Читать книгу Покидая земные просторы - Николай Борисович Чистяков - Страница 1

Пульс участился, дыхание потяжелело, вены на лбу отбивали военный марш. Капли пота сползли по животу к подбородку. Небось, морда красная вся. Была б здесь Ася, посмялась надо мной.

– Уф…

– Еще немного, потерпите.

Вот так и бывает: проснешься с утра никакой, проклянешь жизнь пару раз в душе, проглотишь кофе с омлетом, насилу поотжимаешься, чтоб тело вспомнило физ-нагрузку, а потом будешь буравить потолок под ногами. Каждый день одно и то же, одно и то же.

Скучно все.

Скучна работа, скучны будни, а выходные совсем невыносимы. Сидеть, смотреть в телик и умирать без дела в ожидании следующего дня. Или вовсе ожидая очередного отпуска.

Скучно все это, ей-богу. Индифферентное существование какое-то.

А хотя дал бы в лоб дуракам, которым неинтересно на Земле. Не понимают они прелести того, как можно ранним утром выйти на улицу в одной майке и шортах и трясти в руке тяжеленький пакет с мусором. Под ногами твердый асфальт, над головой голубые облака, а впереди многоэтажки высятся. Подойдешь к мусорке и, напрягши руку, ка-а-а-ак швырнешь в контейнер. И дальше пошлепаешь к магазу. Там достанешь холодного пива, прямо из холодильника, откроешь, – и тотчас темное пенистое по животу потянется.

Хорошо так. Особенно когда поживешь с недельку в невесомости. Конечно, в том, чтобы парить, как бревно в воде, есть своя забава. Одно «но»: больно быстро надоедает. Календари с фотками деревьев не помогут, потому что висят на металлической обшивке.

Но что-где, а там все же витает своя красота.

Вообще космос смахивает на женщину: бездонный, холодный, капризный, но очень красивый.

И мусора в нем через край.

Красиво-то там красиво, конечно, но тяжко… Вокруг сплошные балки, панели, кнопки, рычаги. А за малюсеньким окошком, далеко-далеко внизу где-то маячит домик. А в домике Ася готовит ужин на человека с четвертинкой. Или читает. Или смотрит что-либо…

Ну, ничего, не убудет. Не пропал раньше, не пропаду и сейчас. Я дышу, я живу, голова болит, мысль мыслится – и это славно. Значит, и остальное приложится.

– Все, – сказала женщина с холодно улыбающимися глазами.

Койка заскрипела, зашевелилась, поехала. Теперь я лежал как обычный человек на обычной лежанке. Кровь перекочевала к ногам, и мне стало немного легче. Женщина наклонилась, чтобы дать моему закованному телу немного больше свободы.

– Вы на кардио были? – спросила она.

–А вы знаете, как приятно бросить мусорный пакет в мусорку? – вдруг спросил я.

Ожидаемо, женщина посмотрела так, как смотрит врач-невролог на космонавта, задавшего глупый вопрос: как мать на ребенка.

На чужого.

Снисходительно-понимающе и добро.

– Конечно, – ответила она, отстегнув последние ремни на ногах, – а еще приятно посуду мыть за всей семьей, стирать, таскать продукты и много чего еще.

– Нет, вы неправильно меня поняли.

Я и сам не понял, к чему это ляпнул. Однако продолжил:

– Вы привыкли к гравитации, знаете ли. Тот факт, что кружка стоит на тумбочке, – для вас обычное явление. А представьте, что вы ставите эту кружку на столик, но вдруг она взлетает. И вы неожиданным образом взлетаете. И ваша голова «взлетает», потому что кровь прибилась к ней.

Она слушала отвлекаясь, индифферентно усевшись за компьютер и приступив к скучным формальностям.

– Одним словом, космос не так романтичен, как о нем принято рассказывать.

Я уселся поудобнее, разглядывая ее бесстрастное лицо. Женщина хранила великое молчание и сосредоточенно-отчужденный вид.

– Кислород ненастоящий, еда – перемолотая смесь, спать неудобно, да еще приходится следить за техникой, чинить неполадки. Вне корабля, между прочим. А это – пожалуй, самое опасное дело.

– Почему тогда пошли в космонавтику, если не нравятся полеты? – как гром среди ясного неба мягко спросила она.

– Меня попросили заменить, – ответил я.

Она подняла голову. Взгляд был такой же материнский, что и прежде. Как мне показалось, теперь в его свете была щепотка ошарашенности.

Отчасти я не врал.

Поначалу должен был лететь опытный дружинник. Но он заболел.

По официальной версии.

Запой на неделю – общепризнанная болезнь.

Отменять полет не хотели, да и значимость того салаги, как мне потом сказали, была скорее номинальной. Посему одним добродушным старичком-генералом и стаей несогласный было принято решение послать какого-нибудь новобранца из тех, кто на протяжении двух лет испытывал на себе тяжесть замкнутого пространства и легкость свободного падения. Пошли по списку из тех, у кого хорошие показатели:

– Артамонов!

– Я!

– Сдаешь – летишь!

– Так точно!

По окончании контрольных экзаменов старт моей карьере был дан. Теперь я уважаемый космонавт-испытатель со стажем более 25 лет.

По официальной версии.

– К тому же я не говорил, что мне не нравится космос, –продолжил я, разглядывая календарь с висящим котенком и надписью «Ты только держись…» – Вообще космос похож на…

Стоп.

Я общаюсь с женщиной.

С неразговорчивой женщиной. Не шутить шутку, обидится.

– В космосе полно мусора, – выдавил я лишь бы что-то выдавить. – Как и в наших головах.

– Какое отношение ко всему этому имеет ваш мусор? – в мягком голосе последовал твердый вопрос.

И тут я призадумался.

Действительно: а какое?

Какое ей дело до прелести внеземного пространства и маленьких шалостей нашей необъятной? Зачем ей, неврологу-домохозяйке, размышлять о полях и созвездиях? У нее есть работа и семья, и это все, что требуется для жизни. Что до счастья? А счастье не нужно, когда есть обязательства. Необязательный атрибут.

Я взглянул на женщину. Глаза добрые, но жутко усталые, холодные.

Скучные. И скучающие.

Я продолжил:

– Возможно, самое что ни на есть прямое.

– Ну и шутки у вас, – улыбнулась она холодновато-вежливо.

– Зато вы улыбнулись, – подмигнул я.

– Не слишком вы легкомысленно относитесь к предстоящему полету? Все-таки космическая брешь…

«Врага следует принизить в собственных глазах, дабы его величие не переросло в твой ужас!..»

Хотел бы сказать я. Но не сказал. Вместо этого я вымолвил:

– Простите. Я точно так же волнуюсь, как остальные.

На том мы окончили нашу замечательную беседу.

Женщина все продолжала писать. Я все продолжал следить за пальцами, за лицом, за календарем. И думать о том, что она печатала. Наверное, что-то в духе этого:

«Здоров, тчк. Устойчивый (относительно) вестибулярный аппарат, тчк. Требуется обследование у психотерапевта (нездоровая замкнутость на мусоре), тчк. Вердикт: к полету готов».

Или как-то так.

Покончив с формальностями, она отпустила меня на все четыре стороны.

Про кардио даже и не вспомнила.

В зале гостиницы было на удивление тихо. Никто не бегал с микрофонами и камерами, не толкал зевак, не приставал к капитанам с вопросами вечного характера и не пытался перекрикивать все более нарастающий гогот. Здесь спокойно сидели, отдыхали и готовились к будущему инфо-грохоту два замечательных человека, которые чрезвычайно сосредоточенно сидели друг напротив друга.

Каждый держал по пятерке карт.

Каждый оглядывался на другого, пытаясь угадать его комбинацию.

Наконец первый нехотя вытащил свою карту и медленно положил на столик.

– Неправильно ты, Дядя Федор, бутерброд ешь! – прикрикнул второй и смачно шлепнул ответной.

– Ха! – вскочил первый, и еще одна карта со свистом описала дугу.

– Что?.. – недоуменно вопросил второй.

Воцарилось тяжелое молчание. Где-то на стойке новостными сводками шипел телевизор.

В его взгляде читалось разочарование. А потом ожидаемо вой первобытной злобы разорвал тишину:

– Твою мать!

Мощное окончание обрел их поединок по моему приходе. Под потоком брани второго вперемешку с рассуждениями о несправедливости победоносная ухмылка горделиво украшала морду первого. И тот не без наигранного благородства уселся обратно, чинно выпрямив спину.

Этого молодого человека сорока восьми лет, морщинистого, с большими мешками под глазами и залысиной по всей области, делающими высунутому лицу его вид более интеллигентный, зовут Игорь.

– Здорово, Игорь, – поздоровался я.

– Здорово, Костя, – поздоровался Игорь.

Мы обменялись рукопожатием.

– Какой счет? – спрашиваю.

– Никакой.

– Как это?

– Вот так.

– Деньги?

– Ага.

– Сколько?

– Три.

«Неплохо», – подумал я. И добавил:

– Маловато.

– Чего?! «Маловато»?! Да пошли вы оба на–…

Нахмурив лоб в одну морщинистую складку, плотный мужичок с крепкими руками и ровной щетиной стал зачитывать громадную тираду о сложностях регулирования финансовых дыр при бюджетном дефиците и несоответствии расходов по изначально предполагаемым прогнозам с ныне составляющей отрицательное значение прибылью.

Короче говоря, данное юридическое лицо оказалось по уши в финансовой яме.

И высказалось оно в своей, конечно же, манере.

Должен заметить, что это лицо, как подобает людям творческих профессий, имело одну особенность артистического характера – в деятельности своей ярко вспыхивать и так же быстро гаснуть.

Конечно же, в своей манере.

Поэтому на публичных собраниях ему, как правило, не давали слова.

– …змеи, разрушившие устои социалистического гуманизма и осквернившие саму душу человеческую! У меня таких денег нет и подавно!..

Мужичок лаконично окончил представление.

Потом вдруг, как ни в чем не бывало, спросил меня:

– Есть закурить?

Легкости и непосредственности вопроса позавидовал бы любой уличный попрошайка. Настоящий хулиган не вымаливает сигаретку. Настоящий хулиган усаживается на скамейке, и, закинув руки за голову, обращается к тебе как к старому знакомому, хоть вы видитесь в первый и последний раз.

– Держи.

Я протянул пачку. Он достал сигаретку, задумчиво покрутил в пальцах, уткнул ее за ухо и, напялив шевретку, с завидным спокойствием ретировался в сторону выхода.

Этого молодого человека с отметкой «тридцать девять» по паспорту зовут Антон. Мужик сильный, коренастый, веселый. Редкой породы человек из тех, чей ум не сопоставим с манерой изложения оного. Зато отличный инженер, отучившийся на скульптора.

Когда Антон окончательно покинул хрупкие стенки гостиницы, сдерживавшие силу его многоступенчатого вокала, я расположился на кресле рядом с Игорем. Его осанка теперь приобрела дугообразную форму.

– А где Жора с Настей? – спросил я и указал на карты. Мол, «убери».

– Черт их знает, – ответил Игорь, сунув пачку в карман.

– Скоро пресс-конференция.

– Знаю.

– Готов?

– Честно? Нет. Какие вопросы они будут задавать? Помимо насущного, ясное дело. Что я ел с утра? На ком женился и с кем недавно спал? Одна ли это и та же барышня? К черту их.

– Брось, это официальная встреча. Будут крутить по телевизорам. Такое не спросят.

– Ха. Напомнить, какой век? Рубеж двадцать первого. Мир за последние лет пятьдесят сошел с ума около восьмисот двадцати одного раза. Теперь каждая сошка мыслит, будто имеет право знать все про твою личную жизнь. Особенно если ты выступаешь в открытый микрофон. Вопросы по типу «Какие запрещенные вещества употребляете?» стали в порядке вещей, понимаешь? И уже давным-давно.