть промозглые вечера, наполненные мелодиями дождя и ветра. А здесь нет той атмосферы меланхолии. Суета, тяжесть, шум.

Мимо меня прошел широкоплечий мужчина, расталкивая всех, кто попадался ему на пути. Он явно куда-то спешил. Остальные же по-прежнему стояли, не обращая на него внимания. Хотя… Пришлось подвинуться? Нет. Им явно самим захотелось сделать пару шагов в сторону. Просто так. Для этого ведь и не должно быть причины.

Я нахмурился. Странно как-то. И… А где же собственно поезд? Я здесь уже достаточно долго, чтобы он успел прийти. Да и мужик же не просто так пошел к краю. В самом деле, не на пути же он решил кинуться. Такие, как он, явно не кончают жизнь самоубийством.

Я поправил выпавший наушник. Музыка остановилась. Ничего, кроме шума не слышно. Барахлит что ли? Видимо придется покупать новые, а я и этими только недавно разжился. И ведь уверяли, что прослужат не меньше года! Дьявол, это совсем не вписывается в мои расходы. Я же расписал все. Все до последней копейки. Еду, проезд, необходимые атрибуты и канцелярию. Эхх. Нужно, Саня, меньше жрать. Переживу без перекусов и обедов. Завтрака и ужина будет вполне достаточно. Правда, позавтракать я тоже не всегда успеваю. Да и не особо хочу. Каша меня совершенно не радует. А обычно у нас именно она. Молочная детская каша. Брр. Не люблю.

Лучше бы кофе с яичницей. Ну, или чай. Нет, чай нельзя. Я так точно никуда не пойду. Расслаблюсь и решу, что мне и дома хорошо.

Вздохнул. А может было бы и лучше. Не торчал бы сейчас здесь, как памятник самому себе. Мог бы подзаработать, написав реферат или сочинение. Сейчас такой труд вполне хорошо оплачивается. Разжился бы еще денежками, а тогда бы смог купить и краски. Все же некоторые страницы дневников надо подправить. Особенно те, где описаны путешествия в Китай и Африку. Иллюстрации у деда безумно красивые, но время берет свое. Краска тускнеет, а от знакомства с некоторыми условиями и вовсе течет. Где-то я даже видел плесень, следы копоти и дырки. Надо всем этим заняться. Идеально было бы их вообще проламинировать, но дед категорически против.

«Охотник никогда не покажет свои знания простым смертным».

Охотник. Именно так он себя называл. Раньше мне это казалось забавным, теперь я пытаюсь понять, что именно он вкладывает в эти слова. На мои расспросы он лишь загадочно улыбается и выдает некоторую левую информацию, над которой мне приходится думать. Ложь или правда?

Одно я знаю точно – я никогда не видел, чтобы он охотился. Ни на реальных животных, ни на тех существ, что вижу я.

Я пнул камешек. Скучно и нудно. Минуты ожидания длятся как часы. Медленно и уныло.

Особенно без музыки.

Я огляделся вокруг. Сотни серых прохожих, ожидающих момента, когда смогут растечься по вагонам. Кто-то погружен в свои мысли, кто-то беседует, а кто-то явно потерял связь с реальностью. Так сказать ошибка системного кода вселенной. Взгляд пустой, расфокусированный. И никаких эмоций на лице. Глядя на таких, я порою начинаю сомневаться в том, что человечество развивает свои умственные способности, а не повсеместно деградирует. Хотя вполне возможно, что они одни из тех, кто живет за гранью. Они приходят в наш мир и забирают внешность попавшегося на пути человека. Высасывают его лицо и мимикрируют под него. Однако подобное абсолютное сходство не делает их живыми.

Вот допустим, была обычная семья: муж, жена и ребенок или два. По миру таких сотни, если не тысячи. В один же из вечеров муж вышел на улицу, например, вынести мусор. Уходил-то он улыбчивым, болтливым, внимательным, а вернулся тенью себя самого. Вечно мрачный, разговаривать не хочет, ничем не интересуется, да и холоден, как тот самый айсберг в океане. Жена, конечно, терпит, скорее всего, долго, но потом и у нее все же сдают нервы, она собирает вещи, берет ребенка и уходит. А женщины, как известно, всегда уходят с концами. Они любят взрывать мосты и сжигать порты. Так что если они заботятся и отдают себя и душой и телом, то это совсем не значит, что однажды им не станет все равно. Но дело тут не в этом и даже не в том, что муж разлюбил или нашел другую. Не поэтому он довел жену своим равнодушием. Все намного сложнее и проще. Его просто больше не существует. С него, по сути, содрали шкуру и уничтожили, как личность.

Вот так часто и происходит.

– Был человек, и нет человека, – озвучил мою мысль приятный женский голос. Громко, но почему-то это привлекло только мое внимание, и я тут же повернулся на него. Все остальные люди по-прежнему занимались своими делами. Неужели их ничего не заботит? А если ей нужна помощь?

А вдруг незнакомка читает мои мысли? Тогда все понятно, но что мне делать? Она же теперь знает все мои пароли! И грехи. Ой, а если… Да не, бред какой-то.

Но я на всякий случай представил зеркало. Мой разум принадлежит только мне.

Я прищурился, выискивая говорившую.

Девушка в темном платье и с волосами, покрытыми черным платком, на меня даже не смотрела. Она стояла под статуей птичницы, обняв себя руками и плакала. Тихо, но очень горько.

Ей явно не до моих мыслей.

Я подошел чуть ближе, чтобы расслышать все, что слетает с ее уст. Может я смогу ей помочь? Или утешить. Я очень внимательный слушатель. Если что, могу дать совет или позволить поплакать в плечо.

– Мы ведь вместе планировали поехать на юг. Солнце, море, песочек. Он бы наконец-то отдохнул от своей проклятой работы! А он… – Всхлип. – Он! Нет, надо еще заработать. Надо еще. Совсем себя не жалел. Все хотел, чтобы у нас все было самое лучшее, а толку-то теперь? Никакого? Понимаешь, подруга, нет человека. Был и нет.

Она с птичницей общается? Точнее жалуется. Если та начнет отвечать, то мне станет страшно.

Девушка тем временем потерла петушиный бок и осела на землю, закрыв лицо руками.

– Девушка, вам плохо? – забеспокоился я. Надо ее это… в чувство привести! У меня где-то был нашатырь. Или это все же как-то не так делается? Да. Точно. А вот валерьянки как раз таки и нет.

Но ничего не понадобилось. Она тихо покачала головой.

– Нет, мне хорошо, – саркастично улыбнулась сквозь веер изящных пальцев. Кольца нет. Значит, она не про мужа говорит. – Брата только сегодня похоронила. Отойти надо. Понять. А жить… Жить можно только здесь и сейчас. Прошлого нет, а будущее может и не наступить.

Брат. Я с сомнением вспомнил свою сестру. Из-за нее я бы так убиваться не стал. Мне на нее все равно. А ей на меня?

У девушки же с братом была явно особая связь. Он был ей действительно дорог. Если честно, то я даже завидую.

Она поднялась, опершись на мою руку и, отряхнувшись, пошла к краю. На меня она не смотрела, брела как в тумане.

Очнулась она только у самого края. Постояла там пару мгновений и все же обернулась.

– Здесь и сейчас, запомни, – по губам ее скользнула печальная улыбка, а я вздрогнул, как током ужаленный.

Сапфировые глаза. Каштановая прядь.

Слишком знакомо.

Я невольно посмотрел на табло. Сколько там осталось до поезда? Неужели? Да. Двенадцать минут. Осталось ровно двенадцать минут. Черт возьми, двенадцать.

Апостолы, рыцари, лепестки, минуты.

Я сплю?

Потер глаза. Ущипнул. Куснул губу. Ничего. Значит, это не сон. Все это происходит на самом деле. Дьявол!

Не думая больше об этом, я кинулся вперед. Все словно в замедленной сьемке. Ууу, и голова кружится. Надпись плывет. Но я слышу. Слышу! Поезд уже близко. Он нещадно шумит. Но звук какой-то иной. Будто сотни когтистых лап скребут по стенкам тоннеля. Кто-то сглатывает и скрежещет зубами.

Почему никто больше его не видит?! Почему всем всегда все равно? Что в детстве, что сейчас!

Что? Причем тут эта мысль?

– Не садись в него. Живой ведь еще. А если все же мозгов не хватит, то замри, как мышь под веником, и реже дыши. Если контролер поймет, то назад не вернешься, – снова прозвучало за моей спиной. Голос хриплый, низкий. Тяжелый, как грозовая туча.

Моя тень.

Он снова тут.

Но я его не слушаю. Мне нужно спасти девушку. Спасти любой ценой.

Вот же она! Совсем близко. Но кто-то крепко держит меня за руку.

Я попытался стряхнуть неожиданное препятствие, но как-то безуспешно. Хватка стальная, словно я попался в капкан.

– Пусти, – прорычал я и зло обернулся. Я не разглядывал лица, мне оно было тогда не интересно. Только рука. Сильная крепкая мужская рука с длинными пальцами, обхватившими мою чуть выше локтя. Посреди пястья родинка. Она будто пульсирует в моем сознании.

Человек же покачал головой и усмехнулся, сжав чуть сильнее. Еще немного и я услышу, как ломается кость.

– Ну-ну, сдохнешь же. Не дури. Изображай, как всегда, хорошего мальчика. В моих снах ты всегда послушный.

– Это ты мне снишься! – возмутился я и дернулся вперед.

Он все же отпустил, так что я чуть не упал, сделав по инерции несколько шагов вперед.

– Ну-ну. Только реже дыши, чтобы не попасться контролеру!

О чем он? Почему он не хочет помочь людям, если этот поезд так опасен? Он же предупредил меня. Почему именно меня? Чем я лучше той же девушки? Или он просто шутит и ждет, что я попаду впросак? Но я же видел. Ее глаз…

Вот уже и поезд. Подъезжает и распахивает двери. Некоторые люди, встрепенувшись, шагают ему на встречу. Среди них и девушка, знакомая мне по снам и тот мужчина, что недавно толкнул меня.

– Постойте! Постойте, да подождите вы! – прокричал я, стараясь ухватить ее за руку или платье.

Ага! Попалась. Я помогу ей. И все будет хорошо. Должно быть. Куплю вкусненького и утешу.

Она вздрогнула от моего прикосновения и застыла. Миг. Еще один. Я неуверенно взял ее за плечи и развернул к себе. Ей все же определенно плохо. Ей бы отоспаться, а не торчать тут.

– Вы точно в поря…

Предложение я закончить не смог. Ее лицо… Точнее правая его половина. Охх, боже.

Я сглотнул и отступил. Девушка же невидяще продолжила путь. С ее уст слетала молитва, а с подбородка капала кровь. Все как в моем сне.

Я беспомощно смотрел ей в след и не знал, что мне теперь делать. Мой повторяющийся кошмар ожил, вот только теперь я не мог проснуться.

Девушка с изуродованным лицом, мужчина с удавкой на шее. Они застыли в моем разуме.

Поезд заурчал, распахнул пасть, полную острых, кинжалообразных зубов и облизнулся, сыто заурчав. Миг и вот он уже скрылся, перебирая крупными когтистыми лапами.

– Ну что? Спас? – на мое плечо опустилась ладонь.

– Я…

– Им уже не помочь. Они мертвые. А вот эта тварь – призрачный поезд забирает души. Чистит так сказать, чтобы они не стали скверной. И катает по теневому метро, как родненьких, пока не переварит.

– А как же… Я ведь, – сглотнул, – живой.

– Вот и умница. Мозгов хватило. Есть еще что-то в твоей башке. Если живой попадет на него, то ему лучше почти не дышать. Тогда и сойдет на нужной ему станции. Правда, со временем у него будут проблемы. Оно просто не сдвинется. А вот если контролер поймет, кто к нему попал, то пробьет билетик и тогда кататься человеку до скончания веков.

Незнакомец вздохнул и убрал руку.

– А если… – я вновь обернулся, но никого не увидел. Моя тень исчезла.

Интересно, был ли он на самом деле или…

Я мысленно оборвал себя, прислушавшись к вновь заигравшему плееру. Нужно будет еще в пекарню зайти – дед просил взять какой-нибудь сладкой выпечки.

Когда же я садился в вагон, то вновь увидел его в тени замурованной арки. Значит, мы с ним еще встретимся.

Глава 2. Тени.

Из метро я вышел достаточно поздно. Кажется, уже перевалило далеко за полночь. До дома же мне еще брести и брести. Хотя это не так уж и плохо.

Ночь восхитительна. Она обволакивает все и вся, словно заботливая мать, дарующая умиротворение, и в то же время она безжалостная богиня, способная напугать до изнеможения или даже убить. Ночь время отдыха, сна, удовольствия и страха. Она для всех и ни для кого.

Я бы сравнил ее с бабочкой, чьи крылья пропитаны ядом. Смотри сколько душе угодно, но за прикосновение придется заплатить.

В принципе же у всего есть своя цена. Так почему бы не поиграть с ней? Рискнуть, чтобы насладиться ею сполна, познать ее тайны и прочувствовать силу.

Смеюсь, конечно, но воздух в ночное время и правда, совсем другой. Пьянящий и дурманящий. Он как хороший сидр или крепкое вино. По весне он еще сладит ароматом сирени и меда. Так же порой мне чудятся мягкие нотки вереска.

«Из вереска напиток

Забыт давным-давно…».

Сезонное помутнение, не более. Единственное, что вечно – это хвоя. Ель, сосна, кедр. Они по многим сказаниям и былям погуляли. Побыли мировой осью, героями детских рассказов и неизменным символом праздника. Хотя любопытно и то, как они из язычества перекочевали в христианство. Тоже что ли Красно Солнышко мимо проходил?

Впрочем, все логично подвели, а главное красиво.

Близ пещеры, где появился Спаситель, тянулись к небесам пальма, олива и ель. Первые две даровали младенцу свои вкусные плоды, а ель осталась в стороне. Грустила и страдала, боясь испортить праздник. Что с нее взять? Иголки? Твердые шишки? И заплакало древо от огорчения, почувствовав свое бессилие. Это увидели небеса, и посыпались с них звезды. Тогда и произошло чудо – ель стала настолько прекрасна, что младенец был поражен и радостно заулыбался. Ель же хоть и возрадовалась, но не поддалась гордыни, за это она и стала символом праздника. Связью земли с небесами, а значит и людей с Богом.

Мировое древо, ты ли это? Просто очень похоже.

В древности люди и вовсе обожествляли природу. По их мнению, у каждого дерева был свой собственный дух, способный, так или иначе, влиять на погоду или разум созданий, находящихся рядом с ними. Чаще всего этих существ мысленно селили именно на хвойных, считая, что такие растения лучше всего отражают их суть.

В язычестве духов леса именовали лешими. И я склонен верить, что хранители живут по сей день. Все же со многими фактами и с тем, что видишь собственными глазами трудно спорить.

А я видел. Многое. Очень многое.

Поэтому я теперь прежде, чем войти в лес, подстраховываюсь – выворачиваю наизнанку что-то из одежды, оставляю на пне вареные яйца (излюбленное угощение лешего), вяжу на ель яркую ленту. Это задобрит лесного владыку настолько, что я смогу не только не опасаться его козней, но и рассчитывать на милость. То есть он убережет меня и от зверей и от плохих мест. В лесу их довольно много. В одних не слышны звуки, в других по-иному течет время, а третьи могут и свести с ума. А оно мне надо? Думаю, что нет.

Ленточку я обычно повязываю красную, как символ жизни. Самое-то для ели, олицетворяющей собой бессмертие. Все меняется, а она остается.

Наряжать же ее стали еще в средневековой Германии, в бородатом 1513. До России традиция добралась аж в девятнадцатом веке и благодаря все тем же немцам, проживающем в Санкт-Петербурге. Правда, тогда ее подвешивали корешком к потолку. Когда мы ее перевернули непонятно, но факт. Теперь мы ставим ее просто на пол или табуретку. После украшаем.

Мы с дедом всегда наряжаем елку вдвоем. Достаем ящик с советскими игрушками и пару небольших мешочков конфет. Развешиваем гирлянду с огоньками и мишуру, а на верхушку крепим пику. Раньше была звезда, но сестра ее разбила, когда еще под стол пешком ходила. Утащила и шмякнула об пол. Мама тогда еще злилась, что ей эту безделушку откуда-то привезли, что она не просто дорогая, а бесценная.

«Это эксклюзив! Единичный экземпляр», – удрученно вздыхала она. Тогда мама еще чем-то интересовалась, пусть и всего лишь звездой.

Но что было поделать? Склеить звезду было нереально. Купили пику. Особой разницы я все равно не видел. Да и на праздниках за столом после исчезновения бабушки собираемся только мы с дедом. Ничего нового.

А раньше мне было обидно. Смотрел на картинки, завидовал чужим семьям, сияющим счастливыми улыбками. А толку-то? Повторить мы могли только убранство елки.

Вначале мне и правда, это было интересно. Мы добавляли к игрушкам и конфетам орехи, пряники, поделки из цветной бумаги. Еще мне можно было завернуться в мишуру и бегать по дому. Или ждать, когда придет Дедушка Мороз. Но я засыпал гораздо раньше, чем приходил сказочный старик.

Потом я вырос. Уверился, что подарки приносит мой дед и…

Наверное, меня больше не должны веселить все эти праздники, ожидания и ночные посиделки с дедом, а так же мне не стоит верить в чудеса и волшебство. Возможно, мне даже надо, как и отцу, уйти в какое-то дело с головой. Счета, важные бумаги, какие-то акции… Чем он вообще занимается? Думаю, если бы я начал интересоваться его работой, то он бы меня заметил.

Но я посвятил себя другому. Просто я видел больше, чем другие люди. То же сегодняшнее метро чего стоит. Та девушка до сих пор замирает перед моим внутренним взором. Ее красивое лицо и необыкновенные глаза, а потом кровь и увечье. Мертвая. Безвозвратно мертвая.

А когда она исчезает, мелькают другие образы. Двенадцать минут. Мужик с удавкой. Открытая пасть. Когтистые лапы. Явно не лучшие воспоминания.

А что если бы я не дал ей сесть на тот поезд? Что было бы? Я хочу и не хочу знать. Или боюсь услышать ответ? Все может быть.

Но все же надо будет спросить у деда, а если он опять не ответит, то поискать объяснение в его дневниках. Там есть, как мне кажется, практически все. Даже тот самый пресловутый Дед Мороз. Но у него он жуткий. Дед проводит параллели с темными сущностями. А еще с Карачуном и Кощеем. Они у меня вызывают сомнения, но пока у меня нет неопровержимых доказательств, сложно сказать существуют они на самом деле или нет.

Тем более что на образ той же Бабы-Яги есть и реальные аналоги и символы. Например, домовины, так похожие на ее избушку. Но домовина – это домик для души, который строили над могилой. Хотя… Может в этом и весь смысл?

Все эти былинные герои приходили к мертвой старухе, ведь каждому из них было известно, что тем, кто перешел грань, ведомо больше, нежели живым. Она же в свою очередь старалась захватить их тело и душу, чтобы вновь стать живой.

В пользу ее мертвой природы можно привести еще и то, что она поедала людей и огораживала их костями свое жилище. То есть получается то, что она вела себя, как зверь или нежить. Хотя так же это может говорить и только о ее ненормальности. Были же маньяки, употребляющие своих жертв в пищу. Но, конечно, до ее масштабов им далеко.

Из человеческих костей у нее целый забор (размеров участка никто не знает, но все равно впечатляет). На заборе черепа, вместо засова человеческая нога (меняет каждый раз что-ли?), вместо запоров – руки, а вместо замка – рот с острыми зубами. Выходит, что не только человечина у нее входу, но и кто-то из созданий той стороны.

Но все же интересно, как это у полуслепой старухи, ковыляющей на костяной ноге, выходило убивать?

Да и вообще странная она (впрочем, как и любая нечисть). Непонятно откуда именно она пришла, да и вообще одна ли она. Есть упоминания о ней и у тюрков и у иранцев. А если хорошо поискать, то можно найти ее образ и в скандинавских сказаниях и в африканских легендах.

В свою очередь мой дед в своих записях склонялся к тому, что это не единичная личность, а семейство, распространённое во многих регионах. Отличительной особенностью является человекообразная уродливая внешность, гибкий ум, жилища, напоминающие домовины, поедание людского мяса и коллекционирование костей. Но так же не стоит отрицать и ее полезных качеств. Она помогала многим героям (тем, кого считала достойными) и заботилась о лесе, в котором жила. Возможно, что изначально ее природа была иной. А ее прозвание – это деформация слова ящур, предок. Тогда можно подтвердить то, что она мертвая, так как любое существо, даже самое доброе и хорошее после смерти со временем деформируется и перевоплощается в нечто иное, озлобленное и жестокое.

Ребенок, брошенный своей матерью умирать, придет и погубит всех, кто будет рядом с его губительницей, заботливая жена, похороненная не на той земле, сведет всех дорогих ей людей в могилу, а верный пес перегрызет глотку каждому, кто встретится на его пути. Они повинуются только жажде крови, плоти и тепла. Им неимоверно холодно, а голод сжигает их изнутри и гонит вперед. В остаточном разуме бьется лишь мысль о месте и о том, что все виноваты в их страданиях.

В них просто не остается души. Сущности, бьющейся в живом теле, той частички, что и делает нас теми, кто мы есть. Именно от ее объёма зависит очень многое. Так она может занимать все тело, тогда человек неимоверно светел, добр, чист и талантлив, или же отдельно взятое пространство – чаще всего сердце или желудок, реже голову, и тогда мы имеем более сдержанную личность с узким профилем. Например, у врачей и воров душа занимает кисти рук. У таких людей наиболее сильно проявляются симптомы фантомной боли при ампутации этих конечностей. В зрелом возрасте душа не меняет своего положения и остается на прежнем месте даже с потерей своего телесного вместилища.

Я сжал и разжал кулаки. Моя душа еще кочует. Иногда она замирает в руках, после чего несется в сердце. Хотя с моими видениями она чаще всего обретается в районе пяток. В голову она не заглядывает вовсе. Оно и понятно, с учебой, хотя скорее с учителями, я не в ладах. Может, я бы и учился лучше, но мне просто-напросто скучно, да и появляюсь я в школе довольно редко. Зачем что-то делать, если твои заслуги не оценят, процесс не доставляет тебе удовольствия, а полученное от него тебе ко всем чертям не сдалось? Вот и я подумал так же, что мне оно не надо. Учусь для себя и хватит. Когда мне что-то понадобится, то я быстро подтяну нужный мне предмет. Благо на память я не жалуюсь. Пожалуй, это и есть мое главное, если не единственное достоинство.

Я досконально помню практически все события, а чтобы что-то выучить мне достаточно только один раз пробежать глазами. Допустим, я до сих пор могу выудить из памяти учебник по музыке для третьего класса со всеми его надписями на полях и пятнами от пальцев, или игрушку, что мне клали в кроватку, когда мне было пару месяцев от роду. Это был потрепанный жизнью, а после и мною рыжий лис, покрытый настоящим мехом. Еще у него были забавные штанишки. Лис был залюблен до дыр, после чего исчез. Скорее всего, это страшилище выкинула мать, чтобы не пугать сестренку, которая младше меня на два года. Ага, не портить ее ранимую психику, ведь с этим она прекрасно справится и сама. А лиса мне было жаль. Классная была игрушка.

Но зато чуть позже мне подарили живую кошку. Если быть точнее, то это был один из немногих подарков отца, который в последний раз вовремя вспомнил о моем дне рождения. Мне было семь, и я был безумно счастлив. Хотя сейчас могу с уверенностью сказать, что котю отцу дал дед. Тот всегда заботился обо мне и понимал, что я буду гораздо радостнее, если получу корзинку с пушистым белым комком именно из рук этого человека.

Да, это было одним из лучших воспоминаний. В тот день я проснулся довольно рано и прислушался к сонному дому, наполненному тихим стуком ходиков. Чуть позже я осознал, что с ним переплетается звон посуды. Бабушка, как всегда готовила всем завтрак.

Вот ее завтраки я любил всем сердцем. Она пекла пышные оладушки, подавая их с теплым молоком и ароматным вареньем. Иногда она заваривала самовар. Куда девался этот монстр после ее пропажи, я понятия не имею. Возможно, дед от него избавился, как от лишнего напоминания об его утрате.

Когда же я спускался, то понял, что проснулись уже все, кроме меня, и сонным был не дом, а я. Даже мелкая уже что-то лопотала, воротя нос от какой-то натертой гадости, которую в нее пыталась запихнуть мать. Безуспешно, что тут еще сказать?

Леска всегда была упрямой. А уж когда она смогла ходить и говорить, то заставить ее что-то делать стало практически невозможно.

Отца и деда не было видно. Первый, как я думал опять ушел на работу, а вот отсутствие второго меня расстроило.

Даже всученные матерью краски и поздравления бабушки, расцеловавшей меня в обе щеки, не подняли мне настроение.

Но зря я переживал. Отсутствующие появились как раз к тому моменту, как бабушка дожарила оладьи и поставила блюдо на стол.

Дед потрепал меня по голове и дал пару петушков на палочке. Хорошее и вкусное лакомство, которое сейчас на вкус с теми и близко не стояло. Петушки теперь не на палочке, они чаще носят модную одежду и имеют свое непревзойденное мнение по любому вопросу.

Главным же стала корзинка в руках отца. Он как всегда пожелал мне побольше мозгов, и выбрать правильный ориентир в жизни. Работу, я полагаю. Однако я его уже не слушал. Все мое внимание приковала кроха, дремавшая на мягкой подушке. На шее у нее был повязан синий бант, казавшийся огромным по сравнению с ней. Котенок. Мой котенок! Именно то, о чем я мечтал.

Большинство детей просят собаку, я же всегда хотел кошку. Правда, я думал о рыжей или черной, но белая была даже лучше. Тем более у нее были разные глаза – один янтарный, а другой лазурный. Мое прекрасное чудо.

Сейчас она уже немолода, но я по-прежнему ее люблю и стараюсь баловать. А она в свою очередь всегда ждет меня, высматривая в окно. Увидев меня, она пулей несется к двери и замирает, как пес. А еще она способна приносить тапочки и давать лапу.

Я тепло улыбнулся, вспомнив то, как учил ее этим командам. Но лучшим моим вложением было то, что котя начала справлять нужду в тапки нашей соседки сверху, часто заходившей к матери в гости, чтобы поболтать, посплетничать и повздыхать над модными журналами. Впрочем, если той не было дома, то соседка доставала деда. Мне она категорически не нравилась, чего я не могу сказать об ее племяннице – Верочке.

Вера переехала к ней жить всего год назад, после того, как ее родители разбились на машине, но уже успела расположить к себе весь двор. Добрая, красивая и умная. Она состояла в секции гимнастики, ходила на шахматы, занималась волонтерством и играла на скрипке. Не девушка, а сказка. Когда она все успевала, я понятия не имею. Особенно учитывая то, что она, будучи старше меня на два года окончила школу с золотой медалью и поступила в институт на что-то связанное с языками. Кажется, она в совершенстве знала английский, немецкий, французский и подучивала латынь.

Из-за этого ею увлекся и мой лучший друг. Да, таковой появился и у меня. Жаль бабушка этого не застала, а то она была бы рада.

Антоша перебрался к нам уже после ее исчезновения. Его семья купила пустующую до этого квартиру снизу, видимо хозяин окончательно пустил корни в Праге и понял, что никогда больше сюда не вернется. Оно и к лучшему.

Признаюсь честно, вначале я игнорировал его, как и всех людей в моем классе, а он попал именно в него. Однако Антон оказался довольно упертым и упорным. Он старательно доставал меня и пытался понять, что со мной не так и почему я часто пропускаю уроки, спорю с учителями и ношусь с какими-то записями и красками. А особенно его интересовало то, почему меня опасаются и не трогают наши заводилы, а директор никогда не вызывает к себе.

Хотя все было довольно просто – дед всесторонне развивал меня.

– Хороший охотник должен быть силен не только мозгами и духом, но и телом, – весомо замечал он. – Ты должен уметь сражаться и языком и руками. А главное всегда правильно распределять силы и рассчитывать любую партию на несколько ходов вперед. Минимально на три, нормально на семь, идеально на десять. Открывая холодильник, ты должен знать, что сделаешь дальше, прежде чем уйдёшь с кухни.

Не знаю, к чему он меня готовил, но спасибо. Мне это не раз спасало жизнь. Вот и задирам я хорошо накостылял, да так, чтобы они не смогли на меня пожаловаться без вреда для себя. А так я само добро. Но с кулаками, да. С директором же я смог договориться. Точнее уболтать его и подкинуть пару мыслей, над которыми ему еще придется попотеть. Конечно, если он не забил на слова нахального мальчишки. Хотя учитывая то, что он меня не трогает – он все прекрасно помнит.

Антон же не поддавался моим умениям заговаривать. Его любопытство было выше меня, и я сдался. Оказалось, что не зря. Он такой же чудик, как и я. А от мистического он и вовсе в восторге.

К тому же его напор снес и непробиваемую стену принципов моего деда. Так Антон получил доступ к дневникам.

И честно, мне стало легче. Я не один такой ненормальный. У меня есть друг, с которым можно поделиться абсолютно всем и который не покрутит пальцем у виска, когда ты рассказываешь о монстре за окном или мертвецах в метро. А еще я знаю, что он постоянно практикуется, чтобы научиться видеть без моей помощи. Да, ему очень трудно, но он не сдается. Пыхтит и злится, но каждый раз стискивает зубы и идет дальше.

– Талантов у него к ремеслу нет никаких, но усидчивости и терпения, хоть отбавляй, – каждый раз довольно качал головой дед. И порой мне казалось, что ему он говорит больше, чем мне. Оно и понятно, я себя люблю, и учиться до изнеможения никогда не стану.

В этом-то и мой минус. Моя осторожность и лень не дают подобраться к тайнам деда. Вот мне и приходится гадать – на самом ли деле он охотник, видевший все описанное в дневниках или превосходный сказочник.

Ложь или правда? Ложь или правда…

Одно я знаю точно – я видел многое из того, что нормальные люди считают выдумкой. То, что некоторым даже не снится. В моих же кошмарах оно постоянно.

Я медленно выдохнул, сворачивая в одну из подворотен. Зачастую здесь ошиваются различные люди, не вызывающие у меня доверия. После себя они оставляют лишь грязь. Одни на физическом уровне, другие на ментальном. Иногда смотришь и видишь на периферии зрения сгустки тьмы или тошнотворные скопления мха. Порой тонкая реальность переполнена чадящим дымом и плесенью. Каждый выплеск эмоций не исчезает бесследно. Некоторые оседают в астрале, другие опускаются на людей, а в редких случаях они могут породить сущность. Одно время я думал, что к таким относятся и Тени – создания, любящие находиться рядом с людьми, но вскоре я понял, что они что-то иное. Правда, совершенно не ясно, что именно.

Они приходят по ночам, проникают во сны, часто просто стоят за окном и всегда молчат. Периодически они о чем-то стараются предупредить жестами, прикосновениями или рисунками. Пишут они красным, используя любую поверхность, как холст. Хотя в связи с этим у меня возникло и иное предположение. Дело в том, что все разы, когда я видел рисующую тень, я мог разглядеть за окном сотни рук и глаз тех, кто жаждет проникнуть внутрь. Но их останавливал рисунок – символ в виде двух кругов – один маленький в центре большого, нарисованный на стекле чем-то алым. Значит, она оберегала мой дом. Но чем она писала? Кровью? Только если своей – символ бесследно исчезал под утро, не оставляя после себя ничего. Человеческая же кровь, как и некоторых животных, создает помехи и слабый белый шум.

Но относит ли это Теней к хранителям? Я не знаю. Вообще непонятно, чего именно они хотят.

Я бы сказал, что они просто есть. Но это тоже будет неверно. Что-то же заставляет их подходить настолько близко и даже помогать.

Так же немаловажно, что их нельзя заметить обычным глазом. Но они хорошо видны в астрале или в трансе, чуть слабее на периферии зрения или при высокой температуре. Однако с последним сложнее – не всегда возможно отличить тонкую сущность от обычного горячечного бреда. А вот с людьми, в чьей крови есть алкоголь, они стараются вовсе не контактировать. По всей видимости, тени не переносят спиртное.

Чаще всего тени не собираются в группы. На одну квартиру приходится всего одна взрослая особь. Исключения составляют лишь дети, хвостиком ходящие за старшим. Но я ни разу не видел, чтобы их было больше двух .

Мне они были любопытны, но взрослая не позволяла им подходить близко к людям. Значит ли это, что прикосновения смертных могут навредить их молодняку? Все же дети сильно отличаются. Во-первых, они гораздо меньше и толще, во-вторых их темные балахоны открывают большую часть лица, а от капюшонов исходят туманные щупальца, присасывающиеся к поверхностям. Но главное отличие в другом – только у детей есть глаза, ярко-алые, ромбовидные и чуть светящиеся. Взрослые их лишены, как и собственно лиц. Или же вполне возможен тот факт, что они просто их не показывают. Прячут.

На этом мои познания и заканчиваются. Большего собрать о своем потустороннем соседе я не смог.

Я огляделся. Странно, сегодня здесь никого нет. А вот мусора предостаточно. Уверен, что и в астрале они наследили. Однако я не могу контролировать свои видения. Я просто вижу. Возможно, что это тоже одна из проблем, не дающая мне понять деда. Но я не знаю, как ее исправить.

И вообще он мог бы и подсказать!

Ложь или правда?

Может он и сам не знает ничего?

Я раздосадовано пнул пустую бутылку. Грязно. Не люблю таких людей.

Все же тот, кто чист душой, не прячется по закоулкам.

Но проблема не только в людях. В самых темных углах рождаются те, кто гораздо опаснее. Одни хотят свежей плоти, другие пожрать душу, а третьи жаждут занять место живого, чтобы почувствовать себя настоящими.

Если услышишь шепот в ночи, значит они уже рядом. Вот только с уст их не срывается ни звука, и потому нет ничего страшнее их молчаливого зова.

Однако это не всегда предвещает опасность. Ну, я так полагаю. Все же не все существа приносят вред. Например, те же тени не только не вредят людям, но и приносят пользу.

Так что с тонкими сущностями довольно сложно. Никогда не знаешь, чего от них ждать.

Вот и сейчас я чувствую на себе взгляды, но не ощущаю агрессии. Тени? Нет, не похоже. Они любят дома, а не улицы. Тут нечто иное. То, что я не могу увидеть.

Тогда какой смысл об этом думать?

Я ускорил шаг, выскочив из подворотни. Осталось пересечь открытую площадку, и я практически дома.

Фонари стали нервно перемигиваться и трещать, словно кто-то стучит по лампам или наоборот пытается выбраться наружу. Можно было бы понять, что это, если бы я замер и прислушался. Но я не стал этого делать. Это было интересно, но не выгодно и возможно опасно.

Обернулся же я только перед тем, как нырнуть в подъезд. Кто-то стоял в желтом свете, опустив голову. Миг и незнакомец исчез.

Не моя ли это верная тень? Тот человек со станции.

Я усмехнулся. Все принимает довольно интересный оборот, когда сны переходят в реальность.

Глава 3. Ларс.

Квартира встретила меня тишиной. Котя, хоть и крутилась под ногами, старалась не нарушать покоя, царившего в этих стенах, оклеенных дешевыми обоями. Она всегда прислушивалась к состоянию окружающего и подстраивалась под обстановку. А когда родители бывали дома, она и вовсе не выходила из моей комнаты – видимо ощущала некую неприязнь по отношению к себе. Все же родители не любили животных.

Но, как я понимаю, сегодня они опять не пришли. Котя здесь, и к тому же, если бы они были дома, я слышал бы разговоры матери по телефону и ее громкий, чуть надрывный смех. Она всегда разговаривает со своими подругами так, словно играет некую роль, стараясь быть той, кем никогда не была – добродушной хохотушкой и душой компании. Хотя, если подумать, со всеми за исключением семьи она надевает маски, которые люди хотят видеть. Это тоже своего рода развлечение или даже искусство – угадать образ, который расположит к себе человека и заставит его раскрыть все свои тайны.

Еще бы по квартире разносились приглушенные возмущения отца и шелест его важных бумаг. Про Леску и говорить нечего – она вечный источник шума. Но если я точно помню, то она укатила на недельку со своими подружками на какую-то дачу. Вопрос, конечно, сколько из этих подружек девушки, однако это не мое дело. Нагуляется, вернется, потом опять пойдет искать приключения. Правда, я совершенно не помню, когда именно она ушла. Кажется, в понедельник. Или во вторник? Черт. Я совсем теряю с ней связь. А в детстве я ей вполне нравился. Впрочем, моя вина.

А вот то, что дед меня не встречает довольно непривычно. Но видимо организм стал его подводить – ему уже довольно тяжело не спать ночами. И меня это пугает, если честно. Я не знаю, что мне делать, если его вдруг не станет. Он мой самый близкий человек. И я… Я до ужаса боюсь его потерять. Боюсь остаться один с кучей вопросов, на которые никогда не получу ответы.

– Дед, – на всякий случай позвал я. – Дед?

Тихо.

Скорее всего, он опять заснул за своими записями. Он теперь часто перечитывает их, слабо улыбается и проваливается в объятия морфея.

Я скинул обувь и прошел в зал. Как я и думал, дед спал в кресле перед беззвучно играющим телевизором, недавно купленным «тошибой бомб». Я помню, как хотела цветной телевизор бабушка, но… Он появился у нас только в этом году. На коленях дед держал перемотанный изолентой пульт и раскрытый дневник. Около ног у него валялся цветастый стеганый плед, собранный из лоскутов, как Франкенштейн.

Раньше я очень любил этот старый роман и был несказанно удивлен, когда узнал, что он был написан восемнадцатилетней девушкой в бородатом 1816. То есть она, будучи старше меня всего на год, создала шедевр, а я не могу систематизировать даже свои записи с уроков, а моими сочинениями можно пугать филологов.

В общем, меня это заинтересовало, и я решил покопаться в истории создания. Может все не так просто? И к своему восторгу нашел. Мэри Шелли не совсем выдумала своих героев – у них были реальные прототипы и корни.

Стоит ли говорить, что толчком и неким катализатором был научно-технический прогресс? Думаю, нет. Лучше сразу перейти к личностям. Например, к итальянцу Луиджи Гальвани. Этот ученый был восхищен и заворожен молниями и статическим электричеством, благодаря чему в его голове созрела вполне гениальная идея воскрешения мертвых. Видимо в его душе дремал некромант, но природа не додала сил, и он восполнил их наукой. Первые жуткие опыты он проводил на лягушках. Он пропускал через них ток, чтобы понаблюдать за реакцией мышц и попытаться вернуть организм к жизни. Позже Луиджи переключился на крупный домашний скот, собак и людей.

По его поручению дело продолжил его племянник, который любил не только науку, но и представления. Путешествуя по Европе, он давал номера по «оживлению тел». Также именно он ввел в моду гальванизм и внушил людям доверие к теориям своего дяди.

И, конечно, не стоит забывать о том экспериментаторе, что жил в замке, который позже прозвали «Бур Франкенштейн».

В общем, герой романа – это собирательный образ, унаследовавший черты нескольких гениальных и пугающих ученых. Но вот, что мне интересно – насколько бы продвинулись их опыты, если бы у них был доступ к силе астрала и существам по ту сторону тени. Смогли бы они победить смерть? Или бы создали послушных, лишенных сознбания монстров, так же помирающих от жажды, как и те, которых я периодически вижу.

Я вздохнул, мельком глянув на дневник. Хм. Интересно, что же он читал? Надо бы посмотреть.

Сделав пару шагов, я тут же замер – полы нещадно скрипели под моими ногами. Раньше тут был ковер, заглушающий звук, но он не выдержал издевательств и самолично ушел на покой, оставив после себя кучу ниток, которые порой находишь в весьма неожиданных местах. Допустим, у себя под подушкой. Хотя там у меня всегда много всякой всячины, начиная от фантиков и заканчивая рунными оберегами, которые я вырезал самостоятельно из дерева и кости. Помнится, пара штучек сделана из настоящего слонового бивня – подарок друга деда из Африки. А вот куда делась вторая часть презента – маска шамана, я не представляю. Может, мать выкинула – ей она не нравилась.

Котя тихо фыркнула и бесшумно запрыгнула на подлокотник, уперев в меня презрительный взор. Да, ходить, как она, я не могу, но это же не повод меня осуждать, да?

– Тебе помогли боги, – одними губами сказал я, припомнив один из мифов.

Котя услышала и демонстративно отвернулась. Она у меня довольно умная и понимающая, однако, своевольная и упрямая.

Говорят, что коты в своих хозяев, но тут я явно проигрываю. По сравнению с ней я сельский дурачок. Так сказать Емеля со своей щукой.

Ну а что? Коты вообще странные существа. Их то обожествляли, то демонизировали, споря об их природе и принадлежности. Из-за них страдали люди, и они же приходили на помощь. Сложно сказать о котах что-то конкретное, но одно я знаю точно – они явно не от мира сего. Видят больше, пропадают и появляются, когда им вздумается, бродят там, где другие не могут, что зачастую и порождает разнообразные противоречивые легенды и слухи.

Например, английские крестьяне верили, что кошки, забираясь в колыбель, крадут дыхание младенцев, унося его из этого мира. А среди рыбаков и матросов бытовал слух о морской кошке, которой нужно скидывать часть улова, чтобы оградить себя от бед. Когда-то эта кошка была женщиной, но во время плавания со своим возлюбленным-рыбаком ее постигло несчастье – другие члены команды вознамерились скинуть ее за борт. Они боялись женщины на корабле и стремились уничтожить досадную помеху. Однако та не утонула в пучине, а обернулась кошкой и уплыла, накликав шторм. Но у меня есть предположение, что она просто погибла, а убийцам стало крайне стыдно и они придумали сказку, чтобы заглушить чувство вины.