Читать книгу Севернее Армагеддона - Nik Rasov - Страница 1
ОглавлениеЛифт поднял его на нужный этаж. Секретарь уточнила фамилию, доложила и указала ему на высокие, двустворчатые двери.
Он вошёл в кабинет.
Одна стена кабинета была стеклянная. Внизу лежал город. Солнце висело невысоко, высвечивая ломаную линию зданий на горизонте.
Три другие стены, пол и потолок – сплошное дерево и немного металла.
За столом сидел человек и когда он поднялся, стало видно, что роста он небольшого, лысоват и снабжён ухоженным брюшком.
Человек сделал несколько быстрых шажочков навстречу посетителю.
– Здравствуйте, здравствуйте, здравствуйте!
Его лысина и зубы блестели.
Соискатель удивился такому восторженному приёму, но внешне это не проявил и осторожно пожал, поданную ему, мягкую ладошку.
– Хотите работать на нас? – спросил босс.
– Да.
– Давненько в продажах? – тут босс подмигнул, словно они были два заговорщика.
Соискатель заученно принялся перечислять свои достижения, как вдруг его перебили.
– Знаю, знаю, знаю! Читал ваше резюме. Но – что?! Бумажка – есть бумажка, не более. Только личный контакт, только впечатления, друг мой!
Соискатель склонил голову, изображая внимание и покорность одновременно.
– Вы воевали? – спросил вдруг босс.
Соискатель не сразу нашёлся с ответом, и босс продолжил скороговоркой:
– На войне бывать приходилось? Врагов убивать? Голыми руками, в рукопашной, за горло, знаете, так…
И он вытянул перед собой коротенькие ручки и сделал вид, что душит невидимого противника.
– Не-е-е-т. Я, видите ли, вообще, не служил.
– Плохо, плохо, плохо! Бизнес – как фронт. Нет пощады – не жалей! Хей, хей, вперёд! Не будешь беспощадным – тут же сожрут!
На лысине коротышки выступили капли пота.
Тут он схватил со стола шариковую ручку и протянул её соискателю.
– Продайте мне эту ручку! – завопил он.
Соискатель повертел её в руках несколько мгновений и только-только открыл рот, чтобы что-то произнести, как босс выхватил у него ручку обратно.
– Долго, долго, долго! Надо быстрее, не думая, агрессивнее! Воткните мне её в сонную артерию, в глаз! Только натиск! Только нацеленность! Никаких уговоров!
Он на мгновение замолчал, а затем вдруг спросил:
– Женаты?
– Да.
– Позвоните жене!
Соискатель, недоумевающе глядя на босса, вынул из кармана телефон.
– Наберите её и скажите, что у вас с ней всё кончено! Будьте тверды.
– Но… – проговорил соискатель.
– Ни слова! Вы намерены на нас работать?
Соискатель медленно понёс телефон к уху, а когда после гудков услышал голос, секунду помедлил и выпалил:
– Я тебя никогда не любил, ты мне всю жизнь испортила!
И дал отбой.
– Прекрасно! Идите-ка сюда!
Человечек ухватил соискателя под локоть и подвёл к высокому окну. Распахнул створку. В помещение ворвался ветер, а в глаза прыгнули высота и простор.
– Вот, видите? Видите, ради чего?! Что мы получаем здесь?
Внизу виднелись крыши. Частично – улицы. По ним ходили люди-букашки и ездили жуки-автомобили.
– Что это? – спросил босс.
– Что? – спросил соискатель.
– Что – что?
Босс мячиком откатился к столу и вернулся, держа в руках бинокль. Некоторое время смотрел, потом передал соискателю.
– Наведите на ту крышу, видите? Возле парапета?
– Это кошка?
– Да, кошка.
– И что?
– Вот, держите!
Босс сунул соискателю в руки винтовку. Винтовку он как-то неуловимо, незаметно и внезапно вытащил из одного из многочисленных отделений стенного шкафа.
К винтовке были прикручены оптический прицел и глушитель.
– Зачем это?
– Как зачем? Как зачем? Стреляйте!
– Куда?
– В кошку, разумеется!
– Да, но зачем?
– Помните: агрессивность, напор, безжалостность!
Соискатель приложился и выстрелить. Оптика была хорошей и целиться было легко. Он увидел, что кошка умерла мгновенно.
Тут двери кабинета распахнулись во всю ширину и вошли трое.
Двое были какими-то стандартными, сделанными по одному лекалу, а третий был похож на босса. Только лысина у него – почти не заметна.
И брюшко тоже – имелось, но весьма незаметное.
– Что здесь происходит? – спросил он.
Через десять минут в кабинете оставались двое – соискатель и босс №2.
Номер второй говорил:
– Это же кошмар. Как вы пошли на такое?
Соискатель молчал.
– Я могу понять моего брата – он не в своём уме. Но вы-то? Человек предлагает вам сделать ужасные вещи – обидеть жену, кошку эту несчастную застрелить… Вы же, в отличие от моего брата, не сумасшедший? Как вы умудрились такое сотворить? Как вы могли подумать, что этот человек возглавляет кампанию? Вы что не видели, что он неадекватен?
Соискатель промямлил:
– Он сказал, что в нашем деле требуется сегодня агрессия и безжалостность.
– Да что ж мы тут – корпорация киллеров, что ли? Мы – легальная фирма, занимаемся продажами. Как вам в голову такое могло прийти, что на собеседовании мы понудим вас выкидывать подобные штуки?
Оба молча сидели, босс №2 пробарабанил по дубовой столешнице отрывок какой-то мелодии.
– Пошёл вон! – вдруг сказал он.
Соискатель поднялся и понуро побрёл из кабинета.
Босс №2 остался один.
Он встал, подошёл к окну. Достал бинокль и принялся в него рассматривать мёртвую кошку.
Потом сел за стол и вновь пробарабанил нечто.
Потом позвонил:
– Человек был на собеседовании. Да. Ушёл от меня минут пять назад. Да. Верните его. Мне кажется, у парня есть потенциал.
***
Чтобы туда попасть, нужно пройти сквозь арку.
Позади оставался широкий тротуар. Оставалась проезжая часть с троллейбусами и автомобилями. Во дворе звуки улицы в значительной мере стихали.
– Я тебя никогда не любил, ты мне всю жизнь испортила!
Вот так. Берут палку и бьют человека прямо по голове.
Когда-то это была однокомнатная квартира на первом этаже, но потом в стене прорубили вход, пристроили крылечко и посетителям уже не надо было каждый раз звонить по мобильнику и интересоваться: «А какой у вас в подъезде код?».
Дверь с рольставней, а справа на стене – фальшь золотых букв из самоклеящейся плёнки, аккуратно вырезанных плоттером: «Агентство недвижимости «Веста».
В комнате – три девочки и два мальчика. Никому из них не исполнилось ещё тридцати. Свет и шершавость фактурных обоев. Блок сплит-системы на стене. Ламинированные древесно-стружечные плиты, обращённые в мебель.
Санузел.
Отдельный кабинет. У стола, вместо стандартного офисного стула, стоит удобное кресло на колёсиках с вертящимся туда-сюда сиденьем.
В кабинете обитала Вера.
В этом году Вере Луговой уже набежало полных 56 лет и ещё несколько месяцев, и отчеством она так и не обзавелась. Так и была – Вера. Да звали её за глаза, бывало, «Верка Купи-продай».
Дети у Веры давно выросли. Кто они и где – неизвестно. А в недрах большой трёхкомнатной Вериной квартиры таился её муж. Муж давненько слился с обстановкой комнат и сделался частью интерьера. Почти всё своё время он проводил во всемирной паутине, читая статьи о первобытных людях, историей которых увлекался на любительском уровне. Фотографии останков денисовского человека, ручных рубил и костяных иголок он перемежал на мониторе с интимными снимками девочек-подростков, шажок за шажком всё дальше уходя в виртуальный мир.
Вера носила длинные, соломенного цвета, локоны и на 90 процентов была уверена, что она до сей поры красивая. Оставшиеся 10 наводили на слишком уж грустные мысли, которые даже не хочется обсуждать.
Когда в комнате для мальчиков и девочек Кира провела пальчиком по экрану смартфона, поднесла его к уху и услышала: «Я тебя никогда не любил, ты мне всю жизнь испортила!», Вера Луговая, ведомая еле-еле слышным зовом, вышла из своего кабинета и успела как раз к тому моменту, когда у Киры сделались круглые глаза и задрожала нижняя губа.
Для людей, верящих в животный магнетизм и флюиды, нет ничего необычного в том, что Вера, собиравшаяся ещё минут двадцать просидеть в своём кабинете, внезапно поднялась с вертящегося кресла и вышла в общую комнату.
У Веры Луговой имелось хобби – человеколюбие. Чужую беду она чуяла за версту, как чует гиена раненую или больную антилопу.
– Что такое, солнышко? – спросила Вера.
Спросила материнским тоном. Ей нравилось проявлять участие, жалеть и выслушивать жалобы на жизнь от своих девочек. Она любила думать о себе как о «маме Вере» для собственных сотрудников. Сердце у Веры было золотое, правда, самородки залегали так глубоко, что бригаде старателей и в век бы до них не добраться.
Кира поджала губу и даже чуть-чуть прикусила её зубками.
– Муж звонил.
– Что-нибудь случилось?
Кира помотала головой, а потом выговорила:
– Сказал, что меня не любит.
Тихая-тихая радость поднялась в груди у Веры Луговой. Ярким пламенем вспыхнула любовь к Кире. И недостатки Киры не могли помешать этому чувству.
А недостатки у Киры были довольно серьёзные и самые тяжкие из них – молодость и красота.
Вера представила, как пошлёт водителя Толика в соседний магазин, как потом заведёт Киру к себе в кабинет и там, за рюмочкой водки, даст ей возможность излить душу. А сама станет слушать, сочувственно кивать и давать дельные советы с высот своего материнского положения.
И наконец поедет домой, подкреплённая алкоголем, чужими невзгодами и принятой исповедью. Муж, с сожалением закрыв вкладки со схемами доисторических поселений и фотографиями обнажённых молоденьких девчушек, встретит её в прихожей.
Такие мысли согревали Веру не хуже водки. И, – чего греха таить? – любила Вера, что называется, прибухнуть. Эта привычка несколько примиряла её с 10 процентами нелестного мнения о своей внешности и не позволяла соотношению расти быстрее.
Но сейчас момент для душевного разговора был очень неподходящий.
– Он что – пьяный? – спросила Вера.
– Не знаю. Вроде нет.
– А где он у тебя?
– На собеседование пошёл.
Вера быстро соображала, что к чему.
– Так, – сказала она. – Я сейчас на сделку, затем вернусь и посмотрим, что тут можно сделать. Мой тебе совет, Кирочка, – не перезванивай ему пока. Пусть немного уляжется. А потом глядишь – всё и разрешиться.
Тон она взяла такой сочувственный, что Кира на секундочку подумала, что и в самом деле – а, может, ничего страшного-то и нет?
– И не забывай, – сказала Вера. – У тебя показ.
Она ещё немного поговорила с Кирой. Набросала чёткий и уверенный план, по которому той следовало немного проветриться, съездить показать квартиру возможным покупателям, а потом – обязательно! – возвратиться в офис, где будет ждать её заботливая мама Вера, и всё развеется, и всё вновь вернётся и станет опять хорошо…
В стрессовой ситуации лучше всего следовать какому-нибудь чёткому плану, выполняя пункты один за другим, один за другим.
А то недолго и дел наворотить!
Почти уверенная в послушании Киры, Вера Луговая взяла сумку и покинула агентство.
«Может они ещё и разведутся», – подумала она с потаённой надеждой.
Вера села на переднее пассажирское и сказала Толику:
– Погнали, Толянчик, к Ильдусовне!
Толик включил зажигание. Машина тронулась и покатила знакомой дорожкой в нотариальную контору.
Толику стукнуло 47 лет и несколько из них он занимался тем, что катал Веру.
Он знал её как облупленную и сейчас ничего не стал у неё спрашивать.
Только отметил про себя, что голос у этой суки что-то слишком медовый.
***
Машина уехала, увозя внутри себя Веру Луговую с её золотым сердцем, и влилась в поток. В других машинах тоже сидели люди, и у каждого человека в груди имелось сердце – золотое или, там, не очень, но имелось.
И все машины, и все дома, светофоры, фонари, камень и бетон – всё неживое, созданное руками, – двигалось, стояло и было востребовано лишь до той поры, пока рядом с ними ритмично сокращались миллионы маленьких мышечных мешочков, нагнетая кровь по сосудам человеческих тел.
Кирин маленький мышечный мешочек сокращался исправно и ничего страшного после звонка мужа с ним не произошло. Может только на одну миллисекунду ритм немножечко дал сбой, но тут же выровнялся.
Настенные часы показывали начало одиннадцатого часа дня. Все риелторы находились в офисе. Кира обвела взглядом коллег. Те делали вид, что не расслышали её разговора с Верой и каждый занимался своими делами, но наступившая тишина ясно давала понять, что, да, – слышали, слышали! – и не упустили ни одной, самой крохотной, детали.
Оказавшаяся в центре внимания Кира вдруг припомнила школу и занятие по русскому языку. Вернее, это должен был быть русский язык, и на доске уже белели буквы, складываясь в название очередной темы: «Определительные местоимения».
В тот день Кира получила совершенно другой урок.
Школу воздвигли во времена, когда не только самой Киры, но и её родителей не было ещё на белом свете.
Широкие коридоры с высокими потолками пронизывали все три этажа здания от крыла до крыла и оканчивались просторными помещениями, по старой привычке величаемыми рекреациями.
С третьего этажа на первый сбегала лестница, то разделяясь на два потока, то сливаясь в один широкий марш. Отшлифованные тысячами ног ступени словно были изготовлены из цельных, огромных кусков серого хозяйственного мыла.
Школа пряталась от остального города за парковой каменной оградой с металлической решёткой. Пока погода стояла тёплая, липы и клёны накрывали школьный двор широкой тенью. Потом листва опадала, её собирали в огромные кучи и жгли костры.
Зимой дорожку к школьному крыльцу очищали от снега. То тут, то там из-под белого, утрамбованного слоя проглядывало стекло льдистых участков, и каждый школьник, перед тем как дойти до входных дверей, обязательно брал разбег и скользил по ним на прямых ногах, раскинув для равновесия руки.
Снег под деревьями лежал долго. Небо время от времени пополняло его запасы. Их хватало до самой весны, пока снег не начинал таять и весь его не изводили на снежки, крепости и снежных баб.
Учёба шла своим чередом. Проходили четверти, полугодия, экзамены… Одни предметы исчезали из программы, на их место заступали другие дисциплины.
Менялись и развлечения на переменах.
Когда Кире шёл двенадцатый год, у школьных мальчиков появилась новая забава.
Один мальчик, учившийся на класс старше Киры, принялся задирать девочкам юбки. Он подкарауливал их в неожиданных местах или осторожно подкрадывался сзади и резким движением поднимал юбку вверх.
Остальные пацаны участия в забаве не принимали, но всегда в отдалении от главного действующего лица стояла группа мальчишек, готовая разразиться хохотом и начать тыкать в жертву пальцами.
Было неприятно, но не настолько, чтобы эти случаи очень уж сильно отравляли Кире жизнь. В конце концов это происходило не с ней и даже не с её подружками, хотя среди пострадавших имелись и Кирины одноклассницы. Но всё время, пока Кира находилась в школе, за исключением, пожалуй, уроков, крохотный участочек мозга не давал ей забыть о происшествиях и постоянно поддерживал в Кире чувство опасности.
У неё незаметно выработалась привычка смотреть по сторонам, когда она выходила на перемену в общий коридор. Или когда выходила из туалета. Каждый раз теперь она первым делом поворачивала голову влево-вправо, будто готовилась переходить улицу с оживлённым движением.
Кира не верила, что такая неприятность может с ней произойти. Она была не сильно заметной девочкой, не на виду, и полагала, что защищена этим и не может попасть в поле зрения школьного хулигана.
Но однажды всё ж таки попалась.
До звонка с перемены времени ещё хватало. Кира задумчиво шла по середине коридора. Слева – высокие окна, с широкими деревянными подоконниками в основаниях, справа – ряд дверей в классы с табличками. Кира подошла к одному окну, поставила сумку на подоконник и принялась искать в ней свою тетрадь, и тут же почувствовала, как вверх по задней стороне бёдер скользнула ткань, обернулась и увидела лицо того самого мальчика.
Он стоял позади, зажав в руке нижний край подола её юбки и смотрел широко раскрытыми глазами прямо на Киру. Рот кривился шутовской гримасой, и мальчик ничего не говорил, а просто молча стоял, и Кира опешила, и замерла при виде этой мерзостной рожи.
По коридору прокатилась волна мальчишеского смеха. Она дёрнулась, мальчик отпустил подол, повернулся и не спеша пошёл, делая большие карикатурные шаги и поводя плечами, словно манежный клоун на арене: «А вот, почтеннейшая публика, мы вам покажем!..»
Подошли подружки.
– Я пойду к классной! – сказала Кира.
Захлопнула клапан сумки, глянула вдоль коридора – они уже расходились, веселье кончилось, и пошла к классной.
Классная Лидия преподавала русский язык и литературу, и сейчас как раз должен был начаться её урок.
Лидия сидела за столом у окна. В классе пока было пусто. Кира вошла.
– Лидия Сергеевна! – сказала она. Голос звучал звонко и твёрдо.
Лидия посмотрела на Киру сквозь очки. Дверь класса приоткрылась на щёлочку, возникли две головы, но Лидия перевела взгляд на них, и головы исчезли.
Кира несколькими фразами описала случившееся.
Лидия несколько секунд подумала, затем сказала:
– Хорошо, Кира. Садись на место.
Лидия поднялась из-за стола, прошла ко входу в класс, легко управляя своим, закалённым годами игры в волейбол, телом, выглянула в коридор:
– Ну, чего жмёмся? – спросила она. – Заходим, рассаживаемся.
И отступила в сторону.
Класс тут же стал наполняться учениками. Задвигались стулья, захлопали по столам сумки.
Прозвенел звонок.
Лидия обвела класс взглядом бывалого ротного старшины.
– Коваленко! Шмелёв!
Разговоры стихли.
Лидия подождала ещё немного, и всякое шевеление и скрипы прекратились.
Она стояла у доски с надписью: «Определительные местоимения» – высокая, сухопарая, и хоть и пожилая, но вся какая-то крепкая, уверенная и строгая.
– Класс! – обратилась Лидия, когда тишина, по её мнению, достигла наивысшей степени. – Класс! Перед тем как начать урок, нам необходимо обсудить сегодняшнее происшествие.
Кира вскинула глаза на классную, стараясь поймать её взгляд, но та смотрела поверх голов одновременно видя и не видя всех, кто сейчас прислушивался к её словам.
– Сегодня ваша одноклассница Кира Соколова сообщила мне, что один школьник подошёл к ней на перемене сзади и приподнял ей юбку.
Одноклассники принялись бросать на Киру взгляды исподтишка. Сидевшие впереди, оборачивались.
Кира почувствовала, как на щеках выступил румянец. Когда она жаловалась классной, то и не предполагала, что случай с ней станет предметом такого немедленного и публичного обсуждения.
Она, собственно, вообще не могла точно сформулировать конечной цели своей жалобы, но чувствовала, что если кого и следовало обсуждать при всём классе, то уж точно не её, а того мальчика.
– Скажите, девочки, а с кем-нибудь из вас случалось недавно нечто подобное?
Вопрос упал в тишину, и в этой тишине безмолвно поднялись четыре руки.
Лидия подождала немного – не присоединится ли к ним кто-нибудь ещё, а затем назвала всех четырёх девочек и Киру по фамилиям и приказала им выйти к доске.
Девочки выстроились неровной шеренгой. Поверх их голов, над доской с названием темы урока, выписанной меловым брусочком, заполняя, оставшуюся до потолка, пустоту, висела цитата Тургенева:
«Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины, – ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык!»
Сам Иван Сергеевич смотрел с портрета на девочек мудрым взглядом. И другие нарисованные классики тоже внимательно следили за действом.
Ученики перестали отвлекаться и ждали, что же произойдёт? К любопытству примешивалась нотка корыстной надежды, что разбирательство затянется, и у классной не останется времени на опрос по домашнему заданию.
Один лишь автор «Мёртвых душ», казалось, не интересовался происходящим. Он смотрел в свою, какую-то совершенно другую реальность, что открывалась ему из-под потолка, с белой, оштукатуренной стены, к которой он был надёжно прикреплён гвоздиком.
Лидия утвердилась за своим столом, прямая и непоколебимая, как гранитный утёс.
– Это все? – спросила она. – Больше ни с кем такого не приключалось?
Класс молчал.
Тогда она села вполоборота, чтобы видеть и тех, кто стоял у доски, и тех, кто сидел на своих местах, и медленно, разделяя паузами предложения, заговорила.
– Вот что я хочу сказать вам, девочки. Сейчас вы вступаете в период постепенного взросления и мне хотелось бы, чтобы вы лучше поняли некоторые вещи, сделали бы правильные выводы и руководствовались ими в своей дальнейшей жизни.
Кира никак не могла сообразить куда клонит дело классная, но чувствовала несправедливость своего положения и всего происходящего в классе.
Ей казалось неправильным то, что она вот стоит у доски на обозрении всех своих одноклассников. Что классная, вместо того чтобы принимать какие-то меры к наказанию мальчика взялась, похоже, читать им нотации, давать советы и учить жизни. Может Кира и приняла бы совет, но уж точно не в такой обстановке.
– Значит, – продолжила Лидия, – из всего класса у нас нашлись только пятеро, назовём их так, пострадавших.
Она остановилась, давая последнюю возможность признаться кому-нибудь ещё. Желающих не оказалось.
– И у меня тогда возникает вопрос к вам, девочки, – теперь Лидия полностью развернулась на стуле и в упор смотрела на пятерых девчонок. – У меня возникает вопрос, и вы, каждая, должны задать его сами себе: почему этот случай произошёл именно с вами?
Никто не ответил.
– Почему из всех учениц, этот мальчик именно вас выбрал мишенью для своих шалостей? Может в том, что произошло, имеется и ваша вина? Может вы дали повод и спровоцировали подобную реакцию? Можете не отвечать. Просто подумайте об этом всём на досуге. И запомните, что любой человек самостоятельно формирует отношение к нему со стороны других людей. И если к вам отнеслись, как вы можете считать, несправедливо и обидели вас, то и в этом случае следует поискать причину внутри себя.
И тем дело и кончилось. Взмахом руки классная отправила всех пятерых по своим местам, начала урок и принялась вдалбливать детям в головы все эти определительные местоимения: самый, все, весь, всякий, каждый, иной…
И времени на опрос Лидии хватило, невзирая на надежды разгильдяев, и она успела поставить две тройки и одну двойку в классный журнал.
Но, сохраняя некую справедливость, ни одну из пятерых девочек классная к доске в этот день так и не вызывала больше, и не спрашивала.
Кира ничего не рассказала родителям об этом случае. Так поступила не только она, но и остальные её подруги по несчастью.
А Кира долго после вспоминала этот случай. Он открыл ей ещё одну из бесчисленных граней мира и показал, что простые и ясные поступки имеют порой скрытый подтекст, незамысловатые с виду вещи могут иметь разные толкования, а жертва может внезапно сама быть признана виновной, в совершённом над ней насилии.
И личный опыт показал ей это гораздо нагляднее, чем отличная оценка, полученная как-то за хорошо выученную и прочитанную басню «Волк и ягнёнок» баснописца Крылова, чей портрет, к слову сказать, тоже висел в классе среди вереницы остальных светочей русской литературы.
Вот какое воспоминание пришло к Кире, пока она стояла посреди офиса, в окружении уж очень притихших коллег. А вместо классного руководителя у Киры имелась сейчас Верка Купи-продай, но она оставила её, уехав на сделку, и надо было что-нибудь предпринимать и как-то действовать.
Кира очнулась и решила, что стоит всё-таки действительно съездить на показ. И уже решительно она, как ни в чём не бывало, взяла сумочку и вышла на улицу.
Спустилась с крыльца, миновала арку двора и тут же погрузилась в город.
Город обособился от земли стенами домов и изгнал её из своих пределов. Закатал в асфальт, залил бетоном, покрыл тротуарной плиткой, что б и духу её тут не было. Лишь сохранились небольшие квадратные лоскутки, замкнутые низким бордюром, в центре которых росли деревья. Да и в них саму землю засыпали древесной корой или прикрыли решётками.
