Читать книгу Самопревосхождение. Между Сциллой и Харибдой - Ника Смирнов - Страница 1
Январь
ОглавлениеСлова, как звезды, вспыхивают, гаснут,
И кто-то тайный маняще зовет,
И говорит: «Не может быть напрасной
Мысль, что свершает начатый полет…»
Впервые за многие годы в Петербурге выдалась необычайно теплая зима. Николай Север-Романов, как и все горожане, вначале был даже разочарован. Как будто кто-то невидимый и властный отобрал у него законное право любоваться видом настоящей зимы, смотреть, как летит и падает белый снег, мохнатый и мокрый, или острый и колкий, вдоволь кататься на лыжах, вдыхая свежий ветер, да мало ли что еще можно делать в это время года! Но снега не было. Пришлось искать что-то другое, чему можно радоваться просто так. Например, ходить в распахнутой куртке с непокрытой головой, легко перепрыгивать через лужи, заглядывая милым девушкам под зонтики или поддерживая их под локотки, как бы оберегая от напасти, чтобы они, не дай бог, не поскользнулись, а за это улыбнулись тебе в ответ и ты сказал бы им что-нибудь остроумное, на худой конец, просто умное, а затем быстро-быстро отошел в сторону, в зависимости от сиюминутного настроения или намеченного прежде маршрута. Подобно грибам, деревьям, траве он вдруг тоже, как мох, почувствовал приближение весны вместе с возникшим в природе теплом и дождем, и было это неожиданно и славно.
В один из таких ясных, ни на что не похожих январских дней, напевая случайно услышанный модный мотивчик, еще не совсем различимый слухом, но уже имеющий настойчивые указания на то, что просто так он не отстанет, Николай шел по направлению к старинному дому, выходящему на Каменноостровский проспект фасадом всех своих пяти этажей с высоким цоколем, привычно поглядывая на четвертый этаж, где вот уже несколько лет благополучно обживал две смежные удобные комнаты, доставшиеся ему по наследству. Соседкой его была весьма симпатичная особа, лет на десять моложе его родителей и на столько же старше его самого. Она занимала еще две просторные комнаты, и они прекрасно ладили вдвоем, особенно после того, как сделали совместный евроремонт, так называемых «мест общего пользования», и превратили обычную петербургскую квартиру в нечто вроде «малой коммуны» времен двадцатых годов прошлого века, но на современный лад: с броской, в металле, стекле и зеркалах прихожей, экологически и функционально выдержанным дизайном кухни, двумя туалетами, отдельными помещениями для ванной комнаты и душевой кабины, для мастерской и хозяйственных построек различного назначения, благо пространство дома, построенного лет сто назад на широкую ногу в стиле модерн, это позволяло.
Не успел он войти в подъезд и нажать на кнопку лифта с красивой, тоже старинной, железной витой решеткой, как дверь на втором этаже распахнулась и оттуда с хохотом бросились к нему две ловкие, спортивного вида девицы и стали тянуть к себе с разных сторон. А через пролет стояла еще одна, постарше, коренастая, крупная, и зычным голосом их поощряла:
– Тащите, тащите сюда этого негодника! Совсем совесть потерял, который месяц глаз не кажет.
Это были его «подружки»: Варвара, однокурсница со времен университета, именно ей принадлежало трехкомнатное жилье, дверь которого сейчас была распахнута настежь, и погодки, Саша и Даша, ее квартирантки, приехавшие из пригорода в Питер учиться и завоевывать «место под солнцем». Четвертой подружки, Ниночки, самой привлекательной и самой невезучей из них, когда-то оказывавшей Николаю «особые знаки внимания», не было видно. У них тогда ничего толком не получилось – слишком разные они были во всем. И хотя с тех пор много воды утекло, он всегда чувствовал некоторую неловкость, встречаясь с нею, несмотря на то, что, насколько он помнил, никаких обещаний ей не давал. Если бы у Ниночки сложилась своя собственная личная жизнь, возможно, было бы легче, а так… «Ну, да ладно, – подумал он, отмахиваясь от нежданных воспоминаний, – что прошло, пусть будет мило».
Девчонки уже тащили его к себе, на ходу засыпая вопросами, большая часть которых вовсе не требовала ответа. «Как поживаешь?» – «Хорошо». Или: «Неплохо». Или: «Fine». Лучше всего проходил английский дубль: «How are you?» – «How are you». Но где-то они цепляли покрепче.
– Тебя невозможно найти, – осторожно пробуя почву, начинала Варвара.
Он, естественно, что-то отвечал:
– Мое присутствие легко заметить во всех сетях.
– А мы заходили на Facebook и твою страничку, – подхватывали Саша и Даша. – Даже выдали сообщение.
– Для подстраховки могли бы его продублировать на электронную почту…
Бессмысленная пикировка могла продолжаться сколь угодно долго, но тут Варвара вдруг выдала:
– А почему текст «Самопревосхождение» Ники Смирнова перестал появляться в интернете? Заглянешь на «Проза. ру» или «ЛитРес», – пусто. Такая печалька… Ты ведь продолжаешь общаться с ними, все знаешь, скажи!
– С кем «с ними»?
– Ну, с автором, героями… Сам говорил: Этот процесс не может быть остановлен. В принципе. По сути.
Они замолчали, выжидательно глядя на него. Он же понимал, что не может отмолчаться, так как сам постоянно «приручал» их, приглашая к «путешествию сознания» по разным книгам, в том числе и Двукнижия: «Перемена участи» и «Поощрение к любви».
– Думаю, автор счел свой текст в целом законченным и поставил его на паузу, – медленно проговорил Николай и добавил, – но там и так много сказано – читайте и перечитывайте.
– Понятно… – протянули Саша и Даша. – Но кто же сейчас читает, тем более, перечитывает? Хипстеры должны это знать.
– А у хипстеров ныне все навыворот, – весело подхватил Николай, – главное – не быть в тренде. Подумайте об этом на досуге.
Варвара подняла на него свои большие серые глаза:
– Уже подумали. Кругом сплошное убожество – видеоряды, клипы, мемы… и никто не знает, что со всем этим делать, да и не задается таким вопросом! А, может, и правда лучше не думать о некоторых вещах, смысла нет.
– Сама-то поняла, что сказала? Ладно, – Николай добродушно усмехнулся, – просветлю будущее и сообщу.
Он демонстративно вынул самую обычную записную книжку и стал подчеркнуто делать в ней пометки авторучкой. Все знали давным-давно: любые записи он вносил только в компьютер, либо – на телефон, либо – в айпад. Саша и Даша вытаращили глаза, а Варвара догадливо заметила:
– Ты что, сам начал баловаться литературой?
Николай посчитал, что давать объяснение слишком хлопотно и ни к чему не ведет. Он давно уже решил про себя, что «если надо объяснять, то не надо ничего объяснять», и поэтому просто пожал плечами. Девушки деликатно молчали, и он был благодарен им за то, что они намного раньше его самого и – к чести сказать – без всякой обиды почувствовали необходимость держать дистанцию в их общих беседах и не вмешиваться в его жизнь, если догадывались, по каким-то понятным только им признакам, что он этого не хочет. Особенно явно это стало проявляться с тех пор, как он плотно вошел в окружение Ники и там остался. Но сейчас Николаю и самому было важно знать, почему автор книги замолчал. Его шутливая реплика в ответ на вопрос: «Над чем работаешь? – «Над собой». – Николая вовсе не убеждала. Он не мог не замечать продолжающейся, все более напряженной, внутренней, а судя по отдельным репликам, и литературной жизни Ники.
Варвара хитро улыбалась:
– Я слышала, ты там прекрасно смотришься? – Она многозначительно подчеркнула последние слова.
– От кого слышала? – Николай удивленно посмотрел на нее.
– От тебя!
Саша и Даша фыркнули и убежали ни кухню.
– Прикалываешься? – Николай решительно двинулся ей навстречу, раскрыв руки как для объятья. Она резко отшатнулась, и ее простое, доброе лицо, никогда не знавшее косметики, залилось румянцем.
– Не балуй! Ставь опыты и проверяй реакцию на ком-нибудь другом.
– Однако, что посмеешь, то и пожнешь, – он прямо смотрел ей в глаза, улыбаясь как ни в чем не бывало, а она краснела все больше и больше.
– Больше не буду, – примирительно сказал Николай, отходя от Варвары.
– Да говори, что хочешь, только руки не распускай! – отмахнулась Варвара. – И охота тебе без конца гусарить? Сколько можно, пора бы и остепениться…
– …и подумать о «большой и светлой любви»? Нет, это неверный совет. – Николай откровенно смеялся.
– А какой верный? – уже без обиды спросила Варвара.
– А вот какой! – И он с выражением произнес: – «Любовь бывает в жизни один раз, все остальное – эпизоды. Но я обожаю эпизоды!»
Николай сделал вид, что опять движется к ней, и Варвара снова отпрянула. Он шутливо поднял руки вверх:
– Сказал же, больше не буду! – Он лукаво смотрел на нее. – А ты, мать, небось, уже жалеешь, что меня оттолкнула?
– Вовсе не жалею, – возмутилась Варвара и тихо добавила – тоже мне, поручик Ржевский…
– Значит, игра не получилась, – совершенно спокойно, даже удовлетворенно проговорил Николай и взглянул на часы. – Что ж, «пойду искать по свету, где…». Ну, и так далее.
– А как же обед? – искренне огорчилась Варвара. – Девчонки так старались.
– В другой раз! – крикнул Николай, уже закрывая за собой дверь.
* * *
Покинув своих «подружек», Николай решил в ближайшие же дни посетить Екатерину Дмитриевну, маму Ники, в доме которой он действительно стал, по счастливому стечению обстоятельств, вполне своим человеком. «В конце концов, – думал он, привычно шагая на следующий день в сторону Фонтанки, – я точно знаю, что Ася с Никой приводят туда на выходные подросшую Иоанну, и мне даже бывает дозволено иногда с нею погулять. Так что, попытка не пытка, – спрошу и о главном».
Когда Николай вошел в дом, все были уже в сборе. Екатерина Дмитриевна в малой гостиной занималась с Иоанной английским языком. Иван-Большой, отец Ники, в ожидании малышки раскладывал в кабинете шахматную партию, – судя по всему, в свои два с небольшим года ребенок уже неплохо соображал. Чудо как похорошевшая после замужества Анна-Мария, которую все родственники и близкие друзья почему-то звали просто Асей, появлялась то тут, то там, и сразу исчезала. Сам Ника вместе с закадычным другом Петром тотчас позвали Николая в свою комнату, где привычно обсуждали, «дегустируя», самые разные темы.
– Мозг – сложившаяся, но не познанная Вселенная, – увлеченно говорил Петр, запуская руки в свою густую шевелюру и одновременно здороваясь с Николаем. – При этом мы изучаем мозг с помощью его же, хотя и догадываемся, что он как бы и не наш. Нам «подарен»? Или – «внедрен»? – Петр спрашивал сам себя и сам же отвечал. – Тогда – кем?
Когда он вот так разговаривал сам с собою, обычно никто его не перебивал. Поэтому он и сейчас спокойно, без помех продолжал:
– Что мы ищем в мозгу? Узнаем отдельные его части? В таком случае мы ничего не узнаем, тем более, что мозг все время меняется, а мы до сих пор не до конца улавливаем в этом его движении внятный нам алгоритм.
– Тогда, может быть, его вообще стоит отпустить на волю? – улыбнулся Ника.
Петр прищурился, и глаза его заблестели:
– «Я знаю себя как мысль, но не как мозг».
– Ну, вот видишь, – с удовольствием поддержал его Ника.
– Это не я сказал, а Рене Декарт.
– Будем считать, вы сказали вместе. А дальше что?
– А дальше то, что наука стоит на грани следующего рывка, «щелчка», как ты однажды написал, то есть совсем иного, качественно иного подхода к исследованию человека и его ведущего органа – мозга.
Петр помолчал и добавил серьезно:
– Однако, что-то очень важное от нас все время ускользает…
– Постой, постой, – вступил опять Ника, – но ведь если креативность – залог открытий чудных – и есть главное качество человека…
– …одно из главных, – поправил Петр.
– Конечно, конечно! Если творческие способности представляют очень важную составляющую среди значимых качеств человека, а озарение в нейронных сетях происходит как внезапная вспышка, внелогично, то есть находится вне привычной логики левого полушария, то, может быть…
Петр сразу понял, что хотел сказать Ника, но не дал ему договорить и сам продолжил:
– Да, разумеется. Уже довольно неплохо изучены верхние право-височные доли, где как раз и зарождаются творческие планы и озарения. Точнее, сначала-то они возникают, конечно, в подсознании, потом происходит всплеск альфа- и гамма-волн, и лишь потом – озарение.
– И что это нам дает? – рискнул спросить практически настроенный Николай.
– К сожалению, немного. – Петр вздохнул. – Хотя… Если весь мир, вся Большая Вселенная примерно на 95 процентов состоит из чего-то, о чем мы ничего, или почти ничего не знаем, потому и называем «это» – «темная материя» и «темная энергия», – Петр вдруг смущенно улыбнулся. – Звучит, как «темные лошадки», не правда ли? – Так чему удивляться? Человек как малая Вселенная известен нам, собственно, в тех же пропорциях: 95 процентов знаний, имеющихся у человечества, это знания о косной материи, 5 процентов – о живой и лишь около 1 процента внутри последних – о самом человеке.
– А должно быть больше? – спросил Николай.
– Конечно! «Темная энергия» и «темная материя» – это два главных игрока во Вселенной, космически противостоящие друг другу. И пусть мы их не видим, и встреча с частицей «темной материи», несмотря на множество лет, проведенных учеными-энтузиастами в бесконечных опытах, – эта желанная встреча пока не состоялась, человечество не теряет надежды. Оно с тем же пылом изучает и «темную энергию», представляющую собой часть космического вакуума. А вакуум – это и есть «ничто», которое содержит колоссальную энергию, способную «сжать», то есть уничтожить всю Вселенную. Но ведь этого не происходит. Почему?
– Ну, ну, перестань пугать молодого человека, – остановил Петра Ника.
– Да я просто хотел спросить о знаниях о человеке. Неужели их так мало?
– Дело не в том, много или мало, – задумчиво проговорил Петр, – а в том, что если творческие способности как природно-необходимые и социально-важные проявления человеческой деятельности по каким-либо причинам перестают нормально функционировать, то – «свято место пусто не бывает» – они тут же заменяются всякого рода пустыми квази-аналогами, что неминуемо приводит к деградации.
И Ника опять вступился, теперь уже и за Петра, и за Николая, и за все человечество:
– Все не так мрачно. «Темная материя» сделала физику такой таинственной и привлекательной, что туда бросилось работать множество замечательных молодых людей, а маститые ученые поголовно стали изучать «Священное писание», что также весьма обнадеживает. А последние исследования в разных науках уже позволили вплотную подойти к изучению мозга креативных людей. Отсюда – один шаг и к самому творчеству, где озарение, откровение, интуиция, – называй как хочешь, – играют ни с чем не сравнимую роль.
– Так уж и «один»? – Петр был откровенно скептичен, зато Николай неожиданно воодушевился, глядя на Нику:
– И что, есть примеры?
– А как же! Нейробиологи не так давно определили, что есть звуки, которые рождают красоту, например, в процессе джазовой импровизации. При этом, явление креативности отмечается именно в лобных долях мозга у музыкантов.
– Я думаю, мы сейчас запутаемся в чужом лесу и неминуемо начнем все слишком упрощать, либо искажать. – Петр явно желал уйти от темы, но увидев умоляющие глаза и сложенные домиком у груди руки Николая, как-то неопределенно покачал головой, пробормотав: «Не спеши», – а потом заговорил снова:
– Понимание, разгадывание таинственных явлений, к коим несомненно принадлежит творчество, всегда происходит медленно. Недаром настоящие исследователи, в том числе и наши великие предшественники, блуждали десятки лет вокруг да около одних и тех же идей, встречая множество трудностей и по самой их разработке, и по доведению их до некоего внятного уровня самоосознания и взаимопонимания (или непонимания) со стороны соратников по цеху. Последнее, то есть непонимание, отрицание и даже глумление, – не такое уж редкое явление, знаете ли… – Петр задумчиво покачал головой. – При этом, наибольшая сложность в преодолении разночтений и раньше, и теперь кроется как раз в самой трактовке человека, не только земного, но – что бы ни вещали оппоненты – и космического существа, связанного всеми частицами своих тел, всеми молекулами, не говоря уж о Духе и Душе, – с Космосом, с его лучами, потоками, полями…
Петр улыбнулся по-детски, как он умел, и закинул голову, глядя вверх:
– Конечно, весьма радует тот факт, что все чаще начинают встречаться умы, воспринимающие мир как нечто единое, целое, во взаимосвязи всех его явлений, обладающие «чувством мира», как говорил великий А. Л. Чижевский:
У нас едино все: и в малом, и в большом, —
Кровь общая течет по жилам всей Вселенной.
Николай глубоко задумался; Ника давно уже отвлекался, больше следя за передвижениями Аси по дому, прислушиваясь к ее быстрым и легким шагам, к ее голосу, перекликающемуся с другими голосами, чем к словам своих друзей; а Петр подошел к Николаю и на этот раз без труда повернул разговор в другую сторону:
– Ты, кажется, еще о чем-то хотел спросить?
– Ах, да…
Николай вдруг смутился и поневоле запутанно, с извинениями, запинаясь, стал излагать то, что совсем недавно представлялось таким ясным и простым ему самому и его «подружкам». Желая помочь Николаю выйти из им же созданного затруднительного положения, Ника сначала задал вопрос, как будто ничего не было и нет более естественного, чем запутанная и замысловатая чужая речь:
– Правильно ли я понял, что ты сам хочешь попробовать писать? – Нике нравилась открытость Николая, его внутренняя готовность к новому знанию и даже то, что он напоминал ему прежнего себя n-лет назад. – Ты же знаешь, это и мое давнее желание.
Ника откинулся на спинку крутящегося стула, закинул руки за голову и весело подмигнул Николаю:
– А известно ли тебе, неофит, что литература, как и сама жизнь, такая забавная штука? Она чем-то похожа на театральный спектакль, где до конца ни в чем нельзя быть уверенным. Неизвестно, как все пойдет. Чаще всего, так обычно и бывает, то есть совершенно неожиданно, даже для самого автора. Но это-то как раз и есть самое интересное, не правда ли?
Ника продолжал что-то говорить, – Николай ему оживленно вторил, подхватывая нить разговора, – Ника снова добавлял свою мысль, оттачивая ее на ходу, – Николай взволнованно ходил по комнате, резко жестикулируя и исторгая междометия…
Петр спокойно, но с неподдельным интересом наблюдал за ними, лишь однажды отметив вслух, как точно оправдывает Николай свое новое звание – «неофит». Когда пару дней спустя он опять вскользь вспомнил об этом, Николай не поленился и залез в словарь. Неофит, иначе-новообращенный – это человек, которому в некой идее, вере, учении или действии внезапно начинает открываться «свет истины». Радостный и воодушевленный, он еще только осваивается в новом для себя мире, но уже готов часами говорить о тонкостях обретаемых знаний, постоянно стремясь, настойчиво и даже навязчиво, общаться со своими новыми единомышленниками, для которых его восторженность представляется довольно забавной, иногда – смешной и нелепой, хотя бы они и были к нему добры и снисходительны… И все в этом духе.
Увидев себя со стороны и, в общем, согласившись с этим не слишком лестным портретом, Николай, используя одно из последних «своих» открытий, сумел не только не огорчиться, но постарался извлечь максимум пользы, став «наблюдателем самого себя», как и обещали авторы древних техник «самосвидетельствования» и «самовоспоминания». Настроение сразу улучшилось, и, как ни странно, наметилась даже некая возвышенная перспектива «самоодоления»: «Хорошо, что есть куда двигаться дальше», – подбодрил он тогда себя.
Однако, как уже было замечено, произошло это несколько позже. Сейчас же в дверь постучали, в комнату вошла Екатерина Дмитриевна, и Ника помог ей вкатить небольшой сервировочный столик.
– Предлагаю подкрепиться перед обедом, джентльмены, – лучезарно и чуть насмешливо улыбаясь, сказала она и ушла, оставив после себя ощущение изысканности от присутствия женщины как особого телесно-духовного существа, всегда будоражащего воображение мужчины.
– Здесь есть – перебирая бутылки, объявлял Ника после некоторого молчания, в которое все трое погрузились, – вода, пиво всех сортов, сухой мартини, большой выбор безалкогольных напитков, хорошо известный вам крепкий напиток и то, чем его обычно разбавляют… Кажется, все. Что пожелаете?
В результате все выбрали пиво и стали его неспешно потягивать, разговаривая разве что о погоде, чем дело и закончилось. А потом Николай с удивлением и радостью снова стал вслушиваться в речь Петра, который далеко ушел от прежней темы и почему – то заговорил о собаках. Николай как раз собирался завести себе такого друга, после того, как стал постоянно испытывать чувство эмоциональной пустоты, незаполненности, возвращаясь в свою обжитую, комфортную, эстетически выдержанную квартиру.
– Собаки живут с нами тысячи лет. Они нам преданы и верны настолько, что готовы умереть за нас. И умирают! Нет у нас в мире больше таких, как они. И хотя вполне возможно, что мы с ними имеем общих предков, судя по древним, «до истории», совместным захоронениям, а ДНК собаки и человека очень близки (при том, что собаки старше) – они лучше, умнее и способнее нас!
Петр снял очки и стал задумчиво массировать переносицу.
– Что-то таинственное и очень трогательное есть в этих животных, – тихо произнес он. – Они так много понимают, способны к адаптации практически в любых условиях существования, знают, видят, чувствуют, определяют запахи в сотни раз лучше людей. – Он развернулся к Николаю. – И эмоций у них больше, чем у нас. Можешь себе это представить?
Николай то ли отрицательно, то ли в поддержку покачал головой, но ничего не ответил, а Петр продолжал:
– Они абсолютно точно определяют возвращение хозяина, откуда угодно. У них вообще особая работа мозга. – Петр с гордостью выпрямился. – Собаки диагностируют, спасают, снимают приступы болезни, предупреждают об опасностях и стихийных бедствиях, осваивают множество профессий: пограничника, спасателя, охранника, сторожа, няньки, поводыря, сыщика, возницы и так далее. Они способны изменять себя, даже внешне, живя рядом с человеком. Удивительные существа… – Он помолчал. – Глядя на них, я теперь лучше понимаю, почему индейцы были удивлены, когда узнали, что «белые люди» думают головой, а не сердцем.
– Лучше бы они включили сердце и не поверили нежданным гостям. Может быть, не было бы и резерваций, – проворчал Николай.
– Не уверен, – вздохнул Петр. – «Белые люди» хитры, алчны и безжалостны. Они бы нашли способы, как обмануть благородных детей Природы… Кстати, ты уже выбрал, какую породу хочешь?
Несколько раз встряхнув головой, почти как собака, Николай сказал:
– Мне все нравятся, и беспородные тоже. Но думаю почему-то об афганской борзой.
Петр с интересом скосил на него глаза:
– Может быть, потому, что именно афганских борзых Ной взял с собой в ковчег?
– Серьезно? – Николай даже вскочил и радостно начал потирать ладони. – Класс!
– Что же касаемо выбора Ноя, – спокойно продолжал Петр, – есть кое-какие домыслы. Точно не берусь утверждать, но, согласен, звучит впечатляюще. Правда, мне больше нравится сам миф и его трактовки.
Николай быстро подошел к Петру и зашептал, как дети в детстве просят продолжить прерванную сказку.
– Расскажи…
Петр ненадолго задумался.
– Ну, вот, пожалуй, одна из таких версий. В ней утверждается, что высшие проявления человеческого духа и человеческой духовной деятельности вовсе не так уж и нужны основной массе человечества. Напротив, всегда (а может быть, только в определенные периоды истории) они неприятны, враждебны, даже опасны слепым и бессознательным силам всеобщего водоворота жизни. В то время как сознательная индивидуальная деятельность отдельных представителей рода людского, их усилия в области мышления, многомерного сознания и творческого труда нередко направлены против работы всех этих природных организмов, вопреки им и невзирая на них. И это, как ты можешь догадаться, есть вечный и неразрешимый конфликт между Духом и Материей.