Читать книгу В моём мире сложно (Сборник) - Никита Колбик - Страница 1

Мелания и Марк добирались в Р. через горы. В то время этой тропой ходили многие (а что ещё оставалось, если тебя не остаётся?), и на тот момент это был единственный верный и похожий на правду способ пройти. Все остальные дороги на тот момент уже были либо закрыты, либо отменены, либо вовсе порушены да взорваны.

Проводник клялся, что на всё про всё уйдёт почти трое суток, три дня. Они раньше от кого-то слышали, что проводник этот с опытом, и всё, что он говорит, надо запоминать да мотать на ус. Брал, к слову, дешево. Платили причинами перехода; в то время так часто делали, это был вполне естественный метод оплаты, это потом уже стали пользоваться неестественными ─ всякие там монеты, купюры ─ но речь сейчас совершенно не об этом. Давайте просто не станем об этом говорить.

Хотя… Почему нет. Станем, и ещё как. Мы ведь не боимся говорить об этом, верно?

У Марка в руке ─ огромное подобие сумки-портфеля из жесткой, чугунной и непробиваемой кожи, что тяжелее жизни, и он вцепился в эту кожу пальцами так, будто внутри скрыта искривлённая судорогой судьба всего человечества, а не всего лишь его собственная жизнь. Он так и говорит: внутри ─ не моя жизнь, а даже нечто более важное, чем жизнь. Что может быть важнее жизни? А он молчит и отмахивается от вопроса, словно от назойливого насекомого.

Гудят пчёлы. Колобродят пушистые, будто облака, овцы. Альпийский луг. Мелания поднимается с земли, взбивая чуть прохладную траву тонкими пальцами, щурится от ослепительного солнца и кивает: мы отдохнули, можно двигаться дальше. Проводник кивает в ответ, чуть улыбаясь. Мелания поднимает сумку, неплотно набитую каким-то скарбом, в измятых очертаниях угадываются документы, завёрнутые в холщовую ткань; она тормошит Марка, который засмотрелся на небо и будто бы погрузился в транс ─ сейчас это было совсем некстати.

─ Ты уже отдохнул, ─ говорит Мелания. Марк с трудом отрывает взгляд от проплывающих фигурных облаков и смотрит в её глаза, пытаясь понять, чего она хочет. Мелания вздыхает и продолжает: ─ Я уже отдохнула, а ты и подавно. Поднимайся, совсем скоро дню конец, мы есть захотим. А времени не осталось.

Еду брать с собой было категорически запрещено ─ в горах тут и там сновала санитарная полиция, которая обычно реагировала именно на еду, а не на людей: там, где спокойно пройдёт человек, вряд ли проберётся существо, озабоченное пищей, столь необходимой ему для выживания там, куда оно собирается пройти.

Спустя несколько изнурительных часов тягучего, скучно застывшего, но всё же живописного подъёма они наконец укладываются спать: проводник умело, как циркач, разворачивает три легких палаточных кораблика и закрепляет их прямо в истерзанной мхом сыроватой земле ─ луга кончились (всё имеет конец), началась основная, мрачная часть гор, густо заселённая хвоей. Благо, что три палатки, думает Мелания. Благо, что проводник сам занимается палатками ─ своими сильными, хвойными руками. У самой Мелании нет на это никаких сил, а у проводника сил как грязи, девать некуда; сила Мелании ─ это одна из причин её желания сбежать, вырваться оттуда, откуда, казалось, выбраться было невозможно. Каким жалким выглядит Марк с этим своим расфокусированным взглядом в пустоту, неужели нельзя потерпеть каких-то три дня! Наверное, сила её любви к Марку тоже была одной из причин того, что она решилась совершить этот переход вместе с ним, и теперь эта любовь стала стремительно слабеть. Мелания старается не смотреть на Марка.

А на неё с лёгким интересом поглядывает проводник, поскольку одной из причин перехода Марка оказалась его вечная, не имеющая конца и отчасти умертвляющая его роковая страсть к Мелании, и вся эта страсть теперь перетекла к проводнику ─ как оплата. Смотря на Марка с нежностью (любовь Мелании к нему отличалась обильным количеством тихой, жертвенной нежности), проводник скрывается в недрах палатки, прекрасно зная, что, стоит Марку уснуть, к нему тут же проберётся тихая холодная Мелания, которая, конечно, окажется не в силах противостоять этой смертной, первобытной, жадной, как капля воды для заблудившегося в коридорах пустыни путника, страсти.

От ключиц Мелании пахнет чёрствой табачной звериной кожей ─ скорее всего, проснувшись от эха страсти в ушах (болезнь гор; раскачивающийся в изнеможении шёпот высоты), она разогнулась и перелезла через портфель Марка, который не про его жизнь, а про нечто большее ─ большее, чем судьба каждого из них. Он словно попытался закрыть им выход, будто есть хоть один действенный способ спасти то, чем ты оплачиваешь спасение того, что хочешь спасти на самом деле.

Этой ночью Мелания потерялась в глубинах греха с проводником. Марк во грехе с проводником замечен не был: может быть, он и не любил Меланию. Тем не менее, проснувшись, он стал бросать в её сторону наполненные неприязнью взгляды; чуть позже стало казаться, что он и вовсе возненавидел Меланию за эту пропащую ночь с проводником. Может быть, он всё же любил её, просто эта любовь не стала причиной перехода. Может быть, он желал покинуть место, которое оставил, не из-за любви к ней.

Однако если не в любви дело, то в чём же? Из-за чего же ещё решаться на столь опасный, отчаянный шаг, думает Мелания, смотря, как Марк тащит за собой на поросший морозистыми неприветливыми валунами холм вначале портфель, наполненный под завязку чем-то более важным, чем его жизнь, а лишь потом себя ─ бестелесного, растворившегося в ненависти, являющегося придатком к чему-то более важному, чем жизнь. Он по-прежнему не отвечал, что может быть важнее жизни. Если раньше отмахивался, то теперь просто молчал. Мол, сами думайте.

Проводник протягивает ей кружку с ледяной родниковой водой, Мелания пьёт, чувствуя, как температура её и без того сотканного изо льда тела понижается. Марк вдруг нарушает тишину, спрашивая, можно ли это есть, и проводник, смеясь, говорит:

─ Конечно, можно, но ловить придётся самому. Я объясню, как.

Оказывается, речь идёт о дикой куропатке, которую Марк разглядел в паутине ветвей ельника: еду с собой брать запрещено, однако добывать её самостоятельно не возбраняется. Стало быть, в этих местах превращение живого существа в пропитание не является актом возникновения еды. Проводник даёт Марку клубок жестких ниток, объясняя, как изготовить качественное оружие для излова. Сам проводник ему помочь не смог, ему с самого утра было плохо. Его рвало. Рвало и разрывало на части. Всё это было оттого, что там, куда направлялся Марк, ему всегда плохо ─ проводнику почти всегда было смертельно нехорошо, потому что Марк ушёл оттуда, где было смертельно нехорошо ему. Пока Мелания отдыхала, положив холодную, будто лёд, голову на плавно покрывающийся инеем камень, Марк, руководствуясь наукой проводника, добыл жилистую, перламутровую куропатку, с неприветливым лицом и глазами, взирающими с холодным отвращением и немного ─ презрением.

Марк в секунду сворачивает куропатке шею, разделывает её с помощью заточенного размером с травинку камня . Проводнику достаточно одного взгляда на это, чтобы его вновь вырвало. Мелания с изумлением смотрит на них: выходит, стыд и отвращение были в числе причин, по которым Марк решился. Марк готовит куропатку на разведённом костре, Мелания впивается в источающую золотистый подкожный сок ножку и ощущает что-то похожее на эйфорию, отмечая с удовлетворением, что ни одна из сегодняшних эмоций не является причиной её перехода: у проводника никакой эйфории не наблюдается, он прерывисто дышит и каждые три минуты заходится в приступе астматического кашля, но старается через силу улыбаться.

На вторую ночь Мелания снова приходит в палатку проводника, чтобы он овладел ей, затянув в пучину истерически-сладкого греха, однако на этот раз проводник не выказывает ничего, кроме страха. Очевидно, Марк действительно боялся Меланию, и отчасти этот страх перед ней сподвигнул его уйти, оставить всё позади.

─ Прошу тебя, ─ шепчет Мелания, дотрагиваясь до проводника руками, ─ пожалуйста…

─ Пошла вон… ─ стонет проводник. ─ Не прикасайся ко мне… От тебя несёт стынью… Ты когда касаешься меня, оставляешь ниточки изо льда. И всё под ними мертвеет… Я не могу, это так больно!

Мелания плачет.

─ Я всё равно останусь здесь, с тобой. Хоть посплю нормально. Достало уже, портфель этот поганый…

Она засыпает в слезах, но улыбается во сне ─ сквозь горечь.

В пять утра приступили к спуску. Горы словно стали приветливее, мягче, ─ конечно, та сторона была гораздо благосклоннее к путникам. Там, куда они держали путь, природа была снисходительнее к людям. Марк практически не говорил с Меланией, однако на автомате подхватил её легкую сумку, когда она неожиданно для себя самой поскользнулась на болотистом прохладном холоде. Свой портфель он так и держал в правой руке, помогая при этом Мелании оставшейся свободной левой рукой.