Читать книгу Смысл - Н.Е.К. – т.о. - Страница 1

Оглавление

«…Тот самый смысл…

Он продолжение всего,

Что было с нами,

И до нас,

И будет после нас всегда…»

Неизвестный поэт

Это была жестокая война.

Это была война за жизнь, против смерти и уничтожения.

Из моей семьи на этой войне сражались семь человек.

Мой Дед был самым младшим из них.

Эта книга о нём.

Лето.

Утро.

Солнце показалось на востоке, медленно выплывая из-за леса.

Роса заблестела на траве словно рассыпанные бриллианты.

Птицы, просыпаясь, завели свой многоголосый разговор, встречая новый день.

Небо чистое, розово-голубое.

Листва, освещённая рассветным солнцем, молодая и красивая.

Много зелени, много света, много насыщенных красок жизни.

Выстрел…

Тишина…

Началась война.

Прошло два года.

Снова лето.

Июнь. Жара.

Человек в военной форме шагает по городу. Город маленький и старый. Тополиный пух, словно снег, сыпет с неба, попадая в глаза, нос, уши…

Человеку в военной форме двадцать лет.

Его имя – Николай.

Вчера он окончил курсы артиллеристов. Завтра он отправляется на войну.

Ещё несколько часов в тылу…

Телосложением Николай стройный. Рост Николая считался в народе средним – это где-то между полутора и двумя метрами. Масса тела, как и у большинства людей его возраста и времени, невелика. Его тёмные волосы коротко стрижены и аккуратно зачёсаны назад. И весь его облик отличался какой-то особенной аккуратностью. На него приятно смотреть. Черты его лица не крупные, но и не мелкие, гармонично распределены между собой. Спокойный внимательный взгляд зеленовато-карих глаз казалось проникает в саму суть происходящего вокруг. Ушные раковины обычной формы ничем себя не выдавали и служили своему хозяину вполне исправно – то есть слышали хорошо. Нос прямой и тоже не особо выдающийся. Губы не тонкие и не толстые создавали правильные очертания рта.

В целом Николай выглядел обычным человеком.

Но, главное в человеке не форма, а содержание.

Содержание этого человека были мысли, чувства, мечты и желания.

Сколько себя помнил Николай всегда мыслил, чувствовал, мечтал…

Его мысли были интересны самому Николаю, а иногда и окружающим.

Чувствовал он всеми внешними органами чувств – глазами, ушами, носом, языком и кожей – и ещё чем-то внутренним…

Мечты в течение жизни Николая менялись. В голодном детстве он мечтал наесться досыта. В юности мечтал влюбиться в хорошую девушку, а когда полюбил такую девушку, началась война и он, как и многие люди того времени, стал мечтать о победе над врагом и освобождении своей Родины.

Когда Николай был маленьким…

Когда Николай был маленьким и научился думать и понимать свои мысли, он подумал: для чего живут люди?

Он много думал об этом и решил, что люди живут для дела.

Сапожник делает сапоги – значит сапожник живёт, чтобы делать сапоги для людей. Крестьянин сажает зерно, выращивает его, собирает, перемалывает и печёт хлеб. Значит крестьянин живёт, чтобы делать хлеб для людей. Учитель учит – значит он делает людей учёными и грамотными. Лекарь лечит людей – значит он делает людей здоровыми.

Николай смотрел на людей и видел, что все они что-то делают.

Уже тогда, ещё совсем маленьким, он впервые подумал: для чего он живёт?

Война состоит из тыла и фронта.

Фронт – это соприкосновение воюющих сил на войне.

Одна сила нападает, другая сила защищается.

На фронте нет правых, нет виноватых.

Кто прав, а кто нет, решается ещё до фронта, или уже после…

И решается это по-разному…

На фронте есть только стремление выжить и победить.

Для Николая фронт был неизбежностью – то, что должно было случиться в жизни.

Он знал для чего идёт на фронт.

И у него было желание выжить, победить и вернуться…

В артиллерийском училище Николай находился с октября прошлого года.

Как только началась война, он с первых дней стал проситься добровольцем на фронт. Ему уже было восемнадцать лет. Но в то тяжёлое время совсем юных ребят старались не призывать на войну – берегли, говорили им, что их время ещё придёт… Николай получил отказ. Пошёл работать на завод. Там, на заводе, он делал оружие для фронта. На заводе он работал больше года.

В начале войны наша армия несла огромные человеческие потери по всем направлениям фронта…

Когда ему исполнилось двадцать лет, в свой день рождения – 6 октября 1942 года – Николай пришёл в военный комиссариат своего города. В тот день – день, который должен быть праздником его рождения, – ему сделали особенный подарок – ему разрешили идти на войну…

Он никогда не забудет, как забилось сердце, немного закружилась голова, и холодок пробежал по телу, когда он услышал от военного комиссара с белой седой головой и пронзительно голубыми глазами, внимательно и напряжённо смотрящими прямо ему в лицо, отчётливо сказанные слова:

«Коновалов Николай Яковлевич, даю разрешение идти на фронт. Пишите заявление в артиллерийское училище».

Комиссар помолчал немного и уже тише добавил, крепко пожимая руку Николая: «С Днём рождения, сынок».

Николай помнил, что придя домой, увидел сидящих за столом отца, мать и сестру. Помнил их ожидающие взгляды, когда он вошёл в комнату. Они всё поняли без слов.

Отец молча подошёл и обнял своего сына. Николай был выше отца и бережно склонился к нему, обхватив руками его немного сутулую спину. Каким же маленьким и хрупким показался ему тогда отец…

После отца, сдерживая слёзы, к нему бросилась сестра. Уже обнимая брата, она разрыдалась, но быстро упокоилась и села на стул, вытирая глаза платочком…

Только мать встала у стола и смотрела своими небесными глазами на своего сына.

Николай сам быстро подошёл к матери и обнял её.

– Мама.

Она не шелохнулась.

Николай усадил мать на стул и сказал всем, чтобы успокоиться самому и отвлечь остальных от напряжённых мыслей:

– Давайте поедим…

Утром Николаю нужно было идти к военкомату на сборный пункт.

Он встал рано, до рассвета. Было по-осеннему темно.

Все уже не спали. А может они совсем не спали той ночью…

Отец с сестрой готовили скудный завтрак военного времени, состоящий из картошки, хлеба и чая с кусочком сахара.

Только мама ещё не выходила из своей комнаты.

Николай постарался бодро сказать: «Доброе утро».

Услышав голос сына, мать вышла из комнаты и позвала его зайти к ней.

Он зашёл и послушно стоял перед ней.

Она достала из огромного семейного сундука, окованного металлом, старую тёмную икону, на котором был изображён святой Николай.

Мать сказала сыну встать на колени перед иконой и склонить голову.

Николай не верил в изображённого на иконе человека, но не хотел в минуты прощания огорчать маму, поэтому встал коленками на твёрдый неровный дощатый пол и опустил голову на грудь.

Мать прочла молитву, держа икону над головой сына. Благословила сына материнским словом. После этого она сказала Николаю: «Целуй свой крестик». Крестика на Николае не оказалось. Мать покачала головой, глубоко вздохнула, сняла с себя крестик на шёлковой ниточке и надела на шею сына.

– Целуй, – тихо попросила она.

Когда Николай поцеловал и спрятал под рубашку крестик, мать прошептала ему почти на ухо:

– Иди и защищай свою землю. Вернёшь мне крестик, когда сам вернёшься.

Когда подходили к месту сбора, он увидел любимую.

Она стояла в лёгком пальтишке и ждала его.

Он подбежал к ней, и они обнялись.

Слова были не нужны.

Они просто смотрели, и глаза говорили многое…

Семья Николая до войны

Поезд шёл по железной дороге на восток.

Навстречу ему из-за холмов, покрытых густым лесом, поднималось огромное огненное солнце. Оно разгоралось, сжигая взоры, устремлённые на него. Долго смотреть на него было нельзя. Николай отвернулся от окна и пошёл вглубь вагона.

Вагон не отапливался, а осень постепенно начала отдавать правление зиме, и утро было морозным. В золотистых лучах солнца, пронизывающих вагон насквозь, клубился пар от дыхания людей.

В вагоне людей было больше, чем мест. Поэтому располагались кто как смог. В этой духоте и запахах людской жизни, как ни странно, было уютно. Николай лёг на свою верхнюю полку, подложив под голову свой вещмешок, и решил ещё немного вздремнуть.

Но ему не спалось.

Под мерный стук колёс и покачивание вагона вспоминалось детство…

Когда Николай был маленьким…

В детстве жилось тяжело.

Николай жил со своей семьёй в родном селе.

Шли послевоенные годы. В стране был голод.

Голод был везде – и в городе, и в деревне.

Отец, мать, дедушка и бабушка, как и все сельские жители, были крестьянами и сеяли хлеб, сажали картошку и ещё кое-что из съедобного. Но новые законы молодого государства заставляли крестьян сдавать почти всё съедобное на нужды других людей. Отец и мать Николая были работящие люди. У них был хороший, крепкий, деревянный дом. Да и дедушка с бабушкой, хоть и были уже немолоды, не бездельничали. Вся семья выращивала много съедобного.

Тот тяжёлый год Николай вспоминал часто.

В конце лета того года умер его Дедушка, которого Николай сильно любил.

Николаю было всего восемь лет. Это была уже вторая смерть близкого человека, которую он видел. За год до Деда умер его брат-близнец Михаил от какой-то неизвестной болезни, которая мучила брата две недели, разогревая тело и покрывая кожу красными пятнами. Мама и бабушка не подпускали Николая к брату, боясь, что он заразиться этой болезнью. Поэтому Николай не видел как умирает брат. Он увидел его уже мёртвым в деревянном ящике, который люди называют гробом. Не видел Николай и как умер Дед. Вечером он пожелал Деду спокойной ночи. Дед умер ночью во сне. Утром, когда Николая разбудил громкий плачь бабы Натальи, он подошёл к его кровати и увидел, что Дед как будто спит. Только не дышит…

Люди говорили тогда, что во сне умирают хорошие люди… Николай и без этих слов знал, что его Дед хороший, самый лучший…

На кладбище перед вырытой могилой стоял гроб. В гробу лежал уснувший навсегда человек. Глаза его были закрыты, а губы чему-то улыбались. Когда-то, даже ещё три дня назад, этот человек ходил, видел своими глазами всё вокруг, говорил, любил. Это был человек, который был нужен. Николай смотрел на тело и думал о том, как много этот человек сделал. Для него, и не только… Рядом с гробом стояла его крышка. В широкой головной части этой крышки торчали два толстых немного изогнутых железных гвоздя. Эти простые гвозди, как жизнь человека, были крепкие – когда по ним били, они разогревались, изгибались, но не ломались… Гроб закрыли крышкой, ударили по гвоздям молотком и завершили земной путь тела человека.

Однажды осенью того года к их дому подошли люди в военной одежде. Их было трое. У двоих было оружие – винтовки. Позади них шёл маленький худенький мужичок из соседнего села, который вёл под уздцы такую же тощую лошадёнку, запряжённую в телегу. В телеге лежали три мешка, набитые чем-то.

Военный человек в командирской фуражке, идущий впереди остальных, вошёл к ним в дом и сказал своим осипшим голосом отцу и матери, что они должны отдать пять мешков зерна и четыре мешка картошки. Родители Николая вынуждены были согласиться с этим. Отец взял ключи и повёл этих людей в сарай, где хранилось зерно и картофель.

Когда человек в фуражке перешагнул порог сарая и увидел как много там лежит всего съедобного, он очень удивился этому невиданному в то время изобилию. Он медленно огляделся, сосчитал увиденное, сглотнул слюну и прохрипел своим простуженным горлом, что они заберут почти всё. Отец попытался объяснить этому человеку, что в семье пятеро человек: он с женой, двое малолетних детей и старушка-мать. И всех надо кормить до следующего урожая. На эти слова человек в фуражке ответил, что у него приказ забирать продовольствие на нужды страны.

Отец Николая был спокойный и тихий человек. Он согласился отдать, что требовали эти люди. Они забрали из сарая почти всё…

Отцу пришлось уехать из села в город на заработки, чтобы покупать еду для семьи. Через несколько дней после его отъезда на сельском собрании родителей Николая назвали людьми вредными для государства и решили выселить их из дома.

На следующий день после этого собрания пришли те же самые люди в военной форме выселять Николая с мамой, сестрой и бабушкой из дома.

Мама вышла встречать этих людей с топором в руках. Двое сильных вооружённых мужчин схватили его маму, отняли у неё топор и увели куда-то. А человек в командирской фуражке проводил Николая с сестрой и бабушкой в старый покосившийся домик на окраине села. В этом домике было холодно и сыро. Полуразвалившаяся печка в единственной комнате домика не могла быть затоплена. А скоро была зима…

Николай с бабушкой починили печку. Для этого Николай сходил за село на Красную горку и принёс оттуда красную глину. Он размял эту глину с водой в ведре, и они с бабушкой замазали все дыры в печке. Потом они затопили печь. Печка дымила. Они топили её целый день. Николай домазывал глиной места, где в щели и трещины прорывался дым. В доме было дымно, но тепло. Дом постепенно просыхал. Через три дня печка перестала дымить. Тогда они проветрили весь дом, открыв все окна и двери: окон было всего три, а дверей – одна в комнате и одна в сенях. Два окна не надо было открывать – они были разбиты и только занавешены тряпочками. А третье окно треснуло. Николай замазал глиной трещины окна. А два разбитых окна он заделал досками снаружи и внутри, положив между досками мох, который набрал в лесу. В комнате стало темнее, но зато теплее. Бабушка с сестрой вымыли пол, протёрли стол и скамью рядом со столом. В углу комнаты стояла сломанная кровать. Николай починил и её. Эта кровать была отдана бабушке. А Николай с сестрой спали на печке. Там было тепло и сухо. Они укрывались старым отцовским тулупом.

И дом, и люди к зиме были готовы.

Только еды было совсем мало.

Родственники из их села и из соседнего собрали им припасов на зиму, сколько смогли дать. Во всех сёлах в тот год еды не хватало.

У них на всю зиму было один мешок картошки и ещё мешок муки. Они растягивали эти свои припасы на долгое время. Каждый день они съедали понемногу. Часто кипятили воду на печке и пили травяной чай. От этого чая есть хотелось ещё больше…

Наступила зима.

В первый месяц зимы по снегу приехал на санях отец и привёз им хлеба, растительного масла и ещё мешок муки. Что произошло с женой он уже знал…

Он побыл с ними один день и снова уехал в город зарабатывать им на пропитание. О матери детям он ничего не сказал. Только молча обнял их на прощание и поцеловал тёщу – бабу Наталью.

Зиму они пережили. Было голодно, но каждый день они что-нибудь съедали.

С приходом весны стало полегче. Они с сестрой собирали молодые растения и готовили разные похлёбки и салаты. Сестра с бабушкой затеяли маленький огород рядом с домом и скоро у них на столе была и редиска, и молодой зелёный лук.

Конец весны и лето того голодного года они прожили уже не так голодно. Родственники из соседнего села давали им вишню, яблоки и груши из своего сада. Несколько раз из города приезжал отец и каждый раз привозил чего-нибудь съестного. Сам отец выглядел очень измученным и похудевшим.

Осенью, в конце сентября, к ним вернулась мать…

Николай не любил вспоминать то голодное и тяжёлое время.

Вот и сейчас он осторожно и надёжно упрятал это воспоминание в дальние уголки памяти…

Вскоре он уснул.

Проснулся Николай ближе к полудню от голосов.

Голоса были отовсюду. Голоса были разные: мужские, женские, детские, громкие, хриплые, звонкие, грубые… Говорили обо всём: все разговоры были о жизни.

Прямо под полкой Николая сидели женщина в старом потёртом пальто и маленькая худенькая девочка с белыми как выжженная трава волосами. Напротив них ехал седой небритый мужчина в замызганной гимнастёрке и ватных штанах, левая штанина которых была завязана узлом на деревяшке вместо ноги. Женщина рассказывала мужчине о том, как они жили с дочкой в одном далёком городе и как срочно им пришлось покидать свой дом и ехать на восток, убегая от наступающих врагов. С собой они смогли взять совсем мало вещей, а скоро будет зима. Солдат-инвалид только вздыхал и кивал в ответ головой. Женщина жаловалась, что мало тёплой одежды, особенно для дочери.

И на самом деле, оглядев девочку, Николай подумал, что одета она в какие-то грязные лохмотья. Порывшись в своём вещмешке, Николай достал кусочек сахара и протянул его вниз девочке. Девочка посмотрела своими бледно-голубыми, почти белыми глазами снизу вверх на Николая и осторожно-испуганно взяла сахар своими маленькими, словно кукольными, пальцами. Женщина начала горячо благодарить Николая за угощение, а девочка тихо, еле слышно, прошептала: «Спасибо, дядя». Николай отвернулся к окну, потому что глаза его стали почему-то влажными.

Разговор внизу продолжался.

Седой инвалид, кряхтя, говорил женщине:

– Даже не знаю, чем вам помочь. У самого, кроме костыля и деревянной ноги, мало, что есть.

Под головой у Николая лежал его вещмешок. В этот момент щекой он ощутил что-то мягкое и вспомнил, что сестра связала ему шерстяной длинный шарф, который он взял с собой. Он достал его. Это был не просто подарок – это было воспоминание о доме, о родных близких людях. Ему не хотелось расставаться с подарком сестры. Но эту маленькую худенькую девочку ему было очень жаль. С трудом сдерживая волнение, он свесился с полки и протянул женщине шарф.

– Возьмите. Это для вашей дочки.

Все, кто был внизу, и люди на соседних верхних полках посмотрели на Николая. Женщина замолкла на полуслове и не отрывала влажных блестящих глаз от этой тёплой вещи. Она медленно и осторожно, словно хрупкое стекло, взяла шарф, также медленно положила его себе на колени, и вдруг быстрым движением схватила руку Николая и стала её целовать, приговаривая сквозь слёзы:

– Спасибо, родненький, спасибо тебе!..

Николай не ожидал такой благодарности. Он быстро отдёрнул руку, смущённо, но твёрдо сказал:

– Ну что вы! Зачем? Пусть носит на здоровье. Берегите её!

Ему почему-то стало неловко. Он отвернулся и долго смотрел на бегущую картинку за окном.

А внизу женщина в старом потёртом пальто, иногда всхлипывая, продолжала бормотать слова благодарности закутывая дочку в тёплый шерстяной шарф…

На следующий день поезд приближался к окончанию своего пути.

Училище, куда ехал Николай, находилось в маленьком городке около гор.

«Город», «гора», «город-гора», – крутилось в голове Николая. Какие похожие слова. Городить-огораживать.

Это поселение раскинулось на левом берегу неширокой быстрой реки.

Восточная природа предстала перед Николаем во всей осенней красоте.

Горы спускались к реке. Они были покрыты густыми лесами, разукрашенными разноцветной листвой. Красно-жёлто-зелёные пятна сливались в необычную картину.

Какой-то старик в вагоне сидя внизу у окна, когда поезд только подъезжал к городку, рассказывал ребятишкам, окружившим его, что этот город стоит на дне древнего моря.

– А где же море, дедушка? – спросил один маленький мальчик со взъерошенными тёмными волосами.

– Высохло море. Здесь давно уже находят много ракушек и другую окаменевшую морскую всячину.

– Как же могло море высохнуть, дедушка? – не унимался мальчуган.

– А вот так. Было это очень много лет назад. Людей тогда ещё на земле не было. Да и земли почти не было – была только вода, да в ней маленькие острова. А потом из воды стали подниматься горы и получилась земля. И на этой земле появились птицы и звери, а потом и человек.

– Значит море не высохло, дедушка. Это земля прогнала море.

– Можно и так сказать, Степунюшка, – сказал улыбнувшись старичок и погладил мальчика по голове, приглаживая его непослушные волосы своей широкой шершавой ладонью.

А Николай, слушая рассказ старика, закрыл глаза и представил себе бескрайнее синее море, которое он никогда не видел. Потом из этой бесконечной глади воды поднялась высокая гора, а на самой вершине этой горы стоял человек…

Гора победила море, человек победил гору. Значит человек самый сильный?..

Вот такая получилась сказка, а точнее формула силы.

Поезд подкатывал к станции.

Николай смотрел в окно. За окном появилось огромное озеро с гладкой как зеркало поверхностью.

«А дедушка говорил, что море высохло… Вот оно», – подумал Николай.

Железнодорожная станция была небольшая, но с десятком переплетающихся железных путей. Здание вокзала было маленькое и деревянное. На путях стояли два эшелона – один с пушками и вагонами, гружёнными ящиками, скорее всего для снарядов, подумалось Николаю, а второй состоял из вагонов-теплушек для солдат с торчащими печными трубами. На платформах было много людей и в военной, и в обычной одежде. Николай вглядывался в лица солдат, которые отправлялись на фронт, пытаясь увидеть в них что-то особенное. Но это были обычные человеческие лица, на которых отражались обычные человеческие чувства.

После того как поезд остановился, Николай вышел из вагона и огляделся по сторонам. У него была пара часов, чтобы добраться до училища. Времени было с избытком и потому Николай решил прогуляться по посёлку. Было приятно пройтись пешком после двух суток тряски в поезде. Весь городок можно было пройти вдоль и поперёк гораздо быстрее, чем за два часа. Погода была хорошая, настроение тоже. Вещмешок не напрягал плечи, а ноги с удовольствием разминались.

Городок был вытянут вдоль реки. Улицы были немноголюдны. После толкотни вагона и железнодорожной станции Николай наслаждался тишиной и простором маленького городка.

Мимо пробегал мальчишка лет десяти в рваных коричневых штанах и грязной рубахе, которая когда-то была белого цвета.

– Ей, пацан, – остановил Николай мальчика. – Ты не знаешь как пройти к артиллерийскому училищу?

– А, это где из пушек стрелять учат? – весело улыбнулся мальчишка. – Так это всё время прямо и прямо шагайте, дальше река повернёт налево, а вы поворачивайте направо и почти сразу упрётесь в железные ворота. Так это и есть ваше училище.

– Спасибо, паренёк, – поблагодарил Николай. – На тебе сахарку к чайку.

Мальчик схватил протянутый Николаем кусочек сахара, крикнул на бегу «спасибо» и, засунув сахар за щёку, побежал дальше.

И Николай пошёл дальше…

Неспешно Николай шагал по городку.

Прогулялся вдоль реки. Когда река начала скрываться за поворотом он повернул направо, как советовал ему мальчуган, и пройдя около сотни шагов упёрся в железные ворота. Возле ворот стоял часовой. Это был молодой человек. Он был в длинной серо-зелёной шинели, которая доходила ему почти до пяток, скрывая начищенные до блеска чёрные сапоги. На голове часового была тёплая шапка, которую называли «ушанка», с завязанными на макушке «ушами». За спиной солдата на ремне виднелась винтовка.

– Здравия желаю, – поздоровался Николай, подходя ближе. – Курсант Коновалов для прохождения учёбы прибыл, – доложил он своё появление.

– Документы, – важно произнёс часовой, не здороваясь и поправляя слезающую с плеча винтовку.

Николай достал из грудного кармана аккуратно сложенный листок направления и протянул его часовому. Тот медленно раскрыл лист жёлто-серой бумаги, прочитал написанное в нём и протянул обратно Николаю.

– Военный билет? – всё так же медленно, как будто нехотя, проговорил часовой.

Николай достал военный билет. Солдат изучил и его.

– Проходите в калитку, – сказал часовой, возвращая военную книжечку Николаю, – пойдёте по дорожке прямо, повернёте направо, там увидите первый корпус – это канцелярия. Идите туда оформляться.

– Спасибо, – Николай убрал документы и, подхватив вещмешок, прошёл в калитку.

Канцелярию он нашёл быстро. Пока шагал до неё, осматривался по сторонам и видел вокруг чистоту и порядок.

Порядок Николай любил. Чистота всегда радовала ему глаз. Уже давно он был убеждён, что порядок – это правильное проявление жизни. Ещё в детстве он подметил в природе этот порядок – всё жило по своим правильным законам. И с тех пор он старался сохранять это: чистоту мыслей, чистоту тела, порядок вокруг, порядок в себе…

В канцелярии на входе его встретил дежурный за столом. Тоже молодой. Но это был не курсант, как часовой. Это был офицер. У него на рукаве был виден чёрный ромбик в красной окантовке, в центре которого красовались две перекрещенные золотые пушки. Николай отдал ему направление и показал военный билет. Офицер изучил направление и пригласил Николая присесть на стул – подождать, пока он будет заполнять бумаги. Это заняло около получаса. За это время Николай огляделся.

Огромная комната канцелярии скорее напоминала зал. На тёмно-зелёных стенах висели в ряд портреты известных военных людей разных лет и разных войн. Николай рассмотрел каждый портрет, вглядываясь в лица, которые видели войну и побеждали в ней. Он войны ещё не видел…

После оформления и внесения Николая в списки учащихся, невысокий седой ефрейтор лет пятидесяти проводил его в казарму.

Казарма – это длинное одноэтажное здание, сделанное из досок. Снаружи этот дом был выкрашен в зелёный цвет, внутри – в коричневый. Обогревали казарму четыре большие печи, которые находились по четырём углам этого помещения. Топили углём. Склад угля был за казармой в сарае, который назывался «угольная». Дежурные по казарме курсанты носили уголь в обычных вёдрах. Дежурных было двое. Каждый носил по два ведра угля и каждый топил по две печи. Когда Николай с седым ефрейтором подходили к казарме из четырёх труб подымался дым.

Войдя в душно натопленное помещение, ефрейтор поздоровался с дежурным, который подкладывал широким совком уголь в топку: «Здравия желаю». Все трое приложили правую руку к головному убору, приветствуя друг друга.

– Принимайте нового ученика, – весело сказал ефрейтор, которого звали Степан Иванович.

– Добро пожаловать, – так же весело, даже бодро, встретил Николая ещё совсем юный дежурный с рыжими волосами и веснушками на улыбчивом лице. Ростом он был ниже Николая на целую голову.

С другой половины казармы к ним подошёл второй дежурный и тоже поздоровался.

– Никита, – протянул руку для знакомства рыжий паренёк.

Второй дежурный был тёмный кудрявый парень, ростом почти с Николая.

– Вано, – проговорил он южным говором, крепко пожимая Николаю руку.

– Николай, – отвечал каждому Николай, пожимая протянутые ему руки.

– Ну, а я – Степан Иванович, – представился ефрейтор Николаю. – Если что будет не понятно в наших правилах, спрашивай меня. Ладно, ребята, я пойду, а вы помогите Николаю устроиться, – и, немного прихрамывая на левую ногу, Степан Иванович побрёл к выходу.

– Степан Иванович – добрый человек, – рассказывал Никита, провожая Николая к его месту. – Он нам всегда помогает, чем может. В первый же месяц войны был ранен в ногу и на фронт его больше не берут. Вот он и устроился в училище… А он ведь ещё в Первую Мировую воевал…

В центральной части казармы располагались кровати курсантов. Они были в два этажа и стояли в восемь рядов. Новые знакомые отвели Николая в самый центр четвёртого ряда и показали ему кровать, которая была свободна.

– Это будет твоя. А вещмешок надо сдать в хранилище.

Николай мельком осмотрел свою новую кровать. Это была нижняя лежанка с подходящими размерами, похожая на ту, что была у него дома. Только над ней нависала таких же размеров верхняя лежанка. Рядом с этим двухэтажным сооружением стояла маленькая тумбочка с двумя выдвижными ящичками. Никита и Вано объяснили ему, что в тумбочке его ящичек тоже нижний, как и кровать – это такое правило, чтобы не путаться что-чьё.

– Тумбочка только для мелких личных вещей: расчёска, бритва, книга и что-то ещё, а крупные вещи надо сдавать в хранилище, – объяснял ему Никита новые правила будущей жизни.

Николай выложил из своего вещмешка в тумбочку нужные мелочи, крепко завязал его и попросил Никиту проводить его в хранилище.

Они вышли из казармы наружу и пошли по дорожке куда-то. Никита указал ему путь вперёд, а сам вернулся в казарму – дежурить. Впереди показалось ещё одно одноэтажное здание из зелёных досок. Над входом висела табличка с надписью «ХРАНИЛИЩЕ». Войдя в это хранилище, Николай увидел множество деревянных полок, которые громоздились по всему помещению и поднимались под самую крышу. На этих полках лежали вещи – много вещей. Между этих нагромождений в центре находился стол, за которым на стуле сидел ещё один человек в военной форме.

«Да, похоже, стол и стул самая нужная для человечества мебель», – сама собой мелькнула мысль.

– Здравия желаю, – в очередной раз произнёс Николай, подходя к этому столу.

Человек за столом был в очках. Он посмотрел на Николая поверх стёкол своими выпуклыми бледно-зелёными словно у рыбы глазами, отложил в сторону журнал, в котором что-то записывал, и встал.

– Новенький? – спросил очкарик. – Добро пожаловать. Как звать?

– Коновалов Николай.

– Вещички принёс на хранение. Давай.

Николай протянул свой вещмешок этому человеку. Тот взял, развязал, вывалил все вещи на стол, затем разложил их в каком-то порядке и открыл журнал. Несколько минут писарь записывал скрипучим пером, иногда окуная его в стеклянную чернильницу. Составив список вещей Николая, он дал ему перо и сказал:

– Проверь, всё ли я правильно описал. Если всё верно, подпишись около своей фамилии.

Николай быстро прочитал написанное и подписал этот список.

К обеду в казарму вернулись курсанты с учений.

Курсантами их называли потому что они проходили курс.

Курс – это быстрое обучение чему-либо.

Теперь курсантом стал и Николай.

Уставшие молодые люди, разгорячённые занятиями на свежем воздухе, ввалились весёлой шумной толпой в казарму и разошлись по своим местам. К Николаю подошли и окружили его несколько человек.

– А, новенький, – первым заговорил с ним невысокий паренёк с торчащими в разные стороны соломенными волосами, осматривая Николая небесно-голубыми прищуренными глазами.

Николай поднялся со своей кровати протягивая руку для знакомства. Окружавшие его ребята поочерёдно пожимали руку называя свои имена.

– Андрей.

– Степан.

– Борис.

– Александр.

– Михаил.

– Евгений.

– Иван.

– Егор.

– Алексей.

Рукопожатия были крепкие, тёплые, быстрые.

Николай почувствовал теплоту человеческих чувств. Он сразу стал другом этим людям. И они стали для него друзьями. Это было особое родство – родство человеческих душ и стремлений.

Эти ребята, которые первые знакомились с ним, занимали соседние кровати. Кровать Михаила находилась над кроватью Николая. У них была одна тумбочка на двоих. Николай с Михаилом образовали так называемую бытовую связку.

Вскоре все курсанты построились у казармы и отправились строевым шагом на обед.

Николай шагал со своими новыми друзьями-сослуживцами, со своими новыми братьями. Шагая рядом с Михаилом, он почему-то вспомнил своего брата-близнеца, которого тоже звали Михаилом. Брат умер в детстве в возрасте семи лет от неизвестной болезни. Теперь судьба подарила ему нового брата.

Обед был простым, скромным, как почти все обеды военного времени. Но Николай съел его с удовольствием и аппетитом. Еда казалась ему вкусной. Прожёвывая варённую картошку с луком, он ловил на себе дружеские взгляды с соседних столов. В столовой столы стояли вдоль стен. Каждый стол был на четверых. Сам Николай сидел за столом с Михаилом, Степаном и Алексеем.

Столовая находилась в длинном одноэтажном здании. Николай уже успел заметить, что все здания училища были одноэтажными. Все, кроме одного – это было главное здание в самом центре огороженной территории училища. Главное здание училища было в два этажа.

После обеда курсанты также организовано вернулись в казарму, где был объявлен час отдыха.

Отдыхая после волнительных событий этого дня, Николай лежал на своей койке. Он закрыл глаза, но не спал. Мысленно он разговаривал с матерью. Он рассказывал ей какие хорошие ребята в училище, как тепло они приняли его, как ему здесь хорошо. Он решил написать маме письмо. Но это не сразу…

Николай сам не заметил как уснул.

Он проснулся от толчка в плечо. Над ним стоял Михаил.

– Вставай. Пошли на вечерний урок, – сказал он.

Николай поднялся с койки, потягиваясь и протирая сонные глаза.

Они с Михаилом, как и все курсанты, взяли из тумбочки тетради и карандаши и вышли из казармы.

Солнце клонилось к закату. Его яркий свет бил в лицо.

Вновь строевой колонной, как и в столовую, они шли в учебный корпус. Вновь одноэтажное здание, вновь из зелёных досок снаружи и коричневых внутри. Три ряда парт ждали их в этом корпусе. Николай и Михаил сели за одну парту – третья парта в среднем ряду. Когда появился учитель – седой майор, все встали, приветствуя его почтительным молчанием.

– Садитесь, ребята, – произнёс майор, быстро оглядывая курсантов.

Когда все уселись и наступила тишина, учитель-майор подошёл к чёрной доске, висевшей за его спиной, и повесил на эту доску огромный лист бумаги с нарисованной пушкой.

– Сегодня мы будем изучать строение орудия, – сообщил он замысел предстоящего урока.

Урок прошёл быстро, хотя длился больше часа. Было интересно. Все ребята очень внимательно слушали майора. В классе была тишина, нарушаемая негромким голосом учителя.

Николай давно уже для себя решил учиться воевать серьёзно, без шуток, по-настоящему. В этой науке всё было важно, всё могло спасти жизнь. Это было нужно ему, но ещё нужнее это было людям, жизнь которых он будет защищать.

И он учился…

Учитель.

Учитель – это тот, кто передаёт знания дальше.

Николай всегда смотрел на учителей по-особенному. Он их не просто любил или уважал, он их чувствовал – всегда чувствовал настоящего учителя – человека, который на самом деле старается передать знания.

Впервые Николай увидел учителя в школе.

Но потом, довольно скоро, он понял, что учителем может быть любой человек. Может быть тот, кто вкладывает в другого не только знания, но и навыки, мысли, чувства.

Тогда Николай понял, что первыми учителями его жизни были родители: мать, отец. Ну и, конечно, Дед, старшая сестра, бабушка. Они все первыми учили его жить.

Может показаться, что учителей в жизни много. Но, на самом деле, настоящий учитель только тот, кто даёт то, что нужно человеку для жизни, для её сохранения и продолжения.

Учитель артиллерии был настоящим учителем.

После урока был ужин. Николаю он показался таким же вкусным, как и обед.

После ужина оставалось два часа до отбоя – отхода ко сну.

Многие курсанты так устали, что легли на свои кровати – некоторые уснули, кто-то читал: книги, газеты. Кто-то писал письма.

Николай сидел на своей кровати. Михаил присел рядом.

– Мишка, мне здесь так нравится, – поделился своими чувствами Николай.

– Подожди ещё – это только начало, – серьёзно ответил Михаил. – У нас бывает и трудно. А вот скучно точно не бывало.

Они поговорили ещё: об учителях, занятиях, ребятах.

Время до отбоя пролетело незаметно.

Вот прозвучала команда дежурных: «Отбой!»

Все, кто ещё не спал в кроватях, легли, укрылись одеялами и попытались уснуть…

Николай тоже лёг, но сон ещё долго не приходил к нему. На верхней койке над ним Михаил немного поворочался с бока на бок и затих, тихонько посапывая. А Николай всё думал о событиях этого дня, и это возбуждение мыслей не давало ему уснуть. Но, в конце концов, усталость взяла своё, и он провалился в сон без сновидений…

Дни в училище полетели как мгновения.

Учили многому – стратегии, тактике, баллистике…

Учили главному – воевать.

У всех курсантов было желание воевать, но не было умения. Поэтому все учились так, словно это была главная наука их жизни. Наука воевать и выживать…

Молодые парни, которые учились с Николаем были со всех концов страны – из разных городов и деревень.

Сам Николай был родом из далёкого села. Но несколько предвоенных лет жил в маленьком, недавно основанном, городке, названном фамилией знаменитого человека.

Со всеми ребятами своего курса Николай общался хорошо, дружески, как с родными. Ведь учились общему важному делу – победить врага, освободить свою землю, своих близких… Что может ещё сильнее сблизить людей?

После занятий много разговаривали. Говорили о многом. О родителях, о девушках, о родных селеньях. Говорили обо всём том, о чём могут рассказывать друг другу совсем ещё молодые люди, почти мальчики, которые должны только начинать взрослую жизнь.

Но, жизнь приготовила для них серьёзное испытание…

Война.

Не все выдержат такое…

Эти ещё недавние мальчишки-школьники снова учились.

Но это была уже совсем другая школа.

Школа войны.

Вчерашние мальчишки становились мужчинами, защитниками.

Нужно было быстро взрослеть – и они взрослели.

Ребята были из разных мест огромной страны.

Война всех их собрала вместе, сплотила и сроднила.

Времени на науку побеждать было мало – всего девять месяцев – как один учебный год в школе, столько растёт ребёнок в утробе матери не по дням, а по часам…

И они не теряли времени…

Однажды на уроке учитель спросил курсантов:

– Вы знаете с кем вам придётся сражаться?

– Конечно знаем, – ответил Иван с первой парты. – С фашистами.

– А вы знаете кто такие фашисты?

– Гады и нелюди, – с ненавистью прозвучал голос с другой парты.

– Всё это так. Но я расскажу почему мы называем их фашистами. Когда-то они были обычными людьми. Плохими или хорошими, но людьми. Кто-то из этих людей жил хорошо, кто-то похуже. У любого человека в жизни могут быть огорчения: умирает родственник, не хватает еды, приходиться жить в холодном старом грязном жилище, каждого могут оскорбить в жизни, унизить его достоинство и ещё много других неприятностей… Так вот эти огорчённые люди стали винить в своих горестях других людей. Да не просто людей, а тех людей, которые чем-то отличались от них самих. Эти отличия могли быть разными: цвет кожи, форма глаз, линия бровей, курчавость волос и другие особенности человеческого облика. А также эти люди могли отличаться от них тем, что говорили на других языках, верили в другое… Огорчённые люди не только винили других, они стали возвеличивать себя – считать себя особенными и лучшими на свете. И тогда эти обычные огорчённые люди превратились в фашистов. Я хочу, чтобы вы поняли: фашисты – это не народ, это убеждённые в своём превосходстве над другими особи человеческого вида. Фашисты начали собираться в группы, и эти группы становились всё крупнее и крупнее, а фашистов становилось всё больше и больше. Само слово «фашизм» происходит от древнего слова, которое означает «пучок», то есть «пучок прутьев», или по-другому можно сказать «объединение». Вначале это объединение фашистов оскорбляло и унижало других, отличающихся от них людей. Затем фашисты стали избивать и выгонять этих людей из мест, где многие изгнанные жили всю жизнь. И наконец фашисты дошли до убийств нефашистов. С этого момента они стали опасными для людей всего мира.

Учитель замолчал, вглядываясь в серьёзные лица ребят.

– Вот с такими убеждёнными гадами нам надо будет воевать… – сказал кто-то из курсантов в наступившей тишине.

Лица.

Лицо человека – это выражение жизни.

Лицо показывает какая была жизнь человека и какая может быть…

Вокруг Николая были лица, хорошие лица, и он читал в этих лицах жизни людей и жил сам, показывая своим лицом свою жизнь другим…

В казарме на соседней койке рядом с Николаем спал белобрысый паренёк такой бледный и прозрачный, что глядя на него казалось, что он просвечивает насквозь.

Это был Андрей.

Родную деревню Андрея захватили фашисты. Они с матерью и сестрой успели покинуть свой дом за пару часов до их прихода. Отец Андрея погиб на фронте в первый месяц войны. Он был пограничником. Когда Андрей рассказывал об отце, руки его сжимались и взгляд небесно-голубых глаз темнел и становился каменно-серым. В городе, куда попали Андрей с сестрой и матерью, он сразу пошёл в военкомат проситься на фронт. Матери и сестре об этом не сказал. Но в военкомате его на фронт не взяли – ему только исполнилось семнадцать. Андрею пришлось в тот же день переезжать с родными дальше на восток страны – враг быстро наступал… Они поселились в одном городе за широкой рекой. Там они прожили несколько месяцев. В день своего совершеннолетия Андрей явился в военкомат заречного города и, на этот раз, ему дали разрешение и направили в училище артиллеристов.

Николай услышал много похожих историй жизни за время учёбы в училище.

У всех ребят кто-то воевал из семьи, у многих погибли родные.

У каждого была причина идти на войну и сражаться.

В семье Николая тоже уже воевали. Шесть младших братьев мамы ушли на фронт. Один из них погиб в первый год войны. Другой пропал без вести. Четверо продолжали свои сражения… Первый год войны мама не получала от них писем – фронтовая почта работала ещё плохо, бои были ожесточённые, нашим войскам приходилось много отступать. На втором году она получила первое письмо с войны от брата Ивана. Николай читал это письмо дяди Вани, как он сам его называл. Дядя писал где он воевал, что здоровье его в порядке. Ничего печального и плохого в письме не было. Дядя Ваня передавал привет племяннику Николаю. На фронт племянника не звал, но и не отговаривал – об этом в письме не было ни слова. Но, почему-то тогда, читая письмо, Николай почувствовал в этих простых словах, написанных карандашом на серой бумаге, как тяжело его дяде на войне. Может это потому, что дядя Ваня совсем не писал о трудностях, как будто их и вовсе не было. А они были! Их не могло не быть…

23 февраля 1943 года в День Красной Армии курсанты-артиллеристы принимали присягу.

Когда в простой торжественной обстановке на площади училища перед Красным знаменем Николай произносил слова присяги, они проникали в него глубоко, он впитывал в себя особое состояние – он становился Защитником Родины!

После слов клятвы, встав на одно колено и склоняясь перед Красным знаменем, Николай прикоснулся к нему губами и его губы обожгло, словно он поцеловал пламя огня. В тот миг ему почему-то вспомнилось как Дед молился и крестился перед иконой, освещённой маленьким огоньком свечки, а потом кланялся и целовал эту икону…

Прошло четыре месяца после присяги.

Учёба в училище подходила к концу.

У всех курсантов наблюдалось оживлённое напряжение.

Только и было разговоров, что о фронте. Николай больше слушал, чем говорил. Домой он писал всё реже. Всё, что мог про училище он уже рассказал родным в письмах, а о фронте писать не хотел – он ещё не знал, что писать, не знал, что такое фронт…

Наступил день окончания учёбы.

В этот день занятий и уроков не было.

Повара училища устроили им праздничный обед. На обед была жареная картошка и жирная вкусная селёдка, борщ и компот из молодых яблок и вишни.

После обеда всем выдавали путёвки-направления на фронт.

Николай получил путёвку в самый центр фронта. Михаил должен был ехать на северо-запад. Там уже очень долго врагами был окружён город, в котором от голода умирали люди. Умирали, но не сдавались. Вместе с Николаем на центральный фронт направлялся Андрей. С Михаилом ехал Алексей. Многие направлялись на южную часть фронта – там были самые многочисленные потери…

Ночью ребятам не спалось.

Их командиры позволили им это.

Обученные артиллеристы, офицеры-лейтенанты, уже не совсем мальчишки, скорее мужчины, готовые воевать, они ещё не видели боя, не видели смерти от оружия, не прочувствовали трудностей фронтовой жизни, не знали, не могли знать, что их ждёт…

Они думали, говорили, представляли всю эту последнюю ночь в училище, которое познакомило их, объединило, подготовило их к этой трудной доле.

Утром они должны были покинуть эти стены, ставшие дня них почти родными, да они и сами сроднились, испытывая друг к другу братские чувства. От этого казалось, что большая дружная семья разъезжается в разные стороны и уже вместе никогда не соберётся…

В ту ночь из ребят никто не уснул, хотя у Николая сон иногда подкатывал к глазам, опуская веки. Но возбуждение прощальных чувств перебивало сон.

Ранний летний рассвет все встретили вместе.

Николай в военной форме.

Настал день, когда надо было ехать на войну.

Утром Николай и Андрей прибыли на сборный пункт для отправки на фронт.

Пункт находился на узловой железнодорожной станции. На той самой станции, куда прошлой осенью поезд привёз Николая на учёбу.

Первое, что увидели Николай с Андреем, подходя к станции, был паровоз, разводящий пары. На вагонах-платформах состава были орудия, крепко закрепленные тросами. Николай подошёл к одной пушке и погладил её рукой. Железо было холодное и гладкое.

– Эй, чего трогаешь пушку? – услышал он громкий, но не грозный окрик часового.

– Знакомлюсь, – немного помолчав, ответил Николай. – Нам вместе скоро воевать.

– А-а, – протянул нараспев часовой в военной форме рядового с винтовкой через плечо, – ну знакомься скорее и проходи. Не положено, – уже тише добавил он и будто бы улыбнулся в густые усы, отчего их концы легонько поднялись кверху.

«Надо бы и мне такие отрастить», – подумал Николай про усы, глядя в суровое, но доброе, лицо солдата.

– Спасибо. Ну, будь здоров, – сказал солдату на прощание Николай, и они с Андреем бодро пошагали на станцию.

Солнце уже давно встало и освещало ровным ярким светом всё вокруг. Солнцем поблёскивали окна вагонов и здания вокзала. На станции было оживлённо многолюдно. Почти все люди были в военной форме. Андрей и Николай тоже были одеты по-военному. Им встречались солдаты и офицеры. С ними здоровались и они приветствовали военным способом, прикладывая правую руку с прямой ладонью к фуражке. Какое время – такие и приветствия. А время было военное…

У неширокой двери вокзала толпились люди, входя и выходя, подталкивая друг друга. Протиснувшись в этой толкотне в помещение вокзала Николай и Андрей оказались в прямоугольной комнате с высоким потолком. Окон было мало. Солнечный свет струился из трёх окон восточной стены, и в этом свете Николай рассмотрел четыре стола, каждый в своём углу прямоугольника вокзала. За каждым столом сидел офицер в звании не ниже капитана. За спиной офицеров на стене висели большие листы белой бумаги, на которых были написаны чёрными буквами сведения о военных подразделениях. Николай и Андрей направлялись в разные подразделения одного фронта.

Николай помнил данные своего подразделения наизусть: первый дивизион 104 гаубичной артиллерийской бригады большой мощности, взвод управления первой батареи. Ему предстояло быть командиром этого взвода.

Пройдя два стола, около третьего Николай остановился. За этим столом сидел майор с орденом Красного Знамени на груди. Позади майора на большом белом листе крупными чёрными буквами и цифрами были написаны данные взвода Николая.

Андрей пошёл к другому столу.

В очереди перед столом Николая стояли двое.

Первый человек у стола был ростом с Николая. Второй, стоящий за ним, на голову ниже. Это были рядовые солдаты.

Первый докладывал майору:

– Рядовой Алтунин Иван Никитьевич на сборный пункт прибыл, товарищ майор.

– Вижу, – хмуро и сонно отозвался майор. – Давай документы.

Алтунин достал из грудного кармана книжечку-документ и сложенный вдвое белый лист бумаги.

Майор медленно развернул лист, открыл книжечку, что-то записал в журнал, лежащий перед ним. Затем негромко, но отчётливо сказал:

– Рядовой Алтунин, отправляйтесь в четвёртый вагон состава в распоряжение сержанта Пискуна.

– Есть! – громко выкрикнул Алтунин и, резко повернувшись налево, зашагал прочь от стола.

– Да не кричи ты, – поморщившись от громкого голоса рядового, произнёс майор, – не на стадионе. Иди уже, вояка, – тихо добавил он.

К столу уже подошёл следующий рядовой.

– Разрешите обратиться! – звонко отчеканил слова рядовой.

– Да что вы сегодня взялись кричать с самого утра! – несколько повысил голос майор. – Голова раскалывается от вашего крика. Докладывайте в полголоса.

– Рядовой Борисов Пётр Захарович на сборный пункт прибыл, – шёпотом доложил рядовой Борисов.

– Чего ты там шепчешь? То кричат, то шепчут… Не могут спокойно разговаривать. Кричать будете, когда в атаку пойдёте, а шептать своей бабе в постели… Давай уже документы и постой молча.

Майор почти выхватил документы растерявшегося солдата и продолжил заполнять журнал.

Николай тем временем внимательно разглядывал своего будущего сослуживца. Этот рядовой заинтересовал Николая ещё и потому, что девичья фамилия его матери была Борисова.

Рядовой Борисов был невысок, крепок в плечах, голова была какой-то овальной формы с выраженным подбородком и высоким лбом, из-под солдатской пилотки видны были светлорусые коротко остриженные волосы. Солдатская одежда была ему немного велика и нелепо оттопыривалась на локтях, коленях и повыше ремня. Лица Николай хорошо не смог рассмотреть, так как Борисов стоял к нему спиной.

«Может какой дальний родственник…» – неспеша размышлял Николай и даже не заметил, как рядовой Борисов отправился к сержанту Пискуну в четвёртый вагон. Когда Борисов развернулся и, проходя мимо Николая, скользнул по нему взглядом, оказалось глаза его были небесно-голубыми.

«Как у мамы», – подумал Николай.

– Ну, что замер, лейтенант? – вывел его из задумчивости голос майора.

– Виноват, товарищ майор. Лейтенант Коновалов Николай Яковлевич на сборный пункт прибыл.

– Давай документы, – спокойно произнёс майор, внимательно осматривая молодого офицера. – Сколько тебе лет, сынок? – с внезапно появившейся теплотой в голосе спросил он.

Майору было около пятидесяти, и голова его была белым-бела.

– Двадцать, товарищ майор.

– А мне подумалось – восемнадцать.

Майор помолчал. Заполнил журнал.

– Ты знаешь, сынок, что тебе предстоит?

– Знаю. Война, – тихо ответил Николай.

– То-то и оно. Война… – майор помолчал немного. – Иди в четвёртый вагон, спроси капитана Лаптева Василия Ивановича. Прощай, сынок.

– Прощайте, товарищ майор. Точнее – до свидания. Может ещё свидимся, – чтобы взбодриться добавил Николай и вышел из вокзала.

Оказавшись вновь на свежем воздухе после духоты вокзала, Николай вдохнул полной грудью. Скоро вышел и Андрей. Они зашагали по платформе между двумя составами поездов. Каждый состав был вагонов двадцать–тридцать. Первые десять вагонов, сразу за паровозом, были для личного состава. Далее шли вагоны для техники и орудий. Составы были укомплектованы специальными вагонами с зенитками для защиты от воздушных атак.

Нужный Николаю поезд был справа, поезд Андрея был слева. Они отправлялись в разных поездах и в разные части единых войск, которые сражались с врагом на одном фронте.

Они быстро дошли до четвёртого вагона поезда Николая. Андрею нужно было идти дальше. Пришло время расставаться.

Война шла не первый год. Николай давно уже понял, что в военное время встречи и расставания не такие как в мирные дни. До войны встречались и прощались с уверенностью, что встреч и расставаний будет ещё много. Когда началась война, при встрече люди стали чувствовать словно давно не виделись, а прощались как будто уже никогда не увидятся.

Вот и сейчас, когда прощаясь они крепко обнялись, у обоих мелькнула одна и та же мысль: «А может никогда уже не свидимся?..» И оба, отогнав эту мысль, смотрели долгим взглядом и каждый видел во влажных глазах друга те чувства, о которых не надо было говорить.

Николай запрыгнул в свой вагон, а Андрей пошёл дальше – ему надо было идти дальше.

Они простились навсегда…

Капитан Лаптев был невысокий коренастый с лысеющим лбом мужчина в тёмно-зелёной фронтовой форме.

– Товарищ капитан, лейтенант Коновалов для отправки на фронт прибыл в ваше распоряжение! – отчеканил Николай, приставив правую руку к околышу фуражки.

– Вижу, – устало и несколько угрюмо отозвался капитан Лаптев. – Располагайтесь в пятом купе. Позже поговорим…

«Что же они все такие усталые? – подумал Николай. – Наверно, война дело очень утомительное».

Купе было на четыре места – две нижние полки, две верхние.

Внизу сидел молодой офицер – такой же выпускник, как Николай, – лейтенант. Только танкист.

Когда Николай вошёл, он встал и представился:

– Лейтенант Соколов.

– Коновалов.

– Сергей.

– Николай.

Они крепко пожали друг другу руку.

Войны ещё Николай вблизи не видел. Но военное братство ощущалось повсюду, даже в этом дружеском рукопожатии человека, которого он увидел впервые.

Эшелон продолжал формироваться до полудня.

Бойцы грузили технику на платформы: миномёты, пушки, боеприпасы и разное военное оборудование. Последними, перед отправкой состава, были установлены и проверены зенитные пулемёты, которые размещались на специальных открытых платформах и могли вести воздушный огонь в любое время дня и ночи.

Как только людской вагон заполнялся бойцами, его закрывали и выбирали дежурного по вагону.

В полдень быстро пообедали консервами и хлебом. После обеда эшелон тронулся в сторону запада.

Остаток дня поезд шёл без остановок, догоняя солнце. Но солнце было быстрее. Когда оно закатилось за горизонт, небо на западе ещё долго пылало огненными отблесками.

Ночь была по-летнему душная.

Солдатам и офицерам не спалось. Много курили, говорили – кто громко, но больше в полголоса или даже шёпотом…

Николай не курил – ещё не успел пристраститься к этой вредной, по его мнению, привычки. Он разговаривал негромко с Соколовым. Говорили о родных местах. Соколов рассказывал о своей деревне. Там сейчас были фашисты. А может и деревни то уже не было…

Николай думал о родном селе и о городе, где остались родители, бабушка, сестра и любимая девушка. Там фашистов не было… И он надеялся никогда не будет.

Под утро стало свежее.

Перед самым рассветом Николай уснул и проспал пару часов. Встал отдохнувшим, словно спал всю ночь.

Эшелон остановился на какой-то станции. В вагоне-кухне был приготовлен завтрак. Из каждого вагона шли бойцы с бачками и вёдрами на кухню для получения пищи.

Позавтракали.

Эшелон продолжал стоять на станции, названия которой Николай не знал. После завтрака, он решил пройтись вдоль состава поезда и осмотреть место остановки.

Станция называлась «ВЫСЕЛКИ».

На этой станции поезд простоял весь день.

Был ещё обед и ужин.

Когда стемнело поезд тронулся дальше…

Утром следующего дня людей в поезде разбудили залпы зенитных орудий.

Все сразу проснулись и вскочили на ноги.

Натягивая сапоги Николай подумал: «Ну вот и началось…»

Поезд остановился в поле около перелеска.

По вагонам пролетела команда: «Покинуть поезд!»

Николай выбежал в поле с другими бойцами и залёг в высокой траве. Трава была зелёной и душистой.

Зенитки поезда умолкли. В наступившей тишине где-то в вышине неба слышались моторы самолётов.

Ожидался воздушный налёт и, лёжа в траве, Николай думал о перелеске, который виднелся в шагах ста от него.

«Надо перебежать туда», – решил он и, подтолкнув рукой лежавшего рядом Соколова, шепнул ему на ухо: «В лес, бегом».

Пригибаясь к траве, они побежали к спасительным деревьям.

Вражеские самолёты ударили как молния.

На бойцов обрушился шум моторов, загрохотали пулемётные очереди и бомбы.

Николай прижался к земле под раскидистым клёном. Клён закрывал ему небо. Но бой был словно над ним…

Заработали наши зенитки. Кто-то кричал. Кто-то стрелял в воздух.

Николай лежал и ждал.

Оружия у него не было.

«Вот это и есть первый бой?» – мелькнула мысль.

«Бой, в котором я не сражаюсь, лишь жду…»

Рядом разорвалась бомба.

Грохот был оглушительным и тяжёлым. Над ним прошла волна неведомой силы, а землю затрясло так, что тело его подскочило. Николай зажмурился и прижал руки к голове, закрывая уши.

Когда он открыл глаза и убрал руки от ушей, до него сразу донёсся стон человека.

Вокруг было дымно, шумно и страшно.

Николай пополз на стон.

Недалеко от него в поле виднелась огромная воронка от бомбы. Около этой воронки лежал человек в форме рядового и стонал. Приблизившись к нему Николай увидел, что весь правый бок солдата изодран осколками, а ноги перебиты и не двигаются.

Раненый терял кровь и стонал всё тише.

Воздушный налёт продолжался.

Надо было спасать человека.

Николай приподнял солдата. Тот был такого же телосложения, что и сам Николай. Николаю было нетяжело. Нужно было быстро спрятаться под деревьями. До них было около двадцати шагов…

Немного сгорбившись под своею ношей, ощущая спиной разгорячённое тело раненого, твёрдым шагом Николай шёл к цели – к деревьям… А над ними проносились самолёты…

Оказавшись под спасительной тенью, Николай осторожно положил раненого на землю, снял с себя нательную рубашку, разодрал её на полосы и перевязал раны солдата. Кровь остановилась, стала запекаться на этих солдатских бинтах, или её уже оставалось слишком мало в этом израненном теле…

Николай прислонил солдата к стволу дерева, достал свою фляжку и дал ему попить воды. Тот глотнул несколько раз. Глаза его были закрыты, он уже не стонал. Наверно устал. Он выглядел уснувшим. Николай не стал беспокоить его.

Пока Николай перевязывал солдату раны, воздушный налёт закончился. Наши зенитчики сбили один вражеский самолёт, который упал за лесом, откуда поднималось вверх тёмное облако дыма. Остальные налётчики улетели восвояси…

Испачканные, некоторые раненые, люди медленно собирались у разбомбленного эшелона. Несколько вагонов были сильно повреждены. Требовался ремонт.

Николай побежал к эшелону за санитарами. В эшелоне был санитарный вагон, но там никого не оказалось. Все ушли собирать и перевязывать раненых в поле.

Николай увидел бредущего Алтунина и, подбежав к нему, сказал:

– Давай возьмём носилки у санитаров в вагоне – надо перенести раненого человека.

Алтунин не стал ничего спрашивать и последовал за Николаем в вагон.

Носилки нашли сразу, как только зашли в вагон. Схватив их за ручки быстро побежали к перелеску.

Когда они оказались возле раненого солдата, чтобы положить его на носилки, он уже не дышал. Голова его бессильно свесилась на грудь, глаза были закрыты. Могло показаться, что солдат спит после тяжёлого дня. Но это было не так…

Солдат умер.

Это была первая смерть, которую Николай увидел на войне.

Вечером всё ещё продолжался ремонт поезда.

Всех раненых перебинтовали и оказали им необходимую медицинскую помощь. Они отдыхали в санитарном вагоне, который не пострадал при налёте.

Убитых было пятнадцать.

Пятнадцать человек.

Пятнадцать человек погибли в первом для них бою, многие из них ни разу не выстрелив по врагу…

Ужин уцелевших людей проходил в молчании.

Перед ужином разлили по кружкам спирт и не разводя водой выпили за погибших.

Николай выпил спирт впервые в жизни. Жидкость обожгла горло и перехватило дыхание. Но он выдержал… Он выпил за солдата, которого не дождутся дома… И мысленно пообещал ему бороться с теми, кто убил его… Сражаться и победить. Обязательно победить. Иначе и жить не зачем…

У Николая стало ещё больше причин идти на войну.

И он шёл…

Точнее ехал.

Фронт встретил их отдалённым гулом взрывов. Ожесточённые бои шли уже неделю.

Стояло пекло. Середина лета.

После того, как они с орудиями выгрузились на полуразрушенной станции, прошло более суток. За это время они создали колонну на дороге, которая вытянулась вдоль станции и уходила вдаль, скрываясь за поворотом.

Николай оказался в кабине тягача. Этот тягач тянул огромную пушку. С этой пушкой Николаю предстояло воевать. Когда пушку цепляли к тягачу, он нежно погладил холодную, выкрашенную в тёмно-зелёный цвет, сталь орудия.

Колонна двинулась в сторону фронта и с каждым часом приближалась всё ближе и ближе к передовой линии – это линия соприкосновения с врагом.

Сидя в тесной душной кабине рядом с шофёром, Николай обливался потом. Гимнастёрка неприятно липла к телу, капли солоноватой жидкости стекали по лицу, попадая в глаза. От этого глаза пощипывало и ему приходилось часто моргать и вытирать лоб правым рукавом, который уже был насквозь мокрый.

Алтунин с Борисовым удобно устроились на зачехлённом орудии. Но там тоже было невыносимо жарко.

Из окна тягача были видны следы прошедших боёв. На полях, изрытых воронками разрывов, были видны солдаты. Большинство из них собирали тела убитых и относили на захоронение, другие собирали уцелевшее оружие и боеприпасы для дальнейших боёв. Кое-где на поле была разбитая техника. Несколько подбитых танков продолжали гореть, выжигая траву вокруг себя. Один вражеский танк не горел. С повреждённой башней он стоял невдалеке от дороги.

– Тормозни, – попросил водителя Николай, – передохнём немного.

Так как их тягач был замыкающий в колонне, они никого не задерживая, остановились у обочины. Николай выскочил из кабины с удовольствием разминая затёкшие ноги и проветривая запотевшее тело, хотя ветер был тёплым.

Подойдя ближе к танку со свороченной набок башней, Николай внимательно осмотрел это вражеское «чудище». Башня этого подбитого танка, как «голова чудища», так отошла от «тела», что можно было увидеть толщину брони – «шкуру» этого «чудища». «Шкура» была толстая.

И всё же «чудище» погибло.

К месту, где стояла их дивизия, они прибыли поздно вечером.

Было уже темно.

Не успели отдохнуть после долгой дороги и устроиться на ночлег, как всем солдатам и командирам выдали оружие. Николай внимательно разглядел и проверил свой чёрный пистолет, а затем бережно спрятал его в кожанную коричневую кобуру, которую он повесил на свой ремень справа.

А ещё всем дали странные штучки – жетончики-патрончики – их так назвали потому что это гильзы от расстрелянных патронов, которые кладут в карман бойца и, если он погибнет, по этому жетончику-патрончику можно будет определить кто он и откуда. При свете костров и самодельных лампадок, сделанных из отстреленных пушечных и танковых снарядов, все написали на маленьких бумажках свою фамилию, имя, отчество, день и год своего рождения, название места, где родились, каким военным комитетом призывались и где проживают родственники. Заполняя эти бумажки и засовывая их в гильзочки, все понимали – скоро в бой…

Когда Николай был маленьким…

В родном селе Николая жила одна старушка. Все звали её – бабка Агафья. Жила она одна в низенькой избушке рядом с лесом. Родных у неё не было. Сколько ей лет никто не знал, да и сама она не помнила. Видела она плохо и слышала тоже. Но сама ходила на колодец себе за водой и в лес за грибами, ягодами и ещё какими–то травами. Когда кто-то в их селе или соседних поселениях заболевал, иногда родственники больного приходили к бабке Агафье и просили лечить захворавшего. Лечила она разными травами, ягодами, даже грибами, иногда шептала что-то над водой и давала пить больному… Больные поправлялись, а родственники предлагали бабке Агафье деньги. Но, она никогда не брала денег. Поэтому люди часто помогали бабке Агафье: пилили и рубили дрова, приносили ей еду, вскапывали её маленький сад и огород за домом.

Подняться наверх