Читать книгу Обледенение - Никита Чернов - Страница 1

Лил серый дождь, будто с неба сыпали грязную ржавую арматуру, но мерзко было не от этого, а от того, что невозможно было спрятаться. Солнечный диск ещё даже не появился, а чёрный туман, медленно убивающий лёгкие и весь организм, заполнял каждый клочок забитой ливнем почвы. Поток воды был столь силён, что ветер даже не решался выбраться из своей недоступной взору простого смертного берлоги. Сибирская осень, как она есть: безумна, непредсказуема – сама неотвратимость.

Однако Дмитрий Петрович был здесь. Он сидел меж кустов, ветки которых плотно прижимали к телу холодную резину старого, огромного, военного дождевика, отчётливо ощущаемую сквозь тонкую ветхость рубахи. Время лениво передвигало свои коротенькие ножки, как мерзкая жёлтенькая сколопендра, тянулось, как вонючая болотная тина. Чёрные, грязные руки промёрзли до костей, едва чувствовались, будто от них совсем ничего не осталось, жутко затекли в своей хватке за топорище. Даже его сильная кисть, будто снятая с чугунного памятника, выученная в суровейших условиях токарной мастерской, с радостью сейчас променяла бы двухкилограммовый колун на что-то более мягкое, что-то более нежное…

«Нет, нет. Это последний на сегодня, хотя бы поэтому нужно дождаться.»

Слишком редко он выбирается на дело, чтобы пренебрегать такой великолепной возможностью: сразу две, а может три цели! Пусть этот паскудный дождь себе громыхает. Если сейчас сбежит из засады всего лишь из-за обмороженных культей и влажноватых ботинок – он ничего не стоит, как и его старания!

Он втянулся ещё глубже в плащ, натянув до самого носа капюшон.

«Вот и они! Давайте, быстрее!»

Парочка чёрных зонтов (таковыми они были под слоем мглы и нескончаемого потока воды) выплыла из низкой дворовой ограды. Фигуры жутко размыты – лишь силуэты, в руках явно прямоугольники чемоданов. Заглушённый сигнал пульта, явно лишний среди чужой симфонии – открылся багажник универсала, блестящего новизной сквозь дождь. Тучный мужской силуэт не без усилия погрузил чемоданы.

Воющее нетерпение Дмитрия Петровича было готово выпрыгнуть из тела и сожрать этих двоих с потрохами, но его он удерживал, как и лукавое желание выйти раньше времени да покрошить их в… Ни во что. Он никогда не убивал, и никогда не убьёт. Он не убийца, он – последователь пути, освободитель, воин в тени. И он останется в кустах, пока они не скроются за горизонтом.

Если хорошенько призадуматься, то дождь даже играл на руку – в такой мгле и собственного стручка не увидишь, не то что какого-то увальня цвета хаки в кустах.

«Господь Иисус…»

Женский силуэт недовольно задёргал руками и направился обратно во двор.

Что-то забыла.

Лиля ничего не забывала. Всё помнили её милые голубые глаза-озёра, глубже небесной бесконечности. Всё знали её аккуратные руки. Ни время, ни груз жизненных тяжб не исказили её доброго сердца. Не исказили…

Давно он уже не брал и капли в рот, думал прошла эта тоска, ан нет, потому то и пил, чтобы вообще ничего не осознавать.

Нашла! Дверь захлопнулась. Дверь бахнула. Резина тревожно зашуршала на соплях, которые здесь смели называть дорогой.

«Наконец-то!»

Из глубин вышел томный вздох. Он поиграл уставшими и затёкшими плечами, пытаясь их размять. Хорошая выдалась ночка. Если управится до рассвета – он будет счастлив как никогда.

Машина скрылась за поворотом через несколько дворов.

Он огляделся. Дождь затихал и теперь это был не грязный поток стройматериалов, а лишь жидкие брызги освежающих пушинок. Признаков жизни не было – мир всё ещё отдыхал, и даже обычно шумливая домашняя животина не подавала звуков.

– Поехали, как говорится, – прошептал себе под нос Дмитрий Петрович.

«Все мы скоро отдохнём. Скоро весь мир сможет вздохнуть, не выпустив облако пара».

Он уже не помнил, когда встал на этот тяжкий путь, когда вскинул на свои широки плечи неподъёмный груз, подобно Атланту. Знал лишь, что именно здесь он смог найти успокоения для своей грязной души после смерти Лили. Должно признаться, он не сам вышел на эту дорогу – Игорь, самый близкий друг, который был с ним всегда после её гибели. Ему теперь он должен по гроб жизни.

Старая метровая деревянная ограда из штакетника цвета серой плесени (и такой же на ощупь, особенно после дождя), не оказалась серьёзным препятствием, и Дмитрий Петрович юркнул через неё, ловко перекинув своё немолодое тело. Приземлился он уже на обе ноги, сжавшись в комок, не спеша с действиями – теперь он был на фронте и прежние разведданные из кустов устарели.

Дворик был самым обычным: бессмертные заросли у ограды, редкие куски изросшегося газона, галька то тут, то там, дорожка из кирпичей, пара облезших лежаков близ крыльца, и он не ошибётся, предположив, что за домом – посадки огурцов в навозной теплице и десяток палок с томатами. Дом также не был чем-то незаурядным: белая панельная постройка с облицовкой, видимо, из той же гальки, что и на земле, и всё это счастье прикрыто красной металлочерепицей, бывшей здесь как мерседес перед крыльцом опустошённой муниципальной поликлиники. Обычная летняя дача. В этом году они ничего не узнают, да и в следующем – не скоро.

Последний дом уже сам по себе был хорош. Бояться было нечего. Действительно, а чего бояться, если ты уже обстряпал дюжину домов?

Вольной походкой он прошёлся до крыльца, взобрался по ступенькам, покрытым лепестками облезшей оранжевой краски, к двери. Вырвал импровизированную петлю для навесного замка из здоровенного гвоздя пяткой лезвия, отворил тяжёлую цельнодеревянную дверь. В лицо ударил ещё тёплый домашний воздух – уютный поток. От неожиданности Дмитрий Петрович выпустил тяжёлый, болезненный вздох из прокуренных лёгких. Вновь невыносимые образы и мучительные воспоминания – фантомные боли. Вновь её лицо: вот Лиля в бездонной дыре, а потом вдруг – лишь деревянная крышка-разлучница, и сердце рвётся на части.

Его лицо покраснело, а сердце и вправду сдавило, в глазах забелели хлопья нереального снега, отчего пальцы мучительно стянули кожу на груди, его тело с грохотом свалилось на пол, а топор оставил выбоину в деревянном полу крыльца.

Минуту или две, он лежал вроде полупустого мешка с картошкой, но вот дышать стало легче и, хотя легкие всё ещё работали навзрыд, взор прояснился.

«Пора заканчивать и валить отсюда…»

Возможно, он просто устал от долгой тяжёлой работы. И действительно ладони и пальцы, как бы в подтверждение данного умозаключения, начали зудеть, вроде вампиров на свет или святую воду.

«И, видимо, пришло время бросать курить…» – думал Дмитрий Петрович, потихоньку поднимаясь по стене, так же, как и упал – вытягиваясь по ней вверх. Он явно был болен, но тем ли…

Вздохнул. Шаг, второй, и в нескончаемом вихре падений двинулся вглубь дома.

И здесь не было ничего необычного. Самый привычный пол из широких досок, десятки раз крашенных, видимо, той же самой краской, что была и на крыльце, покрытый самым традиционным ковром под турецкий стиль, на котором стоял, чтобы не двигался, самый обычный красный (уже розовый) диван с мерзкими деревянными подлокотниками то ли из ДСП, то ли из ДВП, стены были уделаны белыми в жёлтый горошек обоями, но венцом всего была здоровенная, нет – титаническая безрамочная плазма. Она стояла напротив дивана и сразу было понятно, что именно составляло здешний досуг. Лишь странно было Дмитрию Петровичу, как он не заметил сразу этакую бандурину. Ещё с минуту, уже вплотную, он стоял и тупо глядел в пиксельную гладь, поражающую своим размахом. А потом плюнул и пошёл искать кухню. Чего он, плазм что ли не видел?

Кухня была тут же, за дверным проёмом, направо из гостиной. Намётанный глаз сразу обнаружил, что искал, перешагнув взглядом небольшой столик на троих, застеленный зелёной в белый горошек резиновой скатертью, типовой белый кухонный гарнитур, расположившийся тут же слева от входа на кухню, даже не обратил внимания на абсолютно лишние здесь белые обои и ныне серую напольную плитку – ничего он не замечал.

Дмитрий Петрович обхватил топорище двумя руками, закинул колун за плечо для размаха, и в два широких прыжка, будто готовился перепрыгнуть через планку на высоте шести метров, оказался перед ним, врубив со всей безумной мощью колун в плоть металлического исполина, извлекая страшный скрежет, подобный тому, что трогательно извлекается из невидимых струн стеклянной тарелки вилкой.

– Сдохни, тварь! Умри! Проклятие рода людского! – орал Дмитрий Петрович на холодильник.

Он ударил второй раз, вновь оставив в алюминии каплеобразную рану, да так, что дверь выгнулась и раскрылась.

– Да я тебя изрублю в клочья! порождение! одержимого! ума! – слюна летела во все стороны, а слова будто гавканье здорового разъярённого питбуля.

– Именем Ордена Стулти1! – Дмитрий Петрович достал из нагрудного кармана рубахи небольшой блестящий крестик на серебряной цепочке редкого плетения, взялся за цепочку, – Я нарекаю тебя именем Иисуса, Бога моего, тварью адской, проклинаю на вечные страдания за скверну твою!

Дмитрий Петрович перекрестил холодильник, встал сбоку, взялся за задний угол и уронил двухметровую глыбу. Холодильник упал с такой силой, что от грохота у него на мгновение заложило уши, а пара навесных шкафов упала в раковину и на стеклянную плиту, разбив последнюю, а доселе незамеченные часы с кукушкой также покинули свой пост и разразились криком. Кухня представляла собой жалкое зрелище: разбитая в клочья стеклянная утварь, ещё катающаяся рюмка с принтом осла и надписью «а не послать ли нам гонца», случайно оставленное молоко, теперь вытекающее из искорёженного холодильника, без умолку кричащая кукушка.