Выбранные места из переписки с друзьями

Оглавление

Николай Гоголь. Выбранные места из переписки с друзьями

Предисловие

I. Завещание

II. Женщина в свете (Письмо к….ой)

III. Значение болезней (Из письма к гр. А. П. T…му)

IV. О том, что такое слово

V. Чтения русских поэтов перед публикою (Письмо к Л**)

VI. О помощи бедным (Из письма к А. О. С…ой)

VII. Об Одиссее, переводимой Жуковским (Письмо к Н. М. Я…ву)

VIII. Несколько слов о нашей церкви и духовенстве (Из письма к гр. А. П. Т…..му)

IX. О том же (Из письма к гр. А. П. Т…..му)

X. О лиризме наших поэтов (Письмо к В. А. Ж…..му)

XI. Споры (Из письма к Л***)

XII. Христианин идет вперед (Письмо к Щ…..ву)

XIII. Карамзин (Из письма к Н. М. Я…ву)

XIV. О театре, об одностороннем взгляде на театр и вообще об односторонности (Письмо к гр. А. П. Т…..му)

XV. Предметы для лирического поэта в нынешнее время (Два письма к Η. М. Я…..у)

XVI. Советы (Письмо к Щ…..ву)

XVII. Просвещение (Письмо к В. А. Ж…..му)

XVIII. Четыре письма к разным лицам по поводу «Мертвых душ»

XIX. Нужно любить Россию (Из письма к гр. А. П. Т……му)

XX. Нужно проездиться по России (Из письма к гр. А. П. Т……му)

XXI. Что такое губернаторша (Письмо к А. О. С…ой)

XXII. Русской помещик (Письмо к Б. Н. Б……му)

XXIII. Исторический живописец Иванов (Письмо к гр. Матв. Ю. В…..му)

XXIV. Чем может быть жена для мужа в простом домашнем быту, при нынешнем порядке вещей в России

XXV. Сельский суд и расправа (Из письма к М.)

XXVI. Страхи и ужасы России (Письмо к графине…….ой)

XXVII. Близорукому приятелю

XXVIII. Занимающему важное место

XXIX. Чей удел на земле выше (Из письма к У……му)

XXX. Напутствие

XXXI. В чем же наконец существо русской поэзии и в чем ее особенность

XXXII. Светлое воскресенье

Отрывок из книги

Находясь в полном присутствии памяти и здравого рассудка, излагаю здесь мою последнюю волю.

I. Завещаю тела моего не погребать до тех пор, пока не покажутся явные признаки разложения. Упоминаю об этом потому, что уже во время самой болезни находили на меня минуты жизненного онемения, сердце и пульс переставали биться… Будучи в жизни своей свидетелем многих печальных событий от нашей неразумной торопливости во всех делах, даже и в таком, как погребение, я возвещаю это здесь в самом начале моего завещания, в надежде, что, может быть, посмертный голос мой напомнит вообще об осмотрительности. Предать же тело мое земле, не разбирая места, где лежать ему, ничего не связывать с оставшимся прахом; стыдно тому, кто привлечется каким-нибудь вниманием к гниющей персти, которая уже не моя: он поклонится червям, ее грызущим; прошу лучше помолиться покрепче о душе моей, а вместо всяких погребальных почестей угостить от меня простым обедом нескольких не имущих насущного хлеба.

.....

IV. Завещаю всем моим соотечественникам (основываясь единственно на том, что всякий писатель должен оставить после себя какую-нибудь благую мысль в наследство читателям), завещаю им лучшее из всего, что произвело перо мое, завещаю им мое сочинение, под названием «Прощальная повесть». Оно, как увидят, относится к ним. Его носил я долго в своем сердце, как лучшее свое сокровище, как знак небесной милости ко мне Бога. Оно было источником слез, никому не зримых, еще от времен детства моего. Его оставляю им в наследство. Но умоляю, да не оскорбится никто из моих соотечественников, если услышит в нем что-нибудь похожее на поученье. Я писатель, а долг писателя – не одно доставленье приятного занятья уму и вкусу; строго взыщется с него, если от сочинений его не распространится какая-нибудь польза душе и не останется от него ничего в поучение людям. Да вспомнят также мои соотечественники, что, и не бывши писателем, всякий отходящий от мира брат наш имеет право оставить нам что-нибудь в виде братского поученья, и в этом случае нечего глядеть ни на малость его звания, ни на бессилие, ни на самое неразумие его, нужно помнить только то, что человек, лежащий на смертном одре, может иное видеть лучше тех, которые кружатся среди мира. Несмотря, однако, на все таковые права мои, я бы все не дерзнул заговорить о том, о чем они услышат в «Прощальной повести», ибо не мне, худшему всех душою, страждущему тяжкими болезнями собственного несовершенства, произносить такие речи. Но меня побуждает к тому другая, важнейшая причина: соотечественники! страшно!.. Замирает от ужаса душа при одном только предслышании загробного величия и тех духовных высших творений Бога, перед которыми пыль все величие Его творений, здесь нами зримых и нас изумляющих. Стонет весь умирающий состав мой, чуя исполинские возрастанья и плоды, которых семена мы сеяли в жизни, не прозревая и не слыша, какие страшилища от них подымутся… Может быть, «Прощальная повесть» моя подействует сколько-нибудь на тех, которые до сих пор еще считают жизнь игрушкою, и сердце их услышит хотя отчасти строгую тайну ее и сокровеннейшую небесную музыку этой тайны. Соотечественники!.. не знаю и не умею, как вас назвать в эту минуту. Прочь пустое приличие! Соотечественники, я вас любил; любил тою любовью, которую не высказывают, которую мне дал Бог, за которую благодарю Его, как за лучшее благодеяние, потому что любовь эта была мне в радость и утешение среди наитягчайших моих страданий – во имя этой любви прошу вас выслушать сердцем мою «Прощальную повесть». Клянусь: я не сочинял и не выдумывал ее, она выпелась сама собою из души, которую воспитал Сам Бог испытаньями и горем, а звуки ее взялись из сокровенных сил нашей русской породы нам общей, по которой я близкий родственник вам всем[1].

V. Завещаю по смерти моей не спешить ни хвалой, ни осужденьем моих произведений в публичных листах и журналах: все будет так же пристрастно, как и при жизни. В сочинениях моих гораздо больше того, что нужно осудить, нежели того, что заслуживает хвалу. Все нападения на них были в основании более или менее справедливы. Передо мною никто не виноват; неблагодарен и несправедлив будет тот, кто попрекнет мною кого-либо в каком бы то ни было отношении. Объявляю также во всеуслышанье, что, кроме доселе напечатанного, ничего не существует из моих произведений: все, что было в рукописях, мною сожжено, как бессильное и мертвое, писанное в болезненном и принужденном состоянии. А потому, если бы кто-нибудь стал выдавать что-либо под моим именем, прошу считать это презренным подлогом. Но возлагаю вместо того обязанность на друзей моих собрать все мои письма, писанные к кому-либо, начиная с конца 1844 года, и, сделавши из них строгий выбор только того, что может доставить какую-нибудь пользу душе, а все прочее, служащее для пустого развлеченья, отвергнувши, издать отдельною книгою. В этих письмах было кое-что послужившее в пользу тем, к которым они были писаны. Бог милостив; может быть, послужат они в пользу и другим, и снимется чрез то с души моей хотя часть суровой ответственности за бесполезность прежде написанного.

.....