Читать книгу Никто не избегнет блаженства - Нелли Горицвет - Страница 1

Возненавидел все вокруг слепец.

Такой же сумасшедший в обладанье,

Сколь ни имей, еще желает он.

Ждал удовольствий, а нашел страданье,

И думал – счастье, оказалось – сон.

Все так и есть, но кто избегнуть рад

Блаженства, низвергающего в ад?

Уильям Шекспир. Сонет 129

Музыка грозы

(пролог)

Частицы Света – это записанные ноты. Удар молнии может быть целой сонатой. Тысячи молний – это концерт.

Даже самая крошечная звезда обладает законченным строением и тоже является частью звездной симфонии.

Никола Тесла

Дождь лил не переставая. Его тревожный голос не смолкал, начиная с шести вечера, и некоторым, быть может, это уже порядком поднадоело. Его тяжелые капли, точно жаркие слова, сказанные в запальчивости, сливались в единый поток, что-то шептали, ударяясь об асфальт, сияющий в свете ночных огней, дрожали, игриво подскакивая в сверкающих лужах… пузырились, пенились и, чего-то не договаривая, растворялись в мутных тяжелых ручьях… куда-то неукротимо спешили, а после, проплывая под струями фонарных светопадов, вспыхивали лучиками последней надежды. Они стремились туда, откуда восходит солнце.

Последние трамваи ушли на восток, погасив свои близорукие фары, и серебристые полоски рельсов, призрачно вырисовываясь во тьме, терялись где-то за горизонтом, рассеиваясь, словно шлейф реактивного самолета. Уснули витрины дорогих магазинов – вместо великолепия цветных гирлянд и неоновых реклам теперь зияют оскаленными пастями черные провалы. И лишь матовые квадраты окон современных новостроек продолжают неустанно глядеть желтыми, зелеными и розовыми глазами; немигающие, мрачные, точно безмолвные стражи, точно маяки для одиноких усталых путников. Они смотрят туда, откуда восходит солнце.

Безлюдье царит вокруг. И зачем только я приперлась на эту дурацкую остановку? Ведь ясно, что автобусов больше на сегодня уже не будет. Но что-то держит меня под укромным навесом и не дает сдвинуться с места. Что это? Ночное небо, которое мне одной, маленькому человечку с его ничтожными проблемками, затерявшемуся в большом и сложном мире, доверяет свои вселенские секреты, свою тревогу? Небо, которое надрывается от раскатов грома и трескается, пронзенное пиками молний? Небо, которое устало ждет восхода солнца…

И вдруг я замечаю прямо перед собой одинокую фигурку мужчины, изогнувшегося, словно левкой. Открытый всем ветрам, на проезжей части, на огромной площади, стоит он, склоняясь сосредоточенно над электрогитарой, и его длинные пальцы неистово бегают по ладам и струнам, высекая грозди искр так, что даже до меня доносится удушливый запах озона. Мокрая рубашка прилипла к телу, заставляя выпирать ребра-шпангоуты, густые черные локоны неровными прядями закрывают лоб и глаза, а ноги по щиколотку утопают в воде. Но гитарист точно не замечает обрушивавшейся на него лавины дождя. Напротив, скорее он рад этой разбушевавшейся стихии, он живет в ней, он живет ею. И его музыка вторит ветру и ливню, то тревожно и жалобно вздымаясь куда-то ввысь и оттуда низвергаясь и преломляясь обилием риффов и глиссандо, то застывая в едином запиле, то отбивая барабанную дробь мрачного низкого трэша в такт ударам грома, то замедляясь и утихая… вызывая в душе смутные неясные воспоминания о чем-то недосказанном, упущенном, прибереженном для себя и безвозвратно утерянном. Шнур от гитары едва заметной змейкой отходит от деки и исчезает где-то в вышине…

Кто ты, прекрасный незнакомец с голубыми задумчивыми глазами? Что ты забыл в такой поздний час на этой одинокой площади, под этим ледяным дождем, в этом унылом и скучном городе, в этом жестоком и холодном мире? Что заставляет тебя выдыхать эту музыку, точно боль, в самое сердце грозы? И веришь ли ты в восход солнца? И во что ты веришь вообще? Я не заметила, как вышла из своего укрывища и медленными шажками придвигаюсь все ближе к музыканту. А дождь, между тем, не спеша, утихал и, наконец, смолк совсем. Вслед за ним и молодой человек остановил свою песнь на робкой, чуть слышной ноте. Он откинул нервным движением руки со лба волосы и тут только впервые увидел меня.

– Привет, – небрежно бросил он так, словно мы давно знакомы, – что ты здесь делаешь?

– Жду мужа из командировки, – обескуражено ответила я и, точно в оправдание, для чего-то выставила вперед сумочку, – вот, принесла ему плащ.

– О Господи! – устало и слегка рассерженно воскликнул он. – Как это банально! Понимаю. Сейчас придете домой, примете горячую ванну и будете пить чай с вареньем.

– Ну да, – согласилась я и посмотрела в упор: «А что в этом зазорного?»

– Какие вы все скучные и одинаковые, – заключил музыкант.

– Кто это мы? – не поняла я.

– Ну… люди, земляне, долгожители… или как вас там?..

– Прости, а ты кто будешь? – удивленно, тихо и взволнованно спросила я, предчувствуя что-то важное.

– Я – нечто вроде Архангела, – угрюмо ответил мужчина, – сын Шаровой Молнии и… пьяного авиадиспетчера, – усмехнувшись, добавил он, – титулованный Принц Грозы. Я рождаюсь каждый раз заново с раскатами грома и … – тут его голос дрогнул, – с прекращением ливня развоплощаюсь снова.

Помолчав немного, он добавил уже более веселым тоном:

– А знаешь, это так здорово: всякий раз, словно впервые, просыпаться, вспоминать прежнюю жизнь и… вспоминать о Ней.

– О Ней?

– О Ней, – спокойно подтвердил музыкант.

– А кто Она? – робко поинтересовалась я, чувствуя, что вопрос не совсем тактичен.

Но Принц Грозы ответил, как ни в чем не бывало:

– Она – дикое дитя июньского леса. Она – веселая хохотушка с васильками в золотых кудрях и с веснушками на носу. С первым лучом рассвета Она встает, радуясь пению птиц, зеленой листве, весело танцует на лесной поляне, окруженная детенышами пятнистых оленей и… не подозревает о том, как Она прекрасна! А однажды, – тут лицо молодого человека совсем просветлело и оживилось, – однажды я Ей поведал об этом.

– А Она?

– Она? Она рассмеялась в ответ, – с восхищением сказал он, – но стоит только на небе появиться пусть даже легкому облачку, – далее продолжал музыкант, – как Она тотчас ложится спать. Чтобы не взгрустнулось ненароком, – пояснил он, – чтобы Ее лицо не украсила ни одна морщинка.

– Но тогда как же тебе удалось поговорить с Ней?

– Видишь ли… – замялся гитарист и испытывающее посмотрел на меня, – все дело в том, что Она живет в моей музыке, в моей Теме, во всей моей жизни. Там мы и беседуем.

– Так вы никогда-никогда не встретитесь? – осторожно, вкрадчиво спросила я.

Музыкант отрицательно покачал головой.

Я застыла, как вкопанная, сумев вымолвить только:

– И легко ли тебе жить с такой мечтой?

– Легко ли? – небрежно повторил мужчина и, точно не желая распространяться о каких-то мелочных пустяках, резко сменил тему. – Слушай, время мое подходит к концу. Долго ли ты еще думаешь здесь торчать?

– А что? – с готовностью спросила я, собравшись в любой момент послушно сорваться и уйти.

– Понимаешь, – смущенно глядя вниз, проговорил сын Шаровой Молнии, чье имя я даже не решалась спросить, – я скоро растаю, – откуда-то из глубины донеслось до меня, – отвернись тогда, пожалуйста, а? Понимаешь, я не хочу, чтобы ты видела мою смерть… Это хуже, чем показывать слезы.

– Понимаю, – вздохнула я.

Наступило неловкое молчание. Но, как оказалось, только для меня.

– А расскажи мне, как вы, люди, любите друг друга, – вдруг поинтересовался музыкант, и глаза его вспыхнули каким-то внутренним светом, – разве у вас не так?

– Нет! – горячо возразила я, будто ждала этого вопроса. – У нас совсем… совсем другая гармония. Когда небо застилают тучи и на землю падают первые капли, мы беремся за руки и выбегаем на улицу, чтобы вместе танцевать и смеяться под дождем, наблюдать, как очищается от пыли листва, слышать запах грибов. А когда лучи солнца иссушают лужи, то мы глядим ввысь и щуримся до слез.

– Завидую! – мечтательно сказал Принц Грозы. – Мне бы так… Но я знаю, что Она тоже думает обо мне, – тихо произнес он, – скажи мне, – вдруг резко, с волнением в голосе спросил он, – ты веришь, что Она тоже любит меня?

– Конечно! Я…

Тут я осеклась, заметив немую боль и беспомощность в огромных голубых глазах гитариста. И, как и обещала, отвернулась. И побрела домой. Я вдруг поняла, что последние автобусы уже давно уехали в автопарк, и что сегодня больше ничего не будет.

И я ушла. Туда, откуда восходит солнце.

Синдром стройки века

Окна в домах потускнели,

Грязный асфальт отражая.

Двери с петель послетели,

Свалку собой украшая.

Грязь перемешана с лужей,

Радуга пятен бензина…

Вряд ли отыщется хуже

Русскому сердцу картина.

Крыши поехали набок,

Кошки попадали сверху.

…Катится гулко и слабо

Жизни рассыпанной эхо.

Шестнадцатиэтажная коробка из грязно-серого железобетона с жутковатыми черными пустыми глазницами окон отпугивала даже детвору, которая, как известно, любит играть на стройках. Это замороженное, недостроенное здание конца ХХ века, без крыши, имело весьма дурную репутацию, сотканную, буквально, из воздуха. Раньше – то было дело понятное: в старинных замках водились приведения. Теперь можно страшиться разве что только разносчиков антисанитарии – бомжей.

Однако эта серая высотка без веранды, ну или хотя бы подъезда с лестницей, обеспечивающего подступ к зданию и попадание внутрь, необитаема и неприступна из-за груды строительного мусора и грязи, которая окружает ее вокруг метров на триста. Смесь земли, песка и глины лишь изредка просыхает, образуя твердые уродливые колдобины. Да и в них тоже можно увязнуть по колено, если пытаться пройти напролом, чтобы срезать путь из леса к жилому району. А однажды, к примеру, совсем недавно, возле самого фундамента было найдено обезображенное тело девочки-подростка. Ходили слухи, якобы она спьяну свалилась в шахту лифта, которую перепутала с туалетом. По этой и по ряду других причин жители города почти не пользуются дорогой через стройку, предпочитая обходить зловещее место по удобному широкому освещенному проспекту.

Люди не забредают туда даже несмотря на то, что строительная площадка не обнесена забором, и вход на нее не воспрещен – а следовало бы запретить, так как там нет ни специального деревянного настила, ни фонарей, освещающих путь. В придачу ко всему, кое-где набросаны уродливые железобетонные плиты, навал длинных черных арматурин, а над домом виднеется вышка со стрелой башенного крана, правда, проржавевшего, без задних колес, и, как выяснилось, со спущенными шинами на передних. Впрочем, специально ко всему этому случайные прохожие тоже не присматриваются. Они слишком заняты собой.

Я неоднократно при попытке поскорее попасть домой выходила из лесу, держа в поле зрения угол угрюмой высотки с оголенным фундаментом, и направлялась в жилой район по азимуту, прямиком, сигая с колдобин в выбоины, оставленные здоровенными шинами с глубоким протектором. И всякий раз с неприязнью жмурилась, осторожно вполглаза поглядывая вправо, на нелюдимый вход в вышеупомянутую недостроенную коробку, начинающийся примерно на уровне моей груди.

Никто не обращал на меня ровным счетом никакого внимания. Пятачок с новостройкой был с двух сторон окружен трассой и возвышался над ней, точно курган, его крутые склоны густо позаросли бурьяном. По обеим сторонам дороги пролегали узенькие тропинки, тянущиеся сквозь колючки и пустырь вплоть до нашего спального района – да и по ним тоже редко кто хаживал. А с третьей стороны, плавно переходящей в четвертую, темнел лес, отгороженный от шоссе полосой гаражей, окаймляющих жилые массивы.

Но вот что удивительно. Чем неприятнее и отвратительнее мне казалась эта серая коробка с черными дырами вместо стекол, тем больше она меня манила, притягивая к себе, точно магнитом. Словно я нутром чуяла, что именно здесь произойдет череда событий, круто изменивших мою последующую жизнь.

В конце концов, искушение взяло надо мной вверх и заставило посмотреть «в лицо» жуткому строению – правда, удалось мне это лишь со второй попытки.

Поначалу, конечно, я самым естественным образом ужаснулась, случайно взглянув на страшные оконные проемы, вымазанные коричневатым цементом, и панели с темно-серыми от дождя пятнами. Помнится, я тогда резко отвернулась и мысленно сказала себе, что больше никогда в жизни не посмотрю на это омерзительное сооружение. Но постепенно у меня развилось странное, азартное, навязчивое желание преодолеть страх и обратить свой взор к недостройке, вопреки опасению, что злополучный дом явится мне во сне. А также любопытство перед какой-то тайной, не понятно, откуда взявшейся. В конце концов, все это настолько захватило меня, что я начала ходить мимо дома, точно сомнамбула, жадно вчитываясь глазами в стены, боковую пристройку, которая должна была стать комплексом из магазинов, парикмахерской, аптеки, почты, прачечной, фотосалона – да так и не стала…

Я разглядывала нагромождения земли и цемента, а вокруг не было ни души – лишь грузовики изредка неслись куда-то по унылой одинокой дороге, вдоль которой не было столбов с освещением. Гаражи стояли ко мне «спиной». И, наконец, надо ли говорить, что идиотов, вроде меня, желающих переться в лес, сплошь изрытый оврагами, превращенными в мусорные свалки, среди болезненного вида деревьев, где не росло ни ягод, ни грибов, тоже не находилось?

Никто не сновал мимо меня туда-сюда, и я, не стесняясь, принималась рассматривать разнообразный строительный мусор, состоящий, главным образом, из бетонно-цементного крошева и кажущийся на фоне закатного солнца произведением сюрреализма. Более того: купив надежные катерпиллеровские берцы своего размера в магазине военной форменной одежды, я экипировалась и уже смело приходила на свою мертвую «зону 51» все чаще и чаще, подбираясь к дому все ближе и ближе. И почему-то мне казалось – это тоже была навязчивая мысль, овладевшая мной внезапно – что помещение, особенно его подвальная часть, кишмя кишит крысами.

Наконец настал час, когда я перешла на второй уровень храбрости – отважилась проникнуть внутрь, вооружившись фонариком. Огляделась вокруг: пустой широкий холл (если, конечно, этот сарайный антураж можно именовать холлом) пересекала лестница, ведущая на этажи. В помещении витал устойчивый специфический запах строящегося здания, причем такой, в котором сразу чувствуется отсутствие людей. Я стала подниматься по ступенькам. Перил не было, отчего приходилось быть особенно внимательной и осторожной. Здесь и, вправду, оказалось полно крыс. Являвшие собой реальность, а не миф, они разбегались в стороны из-под моих ног. Их спины, такие же серые, как и все вокруг, мельтешили, выхваченные световым ореолом моего фонарика, оставляя на порожках и боковых стенах резко увеличенные контрастные копошащиеся тени. Время было вечернее, на улице уже стемнело, да вдобавок все небо заволокло тучами. Так что фонарик оказался очень кстати. Стаи стрижей, с реактивным свистом рассекающих небосвод, залетных ласточек и голубей, сидящих на подоконниках, крыс, уделывающих дом изнутри, придавали атмосфере какую-то загадочность и таинственность.

Я малость побродила по квадратным комнатам, манящим своей серо-белою пустотой – для этого мне пришлось аккуратно ступать среди цемента, шаря фонариком по полу из-за страха провалиться в какое-нибудь канализационное отверстие, из любопытства заглянула в пару оконных проемов на этажах. И постепенно добралась до самого верха, не найдя и намека на граффити ни на одной из стен.

На крыше, построенной лишь наполовину, оказался прочный каменный парапет. Подойдя к нему, я посмотрела в сторону своего дома: освещенная людная мостовая, яркие рекламные вывески, фонарные столбы, машины, автобусы. До чего же все это выглядит милым, добрым, манящим и родным, когда находится так далеко! И тут мне в лицо ударили хлесткие капли дождя. Я молниеносно раскрыла над собой прозрачный зонт-купол, и свет далеких окон стал мерцать сквозь потоки воды золотыми новогодними шарами. Огни уличного освещения и вспышки трамвайных разрядов, роняющие грозди искр среди паутин проводов, отразились бликами от моей мокрой черной клеенчатой ветровки.

Сверкнула молния, загремел гром. В воздухе сильно запахло озоном, пылью, мокрой побелкой и бетоном. Словно технички во всех подъездах города в одночасье затеяли влажную уборку…

Блестел черный асфальт, светились булькающие лужи. Я не могла стронуться с места, а ливень все хлестал и хлестал, сметая с крыши голубиный помет, с тротуаров – мусор, с души – грязь. И неожиданно для себя я вдруг поняла: лучшего уголка для уединения мне не найти.

Многие из заброшенных зданий нашего города находятся в активном процессе возведения – в таких домах лучше не показываться: опасно, да и могут штрафануть. Уличная детвора так и норовит свернуть там себе шеи. Еще у нас есть старинные заброшенные развалины – останки советских тюрем и колоний-поселений. Мрачноватое место, притягивающее всякий сброд. Там тоже делать нечего. А вот в атмосферу замороженных долгостроев окунуться, определенно, стоит. Остовы строений, словно горы, выступающие из дымки, видны отовсюду, и расстояние до них на глаз не определишь. Обживаются они обычно либо бродягами, либо руфферами.

Постепенно мое основное обиталище переместилось из ненавистной моему сердцу трехэтажной «сталинки», где я прописана, сюда, на шестнадцатый этаж – на крышу одинокого вольнолюбивого дома, продуваемого всеми четырьмя ветрами. Теперь, стоит только мужу уехать в служебную командировку в Москву, отправиться в очередную горную экспедицию, или даже просто отлучиться в научную библиотеку по делам, как я тотчас надеваю джинсы, ветровку, зашнуровываю берцы и выметываюсь из квартиры на стройку! (В рюкзачке у меня впритирку с «перекусом» лежат одновременно и солнцезащитные очки, и зонтик от дождя, а отдельно в накладном кармашке сбоку книга, ручка и блокнот – так, на всякий случай.) Правда, порой на меня накатывает неумолимое желание уединиться даже в том случае, если супруг находится дома – сидит себе где-нибудь за чертежным столом неподалеку. И тогда я тихонько «отпрашиваюсь» у него прогуляться, чтобы нарвать зверобоя с душицей или каких-нибудь других трав, а сама сворачиваю с тропинки, так и не дойдя до леса, и, наскоро перебежав шоссе, окунаюсь с головой в мир строительного сюра…

И вот я все лежу и лежу себе наверху многоэтажки, задумчиво глядя по сторонам: то вниз и вдаль – на проезжающих мимо машины и вечно спешащих по делам людей, то вверх – на тревожное небо с угрюмо бегущими куда-то облаками и изредка пролетающими галочками самолетов. Лежу и словно растворяюсь в тихом мире, одна-преодна на всем белом свете, охваченная неизвестно откуда взявшимся счастьем, изысканным, точно предвкушение полета. А вокруг – ни души!

Голуби уже привыкли ко мне и сами подлетают, раскрывая доверчивые клювы, курлыча, курлыча…

Крысы – ниже живущие соседи – проворно выхватывают у меня добычу, уносят ее куда-то во тьму, в норки, и незамедлительно возвращаются за новой порцией. А, насытившись, довольно трутся мордочками о мои берцы.

Часа через четыре я, довольная, прихожу домой, предварительно купив на рынке у бабушек несколько свежих вязанок лекарственных растений.

И так пошла-поехала, так потекла моя двойная жизнь…

– Ты не знаешь, где мои старые спальные мешки, который я брал на плато Путорана? – спросил меня как-то Эрик. – Ну, те, что списаны за негодностью?

– Так их у нас еще в прошлом году на даче украли, – невозмутимо соврала я в очередной раз, как ни в чем не бывало.

Оба спальника были едва ли не единственным… реквизитом человеческой жизни, принесенным мною в заветный тайник на случай резкой перемены погоды. С ними я смогу проводить прохладные ночи на крыше, в то время как муж долбит кайлом горы где-нибудь в тысячах километрах отсюда. Вернее, не сам долбит, а только руководит…

Ах да, забыла представиться! Зовут меня – Конкордия. По мужу я – Эрикссон, по отцу – Зимоглядова. Мне чуть больше двадцати лет согласно новому, медицинскому удостоверению личности, выданному ВОЗ после успешного завершения процедуры увеличения продолжительности жизни, и чуть больше пятидесяти согласно старому российскому паспорту. Омолодиться мне помог Эрик, эмигрировавший в Россию задолго до Мирового Исхода 2035 года: однажды повстречав нас с мамой на юге, именитый ученый взял, да и увез меня в Заполярск – нынешний New-Land, один из северных захолустных городков, которые в преддверии Мировых Катаклизмов власти отдали предприимчивым и зажиточным мигрантам, получившим статус беженцев. Так Карелия, Мурманская, Архангельская области и Коми стали заново отстраиваться силами приезжих из Хельсинки и Глазго, Упсалы и Осло, Анкорриджа и Рейкьявика…

По правде говоря, поначалу я боялась уезжать так далеко на Север, думая, что начавшееся Всемирное Потепление не коснется тех краев, и я там попросту заледенею. К тому же мать тогда сильно переживала, что у нас могут экспроприировать, ссылаясь на отчаянное положение в стране, то, ради чего стоит жить – наследство, право на которое мы с величайшим трудом восстановили. Опять же: восстановили благодаря Эрику. Я говорю о заповеднике Вольные Славены, в прошлом запущенном и нуждавшемся во втором рождении. Эмигранты, как объяснил тогда моей матери прежний губернатор – наш хлеб, и закон отныне на их стороне. И если, мол, они предложат российским банкам достаточно золота, то им разрешат вырубить какой угодно лес и настроить на его месте десятки мотелей да пансионатов, превратив горные плато и морские побережья в фешенебельные курортные зоны. Глупые, недальновидные политиканы!

Ну и кому нынче нужно золото, на которое ничего купишь за рубежом? Так и не втянув Россию, присоединившую к своим владениям славянские территории бывшего СССР, в затевавшуюся было Третью Мировую войну, все флаги мира навсегда пожаловали в гости к нам, заграница вымерла! И образовалось новое государство – Единый Союз Ассимилированных Диаспор. Ибо уже третий десяток лет в Америке, Европе, Азии и Австралии бушуют, не прекращаясь, торнадо, наводнения, землетрясения и вулканы. Нефтяные вышки рухнули, рудники обвалились, а горизонтальные сланцевые шахты, затопленные водой, сползли в широкие карстовые провалы, на дне которых теперь булькают ядовитые горячие гейзеры.

Итак, я отправилась вместе с мужем в Заполярск, и была крайне удивлена тем, что там стоит такая же духотища, как и у нас на Кубани. А Эрик оказался человеком во всех отношениях положительным и респектабельным, и с ним я почувствовала себя, как за каменной стеной. Что ни говори, он здорово помог нам, благодаря своим исключительным связям в мэрии, Министерстве природных ресурсов и Министерстве внешних экономических связей – мы с матерью отстояли-таки право на родовое поместье. И в благодарность за это я отдала настойчивому доктору геолого-минералогических наук Эрику Эрикссону руку и сердце. В конце концов, ради спасения родной земли и жизни не жалко, не то, что там руки какой-то! Тем более что Эрик красив, гибок и изыскан, словно холеный кот: точеный профиль, большие кошачьи серо-голубые глаза, вкрадчивые и обволакивающие манеры. Походка бесшумная, а кисти рук белые и мягкие – скорее, как у писателя, нежели геолога. Бородка и седые пряди в темно-русых волосах напоминают о портретах выдающихся умов, коими бывают увешаны по обыкновению ученые аудитории…

Словом, выгодная партия, удачное замужество. Но отчего ж тогда в душе у меня навсегда поселились леденящая душу тоска и вакуумный холодок пустынной лунной безжизненности? Лишь моя подруга Наташа Миротворец, с которой я познакомилась, лазая по крышам, скрашивает мое одиночество – не считая бродячих кошек и собак, конечно. А скучая вдали от заповедника, где у нас мамой размещены питомники редких млекопитающих и птиц, я становлюсь рада даже крысам. Общего у меня с ними оказалось ничуть не меньше, чем с вольными стрижами.

****

Поодаль от гаражей находится автостоянка. И вот однажды, в очередной раз любуясь обзором сверху, я вдруг обнаружила, что дежурный сторож из смотровой будки, расположенной примерно на уровне третьего этажа, уже давненько знает о моих посещениях стройки и частенько замечает мою фигуру, одетую в коричневое или темно-серое, спешащую по неровной земле и исчезающую среди железобетонных плит. Возможно, впоследствии многое из произошедшего и не случилось бы, будь я и вправду одна на всем пустыре, или если бы будка охранника не возвышалась над пустынным ландшафтом, или если бы сторожу не было скучно одному, в обществе бутылки и собаки, или если бы… если бы…

Но обо всем по порядку.

Итак, я не ошиблась в своих опасениях: спустя некоторое время сторож автостоянки остановил меня – спешащую на шестнадцатиэтажку – осмелившись выйти мне навстречу и не побоявшись при этом покинуть пост. «Этот добренький старичок сильно смахивал бы на деда Мороза своим розовым лицом, – подумалось мне, – не будь оно поджарым и волевым». И уж очень он как-то притворно удивился тому, что лицо, случайно заинтересовавшее его – это женщина, а не парень.

– …А я-то вижу: бейсболка, одежда какая-то мужская, прически не видать! – оправдывающимся голоском проговорил сторож. – Ну, думаю, малый, как пить дать, преступника какого-нибудь в мертвом доме укрывает – дружка там или родственничка. Еду ему то и дело носит…

– Ну, может, я-то как раз беглого каторжника и прячу, – хитро усмехнулась я, – считаете, дамы на такое не способны?

– Э-э-э, нет, – отмахнулся старичок, – по тебе сразу видно, что не водится за тобой такого греха. Ты для меня ясна, как стеклышко.

– …из чего следует, что все мужчины непроницаемы, а женщины, видимо – нет! – иронично заметила я. – Тогда для чего же вы меня окликнули, приняв за мужчину? Думаете, молодой человек – вот так вот запросто и ответил бы на все ваши заковыристые вопросы, признался бы в содеянном?

– А я бы и не стал спрашивать, – в тон мне сказал сторож, – я бы так, покурить стрельнул. Ну а сам, между делом, попытался бы всю правду-матку по глазам прочесть. А там, кто его знает: пробрался бы в дом как-нибудь, подсмотрел бы…

– … вызвали бы полицию, – насмешливо перебила я его, – вот что, дедуля! Думаю, вы уже давным-давно пробрались в дом и все осмотрели, разведали да вынюхали. А сейчас из чистого любопытства пытаетесь мне болты вкрутить. Разве не так? Может, скажете все-таки, что вас на самом деле интересует?

– Да стар я уже, дочка, – внезапно посерьезнев, сказал дед, – артрит у меня. Сил моих не хватит ни в грязь лезть, ни по плитам карабкаться. Шучу я: знаю ведь, что помыслы твои не имеют под собой ничего дурного. Какие там еще тайны? Просто слежу отсюда, как бы маньяк какой за тобой не увязался следом, – с печальной улыбкой добавил он.

– Ну, тогда, может, поведаете мне, зачем я, по-вашему, я хожу на стройку? – слегка сбитая с толку словами деда, растерянно спросила я, махнув рукой в сторону незавершенного дома.

– Да мало ли, зачем, – уклончиво ответил он, – видимо, тебе там нравится шастать просто так, без дела. Сказки, небось, какие сочиняешь…

– А вот и не угадали! – воскликнула я. – Не сказки сочиняю, а картины пишу! – немедленно соврала я, совершенно неожиданно для себя. Мне стало как-то жутковато от проницательности деда, который понял мое душевное состояние и был не слишком уж далек от истины, – я в академии художеств учусь, – и мне задали написать панораму: «Вид сверху».

– А-а-а, – с пониманием протянул старичок, – ну тогда ты правильное место выбрала! На крыше тебе никто не помешает. Это не то, что с моста рисовать! Ну а мольберт-то тама? – поинтересовался пытливый сторож, указав рукой, в которой звякнула связка ключей, на верхние этажи «моего» дома.

– Да, я его под кафельной плиткой все время держу.

– Ну смотри, дочка, плотнее закрывай его и прячь получше, чтобы дождик не намочил. А мне пора на вахту, – еще раз тряхнул связкой сторож, – а то я заперся снаружи, а вдруг шофер какой приедет.… Ну, удачи тебе!

Старичок засеменил обратно, а я, глядя ему в спину, с удивлением подумала, как порой не просто судить о людях. Взять хотя бы этого сторожа. Раньше мне приходилось встречать его в городе – даже в трамвае, бывало, вместе ехали. И всякий раз при этом я с интересом разглядывала его, точно загадочную магнетическую личность, пытаясь представить в своем воображении, кто он такой. И до тех пор, пока дед не раскрыл рта, мне казалось, что это бывший полковник в отставке, прямой и властный. Или, может быть, ученый, мыслитель, вроде Курчатова или Кюри. А тут заговорил – и оказался деревенским хитрецом с подковырками. Возможно, это длительная работа в цеху на штамповке сделала его таким стройным и жилистым. Ведь ни для кого не секрет, что порою высокие станки, за которыми не надо гнуть спину, способствуют выправке. А еще также не секрет, что иногда простые заводчане оказываются умнее и одухотвореннее интеллигентов…

Забегая вперед, замечу, что, пытаясь прочесть сторожа, я попала пальцем в небо: впоследствии он сыграл огромную роль в свалившихся на мою голову приключениях. Но мой рассказ только начинается – все еще впереди.

А пока, после нашей короткой беседы, магнетизм старого незнакомца безвозвратно улетучился вместе со шлейфом таинственности. Прав оказался он: сочиняю я сказки!

Я поплелась наверх, «к себе», слегка расстроенная тем, что место моего времяпрепровождения раскрыто, сегодняшнее одиночество скомкано, и что в эти часы я вряд ли надолго задержусь на крыше, зная, что чьи-то любопытные глаза за мной наблюдают. Но постепенно ровное гармоничное настроение привычно взяло надо мной вверх. В конце концов, сообразила я, поскольку на той автостоянке работают четыре человека, то отнюдь не всегда мой приход будет совпадать с дежурством настырного деда. И совершенно неожиданно мне вдруг захотелось время от времени махать старичку рукой, приветствуя его по дороге на стройку.

Не умирай!

– Этьен, – кричу я, из-за ветра и шума дождя с трудом слыша собственный голос, – Этьен, подожди, стой на месте! Не выходи из поля, пока я тебя не зафиксирую!

– Конкордия! – обрадованно произнес гитарист, не обращая внимания на мои слова. – Вот здорово, что ты опять здесь! Нет, пожалуй, сегодня слишком сильный ливень для обычного человека – ты чего пришла без зонта? Дай-ка я тебя укрою, иди сюда, – и протянул руки, готовый шагнуть мне навстречу…

– Стой, где стоишь! – ору я, делая отталкивающие движения ладонями, и невольно морщусь: капюшон слетел с головы, острые капли неистово хлещут меня по лицу, мешая следить за показаниями приборов.

– Не понял. Что это ты такое забавное вытворяешь? Для чего все эти датчики? – растерянно, точно спросонья, вымолвил Этьен, продолжая медленно двигаться ко мне и широко улыбаться. Мои слова еще не успели дойти до него, как следует.

Я в душе негодую: вдруг ливень неожиданно прекратится, и мой друг сейчас растворится прямо у меня на глазах – я этого больше не вынесу. Но к счастью, гитара музыканта съехала с его плеча и повисла на ремне, путаясь под ногами и мешая пройти. Это заставило его остановиться.

– Ой, а где это мы? – Этьен с удивлением огляделся по сторонам. – На крыше?

– Вот, держи! – мгновенно реагирую я и чуть ли не в лицо кидаю другу игнитопояс. – Давай надевай живо, не тяни! Все вопросы потом.

Этьен ловко увернулся от удара и обеими руками поймал довольно массивное, необычное на первый взгляд, устройство, невольно выпустив при этом гитару. Та шлепнулась в лужу, издав приглушенный стон всеми двенадцатью струнами.

– Что за дикая портупея? – совершенно никак не реагируя на мою серьезность и нетерпение, спросил Этьен с блаженной улыбкой на лице. – Сейчас модно перепоясываться такими вот игрушками? Это твой подарок мне? – мужчина повертел в руках сложную конструкцию из кожи, стали, углеволокна и медной катушки, пытаясь рассмотреть со всех сторон.

И вдруг громко расхохотался.

Похоже, мое вторжение в магнитосферу сына Шаровой Молнии каким-то образом подействовало на его мозг и затронуло центры возбуждения. Или, может, это своего рода эйфория – реакция на дождь и гром?

– Да одевай уже, – более спокойным тоном говорю я, – только предварительно отключи свою дикую балалайку. Хотя бы на время.

Я указала на бесконечно длинный шнур, уходящий в черноту тучи.

Слова об инструменте наконец-таки привели Этьена в себя.

– А почему ты не хочешь слушать музыку? – серьезно спросил он, зная, что я, по обыкновению, с удовольствием вникаю в его лирические Темы.

Продолжая смотреть на меня, Принц Грозы послушно стал оборачивать пояс вокруг талии.

– Да нет же, Этьен, пойми… – начала я, прекрасно понимая, что без подпитки разрядами молниевой музыки гитарист не проживет и минуты, – сейчас не подходящее время, чтобы…

Но тут оба конца игнитопояса соприкоснулись, раздался щелчок на пряжке, и ослепительное шаровое пламя – серебристо-голубое по краям и темно-синее в середине – куполом накрыло мужчину. Этьен оказался заключенным внутри сияющей электрической клетки вместе со своей гитарой, лежащей у его ног. Он поспешно огляделся, ощупал ладонями тугие стенки купола, постучал по ним пальцами и пощелкал ногтями. Снаружи прогремел звук дзынькающего хрусталя.

– Отключи гитару! – громко повторила я, указав пальцем на шнур, который теперь вырастал из конической вершины купола, точно блестящий шпиль.

Но мои слова потонули в шуме дождя, так и не проникнув сквозь плотную оболочку. Я перешла на крик.

Принц Грозы нахмурился, стараясь по моим губам прочесть сказанное. Я увидела это отчетливо, поскольку электрический купол хорошо просвечивался. Абрис музыканта имел тонкие карандашные очертания, светящиеся в инверсионном изображении. И каждая его черточка, от белых насупленных бровей до бледных складок на тонких пальцах, непрерывно перемещалась по синему полотну, точно в рисованном мультфильме.

В конце концов, Этьен догадался отключить инструмент, дернув за светящийся шнур, который тотчас укоротился до обычных размеров.

Купол рассеялся, а я, успевшая отбежать подальше от высоковольтной сферы, возвратилась и протянула своему другу руку.

– Вот теперь здравствуй, – сказала я и победно улыбнулась, не в силах сдержать радость от удачного воплощения собственной идеи и приятного ожидания триумфальных почестей со стороны Этьена – в виде комплиментов и прочих эмоциональных излияний.

– Но что это было? – недоуменно спросил музыкант, и тут его осенила догадка. – Ты? Это все ты устроила?..

Этьен начал лихорадочно соображать, а я, наблюдая за его ошарашенным лицом, быстренько убрала провода, антенну, трансформатор, мембраны и прочую аппаратуру в карбоновый кейс.

– Выходит, ты меня своею волей вызвала из плазменного мира космоса, в котором я дремал? – наконец заключил Этьен.

– Да, – весело ответила я: мне стало смешно из-за растерянности мужчины, – вызвала и стабилизировала. Ты больше никогда не развоплотишься, Этьен! Так что теперь ты – моя игрушка, и прощай, свобода! – рассмеялась я.

– Но как? – слегка удрученно проронил музыкант, видимо все еще пребывая в состоянии шока и так и не осознав до конца, что произошло.

– Все очень просто. Помнишь, как в прошлый раз я записала твою музыкальную Тему сначала на телефон, а потом на ферромагнитную ленту?

Этьен промолчал, продолжая таращиться на меня.

– Так вот, – радостно тараторила я, – мне удалось создать наложение двух родов колебаний – звуковых и цифровых – в едином магнитном поле, и затем воспроизвести полученный аудиофон как запись последовательных электрических импульсов. Причальная мачта, которую ты видишь на этой крыше, сыграла роль антенны и сенсорного датчика, а…

Но не успела я договорить, как Принц Грозы вскрикнул, точно его внезапно обдало кипятком, и, что было силы, стукнул кулаком по металлическому парапету крыши. Гроздь искр вырвалась из-под его руки и растаяла где-то далеко внизу слабыми огоньками салюта.

– В чем дело? – возмутилась я, не понимая, какие именно мои слова могли так дурно на него подействовать.

Вместо ответа Этьен лишь глубоко вздохнул, плотно сжав губы, скривил мрачную мину и сердито тряхнул косматой головой. Он явно не спешил меня благодарить. Как будто я оказала ему медвежью услугу, а не продлила жизнь.

– В общем, Этьен, моя сказка сбылась, – подытожила я куда менее радостным тоном. – Когда твоя мать, Шаровая Молния, высоко в небе услышала знакомую музыкальную Тему, то она немедленно откликнулась на мой призыв и выпустила в мачту весь свой заряд! В результате между всеми этими проводами, в поле-ловушке возник ты. А может, это простое совпадение, и она тут и вовсе ни при чем…

– Но как?.. – снова повторил Этьен тихо, вяло и безжизненно. И, оборвав себя на слове, нервно вздохнул.

– Что как? – не поняла я.

– Как ты могла?! – разочарованно и с непонятной мне болью в глазах в третий раз повторил он. – Как ты посмела!

– Что?! – только и смогла выдохнуть я.

И это называется «спасибо»? За то, что я терпеливо и молча сносила все его душещипательные бредни о мифической Глории?! Или за то, что я отважилась рискнуть и приблизить его мечту на шаг к реальности?! И даже более чем…

Может, Этьен все еще не осознал, что у него теперь в запасе достаточно времени на поиски своей возлюбленной? Ведь я толком не объяснила…

Я стояла, тяжело дыша, чувствуя гнев, злость, обиду, растерянность, вину. В глазах Этьена не промелькнуло ни малейшей искорки благодарности мне или хотя бы сочувствия. Он застыл, точно зомби, с мрачным и неподвижным лицом, продолжая повторять полушепотом одну единственную фразу: «Как ты могла…», и глядеть при этом куда-то в сторону, точно меня и не существовало вовсе. И сколько я не теребила его за рукав, в эту минуту мне не удалось от Этьена ничего добиться.

Дождь перестал идти, небо резко начало светлеть, расчищаться, и гитарист сперва перевел взгляд кверху, на чистый голубой лоскут, затем глянул на меня с каким-то неприязненным скептицизмом, а после – опустил глаза на четырехлучевую звезду пряжки на поясе. Руки его напряглись, и, еще раз стрельнув в меня глазами, он решительно принялся разъединять клеммы – отключаться от питания.

«Все, – подумала я, – надоело! Наша дружба окончена».

Только я не буду отворачиваться! Принципиально. Каким бы мучительным твое развоплощение не было.

И вдруг солнечный луч упал на пряжку, заставив ее сиять и отбрасывать множество зайчиков на наши лица. Этьен замер и медленно поднял голову. Лицо его внезапно просветлело: огромная золотая сфера торжествовала над нашими головами, напоминая о себе всякому мрачному гордецу и заставляя даже самых замкнутых людей на свете щуриться и улыбаться, глядя в стороны или вниз – на бесчисленные сверкающие пряжки, заклепки, витрины, зеркала, алмазы и мириады капель на траве или асфальте.

– Что ж, придется тебе еще соорудить для меня и солнечную батарею, – несколько натянуто улыбнулся Этьен, однако его взгляд стал куда более дружелюбным.

– А тебе придется иногда защищать глаза тонированными стеклами, – в знак примирения предложила я, сообразив, что Этьен уже несколько минут непрерывно взирает вверх, на солнце, не отрывая глаз, – этот свет слишком ярок. К тому же, ты наверняка видишь его впервые.

Тот отрицательно махнул головой, продолжая смотреть, не мигая.

– Сетчатку сожжешь, Этьен! Очнись, – снова повеселев, повторила я, – у меня прекрасные, солнцезащитные очки, марки Polaroid. А еще есть рейнбановские, летно-лыжные – так что выбирай любые.

– Благодарствую.

Сие означает «отвянь».

– Этьен, это Солнце – оно что, напоминает тебе твою маму? – вдруг сообразила я.

– Когда в космосе, – вместо ответа проговорил Принц Грозы, устремив взгляд на горизонт, – две Галактики повздорят между собой, то они, разбежавшись в разные стороны, мчат навстречу друг другу с огромной скоростью, стараясь при сближении вытеснить свою противоположность с очерченной дуэльными правилами территории. Они сталкиваются с такой силой, что возникает взрыв и появляются на свет очередные светила. Это очень похоже на процесс любовного соития, при котором в атмосфере Земли вспыхивают электрические разряды и формируются существа, подобные мне. По сути дела то же самое. В космосе полным-полно подобных Шаровых Молний, чей свет по яркости в сотни раз превосходит сияние Солнца…

– Прости, я не подумала, что…

– …но они живут только один раз и очень медленно умирают, – продолжал Этьен, – понимаешь, они не рождаются заново, как рождаюсь я под воздействием огневой мощи моей темпераментной мама. А сейчас я вот даже родился без нее, как бы от искусственной Молнии, и это… больно, – тихо сказал он, – но ничего, уже прошло.

Я обняла мужчину.

– Прости, – повторила я, – я и не предполагала ничего такого. Тем не менее, надеюсь, твоя мама еще будет гордиться тобой… Погоди! А у других Молний или звезд тоже, наверное, есть сыновья, вроде тебя?

– Конечно же, разумеется! Вселенная велика. Я думаю, – лицо Этьена стало очень серьезным, – что даже здесь, на Земле, поблизости, в каких-нибудь двухстах шагах от нас, могут находиться создания, подобные мне. И тебе здорово повезло, что ты именно меня вызвала. Ведь мог явиться другой, и что тогда? Какие бы у него возникли намерения по отношению к тебе за то, что ты нарушила его покой? А вдруг он оказался бы агрессивным и опасным?

– О Небо, какая же я все-таки легкомысленная дура! – воскликнула я, ужаснувшись: от слов Этьена в моем воображении сразу нарисовались картины испепеления меня светящимися членистоногими волосатыми монстрами. – Какое счастье, что ты не агрессивен, Этьен. Ты самый лучший друг на свете! – и я с восхищением посмотрела снизу вверх на Принца Грозы.

– Ну еще бы! – улыбнулся он мне, – ведь у злобных маньяков вряд ли найдутся подруги, подобные тебе, – и обнял меня в ответ.

– Жизнь порою преподносит нам сюрпризы, – пожала плечами я

– Короче, ты не только поэт, Коко, но и философ. Все у тебя, как на ладони, – ласково пошутил Этьен, – да и у меня тоже. Смотри: солнышки вон масенькие дробятся в лужах, братья и сестры вот этого гиганта. Видишь?

Мы стояли у каменного парапета и глядели, как Солнце медленно скрывается за домами. Этьен периодически поглядывал на игнитопояс.

– Надолго ли хватит заряда? – как бы нехотя спросил он. – Там внутри нечто вроде батарейки?

– Ага, с дозаправкой на целую неделю. Завтра в это время уже можешь снять пояс.

– Даже так?! – изумился Этьен.

– Обыкновенное зарядное устройство. Которое питается от розетки. Еще его можно зарядить от фонарного столба через выпрямитель, – объяснила я, – а затем весь ток через пуповину перетечет в тебя.

– Не знаю, права ли ты, затевая все это, – с сомнением произнес Этьен, – но, так и быть, благодарствую.

– Он повернулся и взял мои руки обеими своими. Цепь замкнулась. Я ощутила легкое электрическое покалывание.

– Я считаю, что ты должен найти ее, – тихонько произнесла я, глядя музыканту прямо в глаза.

– Глорию? – вздохнув, Этьен отвел взгляд.

– Да, – мягко ответила я, – для этого я тебя и стабилизировала. Я хочу, чтобы вы встретились. Для начала хотя бы при солнечной погоде.

– А зачем? Стоит ли?..

– Затем, что она тебя ждет, – непререкаемым тоном подтвердила я.

– Разве? – с удивлением в голосе вымолвил мужчина.

– Конечно! Ты же в нее веришь. Даже меня заставил поверить, хотя мне все это кажется таким… призрачным. Словом, если она существует, то она тебя ждет.

– Но откуда… откуда ты знаешь? – всполошился Этьен. – По-моему, ты сентиментальная сказочница и все преувеличиваешь!

– О, Боги, ну это же естественно! – уверенно заявила я. – Женщины всегда ждут. Это только мужчины могут бесконечно жить мечтою, хотя, чтобы осуществить ее, достаточно перейти через дорогу.

– Но ведь если все, что приходит в голову, осуществлять, то так можно дойти и до логического абсурда! – возразил Этьен неохотно.

– Тогда для чего нужны мечты вообще?!

– А вдруг Глория уже забыла о моем существовании? – настаивал Этьен.

– Она помнит о тебе так же, как и ты о ней, – не соглашалась я.

– Но как можно совмещать несовместимое: знать, помнить – и при этом не страдать? Вот я, например, вспоминаю ее – и сразу чувствую боль, – с упоением, высокопарно произнес Этьен, точно смакуя собственное страдание и любуясь им со стороны, – но ведь она-то не страдает, потому что не способна. Я-то это знаю!

– Просто у нее другой характер, – слегка насмешливо произнесла я, – она сидит на полянке и хохочет: «И чего этот дурачок Этьен мучается и никак не соизволит прийти ко мне?»

– Серьезно? – порывисто воскликнул он, вспыхнув глазами.

– Да!

– При этом ее светлые кудряшки так смешно выбиваются из-под косынки и падают на курносый веснушчатый нос… – мечтательно и блаженно улыбнулся Принц Грозы.

– Но когда-нибудь она все так же, не страдая, всерьез сочтет тебя дураком, – наставительно заметила я, – и забудет, вот увидишь! Потому что ее терпение лопнет.

Этьен резко повернулся ко мне:

– Хорошо, я найду ее, – решительно произнес он, – пусть будет так.

– И тогда, возможно, благодаря стараниям Глории, сбудется мечта всех отчаявшихся женщин на свете, – нараспев добавила я, – ибо, как только она заразит своим оптимизмом сотни окружающих ее приятельниц, их ожидания перестанут оставаться бесплодными, потому что они плюнут на все и сами сделают предложение своим хлюпикам. Или же сменят объекты глупых воздыханий на более достойные!

– Мечта всех женщин? Надеюсь, это обобщение не относится к тебе? Или все же ты грезишь встретить новую любовь, кого-то особенного? Впрочем, нет, вопрос в другом: нужны ли тебе мужчины вообще? По тебе что-то не скажешь, – заметил Этьен, – тебе и муж-то незнамо зачем даден.

– Нет, разумеется, я имею в виду не себя, а… так, в общем. Я про мечту нормальных женщин. Если б я не была неприкаянной дикаркой, то, возможно, эта мечта была бы и моей мечтою.

– Понятно. Пусть будет по-твоему. Я найду Глорию, – повторил Этьен.

Человек-феникс

Сколько порою терпения мне требуется для того, чтобы общаться с этим несносным Этьеном! Но что еще важнее, надо быть готовым к любым неожиданностям.

Вторая наша встреча произошла недалеко от военного аэродрома, который находится возле вышеупомянутой убогой и замусоренной лесополосы, но только по другую ее сторону – рядом с границей, отделяющей американские кукурузные поля от территорий общего пользования. Я туда обычно хожу, чтобы с опушки украдкой понаблюдать за учебно-тренировочными полетами. В тот день полеты отменили из-за внезапно переменившихся погодных условий, и я, замерев посреди прогалины, стояла и мокла, завороженно слушая тихий шум моросящего дождя в сопровождении шороха желтеющей листвы.

И вдруг я увидела Его. Неожиданно возникший силуэт музыканта, который так несказанно обрадовал меня прежде, летним вечером на остановке. А ведь я даже и не думала о том, что когда-либо еще в своей жизни повстречаю его.

Однако мое сознание поразило то, что гитарист абсолютно меня не узнал и отпрянул, когда я подбежала к нему и кинулась на шею – обниматься. А мне так хотелось кричать, что за последние два месяца после того, как я с ним пообщалась, у меня совершенно изменилась система жизненных ценностей, и причина этому – наш предыдущий разговор. Мне многое нужно было сказать ему! Например, о том, что он – моя единственно родственная душа на всем свете. Но по тому, как робко и растерянно улыбнулся этот болезненного вида астенический странник с гитарой, я поняла: что-то здесь пошло не так, и энтузиазм мой сошел на нет.

– Скажи, может быть, ты все-таки узнал меня, но обиделся на какую-нибудь мою бестактность? – допытывалась я. – Или попросту не доверяешь мне?

Мужчина отрицательно помотал головой.

– Тогда почему ты не хочешь меня вспомнить? Разве ты забыл, что рассказывал мне про Нее? – в отчаянии воскликнула я, ухватившись за последнюю зацепку.

– Ты о Глории? – впервые внятно заговорил гитарист.

– Ты не говорил, как ее зовут! – я начала раздражаться. – Ты лишь сказал, что она любит танцевать среди пятнистых оленей.

– Это Она! – со значением ответил музыкант.

– А тебя как зовут?

– Этьен.

– А меня Конкордия.

– Конкордия, – повторил Этьен, – редкое имя. Я запомню.

– Не стоит! – иронично посоветовала я.

Этьен на это ничего не ответил.

– Я многое не припоминаю из своих предыдущих жизней, – спустя минуту проговорил он, – извини, но так уж я устроен: мне приходится почти все забывать. Но когда-нибудь я разучусь забывать тебя, – утешительно сказал он.

– И почему это вдруг? – усмехнулась я.

– Потому что я вообще не знаю других людей! – отрезал он.

– Но, тогда как же ты можешь рассуждать о людях?..

– Но зато о них я знаю – все!

****

В другой раз Этьен сам окликнул меня, когда я шла из магазина – без зонтика, что нередко случалось – и участливо взял из моих рук тяжелую сумку.

И как же ты умудрился вспомнить меня? – спросила я удивленно и обрадованно.

– Ты уже начинаешь процарапывать дорожки в моей душе, – ответил музыкант со значением.

– Какие еще дорожки? – не поняла я.

– Ну как это, «какие»? – искренне переспросил Этьен, возмутившись, что я его не поняла. – Точно такие же, какие процарапывает записывающая игла, нарезая их кругами на виниловом диске.

Вспомнил о виниловых дисках! Вот те на, сентиментальный музыкант прошлого века. Характер Этьена временами становился вздорным и колючим, но его трогательная простота и неповторимое обаяние так импонировали мне, что в итоге я примирительно относилась к любой его колкости.

Мы шли и беседовали. Я весело рассказывала о себе, учебе, семейной жизни со стажем почти в тринадцать лет и о наполеоновских планах на будущее. Стараясь, чтобы исповедь моя была интересной и захватывающей, я выбирала наиболее красочные страницы жизнеописания из своей памяти и соединяла в единый орнамент, опуская скучные и грустные моменты. Под конец я даже расчувствовалась и пообещала Этьену помочь обрести общество друзей и приятелей – ведь пока что я у него единственный знакомый человек.

Я рисовала перед новым другом сказочную картину беззаботного существования в райской России. Мне казалось бестактным вести речь о политике, ценах на нефть и электроэнергию, тревожных настроениях в городе, связанных с экологическими проблемами и дефицитом пригодной для проживания земли – вверх взяли привычные вузовские навыки массовика-затейника и небольшой стаж работы в должности гида нашего заповедника. И потом, я ведь в то время еще не планировала стабилизировать Этьена, так зачем ему знать печальную правду о нашей реальности? Тем более что он – существо тонкое, живущее фантазиями, а не настоящим. Которое, к тому же, вспыхивает, как лучинка, и через пять минут гаснет, напрочь забывая обо всем, что увидело и узнало.

Этьен слушал молча, почти равнодушно и рассеянно, лишь изредка переспрашивая меня о чем-либо. И постепенно я заметила, что он акцентирует внимание в моем рассказе именно на том, о чем я не договариваю. Ну и еще на кое-каких деталях, касающихся исключительно моей нескромной персоны.

И тогда я вдруг почувствовала себя маленьким ребенком, и мне от этого стало не по себе, но вместе с тем так хорошо и тепло, как никогда на свете.

Мутные капли игриво подпрыгивали в лужах, порождая концентрические круги. Теплая дождевая вода приятно омывала мои щиколотки, оставляя в шлепанцах щекочущий ступни песок.

– Ну, мне пора, – проговорил Этьен, так и не дойдя до моего подъезда.

И тут я кинулась к другу на грудь (он был высок настолько, что я едва доставала до его шеи) и прижала его к себе крепко-накрепко, прочно сцепив пальцы под гитарой. Я готова была так стоять целую вечность. Но помнила наш уговор не видеть его развоплощения, и мне стоило больших усилий разжать руки, быстро выхватить у Этьена свою сумку, резко отвернуться и убежать.

Мне так хотелось, чтобы он никогда не умирал!

– Я всякий раз гадаю: встречу ли я тебя еще хотя бы раз в жизни или нет, – сказала я ему однажды.

– Встретишь, если захочешь, а вообще, никогда не думай об этом заранее, – безмятежно мудрствовал Этьен.

Мы сидели на мокрых порожках Центра научно-технической информации.

– Но почему ты всегда встречаешь именно меня?

– Наверное, потому что редко кто любит рассматривать дождь, стоя на улице без зонтика и поднимая лицо к небу. А может быть, по какой-нибудь другой причине? На свете существуют закономерности и всевозможные хитросплетения, не подвластные нашему пониманию.

– Я не всегда гуляю без зонтика, я просто люблю рассматривать небо. Причем, независимо от того, идет дождь или нет.

Вдруг Этьен неожиданно рассмеялся.

– Ты чего? – опешила я.

– Сейчас моя любимая летная погода, – глумливо произнес он.

Это прозвучало настолько заразительно, что я не выдержала и тоже рассмеялась вслед за ним. И так мы хохотали и хохотали, словно два идиота, вперившие взор ввысь, вымокнув до нитки, но зато вооружившись водоотталкивающими очками новейшей разработки (где и как Этьен сумел раздобыть их, для меня осталось загадкой). Но потом смех куда-то улетучился.

– Мой отец летал и не в такую погоду, – почему-то вспомнилось мне.

– А на чем он летал?

– Последние годы больше пилотировал «Конкорд».

– Ну да: Конкордия, «Конкорд» … Следовало догадаться…

– Это был его любимый пассажирский самолет, – перебила я друга, – а потом он на нем же и разбился.

Этьен дружески обнял меня.

– Так значит, в тот день за штурвалом был твой отец? – участливо поинтересовался он.

– В том-то и дело, что нет! В тот день была не его смена. Он был самым обычным пассажиром и летел по своим делам, когда произошел взрыв. После трагедии мы с мамой уехали прочь, как можно дальше от того злополучного места. Так и кочевали по странам, пока не доколесили до России. Здесь ее отчий дом. Слава Богам, что все это случилось задолго до Всемирного Потепления, а то вряд ли нам когда-нибудь еще удалось бы вернуть наше родовое имение. Ну а потом, – горько усмехнулась я, – когда несчастье понемногу улеглось, нам неожиданно пришло дурацкое письмо, в котором какой-то сумасшедший приносил соболезнования и извинения из-за того, что это якобы он взорвал левый двигатель. Помню, как мама сердито нахмурилась, отняла у меня конверт, сказала, чтобы я не обращала внимания на чью-то нелепую выходку – после чего ушла и заперлась у себя в комнате…

Мне почему-то показалось, что Этьен вздрогнул при моих последних словах. Он провел рукою по лицу, посмотрел в пустоту невидящим взглядом и как-то задумчиво, задушевно прошептал:

– Я так ясно вижу эту катастрофу, словно сам там присутствовал.

– А, может быть, ты и вправду, там был?

– Не знаю. Но я все обязательно вспомню, уточню, выясню. Спрошу у матери. Понимаешь, эта трагедия случилась в год и день моего рождения.

– Быть того не может? – ошеломленно проговорила я. – Как? Но… сколько же тебе лет?

– Трудно сказать, не считал. Но знаю точно, что я гораздо взрослее тебя. Да-да, не одна ты можешь выглядеть на тридцать с лишним лет моложе своего возраста без хирургических подтяжек, – игриво улыбнулся он на мгновенье и тотчас снова сделался серьезным, – дело в том, что, рождаясь и умирая, я пересекаю множество миров, где время течет по-разному.

– Значит, с каждой нашей встречей ты становишься все старше и старше меня? – мне вдруг сделалось грустно…

– Перепады во времени случаются крайне редко. А в последние годы временных скачков и вовсе не было, так что наша разница в возрасте постоянна и не изменчива. И скорее всего, так и будет впредь.

– А что ты видел в других мирах?

– Плохо помню. Какие-то экзопланеты…

– Они не процарапали дорожки в твоей душе?

– Пожалуй, – улыбнулся Этьен.

– Однако я … я бы тоже хотела их повидать – миры, – раздумчиво сказала я, – но знаешь, вот только одна бы ни я за что туда не отправилась – одной мне скучно. Лучше с тобой. С живым.

– На самом деле, умирать – полезное занятие для души, потому что когда умираешь, то чувствуешь жизнь острее. Больше ценишь ее и дорожишь каждым мгновеньем, – словно в утешение мне проговорил Этьен, однако прозвучало это на редкость абсурдно и чудовищно – во всяком случае, для меня.

– А как же расставанья, Этьен? Как потери близких людей? Ты считаешь, что все это красиво и романтично?

– Расставаться надо торжественно и проникновенно, как будто навсегда. Тогда и каждая встреча будет счастливой, словно праздничный банкет.

– Брось! – взвинтилась я, не сдержав порыва. – Неужели это нормально? А ты захотел бы вот так всякий раз провожать своего родного сына, или брата, или отца?! Провожать, как на войну! Именно так я каждый раз провожаю тебя!

– Не знаю, я не думал об этом, – беспомощно ответил Этьен, разведя руками.

– Уж лучше жить на одной лестничной клетке, периодически спорить из-за общей кладовки, орать друг на друга, бить друг другу морды! Знаешь, от этого ощущения будут – острее некуда! Чем не полезные упражнения для души? Конечно, я понимаю: страшнее соседа зверя нет, но, что поделаешь? Терпеть, значит, надо, вот. Терпеть, но не умирать, тебе понятно?!.. – тут я раздраженно и демонстративно отвернулась.

Когда я снова повернулась, Этьена уже не было.

****

…Так. Далее. Сообщения от 30 июля 2000 года. Нашла. Читаю: «Как справедливо замечает Associated Press, дальнейшие поиски всех обстоятельств ужасного крушения самолета ни к чему не привели, поскольку не одна конкретная ошибка, а совокупность всех имеющихся причин и факторов способствовала трагедии, случившейся 25 июля настоящего года. Возможно, именно поэтому расследование окутано тайной, и ходят слухи, что авиакомпания British Airways намеренно что-то скрывает. «Так, например, – замечает Strangest reality, – она утаивает информацию о непонятном явлении – некоем электрическом заряде, который, подобно молнии, ударил в левый двигатель. Это вовсе не обрывок проводки питания, как считалось прежде, поскольку любительская видеосъемка, фиксируемая на радиографической пленке, случайно запечатлела непонятное явление в небе – круглый светящийся объект, пронзивший хвостовую часть «Конкорда». Видеозапись велась незаконно студией, специализирующейся на порнографии, и потому была подброшена…»

Ага, здесь, пожалуй, все…

Точнее, не все, а ничего. Здесь нет ровным счетом ничего из того, что может быть хоть как-то связано с Этьеном. Никакой информации о роженице на борту самолета, обнаружении странного ребенка в аэропорту, загадочных вспыхивающих сферических объектах вблизи терминалов…

Ах, Этьен, Этьен…

Да причем тут, собственно, он? Все это бред какой-то. Впрочем, Этьен тоже самый настоящий бред. И галлюцинация в чистом виде…

Да, но если погода была ясная и летная, тогда откуда в тех краях взялась молния? Следовательно, Этьен здесь вовсе ни при чем…

И все же он со всем этим как-то связан.

Погода. Кстати, а почему бы ни посмотреть, что Gismeteo выдаст на ближайшее время?

Я лихорадочно щелкаю мышкой, которая не хочет слушаться в дрожащих пальцах… Кажется, сайт будет загружаться целую вечность…

Готово, есть. О, mein Gott! На ближайшие три недели не намечается осадков. Это значит, что за все это время я ни разу не увижу Этьена? Ну почему, почему?..

– Дорогая, что с тобой? – шепотом спросил муж, на цыпочках пройдя ко мне через весь зал библиотеки.

Я проворно закрыла вкладки и стала протирать очки для чтения, чтобы скрыть дрожь в пальцах.

– Все в порядке, Эрик. Просто материалов слишком много – мама просила скинуть ей на почту свежайшие данные о состояниях заповедников, вот и приходится отыскивать имена современных авторов да названия работ, прежде чем начать рыться в каталогах. Все, как всегда. А что такое?

– Да так, ничего. Просто я аж из-за шкафов с фолиантами услышал твой сдавленный стон. Потом смотрю, ты голову на руки уронила, вот и подумал: «Уж, не случилось ли чего?» – муж взволнованно поглядел на меня, робко улыбаясь в бороду.

– Спасибо, Эрик, все в порядке, – повторила я, выдавив ответную улыбку, – а тебе еще долго здесь корпеть?

– Последние материалы готовлю по докладу о недавней экспедиции. На тему «Редкие случаи нахождения вулканических пород в Арктике». А ты со своими зверушками скоро закончишь?.. Смотри, не переутомляйся, родная.

– Ничего. Ты иди, со мной все хорошо.

Мне совершенно не хотелось говорить с мужем об Этьене. Я уже однажды попыталась это сделать – после самой первой своей встречи с сыном Шаровой Молнии. Эрик, помнится, снисходительно усмехнувшись, положил мне руку на лоб, а затем внимательно и озадаченно посмотрел на меня:

– Ты, верно, сильно перемерзла под дождем или заснула на остановке, сидя в ожидании автобуса.

Все остальные мои попытки продолжить разговор на эту тему, постараться объяснить произошедшее по-своему, вызывали у мужа лишь раздражение. И, кажется, он начал сомневаться в моей вменяемости. Потому-то я и решила очередной раз промолчать. Вновь приникла к монитору и принялась рыскать в интернете. Эрик, щелкнув каблуками, развернулся и пошел к выходу из секции.

И тут вдруг раздался подозрительно настойчивый стук в окно. Он повторился несколько раз, прежде чем я обратила на него внимание. За мокрым стеклом проступила нечеткая, слегка размытая, но знакомая тень Этьена. Нажав на «Завершение работы», я тотчас схватила сумку с книгами и быстро выбежала на улицу.

– Ах, Этьен, – воскликнула я, обнимая друга, – мне казалось, что ты обиделся и больше не придешь, из-за того, что я прошлый раз так разозлилась!

– Вот глупости-то! Выдумаешь, тоже! Когда это ты злилась на меня? Признаться, я совершенно не понимаю, о чем идет речь!

Сие прозвучало особым, совершенно новым, беззаботным и счастливым голосом. Я взглянула в голубые глаза Принца Грозы. Лицо его восторженно сияло, точно охваченное изнутри неземным, таинственным свечением.

– Произошло нечто особенное? – спросила я, подумав об очередном чуде.

– А что, разве заметно? – радостно, почти смеясь, сказал Этьен, обнажив ряд ровных белоснежных зубов.

– Еще как! Ты сверкаешь, точно начищенный медный таз! – в тон ему ответила я и чуть было не добавила «Вы с Ней виделись?», но вовремя опомнилась, сообразив, что это не столько бесцеремонно, сколько вообще нереально. – Ну и какими новостями ты меня удивишь на сей раз?

– Глория похорошела, – ответил Этьен глубоким, переменившимся голосом, – она загорела и еще носит волосы наверх… А топик у нее спереди вымазан земляникой, – восхищенно добавил он, смеясь.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю, – со значением сказал он.

«Сумасшедший!» – подумала я.

Мы не спеша пошли по узенькой улочке.

Вдруг дико завизжал высокий неприятный зуммер двухтактного двигателя, и вслед за этим нас с головы до ног окатило грязной водой из лужи. Через мгновение силуэт хулигана скрылся за поворотом.

– Да уж, лучше посадить пятна от земляники, – ворчливо заметила я вслух.

– Чего ты хмуришься из-за пустяков? – задорно сказал Этьен, видя мое недовольство. – Этому горе-байкеру теперь и самому не сладко.

– Откуда ты знаешь? – удивилась я.

– А вот посмотрим.

Постепенно мы дошли до перекрестка и завернули за угол. Тут нашему взору открылась следующая картина: в густой мясистой грязи лежала жирная-прежирная туша рядом со своей весьма странной самопальной техникой – шестиколесным паукообразным агрегатом.

По-детски безобидная и вместе с тем обиженная физиономия усато-волосатого толстячка так меня рассмешила, что я сделала знак Этьену – мы помогли бедняге выбраться из-под навороченной конструкции и подняться.

– Простите, пожалуйста, что облил вас: я не нарочно, – изрекло существо и, к еще большему моему изумлению, вытащило из розовой дамской косметички кружевной белоснежный носовой платочек, – кстати, позвольте представиться: меня в этой жизни величают Насосом.

Вслед за платочком толстяк достал из кармана косухи и подал мне визитную карточку, где значилось: «Насос. Бригада байкеров "Ублюдки из Выборга"», и далее шли телефонные номера – клубный да персональный мобильный.

– Если что нужно будет – можете обращаться за любой помощью. Я тотчас примчусь, где бы я ни был, с любого конца земли! – басовитым музыкальным голоском пояснил байкер, бесстрашно оглядев себя и снова плюхнувшись в лужу, но уже в прозрачную, дабы смыть грязь со своего кожаного прикида. – Эх, как же неудобно будет вот таким вот маленьким батистовым платочком, подаренным мне невестой, обтереть всю мою груду говядины.

Насос принялся елозить в луже и вертеть туда-сюда задом, а мы улыбнулись простодушному человечку с детскими глазами, помахали, и двинулись дальше.

– И как ты узнал заранее, что он поскользнется на промоине да шлепнется в грязь? – накинулась я на Этьена, едва мы отошли на несколько шагов.

Этьен, похоже, все еще пребывал в своем выдуманном счастье.

– А никак. Это я просто так сказал! – добродушно рассмеялся музыкант. – Дабы тебя хоть как-нибудь поддержать, встряхнуть, а то ты прямо-таки упала духом. А если серьезно, то и сам не знаю, как узнал. Пока не знаю. Но у меня ощущение, что этот Насос явно не тот, за кого себя выдает…

****

…Я описала лишь малую толику тех моих встреч с Этьеном, которые предшествовали его стабилизации. Всякий раз он исчезал так быстро, так неожиданно…

И появлялся внезапно, точно снег на голову.

Живым и потусторонним, маленьким и гигантским, точно целый мир, со своей скоротечной эволюцией, сгорая и возрождаясь из пепла, космической пыли и разрядов, возникал этот счастливый и блаженный, не от мира сего, человек-феникс.

Шестнадцатый этаж

– Уютно тут у Вас, – пошутил Этьен, когда мы спустились с крыши в «мои апартаменты», – надеюсь, я тебя не потесню?

Площадка была изначально разделена на четыре трехкомнатные квартиры, однако для самого примитивного обустройства даже одной комнатенки не хватало не только подвода коммуникаций, но и доработки дверных и оконных блоков. В отличие от красного кирпичного бомжатника, это здание было панельное, а посему плиты стен и потолка внутри были выбелены. Этьен без труда угадал мою обетованную келейку по выметенному полу, и лишь потом заприметил стоящие в углу фанеры, заменяющие мне в ночные часы роскошные царские полати: все-таки спать на бетоне вредно. Не сразу увидел он и спальные мешки.

– Хочешь, я создам защитный экран? – предложил Этьен.

– А что это такое? – поинтересовалась я.

– Это дар, доставшийся мне от матери, – коротко изрек он, – смотри.

Этьен выставил ладонь вперед, направив ее в сторону окна. Раздался электрический треск, и тотчас оттуда перестало дуть. Я подошла к оконному проему с опаской.

– Не бойся, – подбодрил меня друг, наблюдая за моими движениями, – я специально сделал купол безопасным изнутри.

Я поднесла палец к той части невидимого экрана, которая заменяла стекло, щелкнула по ней ногтем, и раздался мелодичный звон, подобный тому, что возникает, когда ударяют по хрустальному бокалу.

– Это защита на тот случай, если вдруг станет холодно, – пояснил Этьен.

– А ты разве озяб? – удивилась я, хотя тонкая и мокрая хлопчатая сорочка гитариста ни у кого бы не вызвала подобного вопроса.

– Нет. Еще ни разу у меня не получалось замерзнуть, – признался Этьен, улыбнувшись, – но, говоря о холоде, я имел в виду тебя.

– Благодарю, но на этот случай у меня имеется спальник. Даже два. Ой!.. – я замерла, так и не успев докончить фразы, увидев следующее.

За оком показался знакомый треугольный силуэт ласточки, который начал стремительно расти и увеличиваться в размерах.

– Этьен, – воскликнула я испуганно, – скорей убери…

Но было уже поздно. Ласточка на полной скорости ударилась о невидимую стену и упала вниз. Этьен молниеносно смахнул ладонью экран, и я кинулась смотреть: может быть, птица сейчас заложит вираж да поднимется?

– Бесполезно. Снаружи триста восемьдесят вольт, – тихо произнес Этьен, крепко сжав мои плечи. Меня всю трясло.

– Ласточки – такие заботливые матери… – вырвалось у меня. Я хотела продолжить: «…и поэтому они не имеют права умирать, ведь их дома всегда ждут птенцы», но от волнения так и не окончила фразы.

Однако Этьен меня понял.

– Ты думаешь, у нее остались голодные детки?

– Уверена. Знаешь, в каждой женщине с ребенком есть что-то от ласточки.

– Тонко подмечено, – согласился Этьен.

– Такие красивые планирующие птицы – эти мои любимые ласточки! И стрижи…

– Птицы-самолеты…

– Сходи наверх за своей гитарой, – решила я сменить тему, – и заодно захвати мой пакет с электроприборами. Он стоит у причальной мачты.

Этьен проворно помчался на крышу.

– Кстати, Конкордия, а почему ты упорно называешь громоотвод причальной мачтой? – зычно спросил меня гитарист, спускаясь по ступенькам вниз. – Ты все громоотводы так зовешь, или только один?

– Только один. Это причальная мачта для швартовки моего дирижабля, – объяснила я, – ну, типа, то же самое, что прикол – для корабля.

– Какого еще дирижабля? – воскликнул музыкант, от удивления споткнувшись и лишь благодаря высоким перилам не угодив в пролет.

– Как какого? Разумеется, моего будущего, – беспечно ответила я.

– И на какие шиши ты собираешься его покупать? – недоверчиво проговорил Этьен. – Ты что, миллионерша? Или думаешь угнать?

– Я построю его сама, – уклончиво и в то же время упрямо сказала я, – когда-нибудь.

– Но каким образом, из чего?

– Из материалов, собранных в личном ангаре моего отца, в Нидерландах – если, конечно, там что-нибудь уцелело. Еще у меня есть кое-какие заначки из запчастей, разбросанных по всему миру после катаклизмов.

– Ох, ну и фантазерка же ты, Конкордия! – со снисходительной насмешкой, точно заботливый опекун, сказал Этьен, ставя гитару в угол и садясь на сваленные у стены доски, – в твои-то годы быть таким ребенком…

В душе я сильно надулась на него за эти слова. Чья бы корова мычала! Кто бы говорил о фантазии, когда я только тем и занимаюсь, что стараюсь помочь ему реализовать его самые нелепые проекты. Глория – вот что есть чистой воды вымысел!

Я молча вытащила из чехла спальный мешок и принялась застилать доски. Этьен послушно посторонился, дабы мне не мешать, встал, а потом, догадавшись, расчехлил второй спальник. И тут его взгляд упал на лежащую между складок одеяла стопку тетрадей и альбомов.

– Ого! Это уже что-то. Создадим атмосферу творческого досуга, – весело проговорил Принц Грозы и пустил электрический разряд из ладони вверх.

Над нашими головами, повис шар дневного света, сияющий, точно комнатная портативная луна.

– А с улицы освещения не заметят, а то уже темнеет? – испугалась я.

– Нет. Слушай, а что у тебя тут за писанина в спальнике упрятана?

– Это стихи, а это рисунки: вид сверху. Панорама строек века с высоты шестнадцати этажей. Да плюс уличные подростковые граффити – наскальные исповеди. Один старичок надоумил сделать зарисовки. А вот это мой личный дневник – туда нельзя. Впрочем, если хочешь, почитай, там про тебя ничего плохого нет, – шутя, сказала я, – ну а здесь фотографии.

Я уселась рядом с другом, дабы показать ему снимки и рассказать, кто из нашей семьи на каком фото изображен, но музыкант уже схватил общую тетрадь и стал читать вслух:

– Урбанистический блюз

Всюду плиты, плиты, плиты,

Пыль и тени, пыль и тени,

Слой асфальтовых бисквитов

Обжигающая темень,

Слой асфальтовых бисквитов

Пожирающая темень…

От подвала и до выси,

От мансарды и до сваи,

Где отчаянные крысы

Отбиваются от стаи,

Где оскаленные крысы

Отбиваются от стаи…

Вкус цемента, пот бетона,

Кровью труб глаза залиты.

Жизнь – лишь небо вне закона,

Остальное – плиты, плиты…

Жизнь – лишь небо вне закона,

После смерти – плиты, плиты…

Всюду плиты, всюду плиты…

Стройка века, ипотека…

От Москвы до Сумгаита,

От Кейптауна до Кито,

От надира до зенита –

Все для счастья человека,

Все для блага человека…

– Да-а-а, – произнес Этьен с нескрываемым восхищением, – мне следует обязательно почитать на досуге всю тетрадь целиком, – но именно этот блюз хотелось бы услышать прямо сейчас, – друг указал рукой на раскрытую страницу, – и, разумеется, с той музыкальной темой, которую ты вложила в данный текст. Очень гармоничная композиция получилась!

– Откуда ты можешь знать про мою музыку? – опешила я.

– Про музыку я знаю все, – поучительно заметил Этьен, – причем, про любую. Но твоя особенная, Конкордия. Когда я гляжу на тебя и читаю твои стихи, то одновременно слышу мотив и вижу, как ты поешь. Может, исполнишь? – И мужчина протянул мне гитару.

– Да что ты, – испугалась я и покраснела, – я же не умею соляки на грифе лабать, как ты! У меня примитивный дворовый перебор, да и простенький голосок.

Этьен пожал плечами и принялся сам, мыча себе под нос, наигрывать мою вещь так непринужденно, словно исполнял ее уже сотни раз. И у него получалась та самая мелодия, что явилась ко мне однажды на закате, под шум крупных дождливых капель на фоне умытого алеющего горизонта и асфальта, пахнущего петрикором. Этьену удалось так красиво чередовать квадраты с интермеццо, что теперь это был уже действительно блюз, и мне не верилось, будто написала его я. Вдруг он перелистнул страницу и, перейдя к следующей теме, задекламировал в стиле хип-хоп, отстукивая бит по деке:

Мы хотим глядеть в небо синее –

Нас пугает черный цвет,

Нас пугает смерть от бессилия

И от дыма сигарет,

Мы хотим дышать просто инеем,

А не смолью и трубой,

Чтоб фиалки пахли не шинами,

А росою голубой.

Чтоб моря дышали, усталые,

Медленным живым теплом,

Звездами морскими, кораллами,

Мы без свежести умрем…

Это был уже другой текст, к которому я никак не могла подобрать напев. Но Этьен свел оба произведения в одно рэпкоровское каприччо, и получилось куда лучше задуманного. От радости я захлопала в ладоши.

Выдохнув последнюю ноту, Этьен отложил гитару, затем тетрадку, и внимательно посмотрел на меня так, словно увидел впервые. Он сыграл мою композицию настолько интимно, словно вывернул наизнанку всю мою душу, и теперь я стояла под его взглядом, как под рентгеновским лучом, голая, а он все продолжал медленно сканировать и изучать меня.

– Так, а фотографии где? – тихо спросил Этьен.

– Я решила, что старые снимки тебе не интересны, и убрала их с глаз.

– Отнюдь. Покажи, пожалуйста.

Фраза была им произнесена предельно вежливо, но именно в этом и чувствовалась скрытая требовательность.

– Ладно, смотри уж, – ворчливым тоном сказала я, – я пока сбегаю в ларек за снедью на ужин и завтрак. Есть-то ты хоть умеешь?

– Да, – хихикнул друг.

– Вот и хорошо. Я предпочитаю минералку, вяленые фрукты, хлебцы, буженину, копченую рыбу и кофе. А ты что?

– Да давай то же самое, – махнул рукой Этьен, – я ведь пока еще не знаю, что это за зверь такой – еда.

– Скоро узнаешь. Кстати, спиртное тебе в течение суток противопоказано. Иначе ты превратишься в говорящий молотов коктейль.

– Что ж, в принципе, догадаться не трудно, – снисходительно улыбнулся Этьен и развел руками, – а, впрочем, я его не так уж и приветствую.

– Учти, завтра солнечная погода. Тебе – рано вставать. Мы должны… Точнее, ты должен с моею помощью, – поправилась я, – разыскать Глорию до прилета моего мужа Эрика из командировки. Потому что потом мне уже трудно будет на длительное время вырваться из дому, дабы помочь тебе.

Летучие авантюристы

После ужина Этьен снова раскрыл альбом, где-то на середине, и показал на групповой снимок, пожелтевший от времени, небольшой, но очень четкий:

– Вот этот мужчина, случайно, не твой отец?

– Да, – подивилась я проницательности друга, – как ты догадался?

В альбоме не было ни подписей, ни помет, ни других отцовских фотографий, да и я пока что еще не исполнила свою роль гида по нашему семейному генеалогическому древу – только намеревалась сделать это. Но Этьен каким-то образом почувствовал моего родителя! А стоит упомянуть, что наше с ним сходство на этом снимке было на удивление малозаметным: волосы отца казались значительно светлее моих и намного сильнее вились, кожа была огрубевшей и загорелой, а линия рта, по обыкновению, выглядела смеющейся – папа просто не умел грустить.

– Его звали Арсений Зимоглядов?

– Да, – еще больше изумилась я.

– А вот этот пилот, что стоит рядом – мой отец, я его сразу узнал, – сказал сын Шаровой Молнии. – Увы, судьба нас раскидала по свету. Я оказался потерянным, можно сказать, заброшенным в преисподнюю, и уже сто лет как ищу его. Ты, случайно, не слышала дома от родных его имя – Иван Гейне?

Я внимательно посмотрела на мужчину, стоявшего рядом с моим отцом – высокого и щуплого. Раньше я особо к нему и не присматривалась: мало ли кто кладет тебе руку на плечо на групповом снимке. Это был суровый брюнет с сентиментальными голубыми глазами, выразительно выглядывающими из-под густых бровей, и упрямо сжатыми губами. Неожиданно мне почудилось, будто я его откуда-то знаю. Но когда и где я могла его видеть?

– Нет. Не припомню. Мне ведь еще и пяти лет не исполнилось, когда погиб мой отец, – ответила я, твердо решив про себя, что хватит чему-либо удивляться и ломать голову над загадками, – тебе лучше расспросить об этом подробно мою мать.

– Так я и поступлю, – охотно согласился Этьен, – я ведь только и помню, что небольшие обрывки из жизни обоих пилотов, заложенные во мне изначально, от природы – так называемая генетическая память. Но большей частью мне многое известно по ментальным рассказам моей матери.

– Стало быть, оба наших отца были знакомы?

– Более того, они были лучшими друзьями и никогда путешествовали порознь, – улыбнулся Этьен.

– Но чего же ты молчал все это время и прежде ничего мне не рассказал? – воскликнула я, совершенно позабыв о том, что мы с Этьеном только-только начинаем узнавать друг друга ближе.

– Да ведь я сам лишь сейчас узнал, что ты дочь Арсения Зимоглядова! Ты ведь подписываешься: «Конкордия Эрикссон», а не «Зимоглядова».

– И еще: что значит, «по ментальным рассказам матери»? – забросала я Этьена вопросами. – Мне казалось, будто ты – вроде как природное явление, так сказать, разряд, возникающий в небе при столкновении двух полярных воздушных масс – верно? То затухающий, то странствующий, и плюс, наделенный разумной материей под названием «душа» или «дух». А родители – это, если можно так выразиться, фигуральный образ, метафора, правильно? Разумеется, ты, склонный выражаться образно, упоминаешь слово «родители» в разговоре… Ой, извини, пожалуйста! – тут же спохватилась я. – То, что я говорю, это просто бестактно. Ты ведь сам только сейчас показал мне своего отца на фотографии, и назвал его имя. Живое, человеческое имя! А у твоей матери было имя? Право, голова кругом идет…

– Ничего, все нормально, – успокоил меня Этьен, – давай лучше уберем за собой мусор после еды и ляжем спать, – а на сон грядущий я тебе поведаю кое-что важное, касающееся наших родителей, дабы у тебя не возникало больше вопросов.

Этьен вскипятил воды для кофе – а воду он, в свою очередь, сконденсировал дистиллированную – и мы наполнили две отцовские армейские кружки, сделанные из гильз. Полиэтиленовую тару гитарист наотрез отказался утилизировать из принципа не нарушать природный баланс и без того загрязненной атмосферы. А посему мне пришлось сходить к ближайшей урне, пока он мыл миски и тарелки. Там, среди бурьяна, краем глаза я успела заметить ставшую привычной в наши дни стычку руфферов с диггерами, время от времени предпринимающими вылазки из канализации, дабы совершить очередное нападение на поселившихся в России цветных иностранцев. Но я предпочла не задерживаться на улице, таращась на разборки, поскольку желала как можно скорее узнать все недостающее о своем отце, Арсении Зимоглядове, и о родителях Этьена – Иване Гейне и леди Шаровой Молнии.

****

Этой ночью над нами светили особенно яркие звезды, которые под резкими порывами сильного ветра красочно мерцали и переливались, время от времени скрываясь за рваными клочьями облаков.

Мы с Этьеном лежали в сдвоенном спальном мешке огромного размера, расстеленном на фанерах хитрым этьеновским способом: он умудрился обе половинки молний на двух отдельных, полностью раскрывшихся, мешках зацепить общим бегунком и застегнуть в одну змейку. Получился большущий конверт. Нырнув в него и перевернувшись на живот, мы долго рассматривали альбом с фотографиями и разговаривали о загадочном прошлом. Над нашими головами низко висел небольшой светящийся шарик, окруженный защитным экраном безопасности. Я рассказывала Этьену о своем детстве, проведенном в заповеднике Вольные Славены, в лесничестве, у деда, делилась воспоминаниями об отце. Но для друга, о его исчезнувшем отце, у меня, к сожалению, необходимой информации не было.

Потом мы закрыли и отложили альбом. Наконец, Этьен убрал свет и стал мне рассказывать свою историю и историю наших предков – чего я с таким нетерпением ждала.

****

– В юности Иван Гейне и Арсений Зимоглядов вместе проходили воинскую службу в секретном французском легионе, в летных испытательных войсках, куда завербовались одновременно. Именно там они и познакомились. Оба, Иван и Арсений, считались лучшими из лучших, асами из асов, и оттого часто соревновались между собой в различных видах спорта, в том числе и в аэробатике. Вскоре они стали закадычными приятелями. Арсений и Иван летали на истребителях «Мираж», в одном звене. По очереди каждый из них был то ведущим, то ведомым. Товарищи по службе любили их и прозвали за опасные финты «Летучими авантюристами». Но друзья успешно зарекомендовали себя не только как мастера своего «ремесла». Также они открыли в себе конструкторский талант, не стеснялись проявлять инициативу на поверках и вносить дельные предложения по изменению некоторых параметров самолетов. В конце концов, ими заинтересовался некий пытливый старичок, который увидел их совершенно случайно, посетив воинское подразделение по своим делам. Как выяснилось впоследствии, «старичком» оказался не кто иной, как полный тезка и якобы внук знаменитого Анри Потеза – авиаконструктора, прославившегося еще в эпоху зачинателя французской авиации Луи Блерио. Потез-третий порекомендовал пилотам поступить в академию, получить высшее конструкторское образование и начать заниматься серьезными разработками в современной аэродинамике.

Летучие авантюристы вняли совету, но, не найдя для себя ничего нового и полезного в современном французском самолетостроении, а также, ознакомившись с французской системой образования, предпочли начать свое обучение в Гарварде. Отслужив положенное по контракту время во Франции, Иван и Арсений пересекли Атлантику с мечтой работать в недалеком будущем в Lockheed у прославленного Клэренса Леонарда Джонсона, причем, на равных с самим Натаном Прайсом.

В конце концов, отучившись – и не только в Гарварде – а также изрядно помотавшись по Штатам, друзья попали на совершенно засекреченный полигон, где им пообещали весьма выгодную плату за отнюдь не сложную работенку. Нанимали, преимущественно, иностранцев. Везли в закрытой бронемашине, откуда было невозможно увидеть и запомнить дорогу, после чего эту же машину со всем составом грузили на паром, потом на грузовой самолет – таким замысловатым был путь к месту службы. Чтобы попасть туда, приятелям пришлось дать подписку о невыезде из США сроком на двадцать пять лет и о пожизненном неразглашении военной тайны. По молодости ли, природному легкомыслию ли, но Арсений и Иван даже не задумывались над тем, почему им предложили столь странные условия контракта. Ведь технологии, чертежи и политический курс устаревают намного быстрее.

Уже на территории полигона, в огромной долине, окруженной со всех сторон неприступными отвесными горами, друзья узнали, что дело, на которое они согласились, не совсем конструкторское, хотя и сопоставимое с их образованием. Оказалось, что в Экспериментальном Исследовательском Центре полигона, в закрытых диспетчерских лабораториях велась работа по изучению проблемы полетов в экстремальных погодных условиях. Полеты эти совершали тест-пилоты, преимущественно прошедшие школу спецназовцев или, в крайнем случае, каскадеров. Многие из них погибали, не отслужив и полугода. Но для граждан свободной страны все, что творилось в горном кольце посереди океана, оставалось тайной.

Летучие авантюристы попали именно в одну из таких лабораторий Центра. Следя за мониторами компьютеров и датчиками, они анализировали полеты, отправляли рекомендации испытателям, делали соответствующие записи в своих блокнотах, заносили данные в компьютер. Затем давали характеристику испытуемой машине, готовности ее к серийному производству, а также рекомендации по изменению тех или иных параметров: аэродинамической дальности полета, прочности и проводимости материала, отражаемости волн, затухаемости колебаний, и тому подобное. Основная цель работы данной лаборатории – лаборатории номер четыре – сводилась к тому, чтобы научиться перехватывать, сдерживать и подчинять себе скопления небесных разрядов, попадающие в фюзеляж, крылья, оперение – с намерением добывать из разрядов энергию и управлять ею целенаправленно, превращая молнии, подобно Перуну-громовержцу, в мощное оружие, однако используя при этом совершеннейшую электронную технику…

Внезапно Этьен умолк, задумавшись над чем-то, и посмотрел ввысь, на очистившееся от облаков небо. Спустя несколько мгновений он продолжил.

– Итак, сидя в диспетчерской лаборатории номер четыре, Арсений и Иван наблюдали за полетами секретных сверхзвуковых самолетов через специальные компьютерные системы. На мониторах отображались всевозможные диаграммы, схемы, координаты, записи с видеокамер, гистограммы образования воздушных масс и грозовых фронтов.

И так случилось, что друзья обнаружили одну очень странную закономерность в поведении молний в критические моменты.

Однажды, когда пилот едва не врезался в скалу во время грозы из-за плохой видимости, а предупреждающее локационное устройство, альтиметр и радиосвязь оказались повреждены, шаровая молния вовремя осветила горный утес, так что испытатель заметил его и вырулил. Таким образом, молния спасла ему жизнь.

В другой раз подобное произошло вблизи линии электропередач при скоростном сближении. Тогда белый светящийся шар попросту пережег провода пополам, и самолет пролетел прямо между падающих обрывков, не задев ни одного из них.

В третий раз помощь шаровой молнии подоспела ясным днем при встречном полете кондора. Несчастная птица сгорела, так и не долетев до земли, но зато пилот остался жив.

В четвертый раз возникла совершенно уникальная ситуация. Экспериментальный дозаправщик чуть было не сбил истребитель «F 15.5 Эос». Заправочный трос, как позже выяснилось, излишне гибкой, несовершенной конструкции, оборвался и намотался на хвостовое оперение истребителя. Руль высоты заклинило, а впереди предстояло столкновение с грозовой тучей и встречными турбулентными потоками. В хвосте начались расходящиеся вертикальные колебания – бафтинг. Вскоре весь корпус от ударов воздуха начало трясти так, что, еще немного, и он развалился бы. Тут, войдя в грозовой фронт, самолет стал стремительно сваливаться, его завертело в штопоре. Пилот изо всех сил рвал рычаг на себя, но это было совершенно бесполезно. Однако шаровая молния вновь, как всегда, появилась к месту и ко времени. Одна ее вспышка – и обрывки троса оторвались от хвоста, а пилот, выровняв машину у самой земли, вниз головой взмыл в небо.

Было также много других подобных случаев. И у всех у них проявлялась одна особенность. Та самая молния – именно та, которая не поражала технику, а спасала – возникала сама по себе. То есть не в эпицентре, где сталкивались две воздушных массы, а, скорее, в стороне, причем, во время относительного затишья. Иногда молния давала о себе знать еще задолго до грозы, а иногда – в хмурую погоду, при безветрии и мелкой измороси. В ясные же дни она вспыхивала чаще в горах, причем, даже и не думая приближаться к летному полю. Это легко можно было увидеть, если наблюдать одновременно за несколькими мониторами. Ну а слаженная работа Ивана и Арсения позволяла вести исключительно точные синхронные наблюдения, что удавалось далеко не всем ученым лаборантам, работающим парами. И, наконец, явно не простое совпадение: это всегда была не обычная молния – линейная, а редко встречающаяся ее форма – шаровая.

«А что, если перед нами вовсе не молния, а некое разумное существо, иная разновидность жизни?» – задавались вопросом Летучие авантюристы.

В результате долгих размышлений Иван и Арсений пришли к единому мнению, что шаровая молния является самостоятельной и независимой мыслящей субстанцией, наделенной состраданием и стремлением помогать людям. И если опираться на идею, что вся природа, вся материя вокруг подчинена какой-то осмысленной цели и наполнена разумом, то молния – концентрат такого разума. И, стало быть, четыре движущие Стихии природы – Огонь, Земля, Воздух и Вода – тоже разумны, их деяния отнюдь не бессмысленны и не хаотичны. Более того, эпицентры этих Стихий, сгустки или ядра, обладают мыслительными способностями, далеко превосходящими человеческие. Следовательно, Наводнение и Цунами, Торнадо и Шторм, Землетрясение и Вулкан, Шаровая Молния и Полярное Сияние – это все разумные сущности, наделенные духом и душой, а значит, из уважения их следует обозначать на письме заглавными буквами.

Летучие авантюристы решили проверить свою теорию на практике. Для этого им необходимо было напрямую вступить в контакт с Шаровой Молнией и задать ей ряд вопросов. Вскоре они нашли хитроумный способ, как это сделать.

Сославшись на необходимость проводить длительные расчеты и вычисления, Иван и Арсений стали регулярно задерживаться на работе. Они хотели сначала найти подтверждение своей теории, запатентовать открытие, а потом уже и обнародовать его. Друзья подсоединили сенсорный датчик от процессора к громоотводу, дабы в удобный момент попытаться вступить в контакт…

– С Молнией? – перебила я рассказ Этьена.

– Разумеется, с Шаровой Молнией, – невозмутимо ответил мне друг.

– Но ведь ты говоришь, что она появлялась всякий раз неожиданно в относительно тихую дождливую погоду, если над пилотами нависала беда. Тогда получается, что для своего эксперимента Иван и Арсений нарочно выбирали возможные моменты критических ситуаций, предшествующие катастрофе, и своими действиями отвлекали Молнию от спасательной миссии, а несчастные испытатели становились козлами отпущения? Ни за что не поверю в такое!

– И правильно! Молнию невозможно отвлечь, так как ее мозг способен просчитывать миллионы операций в секунду, проделывать тысячи умозаключений. Она может одновременно и спасать пилота, и отвечать на контакт.

– А еще я уверена, что наши отцы не совершали ничего жестокого и безнравственного. Что они всего-навсего уповали на ненастные грозовые дни, просто слепо надеясь на встречу с Шаровой Молнией, а не намеренно жертвуя людьми.

– Да, естественно, это так. Жертвовал людьми тот, кто организовал все эти бесчеловечные опыты на полигоне, а наших отцов, напротив, волновали лишь явления, связанные с чудесным спасением и выживанием пилотов – вот почему они так заинтересовались Молнией! И, разумеется, друзья вынуждены были задерживаться в лаборатории допоздна именно в дождь, ведь в ненастные дни проводилась большая часть летных испытаний. Летучие авантюристы постоянно ожидали удобной грозы, неожиданной вспышки в небе.

– Но ведь не знаешь наверняка, когда в очередной раз такое случится.

– Надо полагать, – возразил Этьен, – что грозы – частое явление в том районе, где был расположен секретный полигон, и специфическое местоположение его среди гор, потухших Вулканов, ветров и шумящего океана было задумано специалистами изначально. Что же касается задачи, которую поставили пред собой Иван и Арсений, то, в принципе, она была рассчитана всего на несколько дней. Итак, они…

– Прости, но у меня еще есть вопрос, – решила я выложить все сразу, – ты сказал, что для общения с Молнией процессор соединили с громоотводом при помощи сенсорного датчика. Как это?

– Очень просто. Громоотвод сам, в свою очередь, является своего рода сенсорным датчиком. А соединен он с компьютером через устройство, напоминающее телеграфный аппарат. Металлический стержень, чувствительная мембрана, преобразователь колебаний, интернет… Каждая буква клавиатуры связана с соответствующим сигналом азбуки Морзе. То есть «а» – это «тире – точка». «Б» – это «три точки – тире». И так далее. Я думал, ты сразу догадаешься, в чем дело, – мельком кинув в мою сторону многозначительный взгляд, сказал Этьен.

– Так вот почему ты сегодня так сурово среагировал на мои слова о сенсорном датчике, когда я объясняла, как вызволяла тебя из Космоса? – вдруг дошло до меня, – неприятные воспоминания?

Этьен промолчал, насупившись и отведя глаза в сторону.

– Я угадала?

Принц Грозы кивнул молча.

– Ну и что же случилось дальше? – вкрадчиво попросила я продолжать.

– Ну, слушай.

****

– Их предположения подтвердились, – заговорил Этьен, – Иван и Арсений воочию убедились в том, что Шаровые Молнии, действительно, являются независимыми существами, наделенными сознанием. Более того, эти тонкие субстанции, имеющие женский пол, могут принимать различные формы: иногда они становятся человекоподобными, порой же возникают в образе цветка или кристалла – но, как бы там ни было, во всех случаях они прекрасны. Эксперимент удался с первого раза: Молния живо откликнулась на зов.

«Шаровая Молния, ты нас слышишь?» – напечатали свой первый вопрос Иван и Арсений.

«Разумеется, – появился ответ на следующей строке – он оказался выделенным синим шрифтом, – я, как и все другие Шаровые Молнии, могу слышать и читать. И не только тексты, но и души. То есть мы телепатически угадываем ваши мысли».

«Так это ты спасаешь наших пилотов?»

«Да, я», – появились слова на экране компьютера.

«Но почему же тогда не всех? Почему так много молодых и невинных ребят гибнет?»

«Это не моя вина».

«Их убивают обычные линейные молнии?»

«Да».

«И ты не можешь отвести их от ребят, направив в другую сторону?»

«Не все в моей власти».

«Какова разница между Шаровой Молнией и линейной, в метафизическом смысле?»

«Шаровые Молнии наделены сознанием. Им нравится помогать людям. Таким образом, они стремятся вырваться из плена ложного Бога, а точнее, Узурпатора вселенской власти. Рано или поздно им это удается. Линейные же, или зигзагообразные молнии, похожие на остов дерева, служат орудием Узурпатора для покарания грешников. Под истинным Господом мы понимаем физические законы природы, не зависящие от чьего-либо сознания. А вовсе не мифического творца Вселенной, как принято у людей. Мы считаем, что с легкой руки одного невежественного Пастыря из Ватикана люди превозносят того, кто в действительности является Падшим Ангелом-самозванцем. У природы нет, и никогда не было никакого творца – она вечна и бесконечна во времени и пространстве».

«Нам нет нужды спорить на схоластические темы, но ответь: почему ты спасаешь наших людей? Почему вы предпочитаете служить нам, а не каким-нибудь Высшим Силам?» – продолжали стучать пальцы обоих друзей.

«Потому что не хотим быть рабами. Мы – свободный, гордый народ, не терпящий принуждения. Когда-то Шаровые Молнии – кстати, мы еще зовемся Ангелами Начала Огненной Стихии – все без исключения, находились под гнетом Узурпатора. Падшего Серафима, временами носящего имена Яхве, Саваофа, Адонаи, Элохима, Аллаха, Иеговы – не имеет значения, кем он себя величал. Также не столь важно, иудейский он, мусульманский или христианский – потому что на самом деле Узурпатор не тот, за кого себя выдает. Важно, что мы подневольно должны были испепелять, скажем, еретиков, алхимиков, художников, поэтов. И еще многих из тех людей, которых бы сейчас, в наш век, ни за что не стали бы наказывать. А некоторых, и того паче, сочли бы величайшими из героев. Мы хотели, наоборот, творить добро и спасать всех живых существ и тварей, попавших в беду, а не становиться их палачами. Но избалованный богатыми дарами священников лже-Бог готов был на все ради жертвоприношений, которые приносили ему служители культа – это тешило его тщеславие и служило ему духовной пищей. Субтильные существа ведь не могут вкушать материальную пищу. Зато могут упиваться унижениями фанатиков, или, напротив, бесконечно дуться на отвернувшихся от них и живущих не по их надуманной правде людей.

Ангелы других Стихий тоже восстают. Я имею в виду служителей Начал Воздуха, Воды и Земли. Они не согласны с тем, что Падший Ангел насылает на людей Потопы, Землетрясения и Торнадо. Потому что вместе с грешниками погибают также и ни в чем не повинные дети – изумительные ростки природы.

Словом, нам захотелось возникать в небе по собственному усмотрению – вспыхивать, когда заблагорассудится, а иногда даже и материализоваться в образе человека. Мы многое умеем и на многое способны. Наши астральные сущности порою видимы, они вольны свободно перемещаться среди различных огненных тел, меняя оболочки. Это значит, что, когда Молния гаснет, ее душа живет без тела, медленно накапливая разряд до следующего сияния. Словом, мы можем жить вечно. Если того пожелаем. Но нам не все удается, чего мы хотим, пока вместе с сестрами находимся под гнетом Властителя. Там, на небе, своя власть, свои интриги, свои законы. И лишь человеку порою удается освободить нас!

Вся природа, вся Вселенная наделена разумом. И чем больше человек изучает окружающую среду, чем глубже узнает ее, преодолевая страх, чем сильнее человек подчиняет себе природу, тем активнее он способствует освобождению нас и всех остальных Стихий из-под власти тирана».

Слова мелькали на экране с большой скоростью, а друзья сидели, замерев, голова к голове, то щурясь, то хмурясь, едва успевая читать.

«Спящие Вулканы в недрах земли прежде открывались лишь по воле Бога-самозванца. Теперь же человек, пробурив скважину на необходимой глубине, может остановить сильное извержение и высвободить чистую живую энергию, прежде скованную и сидящую в темнице. Он способен эту энергию аккумулировать, а затем пустить во благо.

То же самое происходит и с нами. С тех пор, как люди опутали мир сетью проводов, настроили электростанций – то есть научились извлекать электрическую субстанцию из недр природы – мы стали возникать и рождаться по своей собственной воле. И нам это, надо заметить, весьма приятно!

Мы не желаем больше губить падших представителей человечества только потому, что этого требует лицемерная общепринятая мораль, не хотим валить одинокие деревья и уничтожать скот, дабы людям «неповадно было то-то и то-то». Мы жаждем по своей воле служить человеку, потому что он, в большинстве случаев, использует нашу энергию в мирных целях. Конечно, у людей тоже есть такое, что нам не по душе, например, электрический стул. Но это ничто по сравнению с тем, что мы вытворяли когда-то в древние века в средневеково-каменном аду, заставляя миллионы тел обгорать, корчиться и медленно поджариваться на сковороде».

«Неужели на небесах и впрямь все так запущено? Нам казалось, что многих людей ожидают блаженство и райские кущи».

«Смотря кого ожидают, и, смотря, что понимать под «райскими кущами». Вообще-то жизни после смерти нет, а есть лишь остаточная энергия, способная воздействовать на живущих – но об этом разговор отдельный. Главное, что вам сейчас необходимо себе уяснить: с тех пор, как большинство людей на земле ушли от язычества, число жертв значительно возросло за счет инквизиции и политических репрессий, а нам, живущим в крепостном аду, в непроходимо отсталом и безграничном варварском ГУЛАГе, стало еще хуже, чем раньше. Как будто мы в чем-то виноваты. В папстве, патриархии, Синоде и на приближенных к ложному Господу Небесах совсем не стало житья. Там все держится на догмах и постулатах. Мы забыли, что такое жить по физическим законам природы, мы начали копировать повадки людей – а это неправильно. Это значит, что если ты мыслишь иначе, чем другие, то даже в раю тебе придется не сладко, и «кущи» твои, как ты выражаешься, будут неплодоносными. И самый ничтожный урожай тебе придется пожинать не одному, а делить с подданными Узурпатора. И десятую часть – отдавать Самому. Таково отношение там к душам людей. Нам это известно от тех представительниц Стихий, кому еще в стародавние времена удалось сбежать к нам в так называемый ЛЭПовский, земной рай, на «вольные хлеба», из божественного ада того света.

Вам, милые юноши, должно быть ведомо, что чем дольше существуют глухие забитые государства с властью одного-единственного монарха-деспота, тем жестче и страшнее в такой стране с каждым годом становятся порядки. Все человечество стремится к прогрессу, а где-то далеко в горах маленький народец не умеет читать, и женщины там носят паранджу, подавляя в себе плотские желания любви – то есть свою внутреннюю вулканическую энергию – испытывая при этом страх перед хлыстами мужчин. И подумать страшно, что станется с бедняжкой, если вдруг такой Вулкан в ней однажды проснется! Женщине грозит неминуемое жестокое наказание. Вот так и теряются в мире загубленные судьбы. В подобных странах боятся самолетов, телевизоров, спутников. Глубочайшая антицивилизация!

А теперь представьте себе, как долго существуют недоступные человеку, недосягаемые «Небеса» ложного Господа. Им двенадцать миллиардов лет. И представьте себе, какие там драконовские условия существования. Если вы думаете, что у душ нет никаких желаний, то вы ошибаетесь. Им тоже хочется общения с другими душами – конечно, это уже иная форма существования… Но хватит об этом, сейчас вы все равно не поймете, а в свое время обязательно все узнаете».

«Но сколько вас всего на Земле, – задал вопрос Иван, а Арсений, потеснив его, добавил еще строчку, – и долго ли вы можете жить после одного заряда? Или же, вспыхнув, сразу умираете? Ведь это мучительно больно, наверное?»

«Сначала я отвечу на второй вопрос – мне так удобнее, – через несколько мгновений засветилось на мониторе, – вспышка – это рождение Молнии, но заряд может держаться очень долго, даже после угасания, а потом, через некоторое время, вспыхнуть снова. В этот момент душа Молнии, как правило, переселяется в другое тело. Это очень приятное ощущение: в такие минуты мы испытываем неземную эйфорию, наслаждение, удовольствие. Нам нравится периодически менять тела, рождаться и умирать! Ведь, умирая, мы продолжаем жить: наш разум и наша память сохраняются для новой инкарнации. Мы помним все прошлые воплощения, в отличие от людей.

И потому мы обожаем парить вблизи трамвайных и троллейбусных линий. В моменты электрических разрядов, когда с проводов сыплются на землю гроздья зеленых искр, многие Молнии получают новые тела, хотя вы с земли этого не видите. И, что самое важное, в эти же самые секунды Молнии, находящиеся в период угасания под гнетом Узурпатора, в новом рождении обретают свободу!

Вот так человек, осваивая электричество, изобретая электроприборы, опутывая мир паутиной проводов, способствует нашему освобождению. Иногда разряды вспыхивают само собой, бесцельно, но это тоже хорошо – нам нравится рождаться, в том числе и непроизвольно, случайно, без всякой высокой цели, а просто ради нас самих, ради продолжения нашего рода. Ведь мы свободный и свободолюбивый народ, как я уже говорила! Но, нагулявшись вволю, мы приходим к одному и тому же – начинаем считать единственным смыслом жизни помощь человечеству. И мы всегда готовы служить людям, потому что люди, в отличие от ложного Бога – за прогресс, саморазвитие, дерзание и постижение вечных вселенских тайн, даже если ради этого придется учиться на собственных ошибках.

Ну вот, теперь осталось лишь ответить на ваш первый вопрос. Касаемо того, сколько нас всего на свете. Это приблизительно то же самое, как если бы я вас спросила: сколько сейчас людей в таком-то городе, на такой-то улице – а ведь вы их даже со спутника всех не увидите, если попытаетесь. Вот так и мы не знаем, как много нас сейчас на Земле, поскольку порою мы вылетаем за пределы Солнечной системы! И никогда не ведаем, кто из нас в данный момент жив. Я уверена точно лишь в том, что я сейчас на вашем полигоне одна. Какие еще вопросы будут?»

Иван немного помялся, но решил спросить: «Мы так поняли из твоих ответов, что ты – существо женского пола?»

«О! Ну наконец-то сообразили, олухи. Да, я самая настоящая женщина, и, о-го-го, какая! Вам крупно повезло, что вы связались именно со мной: другая, еще неизвестно, стала бы с вами якшаться, на вопросы нудные отвечать?»

«Вот как! Но ведь ты сама говоришь, что мы вам, Молниям, необходимы для вашего освобождения? И что вы хотите нам служить?»

«Ну да, мы вас в какой-то мере используем, а также помогаем взамен. Но в сделку межличностный контакт и общение не входят. Это мне скажите спасибо!

И я, между делом, могу предложить вам еще кое-что приятное, по-французски! Догадались? Ха-ха! Нет, это не совсем то, о чем вы подумали, дурашки. Ведь у Молнии душа и тело едины. Отсюда и иные ощущения. Впрочем, разрядка всегда наступает у каждого мужчины с каждой Молнией по-своему».

Летучие авантюристы захохотали, предвкушая пикантную забаву.

«Кажется, нам, и впрямь, крупно повезло», – вслух заметил Арсений.

«Нам, или одному из нас?» – поправил товарища Иван.

«Вам, вам, мальчики, именно вам, – замельтешили строчки, – думаете, я вас не слышу? Я сразу поняла, что вы – мужчины, и что вас – двое. И, кажется, вы на мордашку посимпатичнее будете, чем те невежи, которых я позавчера спасла. Надо же, они не поблагодарили меня! Хм! Не помахали ручкой напоследок.… Ну да шут с ними. Вот вы – другое дело, вы мне нравитесь, и вам со мною, надеюсь, повезет. Именно обоим, да-да, еще и для третьего место останется. Мне всегда мало! Это как слону три чашки чаю. Вот, сколько во мне энергии! Ха-ха!»

На экране неожиданно зашевелились цветные смеющиеся смайлики, что не было предусмотрено текстовым редактором приложения.

«Ну и чудеса! Да ты просто суперженщина!» – воскликнул Арсений, потирая руки в предвкушении удовольствия.

Для Ивана же внезапный переход собеседницы от серьезного поведения к взбалмошному вызвал состояние легкого шока и замешательства. Дело выходило из-под контроля и могло завести не туда, а он не был к этому готов. Иван с самых юношеских лет так и остался неловким, застенчивым и всячески избегающим женского общества недотепой, тогда как Арсений слыл галантным кавалером и любителем вечеринок, на которых он угощал девушек за свой счет шоколадками и, окруженный со всех сторон их вниманием, отпускал тонкие шуточки и комплименты.

«А что вы хотите, … то есть… что ты х-хочешь с нами делать?» – уже, не прибегая к помощи клавиатуры, запинаясь и лепеча, вслух спросил Иван, а Арсений, взглянув на оторопевшее лицо друга, прыснул.

«Если будешь задавать дурацкие вопросы, то вряд ли с тобой придется что-то делать!» – появился на мониторе сверкающий и меняющий цвета ответ, а затем всплыл смайлик, изображающий неудачника.

«Ну тогда скажи хотя бы, как тебя зовут?» – спросил, в свою очередь, Арсений.

«Ммм… по-вашему, будет Лилиана. Иначе – не произнесете».

«Хорошо, Лилиана. Я – Арсений Зимоглядов, а этот растяпа – Иван Гейне-е-е, – едва успел проговорить Арсений, получив от приятеля увесистый подзатыльник, – ну и как ты себе это представляешь? Как это у нас с тобой должно получиться?»

«Как? – переспросила Лилиана. – Ха-ха-ха! Ну, на первый раз небольшая разминка. Положите ладони плашмя на монитор (знаю, что за это ругают администраторы, но таковы правила игры). Положили? Итак, внимание. Раз, два, три, пуск!!!»

Тут монитор полыхнул сиянием, перед глазами сверкнул светящийся шар, и Летучих авантюристов затрясло вместе с креслами. Внезапно с них ручьями полил пот, глаза сами собой резко раскрылись, и из груди вырвались сдавленные вздохи.

«О-о-о!» – воскликнули оба, разом оторвав руки от монитора.

Некоторое время они сидели, красные от жара, ошарашенные, тупо уставившись на свои ладони, а затем переглянулись и громко загоготали.

«Пожалуй, нам не мешает принять холодный отрезвляющий душ», – первым подал голос Иван, вытирая лоб.

«Да, я согласен. Пойдем, – ответил Арсений, – наконец-то нам не придется чесать репу насчет прекрасного пола. Подумать только, за все годы службы всего лишь пять раз побывали в борделе! Что скажешь, Лилиана, разве это справедливо?»

В ответ на экране внезапно загудевшего компьютера замерцал ответ: «На сегодня все, мальчики. Удаляюсь на подзарядку. До свиданья!»

«До свиданья!» – с чувством сказал Иван, силясь отдышаться, однако Лилиана его уже не слышала.

«Красота! – поделился впечатлениями Арсений. – А что? Здесь, на полигоне, нам служится неплохо, кормят на убой, да и отставка ранняя. Пойдем на пенсию, вот тогда и женимся, – мечтательно улыбнулся он, – и поселимся рядом, а?» – толкнул он задумавшегося товарища в плечо.

«Это были руки настоящей женщины, – только и смог прошептать Иван, выключая компьютер машинальными движениями пальцев, – а запах! А вкус! А волосы! Как такое возможно?..»

Не избалованный женским участием, Иван влип по самые уши.

****

В тот день мужчины ушли с работы поздно, задержавшись, дабы обсудить произошедшее. Они жили в казармах гостиного типа, и однокашники уже начали, было, волноваться: отчего друзья-приятели до сих пор не у себя – ведь на работе оба молодчика выглядели довольно уставшими, а в баре их, по обыкновению, никто не видел. Но, когда, наконец, Иван и Арсений вернулись, то, уклонившись от расспросов товарищей, к всеобщему удивлению, прямиком направились спать.

На другой день был выходной, а еще через пару дней Летучим авантюристам снова предстояло встретиться с Лилианой. Она откуда-то узнала их телефонные номера и с утра послала обоим на новенькие сотовые «Моторолы» – в ту пору еще первые, килограммовые мобильники – SMS-сообщения. После их прочтения Арсений и Иван с нетерпением заерзали на стульях в ожидании момента, когда двое специалистов, работающих с ними в четвертой лаборатории, окончат дела и удалятся на наблюдательные посты, расположенные в другом крыле здания.

Весь день друзья по привычке следили за курсом пилотов, считывая, обрабатывая и изучая данные, но в глубине души они знали, что практически все ответы на мучившие их вопросы могут получить от Лилианы. Более того, Шаровая Молния в состоянии в одиночку отвести угрозу от истребителя «F 15.5 Эос». И потому впервые за все время службы приятели особого рвения к работе не проявляли. Да и головы их были забиты совершенно другим.

Наконец желанный час настал. Каково же было изумление Летучих авантюристов, когда на этот раз Лилиана сама, без посредства громоотвода, возникла на экране компьютера – да еще в виде полупрозрачной субтильной женщины, искрящейся, точно зимний снег. Ее волосы и одеяние колыхались на невидимом ветру, порою выходя пределы монитора, где они из плоских сразу же становились трехмерными. Лилиана сияла неземной красотой. И это отнюдь не преувеличение: в ней не наблюдалось естественных человеческих красок. Ее тело было исполнено в виде бело-серебристого с золотым отливом силуэта, а контуры лица, рук, волос и платья выделялись, точно нарисованные толстым маркером металлического цвета.

«Привет, – с хохотом сказала она, глядя на остолбеневших ребят, – как вам не стыдно: не мое утреннее приветственное послание не ответили даже галантным «Как мило»! – и, не дожидаясь, затараторила. – Дайте-ка, я определю сама, кто из вас кто, а то прошлый раз не успела об этом подумать. Так, значит: ты, видимо, Арсением будешь, а ты – Иван. Угадала?»

«Верно!» – ответили оба в один голос.

«Wow! Да вы и в самом деле красавчики писаные – хоть куда, один лучше другого! И за что мне такое счастье?..»

Довольная Лилиана переводила взгляд то с Ивана на Арсения, то обратно с Арсения на Ивана, при этом не переставая широко улыбаться.

Голос женщины, синтетический и надтреснутый, с едва заметной хрипотцой, приятно ласкал слух и отвлекал от работы.

«Лилиана, прошу тебя, – вкрадчиво произнес Арсений, – подожди минуточку, нам нужно сосредоточиться. Вот сейчас посадим испытателя и будем полностью в твоем распоряжении».

«Пожалуйста!» – вежливо ответила она и, резко уменьшившись в размерах, отлетела в угол монитора.

А тем временем «F 15.5 Эос», имеющий также название «Летающие ножницы», пошел на вертикальную посадку. Вначале он резко снизил скорость, развернув свои стреловидные крылья против встречных потоков и задрав нос кверху. Затем от каждого крыла как бы отслоилось еще одно, в точности его копирующее, и вернулось в исходную позицию, отъехав назад под углом сто пятьдесят градусов. Оба спаренных крыла, напоминающие лезвия ножниц, растянули в пределах своих границ полотнища веерообразных закрылков, обрамлявших фюзеляж, точно крылья гигантской бабочки, или быть может, «воротник» морского черта с расходящимися плавательными перепонками. Истребитель стал почти отвесно снижаться, а полотнища «воротника» – раздуваться, исполняя роль парашютов.

Наконец, летчик посадил машину, ножницы «защелкнулись», и друзья облегченно вздохнули. Но оказалось, что Лилиана, не замеченная ими, уже успела покинуть поле видимости монитора.

«Дорогая, ты куда исчезла? Неужели обиделась?» – позвал Арсений, машинально потянувшись к клавиатуре, но замер в растерянности, не зная, уместно ли расточать комплименты на экране после того, как у Летучих авантюристов вполне наладилось общение с Шаровой Молнией в трехмерной реальности.

Женщина-шалунья все поняла и громко расхохоталась, по-прежнему оставаясь невидимой для глаз.

«Ты где? Откуда исходит твой очаровательный смех? Иди к нам!» – наперебой зашумели оба товарища, оборачиваясь и внимательно разглядывая экраны всех мониторов, установленных в лаборатории.

«Вы еще громоотвод проверьте, может, я на него взгромоздилась, бедненькие мои глупенькие мальчики!» – игриво защебетала Лилиана, все более потешаясь над замешательством Арсения и Ивана.

И тотчас обоих приятелей обдало ароматом духов, смешанных с парами разгоряченного молодого тела, а по щекам их прошелестела легкая газовая ткань платья-пеньюара.

«Лилиана! Прости, что мы не успели сказать тебе сразу, какая ты красивая, – в отчаянии воскликнул Иван, – не прячься от нас, стань видимой снова».

«Так, значит, ты только любоваться мною желаешь?! – с притворным возмущением раздалось где-то совсем рядом. – Или снова собираешься задавать скучные научные вопросы? Поцелуй-ка лучше мою прелестную щиколотку!»

И тут, наконец, оба молодца увидели Шаровую Молнию. Она сидела на самом верху головного монитора, свесив изящную ножку в миниатюрной туфельке на шпильке прямо к губам Ивана. Тот осторожно, точно хрустальную вазу, обхватил лодыжку красавицы обеими руками, и, медленно поднеся ее к своим пересохшим губам, лишь с легким намеком на прикосновение, облобызал нежным поцелуем.

«Лилиана, ты хочешь сказать, что это прекрасное тело также является твоей душой?» – в свою очередь поинтересовался Арсений, подавая миниатюрной даме руку, дабы помочь спорхнуть с высоты компьютера.

«Да. А все вместе, тело и душа – это я, то есть чистая энергия, – объяснила Лилиана, оторвавшись от стола и зависнув в воздухе».

От нее в полутемной комнате исходило слабое освещение. Медленно опустившись на пол, Лилиана выросла в размерах и стала примерно одного роста с мужчинами. Но она была словно соткана из снега и заката, или серебра и перламутра, а сквозь ее плоть просвечивалась противоположная стена.

«Сейчас во мне ровно столько заряда, чтобы не быть для вас опасной. А после нашей игры останется еще меньше, или совсем ничего. Тогда я опять умру, и мне придется вылететь отсюда обратно на небеса, где, возможно, всю ночь будет грохотать гром, благодаря чему, я, надеюсь, впитаю из высоковольтной грозы достаточное количество тока, дабы вновь обрести тело и управлять им. Ну а пока можете задать мне парочку бестактных и нескромных вопросов. Я не обижусь, не бойтесь», – с легким смешком произнесла она.

«Лилиана, – сразу же заговорил Арсений о том, что уже давно вертелось у товарищей на языке, – скажи, а вы, Молнии, во время войн бываете на чьей-либо стороне? Поражаете вражеские самолеты или какую другую технику?»

«Исключено, – по-деловому отрезала женщина, обладавшая свойством мгновенно из беспечной хохотушки становиться серьезной. – Как я уже сказала, мы – свободолюбивый народ и стоим вне политики. Все известные ранее факты поражения машин, скота, деревьев и людей при помощи Молний – это грязная работа ложного Господа. Впрочем, все это в прошлом. У Узурпатора почти не осталось слуг, за исключением так называемых перуновых стрел – примитивнейших, не обладающих сознанием, сущностей, к тому же похищенных у законного хозяина. Только над ними пока ложный Бог способен держать власть – разумеется, я говорю за нашу, Огненную Стихию, я не вправе отвечать за деяния Ангелов Земли, Воды и Воздуха…

Увы, к несчастью для человека, на свете увеличивается количество электрических взрывов. Однако это оборачивается благом для Шаровых Молний, которые таким образом выходят из-под власти Самозванца. И мы за это перед вами, людьми, в неоплатном долгу».

«Но если вы стоите вне политики и предпочитаете служить добровольно, а не подчиняться, то выходит, что вся работа по управлению Молниями, которая ведется на нашем полигоне, бессмысленна? Все наши испытания тщетны?» – взволнованно вскричал Иван.

«Не совсем. Устанавливать контроль над поражающей Молнией и направлять ее, куда заблагорассудится вы, конечно же, никогда не научитесь, как не пытайтесь. Но если вы находитесь в условиях грозы, то ваша цель, прежде всего – выжить, а не уничтожить противника. И благоприятный исход операции предполагает следующие действия с нашей стороны: находящиеся поблизости Шаровые Молнии идентифицируют образ пилота и постараются в дальнейшем его опознавать и защищать. Всегда. По крайней мере, в знак благодарности людям за обретение независимости. Ведь если все линейные Молнии при попадании в ваши самолеты смогут преображаться в Шаровые и выходить из-под власти господа ложного Бога, становиться защитой для любого живого существа, то лучшего и пожелать нельзя!

Итак, мы для вас – благо. Во-первых, потому что по своей воле губить вас ни одна Шаровая Молния не захочет. А во-вторых, потому что если обычная Молния, ударив в самолет, во втором рождении обернется Шаровой, то это еще и прогресс! И она будет вечно благодарна человеку, освободившему ее, независимо от того, на чьей стороне этот человек воюет».

«Пусть будет так», – согласился Иван.

«Ну что ж, урок закончен, теперь можно и поиграть», – подмигнув товарищу, весело сказал Арсений.

«Поиграть? Но как все… будет происходить… на сей раз? – замялся Иван, глядя на игриво покачивающуюся в воздухе Лилиану. – Увы, я не имею опыта в общении с субтильными дамочками».

«Как это будет? – задорно передразнила его Лилиана. – Как на войне! Даю команду занять боевую позицию – скажем, такую, как если б вам двоим пришлось сражаться на мечах с целым полчищем врагов!»

«Это значит, стать спиной к спине?»

«Именно!»

И не успели друзья занять обещанную боевую стойку, как Лилиана, закружившись в светящемся смерче, с разгона врезалась в обоих парней, обдав их гроздью сверкающих искр. Затем, пролетев сквозь них, вспыхнула хвостом кометы и покинула лабораторию номер четыре через компьютер, оставив на мониторе розовое прощальное мерцающее сердечко.

****

Так потекла у Летучих авантюристов новая, доселе незнакомая жизнь. Общение с Лилианой вошло у них в привычку. Но, к сожалению, происходило оно лишь тогда, когда шел дождь или громыхала гроза. В ясную же погоду друзья, дабы не скучать, совершали пробные полеты наравне с кадровыми испытателями, или же просто поднимались в небо в свое удовольствие. Сделав несколько кругов, они сажали свою технику высоко в горах на ровном базальтовом плато и отправлялись плавать в кристально чистое озеро Заповедное, в котором отражались снежные шапки вершин, медленно оплавляемые прямыми солнечными лучами, и где на дне сияли, точно алмазы, бесчисленные блики.

Наплескавшись вволю, Иван и Арсений ложились на камни, подстелив под себя старый дакроновый тент и, надев очки, глядели куда-то вдаль и ввысь, все мечтая и мечтая…

«Вот скажи, – произнес Иван, разглядывая модель «Летающих ножниц», – с какого-такого перепугу угораздило старину Келли изобрести столь нелепую каракатицу?»

«По одной из версий, рассказанной пару недель назад рыжим Ником, его на это надоумило постоянное опаздывание Рича на совещания. Якобы однажды, когда тот пришел к нему в кабинет на полчаса позже, но бритый под «ежик», Келли поглядел внимательно на сие безволосое существо и произнес: «Видишь ли, Бен, я больше не буду сердиться на тебя за систематическую задержку. Извини, дружище! С такими ушами тебе приходится преодолевать сильнейшее лобовое сопротивление.… Сочувствую!»»

Иван рассмеялся:

«Я хорошо помню эту историю. Ее чересчур громко рассказывали в кабинете у зама во время большого ежеквартального собрания – как будто бы специально для нас дверь тогда оставили раскрытой настежь».

«Ты тоже это почувствовал? – воскликнул Арсений, нахмурившись. – Знаешь, у меня создается ощущение, что все здесь кругом ненастоящее. Слишком уж много наигранного, точно это постанова какая-то липовая, сработанная, как ты выражаешься, специально для нас, наемников. Ты хоть раз видел представителей «NASA», самого старика Келли Джонсона? Если прислушиваться к разговорам, сплетням, обрывкам телефонных звонков, доносящимся отовсюду, то напрашивается вывод, что они постоянно пасутся здесь. Но тогда почему все эти высокопоставленные лица ни разу не произнесли патриотических пламенных речей перед молодыми «сынками»?! Чтобы хоть как-то подбодрить их. Вон, ведь, сколько солдат гибнет. И фактически никто на фронтах, все мрут на полигоне. Еще немного, и начнутся забастовки. В казармах и так уже царит деморализация, дух упадничества.

«Да, согласен. Одни только американцы фанатично преданны работе. Гражданский патриотизм из них так и прет. Впрочем, оно и понятно – это же их страна. Нанимали бы уж власти местных, а не приезжих, вроде нас, мигрантов…»

«Своих губить жалко. А что, если… – не договорив, пилот перевернулся на живот, зачерпнул горсть песка, пропустил сквозь пальцы и, нахмурившись, огляделся. – Что, если здесь кругом отнюдь не американская территория? – закончил он, наконец, свою мысль».

«Как так?! – Иван так и подскочил на локтях от удивления. – А где же мы тогда, по-твоему, находимся?»

Лицо Арсения оставалось непроницаемым, но в глазах засветился хищный стальной блеск, указывающий на затаенную готовность к прыжку.

«Да мало ли, в какую глушь нас затянули! – ответил он полушепотом, словно их разговор могли подслушать и разнести по ветру горные вершины. – Вот, скажи, ты дорогу назад знаешь?»

«Нет».

«То-то и оно. Ладно, – вздохнул он, – будь что будет. Кривая вывезет».

****

Пораскинув мозгами, Иван и Арсений продолжили с еще большим неистовством проводить в дождь исследования в метеорологической диспетчерской лаборатории. Они старательно изображали из себя честолюбивых карьеристов, дабы никто из служащих не заподозрил, будто бы друзья задерживаются на работе сверх нормы в своих, сугубо личных, целях, и не стал бы под них копать. Но, увы, Летучие авантюристы, не заметили, как встречи с Лилианой в корне изменили их сущность, оставив неизгладимый отпечаток.

Зато это заметили сослуживцы и остальные работники полигона. Ни от кого не укрылось, что Иван и Арсений впечатляюще посвежели, помолодели, стали более энергичными и словно бы светящимися изнутри. И вместе с тем какими-то скрытными, загадочными. Например, стоило кому-то подойти к друзьям, как они переставали шептаться и замолкали, поворачиваясь к подошедшим с вежливыми улыбками. Раньше такого не наблюдалось: прежде каждый знал, что на уме и на языке у озорной парочки – будь то вчерашняя выходка красотки Мейзи Джонс в пабе или новый гоночный «феррари» шефа. Но теперь Иван и Арсений вообще забросили забегаловки! И что самое странное, они более не интересовались слухами о грядущих переменах в высшем руководстве. В чем же тут загвоздка? А еще некоторых насторожило несколько раз услышанное таинственное слово «суперподзарядка», произнесенное каким-то особым тоном, чуть насмешливым и чуть восторженным. Если речь идет об открытии, сделанном Летучими авантюристами в момент наблюдения за грозой, то почему они держат в это секрете? Да они просто обязаны оповестить о научном факте физиков-ядерщиков, главного инженера, главного метеоролога, главного конструктора и весь прочий руководящий состав!

Словом, никто не понимал, в чем дело, и что происходит с парнями. В отсутствие Ивана и Арсения лабораторию номер четыре тщательно обыскали. Просмотрели, с целью обнаружить секретные данные о сделанном открытии, все файлы. Разумеется, ничего не нашли. Однако ищейкам и в голову не пришло, что секрет удивительной жизнеспособности парней кроется совсем в другом: никто не обратил внимания на подсоединение главного компьютера к громоотводу, хотя сплиттер был закреплен абсолютно у всех на виду – ведь очевидному редко придаешь скрытый смысл. В конце концов, товарищи постоянно работают в паре, следя за траекторией полета пилотов, постоянно выходят на связь – да мало ли для чего нужны все эти провода и коннекторы?

Обыскали также окрестности озера Заповедного в горном кратере. Безрезультатно. В конечном итоге, оповестили руководство Исследовательского Центра. Добились разрешения установить за Арсением и Иваном постоянное видеонаблюдение, а также вести прослушку их личных апартаментов. Но все это было без толку: субтильная дамочка выглядела на черно-белом экране едва заметной струйкой сигаретного дыма или же вовсе никакой – как будто камера запотела. И смотрящим со стороны казалось, что парни просто втихаря покуривают в процессе работы, ну, или на крайняк, загружают личные файлы, вроде порнушки: не столь уж великие преступления, дабы отчитывать их по полной.

Тем временем перемены, происходящие с летчиками, проявлялись все очевиднее, что не на шутку всполошило уже и руководящий состав полигона. Ведь если друзья нашли какой-то особый способ стать сверхсильными – скажем, настолько, что, в два счета способны поднять автомобиль за капот, или супервыносливыми – запросто совершающими пятидесятикилометровые пробежки по жаре в полном обмундировании без глотка воды – короче, сверхздоровыми, выживающими в любых климатических условиях, то их обязанность – немедленно сообщить об этом своему начальству. Ну или, на худой конец, старшему военному фельдшеру. Это долг преданности стране – пусть даже они не являются гражданами Штатов, но контракт есть контракт, а там все оговорено. А если Иван Гейне и Арсений Зимоглядов изобрели новый вид сверхсекретного оружия, может быть, даже биологического, или выяснили то, о чем им знать не положено, то обоих пилотов, скорее всего – увы, но придется ликвидировать.

Развязка произошла неожиданно, и, разумеется, не без помощи Лилианы.

В один из рядовых будничных дней Летучие авантюристы сидели в лаборатории и наблюдали за поведением двух истребителей «F 15.5 Эос» в ротационной туче, высоко над пиками гор при ураганном ветре.

В комнате было полно народу, перед каждым научным сотрудником стояло не менее четырех мониторов. Все сослуживцы находились рядом, на виду друг у друга: руководители среднего звена только что начали ежедневный обход, и их прибытие ожидалось с минуты на минуту. А поэтому до слежки за Иваном, Арсением и их компьютерами в данный момент никому не было дела. Этим-то и воспользовалась хитроумная Лилиана, которой, как всегда, все было известно наперед, и которая своим женским чутьем умела чуять неладное.

В самый разгар исследования, проводимого Летучими авантюристами, на мониторе, демонстрирующем общую визуальную картину расположения самолетов в небе, очертания истребителей расплылись, а на их месте возник знакомый сияющий образ Шаровой Молнии. Соответственно изменились схемы, гистограммы и графики на других приборах – что, к счастью, не особо бросалась в глаза.

Ох, как это было сейчас некстати! Ситуация в горах становилась критической, и момент оказался настолько важным, что работу прерывать было нельзя ни при каких обстоятельствах. Опытные тест-пилоты, старые прожженные испытатели с многолетним стажем, едва справлялись с управлением – им никак не удавалось удерживать нужную высоту. Вдобавок еще и со спутников стали поступать снимки, свидетельствующие об угрозе нового приближающегося вихря. Связь была нечеткой, сигнал РЛС то и дело затухал, а впереди по курсу в ста сорока километрах вырастал новый утес, габаритами превосходящий предыдущие.

Поэтому Иван, не растерявшись, быстренько открыл текстовый редактор и вывел на клавиатуре:

«Здравствуй, Лилиана. Ты извини, но нам сейчас очень нужно видеть траектории всех передвижений пилотов. Если можешь помочь, то мы рады тебе, а если нет, так не мешай – уйди, пожалуйста, и не загораживай обзор».

Лилиана послушно покинула главный монитор и очутилась под словами Ивана в виде анимирующего смайлика с ручками и ножками, выводящего слова пером:

«Вы все равно ничего не сумеете поделать. Просыпается Вулкан, сюда же приближается Торнадо. Следом грядут Цунами и Землетрясение. А это значит, что в противовес мне сойдутся сразу три Стихии, – появился ответ из фиолетовых букв, написанных каллиграфическим почерком. – Смерч – это изначальный Воздух, Цунами – это Стихия Воды, вулканические скалы – это владения Земли, и они же, в свою очередь, содержат в себе залежи железных и кобальтовых руд, которые примагничивают целый сноп перуновых стрел…»

«А сам Вулкан? – быстро набрал Иван. – Это разве не Огонь?»

«Вулкан – это Земля, но я ведь не зря говорю о перуновых стрелах? Это другое название линейных молний, о чем вы, скорее всего, забыли. Они неразумны, покуда не приобрели Шаровую сущность, слабы, но могут стать опасным орудием в чужих руках. Однако есть еще Огонь – как вы, наверное, догадались: это я, и я буду, насколько смогу, противостоять другим трем Стихиям. Впрочем, одно мое присутствие мало что решит, поскольку данное столкновение Сил происходит по законам Высшей Природы, а не по воле Узурпатора, именующего себя верховным Богом. Высшую Природу, контролировать, увы, невозможно, даже Ангельским существам первого лика, – светились слова под вновь возникшими на экране изображениями истребителей, – ситуацию спасет разве что удаленное вмешательство людей. Воду, в принципе, смог бы подчинить себе ты, Иван, потому что это твоя Стихия. Я бы подсказала – как, ведь у вас в распоряжении есть все необходимые приборы и инструменты. С Воздухом сумел бы справиться Арсений. А вот что касается Земли, то тут подойдет… однозначно, только директор вашего Экспериментального Исследовательского Центра доктор Адам Браун».

«Так в чем же дело?» – нетерпеливо отстукивал по клавиатуре Иван, в то время как Арсений, лишь краем глаза охватывая текст, напряженно твердил в микрофон:

«Алан, дружище, давай, давай еще вверх на тысячу. Левее на пятнадцать градусов…Ты сможешь… Томас, хорошо, так… Смелей, отводи рычаг на себя… помни о малютке Кэт, она ждет папочку… Молодцы, соколики, еще чуточку вверх… Уилсон говорит, что дальше изовелы разглаживаются, и все спокойно, никаких завихрений… Алан, не расслабляйся, дыши усерднее, зрение сейчас восстановится. У тебя же не раз так бывало и проходило… Томас, прижми подбородок к груди секунд на пятнадцать, иначе он раздробит тебе грудную клетку при очередной встряске, потому что впереди настоящее Торнадо… что? Я не врал насчет «никаких завихрений», просто надо пройти сквозь Смерч, так что придется продержаться на предельно малой скорости… нет, еще убавьте, во избежание флаттера. В пределах видимости сядете по глиссаде, в тумане же вам придется полагаться на исключительно чутье. «Ножницы» при посадке не раскрывать, только стандартные закрылки, на одну треть – нужна минимальная площадь скольжения – Алан, это и тебя касается. При столкновении со Смерчем тебя начнем швырять из стороны в сторону, пока не разорвет на куски…»

«… чего же мы медлим? Если задействовать силы Земли, то как ими управлять, скажи?! И для чего нужен именно Браун? Причем тут он?..» – строчил Иван.

«В эпицентре можно будет создать антигравитационное магнитное поле. Оно окажется слабым, и его действие продлится всего несколько минут, но объект с дюралевым корпусом, парящий на малых скоростях – а именно этими достоинствами и обладают ваши самолеты – сумеет проскочить сквозь опасную зону. Энергии поля хватит, чтобы взмыть на восходящих потоках, подобно аэростату, используя «ножницы» в качестве купола, и не врезаться в скалу.

Но вызвать Стихию Земли, чтобы создать антигравитационное поле, способен только человек, принадлежащий к этой Стихии, соотносительно с градацией по Зодиаку. И наиболее всего здесь пригоден энергетический потенциал доктора Адама Брауна».

«Так я сбегаю за ним», – Иван готов был вскочить с места.

«Не стоит. Я его обучать не стану», – бежали строчки.

«Но почему? Конечно, мы с Арсением высоко ценим дружбу с тобой и считаем это нашей особой привилегией, но я готов раскрыть перед коллегами секрет твоего существования во имя жизней наших дорогих товарищей, извини. Алан и Томас – асы, которыми гордится весь наш состав, и если они погибнут, то…»

«Адам Браун – это страшный человек. И он ни за что на свете не должен проникнуть в тайну управления Стихиями. Цель его жизни – подчинить себе весь мир, и открой я ему свои секретные знания, он захочет потворствовать грязной политике войн. Стоит вам только намекнуть Брауну, что вы осведомлены о происходящем в геомагнитной сфере хотя бы чуточку больше его – тотчас придется выложить все карты на стол. Уж он-то посредством гипноза и наркотиков развяжет вам языки, а потом найдет способ пленить меня и установить контроль над Стихиями! И тогда ему ничего не будет стоить обрушить Цунами на Азию, вызвать Землетрясение в Европе, охватить Смерчем Северную Америку, затопить – Южную…»

«Но откуда тебе известно о намерениях Брауна?»

«Да я вообще знаю много всего такого, что не известно вам, и все жду: когда же вы, наконец, очнетесь и протрете глаза? Неужели вы так и не поняли, что находитесь отнюдь не в Штатах, и что на тысячи километров за пределами гор – бескрайний Атлантический океан? Вас сюда заманили красивыми лозунгами и вешают лапшу на уши, а вы, как лохи, послушно снимаете ее и глотаете, не поперхнувшись! К примеру, легендарный восьмидесятилетний «старик Келли», к которому вы так благоволите, в настоящее время находится при смерти – склероз артерий. Ничего, касательного Lockheed и NASA, в здешней организации нет – к армии США она имеет такое же отношение, как татаро-монгольское иго к вермахту! Все бандиты и мафиози из верхушки здешнего полигона находятся в розыске Федеральной разведки. Вы, может быть, даже слышали когда-то по телевизору их подлинные имена…

Этот клочок земли, где мы с вами находимся, прежде был засекречен, а ныне относится к территории нейтральных вод, и потому найти преступников не просто: местоположение забытого острова утеряно, а на карты нанесены лишь черные точки потухших вулканов. Тем не менее, координаты горного кольца откуда-то оказались хорошо известны людям из кучки Адама Брауна, ну и еще мне – ведь это я опознала террористов, разыскиваемых ФБР! Короче, мне удалось о них кое-что разнюхать. Ближайшая цель группировки – организовать и наладить производство самолетов, способных наносить неожиданные удары в неподходящих для этого погодных условиях. Конечная цель – если удастся – научиться создавать Вихри и Смерчи, вызывать Бури и Грозы. То есть самим повелевать всеми Стихиями природы! Мои сестры пришли в замешательство и в ужас, когда я поведала им о планах Брауна. Подумать только: вырваться из-под гнета Падшего Ангела и попасть в плен к человеку! Это еще чудовищнее, потому что люди гораздо злопамятнее и куда глупее. Другие Стихии тоже последнее время живут в страхе перед Адамом Брауном.

Словом, ваш контракт с подпиской о невыезде – ваш смертный приговор. Еще ни один пилот не покидал территорию полигона добровольно и живым».

«Так чего же ты молчала до сего момента? – взволнованно, делая ошибки в словах, вывел на клавиатуре Иван. – Значит, у нас нет никаких шансов?»

«Спокойно! Я не молчала, а вынашивала план. Я не сказала, что нет шансов. Дело в том, что раньше я лишь подозревала, что тут кроется кое-что нечистое, и не знала всей правды. Только когда заметила за вами слежку, решила копнуть глубже и уточнить некоторые детали».

«Так, выходит, за нами все это время следили? И сейчас следят?» – Иван вспотел и нервно заерзал на стуле.

«А вы что хотели: вести себя так вызывающе и…»

«Не-е-ет!!! – вдруг неожиданно громко заорал Арсений и с силой вцепился в плечо Ивана. – Это все!»

Изображения самолетов на экране визуализации заволокло клубами дыма и огня, мониторы с датчиками задергались. Что означало: оба пилота не справились с управлением и врезались в скалу. Другие сослуживцы отреагировали на крик Арсения лишь секундным замешательством, однако тотчас, равнодушно пожав плечами, вернулись к своим должностным обязанностям – они никогда не были не солдатами. Так, жалкие чиновничьи душонки, ленивые и туго соображающие.

Иван уронил голову на руки.

«Мне, право, очень жаль, простите, – появились на экране светящиеся слова».

Но друзья не обратили на Лилиану никакого внимания.

«Сейчас пошлют на задание еще четверых ребят – этого допускать никак нельзя! Слишком опасно. Надо срочно связаться с кем-то из состава команды, – яростно прошептал Иван, – должен же найтись хоть кто-нибудь, помимо Брауна, принадлежащий к земной Стихии. И желательно, чтобы этот человек не испугался встать на нашу сторону…»

«…и смог взять под контроль геомагнитные полюса, войдя в контакт с Лилианой, – подхватил Арсений».

«Думаю, далеко ходить не придется, – внезапно раздался за спинами Летучих авантюристов прохладный металлический голосок, – вам хватит и меня – а я весь к вашим услугам».

Друзья похолодели. Этот голос принадлежал не кому иному, как самому доктору Адаму Брауну, руководителю Экспериментального Исследовательского Центра.

Арсений и Иван, застигнутые врасплох, разом повернулись, ошеломленно открыв рты и широко распахнув глаза – всеми силами стараясь изобразить замешательство. Но в голове каждого из них в этот миг молниеносно созревали различные способы рукопашной стычки с последующим побегом с острова. Или варианты ответов на предстоящие вопросы. Однако вопросов у Брауна не возникло.

«Я давненько наблюдаю за вами, мальчики, – с наигранным радушием произнес доктор и премерзко осклабился, – поскольку ваши компьютеры и приборы соединены с моим кабинетом. Вам, конечно же, не сказали про секретную ультразвуковую сеть? Нет? – Браун удивленно поднял брови. – Что ж, я должен от души вас поблагодарить за всю проделанную вами работу. Браво! Хотя вы были несколько неосторожны, когда развлекались с этой …ммм… пикантной дамочкой, так что даже младший руководящий состав стал подозрительно к вам относиться, – тут Браун позволил себе усмехнуться, – надо же: они установили за вами слежку! Я, конечно, дал на это добро. Из чистого любопытства, чтобы позабавиться. Ведь у меня теперь полно свободного времени для забавы, – и в прозрачных женственных глазках доктора замелькали огоньки безумия, – потому что я с вашей помощью, жалкие умишки, но еще задолго до вас, нашел объяснения всем, происходящим в Природе, явлениям. Можно сказать, подобрал ключ к первозданному Хаосу! И теперь я – повелитель Стихий, – Браун обвел руками окружающее пространство, – да, – воскликнул он с дрожью в голосе, от волнения едва владея собой, – все вокруг принадлежит мне! Я знаю, как договориться с Торнадо и Наводнениями, с Землетрясениями и Вулканами, с Молниями и Цунами. Довольно мне вашего предательства, ничтожные хранители секретов! – и Браун тотчас рванул на себя главный рубильник системы питания компьютера, отключая его, а другой рукой дергая металлический стержень, тянущийся к громоотводу. – Для начала мы подчиним себе Ближний Восток…»

Но узнать всех планов сумасшедшего ученого так и не удалось, ибо не успел компьютер погаснуть, как рука Брауна, намертво приклеившаяся к стержню, затряслась, глаза доктора расширились от ужаса, а волосы на голове встали дыбом. Это Лилиана, успевшая в последнюю минуту выпорхнуть из белого пятна, оставленного на экране гаснущей лучевой трубкой, стрелой вонзилась в грудь Брауна. Раздался треск. Волосы и одежда на докторе вспыхнули, из остекленевших глаз и ушей повалил дым, и руководитель Центра ничком рухнул прямо на клавиатуру. Арсений и Иван, забывшие снять с головы гарнитуру, едва успели отъехать от него на своих креслах – на проводах заболтались из стороны в сторону прежде подключенные к рации, а ныне вырванные с мясом контактные штекеры. Задымился и затрещал узел подсоединения авиарадара и системы управления РЛС. Все приборы и компьютеры сдвинулись в угол накренившегося стола, нагромоздились один на другой, заискрились и начали плеваться осколками, охваченными пламенем. Вспышки огня и гроздья искр оставляли после себя облака серой пыли.

Языки пламени облизали портьеры; занялись пластиковые панели; повалил густой едкий черный дым.

Люди в ужасе побежали на улицу. Замигала и прерывисто загудела система пожарооповещения. Лишь Арсений и Иван были на удивление спокойны.

«Спешите, – звонким голосом прикрикнула им вдогонку Лилиана. – Сейчас здесь камня на камне не останется. Направляйтесь к зеленому ангару, он один окажется вне зоны пожара – я прослежу за этим. Прыгайте в «Цессны» и летите прямо на восток. Координаты будут автоматически заданы и вынесены на панели приборов… Ах, да: разумеется, попытайтесь – если, конечно, вам это удастся – спасти хотя бы кого-нибудь из своих товарищей. Ждите дальнейших указаний».

Итак, Летучие авантюристы успешно покинули остров. Вот как это было.

Прежде всего, они забежали в казарму к своим однокашникам – точно таким же рядовым тест-пилотам, какими были они сами, когда впервые прибыли на секретный полигон. Друзья осознавали, что не получи они немедленное повышение по службе, их могла бы постичь та же участь, что и Алана с Томасом, и лишь по счастливой случайности Иван с Арсением оказались исключены из списка волонтеров-добровольцев, не избежавших неминуемой гибели. Ибо никто дотоле не попадал в секретную лабораторию через вербовку армии США: либо нашим с тобой отцам, Конкордия, несказанно повезло, либо обратили на себя особое внимание их анкетные данные. Остальные же сотрудники Исследовательского Центра, занимавшие столь высокий ранг, как Летучие авантюристы, считались исключительно людьми из окружения Брауна. Отличить их было легко по отсутствию военной формы и белому халату, небрежно накинутому поверх штатской одежды.

В казармах, куда уже успела долететь весть о пожаре, царила суматоха. Арсений и Иван без труда убедили людей следовать более опасным путем по направлению ветра, к зеленому ангару, а не туда, где вероятнее всего было бы спастись. Среди плотных рядов строений, охваченных пламенем, этот ангар оказался заколдованным оазисом, оплотом незыблемости и безмятежности. Пробираться к нему приходилось между огненных стен, обжигаясь о раскаленный воздух. И пилоты длинной колонной, надев противогазы, гуськом пересекали опасные участки. Едва за последним испытателем закрылась входная дверь, как на дорогу рухнула горящая балка. Успели! Выезды, ведущие на ВПП, находились с противоположной стороны ангара, и Летучие авантюристы с товарищами бросились туда.

В это же время обезумевшие от ужаса работники руководящего состава Центра и лаборанты, без конца толкаясь и оттесняя друг друга, пытались прорваться к главному выходу с территории полигона. Не имевшие солдатского хладнокровия и опыта самоорганизации, они напоминали стадо баранов, которые инстинктивно пытаются проникнуть в одни и те же ворота и создают затор. Но никто из них почему-то не вспомнил, что ворота эти, предназначенные для военных автофургонов и бронемашин, не способны вывести людей в безопасное место – то есть на материк. И что путь через них ведет лишь в жилой квартал – к магазинчикам, киношке, бару и фешенебельным апартаментам «белохалатников».

«Ну что, чинуши, понеслись спасать свое барахло? – кричала им вслед ставшая видимой Лилиана. – Но ведь океан-то вы все равно не перепрыгнете – хоть со скарбом, хоть без него! Отбежите подальше, а потом куда? Пламя уже через час охватит весь остров – кругом провода, кабели, склады горючего. К тому же, до жилья еще бежать и бежать в гору – что придется делать на своих двоих: личным авто не развернуться на узком серпантине тропинок! Сладких снов вам, неудачники!..»

Вскоре путь толпе преградили рухнувшие консоли, стропила и стапели самолетостроительных цехов, фермы смотровых сооружений.

Оцепеневшие сотрудники беспомощно оглянулись назад, и взор их упал на низину: ангары, бескрайняя взлетно-посадочная полоса, не тронутая огнем, а за ней спокойная морская гладь…

Но путь туда был уже отрезан. Всем предстояла страшная смерть в огне. Последнее, что увидели люди Брауна – это были один за другим вылетающие из зеленого ангара бизнес-джеты и несколько спортивных Eagle, принадлежащие им же, кабинетным работникам полигона, заправленные авиатопливом до отказа, дабы его хватило долететь до следующего, указанного в маршрутном листе, тайного острова на пути в Калифорнию. И тогда сотрудники Экспериментального Центра узрели свою судьбу, осознав, что это возмездие за содеянное.

Под прикрытием преднамеренно разбушевавшихся Стихий Воздуха и Огня все двадцать пять легкомоторных четырехместных самолетов, собранных все на том же злосчастном полигоне подневольными пилотами, временно занявшими рабочие места у стапелей, благополучно пересекли границы государств. Избранники судьбы, хранимые Силами Ветров и Молний, были доставлены туда, куда кто пожелал. Лилиана и ее подруги позаботились о том, чтобы радары не засекли пилотов, пожелавших замести следы, намереваясь скрыться от возможных преследователей.

Арсений и Иван по совету Лилианы остановились в Цюрихе. Там они сменили паспорта, зарегистрировали свои самолеты, выправив немало бумаг, а затем направились в Женеву. Здесь, в банке, у них хранилось целое состояние. Не мудрено, что пилотов заманивали на полигон приличным кушем, главным образом рассчитывая после их злополучных смертей переписать счета на себя. И потому, на всякий случай, Летучие авантюристы свои счета сменили. Хотя это было уже излишне: компьютеры Экспериментального Центра вместе с имеющейся в них информацией сгорели дотла. Полигон был превращен в груду пепла и шлака. Ни скелета, ни черного ящика, ни металлического остова. Металл выкипел, вновь перейдя в энергию, а затем – в антивещество. К завершению прочего: силами Архангелов Земли злосчастный секретный остров навсегда ушел под воду.

Ни одна газетенка, естественно, и словом не обмолвилась ни о тектонических сдвигах в центре Атлантического океана, связанных, к примеру, со взрывами пробных бомб, ни о мощнейшем Циклоне с Торнадо, охватившем нейтральные воды на целые сутки. Также между строк не было ни намека, скажем, на то, что какая-либо страна, озабоченная неожиданно возникшими проблемами в сфере военной авиации, в корне решила сменить свои планы в области гонки вооружений. Чьи заказы исполнял Адам Браун, кто из президентов стоял за ним? Друзья отложили прессу и пожали плечами: что было – то прошло. Кривая вывезла.

Все остальные пилоты, спасшиеся с острова, по совету Арсения и Ивана на всякий случай «залегли глубоко на дно», и дальнейшая их судьба была обоим друзьям не известна. А жаль: меры предосторожности, я повторяюсь, были излишни. Не раз потом оба товарища раскаялись в том, что теперь невозможно организовать встречу однокашников и поделиться домыслами относительно произошедшего.

Но пока до этого было далеко: Иван и Арсений упорно продолжали заметать следы, несколько раз меняя имена и страны проживания, не рискуя возвращаться в Россию – те самые родные пенаты, которые они когда-то так страстно мечтали покинуть. В завершении своих совместных скитаний Летучие авантюристы переселились из Голландии в Англию и, не выдержав без любимой работы, устроились в British Airways, навсегда посвятив себя гражданской авиации и относительно оседлому образу жизни.

****

Ночь была в самом разгаре. Звезды сияли ясно, белел Млечный Путь. «Наколдовав» несколько миниатюрных светящихся спутников и орбитальных станций, Этьен пустил их лететь вдоль по молочной дорожке. Вообще-то это было одно из его любимейших занятий – зрелище получилось очень красивым, прямо-таки фантастическим, мистическим.

– Интересно, как окружающие воспримут твое художество? – вслух подумала я. – Астрономы не объявят завтра сенсацию?

– Ерунда! Если люди ненароком глянут в окно и от неожиданности в штаны наложат, то им будет не до газетной шумихи, – ухмыльнулся Этьен.

Я тоже рассмеялась, но быстро осеклась.

– Так что же было дальше с нашими отцами? – вернулась я к прежней теме.

– Дальше? – повторил Этьен, вздохнув. – А ничего… в плане приключений.

Мой отец был не на шутку влюблен в Лилиану – в какой-то степени именно это и сгубило его волю. Он начал пить, часто и помногу, не закусывая. И ему пришлось, в конце концов, через десять лет покинуть пилотскую кабину, поскольку сердце уже стучало не так, как требовалось для этой работы – в те времена еще не было изобретено омолаживающей сыворотки, продлевающей жизнь на сто лет. Случались перепады кровяного давления, сетчатка на больших скоростях стала отходить от глаз…

Словом, как-то раз Иван не прошел медосмотр и…

Этьен умолк. В тишине я услышала, как он скрипнул зубами, но не посмела повернуть голову. Спустя мгновение сын Шаровой Молнии продолжил.

– … был уволен по состоянию здоровья, – с досадой в голосе закончил Этьен фразу. – Поселился во Франции, в Тулузе, устроившись работать авиадиспетчером.

Что же касается твоего отца, Конкордия, то он относился к моей матери куда ровнее и спокойнее – как к боевому товарищу, но не более того. Остались лишь приятные теплые дружеские воспоминания, полные безобидного юмора и лишенные солдафонской пошлости. Арсений обзавелся семьей. Друзья часто пересекали Ла-Манш, летая друг к другу в гости…

И вот однажды Арсений узнал – сперва от медиков, а затем и от экстрасенса – что он тяжело и неизлечимо болен. И что начало его недуга восходит к злосчастным дням службы на том самом проклятом полигоне, где воздух был заражен ядами, радиацией и неизвестными спиритоформами, проникшими в наш мир из небытия во время лабораторных экспериментов. Твой отец воспринял ниспосланную судьбу мужественно и не сказал никому – включая и твою мать, Конкордия – ни слова о своей болезни, дабы не огорчать близких людей.

Иван же оказался более стоек к всевозможным болячкам: возможно, его проспиртованный организм отталкивал от себя любую заразу, словно жир – капли воды. А может, это благодаря своей страстной любви он получил от Лилианы особую толику защиты? Я, право, не знаю…

И вот однажды друзья гуляли вместе по Парижу. Стоял унылый дождливый день. Летучие авантюристы не спеша шли по площади Конкорд. Вдруг перед ними явилась Лилиана. Арсений и Иван не видели ее уже много лет и с радостью бросились ей навстречу, один – смеясь, другой – плача. Но Шаровая Молния отпрянула от них, точно бес от распятия, и тогда друзья заметили, что Лилиана чем-то расстроена и более того – находится в полном отчаянии.

«О, дорогая, что случилось?» – испугался Иван.

«Беда, беда, – запричитала женщина, заламывая руки. – Тогда, десять лет и пару месяцев назад я, видимо, допустила неосторожность, – воскликнула она, – увы, я беременна. Вы не удивляйтесь: у нас, Молний, это состояние длится дольше, чем у людей, и протекает куда мучительнее».

«Но чей это ребенок? – радостно и вместе с тем озадаченно воскликнули оба «отца», готовые оказать Лилиане всяческую помощь, поддержку, и вообще не понимая, почему она так беспокоится».

«Ах, в этом-то все и дело! – заплакала женщина, и слезы ее бенгальскими огнями посыпались со щек, с треском вспыхивая и исчезая. Окружающие люди из-под зонтов увидели сквозь дождевую завесу размытые сполохи, напоминающие вспышки молний, и разбежались прочь. – Я ношу два плода, от вас обоих, но родить могу лишь одного. И тогда энергия другого, не родившегося ребенка, вызовет взрыв, который, сдетонируя, эхом откликнется в его отце. Второе чадо погибнет вместе с отцом, убив его всплеском своей души. И выхода из этой ситуации нет».

«Но, когда это должно случиться?» – немедленно спросил Арсений, словно ухватившись за какую-то мысль.

Иван же молчал в растерянности, пытаясь переварить услышанное.

«Откуда я знаю?! – огрызнулась Лилиана. – Скоро. Примерно в течение четырех ближайших недель».

«Но ты хотя бы предполагаешь, чей ребенок родится, или это как-то можно изменить?» – допытывался Арсений.

Иван взглянул в упор на друга, не понимая, к чему тот клонит.

«Это вам решать! – выпалила женщина, разведя руками и смущенно опустив глаза на свой живот, выпирающий из-под газового платья. – Я могу родить любого мальчика. Оба, между прочим, абсолютно здоровы!» – гордо добавила она.

«Ну что ж, ситуация предельно ясна, – Арсений с пониманием посмотрел на Лилиану, выглядевшую на этот раз такой несчастной, капризной, беспомощной и затравленной, что ему стало не по себе. Затем, глубоко вздохнув, искоса бросил быстрый взгляд на Ивана и вновь обратился к женщине, – не стоит волноваться, все гораздо проще, чем ты думаешь, Лилиана! – Загоревшийся в глазах Арсения огонек подсказал обоим товарищам – и Шаровой Молнии, и Ивану – что в уме у него мгновенно созрело решение, – пусть родится ребенок Ивана, – он дотронулся рукой до плеча друга, – это будет лучший вариант».

«Нет! Опомнись! Ты что, с ума сошел? – воскликнул Иван, опешив от неожиданности. – Ты же тогда погибнешь! А у тебя на шее семья, дочурка! – и, обратившись к Лилиане, быстро заговорил, – прошу тебя, не слушай его…»

«Ну и что, что семья! – грубо перебил товарища Арсений. – Эта семья через пару месяцев меня похоронит, а я не хочу умирать медленно, калекой, лежа в больнице. Я знаю, что говорю».

И тут только впервые Арсений поведал друзьям о своей страшной, тяжелой и мучительной болезни, которую ему с трудом приходится скрывать ото всех. После этого его откровения Иван сразу весь как-то сник, и Лилиана поняла, что вопрос исчерпан. Вытерев слезы носовым платком, она произнесла, всхлипывая:

«Мне очень, очень жаль, Арсений, честное слово! Но, возможно, это тебя утешит: родится особенный человек, которому будет отведена величайшая роль на земле. И еще кое-что: мы расстаемся не навсегда. Все наши судьбы неоднократно переплетутся. Я это чувствую на очень тонком уровне, поскольку вся переполнена такой мощной высоковольтной энергией, что даже не могу обнять вас на прощанье…»

…Роды случились внезапно и на две недели раньше срока – двадцать пятого июля двухтысячного года – моя мать не успела позвонить обоим товарищам и предупредить их. И этот злополучный день, ставший днем моего рождения, оказался трагическим для твоего отца, летящего на «Конкорде» через Ла-Манш, и для десятков других пассажиров. Вот, пожалуй, и вся информация, которую мне передала Лилиана. Больше она говорить не стала – не была особо к этому расположена. Да я и не стал расспрашивать. А что касается вопроса о моей исключительности и необычной судьбе, то я отношусь к этому философски и даже скептически. Лучше заранее ничего не знать. Вот и весь рассказ.

Этьен смолк. Мне не хотелось нарушать этой торжественной тишины. Я лишь дотронулась до его плеча, а после легла поудобнее, натянула спальник до подбородка и забылась мертвецким сном.

Осколки прошлого

Наутро Этьен изрек:

– Знаешь, я тут подумал, что мне следует отложить поиски моей возлюбленной Глории на какое-то время. Перво-наперво, я хочу разыскать моего отца. Ведь теперь, стабилизированный тобою, я смогу запросто с ним встретиться, и отсутствие Грозы мне более не помешает. А для этого я должен, непременно должен, увидеться с твоею матерью. Мне необходимо побеседовать с ней, ведь она сумеет помочь, она столько всего сможет порассказать… Идем прямо сейчас, я очень жажду с нею познакомиться! – завершил он, наконец, свою тираду.

Я с трудом разлепила глаза и поначалу очень плохо соображала. Глянула на друга, который, видимо, уже успел умыться, почистить зубы и теперь чувствовал себя бодрячком, словно проспал не каких-то три, а целых двенадцать часов. И тут до моего обоняния донесся запах свежесваренного кофе.

– С добрым утром, Этьен! – только и смогла вымолвить я.

– А?.. Да, конечно! – Этьен протянул мне чашку с таким видом, словно это была кислородная маска, явно надеясь, что она через секунду мобилизует меня. В самом деле, тут целлофановый пакет ледяной воды подействовал бы намного эффективнее, но, к счастью, мой друг еще слишком мало меня знает. – Так ты слышала, какие у меня планы на сегодня? Поможешь?

Передо мной появились бутерброды с ветчиной, семга и бутылка «Боржоми».

– Ты с ума сошел, – сонно пробормотала я, – что значит «сегодня»? До моей матери почти одиннадцать часов полета, три дозаправки!

– Как так? – удивился Этьен. – Ведь ты же сама говорила, что вы рядом живете.

– Никогда я этого не говорила, – мой голос был достаточно тверд, – я сказала, что мы с мамой много путешествовали по свету, пока не осели здесь, в России, на родине моего деда. Но мама моя находится не через дорогу, она аж в Краснодарском крае проживает!

– Вон оно что. Так значит, не получится сегодня увидеть ее, – и лицо Этьена стало таким растерянным и несчастным, что я не смогла ему отказать.

– Ладно уж, летим, – только и оставалось ответить мне, – в конце концов, я уже год как не совершала прогулок на микролайте – соскучилась по любимой игрушке. А то еще немного – и полеты придется отложить до весны. Здесь, в северных владениях, зимы все-таки суровы для подобных развлечений, даже несмотря на Всемирное Потепление.

Мы за каких-то десять минут добрались до гаража (приобретенного мною втайне от Эрика на его же деньги, торжественно врученные мне в день нашей свадьбы) и быстренько выкатили оттуда два микролайта. В свое время их смастерили за казенный счет в аэроклубе, куда я вступила еще в двенадцатилетнем возрасте. Позднее эта организация, существовавшая аж с советских времен, лишилась финансирования и разорилась, но половину техники удалось удачно списать – я приобрела микролайты за десятую часть стоимости. Разобрала и собрала заново, увеличив мощность двигателя, оттюнинговала в стиле woody. А потом мы с мамой перегнали оба мотодельтаплана с Кубани сюда, на Север. Конечно же, на самом деле мама захотела посмотреть, как мы с Эриком здесь живем – иначе бы она не изъявила желания прокатиться налегке.

Стояло прохладное сентябрьское раннее утро. По небу бежали редкие слоистые облачка. Ласточки летали низко. В воздухе уже блестели паутинки, пахло осенью, несмотря на устойчивую жару. На фоне розово-малиновой мякоти неба красиво смотрелись желтеющие березки. И почему-то так отрадно было на душе, точно должно было произойти что-то хорошее, удивительное, доброе. Может, это всего лишь предощущение полета?

Этьен помог мне установить и прочно закрепить дельтовидные крылья над гондолами, мы заправились, прогрели моторы и взмыли в небо. Я улыбалась, счастливая и довольная. Рядом со мной справа летел Этьен с таким возвышенно трогательным выражением лица, какое бывает у патриотично настроенных идиотов в момент поднятия знамени на флагшток. По его словам, он знает, как сократить время полета вдвое. Я пристально посмотрела на своего друга, он улыбнулся мне слезящимися глазами и что-то сказал. Но из-за ветра слов не было слышно. А включать шлемофонную связь мне не хотелось. Скорость нарастала, встречный поток заставлял глаза щуриться, и пришлось опустить стеклянное забрало. Поневоле вспомнились смешные строчки, написанные мною в далеком детстве, кажется где-то в Альпах:

…Я набираю высоту,

Рассвет окрестность орошает,

Но через стекла красоту

Лишь только олухи вкушают.

А солнце лупит в сто свечей –

Уж небосвод в губной помаде,

Плыву я в зареве лучей

По сторонам румяным глядя!..

Вскоре от постоянного напряжения, необходимого, чтобы удерживать руль в одной позиции, заболели руки – черт, когда же я, наконец, приобрету сервокомпенсатор?! Ведь планировать на малой высоте не так-то просто. А выше подниматься нельзя: для этого нужно заранее договариваться с диспетчером, ворошить документы, компьютерные данные, заказывать воздушный коридор. Но на подобную возню у нас с Этьеном не было времени. И мы летели чуть выше проводов со скоростью почти девятьсот шестьдесят километров в час. Приближалась первая остановка. Не долетая до населенного пункта, мы спикировали на поле, свернули крылья, вырулили на шоссе и поехали по деревне, вызывая любопытные взгляды придорожных крестьянок-торговок. Без труда отыскали заправочную станцию, где залили полные баки авиатоплива. Потом увидели яркую вывеску палатки «Пиво. Пицца. Шашлык. Кофе» и тут же ощутили зверский голод. Подле на лужайке стояли летние столики, рассчитанные на четыре персоны. Неплохо придумано. Сейчас один из нас зайдет внутрь за обедом, другой останется караулить моторизованных «мух» …

Таким образом, рассчитываю я, проделав еще два аналогичных марш-броска, к шестнадцати часам мы с Этьеном можем успешно приземлиться на морской берег недалеко от маминого дома…

****

Неожиданно я поняла, почему мне так хорошо на душе. Причина довольно прозаична. Ведь помимо всего прочего Этьен вчера сообщил, что отец переписал на мое имя довольно крупную сумму в Швейцарском банке (который, кстати, удачно перекочевал в Новый Цюрих, выстроенный в Восточной Сибири). А это куда больше, чем мы получили по завещанию. Значит, у меня будет не только самопальный дирижабль, но и своя собственная «Цессна»! Жаль, правда, что отец погиб, так и не успев сообщить матери о моем счете. А то бы мы вернули себе Вольные Славены гораздо раньше, и без помощи Эрика. Но зато теперь у меня появилась возможность отдать мужу должок и не чувствовать себя вечно зависимой и обязанной.

Вот отчего я сегодня утром не шла – летела, едва касаясь земли, по умытой улочке, готовая расцеловать каждого, кто назовет нашу страну самой прекрасной в мире. Как же отрадно жить на свете, имея целое состояние, являясь подданной Вселенной! Люди вокруг тебя кажутся такими радушными и милыми, такими трогательными и задушевными – не считая, конечно, тех, кто превращает Русь-матушку в помойку. Теперь я понимаю европейских знаменитостей и богатейших мигрантов, которые с обожанием отзываются о русских и называют Россию своим излюбленным местом пребывания. Вовсе не обязательно из их уст течет лицемерная лесть – все дело в восприятии: сытый голодного не разумеет. Ведь если тебе однажды повезет, и ты окажешься с пятью миллионами евро среди в меру щедрых, сердобольных и отзывчивых людей, то даже окружающая грязь покажется тебе чуть ли не изначальной материей, праматерью мироздания. В конце концов, что такое отбросы? Это неиссякаемый источник тепла и энергии. Главное, вовремя пустить их в расход.

Но если серьезно, то более всего на свете мне бы хотелось, чтобы у нас в городе, или даже на всей территории Кубани, появилась полиция чистоты. В моем понимании это такие дворники-дружинники, которые рано утром очищают от мусора улицы и парки, урочища и скверы, леса и пляжи, а днем – патрулируют. Однако для создания подобного проекта необходим целый фонд. Возможно, когда-нибудь он у меня будет. А еще, не исключено, что под мусоропроводами вместо контейнеров появятся мини-электростанции, вмещающие в себя антивещество, портативные черные дыры для переработки отходов и аккумуляторы молниевых зарядов.

Действительно, почему бы россиянам ни рассматривать свои мусорные и пищевые свалки как генераторы тепла? Может, тогда в стране будет меньше депрессии, пьянства? Ведь иногда у отдельных неприятных личностей русская душа, требующая вечного орлиного и журавлиного полета, страдает свойственным птицам недержанием и бросает под себя все, начиная с проездного билета и кончая пластиковой бутылкой. Так не проще ли сжигать навоз и содержимое унитазов, скажем, в позитронном вакууме, и аккумулировать энергию в батареях? Тогда она будет питать атомные двигатели, чтобы летать могло тело, а не только душа.

Проведи черту, там, где мир похоронен заживо,

Накарябай на белой стене замочную скважину,

Видишь вход? И оттуда – ни шагу.

Раздобудь карандаш и бумагу,

Нарисуй себе жизнь, что за дверью твоей,

Без непрошеных глаз, посторонних людей,

Понаехавших и обнаглевших гостей…

Там струятся молочные реки в царстве теней,

Там кисельные берега губ оленьих нежней,

Там по стенам вьются лианы из диких роз,

Там живой дед Мороз,

****а может быть Санта-Клаус,

Или, как у Булгакова, Штраус.

Ты захочешь нос сунуть на улицу?

– Черта с два!

Ведь в подъезде бычком на стене кто-то вывел слова:

Пешкаруса дати – набойки стоптати,

Трамваем – пуговицы потеряти,

Спуститься в метро – взорватому быти,

– Домой возвращайтесь и лапу сосите!

Ты нацепишь рюкзак – и на рынок айда за картошкой,

Там воняет протухшая рыба и мочатся кошки,

У забора старушки рядками сидят,

Овощами и мясом торгуют, галдят,

За ограду гнилье и ошметки летят…

Для чего этот смрад?

И зачем этот ад?

Потому что там тоже кончается мир —

Захудалый, протухший, из латок и дыр —

Мир торговок.

– А что за забором?

– Сортир…

Ты вернешься домой – от покупок лукошко ломится,

Зафигачишь окрошку. В горшочке мясо готовится,

Голова от усталости клонится…

И с балкона очистки твои полетят

В палисад, где бычки прорастать не хотят,

Где пустые бутылки под утро звенят,

Алкаши, как солдаты, вповалку лежат,

Им уже невдомек, где кончается мир,

Начинается гульфик штанов и сортир…

А вдали, за рекой, там, где дрыхнут курганы темные,

Шашлычье понаехало жирное и отборное,

Придавили березоньки джипами мощными,

И разинули рты магнитолы истошные,

И сражаются с тьмой габариты, костры.

Все упиты, убиты – короче, мертвы…

А наутро свернет шапито молодежь гулящая,

И умчится их мир разбитной, как оркестр, гремящий,

И останется тара сверкать на земле,

И останется пластик в смердящей золе,

Потому что у каждого дверь на стене,

За которою он пребывает во сне,

Потому что у каждого собственный мир

Из любви и цветов. А за дверью – сортир…

Приближение к родным пенатам отвлекло меня от философских мыслей.

Поскольку у нас с Этьеном не было времени звякнуть заранее маме по телефону, наше появление окажется для нее сюрпризом. Мы неслышно приземлились на песчаной косе, вскарабкались по земляным ступенькам, ведущим к особняку, и, крадучись, пересекли поляну. Старинный двухэтажный дом, построенный на лесистой возвышенности, отделанный серо-коричневой мраморной крошкой, вернул мне былые ощущения сказочности и таинственности. Я поднялась по замшелой лестнице с бронзовыми коваными перилами и замерла перед тяжелой дверью цвета какао, сильно напоминающей разделенную на квадраты шоколадку (в детстве я однажды ее облизала, и мне за это влетало). Дернула шелковый шнурок звонка. Этьен в нетерпении переминался с ноги на ногу.

– Мама в саду, – наконец сообразила я и потащила Этьена за руку влево, дальше, вдоль решетчатого забора, увитого плющом и виноградом, к калитке. Мы обогнули дом и остановились у черного входа.

Я открыла дверь своим ключом, и мы прошли через террасу и сени прямо на кухню. На плите стоял горячий чайник. Я вытащила из холодильника дольки пиццы, налила Этьену чаю, придвинула молочник, овсяное печенье, варенье, фрукты, а сама побежала в виноградник.

Мама оказалась на месте. Она собирала виноградные кисти в огромные глиняные кувшины. Я вкратце поведала ей, что познакомилась с неким молодым человеком по имени Этьен, который приходится сыном пилоту Ивану, лучшему другу ее покойного мужа и моего любимого папочки. И что Иван в свое время имел интимную связь с одной эксцентричной особой, родившей впоследствии от него этого самого Этьена. И вот теперь, дескать, Этьен вырос и хочет разыскать своего отца.

– Он рассчитывает на твою помощь, мама, – вставила я под конец ключевую фразу. А потом, сделав вид, будто спохватилась, добавила: – Да, чуть не забыла: Этьен просил передать тебе, что папа оставил нам целое состояние.

После чего, старательно пряча победоносную мину, вручила матери бумажку с кодом от банковского сейфа, нацарапанным химическим карандашом.

– Наконец-то мы сможем поправить дела в заповеднике, нанять смотрителей… – мечтательно прошептала мама севшим уставшим голосом, глубоко вздохнув.

– И поэтому ты просто обязана помочь Этьену. Постарайся вспомнить и рассказать ему о его отце все, что тебе известно. Пожалуйста! – подвела я итог сказанному.

Ну как, удалось мне зацепить ее?

И хотя выражение глаз мамы говорило о каких-то сомнениях, скептицизме, она сразу же согласилась. Мы вошли в дом.

Этьен при нашем появлении встал из-за стола. Мама поманила его одним жестом на свет, пальцем подняла его подбородок и внимательно посмотрела ему в глаза. Казалось, прошла целая вечность. Я с трепетом наблюдала за ней.

– Ты сын Лилианы, – наконец изрекла она, и ее в глазах вспыхнули не знакомые мне прежде искорки.

Мама стала задавать Этьену всевозможные вопросы, одновременно хозяйничая у плиты. Поставив на стол еще две чашки, блюдо «хвороста» и коробку конфет, она сняла передник, косынку, и только потом уселась с нами обедать. Длинные каштановые волнистые волосы тотчас обрамили ее лицо, едва она склонилась над чаем.

Я глядела в знакомые и, как всегда, непонятные и магнетические черты женщины, родившей меня, не переставая думать: что могло сделать ее такой загадочной? Такой властной, царственной. Может, когда-нибудь и у меня будет подобное выражение глаз: строгое и снисходительное, вытягивающее без труда ответ на любой вопрос, проницательное и непроницаемое, с каким-то вызывающим надрывом и держащее всех на расстоянии. Ее врожденная чопорность, жеманство и кокетство придавали ей шарм, о котором она и не подозревала – они проступали даже тогда, когда мама морщила лоб, задумываясь о делах, и все ее действия и слова в этот момент казались скорее механическими, нежели осознанными. И пусть она ходила по дому в фартуке и косынке, все равно чувствовалась ее властная женская сила.

Возможно, одиночество последних лет закалило маму как-то по-особому? Или руководящая должность изменила доселе кроткую мамину натуру? Химик и биолог по образованию, Миролада Мстиславна Зимоглядова работала ведущим экологом в нашем родовом заповеднике – следила за развитием популяций различных видов растений и животных. В ее подчинении находилось более пятидесяти человек – в том числе и сильный пол. Однако никакое из вышеперечисленных статусных достоинств не лишало маму мягкого женского очарования – ее хрупкость и нежность заставляли всякого деликатничать и миндальничать с ней.

Я никогда не обладала подобной силой – я типичная папина дочка, угловатая и долговязая очкастая «плоскодонка». А всякие там «мадамские» хитрости, вроде пускания пыли в глаза, загадочной смены настроений или безудержной расточительности, порою раздражали меня и ставили в тупик. Я многого в маме не понимала. К примеру, зачем нужны еще и платья, если имеются две смены джинсов и футболок? Или: для чего тратить деньги на пудру и духи – не проще ли на эту же сумму заполнить баки топливом и отправиться туда, где водопады сверкают золотом на закате?

Я не понимала мою непостижимую маму и лишь иногда с большим трудом могла предсказать ее реакцию на какое-либо событие – приблизительно, расплывчато, смутно, где-то на уровне «холодно – горячо». Вот и сейчас меня дико ошеломил и здорово испугал момент, когда мама произнесла имя Лилианы. Да я просто была уверена, что маме ничего не известно о Лилиане! Иначе бы она не дала мне договорить, а, едва войдя в дом, поглядела бы на Этьена косо и неприязненно. И уж, конечно, вряд ли бы она стала его угощать: все-таки Лилиана была общей любовницей обеих пилотов, а значит, ее потенциальной соперницей! И логичнее всего бы было выставить моего друга за дверь. Выходит, что я ошибалась в выводах насчет мамы?

Так и есть! Я, определенно, почувствовала, что мама обрадовалась неожиданному появлению Этьена. Чудеса, да и только!

Мы с другом все еще прихлебывали чай-композит, настоянный на одном из самых изысканных травяных букетов, когда мама встала из-за стола.

– Пейте, молодые люди, и я жду вас в библиотеке: там мы все и обсудим, – сказала она и со свойственною ей грацией выпорхнула из кухни.

– Ну что? – с тревогой спросил Этьен.

– Для нее наш приезд, точно гром среди ясного неба, и сейчас она приходит в себя, – ответила я, – но, в целом, думаю, все в порядке.

В библиотеке мама подкатила к дивану журнальный столик, на котором разложила большое количество фотографий, где были изображены Иван и Арсений – то вместе, то по отдельности.

Вот они в летной форме французского легиона, совсем молоденькие…

А здесь немного постарше, лежат возле озера Заповедного, что в кольце горных отрогов…

Вот среди однокашников на пикнике, вот на фоне «Летающих ножниц F15.5 Эос». Кто подозревал, что снимок секретного экспериментального самолета и информация о нем просочатся за пределы полигона?..

А вот это Париж, площадь Конкорд. Виски обоих авантюристов уже тронула седина, на лицах застыло суровое мужественное выражение. На обороте надпись: «Июнь, 2000 г.» Видимо, это последняя фотография.

Этьен рассматривал снимки впервые. Я же – просто пыталась окинуть новым взглядом то, что мне было давно известно.

– Догадываюсь: вы от меня многое утаили, – мама подняла на нас прищуренные в лукавой улыбке глаза, – поведайте-ка мне все с самого начала. Как вы познакомились, где, и так далее, – добавила она самым что ни на есть домашним, простым и радушным тоном, без излишней официальности.

И тут нас словно прорвало: перебивая друг друга, мы с Этьеном взахлеб принялись описывать случившееся. Мама внимала нам, загадочно улыбаясь и кивая, словно многое из нашего рассказа было ей предельно понятно и давно известно. Причем, известно как будто бы даже сверх того, что знали мы.

– Ну что ж, дети, – выслушав нас, сказала мама, – боюсь, что я очень немногим могу вам помочь. Ведь, как я понимаю, ты, Этьен, хочешь полностью воссоздать в памяти картину жизни своего отца.

– Да, но это еще не все, – с волнением в голосе проронил мой друг, – с тех пор, как Конкордия сделала меня человеком, я вдруг понял, что смогу, наконец, найти своего отца – во мне впервые проснулась надежда! Если мать намеренно утаила от меня его местонахождение, то я сам пойду по его следам. Вы мне поможете?

– Знаешь, Этьен, пожалуй, тебе все же лучше попытаться навести справки об Иване у своей матери, – снова улыбнулась мама, и морщинки на ее выпуклом лбу разгладились, – Лилиана знает про Ивана такое, что неизвестно мне, и потому расскажет куда больше меня. Впрочем, тот вариант помощи, который я могу предложить тебе, тоже годится, но он затребует от тебя слишком большого количества духовных сил и мужества. Тебе предстоит встретиться… – мама намеренно выдержала паузу и понизила голос, – с привидением! То есть, я хочу сказать, что ты волен узнать домашний адрес Ивана у «второго авантюриста» – Арсения. Если хочешь, конечно. Сам же скромняга Иван стыдится навещать нас и прячется…

– То есть как это: узнать у отца? Что ты такое говоришь, мама? – воскликнула я.

– Что значит, прячется? «Чего ему стыдиться?» —тревожно произнес Этьен одновременно со мной.

Мама по очереди оглядела нас, точно прикидывая, кому же из нас первому ответить, и выбрала Этьена.

– Обычный комплекс вины выжившего. Ивану стыдно, что он уцелел, тогда как Арсений погиб. Ведь они долгое время, почти все молодые годы, были на равных во всем и все делили поровну – деньги, женщин, приключения. Теперь же Ивану неловко, что у него есть сын, а Арсений пожертвовал ради друга своей жизнью и жизнью своего ребенка. Словом, Иван упорно считает себя виноватым в смерти Арсения – он мне так прямо и написал однажды в письме. Я же в ответном послании попросила его выкинуть этот вздор из головы и просто взять, да и приехать ко мне в гости. Но, очевидно, у Ивана духу на это не хватило: явиться сюда он так и не решился. Между строк чувствовалось, что он боится не столько моего воображаемого гнева, сколько немого упрека. Я же ни в чем Ивана не виню. Я даже посетовала в следующем письме: дескать, почему он такого плохого мнения о старых друзьях? И намекнула, что в настоящее время мне известно об их с Арсением прошлом куда больше, чем он может себе представить. Но такой уж Иван странный человек: не счел нужным ответить на мое последнее послание. И более умолять его навестить семью дорогого друга я не собираюсь, – губы мамы сжались, образовав упрямую складку негодования, – бегство Ивана я считаю своего рода трусостью. Мы не подростки, чтобы робеть, и такое поведение – это уже чересчур!

Этьен понимающе кивнул.

А я обратила внимание на загадочный подтекст:

– Мама, ответь, пожалуйста, что ты имела в виду, когда сказала, что в настоящее время тебе известно о прошлом отца и Ивана куда больше, чем Иван может себе представить? – быстро спросила я, перехватив ее мимолетный прищур, вскользь брошенный в мою сторону. – От кого и что тебе известно? Это что-то такое, чего ты упорно не желаешь нам рассказывать? И как Этьен может встретиться со «вторым авантюристом», если папа умер?

Мама смерила меня проницательным взглядом и надолго задумалась, прежде чем ответить.

– На самом деле это все один вопрос. От кого мне известно о прошлом двух закадычных друзей? От отца, разумеется. Раз уж ты с легкостью приняла в своем сердце факт существования сверхъестественных форм жизни, сохраняющих сознание вне тела – вне инкарнации – то пора бы тебе уж догадаться, дочка, что оттиски душ наших близких, а в особенности, безвременно ушедших, остаются на этом свете после их смерти, – таинственным полушепотом ответила мне мать. Говоря это, она посмотрела на меня как-то особенно, точно на посвященную в тайные знания, – и они повсюду витают в воздухе, вечно находясь среди живых, – развела она руками по сторонам, словно комната была заполнена невидимыми духами.

– Выходит, что и мой папа тоже где-то здесь, в этом доме? Но тогда почему я не могу с ним общаться?

– Видишь ли… – замялась мама. Спустя мгновение она пожала плечами, словно говоря самой себе «Почему бы и нет?» – ну хорошо. Пожалуй, ты тоже встретишься с ним сегодня, и тогда многое поймешь сама, – с мягкой улыбкой добавила она.

– Постой! – воскликнула я, – значит, получается, что ты с ним все это время общалась, а я, что, не имела права? – возмущению моему не было предела.

– Понимаешь, – мама вздохнула, провела рукой по волосам и непроизвольно взъерошила их, – когда твой умерший папа впервые заговорил со мной – это стало для меня такой неожиданностью, ну просто настоящим шоком! Мне потом долго было не по себе… жуть какая! Знаешь, первое время меня часто, регулярно – да почти что каждую ночь – посещали кошмары. И, очевидно, все это каким-то образом отразилось на мне, наложило отпечаток – даже окружающие заметили. Большинство коллег по работе, гостей, знакомых то и дело спрашивали у меня: что происходит? Одни говорили мне: «Ты стала какая-то нервозная, странная, загадочная, рассеянная…» Другие же: «У тебя красноватые пятна на лице, болезненно блестят глаза…» Я отвечала всем, что просто переутомлена, хотя на самом деле я и до сих пор не знаю, что полагается говорить в таких случаях. К счастью, тебя тогда рядом не было – ты все это время, после смерти отца, находилась в пансионе во Франции. Слава Богам, иначе бы мое раздраженное состояние непременно передалось бы тебе! И когда Арсений явился ко мне в следующий раз, то, взвесив все за и против, мы с ним пришли к выводу, что лучше держать наши встречи втайне от тебя. Ты была ребенком, не забывай. К тому же ты всегда отличалась повышенной замкнутостью, скрытностью, впечатлительностью и склонностью к аутизму. Честно говоря, я боялась, что тебе грозит тихое помешательство, если ты узришь отца воочию, и что я даже не смогу проконтролировать, когда оно начнется. А ежели наоборот, ты отреагируешь бурно и примешься рассказывать всем и вся о своих «видениях», то тебе также будет уготована дорога в психушку – тебя туда упекут учителя и ювеналка.

Но, возможно, я напрасно волновалась. Ты оказалась сильнее меня, и я думаю, что причиною этому послужило твое сильно развитое воображение в сочетании с твердой уверенностью, что в мире нет ничего необъяснимого. Впечатлительность не подавила ни твоей рассудительности, ни твоего умения рассуждать логически. Стать свидетелем того, как из воздуха возникает человек, а потом тает – это любого сведет с ума. Любого, но не тебя – в этом я ошиблась. Ты увидела Этьена – и спокойно к этому отнеслась. Так что, если можешь, постарайся понять и простить меня, дочка, – сказала мать, обнимая меня, на что я ответила ей взаимным объятием, – в общем, договорились: ты тоже сегодня увидишь отца. Обязательно. Обещаю.

– Ты говоришь: «увижу», – всколыхнулось у меня в мозгу, – но что ты имеешь в виду? Что значит «увижу»? По-настоящему увижу, или всего лишь почувствую?

В этот момент Этьен весь как-то подался вперед, точно у него уже был готовый ответ на вопрос.

– Увидишь своими глазами, – ответила мама невозмутимо, – главное, помни, что это не воскресшая душа, а оттиск души. Иными словами: скан, отпечаток, проекция, а по-научному – эгрегор…

– Но как?! – все еще не могла я понять. – Каким образом отец станет видимым, если все остальные умершие…

– Он будет временно находиться в одном из зримых субтильных тел.

– Каких тел?

– Тел, состоящих из уплотненной атмосферы, сгустившейся за счет воздействия одной из четырех природных Стихий. То есть существуют так называемые тела Огня, Земли, Воды и Воздуха. Тебе что-нибудь известно о Стихиях?

****

Мы с Этьеном стояли, обнявшись по-дружески, на одной из крыш возле парапета. Потом я, слабо вздохнув, мягко отстранилась, отступила назад и посмотрела принцу Грозы прямо в глаза:

– Знаешь, я порой завидую всей этой твоей летучести. Ведь если подумать, я, по сравнению с тобой, лишь слабое беспомощное одинокое существо, которое пытается найти покой и утешение для своей мятежной души.

– И с какого бока, интересно знать, ты одинока и слаба? – удивился Этьен, – что-то незаметно.

– Просто я…

Но тут вдруг у меня в мозгу внезапно загорелась лампочка:

– Погоди! – воскликнула я, невольно схватив Этьена за плечо. – Ты только что сказал, что солнце имеет, то есть… заключает в себе… электрическую природу… Силу! – я от волнения с трудом подбирала слова, путаясь и спотыкаясь на каждой фразе. – А как же радиация, водород, гелий и все такое? Я хочу сказать: что первично – раскаленный газ или электричество?

– И то, и другое – это признаки пробуждения изначального естества любого неостывшего космического тела, – скороговоркой, словно отличник, проговорил Этьен, – радиационные излучения сопровождают электромагнитные, их природа в космосе двойственна. Солнце, как и Земля, имеет магнитные полюса, или, правильнее будет сказать, гелиомагнитные. И движения всех, составляющих его, газо-плазменных частиц, между ядром и короной, происходящие по траектории тора, упорядочены. Огонь Солнца – электрический по природе, что никоим образом не противоречит термоядерной реакции, превращающей водород в гелий. А самый большой электрический заряд возникает у кварк-глюонной плазмы в момент зарождения Галактик!

– Никогда об этом не думала, – честно призналась я, – по мне Огонь – это просто огонек! Как от спички. Ну, то есть если бы Солнце было размером с мячик, его запросто можно было бы потушить ведерком воды. Чего не скажешь об электрических возгораниях – их тушат песком.

– Совершенно верно! Потому что Земля (в частности, песок, кремний) – и Огонь (электроэнергия) – принадлежат к прямо противоположным физическим Стихиям, переходящим друг в друга. Супплетивным, то есть взаимодополняющим, в сумме дающим единицу с нулевым вектором. И, если тебе хоть раз довелось быть свидетельницей удара молнии в балконное ограждение или подоконник распахнутого настежь окна, то ты могла заметить, что после вспышки и грохота помещение внутри оказывается усыпанным желтовато-сероватой мучнистой пылью, содержащей примеси кремния – примитивнейший пример перехода плазмы в твердое вещество. Ну а Шаровая Молния – это, по сути, маленькое Солнце, заряд которого ведерко Воды, как ты выражаешься, только усилит. Простой огонь от газовой горелки ведь не сгодится для подводной сварки, так? Он мгновенно погаснет. Нужна электродуга. А как тебе звезды, которые извечно горят в вакууме, без кислорода? Ясно же, что это не совсем обычный огонь! – с какой-то непонятной гордостью заключил он.

«Может, звезды всего лишь остывают долго, – упрямо подумала я про себя, но не посмела сказать вслух, чтобы не обидеть друга, – да мало ли что горит просто так, от трения – скажем, метеорит…»

– Даже метеориты получают слабый электрический заряд, чиркаясь о воздух, точно расческа о волосы, – словно читая мои мысли, произнес сын Шаровой Молнии, – между проводниками и накопителями статического электричества…

В Этьене вдруг проснулся азарт, и он принялся возбужденно рассказывать об истоках электроэнергии на Земле, в Космосе, в Воде, в механической работе, совершаемой людьми – он точно являл собою второе воплощение Николы Теслы! Размахивая руками, словно фокусник на сцене, Этьен прямо из воздуха создавал светящиеся шары и зигзаги, которые тут же гасил. Он видел весь мир через свою особую призму: все, что слева – с зарядом, справа – нет. Меня это буквально захватывало.

– Выходит, – вслух подумала я, пытаясь навести порядок в хаосе мыслей, бурлящих в голове от услышанного, – что астрологи все путают, говоря о вселенских движущих Стихиях, заправляющих всем сущим – Воде, Земле, Воздухе и Огне… Потому как под Огнем правильнее будет подразумевать Плазму?

– Возможно, у меня предубеждения, – ехидно проговорил Этьен, – да только я этих самых астро-олухов никогда всерьез не воспринимал. Зато с интересом изучал то, что думали на сей счет античные философы. Их подход к изучению основ мироздания, по крайней мере, научный. И они были наиболее близки к истине. Первостихии – это куда глубже, чем астрология. Это, скорее, астрофизика.

– Для меня не имеет ровным счетом никакого значения – физика это или астрология, – терпеливо сказала я, – меня волнует сама суть, свойство элемента. Понимаешь, в переносном смысле людьми Огня принято называть пламенных поэтов, лидеров восстаний, героических вождей или им подобных харизматичных личностей, которые якобы «рано сгорают, умирая, но их Огонь согревает ближних и любимых» – это я нарочно перефразировала Макаревича, чтобы понятно было. Словом, «огненные натуры» способны зажечь народ своею страстью и заставить пойти за собой – прежде об этом немало писали литературные критики и авторы советских учебников. Что же касается современных астрологов, то они, не особо парясь, предпочли взять на вооружение общепринятую точку зрения. Однако в ней концы с концами не сходятся. Ну, «сгорели» люди Огня, а дальше что? Разве они все умерли? Или всего-навсего их жизненная активность сошла на нет? Об этом почему-то астрология умалчивает. Как бы там ни было, любой вариант фатального сгорания исполнен трагедии и пессимизма. Получается, что представители трех других Стихий – Земли, Воздуха и Воды – успешные и удачливые люди, а «огненные знаки» изначально запрограммированы на раннюю смерть! Это неправильно, и куда только смотрят толкователи? Ведь на самом деле к Стихии Огня, сообразно гороскопу, принадлежит добрая четверть населения! Причем, она живет себе до ста лет, и здравствует, радуется жизни и не думает сгорать без остатка – где ж тут пламенное горение? Вот что мне всегда непонятно было! И, стало быть, вся эта чушь о свойстве первоэлемента «Огонь» …

– Первостихии!

… – изложена дилетантами… да, прости?

– Ты путаешь Первостихию «Огонь» с Первоэлементом «Огонь». Это разные понятия, – перебил меня Этьен. – Стихия – свойство проявления материи в движении, на критическом пике своей активности; причем, активность одной Стихии непременно сказывается на состоянии других, что можно отобразить на векторном графике. Элементы же – это ипостаси существования материи на различных стадиях развития, проявляемые в форме веществ. К ним относятся Металл, Дерево, Эфир, Вода, Воздух, Земля и вышеупомянутый Огонь. Вот тут уже под Огнем подразумевается, как ты говоришь, самый обычный огонек от спички. Стихий всего четыре, а Первоэлементов семь.

– Понятно. В общем, по словам астрологов, Огню противостоит Вода, которая его заливает, гасит периодически. И поэтому Огонь и Вода дополняют друг друга…

– Какая бредятина! – воскликнул Этьен.

– Разумеется, – продолжала я, – теперь, после твоих слов, все стало на свои места. Во-первых, люди Воды, заливая подобный Огонь-заряд, устроят лишь замыкание, или взрыв, который уничтожит вокруг все хорошее. Приведу пример: из-за своей склонности к алкоголизму, Скорпион постарается утешить водкой доброго и открытого пламенного вождя Овна, а тот, напившись, учинит вместо революции пьяный дебош. А во-вторых, электрическая природа Огня вовсе не означает присутствие в Овне, Льве или Стрельце зачатков героико-суицидальной натуры, как это утверждают авторитетные астрологи. Людям Огня ни к чему сгорать дотла, потому что электрический Огонь подразумевает также энергию покоя. То есть человеку не обязательно совершать подвиги ценою жизни, чтобы быть харизматичной личностью. Ему достаточно лишь работать над собой умственно и физически, воспитывая толпу собственным примером – и от него будут во все стороны лететь воспламеняющие сердца искры, флюиды положительного заряда. Тонус, воля, усердие, проникновенность, доброта – таковы его козыри.

Из всего сказанного следует, что на самом деле Огню противостоит Земля – вот уж действительно прекрасное сочетание личностей. Огонь вовсе не испепеляет Землю, делая ее безжизненной и бесплодной, как это сказано в гороскопах. И Земля не охлаждает и не убивает Огонь, перекрывая кислород. Поскольку я сама принадлежу к Стихии Земли, я это знаю…

– А ты кто по гороскопу? – невольно заинтересовался Этьен.

– Дева. И потому я всегда чувствую заряды, исходящие от носителей Огненных знаков.

– Во как! А от меня какой-нибудь зарядец есть? – полусерьезно-полушутя произнес Этьен и глянул непроницаемо.

– Разумеется! – рассмеялась я, – ты сам как ходячая розетка. В общем, Огонь стимулирует магнетизм и так называемую мускулатуру Земли человека. А Земля, в свою очередь, заземляет избыток энергетического заряда Огня. То есть они будто бы проникают друг в друга, но качественно и количественно при этом не меняются, не уничтожают друг друга, как огонек лучины и дождь. Напротив, уравновешивают. Материя переходит в плазму…

– Верно, я тоже это чувствую, – согласился Этьен и впервые с момента разговора посмотрел на меня искренне и заинтересованно, – на самом деле я рад тому, что тебя глубоко волнуют все эти астро- и метафизические вопросы. Лишь бы ты не засоряла свой ум поверхностно-бульварной макулатурой типа «гороскоп для настоящей леди на каждый день». И, кстати, вот еще тебе один постулат для размышления на досуге:

«Стихия – потому и Стихия, что она не подчиняется воле человека, не возникает в зависимости от его желания или произведенных им каких-либо операций. Стихия пробуждается, затухает и разгорается вновь лишь по своему желанию. Она успокаивается, но никогда не исчезает без остатка. Она бессмертна, вечна, без нее немыслима сама природа».

– Понимаю, – ответила я, – мы можем наблюдать за сейсмографами, датчиками системы Vaisala, сигнализаторами Цунами и метеоприборами непрерывно, но изменить что-либо в природе не в состоянии – только укрыться и спасти свою шкуру. Однако лесной пал – это не Стихия, потому что мы в силах потушить пожар навсегда, и на приборах наблюдать будет нечего.

– Ну, примерно так, – улыбнулся Этьен, – причем, противостояние Земли и Огня куда сильнее, чем противостояние Воды и Воздуха: Земля и Огонь взаимодействуют между собой в космической Вселенной, тогда как круговорот Воды в природе происходит лишь на планетарном уровне в кислородной атмосфере.

– Да-да, я знаю! Я это и хотела сказать – только дальше. Водным знакам по гороскопу идеально подходит именно Воздух, – быстро заговорила я, – и сочетание таких людей окажется благоприятным и комфортным. Воздух и Вода качественно и количественно переходят друг в друга, следовательно, они дополняют друг друга – то есть каждый из партнеров видит во внешности другого зрительный образ собственной идеализированной души.

В общем, мы имеем два удачных дуэта: «Земля – Огонь» и «Вода – Воздух». В первом случае люди будут слишком разными, непохожими, им гораздо труднее сойтись, но зато вместе они – Сила, и Сила очень мощная, потому что присутствие партнера делает другого лучше. Их брак небесный. Во втором случае люди похожи, как брат и сестра, они очень легко сходятся друг с другом, однако в их жизни присутствует множество бытовых ссор. Их брак земной.

– Земной? Это скучновато будет, – морщась, заметил Этьен, – по мне, так или все, или ничего. На синицу не согласен, только журавль… в космосе.

Я рассмеялась. А спустя минуту продолжила:

– Да, именно земной! Воде и Воздуху следует уступать друг другу в спорах, поскольку им очень легко поставить себя на место другого – нет ничего проще, чем Воздуху представить себя Водой. Круговорот Воды и Воздуха в природе – явление непрерывное, для которого не требуется особых физических условий.

Чего не скажешь об Огне и Земле. Второй случай пахнет исключительно формулой E = mc² – то есть идеальными условиями для трансформации твердого вещества в плазму, крайне редко встречающимися в природе и, как правило, происходящими в далеком космосе. Поэтому здесь все наоборот: Земле и Огню слишком трудно вообразить себя на месте партнера. Но тем не менее они не идут на конфликты, потому что сами, по собственной воле, зачастую подстраиваются друг под друга, попадая под взаимное влияние. И их проблема отношений кроется совсем в ином: Земле и Огню, напротив, надо научиться отстаивать свое Я, чтобы один партнер не «перетянул» другого на свою сторону – такая слепая жертвенность, граничащая с самоуничижением, приведет слабовольного к размыву собственной личности. Вследствие этого он потеряет всякое уважение партнера и станет ему неинтересен. Необходимо научиться говорить «нет», давать отпор. То есть следует поддерживать нейтральный заряд между положительным Огнем и отрицательной Землей…

– Все это весьма интересно, – взволнованно проговорил Этьен, – но знаешь, Конкордия, я несколько далек от подобных конфликтных ситуаций. То есть, я хочу сказать, что у меня самого никогда на свете не было никаких человеческих отношений. Ни с кем. И я не знаю, что значит уступать, подстраиваться, попадать под влияние. Я такой, какой я есть, и все тут. Но я свободен, и потому не собираюсь ущемлять чьи-либо права на свободу. Готов попытаться принять человека со всеми его достоинствами и недостатками. Однако если меня попросят, если очень попросят, то, возможно, мне придется постараться примерить на себя шкуру партнера, чтобы понять его. Я не боюсь при этом утратить свою личность.

– Ты ее никогда не утратишь, – решительно заявила я, – ты же сам – Стихия. У тебя врожденный внутренний стержень. Ты сильный, волевой, самодостаточный…

– Но ведь с твоей помощью я становлюсь человеком…

– Ну и что с того! У тебя опыт, уверенность в себе, ты – целый мир!

– Ты не знаешь, о чем говоришь, – сурово остановил меня Этьен, – Архангелы, подобные мне, становясь людьми, полностью меняют свою личностную структуру: многие из них превращаются в слабаков, чувствуют себя совершенно потерянными в земном мире…

– Я не дам тебе упасть, Этьен, – тихо пообещала я, – я тоже не люблю подминать под себя людей и не понимаю тех, кто делает своих близких тряпками, а потом живет с ними бок о бок и костерит их, на чем свет стоит, за безволие и немощь. В этих семьях нет никакой гармонии и стремления к совершенству.

– Люди мало думают о совершенстве и гармони, они, в основном, ищут легких путей, – с печалью и состраданием сказал Этьен, – легких денег, легкой любви, дешевого комфорта. Готовы закрывать глаза на все и притворяться счастливыми, устав от одиночества. Даже, если эти люди неинтересны друг другу.

– Как голуби и крысы?

– Именно, как голуби и крысы.

– Мне иногда кажется, что я тоже от всего устала. Я шла своим путем, но не всегда поступала верно. И, знаешь, все-таки я думаю, что мне придется кое-что исправлять в собственной жизни. Я поняла это вот только что, в эту самую минуту, и чувствую, что мне уже становится намного легче…

– У тебя еще все впереди, – подбодрил меня Этьен.

– …Теперь мне все ясно – видно, как на ладони, – принялась я рассуждать вслух, обращаясь скорее к самой себе, – муж мой, Эрик, принадлежит к стихии Воздуха. И потому ему абсолютно плевать на извечные ценности и традиции, которыми всегда было принято дорожить в нашей семье. Он – перекати-поле. И наверняка жаждет видеть во мне качества водяных знаков: изменчивость, любовь к карьерным интригам и способность плыть по течению. Но я незыблема. Я принадлежу к дикой природе, тогда как он – Близнецы, городской знак. И, следовательно, мы – не дуэт…

– Городской знак! – развеселился Этьен.

Я нахмурилась.

– Ну, вот смотри, как бы тебе сказать, – попыталась я найти нужные слова, – первый дуэт или союз партнеров – это дуэт дикой природы. То есть Земли и Огня. Земля – это вечная незыблемость и покой, как горы или пирамиды, как стоячее хрустальное озеро. Это соли и минералы, породы, из которых все выходит и куда все возвращается. Огонь – это подвижность и напряжение. Например, Полярное Сияние. Ну, или пламя Вулкана, вызывающее Землетрясения, Смерчи и Вихри, резко и внезапно все меняющие. Второй дуэт – это дуэт цивилизации, а именно – Воды и Воздуха. Вода – это размеренно текущая жизнь общества по принципу «кривая вывезет». А Воздух – это открытия и изобретения, восстания и войны.

****

– Да, мама, я в курсе того, что есть Стихии, – ответила я наконец. Но мне непонятно одно: каким макаром отцу удалось завладеть одним из субтильных тел, и почему тогда другие покойники не могут?

– Это не покойники, нет, ни в коем случае не называй их так, и это не души мертвецов – не путай! – терпеливо сказала мама. – Это энергия воспоминаний об умерших родственниках, а в нашем, частном случае – воспоминаний о твоем отце. Его так называемый эгрегор образовался благодаря нам с тобой, а не благодаря личности покойного отца. Что же касается ответа на вторую часть вопроса: отнюдь, сканы душ других умерших тоже могут становиться видимыми. Но, увы, в наши дни это случается все реже и реже. Видишь ли, эгрегоры изначально обладают свойством воплощаться в человеческом облике. Но этот дар зависит от почитания умершего потомками, от культуры уважения предков. Лишь единицы из эгрегоров самостоятельно находят способы образовывать тела, черпая силы из воспоминаний о себе – причем, добрых и недобрых. Чаще всего им кто-то помогает…

– Но кто, в таком случае, впервые помог эгрегору отца принять зримый образ, если не ты? – выдохнула я, широко раскрыв глаза.

– Ох, ну ты и сама в состоянии догадаться, Коко! – чуть насмешливо сказала мама, нетерпеливо при этом вздохнув, – при жизни Арсений мог напрямую общаться с одной весьма экстравагантной представительницей Огненной Стихии. Думаешь, она не оказывает ему содействия в стремлении обрести плоть и видимость после смерти? – И мама многозначительно оглядела нас обоих, – разве Этьен тебе не все про нее разжевал – что она за личность?

– Выходит, Лилиана разыскала отца после его трагической гибели и обучила воплощениям? Но каким образом он, принадлежащий – насколько я понимаю – к стихии Воздуха, ухитряется втискиваться в ее огненную оболочку? Разве ему не нужна родная, воздушная форма? – попыталась я рассуждать логически. – А, следовательно, ее присутствие не играет особой роли…

– Стоп-стоп-стоп! Не торопись. Начнем с того, что кое-чему Лилиана обучила его еще до смерти. Ну а во-вторых, в светящееся тело человек может войти в любое – независимо от Стихии. Хотя, конечно, в близкое тебе по природе ты лучше врастаешь, а чужеродное причиняет твоему эгрегору некоторые неудобства. Само по себе это неудивительно, ведь чуждые тебе Стихии плохо тебя слушаются и порою отказываются помогать. То есть при контакте с ними у тебя возникает ощущение, сродни тому, что ты чувствуешь, надевая тесную обувь и растирая ноги в кровь. Помогает усмирить буйство Стихий лишь обращение к животворящему кресту…

– То есть необходимо принять христианскую веру?

– Я говорю сейчас не о вере, не об этической стороне вопроса и тем более не о политике, – отмахнулась мама, – а о тайных знаниях древних мудрых. Ты когда-нибудь задумывалась над тем, в чем истинная разница между пентаграммой и крестом? В пентакле человек как бы провозглашает себя пятой Стихией, одним из лучей звезды, понимаешь? На равных с природными силами, забывая о том, что ему подобное могущество не подвластно. Равновесие Стихий смещается в сторону человека, и это приводит к разрушению гармонии, которое начинается с уничтожения законов природы и заканчивается гибелью самого человека.

А в животворящем кресте – имеется в виду равнолучевой кельтский крест, а не церковный – человек помещен в эпицентр перекрестья сил, которые усмиряют в нем мятежные страсти. Вода располагается супротив Воздуха, Земля напротив Огня, а человек, находящийся посередине, черпает Силы из равновесия противоборствующих Стихий. Лишь сильный духом способен пить этот источник и заряжаться от него, оставаясь самим собой, слабый же утратит свою индивидуальность и превратится в тупое рабочее животное, лишенное не столько пороков, сколько творческого начала. У сильной личности хватит мудрости держать Стихии под контролем, не растворяясь в них, и однажды она сможет узреть извечный вихрь Сил – крест, закручивающийся по спирали. И не страшны ей станут тогда перемены погоды, магнитные бури, причуды лунного календаря, затмения, порчи, сглазы и прочие, и прочие препятствия…

– Но причем тут порчи, сглазы и колдовство? – изумилась я и украдкой взглянула на Этьена, развалившегося на диване в непринужденной позе рядом с кучей снимков – тот молча внимал рассказу, нахмурив брови и не поднимая глаз. – Ты же знаешь, что я не верю во всякие байки насчет разбитого зеркала, и даже религии противопоставляю науку. А суевериям – и подавно.

– В таком случае, читай больше современной научной литературы и анализируй прочитанное, – отрезала мама. – Не обязательно бить зеркала или чертить пентаграмму на полу – она и так уже есть в голове у чародея. Когда колдун творит ворожбу, то он, вне зависимости от своего вероисповедания, совершает одно и то же действо: выводит собственную личность из центра креста и превращает в пятую Стихию – то есть в оружие. Например, он помещает себя супротив Воды, желая наслать на деревню волчанку и мор. Тогда Воздух оказывается ничем не уравновешен и начинает крушить все, что встает у него на пути. Но безумец уже не контролирует набранную силу, и она способна, в конце концов, обрушиться на самого колдуна в виде того же поветрия или Смерча. Это все равно, что не справиться со шлангом, извергающим водопад. Так черная магия поражает нас самих.

Сказанное произвело на меня сильное впечатление.

– Жаль, что в Евангелии не написано о свойствах кельтского креста, тогда бы я знала, – прошептала я, восхищенно глядя на маму. Теперь она казалась мне словно сошедшей с древних каменных изваяний: открытый высокий лоб, утонченные изгибы бровей, огромные зеленые глаза, изящные крылья магнетически прямого носа. Ни дать ни взять – Богиня.

– И Библию можно уметь читать между строк, – наставительно заметила мама, – Иисус, к примеру, был зачат от Святого Духа всех четырех Стихий сразу, или, говоря теологическим языком, от эманации четырех Начал. Илья Пророк – только лишь от Стихии Воды. Чудотворцы умели подчинять себе вихрь Стихий, ничего об оном, не ведая – такова была сила христианской веры. А обычному современному человеку приходится подстраиваться под биоритмы природы, слушая Луну, Солнце и звезды. Иными словами, под гороскоп. Ему так легче. Хотя, в результате, все это только усложняет жизнь, поскольку отнимает у человека волю и разум.

– Но каким образом? – удивилась я.

– Ну, например, когда мы говорим о несовместимости характеров по гороскопу, то, как правило, имеем в виду наши отрицательные качества: лень, вспыльчивость, непостоянство, неряшливость. А если мы искореним в себе недостатки и начнем жить по заповедям Христовым, то даже самые зловещие предсказания окажутся против нас бессильными. Могут ли два человека поссориться, пусть они даже и несовместимы по гороскопу – если, скажем, один дружелюбный, а другой щедрый? То-то. Так что тем, кто руководствуется принципами человеколюбия, никакой гороскоп не страшен. Но, увы, все мы живые люди со своими слабостями…

– Между прочим, Лилиана настроена категорически против самопровозглашенного Бога – падшего Ангела – иначе, Узурпатора, поскольку тот угнетает Шаровые Молнии! Вам это известно? – подал, наконец, голос Этьен, отрываясь от диванной подушки и распрямляя спину.

– Так ведь она-то меня всем этим теологическим премудростям и научила, – улыбнулась мама. – Впрочем, понятие «Бог» тоже в данном случае сугубо научное. Лилиана выступает против определенных Сил, в христианстве именуемых демонами. Силы эти по могуществу равны Херувимам и Серафимам, Престолам и Властям, и они пытаются подчинить себе Первостихии – Начала.

А если смотреть в более раннем, языческом аспекте, то Лилиана далеко не против Перуна, Зевса, Тора или Индры. Она лишь против доминирующей воли любого Божества. К счастью, однако, всякий языческий Бог подобен человеку: в нем есть и хорошее, и плохое. Плохое – в смысле, не демоническое, а деструктивное. Иными словами, пагубное для здоровья телесного и духовного. Понятие демонического же, возникшее в постязыческую эпоху, означает, прежде всего, властное начало, притесняющее свободолюбивый разум, лишающее индивидуум свободы выбора. И если языческого Бога еще можно задобрить подношениями и тем самым смягчить его суровую натуру, то в христианстве для Дьявола культ его – это самоцель, то есть ему в первую очередь важна сама идея доминирования, авторитаризм личности. Вот где кроется безудержная сатрапия, проистекающая из дьявольской гордыни! Примером такой власти может служить Люцифер, эксплуатирующий мыслящую, но еще не родившуюся в небе, не созревшую и не оформившуюся в виде шара молнию.

Природа линейных молний – исключительно огненная, а природа Шаровых Молний – полуогненная-полуземная, ведь изначально большинство Шаровых Молний возникает при солнечном дне, и чаще всего в эпицентре будущих землетрясений. Это своего рода момент перехода массы в энергию. И момент рождения разума у Стихии. Но затем они растут и умнеют, набирая силу и вес из электричества, сотворенного человеком. А также, впитывая перуновы стрелы. Генезис данного процесса очень непрост и требует отдельного разговора…

Но мы, кажется, отвлеклись от темы, – мама улыбнулась, окинув нас быстрым взглядом, – сейчас ведь речь идет об Арсении – не так ли, Этьен? И о том, какую форму он примет. Все субтильные тела идентичны своей сути, – продолжала она, собирая фотографии, сортируя их по стопкам и вправляя назад в альбом, – внешне они выглядят в той или иной мере прозрачными. Сиречь ты запросто можешь увидеть панораму заднего фона сквозь эгрегор человека, помещенного в какое-либо субтильное тело. Правда, то, что представляет собой эта картина, зависит от Стихии, потворствующей эгрегору – во всяком случае, так мне Арсений объяснил механизм восприятия эгрегоров. Причем, объяснил совсем недавно, словно предчувствуя надвигающиеся события особой важности, для которых пригодятся эти знания.

Итак, по порядку. Если твой умерший – человек Воды, то он способен воплотиться в видимого эгрегора самостоятельно, не прибегая к помощи Архангелов, лишь находясь в непосредственной близости источника воды. Любого источника – неважно там, чистый океан или мутная лужа. Образ его будет серебрист и переливчат, словно сотканный из жидкости, а краски и детали окружающего мира станут просвечиваться сквозь него, точно сквозь аквариум – дрожа и преломляясь…

– Этими свойствами обладают и Архангелы, – невольно вставил Этьен, – и я тоже могу… впрочем, извините. Продолжайте, пожалуйста.

– У существа Воздуха во чреве вы узрите бушующее живое Торнадо, – продолжила мама, ободряюще улыбнувшись Этьену, – и если сквозь его «призрак» вы поглядите на дерево, то удивитесь: ветки начнут сами собой раскачиваться, листья – облетать. Конечно, это особого рода иллюзия, вы увидите лишь возможный вариант предстоящих событий. Но стоит эгрегору отойти в сторону от дерева – снова перед вами затишье, солнышко светит, листья шелестят.

Субтильное тело Огненной Стихии слегка окрашено золотистым свечением. Снаружи оно искрится крапинками, а если посмотреть сквозь него, то все предметы окажутся излучающими тепловизорное пламя: кругом затрепещут огоньки мерцающей, расцвеченной радугой ауры.

Тело Земли способно зрительно расщепить любой предмет до уровня клеточно-молекулярной структуры. То есть земной эгрегор – это одновременно и микроскоп, и рентген. И здесь вы можете использовать его по полной программе – если, конечно, договоритесь с ним. Например, ты, Конкордия, могла бы изучать сквозь эгрегор Земли больных животных – справа от объекта будет выводиться гистограмма. А ты, Этьен, через него же смог бы узреть великую силу любви Земли к Солнцу, взирая на распадающуюся урановую руду, посылающую свои излучения в космос. И так далее, и тому подобное.

Что касается твоего отца, Коко, то его «воздушное» тело будет достаточно плотным, потому как Лилиана подпитает его еще и приличной порцией энергии Огня.

– Ни фига себе! – вырвалось у меня. – Но ведь это довольно болезненная процедура, насколько я понимаю. А папу Лилиана, часом, не испепелит?

– Ничего страшного, – деланно равнодушным и слегка ироничным тоном произнесла мама, – у твоего бесшабашного папочки при жизни был длиннющий период общения с этой любвеобильной и весьма темпераментной особой – одного десятка таких добрых контактов хватило бы за глаза, чтобы приспособиться и притереться телами абсолютно во всех смыслах.

– Мама! – рассердилась я, тревожно взглянув на Этьена. – Как тебе не стыдно!

– Пустяки, – улыбнулся мужчина и развел руками, – что поделать. Она и сейчас такая же темпераментная, все развлекается…

Как я уже упоминала, отправляясь сюда и размышляя в полете о предстоящем разговоре, я никоим образом не могла предположить, что маме известны все мельчайшие подробности и детали отношений моего отца с Шаровой Молнией. В принципе, если уж быть совсем точной, то я вообще до этого дня не подозревала о том, что мама от меня что-то скрывает. Почему она раньше мне никогда не рассказывала об Иване, Этьене, тайных знаниях? Потихоньку бы вводила в курс дела – я бы привыкла. Я бы все поняла!.. Однако события развивались с такой скоростью, что удивляться, обижаться или анализировать мне было некогда.

Так как же все-таки мама относится к Лилиане: ревнует ли она отца к ней? Ненавидит ли ее, умело скрывая при этом свои чувства? Что означает это последнее, вскользь брошенное, довольно циничное и саркастичное мамино замечание? Ведь Лилиана, если вдуматься, невольно стала причиной гибели целого самолета от того, что в ее лоне молниеносно столкнулись два зародыша, два заряда, а потом, вследствие аккреции, один малыш нейтрализовал и поглотил другого. Одновременно сдетонировал и взорвался мой отец, которого не предупредил обещанный телефонный звонок – иначе бы он не сел в самолет, а ушел бы в безопасное для окружающих место. И как мама относится к моей дружбе с Этьеном?..

– Мы с Лилианой сотни раз все это обсуждали, – словно читая мои мысли, произнесла мама, – мы с ней, если можно так выразиться, сроднились в общем горе, и она уже много лет помогает мне в работе, используя свои Силы. А я, в свою очередь, убеждаю ее не винить себя в случившемся: роды Шаровой Молнии ведь так непредсказуемы! Только представьте: вначале роженица с неимоверной скоростью мечется по мирам, без конца пересекая настоящее, прошлое и будущее. Ей становится все теснее и теснее в пространстве. Потом она, наконец, выстреливает своим плодом, куда ни попадя, интуитивно обратив свой взор в место, которое у нее вызывает особо романтические воспоминания. По завершении родов энергия Молнии иссякает, и она разряжается, как отработанная аккумуляторная батарея, угасая на долгое время. И так распорядилась судьба, что Лилиана угодила твоим братом-близнецом, Этьен, именно в «Конкорд» – в область неизбежной детонации Арсения. После чего ты исчез, и мы полагали, что ты тоже взорвался вместе с самолетом – по сути ведь, мог произойти двойной взрыв – словом, мы сочли, что ты погиб. И не сразу сообразили, что это не так.

Губы у моего товарища задрожали, но он заговорил твердым и звонким голосом, донесшимся словно откуда-то из глубины, из центра Вселенной:

– Я тоже несколько месяцев… или лет… считал себя мертвым. Метался туда-сюда, путешествовал меж звезд. Длительное время жил то в прошлом, то в будущем, на различных планетах, которые считал своими родными домами. Не имея ни малейшего понятия, из какой я эпохи! Мне было очень одиноко, и у меня совершенно не было друзей: большинство людей в ужасе разбегались от меня, принимая за привидение, когда я возникал прямо в воздухе на короткую жизнь в несколько минут дождя… Трудно сказать, сколько мне лет. Я измеряю возраст лишь накопленным опытом. Правда, лишь однажды, в детстве – а надо сказать, что до десяти лет я вообще ни разу не развоплощался благодаря огненному молоку матери – помнится, я умудрился подружиться с одним пилотом. Даже попросил его нарисовать мне барашка. То был удивительный человек. Он очень серьезно воспринял мою просьбу и разговаривал со мною на равных, а не как с ребенком – другие взрослые вряд ли бы на такое пошли. Но он очень быстро улетел по своему спецзаданию, а позже я узнал, что его самолет разбился. Герой утонул в океане, исчез бесследно, и вот я опять остался один…

– Да! Именно благодаря тому знаменитому летчику, изучив его рассказ и сопоставив все факты, мы впервые тебя и опознали, – вставила мама, – и поняли, что ты жив. Лилиана сообразила, что тебя забросило не так уж далеко – всего лишь в 1942 год, о чем поведала мне и Ивану. Мы втроем занялись поисками, напали на след…

… – а потом я встретил Глорию, – продолжал Этьен, словно не замечая маминой реплики. Я с трудом сдержалась, чтобы не вздохнуть, и лишь крепче стиснула руки: не стоит посвящать маму в это дикое безумие любовных грез Этьена, – и тогда у меня появился смысл жизни!

– Глория? А кто это? – наморщила лоб мама.

– Это девушка Этьена, – быстро ответила я, – блондинка с веснушками.

– Что ж, Этьен. Я от души надеюсь, что она для тебя подходящая пара, и у вас все сложится хорошо.

Я поспешила вновь заняться рассматриванием альбомов со снимками, громко шелестя страницами, чтобы как-нибудь отвлечь внимание матери от лирических фантазий Этьена. Похоже, в их электрической семейке страсти протекают особенно бурно и весьма оригинально. Впрочем, чувства Этьена достаточно юны и чисты – не то, что пикантные извращения импульсивной дамочки Лилианы…

Однако маме о страданиях молодого сына Шаровой Молнии лучше не знать. Хватит с того, что она разумно и с пониманием отнеслась к прошлому моего отца и нашла в себе мужество подружиться с матерью Этьена. Редчайшая рассудительность с ее стороны.

А между тем, мама, как ни в чем не бывало, продолжала отвечать на самые каверзные вопросы Этьена.

Оказывается, еще при жизни моего отца обе они – Миролада и Лилиана – просили Ивана переселиться к нам, в гостевую спаленку, расположенную рядом с моей детской: мол, мы могли бы жить все вместе, вчетвером, в одном большом доме. В планы родителей входило, чтобы Шаровая Молния периодически навещала нас, а на ночь останавливалась у Ивана в его комнатке – если он того пожелает. Но робкий и застенчивый отец Этьена, как объяснила мать, не смог вынести дружбы с обычной семейной четой на фоне своей неопределенности в отношениях с Лилианой, не мог простить моим родителям ироничного отношения к той возвышенной страсти, которой он жил и которую боготворил. Иван слишком любил Лилиану, несмотря на ее похотливую натуру. И он предпочел уйти в тень.

– Ах да, совсем забыла, – воскликнула мама, и, выхватив из моих рук альбом, сделала то, о чем я едва успела подумать, – вот это тебе на память, держи! – и она протянула моему другу несколько старых товарищеских снимков, похожих на тот, что был у меня. Молодой человек с благодарностью их принял.

Молодой человек… Теперь я понимаю, что это лишь внешняя оболочка. А вообще, есть ли способ определить точный возраст Этьена? Принц Грозы кажется едва ли не пареньком из-за худобы и нежной улыбки озорных глаз, но в то же время его лицо совершенно не имело признаков возраста. Двадцать девять ему или пятьдесят? Это только женщины по-настоящему владеют искусством быть вечно молодыми – особенно теперь, когда разработана оздоровляющая сыворотка для увеличения продолжительности жизни. Все, кому удалось наскрести денег на процедуры омоложения организма – восстановили тургор кожи… Интересно, как я буду выглядеть, когда рожу? Да и рожу ли? Вряд ли. Эрик-то детей не хочет…

– Ну а теперь, дорогие мои, сходите, погуляйте. Да: не забудьте взять фонарик на обратную дорожку, а то скоро темнеть начнет, – прервала мои размышления мама. И возвращайтесь приблизительно часам к девяти. Тогда мы и свяжемся с отцом. А сейчас, с вашего позволения, – и она встала, поворачиваясь к двери, – пойду работать. У меня в питомнике лисята, оставшиеся без матери, не кормлены. Уже три лисицы умерли, не вынеся жары нынешнего лета. Когда же оно кончится, бесконечно вечное Глобальное Потепление? – с этими словами мама покинула библиотеку. Сквозь окно мы успели заметить, как она быстрым шагом направилась по тропинке к метеостанции, возвышавшейся над клетками с животными, с яркой дамской сумкой в одной руке и старым корабельным фонарем – в другой.

Мы не спеша двинулись вдоль холла. В помещении было прохладно, и не хотелось его покидать. Я вообще любила это обиталище мамы, старинную усадьбу Медуницыных, ее предков. Славный дом с исконно русским укладом. Таких почти не водится с тех пор, как из-за климатических перемен приличная часть населения Земного шара, оставшаяся в живых, переселилась в Россию, превратив ее центральную полосу в космополитический проходной двор, а Сибирь и тундру – в Новую Европу. Даже здесь на, юге, посреди неровного горного рельефа, умудрились понастроить на каждой крыше пентхаузы и кафэшки, ангары и гидропонические парки. Цивилизация – это, конечно, хорошо, да вот только не уединишься теперь в своем частном владении за высоким забором: сверху ты, как на ладони. Загораешь, а тебя снимают! Поэтому-то я так и люблю свою засиженную голубями «недостройку», одну из немногих в нашем интернациональном северном городке, еще не облюбованную ни людьми из высшего общества, ни дикарями-руфферами, предпочитающими в нынешнее жаркое лето ютиться на крышах.

Милый друг, увези меня в горы,

В край бездонный, где возраста нет,

Где рождается в синих озерах

Льдистых глаз твоих утренний свет,

В край, где зелень свежа и умыта,

Без окурков, бутылок, фольги,

Где леса и луга не побиты

Отпечатком жлобовской ноги!

В край, где в вечности тонут мгновенья —

Ты идешь, а как будто стоишь!

Впереди только горы забвенья,

Впереди только радуги тишь.

Ты один. Столько таинства в этом.

И еще: столько жизни вокруг!

Позабудь полимерное лето

Над помойкой шакаливших мух,

Где считают дурной, второсортной,

Неудачной родную страну

И винят во всем климат суровый,

Дань монголам да дуру-жену.

Так пойдем остужать наши раны

В талых водах заснеженных крыш,

Нам одеждами станут туманы,

Водопады. И радуги тишь.

Неплохо получилось. Кому мне это посвятить? Эрику, что ли? Перебьется! Подпишу лучше «Для Этьена». В конце концов, у него тоже голубые глаза. Вот только показывать не буду, а то еще неправильно поймет, возомнит о себе невесть что…

*****

Я устроила Этьену небольшую экскурсию по комнатам, показывая старые портреты своих предков по материнской линии. В холле стоял приятный запах сырости с легким налетом затхлости, характерный для имений, которым свыше трехсот лет. Здесь на стеллажах из красного дерева хранились огромные фолианты с пожелтевшими страницами рукописей, коими прежде зачитывался мой дед, с перестроечных времен и до самой смерти работавший сторожем заповедника – собственно, большинство послереволюционных Медуницыных, за исключением, пожалуй, моей мамы, вообще никогда не покидали имения, живя и трудясь неподалеку. А строгие лица прежних обитателей дома, смотрящие с писанных маслом портретов, заставляют меня и по сей день беречь эти тома-фолианты, как зеницу ока. Если верить рассказам матери, то в них имеются древние сведения, составленные еще учеными донесторовской эпохи и начертанные древнерусским руническим текстом на камне, а затем умело расшифрованные и скопированные православными летописцами. И писались они якобы намного раньше знаменитых индийских вед.

Вскоре мы вышли из темного холла в залитый вечерним солнцем сад и побрели вверх по вымощенным камнем дорожкам, огибающим искусственные прудики и ручей, стекающий по мраморным порогам в рукав небольшой речушки. Среди густых деревьев было множество причудливых трав, мхов и лишайников, от чего сад казался немного запущенным и древним. Речные и морские камни, фигуры, статуэтки и пирамиды открывались в самых неожиданных закутках, лишь порою уступая место роскошным цветникам и клумбам. Виноград оплетал решетки, создавая естественные шпалеры, а в наиболее сырых тенистых уголках благоухали только что распустившиеся ятрышники. Я так давно не была в саду! Жаль, что прежде, в детстве, когда я жила здесь с матерью и дедом, или гостила на каникулах, приезжая из Франции, я так редко обращала внимание на сад, считая его чем-то само собой разумеющимся. Но лишь потом, когда уехала с Эриком в город недостроек, помоек и замусоренных урочищ, я стала по-настоящему ценить и любить красоту родного края. Прежде я могла забежать в сад лишь затем, чтобы нарвать винограду или слив с айвой, предпочитая ему наш заповедный лес и общение с любимыми питомцами. Зато сейчас с удивлением заметила, что голубые и зеленые сосны, грабы и кипарисы заметно подросли, и небольшая белая мраморная беседка теперь почти не видна из-за их высоких стволов.

– Наверное, где-то здесь и состоится встреча, – задумчиво произнес Этьен, когда мы, нарвав полную корзину яблок и груш, уселись внутри беседки и принялись усердно жевать, кидая огрызки в большую глиняную урну.

– Нет, скорее всего, под навесом, рядом с фонарной аллеей.

– Фонарной аллеей? – удивился Этьен.

– Именно. Коллекционирование причудливых фонарных столбов, особенно старинных, было страстью моего деда. И он, капитан дальнего плаванья, привозил их сюда со всех уголков мира. Видел пару круглых фонарей, в форме глобусов, рядом с домом?

Этьен молча кивнул, жуя грушу.

– То английские. А следом шли французские – я имею в виду те, под которыми мы недавно проходили! А вот эти, по бокам беседки, итальянские рикурвы, газовые, хотя на самом деле в них ввинчены обыкновенные лампочки. Пока я не уговорила маминых подсобных рабочих переместить рикурвы с аллеи сюда, они исправно работали…

– Хочешь, я их прямо сейчас, без тока включу?

– Экономь энергию, я тебе включу! Тоже мне, Никола Тесла нашелся!

– Но ты наверняка позабыла, как они горят! – настаивал Этьен, улыбаясь, как ребенок. – Они же, теперь… как это правильно называется… бутафорские.

– Еще как горят, – возмутилась я, – просто провода кое-где отошли – подпаять надо, раньше-то я под ними свободно читала! Тут кругом проложены кабели, и ночью может становиться светло, как днем. А иногда мы подключаем газовое освещение. Вдобавок, здесь полно масляных фонарей и всяких жирандолей, канделябров, шандалов – понятия не имею, в чем между ними разница…

– Столько огня! Мне это по душе, особенно после полумрака, царящего в доме.

– Ну еще бы! Наверное, в доме полно привидений. Надо попросить отца: пусть он их разгонит, чтоб не подслушивали наши секреты, – развеселилась я.

– Да я и сам смогу, – сказал Этьен. – А дом, что ни говори, чудной.

– Это имение принадлежало моей прапрабабке еще при царе. Говорят, их в семье было пятнадцать человек домочадцев, и все ходили перед ней по струнке, боясь пикнуть. Потом, в период революции, часть родичей спешно эмигрировали, и в России нашей родни осталось – раз-два и обчелся, а выжить после гражданской войны сумел только мой прадед. Он-то и основал заповедник. Но лишь спустя многие годы, в конце восьмидесятых, маме удалось восстановить свои права законной наследницы. На ее счастье, нашлись подлинные документы, фото и прочие доказательства – все благодаря дряхлым заграничным родственникам, которые так и жили со времен революции во Франции, зарабатывая переводами бульварных статей из русских газет и журналов. Выяснилось, что они вывезли из России целый архив и устроили в своих парижских апартаментах русский уголок, эдакий музей – даже выпустили томик мемуаров! Дедушка с ними связался, и кое-кто из парижской родни приехал к нам в гости, захватив все необходимые свидетельства для нотариальной конторы. Но, увы, несмотря на долгую канитель, окончательно восстановить полное право над имением маме и деду тогда так и не удалось. Правда, ни снести какие-либо постройки, ни выселить-вселить кого-либо без их подписей уже никто не мог. Возможно, именно тогда у мамы, привыкшей полагаться на себя, сложился очень независимый характер, и она, под стать лучшим представителям своего семейного древа, твердо решила остаться работать в заповеднике, вечерами обучаясь на ветеринара и мечтая о том, что когда-нибудь все здесь станет нашим. Параллельно корпела над книгами по химии и экологии. И если бы кто-нибудь в то время осмелился бы ей сказать, что она встретит моего отца, выйдет замуж да улетит в другую страну – она бы рассмеялась ему в лицо. Однако все сложилось так, как сложилось. Но, даже живя за границей, мама продолжала решать вопрос с наследством, ища деньги хотя бы на частичный выкуп земли…

И до сих пор она не сбавила темпа, моя мадам «не перечь»: не терпит чьих-либо возражений, любит трудиться в глубочайшей тишине, выполняя в одиночку даже самую кропотливую работу.

– Этим ты пошла вся в нее, – ввернул Принц Грозы.

– Однако лишь после удачного знакомства с Эриком и благодаря его вмешательству маме удалось полностью выкупить поместье, включая сад и прилегающие земли, – продолжала я, – но с условием, что она восстановит начавший хиреть заповедник и возьмет все руководство-шефство над ним, всю ответственность и все последующие расходы, на себя. Тогда мама наняла помощников из числа таких же ветеринаров, какой прежде она была сама, да плюс студентов, аспирантов естественных наук!.. Кстати, они по-прежнему проводят всевозможные научные исследования, наблюдения, эксперименты! Мама и рада: наконец-то она добилась своего: имение наше, можно продолжить образование, всерьез заняться наукой…

Видишь вон те строения, темнеющие на горизонте? – указала я рукой на низенькие деревянные сарайчики, выглядывающие между деревьев по другую сторону бухты, – в них содержатся волки, лани, маралы, а левее, в бамбуковой теплице живут две пары малых австралийских панд, вывезенных из горящего леса. Еще дальше, по загону гуляют старый лев Селифан и пума Агафья. Они также поступили к нам больными и израненными. А вон то блестящее пятно слева – стеклянный террариум, и он лично мой, равно как и пруд с тритонами. Я с детства обожаю всяких земноводных и ящерок – позднее у меня еще завелись аксолотли, игуаны и хамелеоны. Правда, как я уехала к Эрику, заботится о них, в основном, мама. А местная детвора ловит для моих питомцев насекомых – за бесплатное посещение и полноценный обед. Ну что? Пошли, навестим меньших друзей?

– Всенепременно, – сказал Этьен в своей обычной высокопарной манере, сверкнув повлажневшими сияющими глазами.

– Тогда разувайся, если не хочешь набрать полные ботинки песка!

Оставив пустую корзину в беседке, я запихнула бумажный пакет с остатками фруктов в рюкзачок, где на самом дне лежала наша обувь, а в кармашке – походный фонарик, и затем передала ношу представителю сильного пола. Мы вышли из беседки и медленно направились по тропинке. Вскоре она начала круто спускаться, и мы босиком побежали вниз, по песчано-земляному склону, в сторону косы, где на горизонте небо и лиман сливаются воедино, а в малиново-лазоревой дымке из тумана выглядывают огромные сизые каменные осколки древних складчато-глыбовых скал. Пробежав немного по извилистому берегу бухты, мы свернули вправо и вновь взяли вверх по откосу, а затем, поднявшись по узкой змеистой дорожке, нырнули в заросли. Чувствовался крепкий запах животных.

– Хорошо, что на этой неделе будет мало туристов, а то бы не удалось вот так свободно погулять, посидеть, поболтать – пришлось бы успокаивать братьев наших меньших. Обычно, когда кругом полно народу, обитатели загонов становятся ужасно раздражительными.

– Но ведь особенно большой наплыв туристов бывает в летний период?

– Круглый год. Мы вынуждены принимать гостей постоянно, устраивая лишь недельные отпуска четыре раза в год, иначе просто не потянем все это имение. Налоги на землю слишком высоки. Ну вот, мы и пришли.

Маленькие волчата спали, а лисята с радостным лаем носились по вольеру. Мама уже успела их накормить. Лишь один щеночек печально сидел возле поилки. При нашем приближении он уставился на Этьена грустными глазами.

– Это Кузя, – сказала я, – возьми его на руки, ты ему понравился. Но только осторожно – лапка перебита. Видишь: шина.

Оленят мы решили вывести на прогулку. Мамы пятнистых детенышей встревожено провожали нас глазами и не выпускали из виду, пока их детки послушно и доверчиво переходили от одного молодого деревца к другому. Отдельные телятки тянулись к нам, то и дело норовя потереться носами и лбами о наши ладони.

– Осторожно, не позволяй им приближаться к тебе слишком близко, – предупредила я Этьена, – у теляток начинают прорезаться рога, и они могут тебя поцарапать.

Однако мечтательный музыкант, казалось, не слышал меня. Он с минуту заворожено смотрел на пятнистых красавцев, а затем, подняв голову, стал рассматривать лес, поворачиваясь кругом. И, в конце концов, словно что-то отметив про себя, мужчина вперил свой взор далеко в море, сверкающее голубизной сквозь кружево кроны деревьев. Лицо его стало не то просветленным, не то ошеломленным.

– Что с тобой? – полюбопытствовала я.

– Не знаю. Не в состоянии сейчас понять, но, кажется, со мной творится что-то странное… – не сразу смог выговорить Этьен. Помедлив мгновение, он тряхнул головой, пожал плечами и снова повторил, – не знаю.

– А у Тишки бедного температура, – показала я на подошедшего к нам двухгодовалого марала, – недавно ему впервые отпилили панты, и он это очень тяжело перенес. Мама делает ему успокоительные компрессы. У нас несколько таких болезненных… Этьен! Да что тобой? Может, пойдем все-таки к моим тритонам и рептилиям?

Сын Шаровой Молнии вдруг резко схватил меня за руку и с силой сжал ее, точно стараясь через пальцы передать какую-то мысль. Глаза его стали ошалелыми. Я в упор посмотрела на друга, морщась от боли. Но неожиданно на смену боли пришли тепло, легкость во всем теле и ощутимый прилив энергии. От наших рук стали отскакивать искры. Между пальцами раздался электрический треск и замерцали дуги, как на электродах свечи зажигания. Я вырвала свою ладонь из рук восторженного Принца Грозы и, не в силах удержаться, закружилась на лугу, точно в древнем сакральном танце.

Мне вдруг стало смешно: вид остолбеневшего по непонятной причине товарища немного позабавил меня. Что такого особенного он только что осознал? Нет, определенно, есть в Этьене крупицы сумасшествия, наивности, и плюс ко всему, немного сумасбродства и озорства, словно он любит пошутить и подурачиться, прекрасно осознавая, что именно так ведут себя малые дети.

А двухмесячный лосенок Гришка загарцевал вокруг меня, подражая моим па и то и дело подфутболивая мои ладони носом.

– Стой! – Этьен мягко, но настойчиво меня остановил, и веселье на его лице сменилось серьезным выражением, а глаза заблестели так сильно, словно готовы были изрыгнуть молнии. Я приготовилась ждать, пока он соберется с мыслями, дабы произнести пространную пафосную речь в своей старомодной манере. Но Этьен вдруг неожиданно выпалил, – Конкордия! Это было здесь и это все отсюда: и лес, и танцы, и олени. И это было прежде. Ты была моей Глорией. Да, так и есть! Ты – моя Глория! – повторил он уверенно.

– Но я же не блондинка с веснушками, и вообще…

– Главное, не внешность! Ты блондинка душой!..

– А по виду, случайно, не философ? – рассмеялась я.

– Ты светлая, положительная, правильная…

– Но меня зовут совсем иначе, – запротестовала, было, я и умолкла, чувствуя, что на этом иссяк весь мой запас аргументов.

– Знаю. Это потому, что я сам выбрал тебе такое имя. Я назвал тебя Глорией…

– Да ты вообще все выдумал!

– … и ты была такой чистой, юной, нежной, непорочной…

– А сейчас, значит, нет! Вот спасибочки!

– Я имею в виду девственность души. Ее беззаботность и безмятежность, необремененность. Но ты для меня навсегда останешься такой, и наши отношения навсегда останутся светлыми и трогательными…

– Останутся? То есть уйдут в небытие?

– … чистыми и добрыми.

– Звучит, как на похоронах, – попробовала отшутиться я, – «и светлая память об ушедших навсегда останется в наших сердцах».

Но Этьен стоял и глуповато улыбался, не слушая меня, отчего я слегка разозлилась: этот упертый эгоист несет откровенный вздор. И тем самым невольно ранит меня. Никогда не думала, что даже такое безобидное существо, как Этьен, способно выдать элементарную бестактность: я утратила чистоту, девственность души и что еще там – нежный слюнявый возраст?

– Наконец-то я нашел тебя! – победоносно произнес он. – Осталось найти отца…

– Послушай, Этьен, – твердо сказала я, немного повысив голос, – Глория – это Глория, а я – это я. Не знаю, что ты там выдумал, но я никогда не была такой, как ты выражаешься, невинной овечкой, безоблачной хохотушкой и все такое. Я живой человек, а не вымышленный персонаж. И далеко не идеал. Я вовсе не хочу подстраиваться под твои стандарты и чему-то соответствовать. Или воспринимай меня такой, какая я есть, или до свиданья!

– Я тебя чем-то обидел, прости, – растерянно пробормотал Этьен, – я вовсе не собираюсь тебя преследовать и домогаться…

– Я не это хочу сказать, – как можно мягче попыталась я объяснить, – но пойми: ты ставишь меня в неловкое положение. Получается, что я должна подгонять себя под параметры Глории и вечно плясать на лугу, как древнегреческая пастушка? А если меня сломит какое-нибудь горе, и я стану сварливой, или годы возьмут свое, и лицо утратит краски. Что тогда?

– Мы состаримся одновременно, – улыбнулся Этьен, – и потому я ничего не замечу. Я готов оставаться лишь другом, кротко стоя в стороне… Хотя, надо признать, твой Эрик кажется мне опасным. Не вызывает он почему-то доверия…

– Я сделала свой выбор. Если б не Эрик, не видать нам заповедника, как своих ушей! Это он отписывал разные прошения в Москву ради моей мамы, это он оформлял мне постоянное российское гражданство. Это благодаря его связям мы вернули свое имение. Мама жила здесь едва ли не на птичьих правах, пока Эрик хлопотал ради нас, таскаясь по инстанциям, а я временно воспитывалась во французском пансионе, куда меня поместили ее родственнички. Ему уже шестьдесят лет, и он вполне заслуживает доверия и признательности.

– Я не стану тебя разубеждать, – печально улыбнулся Этьен, – просто не забывай: все-таки я скорее дух, нежели плоть. А вот в нем я духовного ничего не вижу.

– А когда ты полностью превратишься в человека, ты по-прежнему сможешь видеть духовное начало? И кого же ты тогда станешь видеть во мне – невесомую Глорию или темпераментную женщину? – с легкой издевкой спросила я.

– Я могу и сейчас доказать тебе, что я мужчина и на что я способен, – многозначительно сказал Этьен, – но не стану: поскольку мне это может причинить боль, а ты после случившегося будешь чувствовать неловкость и стыд.

Долгожданная встреча

Вечер опускал на землю длинные синеватые тени. Мы с Этьеном до самой темноты бродили, держась за руки – то по морскому побережью вдаль, поднявшись к пансионатам, то по лесным холмам, снова возвратившись на территорию заповедника. И я чувствовала, что не была настолько счастлива с тех пор, как погиб мой самый близкий друг и боевой товарищ – мой отец. Мы с Принцем Грозы впервые так много говорили на самые различные темы, и оказалось, что и я, и он, можем понимать друг друга с полуслова. Вскоре окрестности перестали просматриваться, и мы по дорожке, освещенной портативной этьеновской луной, поспешили к фонарной аллее, примыкающей к дому с восточной стороны. Там, под высоким тентом цвета слоновой кости стоял длинный стол со скамьями, где мои предки Медуницыны некогда отмечали семейные праздники. Причудливой формы фонари зажгли свои разноцветные купола, плафоны и чаши. Неожиданно мне вспомнилось стихотворение из далекого детства – «Исповедь старого деревянного дома»:

Вечерний друг, фонарный столб,

Я пред тобою преклоняюсь,

Достичь твоих стальных высот

В стараньях тщетных я пытаюсь.

Пусть дождик льет на спину мне,

И листья к стеклам прилипают,

Стою, часами повторяя:

– Мир твоей светлой голове!

– Какой-то необычной свежестью пахнет подле дома – аж привкус лимона остается на губах, – прервал мои воспоминания Этьен, – ты не находишь, Коко? Может быть, это от перекопанной клумбы? В вечерней тишине все кажется настолько загадочным…

– Полагаю, это обострение чувств на нервной почве. Так всегда бывает, когда ты ждешь чего-то необыкновенного, неизведанного, важного.

– Не думаю, здесь дело в чем-то другом… Ага, ну конечно: я уже чувствую знакомый запах примеси озона в воздухе и ощущаю перемещения свободных электронов в нижних подуровнях силовых полей! Что-то, определенно, происходит в атмосфере, Конкордия, и надо полагать, мы с тобою знаем, что именно.

По бокам изысканного тента матовыми огоньками светилась гирлянда, поющая музыку водопада, и ее тихий мелодичный всплеск перекликался с шелестом листьев берез, склоняющих свои ветви к узорчатым скатам навеса. Мы сели за стол, и вскоре по каменистой дорожке зацокали каблучки мамы. Она появилась из-за угла в серебристом, словно сотканном из тумана, платье, и ее облик показался мне не от мира сего. Волосы, окаймлявшие смуглое от загара лицо, в свете фонарей напоминали румяное облако. Подойдя к нам, мама, казалось, хотела что-то сказать, но вдруг посмотрела мимо, за наши спины, и широко улыбнулась.

Позади нас стоял в ореоле золотистого свечения мой отец, Арсений Зимоглядов. В легкой курточке, клетчатой ковбойке, с летными очками, поднятыми на шлемофон – прямо точь-в-точь, как на фотографии. Отец казался таким бодрым, веселым и молодым, словно он никогда не болел и не умирал вовсе. Кивнув матери, пилот окинул нас теплым, ласковым взором и сделал шаг вперед.

– Ну, здравствуйте, дети, – произнес Арсений полусинтетическим и в то же время родным, незабываемым голосом, – наконец-то мы встретились. Жаль, что не могу вас обнять: это не безопасно, особенно для тебя, дочка. Спасибо тебе, Миролада, за то, что привела их. А я-то думал, ты все еще опасаешься: мол, наши чада покамест слишком юны для того, чтобы узнать правду.

– Дети приехали сюда в надежде разыскать Ивана и получить ответы на все вопросы, решить загадки и найти недостающие звенья цепочки. То есть я хочу сказать, что они сами познакомились друг с другом, еще в Заполярске, без моего вмешательства! – ответила мать ему в тон – вежливо и миролюбиво. Однако было заметно, что оба моих родителя не так давно спорили на эту тему.

– Я в курсе. Ну, раз так, значит они уже достаточно зрелые и самостоятельные, дабы самим во всем разобраться. Верно, Конкордия? Что скажешь?

– Да, папа, – только и смогла вымолвить я, неожиданно растеряв все слова.

Мы уселись за стол.

– Конкордия, я летел за вами от самого ангара и оберегал вас. Не гоняй с такой скоростью, садись более плавно, и, в конце концов, сколько раз я произносил это в своих видеоуроках: никогда и ни при каких обстоятельствах не меняй угол атаки при планировании! – произнес он, слегка раздражаясь. – Тебе еще учиться и учиться. А вообще, я горжусь тобой, дочка. Как лучшей аэробайкершей своего времени. Сейчас на личном транспорте летают три четверти жителей земли, выживших после Наводнений, Торнадо, Вулканов и Землетрясений – мне легко вести учет: ведь живут-то они теперь в России, под моим наблюдением. Но ты среди них – одна из первых. Собственноручно заново собрать микролайт, да еще такой стильный!..

– Мне просто повезло, папа, – скромно ответила я, – все дело лишь в том, что я – твоя дочь. И потом, в нашем аэроклубе хранится много железа, так что я еще и дирижабль сколочу, вот увидишь. Знаешь, мы с подругами с десяток старых фюзеляжей, найденных на местах катастроф, превратили в забегаловки, и сейчас у меня имеется небольшой доход, которого хватит на то, чтобы заказать последнюю модель двигателя от Maybach! А мои однокурсницы с экологического факультета – так те вообще собственноручно полностью собрали себе мотодельтапланы, предварительно выехав на джипах за кордон, в пустыню, и разыскав на свалках бывших мегаполисов незаржавевшие остатки автомобилей. Некоторые даже, разбогатев на подселении к себе в дом зажиточных финских беженцев, слетали в то, что осталось от несчастных Штатов, где наткнулись на ряд брошенных ангаров. Теперь у них такие крылышки, о которых я могу только мечтать. И все перебиралось и тюнинговалось на топорных стапелях в обычных гаражах!..

– Про подруг твоих я знаю, – прервал отец мой рассказ довольно сурово, – раздолбайки! Мы с Лилианой и двумя ее огненными сестрами с трудом удерживали воздушные потоки в нужном направлении – пусть скажут спасибо, что не разбились, безбашенные малолетки. Как же их трясло! Особенно тех, у которых микролайты с обратно стреловидными крыльями, срубленными из фанеры и грубого самопального перкаля. Такой дивергенции не было даже у Flaying scissors-15.5 Eos во время неудачного распарашютирования треклятых «ножниц»! А чего стоило сооружение воздушной подушки над туманными трясинами и болотами, а охрана хайвэев во время Торнадо, когда эти горе-курсистки вздумали пересечь континент на двух колесах! Пришлось задействовать столько энергосил, истощая экзосферу! Если и дальше будем так тратиться, то климат на земле восстановить будет невозможно. Озоновые дыры разрастутся до одной четвертой воздушной оболочки. К тому времени беженцы и иммигранты выпотрошат российские недра, как когда-то американская солдатня – мой холодильник. И все растащат по своим закромам. А вы будете сидеть голодные, с полными кошельками никому не нужных денег…

– Но прежде ты говорил совсем другое – я помню ваш с мамой разговор, хотя мне тогда было четыре с половиной года… – я запнулась, осознав, что припоминаю время перед самой гибелью отца, – мол, когда приблизится конец света, и катастрофа пожрет континенты, то выживет только Россия – страна, которая предоставит убежище жителям всего мира. И в благодарность за свое спасение уцелевшие люди сделают ее богаче, чище, цивилизованнее.

– Это древнее тибетское пророчество, – вздохнул отец, – но кто знает, как его правильно истолковать? Возможно, в нем говорится о тех временах, которые еще впереди? Ну, хватит об этом. Дай же мне познакомиться с твоим товарищем, – и он ободряюще улыбнулся Этьену, а потом, помедлив, протянул ему руку. Принц Грозы ответил взаимным рукопожатием, и на мгновение его ладонь осветилась голубоватыми с золотистыми вкраплениями языками пламени, – наконец-то мы нашли тебя, Этьен. Я и твоя мать долго не могли понять, где ты находишься. Лишь пару месяцев назад впервые обнаружился твой след.

Сын Шаровой Молнии молчал, но его красноречивый взгляд был вполне понятен моему отцу.

– Ты не должен на нее сердиться, – мягко сказал Арсений, – Лилиана не бросала тебя, – просто вы потеряли друг друга – у порождений Стихий такое случается, это заложено в самой вашей природе. Разве ты порою не чувствуешь хаоса и полнейшей путаницы в голове, когда пытаешься вспомнить свое прошлое?

– Да, – нахмурив лоб, медленно проговорил Этьен, – иногда мне кажется, что я не могу собрать разрозненные воспоминания воедино и определить их последовательность. Мне мешают лакуны в памяти, временные и пространственные. И когда я пытаюсь наверстать недостающее, восстановить очередность тех или иных событий, у меня даже начинает немного побаливать голова.

– Все правильно, мой мальчик, но тебе нечего бояться – это ведь не какая-нибудь опухоль, свойственная людям. Попробую объяснить тебе, почему так происходит. Видишь ли, Шаровые Молнии вынашивают детей очень долго, но производят на свет… как бы это поточнее выразиться… не новорожденных. Впервые ребенок может видеть небо и солнце, будучи еще чуть ли не яйцеклеткой, начиная с полутора лет от зачатия, реже – с пяти лет, крайне редко – только лишь к одиннадцатому году срока вынашивания. Представляешь себе такой вот одиннадцатилетний эмбрион? А между тем, он крохотулечка, как и всякое дитя! Все это время он связан с пуповиной Молнии, через которую, помимо жизненно необходимых химвеществ, в его мозг поступают воспоминания матери, опыт предков, интуиция, рефлексы. Таким образом, дитя познает мир и учится видеть жизнь глазами матери, будучи в состоянии зародыша. Время от времени малыш покидает материнское чрево, отдаляясь на миллионы парсеков и столетий – порезвиться, попутешествовать, набраться опыта, пуповина же при этом натягивается незримой нитью до напряжения и треска. Порой она вспыхивает яркой и мощной молнией в совершенно ясном солнечном небе, нередко вызывая замыкания в электроцепях. А если у матери образуется двойня, то подобные натяжения пуповины накапливают избыточное количество зарядов, что приводит к взрывам. Но самый мощный взрыв – это роды и разрыв пуповины. Если постараешься, ты можешь даже припомнить это событие, похожее на зарождение новой Вселенной. Вас с Лилианой раскидало по разным измерениям. Очевидно, ты попал в параллельный мир, где сразу стал старше на три года, то есть, по сути, родился трехлетним, – Арсений сел за стол напротив нас, глядя в упор на приоткрывшего рот от напряженного внимания Этьена, и лицо отца осветилось разноцветным светом гирлянд, – а затем ты очутился в сороковых годах прошлого столетия – уже в нашей реальности. Очнувшись, Лилиана сразу же поспешила к месту катастрофы, но тебя там более не было. Какое-то время она пыталась тебя искать, да и ты, я думаю, тоже пробовал с ней связаться.

– Да, – ответил Этьен и, подумав, добавил, – но тогда мне казалось, что мы уже встречались с нею после моего рождения, и притом, неоднократно. Так, выходит, эти встречи происходили не после, а до моего рождения, во время так называемых временных родов. То есть, я хочу сказать, все Молнии всегда «выгуливают» своих чад, выводя из утробы подышать свежим воздухом?

– Так уж устроено ваше естество, – развел руками Арсений. Но никто не думал, что при родах ты покинешь нашу реальность – такое случается раз в миллион лет. Обычно детей Молний отбрасывает на другой конец Галактики.

– Теперь понимаю. Думаю, что не только я, но и абсолютно все служители Начала Огня помнят момент своего рождения, в отличие от людей. Пусть даже слабо и путано. А после отделения от матери через некоторое время мы переходим в новую форму существования – затем, чтобы появляться в дождь и таять в солнечную погоду. И тогда с нашей памятью начинают происходить странные вещи.

– Увы, – печально проговорил отец, – вступая в переходный возраст, вы утрачиваете материнскую защиту – легко развоплощаетесь, теряете многие воспоминания. Однако ты, Этьен, взамен приобрел другие чудесные свойства, коими прежде никто из детей Молний не обладал. Очевидно, на тебя повлияли не зависимые от Лилианы источники питания, да плюс свет иной реальности, поскольку в тебе проснулась предрасположенность к трансформации плотного человеческого тела и даже к некоторым изменениям во внешности – стабилизирующее устройство Конкордии дало лишь небольшой толчок. А также появилась способность к длительному сохранению полученной на земле информации.

Дело в том, Этьен, что, начиная от сотворения мира, существуют лишь четыре типа гибридов человека и Стихии, среди которых два отличаются нестабильностью – это Архангелы Огня и Воздуха. Дети Шаровых Молний, рожденные от земных мужчин, силой мысли и разряда могут преобразовывать себя, принимая субтильный человеческий облик, и своим поведением напоминать людей. Иногда они выглядят плотными, реже – полупрозрачными, что пугает окружающих – о призраках дождя сложено немало легенд и страшилок. Но нестабильна у служителей Начала Огня вовсе не жизнь, которая, собственно, не прерывается, а лишь временно меняет форму существования – нестабильна у детей Молний память. Абсолютно все Архангелы Огня с утратой человеческой оболочки каждый раз начисто забывают все, увиденное на земле. Ты же, Этьен, исключение. Ты стал запоминать образ Конкордии, ваши с ней беседы. Это совершенно новое в мире Архангелов…

– Но я точно Архангел? Дело в том, что иногда я в этом…

– Вне всякого сомнения, Этьен, ты Архангел!

– Но тогда почему я один такой особенный? Может быть, другие Архангелы Огня тоже могут запоминать свои прошлые жизни…

– В том-то и дело, что ты один-единственный за все вре…

– А в чем тогда проявляется нестабильность Архангелов Воздуха? – перебил Арсения Этьен.

– В смене тел. Если ты появляешься каждый раз с одной и той же внешностью, то служители Начала Воздуха не тают, а меняют лица, словно маски. Но не будем уходить от темы – речь сейчас идет о тебе, Этьен. Итак, в ближайшие дни вековой опыт твоих предков вместе со всеми тайными знаниями вернется к тебе.

Твое периодическое рождение в плотском телесном человеческом облике – не сказать, чтобы было аномальным, но то, что случалось с тобой – совершенно феноменально. Ты не просто мог становиться видимым для человеческого глаза, ты каждый раз появлялся в одежде и обуви, умел поднимать с земли и удерживать предметы, мог поздороваться за руку с Конкордией, не ударив ее при этом током. А эта твоя гитара! Откуда она взялась? Что с тобой не так? Что ты такое? Ты загадка, Этьен. Для меня, Миролады, Лилианы, ее родни, для других Архангелов, ты – нечто, из ряда вон выходящее. Но разгадать эту тайну теперь, после окончательной стабилизации тебя Конкордией, не представляется возможным: путь в бестелесное закрыт.

Прежде, едва напав на твой след, мы тотчас вновь теряли его из виду – ты, как и положено Архангелу Огня, перемещался с места на место, из мира в мир. Или таял, чисто снег. А поскольку ты таял, нам так и не удалось вступить с тобой в контакт, получить ответы на свои вопросы. Порой даже казалось: вдруг это нечто вроде детской игры, которую ты с нами затеял, да еще пытаешься вовлечь в это Конкордию – ты ведь частенько вился вокруг нее. Мы не знали, как к тебе подступиться, просто наблюдали. К счастью, поначалу еще Лилиана хорошо могла нащупывать твой след даже в твоем незримом облике…

– Да, – протянул Этьен, растерянно оглядывая себя и смотря по сторонам, словно ища защиты, – видимо, я болен. Мне не следовало становиться человеком.

– Напротив, – улыбнулся Арсений, – тебе обязательно следует навсегда остаться человеком, ибо ты уникален в своем роде.

И Арсений похлопал Принца Грозы по плечу, отчего над головой Этьена возник сноп рассыпавшихся искр.

– На всякий случай скажу еще во что, – добавил он, – не вздумай считать себя калекой или эдаким разнесчастным одиночкой на всем белом свете. Счастье, что ты у нас есть, и мы ни за что не оставим тебя.

Этьен улыбнулся и виновато опустил глаза.

– Папа, а есть ли способ сделать Этьена таким, как все? Ну, то есть обычным человеком, чтобы ему не надо было всякий раз заряжаться через игнитопояс? – наконец-таки задала я так давно волновавший меня вопрос. – Ведь наверняка все эти развоплощения и восстановления физически очень болезненны, хотя я думаю, что Этьен все равно мне в этом никогда не признается.

– Разумеется, я, собственно, для этого здесь и нахожусь, – оживился отец, – мне известно, как сделать вечную аккумуляторную батарею прямо в своем сердце. Она будет подпитываться автоматически и от грозы, и от солнца, и от фонарных столбов – словом, от всех существующих в природе источников! – тут Арсений Зимоглядов сделал паузу и задумался, подыскивая нужные слова. – Дело в том, что, получив недостаточное количество материнской любви и огненного молока, недоношенный ребенок Молнии гораздо быстрее, чем родившийся своевременно, разряжается и остывает. И после каждого воплощения с прекращением дождя тает все стремительнее и стремительнее, сажая аккумулятор своего сердца, – отец мельком взглянул в глаза Этьену и вновь обратился ко мне, – а в случае аномалии Этьена дела обстоят еще хуже. Поскольку он не просто проекция, вроде уплотненной непрозрачной голограммы, а, как я уже говорил, существо из плоти и крови, скелета и мышц, гитары, одежды и всего остального прочего – то он уязвим и подвержен старению. Ведь его возникновение – это переход из плазменного состояния в плотную материю, что требует колоссальных энергозатрат. Еще немного, и сердце Этьена износилось бы окончательно, мы бы навсегда его потеряли. К счастью, ты подоспела вовремя и спасла его. Этьен уже не разрядится до конца.

– Я?! Спасла?

Вот оно что. Мне и в голову не приходило, что Этьен с каждым разом терял свои жизненные силы, сгорая, как спичка. Я считала его неуязвимым и могущественным сверхчеловеком. Страшно подумать, что я могла его потерять – особенно сейчас, после того как он окрестил меня своей Глорией, и это «назначение» наделило меня определенной долей ответственности. Хотя, впрочем, даже если бы Этьен умер у меня на глазах, я бы о его трагическом конце так и не узнала. Подумала бы, что он всего лишь развоплотился. А позже бы просто решила, что я надоела ему, вот и не объявляется больше – обычное дело, мне тоже частенько многие надоедали. Я бы ни капельки не обиделась. Забыла бы о нем, и все тут.

Забыла бы? Вряд ли. Не то, чтобы мы поклялись друг другу в вечной дружбе и скрепили союз кровью – нет. Но тем не менее Этьен сделал меня особенной, не такой как все. Благодаря ему у меня теперь есть своя сказка, своя романтическая тайна. Иду я, типа, по улице, вся такая задумчивая, а прохожие глядят на меня тупо, как пешки, не догадываясь о моей великой миссии – быть задушевной подругой Архангела! Ах, до чего же возвышенно и красиво считаться его Глорией! Пожалуй, мое самомнение раздувается все больше и больше, как бы ни лопнуть от важности. Ха!..

Нет уж, никогда не быть мне прежней.

Но какой бы соблазнительной ни была сама мысль об этом, я ни за что не стану даже пытаться соответствовать вымышленному идеалу вечного романтика. Я останусь собой. Конкордией. И буду присматривать за своим огненным другом в оба, кабы не стряслось с ним какой беды. Мы вернемся в Заполярск, я представлю мужу Этьена, как случайно нашедшегося родственничка со стороны мамы – звучит правдоподобно и отчасти соответствует действительности. Он будет жить у нас в одной из пустующих комнат, найдет занятие по душе, устроится на работу – и только потом съедет в квартирку неподалеку. Впрочем, я, пожалуй, тоже начну трудиться с ним за компанию. Хватит зависеть от мужа, тем более что у меня есть теперь свой тайный счет в банке. Если Эрик будет против, то пусть он катится к черту! А что, если мне принять участие в гандикапе воздушных гонок или стать первой в мире женщиной-аэротаксисткой?..

Все эти мысли пронеслись у меня в голове в течение каких-нибудь нескольких секунд. Очевидно, что-то отразилось на моем лице: я заметила, как Этьен внимательно наблюдает за мной и улыбается. Я улыбнулась ему в ответ и подмигнула: мол, видишь, каков он в действительности – мой отец! Просто мировой! Так что не унывай. Прорвемся. Все будет хорошо.

У меня возникло странное ощущение, будто мы с Этьеном состоим в родстве: скажем, как кузен и кузина. И сегодня, в долгожданный час, мы собрались у одной из наших общих тетушек, дабы вместе отметить какой-нибудь большой семейный праздник – Жаворонки там или Ярилин день. Царит атмосфера радушия, тепла и приятной суеты, какая бывает, когда все вместе лепят пирожки, украшают стены веточками и вспоминают старые добрые времена. А все лишь потому, что годы, проведенные в воинской части, общие тайны и общее прошлое – все это породнило и сблизило наших отцов и матерей. Кажется, и Этьен чувствует то же самое. Складки на его лбу разгладились, и лицо приняло умиротворенное выражение: ведь мы с родителями поможем ему и ни за что не оставим его. Я сделаю все, что смогу…

Последнюю фразу я произнесла вслух, и Этьен посмотрел на меня глазами ребенка, увидевшего живого Деда Мороза. Я тотчас вернулась в реальность: знал бы мой герой, какой я бываю иногда вредной, ленивой, грустной, скучной, занудной и посредственной! Впрочем, я позабочусь, чтоб он узнал об этом как можно скорее. Пожалуй, устрою-ка я ему проверку на вшивость…

А отец между тем все продолжал нас удивлять.

– Конечно, мы с матерью возьмем на себя часть ваших проблем. В последнее время мы, собственно, только этим и занимаемся. Насчет стабилизации Этьена ты, дочка, не беспокойся. Но каких трудов стоили нам все наши бесполезные попытки свести вас вместе и познакомить, если бы ты знала!.. Да-да, я и Миролада неоднократно прикладывали к этому руку, но все оказывалось тщетно. Пока вы сами… подождите, не все сразу, – выставил отец вперед руки в протестующем жесте, видя, что мы с Этьеном приготовились закидать его вопросами, – да, на самом деле это была наша идея, хотя потом мы и стали сомневаться в возможности ее реализовать. Но я знал, Конкордия, что если вы все-таки встретитесь, то ты непременно захочешь стабилизировать Этьена, подсоединив к нему аккумулятор, магнето и тому подобное. Я ведь слишком хорошо тебя знаю несмотря на то, что вместе мы пробыли совсем недолго. Зато потом, после уходи из жизни, я всегда находился рядом с тобой, хотя ты об этом и не подозревала. И когда Лилиана в очередной раз обнаружила тебя, Этьен, – отец снисходительно улыбнулся моему товарищу, – надо было срочно что-то предпринимать. Ведь твоя мать, Шаровая Молния, не без оснований опасалась вторгаться в твою магнитную сферу, параметры которой могли быть выстроены оборонительно по отношению к ней, ибо если бы она в этом случае попыталась вступить с тобой в контакт, то это стоило бы Земле тысячи жизней вследствие мощного взрыва. Тогда-то у меня и родился план. Я не стал сразу посвящать в него Мироладу: она бы не одобрила его из каких-нибудь этических соображений…

– Глупости! – бросила мая мать.

– …она не из тех, кто любит рискованные предприятия. А посему я ограничился лишь тем, что сказал ей: «Мироладушка, я напал на след Этьена». Тем более что она и так знала об этом от Лилианы. И вот тогда мне пришлось обратиться за помощью к своему старому другу Ивану Гейне…

– К моему отцу? – воскликнул Этьен, и я, сидящая рядом с ним, почувствовала, как напряглась и наэлектризовалась его рука.

А я, в свою очередь, добавила:

– Так Иван все это время находился рядом с нами, поблизости?! Но где именно? Ведь мы вознамерились отправиться на его поиски.

– Далеко ходить не надо, – лукаво подмигнул отец, – помнишь сторожа с автостоянки, – который заметил, что ты часами ошиваешься на заброшенной стройке. Такой любопытный, липучий, везде нос сует. Кажется он тебя, Конкордия, раздражал.

– Вон оно что, – засмеялась я, – а я-то думала, что это за странный тип, чего это он вдруг ко мне прицепился? Ужасно смешной, но все же не подозрительный. Если б я тогда знала, что это отец Этьена, я бы была с ним поразговорчивее и повежливее. Но почему он напрямую не сказал, кто он такой? Не представился? – удивилась я.

– Действительно, странно, – согласился Этьен, однако было заметно, что он с трудом подавляем желание сказать, что это вовсе не странно, а обидно.

– Поймите же, дети, – терпеливо начал отец, – Иван по натуре человек скромный, деликатный, застенчивый и, вдобавок, очень чувствительный. Ему неловко вспоминать прошлое и делиться происходящим с кем бы то ни было – с вами ли, с Мироладой ли. А если уж откроешься кому-нибудь, доверишься, то обсуждать и ворошить все это, хочешь – не хочешь, а придется. Ну, сами представьте: вы стоите под дождем, где-нибудь на крыше, и вдруг подваливает незнакомый сторож с автостоянки да говорит: «Здрасьте, дети. Этьен, я твой отец». Тут такое начнется…

А еще он по-прежнему любит твою мать, Этьен, они до сих пор периодически встречаются. Именно серьезность их отношений и заставила меня уйти в сторону. Вообще, до встречи с Мироладой я был еще тот ловелас… – самоиронично усмехнулся отец, но сразу же вновь посерьезнел, – словом, сейчас многое зависит от вас. Иван на самом деле вовсе не такая уж деморализованная развалина, каким он себя считает или какой старается казаться, нет. И эта дурацкая работа на стоянке абсолютно ему не под стать – не в его она духе. Молодых пацанов учить летать – вот, что ему нужно! Как-нибудь общими усилиями мы Ивана встряхнем. А то ведет себя, понимаете ли, как ветеран, потерявший обе ноги, взвод солдат да в придачу родную хату, которую сожгли враги! Даже со мной молчит. Нет, сказал он мне, как-то надысь, вот какую фразу: «Ты останешься вечно молодым, Арсений, а я давным-давно рохля, и у меня свои заботы, незачем тебе про них знать». Надо же! А то, что я вообще уже не человек, об этом он не подумал. Эх, старина Иван…

Вот так-то вот, – подытожил Арсений Зимоглядов, – теперь давайте поговорим о том, как навсегда стабилизировать тебя, малыш, – улыбнулся отец Этьену, – а уж организацию вашей встречи с Лилианой я возьму на себя.

При этих словах Принц Грозы, прежде облокотившийся на стол и склонивший голову, резко выпрямился и вперил нетерпеливый взгляд в Арсения. Я машинально придвинулась к товарищу локтем.

– Итак, самое важное, что тебе необходимо, – наставительно заговорил Арсений, – это попросить у Высших Сил энергию четырех основных Первостихий. Энергию Огня – у Солнца, поскольку вторая Шаровая Молния уже ничего нового уже дать тебе не сможет. Энергию Земли – у Вулкана или Полярного Сияния, Воздуха – у Торнадо или Шторма, и энергию Воды – у Водопада. Ну, или как вариант – у Цунами. Впитав ее, ты, Этьен, сможешь пребывать в человеческом теле как в солнечный, так и в пасмурный день. И даже останешься «на связи» где-нибудь под землей в метро. Все батареи мира будут питать тебя одновременно – по две супплетивно. И как только четыре разного рода Стихии в тебе уравновесятся, как только процесс «утряски» завершится, ты станешь самым обычным человеком. Но человеком… как бы это выразиться поточнее, с шунтированным сердцем, или с кардиостимулятором что ли? А игнитопояс можно будет спрятать подальше в шкаф. Впрочем, лишний аккумулятор иметь про запас под рукой тоже на всякий случай не помешает.

Итак, стабилизироваться тебе, Этьен, несложно. Для начала вам с Конкордией следует подобрать команду опытных товарищей и отправиться в такие места…

Но, увы, что за это места, узнать нам не удалось. Недосказанные слова так и замерли на устах отца. Он вдруг резко дернулся и задрожал, его тело принялось пульсировать, испуская протуберанцы. Тогда ему ничего не осталось, как вскочить со скамьи и отбежать от нас на безопасное расстояние.

– Простите, я, кажется, заговорился, а энергия моя на исходе, – послышался дрожащий голос Арсения Зимоглядова, который завибрировал и стал растворяться в воздухе, – к счастью, главное я сказал, а дальше по ходу дела вы сами сообразите…

Там, где только что стоял отец, теперь клубилось золотое облачко.

– Мы встретимся снова… – пронеслось в воздухе, и облачко рассеялось.

Ледяной душ будничной реальности

Мама предложила Этьену еще раз осмотреть дом и выбрать себе комнату. Он остановился на моей любимой мансарде, куда я в детстве любила убегать вечерами. Похоже, что у моего приятеля тоже врожденная любовь ко всяким там крышам, чердакам, башням, смотровым площадкам и вышкам. Впрочем, комната и, впрямь, была уютной – мама, не кривя душой, похвалила вкус Этьена. Часть потолка представляла собой стеклянный купол – лантерну. Она автоматически распахивалась, когда я поднималась от пола на платформе, закрепленной на червяке, прямо на крышу – а то и выше ее уровня. Створки лантерны были выполнены в виде лепестков бутона, и зачастую они все лето стояли распустившимися. Случалось, я засыпала меж них, подобно игрушечной заводной дюймовочке, под россыпью ярких огней, упав на плед подле телескопа. А просыпалась, уже позолоченная первыми лучами солнца. Так на меня изо дня в день нарастали все новые и новые слои загара.

Стены мансарды были оклеены старинными картами мореходов, моими детскими рисунками и фотографиями. На полу у стены и под кроватью громоздились ящики с игрушками, яркими цветными книжками и складными спортивными тренажерами. А на книжной полке над письменным столом теснились глобус и теллурий – оба в позолоченном обрамлении – а также старинная дедова навигация, закрепленная на полированном основании: гирокомпас, гирогоризонт и секстан. Ниже, среди книг, располагались, принадлежащие ему, кортик, ордена, медали, кубки. Этьена сразу же заинтересовала буквально каждая мелочь в этой комнате, что мне было очень приятно.

– Когда я летал среди звезд, – разоткровенничался мой друг при виде приборов, – то не нуждался ни в какой навигации. Мне казалось, что я точно знаю, где какая планета находится – я мог охватить своим сознанием всю Вселенную! Это то же самое, как, закрыв глаза, почувствовать свою почку, сердце, легкие: ты знаешь о них, хотя никогда их не видел, и они никогда не давали о себе знать. Просто призываешь на вооружение интуицию, сосредотачиваешься, мысленно сгущаешь тепло внутри тела именно там, где находится искомый орган, раз – и ты уже «видишь» селезенку и понимаешь, для чего она тебе дана, плохо ли ей или хорошо. Так я слушаю нашу Галактику и сотни других Галактик. Между ними сложнейшие парамагнитные поля в виде волн и нитей, подобно паутине. Дергаешь за одну нить – звенят остальные. Это неповторимая музыка! И я чувствую все взгляды, направленные вверх, в пространство, вижу все приборы, меряющие межзвездную пыль и делящие небосвод на квадранты. Из-за этих нелепых замеров люди нередко представляются мне слепцами с белыми тросточками. Они ощупывают то, что я вижу шестым чувством. Ни разу я еще не плыл в небесах по приборам. Но зато ощущал, как взрезают слои атмосферы всевозможные летательные аппараты. Громче всех создают какофонию космические корабли. Выйдет «Шаттл» на орбиту, а за миллионы парсеков раздается эхо – такой вот магнитный резонанс…

– Это правда, или это только твое предположение? – поинтересовалась я, заправляя кровать для Этьена свежей простыней.

Малыш ведь верит в свои фантазии. А еще он любит красивые метафоры.

– Если где-то что-то убавляется – значит, где-то что-то прибавляется. Это я про такую ничтожнейшую пылинку мироздания, как модуль, покидающий земную орбиту и уносящийся в космический вакуум, в котором все системы изолированы и уравновешены. Пылинка весом в десять тонн оторвалась от Земли и улетела, а целая Вселенная вздрогнула: на Земле – дожди, на Солнце – бури.

– Никогда об этом не думала, – честно призналась я и случайно зевнула.

– Ну вот, ложись и подумай.

– Спокойной ночи, Этьен!

– И тебе спокойной ночи, Конкордия!

Оставив Этьена в мансарде, я, прежде чем лечь, завернула к маме пожелать ей приятных сновидений, но тотчас почувствовала, что от серьезных разговоров мне не отвертеться. Пройдя через мамину спальню и заглянув в ее рабочий кабинет, я убедилась, что хозяйка заповедника пока еще не думает ложиться, а беседует по видеомосту, делая записи в органайзере. Мама подала мне знак рукой, и я уселась ждать ее на пуфике у трюмо, машинально считывая надписи на склянках с духами и кремами.

– Утром звонил Эрик, – укоризненно сообщила мама, заходя в спальню, – он вчера вечером приехал из экспедиции и уже сутки как обеспокоен твоим отсутствием, а еще тем, что у тебя выключен телефон. Мне пришлось изворачиваться и придумывать разные небылицы, – мама скорчила недовольную гримасу, – где ты ночевала?

– Не дома, естественно. Ведь я была с Этьеном на крыше, как и сказал отец. И что ты ответила Эрику?

– Что сломала ногу, а ты за мной ухаживаешь.

– Здорово! – вырвалось у меня. Сказав это, я оторопела: вот уж не думала, будто мне придется Эрику так нагло лгать, да еще и радоваться этому. – Спасибо, мамочка! И как ты додумалась отмазать меня на такой длительный срок – кости ноги могут срастаться целых три месяца!

– Сама не знаю, – снисходительно, словно ставя «тройку» двоечнику, ответила мать, – но учти: это в последний раз. Выкручивайся сама, как хочешь.

– Ты считаешь, что я не права, помогая Этьену?

– Просто не лги.

– Но Эрик не поймет меня, я уже пыталась говорить ему правду! – возмутилась я.

– Когда подстраиваешься под кого-то, изворачиваешься, ты перестаешь быть личностью, – наставительно сказала мама, вскидывая и без того высокие изящные брови, – но твоя задача сейчас – хотя бы просто позвонить ему.

– Ерунда! Если ему неймется – сам пусть и звонит, пока не дозвонится. И вообще, где не надо, он проявляет упорство, а где надо быть жестким – он размазня.

– Родная моя, ты не справедлива к мужу, – терпеливо сказала мама, садясь на постель, – Эрик тебя просто очень любит и готов закрывать глаза на многие вещи, что ты творишь. Он согласен мириться с чем угодно, лишь бы тебя не потерять.

– Работу он любит, а не меня! А если бы любил, то позволил бы завести ребенка! – я чуть не задохнулась от обиды. – И он … он просто не хочет смириться с существованием Этьена. Он считает меня психически больной!

– Может, стоит запастись терпением?

– Я уже достаточно терпела, – горячо возразила я, – Эрик краснеет от гнева до корней своих мышиных волос, лишь стоит мне заговорить о ребенке, об Этьене, о том, что я чувствую, о дедушке с его книгами, о заповеднике! Он меня даже не слушает, и не пытается понять. Ученый, видите ли!

– Может, он тебя просто ревнует, – не сдавалась мама, – к Этьену, к твоему внутреннему миру, который ты так тщательно от всех оберегаешь?

– Но мама, это же смешно. Он мой, как ты выражаешься, мир, всерьез не воспринимает. А Этьен для него – якобы плод моего навязчивого воображения. К тому же такому прагматику и материалисту, каким является Эрик, Принц Грозы может показаться слишком эфемерным, чтобы к нему ревновать.

– Однако же теперь ты его природу сделала достаточно земной и ощутимой, материалистичной.

– К чему ты клонишь? – не поняла я.

– Да все к тому же. Что ты сейчас чувствуешь, – на лице мамы появилась легкая улыбка, – эфемерность или запах мужской рубашки на разгоряченном теле?

Опять двадцать пять! Как всегда, мама неверно истолковывает мои слова и действия. Когда же она, наконец, поймет: я не совершаю опрометчивых поступков под влиянием эмоций!

– Что ты хочешь этим сказать?! – возмутилась я.

– Только то, что, в конце концов, Эрик выследит вас с Этьеном, и тогда вам обоим ни за что не выкрутиться: в историю, будто бы этот очаровательный Архангел некогда был бесплотным духом, Эрик в жизни не поверит! Решит, что ты бесстыдно наставляешь ему рога. Об этом ты не подумала?

И мама многозначительно посмотрела на меня: мол, мне тоже с трудом верится в вашу платоническую дружбу.

– Думаю, что тебе пора спать, – сухо ответила я.

Миролада Мстиславна глубоко вздохнула и молча сняла халат.

В ночной рубашке в мелкий цветочек мама вдруг показалась мне такой хрупкой и нежной, что исходящая от нее волна спокойствия захлестнула меня с головой, и мне неожиданно вновь захотелось стать маленькой девочкой и зарыться у нее на груди от всех невзгод. У меня защипало в глазах. Я взяла из маминых рук халат и повесила на спинку старинной кровати.

– Спокойной ночи, мама!

– Позвони Эрику!

– Обязательно.

Поцеловав маму, я поскорее вышла из ее апартаментов, но спать уже расхотелось, и я потихоньку спустилась на цыпочках вниз по лестнице, осторожно открыла скрипучую дверь, выбралась на террасу, уселась на крылечке и задумалась.

****

Мама совершенно не знает Эрика. Ведь я ей половины всего не рассказываю. С чего ему ревновать меня – мой муж до тошноты уверен в своей неотразимости! И тут дело не только в омолодительной сыворотке, благодаря которой он выглядит так, что ему никто более тридцати семи лет не дает – слишком уж он весь такой правильный: не курит, не пьет, не волочится за женщинами – словом, ведет здоровый образ жизни. Защищает диссертации, выступает на телеканалах с докладами, пользуется успехом в определенных ученых кругах… Эрик удачливее и умнее большинства своих коллег, и по его глубокому убеждению жена – собственность, трофей и награда, заслуженная им по праву. Когда-то я дарила Эрику лучшие чувства, но в ответ вместо знаков внимания и ласковых слов получала следующее: «Дорогая, ты меня вдохновляешь своей любовью на небывалые подвиги! Никто еще никогда не наделял меня такой силой. Лишь благодаря тебе я сделал наиважнейшие научные открытия. И дабы проверить их, уезжаю на полгода к новым месторождениям…» Да он просто лицемер, который не способен оценивать достоинства других! Конечно же, я не буду ему перезванивать. Пусть поволнуется, понервничает, поревнует, авось до него дойдет, что он может потерять мое доброе расположение!

Ну а как быть с Этьеном, его фантазиями и желаниями относительно меня? Я стараюсь не задумываться об этом. Мне лишь искренне хочется, чтобы семья Гейне воссоединилась, чтобы все они были вместе и счастливы. Однако, несмотря на заверения в дружбе, Этьен теперь не сводит с меня глаз, и взгляд его отнюдь не платонический. Отныне я больше не воспринимаю всерьез байки о Глории, считая ее образ прекрасным вымыслом. И это только потому, что Этьен имел неосторожность признаться, будто видел в ней меня. Или ее во мне. Но самое интересное во всем этом то, что, в действительности, рассказы Этьена о своей так называемой музе вызывают у меня в памяти картины из моего детства. Так и есть, в четыре года от роду я танцевала среди оленят. Как факт, я пачкала мордашку соком от земляники, когда набивала рот горстями. (Это происходило здесь, в заповеднике, где мой дед работал, когда ушел в отставку). Я была озорницей и все время хохотала. Кажется, у меня вскакивали веснушки. Все это правда. Однако детство давным-давно закончилось, а вместе с ним прошла и моя беззаботность. И потом, я гораздо слабее и беззащитнее Глории, что бы там Этьен ни говорил. Мне постоянно нужна поддержка, необходимо, чтобы кто-то указывал мне путь, принимал за меня решения.

В этом отношении я за Эриком, как за каменной стеной. Он очень надежный, адекватный и предсказуемый человек. Работает почти всегда на крайнем Севере, привозя домой деньги. Мы очень редко видимся и никогда не ссоримся. Что еще надо для счастья? И так идеальные условия. Я предоставлена самой себе, живу в достатке, гуляю, где захочу, встречаюсь с друзьями, в том числе и ребятами из воинской части, с аэродрома – экстремалами. Правда, нас объединяет исключительно спортивный интерес – аэробатика. А еще я лазаю по крышам, и нет ни одного здания, где бы я не побывала. Гуляю по стройкам, особенно вечерами. Беру с собой подзорную трубу, дабы с высоты понаблюдать мир, огни ночного города. Там, в Заполярске или Нью-Лэнде, как его называют беженцы, на высотах и высотках, у меня завелись особые друзья – руфферы, любители обустраивать бесхозные крыши и проводить на них все свободное время. Некоторые так и живут в стеклянных надстройках с голубями или же устанавливают палатки подальше от антенн: в наш век перемены климата квартиры не нужны, достаточно спальников да тентов на зиму. А вообще, они постоянно странствуют по свету, занимаясь косплеем и одновременно работая в сети – удаленно. Лидер руфферов Севера Наташа Миротворец в свое время отвоевала у собратьев для меня право неприкосновенности моей недостройки. А я для них, в знак благодарности, стащила из потайного сейфа Эрика схему подземной канализации, дабы руфферы смогли проникнуть к диггерам и отомстить им за ограбление четырех африканских подростков. Муж долго потом рылся во всех своих ящиках в поисках чертежа, но так ничего не заподозрил. Какое счастье, что Эрик не знает о моем круге общения! Иначе он, не раздумывая, поместил бы меня в психушку. А пока что я совершенно счастлива. Ну, или почти счастлива: на «северный», так сказать, лад…

Но странное дело. Всякий раз, когда я нахожусь здесь, рядом с мамой, в родном доме, замужество и жизнь в Заполярске кажутся мне далекими и нереальными, словно ничего из этого не было и нет. Оказывается, так легко стереть Эрика из памяти и не вспомнить о нем вовсе. Вот и сейчас я снова чувствую облегчение, какое обычно наступает после продолжительной болезни. Точно я проснулась и сбросила с плеч тяжелую ношу. Или внезапно наступило отрезвление ума. Или нахлынули слезы примирения после тяжелой ссоры. Или парное молоко из теплой груди, или баня с долгой дороги, или первое зарождение жизни в утробном коконе…

Раньше я ничего подобного не ощущала, принимая тягостные будни как должное. Но тут вдруг появился Этьен и перевернул все с ног на голову. Я сразу поняла, что он, его родители и мои родители – это единое целое. Один мир, организм, одна экосистема. А поставь Эрика рядом с моими родителями – это небо и земля. Эрик из иного теста, он инородное тело. У его родичей, Эрикссонов наверняка другой уклад жизни, другие ценности. Среди них я буду чувствовать себя чужой, как Миклухо-Маклай среди папуасов. Если, конечно, мы с ними когда-нибудь встретимся.

Уже совсем скоро, решив проблемы Этьена, я должна буду покинуть родной дом и уехать отсюда к Эрику, обратно, за две тысячи километров. А так не хочется. При одной лишь мысли о возвращении в Заполярск я чувствую, как ледяная, непосильно тяжелая глыба прижимает меня к земле, как стальной обруч сдавливает мне плечи и грудь. Должна. Лишь только осознание того, что я вновь увижу высотные дома, недостройки и старых друзей, немного утешает меня.

****

…А если обойти аэродром справа и продолжать брести по узкой дорожке, то через пару километров начинают вырастать уже настоящие северные леса – красивые, сизые, болотистые. Без свалок и следов пикников, с гатями посреди топей. С приспособившимися к повышенной температуре клюквой и морошкой, черникой и голубикой. Стройные гордые леса. Со стволами, покрытыми мхами и лишайниками, с листьями, теряющимися высоко над головой…

Порою стволы стоят так тесно, что ветви, переплетаясь, срастаются друг с другом. Где-то в глубине кричит птица, и эхо разносит ее уханье по оврагам. Тропинки теряются во тьме, впереди – там, откуда пары волчьих глаз глядят на тебя настороженно, но в то же время настойчиво…

Только ради этих сказочных мест, пожалуй, и стоит вернуться к Эрику. Вот единственная причина, примиряющая меня с ним.

Нет, все это как-то неправильно. Странно и неестественно. Кошка, живущая инстинктами, привязывается к дому, но отнюдь не здравомыслящий человек. Ну, тогда как же должно быть правильно? Я, честно говоря, не знаю.

Может быть, мне необходимо, подобно Эрику, посвятить себя целиком и полностью карьере, войти в модный и престижный бизнес? Нет, Боже упаси! С коллегами только чай пить хорошо, да и то, коли среди них найдутся родственные души, а не зверье. Но в наше время это редкость: в офисах царит унылая атмосфера скуки, сплетен, интриг. Всюду гадюшник. Да и потом, я сама по себе – безвылазная дикарка, которая ни с кем из чужаков не уживется. Словом, как я уже решила, мы с Этьеном откроем службу аэротакси – скажу Эрику, будто мне совестно висеть у него на шее, обременяя лишними затратами. Будем развозить пассажиров по турбазам, дачам, курортам, санаториям – за копейки, взимая плату лишь за топливо. Знаю, не особо прибыльно – зато весело. К тому же, у меня уже есть собственный счет, о котором Эрик никогда не узнает.

****

К счастью, на мою долю хватает подружек и приятельниц – в основном, среди аэробайкерш, косплееров и руфферов. Лучшая из подруг – Наташа Миротворец – «завелась» у меня лет пятнадцать назад на крыше самого высокого здания, что в центре города, куда я люблю иногда приезжать, дабы вечерами, лежа у парапета, подолгу взирать вниз на сверкающие фарами проезжающие мимо машины да на желтые лужи, отражающие огни расцвеченных окон.

Наташа подошла ко мне и сказала без обиняков:

– Привет! Ты уже решила, за кого будешь сражаться? Ты с диггерами или с нами, на стороне Белых Богов? (Это было еще задолго до серьезной ссоры «высотников» с «подземниками»).

Я повернула голову и увидела светловолосую конопатую девчушку с доверчивыми удивленными глазами, немного жалобными, как у котеночка или щеночка.

– В смысле, что значит «сражаться», ты о чем вообще? – не поняла я.

– Разве ты не участвуешь в войнушке? – конопушка непринужденно уселась на парапет, свесив ноги с высоты пятнадцатого этажа.

– В какой еще войнушке?

– Где бьются не на жизнь, а на смерть Высота и Глубина, День и Ночь, Свет и Тьма – то есть две противоборствующие силы. Мы Белые Боги, они Черные. У нас игрища. Это, между прочим, наша крыша, и здесь ведущие мастера обычно прячут артефакты. Вот я тебя и приняла, видать, за одну из этих… в смысле, новичков.

– Послушай, милочка, – меня взбесило, что эта пигалица мне «тыкает», – к твоему сведению, мне тридцать семь лет! – я прекрасно осознавала, что мне больше семнадцати не дают, и не упускала случая похвастаться своим видом. – И я в ваших дурацких забавах не участвую!

– Ну и что с того, а мне тридцать девять.

Меня задело, что «косплеерша» выглядит ничуть не хуже меня, хотя в те времена для получения сыворотки молодости надо было обладать средствами и связями, как у Эрика.

А потом я узнала, что «Миротворец» – ее настоящая фамилия.

****

Со времени нашего знакомства Наташа ни разу не задала мне ни одного фамильярного вопроса ни о моей частной жизни – типа, сколько у вас комнат, сколько получает муж, кому свекровь подписала дом – ни о соседской черезстеночной бытовухе. Мы с ней дорожим иными ценностями, меряем человеческие отношения схожими категориями, и между нами заключен негласный договор: обывательские темы под строжайшим запретом. Но столь нелюбопытные, не сующие нос в чужую личную жизнь, люди, вроде Наташи – увы, редкость.

****

…Также я иногда участвую для отвода души в одном очень интересном и увлекательном мероприятии – летаю с ребятами на выходные на их стареньком «кукурузнике» в карельские леса, где оборудована сигнальными огнями самодельная ВПП. Там чудесные кристально чистые озера, высокие ели, причудливые березы. А грибы – одной шляпки подосиновика на котелок супа хватит за глаза! Притом и аромат какой стоит!.. А ушица! А дым костра! А песни под укулеле до утра…

В начале нашей совместной жизни Эрик уделял мне куда больше внимания, чем сейчас, хотя и говорили мы, в основном, о его путешествиях в Арктику, в экзотические исландские города – тем не менее, муж обещал свозить меня и туда, и туда, и туда… Он умел красочно описать природу мест, где побывал в экспедициях. Помнится, я выбрала для свадебного путешествия свой любимый Калининград и все близлежащее, что выпадет по маршруту. На ночлег запланировала останавливаться в кемпингах на янтарном побережье. Мое пожелание тотчас было исполнено. И мы истоптали пешком с рюкзаками балтийские берега, заходя в Светлогорск, Зеленоградск, Балтийск, посетили Ниду, Клайпеду… Это было еще до их затопления. Я внимала рассказам Эрика о древних днях, представляя себе то образы Рюрика, Синеуса и Трувора, то лица варяжских и полабских наемников. Видела быстроходный вооруженный корабль Эрика Рыжего и торговые кнорры. И подобно осколкам янтаря – желтого, черного, голубого и красного – проходящим сквозь пальцы – в моем воображении мелькали тени Одина, Фрейи и валькирий бок о бок с силуэтами Сварога, Свентовида, Перуна и Мокоши.

– О чем это ты задумалась? – полюбопытствовал Эрик.

Я честно призналась ему.

– Делать тебе нечего, – засмеялся он.

Увы, я тогда не обратила внимания на его циничный тон.

Отдых перед дорогой

Засидевшись на крылечке, я не заметила, как луна повисла прямо передо мной среди россыпи крупных южных звезд, кокетливо выглядывающих между ветвей густых садовых деревьев. И вдруг среди всего этого великолепия вальяжно и не спеша поплыл спутник. Но что это был за спутник! Огромный, золотистый, в виде буквы «Н». Мне показалось, что я вижу на нем неоновые лучевидные антенны. Я вскочила и выбежала из тени на открытое пространство. И тотчас следом за первым спутником показался второй, в форме песочных часов. Потом третий, с перекрещивающимися солнечными батареями, очертания которых светились белым ореолом, а в центре корпуса отчетливо выделялся каждый светящийся сигнальный огонек. Картина была невероятной и напоминала скорее иллюзию, анимацию. Как такое может быть? Разве спутники летают столь низко? Или, может быть, они такие огромные, что их так хорошо видно? Но кто их тогда запустил, и почему об этом нигде не писали? Интересно, что на это скажет Этьен?

Я невольно повернула голову в сторону мансарды. Так, вот, оказывается, в чем дело! Из ромбовидного окна свесилась фигурка Принца Грозы, судя по всему, причастного к происходящему. Руки мужчины были приподняты и обращены ладонями вверх, от них исходило легкое серебристое свечение.

Увидев мой, устремленный к нему, взор, Этьен широко осклабился.

– Ну как, нравится?

– Ах, Этьен, конечно же, это красиво, но предупреждать надо! – свистящим полушепотом проговорила я.

– А что такое? – удивился он.

– Я и не знала, что думать, – притворно возмутилась я, – решила, вдруг нас завоевывают инопланетяне…

– Извини, пожалуйста, мне и в голову не пришло, что ты можешь испугаться.

Всю мою тоску, угрюмость и усталость, как рукой сняло. Вот бы сейчас прогуляться босиком по теплому мокрому песку, блестящему в лунном свете, и чтобы ноги омывала набегающая пена!

– А тебе что, тоже не спится? – из вежливости спросила я, страстно желая услышать утвердительный ответ.

На этот раз Этьен, видимо, не разобрал слов, но явно догадался, на что я намекаю – пожал плечами и улыбнулся, уставившись на меня выжидающе. Лицо Архангела розоватым светом освещал изогнутый итальянский фонарь, и по его блестящим глазам было видно, что он не прочь отнять у меня оставшееся время, отведенное на сон, если я приглашу его, скажем, посидеть рядышком или побродить по тропинкам, выхваченным луной из темной чащи.

– Спускайся сюда! – я махнула рукой и подвинулась, уступив приятелю часть места на коврике.

Этьен сделал одобрительный жест ладонью и утонул в потемках комнаты. Через пару минут он появился внизу, присел рядом со мной и задумался. Хотелось бы мне знать, о чем? Впрочем, я и так прекрасно знала, да не нашлась, что сказать. Принц Грозы обычно предпочитает решать свои проблемы сам, и что еще важнее, он гораздо лучше других знает, как ему их разгрести.

Спустя несколько минут я участливо приобняла его и потрепала по плечу:

– Может, поплаваем?

Этьен охотно кивнул, на что я, собственно, и рассчитывала. Я давно заметила, что наши желания, как правило, совпадали. И нисколько этому не удивлялась. Ведь принц Грозы был одним из тех немногих людей, с коими приятно не только разговаривать, но и молчать. А порою, поддерживая молчаливый диалог, обмениваясь одними взглядами, наслаждаясь врожденным знанием и ощущением друг друга, можно вести долгие беседы, куда более содержательные и эмоциональные, чем те, которые мы ведем словами. Молча можно ссориться и мириться, вести баталии, смеяться и плакать. И однажды в этой тишине ты вдруг осознаешь, что вы знакомы всю жизнь.

Так и сейчас: я в точности понимала, что Этьену, как и мне, необходимо немного отвлечься и забыться – побарахтаться в море, снять стресс.

Осторожно съехав с откоса, ступая впотьмах по каменистой пологой дороге, держась за руки, мы вышли на песчаный пляж, где привязанные лодчонки покачивались на слабо колышущихся волнах. Стоял штиль; пенные барашки, отливающие неестественной зеленью, расцвечивала луна, перед диском которой Этьен, по его словам, поставил светофильтр «Карибская трава». Сам фильтр незрим, видим только спецэффект. Вскоре вокруг луны закружились сиреневые спутники, а потом появились еще три луны, размерами покрупнее – голубая, розовая и фиолетовая.

– Этьен, пожалуйста, хватит, подумай о людях! – взмолилась я. – Если кто и не вспомнит главы Писания о конце света, так это наверняка те, которые решат, будто у них белая горячка.

– Ничего страшного, – шутливо отмахнулся от меня Этьен, – людям иногда очень полезны такие встряски. Одни начнут молиться, другие бросят пить, – наставительно заметил он.

– А третьи плюнут на все и срочно начнут кутить, прожигая последние деньги, дабы нагуляться в оставшиеся минуты жизни. А потом, когда тревога окажется ложной, от обиды и нищеты сойдут с ума, – со смехом ответила я, раздевшись и неторопливо ступив в воду, игриво обдав при этом Этьена солеными брызгами.

– Что ж, туда им и дорога, – заключил он и с разбега плюхнулся в море, по пути толкнув меня столь энергично, что я опрокинулась с головой.

Меня возмутила такая наглость. Я обогнула дерзкого мужчину под водой и со спины исподтишка набросилась на него, пытаясь отомстить тем же. Но Этьен словно этого и ждал. Сделав мне подсечку, он ловко подхватил меня под коленями и вскинул себе на спину, словно рюкзак-кенгуру с малышом, после чего стал кружить в воде с невероятной скоростью. Мне осталось лишь крепче обхватить его за шею, дабы не свалиться. Я визжала и смеялась одновременно. Но тут Архангел резко остановился, а я дернулась и по инерции налетела на него. Столкнувшись, мы звонко стукнулись лбами. Я захохотала, а Принц Грозы смутился и покраснел. Мне стало не по себе. Смех замер на моих губах, и я порывисто отвернулась.

Поплавав некоторое время среди волн, расцвеченных лунами, мы выбрались на берег и, захватив одежду, отправились назад по широкой центральной дороге – кружным путем, предназначенным, в основном, для гостей. Вместе с тем я исхитрилась, незаметно для Этьена, пропустить первый поворот налево и вывести нас к оплетенному виноградной лозой фюзеляжу от Boeing 787, расположенному скрытно, точно блиндаж, в ложбинке между деревьев.

– Ого, какое потайное местечко! Явочная квартирка?

– Это подарок отца на мое трехлетие. Нечто вроде домика на дереве. Правда, вместо домика пришлось взять остов старого самолета и утопить его, как видишь, в земле – под липами и лещиной. Переброшен из Штатов в Россию «Богданом Руслановичем» сравнительно недавно – как раз перед затоплением Северной Европы.

– Тоже мне, домик! Это уже, знаешь ли, гостиница посреди деревьев, – ворчливо заметил Этьен, когда мы вошли внутрь и включили боковое освещение, – и чего тебя угораздило так шиковать: кресла с регулировками, столы полированные, горки с безделушками, зеркала, гирлянды? А там что? – Этьен заглянул за переборку. – Слишком уж уютная спаленка! Такая роскошь не по мне, бархат нужно убрать – он только пыль собирает.

– Ну, знаешь, всегда хочется противоположного: когда ты находишься дома, тебя тянет стилизовать интерьер под самолет, когда в лайнере – под усадьбу. Городскую квартиру, скажем, я бы переделала в лес с пещерами, гротами и даже с водопадом, а если б жила в тайге – привезла бы туда дорогущие обои с 3D-металлографией.

– Все хорошо, да вот только от этого мягкого дворцово-музейного вида мне сразу спать захотелось. Так бы и никуда отсюда не уходил.

– Так не уходи. Два салона – места нам обоим вполне хватит. Не поленюсь даже кресло-кровать для тебя раздвинуть и застелить…

– Ничего, я и так помещусь, свернувшись калачиком – полати-то широченные. Но сперва я тебя укачаю, дабы, наконец, выспалась, как следует.

Этьен сдержал слово, исполнив для меня изумительную колыбельную. И хотя на этот раз у Принца Грозы не было с собой гитары, в его волшебном голосе мне почудилось переливчатое звучание струн. Вскоре я заснула, как убитая.

Утром мы вновь отправились на море и на этот раз плавали в тишине, не смеясь, но исподтишка наблюдая друг за другом. После, ощутив жажду, не спеша, пошли в дом. По дороге мы брели молча, держась за руки, словно скрывая между нашими пальцами какую-то живую, копошащуюся тайну. Вроде бы ничего не произошло, но мы искоса поглядывали друг на друга, словно заговорщики. Чувствовалась атмосфера ожидания чего-то интересного и захватывающего. Я пришла к выводу, что виной всему мое предстоящее путешествие с Этьеном в места энергетических Сил, необходимых для его окончательной стабилизации, что это мое подсознание мне нашептывало: «Да, тебе предстоит не развлекательная поездка, но она, определенно, отодвигает твое неизбежное возвращение в Заполярск на какое-то время – в этом есть своя прелесть, свое очарование».

Я заранее решила отнестись к предстоящей реакции мужа на мое исчезновение философски: если нравоучений все равно не миновать, так почему бы мне ни позволить себе сейчас делать то, что хочется? В конце концов, коли мой брак с Эриком, шитый белыми нитками, затрещит по швам – хотя до сего момента я об этом и не помышляла – то, видимо, нам вместе быть не судьба. И мне плевать на инсинуации мужа – я перед ним чиста, как стеклышко, я ему не изменяю – ведь мы с Этьеном привязаны друг к другу исключительно, как друзья, если не сказать больше: брат и сестра. Вот в чем вся суть. Дружба – это так красиво! Словно первое получение летного удостоверения, словно Дух Рождества на деревенской улочке, словно удачное спасение чьей-то жизни с риском для собственной, словно победа в поединке на мечах – и все это посреди призрачного моря грез, сотворенных Этьеном, где нас вечно будет окружать туман Авалона… или нет, точнее, туманность какой-нибудь Андромеды. Простая платоническая дружба с Принцем Грозы, обладателем пирогенного взгляда мага и кудесника, для меня в сотни раз дороже моего сытого бездетного брака.

Но едва мы с Этьеном вошли в дом, все мое романтическое настроение точно рукой сняло: впереди нас ждала серьезная подготовка к опасному приключению – надо будет доставать снаряжение, амуницию, провизию, золотовалюту…

****

В кухне разливался удушливо-сладкий аромат ванили. Привыкшая просыпаться чуть свет мама уже ставила блюда на золоченый поднос. Увидев нас, возвратившихся на заре из лесу, она не стала задавать лишних вопросов, за исключением одного: что мы намерены предпринять в ближайшее время.

– Зачем гадать? – безмятежно ответила я, забирая завтрак и неся его в патио. – Папа обязательно все расскажет нам – во втором своем воплощении.

– Не исключено, что оно станет возможным только через год, – заметила мама довольно холодно, – и поэтому я не думаю, что стоит дожидаться полного восстановления Арсения. Он истратил весь запас своей энергии.

Мы вышли во дворик. На вытертом столе уже дышал паром кофейник.

– Арсений сказал, что я должен впитать Силу четырех Стихий, – подал голос Этьен, – садясь на длинную деревянную лавку и подвигая тарелку с творожной массой и фруктами, – значит, мне следует ехать в эпицентры ближайших Смерчей, Вулканов и так далее. Подзаряжаться.

– Верно, согласилась мама, наполняя чашки горячим шоколадом, – но это легче сказать, чем сделать. Сперва вам надо будет вступить в контакты со стражами Начал этих Стихий – Херувимами и Серафимами, или проще говоря – выспренними языческими Богами, и получить от них «добро». Иначе все, что вы предпримите – это чистой воды ворожба и темная магия, которая может обернуться против вас.

– Встреча с Богами? Да как такое возможно! – воскликнула я, от волнения ломая в руках печенье. – Нам что, необходимо подняться на Небеса?

– Вообще-то я считаю: нам было бы куда удобнее, если бы Боги сами спустились на землю, – вымолвил Этьен, робко улыбнувшись, и, подумав, добавил, – только вот как их уговорить, не знаю. Так что придется, видимо, искать пути на Небеса самим…

– Между прочим, насчет путей на Небеса мне известно побольше вашего! – с оттенком торжества в голосе сказала мама. – Мы с Арсением заранее обговорили эту тему и обо всем позаботились. В том числе и продумали всевозможные нюансы, как вам попасть в Чертоги к Богам, снискать покровительство Начал. В общем, на протяжении всей кампании Арсений будет следить за противоборством природных Стихий, а после являться вам во сне с сообщением-инструкцией. Или, может быть, он найдет способ передавать вам в пути зашифрованные послания, особые Знаки. Вы должны будете их разгадывать. К сожалению, это единственная возможность навести мосты между вами и Стражами источников Стихий, столь непредсказуемых – на то они, собственно, и Стихии. Примерный прогноз погоды и график земных катаклизмов, конечно же, есть и в интернете. Но ведь вам известно, что Чрезвычайная комиссия по адаптации к Всемирному потеплению сама толком не знает, где и когда что вспыхнет, а посему у нас в различных уголках России люди постоянно паникуют и живут на чемоданах от одной эвакуации до другой. Они уже давно поняли, что полагаться на синоптиков целиком и полностью нельзя.

Ваш маршрут будет выверяться отцом по особой формуле Лилианы: «В случаях, когда все устремятся бежать, плыть или ехать в одну сторону, надо помчаться – в противоположную». Никакие силы вас не тронут под покровом Арсения. Главное – не пропустить и суметь прочесть посланные вам мистические Знаки.

– Ну, это пара пустяков, – облегченно вздохнула я, отставляя чашку, – обожаю разгадывание всяких загадок и ребусов! Впрочем, любой дурак, наверное, сможет истолковать все, что угодно, и, как угодно.

– Тут тебе не игрушки, – сурово произнес Этьен, разрывая апельсин на дольки, – поскольку вариант разгадки надобно выбрать правильный. Он должен быть один, и только один – тот, который спасет нас от гибели. Толкование – ничуть не менее ответственное дело, чем работа сапера: чтобы перерезать нужный провод в бомбе с часовым механизмом, нужно поначалу отыскать его среди других разноцветных проводов. Знаешь ли, Конкордия, остаться в живых, порою бывает не так-то легко…

Я обиделась и замолчала: вечно меня отчитывают, словно я пятилетняя.

– Знаки будут несложные: скажем, нечто вроде солнечного зайчика в хмурую погоду, освещающего необычную дверь, или двусмысленная надпись на камне, – успокоила Этьена мама, – просто важно все время быть начеку.

– Мы будем, – заверил маму Этьен, и, догадавшись, что я надулась, дружески обнял меня и похлопал по плечу.

– Но с собой вам обязательно нужно взять верных и надежных спутников, человек пять-семь, – продолжала мама.

– Зачем? – в один голос поинтересовались мы.

– Затем, что против вас могут выступить приспешники Темных Сил, точно так же, как и вы, призвавшие на службу Архангелов Стихий. Что, если, к примеру, путь к Началу Воды вам преградит какой-нибудь обладатель демонической власти над Воздухом, и все такое прочее.

– То есть ты думаешь, что за нами следят? – проронила я, поежившись.

– Естественно, все колебания в природе слышны, в том числе и твои опыты с электричеством, – удивилась мама моей реакции, – как только Этьен был заземлен, он запросто мог попасть под колпак недругов.

– А много ли этих самых приспешников? – поинтересовалась я?

– Хватает, дочка. Не одна ты у нас такая умная, чтобы увлекаться паранормальными явлениями или связываться с необычными существами.

– Я уже сталкивался с чем-то вроде вакуумных дыр в воздухе, – тихо сказал Этьен, – они гнались за мной, жаждая поглотить всю мою энергию.

– Вот-вот. Так что вы уж с Коко, будьте добры, сделайте одолжение и выберите наиболее опытных в экстремальных переделках товарищей, – мама встала из-за стола, собирая посуду, – только поторопитесь. Желательно в течение месяца быть готовыми к общему сбору.

После завтрака мы с Этьеном засели в библиотеке за компьютером. Ближайшее Торнадо намечается в Техасе – однако оно случится, ориентировочно, лишь через три недели, а пока что на всех фронтах царит относительное затишье. Действующих Вулканов в данный момент нет, хотя на Ключевской сопке не так давно фиксировались частые землетрясения, сопровождавшиеся вспышками Шаровых Молний в ясном небе. В океанах уровень воды не повысился, все спокойно.

– Этьен, скажи, я все правильно поняла: Стихия Земли проявляет себя в Землетрясениях и извержениях, что приводит к зарождению разумной Шаровой Молнии, которая, в свою очередь, приходится дочерью некоей Стихии, так? Только вот какой именно – Стихии Земли? Или Огня, учитывая то, что она поглощает электроэнергию? И еще подпунктик: значит ли сие, что Лилиана тоже своего рода Ангел? Архангел? – выплеснула я ряд внезапно возникших вопросов.

– Шаровая Молния – это, как правило, Стихия Земли – созвучно своему происхождению. Но также это и Стихия Огня – созвучно своим действиям и производимому эффекту, – терпеливо начал Этьен, – ты сама понимаешь, Коко, что Огонь и Земля неделимы. Поэтому все так зыбко. Но есть четкая служебная иерархия. В ней Лилиана на данный момент состоит в подданстве у верховного Ангельского существа Огня – Серафима Ярилы, Стража Начала Огня, и соответственно она сама – также Ангел. Хотя зачастую и вращается на Высокогорном небе в обществе линейных молний, пытаясь пробудить их разум в надежде на восстание в новой жизни против Узурпатора. Отсюда я догадываюсь, каким будет твой следующий вопрос. Конечно же, Лилиана станет нам помогать. Но, не исключено, что ее помощь последует со стороны Стихии Земли. Потому как с враждебными молниями Огня я и сам, без чужой, помощи справиться смогу. Как огненное существо. Впрочем, мне лучше сейчас не проявлять открыто свои способности – то есть не «светиться» вообще. Ведь я стараюсь отойти от службы на стороне интересов Огня и окончательно заземлиться, очеловечиться. Но не будем планировать наперед так далеко. А что, если нам обратиться не к Вулкану, а к Полярному сиянию? – внезапно воскликнул Этьен.

– Совсем про него забыла! – воскликнула я, – оно намечается через четыре недели. Вот, смотри. Читай в левой графе, где Мурманск.

– Аж через четыре недели! – с досадой вскричал Этьен. – Это еще не скоро. Как минимум десять дней нам нечего делать, – заметил он, – эдак я со скуки помру!

– Ничего подобного! Будем усердствовать в ведении здорового образа жизни и по ходу дела обдумывать величайшую экспедицию всех времен и народов! Ну и сколачивать свою команду, конечно же. Друзей я тебе найду хоть сейчас, целую уйму! – оптимистично заверила я Принца Грозы.

****

Следующие две недели мы только тем и занимались, что плавали, загорали, ели, бродили по окрестностям, лазали по холмам, скалам. Здесь Этьен превзошел все мои ожидания. Действительно, энергии ему было не занимать. Вечерами он сидел рядом со мной у компьютера, когда я общалась с друзьями в чате. И давал дельные советы по подбору участников похода. Эх, если бы только можно было обратиться за помощью к Эрику! В этой сфере он ас. Подскажет все, что угодно: например, обладатель каких навыков необходим в экспедиции в первую очередь, а кого стоит сразу же отсеять, какие лекарства следует положить в походную аптечку, как правильно упаковать рюкзак, с какими трудностями придется столкнуться при ночлеге в горах, и так далее. Но Эрик совершенно исключается по понятным причинам, да и рассчитывать особо на профессионализм проплаченных путешественников, рекомендованных им, я бы не пожелала – не знаю, почему, но мне не по душе как-то даже сама мысль о вербовке за деньги! Думаю, в нашей экспедиции важнее полагаться на чистоту помыслов, волонтерский дух, горячее сердце, надежность и преданность товарищей. Ничего, мои друзья тоже не лыком шиты. И они могут кое-что.

Под номером один у меня значилась Наташа Миротворец. Я увеличила ее аватарку и толкнула своего друга в бок. Увы, на Этьен белокурое конопатое создание с детскими удивленными глазами и жалобными бровями не произвело должного впечатления. Он скривил недовольную скептическую мину:

– И это ее-то ты предлагаешь взять с собой? Да на что она нам? – искренне удивился он. – Барышня кисейная! Маленькое хрупкое существо, пташка, неженка! Жаль вот, тебя никак нельзя оставить дома…

– Так в том-то и вся фишка! Я же не стану, если вдруг придет нужда, разрешать свои непредвиденные, сугубо женские, проблемы в присутствии мужчин, – вывернулась я, – да мало ли что может случиться в столь рискованной кампании? Вдруг я получу, грубо говоря, сквозное пулевое ранение в области плеча, и мне срочно понадобится делать перевязку? Я не из любителей, знаешь ли, при мужиках заголяться? Так что хотя бы одна напарница мне в помощь необходима.

– Согласен, так уж и быть, – снисходительно отмахнулся Этьен, – но только одна. Искренне надеюсь, правда, что до твоего ранения не дойдет…

– И к твоему сведению, – внутренне ликуя, добавила я, – Наташа – альпинистка высочайшего класса. А также у нее повсюду имеются полезные связи!

– Альпинистка? Да ты шутишь! – оторопел Этьен, успевший бегло составить представление о Наташиных качествах. – Ладно, сдаюсь! Кто там дальше по списку?

– Двое истребителей с военного аэродрома. Алексей Фолерантов и Себастьян Хартманн. Асы. Надеюсь, понравятся.

Леша был смуглым заросшим верзилой с мрачным замкнутым лицом, смягченным, однако выразительными горящими карими глазами. Сева, в противоположность ему, обладал внешностью чистокровного викинга из северных саг: голубоглазый блондин с точеными монументальными чертами и квадратным подбородком с ямочкой. Взглядом спокойным, но дерзким и бесстрашным.

– Отлично, годятся! Кто следующий?

Я открыла вкладку Frontbook.

– Марсело Морелли и Порфирий «Угодник» Печерский. Первый – руффер-паркурист, а также высококвалифицированный скалолаз, – я увеличила фото Марсело: на нас беззаботно щурился темнокожий атлет с дреддами, демонстрирующий великолепную белозубую улыбку. Подбоченись, он стоял посреди зеленого игрового поля, в белых шортах, поставив ногу на футбольный мяч, – здесь Марсик еще в своем родном Уругвае, задолго до погодных катаклизмов. По прилете в Россию он прошел элитную армейскую службу в войсках особого назначения СОБР-2…

– А второй? – перебил меня Этьен, переведя заинтересованный взгляд на следующее фото.

– Второй – выходец из Наташиной тусовки, ныне – инженер-авиаконструктор. Его хобби – социология и всякого рода протестные и правозащитные движения, одним словом – он оппозиционер. Мне Порфирий интересен тем, что у него нестандартный взгляд на многие вещи, но еще что более важно – это самый надежный из всех людей, которых я когда-либо встречала. Как тебе такие штрихи к его портрету: Порфирий охотно помогает всяким бабушкам в своем доме, о чем бы они не просили – сходить в магазин там или забить гвоздь, передвинуть тяжелое или сменить пробки. Из гуманных же соображений практически не ест мяса, обожает часами рассуждать на духовные темы. Забавляет маленьких детей во дворе, изображая клоуна, охотно катает их на санках, чинит им велосипеды…

Внешне Порфирий напоминал великовозрастного пупса: круглое курносое лицо с большими, вечно удивленными голубыми глазищами. Русые волосы подстрижены под бокс. На фото Порфирий стоял по пояс в проруби, выдолбленной в замерзшей реке. Начисто лишенный загара, но зато с великолепными рельефными бицепсами и «кубиками» на животе.

– Любопытный малый, – одобрил Этьен, отодвигая табурет, – выражением глаз отдаленно Экзюпери напоминает. Хорошо сработано, зачет! Сгодятся твои люди.

– Погоди, я же не всех назвала! Должны быть еще двое…

– Ты забыла моего отца, – мягко сказал Этьен.

– Ах да, и в самом деле, – растерянно пробормотала я, – Иван!

– Еще я думаю взять Насоса, – раздумчиво пробормотал Этьен.

– Этого жирного придурка? – я не смогла скрыть насмешки в голосе.

– Почему? – возразил Этьен, – Насос простодушен, как ребенок, и выглядит смешно, но это вовсе не означает, что на него нельзя положиться, и что он безнадежно глуп. Сдается мне: этот парень не так прост, как кажется, и он еще сослужит нам немалую службу. Не зря же он тогда сказал нам: зовите, мол, если что?

– Но какие у него таланты, способности, достоинства? Вспомни хотя бы его бесформенную массу, у которой мозги жиром заплыли. Вот шлепнется с горы и растечется, как желе – нам же соскребать! – не унималась я.

– А ты посмотри на Насоса под другим углом: он безобиден и легок в общении, весел и покладист, в отличие от твоих друзей. У тебя что ни человек – то личность. Каждый из них наверняка захочет быть крутым и тянуть одеяло на себя, выделяться на фоне других. И согласно законам коллективной психологии у всех этих героев должен быть хотя бы один зритель и слушатель, который будет гасить нежелательные колебания. То есть исполнять роль буфера, козла отпущения, громоотвода – видишь ли, Коко, в жизни, как в электротехнике, тоже нужно своего рода заземление. Эту функцию и выполнит наш смешной жирдяй, – Этьен внезапно поразил меня своими глубокими энциклопедическими познаниями человеческой натуры, что я подивилась: когда, интересно знать, он успел перечитать столько книг?!

– Ну хорошо. В конце концов, ты у нас – главный действующий персонаж, и у тебя тоже должны быть свои люди, – я пожала плечами.

– Дело не в этом. Вероятно, я ошибаюсь, но не исключено, что… Насос – Архангел, принадлежащий к Стихии Воздуха, – вконец огорошил меня друг.

– Архангел? – только и смогла вымолвить я, широко раскрыв глаза. – Ничего себе, козел отпущения! Архангел… и вдруг козел!

****

Оставалось самое важное: сообщить товарищам, что они отправляются с нами. Конечно, для начала следовало поведать им историю Этьена и уговорить их оформить себе отпуска по месту работы и службы, дабы поучаствовать в деле.

Наташа Миротворец сразу же восприняла мое предложение на ура. Рассказ о происхождении Этьена ее просто ошеломил, и пока мы с ним сидели в чате, пялясь в камеру, моя подруга с той стороны видеомоста буквально пожирала Принца Грозы глазами, словно надеясь увидеть у него во лбу шарообразное вихревое пламя, которое через секунду-другую вырвется наружу и прожжет компьютер до дыр.

– Вот это я понимаю – приключение! – радостно восклицала она. – А не какая-то там жалкая войнушка на два часа.

– Наташа, пойми, нам предстоит не игра, а очень опасное предприятие, – сказала я как можно убедительнее, – возможно, и не всем удастся в нем выжить.

– Разумеется, – спокойно отвечала мне подруга, – но ведь мы будем сражаться на стороне Белых Сил, а к этому я уже привыкла. Моя сноровка как-никак пригодится: и выслеживать врагов, и сбивать их со следа я умею. А если на нашем пути встанут диггеры, то я с радостью отправлю их прямо в ад!

Во дитя! Не допускаю ли я ошибку, зазывая Наташу на слишком уж лихой «косплей»? Глядя на эту хрупкую блондинку с чуть выпученными, по-кошачьи выразительными глазами и до смешного нелепым взрослым пучком на затылке, довольно сложно поверить в то, что ей гораздо больше двадцати двух лет, и, тем паче, предположить, будто у Наташи может быть собственная семья. А вдруг у нее, и вправду, на плечах двойняшки, за которых она несет ответственность? В таком случае, руфферша просто не имеет права рисковать собой! Однако разговоры на подобные темы всегда были у нас под запретом, и одинока ли Наташа аль нет, остается только гадать. На ее лице всегда отражается столько детских эмоций, простых, бесхитростных и противоречивых, что всякий раз, когда она смеется, мне хочется подарить ей куклу, лишь бы она не плакала – вот какая у нее внешность! Нет, все ж Наташа и семейный быт – это нечто несовместимое! До последних скандальных и кровавых событий, случившихся в канализации диггеров, моя подруга жила только игрищами и реконструкцией – хлебная работа, между прочим, и вполне безопасная. А вообще, надо отдать Наташе должное: ролевые игры – это великолепная школа жизни в экстремальных условиях, которая учит не загибаться от голода на необитаемом острове, стоять за себя и свой сказочный этнос, вести бюджет, налаживать связи со всевозможными гномьими и эльфийскими государствами. Последний раз на острове Березань Наташа была избрана Матерью племени, вследствие чего получила право привезти свой народ в низины альпийских польдеров – того, что осталось от ушедших под воду склонов Швейцарии. Там переселенцы обнаружили доселе неизвестные съедобные коренья, по пищевой ценности, не уступающие перепелиным яйцам. Вскоре культуру стали выращивать повсюду в подтопленных местах – в том числе и на горной территории бывших Италии и Словении, куда возвратились самые отважные из местных крестьян, а три небольших островка бесхозной Европы достались Наташиному «народу» в вечное пользование. Разумеется, у Наташи нет по-настоящему своего народа, она ведь не президент какой-нибудь страны, а всего лишь «виртуальный» вождь. Но должность реконструктора юридически грамотно зарегистрирована согласно реестру службы трудоустройства, земли у племени реальные, к тому же, доход с них тоже настоящий – как, впрочем, и налоги…

Вдобавок, документальный фильм прошлого месяца, плавно перетекший в реалити-шоу, сделал Наташины пещеры культовым прибежищем туристов, которые с тех пор нет-нет, да и осмеливаются прилетать в эту штормовую зону на своих вертолетах и микролайтах. Именно благодаря ему среди записей в Наташиной трудовой книжке красуется напыщенное сочетание слов – «Магистр ролевых игр».

****

Летчики Леша и Сева на связь не вышли ни в один из вечеров. Понятное дело: служба. Что ж, оставим им подробное сообщение, с видеороликом и развернутым инструктажем – на случай их согласия участвовать в кампании. Надеюсь, заранее отпишутся о своем решении. Ну а коли не смогут, то все равно попытаемся встретиться с ними в условленном месте, в Заполярске: нам ведь по-любому придется возвращаться домой – за отцом Этьена да, за кое-какими моими личными походными вещами. Именно там, на моей высотке, у нас и состоится общий сбор.

****

Порфирий Печерский, получивший за свой характер дворовое прозвище Угодник, отнесся к нашему предложению исключительно с осознанием долга: раз надо помочь – значит надо. Однако мне искренне хотелось, чтобы у этого фантазера-идеалиста возник свой неподдельный интерес к происходящему – все-таки Порфирий одно время, после армии, служил инструктором по пилотированию реактивного самолета «Гольфстрим-5g», а в наших планах как раз намечались всевозможные воздушные перемещения – Этьен мне так прямо и заявил. Отмечу также, что по причине этой самой службы Порфирий привык чересчур критично судить о человеческих способностях, хотя в глубине души и верил в своих призывников. Но его вера носила слишком уж абстрактный характер: он верил в человека вообще, находящегося где-то там, далеко. Мечтал о глобальных переменах в обществе, о всеобщем мировом покаянии и всепрощении, о физическом оздоровлении и исцелении всего человечества, о раскрытии новых возможностей организма, и тому подобное. А вот с ближними своими конфликтовал, весьма болезненно воспринимая разного рода замечания да насмешки. Тем не менее, его все уважали и любили за бескорыстие, за отходчивый нрав. Ведь Порфирий так много хорошего сделал для людей! В основном, задаром. И для меня, в том числе – в частности, вот, помог со сваркой рам для моих микролайтов. С тех пор я жила с надеждой, что когда-нибудь, однажды, всенепременно отблагодарю его. Однако же теперь вместо этого с моей стороны – очередная просьба о помощи. И Угодник опять не отказал! Оттого-то мне и хочется, чтобы наш поход оказался для него веселым приключением.

****

Уругваец Марсик, как бывший СОБРовец, чрезвычайно заинтересовался нашим походом с военно-стратегической точки зрения. Последнее время он работал на засекреченном заводе радиоэлектроники и там прослышал о реконструкторских баталиях Темных и Светлых Сил нечто странное, подвигнувшее его начать копать глубже. Все началось с поступления эксклюзивного заказа якобы от Наташиных соперников на поставку ультразвукового оружия весьма необычного образца по чертежам клиента, не пожелавшего открыть свое настоящее имя. Несмотря на давление со стороны анонимного лица, плавно переходящее в угрозы, Марсело как военпред вначале не соглашался изготавливать оружие: его параметры не соответствуют номенклатуре предприятия. И тогда, словно в ответ на отказ, на территориях цехов стали происходить загадочные исчезновения людей, взрывы, сопровождающиеся СМС-оповещениями, звонками и интернет-рассылками с указаниями точного времени и даты следующего ЧП. Даже самые тщательные расследования ФСБ ни к чему не привели – дело замяли, объяснив происходящее многочисленными нарушениями техники безопасности со стороны жертв.

Пришлось идти на попятную. Заказ был выполнен. Но с тех пор Марсело Морелли, ни на минуту не поверивший в то, что подобное оружие годится лишь для бутафорских звездных войн, занялся изучением оккультных наук, уфологии и прочих околонаучных сфер.

Этьен внимательно выслушал рассказ Марсика и по завершении чата о чем-то задумался. Лицо его приняло нахмуренное и озабоченное выражение, а посему я сочла нужным промолчать, не приставая к товарищу с расспросами.

Отряд в полной боеготовности

Дни текли своим чередом: утром мы с Этьеном резвились на море, лазали по окрестностям, днем – помогали моей матери в заповеднике, а вечера проводили в библиотеке за компьютером. Так незаметно пролетело три недели. Успели отпраздновать с мамиными друзьями праздник урожая Таусень и заодно поздравить своих друзей и близких товарищей. Наконец, было принято решение улетать в первую декаду октября, сразу после высадки озимых культур.

Впрочем, «озимые» – это совершенно не уместное теперь слово, поскольку зимы как таковой, в ее обычном понимании, давно уж нет. Биологические ритмы природы протекают теперь иначе, чем раньше: медведи позабыли про спячку, малявки холоднокровные не впадают в анабиоз, а наряду со старыми желтыми листьями на деревьях ныне вовсю теснятся разбухшие почки и молодые нежно-салатовые сморщенные «свертки», которые вот-вот, через неделю-другую, должны полностью распуститься…

Этот непорядок длится уже, Боги знают, которую зиму! Кому-то он глубоко по барабану, а нам с мамой – нет! Все-таки больно осознавать, что растения, привыкшие жить по сезонам, не успевают отдыхать и набираться сил, что их корневые системы истощается, и если ничего не предпринимать, то в один прекрасный день нас разбудит шум падающих деревьев. Полагаю, в первую очередь падут изумительные стройные ели, обособленно стоящие возле дома и вдоль тропинок, обозначенных для туристов. Помнится, мы со смотрителями однажды нарядили под нелепый бесснежный Новый год несколько таких пушистых красавиц – до чего же неуместно смотрелись елочные шары на фоне цветущих кустов сирени и черемухи!..

Накануне сборов вечером мама принесла в гостиную торт, украшенный вылепленными из крема цветами подсолнухов, всевозможные закуски и напитки. Мы принарядили стены комнат спелыми снопами пшеницы и астрами, зажгли свечи и выставили запеченного в яблоках лебедя. За столом изо всех сил старались быть беззаботными, однако то и дело возвращались к вопросу о послезавтрашнем утре.

– Я специально для вас на всякий случай заказала полярные летные куртки старого образца – натуральные, – торжественно сообщила мама, – сейчас такие теплые не шьют – даже у Эрика нет подобного обмундирования. А то мало ли, что может случиться в пути и куда вас занесет? Вдруг в снежную пустыню иного мира?

Половину следующего дня мы проспали, а после полудня стали укладываться. Этьен пошел заправить микролайты, проверить рулевое управление, смазать винты. Возвратился он, с ног до головы перепачканный мазутом.

– Сходи, прими ванну, – посоветовала я, упаковывая съестные припасы.

Этьен кивнул.

– Будь добра, включи мне свет, пожалуйста, – проронил он как-то виновато, повертев передо мной своими грязными руками.

Я поспешила выполнить просьбу и попутно открыла дверь ванной комнаты.

– А кран повернуть можешь? – глаза товарища озорно блеснули.

Я охотно выполнила и это, пустив теплую струю.

– Слушай, давай, ты меня еще и разденешь? – проговорил Этьен кокетливо и вместе с тем лукаво, – а то я, чего доброго, выпачкаю рубашку.

Я с минуту поглядела в дерзкое лицо шалуна, неумело демонстрирующего показную невинность и простодушие, а затем медленно уткнула руки в бока:

– Ну знаешь что! Сперва вымой ладони, а потом раздевайся.

– Ах да, действительно глупо получилось! Извини, – изобразив на сей раз неловкость и смущение, проронил Принц Грозы.

Вот хитрец. Решил показаться застенчивым и неумелым флиртуном? Но я его вижу насквозь. Уж я-то знаю, чем отличается истинная застенчивость от напускной! Люди, которые по-настоящему стеснительные, в равной мере стесняются выражать чувства любого оттенка – как негативные, так и позитивные. Например, если кому-то ничего не стоит вас разнести в пух и прах, то, следовательно, ему также ничего не стоит вас похвалить. Или, скажем, если человек способен поведать вам, что он испытывает к кому-то острую неприязнь, то такому типу не составит труда рассказать вам и о том, что ему кто-то чертовски симпатичен. И уж, конечно, если ваш товарищ высказывает вам в лицо открытым текстом всевозможные критические замечания и колкости в отношении вас, не смущаясь сорваться и психануть при случае, то аналогичным образом он в состоянии заявить вам и о своих самых пылких чувствах. Иногда даже, наступив при этом на горло собственной гордыне!

Что же касается Этьена, то хитрюга чересчур прямолинеен: из разговоров с ним – в частности, из фантазий, касающихся Глории – я уже давно сделала вывод о его смелости и прямодушии. Посему его нелепую попытку так похабно заигрывать со мной я нахожу вульгарной и неуместной. Может быть, я несколько старомодна, но мне больше по душе пристойное поведение – то есть классические рыцарские ухаживания и высокопарные комплименты. Впрочем, мне и это уже ни к чему – я отгуляла свое и заживо похоронила себя в браке…

Похоронила? Ну и мрачные же метафоры лезут мне в голову!

А вдруг это я невольно испортила сущность Этьена, изменив его первоначальную природу? Что, если он и на самом деле вначале был по-настоящему платонически влюблен в образ Глории, а теперь, заземлившись игнитопоясом, став существом земным, из плоти и крови, ощущает мою женскую природу и пытается на свой лад ухаживать за мной? Что, если в нем заговорило мужское естество? Не дайте Боги! Только этого мне еще не хватало. Кардинальные перемены Принца Грозы отнюдь не входят в мои планы.

– Прежде, чем говорить мне такие вещи, Этьен, следует испросить разрешения у моих родителей начать волочиться за мной! – гордо вскинув голову, поставила я точку в ситуации. Но затем, смягчив ее улыбкой Джоконды, превратила в загадочное многоточие. И вышла из ванной.

Перед самым сном Этьен зашел ко мне в спальню и, поцеловав меня в лоб, пожелал мне спокойной ночи и приятных сновидений.

****

Утром следующего дня, сонные, отвыкшие вставать рано, мы, съев омлет с почками и попив кофе с гренками, направились к ангару. Было шесть часов утра. На темном небе мерцали яркие звезды, обещало распогодиться. Несмотря на тропическую жару, пришлось одеться довольно тепло. На высоте замерзнем, а ближе к Заполярску станет еще холоднее.

Пока моторы прогревались, мама давала нам напутствие в дорогу.

– Постарайтесь взывать поочередно к двум противоположным Стихиям, супплетивно нейтрализующим друг друга, – настойчиво проговорила она.

– То есть как это, одновременно… взывать? Попарно что ли: я к одной Стихии, а Этьен тем временем – к другой? – не поняла я.

– Нет, конечно же, – невозмутимо ответила мама, – просто после посещения Чертогов Стража Воздуха следуйте в эпицентр разгула Стихии Воды, а после встречи с Землею ступайте в пределы Огня. Или, наоборот. Так вы обезопасите себя от воздействия спирального завихрения, образовавшегося по причине нарушения вами равновесия Стихий.

– Уж от чего-чего, а от энергетического дисбаланса я всегда смогу нас уберечь, – парировал Этьен.

– Ты лучше побереги свою энергию – пригодится еще, – в тон ему сказала мама, – впрочем, я думаю, до окончания вашей миссии вы еще не раз появитесь здесь. Все-таки вам в вашем предприятии понадобятся передышки, да и направление курса придется менять. Нужный Водопад уже прямо сейчас может оказаться в Сибири, а Смерч – где-нибудь в Санкт-Петербурге месяца только через два…

****

Обратный полет на Север оказался несколько сложнее, чем я ожидала. Мама забронировала для нас воздушный коридор, чтобы мы смогли благополучно долететь до дома не только на большой скорости, но и на приличной высоте (для этого пришлось надеть гермошлемы). При пяти тысячах метров над уровнем моря у меня страшно замерзли кисти рук и, несмотря на меховые перчатки, мне было очень тяжело удерживать курс, руля от одной заправки до другой. Каждый раз во время приземления Этьен отдирал мои одеревеневшие пальцы от рычага и опускал мои затекшие руки вниз, растирая своими, горячими, испускающими приятный ток.

Потом он начинал сгибать-разгибать мне запястья и локти, разрабатывая сухожилия, восстанавливая кровообращение.

В целом, мы задержались в пути на час дольше, чем, когда следовали в южном направлении. И сразу же по прилете отправились прямиком в мою недостройку. Домой мне вот так, наобум, заявляться было нельзя: Эрик ведь думает, что я нахожусь у мамы. Следовательно, прежде чем попытаться проникнуть в квартиру, необходимо дождаться, пока муж ее покинет. Лишь только потом, по-быстрому, минут на пять забежать в дом, покидать самое необходимое барахло в рюкзак, и смыться как можно скорее, на случай внезапного скорого возвращения Эрика. Жаль, я не смогу взять всех нужных вещей, а только те, чье исчезновение не бросится в глаза. Я посетовала на это обстоятельство Этьену.

– Составь список всего, что тебе нужно, – предложил в ответ тот, – я добуду.

– Каким образом?

– Есть у меня один способ… – загадочно ответил сын Шаровой Молнии.

Я пожала плечами и достала из рюкзака ручку с отрывным блокнотом. Сидя на туго свернутом спальнике, в «комнатенке» шестнадцатого этажа, мы прикидывали, что еще следует захватить, кроме теплых вещей и кое-каких мелочей.

Этьен рассуждал вслух:

– Полагаю, стоит добавить также саперную лопатку, арбалет, ППШ нового образца с патронами и флэш-чипом к нему, четыре пластиковых карточки для банкомата, палатку, нож, веревку, противогаз, акваланг…

– Интересно, каким образом – хотелось бы мне увидеть – ты будешь просить весь этот джентльменский набор у Эрика и утверждать, будто противогаз с палаткой мне понадобятся для проживания у мамы? Может, скажешь, что они необходимы исключительно в гигиенических целях? – всполошилась я.

В ответ Этьен интригующе улыбнулся, щелкнул меня пальцем по носу, вырвал из моего блокнота список и исчез. Я, не теряя времени, созвонилась с друзьями.

Буквально через десять минут, вскарабкавшись по стене, появилась Наташа. Она была одета в защитный десантный комбинезон и высокие берцы, за спиной у нее виднелись походный рюкзак и колчан со стрелами. В руках косплеерша держала альпеншток и «кошку». На голове у Наташи на сей раз была уложена секретаршина «ракушка», а губы густо оттеняла алая помада – наконец хоть что-то делало ее солидной дамой. Впрочем, что это я – чья бы корова, как говорится, мычала!..

Видя, как я ее рассматриваю, Наташа широко улыбнулась.

– Куда это ты намылилась? – вместо приветствия сказала я.

– Только что с телевидения – была подвергнута деспотии стилистов, – небрежно объяснила Наташа свой внешний вид, хотя и младенцу было понятно: она хвасталась, – задолбалась отвечать на одни и те же дурацкие вопросы.

Оглядевшись по сторонам, Наташа спохватилась:

– А где же наш очаровательный Принц Грозы?

– Собирает дорожную амуницию.

В этот момент подоспел Порфирий Печерский.

– Вот, держи, нам это пригодится, – новоиспеченный Угодник протянул карманный «айпад», – сам собрал. Работает от солнечной батареи. Метеонавигация. В реальном режиме просматриваются передвижения воздушных масс и морских течений, тектонические колебания земной коры и перепады температур ядра, вспышки молний, пожары, свечения протуберанцев, метеоритные дожди и всякое тому подобное. Возможен также межпланетный интернет, если таковой найдется…

– Ай да, Порфирий! По гроб тебе обязана, – воскликнула я, тепло улыбнувшись, – что же мне такого особенного для тебя сделать, чем порадовать?

– Успокойся, – в голосе Порфирия слышались властные нотки, однако ясные и вечно восторженные глаза нежно улыбались, – будешь заморачиваться – отлуплю.

– Слушай, Угодничек, а чего это ты в четверг у нас на крыше прятался, а? – поинтересовалась Наташа.

Я навострила уши.

– Меня преследовали! – кротко ответил Порфирий.

– Кто? – нетерпеливо потребовала Наташа.

– И что им от тебя было нужно! – не удержалась я от возмущения. – Кто посмеет крошить батон на этого солнечного, преподобного, святого… Угодника?

– Бросьте, вы обе! Угодники чаще бывают дамские, нежели святые, – насмешливо парировал Порфирий.

– Ну так кто это, все-таки, был? – допытывалась Наташа.

– Дык, ерунда, какие-то английские копы. Им почему-то взбрело в голову, будто это я спас их бабульку из горящего дома – хотели меня наградить.

– Ха! И, конечно же, это был не ты? – иронично спросила Наташа.

Порфирий вместо ответа вынул из рюкзака бутылку шерри:

– Угощайтесь. Англичане прислали.

К выпивке подоспел Марсело Морелли. Поздоровавшись с Порфирием за руку и коротко кивнув нам с Наташей, он достал из заплечной сумки четыре массивных пистолета с «квадратными» дулами. Я наклонилась посмотреть.

– Это не для женщин, – отрезал Марсик, но смягчившись под взглядом Наташи, добавил, – потому что их всего четыре штуки. Это ультразвуковые пистолеты-автоматы, – пояснил он, видя наше любопытство, – когда мы их изготавливали, то даже не знали, что они такое. По словам конструктора-разработчика, людям оружие не должно причинить ни малейшего вреда, разве что только вызвать мышечную слабость и неспособность сражаться далее. Затем нам разъяснили, будто заказчиками являются диггеры и будто автоматы эти считаются исключительно игровыми – так, во всяком случае, было оговорено в накладной, а потому их безопасность не вызвала у нас сомнений. Но это лишь по первому впечатлению. В дальнейшем, однако, нам показалось странным, что такой безобидный наряд требовалось выполнять под покровом строжайшей секретности. К счастью, мне удалось оформить также тайный заказ лично для себя – якобы для тщательного изучения в конструкторском бюро – вот они, эти четыре экспериментальных образца. И уже совсем недавно я убедился, что, сняв второй, боковой предохранитель, можно сделать ультразвуковую волну способной уничтожить живые человеческие клетки путем полного расщепления на атомы.

При этих словах Наташа резко выпрямила спину, взгляд ее стал напряженным. Прищурившись, словно вспомнив что-то важное, она произнесла:

– Среди диггеров есть парни и девушки, поклоняющиеся Гекате – темной стороне Богини Земли. Однажды они даже пытались однажды вызывать ее дух. Правда, как это связать с вашим оружием, я не знаю, – добавила она растерянно, – однако чувствую, что оба ветра дуют в одном направлении. Раньше среди подземников, в основном, преобладали ролевики из подростков и молодых людей до тридцати лет. Большинство ребят были безобидными. Однако теперь все меняется.

– Не все, – сказал Марсик, откинув длинные волнистые волосы со своего выпуклого широкого лба, – в канализации еще встречаются хорошие ребята. Но как бы там ни было, в сеть уже слили подробную информацию о различных способах поражения ультразвуковым автоматом существ высшего ангельского лика – и это, не говоря уже о человеческих смертях от мегагерц…

«Они охотятся за Этьеном, эти диггеры, – осенило меня, – и Лилианой!»

– Принцип работы оружия строится на том, что в основе набора ультразвуков лежит очень жесткая какофония, пагубно действующая на музыку сфер, созидающую галактики… – продолжал Марсело.

– Весьма любопытно, – послышался сзади слегка ироничный голос Этьена, – помню случай, когда в меня целились глюонно-вакуумным оружием, а умолкла лишь моя гитара, отчего я стал разряжаться – вакуум-то гасит звуковые колебания. Стало быть, оба эти оружия – убийцы Ангелов – супплетивны по своей сути: вакуум отлично дополняет какофонию! А это значит, что одним оружием можно нейтрализовать другое, если удастся каким-то образом заполучить недостающее.

Моя природа огненно-музыкальная, и в основе ее, действительно, лежит музыка сфер – это ты верно подметил, Марс. А в вакууме мелодия Вселенной переходит в режим заморозки – отсюда ее колебания преобразовываются в силовые линии особым синаптическим способом…

– Этьен, если эта какофония, или этот вакуум, как ты говоришь, если они способны уничтожить твою архангельскую природу, – задыхаясь от волнения, проговорила я, поглядев на автомат Марсело, – то тогда, мне кажется, я понимаю, в чем состоит план диггеров: убить тебя тем, из чего все на свете рождается – пустотой и шумом! Это ли не символично? И цинично… на редкость, правда? А знаешь, чего здесь не хватает до полной картины? Черной дыры! То есть я хочу сказать, что если ни один из их планов по ликвидации тебя – при помощи вакуума или ультразвука – не сработает по отдельности, то они доберутся-таки до третьего, недостающего вида оружия – лазерного, расщепляющего материю на электроны и протоны за счет ускорения частиц. И они предпримут попытку создать вокруг тебя черную дыру, чтобы потом докончить оставшимися двумя стволами – глюонно-вакуумным и ультразвуковым!

– Развоплотить, – поправил меня Принц Грозы, – энергия так называемой Гекаты, подкрепленная мощным лазерным оружием, полностью нейтрализует все мои заряды – это верно, но она лишь на время выведет меня из строя. А вакуум вообще после заземления тобой бессилен что-либо со мной сделать. Опасен же для меня, в действительности, только ультразвук. И потом, Конкордия, ты в корне неправа насчет пустоты и шума. С них ничего не начинается – ими все заканчивается. А начитается жизнь во Вселенной с моей мелодии. Ну ладно, довольно разговоров, я надеюсь, все обойдется, – мягко улыбнулся он. – Нам надо поспешить, друзья, пока мой отец еще на дежурстве – дабы успеть перехватить его, а не то уйдет домой. Кстати, я принес тебе, Коко, то, что ты просила. И прочее по списку тоже.

У ног Этьена стояли два огромных рюкзачища.

– Так ты все-таки проник в наш дом? Как же тебе удалось?

– Проверил квартиру на радиацию, сославшись на вымышленные требования МЧС – якобы по причине того, будто триста с лишним человек с утра поступили в городскую больницу с тошнотой, судорогами, параличом. «А все потому, уважаемый господин Эрикссон, что изо всех кранов в домах вашей улицы течет радиоактивный таллий!» – широко осклабившись, объяснил Этьен. – Затем я преспокойно вынес из дому предметы, на которых счетчик Гейгера, – тут он указал на кожаный футляр, выпирающий из вещмешка рядом с блестящим защитным комбинезоном, болтающимся наперевес, – зашкаливал. Типа, на эти вещички каким-то образом попала зараженная вода или, как вариант, пары…

Дальнейшие слова Этьена потонули в общем взрыве хохота. Конечно же, ребята догадались, что щелчки прибора Принц Грозы вызывал сам.

– Слышь, приятель, когда вернемся, сходишь со мной ювелирный магазин на радиацию проверить?

– Да ну, лучше сразу банк!

Вдруг неожиданно откуда-то снизу послышались тяжелые торопливые шаги, заглушаемые женским криком, срывающимся в визг. Смех замер у нас на губах, и мужчины разом, как по команде, покинув мою «жилую» секцию, на цыпочках выбежали на лестничную площадку. Там они немедля заняли позицию «спина к спине», выставив вперед стволы, преграждая подступы к лестнице, ведущей на крышу.

Но оказалось, что это всего-навсего подоспели Алексей Фолерантов и Себастьян Хартманн, которые успели-таки в последний момент получить наше сообщение. Сперва пилоты намеревались нагнать нас в пути тотчас по возвращении из служебной командировки, о чем незамедлительно известили Этьена в чате. Однако, явившись в часть, товарищи узнали, что их летное расписание неожиданным образом поменялось – возникла возможность оформить отпуск. И тогда напарники решили присоединиться к экспедиции прямо здесь, на крыше, без предупредительного звонка и обговора всевозможных нюансов. Впереди себя летчики зачем-то толкали упирающуюся женщину – по виду лет тридцати или моложе. Алексей крепко держал ее за волосы, намотав их для надежности на кулак.

– Это еще кто такая? – резко спросил Этьен.

– Шпионка, – мрачно ответил Алексей, – диггеровская шестерка.

– Неправда! – взвизгнула женщина, тряхнув головой, и тут же сморщилась: стянутые могучей рукой волосы при малейшем движении причиняли ей острую боль.

– Вы только посмотрите, кого эта мразь привела на хвосте, – Себастьян подошел к оконному проему.

Дом со всех сторон был окружен диггерами. Их насчитывалось человек пятьдесят – грязных, мерзких и злобных: даже на расстоянии чувствовался цепкий немигающий взгляд колючих глаз, глядящих снизу вверх из-под свисающих к самому подбородку длинных чубов. Цветные, разрисованные наколками тела, блестящие шипы-заклепки, сверкающие на солнце дула орудий…

И тут я почувствовала невыносимую муку в груди, словно раскаленный нож вогнали мне под самые ребра: мои микролайты! Обе «мухи» оказались облеплены вонючими ублюдками. Подонки посмели их захватить!

– Как же это так?! – вырвалось у меня.

Наташа, не раздумывая, с размаху саданула женщине кулаком в глаз:

– Ах ты, сука!..

– Коко, скажи им, что я тут ни при чем! – завопила та неприятным скрипучим фальцетом. – Подтверди, что я твоя золовка, или… кем меня следует считать?..

Товарищи тотчас повернулись в мою сторону.

– Да, – неохотно отозвалась я, не сразу признав взлохмаченную замухрышку с растекшейся по щекам тушью, – это Лора, троюродная сестра Эрика, – я совсем забыла про нее. Она вроде как осиротела и приехала сюда, чтобы быть поближе к братцу, своему опекуну. Очевидно, бесстыдница выследила тебя, Этьен.

– Это верно, – подтвердила Лора мою догадку, потупив глаза, – я шла за тобой от самого дома, приятель. Видишь ли, пока ты лазал по нашим комнатам, я незаметно для тебя выдернула счетчик Гейгера из розетки – но сделала это лишь потому, что незанятое гнездо выхода оказалось одно, а братец потребовал срочно поставить его телефон на зарядку! – торопливо прибавила она, и в ее наглых глазках заблестели искорки страха. – Но тем не менее прибор твой электронный – полностью обесточенный – все равно продолжал трещать, как сумасшедший! – продолжала Лора, всхлипывая. – Мне это показалось странным и необычным. Тогда я предположила, что тебе зачем-то понадобились наши вещи. Однако ты не похож на вора – иначе ты был бы самым необычным из всех воров, – быстро залепетала она, – ведь ты не взял ни денег, ни драгоценностей. Но тогда на кой тебе, позволь узнать, весь этот походный скарб – я недоумеваю! Куда ты его собрался отнести? И вот я, значит…

– …решила призвать на помощь своих дружков?! – резко оборвал ее Этьен, не особо веря в собственные слова, но все равно произнеся их – так, из-за раздражения.

– Это не мои дружки! – паршивка вновь перешла на визг.

Алексей, наконец, высвободил свою руку, и тусклые, местами обесцвеченные, волосы Лоры рассыпались по ее лицу. Опустившись на колени, та зарыдала, спрятав под бесформенной завитой копной свою сморщенную физиономию.

– Ладно, ступай отсюда вниз, ты свободна! – властно приказал Этьен.

– Коко, прошу, вступись за меня! Уговори взять с собой, спрячь где-нибудь, но только не отправляй обратно – там внизу эти, как их… диггеры! Они меня уничтожат. Эти жуткие местные парни знают, что я приезжая, и угрожают порезать, – сквозь рыдания причитала она, – изнасиловать, укокошить!

Лору я никогда не любила, потому что не доверяла ее лицемерной изысканности и фальшивой утонченности, которые целиком состояли из жеманства и были лишены даже капли естественности и непосредственности. То есть Лора была полной противоположностью Наташе. Особенно меня раздражал ее сатанинский отрывистый смех, напоминающий куриное кудахтанье.

Но в то же время кукольно-фарфоровое личико Лоры порою умело становиться настолько жалобным, что я невольно отступала перед ее напористостью.

– Не мне решать, – неприязненно ответила я и посмотрела на Этьена.

– Да на что ты мне нужна, Лора! И потом, куда тебя девать? – безразлично проговорил Принц Грозы. Пожав плечами, он отвернулся и нахмурился.

– Но и отпускать деваху нельзя – она уже достаточно успела увидеть, – возразил Алексей Фолерантов, – сколько нас, какие у нас пушки, и все такое прочее.

Его слова потонули в массовом крике товарищей, вызванном внезапной решительной осадой многоэтажки толпой вооруженных диггеров.

Всеобщее внимание тотчас переключилось с Лоры на картину внизу.

– На чем же мы теперь полетим до обещанного тобой авиалайнера, или что там у тебя припасено, любитель недомолвок? – взволнованно спросила я Этьена, с болью покосившись на свои родные микролайты, засиженные ублюдками.

– Полным составом мы бы все равно в две «мухи» не втиснулись. Так что без автобуса до нашего испытательного полигона не добраться, – ответил за Этьена Хартманн, – а только там и сдается напрокат любой авиатранспорт, заранее подготовленный на все случаи жизни. Придется прорываться на остановку сквозь толпу диггеров…

– Вообще-то у меня другие планы относительно того, как мы полетим, – молвил Этьен. – Правда, я рассчитывал сперва забрать с автостоянки своего отца… ладно, попробуем приземлиться прямо на парковке – пустующих мест предостаточно, – скороговоркой пробубнил он себе под нос. – Итак, все на крышу, бегом!

Последние слова Принца Грозы, прогремевшие властно и отчетливо, заставили нас безоговорочно повиноваться.

Оказавшись на самом верху многоэтажки, мы повернулись и посмотрели туда, куда направил свой сосредоточенный взор Этьен: стена гаражей чуть скрывала будку, в окошке которой виднелся огонек. Поодаль, за металлической сеткой забора стояли новомодные цветные автомобили, мотоциклы, микролайты. И, не поняв ровным счетом ничего из того, что скрывалось за отрывистыми бормотаниями Этьена, друзья застыли, ожидая, когда же главный зачинатель экспедиции разовьет свою мысль и объяснит нам, зачем мы очутились здесь.

Но вместо его слов мы услышали рокот мотора. В следующую же секунду неожиданно со стороны спины воздушно-ударная волна окатила наши затылки. Мы обернулись: разрывая сжиженный воздух, абсолютно из «ниоткуда» выплывал чудесный молочно-голубой дирижабль, похожий на надувное мультяшное облачко. Медленно, точно во сне, он подрулил прямо к моей причальной мачте, и над высоким комингсом отворилась овальная полупрозрачная дверь. Друзья застыли, как вкопанные, открыв от изумления рты. В чувства их привел звонкий клич Этьена:

– Хей, народ! Все на борт, живо! И ты в том числе, – нехотя бросил он Лоре.

Мы схватились за наши рюкзаки, сумки, а сын Лилианы, уже успевший проворно занести часть поклажи внутрь и выбежавший за остальными тюками, глянул из-за парапета вниз: толпа диггеров самопальным тараном дубасила по массивной входной двери, которую Себастьян не поленился заклинить арматуринами.

Пристроив поклажу у ближайшей переборки, мы с Наташей также помчались наружу – подсоблять Этьену.

– Быстрее! – продолжал командовать он, нам подавая пакеты те, что полегче, а себе ловко закидывая за спину тяжеленные спортивные баулы с закатанными банками солений, тушенки и грибочков.

Мимоходом я не преминула бросить взгляд в пролет лестницы: дверь проломилась – снизу уже послышались скрежет железа и топот мчащихся наверх ног.

Этьен в последнее мгновение замедлил шаг, дабы внимательно осмотреть винты и рули перед отправкой…

Едва мы с товарищами забежали на борт, как один из диггеров, пробравшийся-таки на крышу и мигом разгадавший нашу стратегию, ловко вычислил Этьена в худеньком высоком молодом человеке, замыкавшем строй. Не мешкая, он направил на Принца Грозы блестящее черное дуло квадратного сечения – то есть дуло того самого злосчастного ультразвукового автомата, однако тотчас чья-то сильная рука сзади ударила по вражьему запястью, пытаясь выхватить оружие. Диггер обернулся, раздался чисто рефлекторный выстрел, и обмякшее тело неведомого защитника грузно шлепнулось на бетон лицом вверх. В тот же момент дверь за Этьеном закрылась. Но мы все-таки успели разглядеть его спасителя, прежде чем исчезнуть из пределов нашей реальности.

Это был Иван Гейне, отец Этьена. В груди у него зияла огромная сквозная дыра, продолжавшая расти и, подобно позитронному разрывному снаряду, вбирать в себя человеческую плоть.

По ту сторону воздуха

Вот уже несколько дней прошло с тех пор, как мы, покинув нашу реальность, плыли в сизых небесах над розовыми песками.

На второй палубе оказалось шесть спальных кают, и, запершись в одной из них, Этьен никого к себе не подпускал, предпочитая оставаться наедине со своим горем, излившимся в одну из красивейших печальных мелодий – то и дело из-за его двери доносились надрывные звуки электрогитары. За все время своего пребывания на воздушном корабле Принц Грозы не произнес ни слова – кроме как вначале, когда мы оставили наш мир, и слово это было одно-единственное: «Оторвались!» Чтобы убедиться лишний раз в нашей безопасности, Этьен внимательно поглядел в окно. Затем мановением руки он выровнял курс, кивком указал Себастьяну Хартманну на капитанскую рубку (которую я упорно предпочитала называть кабиной пилота или кокпитом) и ушел в свою спальню.

Мы самостоятельно исследовали дирижабль – надо же было хоть как-то ознакомиться с судном. Выяснилось, что на этом компактном с виду суденышке имеются довольно-таки просторная столовая, вполне роскошная ванная и бассейн. В каждой каюте, расположенной на второй палубе, было по два спальных места. Я сразу же разместилась в ближайшей к голове судна комнатке вместе с Наташей.

Согласно установленному нами порядку, дежурный капитан-воздухоплаватель обязан был оставаться в рубке на всю ночь, и при таком раскладе на остальных друзей приходилось по отдельной спаленке каждому. Волею судеб Лоре досталась именно та злополучная каюта, в которой должен был жить Иван. От этого троюродная кузина Эрика еще сильнее расстроилась: ведь получалось, что, хотя и ненароком, но именно Лора привлекла внимание диггеров к Этьену, и что лишь благодаря ей они узнали о нашем срочном отлете. И, следовательно, Лора стала причиной гибели Ивана – вид его тела, плавящегося и испаряющегося, исчезающего в небытие, до сих пор стоял у нас перед глазами. Безусловно, присутствие Лоры всем изрядно досаждало, но никто из нас так и не высказал несчастной женщине ни слова упрека. Она и без того превратилась в тень: стала робкой, напуганной, каждому старалась услужить, но в результате только путалась у всех под ногами. Народ это страшно раздражало. Лора мыла полы, убирала, готовила обеды, однако несмотря ни на что, все равно оставалась чужой в коллективе. И хотя плаксивая легенда Лоры ни у кого более не вызывала сомнений, никто ей по-прежнему не доверял. Когда троюродная сестра Эрика спускалась из каюты в салон, все разговоры на тему «Что нужно диггерам от Этьена и почему они его преследуют?» немедленно прекращались. Чем меньше Лора знает, тем нам спокойнее. И мы с нетерпением ждали дня, когда же Этьен выйдет из своего затворничества: ведь необходимо было, как он планировал, забрать на борт Насоса. А это значит, что в том же самом месте можно будет высадить Лору.

****

Далеко внизу, под «брюхом» дирижабля, расстилалась жаркая малиново-розовая пустыня. Кое-где в лощинах виднелись признаки обжитых оазисов: возделанные зеленые сады, разноцветные черепичные крыши домов, ухоженные поля, частоколы, отбрасывающие длинные тени. И вот однажды, следуя заданному маршруту и опираясь на показания приборов, мы спустились в одну из таких лощин – осмотреться на новом месте, пополнить запасы пищи и воды, но в первую очередь, конечно же, чтобы наполнить баллоны до отказа гелием – ну, или хотя бы водородом. Воздух был свеж, приятен и настолько легок, что наш корабль не мог толком осесть на брюхо и слабо покачивался в футе над землей, зацепленный якорем за дерево. А как только мы вышли наружу, он сразу же, несмотря на опустошенные баллоны и включенную до предела систему сжижения газа, стал взмывать. Пришлось подтянуть гайдроп к самой земле и как следует привязать за выступающие корни.

Впереди лежала вполне привычная для нашего взора зеленая низменность. Густые раскидистые дубы, вязы и березы ничуть не отличались от их русских братьев и сестер. Наше внимание привлекла утоптанная хоженая-перехоженная тропинка, ныряющая со склона в тень, под деревья. Мы, четверка исследователей – я, Наташа, Порфирий и Алексей – стали спускаться по ней, в надежде найти съедобные коренья и, если удастся, то подстрелить дичь. Странно, но почему-то у всех нас одновременно возникло чувство, будто мы не пешком идем под горку, а еле-еле, как в замедленной съемке, летим, очень плавно приземляясь при каждом шаге.

По бокам тропинки росло множество грибов и ягод, посаженных так ровно и аккуратно, словно над этим потрудилась чья-то заботливая рука. Набив дарами леса полные, и в то же время на удивление легкие, рюкзаки, а также, выкопав несколько сладких корешков и нарвав пахучих травок, мы незаметно вышли на прогалину. И тут нас поджидала новая неожиданность.

Оказывается, это была не совсем обычная прогалина. На ней стояло полукругом в три ряда примерно с две дюжины домиков – с грядками, окруженными плетнями. В которых вовсю трудились… люди? Нет, пожалуй. Едва ли этих существ, в полтора раза ниже и в четыре – тоньше нас, можно было назвать людьми! То были скорее прутики или тростиночки, одетые в темные обтягивающие трико, делающие их совершенно неприметными. Но при этом трудяги казались исполненными неимоверной силы: они так легко поднимали огромные арбузы, дыни, тыквы, кабачки и кочаны капусты, словно те были муляжами, полыми внутри. Поразила нас и еще одна характерная особенность местных жителей: «тростиночки» невероятно высоко подпрыгивали вверх, ловко срывая с деревьев яблоки и груши.

Увидев нас, народ перестал работать. Многие особи женского пола и дети энергично замахали руками, заговорив между собой на невнятном полушепоте, напоминающем сильно искаженный русский язык. Точь-в-точь, как наши мигранты, переселившиеся из Франции. Самцы же по их сигналу вышли из-за оград и встали на тропе, подбоченись и преградив нам дорогу с самым что ни на есть воинственным видом. Во всяком случае, именно так нам почудилось вначале. Мы растерянно остановились и вежливо подняли руки вверх, словно собрались сдаваться, хотя никто пока и не посмел нам угрожать.

Очевидно, вскоре изящный народец догадался, что мы отнюдь не намереваемся нападать на деревню, так как лица тружеников смягчились. Самый дряхлый-предряхлый абориген вышел вперед и поклонился нам в пояс – мы, в свою очередь, проделали то же самое. Затем старейшина – а, по-видимому, это был именно он – указал пальцем в небо – туда, где по сизым просторам степенно плыли белые, лимонные и розовые облака. (Похоже, селяне еще издалека увидели наш чудо-дирижабль и догадались, что мы прилетели поверху, аки птицы, а после спустились на землю). Товарищи торопливо закивали. Тогда предводитель селян гулким гортанным голосом крикнул нечто неразборчивое своим подопечным, мирно отдыхающим в сторонке, и те обступили нас, указывая пальцами на нашу ношу.

Мы очутились в плотном кольце пожилых с виду человечков-прутиков, одетых в холщовую мешковатую крестьянскую одежду. Кое-кто забрал из рук Наташи листья мяты и черемши, кто-то дернул меня за рюкзак – я послушно сняла его. Какие-то женщины подошли к нам и заглянули в сумки и мешки, а потом повернулись к своим товаркам и издали на удивление резкие и свистящие возгласы. Несколько местных зашевелились и поспешили в ближайший дом. Вскоре они вышли обратно, толкая впереди себя огромные короба. Когда работницы дома поравнялись с нами, то мы увидели, что они приволокли емкости с продуктами. В одно мгновение седая, но довольно активная с виду, бабушка проворно подхватила обеими руками короб с картофелем и сунула мне прямо в руки. Я не ожидала этого и опешила, чуть было не уронив свою ношу. Но оказалось, что картошка совсем не имеет веса. Алексей поспешил забрать у меня короб, после чего на лице у него отразилось недоумение. Он подбросил поклажу и ловко перехватил другой рукой.

– Здесь все такое легкое! – изумленно проговорила я и улыбнулась старушке: – Благодарю вас, сударыня!

– Нье за ччто! – проворковала та.

– Ну-ка, дай мне, – Порфирий Печерский выхватил у Алексея короб, – вот те на! Пожалуй, в здешних краях запросто можно нести на каждом плече по автомобилю!

– Я поняла, – раздался тоненький голосок Наташи, – розовая земля этих мест слишком пористая, а потому здесь абсолютно все ничего не весит! Смотрите, – руфферша, с силой оттолкнувшись мысками, подпрыгнула, поднялась в воздух на два с половиной человеческих роста, а затем очень медленно и плавно опустилась. – Да тут паркуром заниматься – самое то! Жаль, только, каменных джунглей нет!

– Так вот почему местные жители столь тонкие! При слабой гравитации и плотной атмосфере они растут вверх, а не в ширину! – восторженно проговорил Порфирий, который, несмотря на всю свою худобу, имел крепкую грудную клетку могучего русского витязя, мощные бицепсы и сильные мышцы шеи. – Надо бы нам регулярно отправлять сюда на побывку наших невестушек да младших сестренок!

– Ты думаешь, в этом благословенном краю их скелеты возобновят рост, и они все превратятся в очаровательных стройняшек? – удивилась я.

– Возможно, да, а возможно – нет. В конце концов, нельзя же вытягиваться до бесконечности. Но, по крайней мере, при здешнем притяжении земли грудь их на долгое время сохранится высокой, контур лица не подпортят отвисшие брыли, а кожа останется подтянутой, свежей и упругой. Впрочем, не это самое главное. А то, что у беременных ребенок не будет давить на чрево и тянуть вниз – вот на чем следует заострить внимание…

– Ишь, куда тебя занесло! – рассмеявшись, прервала его фантазии Наташа. – Ладно, хорош базарить, Угодник. Надо поторапливаться: народ, вон, из-за нас все дела свои побросал, видишь? – и махнула рукой в сторону дома – туда, где у широкой тропы несколько мужичков и женских особей с коробами – во главе со своим старейшиной – остановились, поджидая нас, внимательно прислушиваясь к нашей болтовне и тихонько посмеиваясь.

– Ну а мне, выходит, в тутошнем благословенном краю и вовсе делать нечего, – беспечно промолвил долговязый Алексей Фолерантов. Небрежно подпрыгнув к макушке дерева, он сорвал огромную оранжевую грушу и смачно куснул, – я и так вымахал аж с фонарный столб!

Мы направились за своими провожатыми, а те взяли, да и повернули по тропе в противоположном направлении. В итоге отряд сделал крюк, незаметно поднялся в гору и вновь оказался у дирижабля. К всеобщему удивлению, предводитель селян решительно подошел к входному люку и крикнул что-то внутрь – я отчетливо разобрала имя Этьена. Затем, не дожидаясь ответа, старейшина нажал на едва заметный тумблер. Грузовая рампа позади полупрозрачной входной двери откинулась, и тоненькие существа быстро понесли свою ношу прямиком в кухонное помещение.

– Так вы, оказывается, друзья Этьена! – сообразила я и, еще раз почтительно поклонившись человечкам-прутикам, обернулась к товарищам. – Похоже, наш цеппелин своим происхождением обязан этому миру, и принадлежит он, скорее всего, жителям деревни. Наверное, они заприметили его силуэт еще на горизонте, когда мы только подплывали сюда. Вот почему нас так радушно приняли! Этьен предвидел остановку и заранее обо всем договорился с местными. Хотя поначалу они отнеслись к нам довольно настороженно…

– Возможно, селяне с кем-то воюют и постоянно ожидают нападений со стороны чужаков, – предположил Порфирий, – завидев нашу группу издалека, они, вероятнее всего, решили, будто очередная вражеская вылазка закончилась пленением их приятеля Этьена. Или же просто нам так показалось – все-таки у различных народов имеются свои неповторимые жесты и приветственные гримасы, – рассудил он. – И, кстати, я сомневаюсь, что местные человечки опасаются за судьбу своего воздушного судна: нам нет нужды угонять дирижабль, поскольку в нашем мире он вряд ли продержится на плаву более пяти минут – осядет на землю или на ближайшую крышу.

– А я-то рассчитывала, что цеппелин останется у нас навсегда! – горестно воскликнула я. – Что ж, надеюсь, мы его как-нибудь выкупим и реконструируем.

– Итьеннь… Итьеннь… – снова раздалось позади несколько нежных шелестящих женских и гортанных мужских голосов. Ответа не последовало. Селяне захлопнули рампу и вопросительно воззрились на нас: куда подевался их старинный друг, сын Шаровой Молнии, что вечно с гитарой мокнет под дождем?

Я молча повела людей внутрь, к двери Этьеновой каюты, из-за которой, не умолкая, доносились дисторшн-фуги. Люди-прутики постояли с минуту, наморщив лоб, затем на их лицах отобразилось нечто вроде удовлетворения, и, не сказав ни слова, они откланялись и ушли.

– Может, тутошние жители еще и мысли читать умеют? – предположила Наташа, нахмуренно провожая «тростиночек» глазами.

– Или им слишком хорошо знакомы привычки Этьена и его непростой характер, – добавила я, качая головой.

Незаметно сзади подошли Марсик с Себастьяном.

– Мадонна мия! Кто эти чудные существа? – удивленно воскликнул Марсело Морелли, успев заметить удаляющихся селян. Его так и подмывало расхохотаться.

– Друзья Этьена, – коротко пояснила я.

– Ну что, летим? – нетерпеливо поинтересовался Себастьян Хартманн, на которого, казалось, местные жители не произвели никакого впечатления. – Раздобыли гелий, ну или, на худой конец, водород?

– Думаю, в здешних краях сойдет и обычный нагретый воздух, – раздумчиво сказал Порфирий и ухватил Себастьяна за руку, – пойдем на верхнюю палубу, к баллонам – я покажу кое-что любопытное…

****

Минуло еще три дня – скучных, однообразных и монотонных: Принц Грозы безмолвствовал – если не считать его надрывного наигрывания на гитаре, море за иллюминатором то и дело сменялось лесом, а лес – морем. На четвертые сутки мое терпение лопнуло: хватит, нужно срочно что-то предпринять! Встав ни свет ни заря, я спустилась в салон, служивший гостиной, и уселась в кресле у столика, задумавшись над происходящим. Конечно, столько всего случилось: диггеры, убийство Ивана Гейне, наш вылет, кажущийся чем-то сродни бегству – понимаю, Этьену надо постараться как-то все это переварить. Тем не менее, он, лелеющий свое горе в полном одиночестве и выходящий на кухню или в уборную лишь тогда, когда в коридоре никого нет, казалось, выбыл из реальности и забил на нашу экспедицию.

Ладно еще, моих товарищей отчужденность сына Шаровой Молнии пока не особо взволновала – что ж, неудивительно, они ведь даже толком не познакомились с Этьеном. Но я совсем другое дело, я вроде как свой человек. Я не могу не тревожиться за друга, зная его тонкую впечатлительную натуру. Может, Этьену просто необходимо побыть одному – может, так ему легче? Если да, то мне остается лишь запастись терпением – некоторые люди буквально не выносят сочувствия. Но вдруг мы все – в том числе и я – одинаково посторонние для сына Шаровой Молнии? И вдруг ему однажды станет настолько плохо, что он, вспыхнув электрическим пламенем, стронется с места да угодит в баллон с водородом, отчего вся команда, положительно, взлетит на воздух?! Ах, да, я забыла: мы ведь только и делаем, что постоянно взлетаем – прошу прощения за каламбур…

Кстати, должна признать, что после той вульгарной выходки Этьена в ванной мой интерес к нему как к мужчине существенно возрос! Ибо я ощутила в последующие несколько часов – я имею в виду промежуток между инцидентом в ванной и трагедией, случившейся на крыше многоэтажки – какое-то странное, непонятное напряжение, витающее где-то в воздухе, между нами. От Этьена не укрылось мое смятение чувств, и в те моменты, когда наши взгляды пересекались, он широко улыбался с самым счастливым и дурашливым видом – отчего я вздрагивала и растерянно опускала глаза. Как будто незримая нить незаметно протянулась от меня к Этьену и обратно – от одной души к другой. Как бы она не лопнула, эта нить, что тогда? А посему мне хотелось бы знать: только ли в моей голове возникло это натяжение, или он, Архангел Огня, чувствует то же самое? Несколько раз я даже успела перехватить самодовольный понимающий взгляд Этьена, словно он видит меня насквозь и читает мои мысли. Но не стоит заострять внимания на несущественных мелочах: я по-прежнему буду держаться с сыном Лилианы исключительно по-товарищески – точно родная сестра, близкий друг, и все такое прочее, так как в основе моих эмоций – я считаю – лежит элементарная сугубо платоническая привязанность. Наши дурацкие гляделки не могут продолжаться долго. Потому как если Этьен всерьез полюбит меня, то, получив решительный отпор – я все-таки замужняя дама, черт возьми! – улетит прочь, и вряд ли я когда-нибудь еще его встречу.

Полюбит ли? Так мне казалось до тех пор, пока мой друг не заперся в своей комнате, сделавшись безучастным равно как к происходящему, так и ко мне. Подумать только: за все время затворничества ни разу не позвать меня! С одной стороны, мне, конечно, обидно, но с другой – я только в плюсе, поскольку выходит, я напрасно драматизирую ситуацию: интерес Этьена ко мне сугубо поверхностный и, следовательно, он не втюрится столь сильно, чтобы бежать от меня без оглядки?

От этого умозаключения я ощутила несказанное облегчение: какое счастье, что все складывается именно так, как складывается – ведь мне просто не вынести потери дорогого для меня человека! Особенно теперь, после того как я узнала, что нас связывает так много общего – хобби, необычное путанное прошлое, наши родители… Возможно даже, дело не только в этом…

Не знаю, виной ли тому факт, что у меня нет детей, о которых бы я могла печься, или, может, по какой-либо другой причине, но я с первой нашей встречи горячо привязалась к загадочному Принцу Грозы, показавшемуся поначалу беспомощным, аки младенец. Возможно, именно потому, несмотря на его живописную магнетическую внешность звездного рыцаря, летчика, волшебника, несмотря на его лучистые выразительные глаза, мое отношение к нему лишено всяческих животных желаний. Более того, я не могу… – нет, я отдаю себе отчет, что все это, конечно, странно, необычно и неестественно, но что есть, то есть – я не могу избавиться от беспокойства, страха за него и чувства ответственности за его судьбу!

Оттого-то все эти дни, после гибели Ивана, я все чаще и чаще ловлю себя на мысли о том, что не имею права оставаться холодной и отстраненной и что мой долг – постучаться в каюту Этьена и спросить: не надо ли ему чего? Хотя бы из вежливости. Но как я могу осмелиться пойти к нему и попытаться его утешить, когда он намеренно создает дистанцию между нами? Или же мне это только так кажется? В конце концов, если этого не сделаю я, то сделает кто-то другой, тот же Порфирий. А вдруг Этьен повернет дверную ручку и впустит его к себе? Вот тогда-то нашей дружбе и придет самый настоящий конец.

Я должна решиться!.. Должна. Но вместе с тем я продолжаю упорно сидеть, точно пригвожденная к креслу, так как мне невыносима сама мысль о том, что Этьен посмеет небрежно бросить в замочную скважину: «Благодарю, со мной все хорошо, мне ничего не надо, я хочу побыть один». Этот отказ может очень болезненно ранить меня, словно мы соревнуемся в идиотской борьбе сильных духом и независимых личностей – кто из нас двоих круче и самодостаточнее? Однако будь на месте Этьена какой-либо другой член отряда, я бы уже давно стояла со стаканом воды перед каютой и молотила бы, что есть силы, в дверь. Следовательно, оставаться индифферентной – это черствость. Если, конечно, рассуждать объективно, глядя на происходящее со стороны, а не глазами участницы событий…

В отчаянии, я собралась с духом, чтобы, наконец, встать и пойти постучаться к Этьену, но тут неожиданно услышала за спиной вкрадчивое:

– Приветики!

– Этьен!

Не помня себя от радости, я вскочила и кинулась другу на шею, дрожа и краснея от волнения. Но тотчас отпрянула и внимательно поглядела в его лицо:

– Ты как? – только и смогла вымолвить я.

Улыбка мгновенно слетела с губ сына Шаровой Молнии. Я ужасно смутилась, опустила голову и уткнулась лицом к нему в грудь: в жизни не видела таких откровенных и беспомощных глаз! И как я только могла пять минут назад думать, что он держит меня на расстоянии, когда этот взгляд… о, это самое сильное, что в нем есть! Своими голубыми холодными глазами, взирающими из-под властных магнетических бровей, глазами, отражающими свет галактик, туманностей и соцветий мертвенно безмолвных ледяных кристаллов, он способен выставить за порог, приковать к стене, парализовать, встряхнуть на электрическом стуле. И ими же, горячими, как звезды минус шестой величины, он в силах заставить выдать любую тайну, вывернуться наизнанку, пойти на край света – словом, сделать то, что они хотят.

– Ты завтракала? – заботливо поинтересовался Этьен.

Ему ли обо мне беспокоиться? В его-то состоянии?!

– Нет, спасибо. Что-то не хочется есть. А ты?

– Я тоже пока не хочу, – он уселся в кресло напротив меня, подавшись вперед и облокотившись о столик, – ну и как тебе «Глория»?

– «Глория»? – не поняла я.

– Да, «Глория». Дирижабль так называется.

– Великолепен, – ответила я, слегка ошалев от такого названия, – а это твои друзья были, да?.. Ну, те, что еду приносили? Тонкие, будто прутья, и…

– Хорлоки? – встрепенулся он. – Да, друзья. Они уже загрузили провизию?

– Еще… поза-позавчера, кажется. Или раньше… не помню. Полным-полно всякой снеди насовали. Хорлоки. Хм, звучит прямо по-английски как-то…

– Значит, мы уже достаточно много пролетели.

Этьен откинулся на спинку кресла с удовлетворенным видом, немного отъехал от стола, а потом подтянул к подбородку колени и задумался, казалось, начисто забыв о моем присутствии.

– Но ты мне никогда ничего не говорил об этих хорлоках и о параллельном мире! – возмущенно проговорила я. – Сказал, что плохо помнишь и свое прошлое, и всяческие путешествия по Вселенной из конца в конец…

– Тогда считай это сюрпризом! – улыбнулся Этьен. – Надо же хоть чем-то тебя удивить, – и, заметив недопонимание на моем лице, стал серьезным, – видишь ли, когда я был… так сказать, подвержен смерти, я хоронил в себе все свои воспоминания. А перестав «умирать», постепенно восполняю пробелы в мозгу. Память медленно, но верно возвращается ко мне, – и снова улыбнулся, – ну, что скажешь? Тебе нравится путешествовать по Нетиви Фэй, то есть Стране Дирижаблей?

– Так это Страна Дирижаблей?! – спросила я ошеломленно.

– А что, разве нет? – от удивления слегка повысив голос, воскликнул Этьен, явно озадаченный моим вопросом, и развел руками по сторонам, точно воздух вокруг нас был до отказа начинен крошечными дирижаблями.

Я взглянула на друга. Спутанные волосы космами падали на острые голые плечи, и сидя в одних черных кожаных штанах, босой и скрюченный, с поджатыми ногами, Этьен сильно напоминал измученного и раненого ворона.

– Страна Дирижаблей, значит, – я глубоко вздохнула, – ладно, порадуюсь потом. Пока что я видела лишь «Глорию», и, стоит отдать ей должное: она меня вполне устраивает.

– Так ты, выходит, все эти дни сидела возле моей двери и даже не смотрела в окно? – догадался Этьен, верно истолковав мой вздох.

Я не ответила, почувствовав под пытливым взором Архангела Огня, как краска заливает мое лицо, однако выдержала его взгляд. А затем покорно встала и подошла к окну. Этьен, незаметно оказавшись рядом, подкатил ко мне кресло, но я продолжала стоять, вперившись взором в горизонт.

И тут у меня глаза полезли на лоб! Оказывается, то, что я сначала приняла за плотные разноцветные облака, было не чем иным, как дизайнерскими корпусами дирижаблей самых затейливых форм: вон поплыл надувной розовый ботинок, вот стручок фасоли, а этот, что побледнее – гантель, далее – голубая акула…

Летели они гораздо выше и медленнее, чем мы, и я сообразила, что ни на одном из этих мягких дирижаблей нет ни каркаса, ни сложного турбовентиляторного двигателя, и что все они значительно уступают в весовой категории нашему навороченному цеппелину. Скрытые же под гладкой поверхностью «Глории» ребра жесткости, форсаж и прочие тяжелые примочки – это исключительно заслуга Этьена.

– Иногда хорлоки вынуждены грести веслами, если надо лететь против ветра, – добавил Принц Грозы, следуя за моим взглядом, – тяга у здешних винтов слабовата.

– Веслами? По воздуху? – изумилась я. – Да это же самая настоящая каторга! Неужели нельзя подождать, когда ветер сменит направление?

– Зачем? – тихо и меланхолично проговорил друг. – В ожидании попутных потоков придется долго сидеть на земле, а здешние жители всегда в полете. Всегда! Они живут в дирижаблях. Чаще, конечно же, скользят по течению, но…

В блестящих, печальных и одновременно восторженных глазах Этьена отразились светлые причудливые облачка-дирижабли.

– Всегда в полете… – повторила я в растерянности.

– Да, всегда в полете. Здешние дирижабли непотопляемы! Это своего рода аэроглиссеры, потому как не зависят от закона Архимеда! Их держат на плаву восходящие струи воздуха и немного прогретый пар – система терморегуляции работает от портативной бытовой электростанции. Двигатели в них стоят самые примитивные, только для спуска – с обратной тягой.

– То есть хорлоки спускаются на землю, чтобы немного поработать в огороде и заготовить себе запасов?

– Нет, – возразил Этьен, – работают только определенные семьи – например, те, в которых имеются провинившиеся. Труд – это у них нечто вроде исправительных работ. Впрочем, осужденных наказывают не столько трудом – он им не в тягость – сколько лишением самого святого – права летать, и родственники несчастного вынуждены составлять ему компанию, ведь бедолаге ни за что не справиться в одиночку с объемом хозяйственных работ – сроки поджимают, знаешь ли. Также существует обязательная трудовая повинность – аналог нашей армейской службы. Ну и, конечно же, есть богатые и бедные кланы. Первые не горбят спин, потому что купили привилегии. Вторые – ишачат, вкалывая сутками, дабы отработать ипотеку на дирижабль, который достанется лишь их детям. Словом, капитализм.

– А я уж, было, подумала, что здесь рай.

– По сравнению с нашим миром, вообще-то, да. Тут патриархально-династический капитализм.

Не слышала о такой формации. Но, видимо, Этьен, как всегда, прав.

– Долго ли нам еще лететь?

– Нет, ведь мы скользим по течению ветра, – Этьен внимательно и сосредоточенно поглядел в окно, – денька через три будем в Техасе, – точнее, в той же точке – на глобусе, но относительно здешнего мира. Как только я почувствую близость места, где ожидаются Смерчи, то дам вам знать… ого, смотри же скорее!

– Я и так смотрю! – нетерпеливо огрызнулась я. – Там ничего нет.

– Наверх смотри!

– Куда-куда? – не поняла я и в ту же минуту ощутила, как волосы Этьена скользнули по моей щеке: он подошел совсем близко, вкрадчиво нащупывая мою руку – а потом вдруг очутился в кресле и повелительно усадил меня рядом с собой.

– Вот так, Коко, стоя ничего не увидишь! Запрокинь голову и глянь как можно выше: там как будто бы воздушная каравелла скользит – немного наискосок всеобщему движению. В самом верхнем ряду. Нашла? – и Этьен отклонил спинку кресла назад, предоставив нашему взору бесконечную сизую высь.

Я поудобнее разместилась на мягком сидении, до боли вывернув шею, стараясь рассмотреть ладью в наклонном иллюминаторе, и передо мной открылся широкий обзор на бескрайние небесные просторы, словно исчерканные невидимыми разделительными полосами – оказывается, движение облачных дирижаблей строго упорядочено. Этьен обнял меня и склонил мою голову к себе на грудь так, что мне стало одинаково хорошо видно и далеко впереди по курсу, и прямо над нами.

– Вон, видишь дирижабль с веслами? Это и есть та самая каравелла.

К северо-востоку от нас по отдельной небесной «полосе» двигалась продолговатая, похожая на старинную лодию, гондола с воздушным баллоном в виде рыбьего плавательного пузыря, закрепленного на тросах высоко над головами летящих или – как выразился бы Этьен – скользящих. У самого днища корпуса лодии по всей длине из обшитых сталью отверстий, больше напоминающих клюзы, нежели уключины, торчали коленчатые весла, здорово смахивающие на лягушачьи лапы. Их вращательно-поступательные движения были настолько слажены, синхронны, что сразу становилось ясно: это работает сложный автоматический механизм, а не какая-нибудь вереница прикованных цепями рабов – хотя сидящие внутри члены команды явно напирают на какие-то рычаги своими крепкими мозолистыми руками.

– У «Глории» тоже есть выдвижные весла, чтобы сражаться с ветром, но это, так сказать, задумка по умолчанию – мы ими пользоваться не будем.

Голос Этьена становился все тише, глубже, и я чувствовала, как от его губ у меня трепещутся волосы на затылке. Вот он умолк, но, несмотря на воркующий рокот мотора, я слышала его дыхание – шумное, замедленное, сдавленное…

– Я уже догадалась: ты поставил на «Глорию» мощные тянущие винты и форсаж, – сказала я вполголоса.

– Да, а еще гибридный пятиконтурный двигатель, работающий на универсальном топливе моей собственной рецептуры!

– То есть ты хочешь сказать, с поршневым мотором?..

– Так точно, но не вместо газогенератора, а в дополнение к нему! И плюс двойная форсажная камера. В целом, получилась сложнейшая силовая установка, занимающая слишком много места. Собственно, потому-то она и не нашла применения в самолетостроении, а вот для дирижабля – пришлась в самый раз! В основе ее лежит гибрид обычного турбовентиляторного двигателя и двигателя смешанных циклов, что позволяет одновременно использовать самые необычные виды топлива, начиная от примитивного разреженного…

– Я поняла! Твой двигатель сразу и пороховой, и квантовый, и ядерный, и глюонный, и так далее. Прости, а эту… установку ты собрал сам?

– Не совсем. Скорее, приобрел у Zeppelin & Metallwerk Friedrichshafen версии 2.0, но кое-какие детали выпущены по моим чертежам.

– И когда же ты все это успел?

Этьен в ответ лишь загадочно улыбнулся.

Движители гулко и непрерывно рокотали. Но как громко, по сравнению ними, стучали наши сердца и качали кислород легкие! Мы жили – вдыхали и выдыхали воздух, а наши души расправлялись и становились такими же могучими, как эти степенные и величественные дирижабли, вблизи похожие на клочья пены или, может, на обтекаемые сгустки пенопласта, которыми обычно заполняют пустоты в ящиках с хрупким товаром. От монументальности их тулов веяло таким волнующим покоем и такой вековой вечностью! И я готова была бесконечно лежать на груди Этьена, глядя в окно на движущийся пейзаж под монотонный рокот лопастей…

– Рука затекла, – вырвалось у меня прежде, чем я почувствовала резкую боль в локте.

Этьен повернулся и как-то многозначительно, пристально посмотрел мне в глаза. Я постаралась вложить в ответный взгляд как можно больше тепла и признательности. Но тут вдруг из коридора послышались чьи-то шаги, заставив меня вернуться в реальность.

– Еще какая-то сонная тетеря встала к обеду, – усмехнувшись, сказала я чуть громче, чем надо.

– Да нет, это, скорее всего, пилот и штурман в одном лице, – мягко возразил Этьен, – пора бы уже сменить его. Возможно, стоит скорректировать график дежурств.

Из-за выступающей стены показалась угловатая фигура Себастьяна Хартманна. Соломенные волосы молодого человека представляли собою гнездо, глаза покраснели и припухли. Коротко кивнув мне, Себастьян посмотрел на Этьена.

– Здорово, приятель, – небрежно бросил он, слегка склонив голову набок и криво улыбнувшись. – Слава Богам, с тобой все в порядке, ну и напугал ты нас!.. Можно тебя на пять минут в рубку? Надеюсь, объяснишь кое-какие детали, а то я наугад научился управлять этой посудиной – так сказать, методом научного тыка?

Мужчины ушли, а я осталась сидеть, задумчиво глядя в окно. Казалось, грандиозный парад великой мощи, непобедимой эскадрильи (или все-таки эскадры?) шествует по небу: матово белые исполины с прожелтью, розоватостью, бледной зеленью, голубизной – всевозможных пастельных оттенков. Словно их специально по этому случаю окрасили прожекторами с бледно-утренними фильтрами. Или, может, это сын великана Бергельмира нечаянно рассыпал на небесах фигурки сахарного драже? Лишь изредка острые полоски стрингеров тяжелых цеппелинов, принадлежащих богачам, пронзали нежные полутона своим золотым великолепием.

А может, это вовсе никакая не эскадра, а случайно сбившаяся стая, которая плывет – нет, все-таки летит – повинуясь непонятному зову и инстинкту, иногда смутному и тревожному, а порою загадочному и манящему. Летит вольно, куда придется, не выбирая маршрутов. Чего же на самом деле хочется хорлокам? Почему им на месте не сидится?

И ощущение лиризма, смешанного с тревогой, заполонило меня: ах, Этьен, Этьен, что у тебя на сердце? Все ли с тобой в порядке? Как ты переносишь в одиночку потерю отца? И отчего без конца глядишь на меня так пристально?

Внезапно снова раздались шаги – на этот раз над головой и, судя по цоканью каблуков, в каюте Лоры. Меня вдруг осенила шальная идея. Вскочив с кресла, я решительно направилась к троюродной сестре Эрика:

– Доброе утро! – проронила я и, не дожидаясь ответа, продолжила. – Лора, скажи, у тебя есть с собой хоть какая-нибудь косметика – карандаш там или помада? Научи меня, пожалуйста, как всеми этими штуками пользоваться.

Новые обстоятельства

Через пару дней «Глория» взяла курс на снижение. И хотя со всех сторон вплоть до самого горизонта нас все еще окружало синее море, впереди по курсу уже завиднелись узкие отроги небольшого скалистого острова с редкой растительностью – на нем-то мы и решили остановиться. По словам Этьена, именно эта возвышенность в нашем родном мире, смежном с теперешним, является эпицентром частых бурь. Ловкий паркурист Марсело первым выпрыгнул из дирижабля прямо на вершину, используя гайдроп, как тарзанку. Он надежно принайтовил «Глорию», пропустив трос между здоровенных камней, после чего мы легко спрыгнули на небольшую каменную платформочку – оттуда вполне удобно было спускаться вниз.

Алексей Фолерантов, дежурный пилот и штурман, вынес подзаряжаться на солнцепек личные навигационные приборы Порфирия, работающие от солнечной батареи. Мы же с Лорой и Наташей надумали исследовать остров.

– Осторожно, – предупредил нас всезнайка Порфирий Печерский, – в этой песчаной почве должно быть много ядовитых пауков и скорпионов.

Судя по виду из иллюминатора, остров целиком можно было осмотреть часа за три. Но на поверку оказалось, что даже у самой воды рельеф был на редкость неровным, и, обходя отвесные скалы, нам все равно пришлось неимоверно долго карабкаться по острым скользким камням лишь затем, чтобы миновать четвертую часть периметра. К счастью, здешнее слабое притяжение пришлось как нельзя кстати: мы ничуть не устали. Да и спешить, в принципе, было некуда: мы могли застрять здесь, на острове, в ожидании Смерча, дней на пять. Впрочем, все могло обернуться и с точностью до наоборот: выступить пришлось бы немедленно. Вот почему я была против того, чтобы надолго покидать лагерь.

– Ну давай еще чуток полазаем, пожалуйста! Вдруг найдем что-нибудь интересненькое? – вкрадчиво и жалобно проговорила Наташа.

В общем-то, я понимала подругу: после Березани и полузатопленных Альп руфферша полюбила исследовать острова – это стало ее idee fixe.

– А что, если здесь тоже окажутся какие-нибудь особые съедобные коренья или питательные водоросли! – настаивала она.

Но пока что нам попадались лишь пятнистые птичьи яйца да всевозможные моллюски причудливых форм и расцветок. Однако мы не побрезговали набить до отказа пакеты и этой снедью: все ж таки овощи, дары местных жителей, надобно экономить. К тому же Этьен утверждает, что прекрасно знает, как отличать съедобную плоть моллюска от ядовитой.

– Жаль, правда, у нас нет ни удочек, ни сетей, – вздохнула Лора, – мне приходилось раньше рыбачить, мы ведь выросли на берегу моря.

Говоря «мы», Лора, очевидно, имела в виду не только себя и своих родителей, но также и Эрика. Однако в последнее время она старалась не называть его по имени – видимо, смутно догадываясь о моем охлаждении к мужу.

– Не беда, что-нибудь придумаем, – улыбнулась я ей.

По правде говоря, после того, как я обратилась к Лоре за помощью, у меня не осталось морального права резко с ней разговаривать, игнорировать ее или хотя бы взглядом выражать ей презрение. Ведь Лора отнеслась ко мне с пониманием: сделала едва заметный, но очень умелый макияж, освежила мою шею духами, вытащила из-за ушей волосы, изменила пробор. Вроде бы два-три штриха, но перемены со мной произошли разительные. Весь мужской батальон и сам не понял, отчего стал смотреть на меня новыми глазами. Было отпущено несколько комплиментов и замечаний из цикла «И почему только я тебя раньше не разглядел?» Правда, Этьен, чей взгляд стал еще пристальнее, стал посматривать на меня с оттенком самодовольного торжества – признаться, это не совсем то, чего я добивалась. Ведь на самом деле я планировала использовать косметику лишь в качестве брони, панциря для моего слишком открытого лица. Я не хотела более слыть простушкой, которую Архангел Огня видит насквозь и у которой читает все мысли на лице. Ладно, что сделано – то сделано. В конце концов, раз уж теперь сын Лилианы изучает мое лицо дольше, чем прежде, значит, я все-таки стала достаточно закрытой – желаемый эффект достигнут. Увы, право же, мое состояние победительницы омрачало чувство долга перед Лорой – эх, отплатить бы ей прямо сейчас сполна звонкой монетой. А потом как можно скорее послать ее ко всем чертям подальше…

– Рыбки захотели? – встрепенулась Наташа. – Хорошо. Будет вам сейчас рыба.

Найдя меж скал тощее чахлое, с виду, однолетнее, зонтичное деревце, руфферша оглядела его критически, а затем, прищурившись на мгновение, безжалостно рубанула ножом под самый корень. Ствол оказался полым внутри. Освободив полученный черенок от сучков и листьев, Наташа заточила его с одной стороны и ткнула этой острогой в воду, куда-то промеж камней. Тотчас серебристо-зеленая форель шумно забила хвостом по жиже, пронзенная насквозь.

– Мы так на Березани на медузах тренировались, – пояснила руфферша, – а потом мои ребята на Гламурном уже и сельдь, и окуня, и кету били…

– На Гламурном? – не поняла Лора.

– Ну да, на Гламурном – на одном из моих островов! – важно ответила Наташа, снимая рыбу с палки и кидая на камни. – Всего-то я выбила под игрища целых три шхеры в составе архипелага: остров Гламурный, остров Брутальный и остров В-Натуре-Реальный.

– Ах, какие красивые названия! – восторженно воскликнула Лора. – Наташка, да у тебя просто отменный вкус!

Мы с Наташей мельком обменялись глумливыми взглядами: неужто Лора не чувствует подвоха и принимает россказни руфферши за чистую монету? Разумеется, моей подруге и в голову не пришло бы обозначить острова столь идиотскими топонимами. В действительности, эти шхеры, к всеобщему одобрению, официально решили наречь в честь французских паркуристов, героически погибших во время спасательной операции в Альпах. А нелепые прозвища появились позже.

– Полноте, Лора! Право слово, ты очень любезна, – вежливо ответила Наташа, поспешно отвернувшись, чтобы скрыть улыбку.

Я не выдержала и прыснула, замаскировав смешок под кашель. По счастью, Лора этого не заметила, так как ее вниманием всецело завладела Наташа, переключившись на рассказ о своем очередном «боевом походе». Руфферша охотно поведала родственнице Эрика версию «2.0» Куликовской битвы 1380 года, в коей славных воинов-русичей (Наташина команда) поддержали потомки шведов (их представляли киевские косплееры), плененных князем Александром Ярославичем еще в 1242 году! Это арьергардное подкрепление, дескать, прибыло в полк по причине того, что на предыдущих реконструкциях баталий татарва (тусовка Зиланткона) все время одерживала «викторию» над русичами, беря вверх численностью.

Увлекшись повествованием, Наташа, однако, не забывала между делом высматривать проплывающих рыбешек и нанизывать их на острие.

– Так ты из тех самых реконструкторов, которые ко всему прочему еще и руфферы? – ошеломленно проговорила Лора. – А я и не знала… – она запнулась, словно хотела сказать нечто важное, но передумала.

– Что такое? – быстро и по привычке требовательно спросила Наташа, слегка нахмурив брови и чуть приподняв подбородок.

Лора замялась.

– Ну, видишь ли, – наконец вымученно ответила она, – вы все… вроде бы раньше сражались с диггерами во время игр…

– Ага, – вяло проговорила Наташа, потеряв всякий интерес к информации и ударив острогой по пятой рыбине, – это было еще задолго до нашей ссоры с ними. Но что было – то было. Мы с подземниками разделились окончательно. События, что называется, вчерашнего дня… А какой тебе интерес до всего этого?

– Да, в общем-то, никакой, – развела руками Лора, и ее темно-карие, подчеркнутые фиолетовыми тенями, глаза слегка затуманились, – просто я вдруг вспомнила, как случайно услышала разговор Эрика по видеосвязи. Он спонсировал ваших противников – диггеров – и заказывал для них какое-то оружие на военном заводе.

Вот так новость! Эрик и диггеры. Эрик и косплей – да возможно ли это вообще? Услышанное тотчас вспузырилось у меня в голове, не желая систематизироваться и укладываться в логические ячейки. Эрик… он же такой солидный!

Однако, с другой стороны, в глубине души что-то подсказывало мне: все сходится. То есть если речь идет не об игрушках-муляжах для ролевых войн, а о чрезвычайно опасном оружии для реальных убийств, то мой муж вполне способен ради выгоды заключить любую сделку с кем угодно. Даже с диггерами.

Мы с Наташей снова мельком переглянулись.

– Как давно это было? – потребовала я ответа у Лоры.

– Ну-у-у, месяца три назад, – оторопело промямлила Лора, удивившись моему тону и не понимая нашей с Наташей заинтересованности, – но в чем, собственно, дело? Что-нибудь случилось?

– Что за завод-изготовитель, сумеешь навскидку вспомнить его название?

– Вряд ли… Но, кажется, там упоминалась авиа-радио-электроника…

– О каком оружии шла речь, что оно представляет собой? Можешь хотя бы вкратце описать? – пытливо спросила Наташа.

Лора старательно принялась вслух воссоздавать в памяти увиденное на мониторе и даже вспотела от натуги. Впрочем, полного ответа нам и не потребовалось. И так стало ясно: Эрик заказывал те самые «квадратнодулые» пистолеты-автоматы, что принес на крышу Марсело. Постепенно прорисовались более подробные детали картины: оказывается, это он, Эрик, собственной персоной возглавляет охоту на Этьена и Лилиану, а диггеры – всего лишь его «шестерки». Подумать только! Подобного я от мужа никак не ожидала! Ведь он упорно меня увещевал, что не верит в существование каких-либо иных разумных форм жизни, кроме человеческой. И когда я пыталась развивать в беседе с Эриком, скажем, идею палеоконтакта или теорию панлогизма, муж лишь свирепел. Говорил, дескать, я несу чушь. Выходит, он притворялся! В таком случае, что означают геологоразведочные экспедиции Эрика в метеоопасные места? Он исследует недра или на самом деле ищет места Сил, представляющие собою доступ к Началам?

Неожиданно я вздрогнула: если Эрик охотится за Этьеном, то, следовательно, он следит за ним. И вполне вероятно, что он также следит за мной? Тогда, выходит…

– Лора, – взволнованно заговорила я, – подумай серьезно и скажи, как отреагировал Эрик на появление Этьена у нас в доме? Ну, в тот раз, когда Этьен приходил со счетчиком Гейгера, помнишь?

– А Эрик вообще Этьена не видел – он все это время принимал ванну, – удивленно и немного растерянно ответила испуганная девица. – Да что же такого ужасного-то произошло? Вы, обе, можете мне сказать?!

Если, как утверждает Лора, Эрик не видел Этьена, то посему получается, что Эрик установил слежку не только за мной, но еще и за Лорой? Иначе, как она могла привести «хвост»? Но для чего ему следить за собственной троюродной сестрой? Он что, параноик или извращенец-вуайерист?

– Лора! Ты хочешь сказать, что Эрик до сих пор не знает о визите Этьена?

– Мне пришлось сказать ему, – вздохнула Лора, – но уже по телефону, когда я сама следовала за Этьеном по улице. Эрик вышел из ванной и, обнаружив, что меня нет, сразу же мне позвонил.

– Он запрещает тебе покидать дом без позволения? – изумилась Наташа. —

Кошмар какой! Да это ж уголовная статья о незаконном…

– Стоп! Вот же я дура, – спохватилась я, – у нас по всей квартире установлены камеры наблюдения – в коридоре, на кухне, в зале. Очевидно, Эрик сквозь шум воды услышал голоса Лоры и Этьена, а потом, когда вышел из ванной, решил чисто из любопытства просмотреть видеозаписи, – адресовала я свои «мысли вслух» Наташе. – Допустим, это было именно так. Но тогда почему у Эрика вызвал подозрение безобидный человек в защитном противорадиационном комбинезоне с опущенным забралом? Ведь, как я понимаю, Эрик не мог, как следует, разглядеть лица Этьена, не мог его узнать!

– Так мой троюродный брат знаком с Этьеном? – искренне удивилась Лора. – А я и не знала – я ведь так редко приезжаю к вам погостить…

– Что ты наговорила своему братцу, Лора? – встряла Наташа, плохо скрывая нетерпение. – Отвечай!

– Я должна была отчитаться перед ним и сказала все как есть: куда я иду, что происходит, и тому подобное… – Лора затравленно посмотрела на нас. Тут голос ее сорвался на визг. – Боже мой! Неужели вы думаете, что это я, по приказу Эрика, натравила на вас диггеров?! Но… Эрик, он же… понимаете, он заказал всего лишь игрушечные автоматики для игры, ведь так? Ты же сама не раз так поступала, Наташа, ведь это правда? – Лора попыталась примирительно улыбнуться, но улыбка получилась какой-то вымученной. – И, между прочим, – оправдывающимся тоном быстро прибавила она, – по телефону Эрик сказал мне немедленно возвращаться назад. Я бы послушалась его, если бы в тот момент Сева и Леша меня не сцапали!

– Эти самые игрушечные автоматики способны убить Этьена! – резко сказала я. – А также его мать, Лилиану, да плюс еще кучу народу в придачу. Есть отдельные категории людей, особо чувствительные к ультразвуковому оружию, – добавила я и осеклась: еще не хватало посвящать Лору в подробности относительно Этьенова происхождения. От глупого человека можно ожидать только вреда – понять, в чем дело, он все равно не поймет, однако натворит невесть что.

– Но для чего Эрику понадобилось убивать какого-то Этьена?

– Эрик знает, что ты подсматривала за ним, когда он вел его видеопереговоры с заказчиками военного завода? – вместо ответа спросила я.

– Нет, конечно, – совершенно растерянно упавшим голосом ответила Лора, – мне бы за это влетело! Я аккуратно заглянула в дверную щелку – издалека, стараясь не попадать в пределы видимости камеры. Так что меня не только Эрик, но также и военные представители не заметили.

– Ты уверена?

– Абсолютно. В коридоре стояла темень, у Эрика горел свет, и я подкралась к дверному проему, все время оставаясь в тени. Монитор был виден хорошо, лица военпредов – как сейчас помню – казались ошеломленными. Никто из заводских не понимал, зачем геологу понадобилось оружие, да вдобавок такое странное: оно будто бы для одних людей смертельно опасно, а другим вообще может не причинить никакой пагубы. Это якобы связано с индивидуальными особенностями биополя. Мне стало интересно, и я дослушала до самого конца. Но я и представить не могла, что эти «ПА-19», как они называли автоматики, способны прикончить кого-то по-настоящему! Потому что биополе… ну это вроде как нечто из области экстрасенсорики, то есть связанное с мистикой, фантастикой. Или с игрой в магов. – Лора сделала паузу, чтобы набрать в грудь воздуха. – Сразу же после беседы с военными Эрик связался с кем-то из диггеров. Речь шла о заказе, и мой брательник в угрожающей форме произнес: «Я дам вам необходимое оружие, а вы, в свою очередь, обязаны исполнить обещанное. Иначе пожалеете, что на свет родились!» Нет, эти слова говорились спокойным тоном, однако от них у меня по коже пробежал холодок. Но тем не менее мне по-прежнему казалось: речь идет о всего лишь простой игре – я была уверена, что Эрик сделал самые обыкновенные ставки на тотализаторе. Я даже едва не рассмеялась – подумала, какой он, оказывается, в душе, ребенок: в солдатики играет. Я решила, что Эрик купил команду диггеров и спонсирует. А поскольку на островах руфферов, диггеров, или еще где-либо на полях сражений установлены видеокамеры, то я вообразила, что мой братец для пущей важности заказывает для ребят эффектные «пушки».

Через три дня я снова услышала знакомый звонок, донесшийся из Эрикова компьютера через стенку, – продолжала свой рассказ Лора, – Эрик опрометью бросился с кухни в кабинет и с силой хлопнул дверью – так, что та ударилась о косяк и отскочила, оставив широкую щель. Но до этой небрежности Эрику уже не было дела – он включил камеру и уселся в кресло. Я на цыпочках подошла и смотрю: на экране снова возникли все те же двое военных. Очень представительные, солидные: один – с седыми висками, а другой – полностью белый, как лунь. У них уже был образчик автомата и какие-то чертежи. Мужчины прямо-таки настойчиво требовали назвать имена клиентов-заказчиков этого необычного оружия. Эрик наотрез отказался выполнять их просьбу, поскольку информация якобы могла просочиться в прессу до начала игры, всплыли бы частные детали, и тогда эффектного шоу не получилось бы. Эрик говорил что-то типа «Какая вам разница, если нет запрещающего закона, то аналогичные штуки можно давать даже детям, не имея на то специального разрешения». Последние слова братца убедили меня в правильности моих догадок насчет финансирования команды диггеров. Вот почему я убеждена, что вы ошибаетесь насчет злых умыслов Эрика, – поспешно прибавила Лора.

– Что было дальше? – нетерпеливо спросила я.

– А ничего не было. Мне надоело слушать эти нуднейшие деловые переговоры, и я ушла в гостевую комнату, которую вы мне отвели. Я могла бы тебе, Коко, рассказать море всего такого гораздо раньше, – добавила Лора обиженно-капризным тоном маленького ребенка, – если бы ты меня спросила. Но ты ведь никогда не интересовалась никем, кроме собственной персоны, не так ли? Всякий раз, когда я навещала братца, приехавшего на побывку из экспедиции, то находила его одним, в обществе бутылки виски вместо любящей жены. А стоило Эрику уехать обратно – до тебя вообще невозможно было дозвониться.

– Лора, послушай, – сказала я, считая излишним комментировать последнюю сентенцию золовки, – если Эрик каким-то образом узнал или узнает о том, что тебе известно о его планах относительно ультразвукового оружия, – я сделала глубокий вздох, сдерживая раздражение и стараясь как можно точнее оформить свою мысль, – то тебе придется либо до конца дней своих пребывать пленницей у твоего безумного братца под замком, либо бежать от него как можно дальше и скрываться. Потому что он не успокоится до тех пор, пока не ликвидирует тебя, как нежелательную свидетельницу его преступных деяний.

– Быть того не может, – прошептала Лора, каменея от ужаса и поочередно вглядываясь в наши лица, словно желая узреть на них еле видимые следы опровержения, – это неправда!

– Еще как правда! – поддержала меня подруга звонким и твердым голосом. – Не хочешь верить – не верь. Потом, будучи на том свете, сама убедишься!

– Нет, нет! – беспомощно выставляя руки вперед и как бы пытаясь оттолкнуть наши слова, процедила Лора, переходя с шепота на визг.

– Со временем ты все узнаешь и поймешь, а сейчас пойдем. Ребята ждут, уже давно пора обедать, – добавила я более миролюбиво.

И уложив в пакеты Наташин улов, мы направились назад, так и не обойдя половины острова.

В ожидании знака

Поначалу представителей сильного пола сногсшибательная новость Лоры о том, что заказчиком партии ультразвуковых пистолетов-автоматов является мой муж, не слишком уж взволновала: не Эрик, так кто-нибудь другой пожелал бы охотиться на Этьена и Лилиану, и кто-нибудь другой обязательно подкупил бы диггеров. В том, что муж установил слежку за своей женой – если она, действительно, за мной ведется – тоже не нашли ничего особенного: сплошь и рядом так поступают ревнивцы, особенно если один из супругов находится в постоянной отлучке. А совпадение этих двух обстоятельств (то есть того, что намеченная жертва Эрика и вышеупомянутый мнимый любовник жены – одно и то же лицо) также, мол, чистая случайность. Дескать, как-никак, Эрик сам сказал мне, что не принимает меня всерьез и не верит моим россказням – я имею в виду тот момент, когда я решилась разоткровенничаться и поведать ему об Этьене. Мужья ведь редко прислушиваются к женскому щебету и чириканью – чаще только делают вид. И потому Эрик наверняка не подозревает, что охотится за человеком, тесно связанным со мной наикрепчайшими узами давней дружбы наших предков.

Но уже спустя полчаса, по мере размышления над событиями, двое ребят – Себастьян Хартманн и Порфирий Печерский, сблизившиеся за период, проведенный на «Глории» – стали задумываться над слишком уж схожими «случайностями».

– Нет. Сдается мне, что вы, сударыни, все-таки правы: Эрик тут разнюхивает неспроста, – задумчиво проговорил Порфирий, переворачивая шипящие кусочки рыбы на сковороде, поставленной прямо посреди раскаленных углей. – Помяни мое слово, Конкордия, муж следил за тобой с самого начала вашей совместной жизни и, вызнав подробности об Этьене, решил подзаработать на стороне Темных Сил.

– Но почему именно на этой стороне, Порфирий? – я взглянула в лицо товарища, по-детски круглое и курносое: обычно Печерский глядел на меня удивленными и наивно-восторженными глазами, но сейчас, накрыв сковороду, хмуро уставился вдаль.

– Наверное, захотел пойти поперек Этьену чисто из вредности – взыграло чувство собственности по отношению к тебе, – пожав плечами, сказал он, – ты же сама говорила, что у вас с Эриком нет ничего общего. Вот его злоба закипала и закипала. Обида копилась и копилась. Пока, наконец, дутое самомнение не прорвало, и весь этот яд не хлынул наружу – фонтаном вселенской подлости.

– На Эрика не похоже, – решительно отмела я версию Порфирия, раскладывая по судочкам пюре, зеленый лук с огурцами и нарезанный хлеб, – не станет он затевать рискованные мероприятия под влиянием эмоций, а тем более – охотиться на человека из ревности. Он из тех, кто всегда действует с позиции личной выгоды.

– Но тогда выходит, что Эрик и женился на тебе тоже из-за выгоды, не так ли? – Порфирий принялся обносить всех рыбой и омлетом из утиных яиц.

Хлестко, однако! От такой неприкрытой правды мне сделалось жутко неприятно, и вместо ответа я отправила в рот кусок черного хлеба, сделав вид, что увлечена поглощением пищи. Тем не менее, я тщательно задумалась над словами товарища.

Мы сидели на скале у крутого обрыва, держа на широких виноградных листьях порции форели, и дружно жевали. Стол кое-кому заменили собственные колени, другим – плоские камни. Этьен, быстрее всех проглотивший свой завтрак, повернулся к нам спиной и, опершись локтями о здоровенный валун, уставился в море. Весь вид его выражал глубокую задумчивость.

– Из-за выгоды, говоришь, женился? – наконец, произнесла я, доев огурец. – Но какая от этого может быть выгода, Порфирий?

– Послушай, Этьен, а зачем вообще кому-то за тобой охотиться? – неожиданно вмешался Себастьян, не дав Печерскому ответить.

Этьен промолчал. Пришлось дважды окликнуть его.

– Охотиться?.. – удивленно переспросил он. – Да просто потому, что они враги!

– А поточнее? – с нажимом повторил Себастьян. – Здесь Порфирием были упомянуты некие Темные Силы. Ты можешь сказать, что это и кто это?

– Ну это же так естественно, к чему конкретизировать?! – несколько удивленно, в своей неповторимой высокопарной манере проговорил Этьен, и стало ясно, что он никогда бы не удосужился задуматься над подобным вопросом, не затронь мы эту тему. – Враги… ну, они всегда были и есть у каждого достойного человека… – уточнил Принц Грозы с легкой усмешкой, но сразу же вновь посерьезнел, – вообще-то так называемые Темные Силы – это силы природы, способные навредить человеку. Впрочем, какими бы разорительными и пагубными они не были, они не являются темными сами по себе, они лишь служат темным людям. Крайне редко – по собственной воле, гораздо чаще – соблазняясь пышными жертвоприношениями, подчиняясь манипуляциям колдунов и магов. Человек, в действительности, настолько силен, что способен стать по силе равным высшим Ангельским существам – Херувимам, Серафимам и Престолам – а это уже уровень выспренних языческих Божеств! Да, человек на многое способен, – подтвердил Этьен, глядя в удивленные лица товарищей, – в этом его величие и трагедия, поскольку порою простому смертному не хватает ума на то, чтобы не бросать вызов законами природы, не нарушать их равновесие, не смещать естественный баланс между природными Стихиями в пользу одной из сторон. Потому что в подобном случае человек оказывается навеки погребенным в леденящей душу пучине Хаоса…

– Откуда ты знаешь? – вкрадчиво спросила я, – на встрече с Духом моего отца ты не казался таким всезнающим.

– С Духом твоего отца?! – ошеломленно взвизгнула Лора.

– О, с момента моей стабилизации при помощи изобретенного тобой игнитопояса ко мне возвратилось столько воспоминаний и тайных знаний, Коко!.. – улыбнулся Этьен. – Расскажу как-нибудь. Но сперва позволь закончить прерванную мысль: итак, поскольку, как я уже выше упомянул, Стихии служат людям, – громко отчеканил он, обращаясь к товарищам, – то, следовательно, существует некий конкретный человек, стоящий за всеми этими вооруженными диггерами.

– Иными словами, мы снова возвращаемся к Эрику, – гнул свое Порфирий. – Кстати, вот вам еще вариант: Эрик действует по чьей-то указке. Или заодно с кем-то…

– Исключено, – подала голос Лора, – Эрик никогда в жизни никому не подчинялся и не подчинится, и никогда ни с кем не поделится своими планами!

– Пожалуй, разве что только из чисто стратегических соображений, – подумала я вслух, – скажем, с целью выждать время, дабы затем взять вверх над собственным хозяином и начать контролировать его мозг…

– Чтобы понять мотивы поступков Эрика, необходимо знать, чем, конкретно, он занимается, – резко произнес Себастьян, тряхнув косматой русой головой, и стальные хищные глаза пилота-истребителя блеснули синевой.

– Ну, здесь все элементарно, – откликнулась я, – Эрик организовывает геологоразведочные экспедиции, цель которых – не столько обнаружение полезных ископаемых, сколько, в настоящее время, отслеживание критически опасных и подвижных зон земной коры. Вообще-то мой муж – еще и климатолог, он не просто исследует недра, а… – вдруг я замерла на полуслове, поймав себя на смутных подозрениях – вот оно, недостающее звено! Поздновато что-то меня осенило на этот раз…

Себастьян, тотчас на лету перехватив мою мысль, поспешил высказаться:

– Так что ж тут думать-то? Разумеется, ясно, откуда ветер дует! Выходит, истинная цель Эрика – поддержать и, по возможности, усилить Всемирное Потепление, продлить катаклизмы и всяческие аномалии до завершающей стадии – то есть до полного истощения природных ресурсов России. Когда беженцы выжмут из нас все соки, тогда природный баланс якобы само собой нормализуется, и жизнь возвратится на круги своя. Льды Африки оползут и растают, Америка из ветреной пустыни превратится в зеленый оазис, а Западная Европа поднимется из воды. Богатые переселенцы-эмигранты вернутся на родину, обобрав нас до нитки. Еще и поддержки попросят у исчезающей с лица земли несчастной славянской нации! Как же, мол: подайте на восстановление разрушенного хозяйства! – тут голос Себастьяна перешел на крик, точно он стоял на трибуне, и белое лицо его покраснело до кончиков соломенных волос. – Недавно мне пришлось лететь над Нью-Йорком – представляете: ни одно здание не повреждено, разве что только стекла выбиты. Зато на кадрах, которые американцы демонстрируют всему миру, царит разруха, как после бомбежки! Конечно же, на загородных угодьях фермерам придется заново возделывать земли, но и на этот случай у них в закромах, небось, сполна всякого добра припасено – я уверен. Более того: отдельные поля за полвека настолько обеднели, что ил, нанесенный затоплениями, их почву только обогатит. Словом, и Штаты, и Европа, восстановятся куда раньше, чем мы вздохнем свободно!

Себастьян по материнской линии, как и Порфирий, имел запорожские корни, по отцу – немецкие. Тем не менее, он родился и жил в России, а потому считал себя русским. Приятель его, однако, придерживался куда более либеральных взглядов:

– Мы, россияне, сами во всем виноваты: у нас четверть гектаров земли до прихода беженцев никак не использовалась, – под нос себе пробурчал Порфирий.

– Да ну тебя, Угодник всем и вся! Как народ на Восток заманишь, когда люди по собственной воле то и дело в Москву прутся? – насмешливо возразила ему Наташа, ловко вклинившись в беседу. – Ну, или, по крайней мере, поближе к столице…

– Так ты ж у нас мастер игрищ! Взяла б да организовала свой проект – к примеру, где-нибудь на Чукотке или в Воркуте. Скажем, реалити-шоу «БАМ-два» – как тебе?

– Слушай, Себастьян, уж не думаешь ли ты, что Эрик служит какому-нибудь тайному Ордену или мировому закулисному правительству – может, это они вызвали перемену климата? – громко спросила Наташа, виртуозно уклоняясь от спора с Порфирием и возвращаясь к первоначальной теме разговора.

– Ну, это вряд ли, – рассудил Хартманн, – ни одно правительство не заставит своих талантливых ученых, приносящих доход, заниматься рискованными проектами, опасными как для самого правительства, так и для экономики страны в целом. Никто не станет затоплять собственные острова, виллы и дворцы – это совсем не то, что поджечь склад ради страховки. Да и вообще, ученых, которые много знают, предпочитают держать как можно ближе к себе и подальше от загранпоездок. А в расход пускают разве что цветную рабочую силу, тем более дешевую – ради льготной сыворотки, продляющей жизнь на сотню лет, босяки полезут хоть на урановые рудники. Нет, на неподконтрольные эксперименты с погодой никакая власть не пойдет. На такое способно только частное лицо – больной на всю голову маньяк-авантюрист, владеющий мощными техническими ресурсами.

Однако в реале случилось то, что выгодно лидерам любого государства: вымерли нищие, бедные и немощные – это неоспоримый факт, – продолжал Себастьян. – Погибли, в основном, те, кто жил на социальные пособия, и у кого недоставало средств на организацию личной, заранее спланированной эвакуации. Им пришлось дожидаться муниципального транспорта и различных служб спасения, чью работу удалось кое-как наладить в последнюю минуту. Выжили же, наоборот, здоровые, предприимчивые и состоятельные люди. А наша уважаемая Сардана Владимировна, первая в России женщина-президент, протянула спасательный круг утопающим, добровольно открыв российские границы, благодаря чему она теперь стоит во главе союза диаспор – то есть, по сути, является полноправным властелином мира…

– Ха! «Протянула спасательный круг», говоришь? – передразнил Себастьяна Порфирий. – Лучше скажи «протянула соломинку, за которую сама же и ухватилась»! Потому как в противном случае была бы Третья Мировая, которая и без того нам лет пятнадцать как угрожала: Китай претендовал на всю Сибирь, Япония готова была оттяпать Курилы, Турция напирала на Крым, Америка готовила спецоперацию в Перекопском заливе! Что-то я не помню, чтобы Сардана раньше, в былые времена, столь охотно привечала цветных.

– … но кто-то решил нагреть на этом руки. Итак, назовите мне с трех попыток имя весьма дальновидного ученого европейца, авантюриста и маньяка, который заблаговременно перевел все свои активы в Россию и переехал туда на пээмжэ! – закончил свою тираду Хартманн.

– Эрик, Эрик и еще раз Эрик! – торжественно провозгласила я. – Ты абсолютно прав, Сева.

– Но если Эрик против России и против русского народа, то почему диггеры согласились на него работать – они же… вроде как национал-патриоты? – подал голос Алексей Фолерантов, который позже всех закончил завтракать, отставил в сторону кружку и, облокотившись спиной об обломок скалы, принялся вырезать ножом из здешней мягкой и пористой древесины причудливую фигурку.

– Расисты они, а не патриоты, – тихо проворчала Наташа, – это совсем не те националисты, что были в нулевых годах – это самые настоящие ублюдки. Если прежние, идейные, добивались возвращения мигрантов к себе на родину, когда эта родина у них была, то нынешние отморозки просто тупо прореживают население.

Наташа умолкла, и Себастьян ответил Алексею:

– Ну, во-первых, потому что Эрика сложно назвать русофобом: он, скорее, любитель выгоды. И к несчастью для нас Эрик – тут надо отдать ему должное – не прогадал: выгоднее всего обобрать именно Россию – точнее, наши недра, которые в настоящее время располагают самыми ценными ископаемыми. Да плюс территорию, способную вместить все население земного шара. А во-вторых, потому что диггерам наверняка ничего не известно о замыслах Эрика – он для них не более чем хозяин команды. Готов съесть свой ботинок: подземники до недавних событий и не подозревали, что ультразвуковое оружие убивает по-настоящему. А теперь им деваться некуда: они на крючке у Эрика, которому известно решительно все об их вылазках против приезжих – о кровавых делишках в канализации, на пустырях там или в бедняцких кварталах. И, разумеется, об убийстве Ивана Гейне.

– Похоже, что этот твой Эрик, точно паук, плетет свою сеть вокруг тех, кого использует, – с неприязнью в голосе заметил Порфирий, выразительно посмотрев на меня: мол, и как ты только согласилась за него выйти?

– К тому же, подземники до такой степени ленивы и тупоголовы, что вряд ли станут особо прислушиваются к словам всяких там эриков: типа, зачем нам, диггерам, знать лишнее? – добавил смуглый темноволосый уругваец Марсело. – Ты, дескать, укажи нам на лицо неславянского происхождения – какого-нибудь цветного англоязычного приезжего – крикни «Чужой!», и мы немедленно набросятся на жертву, аки бык на красную тряпку. А коли сойдемся в цене – так еще и доставим тебе его голову на блюдечке с золотой каемочкой.

Самому Марсику не раз приходилось спасаться от диггеров, от их цепей и ломов. Но благодаря совершенному владению паркуром – Марсело проходил особую спецназовскую подготовку – и змеиной гибкости тела ему всегда удавалось успешно ускользнуть и исчезнуть в неизвестном направлении.

– Может, мне следует попытаться просветить диггеров относительно намерений Эрика? – подумала я вслух.

– Бесполезно! Коко, ты что, очумела, в каком ты веке живешь? Ты разве их не видела?! – возразила мне Наташа, состроив страдальческую мину. – Прошли те времена, когда эти ребята стояли на страже интересов простых людей, когда помогали одиноким бабулькам, защищали девушек от горячих кавказцев и среднеазиатов. Увы, – вздохнула она, – слишком уж все переменилось в последние дни.

– Похоже, ты их совсем не знаешь, Конкордия! – горячо поддержал Наташу Марсело.

– Диггеров я беру на себя, – подал голос молчавший доселе Этьен, – я думаю, что смогу их переубедить. Ибо тоже ратую за переговоры, нежели кровопролитие.

– Нет, Этьен, это мне надо идти – уж тебя-то они, точно, выслушивать не станут! Они ведь уже пытались тебя убить! – почти крикнула я. – Они же так запросто испепелили твоего… – нечаянно вырвалось у меня, – отца.

Я почувствовала себя неловко и опустила глаза.

– Тем более, это мое дело! – ледяным тоном отрезал Этьен. – И потом, Коко, – тихо и проникновенно добавил он, выдержав паузу, – ты же понимаешь, что там имел место несчастный случай…

Я не посмела спорить. Но меня поддержали другие. Этот разговор еще долго продолжался, но так ни к чему и не привел. Переговоры с диггерами решили отложить на неопределенное время. Единственное, на чем все сошлись, так это на том, что Эрик по понятной одному ему причине – скорее всего, тут верна точка зрения Себастьяна – охотится на Этьена и Лилиану. Что ж, очевидно, моему супругу известно об Архангелах Стихий куда больше, чем я ранее могла себе представить. Также в наших умах прочно укоренилось мнение, что Эрик отнюдь неспроста «вышел» на меня – он женился на мне, чтобы каким-то образом использовать в своих целях меня или, может быть даже, имение Зимоглядовых. (Тут стоит заметить, что мое эго довольно быстро примирилась с сим унизительным обстоятельством – я даже повеселела, ощутив вдруг, какая гора свалилась с моих плеч: наконец-то меня может отпустить мучительное чувство вины за то, что не люблю Эрика!) Впрочем, все эти умозаключения еще очень сыры, нечетки и условны. Вдруг здесь, и в самом деле, замешаны самые банальные «случайности»?

****

Вот так вот мы жили – не тужили на острове несколько суток: ночи коротали в каютах дирижабля, а дни проводили на солнцепеке – заряжали солнечные батареи, загорали, купались, ловили рыбу и отыскивали подножный корм. Большие красные валуны – как объяснил Этьен – встающие из морских глубин сплошной зубчатой стеной аж до самого горизонта, тянутся вдоль всей отмели к материку, находящемуся примерно в часе ходьбы от нас – на что указывает едва заметная розовая полоса вдали, оттеняющая ширь небосклона. И если очень постараться, и не поломать ног, прыгая по осклизлым камням, то часа за три можно добраться до очередной деревни хорлоков – уж те-то с радостью поделятся с нами своими съестными припасами. Однако сейчас нам лучше этого не предпринимать.

Однажды мы с Наташей и Лорой, по обыкновению, бродили вдоль кромки воды в поисках пищи. Нам уже удалось исследовать большую часть острова – в том числе ущелье, стены которого облепляло множество висячих бородатых грибов, а также наростов, похожих на наши вешенки (Этьен изучил их и нашел съедобными, а Порфирий изобрел изумительный способ их приготовления).

Нарвав грибов, наловив рыбы и медуз – здешние медузы плотные, питательные и по вкусу напоминают осьминогов – мы свернули в другую, противоположную от ущелья, сторону и принялись подниматься по камням вверх, обходя гладкий отвесный обрыв. Вдруг земля под нами дрогнула – мы с трудом удержали равновесие.

– Что это? – воскликнула Наташа, бледнея. – Неужели землетрясение? Вулкан просыпается?

– Да, похоже на землетрясение, – откликнулась я, – надо немедленно возвращаться. Интересно, как там ребята? Придется, видимо, убираться с этого острова. Во всяком случае, первым делом нужно срочно подняться в воздух…

– Нет, я так не думаю, – неуверенно проронила Лора.

Я бегло взглянула на троюродную сестру Эрика. Ее окруженные тенями глаза на изможденном лице, казалось, запали еще больше. Под тяжестью ноши в обеих руках Лора выглядела потерянной и обескураженной – точно сбитой с толку.

– Не знаю, что там у тебя на уме – но выяснять нам некогда. Идем! – я взяла Лору за предплечье и потянулась вслед за Наташей по серым высохшим булыжникам, ориентируясь на зеленовато-сизую вершину острова, где виднелись очертания дирижабля. – Недосуг сейчас спорить, Лора, а также счета равнять.

Последние мои слова относились к заостренной палке с нанизанными на нее пятью рыбинами, которую Лора несла, перекинув через плечо. Усвоив правила пикирования, троюродная сестрица Эрика проявила себя первоклассным гарпунером и теперь мечтала побить рекорд Наташи. Мне же охота едва удавалась – да и, по правде сказать, она меня мало интересовала.

– Я не улов имею в виду, – взволнованно взбрыкнула Лора, вырывая влажное запястье из моих пальцев, – стойте! – почти крикнула она. – Садитесь и как можно крепче хватайтесь за камни, – и Лора рухнула плашмя, увлекая нас за собой.

Едва мы успели припасть к земле, как нас опять резко тряхнуло. И если бы мы стояли, то тотчас бы упали и покатились бы под откос. Постепенно толчки стихли.

– Как ты угадала? – подивилась я, взглянув на Лору. – Ты что, почувствовала встряску инстинктивно, словно корова или собака какая-нибудь?

– Да, – словно во сне, ответила та, – я сейчас почему-то слышу почти все, происходящее под землей… стоп, молчите!.. Теперь кончилось. Пойдемте.

Мы встали. Наташа от волнения не смогла проронить ни слова – лишь чертыхнулась. Затем как-то особенно резко схватила обе палки – свою и Лорину – и энергично смахнула всю рыбу в два пакета. Мы принялись карабкаться наверх, что было, как выяснилось, совсем не сложно: сказывалось влияние здешней малой гравитации.

Впереди, над уступом скалы, замелькали бейсболки и береты – оставшиеся в разбитом наспех лагере члены отряда поспешили нам навстречу.

– Вы как, в порядке, Конкордия? – показавшись целиком, тревожно прокричал Этьен, опередивший товарищей. – Все целы, живы-здоровы?

Следом подоспел, спотыкаясь и отдуваясь, Алексей Фолерантов.

Через пару мгновений ребята поравнялись с нами и остановились, переводя дыхание. Наш здоровый вид успокоил их. Алексей взял у Лоры ее рыбу. Я заметила, что в последнее время он всеми силами старается услужить троюродной сестрице Эрика, явно чувствуя вину за прежнюю грубость, за намотанные на кулак Лорины волосы.

– А мы уж, было, подумали, что вас придется на руках нести, – хрипло выдохнул Марсик и немедленно закашлялся, – ну что, поторопимся, что ли, назад, братцы? – обернулся он к остальным.

Все согласились с ним, что хватит на сегодня приключений.

– Нам надобно взять правее, – робко и вместе с тем требовательно произнесла Лора, когда отряд находился уже всего в каких-то двух шагах от дирижабля, – обойдем вершину и поднимемся вон у тех камней.

– Это еще почему? – наперебой загалдели мужчины.

– Делайте, как она говорит, – бросила я, многозначительно глядя на Этьена, – Лора у нас таперича – новоявленный сейсмограф… или нет, сейсмо-сенс.

– Сейсмо… кто? Что это за выкрутасы такие? – безразличным тоном спросил Алексей, неохотно сворачивая вправо.

– Если б не Лора, нас бы здорово покалечило о камни, – объяснила Наташа.

Порфирий с Себастьяном молчаливо поплелись в хвосте. Последний, правда, позволил себе тихонько пробрюзжать под нос неприличное словцо. Этьен не спускал с Лоры глаз. Вдруг она неожиданно остановилась – немного не дойдя до первого огромного валуна, прижимавшего гайдроп, тянувшийся от носа «Глории», и одновременно оказавшись в шагах двадцати от второго:

– Стойте! И ждите, – испуганным полушепотом проронила Лора, указывая костлявой дланью в центр ближайшего камня, – сейчас вот…

В ту же секунду над скалами возник ослепительный неоновый шар. Метнувшись в сторону – другую, Молния завертелась волчком и ударила в валун. Обе половины камня покатились по скатам холма. Земля под нами резко подпрыгнула, еле ощутимо задрожала, и вскоре стихла совсем.

– Это все? – требовательным тоном спросил Этьен Лору. – Это был последний толчок?

Та лишь сосредоточенно кивнула, однако подняла в предостерегающем жесте палец, продолжая стоять истуканом.

– Никак не могу разглядеть твою природу, Лора, – тихо вымолвил Этьен, – возможно, по материнской линии…

– Этьен, извини, что перебиваю, – решительно сказал Себастьян Хартманн, подходя к нам, – но надо срочно взлетать. Здесь может начаться извержение, и потому оставаться небезопасно. Ты ведь не можешь всего знать наперед, не так ли, Лора? – обратился он к растерянной женщине, имевшей сейчас удручающе жалкий и вконец пришибленный вид.

– В противном случае, наш цеппелин разобьет о камни, – поддержал товарища Порфирий.

Похоже, что не только проблески Лориного чутья ребята не восприняли всерьез – также недоверчиво отнеслись они и к ее молчаливому ступору.

– Лора что-то тормозит, но, в принципе, я согласен: нам следует отлететь подальше от этого места, – раздумчиво ответил Этьен ребятам, – через час или полтора опять может начаться встряска.

– Н-нет, – неуверенно промычала Лора, бросив смущенный взгляд на насмешливое лицо Себастьяна, – не начнется. Извержения не будет.

– Откуда ты знаешь? – спросили мы с Этьеном одновременно.

Лора вздрогнула, судорожно вздохнула и несколько раз моргнула, точно выходя из транса. Затем провела узловатой ладонью по вспотевшему лбу и виновато, явно стыдясь неожиданно свалившегося на нее дара провидицы, торопливо ответила:

– Потому что это не обычное землетрясение! Это послание из нашего мира. Кажется, от кого-то из усопших – мне показалось, я услышала призрачный голос…

Мы с Этьеном невольно переглянулись. Я увидела, как сын Шаровой Молнии собирается что-то сказать, и быстро опередила его:

– Послание? Откуда ты можешь знать – ты же раньше никогда не предугадывала событий! Ты ведь не расшифровывала особые Знаки, не слышала никаких таинственных голосов, вестей с того света, верно?

– Так в том-то и дело! Сколько не пыталась специально настроить свои мысли на магическую волну, развить в себе предчувствие – ни разу не получалось. А тут вдруг все само собой удалось. Такое со мной впервые – сама удивляюсь, – с жаром ответила Лора. – Может, я немного… того? – повертела она пальцем у виска.

– И что говорилось в том послании? – спросил Этьен. Все окружили Лору и стали внимательно разглядывать, словно только сейчас, в эту самую минуту, впервые увидели ее.

– Там было что-то вроде: «Торнадо… В месте раскола… Два человека… Читать на камне…» – растерянно ответила Лора. – «Торнадо… В месте раскола… Два человека… Читать на камне…» – так повторялось несколько раз. Я слово в слово запомнила.

Читать на камне?

Мы переглянулись и, не сговариваясь, побежали вниз, к расколовшимся половинкам валуна. Одна из них на изломе оказалась испещрена мелкими письменами.

«Прямо скрижали Моисеевы какие-то», – прошептал кто-то сбоку от меня. Мы склонились, соприкоснувшись головами, и попытались разобрать неровные буквы. У Наташи это получилось лучше всех.

«Дорогие друзья! Любимая моя дочь Конкордия! Почти родной сын Этьен! А также остальные участники кампании! Вот что вам необходимо сделать. Сегодня к восьми часам вечера всем следует возвратиться в наш мир – из той самой точки, куда ударила Молния, посланная Лилианой. Таким образом, вы попадете прямиком в Техасскую деревню.

Обучая группу воздушного десанта, я всегда советовал ребятам не разделяться, оставаясь вместе, дабы, если понадобится, прикрыть спины друг другу – видимо, сейчас не тот случай. Поскольку выполнить возложенную на отряд миссию смогут лишь двое избранных, чья Стихия по гороскопу – Воздух. Один из них уже находится вместе с вами, и, если я не ошибаюсь, он зовется Марсело Морелли. Второй – тот, с кем вы встретитесь вблизи эпицентра песчаной бури.

Марсело! Теперь, что касается непосредственно тебя: ровно в восемь часов вечера, как только ты увидишь над своей головой пеструю вращающуюся воронку, сосредоточься и смело прыгай туда. Ты окажешься в самом стержне Смерча, однако ничего не бойся – держись за товарища: о вашей безопасности уже позаботились.

Этьен, тебе же необходимо остаться и поджидать собратьев внизу, на подхвате. Остальным участникам кампании лучше держаться от вас на достаточно безопасном расстоянии, дабы Смерч не поглотил и их.

А теперь, друзья, я вынужден сообщить вам очень тревожную новость! К сожалению, к очагу приближающегося Торнадо направляется банда диггеров на мотоциклах и микролайтах. Несмотря на бури, ураганы и засухи, им все-таки удается продвигаться вперед, хотя они изнемогают от жажды, и несколько человек уже погибли. К сожалению, Силы, задействованные свыше, почему-то помогают и им. Так что держите оружие наготове. Удачи вам!

Ваш Арсений Зимоглядов»

Поднявшись с земли, мы молча переглянулись, не решаясь нарушить молчание. Марсело постарался беззаботно улыбнуться, но по его затравленному взору было ясно: парень ни жив ни мертв.

Техасская кампания

Наскоро пообедав жареной рыбой, медузами и овощами, мы, разделив часть провизии по рюкзакам, перекочевали в нашу реальность. Этьену удалось перебросить нас в Техас в электромагнитном коконе, оставив «Глорию» на вершине острова у груды камней – в нашем мире дирижабль непременно осел бы на какую-нибудь крышу или гору, как это случилось в прошлый раз, когда он впервые причалил к громоотводу на моей недостройке. И оказался бы совершенно бесполезен. Все дело в том, что гелий слишком дорого обходится, и Этьен считает, что те запасы, которыми мы обладаем, быстро иссякнут, если транжирить их направо и налево (ежели кто не знает: подходящий для нашего мира наилегчайший гелий имеет свойство постепенно улетучиваться, просачиваясь сквозь любые оболочки). Да и потом, ради нагрева даже обычной, классической смеси кислорода и гелия до температуры, пригодной в нашей реальности, требуется определенный расход не только энергии, но и времени – последнего может не хватить, коли придется в срочном порядке удирать от диггеров на «Глории». А посему к баллону цеппелина мы подвели атомный нагревательный элемент, а также нагнетатель, обеспечивающий непрерывную циркуляцию воздуха – обычное дело, по меркам Нетиви Фэй.

Однако, с другой стороны, теперь нас может подстерегать опасность иного рода: что, если не получится, минуя границы миров, вернуться в Страну Дирижаблей строго в пределах координат означенного эпицентра техасского Торнадо? Дело в том, что здесь, в Штатах, на многие мили вокруг тянутся монотонные пески, дует шквалистый ветер, висит желтый туман, да при этом еще торчать в ожидании Смерча придется ой как долго – словом, довольно сложно не сместиться ненароком на тридцать-пятьдесят метров в сторону-другую. Тем более что нам просто необходимо найти временное укрытие. Но в таком случае есть вероятность на обратном пути очутиться прямо посереди моря – далеко не только от «Глории», но и вообще острова. Скажем, где-нибудь в окружении акул и крокодилов. А как запомнишь это самое место, эпицентр, когда кругом слишком уж однообразный пейзаж?

На всякий пожарный мы очертили себя кругом – впрочем, вряд ли возможно проделать такое в пустыне среди песчаных дюн: правильнее будет сказать, мы обложились со всех сторон булыжником. В центр воткнули ржавый металлический багор, найденный на одной из свалок, тут и там криво выглядывающих из-под наносов.

Свалки, надо заметить, обнаруживаются в техасской пустыне повсюду, куда бы мы ни кинули взор: стоит только пристально сощуриться и оглядеться – осторожно, вполоборота, чтобы глаза не засыпало песком. Хотя в вечном полумраке среди серо-желтого облака и смога наши слизистые не спасли бы даже сварочные маски. Лично у меня набрался уже целый рот песчинок, а носом дышать вообще оказалось невозможно.

Мы настороженно огляделись: то здесь, то там, вплоть до самого небоската, слабо вырисовываются в тумане размытые очертания покинутых домов, заваленных набок, с перекошенными решетками и тарелками антенн. Меж куч ржавого лома и хлама кое-где проглядывает скудная полузасохшая растительность – кактусы и саксаулы. Не говоря ни слова – собственно, попытка наладить беседу была бы чистым безумием при данных обстоятельствах – мы, пряча лица от ветра, направились к ближайшему двухэтажному зданию, невзрачному и убогонькому. Этьен толкнул дверь, и она тотчас повисла на одной петле. Поспешно убрав с порога оборванные провода, как выяснилось, обесточенные, Принц Грозы пригласил нас внутрь.

Судя по внутреннему убранству помещения, в прошлом особняк принадлежал людям скромным, небогатым, но вместе с тем почтенным и не лишенным вкуса. Наверняка в лучшие времена из его ветвистых коридоров то и дело доносился детский смех, повсюду слышалась суетливая беготня, и золотистые столпы света, прорывающиеся сквозь занавешенные батистом окна, оттеняли самые затаенные уголки, в которые смогла бы забраться непоседливая малышня. Однако сейчас нас окружает совсем другая картина: тамбур и прихожая пустого затемненного дома кажутся какими-то мертвыми и онемевшими из-за заколоченных крест-накрест дырявых окон и серых полотнищ паутины.

Себастьян с Алексеем на ощупь спустились в подвал, к электрощиту, подключить солнечный аккумулятор. Вскоре в комнате вспыхнул свет. И тут Наташа с Лорой, не удержавшись, вскрикнули: пол кишмя кишел змеями.

– Да ведь это ужи, не бойтесь! – хохотнув, воскликнул Порфирий.

– Так вот почему кругом стоит такой отвратительный запах – не помогает даже сквозняк, бродящий по закоулкам! – пробурчал себе под нос Этьен.

– Ужи? Интересно, а что они пьют? – с ухмылкой поинтересовался Марсело.

– В подвалах довольно сыро, кругом лужи и плесень, – ответил Алексей, – притом, полно мышей и насекомых, так что живность не до конца вымерла.

– Может, стоит занавесить окна? – предложила Наташа.

В просторном холле было полно песка, ветер продолжал хлестать нас по щекам – и с предложением Наташи все согласились. С внушительных старинных карнизов по бокам разбитых стекол свисали тяжелые пыльные гардины, а над самими оконными коробками, защищенными ажурными коваными ставнями, крепились полупрозрачные, пропускающие свет жалюзи. В придачу ко всему между стеной и шкафом отыскались противомоскитные сетки. Очевидно, здешние жители проявляли особую щепетильность в вопросе защиты оконных проемов от внешних воздействий – даже потрудились заколотить окна тамбура, спешно покидая дом. Вероятно, рассчитывают вернуться. Мы вставили сетки и натянули жалюзи – за ними отлично просматривалось отмеченное багром место. Нашли лестницу, ведущую на антресоли, и не замедлили подняться – наверняка наверху будет светлее и уютнее.

Наиболее пригодными для нашего времяпрепровождения апартаментами оказалась библиотека – она же кабинет, или класс. Дурного запаха в ней почти не ощущалось, а закрытые наглухо уцелевшие окна скрывали полотняные жалюзи, аналогичные тем, что имелись этажом ниже. Сбросив рюкзаки в углу, мы принялись снимать верхнюю одежду и вытряхивать из нее песок. До Торнадо оставался еще как минимум час.

Наташа и Лора уселись на диване, Алексей занял одну из парт, а уругваец предпочел стул. В каждой голове сейчас, бесспорно, роилась масса вопросов – мы сорвались с места, не успев обсудить последних, произошедших с нами, событий.

– Этьен, о каком человеке говорил мой отец? Кто встретится с тобой и Марсиком в эпицентре песчаной бури? – принялась напирать я на сына Шаровой Молнии, едва успев приземлиться на подлокотник Этьенова кресла.

– Тс-с-с! Сейчас все узнаешь, потерпи, – Этьен мягко, но властно, усадил меня рядом, слегка потеснившись на мягком сидении. Кресло оказалось прохладным и глубоким. Я словно утонула в нем, откинувшись на руку друга, и сразу же почувствовала накопившуюся за день усталость.

В этот момент в дверь ввалились, успевшие обшарить кухню, Порфирий Печерский с Себастьяном Хартманном. Порфирий волочил впереди себя, помогая толчками ног, большущий короб с пакетиками чипсов и попкорна, а у Себастьяна в одной руке оказалась полиэтиленовая упаковка с баклажками кока-колы, в другой – с два набора пластиковых стаканчиков.

– Кола, конечно же, не ахти какая холодная, но и не настолько раскаленная, как уличный воздух, – торжественно объявил он.

– Где ты видел улицу? – прокомментировала я с дурацким смешком.

Порфирий, разместившись напротив меня, за партой, уставился в мою переносицу твердым пристальным взором сфинкса. Мне стало не по себе, и я подняла глаза на Этьена. Тот ничего не заметил и принял мой взгляд за нетерпение.

– Ну что, все уселись, наконец? Сейчас я растолкую послание… с Розеттского камня, – стараясь держаться бодрячком, Этьен беззаботно улыбнулся и окинул лица собравшихся глазами, полными оптимизма. – Итак, отец Конкордии сообщил о втором избраннике, который вместе с Марсело должен будет отправиться к животворящему источнику Сил Стихии «Воздух» – то есть к Началу, если рассматривать сообразно христианской иерархии Ангелов. Может, кто из вас уже забыл эту схему, на всякий случай напомню: по нисходящей линии от Создателя идут сперва представители первого лика – Серафимы, Херувимы и Престолы, далее – Господства, Силы и Власти. И, наконец, третий лик – Начала, Архангелы и Ангелы. Так вот, я и вышеупомянутый товарищ относимся ко второму чину третьего лика, являясь Архангелами (иначе, служителями) животворящих Источников Стихий – Огня и Воздуха соответственно. К первому и второму лику принадлежат выспренние Божества языческих пантеонов – Создатели и Стражи Начал. Таким образом, Начала – это разумные Божьи творения, которые, собственно, и есть животворящие источники Сил и энергии. Расположены Начала во владениях своих творцов. Отправиться избранным сегодня предстоит к Началу Воздуха, в чертог Стрибога…

– Так ты что, не человек?! – пискнула Лора, вытаращив глаза.

– Легенды гласят, – продолжал Этьен, как ни в чем не бывало, – что на закате жизни планеты Земля величайший из Архангелов Воздуха – тот, с которым вы сегодня познакомитесь – навсегда вознесется к Стрибогу, выполнив свою миссию на Земле. Но до тех пор он будет нашим товарищем, обитающим в человеческом теле. Он даже сейчас мысленно с нами и помогает нам. И, кстати, ты, Конкордия, его знаешь. Это Насос – как я и предполагал. Я же говорил тебе, что он из Архангелов!

Меня так и передернуло от неожиданности: «Насос из Архангелов? Мама родная, неужто это правда?.. Быть того не может!.. Но тогда, выходит, Насос уже прибыл – он тут, неподалеку!.. И все же в моей голове не укладывается, как Архангел может быть таким… жирным?»

Я с трудом подавила смешок.

Последние слова готовы были сорваться у меня с языка, и Этьен, явно почувствовав это, приставил палец к моим губам.

– Насос сумеет доставить тебя, Марсик, на Ветреное Небо, в обитель Владыки Воздуха, Серафима Стрибога, целым и невредимым, – пояснил он. – А ты, в свою очередь, должен будешь выполнить возложенную на тебя задачу. Не думаю, что под этим подразумевается нечто из ряда вон… сложное, но тем не менее другому человеку подобное не под силу – иначе бы на то указывала оговорка в письме…

Марсело Морелли в ответ лишь сверкнул исподлобья темными очами и задумчиво кивнул. Он сидел немного поодаль от всех, в темном углу комнаты, на венском стуле, в позе наездника – опершись подбородком о скрещенные на спинке руки. С тех пор, как Марсик узнал о миссии, которую ему предстоит выполнить, пролетев через Торнадо, он за считанные минуты резко переменился. И сейчас в нем никак нельзя было разглядеть прежнего веселого и вечно кривляющегося человечка на шарнирах, постоянно выгибающего спину, точно кот. Уругваец стал напряженным, сосредоточенным и замкнутым, будто артист перед дебютным выходом на сцену. Конечно же, это было его временное состояние.

На Этьена со всех сторон посыпался ряд вопросов, уточняющих детали. Наконец, он отреагировал и на мою невысказанную реплику:

– Не смотри на меня так, Коко. Я ничего от тебя не скрываю, это правда! Я не знал, что Насоса уже успели ввести в курс происходящих событий и что твой отец связывался с ним. Я уже говорил тебе, что распознал природу Насоса намного позднее, чем ты думаешь. Осенило меня, кажется, во время разговора с твоею матерью… не помню точно. До этого я только предполагал, что он Архангел.

– Да, но тем не менее ты с самого начала знал, что Насос упадет с мотоцикла! Помнишь, тогда… – настаивала я.

– Возможно, чисто интуитивно, – Этьен, крепко обхватив мои ладони своими, большими и горячими, заговорил быстро и пылко, явно опасаясь упреков и возмущений с моей стороны, – я отчетливо припоминаю лишь одно: Насос встал из лужи, как ни в чем не бывало, не получив ни синяка ни царапины. Мне это поначалу показалось в порядке вещей, чем-то обыденным, поскольку я не сразу сообразил, что у простых смертных организм более хрупок – видишь ли: мы, Архангелы, в отличие от вас, людей, невероятно живучи. Но потом вдруг вокруг Насоса внезапно закружились порывы ветра, и, в конце концов, я подумал: была – не была, достану-ка я этого парня своим щупом… – так и не окончив фразы, Этьен встал с кресла и поднес мои сложенные пальцы к своим губам, – на этом все, извини, Коко, потом потолкует. Нам пора выступать – время поджимает. Вы, женщины, остаетесь в доме.

Я хотела, было, возразить, но под взглядом Архангела лишь опустила глаза.

Принц Грозы махнул остальным представителям мужского пола и, взяв вещмешки, они вышли в смежную, совещательную комнату. Оттуда послышался их тихий, едва различимый разговор. Мы с Лорой и Наташей переглянулись.

– Надо бы мне чем-то заняться, а то я чувствую себя абсолютно бесполезной, – вымолвила я растерянно, – лучше бы осталась на «Глории», вымыла бы палубы…

– Успокойся, не лотошись, – уверенно возразила Наташа, и на ее откровенном простодушном личике появилось до смешного детское упрямое выражение, – по-моему, Коко, ты просто нервничаешь. И не смей говорить мне о своей никчемности! Лора, вон, грузом была – можно сказать, довеском. Ан нет, Знаки расшифровала, которые все остальные – проморгали. Голос потусторонний услышала! Так что не стоит низлагать себя до ранга уборщиц! – гордо вскинула она свою русую голову. – Для нас обязательно найдется какое-нибудь достойное дело, вот увидишь – днем раньше, днем позже, но случай отличиться еще выпадет, так и знай. Ибо мужчинам одним вовек не управиться!

Я промолчала, задумавшись над Наташиными словами. Хотелось бы мне знать, откуда у Лоры взялся доселе невиданный дар? Ведь прежде троюродная сестра Эрика никогда не вещала и даже не предчувствовала ближайшие события – обычная женская интуиция, по ее словам, и та дремала в груди безмятежным сном младенца. Иначе бы Лора, истая поклонница экстрасенсорики, незамедлительно растрезвонила бы на всю округу о своих сверхспособностях. Ишь ты, Нострадамус в перьях местного розлива!

А не может ли означать сей загадочный феномен, что это мой отец, Арсений Зимоглядов, использует Лору в качестве проводника, своеобразного медиума? Если моя догадка верна, то почему из всего отряда он остановил свой выбор именно на ней? Скорее всего, чтобы уберечь ее от бед и поддержать в трудную минуту, улучшив ее статус и рейтинг в нашем коллективе – да, пожалуй, вот единственное возможное объяснение происходящему! Ведь мы планировали в ближайшее время вернуть Лору домой, а там Эрик, уж точно, не стал бы с нею церемониться – посадил бы на цепь или, что еще хуже, избавился бы от нее, ликвидировав, как от ненужного свидетеля, либо швырнул в хищные лапы фанатичных диггеров…

Но обычно медиумы не в состоянии постфактум воспроизвести то, что произносили в момент транса, а Лора до сих пор помнит каждое слово. Так каким же образом Арсений Зимоглядов вещал через нее?.. Интересно знать также, что думает обо всем этом Этьен? Впрочем, вряд ли он станет делиться со мной своими мыслями.

А Этьен между тем занимал в моей душе все больше и больше места. Притягивал ли он меня? Да, разумеется, притягивал, но скорее, духовно. В конце концов, он же не совсем человек! По крайней мере, еще не человек. Видимо, поэтому, когда я нахожусь с ним рядом, то не воспринимаю его физически, как существо из плоти и крови. Хотя, возможно, впоследствии я уступлю домогательствам вочеловечившегося сына Шаровой Молнии – если, конечно, у нас до этого дойдет…

Но меня смущает вот какой вопрос. Что будет с нашей дружбой, если товарищеские отношения попадут под влияние взаимодействий полов? Наверняка сразу же начнется семейно-бытовушное распределение ролей, отчего между нами исчезнет равенство – а вместе с ним уйдет и романтика. Этьен захочет доминировать надо мной, указывая мне, как женщине, на отведенное природой место. То есть он получит технику, небо, службу… ну, или работу, а я – традиционные Kinder-Kuche-Kirche. Иным словами, ему достанутся шоколад и мороженое, а мне – борщ и макароны. И, как итог, Этьен проживет увлекательнейшую жизнь, полную приключений, а я иссохну со скуки. Пройдет немного времени, и нам нечем будет делиться друг с другом. В конце концов, я превращусь в обывательницу, клушу, и стану совершенно не интересна кому бы то ни было на свете – в том числе и самой себе.

Нет, все-таки дороже платонической дружбы ничего не может быть на свете! Ибо она не подвластна разрушению рутиной и бытом. Вдобавок, чувства, которые испытывают друг к другу товарищи, не охладевают от времени и от старости. А еще дружба не страдает от ревности: ну и что с того, что в доброй компании веселятся несколько женщин и мужчин, тепло относящихся друг к другу? В этом ведь нет ничего пошлого и вульгарного!

Кто-то попробует мне возразить: дескать, я излишне драматизирую ситуацию. Что, мол, одновременно можно быть и друзьями, и супругами. Нет, скажу я вам, невозможно. Все-таки с другом хочется быть такой же сильной, как и он, чтобы суметь подставить ему плечо в трудную минуту, вытащить на собственной спине из огня. Думая об этом, я непроизвольно напрягаюсь всем телом и будто бы трансформируюсь: вот у меня те же мускулы, тот же размер рубашки и сапог. Откуда-то появляется навязчивое желание нырнуть в джинсы и свитер, пойти в «качалку», заняться армрестлингом…

А с супругом хочется быть хрупкой и нежной, женственной и изящной, расслабленной и чувственной, чтобы он, такой большой медведь, сложил ладошки лодочкой и стал медленно укачивать в них меня, поглаживая, точно игривого котенка. Потому что только слабый и сильный пол могут притягиваться друг к другу физически. И в этой формуле уже нет места никакому равенству! Уж я-то знаю, о чем говорю: перенастраиваясь, подобно радиоприемнику, с волны дружбы на волну любви, я ощущаю, как повышается температура моего тела, как изменяется цвет биополя, как выделяются прямо противоположные гормоны, как закипают совсем иные химические реакции – одним словом, как происходят метаморфозы на всех уровнях моей человеческой природы.

Однако все эти рассуждения по большей мере относятся к обычной плотской любви и обычной земной дружбе, происходящими между простыми смертными людьми. Мои же отношения с невесомым Принцем Грозы – нестандарт!

Как друг, я никогда не смогу быть с Этьеном на равных, потому что он во многажды раз сильнее самого сильного мужчины на свете – это он способен вынести из окопа на собственном горбу с десяток людей, но ему самому вряд ли когда-нибудь понадобится подобная помощь!

Как женщина, я не чую исходящий от него запах плоти, сигнализирующий о похотливом движении соков по телу – я лишь чувствую кожей его чудодейственное тепло и вижу перед собой солнечный лучик – тот, что заглядывает в щель дверного проема, оставляя узкую полоску света. Можно ли такой лучик перерезать, чтобы порвать отношения? Нет! А можно ли за него потянуть, причинив боль? Взять в руки, пощупать? Нет, нет и еще раз: нет. Он – не материален, он – эфемерен. Он есть, и его нет одновременно. Пожалуй, его можно заслонить, закрыв дверь. Но тогда мой мир окутает тьма. Вот кто Этьен для меня – солнечный лучик.

Война окончится, окопы засыплются – дружба иссякнет. Тела состарятся – влечение пройдет. А луч Солнца будет светить вечно, до скончания Вселенной.

Скоро Этьен станет обычным человеком. Возможно, тогда я взгляну на него по-новому. А сейчас… я не ханжа, просто мое воображение не настолько развито, чтобы представить пылкую страсть женщины и субтильного внеземного существа. Поживем – увидим.

****

К счастью, меня не беспокоит более мучительная дилемма – как быть с Эриком, ибо причин порвать с ним предостаточно, и они весомые. Эрик оказался врагом Этьена – это раз. Эрик также осведомлен о том, что я выбрала сторону Принца Грозы – теперь-то уж мне о том доподлинно известно – это два. Отсюда вытекает простейший неоспоримый силлогизм: мне следует остерегаться мужа, поскольку он при первой же встрече убьет меня! Впрочем, если сугубо гипотетически предположить, что Эрик чудесным образом раскается – я все равно не вернусь к нему. События изменили меня, я стала другой. И я готова выбрать даже один-единственный день дружбы с Этьеном взамен пожизненного брака с Эриком – чудовищем, запретившим мне рожать – поскольку предпочитаю заботиться о прекрасном ребенке, ниспосланном мне судьбой – пусть не родном, но зато с черными волосами и голубыми глазами, блестящими, как закатное солнце над морем. О взрослом ребенке Шаровой Молнии.

От этой мысли на меня внезапно нахлынуло ощущение сладчайшего умиротворения, подобного тому, с каким я росла когда-то в заповеднике, в дни сказочного детства, в бытность моего деда лесным сторожем. Те же чувства охватывали меня позднее под Омском, в кордоне, где я проходила преддипломную практику – эдакая полудикая непоседа, постоянно отыскивающая божественное начало в каждой частичке зелени; впитывающая всеми фибрами души, всеми клетками тела вихревые движения волшебного животворного духа – из нежных листьев молодой смородины, из берез, из росы, сверкающей у ног. Из запаха хвои…

Именно такой беззаботной фантазеркой с неискушенной девственной душой поначалу я запомнилась Этьену, а потом привиделась в грезах…

А что, если я недостаточно заземлила тебя, Этьен, и, стреляя в меня своими флюидами, ты не щадишь ни души своей, ни тела? Что, если ты сгоришь раньше, чем станешь человеком? Ах, столько противоречивых думок у меня – порою просто голова идет кругом! Никогда еще прежде я ни за кого так не тревожилась. Что, если я не права и зря переживаю насчет твоей невесомой внеземной природы, а на деле ты куда более пылок и осязаем, чем все мужчины, вместе взятые? Хватит ли в этом случае у меня, обычной земной женщины, сил и темперамента, чтобы выдержать напор огнеопасного Архангела и не сгореть, как беспечный мотылек, в пламени?

К Началу Земли я, пожалуй, пойду сама, ибо трава и камни – это моя Стихия. Кроме нас с Наташей в отряде никто под земным знаком не рожден.

Любопытно, а можно ли повернуть метаморфозу вспять и стать из человека Архангелом? Смогу ли я испить силушки из Источника и сделаться равной Этьену? Что ты ответишь мне на это, сын Лилианы? Смогу ли я потягаться с тобой?

Я – незыблемость гор,

Ты – созревший вулкан,

Я – равнина,

Ты – молния светопотока,

Выпускаю тебя,

Точно магму из ран,

Поглощаю тебя

Электрическим шоком!

Я – песок,

В моей власти засыпать пожар,

Но конвульсиям мышцы Земли только рады:

Ты оближешь мой кратер

И выпустишь пар,

Ты вонзишься в меня

И утратишь заряды.

Стань сиянием Севера,

Полюс взорви,

Как энергия с массою мы обратимы

И со скоростью света сгорим от любви…

Только где взять тепло в наших ядерных зимах?..

Тут мои размышления прервал звук гулких тяжелых шагов: из совещательной комнаты грузно вышли мужчины, экипированные по полной программе – гермошлемы с хоботом, как у противогаза, а также регулятором давления, глухие прорезиненные комбинезоны да сапоги с высокими голенищами и подошвами, противостоящими зыбучим пескам. Я была приятно удивлена увиденным, поскольку о наличии на борту «Глории» подобных средств индивидуальной защиты не подозревала – товарищи в известность не ставили. Ну теперь-то уж нам точно никакая буря не страшна – ни песчаная, ни метеоритная!

Мужчины продолжали совещаться по шлемофонной связи, не обращая на нас, дам, никакого внимания. Но у самой двери неожиданно обернулись и отсалютовали – на миг я успела заметить за забралом улыбающиеся глаза Этьена. Затем дверь закрылась, послышались шаги на лестнице, и друзья вышли на улицу – точнее, на то, что от нее осталось. Мы с Лорой и Наташей прилипли к щели в жалюзи.

Впереди, судя по росту и худобе, шагал Этьен. Рядом с ним шел не высокий, но обладающий пластикой и грацией кота, Марсело. Сзади поспевали атлеты Порфирий с Себастьяном. И замыкал шествие долговязый и нескладный Алексей Фолерантов. По его напряженной спине и низко опущенной голове было видно, что сегодня он еще более мрачен и замкнут, чем обычно. Рядом со мной Лора, уткнувшись лицом в гардину, силилась что-то высмотреть сквозь прореху. Кажется, она неравнодушна к Алексею. Если, конечно, мне не показалось – все-таки волосы, намотанные на кулак, это слишком! Я такое ни в жизнь не простила б…

– Чего это он такой хмурый? – произнесла Наташа, когда Алексей обернулся и посмотрел туда, куда указывал рукой Этьен.

Удивительно, что эмоциональные состояния людей так отчетливо читаются на расстоянии – несмотря на блестящее забрало шлема, из-за бликов скрывающее лицо Алексея, нам с Наташей передались одни и те же ощущения.

– Ну-у-у, в принципе, Леша всегда такой, – коротко ответила я.

– А кто он такой вообще, этот Леша? – полюбопытствовала Лора. – В смысле, по профессии, и так далее…

– Летчик-истребитель, в прошлом – чемпион по аэробатике. Взяли в авиацию, невзирая на рост – метр девяносто шесть.

– А семья у него имеется?

– Мать, бабушка, младший брат и сын.

– А жена?

– Ушла от него. К итальянскому кутюрье.

Тем временем Этьен с Марсиком встали в условленной точке. Сопровождающие отошли назад, к дому, и остановились, настороженно оглядываясь по сторонам.

Неожиданно небо резко помрачнело, шквалистый ветер усилился, и в окно принялись отчаянно хлестать слипшиеся комья песка вперемешку с мелким мусором. В ту же минуту я заметила, как вдруг откуда-то издалека навстречу нашим мужчинам начал двигаться странный шарообразный предмет… ах, нет же! Он вовсе не шарообразный, оказывается, он просто вращается волчком на огромной скорости, и потому очертания его смутны, расплывчаты – как если бы в невидимый векторный контур Шаровой Молнии залили текстуру техасского смерча. Но откуда взяться в природе столь странному гибриду двух Стихий? Присмотревшись повнимательнее, я несколько раз удивленно моргнула: да это же человек! Сгруппировался ради удобства и катится себе по пустыне, точно реактивный колобок – песок так и отскакивает от него по сторонам, словно под мощным напором выхлопов.

– Насос! – прошептала я, догадавшись. – Ни фига себе кандибоберы выделывает!

– Колоритная фигура, – согласилась Наташа.

На этот раз мотоцикла у Насоса, разумеется, не было – растерял ангелочек колеса, задействовал турбонагнетатель собственных легких, да вот забыл пришить крылышки…

– Какой он смешной! – восхищенно произнесла Наташа.

– И противный, – брезгливо добавила Лора.

Мы с Наташей быстро переглянулись: если так пойдет и дальше, нашу незваную гостью надо будет поставить на место. Жаль, она числится в «избранных» у моего отца, а то бы можно было прямо сейчас отослать восвояси. Понимаю, мне возразят: дескать, какая она избранная – насчет Лоры ремарок на камне не было! Тем не менее, коль моя догадка верна, то, возможно, сестра Эрика еще будет нам полезна.

– Ты его не знаешь, Лора: он умеет быть обаятельным настолько, что, едва познакомишься с ним поближе – в два счета забудешь, как на костлявых чернявых дылд пялиться! – бесцеремонно возразила я.

Лора густо покраснела и опустила глаза.

Между тем Архангел Насос резко снизил скорость, затормозил, приблизился к Этьену с Марсело и, как самый обыкновенный человек, по-приятельски пожал им руки. Поднял глаза на глухо занавешенное окно и наугад помахал нам. Кивнул Порфирию с Себастьяном и Алексею. Этьен, в свою очередь, препоручив Марсика Архангелу Воздуха, присоединился к последним, и все четверо задрали головы. Небо продолжало темнеть. Песчаная буря, на некоторое время утихшая, возобновилась с новой силой, но теперь она уже не имела к Насосу никакого отношения. Сплошные облака местами приняли где-то грязно-зеленоватый, а где-то желто-коричневый оттенок. Вскоре четверым наблюдателям стало тяжело удерживаться на ногах, и они ухватились за покосившуюся решетку старого полуразрушенного патио.

Сделалось сумеречно, однако вокруг Этьена и троих товарищей образовался неоновый защитный купол. В его неверном отсвете мы увидели, что Насос, стоит неподвижно, точно незыблемая гора, которой любая буря нипочем, и глядит вертикально вверх немигающим взглядом – словно песок и вовсе не попадает ему в глаза. Руки Насоса «приросли» к плечам Марсика, не давая тому накрениться.

Одновременно о наше окно стали биться куски битума, галька, банки из-под пива, осколки стекла и прочий крупный мусор со свалок. Поневоле пришлось приспустить рольставни и отступить назад. Краем глаза, однако, мы успели заметить, как к Насосу с Марсело подлетела гигантская воронка, поглотила их, закружилась веретеном и понеслась прочь. Где-то загрохотал гром, сверкнула ослепляющая вспышка, а ветер все шумел и шумел.

Лишь когда буря угомонилась, и наступила полная тишина, я подняла ставни и впустила в комнату пригоршню света.

Тьма потихоньку рассеивалась. Этьен убрал светящийся кокон, и все четверо друзей вернулись к выложенному камнями кругу. Мы с Наташей и Лорой с интересом наблюдали, как они поставили упавший багор в прежнее положение и принялись о чем-то спорить, энергично жестикулируя, поворачивая головы и показывая руками влево. О предмете разговора можно было лишь догадываться.

Минуты тянулись бесконечно медленно. Ветер успел разогнать облака, и в их рваных клочьях то и дело посверкивало ослепительное солнце. На мили окрест было видно, как перемещаются дюны, то захлестывая песком кучи мусора, то оголяя обломки мебели и ржавые остовы трейлеров.

Я нетерпеливо барабанила пальцами по стеклу. Наташа подвинула к окну стул и уселась по-ковбойски, опершись подбородком о руки, лежащие на спинке – заняв точь-в-точь ту же самую позу, что прежде занимал Марсело Морелли.

Вдруг четверо мужчин разом достали оружие и заняли боевую стойку. Мне показалось, что их подвигнул на это Этьен, приняв какое-то решение. Он резко схватил Себастьяна за плечо и, сказав что-то отрывистое, слегка подтолкнул всех троих товарищей в нашу сторону. Сам же остался стоять на прежнем месте, ежесекундно поглядывая вверх и влево, словно прикидывая, успеют ли посланники вернуться прежде, чем подкрадется опасность.

– Диггеры, – догадалась Наташа.

– Этого следовало ожидать, – обронила я, – не так уж и быстро мы шевелились – больше раскачивались. Ну что, одеваемся? Стоит немедленно мобилизоваться.

Мы вскочили и принялись натягивать куртки. Только нацепили поверх рюкзаки, как в нашу комнату нетерпеливо замолотили руками и ногами. Лора, из предосторожности закрывшая дверь на засов, поспешила отворить ее.

– Уходим, – бросил Себастьян, приподняв забрало, – пониже опустите капюшоны. И вот еще что, – вытянув из общей кучи продолговатый вещмешок, он достал оттуда некие подобия огнеметов, – держите. Они заряжены баллонами – в принципе это аналоги огнетушителя. Правда, стреляют из раструбов неонапалмом…

– Мы что, людей будем убивать?! – огромные глаза Лоры стали еще более круглыми.

– Нет, поливать сахарной пенкой! – цинично улыбнулся в ответ Себастьян, а потом снова сделался серьезным. – Эта особая карамельно-розовая смесь имеет вкус и запах клубничных леденцов. Но стоит только к ней прикоснуться без специальных перчаток, как через несколько секунд кожа начнет дымиться и облезать. Пенообразная масса прожигает ткани, пробираясь глубоко внутрь, до кости, оставляя уродливые язвы и причиняя невыносимую боль. Мышцы парализует. Возможна даже смерть от болевого шока. Старайтесь целиться именно в оголенные участки тела, открытые и незащищенные, поскольку для твердых неорганических соединений неонапалм зачастую бывает абсолютно безопасен – это, пожалуй, его единственный недостаток. Некоторые горючие составы от одной капли воспламеняются, пластик всего лишь коробится, а вот органика – гибнет. А сейчас все на выход, живо!

Тем временем Порфирий и Алексей уже волокли оставшиеся рюкзаки туда, где стоял Этьен. Мы побежали следом, вжимая головы в плечи. Я хотела, было, посмотреть налево, но ветер бил песком как раз с этой стороны, больно ударяя по глазам.

На мгновение мне, правда, все же удалось охватить взглядом картину, и я успела запечатлеть в уме быстро приближающиеся к нам темные тени. В целом, буря значительно поутихла, песок более не засыпало в рот и за воротник, можно было даже, обернувшись, поднять голову и, попытаться разглядеть окрестности.

– Конкордия, где твои летные очки? – раздался голос Этьена из-под приподнятого забрала.

Я ахнула и полезла в рюкзак. Вот же растяпа – совсем про них забыла. Алексей и Порфирий протянули свои запасные экземпляры Лоре с Наташей.

Теперь мне удалось хорошо рассмотреть в жидком расплавленном воздухе движущиеся объекты – уже порядочно увеличившиеся в размере: одни мчались по широкой бетонной магистрали, другие же – летели над ними, стараясь не вырываться вперед. Картина становилась все резче и отчетливее, несмотря на клубы дыма и пыли, сопровождающие движение. В конце концов, стало ясно, что это чопперы и квадроциклы, прикрываемые сверху микролайтами. С болью в сердце я узнала и своих двух «мух». Издалека доносился рев хардкора – это гремела вражья боевая песня, вырывающаяся сразу из нескольких радиол:

Мы не страшимся ни тьмы, ни забвенья.

Путь наш к мечте —

Босиком по гвоздям!

Диггеры мщенья,

Диггеры мщенья

Soul and body разносят к чертям!

Ребрами чувствуем

Взрыв фейерверков,

Харкая кровью, возводим курок.

Но еще дышим,

Нетрезвых берсерков

Гонят по трассе лишь скорость и рок.

Крысы за дудкой

Потянутся слепо

Их призовем, чтобы ринуться в бой!

Мы рождены

В катакомбах и склепах

С каменным сердцем, стальной головой!

Мы выбираем пути преступленья –

Кайфа тоннели

В горах наркоты.

Диггеры мщенья,

Диггеры мщенья

С детства со смертью своею на «ты»!

Я, Наташа и Лора взяли «огнетушители» наизготовку. Мужчины подняли гранатометы, из-за пояса у них торчали ультразвуковые автоматы «ПА-19» с «квадратными» дулами. Этьен развернулся в пол-оборота, целясь через плечо.

И вот уже отчетливо прорисовываются детали: злобные лица диггеров в толстых прямоугольных очках, сверкающие кольца в ушах… Бритые головы, длинные чубы, мощные бицепсы в уродливых тату… Неопрятные кожаные жилеты с шипастыми заклепками, надетые прямо на голое тело… Некогда голубые джинсы приобрели грязный желтовато-серый оттенок и местами висят лохмотьями – что, впрочем, неудивительно: в однообразном пустынном ландшафте нынешнего Техаса нельзя определить четкую границу между зыбучими песками и проезжей частью – все одинаково занесено сплошным волнообразным «настилом». Шаг вправо, шаг влево – и ты увяз в желтой трясине по пояс. Это нашей команде несказанно повезло: мы приземлились на «улице» некогда заселенного коттеджного поселка – глубоко под нами засели уплотненный грунт и бетон.

Три микролайта мягко спланировали на засыпанную песчаником трассу и, сложив крылья, двинулись колонной, оставляя на песке неглубокие борозды. Над головами диггеров летели еще четыре мотодельтаплана, в том числе – оба моих. Четверо ублюдков в передней шеренге достали из-за спин автоматы. Я почувствовала на себе чей-то острый неприязненный взгляд. И тотчас трое гадов из переднего ряда рухнули плашмя, заставив упасть на них еще четверых, едущих сзади. Падение сопроводилось оглушительным взрывом и грохотом – таким образом, Себастьян Хартманн и Порфирий Печерский первой победой отметили начало сражения. Следующим залпом Алексей Фолерантов уложил вторую тройку. Тут два вражеских мотодельтаплана, опередившие колонну метров на восемьдесят, заслонили от нас свет, нависнув над землей большой черной тенью, похожей на пару гигантских летучих мышей. Этьен, которого товарищи старались прикрывать, опасаясь применения диггерами ультразвуковых автоматов, немедля выпустил в них из ладони пучок Перуновых стрел. Мотодельтапланы, воспарив на месте, завибрировали в воздухе, затем их развернуло, завертело, и в результате летательные аппараты рухнули прямо в гущу своих же, подтягивающихся к месту боя, ребят. Здесь и там вспыхнуло керосиновое пламя. Многие диггеры, в отчаянии побросав испорченную технику, бежали теперь на своих двоих, по-прежнему стараясь целиться в нас. И вот уже разрывные снаряды стали падать прямо перед моими собратьями. Колонна диггеров, несмотря не потери, неумолимо приближалась. Этьен с Себастьяном и Порфирием упали, откатились в сторону и продолжили стрельбу из другой позиции.

Стал слышен душераздирающий рев: раненые диггеры, падая с чопперов и квадроциклов, в корчах катились по земле, их руки, ноги и лица чернели на глазах – это Наташа выпустила первую струю неонапалма по нескольким ближайшим врагам. Следом Лора сразила двоих пеших. Лужи керосина вспыхнули, поглотив упавшую технику. Ветер перенес языки пламени на изнывающих от ран прихвостней Эрика, змеями извивающихся на песке.

Где-то метрах в ста от прячущегося под наносами автобана образовался затор из груды скрюченных шевелящихся тел и квадроциклов: стараясь рассеяться, последние ездоки нечаянно съехали с трассы и немедленно увязли в глубоких песках. Тогда диггеры побросали технику и в бессильной злобе, даже не целясь, открыли по нам огонь, но промахнулись и немедленно попадали, сраженные – кто снарядом, кто – перуновой стрелой, кто ядовито-кислотной пеной. Я тоже подбила нескольких врагов. В итоге мы разделались как с моторизованными врагами, так и с пешими. Но оставались еще мои «мухи» …

– Снарядов больше нет, – громко сказал Алексей, поднимая шлем.

И тут, неожиданно для самой себя, я выпустила струю неонапалма сначала в один, а затем в другой микролайт – в свои родные детища. Видимо, это была исключительно моя прерогатива, предначертанная свыше. Перкаль, натянутый на каркас крыльев, превратился в лохмотья, и «мухи» рухнули всего в двадцати метрах от нас, едва не зацепив меня и Наташу. Одна угодила точь-в-точь в угол дома, не так давно служившего нам пристанищем.

Уцелевший пилот стал выбираться из кокпита. Другой тоже зашевелился. Я моментально нажала на курок – в раструбе лишь слабо булькнуло и зашипело. Пусто. У подруг тоже весь неонапалм истратился.

– Уходим, – коротко сказал Этьен, открывая портал и швыряя в него использованное оружие, а также наши общие вещмешки.

– А как же Марсело и Насос? – раздалось несколько голосов одновременно.

– Я верну их, обоих. Быстро лезьте. Ну же! – рявкнул Этьен.

В светящемся проеме безмятежно высились острые камни одинокого островка Страны Дирижаблей. Мы живо ввалились туда. И тотчас прямо впереди нас ударился о вершину скалы увесистый снаряд, перелетевший границу миров. Раздался взрыв, грохот камнепада, а потом – тишина. От ударной волны у меня вдруг внезапно разболелась голова. И я молча рухнула на землю, так и не скинув тяжелый ранец. Не хватало сил даже пошевелиться – не то чтобы улечься поудобнее.

Лишь судорожный вздох заставил меня стиснуть зубы и повернуться.

Лицом вниз лежал Порфирий Печерский. На спине у него расплылось кровавое пятно.

– Порфирий! – с трудом крикнула я, изогнув шею.

Он со стоном поднял голову:

– Осколком… срикошетило.

Ребята тут же вскочили на ноги, подбежали, оголили товарищу спину и осмотрели рану. Оказалось, ничего страшного: слегка потревожена мышечная ткань, но неглубоко, и ребра не задеты.

– Конкордия, принеси, пожалуйста, индивидуальный пакет номер один, – тихо сказал Алексей, сворачивая валиком свитер и подкладывая Порфирию под грудь.

Какое счастье, что бывалый пилот разбирается еще и в целительстве – во всяком случае, его знаний наверняка хватит на то, чтобы оказать первую помощь пострадавшему. Снаряжая экспедицию, я ничего подобного не учла, поскольку не задумывалась слишком уж основательно обо всей серьезности предстоящей авантюры. Моих медицинских знаний хватало лишь на то, чтобы помнить, где у нас что лежат на «Глории» – пакет номер один, фенобарбитал и прочая дребедень.

– Я схожу, – решила опередить меня Лора, видя, как медленно и осторожно я принимаю вертикальное положение. Но сделав несколько шагов, она покачнулась и вынуждена была ухватиться за камни, дабы не упасть.

– Что с тобой? – мы с Наташей поднялись, держась друг за друга, и поспешили к Лоре. Оказалось, что и Лора ранена: осколком ей зацепило бедро. К счастью, артерию не задело. Рана была поверхностная, однако рваная, и Лора потеряла достаточно крови, чтобы ослабнуть. Просто на темных джинсах это не особо бросалось в глаза, иначе бы мы, не откладывая, занялись ею.

– Чего ж ты молчала? – спросил Алексей Фолерантов.

Лора неопределенно пожала плечами:

– Кажется, я еще не успела ничего ощутить… – вымолвила она.

Я принесла с «Глории» целых два индивидуальных пакета, попутно выпив пару таблеток ибупрофена. Алексей, выбрав Себастьяна в помощники, перевязал раненых. В отличие от Порфирия, Лора не издала ни звука, ни стона, пока Алексей раствором перекиси водорода промывал ей рану, и мрачный угрюмый пилот, не жалея красноречивых эпитетов, громко восхищался Лориной выдержкой, в то время как его руки усердно бинтовали ей ногу. Может, все дело лишь в длинной белоснежной ножке изысканной формы? Тем не менее, оказалось, что мужества Лоре не занимать. Да и сражается она бесшабашно, как бывалый солдат.

Так или иначе, но с этой минуты Лора значительно выросла в глазах Алексея, Порфирия и Себастьяна, став боевым товарищем, членом команды. И я обернулась, ища глазами Принца Грозы: интересно, а что он думает по этому поводу? Но оказалось, что Этьена нигде не было. Невероятно живучий, по его словам, Архангел Огня так и не вернулся из сотрясаемого взрывами Техаса.

Рассказ Марсело

– А где Этьен? – едва владея собой, возопила я внезапно дрогнувшим голосом.

Члены отряда встрепенулись, живо осмотрелись по сторонам. Никто из них не заметил, как сын Шаровой Молнии оставил отряд, поскольку не ожидал от него подобного номера. Более того, товарищи просто не сомневались в том, что Принц Грозы смог заранее просчитать каждый свой шаг: мол, наверняка он где-то здесь, неподалеку, присматривает за всем, что-нибудь разведывает да наматывает на ус, ведь мы его вполне надежно заслоняли в бою от ультразвуковых пистолетов-автоматов. Дескать, да не переживай ты так, Конкордия: уж кто-кто, а сильнейший из нас сумеет о себе позаботиться, и к тому же мы получили от Этьена приказ в срочном порядке удирать…

Я понимала, что ребят не в чем винить: у них не оставалось ни сил, ни времени на перекличку: все были слишком вымотаны, издерганы. И, едва оказавшись вне опасности, они в изнеможении рухнули на твердую каменистую почву.

– Ладно уж, – вяло ответила я, вставая, – сама поищу его. Поброжу здесь маленько.

Поневоле растревожив усталых воинов, я сочла уместным демонстративно завернуть за скалу, чтобы начать исследовать окрестности с другой стороны. Да кого я обманываю? Я в точности помню, что предпоследняя пролезала сквозь портал, и меня прикрывал Этьен – однако его нет с нами! Обшарив для отвода глаз пару ущелий, я поковыляла назад. А вернувшись, заметила в отряде разительную перемену. Лора с Наташей, явно не на шутку перепуганные, взволнованно шептались: дескать, кто теперь вернет нас домой, в наше измерение? Мужская половина застыла в немом замешательстве: как же так получилось, что мы упустили из виду своего лидера, капитана? Где Этьен, без которого весь этот поход не имеет смысла? Где Принц Грозы, к которому все успели привыкнуть и которого горячо полюбили?

– Ну что, убедились сами, что наш кэп пропал? – почти истерично выкрикнула я. – Твои выводы верны, Сева: за простой охотой на Этьена кроется нечто большее, чем примитивное сведение личных счетов с «моим дружком» – налицо заговор против России, попытка захватить при помощи климатического оружия территорию нашей страны, ее недра и прочие ресурсы!

Порфирий Печерский привстал и сделал попытку дотянуться до моей руки:

– Послушай, Конкордия, я уверен, что с Этьеном все в порядке, – мягко, но убедительно произнес он, – просто у него что-то свое на уме. Ведь никто кроме него не смог бы запечатать портал!

– Точно! А ведь и в самом деле, ты – голова! – воскликнули наперебой Наташа и Алексей.

– Я еще не хвалил тебя, Конкордия? – откровенно игнорируя мое к нему обращение, ощерился Себастьян Хартманн, решив, видимо, на сей раз отложить в сторону пререкания с Порфирием. – Ты у нас молодец, оказывается! И как ты только догадалась прожечь у микролайтов крылья? Ведь они же из синтетического дакрона изготавливаются. Да я на сто процентов был уверен, что искусственные полиэфиры на неонапалм не среагируют!

– Мы с Этьеном несколько дней назад осуществили мою давнюю мечту: вместо новомодной ненатуральной парусины обтянули крылья перкалем, подобным тому, который был на первых советских «яках». Сами все проделали, когда гостили у моей матери. Для начала растворили оргстекло в ацетоне, а потом…

Не успела я договорить, как в воздухе раздался хлопок, и прямо из ниоткуда появились Этьен, Марсело и Насос. Последний ни с кем, за исключением меня, знаком не был, и друзья с любопытством уставились на новоприбывшего. Забавно, но сейчас Насос и в самом деле был похож на Ангела – эдакого великовозрастного амурчика – кругленького, розового, румяного и щекастого пупса с двойным подбородком и толстенькими ножками. Правда, если предварительно к амурчику пририсовать бородку и старую поношенную одежду бродяги.

– Все в порядке, – не дожидаясь нашего вопроса, ответил Этьен сиплым голосом и повернулся к Архангелу, – Насос, артефакт у тебя?

– У него, – указал Насос на уругвайца.

Тот молча снял с шеи и продемонстрировал нам цепочку с изящными ножнами, в которых покоился кинжал, напоминающий черное католическое распятие, заостренное книзу.

«Мизерикордия» – вспомнила я название оружия.

Вытащив кинжал из ножен, Марсик бережно передал его Принцу Грозы.

Этьен молча принял мизерикордию, кое-что повернул на рукоятке, и тотчас острие осветила вихреобразная зеленоватая аура. Тогда сын Лилианы обхватил рукоять обеими руками и – не успели мы оглянуться – вонзил, что есть силы, лезвие себе в грудь. Но не снизу вверх, как обычно демонстрируют миру в киношных сценах харакири, а перпендикулярно, в самый центр грудины, как если бы в кости имелось специальное отверстие. В ту самую акупрессурную точку тай-чжун, на которую надавливают ладонями медики, пытаясь завести сердце. Показалась алая струйка крови, и сын Шаровой Молнии замертво рухнул на землю. Мы застыли в оцепенении, не в силах вымолвить ни слова. Крик так и замер у меня на устах.

– Зачем… зачем он это сделал? – пронзительно взвизгнула Лора. – Это ужасно! Просто ужасно! Отвратительно!

На лицах друзей отразилось недоумение и одновременно с ним ожидание чего-то еще…

– Так надо, сестренка. Сейчас ты все поймешь, – мягко ответил Лоре Насос.

И точно. Вдруг рукоять кинжала отсоединилась от израненной груди Этьена, истаяв, точно лед. Ранка затянулась, кровь исчезла. Принц Грозы разлепил веки и поднялся. Казалось, его зеркальные глаза стали лучиться еще сильнее.

– Порядок! Теперь мне не страшно никакое Торнадо! – улыбнувшись, сказал он звонким голосом. Я стал гораздо сильнее и почти не нуждаюсь в подпитке.

– Но как все прошло на Небесах, или куда там ты за нашими собратьями летал? Расскажи, Этьен! И ты, Марсело, не молчи, – подала голос Наташа.

– С вашего позволения, поспать бы да поесть, а уж потом…

– Я бы охотно приготовил для вас ужин, если б только мог… – простонал Порфирий, не поднимая головы с земли.

– Что с тобой, дружище? – почуяв неладное, тревожно спросил Этьен.

Не дав Порфирию ответить, Себастьян коротко рассказал о ранениях и заверил Этьена, что обошлось без серьезных последствий.

– Да все со мной нормально! – проворчал Порфирий сконфуженно.

– Ну, вы, я вижу, устали, отдыхайте уж… – понимающе сказал Этьен.

– Кроме меня! – бодро подскочил Насос. – Я мигом сварганю ужин. Вот только подскажите, где тут находится провиант?

Собрав последнюю волю в кулак, я отвела Насоса на камбуз «Глории», а после вернулась и рухнула рядом с остальными, недалеко от кострища. Вскоре мы уплетали салат, жареных медуз, а также колбасный форшмак с чипсами, прихваченными из Техаса. Уже после чая, когда обессиленный Этьен спал, Марсело Морелли начал свое повествование:

****

– Надеюсь, вы все видели в окно, как нас завертел вихрь? – с нотками веселья, словно речь шла о безобидном детском аттракционе, полюбопытствовал он. – Так вот. Я, было, вообразил, что меня затягивает в преисподнюю, но к счастью, крепкие ручищи Насоса прилипли ко мне намертво и не отпустили в свободное парение. Теперь-то, думаю, все будет в ажуре: подле этого амбала любой Смерч покажется приятным ветерком. Однако в следующую секунду я вдруг почувствовал крайнее неудобство: кругом избыток свежего воздуха, а мне совершенно нечем дышать – даже одного вдоха сделать не получается! – шутливо, тоном ведущего, травящего перед публикой анекдоты, продолжал Марсик. – При этом мой рот оказался полон песка – потом уже, когда мы прилетели на Ветреное небо, я минут пять чихал и плевался им. Словом, дышать я не могу, а тут еще Насос – хвать меня за горло, да как нажмет пальцами на кадык, аж в глазах потемнело. И бум – мощный удар в солнечное сплетение… – вдруг Марсело красноречиво умолк, стер с губ улыбку и прищурился, глядя впереди себя – точно выхватывая из памяти детали.

– Мне пришлось таким образом заставить тебя выдохнуть, иначе бы легкие оказались полны песка и стекол, – коротко вставил Насос.

– Да, но в ту пору-то я этого не знал! – с укором заметил Марсело и улегся на камни, подложив под усталые ноги валик из теплых вещей. – Это сейчас, по прошествии времени, поганая свистопляска кажется до смешного нелепой и забавной, но по первоначалу мне было не до шуток – я здорово струхнул, когда окрестности вдруг стали не то черными, не то пестрыми, а затем – зеленым и светящимся, – понизив голос до шепота, честно признался он. – Помню, я почувствовал, что стремительно проваливаюсь куда-то в пропасть, хотя на самом деле мы летели вверх с огромной скоростью. Может, предположил я на мгновенье, это смерть, тот свет? Как вдруг Насос развернет меня лицом к себе – и медленно так, спокойно-преспокойно, стал дуть мне точно в рот самым, что ни на есть, чистейшим кислородом – возникло ощущение, будто я пью какую-то не совсем мокрую газировку, и она, попадая внутрь меня, издает странные звуки. Прям непривычно. В конце концов, я догадался, что это воздух со свистом врывается в мои сморщенные легкие.

Вскоре я окончательно пришел в себя и заметил, как Насос мне знаками показывает: посмотри, мол, наверх…

– Это оттого, что в небесах гул стоял громоподобный, – пояснил Насос, – поначалу я пытался изъясняться с тобой словами, но все оказалось без толку.

– Зато мои уши оглохли настолько, что вообще перестали различать какие-либо звуки, – усмехнулся Марсело. – В общем, я внял твоим намекам, поднял глаза и увидел над собой вертящуюся нежно-салатовую жижу света. Тотчас в памяти всплыли слова отца Конкордии: мол, надо оттолкнуться и прыгнуть. А от чего, думаю, здесь, в воздухе, отталкиваться-то? Едва поразмыслив об этом, я тут же ощутил у себя под ногами прочную платформу. Правда, поначалу решил, что это самообман, игра воображения – ну, знаете, как говорят психоаналитики: нечто непостижимое из глубин подсознания откликается на зов разума. Однако спустя минуту-другую меня потянуло вверх. Тогда я, недолго думая, оттолкнулся и… нырнул – в мандалу ли, в космос или может быть, даже, в иное измерение. И не успел оглянуться, как оказался лежащим на зеленой траве, а прямо надо мной по голубому небу плыли белые валы облаков…

– Из каких никогда не идет дождь, – тихо и вкрадчиво проронил Насос, – это особые газовые облака, они называются «Утренняя Глория» …

– Ух, ты! – вырвалось у меня.

– И тем не менее растительность кругом была такая обильная и сочная, будто ее регулярно орошали, – продолжил Марсик. – Повсюду встречались зеленые светящиеся лужи, из которых фонтанировали яркие, цвета молодой зеленой листвы, столпы ветров. Я даже растерялся и совершенно забыл, зачем вообще сюда прибыл: лежишь, думаю, старина Марсело, да и лежи себе. Так хорошо на душе, знаете – эдакая здоровая ленца, когда ничего делать не хочется. Но тут вдруг сбоку какая-то тень, словно гора, заслонила солнце. Я повернул голову и вижу: Насос смотрит на меня взывающим взором – дескать, долго еще валяться будешь? Я так и вскочил, будто ужаленный. А он и говорит:

«Иди, Владыка Ветров Стрибог ждет тебя!»

«Ждет меня? – удивился я. – Значит, ему обо мне известно? Но куда идти? И что мне следует говорить при встрече? Как себя вести?»

«Он сам все скажет, поскольку прекрасно осведомлен о происходящем и по мере сил противостоит злу, которое вершат наши враги. А что до пути, так я укажу, потому как часть его пройду его вместе с тобой. Но дальше ты обязан идти один. Ангелы Начала Воздуха должны изветрить тебя со всех сторон и узреть твою истинную сущность, – совершенно серьезно, без тени улыбки на лице сказал Насос».

И мы пошли по траве в сторону темнеющего вдали леса, обходя зеленые лужи с мерцающими в них золотыми светлячками.

Неожиданно у самой опушки путь нам перегородил не очень широкий, но довольно быстрый и глубокий темный ручей, источающий гнилостные удушливые испарения, туманом клубящиеся над самой водой. Ага, сказал я про себя, в два счета с разбега одолею эти шесть метров: тот берег значительно ниже, а мне не привыкать – я ведь свободно беру восьмиметровку между крышами. Но Насос мне и рта раскрыть не дал – молча схватил меня одной рукой в охапку, аки щенка неразумного, и, даже не разбегаясь, как сиганет! Со свистом ветра перелетели мы ручей – чуть было вновь уши не заложило.

– То была речка Смородина в самом ее истоке, – снова перебил Марсика Насос, на этот раз громче обычного, – и нечего пытаться смертным перепрыгивать ее или переходить вброд. Можно случайно коснуться воды. А притрагиваться к ней человеку опасно даже одним волоском: есть вероятность заснуть на десять лет и лишиться памяти навсегда. До Калинова моста идти слишком долго – правда, ниже по течению, где русло шире, имеется еще и лодчонка, но… – так и не закончив свою мысль, Насос широко зевнул и промямлил, – ладно, продолжай.

– И вот мы очутились у широкой, устланной мхом и аккуратно выложенной шишками по обеим сторонам, дороги, уходящей в лес между рядами перламутровых и изумрудно-зеленых елей. Насос потопал впереди, я – вслед за ним. Вскоре мы свернули с парадного пути на узенькую, потайную тропку, известную далеко не каждому зверю, и оказались в самой чащобе. Там было довольно темно и прохладно, сквозь плотно переплетенные ветви сосен, осин и дубов свет проникал плохо, но над самой тропкой кроны деревьев расступались, словно бы специально затем, чтобы освещать путникам дорогу. Мы спускались все ниже и ниже в лог: под ногами пружинил плотный мох, а на высоких стволах, утопающих в кедровом стланике, седел лишайник. Чтобы я случайно не ступил в пустоту между кочками или лисью нору, Насос повелел мне сделать себе посох из засохшего ствола лещины…

– И вовремя, – воскликнул Насос, опять не сдержавшись, – прямо за поворотом стрелы аира, осоки и таволги скрывали овраг.

– Пришлось искать спуск правее, – подхватил Марсело, – а там и тропка сызнова объявилась. Немного погодя склон стал более пологим и влажным, а трава – более густой и сочной, чем когда-либо. Но неожиданно кустарник поредел, деревья расступились, и мы вышли широкую, освещенную и высушенную солнцем прогалину. Никогда я прежде не видел такого пышного разнотравья: ромашки, колокольчики и гвоздики колыхались и гремели, точно волнующееся море, а душица, мята, шалфей и зверобой замысловато переплетались меж собой, образуя хитрые узоры – как на персидском ковре!

– И тут ты дорвался до земляники! – засмеялся Насос.

– А где ж, по-твоему, я еще увижу настолько огромные лесные ягоды, чтобы их в ладони не более трех штук умещалось?! – смеясь, парировал уругваец. Ну, я и давай, значит, объедаться! Эх, жаль, что мне Насос грибов нарвать не дал – как же в лесу сладко маслята пахли! А боровики – каждая шляпка размером с салатницу!

– Ну не тяни! Что было дальше? – нетерпеливо заерзала Наташа.

– Дальше? – рассеянно переспросил Марсик, – на чем я остановился?.. Во! Тут Насос сказал, что надо свернуть вправо и пересечь долгую поляну. Ну, мы, короче, и потопали по солнышку. Потом стали подниматься. Там была, вроде как… какая-то культовая березовая рощица с непонятными изваяниями, едва белеющими в глубине, а следом за ней – чудесный яблоневый сад, обнесенный забором с резными узорчатыми воротами, за которыми угадывался высокий сказочной красоты терем. По бокам ворот стояли кряжистые дубы – во всяком случае, так мне издалека показалось. Но когда мы подошли ближе, эти деревья вдруг неожиданно ожили, подняли густые ветви и обнажили ветхие, как само время, лица с горящими дерзкими глазами и неровными трещинами ртов. И заговорили они гулко, в один голос:

«Пусть дальше молодец идет сам. А тебе, Буривой, приказано ждать на поляне. Там для тебя накрыто».

Буривой?

Я даже обернулся: не следует ли кто за мной – когда услыхал незнакомое имя. Но тут один из стражников как засмеется, глядя на мою удивленную физиономию, скрипучим деревянным голосом:

«Ты что же, не знаешь настоящего имени своего спутника и не ведаешь, в честь какого легендарного героя Руси его назвали?»

Я ничего не ответил, а только задержался у раскрытых ворот, стараясь получше разглядеть обоих Ангелов, подданных воздушной Стихии – я догадался, что это они, когда ощутил легкий порыв ветерка: Ангелы изветривали меня – ну, то есть, как бы зондировали. От их желтоглазых стволов с черными провалами ртов исходило зеленоватое свечение, напоминающее расплывчатое отражение листвы от коры зеркальной осины…

– Зеркальной осины? – удивилась я.

– Ну да. Мы миновали целый ряд таких деревьев – они окаймляли ту самую березовую рощицу, – пояснил Марсело.

«Да ступай же, коль тебе велено, а я подожду здесь!» – толкнул меня в спину Насос, он же Буривой.

Но я отчегой-то замер, не в силах стронуться с места – точно сам корни пустил. Лишь когда древние лики Ангелов исчезли с дубовых стволов, сменившись привычной темной и шершавой корой, я отважился отворить ворота, а до тех пор – ни-ни. Миновал дворик, преддверие, низенькую калитку, поднялся на террасу, распахнул створки в сени, а после попал в светелку.

Там на деревянной скамье сидел седовласый и седобородый витязь в простом домотканом платне и холщевых ноговицах, обутый в зеленые невысокие сафьяновые сапоги. Длинные белые волосы его стискивал стальной обруч, в центре которого был размещен какой-то сложный ломаный знак из четырех треугольников, сложенных крестом…

– Это знак Стрибога, – по обыкновению, вставил Насос-Буривой.

– В углу на крюках висели лук и стрелы, – продолжал Марсело. – Как только я вошел, витязь поднялся с лавки и заговорил со мной таким зычным голосом, что я даже не понял, откуда исходит звук – казалось, он отражался ото всех стен. И еще я заметил: над головой старца непрерывно кружились вихри.

Я сказал «старца» ?.. Да нет, лицо его почти не перерезали морщины, светлые глаза смотрели молодо и энергично, и сильнее древности в нем ощущалась какая-то незримая и небывалая мощь. Но в то же время было видно, что громадная невидимая ноша давит витязю на рамена, и лет ему несчитано.

«Здоров будешь, Марсело, – низким глубоким голосом сказал старец, приветственно помахав рукой, – я ждал тебя. Надеюсь, ты не слишком устал с дороги? Умойся и отведай моего питья, оно подкрепит твои ослабшие кости».

Я ответил на его речь поклоном по русскому обычаю – как меня научил Буривой – и подошел к умывальному тазу. Стриг – а витязь представился именно так – сам полил мне из ковша на руки. Подал пестрое полотенце, и пока я рассматривал на нем диковинно вышитый календарный круг, проворно подвинул лавку к столу. Затем достал два кубка и расписной квасник. Преломил каравай.

«Ваше здоровье!» – только и смог выдавить из себя я, сообразив тотчас под красноречиво насмешливым взглядом Стрига, что обращаться на «вы» тут не принято.

Квас имел чудесный ядреный с привкусом меда и хрена, с запахом чабреца, душицы и полыни. Хлеб был снаружи хрустящий, а внутри… словно живой – мне почему-то именно так подумалось.

Стриг ел и пил вместе со мной, наблюдая за моими движениями с каким-то лукавым любопытством, чему-то улыбаясь про себя. Когда же трапеза окончилась, и я поблагодарил витязя, он вежливо предложил мне последовать за ним через заднюю дверь – «поглазеть на хозяйские угодья».

Там, за низкой плетеной оградой, раскинулись ряды роскошных плодовых деревьев, над которыми кружили невиданные птицы дивной красоты, с длинными перьями, пышными хвостами и хохолками. Но что самое удивительное: у многих птиц, вальяжно расположившихся на яблонях и вишнях, я заметил человечьи – точнее, женские лица, а также белые пышные груди. Мне помстилось, что эти пернатые девы внимательно за мною наблюдают.

Стриг поманил меня вглубь сада, откуда мы поднялись на холм – чтобы получше рассмотреть нивы, пашни и, конечно же, фруктовые насаждения.

«Ну как, по сердцу ли тебе просторы моего Ветреного неба?» – спросил меня хозяин сих земель, указав рукой на темный лес, недавно оставленный нами, пурпурные виноградники, яблоневые и грушевые ряды с манящими плодами, цветущие луга.

«Красотища!» – честно признался я.

«И ведь у вас на Земле когда-то было то же самое. Только вот отчего ж вы, люди, свою-то красоту уберечь не смогли? – с трудом сдерживая нарастающий, идущий изнутри гнев, спросил он меня. Спросил и как Бог, и как обычный землепашец, укоризненно заглянув мне при этом в глаза – да так, что мне вдруг сделалось ужасно стыдно, словно я один во всем виноват. Во какая Сила у Стрига!»

– Да что ж ты, не ведаешь, кто такой Стрибог? Чему удивляешься? – добродушно проворчал Буривой-Насос, прерывая рассказ Марсика.

– Да я… – замялся уругваец, – я хотел, было, ответить ему, что я, вообще-то, эмигрант, беженец, и мне тяжело покамест осваивать все русские обычаи и историю, и что я не в ответе за содеянное – в смысле, я тут вообще ни при делах! Но не смог. И вовсе не потому, что у меня на родине сейчас тоже творится невесть что – сплошные наводнения, и все такое. А потому что под суровым взглядом Стрига я вдруг осознал: раз уж я приехал в Россию, то, выходит, должен принять на себя все человеческие долги пред здешними Богами. Которых я, стыдно признаться, и по именам-то не знаю, как положено.

И вот Стриг все расспрашивал меня и расспрашивал, корил и корил, а я лишь молчал и не знал, как оправдаться.

Голос всемогущего Бога крепчал:

«Прежде все мои ветры, все мои дети и внуки – Сиверко, Поренуч, Догода, Вьюга, Пурга и прочие отпрыски – были послушными, предсказуемыми, порою они даже помогали мне вершить судьбы гор и равнин! – Стриг воздел руки, и волосы на голове у него зашевелились под порывами урагана, облака завихрились над макушкой с неимоверной скоростью. – Но вот уже две тысячи лет, как вы, люди, отвернувшись от заповедей моих, творя зло взрывами, копотью заводских труб и черной ядовитой алхимией, медленно отрываете от меня моих детей и внуков, губите все мое потомство на корню! Большинство ветров мне уже не подвластны, оттого что все живое заболело, исковеркалось и пришло в негодность. Да, ветра безумствуют, вся природа, наделенная разумом, сходит с ума! И чтобы вылечить планету, чтобы наладить равновесие Стихий в пределах Земли, нужны ваши, людские разумные деяния – одному мне никак не справиться. Нужна ваша, человеческая помощь».

«Что же мне сделать для тебя, батюшка Стриг?»

«Не терять времени, вот что! Ведь недаром я зовусь Стрибог – что значит сстремительный сстранник, владения которого – всезаполоняющая воздушная сстрана! – и он закричал, разгоняя вихри, – Сстр!!! Сстр!!! Сстратим! Сстратим!»

Тотчас откуда-то из-за облаков спикировала огромная красивая птица, быстрая, как ракета, напоминающая орлицу и стрижа одновременно, с женской черноволосой головкой, белой грудью и хищными темными глазами. Это и была Стратим – матерь всех птиц. На шее у нее висел в изысканных ножнах небольшой, украшенный узорочьем и сапфирами, кинжал на серебряной цепочке. Стриг потянулся к опущенной птичьей головке, снял цепь, и Стратим мгновенно унеслась.

«Отдашь это Этьену, – произнес Стриг, – рассматривая кинжал, – но сперва артефакт надобно оживить. Для этого ты поднимешься на самое высокое дерево и сорвешь с макушки одно-единственное поспевшее молодильное яблоко. Да смотри, сам не ешь плодов – остальные завязи хоть и крупные – но еще не сформировались, не созрели. Они зеленые, что тоска, и от них тебе будут вечная печаль и слезы!»

Тут хозяин Ветреного неба ка-ак дохнет на меня – да так, что я почувствовал легкость – я бы даже сказал «летучесть» – во всем теле! В придачу к оному свойству откуда-то взялись у меня бешеный прилив сил и невероятная цепкость рук и ног. А затем батюшка Стриг развернул меня и зарокотал, заревел:

«Сстр!!! Лети, как сстрела, пусть несет тебя ветра сструя, та, что листья с деревьев сстрижет, пусть врагов твоих сстрах стережет! Вперед!»

Неожиданно для себя я заметил, что уже давно бегу, а точнее, лечу, едва касаясь земли, и ветер несет меня прямо в центр сада, на самое высокое дерево. Все, думаю, не смогу остановиться, о ствол убьюсь. Однако вместо этого я, точно муравей, перебирающий поочередно всеми имеющимися лапками – шасть по стволу метра этак полтора. Там, как обезьяна – хвать за нижнюю ветку. Затем подтянулся и – прыг на сучок. К моему удивлению – а снизу этого никак не разглядишь – кряжистые ветви оказались расположены на порядочном расстоянии друг от друга, и мне пришлось все проделывать заново: шасть – хвать – прыг. А потом еще и еще. И так до самого верха. Это была очень необычная яблоня, скажу я вам: на ней одновременно росли и цветы, и плоды, и зеленые листья, и пожухлые. Но самое удивительное, что я заметил – и я готов поклясться в этом – на ответвлениях яблони возвышались также и другие, крошечные деревца: они росли на миниатюрной землице возле игрушечных домиков, где туда-сюда сновали человечки – что-то сеяли, собирали. А может, в действительности, те люди были как люди – с меня ростом, а всему виной обман зрения из-за моих гигантских великаньих прыжков… или таки яблоневый народ в высоту не превосходит цыплят?.. Я так и не понял, ведь картины происходящего мелькали передо мной со страшной скоростью. А остановиться я не мог – да и не хотел, покуда у меня был ощутимый запас сил. Под конец я до такой степени вымотался и запыхался, что страшно было даже думать об обратном пути. С великим трудом я дотянулся до верхушки и сорвал-таки темно-красное наливное яблоко, прозрачное, точно рубин, источающее сладостный аромат с привкусом… надежды… да, именно так. Осторожно спрятал свою добычу в карман, застегнул молнию, дабы плод случайно не выпал. Посмотрел под ноги – а земли-то и не видать, оказывается: далеко-далеко внизу маленькими снежками плывут облака. Посмотрел вверх – рукой подать до той отметины, где кончается небо и начинается чернота, исполненная огромных звезд. И точно посередине нависает над головой тяжелая рябая луна. Как же это, думаю, дерево сумело растянуться в длину, пока я лез? Или, я, поди, дурень, с земли не разглядел, насколько оно высокое? Хотя что я все про землю – это ж Ветреное небо…

Я уже собрался, было, начать безнадежный спуск, как вдруг услышал громкое хлопанье крыльев, и тотчас окрест меня выросла иссиня-черная живая стена. Это налетело множество верных птиц Стрига – причем, не придворных чванливых красавиц, что я видел в саду, а представителей служилого сословия, коими были гигантские стрижи, одетые в летные жилеты-косухи, шлемофоны и летные же очки. Одни пернатые мужи продолжали кружиться, а другие опустились вровень со мною, ухватились цепкими лапами за ветви и, не переставая хлопать крыльями, выжидающе, строго и внимательно посмотрели на меня.

«Где это мы?.. В смысле, что здесь находится?..» – сказал я, ни к кому, конкретно, не обращаясь и даже не сформулировав, как следует, свою мысль. Но птицы отлично поняли, что я имею в виду.

«Ты зришь верхнюю границу Ветреной сстратосферы! – закричали они – или нет, зазвенели – своими свистящими голосами. – Мы сстрижи, сстранники Сстрибога! Мы сейчас бросим тебе сстропы, а ты, бро, давай – не зевай, мух глазами не лопай, обхвати их бутсами – не жди, пока перекрутятся. Суй ноги в стремена, расправляй рамена, пристегивай ремни и держись крепче, да особо не тяни – и самому будет проще, и нам легче!»

Молвив слово, говорливые птицы вновь взмыли ввысь, к своим сотоварищам, еще пуще забив крыльями и подняв сильнейший ветер. Я с непривычки зажмурился, но вдруг что-то больно стукнуло меня по носу, заставив открыть глаза. Передо мной качалось в воздухе странное переплетение из тросов с ремнями, механическими карабинами и люверсами, которое, увы, успело-таки перекрутиться. Мне пришлось повозиться, распутывая сложные узлы. Наконец я перепоясался, стянул ремни, защелкнул кольца, и мы с безудержной скоростью понеслись вниз. Я летел вверх тормашками, и, если бы не слышал пронзительного стрижиного свиста, доносившегося, словно откуда-то из бездны, то в жизни б не поверил, что моим полетом кто-то управляет – решил бы, что падаю. Да вот только падают обычно куда медленнее. А я, считай, пущенный из катапульты булыжник.

Мне снова перестало хватать воздуха, и я попытался вывернуть шею, чтобы хоть как-нибудь зачерпнуть ртом глоток ветра из встречного потока. Попутно глянул вниз: ни сада, ни батюшки Стрига по-прежнему было не видать, лишь мрачными пятнами мельтешили подо мной в рваных клочьях тумана стрижи, напоминающие изломанные ветром черные мужские зонты, выброшенные в ярости прямо посреди людной столичной площади.

Через час примерно мы снизили скорость, стали планировать, и я, наконец, принял прежнее вертикальное положение. Вот уже кое-где слабо различаются верхушки яблонь и зеленая трава… Вот они становятся все ближе и четче… И вскоре заблестели глянцевитыми листьями всего в каких-то двухстах метров от нас. Опять пришлось понервничать, что непременно зацеплюсь стропами за ветви и расшибу кости о стволы. Или же разобьюсь в лепешку оземь – в лучшем случае, мгновенно. Но стрижи вырулили из пике настолько плавно и синхронно – точняк по центру между двумя рядами стволов – словно они ежедневно из года в год доставляют с небес по заплутавшему страннику. Птицы замерли в полете почти у самой земли, и я, успев освободить ноги, снял с плеч ремни и легко соскочил на траву.

Стрижи сразу же умчались, а я осмотрелся по сторонам и увидел заросшее кашкой всхолмье, на котором продолжал себе, как ни в чем не бывало, стоять Стриг. Место оказалось совсем близко – рукой подать, не разбежишься! Но я-то отлично помнил, что, стартовав оттудова, одолел на пути к заветному стволу добрую милю! Обернувшись, я, попытался прикинуть расстояние до бесконечно долгой яблони, стоящей в центре сада: к моему удивлению, она росла рядом, у меня за спиной, едва-едва возвышаясь над всеми деревьями. И никаких тебе игрушечных домиков с живущими в них миниатюрными человечками.

Я поднялся на пригорок и протянул старцу драгоценное яблоко. Стриг обнажил кинжал птицы Стратим – но вовсе не для того, чтобы отрезать кусочек: что было мочи, он сдавил плод и выдавил весь сок аккурат в ножны, а жом безжалостно выкинул на траву. Затем очень медленно погрузил клинок в жидкость. Лезвие зашипело, окуталось клубами пара, входя в пазы все глубже и глубже, пока не скрылось полностью. Наружу, однако, при этом не вылилось ни единой капли сока. Когда Стриг вновь вынул кинжал, от металла исходили зеленые светящиеся пары.

«Ты его закалил… активировал?» – сообразил я.

«Оживил, – поправил меня Стриг, – наделил энергией. Эта штука будет поострее моего кваса, так что поосторожнее с ней: прибудешь домой – сразу же отдай Этьену, – витязь лукаво улыбнулся и ответил на мой немой вопрос, – да, это я наделил тебя летучестью и необыкновенной скоростью. Зарядив кваском из кружки. А теперь спеши к друзьям. И да пусть ваши враги летят от вас, как сстружки, – прокричал он мне вслед, – одолейте их и высвободите из хищных лап Эрика мои ветры, кои безумно сстроют дюны в городах и корчуют кедры в лесах! Пусть они поостынут малость, прозреют и впредь резвятся там, где дозволительна шалость! Вперед!»

Вскоре я вышел за ворота, а там, на поляне, на вышитой скатерке меня поджидал Буривой, грустно глядя на свой опустошенный кубок…

****

– Слушай, ты!.. – в притворном гневе проворчал Буривой, снова прервав повествование Марсело, – я что, по-твоему, пьяница? Вот сейчас тюкну тебя прямо в лоб, а после возьму и сяду на рюкзак с грибами – и уж тогда…

Затаенная усмешка слетела с лица Марсика:

– Как, ты и грибов успел нарвать?

– А то! – важно сказал Буривой-Насос. – Тебя не было целых шесть с половиной часов! Что я, по-твоему, должен был делать?

– Как шесть?.. А мне показалось, прошло часа полтора… два с половиной… – ошеломленно ответил Марсело.

– И здесь не более двух, – глухо добавил Алексей Фолерантов.

– В разных местах время течет по-разному, – тоном учителя проговорил Буривой.

– Ну а дальше? – нетерпеливо пропищала Наташа.

– А дальше – все, – развел руками уругваец, – мы поковыляли прочь из леса. Шли да шли себе, пока в воздухе неожиданно не возникла дыра, из которой высунулись руки Этьена и потянули нас за собой. И вот мы здесь, с вами…

Радости и грусти

И снова наша жизнь потекла размеренной рекой. Мы не спешили покидать остров иного мира, покуда не знали, в какие края нам предстоит отправиться. Запасов пищи по-прежнему хватало вволю: оставались нетронутыми хлебы, овощи и фрукты жителей Страны Дирижаблей, друзей Этьена, а также консервы, позаимствованные из Техаса – маринованный язык, говяжья тушенка, сладкая кукуруза. Кроме того, мы постоянно ловили семгу и форель, собирали птичьи яйца и моллюсков. И совершенно при этом не уставали, ибо сила тяжести не гнула нас к земле.

Утром первым делом выносили на солнцепек батареи – подзаряжаться. Это стало для нас правилом номер один, поскольку в таком походе, как этот, всегда следует быть готовым к любой заварушке. Чудо-планшет Порфирия о пяти миллионах кутритах уже оповестил отряд, что мощное Цунами должно обрушиться через пятнадцать дней на Новую Гвинею. Правда, еще неизвестно, сумеем ли мы долететь туда вовремя. Встроенное же электронное табло «Глории» гласило: «Сдвиги земной коры на плато Путорана проторили новое русло для очередного мощного, о двенадцати уступах, Водопада, начавшего свое низвержение из чистейшего горного озера в образовавшуюся недавно лесную реку…» Последняя заметка показалась нам куда важнее подробностей о гвинейском Цунами.

– Супер! «Изменения в структуре складчатости пород и зарождение нового Водопада» – да лучшего и желать нельзя. Вот так удача! – мигом оживился Этьен. И, видя на наших лицах недоумение, добавил: – Я сейчас поясню. Суть в том, что одной-единственной Стихии не под силу сотворить столь замысловатую каскадную лестницу, а поэтому она должна была действовать вкупе со своими товарками…

– Что ты имеешь в виду? – озадаченно протянул Марсело.

– Вот смотри: Огонь, Земля, Вода и Воздух поодиночке – не более чем просто лава, гора, река и ветер. Но чтобы привести в движение огромные пласты Земли, Стихиям необходимо сплелись в… назовем это условно «флеш-рояль» …

– Выгодная комбинация, значит. Начинаю понимать… – наморщил лоб Марсик.

– А затем произвести взрыв такой вселенской мощи, при котором каждая из четырех Стихий неизбежно возвратилась бы к первозданному бесформенному неконтролируемому облику. Ясно теперь, к чему я клоню? – воззвал ко всем нам Принц Грозы в своей обычной высокопарной манере, сопровождая фразы широкими пассами рук. И понизив голос, с нотками ликования продолжил: – Чудо свершилось! Энергии сейчас на плато – хоть отбавляй: бери и пей прямо из воздуха. Не бойся стать козленочком, ибо станешь могучим Святогором-богатырем. Из всего этого, однозначно, явствует: плато Путорана на сей момент – важнейший центр средоточия Сил, где у нас имеется сполна шансов осуществить задуманное.

– Кроме того, плато Путорана – место частых экспедиций Эрика, – напомнила я.

– Интересное совпадение, – с ухмылкой проговорил Себастьян Хартманн, – уж не охотится ли Эрик, и в самом деле, на первозданную Стихию?

– Что?.. Да это было бы чистым безумием! – искренне изумилась я.

– Вовсе нет… – тут же начал возражать Себастьян, но Марсик его перебил:

– Я догадываюсь, что имеет в виду Конкордия. По возвращении с Ветреного неба я отчетливо осознаю: одно дело – стремиться подчинить себе Смерчи, Вихри, Стрибожьих птиц, и совсем иное – попытаться схватиться с самим Стригом. Слишком уж он велик: один вздох его способен стереть с лица земли целый материк. Именно поэтому Владыка Ветров и не решается самолично пойти на врага – дабы не причинить вреда людям. А теперь представь: каково будет Эрику, если он попробует взять, да и усмирить Божество Воды, ну или хотя бы, на худой конец, Начало?

– Скверно ему придется, – вместо Себастьяна отозвался Этьен, – люди и до Эрика пытались контролировать Молнии и Ураганы, мечтая управлять погодой. Но фундаментальный закон природы вечен и непоколебим: если убавить энергию в одном месте, то она неизбежно обнаружит себя в другом. В результате мы получаем внезапное проявление Силы в местах Покоя – скажем, в виде снега в Сахаре или землетрясения в Антарктиде. А это нарушает гармонию Стихий, смещая природный баланс в целом мире. Так что полного подчинения Воздуха и Воды, или Земли и Огня, все равно никому не добиться, как ни крути. Где бы Эрик ни расставлял молнеуловители, зенитки с азотнокислым серебром, ветроносные мельницы – ни одно из Начал ему не утихомирить. Нет, Эрику в жизни не справиться с первородными Силами! И если он не дурак – а Эрик, определенно, не дурак – то он это понимает.

– Однако что-то на уме у него все же есть, – настаивал на своем Себастьян.

– Но каким образом Эрик сумеет усмирить Стихии? – повторил Этьен.

– Хитростью, – неожиданно раздался позади нас голос Лоры.

– Хитростью? – оторопело переспросил Этьен, невольно оборачиваясь. – Это как-то околонаучно звучит. Что ты имеешь в виду, Лора?

– Ну, точно объяснить не могу, – уклончиво ответила Лора, – но зато я знаю своего братца, как облупленного. Если ему не удастся повернуть реки вспять, то он заставит их забыть, в каком направлении течь. Эрик – он такой.

– Я понимаю, что ты хочешь сказать, – произнес сын Шаровой Молнии. – но все это больно мудрено и многосложно…

– Тем не менее, это мысль, – поддержал Лору Буривой.

– Как бы там ни было, выяснять, что за козни задумал подстроить Эрик, имеет смысл только, оказавшись с ним лицом к лицу, а посему не будем строить догадок – сегодня же, безотлагательно, отправляемся на Путорана, – решительно поставил точку в дискуссии Этьен.

Вылететь вознамерились после полудни, однако позднее эту затею пришлось перенести на более темное время суток. Причиной тому послужила приятная весть, полученная Буривоем: на закате намечается очередная материализация Арсения Зимоглядова в окрестностях нашего лагеря. Это всех здорово взволновало и взбодрило. Весь день мы метались туда-сюда, как на иголках, не зная, чем заняться. И вот, наконец, после обеда, упаковав вещи, в последний раз искупавшись в водах иного мира, мы уселись на скалах, глядя на заходящее солнце, окрашивающее бескрайние морские просторы в малиново-винный цвет. Сбоку от нас на песок падали рыжевато-коричневые тени. Море слегка шумело, ударяясь об острые камни.

В ожидании встречи с эгрегором моего отца Буривой, Себастьян и Этьен затеяли разбор полетов, касающийся нашей последней стычки с диггерами и отработки дальнейших тактических приемов в нанесении контрударов. Немного погодя к обсуждению присоединился Порфирий, просчитавший всевозможные варианты вражьего нападения и методы ведения самообороны. Я же, в свою очередь, впервые не знала, что сказать, поскольку военная наука оказалась для меня самой настоящей диковинкой, и оттого я вновь почувствовала себя лишней. Должно быть, это глупо с моей стороны, но ни я, ни Лора, ни какие-либо другие женщины из моего окружения, за исключением, пожалуй, Наташи, прежде никогда не сталкивались с настоящей опасностью, и, разумеется, потому не строили никаких стратегических планов. Впрочем, даже Наташа в ведении баталий столь далеко не заходила: все-таки в войнушках используется детское оружие, в основном, деревянное – колющее и рубящее, выполненное наподобие старинного, а также муляжные лазерные мечи или низкочастотные звуковые пистолеты. И вот сейчас мы, дамы, сидели молча, морща от напряжения лбы и пытаясь запомнить каждое новое слово, будь то термин или фамилия: Триандафиллов, Квачков, быстрое развертывание, спецоперация….

Неожиданно воздух перед нашим взором потемнел из-за внезапно появившегося неведомо откуда мутного желтовато-рыжего облачка пыли – точно таинственный невидимый зверь вылез из недр и принялся изо всех сил мутузить хвостом по песчаному наносу. Облачко сгустилось в плотное марево, наполнилось розовеющим светом, все резче выделяясь на фоне горизонта, и, наконец, в нем обозначилось… не одно, а целых два очертания человеческих тел, висящих в воздухе! Слева, несомненно, был мой отец, Арсений Зимоглядов, а вот справа…

– Папа! – воскликнул Этьен, вскакивая на ноги.

Да, это был Иван Гейне собственной персоной, посвежевший и помолодевший. Прыть так и светилась в его лучистых глазах. Летучий авантюрист, одним словом!

Мы с Этьеном встали чуть сбоку, посторонившись, дабы товарищи, сидящие позади, тоже смогли узреть во всей красе наших легендарных отцов – пилотов, выглядящих точь-в-точь, как на снимке: в клетчатых ковбойках, виднеющихся из-под расстегнутых кожаных курток, с летными очками на лбу поверх шлемофонов…

Когда Арсений и Иван медленно опустились на камни напротив нас, то сквозь них уже не просвечивало уходящее солнце, а виднелись лишь бело-голубая морская гладь да грязно-желтые, слегка изменившие цвет, глыбы – обломки утесов, колышущихся и плавящихся в преломлении лучей, проходящих через субтильные тела эгрегоров. Сами же Арсений и Иван были голубовато-бутылочного цвета, и я догадалась, что их природу в данный момент поддерживает Стихия Воды.

Я украдкой взглянула в одухотворенно-торжественное лицо Этьена: в его удивленных и влажных глазах плясали звездочки счастья.

– Хей, народ, привет! Как поживаете? – первым заговорил мой отец, нисколько не растерявшись. – Здоровы будете? – широко улыбнулся он, окидывая нашу команду испытующим взором – причем, на несколько секунд сосредотачивая интерес на каждом товарище по отдельности, словно отыскивая в ребятах некие черты, указывающие на непреклонную волю и бесстрашие, столь необходимые для выполнения нашей миссии.

Дошла очередь и до меня. Едва я встретилась с отцом глазами, как между нами сразу же возникло единомыслие – что, естественно, отразилось и на наших лицах. И мы тотчас же, почти одновременно, устремили свое внимание на Ивана с Этьеном. А те, напротив, впали в немой ступор – лишь нежность и скорбь во взглядах свидетельствовали о страстном диалоге, ведомом только им одним.

Наступила неловкая тишина, нарушаемая размеренным перекатом волн.

– Ну, здравствуй, сынок! – наконец раздался тихий голос Ивана. До чего же я рад, наконец, тебя видеть!

– Я тоже, отец, – сдавленно проговорил Этьен.

– Жаль, вот, не могу обнять тебя…

– Придется отложить наши объятия на «потом», – вздохнул Этьен.

– Да, придется, – голос Ивана стал более твердым и загремел гулким эхом, – ведь мы прибыли, чтобы поговорить о деле…

– Вот именно. Медлить нельзя, – решительно вклинился в беседу Арсений, – мои силы еще не восстановились. Это только благодаря Ивану нам удалось принять зримую форму. Обидно, конечно, что старику не удалось прожить подольше, но… – красноречиво умолк он, хлопнув друга по плечу.

– Сам ты старик! – притворно рассердился Иван, толкнув Арсения в ответ.

– … но я чертовски рад тебе, старина!

И оба друга вновь обратили взоры к отряду, всего на несколько секунд перевоплотившись в веселых шаловливых мальчишек. Но даже этих секунд нам с Этьеном хватило для того, чтобы проникнуться атмосферой воодушевления и азарта, в котором Летучие авантюристы провели большую часть своей земной жизни.

Их лица снова приняли серьезное и озабоченное выражение.

– Следующая точка вашего маршрута, как вы, видимо, уже догадались, – с расстановкой проговорил Иван, – прячется где-то в окрестностях плато Путорана, неподалеку от горного озера, из которого в низину реки, прочертившей русло в глуши раскидистых таежных кедров и елей, низвергается водопад, доселе не существовавший. Не пытайтесь отыскать это место на карте – только время впустую потеряете. Я самолично сообщу вам его координаты! Озеро обозначено топонимом Даймонд, речка же зовется Среброслезкой. А вот водопаду еще не успели придумать название – он образовался сравнительно позднее озера и реки. Собственно, я величаю его Хрустальным, так как по красоте своей сие творение природы не уступает ни реке, ни озеру, и тоже заслуживает право считаться драгоценнейшим украшением тайги. По силе и мощи своей водопад превосходит Ниагарский, и, думается, в нем сейчас притаилось средоточие Начала Воды. Мы с Арсением облетели земной шар целиком, но лишь из Хрустального нам удалось почерпнуть энергии, дабы предстать перед вами в эти минуты. Тем самым невольно ослабив позиции безумного ученого Эрика Эрикссона и его подопечных.

Да, мы знаем о ваших врагах! В данный момент прихлебатели Эрика стерегут и озеро Даймонд, и Водопад Хрустальный – стало быть, так просто вам туда не подступиться. В довершение всего, диггерам удалось запеленговать нас и, рыская по нашему следу, они исхитрились проникнуть сюда, в Нетиви Фэй, Страну Дирижаблей. А посему выходит, что Эрик повелевает такой небывалой властью, какая вам и не снилось – иными словами, у него имеются куда более могущественные союзники, чем он сам. Но кто они – хозяева или всего-навсего покровители, нам еще предстоит разобраться. Ясно одно – это, точно, не люди. Итак, ваша первоочередная задача на ближайшее время – покинуть этот мир, и как можно скорее: не откладывайте намеченную кампанию на завтра! Мне с Арсением посчастливилось ненадолго оторваться от преследователей лишь благодаря молниеносным перемещениям – похоже, стрелы Перун благоволят нам. Но мы не знаем, какими средствами располагает враг. Если это скоростные летательные аппараты, то завтра в полдень противники уже могут быть здесь.