Читать книгу Тени - Никита Андреевич Меренков - Страница 1

Глава 1. Алекс

Резкий, режущий пространство и время лязг металла, подобно раскату грома, разорвал монотонную шумную пустоту, царившую в центре города. Исполинского размера грузовик, больше напоминавший дьявольского цербера на огромной скорости, буквально, протаранил маленький Форд Фьюжн, протащив его около 20 метров с перекрестка, зажав обречённых пассажиров в смертельных тисках судьбы между бетонной стеной здания суда и своим оскаленным бампером. Мотор адской громадины продолжал реветь в агонии, роняя свои дизельные слезы исступления. Тишина воцарилась на улице. Вдалеке по-траурному тоскливо завывали сирены. Гул людских голосов смешивался в отвратительное жужжание осиного роя. Горячая, густая, похожая на смолу кровь медленно стекала с разбитого лба. Я все меньше чувствовал боль. Волны океана страданий уносились куда-то вдаль, за горизонт, оставляя меня в блаженстве неведенья, забытья, смирения с безысходностью. Я не видел ничего вокруг, только блеклые силуэты, таящие как свечи, обращались в бесформенные тени. Мысли уносились куда-то за пределы моего понимания, за пределы космоса, туда, где царила тьма, страдание, тоска. Я медленно умирал…

***

С момента той аварии прошло около года. Я и моя жена Джесс прошли полный курс физиотерапии и психологического восстановления. Мы были готовы начать новую жизнь. Недолго посовещавшись, мы решили переехать в пригород. Моя жена не могла выносить больше этой бесцельной суматохи города: пробки, вечную возню, а самое главное огромные толпы людей, настолько измученных собственными жизнями, что они находят свое утешение в пошлых и мерзких развлечениях, или даже в чьей-то смерти, ведь это что-то новенькое, своеобразное, пикантное. Все же, к этому быстро привыкаешь, живя на улицах таких больших городов. Жизни людей перестают иметь какую-то ценность. Их души навсегда остаются пленниками этих огромных серых склепов, именуемыми небоскребами. По правде сказать, я и сам не был огромным поклонником больших городов, но жизнь меня заставила перебраться из уютного городка на юге на север, в суровый город стали, бетона, стекла и искалеченных судеб.

Мне очень повезло, что в университете, где я работал, решили меня оставить, даже несмотря на мое состояние. Мне дали отпуск на полтора года. Год- чтобы оправиться от аварии, и еще половина – найти себе новое жилье, обустроится и вернуться в былую форму. Я и Джесс купили небольшой одноэтажный домик в пригороде, в часе езды от города. Он был поистине великолепен. Немного потертые деревянные темно шоколадные стены, нестандартная, плоская, ассиметричная со срезом влево крыша, огромные окна, почти в человеческий рост, придавали домику вид какой-то футуристично винтажной обсерватории. В нашем новом пристанище смешивалось несовместимое – старый, традиционный, можно даже сказать, консервативный силуэт дома с его интерьером и пошарпанными стенами с этими гигантскими окнами и стеклянным люком на крыше в гостиной. Крыльцо было в плачевном состоянии, некоторые доски оскалились в кровожадной улыбке, неумело приветствуя новых постояльцев. До нас в этом доме давненько никто не жил, и поэтому работы было непочатый край. Сам этот «хищный» домик мерк по сравнению с огромным океаном зелени и ароматов хвои. Сразу, где заканчивался небольшой дворик и стоял неказистый ветхий сарайчик, возвышался величественно и по-королевски богато лес. Он был древнее дома, города, да, возможно, и первого человека, который по-варварски осмелился вступить на эти святые земли. Немного ржавая труба дымохода терялась на фоне высоченных сосен, которые своими непокорными, но мудрыми и справедливыми главами подпирали небосвод и рассекали тучи, апатично проплывавшие над нашим домом. Запахи неслись отовсюду – мокрая после недавнего дождя трава пленила своим свежим, слегка сладковатым ароматом, обещая покой и умиротворение каждому, кто осмелился бы прилечь на нее и погрузиться в свои думы, позволив своему разуму окончательно отторгнуть сию серую и мрачную реальность. Запах хвои и шишек, вперемешку с ароматом смолы заставлял сердце буквально раздвинуть тесные решетки грудной клетки в попытке сбежать из этого бренного заточения. Легкие обжигал неимоверно холодный воздух, таивший в себе остатки слез, пролитых дождем. Ледяное утро оставалось в каждой клетке моего тела, чаруя и предлагая мне целую вечность в этом райском месте. Несмотря на то, что мы только выбрались из нашего Шеви Сильверадо 88-го года, усталость после длительной дороги мгновенно растворилась, как единственное облачко в ясный жаркий летний день. Мы не могли оторвать взгляд от этих зеленых великанов, которые так по-родительски заботливо обступили нашу лачужку. Казалось, что можно было просто встать и смотреть. Вечно. Беспрерывно. Лес приветливо, но сдержано приветствовал нас редкими проблесками света, что отчаянно пытались пробиться сквозь монолитную стену хвои и древесины. Тени витали повсюду, словно маня к себе, обещая соблазнительное забытье и отрешенность от всех мирских дум. Треск и шорохи звучали со всех сторон, заставляя возвращать свое внимание к этому лесу, словно, запрещая обращать внимание хоть на что-то другое. Мы с Джесс кое-как смогли прийти в себя, и решили разобрать оставшиеся коробки, которые мы захватили с собой. То ли этот блаженный аромат природы, то ли эта непоколебимая тишина напрочь выбили из моей головы тот день, когда мы приезжали смотреть этот дом, и когда я приезжал сюда с грузчиками.

В мгновение ока, пролетев все скрипящие ступеньки, мы оказались перед дверью нашего нового дома. Она была не такая уж и большая, и тем более прочная. Конечно, в такой глуши точно никто не придет побаловать нас своим поздним визитом, так что мне в голову по- предательски заползла одна мыслишка – а не оставить ли дверь, как она есть. Да, на ней нет даже элементарного замка, петли скрепят так, что создается сильное впечатление, что это не дверь издает такие душераздирающие стоны, а призраки прежних хозяев, которые молят, чтобы их отпустили на покой. И только я хотел сообщить жене о своем решении насчет двери, как она сразу клюнула меня, сказав с настолько поучительным тоном, что казалось, что я снова вернулся в школу и меня отчитывает самая противная училка из всей школы:

– Александр Томас Блэйк! Если сегодня же, ты не починишь эту дверь, то будешь спать на крыльце и сторожить меня всю ночь! – Джесс так любила иногда «играть» мегеру, показывая насколько она «хорошая» жена, что не мешает ржавыми вилами мой мозг.

–Слушаюсь, мэм! – намерено уставшим и монотонным тоном промямлил я, кое-как приподняв свою обвисшую как плеть руку в армейском жесте подчинения. – сразу после обеда… Все, все, все сделаю. И лес срублю… – начал я лепетать измотанным тоном свои обещания, которые само собой, никто не собирался делать. Все о чем я думал, это был лес и новый дом. Демоны поддевали меня своими раскаленными трезубцами, заставляя мое любопытство биться в истерике и одновременно в экстазе. Я хотел залезть в каждый угол нашего дома, я хотел найти каждую мелкую деталь, а что уж было говорить о лесе. Я мечтал поскорее поесть и, взяв нашего пса Вуфа, отправится в этот бушующий, таинственный, манящий океан хвои до самой ночи.

– Знаю я тебя. Опять наешься и упадешь на свой диван. «Придумывать новые учебные планы». Как же, найдешь первым делом приставку да телек. Вот и весь хозяин, – продолжила стервятничать над моим мозгом Джесс.

–Да ладно тебе, ворчунья. Или кто-то уже совсем бабка старая? – пытался я все свести в шутку, честно говоря, даже не надеясь на то, чтобы хоть как-то сгладить ситуацию.

–Вот, и посмотрим, кто стары… – хотела уже язвительно поддеть меня Джесс, как вдруг в доме раздался громкий звук падающего предмета. Я мгновенно влетел через дверь и оказался в, довольно, просторной гостиной. В центре стоял небольшой диван в английском стиле – вычурный, прямоугольный, без лишних деталей, светло серого цвета. Его фактура идеально вписывалась во весь интерьер гостиной, плавно переходящей в кухню. Около диванчика, на который меня уже тянуло прилечь и закинуть ноги на изголовье, стояла пара небольших кресел, видимо, из той же коллекции. Между ними лежал небольшой, тканный половик, который, явно видал лучшие дни. Эти разноцветные полосы уже стерлись со временем и стали больше похоже на одеяло, на котором спит наш пес. Чуть дальше кресел был камин, который давненько не чувствовал огня. Деревянные стены вокруг были усеяны старыми пустыми фоторамками, каким-то охотничьими трофеями, стеллажами без дверок, в которых красовались книги, настолько сильно покрытые пылью, что вся мебель казалась окончательно выцветшей и высеревшей. Мой взгляд бросился на кухню, откуда, как я и полагал и был звук. Там были кухонные шкафчики, как ни странно, в хорошем состоянии, небольшой круглый стол из темной древесины, пара стульев и огромная металлическая люстра, даже не люстра, а огромный, средневековый подсвечник, который был похож на ошейник какого-то древнего дракона. Я медленно направился в сторону холодильника, стоявшего среди шкафчиков, плиты, и каких-то странных банок. По пути, который должен был занять всего пару минут, но который я растянул минут на семь, я прихватил старую кочергу, валявшуюся возле камина. Не то, чтобы я такой трус, но, вдруг там дикий зверь или грабитель какой. Осторожно, выверяя каждый шаг, словно по льду я медленно плыл среди коробок с нашими вещами, старой мебели и горами пыли. Еле слышно подкравшись, я слегка пригнулся, занес кочергу и хотел было уже врываться в эту вереницу шкафчиков, стоявших как гвардейцы на параде, как вдруг раздался громкий крик Джесс, от которого у меня буквально сердце оторвалось и упало куда-то в низ живота. Я вздрогнул, словно ошпаренный кипятком, а мозг почувствовал монотонное, давящее чувство в затылке, как будто туда поместили раскаленный прут и помешали им содержимое черепа. Я чуть не умер на месте от испуга, порожденного этим окликом, но к моему счастью, ничего сверхъестественного или дикого не было на моей кухне. Всего лишь упавшая кастрюля. Видимо, кто-то из грузчиков поленился ставить ее на место и просто оставил на краю стола. Как же я был счастлив, что тут ничего не было… Сказать, что мое сердце, воспевая хвалы всем мыслимым и немыслимым богам, поднималось на свое законное место, значит не сказать ничего.

–Ничего – крикнул я, обернувшись в сторону открытой двери, из-за которой по-детски трусливо, но в тоже время забавно выглядывала голова Джесс. – Всего лишь кастрюля собралась в дальнее путешествие. Или же – начал я растягивать каждое слово, все накручивая и накручивая саркастичные нотки – кто-то… должен… начать… ГОТОВИТЬ!

–Алекс! Еще раз, клянусь богом, еще раз скажи мне про готовку, и я тебя – начала отчитывать Джесс нарочито, потряхивая указательным пальцем перед моей оторопевшей небритой физиономией с глазами, больше походящими на линзы батискафа от не менее наигранного удивления.

–Что ты меня? Оставишь без десерта? На диван прогонишь? Я маме позвоню! Твоей! – последние слова взлетели в моем голосе настолько высоко, что я сам себе напомнил какого-то мелкого, заплывшего блестящим жиром и складками пота несрезанного бекона бизнесмена, крайне средней руки, который отчаянно пытается набить себе цену в заведомо проигрышной ситуации. – Я буду жаловаться! Во все инстанции! Суд по правам человека! Увидимся в Гааге, дорогуша, – здесь я совершенно потерял остатки самоконтроля и пустился в неудержимую клоунаду. – Починю я все. Не надо мне только гудеть об этом весь день – уже более серьезно продолжил я, начиная запускать на очередной круг мысли о том, что быть холостяком не так уж и плохо – только, давай, сначала хоть что-нибудь перекусим.

Джесс впорхнула в дом, практически не осматриваясь по сторонам, словно ей все было знакомо уже до самой последней пылинки покоящейся на богом забытых книжных полках гостиной, проплыла по воздуху в кухню с небольшим пакетом в руках. Она явно не хотела продолжать спорить со мной, видимо уловив мое настроение, которое, по правде сказать, я и не так сильно пытался скрыть. Я же решил осмотреть дом. На месте, где я стоял, можно было смело поставить крестик в небольшой импровизированной карте, ведь это был самый настоящий центр дома. Огромный стеклянный люк, который, видимо, был еще и окном, был на потолке. За его монолитно пыльной серостью еле-еле проглядывалась бесконечная, по-океански глубокая синева неба. Ленивые, избалованные спокойствием и безмятежностью, обрамлённые богатой бахромой облачка проплывали над нашим домиком, словно заглядывая как добродушные соседи, узнавшие о новоселах в их «приличном и престижном» квартале. Я пошел немного дальше по коридору, по длинному, но узкому, такому, какие бывают на скотобойнях. В них животные не видят другого выхода, как идти вперед на свою смерть, так и я не видел выхода, а только закрытую изъеденную временем дверь. Ее растрескавшаяся краска, некогда белая, отвратительными лохмотьями бездомного умирающего бродяги свисала с поистине красивого и статного силуэта двери. В замочной скважине, хранящую по ту сторону самые темные и сокровенные тайны бывших жильцов этого дома, все еще был покусанный ржавчиной ключ. К моему огромному удивлению, он все еще легко проворачивался, издавая приятный звук клацающего механизма, радостно возвещая меня о том, что и я теперь смогу хранить там свои грязные секретки. Скрип этой двери мог составить вполне достойную конкуренцию входной и поспорить за звание лучшего скрипа тысячелетия. После насилия над моими ушами я увидел поистине прекрасный офис. Точнее, я полагал, что эта комната может стать для меня офисом, где я буду хранить свои учебники, книги, карты, и так далее. Комната была абсолютно пуста, лишь пыльные деревянные стены, усеянные паутиной, тонами пыли и кое-где какими-то царапинам. И вдруг на меня отрезвляюще обрушился вид разбитого окна. Мой маленький, идеальный мир был просто разбит, подобно этому окну. Осколки, больше похожие на маленькие озерца, разбросанные на севере страны, были повсюду. Но, даже не смотря на это, солнечные лучи, попадая на них, устраивали свою сатанинскую пляску, резво и беззаботно бегая по стенам, бликуя и створяя немыслимые образы на стенах. В моей голове промелькнуло, что если починить окно, немного прибраться, хотя это не так уж и обязательно, и добавить мебели, то, черт, мне вообще никто не нужен будет, кроме как ноутбука, интернета, небольшого холодильника с пивом и, пусть даже неудобной, каркасной кушетки. Я мог бы прожить в этой самой комнате хоть целую вечность! Немного тяжелый, пропитанный старьем и пылью воздух начал отступать под натиском ароматов с кухни. Явно чувствовались куски мяса, томящиеся на сковороде, как грешники в аду, испуская своеобразные стоны в тандеме с маслом, которое медленно обволакивало их и снаружи, и внутри. Желудок начал свой очередной сонет, посвященный еде, сетуя на свою безобразную жизнь, гастрит, поселившийся в нем, а также на отвратительный режим, который скорее отсутствовал, нежели, вообще был. Я не мог оставаться на месте, ведь ведомый невидимыми цепями голода я потянулся в сторону кухни. Шаги были так тяжелы, что казалось, кандалы были пристегнуты к ним уже веками, нежели парочкой лет брака. Не знаю как, но идя к комнате, которой суждено было стать моим офисом, я не заметил небольшую, неказистую дверь в ванную. Отперев ее, первое, что бросилось в глаза – было окно. Точнее, его не было, ведь оно было напрочь заколочено, не впуская ни малейший лучик света, который так по-дружески тепло, обнимал и гладил мое уставшее лицо в других комнатах. Я решил попытать счастье, и включить свет и тут меня ослепила вспышка поистине белого цвета. Яркий, словно, выжигающий тьму свет лился из лампочки на потолке, которая болталась, словно висельник на оголенном старом проводе. К моему удивлению, не только лампочка могла заслужить настоящей похвалы в этой комнате. Ванная и туалет были очень даже ничего, а вот над зеркалом пришлось бы явно поработать пару часов, прежде чем оно начнет напоминать, хотя бы зеркало, а уже потом человека, чистящего его. Я решил, что с меня достаточно экскурсии по моему новому жилищу, и я отправился обратно к Джесс, которую неистово умолял о кусочке мяса наш пес.

– Никак отравить решила меня, хитрюга ты этакая…– немного играючи начал я. Осознание того, что меня сейчас покормят теплым, топленным молоком обволакивало мое сердце. По правде сказать, если б Джесс не кормила меня, мой желудок остался бы не кормлен до скончания его веков.

–Все никак остришь, умник. Как там ванная? – немного безучастно ответила Джесс, перемешивая крупно порезанный болгарский перец с мясом.

–Мне – самое то – протянул я самодовольно с такой физиономией, какую строит наш пес, когда даешь ему большой кусок жирного и сочного мяса.– На самом деле, работы полно, и боюсь, мы сегодня допоздна не ляжем… – продолжил я уже своим обычным усталым тоном, помогая Джесс расставлять тарелки и кружки на стол.

– Ты имеешь в виду, что я рано не лягу, верно, Алекс Томас Блейк? – о, как же я хорошо узнавал эту интонацию. Укоризненную, назойливую, раздражающую, как мозоль, которая должна вот- вот открыться, но никак не выходит.

–Да, что ты. Я помогу тебе – пытался убедить я свою супругу. – Обещаю, сегодня я сделаю так много, как смогу!

***

После обеда, я оставил Джесс сражаться в неравной схватке Кинг Конга и маленьких игрушечных самолетиков в качестве немытой посудой, которая должна была также измотать ее и заставить рухнуть на диван в полном изнеможении. Я же, положив последнюю коробку с вещами в спальне, где уже стояла наша старая кровать, бросил все вещи не распакованными и отправился в небольшой неказистый еле приметный сарайчик за домом. До него было каких-то 15 метров, но пока я шел, я чуть не свернул себе шею пару раз. Я подобно малому ребенку в парке аттракционов глядел по сторонам, не веря своим глазам. Лес также оставался прекрасным, волнующим, древним. Я даже не старался вглядываться между стволов деревьев, я просто смотрел на него целиком, жадно пожирая каждый миллиметр своими истосковавшимися по красивой природе глазами, которые привыкли видеть лишь бетон, сталь и стекло. Я спотыкался, падал, смеялся над собой и тут же с удовольствием поддавался гипнозу этого зеленого гиганта, который как отец понимал тебя и молчаливо выказывал свое одобрение и поучение одновременно. Кое-как я добрался до сарайчика и о чудо! Я увидел замок на двери. Старый, ржавый, но, довольно, большой и крепкий. Кое-как сняв его, я открыл дверь и мгновенно пожалел о том, что не обзавелся противогазом или чем-то на подобии этого. Неописуемое зловонье вырвалось из маленького изъеденного временем и тьмой сарайчика. Одинокая лампочка едва раскачивалась их стороны в сторону под потолком сарая, немного задиристо подначивая попробовать включить ее. Само собой, она умерла годы назад, как и свежий воздух внутри. Словно подготовившись нырнуть в Мариинскую впадину я задержал так много дыхания, сколько смог и погрузился в кромешную тьму и вонь этой небольшой постройки. Наощупь я добрался до верстака, на котором стоял небольшой ящик со старыми инструментами. Как только мои пальцы нащупали его, я схватил его что было сил, и рванул наружу. Ослепленный дневным светом и обескураженный свежим воздухом я чуть было не рухнул прямо там у этого дворца скунсов как мешок с картошкой, но еле как устоял и поплёлся в сторону дома, опустив голову как мальчишка, родителей которого вызвали в школу из-за его плохого поведения.

Несмотря на то, что починка двери заняла лишь каких-то минут десять, Джесс смогла как-то распаковать все вещи и разложить их по своим местам. Когда я вернулся в дом, то, мне показалось, что он всегда был обитаем, причем нами. Все было на своих местах, все пустые фоторамки были заняты нашими фотографиями, а спальня, которая напоминала место боевых действий, стала очень уютной и родной. У стены так и стояла кровать, с массивным резным изголовьем, по бокам стояли небольшие «пенечки» – тумбочки, а в углу напротив двери небольшой шкафчик для вещей. Казалось, что всю жизнь мы прожили в этом доме, что ничего не было до того, как мы сюда прибыли. Я практически не мог вспомнить даже утро, когда мы приехали. Я лишь помнил какие-то спутанные, смутные чувства, ощущения. Сама же Джесс сидела на краю кровати, что-то отмечая у себя в блокноте, видимо, сверяя, все ли вещи приехали к нам или что-то мы оставили в «прошлой жизни». Я решил незаметно ретироваться из комнаты и прогуляться с псом по лесу, чтобы его осмотреть, но тут за спиной я услышал недовольный вздох, который никогда ничего хорошего не сулил. У каждого человека есть дар предчувствия, так после такого вздоха он абсолютно не нужен, ведь ты уже знаешь, что ты в чем-то виноват, и что тебе сейчас попробуют задать трепку.

–Почему ты мне не помог? – сухо и немного отрешенно спросила Джесс.

–Потому что я работал над дверью, ты же меня просила – почему-то оправдываться начал я. Не знаю, что нашло на меня, но я чувствовал себя подсудимым за какую-то мелкую оплошность, казалось, что вся общественность смотрит именно на меня, осуждая, покачивая головами, перешептываясь о том, как я мог «это» сделать.

–Ясно. Все сделал? Дверь на месте? – уже более нагнетено с металлическими нотками продолжила свой допрос она.

–Да, все хорошо. Иди- проверь – продолжал я все безропотно отвечать, где-то в глубине души сам себя не понимая.

–И куда ты собрался теперь, могу ли я поинтересоваться? – снова начала напирать Джесс.

–В лес. Надо выгулять пса. Да какого черта я должен отчитываться? Вокруг ни души на километры, куда я еще? – немного не совладав с эмоциями, выпалил я.

–Хорошо, иди в свой лес – уже по-детски обижено пролепетала моя супруга, впервые за весь разговор, взглянув на меня. – Иди. Дорогу знаешь.

В этот момент наверняка лучшим решением было бы пресечь зарождение этого маленького уродливого монстрика – паразита под названием обида, но нет, я решил показать себя крутым парнем и вышел из комнаты. Я хотел просто уйти, побыть в одиночестве, подумать над всем. Правильно ли я сделал, что решил сюда переехать, бросив квартирку в центре? Правильно ли я сделал, что решил тогда жениться? Правильно ли вообще все, что я делаю? Допустив эти мысли снова в свою голову, я дал добровольное согласие на самоистязание этими мерзкими червями сомнения буровить мой мозг, мое сердце, меня всего. С каждым шагом я принимал решения, одно нелепее другого, о том, что надо уйти от Джесс, о том, что надо сменить работу, о том, что надо вообще изменить всю жизнь. Я шел весь объятый роем мыслей, которые все не давали мне раскрыть глаза по-настоящему. И только сильный толчок в колено привел меня в чувства, одновременно погрузив меня словно в ледяную ванную паники. Все мое тело свело, руки и ноги стали не моими, они были словно ватными, размякшими, а глаза судорожно таращились вперед. Я был в лесу. Не знаю где, не знаю, как долго я шел по нему, но солнце уже лениво набрасывало на себя одеяло из горизонта, уступая свой пост ночному стражу неба – Луне. Вуф яростно метался около меня, все больше запутывая поводок, лая и толкая меня в ноги, чтобы я поворачивал назад. Видимо, из нас двоих он единственный удостоился звания разумного существа в этом лесу. Мы повернули назад, и тут мой мозг пронзила молния, раскаленная, острая. Это было осознание того, что лес не был таким уж прекрасным местом, что он был еще и… мрачным? Он сам напоминал огромную тень, которая жадно подстерегает неожидающего путника за углом для того, чтобы вселить такой первобытный страх в него, что любой даже самый смелый человек мгновенно бы посидел и отказался бы говорить когда-либо еще. Сейчас огромные зеленные колонны, подпирающие небосвод не казались такими радушными и красочными. Теперь это были древние ожившие чудовища из бабушкиных сказок, которые она рассказывала мне сидя у камина в детстве. Это были старые, закаменелые тролли, чьи многочисленные лапы пытаются ухватить непослушных детей далеко зашедших от дома. Крючковатые сучья деревьев напоминали когти монстров из моих снов, самых жутких, кровожадных, жаждущих моей плоти и крови. Пустые дупла выглядели как глазницы мертвецов, пристально свербевших меня своей чернотой. С последним лучом солнца лес наполнился звуками. Вдалеке скрипнул сучок, где-то вспорхнула птица, деревья, обнимая друг друга своими уродливо ужасными ветвями, все больше и больше обступали меня. Их корни, словно живые, змеями пытались обвить мои ноги, пленить здесь навечно в этой лощине. Мой пес начинал сходить с ума, жалобно скуля и пытаясь вырваться из поводка и умчаться в направлении хижины. Тени начали обретать все более плотные черты, становясь чем-то осязаемым, их чернота стала темнее ночи, а их силуэты становились все более отчётливыми. Настоящий ужас сковал меня, запрещая мне не то, что кричать или двигаться, а даже дышать. Я задыхался, чувствуя, как тени подступают ко мне, как деревья свили из своих хищно острых сучьев клетку для меня. Я чувствовал, как тьма начинает заползать в мою душу, медленно, зловеще и жадно пожирая мое сердце… как вдруг Вуф рванул, что есть мочи поводок и меня вместе с ним. Мои обмякшие от ужаса ноги легко поддались ему, и мой герой буквально вырвал меня из этого заточения. Я бежал за ним, что есть мочи, стиснув поводок в руке, чтобы не потерять свой единственный шанс на спасение из этого леса. Я бежал и чувствовал, как ветки хлещут меня по лицу, по рукам и плечам, как корни отчаянно пытаются меня схватить, а тени нагоняют, хрипло дыша мне в спину. Волосы на загривке встали дыбом, сердце бешено вырывалось из груди, живот от страха сильно свело, а слезы огромными каплями падали из моих широко раскрытых глаз. Я старался не моргать, потому что я боялся, что если я закрою глаза, а затем открою их, то увижу, что снова очутился в такой западне, увижу ту густую непроницаемую тьму, часть которой навсегда поселилась во мне. Вуф буквально вырвал меня из кривых лап леса, и я упал на лужайку перед своим домом, выпустив поводок из рук. Пес мгновенно ворвался в дом, а я на карачках полз, падая и раздирая руки о камни и упавшие ветви. Я оказался на крыльце и видел, что даже сам дом становится темнее, что луны больше не видно на небе, а туман окутал все вокруг дома. Он был настолько плотным, что видно было лишь тени, выступающие из него, жадно смотрящие на меня. Дверь легко поддалась мне, и я ввалился в залитую тусклым светом прихожую. Я, стоя на коленях, пытался закрыть дверь. Одеревеневшие пальцы не слушались меня, я не мог нащупать щеколду, а губы скривились в гримасе настоящего ужаса, пытаясь вымолвить хоть какую-то молитву. Но ничего ни шло на ум, и тут я вспомнил ванную с заколоченным окном и яркой лампой. Я вспрыгнул на ноги, и рванул туда. Я не заметил даже Джесс, выглянувшую из своей комнаты, я промчался мимо нее по коридору и свернул в ванную. Я заперся там, и поклялся себе, что никого туда не пущу и не выйду до рассвета. Я сидел в углу, свернувшись калачиком, как избитая собака. Я скулил и ревел, как никогда в жизни, залитый спасительным светом. Свет струился, как дождь с небес, обволакивая не только предметы и меня, но и мое сердце. Я слышал, как Джесс тарабанит в дверь, что-то крича неразборчиво, я видел, как маленькие завитки тьмы начинают проскальзывать под дверь в ванную. Но мой спасительный свет, словно огонь, обжигал их. И тут я услышал истошный нечеловеческий крик, переходящий в стон. Это была Джесс. Моя Джесс. Я был парализован от этого крика, я пытался зажать уши, чтобы не слышать, я просто сидел свернутый в углу и плакал. Я ничего не мог сделать.

***

Я продолжал сидеть на полу, скуля и ненавидя себя за то, что бросил все и всех, только чтобы спасти самого себя. Пальцы на руках уже налились тяжелым свинцом, онемев, от сильного сжатия головы. Казалось, что, если я продолжу так давить, то глаза вывалятся из орбит и понесутся как крысы с тонущего корабля вдаль, лишь бы подальше от этой ванной, этого дома, меня. Я старался успокоить свое дыхание, но паника и ужас продолжали накатывать волнами, застревая где-то в глотке, как острый камень. Я зажмурился так сильно, насколько только сумел, пытаясь забыть обо всем на свете. Глаза начали болеть, голова кружилась, словно после сильного удара по затылку. Мое дыхание успокаивалось. Грудь больше не вздымалась. Окаменелые пальцы ослабили свою стальную хватку. Голова как упругий мячик снова разжалась. Сердце перестало биться в агонии умирающей от пыток ведьмы, коптящейся на костре инквизиции. Я почувствовал спокойствие. Я открыл глаза так широко, насколько мог, и увидел лишь залитую светом ванную. Белый, ангельский свет снисходил с одинокой лампочки, богоподобной, спасительной. Она подбадривала меня своими теплыми, нежными лучами света, который проникал глубоко в каждый кромешный уголок сердца. Я чувствовал, что все не так уж плохо. Я не слышал ни воплей, ни скрежета когтистых веток об окна. Ничего. Полная тишина и льющийся свет с еле уловимым запахом имбирного печенья. Благодатное сияние подняло меня снова на ноги и по-родительски нежно подтолкнуло к двери, наполнив меня уверенностью и … надеждой? Оно дало мне веру в то, что я смогу выбраться из этого дома, что все будет в порядке, что это просто мое воображение играет со мной злую шутку. Я медленно подошел к двери, вытянув руку к щеколде, разделяющей меня, маленького беззащитного, никчемного человечка от огромного, зловещего и мрачного мира. Мои шаги томным гулом барабанов отдавались в каждом миллиметре ванной, в каждой трещинке на стенах, в каждой пылинке, объятой светом. Я осторожно открыл дверь, трусливо выглядывая в кромешную тьму. Тьма была везде. Ею был пропитан воздух и весь дом, а звуки тонули в ее черных, смоляных объятьях. Я сделал шаг из ванной, все еще крепко держась за ручку двери, как ребенок держится за мать в людном месте, боясь потеряться. Затем сделал еще один шаг, затем еще два, и тьма стала рассеиваться. Она отступала, таяла. Тени разбегались как блохи по сторонам, звуки возвращались в этот реальный мир. Все вставало на свои места. Но стены. Я их совсем не узнавал. Они были не из дерева. Они были покрыты белой плиткой. Старой, больничной, с запахом смерти и отчаяния. Герметик между ними давно был изъеден временем и плесенью, некоторые фрагменты выпали и напоминали уродливую улыбку древнегреческих старцев-оракулов. Над головой висели странные длинные лампы, лениво дающие болезненно грязно желтый свет. Мухи со своими отожранными брюшками витали около них не торопясь, словно грифы, только что отведавшие мертвечины. Запах резко ударил меня в нос, заставив голову закружиться, а меня согнуться у ближайшей стены и схватится за голову. Затем меня вырвало на этот грязный кафель, который был теперь еще и на полу. Меня шатало, но даже несмотря на это, я старался не касаться стен, измазанных чьими-то страданиями, разбитыми сердцами и еще бог знает чем.

Я был явно не у себя дома, а в какой-то старой больнице. Нужно было срочно найти выход и бежать как можно дальше. Тьма не отступала дальше. Она просто затаилась в углах, хищно впившись в меня своими глазами, обнажив кривые кровожадные клыки. Обернувшись назад, я снискал нового спутника – истерику. Двери, за которой меня ждало мое убежище, просто не было. Я был один в бесконечно длинном, жутком коридоре. Я, ужас, смрад и тьма. Я рванул вперед, так быстро, как мог, стараясь не смотреть по сторонам, под ноги, да вообще почти с закрытыми глазами. Я не мог выносить вида этого места, его гробовой тишины. Я не слышал даже своих шагов и дыхания. Я бежал, и мои глаза время от времени цепляли разные образы: забытые и старые куклы, плюшевые медведи, объеденные временем, без глаз, до мурашек пробирающие, но немые и безучастные. Книги и старые листы валялись, распространяя эту мерзкую желтизну за пределы освещения. Тьма своими когтями то и дело разрывала очередной пучок нервов в моем мозгу, создавая все новых монстров и демонов, нетерпеливо ждавших меня в каждом углу, за каждым поворотом.

Я бежал все дальше и дальше и чувствовал, как силы в очередной раз предательски покидают меня, оставляя один на один со своей беспомощностью и обреченностью. Я не знал, что мне делать дальше, куда идти, кого позвать. И тут я увидел дверь. Простую незамысловатую дверь, открытую, к моему удивлению. Там был свет, чистые стены, и жужжание лампочки, старой тусклой лампочки. Это все, что мне нужно было в тот момент. Я рванул, не задумываясь туда в надежде, что эта комната станет моим новым пристанищем, моим маяком в этом безумном шторме страха и отчаяния.

Комната оказалась, довольно, тесноватой. На стенах были странные двери, небольшие, я бы даже сказал окошки. Их было немного, штук по шесть на каждой стене, но они были не в один ряд, как в нормальных домах, а в два. Кафель был чистый, везде лежали какие-то хирургические инструменты, а в центре стоял стол. И в этот момент до меня начало доходить, где я мог бы оказаться. Морг был тих и спокоен, и единственное, что разрывало тишину, нежно укутывавшую все вокруг, было неистовое биение моего сердца и мое сбитое дыхание. Я не мог понять, почему я тут нахожусь, где мой дом, как я сюда добрался, где все люди. Я рухнул на колени, изнеможенный, не только физически, но и морально и принялся снова рыдать как малое дитя, потерявшее своих родителей. Парой секунд спустя я снова услышал это. Кромешная, звенящая, неприятная тишина. Что-то определенно было за моей спиной. Что-то определенно смотрело на меня сверху вниз. Что-то определенно хотело меня…

***

С криком я вскочил с дивана, размахивая своими руками. Джесс сидела рядом, со стаканом воды, а пес, видимо, тоже испугавшись, вскочил со своего одеяла рядом и не мог понять, где враги. Я сидел в нашем новом домике, с отвратительной болью в голове, с пересохшим горлом и ощущением, что из меня вытянули все внутренности. Моя жена сидела рядом и с приветливой улыбкой ждала, когда я полностью вернусь из царства Морфея в мир реальный.

–Это… это всего лишь сон? – еле ворочая губами, пролепетал я, с надеждой глядя на Джесс.

–Да, дурачок, это всего лишь сон, – все еще улыбаясь, ответила она, протягивая стакан с водой.

–Где? Как? Стой, почему я тут? – тараторил я.

–А где тебе еще быть? – искренне недоумевала Джесс. – Вчера ты ушел с Вуфом в лес и не вернулся к полуночи. Тебе надо поблагодарить нашего пса, что он вернулся домой и привел меня к тебе. Ты лежал у края леса и что-то бормотал себе под нос. Я так перепугалась, а тут еще и сеть не ловит…

–Но, я сам вернулся в дом. Я заперся в ванной… О черт, ты в порядке? Я тебя…

–Что, что ты меня, дорогой?

–Я бросил тебя… Тут, одну. Разве нет?

–Единственное, что ты мог бросить – это свое туловище у леса. Видимо, ты споткнулся и упал, ты был без сознания.

–Но за мной гнались они.

–Кто?

–Тени. Тьма, да откуда я знаю?! Ты их не видела? С тобой точно все в порядке?

–Да, успокойся ты! Все хорошо. Нет, ты просто лежал там, может, ты сильно ударился головой?

–Но царапины? Видишь? Словно кто-то кусал меня… – начал я показывать на израненные руки и плечи.

–Это просто ветки, ты бежал за псом и поцарапался. Да, успокойся ты! Все хорошо. Нет, ты просто лежал там, может, ты сильно ударился головой? Да, успокойся ты! Все хорошо. Нет, ты просто лежал там, может, ты сильно ударился головой? Да, успокойся ты! Все хорошо. Нет, ты просто лежал там, может, ты сильно ударился головой? – Джесс заладила одно и то же, повторяя эти ужасные слова раз за разом все более и более низким голосом до тех пор, пока я не перестал его узнавать. Ее лицо было изрезано дьявольской улыбкой, жадной до страданий, а ее глаза потеряли окончательно человеческий облик.

–Прочь от меня! – заорал я во всю глотку, отмахивая стакан с водой от своего лица и падая на пол. Я постарался как можно быстрее перевернутся и ползти обратно в ванную, к своей родной лампочке, как вдруг, Джесс развернула меня и… ее лицо было в норме. Она выглядела как обычно.

–Что с тобой? Все хорошо, Алекс?– обеспокоенно продолжила она, словно ничего не было.

–А…ты… да, прости, я просто сильно ударился головой – сказав эти слова, я почувствовал как мое сознание снова сковала паника, а волосы встали дыбом, словно перед прыжком с парашютом. – Все в норме, просто мерещится. Ты не против, если я пойду, прогуляюсь?

–Нет, не против, но не далеко и аккуратней! Сперва только поешь, я сделала завтрак.

***

Никакой завтрак не нужен мне был в тот момент. Меня неистово тянуло прочь из этого богом проклятого дома, из этой темницы с хвойными сводами, прочь от этой… этой ведьмы, а не моей жены. Мне срочно нужно было выйти на свежий воздух. Голова совсем шла кругом, путая не то, что мысли, галопом мчащиеся по мозгу, а стороны света, верх и низ. Я сходил с ума? Наверное, я сходил с ума. Лучше бы так оно и было. Все мое тело трясло, словно в лихорадке, горло раздирали тысячи ржавых трезубцев чертей, на глаза давил мозг, воспаленный, как распухшая туша на жаре. Мысли, подозрения, непонимание трупными червями продолжали рыхлить обезумевший после тяжелой ночи мозг. Череп сдавило, воздух, словно кончался не в легких, а вокруг, что-то невидимое моему взору стало густыми чернильными кляксами обволакивать мои легкие. Я изошелся кашлем утопающего, который жадно не по своей воле глотал все больше и больше смертельного соленого яда океана. Мои ноги проваливались сквозь некогда уютные скрипучие половицы, я тонул словно в глубоком снегу. Я буквально вывалился из входной двери, как рыба вырывается из сетей, изнеможенная, на волоске висевшая, но живая. Яркий как в операционной свет ударил меня по глазам, словно пытаясь их выжечь за непокорность, проявленную в доме. Зажмурившись, мои глаза испытали настоящий коллапс, тьма вновь стала поглощать меня без остатка, жадно обволакивая, прожевывая своими гнилыми клыками. Я рухнул на колени, на густую, такую приветливую нежную траву. Я схватился за нее так сильно, как только смог и боль в пальцах мгновенно вернула меня на этот свет. Я сидел у крыльца на мертвой, пожелтевшей, местами почерневшей траве. Все вокруг дома словно умерло, сгорело, испепелилось. Трава напоминала торчащие ребра разлагающегося животного, она не была больше такой сочной, настоящей, живой. Не было больше видно ни бабочек, ни птичек порхающих по своим делам. Все было мертво. Деревья, окружавшие дом теперь точно напоминали причудливых. Их кривые сучья уродливо тянулись к дому пытаясь разодрать его обшивку и пробраться внутрь, чтобы найти уже живую плоть для своих садистских развлечений.

Я попятился назад, не вставая с травы, обратно к дому, где хотя бы не было этих ужасных хищных деревьев. Трава пеплом и залой оставляла свои холодные мертвые поцелуи на моих ладонях и одежде, шептала и умоляла остаться с ней, раствориться и быть унесённым обжигающим ледяным ветром куда-то дальше, в глубины ада. Ветер набирал силу, превращаясь в вихрь. Чудовищные деревья начали свой дьявольский хоровод вокруг меня и моего дома. Их огромные обгорелые и острые как вилы ветви начали качаться из стороны в сторону, пытаясь поддеть меня. Казалось, деревья стали еще ближе и их причудливые корни начали подползать к моим ногам, к фундаменту дома, пытаясь зацепить очередную жертву в свой вечный плен. Я продолжал пятиться, не закрывая глаз, таращась и задыхаясь от ужаса, я пытался выкрикнуть имя моей жены или собаки, но из онемевшего рта вырывалось лишь тихий и невнятный хрип. Руки начали отказывать, а ноги снова налились свинцом, мгновенно превратившись в вату, из глаз полился град слез. Я полз и беспомощно хрипел, и в эту минуту я нащупал косматую холку. Ту самую, которую я узнаю везде, ту самую, которую трепал раз за разом. Вуф снова пытался спасти меня, но в этот раз все было по-другому. Его шерсть была другой. Она была грубее, колючей. Я пытался нащупать его голову, как вдруг моя рука провалилась по что-то теплое, вязкое, обволакивающее. Мой мозг пронзила одна лишь мысль: кровь. Лучше бы так оно и было. Кое-как я смог отвернуться от наступающего леса, и увидел, как мой верный пес начал подобно чернилам стекать на мертвую землю потоками тьмы. Смолянистая жижа сочилась из него, и он таял как воск свечи. Его лай стал захлебываться огромными каплями черноты, вылетавшими из его исполинской пасти. Его глаза не смотрели на меня, они смотрели за мои глаза, куда-то глубоко, играя на самых тонких струнках моей напуганной до смерти души. Я провалился в эту чернильную лужу, которая когда-то была моей собакой, мгновенно вскочил и бросился обратно в дом. Я влетел и даже не догадался закрыть за собой дверь. Сучья, объятые тьмой стали пробираться в след за мной в дверной проем. Я пролетел мимо ошарашенной Джесс, которая пялилась на меня как на придурка, прямиком к телефону, стоявшему на кухонном гарнитуре. Я схватил трубку и начал неистово вбивать клавиши 9 1 и 1. Я знал, что это не поможет дозвониться быстрее или остановить смерть, которая уже стояла за мной, довольно ухмыляясь, но я не мог совладать с собой. На той стороне спокойный женский голос пролепетал:

–911, слушаем вас.

–Да, это Алекс Блейк. Мы… мы купили дом на, черт, черт, спасите, срочно, спасите меня…. – орал я изо всех сил в трубку, не обращая внимания на успокаивающие речи диспетчера. Я продолжал орать, даже когда голос совсем покинул меня, но затем я услышал знакомую интонацию.

– Да, успокойся ты! Все хорошо. Нет, ты просто лежал там, может, ты сильно ударился головой? Да, успокойся ты! Все хорошо. Нет, ты просто лежал там, может, ты сильно ударился головой?… – С каждым разом голос все растекался и становился все менее похожим на человеческий, и трубка стала таять в моих руках. Дёгтем она стала стекать вниз, обхватывая мое запястье, приковывая меня к этому месту так, чтобы остальная тьма могла добраться до меня. Мои глаза искали спасения, они бешено бегали по всей комнате то и дело выхватывая Джесс, которая просто стояла в центре, вся объятая черным пламенем теней, переплетенными корнями и ветвями, которые теперь тянулись и от нее. Ее глаза были наполнены полным недоумением, казалось, что не видит того, что вижу я. Ее губы что-то лепетали, но я не мог разобрать ни черта кроме гула, вязкого, ледяного, протекающего в мое сердце. И тут я схватился за стоящую рядом лампу. Я взял ее случайно и тут меня озарило. Свет в ванной. Он словно обжигал ту тьму, он отгородил меня от всего. Я взялся за лампу так сильно, и я начал молиться всему чему только мог. Я не верил ни во что, как в этот тусклый гаснущий огонек, и тут умирающая лампочка вспыхнула как феникс, сжигая и отгоняя все тени и тьму вокруг меня. Чернильная трубка мгновенно растаяла, а мерзкие корни и тени буквально вылетели из гостиной. Я стоял один, весь залитый светом, жизнью. Я не мог поверить в свое спасение, в это чудо. И тут свет снова померк, все вернулось на свои места, трава за окном снова была живой и манящей, деревья снова нарядились в свои зеленые платья, а Вуф сопел на коврике у двери. Все стало, как и было, чудесно и прекрасно кроме Джесс. Она продолжала пялиться на меня как на последнего чудика, не понимая, что произошло со мной.

***

–Да что не так с тобой? Какого хрена ты тут бегаешь по дому, пугаешь себя и главное меня? Совсем слетел с катушек? – орала Джесс, время от времени тарабаня меня в грудь. Ее глаза были наполнены страхом, не таким, когда человек боится за свою жизнь, а страхом за того, кого действительно любит. Огромные слезы бомбами падали на пол, звонко разбиваясь о деревянные потертые половицы.

–Я говорю тебе, это тени. Это тьма. Она везде. Разве ты их не видишь? – пытался оправдать себя я. Мы кричали друг на друга, надрывая глотки. Видимо, все, что накопилось, просто лопнуло подобно слишком большому мыльному пузырю.

–Ты- псих! Тебе надо лечиться! Не трогай лучше меня! Я уезжаю, – Джесс начала отталкивать меня от себя, а последние слова оказались острым лезвием гильотины, которая всем своим весом рухнула на мою шею. Единственное разумное, что оставалось в нашей маленькой хижине хотело уехать и покинуть меня. – Я звоню доктору Джонсону, мне плевать, что ты будешь говорить, но тебе нужно пройти лечение, – голос Джесс стал утихать, а ее лицо стало вновь заботящимся, и взгляд снова наполнился любовью и привязанностью. Я чувствовал, что она права, и мне нужна помощь, но мне нужно было доказать ей, или все-таки себе в первую очередь, что тени реальны.

–Хорошо. Хорошо. Я согласен. Но прошу, дай мне показать тебе. Дай мне лишь полчаса показать тебе, что я там видел в лесу.

–Ладно, – тяжело вздохнула моя жена, видимо, окончательно потеряв надежду на мой рассудок. – Веди меня в свой лес. Но только полчаса. Потом мы отправимся в клинику.

–Клянусь, полчаса и поедем.

Схватив фонарь, несколько батареек и Джесс, я отправился в лес. Решительно, пытаясь убедить себя, что это лишь я сошел с ума, а весь мир нормальный. Я шел, яростно втаптывая траву, которая предательски играла с моим рассудком еще каких-то десять минут назад. Шаги отдавались глухо, раскатываясь по уголкам леса, тревожа засыпающих птиц. Вечер вступал в свою силу, отправляя своих верных слуг теней по своим новым владениям, нагоняя тьму за каждым деревом. Подойдя к границе леса, я включил фонарь и начал просвечивать буквально каждый миллиметр, также сильно сжимая его в руках, как это было с той лампой в комнате. Тени таяли, как им и было положено, освещая дружелюбные кочки, поросшие травой и ягодами около деревьев. Мы шли по лесу в бешеном темпе, словно пытаясь скрыться от кого-то или чего-то, не обращая внимания ни на усталость, ни на корни, которые то и дело цепляли нас за ноги, мешая углубляться в чащу. Мы оказались на лужайке. Небольшой, идеально круглой лужайке, залитой последними лучами таящего дня. Свет нежно играл на листьях и хвое деревьев вокруг. Где-то на деревьях щебетали немногочисленные птицы, а местами было слышно треск сучьев и сухих веток под лапами случайно пробегающих зверей. Все было в полном порядке. Мир был не таким страшным и ужасным местом, которым я его запомнил. Все было на своих местах и жило своей нормальной жизнью. Но что-то было не так. Что-то выбивалось из этого идеального окружения. Правильность. Слишком идеальный лес, слишком милая полянка и зверушки вокруг. Сердце сжалось под объятиями питона сомнения, который сдавливал все сильнее и сильнее мои внутренности. Я чувствовал, что что-то должно произойти, я ждал, и молился, чтобы это не произошло. Чтобы все было лишь в моей голове.

–Все, ты увидел? Все нормально. Теперь пора домой – начала укоризненно бормотать Джесс, уже собираясь идти обратно.

–Стой,-схватил ее за руку я.– Это не все. Что-то не так. Все слишком… правильно и хорошо, – все тише и тише продолжил я.

–Что за бред ты несешь? С меня хватит. Мы едем в клинику, – отрезала она, выхватив свою руку из моей ладони. – И в этот раз ты тут не останешься. Давай, веди меня домой. Я не знаю дорогу – все раздраженней выплёвывала слова Джесс.

–Да, хорошо. Ты права, – промямлил я, радуясь в душе, что мне ничего не угрожает, кроме принудительного лечения и горьких как разочарование пилюль для мозгов. Я повернулся и с легкой улыбкой на лице двинулся обратно вглубь леса, скрывающий наш дом из виду. Сделав лишь один шаг и хрустнув очередным прутиком, я выдохнул и почувствовал кровожадный поцелуй в затылок огромного полена, потрескавшаяся кора которого впилась мне в голову. Я рухнул бездыханным телом в объятия травы, успев напоследок уцепить взглядом Джесс, тяжело дышавшую и сжимающую сломанное о мою черепушку полено. Мир снова погрузился во тьму…

***

Я снова очутился в этой бесконечной веренице дверей, связанных этим уродливым коридором белой поломанной плитки. Я снова был в старом морге. Я не мог поверить тому, что Джесс просто взяла и напала на меня. Умер ли я? Или просто без сознания? У меня было слишком много вопросов, но медлить было нельзя, тьма начинала просачиваться через дыры в потолке, густыми и вязкими потоками поглощая стены стекаясь на пол. Обернувшись по сторонам, я видел лишь одно место, куда можно было идти, пусть даже я и не хотел этого больше всего в жизни, но мне пришлось. Я знал, просто знал, что меня ждет там, что там есть оно, мрачное, черное, вездесущее. Оно, жаждущее моей смерти, жаждущее моих страданий. Все вязкое, неостановимое, вечное. Я поплелся туда, еле волоча ноги в открытую дверь лениво и жалко выплевывающую умирающий свет одинокой лампы. Я не чувствовал больше такого страха, как в первый раз. Лишь какое-то странное отвращение. Я брел и брел, все больше глядя по сторонам, разглядывая игрушки, оставленные маленькими пациентами, разбросанные истории болезней, папки, какое-то врачебное оборудование. Все было на местах. И я чувствовал, что я нахожусь на месте. Впервые за такой долгий промежуток времени. Я продолжал глухо топать по коридору, медленно приближаясь к открытой двери. Мухи, объевшиеся и ленивые, медленно жужжали по сторонам, пыль и плесень витала в воздухе, забиваясь в мои легкие, явно пытаясь забить их, свалить меня с ног и придушить своей невидимой хваткой. Вонь – единственное, что поддерживало мой разум в бодрствующем состоянии. Сладковатый, мускусный запах с нотками гниения и разложения стражем патрулировал одинокий коридор. Глаза перестали слезиться от запаха, и передо мной оказалась она – дверь. Я обреченно вздохнул еще раз, оглянулся через плечо и увидел лишь тьму, полностью сожравшую коридор за мной. Она нетерпеливо пялилась в ответ, явно ожидая, когда я шагну в комнату. Я чувствовал, как она исступлённо исходит чернильными слюнями, предвкушая плоть новой жертвы. Она прекрасно понимала, что мне некуда деться, и что это мой единственный выход. Я перенес медленно, но уверено свой ботинок через порог комнаты и оказался внутри моей одиночной камеры в этой темнице ада. Все было как и в прошлый раз, но было лишь одно изменение, которое не могло не бросаться в глаза. На столе, который раньше был пуст, лежало что-то. Тело, покрытое простыней. Невидимые нити тянули меня к нему. Я чувствовал такое притяжение, которое никогда не испытывал. Покорно как овца я подошел к телу и схватился за угол ткани, белоснежно белой, накрывающей тело. Мой затылок ощущал тот неутолимый жадный взгляд, который продолжал пялиться на меня из-за дверного проема, явно чего-то ожидающий, предвкушающий. Я одернул покрывало и увидел себя лежащим на столе. Бледным, с искореженным лицом и переломанной рукой. Это был мой труп. Как ни странно, я не почувствовал никаких эмоций, просто тело, лежащее передо мной. Ничего. В глубине души это начало меня пугать, что это явно ненормально, что человек так просто видит свой труп и ничего не ощущает, но это было лучше. Мое сознание оставалось остро, как разбитое стекло, разбросанное по комнате. Я ощущал, что за мной находиться та тень, которая в прошлый раз и пробудила меня. Но я не чувствовал больше страха, паники, отчаяния. Я чувствовал лишь то, как она мягко, по-мертвецки холодно, обволокло мое предплечье и потянуло его к личному делу, лежащему на груди моего трупа. Я послушно взял его и принялся читать. «Александр Томас Блейк, 32 года, белый, мужчина. Причина смерти: автокатастрофа.»

Причина смерти? Но как? Почему? Я был здоров, я был жив, я же выжил тогда. Врачи спасли меня и мы с Джесс… я не помню ничего, что произошло с момента той аварии. Я…

Я очнулся лежа снова на диванчике в гостиной. Джесс сидела рядом и мило улыбалась, держа в руках чашку ароматного чая, запах которого наполнял комнату. Я был дома. В нашем доме. Но, как я оказался здесь? Что произошло? Я подыграю этой мегере, все выясню и пойму, что здесь происходит. Неожиданно для меня ее еще секунду назад милое лицо было буквально рассечено изуверски пугающей ухмылкой, а затем кончики ее губ поползли вниз в иступлено гневной гримасе. Ее глаза приняли ужасающий вид озлобленного на весь мир монстра, который был готов к очередному смертельному прыжку. Дыхание этого демона стало чаще, и я почувствовал, как вся накопившаяся злоба за все время нашего не такого уж счастливого брака начала желчью просачиваться наружу, предвещая настоящий шторм ненависти.

–Это ты во всем виноват! Ты! И только ты! – разорвалась как снаряд Джесс. Ее голос дрожал, становился каким-то металлическим и нечеловечески низким, это больше была не моя жена. – Мы здесь только из-за тебя! Ты терзал меня все это время, рассказывая свои прекрасные сказки о любви, счастье, пичкал меня этой чушью из-за дня в день, клялся исправиться, а ты что? – продолжала разносить меня «моя жена»,– ты уничтожил меня! Ты разорвал мое сердце, истоптал его, загубил всю жизнь и меня. Мы тут по твоей вине! – срывая голос орала она.

–Что… что ты несешь? – еле выдавил я. Слова не то, что не могли выйти из меня, они даже не появлялись в моей голове. Я был беспомощен, как младенец брошенный в лесу на съедение волкам. – я… я просто пытался любить тебя и быть хорошим…

–Чушь! Ты лжец и всегда им был! Ты сам слышишь то, что ты городишь? Ты пичкал меня своим враньем день ото дня, спал с кем попало, притворялся, что любишь меня лишь потому, что я была для тебя лучшей партией! Ты знал, как я любила тебя, ты знал, что моя семья богата, ты просто меня использовал! Гореть тебе в аду, Блейк! Тебе там самое место!– дальше ее голос снова стал спокойным, но все еще загробно ледяным и пугающим – кстати говоря, как тебе твое тело? Понравилось? – все та же тошнотворная улыбка проявилась на мертвецки бледном лице, еще больше выделяя черные круги под пустыми глазами.

–Откуда ты знаешь? Тебя там не…– начал лепетать я, как моя собеседница вновь не дала закончить.

–было? Я была там. Я всегда была и везде. Я вечна. Ты мертв, Алекс, мертв! Ты лишь холодный кусок мерзкого изуродонного мяса на столе. Ты видел себя. Ты в морге! И я. Твоя благоверная, -издевательски играла она голосом.

–Нет, это чушь. Мы оба знаем. Мы в доме. Мы его купили, помнишь?

–А ты? Ты помнишь, как ты его покупал? Ты помнишь, как ты его смотрел? Ты помнишь, как ты платил за него? А хоть что-то после аварии? Хоть малейшую мелочь, про которую, я тебе не говорила? Ничего не было, мой дорогой, ничего. Ты сдох, и с этим ничего не поделаешь.

–Но мы же говорим. Я чувствую боль, страх, я не умер, – уже пытаясь убедить себя, продолжал я.

–О, нет, нет, мой дорогой. Ты мертвее мертвого, как и твоя женушка. Видишь ли, ты в аду. Точнее на его границе. Наверху пока определяют место для тебя. Я же всегда был за самое строгое наказание, но там что-то медлят. Мало того, что ты трус, лгун и предатель, ты еще и ее заставил сделать аборт. Ты убил своего не рождённого ребенка – начала орать Джесс, испуская из своей пасти смольно черные слюни, которые как кислота прожигали обшивку дивана, приземляясь на нее.

–Нет, этого не может быть – начал оправдываться я. – я не знал…

–Конечно, нет. Она решила не говорить тебе. Она предпочла убить ребенка еще до того, как он узнает такого отца. Лучше вообще не появляться на свет, чем с тобой во главе стола. Кстати, она уже там, дальше. Коптится до хрустящей корочки. Не хочешь кусочек?

–Бред, не, ты все выдумываешь. И вообще, это очередная…

–Галлюцинация? Нет, прости, Алекс, ты в норме. Ты- не псих. Тут все намного интереснее. Видишь ли, тьма скоро настигнет тебя, хочешь ты этого или нет. Скоро остатки твоей души угаснут, и ты станешь безмолвным духом в преисподнии. И так будет длиться вечность. Ты будешь влачить свое бездарное, жалкое существование день за днем, день за днем… Весело, не правда ли?

Я просто не мог поверить в услышанное. Но осознание всего, и самое ужасное мысли насчет правоты этих слов стали все больше и больше пускать корни в моей душе, заставляя меня все больше и больше тонуть в море отчаяния и меланхолии. Я больше не испытывал страх, я испытывал стыд и непередаваемую грусть. Я пытался вдохнуть воздух, но все то, что накопилось во мне за время этой небольшой немой исповеди, наполнило меня до отказа, вытеснив любое место для воздуха. Я хотел умчаться как можно дальше, без разницы куда, хоть в тот морг, лишь бы не видеть лица Джесс, пусть оно и не принадлежало ей больше. Эти пустые глазищи пялились на меня победоносно, осознавая, что речам этого демона удалось сломить мою волю окончательно.

–Мне, мне надо пройтись – кое-как промямлил я, тяжело вставая с дивана. Я старался не встречаться с ней глазами, я не мог. Теперь я понял, что я сделал с ней. Я понял, что я был причиной всех ее неудач, всех ее страданий. Мы и поехали в тот день из-за меня, ведь она нашла эту дурацкую переписку в моем телефоне, мы ехали подавать на развод. Я превратил всю ее жизнь в настоящий ад, и теперь после смерти, снова из-за меня, она продолжила свои мучения.

–Куда же ты, мой дорогой? – немного наигранно спросило нечто на диване. – Бежать некуда. Ты никуда от меня не пойдешь, – издевательски пропело оно последние слова. Мне было уже глубоко плевать на то, что оно говорило. Я просто шел прочь из дома, терзая себя мыслями о своих деяниях подобно Церберу в Аиде, что терзает грешников. Я был своим собственным палачом. Я брел по мертвой выгоревшей траве. Теперь все приняло свой истинный облик. Все было выжжено и мертво. Тьма и тени были повсюду. Они роем разъяренных диких ос вились вокруг дома и меня, время от времени делая яростные выпады в мою сторону, толкая и царапая меня. После очередного такого удара, чувства пришли ко мне. Я вспомнил одну вещь, ту самую, которая могла вернуть меня в мир, которая могла опровергнуть все то, что я слышал. Я помнил, как я приехал, а значит, это было. Только я собрался рвануть к машине, как тяжелая, холодная рука опустилась мне на плечо, остановив меня. Это была Джесс. Она продолжала неестественно уродливо улыбаться и что-то шептать на неизвестном мне языке. Я с титаническими усилиями вырвался из ее хватки и побежал в сторону машины. Вдруг из неоткуда вылетел Вуф, которому это место явно было не по нраву. Он мчался и заливисто лаял во все стороны, словно пытаясь так отогнать тени, которые пытались настигнуть его. Кое-как добравшись до фургона, я открыл дверь, но тут непреодолимая сила вырвала меня из салона машины и отбросила немного в сторону. Джесс, вся объятая черным пламенем теней буквально висела в нескольких сантиметрах над мертвой, проклятой землей. Она хохотала настолько жутко, что ее стальной лязг эхом отдавался в моей голове. Я упал на колени и закрыл уши, как тут я услышал пронзительный визг моего пса, тени окончательно окружили его и начали впиваться своими клыками в его плоть. Вуф умоляюще скулил, то и время оглядываясь в мою сторону. Джесс оказалась в сантиметрах от меня, вытянув руки ко мне, она продолжала двигаться, хохоча, и в этот момент я увидел огромный камень у своих ног. Я схватил его, и, не целясь, метнул его в сторону Джесс. Смех смолк. Раздался звук чего-то тяжелого падающего на землю. Я не мог заставить себя посмотреть, что это было, но мне хватило сил сесть в пикап и включить свет. Ангельски белые потоки света рассекли плотную стену тьмы, и тени, терзающие моего бедного пса, развеялись, улетая куда-то в глубины ада, откуда они и пришли. Обессиленный, я вывалился и машины и пополз на четвереньках к псу, который продолжал жалобно скулить. Все его тело было покрыто рваными ранами, из которых не переставала сочиться горячая, густая кровь. Мой пес умирал, и я ничего не мог с этим сделать. Я все-таки собрал все оставшиеся силы и взял его на руки. Я просто не мог его тут оставить. Я перетащил его в кабину и укрыл своей курткой. Я надеялся лишь на то, что он сможет протянуть хоть еще немного, чтобы он умер не в этом адском лесу. Все, что оставалось сделать – вдавить педаль газа до упора и мчать прочь отсюда, прочь от этого дома, этих теней, этого леса. Но одно не могло остаться просто так. Одну вещь я не мог просто так оставить – Джесс. Собрав все оставшееся мужество, я взглянул в зеркало заднего вида и увидел ее. Она лежала на густой, приветливой, родной зеленой траве, которая по-матерински, обнимала ее. Рядом с ее разбитой головой лежал булыжник, который я швырнул. Бездыханное тело моей жены просто было там. Я убил ее. И Вуф был в порядке. Кровь была не его, а Джесс. Он скулил не потому, что его терзали какие-то «тени», а потому что я терзал всю нашу семью, и Джесс была ближе всех к нему. Я был настоящим злодеем все это время. Весь ад был в моей голове.

***

Мы ехали по пустой дороге, окруженной вечным, могучим зеленым лесом. Он был везде. Птицы то и дело щебетали вокруг, солнце приятно лизало лучами лицо, грея и утешая меня. Вуф лежал рядом на сидении и грустил. Шевроле Сильвирадо продолжало свой путь обратно в город, где я хотел сдаться властям, пройти лечение, и быть может, найти прощения для самого себя. Мысли все кружили в голове, не давая мне покоя. Громкая музыка не могла их заглушить, и я чувствовал себя преотвратно. Мы ехали и ехали, а лес все не кончался. Ночь опускалась на землю, неся с собой тьму. Слезы медленно скатывались по моему истощенному лицу, напоминая мне о последних днях. Я не переставал себя корить, и я не нашел лучшего, как начать хоть какой-то диалог со своим псом.

–Знаешь, дружище, все будет хорошо, – через слово всхлипывал я. – да, я говорю тебе. Меня вылечат, поживешь у тети Элис. Райан, он- крутой парень, он- коп. Да, ты их, поди, не помнишь. Они были у нас пару раз.

Пес сидел и смотрел на меня преданными и любящими глазами. Он был единственным существом на все проклятом свете, что примет меня любым, какой бы я не был. Я, немного, успокоившись, начал трепать его по холке, все еще смотря на дорогу. Я гладил его и думал о том, как я всех подвел. И тут я снова почувствовал это вязкое и теплое на его загривке. Видимо, не вся кровь успела высохнуть. Я притормозил машину и решил хоть как-то вымыть пса перед тем, как «сдать его на хранение» брату моей жены. Повернувшись к нему, я не смог сдержать слезы – на меня смотрело нечто непонятной формы. Оно, все черное, дымящееся и медленно стекающее вниз на пол салона, пялилось на меня и кровожадно скалило свою пасть, вооруженную уродливыми, кривыми клыками. Еще секунда и оно ринулось ко мне, вцепляясь в мою плоть, отрывая кусок за куском. Я начал захлебываться в своей крови, которая потомками текла с меня. Я не мог сдерживать крик и рвал свои голосовые связки, тревожа многотонную тишину, царящую в лесу. Тень жадно чавкала, прожевывая кусок за куском моего мяса, и тут оно резко остановилось. Оно взглянуло на меня уже осознано и прошипело подобно змее:

–Ты готов. Твое наказание – вечность…

После этих слов я почувствовал, как что-то внутри начинает гореть. Как мои органы начинали плавиться, а кости тлеть. Чувство, словно кто-то залил в тебя кислоту, расплывалось по всему телу. Кожа начала лопаться, обнажая обгоревшие мышцы. Они же в свою очередь начали разваливаться, уступая место тлеющим черным костям, которые таяли на глазах. Я испытывал такие адские боли, что любые пытки показались бы щекоткой по сравнению с этим. Я горел изнутри, а сердце разрывало тысячи острых когтей смерти. Я бился в агонии, крича и плача и вдруг, все прекратилось. Я открыл глаза и очутился снаружи этого злополучного дома. Ни тела Элис, ни мертвой травы, ничего, что происходило последние пару дней. Я и тьма. В отражении окна я увидел нового себя – тень. Бесплотную, не упокоенную тень.

Ночную, сакральную тишину разрезал варварский шум мотора. Два одиноких луча света озарили хижину в лесу. Новые жильцы приехали в дом, ожидая своего приговора. Счастливая семейная пара и Вуф. Снова он. Я же, как и мои новые братья, был среди деревьев. Мы безмолвно смотрели на них, счастливых и живых, и чувствовали лишь переполняющий и сводящий с ума гнев и жажду душ. Жажду, которую нельзя утолить.

Глава 2. Райан

Шершавый, как спинка маленького ежика, язык моего кота нождачкой прошелся по моему лбу, сдирая остатки сна, что так отчаянно цеплялись за мой утомленный мозг. Дождь продолжал барабанить свой победоносный марш за окном, добавляя излишнюю угрюмость городу, который и без того не отличался оптимизмом. В детстве я любил дождь. Его свежий аромат, раскрывающий детскому пытливому воображению образы и секреты Атлантиды, откуда он был принесен, дурманил рассудок, успокаивал и ограждал от посторонних мыслей. Сейчас же дождь был скорбным плачем по некогда блестящему величию города, шея которого сломалась под весом невыносимой, солнечным золотом сверкающей короны успеха, богатства и достатка. Дождь был точно таким же жителем нашего города, никогда не покидал его и не покинет.

Кот продолжал неистово впиваться своим шероховатым языком, попутно издавая настолько громкое и самоотверженное мурчание, что человек, не знающий о присутствии хвостатого в комнате, мог бы предположить, что где-то рядом идут пахотные работы. Я с усилием открыл глаза, позволив болезнетворно яркому свету врезаться в них своими острыми лучами. Несмотря на пасмурный дождливый день на улице было достаточно светло, а шторы, так заботливо отдернутые моей женой Элис, добавили последний гвоздь в крышку гроба для моего некогда прекрасного сна. Кот смотрел своими янтарно желтыми глазами прямо на меня, явно требуя свой завтрак. Эти две огромные лужицы расплескавшихся звезд разительно выделялись на его ночной черной шерсти.

–Ладно, ладно, не сплю я. Отстань от меня, Туша, – начал я оправдываться перед котом, неохотно трепля его за ухом, вызывая очередную сокрушительную волну мурчания. – Пошли есть, вымогатель, – проронил я, кряхтя вставая с кровати. Сильные боли в спине не давали толком двигаться, а простреленное полгода назад плечо все еще давало редкие колкие намеки на то, что я не так уж хорош в своей работе. Кое-как добравшись до кухни, я и мой четвероногий спутник снова были встречены неприветливой волной света. Элис, стояла у холодильника с молоком в руках, явно вылив добрую треть бутылки в тарелки с хлопьями, которые она просто обожала. Ее улыбка затмила весь свет, который так отчаянно пытался выжечь мои покрасневшие слегка воспаленные глаза.

–Проснулся? Наконец-то, – ангельским голосом пролепетала она, нежно улыбнувшись. – Ты ведь будешь завтракать? Хлопья, думаю, сойдут. Извини, яиц не … – начала она мило извинятся, потупив свой взгляд вниз и раскрасневшись, как в этот момент я обнял ее и прижал так сильно к себе. В этот момент меня не беспокоило ни плечо, ни факт того, что сегодня отвратительная погода, и самое странное, что сегодня день похорон моей сестры Джесс.

–Все хорошо, – еще хриплым голосом поддержал я Элис, – хлопья тоже сойдут. Накорми кота, он мне покоя не дает.

Огромные карие глаза Элис смотрели прямо в мои. Они так и излучали заботу и радость, которой она могла бы покрыть весь мир. От нее пахло весенним утром, свежим и чистым, обещающим возрождение и прекрасную жизнь, где-то там, в будущем. Ее руки обвили мою шею, и я почувствовал ее дыхание на своей коже:

–Я так рада, что ты наконец-то дома. Эти дежурства, вызовы, расследования, они тебя загонят в могилу. Может, ну ее, эту работу? – начала она шёпотом, – уедем в мой город, где я выросла. Там озеро, мы найдем там работу. Ты можешь и там работать в полиции, но там ведь спокойней. За все время, что я знаю себя, там ни разу ничего плохого не происходило.

–А как же то великое противостояние бобров с местными рыбаками? Они же все лодки им прогрызли? – пытался свести все в шутку я, прекрасно понимая, что она была права. Черт, она всегда была права, а я был упрямым бараном, который все твердил, что надо немного потерпеть, чуть-чуть подождать и все будет.

–Да ну тебя! – расхохоталась она. Ее смех лился как майская роса, звонко, еле уловимо, по-волшебному чарующе. Я бы мог смаковать этот момент целую вечность, но тут я услышал истошное мяуканье кота, который явно уловил, что про него снова все забыли.

–Да, да, Тушка, сейчас я тебя покормлю, – пролепетала Элис, отпустив меня и направившись за кормом. Я же, тяжело шагая, поплелся в ванную приводить себя в порядок. Из зеркала на меня таращилось то, что человеком назвать осмелится далеко не каждый. Мертвецки бледное лицо упыря с какого-нибудь кладбища Румынии около замка Дракулы сильно осунулось за последнее время. Скулы хищно разрывали овал лица, делая его треугольным, создавая и без того безобразные тени под ними, обрамленные недельной небритостью. Безумные круглые и слезящиеся глаза с безжизненно выцветшими радужками пытались выцепить хоть мельчайшую деталь, которая указывала бы на то, что я еще человек. Нос остро подчеркивал всю худощавую плачевность ситуации с моей физиономией, а венцом же творения какого-то полоумного постимпрессиониста были мои губы. Тонкие, бледные, искривленные в какой-то прескудной ухмылке. Если бы меня попросили описать монстра, которого я боялся увидеть под своей кроватью в детстве, то это был бы именно он. Глубоко вздохнув, я понял, что умыться, принять душ, побриться будет явно недостаточно, и что эти все манипуляции напомнят мне лишь миф о том чудаке, Сизифе, который тащил камень в гору только для того, чтобы он упал вниз и снова и снова продолжать сие действие. Я понимал, что я верну немного человечности себе лишь на пару дней, а потом я снова буду похож на неуспокоенного вурдалака. Закончив реставрировать фасад этого пристанища мигрени, бессонницы, паранойи я открыл зеркало-шкафчик, чтобы отреставрировать еще и интерьер этого храма самоистязания. Пальцы ловко выцепили правильный оранжевый флакончик с пилюлями, которые приветливо затрещали о стенки бутылька. Также, по памяти, механически пальцы открыли крышечку и выудили парочку бежевых близняшек, призванием которых было успокоить хоть на время мою изуродованную душу. Глоток. Тяжелый, сухой, мерзкий и застрявший. Кашель. Громкий, грохочущий, как канонада на поле боя.

–Все хорошо? – издалека раздался еле уловимый голос Элис.

–Да, – буркнул я, и затем тихо сам с собою продолжил, – хорошим это не назовешь, – я смотрел в сторону кухни, тяжело дыша, коря себя и проклиная, что все последнее время мучаю и мучаю ее, ту самую, ради которой готов отдать жизнь не задумываясь, ту, которая заменила все на этом свете. Я был лишь жалким копом, сидящем на целом ряде препаратов, которому любая больница позавидует. Я никак не мог собраться и признаться самому себе, что дело всегда было во мне, что я был лишь единственным виновным во всем, что когда-либо происходило в моей жизни. Элис выходила за перспективного лейтенанта, который через пару лет должен был стать комиссаром или может и куда выше, а я оказался загнанным в угол зверьком, который обломал все зубы в последний раз, когда пытался хоть кого-то укусить. Неисправимая жажда правосудия сыграло злую шутку, и меня разжаловали и отправили в самый гадюшник, в самый гниющий район этого гниющего города. Сколько бы подонков я не посадил, я не смог спасти ее. Маленькую девочку Лизи. И мою сестру. Элис не заслужила этого. Ей бы быть женой какого-нибудь принца из сказки, а не жить среди этой падали, грязи и порока, что просочились уже не только в каждый угол города, но и в каждый кирпич нашего дома, который уже не в силах сдерживать их больше.

Выйдя из ванной, я увидел, что Элис уже была готова. Она была в свободном черном платье в пол, которое лишь сильнее контрастировало с ее светлой кожей, слегка рыжеватыми волосами и темными прекрасными глазами. Мой же костюм лежал рядом на кровати под охраной нашего кота, Туши, который подобно мифическому сфинксу охранял его и готов был отдать лишь тому, кто правильно ответит на заданный им вопрос.

– Иди быстро завтракай, а потом одеваться и в путь! Сегодня я поведу, – игриво полу прыжками добралась до меня Элис. При одной только мысли о еде меня воротило, да так, как не бывало не самых отвратительных местах преступлений, которые больше напоминали скотобойню.

Насильно запихнув завтрак в себя, я натянул костюм, щедро обсыпанный кошачьей шерстью, и направился к выходу, больше похожий на йети, нежели на человека.

***

Улицы вереницами различных серых оттенков проплывали за окном нашей машины. Я утомленно цеплял одну серую деталь, которая выделялась на фоне других таких же серых деталей. Люди, подобно крысам, бежавшим с тонущего корабля, потоками текли из одной стороны в другую, не оглядываясь по сторонам, смотря лишь вперед или себе под ноги. Боятся ли они заметить весь безмолвный, безликий ужас, что окружает их или же они просто погружены точно в такой же рой мыслей, как и я? Светофор апатично подмигивал красным, и Элис решила повиноваться приказу этого циклопа, и остановила наше старенькое Вольво. Дождь начал стихать, но сердце подсказывало, что за ним грядет нечто другое, нечто менее безобидное. Я, ничем не заинтересованный, все также тупо пялился в окно, пытаясь хоть как-то развлечь себя. Мне было стыдно признаться не только Элис, но и самому себе, что мне не хотелось говорить ни с кем, ни с ней, ни с людьми на похоронах, ни даже самим с собой. Я все глубже и глубже вяз в смоляной луже меланхолии, галстук давил на шею, а чисто выбритые щеки отблагодарили меня лишь премерзким жжением, которое было сродни тому, что обуревало мое сердце, жаждущее хоть как-то перемен.

БУМ! Резко раздался звук падения чего-то небольшого. Элис вздрогнула, а я вернулся в этот мир из склепа своих мрачных мыслей. Что это вообще могло быть? Камень? Кто-то бросил в нас камень? Бум! Бум! Бум! Удары стали все чаще, и мы увидели, что с неба посыпался град. Видимо, ангелы на небесах тоже крайне заскучали, смотря на нас с высока, что решили хоть как-то поразвлечься и начали швырять в нас свои незамысловатые снаряды. Живая, аморфная человеческая масса безликих клерков, работяг и бездомных оживилась, стала перетекать под крыши магазинов, кафе и банков. Моя Элис же сидела и с ребяческим любопытством смотрела на падающий град. Ее глаза живо выхватывали каждую деталь, каждую градинку, летящую ледяным метеоритом с небес, призванием которых было усмирить непокорных людишек. Ее улыбка расползлась на все ее милое личико, обнажив зубки. Я готов был любоваться ею хоть всю свою жизнь, но в наше маленькое личное сладкое королевство ворвался грубый рев гудка автомобиля сзади. Как же я пожелал в тот момент, чтобы этот человек вместе с его машиной и его спешкой провалился в ад под тяжестью этого града…

Несколько минут спустя мы были на кладбище. Град снова уступил трон угнетения горожан этой великой помойки дождю. Острые поцелуи дождя хлестали меня по щекам, кусая и оставляя неприятные холодные прикосновения смерти, которая буквально витала вокруг. Все уже ушли, даже Элис ушла ждать в машину, мне нужно было немного времени побыть наедине с сестрой. Я не общался с ней так много в последнее время, я понимал, что в ее смерти была и моя вина, а не только этого раздолбая Алекса. Я стоял и тупо, смиренно смотрел на ее надгробие. Простое, серое надгробие. Как я ненавижу серый.

Мысли роем хищных птиц яростно врезались в мое сознание, подливая все больше и больше масла в бушующий пожар, на пару с паранойей рождая самые изощренные и странные идеи, которые вообще могут прийти в голову человеку. Ослабленный галстук, подобно петле висельника болтался на моей шее, мокрые волосы опарышами свисали на лоб, испуская ядовито ледяные струйки дождя. Пальто напоминало больше крылья летучей мыши, развиваясь на ветру, добавляя моему образу финальный штрих. Думаю, если бы рядом проходили рабочие кладбища, они бы попробовали вогнать в мое сердце осиновый кол и положить рядом с моей сестрой. Но место это было занято. Черт, отдал бы полжизни ради бутылки Джима. Чертов Алекс, гореть тебе в аду, сволочь. Хотя бы глоток. Я давно не пил. Уже полнедели. Это ты угробил ее! Ты положил ее сюда! Хотя бы один драгоценный глоток. Черт, вот бы Элис не узнала. Я судорожно оглянулся по сторонам, словно боясь, что кто-то сможет услышать мои мысли. Морозная ладонь паники погладила меня по затылку и спустилась к шее и плечам, заставив меня дернутся. Я снова обратил взгляд к двум свежим могилам. Я продолжал себя колесовать в голове за свои мысли, как вдруг я услышал чьи-то легкие шаги. Недалеко, парочка метров. Несмотря на то, что я хотел обернуться, я решил продолжить сверлить взглядом надгробие.

–Добрый день, мистер Уайд, – уверено сказал незнакомый женский голос совсем рядом. – Соболезную вашей …

–Добрый? Вы это, надеюсь, несерьезно, мисс? – оборвал ее я, ожидающе взглянув на нее, слегка повернув голову.

–Эндрюс. Кристина Эндрюс. Я… скажем, знакомая Алекса Блейка, и в какой-то степени, вашей покойной сестры, – тщательно подбирая слова продолжила незнакомка в черном.

–Откуда Вы меня знаете, мисс… – уже повернувшись, начал я, как вдруг «скажем, знакомая Алекса и Джесс» перебила меня.

–Прошу, просто Кристина. Я слышала о Вас от Алекса. Он хорошо отзывался о Вас и ваших заслугах, будучи офицером полиции.

–И что с того? Какое Вам дело до моих заслуг? Не обижайтесь мисс, но я тут один не для драматичного эффекта стою, а чтобы простится с сестрой, – еле сдерживая, протараторил я.

–Я это понимаю, Райан, могу я Вас так называть? – сблизив дистанцию, начала Кристина – дело в том, что я нуждаюсь в Вашей помощи, – продолжила она, положив свою руку на мое мокрое плечо. Она подняла зонт так, чтобы он укрывал нас обоих, но я нарочито показательно сбросил ее руку с себя и отошел от зонта.

–Нет, не можете. Что Вам надо от меня?

–Как Вы уже, наверняка, догадались … – продолжила она, немного замявшись. В этот момент весь пазл сошелся, эта мисс Эндрюс и была той самой, кто стал причиной несостоявшегося развода моей сестры. Это из-за нее они поехали тогда к адвокату, это она стала причиной смерти моей сестры. – Мы были близки с Алексом, в каком-то роде…

–Ты спала с ним, мать твою, вот как ты была близка. И теперь ты приходишь сюда, на могилу моей сестры, – закипал все больше я, чувствуя, что не могу больше сдерживаться. Гнев вскипятил всю кровь, заставляя ее огненным цунами приливать к лицу и рукам, непроизвольно сжимая все мышцы для решающего рывка, чтобы вцепится зубами в эту тонкую шейку мисс Эндрюс. – Что тебе надо? Ты недостаточно взяла от моей семьи? – после этих слов гнев начал отступать, освобождая дорогу обжигающей обиде, печали и горю. Слезы кипятком стекали на щеки и губы, пробуждая их от ледяного забвения, насланного дождем, оставляя соленые следы одиночества и скорби.

–Поверьте, Райан, я бы ни за что не пришла бы к Вам, тем более в такой час и в такое место, но только Вы можете мне помочь. Только Вы! Я не знаю, к кому еще обратится. Только Вы сможете меня выслушать. Прошу, помогите! – начала уже менее уверено говорить Кристина, с дрожью в голосе.

–С чего мне Вам помогать?

–Я не переживу следующую неделю. Это связано с Вашей работой. Картель. Простите, – она начала плакать, туш вороными разводами начала стекать по ее худощавым щекам, оставляя пустынно черные борозды на ее скулах. – Приходите по этому адресу сегодня вечером. Я Вам все покажу, – при этих словах она крепко стиснула мою руку, отпустила, оглянулась, и издала такой истошный всхлип, что даже в момент всей ненависти, что я питал к ней, я запереживал за нее. Увидев мое замешательство, она рванула вон с кладбища, цокая высокими каблуками по кускам грязи, оставляя в воздухе легкий аромат цитрусов и раннего летнего утра. В руке у меня был свернут маленький клочок бумаги с адресом. Стоит ли мне туда ехать? Черт, пошло оно! Это последнее дело, которое я веду. Я изловлю этих гадов из восточной части города и увольняюсь. Перееду с Элис в ее родной городок. Брошу пить, брошу таблетки. Буду хорошим мужем и отцом. Буду там помощником шерифа. Плевать, сделаю это не только в память о Джесс, но и ради Элис. Хоть раз в жизни сделаю что-то правильно и до конца. Черт, как же хочется выпить…

***

Еле уловимый хруст слегка подмёрзшего дождя на потрескавшемся асфальте нарушал монотонную тишину улиц, объятых туманом. Мои потрепанные ботинки продолжали нести смерть умиротворению пустынных улиц восточного района. Адрес на бумаге был написан размашистым, красивым почерком, нарочито утяжеленным различными необязательными помпезными завитками. Я шел и чувствовал, что с каждым шагом немой вопрос возникал все чаще и чаще в моем сознании: «зачем вообще я это делаю? Я мог просто плюнуть на все это, остаться дома с Элис и Тушей, расслабится и насладится своим недельным отпуском, но нет. Поперся…». Мысли подобно грифам над раздутой трупными газами падалью витали вокруг меня, то и время клюя в темечко, заставляя снова и снова сверятся с написанным адресом и плашками с названиями улиц на домах. Я чувствовал непреодолимый смрад канализации, помоев, дешевых сигарет и несбывшихся надежд. Как ни странно, улицы были почти необитаемыми и мертвыми. Оказавшись у нужного адреса, я снова остановился перед дверью, как вкопанный, бездумно выпучив глаза на вход. Это был небольшой частный дом в черте города, очень выделяющийся своей пестротой и элегантностью на фоне остальных полуразрушенных построек этого района. Несмотря на всю грязь и мерзость, что прилипла к стенам жилища мисс Эндрюс, вкус владелицы явно пробивался через слои пыли, бетона и черт знает еще чего. Нервно, скрюченными от холода пальцами я потянулся за пачкой сигарет, скомканной в кармане пальто, и, нащупав ее, с неизвестно какой попытки достал ее. Надо было обдумать все тщательно еще раз. «Да, вы верно издеваетесь надо мной?!» еле слышно пробурчал я охрипшим от холодного воздуха голосом. Пачка была сильно измята и сигареты были переломаны. А ведь я обещал Элис, что брошу баловаться поцелуями со смертью, так она называла курение. Я хотел было повернуться и пойти обратно, как вдруг мое дезертирство было прервано Кристиной, которая открыла дверь, держа пачку сигарет в руках.