Читать книгу Она зомби - Нико Воронцов - Страница 1
Оглавление«Не бойся зомби, бойся людей!»
1.
Вспышка яркого света.
И сразу же после нее беспросветная и тягучая, будто гнилая в омуте вода, тьма.
И еще мощная судорога по всему телу, словно кто-то неведомый ни с того ни с сего вдруг начал тянуть из ее мышц сухожилия, неумолимо и настырно наматывая их на свой невидимый кулак.
И потом снова свет, но не яркий, а тусклый и серый, будто в сумеречном тумане.
Какая-то неведомая сила заставила ее словно от удара электрическим током достаточно сильно вскинуться вверх и тут же снова упасть на бетонный пол, обратно, в лужу густой и багровой крови. Будто бы в этот самый момент она была всего лишь тряпичной куклой, марионеткой, вся суть которой заключается в привязанных к рукам и ногам нитях, а вовсе не распластанным на холодном полу неживым человеческим телом.
Нет, определенно в этой новой сущности было еще что-то человеческое.
Было…
Но только лишь внешне.
Потому что кожа, мышцы, суставы и прочее, прочее, все вместе, а также по отдельности уже не только не имели привычного живому организму пульса, кровотока и тепла, но и не обладали самым ценным для человека свойствами, а именно памятью, разумом и душой в том самом смысле, в каком представляем человеческую душу мы: именно как комплекс взаимосвязанных между собой осознанных эмоций и приобретенных с годами, закрепленных памятью, черт характера.
Нет, больно ей не было, ведь, как известно, боль свойство и особенность только лишь живого организма. А ее тело было мертво. Мертво окончательно. Мертво бесповоротно. Мертво именно с медицинской точки зрения с того самого момента как наступила биологическая смерть, или так называемое необратимое прекращение всех процессов метаболизма в клетках и тканях, сопровождаемое безвозвратным распадом белковых субстанций и структур.
Именно так охарактеризовал бы произошедшее с ней любой, пусть даже и начинающий медик или врач, или хоть даже студент медицинского вуза, доведись ему присутствовать здесь и наблюдать все происходящее со стороны.
Впрочем, в последнее время, в связи с некоторыми, имевшими глобальный характер событиями в признаках клинической и биологической смерти стали очень даже распрекрасно разбираться почти все, ну, естественно из числа тех, кому удалось выжить, или до поры до времени оставаться в живых, поскольку ничего ведь еще ровным счетом не закончилось и, как говорится, беда не миновала.
Да. Все мы смертны!
И истина эта стала наиболее очевидна именно теперь, после того, как история человечества разделилась на две неравные части: «до» и «после».
Конечно, раньше люди тоже умирали, но это происходило не так часто как теперь, не так массово и, главное, никогда не на виду у всех, к примеру, прямо посреди улицы или в огромном торговом центре.
Ранее кончина человека происходила благочинно, где-нибудь в больничной палате от тяжелой болезни или от старости, или же в каком-нибудь дорожно-транспортном происшествии, информация о котором даже если и просачивалась в сводки происшествий и новостей, то всегда была тщательно заретуширована, чтобы не приводить в ужас и уныние занятых своими бытовыми делами людей.
Теперь же смерть стала случаться неимоверно часто и ко всему прочему приобрела черты безобразного цинизма, будто весь мир вдруг превратился в огромный чудовищный цирк-шапито с массовым помешательством, сопровождаемым истеричной гротескной буффонадой.
И у этого, охватившего весь мир бесовского шапито поначалу было простое и вполне понятное название: «вторая волна». И это была совсем не та серия афтершоков и волн, которые последовали за первой вспышкой болезни. Это было именно новое возвращение мутировавшего просто до неузнаваемости после различных вакцинаций и прививок вируса.
Название это возникло в средствах массовой информации на раннем этапе, когда все еще работало: и интернет, и радио, и телевидение, а потом так и не было заменено на что-то иное, более соответствующее реалиям, поскольку период именно мегапандемии, как видится, окончательно и скоропалительно завершился и сменился на иную, следующую фазу, главным признаком которого было окончательное вымирание человеческого вида как такового, причем вымирание катастрофическое и бесповоротное.
Надо заметить, что отрезок под названием «после» был в общем-то еще достаточно крохотным в отличие от тысячелетней истории человечества именно в той ее части, которая теперь именовалась «до второго пришествия». Но именно этот крохотный отрезок изменил историю человечества до неузнаваемости.
Хотя, спрашивается, какое это теперь уже имело существенное значение?!
Вообще никакого!
И именно с относительно недавнего времени, когда планету захлестнуло это самое второе пришествие стремительно мутировавшего, не имеющего теперь уже ни вакцины, ни противоядия вируса, смерть стала чем-то привычным, вызывающим только лишь разочарование и, конечно же, страх. Только страх этот был совсем не таким, каким он был когда-то прежде. Это была вовсе не то самая трепетная боязнь чего-то непонятного и мистического, а страх реального и чрезвычайно агрессивного вида, одно спасение от которого заключается только в необходимости срочно прятаться и бежать. Бежать, чтобы остаться в живых, пусть и ненадолго, как говорится, лишь до поры до времени.
Нет, холодно на бетонном полу ей не было, потому что все ее нервы и нервные окончания были уже мертвы, как впрочем и сам мозг, во всяком случае та его часть, которая хранит воспоминания, яркие события, цвета, запахи, эмоции и мысли, и активно используется при жизни.
И все, что испытывала она теперь, был только лишь голод, невыносимый и бесконечный, принуждавший перемещаться и действовать только лишь с одной единственной целью, с целью отыскания средства его утоления, коим могла быть только живая и теплая человеческая плоть и кровь.
Когда судорога в теле прошла, ей захотелось вдохнуть воздух полной грудью и что есть силы закричать. Вероятно, это были какие-то еще не до конца утраченные рефлексы прежнего живого человеческого тела, которые сами по себе вовсе даже не являлись каким-то особенным признаком или показателем жизни. Ведь, как известно, у мертвых тоже некоторое время еще продолжают, к примеру, расти волосы и ногти. И это вовсе даже не доказывает, что мертвое тело живо.
Она медленно поднялась, расправилась и с силой дернула руками со скрюченными, готовыми хватать и рвать все живое пальцами, после чего прислушалась.
Все звуки для нее теперь были совсем не такими как прежде, хотя сравнивать ей сейчас, конечно же, уже было не с чем, ведь память ее к этому времени перестала существовать и окончательно стерлась. Звуки в ее восприятии были глухими и долгими, словно в резервуаре, заполненном водой. Зрение ее тоже было теперь другим. Весь мир для нее был тусклым и мутным, вероятно из-за помутневшей роговицы глаз, и, конечно же, совершенно бесцветным, в оттенках только лишь черного и серого, начиная от относительно светлого и до самого темного их тонов.
Да и не нужны уже были ее мертвому телу другие цвета.
Радоваться цвету неба или восхищаться зеленью травы она все равно не имела возможности, да ей это и не надо было уже вовсе. А чтобы найти средство утоления голода вполне достаточно было и только лишь наличия возможности отличать движущиеся, живые организмы, от таких же как и она сама, неживых, а попросту говоря трупаков.
В помещении с бетонным полом было сумрачно и относительно тихо.
Вентиляционные решетки с тихим свистом сквозили воздухом. Свет сочился откуда-то из коридора через паутину трещин и сколов на стеклянной металлической двери.
И где-то там, за разбитой дверью была добыча.
Она поняла это по едва заметному шороху, вдруг долетевшему до нее.
Что это было она не знала, не понимала, но сразу же двинулась на этот едва заметный звук.
Под ногами скрипели осколки стекол.
В коридоре она едва не зацепилась за перевернутый разбитый аппарат переливания крови, после чего просочилась через нагромождение больничных кушеток и кресел с перепачканными бурой кровью и следами от пуль матрасами.
Одна из поврежденных ламп дневного света на потолке время от времени сыпала искрами. Другие лампы напряженно гудели.
В какой-то момент она остановилась и замерла, чтобы понять, откуда именно из длинного больничного коридора со множеством выломанных дверей исходит звук.
И звук этот тут же повторился снова.
Кто-то негромко всхлипнул в одном из ответвлений коридора.
Она снова двинулась на этот звук и, всматриваясь в сумрак, замерла.
Это был ребенок.
Лет семи, не больше.
Он просто стоял посреди коридора, всхлипывал, мелко трясся от страха и негромко звал:
– Мама.
Она не понимала человеческую речь.
Ей также не было и понятно значение этого слова, она слышала только звук.
Любые сочетания звуков, произносимых живыми, не имели для нее теперь ровным счетом никакого значения и смысла. Впрочем, злобное шипение других трупаков она тоже не восприняла бы как речь именно потому, что не наделены ожившие мертвецы возможностью того общения, каким обладают живые.
В желании накинуться и вонзиться зубами в живую плоть, она приготовилась к прыжку.
Мальчишка не видел ее, просто стоял, сложив руки по швам так, будто в данный момент находился перед отчитывающим его за невыполненное домашнее задание строгим учителем.
В нетерпении она злобно зашипела.
– Мама, – только теперь обернулся на нее мальчик, и зрачки его глаз расширились от страха.
Ему следовало бы, наверное, бежать по коридору прочь, но вместо этого ребенок просто попятился и спрятался в одной из комнат без окон и с выломанной дверью, после чего, осознав, что попал в ловушку, жалобно и громко всхлипнул.
Она последовала за ним и замерла в проеме двери, после чего затряслась и издала еще одно злобное и нетерпеливое шипение.
– Мама, – умоляюще всхлипнул мальчик.
Левая рука его была забинтована в области локтя.
Спрятаться в тесной комнате ему было негде.
И все же что-то заставило ее немного помедлить с нападением.
Это было в чем-то сродни наваждению, если, конечно такое объяснение можно использовать применительно к неживой сущности, а правильнее сказать, к трупу.
Неожиданно она увидела в теле ребенка сияющие и переливающиеся рубиновым и алым цветом сплетения вен, капилляров и лимфоузлов. В такт биению сердца они вспыхивали и переливались из темно-бардового в ярко красный и алый.
Ей даже казалось в какой-то момент, что она слышит, как тихо шелестит, спеша по этим крохотным каналам в теле ребенка мерцающая как угли костра кровь, ощутила даже на расстоянии силу ее тепла.
И это мимолетное наваждение тут же прошло.
Она кинулась на ребенка.
И как только она это сделала, мальчик оглушительно завизжал.
Ей не было совершенно никакого дела до его крика, она желала только одного: схватить его шею скрюченными пальцами и вонзить в нее зубы.
И она уже почти сделала это, но какая-то мощная сила вдруг врезала ей по ногам и отбросила в сторону буквально за мгновение до всего этого.
Удар сопровождался яркой вспышкой и грохотом.
Она отлетела к стене и ударилась о расположенный там металлический стеллаж со стеклянными банками, пробирками и медицинскими приборами, который тут же качнулся, после чего медленно и неумолимо завалился вперед, придавив ее.
Она даже не заметила, что к ранее имевшейся рваной и запекшейся ране на груди в области сердца у нее добавилось еще одно огнестрельное ранение на левом колене.
И все что она могла делать теперь, это только злобно шипеть на того, кто стоял теперь в дверном проеме и держал в одной руке нацеленный на нее дробовик, а в другой начатую бутылку виски.
Мальчик тут же спрятался у него за спиной.
Мужчина пару мгновений стоял как обухом ударенный, после чего криво усмехнулся и произнес, обращаясь при этом, конечно же к придавленной стеллажом особи:
– Хуясе!
Он немного помолчал, потом сжал двумя пальцами переносицу и со скорбным выражением красного, напрочь пропитого лица, произнес:
– Ну, вот и все! А знаешь, я даже рад, что все так вышло. Ты была совсем не такой, как все эти шкуры, которым мужик нужен только лишь для того, чтобы срывать на нем свои бабские истерики. Все мои бывшие были такими. Все! Кроме тебя… Психовали и истерили при первом же удобном случае, и еще постоянно вымогали из меня деньги. Но ты была не такая. Совсем не такая.
Сказав это, он приложил горлышко бутылки к губам и сделал глоток.
Мужчина был уже в изрядной степени опьянения, отчего алкоголь тут же потек по его рыжей неопрятной бороде и впитался темными пятнами в ткань футболки на пузе под курткой.
– Ты никогда не была такой как все они, – куда-то неопределенно в сторону махнул рукой мужчина, едва не расхлестав бутылку о дверной косяк, после чего презрительно и с некоторым сожалением в голосе добавил, смачно сплюнув при этом на пол: – Все эти бабские заморочки типа: «Мое это мое, а твое это наше» тебя вообще никогда не интересовали. Это у других баб вечный комплекс неполноценности из-за отсутствия мужика рядом. Это все другие бабы всеми правдами и неправдами вечно стремятся выйти за любого, пусть даже и за морального какого-нибудь урода, чтобы только не быть одной, или как это красиво называется: «быть замужем». Это другие… Но только не ты! Ты была не такая. Ты всего и всегда добивалась сама. И именно поэтому я тоже никогда не нужен был тебе по большому счету. Я это знал. Всегда это чувствовал и понимал.
Сказав это, он с обидой ударил кулаком с зажатой в нем бутылкой себя в грудь.
– Я знал, что когда-нибудь настанет день, когда мы расстанемся уже окончательно. Я всегда к этому мысленно готовился… И вот этот день настал.
По причине опьянения мужчина с трудом держал равновесие, а язык его заплетался.
Но, не смотря даже на заплетающийся язык, мужчине, видимо, очень сильно хотелось поговорить.
– Вернее, расстались-то мы с тобой еще до этого, когда ты сбежала от меня, но все равно… – сказал он. – Просто сейчас мы расстаемся уже навсегда. Пусть земля тебе будет пухом… Или что там обычно говорят в таких случаях?!
Видимо, последняя фраза его некоторым образом смутила, после чего он в раздумье сильно наморщил лоб.
Эта его задумчивость длилась недолго и вскоре снова сменилась на минорную пьяную эмоцию.
– Конечно, я вовсе не идеален, – сказал он. – У меня как и у всех, есть свои недостатки. Я немного вспыльчив, немного ревнив, немного несдержан в словах и поступках… И я прекрасно знаю это. Но, все же, среди других я был лучшим. И ты должна признать это.
Мужчина изобразил скорбно-энигматический взгляд, после чего пообещал:
– Я непременно забуду тебя, – и попытался выжать из глаз слезы, но, так и не сумев это сделать, продолжил: – А может быть и нет. Ведь разве можно тебя забыть?! Никак невозможно. Ты была такая…
Он скрючил пальцы, пытаясь, видимо, изобразить какая была при жизни та, которая сейчас была придавлена металлическим стеллажом.
– Да я уже много раз пытался это сделать… – сказал он. – Много раз пытался тебя забыть. Но так и не смог.
Мужчина снова поднес бутылку ко рту, сделал глоток, после чего приложил стеклянную емкость к бритой башке так, будто пытался унять жар. Все еще выдавливая пьяные слезы, он зажмурился, после чего в приступе истерии достаточно громко всхлипнул:
– А ведь я так любил тебя, Лика!
После этих слов, бутылка выпала из его дрожащей руки и, упав на бетонный пол с грохотом разлетелась на осколки, покрыв ботинки и бесформенные затасканные джинсы мужчины мокрыми пятнами.
И тотчас же, словно в ответ на этот грохот где-то в дальнем конце коридора что-то глухо хлопнуло, будто упала на пол какая-то доска или коробка.
Мальчик испуганно вздрогнул и насторожился на этот звук.
Все еще зажимая глаза ладонью, пребывавший в состоянии слезливого отчаяния мужчина, казалось, этот шум даже и не заметил.
– И к чему привела эта твоя свобода? К чему? Что ты теперь? Что?! Жалкое зрелище, – скорбно произнес он и, глядя при этом на придавленную стеллажом особь, презрительно сплюнул на пол: – Жалкое зрелище.
Лика после этих слов злобно зашипела и снова с силой заскребла по перекладинам стеллажа перемазанными бурой запекшейся кровью руками. От ранее имевшегося ранения в грудь черная футболка с принтом чебурашки на груди и кофта ее порвались и пропитались бурыми, почти совсем черными, пятнами. Черные джинсы на колене от выстрела из дробовика также зияли мелкими дырами.
Особь тянула руки к этим двум живым: к мужчине и к мальчику, видя в них только лишь добычу, средство утоления голода, и тщетно пыталась высвободиться при этом из-под навалившегося на нее громоздкого стеллажа.
В какой-то миг она дернулась чуть сильнее, стеллаж качнулся и чуть было не перевернулся на другой бок, но тут же вернулся на прежнее место, достаточно громко скрежетнув при этом по бетонному полу одним из металлических углов.
Электрический свет в коридоре от перепада напряжения моргнул.
– Дядя Вова, генератор, – тронув мужчину за руку и показав рукой в коридор, произнес мальчик.
– А знаешь, что ни делается все к лучшему, – не обратив никакого внимания на ребенка, неожиданно резко вдруг успокоился мужчина. –Помнишь, раньше так все говорили?! Еще до этой гребаной пандемии. Золотые были времена. Все наши те проблемы, как то: ипотеки, незаконные увольнения и изменения в конституцию теперь по сравнению со всем этим бардаком кажутся такой пустяковой ерундой.
Он театрально вздохнул и продолжил:
– Просто теперь я уже совершенно точно буду знать, что ты никогда не будешь с кем-то другим. Хотя, при этом ты никогда уже не будешь и со мной…
Все еще пытаясь обратить внимание на шум в коридоре, мальчик снова лихорадочно похлопал мужчину по руке.
– А за пацана можешь не переживать, – опять же не обратив никакого внимания на эти его знаки, скорбно пообещал Лике мужчина. – Воспитаю как родного, сделаю из него настоящего мужика.
Он непроизвольно рыгнул или всхлипнул, что по звуку было почти одно и то же, после чего снова закрыл глаза ладонью и жалобно произнес:
– Вот зачем я сейчас разговариваю с тобой? Ты же все равно ни черта не понимаешь. Ни единого моего слова. И ты даже не можешь мне ничего ответить…
– А знаешь, я почти все время разговариваю с тобой. И днем и ночью. Но чаще, конечно, ночью. Только не думай, что я сошел с ума. Я психически здоровый. И физически и психически. Просто это что-то другое, что-то на уровне чувств… Но тебе это не понять.
В полном, казалось, оцепенении он так и стоял так еще какое-то время, после чего снова принялся тереть мокрые глаза пальцами.
– Ладно, пора кончать со всем этим, – решительно произнес он, после чего тут же добавил: – Это же ясно как белый день. Самое мерзкое на этом свете теперь именно то, что после смерти можно стать ходячим трупаком. Вместо обретенного вечного и достойного покоя бродить по улицам и разлагаться у всех на виду… Это самая жуткая вещь на свете. Лично я, узнав, что превращаюсь в трупака, сразу же застрелился бы. Я не хотел бы такой участи. И никто, думаю, не хочет. И ты тоже не заслужила этого.
Он чуть более спокойно вздохнул, не спеша воткнул в ствол патрон, нацелил на вытянутой руке ствол дробовика на все еще безуспешно трепыхающуюся, придавленную стеллажом особь, а точнее в ее голову, после чего свободной рукой закрыл глаза мальчику и нажал курок.
– Пф, – будто играя в войнушку, презрительно произнес он, ожидая видимо услышать кроме своего голоса еще и грохот выстрела, но никакого выстрела не случилось, произошла осечка.
Мужчина даже и удивиться этому казусу особо не успел и все потому, что тотчас же из коридора на него набросился мертвец в белом халате.
По причине того, что бородач был хорошо развит физически, он, не смотря даже на изрядный хмель, успел-таки среагировать на шум и со всей силы врезал стволом дробовика по башке зомбака снизу вверх.
Мальчик испуганно вскрикнул и, отбежав от рыжебородого, забился в угол комнаты.
Зомби-врач от удара чуть было не завалился на пол, но все же как-то сумел удержаться на ногах, после чего снова кинулся на мужчину. Он просто тупо рвался на живое, желая только рвать и жрать. И тут же снова получил удар прикладом дробовика по скуле, на этот раз куда более мощный и теперь уже сверху вниз, отчего челюсть его, тошнотворно хрустнув, моментально свесилась криво набок. Трупак в злости попытался защелкать зубами сломанной челюсти, однако, не смог этого сделать. Выглядело это отвратно. В общем, укусить при таком раскладе он уже никак не мог, однако, желание нападать все равно не утратил, в связи с чем снова кинулся на бородача.
Рыжебородый нервно рассмеялся.
После недавней, постигшей его сознание пьяной скорби, теперь на него навалилась ненормальная какая-то веселость, какая бывает, наверное, у людей только в момент серьезной опасности, когда организм, сражаясь за жизнь, спешно синтезирует в крови адреналин и разного рода иные гормоны, накачивая мышцы стероидами и допингом.
В общем, исход драки был предопределен.
Жизнь явно брала верх.
В довершение драки рыжебородый со всей силы ткнул дробовиком врача в глаз, подцепив его черепную коробку на ствол, будто пустую тыкву на кол. Серое вещество вперемежку с внутриглазной жидкостью тут же хлынуло из глазницы и разлетелось склизкими брызгами во все стороны. Потерявший часть мозга трупак мгновенно утратил способность нападать и словно мешок с сеном осел на пол и обмяк. Надо сказать, что совсем двигаться он не перестал, а, видимо, по причине того, что мозг его вытек не до конца, продолжал еще биться в мелких хаотичных конвульсиях, которые, впрочем, не представляли уже ровным счетом никакой опасности.
А в коридоре уже раздался новый топот ног.
– Блять! – предчувствуя недоброе, грубо выругался рыжебородый и с силой дернул руками, пытаясь снять со ствола дробовика башку врача, но не смог этого сделать.
В лихорадочной спешке он несколько раз нажал на спусковой крючок, но выстрела все равно не последовало.
Тогда, полагаясь только лишь на силу своих рук, рыжебородый принялся отчаянно молотить наколотой на ствол дробовика башкой не перестававшего при этом биться в конвульсиях трупака по косякам двери, и туда, и сюда, до тех пор, пока не разнес черепушку врача прямо-таки вдребезги, вымарав при этом просто-таки до жути свои джинсы мозгами вперемежку со сгустками гнилой крови.
И как только он сделал это, в дверном проеме тут же нарисовался новый трупак, не в пример крупнее поверженного только что врача. Был этот новый трупак в военной форме и, судя по физическим параметрам, ранее активно занимался спортом. Кроме всего прочего был он еще и почти на голову выше, что явно не предвещало рыжебородому ровным счетом ничего хорошего.
– Твою ж то ты мать, а, майор Чигринцев! – только и сумел произнести рыжебородый, прочитав фамилию военного по нашивке на его груди.
Майор Чигринцев злобно оскалился, вжал голову в плечи, низко свесив при этом достаточно мощную квадратную челюсть, после чего с силой подался вперед.
И как только он это сделал, бородач тут же со всей силы ткнул стволом дробовика в морду майора, стремясь по недавнему успешному сценарию попасть ему в глаз, но промахнулся. Вместо глаза ствол дробовика вошел в рот военного, выбив ему при этом пару верхних передних зубов и скрежетнув металлом по нёбу. Не сводя жадных глаз с бородача, майор челюсти тут же захлопнул, сжал их с силой и впился оставшимися целыми зубами в черный металл дробовика.
Рыжебородый попытался было выдернуть ствол изо рта майора, но только неприятно поморщился от произошедшего после этого скрежета зубов по металлу.
Военный при этом не переставал цепляться руками за живого и в какой-то момент, схватив его за куртку, стал тянуть к себе.
Зубы мертвяка снова нехорошо заскрипели по металлу дробовика.
– Ах ты, сука, – отклоняясь от зомби, отчаянно вскрикнул бородач и с еще большей силой дернул дробовик на себя.
И как только он это сделал, раздался выстрел, который мгновенно разнес темя мертвого военного ко всем чертям.
Обмякнув, вояка повалился на пол, утягивая за собой из рук рыжебородого дробовик.
Мгновенно протрезвевший мужчина тут же кинулся вытаскивать оружие из его сомкнутых челюстей и даже уперся ногой в морду поверженного трупака, после чего со всей силы дернул дробовик на себя, но освободить его так и не смог, уж очень крепко впился майор в металл зубами.
Так и не сумев освободить оружие, рыжебородый медленно стал пятиться назад, вглубь комнаты. И все потому, что в дверном проеме возникли еще два трупака. Пусть и не такие рослые, но оба также в военной амуниции и тоже достаточно крепкие по комплекции.
Будто собираясь сыграть в игру «кто первым сожрет бородача», эти оба моментально накинулась на мужчину, который за неимением другого какого-либо оружия только и смог сделать, что сжал кулаки и встал в стойку боксера.
Рыжебородый больше уже не смеялся, понимая, что, вероятнее всего, это финал, отчего побледнел просто как полотно. Ударить первым он не спешил, так как знал, что любой укус или даже царапина о зубы трупаков может привести к заражению.
Примеряясь к тому, кому первому из них необходимо нанести удар, рыжебородый отступил еще немного назад и едва не споткнулся по той самой причине, что Лика едва не зацепила его рукой.
Притаившегося в углу мальчика трупаки пока еще не замечали, все их внимание было нацелено на более крупную, маячившую перед ними добычу.
Наконец один из них сорвался с места и кинулся на бородача, которому ничего другого уже не оставалось, как врезать со всей силы нападавшего кулаком по скуле, пусть даже и с опасной перспективой попасть костяшками пальцев по ощерившимся зубам ходячего трупа. Хотя, особого смысла в этом ударе, конечно же, не было вовсе. Для трупака этот удар был будто игрушечным, оглушить его таким образом было никак невозможно. И все же от удара военный отклонился немного назад, зато другой мертвяк тут же перешел в нападение и, тоже получив от рыжебородого мощный удар в челюсть, отлетел в сторону.
– Ну, пиздец! – скривившись от боли в кулаке, сделал для себя крайне неутешительный вывод рыжебородый.
Ребенок этот его вскрик не услышал. Зажмурившись и зажав уши руками, он в крайней степени ужаса, не шевелясь, сидел в углу.
Понимая, что более рассчитывать на силу собственных кулаков уже в общем-то нет ровным счетом никакого смысла, бородач тем не менее не без некоторой доли иронии сообщил себе:
– Вот и пришел тебе, Вова, полный капец.
А трупаки тем временем снова пошли в атаку.
Они снова накинулась на бородача, мгновенно повалив его хрипящего от боли совместными усилиями на стеллаж в целенаправленных попытках дотянуться до его шеи зубами.
Владимир все еще мутузил их ослабшими от боли руками. Один из трупаков в какой-то момент поймал его руку и впился зубами в предплечье, буквально вырвав при этом клок мяса и учинив при этом фонтан кровавых брызг.
Владимир взвыл от боли и отчаяния, но сопротивляться не перестал. Окровавленными кулаками он лупил по мордам трупаков и всячески пытался скинуть их с себя.
В какой-то момент ударом колена ему удалось скинуть с себя одного из нападавших, после чего он сумел-таки с силой приложить башку другого к металлическому ребру стеллажа, с хрустом проломив ему при этом переносицу. В брызгах серого вещества и крови трупак тут же завалился в сторону.
От этого удара, стеллаж немного сдвинулся в сторону, отчего у бывшей дамы сердца бородача появилось куда больше возможности сучить по бетонному полу руками с обломанными ногтями.
– Ну не пидар ли ты после этого, а, капитан Герасимов? – прохрипел бородач накинувшемуся на него другому трупаку, после чего, сделав финт ногой, врезал ему по корпусу.
Капитан Герасимов от этого удара снова отлетел в сторону, а рыжебородый, воспользовавшись возникшей краткой паузой, с тревогой уставился на свои искусанные руки и, видимо, сделав для себя крайне неутешительные выводы, в агрессивной злости вскочил и снова приготовился обороняться.
Капитан Герасимов тем временем тоже поднялся и снова перешел в нападение, и снова получил удар ногой по голове, который, от переполнившей Владимира отчаянной злости получился не в пример мощнее. Ботинок бородача просто-таки проломил черепную коробку нападавшего в районе виска и разнес ее в хлам.
– Уходим, – все еще раздосадовано осматривая свои искусанные руки, прохрипел Владимир мальчику.
– Уходим! – в истерике много громче повторил он, так как ребенок, все еще зажимая уши руками, его не услышал.
И как только мальчик выскочил в коридор, Владимир тут же последовал за ним, на мгновение, правда, задержавшись в дверном проеме и оглянувшись на поднимающуюся с пола Лику. Надо сказать, что было в этом его коротком взгляде на нее нечто совсем иное, нежели прежде, какое-то искреннее сожаление или даже настоящее, не рисованное, а вполне реальное сочувствие к бывшей.
2.
Бенз был почти на нуле и с этим определенно нужно было что-то делать.
Рома остановился.
Вроде бы было тихо, только где-то в лесополосе неподалеку от станции технического обслуживания автомобилей время от времени трещали птицы, и, судя по всему, это были сороки.
В общем, не очень хороший знак, но выбора, как говорится, не было.
Мотя напялил на переносицу очки, надел на голову объемную вязаную шапку с большим помпоном, вооружился черным складным зонтом, пластиковым тазиком, молотком и отверткой, после чего потихоньку покинул автомобиль. Он даже дверцей хлопать не стал, а прикрыл ее максимально тихо и осторожно, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, после чего, мелкими перебежками от дерева к дереву, направился к автомобильной парковке.
И даже не смотря на всю осторожность, птицы сразу же заметили его. Треск их стал совсем другим, более дельным что ли, будто они и в самом деле общались между собой, предупреждая друг друга о появлении незнакомца.
Наконец одна из них спикировала на задержавшегося на пару мгновений в укрытии Мотю сзади и клюнула в помпон, после чего резко взяла вверх и уселась на ближайшем проводе электропередачи. Вот все-таки хорошо, что Мотя додумался надеть эту вязаную шапку, а то получил бы сейчас достаточно сильный удар клювом по темени.
Но все равно ощущение было не из приятных.
Даже не смотря на то, что в общем-то ничего особенного не произошло, по спине Моти пробежала волна холодка. Он прекрасно понимал, что со стороны птицы это было чем-то вроде разведки. И он тут же вперил взгляд в огромных как блюдца круглых очках на сидевшую на проводе птицу. Мотя давно уже заметил, что они странным образом вообще никак не переносят стекла на глазах людей и ведут себя в такой ситуации совсем по-другому, не так как обычно.
Вообще-то никогда прежде Мотя очки не носил, не было в этом необходимости, да и были они без диоптрий, только лишь для того, чтобы отпугивать птиц.
И, в самом деле, сорока тут же нервно снялась с места и, тряся хвостом, отлетела чуть дальше. Правда к ней тут же присоединилась другая птица и обе они с обесточенного электрического провода стали следить за человеком, время от времени обмениваясь короткими трескучими вкриками.
Чтобы дать понять, что он настроен крайне решительно, Мотя пару раз бесшумно раскрыл и тут же снова закрыл зонт, представляя себе при этом, что стреляет по птицам из космического лазерного бластера.
Он даже при этом губами звук стрельбы изобразил:
– Пф, пф, пф.
Пусть, как говорится, видят, что у него есть против них мощное по психологической силе и физическому воздействию средство.
Мотя знал, что птиц в самом деле почему-то жутко всегда пугали направленные на них неожиданно раскрывающиеся автоматические или даже простые механические складные зонты.
Одна из сидевших на проводе птиц при виде раскрытого зонта коротко вскрикнула, но, судя по всему, не очень-то сильно испугалась, во всяком случае с места не снялась и никуда прочь не улетела. Но насторожилась это уж точно.
После этого обе птицы просто молча сидели на проводе и внимательно следили за человеком.
Мотя вспомнил, насколько неприятной была первая его встреча с пернатыми.
Раньше он даже и предположить не мог, что страдает орнитофобией, да и не страдал он ею никогда, вообще никогда не обращал внимания на голубей или там на воробьев разных, или еще на каких других птиц, а разного рода скворечники и кормушки для них в городе всегда считал делом полезным и нужным, но только, конечно же, уже не теперь.
После того, как мир перевернулся с ног на голову, птиц развелось почему-то не пример много больше и сделались они все по отношению к людям просто крайне агрессивными.
В самый первый раз, когда стая наглых сорок напала на ничего не подозревающего Мотю и едва не выклевала ему глаза, во всякому случае именно так ему в тот момент и показалось, все это было крайне неприятно и чудовищно страшно. И именно после того случая Мотя вдруг начал понимать насколько птицы с их маленькими злобными глазками и черными коготками на кожистых лапках, а также с их острыми клювами и перьями в которых живут разного рода микробы и паразиты, просто до тошнотворности омерзительны.
Причем нападали сороки почему-то всегда именно на людей, а, к примеру, не на зомбаков, вероятно, таким образом мстя человечеству за многовековое издевательство над природой и варварское истребление животного мира.
Впрочем, как-то раз видел Мотя и то, как стая крупных жирных белых чаек кружила и клевала толпу зомбаков на какой-то проселочной дороге, но это была уже совсем другая, как говорится, история и, наверное, скорее исключение из общего правила. Просто в том случае чайки тупо, видимо, повелись на падаль, а может и была какая-то другая причина такого их поведения. Чаек и ранее всегда можно было встретить, к примеру, на городских свалках. А вообще Мотя слышал от кого-то что животные чаще всего вообще никак не реагируют на зомбаков и даже бродячие собаки никогда на них не нападают, видимо, чувствуют инфекцию. А вот что касается нападения самых обычных сорок на людей, так это было уже совершенно непривычно. Хотя, опять же, особо сравнивать Моте было не с чем. До всего этого, как уже было сказано чуть ранее, общения с птицами он никогда не имел, поведением их в дикой природе не интересовался и вообще никогда не обращал на пернатых никакого особенного внимания.
Когда-то давным-давно в детстве на Мотю в деревне напал петух и это все тоже было крайне неприятно. Конечно, этот случай почти сразу же забылся и вспомнился только теперь.
Кстати, как известно, некоторые виды гриппа произошли от птиц, что также не делало пернатым в этой части никоей чести. И очень даже может быть, что и в этом, поразившем планету новом смертельном вирусе тоже виноваты именно птицы. Ведь кто их знает на самом деле?!
Мотя прокрался к ближайшему, грязному от пыли и с проколотыми шинами джипу, и еще раз прислушался и огляделся по сторонам.
Зомбаков нигде поблизости не было видно.
И даже не смотря на это, чувство тревожной опасности, с которым он жил уже достаточно длительное время после того как мир окончательно переменился и стал совсем не таким, каким он был прежде, не отпускало и сильно давило на психику. Причем давило так, что от этого напряжения в организме присутствовал не только постоянный мелкий тремор в конечностях, но и случались разного рода расстройства, и в том числе и банальное расстройство пищеварения.
Вот и сейчас Моте срочно захотелось в туалет, как говорится, по-большому.
В этой связи он с надеждой уставился в сторону бетонной со стеклом коробки станции технического обслуживания автомобилей и подумал, что там, внутри, в зоне отдыха посетителей непременно должен быть комфортный сортир с унитазами, персональными кабинками и даже может быть туалетной бумагой в автоматических аппаратах.
Поборов очередной позыв к дефекации, Мотя спешно лег на спину на асфальт, забрался под джип, поставил таз и, приложив отвертку острым концом к баку автомобиля, пару раз ударил по другой ее стороне молотком.
После того, как в бензобаке была проделана дыра и в таз полилось горючее, Мотя нервно чертыхнулся и таз из-под струи убрал. Это было дизельное топливо, которое вообще было ни к чему.
Тогда он выполз из-под джипа, огляделся по сторонам, бросил внимательный взгляд на все еще сидевших на проводе электропередачи птиц, которых стало не в пример больше и направился к другому автомобилю, после чего проделал с ним все то же самое.
На этот раз ему повезло гораздо больше и это был именно бензин, правда вытекло его из бака не очень много, вероятно по той самой причине, что кто-то еще ранее возможно с помощью шланга слил горючее почти подчистую.
Но и даже этой небольшой добыче Мотя был несказанно рад. Потому, что автомобилей на парковке станции технического обслуживания было еще очень много и даже если с каждого автомобиля слить по чуть-чуть, то на полную заправку авто вполне хватит.
Воодушевленный добычей Мотя вылез из-под машины и хотел было переместиться к другому автомобилю, но предварительно кинул взгляд на линию электропередачи.
Птиц там уже не было.
Ни одной.
Мотя не обратил на это обстоятельство никакого особого внимания, и тут же забрался под другой автомобиль, японский крузак с разбитыми стеклами и напрочь убитым дождем и ветрами салоном, после чего снова прислушался.
И все-таки было немного странно, что птицы так неожиданно быстро покинули свой наблюдательный пост. Хотя, кто их в самом деле вообще поймет, этих птиц?!
Мотя придвинул таз ближе, приложил отвертку к бензобаку и приготовился ударить по ней молотком, но помедлил, снова прислушавшись.
Было тихо.
Мотя огляделся.
Среди месива колес на автомобильной площадке тоже никого не было видно.
Мотя собрался с духом и несильно ударил молотком по отвертке, отчего крузак тут же отозвался воплем сигнализации. Надо сказать, что вой этот был не особо громким, а скорее на каком-то даже издохе, видимо потому, что сила аккумулятора была на исходе. Но, тем не менее звук этот для Моти все равно явно был лишним.
– Вот, черт, – одними губами произнес он и ударил по отвертке еще раз, потому что с первого раза пробить бензобак он не смог.
И в животе от волнения у него тотчас же все скрутило еще сильнее и срочно потянуло искать сортир или другое какое место, где можно было бы облегчиться.
Просто трясущимися уже от напряжения руками Мотя все же сделал это, бак пробил и тут же заткнул образовавшуюся дыру пальцем. И все потому, что заметил рядом с крузаком пару перепачканных гнилой кровью мужских ботинок, которые скорее всего принадлежали какому-то притащившемуся на вой автомобильной сигнализации зомбаку.
Стараясь не шуметь и не убирая палец от дырки в бензобаке Мотя осторожно подтянул под днище автомобиля свои ноги, после чего, скрючившись, притих.
Зомбак постоял немного у крузака и двинулся дальше, но, сделав буквально пару шагов, снова остановился.
Автомобильная сигнализация продолжала кричать.
И живот Моти скрутило уже просто невыносимо сильно.
Рука мгновенно устала держать палец у дырки в бензобаке и, кроме того, некоторое количество топлива протекло из дыры по руке и скатилось в рукав, промочив куртку, что также не доставило теперь совершенно никакого удовольствия, а зомбак все не уходил.
Наконец, через пару минут он сдвинулся с места и ушел куда-то, после чего Мотя сразу же подставил под дыру в бензобаке таз и, оглядываясь по сторонам, стал ждать пока бензин не сбежит туда весь до последней капли.
Желание посетить туалет было уже нестерпимо сильным, и даже, наверное, гораздо сильнее боязни разгуливающих поблизости зомбаков.
Рома решил пока что оставить таз с бензином здесь, под автомобилем, здесь же он бросил и зонт, отвертку и молоток, после чего спешно выполз из-под автомобиля и снова огляделся.
Тот самый зомбак, который совсем еще недавно терся у воющего сигнализацией автомобиля, уперся куда-то в сторону лесополосы.
Роман визуально смерил расстояние до станции технического обслуживания автомобилей и, неимоверным усилием воли сдерживая позывы обосраться, кинулся к стеклянной двери входа.
Он даже и не проверил наличие поблизости, на проводах или на деревьях, тех самых птиц, которые совсем еще недавно следили за ним, вот до чего нестерпимым было его желание как можно быстрее найти место, где можно было бы сесть и сделать все необходимые дела. В этот самый момент мозг парня будто бы напрочь отключился, сконцентрировавшись только лишь на мысли о поиске места, где можно было элементарно сесть и посрать.
Можно было бы, конечно, все это сделать прямо здесь, между машин, но Моте все же хотелось в этот самый момент некоего комфорта, а также относительного спокойствия и безопасности, обеспечить которые по идее могла только кабинка сортира.
Дверь станции технического обслуживания автомобилей оказалась не заперта.
Стараясь не шуметь, Мотя влетел в нее, огляделся по сторонам и по указателю направился к месту отдыха посетителей с располагавшейся там разграбленной барной стойкой и пыльными кожаными диванами.
Он без труда нашел и сам сортир, предварительно проверив все кабинки на предмет отсутствия там монстров, после чего заперся в одной из них и, спустив штаны, с внутренним моральным облегчением сел на холодный пластик сиденья унитаза.
Он даже не позаботился о туалетной бумаге, просто в этот самый момент уже невозможно было отвлекаться на что-то иное.
Да и бог с ней, с туалетной бумагой!
В сортире было светло, из располагавшихся под самым потолком узких окон с улицы лился свет.
И даже не смотря на то, что воды в унитазе не было, сидеть на нем все же было не в пример удобнее и комфортнее, чем делать все эти дела просто на корточках где-нибудь в кустах или на улице.
В запертой изнутри кабинке туалета Мотя мысленно расслабился и приготовился сделать все то, что и планировал, но все же в самый последний миг сдержался и в напряжении замер. И все потому, что в туалете прозвучали негромкие шаркающие шаги.
– Блять, вот этого только мне и не хватало здесь, – даже и не сказал, а подумал Мотя, стиснув зубы и зажмурившись, просто неимоверными уже усилиями сдерживая позыв сходить в туалет, чтобы не наделать лишнего шума.
А шаги прозвучали уже совсем близко.
Мотя даже уже видел ноги зомбака, те самые перепачканные гнилой засохшей кровью ботинки в зазоре между полом и стенкой кабинки туалета с нарисованными на ней разного рода непристойностями.
В голове Моти от напряжения зашумело.
И следом за этими шагами прозвучали еще одни. Зомбаков было как минимум двое, а может даже и трое. Или даже их было еще больше, Мотя этого не видел, но вполне даже хорошо и отчетливо предполагал.
И откуда они только взялись здесь все?!
Все еще не желая устраивать шум, Мотя так и сидел на унитазе, в этой своей дурацкой вязаной шапке с помпоном и в огромных комичных очках, максимально при этом зажавшись, зажмурившись и прижав кулаки к стиснутым до боли зубам.
В этот критический момент Моте почему-то вдруг вспомнилась та прежняя, еще до апокалипсиса жизнь, в которой точно также как и сейчас вечно нужно было куда-то спешить и вкалывать, вкалывать, вкалывать с утра до вечера до усёру ради погашения разного рода ипотек, кредитов на новый телефон, разного рода непредвиденных трат, а также на вечно дорожающие коммунальные расходы и продукты питания, и прочее, прочее, прочее, с одной только лишь разницей, что в той прежней жизни вместо зомбаков выступали разного рода начальники и чиновники, которые безостановочно и безжалостно сосали кровь из каждого простого самого обычного человечка.
«Короче, в общем, с тех пор почти ничего по большому счету-то и не изменилось!»
От этой такой простой и совершенно неожиданной мысли на Моти вдруг напал просто-таки нестерпимый гомерический смех, от которого, как говорится, хоть за живот хватайся.
В итоге физиология тут же взяла верх над разумом и в сломанный, без воды унитаз с характерным пердящим звуком тут же полетело все то, что Мотя просто какими-то неимоверными усилиями воли буквально только что сдерживал в себе.
И тотчас же под все эти знакомые каждому человеку звуки кабинку унитаза сотрясли удары оживившихся в предвкушении скорого обеда зомбаков. Они уже в полной мере осознали, что внутри кабинки прячется живой и теперь попросту искали возможность добраться до него.
От замешанного на крайнем отчаянии и страхе стремительного облегчения от дефекации, а также совершенно ни к месту пробравшем его истерическом смехе Мотя тихо застонал.
И тотчас же сверху, через край туалетной кабинки на него буквально как из жопы повалились зомбаки, сначала один, потом второй, третий…
В общем, первое место в номинации «СПС» сегодня получает Мотя Дериглазов, который при жизни очень боялся птиц и погиб в итоге от нападения зомбаков, делая свои дела на неработающем унитазе станции технического обслуживания автомобилей.
Складной его зонтик, таз с небольшим количеством бензина, молоток и отвертка так и остались лежать на автомобильной парковке под крузаком с разбитыми стеклами и напрочь убитым дождями и ветром салоном.
Ну и хватит об этом.
Забудем об этом самом обычном простом человечке ныне, присно и во веки веков.
Аминь.
3.
– Ну и что дальше?
– В смысле?
– Ну, мы так и будем до самой ночи целиться друг в друга?
– Что предлагаешь?
– Предлагаю совместными усилиями вскрыть эту консервную банку с бычками в томатном соусе и разделить добычу пополам, если она там есть, конечно.
– Вообще-то я первый нашел этот ресторан. Почему я должен с кем-то делиться?! Это неправильно!
– Ну, жизнь вообще крайне несправедлива, я тебе скажу. Только подумай, еще совсем недавно мы жили не тужили, ездили на общественном транспорте, разогревали еду в микроволновках, пользовались айфонами с вайфаями, а теперь по сути своей превратились в бездомных голодранцев, замороченных только лишь на каждодневный поиск еды. И при этом сами в любой момент готовы стать едой. Такой вот круговорот еды в природе.
Мужчина рассмеялся, потом продолжил:
