Читать книгу Яркий Миг - Николай Николаевич Покуш - Страница 1

Письмо

д

ля Усопшей

«Воспоминания. Эти осколки давно сгинувшего прошлого. Как же сильно я их ненавижу. Столь же сильно, как и дорожу ими. Рваными кусочками своей жизни. Вырванными из контекста фразами, выдернутыми из пространства моментами, с каждым годом все более лживыми, все сильнее напоминающими сон, не имеющий ничего общего с реальностью. Лучше и проще было бы забыть их. Но я не забуду. Приложу все усилия, чтобы не забыть. Я безумно хочу помнить все связанно с тобой. И я помню, помню очень многое но, конечно же, не все. И чем больше событий стирается из памяти, тем бережнее и яростнее я храню все то что в ней осталось. Наши разговоры и наши молчания, наши ссоры, наши споры, наши жаркие ночи и наши клятвы, вверенные вечности. Я вспоминаю их и острая боль от осознания того, что ничего подобного больше не повторится, сжимает сердце, заставляет кричать и метаться по опустевшему дому. И все же я вспоминаю, снова и снова, словно мазохист, упиваюсь причиняемой самому себе болью. Ведь только эта боль у меня и осталась. Только эту боль я чувствую. И потому, когда я просыпаюсь среди ночи, с ужасным осознаем того, что уже что-то забыл, возможно нечто очень важное, какой-то день, проведенный с тобой, один из множества твоих поцелуев, подаренных мне взглядов или улыбок, я спешу сюда, в это место скорби, чтобы встретиться с тобой. Но это очередной обман. Тебя здесь нет. Нет, конечно, тебя здесь нет. Только не здесь. Ты ненавидела это место, старалась держаться от него подальше. Так что же тогда я делаю здесь, возле серого надгробного камня? На нем написано твое имя, но в нем нет ничего от тебя. Ты мертва. А если твой дух и остался цел, если преодолев этот барьер смерти он обрел свободу, как утверждают наши прославленные медиумы, то причем тут вообще кладбище? Здесь лежат лишь кости и гниющие останки плоти, которые постепенно становятся прахом. В этом прахе, как и в этом камне, тебя мне не найти. Но страх того, что мы больше никогда не встретимся, влечет меня сюда, в место, где я в последний раз попрощался с твоим телом. Только с телом, не с тобой, а с тем, что было когда-то тобой. И все же это последнее прощание связывает в моем сознании твой светлый лучезарный образ с этим скорбным, лишенным надежд местом. И мне бы стоило разорвать эту связь, но я не могу. Боюсь, что если перестану приходить к этому камню и к этому холмику, я начну забывать тебя. И нет никакой возможности передать, как же сильно я боюсь тебя забыть».

1. Странный Зверь

Я сложил листок вдвое, потом еще раз, и положил его на могилу своей умершей жены. Моей Тессы. Я написал на нем все то, чем мне хотелось бы с ней поделиться, выразил на бумаге всю свою боль и скорбь по ней. Но глядя теперь на это письмо, уютно устроившееся среди голубых цветов, распустившихся на могиле этой весной, я вдруг почувствовал себя обманутым, наивным дураком. Как же это глупо, чем-то делиться с мертвыми. Они больше не с нами, и нет никакого смысла тешить себя этими пустыми надеждами на то, что они по-прежнему рядом. Все обман!

Я положил этот листок ей на могилу с такой бережностью, а теперь мне вдруг захотелось схватить его и разорвать в клочья.

«Нет смысла! Нет никакого смысла!» – звучали слова в голове, и волна безысходности захлестнула меня. Приступ тупой боли сдавил мою грудь, заставив сжать кулаки и стиснуть зубы. Такое случалось не впервые, и я знал, что нужно было просто переждать, когда она отступит и снова позволит вздохнуть. Раньше, в самом начале, в такие моменты мне не удавалось сдержать слез. Но с некоторых пор они, словно закончились, перестали наполнять мои глаза, и от этого, кажется, стало еще тяжелее.

Сидя на холодной земле, возле могилы единственного дорого для меня человека, я бесцельно шарил взглядом по надгробному камню.

Тесса Марбэт

26.5.672 – 54.3.698

Это то, что написали другие. Имя и две даты – вот кто ты теперь для них всех. Тесса Марбэт, рожденная в разгар восходящей зимы, предпоследнего месяца года, и умершая в самом конце нисходящего лета, третьего месяца года согласно календарю Адверса. Вот и все что узнает о тебе проходящий мимо случайный незнакомец, остановив свой блуждающий взгляд на этой надписи, выбитой в сером граните, и может быть подумает только: «Ей было всего двадцать шесть. Как молода». Действительно, как ты была молода, и как прекрасна, как лучезарна, какое чистое и искреннее тепло дарила всем вокруг и не просила ничего взамен. Но разве скажет что-нибудь об этом холодная могильная плита? Конечно, нет. Только имя и две даты.

Надпись ниже гласила:

«Солнце перестанет восходить над этим миром, когда поймет, что тебя в нем больше нет».

Эти слова написал я. И они тоже были ложью. Солнце продолжало восходить каждое утро. Планета продолжала вращаться, и люди продолжали жить на ней. Ничего не изменилось в этом мире. Ни для кого кроме меня ничего не изменилось.

Взгляд скользнул вниз по надгробному камню, и снова остановился на белом листке бумаги – моем маленьком послании Тессе. Я достаточно часто посещал кладбище за те три года, что прошли с ее смерти. Даже слишком часто. И я видел, как люди говорили с могилами своих умерших родственников, друзей и любимых. Они приходили и делились с ними всем тем, что накипело у них на душе, рассказывали о том, как теперь живут, что нового случилось в их жизнях и что изменилось в мире. Как будто мертвым есть до этого дело. Однако я и сам постоянно ловил себя на том, что разговариваю с Тессой. Только мысленно. Я никогда не любил особо молоть языком. И все же мне, безусловно, было, что сказать супруге. А в какой-то момент стало казаться, что если я не выскажусь, то просто сойду с ума, все эти мысли разорвут мою голову изнутри. И тогда я решил объясниться в самой привычной для себя форме. Письменно. Ведь я же писатель, и выплескивать свои чувства на бумагу мне было куда проще, чем проговаривать их вслух. Тесса знала и понимала это. Сама, правда, она избрала совершенно иной путь – она пела, и люди восторгались ее чудному голосу. Но однажды этот голос замолчал навсегда. Его заменила гнетущая, тяжелая тишина, которая и гнала меня сюда снова и снова, с очередным письмом в руках. И когда я приходил, предыдущих уже не было. Возможно, их уносил ветер, или вместе с пожухлыми цветами и венками забирал кладбищенский сторож, приняв за мусор, ведь в климате Мистрейда ничем не защищенная бумага быстро теряет свои вид. Я был совсем не против, считал что так даже лучше, ведь можно было попытаться обмануть себя, и поверить, что письма действительно доходят до адресата.

Так я и сидел, глядя на белый листок бумаги, лежащий среди цветов, и думал о Тессе. А затем раздался этот звук. Какой-то вибрирующий гул, или рокот, словно отголосок маленького взрыва. Очень неясный и слишком тихий, этот звук, однако, сразу привлек мое внимание. Он резко выбивался из общего спокойствия и безмолвия. Я поднял голову и стал оглядываться в поисках источника странного звука, хотя сам он к этому моменту уже затих. Не резко оборвался, но довольно быстро сошел на нет. Однако, сколько я не озирался по сторонам, взгляду моему открывалась лишь привычная картина ровных рядов могил, отгороженных друг от друга невысокими металлическими оградками. Безрадостный пейзаж дополняли низко висящие над головой, серые тучи, затянувшие небо от края до края, преградив путь лучам солнца, от чего создавалось впечатление, будто все цвета в то утро поблекли и даже самые яркие краски приобрели пепельно-серый оттенок.

В такую рань, похоже, кроме меня на этом старом кладбище никого больше не было. А если и присутствовал кто-то, кого я не заметил, то уж точно не в такой близости, чтобы слышать заинтересовавший меня звук.

Гул раздался снова. Он был где-то совсем близко. Я поднялся на ноги, чтобы увеличить обзор. И все равно ничего не обнаружил. Источник звука оставался скрыт от меня.

«Боооммм… эээммм…. оооммм» – послышалось снова. Глубокий раскатистый звук переливался, меняя тональность, и в какой-то момент стал очень похож на приглушенный удар колокола. Да, именно такое сравнение показалось мне самым верным, и как только эта ассоциация пришла в голову, уже сложно было сменить ее на что-то другое. Воображение нарисовало передо мной маленькую колокольню, высотой не больше метра, и фигурку трудяги-звонаря на ней. Я всегда отличался богатым воображением, иначе бы не смог стать романистом, и часто давал фантазии волю преображать окружающую меня действительность, но сейчас я пресек ее, желая отыскать реальную причину странного гула.

Мне вдруг показалось, что я уловил легких запах горелой древесины. Или не показалось. Я действительно почувствовал запах гари, какой исходит от только занимающегося костерка. Была ли связь между ним и этим странным гулом? Я был практически уверен, что да.

«Боооммм… мммээээооо…» – снова пробил невидимый маленький колокол.

«Да что же это такое?»

Я был действительно заинтересован, заинтригован как мальчишка. Тесса всегда говорила, что я так и не вырос, остался ребенком навсегда, и ей это нравилось. Мне тоже.

Я напряг все свои чувства, пытаясь обнаружить, откуда же идет этот удивительный звук, и возможно, уловить что-то еще, что поможет мне все понять.

Конечно, скорее всего, разгадка странного звука будет очень проста, вполне обыденна и неинтересна. Многие люди так и подумали бы. Ну что тут может быть? Что может издавать этот звук? Да что угодно, пожалуй. Какое им дело? Однако мое природное любопытство требовало найти решение даже самой глупой задачки. И в итоге я был вознагражден за это.

Краем глаза я заметил слабое движение в ветвях высокого старого дуба, растущего между могилами, всего в каких-то пяти метрах от меня. Там шевельнулась какая-то тень. Может птица. Или белка. Или…

Гул раздался снова, и я увидел как меж ветвей дерева, всего пару секунд что-то слабо мерцало, заблестело как зеркальце, уловившее яркий солнечный луч, и пропало. Но теперь мне стало очевидно, что источник звука находится именно там.

Не отрывая взгляда от места, где заметил мерцание, я провел пальцами по холодному, гладкому надгробию, как бы говоря своей любимой, что я сейчас вернусь к ней, после чего направился в сторону дуба.

Снова раздался шум, и снова ему сопутствовало короткое мерцание. Протиснувшись в узкий проход между оградами, я оказался возле дерева, со всех сторон окруженного могилами. Мне вспомнилось, как однажды, много лет назад, мы с Тессой пришли на могилу ее матери. Она рассказывала мне о том, что ненавидит это место, и что хотела бы, чтобы прах ее матери был развеян над морем, которое та очень любила. Но отец Тессы, священнослужитель в церкви Властителя Циклов, и ярый приверженец исполнения всех её постулатов, не смотря на высокую цену столь маленького клочка земли, настоял на захоронении тела супруги, как того требует религия. И по его же воле, Тесса вынуждена была приходить на это кладбище раз в год, в годовщину смерти матери, хотя и не видела в том никакого смысла. Я вспомнил, как она дрожала в моих объятиях, частично от холода, но в большей степени от страха перед этим мрачным местом поклонения смерти. И я пребывал в смятении, не зная как приободрить ее, как успокоить. А потом мой взгляд упал на этот старый дуб, и мне открылось нечто иное, то чего большинство людей не замечают. Я указал Тессе на этот дуб, а затем наклонился и прошептал ей на ухо:

– Это дерево живет здесь, ты видишь? Его не страшит обступившая со всех сторон смерть. Знаешь почему?

Она взглянула на меня своими зелеными глазами, и в них я прочитал надежду на успокоение, интерес и бесконечное внимание.

– Этот старый дуб знает, – продолжил я – что смерти нет. Деревянные гробы в земле истлеют, и положенные в них тела умерших сольются с землей. А из этой земли дуб питает жизненные силы, чтобы продолжать расти и тянуться к солнцу. Понимаешь? Жизнь никогда не останавливается, лишь меняет свои формы. И пусть все остальные видят здесь лишь торжество смерти. Глядя на это дерево, я вижу торжество жизни.

На мгновение мне показалось, что я напугаю ее еще больше этим своим рассказом о дереве, питающемся мертвецами. Имел в виду, конечно, я совеем иное, но в самом банальном смысле мои слова можно было истолковать именно так. Однако Тесса поняла меня. Я увидел это в ее взгляде, в ее глазах наполнившихся слезами, которые побежали по бледной коже. В них не было боли, лишь благодарность. Тесса поняла меня, как понимала всегда, и мне не требовалось ничего ей разъяснять. И когда она прильнула ко мне, я ощутил легкий укол совести за то, что сомневался в этой прекрасной девушке, а через секунду с удовлетворением отметил, что она перестала дрожать.

С тех пор Тессу больше никогда не пугало это место. А я много раз ловил ее взгляд, обращенный к старому дубу, ставшему в наших глазах символом жизни, процветающему вопреки царящей вокруг смерти.

Теперь под этим самым деревом стоял я один. Вновь раздавшийся гул вернул меня в реальность, оборвав воспоминания о почившей супруге. Здесь, рядом с деревом, уже не приходилось сомневаться в непосредственной связи этого звука и ставшего отчетливо различимым едкого запаха тлеющей древесины. Оставался только вопрос, что именно может тлеть на этом дереве, излучая при том такое яркое белое свечение и производя этот странный гул? У меня не было догадок. Оставалось лишь узнать это самому и успокоиться, поняв, что ничего удивительно и странного во всем происходящем на самом деле нет. Ведь так оно обычно и бывает, верно? Но только не в тот раз.

Прильнув к стволу дуба, я стал всматриваться в полумрак, царящий в его кроне. Дерево было не слишком высокое, но ветвистое и пышное. И до новой вспышки я ничего не мог там разглядеть. Однако скоро все повторилось вновь, и уже не звук, а этот причудливый яркий свет стал главной причиной моего любопытства. Он распространялся в стороны волнами, словно был осязаем, и колыхался на ветру подобно бумажным лентам.

«Ленты, сотканные из света?» – засомневался я увиденному собственными глазами.

Нет, мое буйное воображение, упомянутое ранее, на этот раз было совершенно не при чем, я действительно наблюдал нечто странное, чему пока еще не мог найти логического объяснения. И дело было не только в лентах света. В те пару секунд, пока длилось мерцание, мне показалось, что я различил силуэт какого-то животного, то ли лежащего, то ли медленно ползущего по одной из ветвей. Я отчетливо увидел обхватившие ветку лапы, голову и длинный хвост.

«Может быть белка?»

Но как-то не очень похож был силуэт.

«Может кошка?»

Это, пожалуй, было уже ближе к истине. Но из-за расстояния, мешающей взгляду листвы и неудобного угла обзора, мне не удалось нормально рассмотреть животное. Однако теперь я знал, где оно. Я видел этот небольшой бугорок, лежащий на ветке. И свет словно обрамлял его тело. Возможно, этот зверек украл какую-то игрушку в одной из тех многочисленных, разбросанных по нашему городу лавок причудливых и бесполезных вещиц, которые пользуются большим спросом у детей и любителей необычного барахла. Это могло бы все объяснить, и звук, и свет.

Некоторое время я ждал, надеясь разглядеть что-то еще. Вновь несколько быстрых вспышек, сопровождаемых гулом, выхватили из полумрака силуэт загадочного животного. И все же я находился слишком далеко, чтобы рассмотреть его, и уж тем более понять, что излучает свет.

На том, пожалуй, стоило бы и прекратить свои изыскания. Но мое любопытство не было удовлетворено, наоборот, лишь подогрето. Мне хотелось понять все до конца. И когда стало очевидно, что с данной позиции мне не откроется ничего нового, передо мной встал довольно простой выбор: полезть на дерево и попытаться разузнать больше, или оставить это и вернуться к могиле жены. И какое мне в принципе было дело до того, что искрит на этом дереве? Но все же я выбрал первый вариант, не слишком-то долго над ним раздумывая.

Медленно и осторожно я принялся взбираться на дерево. Не делал этого с детства, лет с десяти-двенадцати. Да и в том возрасте я не был особо ловок для подобного. Даже тогда я был грузным. А сейчас меня можно было назвать настоящим здоровяком. Нет, не подумайте, я не толстый. Я просто «большой как медведь» – так говорила Тесса, и была не далека от истины. Однако медведи, насколько мне известно, довольно хорошо лазают по деревьям, а мне до них было далеко. И все же я лез. Не торопясь, тщательно проверяя куда ставлю ногу, я взбирался на дерево, и когда, наконец, глянул вниз, обнаружил, что забрался гораздо выше, чем предполагал. Хорошо, что высота не входила в число моих страхов, и я мог спокойно продолжить свой путь, радуясь тому, что это оказалось куда проще, чем представлялось вначале.

Минут пять, или около того, я лез верх по дубу, который, наверное, был втрое старше меня. Я вспотел, устал и чувствовал себя круглым идиотом, когда, наконец, подобрался к концу своего пути.

Открывшаяся мне картина не давала никаких ответов, все стало только еще более странным. На толстой ветке, обняв ее всеми четырьмя лапами, каждая из которых заканчивалась четырьмя цепкими пальчиками с длинными черными коготками, лежал зверь, покрытый густым мехом белого цвета. Нет, мех был не просто белым – он в буквальном смысле сиял. И это тоже не являлось игрой моего воображения.

Ища объяснения увиденному я вспомнил лавовых ящериц с Огненной Горы. Как-то раз мне довелось в живую поглядеть на этих причудливых зверушек, вместе со многими другими эндемиками того острова привезенных в столичный зоопарк небезызвестным путешественником Гансом Нэвором. Маленькие ящерки действительно светились, словно под их чешуйками горело пламя. Но здесь я наблюдал совсем иной свет, ничего общего с теми ящерицами или с чем-то еще, что я видел прежде.

Зверек, с диковинным мехом, тяжело дышал и его длинный хвост слегка подергивался, свесившись вниз. Он был небольшим – как домашняя кошка, может даже чуть меньше. Но это точно была не кошка, и не белка, и не какой либо другой из известных мне видов городских животных. Морда его была отвернута от меня, что еще сильнее усложняло классификацию. Виднелись только торчащие назад, острые уши, почти как лисьи или волчьи, но более узкие и длинные.

На ум пришла мысль, что передо мной одно из произведений клана Годвин. Химеры, которых они продают широкой общественности, могут выглядеть совершенно по-разному, в зависимости от требований заказчика, и предназначаться для выполнения очень специфических задач. Однако мысль казалась логичной лишь на первый взгляд. Насколько мне было известно, химеры Годвинов, которых те зовут произведениями, привязываются к конкретному человеку или месту, и не могут их покинуть. Но вокруг не было ни души, и едва ли его создали в качестве нового сторожа этого кладбища. С другой стороны – все в этом мире возможно, и я не стал спешить с выводами.

Здесь, наверху, запах гари усилился и, разглядывая зверя, я заметил, что кора под ним обуглилась, почернела и уже заметно дымилась. Значит, он излучал не только свет, но и тепло, достаточное чтобы воспламенить древесину под собой.

«Кто же он такой, черт побери?»

Мой интерес все возрастал, но страха не было. Безрассудно? Возможно. Любопытство заглушало голос логики и инстинкт самосохранения. Что поделать, таков я есть.

Пока я размышлял, продолжая разглядывать зверя, он вдруг задрожал всем телом, и засветился ярче, засиял так ослепительно, что мне пришлось зажмуриться. Вновь раздался этот гул, он был определенно не животного происхождения, не рычание или хрипение, но что-то совсем иное. И я ощутил волну жара, как от открытого пламени, если поднести к нему руку. Еще немного и начнет обжигать.

Все прекратилось так же быстро, как и началось и, открыв глаза, я обнаружил, что зверек не двинулся с места. На ветке, у него под лапами, затухали красные огоньки назревающего пожара. Если так будет продолжаться, то кора действительно может загореться уже в следующий раз, и пламя в считанные секунды охватит все дерево. Теперь, обнаружив это, я обязан был что-то предпринять.

Я взялся за ветку сверху и подтянулся, чтобы поравняться с животным, разглядеть его подробнее и, возможно, найти выход из положения. Действие оказалось весьма громким и, в следующее мгновение, повернув голову в сторону существа, я встретился взглядом с двумя большими фиолетовыми глазами. Не звериными. Не человеческими тоже, но и не звериными. Двумя умными глазами. Затем вся его шерсть вдруг засияла, испуская в стороны эти световые ленты, гул начал стремительно нарастать.

Спас в тот момент меня лишь рефлекс, ведь осознать происходящее не хватило бы времени. Я защитил лицо, закрыв его правой рукой, и в следующее мгновение ощутил обжигающую боль на своем предплечье. Она прошла сквозь мое тело, мышцы свело судорогой и, потеряв равновесие, я полетел вниз. С треском ломаемых веток я рухнул с дерева. В полете получил несколько глубоких царапин и сильно ударился спиной о землю, от чего на несколько секунд, показавшихся вечностью, мне перехватило дыхание. Однако я считаю, что легко отделался, упав с такой высоты и не получив переломов.

Когда темнота перед моими глазами начала рассеиваться и нормализовалось дыхание, я попытался подняться. И это было большой ошибкой. Резкий импульс острой боли пробежал по всему позвоночнику, заставив меня стиснуть зубы и застонать. Некоторое время я полежал, стараясь не шевелиться, в ожидании, когда боль утихнет, а затем медленно и очень осторожно повторил свою попытку. Подняться в этот раз мне удалось, но спина продолжала болеть, что значительно сковывало все движения. Я ощутил себя стариком, страдающим от артрита. К этой боли прибавилась еще одна, куда более неприятная. Боль от ожога, который охватывал практически все предплечье моей правой руки. И пальто и рубашка в том месте были прожжены насквозь, кожа стала красно-черной, а ощущение было такое, словно рука объята пламенем до сих пор.

Мысленно обругав себя всеми известными проклятьями, я огляделся и с удивлением обнаружил, что этот странный зверь лежит здесь же, всего в паре метре от меня. Видимо он тоже не удержался на ветке, после того как атаковал меня. Он был жив, но, похоже, полностью лишился чувств. И все же я не спешил подходить к нему. Одного раза мне хватило, чтобы впредь быть осторожным с этим диковинным существом.

Моих приключений на дереве, завершившихся громким падением, никто не видел. В округе все еще не было ни души. Ни одному человеку, к моему счастью, не захотелось тем утром посетить это кладбище.

Время шло. Дав себе отдохнуть и позволив немного утихнуть боли в спине и дрожи в ногах, я все же предпринял попытку приблизиться к распластавшемуся на земле зверю. Из головы не выходили его фиолетовые глаза. Такие умные. Многие говорят про умные глаза у собак, кошек или обезьян, но это была иная, более высокая ступень разума. Я мог поклясться, что увидел в этих глазах интеллект. Животное смотрело на меня и, словно, анализировало ситуацию, размышляло, что именно стоит предпринять. Это, кстати, полностью исключало его принадлежность к химерам. Произведения не способны на эмоции или размышления, они не испытывают страха, ведь в конечном счете являются лишь машинами из плоти и костей. Да, конечно, мне хорошо были известны все те слухи, о том что Годвины давно уже научились делать куда более высокоорганизованных и мыслящих созданий, но будем честными друг с другом, разве кто-то в это действительно верит?

Медленно я подошел к зверьку, но тот не шелохнулся. Видимо он знатно приложился. Может даже сломал себе что-нибудь. А может и не в падении было дело. Там, на дереве, мне показалось, что животное истощено, что ему плохо. Не знаю точно от чего сложилось такое впечатление. Может от его позы, от тяжелого дыхания или от того, что зверек даже не повернулся в мою сторону, пока я не нашумел прямо у него под ухом. Возможно, уже в тот момент этот зверь был обессилен, а теперь, шарахнув по мне и свалившись с такой высоты, он и вовсе отключился. Но дышал, и это меня успокаивало. Не смотря на болезненный ожог и падение, я не чувствовал злости по отношению к этому существу. Было бы глупо злиться на него – похоже, что зверь просто защищался. Правда, не закройся я рукой, он мог бы оставить этот ожог у меня на лице и навсегда лишить зрения. И все же в том была моя вина. Я сам полез наверх, никто меня туда не тащил.

Распластанный на земле неподвижный зверь выглядел крайне необычно. Размером он был с кошку, но имел заметно более развитые конечности и очень подвижный и сильный хвост, чем, наверное, мог быть ближе к обезьянам, нежели к кошачьим. Между лапами и телом виднелась кожистая перепонка, как у белок-летяг. Короткая мордочка же, с довольно широкой пастью, не вызвала у меня никаких ассоциаций вовсе. Прибавленная ко всему этому способность существа светиться и наносить тепловые атаки вгоняла мои, и без того довольно слабые, натуралистические познания в тупик. Определенно, самому мне в этом было никак не разобраться, а значит следовало поговорить с настоящим знатоком животной биологии. Хорошо, что один такой у меня как раз был на примете. Осталось лишь доставить к нему животное.

Не стоит думать, словно двигал мной один только интерес. Даже если в итоге оказалось бы, что это просто какая-то диковинная разновидность приматов с Младшего Материка, открытая лишь в прошлом году, я все равно ни на секунду не пожалел бы о своих действиях. Передо мной лежало живое существо, которое пострадало и нуждалось в помощи. И я искренне хотел ему помочь

Я снял свое серое пальто, порванное в нескольких местах во время падения с дерева, и аккуратно, стараясь не причинять зверьку вреда и не дотрагиваться до него голыми руками, накрыл его и, обернув со всех сторон поднял. Весил зверь килограмм пять, не больше. После всех моих манипуляций он, к счастью, не пришел в сознание, и я пожелал от всей души, чтобы так оно оставалось до тех пор, пока мы не прибудем к доктору Киннеру. Было бы очень некстати, пробудись этот малыш в дороге, и реши повторить свой красочный фокус. Но риск меня не отпугнул, лишь только предал стимула действовать быстро.

Покидая кладбище, я обернулся и бросил взгляд на могилу жены.

«Прости Тесса, мне нужно идти. Но я скоро вернусь, дорогая. Я обязательно к тебе вернусь».

2. Клиника Доктора Киннера

Мистрейд – большой и шумный город. Самый большой и самый шумный на всем Адверсе, пожалуй. Столица Конгломерата днем и ночью пребывает в движении, здесь постоянно что-то происходит: богемное общество сменяет один скандал на другой, крупные бизнесмены то и дело грызутся между собой на смерть, а мелкие предприниматели пытаются удержаться на плаву и не сгинуть в этом финансовом океане, кишащем кровожадными акулами. Именно деньги правят в Мистрейде. Они заправляют абсолютно всем, начиная от искусства и заканчивая стражей порядка. Так и выходит, что богатый посредственный художник каждый месяц выставляет в галереях свои невзрачные работы, а талантливый но бедный творец вынужден ютиться на краю мостовой, за гроши малюя портреты гуляк. Да, так и выходит, что честный работяга, обсчитанный и выброшенный с работы своим надменным начальником, не ждет поддержки городских властей или полиции, а либо проглатывает эту горькую пилюлю, смиряясь с тем, что никогда не будет отомщен, либо, набравшись смелости, обращается за помощью к воротилам черного бизнеса города. И всем в Мистрейде это кажется нормальным, само собой разумеющимся, и, как правило, обо всем этом просто не говорят, а чаще даже не замечают. Несправедливость – сама суть Мистрейда, его первичный принцип, давно принятый и усвоенный его жителями. Если не готовы смириться с этим, не стоит и соваться в столицу. Коли есть деньги, езжайте лучше в Драгос, и вкусите истинно райской жизни. Или отправляйтесь в Азур, если вами движет жажда открытий и есть, что нового предложит миру – вот увидите, вы обязательно найдете там свое место. Ну а если хотите спокойствия, то определенно вам понравится Кронес, туманные улочки которого и неспешность его жителей, навеивают мысли о великом и вечном. В Конгломерате множество прекрасных городов, и каждый из них отвечает требованиям определенных людей, каждый по-своему прекрасен. Даже Мерката, погрязшая в крови и преступности, может приглянуться тем, кто считает, что законные дела не для них. Но Мистрейд не таков. Он отличается от всех прочих городов. Мистрейд является сосредоточением всего на свете. Политика соседствует с искусством; наука живет через улицу от многочисленного и неустанной бранящегося религиозного семейства Адверса; беззаконие здоровается за руку с армией, а свободное предпринимательство заходит на чай к безработице. Все вперемешку и вывернуто наизнанку, а люди живут друг у друга на головах.

Как много раз я мечтал покинуть этот город. Как много раз мы заводили об этом с Тессой разговор. Она была не против переезда, всегда соглашалась с моими порывами продать нашу квартирку на улице Милана Бонзо и умчаться прочь, куда-нибудь к морю, или к подножью Грозового хребта. Мы мечтали построить домик подальше от широких трактов и железнодорожных путей, подальше от шума и суеты крупных городов. Я бы смог спокойно продолжать писать, всецело погрузившись в творчество, и тем обеспечивать семью, а она с готовностью соглашалась увлечь себя воспитанием детей, двоих, а может и троих. Однако этим планам не суждено было свершиться. На протяжении тех семи лет, что мы с Тессой пробыли вместе, я регулярно заводил об этом разговор, но дальше слов дело так и не пошло. Нам вечно что-то мешало, какие-то дела вставали на пути. И казалось, что вот-вот мы все закончим, этим летом, или осенью, ну, в крайнем случае, зимой, и уедем. Но так мы и не покинули нашей квартирки на улице чертового Милана Бонзо, остались в ней до самой смерти Тессы. Я продолжаю жить там и по сей день, уже не тешась мыслями о переезде в глушь. В нем, как и во всем остальном в моей жизни, нет больше смысла, без Тессы.

Выйдя за кованные, черные ворота западного кладбища Мистрейда, я тут же оказался на оживленной улице. Словно эти массивные ворота были порталом между двумя различными мирами. С той стороны лежала страна мертвых, там царила тишина, спокойствие и скорбь, а здесь, с этой стороны, простирался мир живых, и в нем начинался новый день. Громко цокая копытами по камню, услужливые лошади везли в повозках, колясках, каретах и кэбах, спешащих по своим неотложным делам жителей Мистрейда. Через улицу, прямо напротив кладбищенских ворот, только начала свою работу цветочная мастерская «Тетушки Розы», на двери которой была прибита табличка, заманивающая покупателей очень низкими ценами на ритуальные венки, корзинки и букеты. Дальше по улице располагалось ателье, маленькая табачная лавка и кондитерский магазинчик, из которого доносился чарующий сладковатый аромат свежей выпечки и сладостей. Мимо всего этого бежал мальчик в тоненькой серой курточке и с толстой сумкой на ремне, из которой торчали свернутые газеты. Одной газетой он размахивал в руках и кричал:

– Столичный вестник! Столичный вестник! Узнайте о пожаре в особняке Стриксов! Столичный вестник! Не пропустите! Представитель клана Годвин приехал в Мистрейд и дал эксклюзивное интервью нашей редакции! Столичный вестник! Купите газету и узнайте, когда же Вильгельм Цингулат продемонстрирует свой новейший летательный аппарат! Столичный вестник!

Парнишка практически столкнулся с высоким мужчиной в черном пальто. Тот остановил мальчика, быстро протянул ему несколько монет и, получив взамен газету, скрылся в табачной лавке. Парнишка побежал дальше, продолжая громко выкрикивать заголовки сегодняшнего выпуска «Столичного Вестника», главной, и, возможно, самой лживой газеты Мистрейда.

Мимо меня, хихикая и о чем-то шумно перешептываясь, пробежала толпа студенток в былых юбочках и синих пиджачках, словно стайка потревоженных птиц. Держа в руках широкие папки и тубусы, они спешили на занятия в художественную школу искусств имени благодетеля Ришара, что располагалась за углом, и не обратили на меня никакого внимания. Равно, как и все прочие прохожие на этой улице. Поглощенные своими собственными проблема и раздумьями, они не замечали покинувшего кладбище человека, бережно несущего на руках что-то (или кого-то) завернутое в сверток. Так уж заведено в нашем чудном городе. Если произошло что-то важное, то люди прочитают об этом в газете за завтраком, во время обеда или после ужина. А если ничего важного не происходит, то и тратить на это время совершенно не стоит. Куда важнее подумать о собственных заботах. Я не осуждаю и не виню жителей Мистрейда, не подумайте, сам за годы жизни в этом городе изрядно очерствел и стал невнимателен. Но иногда становится действительно смешно наблюдать за тем, как горожане попадают в самые нелепые ситуации лишь по причине собственной не заинтересованности окружающим миром и отсутствии какого либо желания элементарно смотреть по сторонам.

Выйдя на дорогу, я громко свистнул и поднял вверх левую руку. Один из кэбов тут же свернул в мою сторону и, резко сбросив скорость, остановился. Лошади недовольно фырчали.

– Янтарная улица, 25 – громко провозгласил я, поднимая глаза на кучера.

– Два сильверена, сэр – ответил мне бородатый мужчина в черном цилиндре.

Я протянул ему три и добавил:

– У меня мало времени.

– Понял вас, сэр – кивнул он.

Я забрался в кэб и тот тут же дернулся с места. Кучер действительно меня понял и не жалел лошадей. Таким темпом дорога должна была занять минут пятнадцать, может даже десять, если повезет.

Я положил зверька на мягкое сидение рядом с собой и развернул пальто, желая проверить состояние моего подопечного. Я серьезно опасался, что обнаружу мертвое животное. Но зверь был жив, дышал все так же тяжело и прерывисто, но главное дышал и не выражал никаких признаков свечения или нагрева. Это меня немного успокоило, вселило надежду на позитивный финал моего маленького приключения.

Расслабившись, я вновь почувствовал, как сильно болит рука. Спина болела тоже, и еще несколько ушибленных частей тела, но все это не шло ни в какое сравнение с болью от ожога. Пока я нес зверька и был увлечен его спасением, эта боль отступила на задний план, но вернулась, как только я дал себе возможность перевести дух.

Я внимательно осмотрел ожог. Он был очень странной формы. Длинный, узкий, он начинался почти у запястья и тянулся тонкой полосой вдоль локтевой кости, затем сворачивал на внутреннюю сторону руки, где резко обрывался, всего в паре сантиметров от изгиба локтя. Мне сразу вспомнились те световые ленты, которые я видел над зверьком. Похоже, что ожог я получил от одной из них. Черт, как же он болел!

Понимая, что никаким образом сейчас мне не удастся нейтрализовать эту боль, я попытался отвлечься от нее снова. До прибытия к доктору Киннеру оставались считанные минуты, эта мысль утишала. Я откинулся на сиденье и устремил свой взгляд в окно.

Кэб провез меня по краю рыночной площади, где вовсю кипела работа, производилась выкладка и разгрузка товара, и собирались последние латки, между которыми уже сновали покупатели. Мы промчались мимо всего секунд за пятнадцать, но вонь рынка, в которой смешивались ароматы свежих и уже подгнивших овощей, пряностей, и скота, не покидала меня еще минуту или полторы, пока мы не выехали на улицу Мясников, где ее перебил запах крови и зловоние смерти.

Далее кучер повез меня через лабиринты улиц фабричного района Мистрейда. Он здесь может и не такой большой как в Кроме, Римусе или Веноне, и все же не составит труда заблудится среди этих длинных зданий из красного кирпича, над черепичными крышами которых ввысь вздымаются широкие трубы, исторгающие в небо клубы угольно черного дыма. Но мой возница явно знал свое дело и, стрелою промчавшись сквозь этот мрачных район, где изредка встречались лишь небольшие группы работяг, в поношенных серых костюмах и с грязными руками, мы снова выехали на оживленные улицы Мистрейда, устремившись теперь к центру города.

По мере приближения к сердцу столицы Конгломерата, улицы становились все чище, дома все богаче и красивее, вывески над цирюльнями, ресторанами и магазинами все ярче, а люди все надменнее. Так продолжалось бы и дальше, до самого центра, где от помпезности и роскоши, у неподготовленного деревенского жителя начинало слепить глаза, но кэб свернул на Янтарную улицу и, проехав еще метров двадцать остановился.

Аккуратно подняв на руки животное, я сошел на мостовую и, обернувшись, кивнул кучеру в знак благодарности.

– Хорошего дня, сэр – слегка поклонился тот в ответ, прикоснувшись кончиками пальцев к полам своего цилиндра, и хлестнув поводьями, покатил дальше по улице.

Двустворчатые, высокие двери серо-желтого здания передо мной, были распахнуты настежь. Гравировка на серебряной табличке рядом с входом сообщала, что это ветеринарная клиника доктора Альфреда Киннера для домашних животных, и информировала, что часы приема с девяти утра до девяти вечера. Но все это мне было уже давно известно. Я водил в эту клинику своего волхаринского дога Грома, когда тому были нужны прививки. Когда мой пес сломал лапу, именно доктор Киннер вернул ему возможность ходить, а позже, когда Грому было двенадцать, именно Альфред Киннер сообщил мне с неподдельным сочувствием, что у моего пса отказывают почки и сделать с этим ничего нельзя.

– Старость – сказал он и положил мне руку на плечо – Я сочувствую Клиф. Похоже, что его время пришло.

Мне было сложно смириться с этим, сложно поверить, что я теряю столь близкого и дорогого друга. Доктор Киннер был рядом, говорил со мной, пока мы сидели возле спящего Грома. Тесса тоже была там. И когда Киннер уверял, что лучшим вариантом будет усыпить собаку, тем самым облегчив его страдания, именно она сказала «да». Она сказала это за меня, потому что я не смог, но был ей искренне благодарен за стойкость и поддержку.

Примерно через год после этого не стало и самой Тессы. Таким образом, ушли из мира все самые близкие и дорогие мне существа, все кому я мог доверять. Но если бы кого-то с тех пор я и мог назвать другом, здесь, в Мистрейде, то этим человеком, без сомнения, стал бы доктор Киннер. Альтруист, человек любящий и знающий свое дело, Альфред Киннер вызывал во мне самые положительные эмоции, что большая редкость, уж поверьте. С нашей с ним последней встречи прошло много времени, и все же, я был уверен, что он не изменился и не забыл меня.

Сразу при входе меня встретила улыбающаяся светловолосая девчушка, лет двенадцати на вид.

– Доброе утро, мистер! – провозгласила она так звонко, что у меня заложило уши, а чуть дальше по коридору маленькая белая собачка, сидевшая на руках у своей пожилой хозяйки, истошно залаяла.

– Добро пожаловать в клинику доктора Киннера! – продолжала голосить девчонка – Вы хотите записаться на прием?! У вас осмотр?! Прививки?!

Пока я соображал, ошарашенный таким бурным приветствием, а дама пыталась угомонить свою собачку, кидая в сторону девочки испепеляющие взгляды, она заговорила снова:

– Кто там у вас?! – она приподнялась на цыпочках, пытаясь разглядеть, что за зверя я принес завернутого в плащ – Кошечка?!

– Нет – отрезал я – Мне нужен доктор Киннер.

– У него сейчас пациент, давайте я пока запишу вас и вашего друга…

– Это срочно – настоял я твердо – Вопрос жизни и смерти.

Девчонка воззрилась на меня удивленно и, видимо, прочла в моих глазах абсолютную серьезность, потому что выражение ее круглого, покрытого веснушками личика наполнилось детским страхом.

– Поторопись – опередил я девочку, когда та снова открыла рот, чтобы задать очередной вопрос – Сообщи доктору Киннеру, что пришел Клиффорд Марбэт, и что у меня на руках серьезно раненое животное.

Когда она снова приподнялась на цыпочках, чтобы заглянуть мне на руки – удивительное любопытство вперемешку с несказанной наглостью, дозволенной только детям – я рявкнул:

– Ну же! Торопись! А не то зверь умрет по твоей вине!

Только успокоившаяся собачка вновь залаяла на руках женщины, а девчонка подскочила как ужаленная. Моя угроза сработала. Девочка явно любила животных, и узнать, что какой-нибудь милый пушистый зверек умер по ее вине, было бы для этой юной особы вершиной ужаса.

– Конечно мистер, сию минуту – заявила она и бросилась по коридору вглубь здания, громко стуча по паркетному полу своими черными туфельками.

Я быстро пошел за ней следом. Ждать в холле времени не было. Женщина, с собачкой на руках, по-видимому, ожидающая своей очереди на прием к доктору, проводила меня грозным, преисполненным недовольства взглядом.

Девочка свернула в одну из дверей, пробежала через комнату с большим письменным столом – приемным кабинетом доктора и, остановившись у другой двери, приоткрыла ее и вновь заголосила:

– Доктор Киннер! Доктор Киннер!

– Что такое, Аннет? – услышал я усталый голос доктора.

– К вам там какой-то мистер – то, что я последовал за ней, девочка даже не заметила – Говорит что срочно. Вопрос жизни и смерти.

– Какой мистер?

Я и не надеялся, что она запомнит мое имя.

– Высокий! – произнесла девчонка в замешательстве – Принес раненого…

В этот момент я подошел к двери, и мягко отстранив Аннет, заглянул внутрь.

– Клиффорд Марбэт – произнес я, и доктор Киннер тут же поднял глаза.

В этой комнате ничего не изменилось со времен, когда усыпили Грома. Медицинский стол стоял по центру помещения, а вокруг громоздились столики с медицинскими принадлежностями и инструментами, и запирающиеся на ключ, белые шкафчики с медикаментами.

– О Владыка, это ты Клиф?! – воскликнул доктор, сразу меня узнав.

Как и его операционная, доктор тоже почти не изменился. На меня смотрел все тот же добрый и слегка утомленный взгляд карих глаз из под круглых очков в тонкой оправе. У этого низкорослого, круглолицего мужчины разве что немного прибавилось в весе и поубавилось волос на голове, но во всем остальном этот был все тот же Альфред Киннер, которого я помнил.

Перед ним, на столе лежал огромный пес с длинной рыжевато-бурой шерстью. Он спал, под действием лекарств, пока доктор и молодая, пухленькая медсестра, перевязывали его переднюю лапу.

– У меня срочное дело, доктор! – заявил я, не тратя время на приветствие.

– Животное может умереть! – поддержала меня девочка.

– Аннет, пожалуйста, возвращайся в холл – попросил ее Киннер.

– Там миссис Нил с Пирсом, ждут приема. Она говорит, что Пирс чихает.

– Скажи, что ее скоро примут – доктор направился ко мне.

Аннет, снова застучав туфельками, скрылась за дверью в коридор.

– Так много энтузиазма – доктор закатил глаза – Дай Владыка сил, чтобы справится с этими волонтерами. Но тем, кто постарше приходится слишком много платить, за такую плевую работу.

Он подошел вплотную и взглянул на сверток у меня на руках:

– Кого ты мне принес, Клиф?

– Лучше наедине – сказал я доктору и когда тот удивленно поднял на меня глаза, добавил – Тебе будет интересно. Но это срочно.

– Хорошо – неуверенно кивнул Киннер.

Обернувшись к медсестре, он спросил:

– Нелли, ты тут закончишь без меня перевязку?

– Да, конечно доктор – отозвалась девушка.

– Я скоро вернусь, и мы отнесем его в клетку. А пока, как закончишь здесь, прими миссис Нил и узнай, что там опять приключилась с Пирсом.

– Хорошо доктор – так же услужливо проговорила медсестра.

– Ужасно непутевый пёс – беззлобно проворчал доктор Киннер, проходя мимо меня – Пойдем Клиф.

Я прошел за ним в кабинет, находящийся чуть дальше по коридору. Это была еще одна приемная палата.

– Проходи – пригласил он, отперев ключами дверь и распахнув ее.

Войдя, я положил зверя на стол в центре комнаты, а Киннер прошел к окну и раздвинул плотные шторы, впуская в помещение дневной свет.

Обернувшись, доктор ахнул, увидев, кого я ему принес. Зверь, тяжело и часто дышал.

– Владыка! Кто это?

– Не имею понятия – я закрыл дверь в комнату.

Доктор подошел к столу и склонился над существом.

– Это не произведение? – спросил он, следуя по моему собственному пути предположений.

Я не ответил и через несколько секунд он сам нашел ответ:

– Нет, не вижу ни одной метки мастера – бормотал Киннер, осматривая его лапы, шею, и все прочие места, куда Годвинские мастера биоинженерии обязаны ставить клейма, нечто вроде своей росписи – Что с ним случилось?

– Он упал с дерева – пояснил я – И мог себе что-то повредить.

– Какое странное животное. Клиф, я никак не могу понять… – доктор задумчиво оглядывал зверя – Не могу понять… Ты только взгляни на его морду.

Киннер вынул стетоскоп, торчащий в нагрудном кармане его халата, и склонился над зверьком так низко, что едва не касался лицом его шерсти.

– Сердце прослушивается – приговаривал доктор – И легкие. Дыхание сопровождается хрипом. Упал с дерева, говоришь?

Доктор отложил стетоскоп и продолжил осмотр методом пальпации. Медленно прощупывая лапы зверя, Киннер продолжал приговаривать про себя:

– Владыка, всемогущий, это же пальцы. Один, два… четыре пальца. Как странно… очень странно…

– Будь осторожен – сказал я – Он может атаковать.

Доктор поднял на меня глаза, и я продемонстрировал ему ожог на руке.

– Клиф! Во имя Владыки, что случилось?!

– Это он – я кивнул в сторону животного.

– Он? Как?

Я лишь пожал плечами, и когда доктор направился ко мне, возразил:

– Сначала закончи с ним. Я потерплю.

Киннер кивнул и вернулся к осмотру зверя, а я сел на стул в углу комнаты. Ожог все еще невыносимо болел, но мне действительно вначале хотелось узнать, что с животным все в порядке, а если нет, то помочь ему любым возможным способом, а уж потом думать о собственных травмах.

– Это что… Это рога? – продолжал удивляться доктор Киннер – Взгляни, Клиф, это же маленькие рожки.

Я подался вперед и действительно увидел их, два маленьких черных рога, торчащих на лбу животного. Я не заметил их вначале, потому что они скрывались под густой шерстью на голове зверька. Да и сама эта шерсть, при ближайшем рассмотрении, выглядела как волосы и даже цветом была немного темнее остального покрова.

– Где ты его нашел, Клиф?!

– На кладбище – спокойно заявил я и доктор в очередной раз поднял на меня полные удивления глаза, но я никак не стал это комментировать, и Киннер быстро вернулся к осмотру.

Наконец он выпрямился, и все еще не сводя глаз с животного, провозгласил:

– Насколько я могу судить, переломов нет. Гематом тоже. Я вообще не выявил никаких повреждений организма.

– Почему же он тогда не приходит в себя?

– Не знаю Клиф, может сотрясение мозга, вследствие сильного удара. Нужно более полное обследование, чтобы понять…

– Так обследуй.

– Это займет много времени. Давай ка пока займемся тобой.

Я не стал спорить.

Доктор Киннер обработал мой ожог, вколол обезболивающего, от которого в глазах все поплыло и немного закружилась голова, и принялся перевязывать руку.

– Как это вышло? – спросил он.

– Он испускает какой-то свет – пояснил я, понимая, что доктору это будет еще менее понятно, чем мне, хотя бы видевшему этот феномен воочию.

– Свет? – нахмурился Киннер – Ты уверен, что это он?

– Абсолютно.

– Очень странно.

– Ты можете сказать мне кто это?

– Не могу к сожалению. У него имеются черты приматов, но он явно не один из них. Строение тела скорее кошачье, хотя… – доктор покачал головой – Нет, не кошачье, но похожее. Владыка, Клиф, я понятия не имею что это за зверь.

Доктор закончил мою перевязку и поднялся.

– Ты оставишь его мне на обследование? Мне бы очень хотелось продолжить его смотр прямо сейчас, но скоро здесь будут пациенты, сегодня назначено две операции, я просто не смогу посвятить ему все свое время. Но ближе к вечеру я бы с большой охотой им занялся.

– Хорошо, доктор – я тоже поднялся – Только его нельзя держать в клетке, рядом с другими зверьми.

– Если он действительно может делать такое – доктор кивнул на мою перевязанную руку – То я помещу его отдельно от остальных. У меня есть идея на этот счет.

– Тогда, я зайду вечером.

Строго говоря, я тоже не мог потратить весь день на изучение этого животного и размышления о его странном происхождении. В час дня я был приглашен на встречу романистов и читателей, в букинистическую лавку миссис Риты Каранкет – один из самых больших и престижных литературных магазинов города. Уже не раз бывая на таких мероприятиях прежде, я очень живо себе представлял какая же мука ждет меня впереди, и все же никак не мог отказаться от этого приглашения и всецело посвятить себя тому, что казалось куда более увлекательным и приятным.

Забрав потрепанное пальто, я повесил его на левую руку и в сопровождении доктора вышел из кабинета обратно в коридор.

– Как твои дела Клиф? – спросил Киннер осторожно – Мы давно не виделись.

Я совершенно не хотел об этом говорить, не хотел рассказывать ни ему, ни кому бы то ни было еще, о своих тоскливых серых буднях, о своем творческом кризисе, о своих проблемах с алкоголем и тяжелых муках одиночества, давящего на меня тяжелыми сводами моей маленькой квартирки на улице Милана Бонзо. Квартирки, которую, я стал искренне ненавидеть за последние два года.

– Все хорошо – ответил я, только из уважения к этому человеку – Нет причин для беспокойства.

Доктор Киннер лишь кивнул, не глядя на меня, и по всему было понятно, что он мне ни капельки не поверил.

– Может быть, сегодня вечером, если ты не против, отужинаешь с нами? – предложил Киннер – Петти приготовит лимонный пирог, который мне одному никак не осилить, уж поверь.

Я знал, что сулит это приглашение. Доктор попытается разговорить меня, узнать как в действительности обстоят мои дела и чем я живу теперь, после смерти супруги. И сколь искренними бы ни были побуждения Киннера, я не хотел всего этого, не хотел разговоров, не хотел обсуждений и утешений, не хотел чтобы меня жалели. Меня не за что жалеть.

– Сожалею, доктор, но у меня уже есть некоторые планы на этот вечер.

– Понимаю – сказал Киннер так, словно распознал мою лож и простил меня за нее – И все же я не забираю назад свое приглашение. И если твои дела вдруг отменятся, Клиф, нам с Петти будет крайне приятно разделить с тобой этот ужин.

– Спасибо доктор. До вечера.

Я развернулся и быстрым шагом пошел к выходу из клиники, искренне надеясь, что оставить здесь найденного мной зверя было хорошей идей. Мне бы очень не хотелось вернуться и узнать, что кто-то пострадал при контакте с животным, а ведь такое более чем вероятно, и ожог на моей руке тому доказательство. Но что мне оставалось? Взять его домой? Сдать в полицию? Или бросить там, на кладбище? Я понятия не имел, как было бы лучше поступить в такой ситуации, потому сделал то единственное, что первым пришло в голову. Утишала мысль, что доктор Киннер предупрежден, и я очень надеялся, что он отнесется к моим предостережениям со всей серьезность, и примет меры предосторожности. Я точно решил, что вернусь в клинику вечером, как только смогу, чтобы принять участие в дальнейшей судьбе животного. Мне казалось это очень важным, и вместе с тем было крайне интересно все же выяснить, кто такой этот странный зверек, на что он действительно способен и как оказался на том старом дубе. Ответы на все эти вопросы ждали меня впереди.

3. Настоящий Автор

«Порывы ледяного ветра срывали с облысевших деревьев немногочисленные почерневшие листочки – жалкие останки былого величия лета – и уносил их прочь, в серую неизвестность грядущего царства холодной зимы. Нейтану показалось, что он нашел подходящую ассоциацию для данного действа. В ней ветер представал яростным, нетерпеливым и преисполненным похоти любовником, срывающем в своей неистовой страсти, последние клочки белья с напуганной но покорной публичной девы, давно уже принявшей свою судьбу, такой же серой и очерствевшей внутри себя, как этот осенний лес.

Какая унылая, безрадостная картина – думал Нейтан, не спеша раскуривая трубку.

Но вдруг что-то изменилось. Поначалу совсем незримо, но эти изменения в окружающем мире быстро набирали силу и очень скоро стали уже заметны каждому. Это был снег. Пошел первый снег. Маленькие белые мушки закружились в воздухе, гонимые беспощадным ветром. Пока еще совсем робкий, тающий едва касаясь земли, этот снег был предвестником скорого окончания осени и начала зимы.

Скорее бы она наступила – подумал Нейтан, втягивая в легкие теплый табачный дым. Зима лучше осени. Зима покроет все своим белым покрывалом, спрячет под ним наготу земли и леса, даст миру отдохнуть, выспаться, чтобы однажды, спустя много дней, проснуться и зацвести новыми красками.

Может быть, и мне удастся отдохнуть? – подумал Нейтан, выпуская в воздух клубы белесого дыма – О, Властитель, как же я устал!»

Я закончил чтение и захлопнул книгу. Послание строки моего последнего романа, начатого еще при Тессе и законченного примерно через полгода после ее смерти. И с тех пор я не написал ни строчки. Ни одной чертовой строчки! Я пытался, действительно пытался начать новую книгу, но просто не мог ничего из себя выжать. Внутри меня словно что-то сломалось. Тот механизм, что позволял мне в былые времени проводить бессонные ночи за печатной машинкой, заряжаясь крепким хентийским чаем или терпким красным вином, от заката и до восхода солнца воображать и выплескивать на бумагу фантастический мир моих грез, вдруг перестал работать. И в какой-то момент, гексала два или три назад, я прекратил эти попытки. Я просто остановился, не уверенный, что когда-нибудь сдвинусь с этой мертвой точки снова. Я замер, потому что сил на дальнейшее движение просто не было, и стал ждать. Чего ждать? Хотел бы я знать.

– Спасибо большое Клиффорд – улыбнулась мне пожилая женщина, облаченная в серо-зеленое платье, искусно подчеркивающее всю стройность её фигуры, которой могли бы позавидовать многие юные барышни.

Её слова словно вырвали меня из транса, и я услышал аплодисменты. Несколько десятков людей, расположившихся на деревянных скамьях, установленных посреди книжной лавки, смотрели на меня и неистово хлопали, а кто-то даже встал с места, подчеркивая тем свое уважение. Я заметил, как несколько растроганных дам смахнули слезы с глаз своими белыми платочками. Весьма благодарная публика. Вот только я ей был совсем не благодарен. Знали бы они, в каком алкогольном бреду я писал эти строки, как тяжело мне давалось каждое предложение, как больно мне было в тот момент и как же сильно мне хотелось все бросить, сжечь эту чертову рукопись, а затем и весь дом, вместе с собой. Ненавижу эту книгу. Ненавижу публику, которая нашла в этих уродливых и преисполненных боли словах что-то прекрасное. А таких было, по всей видимости, не мало, ведь книга имела ошеломительный успех, уступив в продажах лишь моему второму роману из серии о приключениях частного детектива, авантюриста и охотника за древностями – Нейтана Боунза.

– Напоминаю вам – произнесла миссис Каранкет, обернувшись к залу – Господин Клиффорд Марбэт сейчас зачитал нам последнюю главу из своего романа «Право на жизнь». Прекрасная книга. Я лично прочла ее трижды. Такой глубокий и искренний роман.

Я стерпел эти похвалы с покорной и благодарной улыбкой, которую давно уже разучил и демонстрировал на всех подобных мероприятиях.

– И так, господа и дамы, если у вас есть вопросы к мистеру Марбету, вы можете задать их прямо сейчас.

Миссис Каранкет снова села в свое кресло, с краю от импровизированной кафедры, на которой стоял я.

Вопросы конечно были, куда же без них? На таких встречах немало журналистов, ведущих колонки о культурной жизни города.

– Позвольте, мистер Марбет – поднял руку полноватый молодой мужчина в сером пиджаке.

Я кивнул. Мужчина быстро поднялся.

– Ломар Синтари, газета «Око туманного города» – представился он и продолжил – С тех пор как вышел роман «Право на жизнь», прошло уже больше двух лет. Это самый большой разрыв между произведениями в вашей карьере, я прав?

– Правы – согласно кивнул я и отпил воды из стакана, заботливо оставленного здесь миссис Каранкет, еще до начала моего выступления.

– И никакой информации о вашем следующем произведении нет. Может ли это означать, что вы готовите своим читателям нечто грандиозное? Или может быть опасения некоторых ваших почитателей верны, и вы готовы распрощаться с персонажем Нейтаном Боунзом, а то и не только с ним, но и со всей писательской деятельностью вовсе?

Я ожидал такого вопроса. Знал, что его обязательно должны будут задать, и нет ничего удивительного в том, что он прозвучал первым.

– Уверяю вас, что для подобных опасений нет никаких оснований. Возможно, я взял небольшой творчески перерыв, и только.

– Чем он может быть вызван, мистер Марбет?

«Ты отлично знаешь чем, сукин сын».

– Разве всегда нужны причины? – спокойно ответил я – Возможно, каждому иногда хочется остановиться, выдохнуть и подумать обо всем, что он уже совершил, а так же о том, что только собирается сделать.

– Очень туманный ответ, вы не находите?

– Под стать названию вашей газеты – улыбнулся я и по залу прокатился робкий смешок.

– Спасибо, мистер Марбет – газетчик сел и тут же потянулись вверх еще руки.

Они задавали свои вопросы, многие из которых, да что уж там, почти все из них, мне были хорошо знакомы. «Ассоциируете ли вы себя со своим персонажем?», «Откуда вы черпаете вдохновение?», «Сожалели вы когда-нибудь о тех решения, которые принимали ваши герои?», и все прочее в том же духе. Банально, скучно, зато просто и легко отвечать. Вопросов о смерти Тессы не прозвучало, они были под запретом, об этом, я уверен, миссис Каранкет предупредила всех и каждого, за что я был ей искренне благодарен.

В итоге моя мука закончилась, Рита Каранкет поднялась и провозгласила, что пятнадцать минут, данные на разговор с автором истекли, и вновь поблагодарила меня. В ответ я тоже отчеканил слова благодарности за это приглашение, за возможность пообщаться с читателями и прессой, сияя все той же лживой улыбкой.

С облегчением я покинул кафедру, уступив свое место худощавому, низкорослому поэту, с густыми бакенбардами, пышной шевелюрой черных как уголь волос завитых мелким бесом и смуглой кожей – явными показателями наличия в нем саббатийских кровей.

«Выдыхай милый» – зазвучал мягкий голос Тессы в моей голове – «Все закончилось. Ты справился»

Раньше она всегда посещала такие мероприятия, сидела в первом ряду, и это придавало мне сил в те далекие дни, когда писательская карьера только начиналась, и внутри бушевал страх быть непонятым, непринятым, страх оказаться пустышкой. Тесса сидела там, глядя на меня своими бездонными зелеными глазами, и я, ловя на себе ее взгляд, преисполнялся веры в собственные силы. Так кто же мог бы осудить меня за то, что мне хотелось вновь увидеть её здесь? И я увидел, ничуть тому не удивившись, ведь и прежде представлял себе как веду с супругой диалог.

«Справился» – согласился я с ней – «С приступом тошноты».

«Не будь так строг к этим людям, Клиффорд» – она стояла рядом со мной, высокая, статная, с белой кожей и изумрудными прядями волнистых волос, свободно ложащимися на ее оголенные плечи. Такая красивая. Я даже ощущал сладковатый аромат её любимых духов. Так живо, четко и подробно ее образ воспроизводить мне еще не доводилось.

«Меня удивляет, почему они не видят, что моя книга дерьмо?».

«Может потому что это не так?».

«И ты туда же?».

«Ты знаешь, что мне всегда нравилось все, что ты пишешь».

«Да, только эту книгу ты не читала».

«Это что-то меняет?».

«Это меняет все».

Не желая продолжать эту глупую дискуссию с самим собой, я направился к столу с закусками и вином, намереваясь утолить свой голод, ведь я ничего не ел с самого утра, а заодно сосредоточиться на чем-то другом, дав своему болезненному воображению и памяти передышку.

Тогда и появилась она. Не воображаемая, реальная девушка. Худая, стройная, лет двадцати пяти, а может младше, с дерзкой, короткой стрижкой светлых волос, с острыми чертами лица, придающими ей сходство с хищной птицей, с проникновенным взглядом золотых глаз, облаченная в пышное красно-черное платье. Она подошла ко мне, выстукивая по полу каблучками своих лакерованных красных туфель, и прежде чем я успел отправить в рот бутерброд с утиным паштетом, произнесла:

– Добрый день, мистер Марбет. Ника Томас – и она протянула мне свою худенькую, бледную ручку, к моему удивлению, почти не тронутую тем излишним ярким маникюром, что нынче в моде у подобных светских львиц Мистрейда. Эта женщина вообще не очень подходила под образ светской львицы, хотя определенно старалась ею казаться. Но что-то в ней было не так, что-то выдавало в ней совсем иную натуру. Вот только какую? Не то, чтобы мне очень хотелось это знать.

Я пожал руку, не утруждаясь представлением себя, ведь она уже и так знала мое имя и профессию, а затем откусил наконец свой бутерброд. Он оказался сухим и невкусным.

– Приятного аппетита – пожелала мне Ника.

– Спасибо – я кинул недоеденный бутерброд в урну и, взглянув на остальные закуски, решил, что они навряд ли будут лучше.

– Еда здесь не очень – понимающе сказала Ника, поймав мой скептический взгляд – Зато игристое вино вполне сносно.

– Действительно? – я направился к столу с бутылками вина.

– Признаюсь, очень рада нашей встрече, мистер Марбэт – Ника пошла следом – Когда редактор отправил меня в этот литературный кружок, я право, и не думала, что встречу здесь настоящего автора.

– Настоящего? – нахмурился я, наполняя свой бокал красным вином – Интересный термин. Что он означает?

– Успех, что же еще.

– То есть, говоря «настоящий автор» вы имеете в виду «успешный автор»? Я все правильно понял?

Я, наконец, взглянул на нее и отпил вина. Оно и правда оказалось неплохим. Не лучшим, конечно, и даже не средним, но, во всяком случае, куда приятнее еды.

– Как-то так – Ника чуть растянула свои тонкие губки в отточенной ангельской улыбке, такой выверенной, такой естественной, что мне невольно захотелось поверить в нее. Однако я слишком хорошо знал журналистов, чтобы доверять им.

– Так за чем же этот фарс, мисс Томас? Почему сразу вот так и не сказать?

– Любите прямолинейность? – улыбка не сходила с ее лица.

Я лишь пожал плечами и вновь пригубил вина.

– Вы не нальете даме выпить?

– Думаю, что вы отлично справитесь и своими силами.

С этими словами я пошел прочь, надеясь, что столь грубый ответ отобьет у этой юной особы все желание установить со мной контакт. Возможно, скоро, в одной из газет промелькнут слова о том, что Клиффорд Марбет грубый, неотесанный мужлан, исписавшийся пьяница или что-то еще в этом роде, но мне было наплевать. Я всегда считал, что репутацию творца должны защищать его произведения, а не тот фальшивый образ, который он принимает, выходя на публику.

Однако эта девушка оказалась настойчива:

– Я наслышана о вас, мистер Марбэт – она вновь пошла за мной следом – О вашей нелюдимости, о вашей нелюбви к светскому обществу, которого вы стараетесь всячески избегать, о вашем волхаринском происхождении. Все это очень интригующе, надо сказать.

Не обращая на нее внимания, я остановился возле книжной полки со сборниками стихов всего мира. Выбор был огромен, но я искал определенную книгу.

– Любите стихи, мистер Марбэт?

Я не ответил.

– Вам какие больше нравятся авторы? Я вот никогда не могла с этим определиться. Саббатийская поэзия считается лучшей, она пропитана духом степей, по которым гуляет свободный ветер, разнося под звездами волчий вой. Но меня всегда очаровывала и волхаринские песни, не такие складные и ровные, но куда более проникновенные, холодные как сама Волхария.

Пока она говорила я, наконец, нашел то что искал, и снял с полки небольшую книжицу в потертой голубой обложке.

– Лютер Анс – проговорила Ника, и надо сказать, удивила меня тем, что знает этого поэта – Очень мрачные стихи, не правда ли? Впрочем, как и его жизнь. Вы ведь знаете, что он состоял в секте Мары Сит и был казнен?

– Знаю – кивнул я – Как и то, что кроме этого маленького сборника, он не издал больше ничего. Не успел просто. А после его казни эти книги остались лишь у ценителей и коллекционеров. Его можно назвать успешным автором, как считаете, мисс Томас?

Я поднял глаза на Нику, и к моему удивлению девушка совсем не смутилась и не потерялась:

– Нет, я бы так не сказала.

– Значит, и настоящим автором он тоже не является? Верно?

– В данном контексте нет – так же спокойно ответила Ника.

– В данном контексте… – повторил я с ухмылкой и, отставив бокал с вином на полку, открыл книгу.

Тесса очень любила эти стихи. Она находила в них что-то неземное, космическое, что-то нереальное, или попросту «не банальное» как она сама говорила.

– Не считайте меня, пожалуйста, какой-то лицемеркой, мистер Марбэт. Если вам нужна честность, то я назвала вас настоящим писателем лишь в надежде растопить лед.

– Потешить мое эго, иначе говоря – я листал страницы в поисках одного конкретного стихотворения.

– Именно так.

– Значит, вы решили, что я этакий нарцисс с раздутым эго, каждое поглаживание которого может вызвать положительную реакцию с моей стороны и тем самым даст вам возможность получить то, чего вы хотите.

– Надеюсь, я вас не обидел этим?

– Нет, но поселили сомнения в вашей компетентности.

– Признаюсь, мистер Марбэт, я совсем недавно в столице, и еще не научилась правилам здешнего общения авторов с прессой.

– Да что вы? А так и не скажешь. Не стоит расстраиваться, госпожа Томас, уверен, что с большинством тех авторов, которых вы нарекли «настоящими» ваш метод сработает.

– А вы значит, не такой как все?

– Скорее я просто не настоящий автор.

Я, наконец, нашел нужное стихотворение и быстро пробежался по нему глазами.

«Ночь за окном, дождь за окном,

И погасил я все свечи.

В мире моем, в доме моем,

Дождь продолжается вечно.

Все что любил, все что ценил,

Я потерял в одночасье,

Но в мир теней, вижу я дверь,

Там обрету снова счастье».

Мне вспомнилось, как мы поспорили с Тессой о смысле этих и последующих строк стихотворения. Я видел в них нечто мистическое, путь во тьму скорбящего человека разочаровавшегося в своей жизни и отвернувшегося от света. Тесса же видела принятие смерти, а если точнее то самоубийство как избавление от боли в надежде на встречу с теми, кто ушел из жизни ранее. Мы часто заводили такое споры. В шутку и в серьез. Но тот был первым, мы еще даже не думали о женитьбе. После бурной бессонной ночи, в ее доме, освещенной лучами восходящего солнца, я нашел такую же книжицу и открыл ее именно на этом стихотворении. То был жаркий спор, обретший для меня новый смысл после смерти Тессы. И не смотря на то, что сам стих я помнил очень хорошо, мне хотелось перечитать его снова, чтобы, возможно отыскать именно то, что видела между его строк Тесса. Однако, как не странно, за эти два года, я не смог найти ту книгу в голубой обложке, единственный сборник стихотворений Лютера Анса. Вот уж действительно мистика, ведь Тесса ей так дорожила, что никогда бы ни кому не отдала и не подарила. Но куда тогда она могла подеваться?

– Для вас эти стихи что-то значат, я права? – вновь услышал я голос Ники прорвавшийся сквозь пелену моих воспоминаний – Вы не просто так сняли с полки именно эту книгу?

Я резко захлопнул сборник, и поднял взгляд на женщину:

– Что вам нужно?

– Вы популярный автор, я журналист, думаю все и так ясно.

– Время для вопросов авторам закончилось. От вас я не услышал ни одного.

– Вы меня не правильно поняли, мистер Марбэт. Мне нужны не пара сухих ответов на скучные и банальные вопросы, чтобы тиснуть их в колонку. Мне нужно полноценное интервью.

– Вон оно как. Увидели здесь НАСТОЯЩЕГО АВТОРА – я специально сделал акцент на данном словосочетании, как бы высмеивая его несуразность – и посчитали, что это ваш шанс выбиться на первую полосу вашей газетенки?

– Не совсем – Ника действительно держалась очень достойно и спокойно, моя резкость не выбила ее из равновесия и словно бы совсем не задела – Я вынуждена признаться, что солгала вам мистер Марбэт.

– Этому стоит удивляться?

– Редактор не посылал меня сюда. Я пришла из-за вас, и только. Я знала, что вы здесь будете.

– Чем заслужил такую честь?

– Вы мне интересны мистер Марбэт. Не только как автор, как человек. Успех пришел к вам с первой книги, и почти десять лет вы будоражите сердца и умы читателей по всему Конгломерату, однако никому и ничего не известно о вас самом. О вашем прошлом, например, о том, где вы жили в детстве, и откуда приехали в Мистрейд. Вы сами, я уверена, ничуть не менее увлекательны, чем ваши книги…

– Ошибаетесь – перебил я ее – В моей жизни нет ничего такого, о чем стоило бы печатать.

– Это мне решать.

– В наглости вам не занимать, мисс Томас.

– Это профессиональное.

– Понимаю. Ну что же… вырожусь иначе, чтобы вам было понятнее. В моей жизни нет ничего такого, о чем я хотел бы, чтобы вы, или кто-то еще напечатал статью. Так яснее?

– И этой своей скрытностью, вы только подогреваете интерес людей к вашей персоне.

– За этой скрытностью, как вы выражаетесь, не прячется ничего особенного, и это ни в коем случае не попытка набить себе цену или намек проявить упорство. Я не стараюсь казаться загадочным, мисс Томас, но моя жизнь не захватывающее чтиво для общественности Конгломерата. Я писатель, и если хотел бы рассказать о себе, написал бы автобиографию.

– Я вам не помешаю? – раздался голос миссис Риты Каранкет.

Думаю, что она обратила внимание на нашу бурную беседу и решила вмешаться. Миссис Каранкет всегда славилась репутацией защитника авторов. Устраивая подобные литературные встречи, она гарантировала писателем и поэтам, что неудобных вопросов не будет, о чем строго информировала прессу, и неустанно следила, чтобы подобные условия выполнялись.

– Ни в коем случае – улыбнулся я.

– Прекрасно. Мы с вами, кажется, незнакомы, девушка? – она повернулась к Нике.

– Ника Томас – она снова ангельски улыбнулась хозяйке заведения – Я представляю газету «Истина Миранды».

Я не поверил своим ушам, и, судя по выражению лица Риты Каранкет, она не поверила тоже. Однако вряд ли кому-то пришло бы в голову врать о подобном, ведь это может быть чревато не самыми приятными последствиями для репутации. Газета «Истина Миранды» была широко известна в Конгломерате, как единственная пресса, которая никогда не лжет. Основанная неким безымянным радикалом в середине семидесятых годов, Истина Миранды неоднократно подвергалась гонениям за свои разоблачающие и обличающие статьи. Почти каждый года члены старших кланов требуют её закрытия, и даже более того, несколько раз вставал вопрос о том, чтобы объявить всех причастных к этому изданию вне закона и судить за антигосударственную пропаганду. Однако Истина Миранды продолжает существовать и по сей день, а обвинения в ее адрес были признаны безосновательными, чего нельзя сказать о самой газете, все материалы в которой проходят тщательную проверку и с легкостью разрушают любые всплывающие в других источниках опровержения. Многие так называемые «журналисты-правдорубы» Конгломерата, ратующие за неподкупность прессы и только правду в печати, мечтают попасть в это издание, однако, насколько мне известно, подать туда заявку невозможно, никто не знает даже, где именно располагается главная редакция Истины Миранды. Газета сама выбирает и приглашает к себе журналистов, которые ее заинтересовали. Если Ника Томас из таких, то без сомнения, к ней стоило относиться с уважением, как минимум за то, что она целиком и полностью предана своей профессии, но при этом не подкупна и не корыстна. Однако возникал другой вопрос:

«При чем тут я? Статья обо мне в газете Истина Миранды? Что за бред?!»

Я ведь просто писатель, не политический деятель, не власть имущий коррупционер, не виновник трагедий и не участник скандалов, и от того не мог взять в толк, что этой журналистке от меня могло понадобиться.

Ника явно обратила внимание на нашу реакцию и все так же снисходительно улыбаясь, дала нам паузу на то, чтобы обработать эту информацию у себя в голове.

– Что же привело вас в мою лавку, мисс Томас? Неужели работа? – наконец спросила мисси Каранкет.

– Отнюдь. Я просто люблю книги и, оказавшись в Мистрейде, не могла упустить такую возможность.

«Что же это?» – думал я – «Ложь? Или она просто играет со мной? Хитрая лисица!».

– Значит вы не из нашего города?

– Ах, нет – Ника дружелюбно рассмеялась – Очень бы хотелось, но нет.

«Очень хотелось бы, конечно» – ухмыльнулся я про себя, но отметил, что врет Ника искусно и красиво.

– Тогда позвольте спросить, что же привело вас в столицу?

– Вы, наверное, уже слышали о ночном пожаре в особняке клана Стрикс?

– О да – воскликнула миссис Каранкет – Ужасно, ужасно! Говорят, есть жертвы.

– Да, и все уважающие себя газеты Мистрейда соревнуются в их количестве с самого утра.

– Но вы то, конечно, выяснили правду?

– Такова моя работа.

– Так может быть вы расскажете нам, по секрету, мисс Томас, что же стало причиной пожара?

– Никого пожара там не было – спокойно ответила Ника – А все остальное об этом вы сможете прочесть в нашей газете через пару недель.

– Никакого пожара? – удивилась Рита Каранкет – Вы должно быть шутите. Сегодня утром я навещала своего кузена в центральной городской больнице, он недавно перенес операцию… ну не о том речь. Целое крыло было перекрыто, туда поступили больные с ожогами.

– Вы видели эти ожоги? – заинтересовалась Ника.

– Нет, конечно, меня бы туда не пустили.

– Жаль.

– Но откуда бы взялись эти пациенты с ожогами, если никакого пожара не было?

– Это верный вопрос, миссис Каранкет, очень верный. Дело в том, что если бы вам удалось увидеть этих людей, хотя бы одного из них, я думаю, что характер его повреждений вызвал бы у вас немало вопросов, даже если вы совсем не сведущи в медицине.

– Что же в них такого особенного?

– Это сложно объяснить, и не думаю, что стоит. Но я убеждена, что нанесены эти ожоги были отнюдь не пламенем.

– Чем же тогда? – не унималась Рита Каранкет.

Я между тем вдруг стал замечать параллель, в которую верилось с трудом. Мой собственный ожог на руке был так же нанесен не пламенем, и выглядел он странно, возможно именно так, как говорила Ника.

– Я не могу сказать точно чем, но очагов открытого огня в доме обнаружен не было, пожарные ничего не тушили. Однако очевидцы из соседних домов утверждают, что слышали выстрелы ночью. Выстрелы и странные яркие вспышки в самом особняке Стриксов. Это было незадолго до того, как приехали пожарные команды, полиция и медицинские бригады и прессе было объявлено о пожаре.

Все стало ясно. Да, иначе и быть не могло. Таких совпадений просто не бывает.

– Простите дамы, но я вынужден вас покинуть – сообщил я поспешно.

– Что-то случилось? – удивилась Ника.

– Отнюдь – я постарался скрыть свое волнение – Так вышло, что я не уследил за временем, а мне нужно успеть на одну очень важную встречу.

– Конечно Клиффорд – улыбнулась миссис Каранкет – Большое спасибо, что посетил нас сегодня.

– Всегда рад оказаться здесь, Рита – я развернулся и собрался пойти прочь, но сделав шаг вспомнил, что все еще держу в руках книгу Лютера Анса. Я глупо уставился на нее, пытаясь решить, что с ней делать.

– Лютер Анс – проговорила Рита – А ты ценитель, Клиффорд. Прекрасные, хоть и мрачные стихи. Хочешь купить ее?

– Пожалуй, в другой раз – решил я и поставил книгу на место.

– Дамы – я слегка поклонился и быстро направился прочь.

Пожар в центре города не был пожаром. Стоило ли мне верить словам Ники? Конечно, стоило, если она действительно было той, за кого себя выдавала. Во всяком случае, те немногие факты о случившемся, сказанные ею, сильно совпадали с пережитой мной утром встречей. Яркие вспышки, странный характер ожогов.

«А что стрельба?» – спрашивал я себя – «Может они пытались усмирить этого зверя и застрелить его?».

Так или иначе, но если этот зверек, найденный мной на кладбище, сбежал из рук семьи Стрикс, то мне следовало поскорее забрать его от доктора Киннера, ведь тот мог оказаться в серьёзной опасности.

«Что это за зверь такой и насколько секретно его существование? И главное, что клан сделает с теми, кто его укрывает?» – вот какие вопросы волновали меня более всего. И может, я конечно преувеличивал, надумывал лишнего давая волю собственному воображению, возможно, здесь и вовсе не было никакой связи, но все же я поспешил возвратиться в клинику, не в состоянии отделаться от ощущения, что становлюсь участником неких важных событий.

4. Имя

Клонящееся к закату солнце весело поигрывало своими алыми лучами на крышах домов и в стеклах окон, когда из дверей клиники доктора Киннера появилась Аннет. Девчушка огляделась по сторонам и, быстро отыскав меня, уверенным шагом пошла через улицу.

Я сидел на открытой веранде небольшого ресторанчика, накормившего меня сытным обедом (или поздним ужином) из мясного рагу с овощами и булочкой с малиновым джемом на десерт. Я ждал, когда доктор Киннер закончит свою операцию. Аннет пообещала, что это займет не более часа, однако я просидел почти два, без интереса разглядывая улицу, главной достопримечательностью на которой, судя по количеству посетителей, являлась цирюльня дядюшки Тима, располагавшаяся примерно в сотне метров от клиники доктора Киннера. Барышни в пестрых платьях и джентльмены с пышными усами и ухоженными бородами, то и дело входили и выходили из этого заведения. Наблюдая за этой текучкой, я погрузился в свои мысли, которые однако, кружились на одном и том же месте, словно в бальном танце, кружились и кружились, а музыка никак не прекращалась и не менялся темп.

Появление Аннет означало, что Киннер наконец освободился, и это меня обрадовало, ведь знаменовало собой конец однообразному танцу моих мыслей, точнее сказать, мне очень хотелось чтобы это было так. Кроме того, было невероятно интересно узнать, какую же композицию музыканты станут исполнять следующей.

Одним глотком допив уже остывший горький кофе, третий по счету, я поднялся с места и, достав из кармана купюру в один эливан, бросил ее на стол. Весь обед стоил, пожалуй, вполовину дешевле, но мне было наплевать. Я и так слишком долго ждал, чтобы тратить время на нерасторопного официанта, который будет искать сдачу. Деньги никогда меня особо не заботили, ни до начала писательской карьеры, ни тем более после.

– Доктор Киннер закончил – громко сообщила Аннет подходя.

– Прекрасно.

– Он ждет вас в приемной. Это там, где…

– Я знаю, где это. Спасибо.

Я быстро направился к клинике.

– А мне он сказал, что я на сегодня свободна.

– Замечательно – кивнул я ей через плечо.

– Так что я с вами не пойду – заключила Аннет, таким тоном, словно ее одновременно и радовала мысль о том, что можно наконец-то идти домой и огорчал тот факт, что она не проводит меня к доктору. Похоже, что ее интерес к принесенному мной утром диковинному животному, которого Аннет так и не увидела, ни сколько не угас. Вот же любопытное создание.

– Удачи вам, мистер.

– И тебе, Аннет – я повернулся к ней, не сбавляя шага и улыбнулся.

Девочка улыбнулась в ответ, так искренне, как могут только дети, и побежала вверх по улице.

Киннер действительно ждал меня в приемной, натирая руки каким-то маслом, которое обладало резким травяным запахом, в общем-то даже приятным, не будь он таким сильным.

– Клиф – воскликнул доктор Киннер, подняв на меня глаза – Рад снова видеть тебя так скоро. Ты не голоден?

– Нет. Перекусил, пока ждал.

– Прости, что заставил ждать. Я не думал, что операция затянется. Были осложнения.

– Я понимаю. Как зверь, которого я принес?

– Ах да – активно закивал Киннер – Что же, пойдем, взглянем на него вместе.

Он сделал быстрый жест рукой следовать за ним и повел меня по коридору вглубь здания.

– Он пришел в себя? – спросил я.

– Да. Часа через два после того как ты ушел, я заглянул к нему. Он проснулся, но был крайне слаб. С трудом мог подняться на лапы. Однако это не помешало ему скалиться и рычать на меня. Он даже засветился… – доктор на секунду смутился, словно сказал что-то нет то – или заискрился, представляешь? Я сразу вспомнил твой ожог, и не стал настаивать на дальнейшем общении. Как кстати рука? Не болит?

– Все в порядке – уверил я.

– Все равно нужно будет взглянуть на нее и перебинтовать.

– Ты давал ему поесть?

– Да, я приносил ему еду и воду. Судя по клыкам, он хищник, и я решил, что он не откажется от курочки. И не ошибся. Он прям таки набросился на куриную грудку, и выпил три пол-литровых миски воды. И да, я говорю о нем в мужском роде не просто так. Еще первичный осмотр дал четко понять, что наш подопечный самец, если тебя это конечно интересует.

В последнем я почему-то не сомневался. С самого первого контакта я был уверен в половой принадлежности существа. И только когда Киннер заговорил об этом, я понял, что для подобной уверенности не имел никаких оснований. Странно, но не более чем все остальное связанное с этим животным.

Доктор остановился возле неприметной двери и достал из кармана своего белого халата массивную связку ключей.

– Вот и пришли. Я не мог оставаться с ним долго, но когда заглядывал в прошлый раз, он спал.

Доктор некоторое время звенел ключами в поисках нужного, затем, наконец, нашел его и отпер дверь. Перед нами предстала деревянная лестница, ведущая вниз. Она упиралась в металлическую решетку, за которой виднелся приглушенный дневной свет.

– Это один из трех подвалов дома – пояснил доктор буднично – Я оборудовал его как раз на случай буйных пациентов.

Киннер хихикнул.

Я начал спускаться вниз и ступени заскрипели под моими ботинками.

Подвал оказался просторным пустым помещением, в которое солнечные лучи проникали сквозь тянущиеся под потолком вдоль правой стены узкие окна, и ложились на пол ровными прямоугольниками света. Я сразу увидел принесенного мною зверька. Он сидел в дальнем углу и как только я подошел к двери, на меня уставились два фиолетовых глаза, поблескивающие в полумраке.

– Гляди ка, похоже, он проснулся и теперь чувствует себя куда лучше – улыбнулся доктор, и отстранив меня, отпер замок.

Киннер толкнул решетку и та с тихим скрипом отворилась. Я сделал шаг в комнату.

– Осторожно, Клиф. По-моему он не слишком доверяет людям. Смотрел на меня волком, даже когда я принес ему добавку еды.

Предупреждение доктора было резонно, ожог на моей руке являлся прямым тому доказательством, однако я почему-то был уверен, что поступаю правильно. Возможно, сыграло роль мое нетерпение и любопытство, которые за целый день ожидания поглотили меня полностью. Я жаждал ответов, так сильно, что, похоже, готов был снова влезть на дерево и получить еще один ожог.

Я сделал второй шаг навстречу зверю, и тот, к моему удивлению, поднявшись на лапы, медленно пошел ко мне. Он двигался плавно, по-кошачьи припадая к полу, и длинный хвост находился в постоянном движении, извиваясь подобно змее. При том зверь смотрел мне прямо в глаза с интересом, свойственным малым детям.

– Смотри ка Клиф, Владыка всемогущий, да он словно узнал тебя – воскликнул доктор, оставшись стоять в дверном проеме.

Действительно, было похоже, что зверек меня вспомнил. Осторожно приближаясь друг к другу, мы продолжали держать зрительный контакт, так, словно он был нитью, связывающей нас, и стоило только разорвать ее, на миг отвести взгляд, и все вышло бы из под контроля, тут же обратилось в хаос. Глядя в его глаза, я окончательно убедился в том, что не ошибся, и в прошлую нашу встречу, там на дереве, действительно увидел в этом взгляде нечто большее, чем просто первобытный страх животного перед неведомой опасностью. Не знаю, как правильно это описать. Интеллект. Разум. Понимание и полное осознание происходящего было в этих глазах. И не только в глазах. Вся его необычная мордочка несла на себе четкий отпечаток разумности. Уголки губ были опущены, а маленький черный нос, совсем как у куницы или харька, пребывал в постоянном движении, ходил из стороны в сторону, раздувал ноздри, словно и не принадлежал всему остальному телу, подчиняющемуся разумной осторожности, и предательски выдавал заинтересованность и нетерпение своего обладателя. Этим странным выражением на своей морде, он словно обращался ко мне с вопросом: «кто ты и чего мне от тебя ждать?».

Я сделал еще шаг навстречу зверю, и еще один. И вот мы уже стояли в метре друг от друга. Он продолжал смотреть на меня, преисполненный интереса и одновременно с тем страха. Да, он боялся меня, и его лисьи ушки были прижаты к голове, а тело напряжено, словно он был в любую секунду готов броситься бежать, или кинуться в атаку, любыми способами защищать себя. Однако он хотел доверять мне, хотел чтобы я оказался другом, это читалось в больших фиолетовых глазах.

Я поднял руки и показал свои ладони, надеясь продемонстрировать тем самым свою безопасность. Зверек в ответ слегка приоткрыл пасть. Не зашипел и не оскалился, но слегка обнажил клики, возможно намеренно, однако мне показалось, что скорее случайно, так же как люди порой открывают рот от удивления или в задумчивости, совершенно не отдавая себе в этом отчета. Я медленно опустился на колени и еще медленнее потянул правую руку в его сторону. Не для того чтобы погладить или дотронуться, расстояние не позволяло мне этого. Я вытянул руку, чтобы зверь обнюхал ее, так обычно поступают при знакомстве с домашними животными, собаками или кошками, дают им обнюхать пальцы и демонстрируют тем самым свои добрые намерения. Но зверь не стал нюхать, а вместо этого сделал нечто куда более удивительное. Он взглянул на протянутую мной руку, потом снова на меня и, шагнув вперед, вытянул свою левую лапку. И он прикоснулся ко мне, дотронулся до моих пальцев. Это было мягкое и очень осторожное прикосновение. Я ощутил, на своей ладони острые коготки, ничуть не поранившие кожу. Этакое рукопожатие, при том, что он продолжал смотреть мне в глаза.

– Владыка! – раздался позади меня возглас доктора Киннера – Да вы, похоже, подружились.

Он начал подходить и зверек тут же оскалился, отстранился от меня, уперся всеми четырьмя лапами в пол и зашипел на доктора, демонстрируя два ряды своих белоснежных острых зубов. При этом на глаза ему упала прядь из тех самых светло-серых волос, росших у него между ушами и скрывающих черные рожки, что предало существу некой гротескной, пугающей схожести с человеком.

– Ох ты… – доктор тут же остановился и, так же как и я минуту назад, поднял ладони вверх – Тише, тише. Пожалуй, мне стоит отойти.

Киннер вновь отступил к двери.

– Смотри ка, какой сорванец. С тобой за ручку здоровается, а на меня шипит. А ведь я приносил ему еды.

Зверь снова посмотрел на меня и быстрым движением головы смахнул с глаз мешающую прядь.

«Да кто же ты такой и откуда пришел?!» – воскликнул я мысленно, вспоминая, как сам постоянно убираю падающие на глаза пряди волос, зачесывая их пальцами назад.

– Здесь никто не причинит тебе вреда – сказал я вслух.

Зверь повернул голову на бок, словно попытался понять, что я хочу сказать. Этот жест вызвал у меня улыбку.

– Мы не враги тебе – я вновь протянул руку.

Зверь, теперь уже увереннее пошел вперед и дотронулся лапой до моего предплечья, словно знал что там, под рубашкой и бинтами находится оставленный им ожог. Затем он подошел ближе и лег, положив голову мне на колени.

– Невероятно – продолжал восхищаться доктора.

– Не может же он понимать речь – подивился я, поглаживая зверя по мягкой белой шерстке на спине. Ему, похоже, пришлось это по душе.

– Речь может и не понимает – согласился доктор – Но эмпатия вполне вероятна. Точнее невероятна, правильнее будет сказать. Эмпатия такого высокого уровня действительно невероятное явление.

– Что ты хочешь сказать?

– Что он читает твои эмоции, Клиф – пояснил доктор – И, похоже, очень успешно. Он понимает, что ты к нему дружески настроен, что ты не опасен.

– Но почему тогда не читает твои? Ведь ты так же дружелюбен.

– Может и читает, но с тобой, как я вижу, у него некая особенная связь.

– Откуда? Почему?

– Ох Клиф, если бы я знал ответ. Но не мне тебе нужно задавать эти вопросы. Все что я говорю лишь безосновательные предположения и только. Нам стоит написать в Университет. Вот кто сможет дать все ответы.

– Нет – быстро отрезал я, и зверек поднял голову, снова с интересом уставившись на меня своими бездонными фиолетовыми глазами.

– Почему нет? Ты нашел весьма необычное существо, Клиф. Я уверен, что он не просто какое-то экзотическое животное, а нечто совершенное иное, нечто новое, непознанное.

– Согласен.

– Значит, в Университете им должны будут заинтересоваться. Мы с тобой можем стать, по меньшей мере, первооткрывателями нового вида.

– Думаю, его уже открыли. И тот, кто это сделал, не спешил делиться своим открытием с Университетом.

– О чем ты?

Я немного помолчал и, продолжая гладить зверька, раздумывал над тем, стоит ли высказывать доктору свои опасения. Киннер словно бы понял это и терпеливо ждал. В итоге я решил, что есть смысл хотя бы в том, чтобы объяснить ему, почему я не хочу предавать эту находку огласке.

Я мягко отстранил зверя и, поднявшись, обернулся к Киннеру.

– Не знаю, слышал ли ты, что сегодня ночью в особняке Стрикосов был пожар.

– Думаешь, он стал тому причиной?

– Возможно.

– Почему ты так решил?

– Не могу сказать. Каких-то прямых оснований нет. Только мои предположения. Но особняк располагается всего в паре кварталов от северного кладбища, если я правильно помню, и именно там я его нашел.

– Но если так – согласился доктор – Если этот зверек принадлежит Стриксам, что же ты намерен делать? Вернуть его?

– Когда я нашел его, там, на дереве, он выглядел таким изможденным, если не сказать умирающим. А когда я до него добрался, он напал на меня. Но посмотри, сейчас он ласковый, в нем нет злобы. Это наводит на мысль, что сбежал от Стриксов он не просто так. С ним чертовски плохо обращались.

– Значит, возвращать не намерен – заключил доктор – Тогда что будем делать?

– Пока не знаю. Нужно подумать. Для начала, я заберу его отсюда.

– Но Клиф, я надеялся его обследовать.

– Понимаю, однако я не хочу подвергать тебя и всю клинику опасности.

– Владыка, о какой опасности ты говоришь?

– Если этот диковинный зверек является каким-то важным экспериментом или находкой Стриксов, мы не знаем на что они пойдут чтобы вернуть его и сохранить все в тайне.

– Ох, Клиф, мы же не в одном из твоих романов находимся, во имя Владыки, это реальная жизнь.

– Да, может я и правда напрасно волнуюсь. Но осторожность не бывает излишней. Если никакой опасности нет, то я вернусь к тебе, обещаю. Вернусь, и ты обследуешь его, напишешь в Университет, все будет по-твоему. Но только после того как я буду уверен, что за ним не придут люди с оружием. Хорошо?

Доктор Киннер тяжело вздохнул, и кивнул, соглашаясь с моими словами весьма неохотно.

– Пойдешь со мной, дружок? – спросил я, обернувшись к зверьку.

– Дружок, так себе имечко Клиф – язвительно сообщил доктор.

– Но я не знаю как его зовут.

– И вряд ли он тебе скажет. А если ты прав, и он является экспериментом Стриксов, то скорее всего его звали, скажем, номер двадцать три, или что-то вроде того.

– Предлагаешь придумать ему имя?

– Ну да. Раз ты собираешься бороться за его права, то тебе стоит его как-то называть. Есть идеи?

– Яркий – сказал я не колеблясь, продолжая смотреть ему в глаза, как будто прочитал это имя на фиолетовой радужке. Может так и было, потому что имя возникло в моей голове так быстро и так отчетливо, словно всегда там находилось и только лишь ждало момента чтобы появиться на свет.

– Яркий? Хм… Это уже лучше.

«Яркий» – я вертел всплывшее в моей голове имя, вспоминая нашу первую встречу с этим зверьком, сегодня утром. Да, имя действительно ему подходило, ведь только благодаря его необычным способностям я его и обнаружил. И ожог, который я получил, остался после ослепительно яркой вспышки. Такой же яркой, как и само появление этого существа в моей жизни, ворвавшегося ярким событием в серую рутину моих унылых будней. Яркий, отличное имя.

– Значит Яркий – уверенно сказал я – Или ты против?

Но зверек не выказал протеста. Он сел на пол и с интересом продолжал разглядывать нас с доктором, иногда озираясь по сторонам, словно ожидая, что мир вокруг него вот-вот преобразится и нужно быть к этому готовым.

– Хорошо.

Я снял пальто и опустился рядом с ним.

– Надеюсь, ты позволишь мне тебя спрятать? – спросил я, демонстрируя пальто зверю – Лучше нам не показываться с тобой на улицах.

Зверь посмотрел на предложенный ему предмет одежды с недоверием. Поднялся на задние лапы, упершись хвостом в пол для большего равновесия, и осторожно потрогал мягкую ткань цепкими пальцами. Затем принялся с дотошностью заправского сыщика активно изучать мое пальто. Нашел в кармане несколько монет и купюр, но не заинтересовался ими. Обнаружил флягу, в которой на дне плескались остатки крепкой травяной настойки, но не уделил внимания и ей. Наконец достал фотографию Тессы, которую я всегда носил во внутреннем кармане пальто. Потертое, потрепанное фото, пересеченное белыми полосками сгибов, он разглядывал дольше всего остального, как будто изучая юную девушку запечатленную на нем, в простеньком платье без рукавов, улыбающуюся, хитро сощурившую глаза. Зверь держал фото в лапках так аккуратно, словно знал, как много оно для меня значит. И так же аккуратно он убрал его на место.

Доктор Киннер, позади меня, вновь испустил вздох изумления. Кажется, что слова восторга у него уже кончались.

Наконец, когда зверь исследовал пальто полностью и убедился в его абсолютной безопасности, он вновь опустился на четыре лапы и посмотрел на меня выжидающе.

Я улыбнулся и аккуратно накинул на него пальто. Затем так же бережно и осторожно, чтобы не сделать ему больно и чтобы не получить вдруг еще одного ожога, за то, что перешел границы дозволенного, а то черт их знает, где у нас с ним эти границы пролегают, я поднял Яркого с пола. Он не сопротивлялся, и я укутал его в пальто с головой.

Похоже, что он доверился мне полностью, словно действительно прочел мои мысли, все мои намеренья и понял, что я желаю ему только добра, что я его друг. Это очаровывало и одновременно с тем пугало. Такое доверие, чистое, неподдельное, накладывало обязательства, требовало оправдывать себя.

«Что если я его не оправдаю? Что если подведу этого малыша?» – такие мысли меня почему-то страшно пугали. Мне было плевать на мнение всех людей в Адверсе, всех до единого. Но мнение этого существа, встреченного сегодня утром, знакомого меньше часа, мне вдруг стало невероятно важно, а его доверие ценнее всех денег мира. И возможно было бы куда проще, если бы он зарычал на меня, зашипел, снова попытался обжечь своими странными лентами света. Тогда бы нам с доктором Киннером предстояло вместе решить, как с ним быть, кому его отдавать. Но теперь, когда он проявил ко мне такое невероятное доверие, я стал ответственным за него, и это все меняло, ставило с ног на голову весь мой мир. Однако, не скажу, что мне было это не по душе. Черт возьми, может быть я только и ждал чего-то подобного все последние годы, надеялся на такой вот случай, который заставит меня сдвинуться с места, действовать, жить. И вот он пришел, ярким светом ворвался в мою жизнь, и я не собирался жаловаться, я собирался идти ему на встречу, чего бы это не сулило в будущем. Ведь, так или иначе, это лучше, чем та пустота, то одиночество, тот штиль в бескрайнем сером море уныния и боли, который царил в моей повседневности. Наконец-то подул свежий ветер, ветер перемен, и я поднял паруса, готовый плыть к горизонту.

5. Артефакты

Серо-голубое покрывало сумерек опустилось на Мистрейд, и на центральных улицах зажглись газовые фонари, а на серых ликах домов засветились глазницы окон, отгоняя прочь сгущающуюся ночную тьму.

Кэб подвез меня прямо к дверям дома, и там, к моему глубочайшему удивлению, меня ожидала Ника Томас. Она переоблачилась из яркого красного платья в темно-серую складчатую юбку из под которой виднелись черные походные сапоги, и черный камзол с золотыми пуговицами. В таком своем образе она показалась мне более привлекательной и настоящей, и даже сложилось впечатление, словно этот наряд был ей самой куда приятнее и ближе ярких выходных платьев.

– Мистер Марбэт – широко улыбнулась журналистка, когда я расплатился с кучером – Нам, кажется так и не удалось завершить разговор.

Все выглядело так, словно мы старые знакомые, словно она знала, когда именно я приеду домой и вообще, об этой встрече мы договаривались заранее. Такой подход и наглость сбивали с толку.

– Странно. А вот мне помниться обратное, мисс Томас – ответил я, проходя мимо нее к дверям своего дома.

Яркого, завернутого в пальто, я нес на руках, и наделся, что он никак себя не проявит. Вот уж что было бы совершенно не кстати, так это пытаться объяснить этой привязчивой особе, что за странного зверя я несу в дом украдкой. С другой стороны, если Яркий был связан с событиями в доме Стриксов и Ника Томас расследовала именно это происшествие, то напрашивался ряд логичных вопросов:

«Так ли случайна была наша встреча в лавке мисс Каранкет? Может она знает, кто такой Яркий и откуда он взялся? Может она знает и то, что он у меня? Но откуда?»

Все становилось слишком запутанно, в череде случайностей начинала прослеживаться неясная связь, но возможно это мне только казалось, и на самом деле все обстояло куда проще.

– Простите мне мою настойчивость…

– Не нужно этой напускной вежливости – оборвал я Нику, развернувшись к ней лицом, и глядя сверху вниз, с высоты четырех каменных ступенек порога и своего немалого роста – Просто скажите, откровенно и прямо, что вам от меня нужно? И не лгите про интервью. Если вы действительно из Истины Миранды, то какого черта я вам сдался?

– Видите ли, мистер Марбэт, пока что я и сама не знаю ответа на этот вопрос – сообщила Ника Томас вполне серьезно и спокойно – Но чувствую, что вот-вот это выясню.

– Как-то туго у вас с объяснениями. Может, попробуете еще раз? Какого черта вам от меня нужно?

– Думаю, вы сами уже догадываетесь, разве нет? Или мне только показалось, что вы очень поспешно удалились, когда я сказала, что веду расследование произошедших в особняке Стриксов загадочных событий.

– Я не имею к этому ни малейшего отношения.

– Вы уверены?

Она заговорчески улыбнулась, словно у нас на двоих была одна тайна, словно мы оба знали что-то, что скрывали от других, и это меня взбесило. Но прежде, чем я успел ответить ей, Яркий у меня на руках зашевелился, похоже, устав он бездействия и это не ускользнуло от взгляда внимательной журналистки.

– Что там у вас, мистер Марбэт? – она шагнула на ступеньку и стала чуть ближе ко мне, при этом взгляд ее не сильно отличался от взгляда Аннет, которой так же страстно хотелось узнать, кого же я несу, спрятав от окружающих.

«Вот черт!» – выругался я про себя, понимая, что нужно срочно что-то предпринять, резко отослать прочь Нику и больше не разговаривать с ней, просто развернуться и уйти, или наоборот открыться ей, пойти на риск и возможно получить ответы на все волнующие меня вопросы.

– Что на самом деле случилось в особняке Стриксов? – пошел в атаку я, выбрав последний вариант, и этим вопросом намеренно раскрыл перед Никой свою заинтересованность данной ситуацией. Теперь уже отвязаться от нее мне будет не так просто, и я искренне надеялся, что принял верное решение.

– Ну нет, мистер Марбэт – она шагнула еще на одну ступеньку – Так не пойдет. Сотрудничество должно быть обоюдным.

– И что вы предлагаете?

– Вы расскажете мне, что вам известно о случившемся, а я вам.

– Мне ничего неизвестно, мисс Томас. Это чистая правда.

– Но как-то же вы с этим связаны – с твердой уверенностью в голосе сообщила она.

– Да с чего вы взяли?

Ника не успела ответить. Дверь за моей спиной отворилась, и в проеме показалось покрытое морщинам, худое лицо старика. В руках он сжимал старую армейскую винтовку «Катрина», выцветшие глаза принялись шарить по сторонам. Мистер Рейнис, хозяин дома в котором я снимал квартиру, почти полностью лишился зрения, и даже смерив меня взглядом, не смог узнать.

– Кто ждешь?! – скрипучим шепелявым голосом гаркнул он.

И тут же из свернутого у меня на руках пальто показалась голова Яркого, заинтересовавшегося странными звуками. Фиолетовые глаза с любопытством уставились на старика. Ника Томас ахнула от удивления.

«Ну, вот и все» – подумал я с неким отрешенным спокойствием – «Карты раскрыты. Черт, Клиф, как ты собираешься выпутываться из всего этого?».

– Это я, мистер Рейнис – отозвался я и старик замер.

– Клиф?

– Да, я здесь.

– Клиффорд?

– Да, да, мистер Рейнис! – почти до крика повысил я голос – Это Клиф! Я пришел домой!

Старик заулыбался беззубым ртом.

– О, Клиффорд, я не и не прижнал тебя. Ушлышал голоша, и подумал, что это чертовы шаббатийшкие торгаши пожаловали. Думал угоштить их порцией швинца – старик хрипло рассмеялся.

Гарольд Рейнис, старый вояка, не был плохим человеком, и за все те годы, что я снимал у него жилье, ни разу никого не угостил порцией свинца, но очень любил обещать подобное угощение всем непрошенным гостям, а в особенности саббатийцам. И пусть ни разу, за все восемь лет, на его пороге я не встретил ни одного саббатийского торгаша, которые в принципе то сторонятся больших городов, он постоянно ждал их и на этот случай таскал с собой любимое ружье. Чем ему не угодил этот скитающийся по миру народ, я никогда не спрашивал, но в прежние годы мы с Тессой бывало, беззлобно шутили на этот счет, придумывая разные забавные теории.

– Здесь нет никаких саббатийцев, мистер Рейнис. Можете быть спокойны.

– Хорошо. Ражвелось тут этой падали, как грязи.

Яркий с интересом вертел головой, разглядывая старика. Ника Томас в свою очередь с интересом разглядывала Яркого, словно и не замечала домовладельца.

– Ты тут не один? – мистер Рейнис с подозрением вглядывался в улицу, словно на ней, за каждым углом притаилось по паре коварных жуликоватых саббатицев.

Я взглянул на Нику, и только в этот момент девушка, наконец, оторвалась от пристального изучения Яркого и посмотрела на меня. Ее глаза горели, и я узнал этот огонь. Его же я видел в глазах Тессы, когда та садилась за один из любимых музыкальных инструментов, и в моих собственных глазах он тоже, должно быть загорался, когда я начинал писать, когда придумывал новый сюжет, когда волна творчества накрывала с головой. Этот взгляд мог означать только одно – теперь Ника не отступит, не остановится ни перед чем и во что бы то ни стало узнает мою историю даже против моей воли. Этот взгляд покорил меня. Это пламя было настоящим, пылким, неподдельным. Любопытство истинного приверженца своей профессии, как я мог устоять перед подобным?

– Не один, мистер Рейнис – ответил я старику – Со мной знакомая.

– Ника Томас – быстро представилась девушка.

– О, какой приятный голош – мистер Рейнис снова широко улыбнулся – Гарольд Фердинанд Рейниш, ветеран шражений на побережье шеверного моря.

– Очень приятно – Ника Томас прямо таки излучала учтивость и доброжелательность.

– Ну, так что же вы тут штоите, Клиффорд? – воскликнул мистер Рейнис – Проходите шкорее в дом.

Так и не заметив Яркого, у меня на руках, он скрылся за дверью, а я обернулся к Нике.

– Это приглашения, мистер Марбэт, или я что-то неправильно поняла?

– Вы все правильно поняли – ответил я безрадостно.

– О, как это приятно. Я польщена.

Я жестом предложил ей пройти в дом за стариком.

– Благодарю – проворковала она, воспользовавшись моим приглашением.

Мистер Реймис прошаркал к двери в свою квартиру, распахнутой настежь.

– Ну что же, хорошего вечера вам, молодые люди – пожелал он.

– И вам, мистер Реймис – вежливо ответил я.

– Была рада знакомству – добавила Ника.

– И я – оживился сгорбленный старичок – Он очень милый юноша, уж поверьте. Очень шлавный. Вам повезло.

– Не сомневаюсь – улыбнулась Ника.

– Эх, молодежь. Как же я вам жавидую.

Что-то приговаривая себе под нос, мистер Рейнис пошел вглубь квартиры, не потрудившись закрыть за собой дверь, делал он это только когда покидал дом, что случалось крайне редко. Мы же с Никой стали подниматься по старой скрипучей лестнице на последний, четвертый этаж дома. Пролеты были погружены в полумрак, но света из небольших окон, выходящих на улицу Милана Бонзо, было вполне достаточно, чтобы не спотыкаться на ступеньках. Из-за некоторых дверей слышались приглушенные голоса, дом был полон жизни, вечерних дел и забот и когда-то, в самом начала жизни здесь, мне казалось, что это даже создает некий уют.

Отперев ключом дверь своих апартаментов, я вновь проявил галантность, пропуская даму вперед. И первыми словами Ники Томас, как только я закрыл за собой дверь, были:

– Могу я на него взглянуть?

Я опустил Яркого на пол.

– Можете или нет, решать не мне, а ему.

Яркий выбрался из складок пальто, отряхнулся совсем по собачьи и взглянул на Нику, опустившуюся перед ним на колени.

– Кто это такой? – с восхищением спросила она.

– Я думал, вы мне скажете, мисс Томас.

Ника посмотрела на меня с недоумением.

– Так вы не знаете, кто он?

– Нет – ответил я – Нашел его сегодня утром.

– Странно – протянула Ника, возвращая свой взгляд к малышу.

Яркий подошел к ней и потрогал золотые пуговицы на камзоле, затем внимательно изучил широкую пряжку на ремне, опоясывающем юбку.

– Какой он красивый – Ника осторожно погладила Яркого. Похоже, что он не испытывал к ней недоверия, и это, от чего-то меня успокоило. Если Яркий действительно способен определять настроения и намерения людей, значит от Ники не стоило ждать зла. С другой стороны, доктор Киннер тоже не желал ему зла, однако Яркий рычал на него. Но в данном вопросе, как мне казалось, я уже нашел вероятный ответ, размышляя над этим во время поездки от клиники до своего дома. Если Яркий родом из лаборатории, он мог питать неприязнь к людям, которые хотели изучить его, к людям в белых халатах, к докторам. Это казалось вполне логичным.

– Где вы его нашли?

Не ответив, я прошел по комнате, по очереди зажигая четыре газовых светильника установленных на стенах. Пламя, заключенное в белые стеклянные плафоны, озарило просторный зал. По центру стоял небольшой овальный стол, окруженный пятью стульями. У левой от входа стены расположился широкий диван с темно-бурой обивкой в компании двух кресел, у правой стояло пианино. Из комнаты вели три двери, не считая входной. Одна вела в спальню, одна в мой кабинет, и одна в просторную ванную комнату. Прямо напротив двери находилось большое окно, спрятанное за полупрозрачными серыми занавесками.

– Располагайтесь – махнул я в сторону дивана и кресел, а сам прошел в ванную комнату, прихватив с собой глубокую тарелку, и наполнил ее водой.

– Хочешь пить? – я поставил тарелку рядом с Ярким, внимательно наблюдающим за моими действиями.

Зверек опустил голову и принялся жадно лакать воду, опять напомнив мне собаку. Это было так странно, наблюдать в одном существе черты сразу нескольких разных зверей, и даже человеческие черты что поражало и пугало более всего.

Когда он допил, я наполнил тарелку еще раз, но Яркий не проявил к ней больше интереса.

– Я оставлю ее здесь, хорошо? – я показал ему, что ставлю тарелку возле двери в ванну. Яркий внимательно проследил за моими действиями, а затем переключил свое внимание на комнату.

– Здесь очень уютно – сообщила Ника, усаживаясь в кресло, рядом с окном, и оглядывая комнату.

Пройдя к небольшому мини бару, устроенному в шкафчике над пианино, я спросил:

– Вам что-нибудь налить?

– О, теперь вы готовы обслужить даму, мистер Марбэт? – ухмыльнулась журналистка.

Я обернулся к ней выжидающе, всем видом показывая, что не оценил юмора.

– Не будьте таким серьезным – улыбнулась она – Я просто шучу. У вас есть вино?

– Фруктовое, из Фейриса.

– Это то что надо.

Я кивнул и отвернулся.

Пока я наполнял бокалы вином, Яркий выхаживал по комнате, трогая и рассматривая все предметы в ней. Забрался на диван, потом на стул и даже влез на стол.

– Так не пойдет, дружище – сообщил я ему, вручая бокал Нике.

Яркий непонимающе уставился на меня.

– Слезай на пол – спокойно сказал я и показал глазами, что ему нужно спуститься.

Яркий безразлично отвернулся, прошел к другому концу стола и спрыгнул на пол.

– А вы неплохо ладите – заметила Ника.

– Мне, кажется, придется поучить его правилам поведения в доме.

– Так вы ответите на мой вопрос, мистер Марбэт?

– Сразу после вас – я сел в кресло с другой стороны от дивана.

– Хорошо, о чем же вы меня спросите в первую очередь?

– Для начала попрошу тебя избавиться от всех этих фамильярностей. Мы больше не на официальном мероприятии, нет нужды следовать манерам.

– Соглашусь – кивнула Ника.

– А спрошу я в первую очередь вот что – я сделал глоток вина и подался вперед – С чего ты взяла, что я имею отношение к случившемуся у Стриксов?

Ника лукаво посмотрела на меня, словно размышляя можно ли мне доверять. И выглядела в тот момент она как самая настоящая лисица.

– Ну что же, раз мы решили быть откровенными друг с другом и даже перешли на «ты» – она засунула руку под ворот белой рубашки и достала на свет небольшой кулон на золотой цепочке. Овальный голубой камешек был заключен в бронзовое обрамление и при беглом осмотре кулон выглядел достаточно дешево и просто. Но стоило присмотреться к камню внимательнее, и становились видны темные прожилки, которые двигались, медленно перетекали, словно некая вязка субстанция, создавая необычные узоры.

– Это артефакт – заключил я.

Наличие подобного предмета у Ники меня почему-то совершенно не удивило. Прото-артефакты это осколки давно канувшего в лету прото-мира, о котором нам неизвестно ровным счетом ничего, кроме многочисленных теорий и домыслов. «В прото-мире жили грешники» – утверждает церковь Властителя Циклов. «Прото-мир населяли сверх-существа, познавшие все законы вселенной» – говорят философы. «В прото-мире процветала высокоразвитая цивилизация, научные и технические достижения которой превосходили наши на многие сотни, если не тысячи лет» – утверждают ученые Университета. Так или иначе – прото-мир рухнул, завершился так называемым коллапсом. Это глобальное мировое событие, природа которого так же остается для нас загадкой, не только стерло с лика Адверса все поселения, все технологические и культурные достижения прото-эпохи, а заодно и большую часть населения, оно так же стерло из умов всех переживших его любые воспоминания о прото-мире. Именно после коллапса все народы стали говорить на одном общем языке – только он в умах людей и сохранился, а в прото-мире, если верить нашим археологам конечно, языков было более десятка. История обнулилась, ведь больше не осталось никого, кто мог бы рассказать ее, и народы Адверса начали свою жизнь с чистого листа. Все что имеется теперь у нас, горе наследников, за семь сотен лет так и не приоткрывших завесу над тайной своего происхождения, это предметы, которые мы зовем прото-артефактами, или просто артефактами. Эти предметы зачастую обладают невероятными свойствами, от самых простых и банальных, например дающих своему обладателю абсолютный иммунитет к болезням или позволяющих производить на людей требуемое впечатление, что может очень помочь в торговле и на деловых встречах, до артефактов обладающих колоссальной силой, способных вызывать глобальные катаклизмы или ломать волю людей. Церковь Властителя Циклов утверждает, что артефакты опасны, что они остатки порочного прошлого, которое было уничтожено по воле Властитель, и объявляют все взаимодействиями с ними греховными. Ученые в Университете занимаются активными поисками артфеактов, чтобы сокрыть их в недрах своих казематов, спрятать от мира и изучать, а в последствие найти им применение во благо Конгломерата. Но есть и свободные охотники, искатели артефактов, которые всю жизнь занимаются поисками диковинных обломков таинственного прошлого, используют и продают их, вопреки строжайшему закону об использовании метафизического наследия, требующему при обнаружении обладающего силой предмета, тут же сдать его для изучения и получить несоразмерное малое по сравнению с силой почти любого артефакта вознаграждение. Подобным охотником за древностями и искателем прото-артефактов и являлся персонаж моих книг, Нейтан Боунз, и благодаря ему я углубился в тему и узнал об артефактах гораздо больше простого обывателя, хоть сам и никогда не был счастливым обладателем одной из таких игрушек.

– Неплохо Клиф – оценила Ника мои познания – Мало кому удавалось определить это так быстро. Я ведь могу звать тебя Клифом, правда?

– Что делает этот камень? – проигнорировал я ее вопрос.

– Направляет меня в нужную сторону – Ника откинулась в кресле и убрала кулон обратно под ворот рубашки.

Я ждал дальнейших разъяснений и Ника, отпив вина, продолжила:

– Это подарок. Очень помогает мне в работе. Благодаря этой вещице я всегда знаю куда мне нужно прийти и с кем заговорить, чтобы напасть на след.

– Вот как. И артефакт привел тебя ко мне, верно?

– Именно так.

– Но почему тогда он не показал тебе Яркого или…

– Яркого? – переспросила Ника.

Я махнул рукой в сторону зверя, внимательно изучающего пианино Тессы.

– Ты дал ему имя?

Я кивнул.

– Мило. Отвечая на твой вопрос – камень не показывает мне будущего и не дает никаких указаний или объяснений. Это похоже на предчувствие и только. Я просто концентрируюсь на том, что хочу узнать, и вдруг понимаю куда мне нужно пойти и когда. Но более ничего, так что не стоит думать, что артефакт делает за меня всю работу. Такой ответ тебя удовлетворяет?

– Вполне.

– Тогда пора и тебе отвечать на мои вопросы.

– Я нашел его на кладбище – сообщил я, желая как можно скорее покончить с моей историей и перейти к более интересным вопросам – Я посещал могилу жены, сегодня утром, и увидел его на дереве. Он спрятался там от чего-то. Был очень слаб и напуган. Я не знал ни про какой пожар, и вокруг не было ни души. Из любопытства я полез на дерево и поплатился за это.

Я закатал рукав своей рубашки и продемонстрировал бинт, только сейчас вспомнив, что Киннер так и не осмотрел мой ожог, который, впрочем, ничуть меня не беспокоил.

– Он укусил тебя?

– Если бы – я начал разматывать бинт, желая показать Нике на что способен зверек, а заодно и самому посмотреть состояние ожога.

Как же велико было мое удивление, когда я обнаружил, что ожог почти затянулся. На коже остался темный, практически черный след, словно некая лента, обвившая мое предплечье от кисти до локтя. По его краям было заметно покраснение и, прикоснувшись к отметине, я ощутил легкий дискомфорт, не боль, а лишь неприятное ощущение, какое бывает когда дотрагиваешься до раздраженной кожи и не более того.

– Что это? – Ника внимательно осматривала мою руку.

– Ожог – проговорил я, в недоумении изучая свою кожу.

– Его оставил Яркий?

– Сегодня утром.

– Да, форма похожа на те увечья, которые я видела в больнице сегодня, только там были свежие ожоги куда больших размеров, а этот…

– Почти зажил – закончил я за девушку – Я не знаю, как это объяснить.

– Тогда объясни, как он это сделал.

– Он испускает какой-то свет – я взглянул на Яркого, который подошел ко мне и с интересом осмотрел руку.

– Любопытно – задумчиво произнесла Ника.

– Скажи, что такого особенного было в этом пожаре у Стриксов, что ты им заинтересовалась? И при чем тут Яркий?

– При чем тут твой Яркий я не имею ни малейшего понятия. А пожар – Ника вздохнула и поерзала в кресле, устраиваясь поудобнее – Меня интересовал не он. Тебе что-то известно о Вилорде Стриксе?

Я помотал головой.

– Не удивительно. Вилорд Стрикс третий сын главы клана, отличается весьма скрытным образом жизни и не малым интересом к прото-артефактам, что в общем-то и стало первопричиной всей истории.

– И почему все сводится именно к поганым артефактам – сказал я с досадой.

Яркий запрыгнул на диван между нами с Никой и устроился там, свернувшись калачиком.

– Бич нашего времени – пожала плечами Ника – Всем хочется обладать необычной силой.

– Пожалуй – согласился я – Так что такого особенного в этом Вилорде Стриксе?

– Он не простой искатель артефактов – пояснила Ника – Если рассказывать по порядку, то для меня все началось пару лет назад. В своем особняке в Кицу был убит известный хентийский коллекционер артефактов Тацуро Марэ. Его жена уверяла, что из дома ничего не пропало, ни один артефакт из личной коллекции Марэ украден не был. Полиция развела руками и как-то подозрительно быстро отправила это дело в архив. Тогда госпожа Марэ написала в нашу редакцию, и я взялась за расследование.

Очень скоро выяснилось, что незадолго до смерти господин Марэ познакомился с Вилордом Стриксом. Они работали вместе над чем-то полтора или два гексала, а потом Марэ убили. Все расследования по этому делу были прекращены по приказу пришедшему откуда-то сверху, и на этом все. Ни свидетелей, ни улик, ничего.

Над чем именно работали Марэ и Стрикс, мне выяснить не удалось, от жены своей он все держал в тайне, и услугами помощников не пользовался. Самого Вилорда расспросить, ясное дело, я не могла. А заинтересовавшись его персоной, столкнулась с тем, что третий принц Стриксов даже среди членов собственной семьи является тем еще чудилой, скрытным и угрюмым, практически ни с кем из клана не поддерживает близких отношений и вообще держится особняком.

Чтобы выяснить что-то еще, мне пришлось довольно долго капать, и в итоге добраться до людей, которые так глубоко влезли в подпольный бизнес по торговле артефактами, что большинство из них объявлены в розыск по всему Конгломерату. Один из таких людей сообщил мне, что Вилорд, года с девяносто пятого, активно интересуется прото-артефактами, но ищет нечто конкретное. Он спонсировал десятки легальных и нелегальных раскопок и экспедиций, однако все находки для него не представляли ценности и быстро уходили на черный рынок. А вещи там, по словам знающих людей, были весьма и весьма ценные, редкие и опасные. Но Вилорд был буквально одержим своими поисками чего-то определенного, а за ним тянулась дорожка из трупов тех с кем он сотрудничал и чьими услугами пользовался по ходу работы. Как я поняла, он не собирался ни с кем делиться тем, что так отчаянно искал и устранял всех кто знал слишком много и становился ему бесполезен. Делал он это конечно не своими руками. На такой случай у Вилорда имеется собственный цепной пес – Теодор Стрикс. Глава его личной охраны, а по совместительству наемный убийца, ищейка и охотник. Тот еще маньяк, я тебе скажу. Очень не хотелось бы с ним встретиться, что, признаюсь, временами охлаждало мой пыл, когда, казалось, что я уже наступаю Вилорду на пятки. Правда, в итоге, как правило, выходило, что моя убежденность в том, что я уже почти у цели, была далека от истины, след оказывался ложным или остывал раньше, чем я успевала по нему пройти.

Два года я словно гонялась за призраком, Вилорд отлично умеет заметать следы. Я бралась за другие статьи, но это дело так увлекло меня, настоящий вызов, понимаешь? Я просто не могла оставить его.

Что именно Вилорд ищет, я не знаю до сих пор, но в прошлом гексале мой информатор сообщил шокирующую новость – его поиски увенчались успехом. Чтобы там ни было, Вилорд наконец отыскал это.

Находку доставили сюда, в Мистрейд, в пустующий особняк Стриксов. Сюда же прибыл и сам Вилорд и… тишина. Больше ничего не происходило. Я дней пятнадцать ходила вокруг него, в ожидании хоть какого-то развития событий. Но Вилорд заперся в особняке вместе с находкой и больше не показывался. Даже мой камень молчал. Все эти дни, сколько бы раз я к нему не обращалась, он не давал никаких намеков на дальнейшие действия, что случается крайне редко.

Я уже решила, что дело пропащее, тупик, и вот, вчера на рассвете Вилорд покинул особняк, там остался только Теодор. И той же ночью случился этот, так называемый пожар. А потом камень наконец выходит из спячки и говорит мне, что стоит посетить элитный кружок книголюбов Мистрейда и пообщаться с Клиффодром Марбэтом. Дальше, вроде, ты и сам все знаешь.

– Да, знаю. Ты разыграла целый спектакль с интервью, заинтересованностью моей биографией настоящими авторами.

– Времени на подготовку не было, извини. Пришлось импровизировать.

– Обычно подобный подход срабатывает, да?

– В девяти из десяти случаев, с публичными людьми срабатывает лестное общение и желание побольше узнать об их персоне, если ты это имеешь в виду.

– Понятно – я осушил свой бокал большим глотком.

– Мне, правда, нравятся твои книги – сказала Ника примирительно, как бы извиняясь, хотя я не был на нее в обиде.

– Ты читала?

– Конечно. Все шесть. Последняя правда мне показалась…

– Так что же – прервал ее я – Выходит, что Яркий как-то относится к артефакту, который искал Вилорд?

– Выходит что так – Ника без запинки вернулась к прежней теме.

– Интересное что это, и какая связь?

– Может быть, этот артефакт позволяет создавать гомункулов? – предположила Ника.

– Как Годвины? – вспомнил я про один из самых загадочных и пугающих кланов Конгломерата, обладающий тайными знаниями по сотворению диковинных и странных созданий – химер, способных на любые задачи.

– Ну да, что-то вроде. И эти способности Яркого, о которых ты рассказал, этот свет, тоже могут быть последствиями воздействия артефакта.

– Гадать нет смысла. Нам нужен специалист по артефактам.

– Я смогу найти парочку.

– Не утруждайся. Я знаю лучшего.

– Правда? Кого?

– Бывшего сотрудника Университета. Не стану вдаваться в подробности, скажу только, что он консультировал меня в работе над книгами, и он настоящий знаток этой темы.

– Ну, раз ты так говоришь… – Ника тоже допила свое вино одним глотком.

– Завтра утром, первым делом напишу ему.

– А ты меня приятно удивляешь, Клиффорд – заметила Ника.

– Чем же?

– Даже узнав, что в этой истории замешан принц одного из старших кланов, и что он убивает без раздумий и жалости всех, кто встает у него на пути, ты не выпроводил меня тут же за дверь, вместе с Ярким, как сделали бы многие другие, в первую очередь спасая свою шкуру. Что тобой движет?

– У меня есть свои причины – коротко ответил я, совершенно не желая объяснять Нике, что мне особо нечего терять, что моя скучная, серая жизнь стоит противным комом поперек горла, и что Яркий сам выбрал меня, а от подобного не так-то просто отказаться.

– Уверена, что есть. Потому что ты не похож на психопата, в чьих действиях нет логики и смысла. Однако я все же не могу пока разгадать тебя, Клиф.

– А разве это плохо?

– Не доверяешь мне, да?

– Будь это так, ты не сидела бы здесь.

– Значит, создаешь интригу?

– Думай что хочешь – безразлично ответил я.

Яркий посмотрел на меня и широко зевнул, демонстрирую длинный розовый язык в пасти полной белых острых клыков. По моим прикидкам, не смотря на свой малый размер, обладая такими зубами, он мог бы без труда оттяпать человеку кисть, если бы того захотел.

– Похоже, кто-то сильно утомился – улыбнулась Ника.

– У него был тяжелый день – сказал я и только тогда понял, что и сам устал настолько, что готов заснуть прям в этом кресле, а бокал вина и теплая домашняя атмосфера только усилили этот эффект.

– Надеюсь, ваша газета оплачивает своим журналистам хорошее жилье? – я поднялся с кресла и размял шею.

– Наша газета оплачивает своим журналистам только работу, весьма щедро, так что я не жалуюсь. А все остальное на мое усмотрение. В Мистрейдер например я не смогла устоять перед соблазном остановиться в прославленном «Жемчужине Селении».

– Отличный выбор – кивнул я.

– И правда, сервис на высоте. Но я так понимаю, что тебе это не слишком интересно, и весь разговор был затеян лишь в качестве намека на то, что мне пора удалиться. Мог бы сказать прямо.

Я лишь безразлично пожал плечами.

– Ты не слишком-то любишь простую болтовню, правда? – Ника поднялась с кресла.

– Не вижу в ней смысла.

– Скажи мне вот что, Клиф – Ника приблизилась почти вплотную, намного ближе, чем я собирался ее подпускать, настолько близко, что я ощутил ее дыхание на своей шее, но не отступил и не подал виду, что мне это неприятно.

– Если сейчас я, как приличная и воспитанная девушка, покину квартиру одинокого привлекательного мужчины и отправлюсь спать в свою пусть и невероятно мягкую и удобную, но пустую постель, я могу рассчитывать на то, что завтра мы снова встретимся, и продолжим это дело вместе?

– Иными словами ты просишь эксклюзивных прав на мою историю?

– Твою историю? – она фальшиво рассмеялась – Что не говори, Клиф, а мания величия, присущая всем добившимся успеха творцам, не обошла тебя стороной. Вот только, если я правильно все поняла, эта история Яркого, и ты стал ее участником не слишком давно.

– Однако стал, и какая мне отведена в ней роль, мы еще поглядим.

– По мелочам, как я погляжу, ты не размениваешься. Если роль то главная, не так ли?

– Может и так. Но что-то мне подсказывает, что и ты не пожелаешь остаться эпизодическим персонажем, Ника Томас. Не остановишься, пока не дойдешь до конца, и не разгадаешь все секреты. И если я не позволю ходить со мной, ты станешь ходить следом.

– Не хотелось бы, но да, если понадобится, Клиф, я стану твоей тенью и поверь, от меня будет не так-то просто избавиться.

– Тогда, боюсь, у меня просто нет выбора.

– Я приду к тебе утром, идет?

– Только не слишком рано. Как и любой зазнавшийся мастер пера и чернил, я люблю поспать до обеда.

На этот раз уже Ника Томас не улыбнулась моей шутке, ее лицо выражало крайнюю серьезность.

– Пообещай, что не сбежишь сразу, как я выйду за порог, и мне не придется тебя разыскивать по всему материку. Я ведь найду, ты же знаешь.

При этих словах она прикоснулась рукой к своей шее, напоминая, что маленький голубой камешек висит там.

– Обещаю – ответил я.

– Прекрасно – Ника снова расплылась в улыбке.

– Пока Яркий – она погладила сонного зверя по голове – Скоро увидимся.

Я проводил Нику до двери, где обернувшись, девушка произнесла:

– Приятных снов Клиф, надеюсь, я приснюсь тебя этой ночью.

– Надеюсь, что нет – отрезал я.

– Ах… Клиф. У тебя ледяное сердце – воскликнула она шутливо, и спешно пошла прочь, стуча каблуками по деревянной лестнице.

Только когда Ника была уже где-то между вторым и первым этажом, я поймал себя на том, что все еще стою в дверях своей квартиры, глядя в темноту лестницы, в которую удалилась говорливая журналистка. И тут же пришло еще одно откровение – оказывается, я улыбался. Стоял там, с дверью нараспашку, и улыбался как дурак.

«Да что со мной происходит?»

Я тут же стер улыбку со своего лица и захлопнул дверь.

Не став даже принимать ванну, я отправился в спальню. Хотел узнать у Яркого, хочет ли он есть, но тот уже мирно сопел на диванчике. Маленький белый комочек излучал спокойствие и умиротворение, и я ощутил небольшой прилив гордости за то, что отыскал его, принес домой, подарил ему это спокойствие, пусть оно, возможно и будет мимолетным.

Упав на мягкую кровать, я повернул голову направо, на тот край, где обычно спала Тесса, и увидел ее, лежащую там, обнаженную, такую красивую и загадочную в царящем полумраке. Ее изумрудные волосы при недостатке света казались почти черными, а бледная кожа наоборот становилась белой как снег. Приподнявшись на локте, она внимательно смотрела на меня, и в ее глазах плясали мистические огоньки.

«И как тебе?» – спросила она с улыбкой.

– Прекрасна, как всегда – ответил я вслух.

«Да не я, дурачок. Как тебе Ника?».

– Думаю, она хороший журналист.

«Я не об этом. Согласись, что после стольких лет, приятно было услышать в доме женский голос и смех».

– Это не твой голос и не твой смех – пробормотал я.

Веки становились тяжелыми, все тело словно налилось свинцом. Я начинал проваливаться в сон.

«Мой голос и мой смех всегда будут с тобой, любимый»

«Я знаю»

«Вот только я уже не могу быть с тобой»

«Это не так. Ведь ты же здесь. Ты рядом»

«Прости»

«За что?»

«За то что ушла. Я бы очень хотела остаться»

«Я бы тоже этого хотел»

Во мраке блеснула слеза, скатившаяся по ее щеке. Или это была моя слеза, и скатилась она по моей щеке.

«Тесса…»

«Что?»

«Я так по тебе скучаю»

6. Теодор Стрикс

Я не сразу понял, что именно меня разбудило. Но когда открыл глаза, и осознал, что проснулся, обнаружил сразу два фактора, которые могли выдернуть меня из сна. Первым был Яркий. С ним творилось нечто странное. Он метался по комнате, от окна к моей кровати и обратно к окну, казался крайне обеспокоенным, взволнованным, если не сказать напуганным. И впервые я услышал звуки, которые он издает, кроме тихого утробного рычания и шипения. Звуки эти были похожи на хриплое ворчание, словно неразборчивое брюзжанье старика, которое то и дело срывалось на какой-то писк, или собачий скулеж, и через мгновение снова становилось ворчанием. Звучало весьма необычно. А еще Яркий светился, почти как тогда на дереве. По его шерсти то и дело пробегали ослепительно белые разряды, и это определенно было поводом для беспокойства, ведь в таком состоянии Яркий мог запросто стать причиной серьезного пожара.

Я напрягся и обнаружил второй фактор, который мог меня разбудить. Им был некий неприятный тихий гул, доносящийся с улицы. Оттуда же слышался и тяжелый металлический скрежет, словно под моим окном работал какой-то большой и старый механизм. За этими звуками я различал и голоса людей, но о чем они переговаривались, разобрать не мог.

Сев на постели я окончательно скинул с себя оковы сна и, быстро проанализировав происходящее, пришел к выводу, что именно звуки за окном так взволновали Яркого.

– Эй… – окликнул я зверька, мечущегося по моей комнате – Малыш, ты в порядке?

Яркий оглянулся на меня и от его взгляда, преисполненного ужаса, меня словно окатило ледяной водой. Одного этого взгляда было достаточно, чтобы перенять его беспокойство и даже страх.

Я откинул одеяло в сторону, быстро поднялся с постели и прошел к окну. Раздвинув тяжелые серые шторы, я выглянул наружу. Посреди улицы Милана Бонзо стоял какой-то механизм, помещенный на укрепленную четырехколесную телегу. Устройство представляло собой металлический ящик, спереди из него подобно рогу торчала вверх труба, испуская в небо клубы белесого пара. Сверху на ящике была установлена массивная стеклянная колба, около метра в высоты, внутри которой была заключена спираль, и она излучала тот же белый свет, что и Яркий. По стеклу, с внутренней стороны, ползали уже знакомые мне ленты света, словно ощупывая или скорее облизывая его. Нечто подобное я видел несколько лет назад, на научной ярмарке, куда Одрик Кастер, эксцентричный гений научного мира и первооткрыватель электричества, привозил свое новое устройство, устраивая из этого цело шоу. Однако в данном случае, опираясь на свои скромные познания об электричестве, я был почти уверен в том, что вижу перед собой нечто иное, возможно работающее по тому же принципу, но иное. Однако связь аппарата на улице и Яркого была очевидной. Подтверждал ее и тот факт, что ленты света внутри колбы лизали стекло именно в направлении моего дома, и ни в каком другом.

Спереди в телегу с прибором была впряжена четверка лошадей, а сзади виднелись какие-то рычаги, и вентили. Вокруг телеги стояли солдаты, в черно-серой форме, с узнаваемыми нашивками на плечах – гербом клана Стрикс.

«Вот ведь дерьмо!» – я быстро отпрянул от окна – «Нашли меня! Что делать? Что же делать?!».

Я проклинал свою проницательность. Ведь знал же что так и будет, именно об этом и предостерегал доктора Киннера, и вот, на тебе, не прошло и суток, как они пришли. Люди с оружием. Все как я и говорил. Говорил. Знал. Но ничего не предпринял.

«Дурак!» – обругал я себя.

Яркий наконец замер посреди комнаты и теперь внимательно смотрел на меня, словно знал, что я понял весь масштаб происходящего, и теперь ждал от меня каких-либо действий. Но что я мог сделать?

Первым порывом, конечно же, было бежать, как можно скорее, и как можно дальше.

«Но как выбраться из дома незамеченным?»

Я знал только один выход, и он был внизу. Один единственный выход. Другим могло стать разве что окно. Но, во-первых я не альпинист и не скалолаз, чтобы балансировать на узких карнизах, а во вторых все три окна в моих апартаментах выходили именно на эту улицу и, выбираясь в окно, я рисковал быть не только замечен гвардейцами Стриксов, но и свалиться им прямо на голову. Не лучший вариант. Было бы куда проще провернуть подобное, живи я в квартире напротив. Там окна выходят во внутренний двор, и крыша соседнего дома располагается совсем близко.

«Но как мне туда попасть? Разве что попросить соседа впустить меня на минутку?»

Я представил себе удивленное заспанное лицо жильца из квартиры напротив, когда я попрошу воспользоваться его окном. Раньше это не составило бы труда, но в прошлом году в квартиру напротив въехал новый постоялец, угрюмый тип, и я с ним общался не часто. Вроде бы он был работником одной из городских фабрик, жил один и любил приложиться к бутылке.

Так и не решив, как лучше поступить, я на цыпочках подкрался к двери и, приложив к ней ухо прислушался. Тишина. За моей дверью ничего не происходило. Но какие-то звуки все же долетали до меня.

Тогда я, стараясь действовать как можно тише, отпер дверь и приоткрыл ее. В моем коридоре было темно и пусто. Однако я слышал возбужденные голоса, доносящиеся снизу, с третьего этажа. В первую очередь я обратил внимание на голос мистера Рейниса.

– Отпуштите меня! – кричал он – Отпуштите, говорю. Шукины дети, поганые выродки. Отпуштите, иначе я вам все зубы повыбиваю!

Но, кажется, никто его не слушал. Во всяком случае, ему никто не отвечал.

Я различил так же голос женщины, в котором узнал свою соседку снизу, вдову и мать двоих детей, Марию Линдейл. Она напряженно общалась с мужчиной, говорившим глухим хриплым басом. Я не мог определить, о чем идет речь, особенно за угрозами и проклятиями домовладельца, которыми тот осыпал незваных гостей, однако разговор был поставлен в стиле мягкого допроса, мужчина с хриплым голосом спрашивал, Мария Линдейл отвечала.

Скоро прозвучал голос одного из солдат:

– Здесь чисто, сэр! – отчитался он.

– Спасибо за ваше содействие, миссис Линдейл.

– Теперь я могу вернуться к себе в квартиру?

– Да, конечно, простите за беспокойство. Семья Стрикс пришлет вам компенсацию в ближайшее время.

Затем мужчина явно обратился к домовладельцу:

– Кто живет в этой квартире?

– Поштояльцев шейчаш нет, они уехали в отпуск.

– Раз так, нам даже проще. Открывайте.

– Вы не имеете права.

Я услышал, как ключ щелкнул в замочной скважине.

– Прекратите. Вы же гвардия, а не бандиты. Что вы делаете?!

– Обещаю, мы ничего не тронем, если там не будет нашей собственности. А постояльцы, вернувшись, смогут попросить компенсацию за возможный ущерб.

– Не шметейте…

– Давайте парни, осмотритесь там.

«Они обыскивают квартиры» – понял я – «Значит, они знают, что Яркий в доме, но не знают где именно? Может быть эта машина, под окном, каким-то образом позволила им определить местоположение Яркого, но не с точностью до метра. Возможно она как компас, и свет внутри колбы работает по принципу стрелки, указывая направление на Яркого».

Так или иначе, это давало мне шанс спастись и следовало воспользоваться им как можно скорее.

Я быстро закрыл дверь, вернулся в спальню и начал одеваться. Яркий пристально наблюдал за всеми моими действиями. Кажется, как только я начал что-то предпринимать, он стал спокойнее, страх в глазах сменился обеспокоенностью, но появилась и решительность.

– Мы уходим, дружище. И как можно скорее.

Яркий одобрительно заворчал, словно понял каждое мое слово. Но я даже не стал предавать этому значения. Не время было дивиться его невероятным умственным способностям.

На ходу застегивая рубашку, я прошел в кабинет и, открыв нижний левый ящик своего письменного стола, вытащил оттуда револьвер модели «анабель» 85го года, производимый кланом Феникс. Надежное оружие, до сих пор состоящее на вооружении большинства гвардейских корпусов кланов Конгломерата. И пусть я никогда не служил, все равно счел необходимым обзавестись подобной пушкой, как раз вот на такой случай.

Проверив наличие патронов в барабане – их было пять – я взял из ящика мешочек с еще десятком патронов, и прошел в зал, где наспех обул ботинки, накинул пальто и сунул револьвер в правый карман. Мне очень хотелось верить, что использовать оружие не придется и до перестрелки дело не дойдет.

Убедившись, что на моем этаже все так же тихо, я открыл дверь и постучался в квартиру напротив, стараясь придумать, что же сказать соседу. Яркий выбежал за мной и нервозно поглядывая в сторону лестницы.

Прошло секунд десять, но мне никто не открыл. Я постучал еще раз. Возможно, мне следовало постучать громче, рабочий человек может спать очень крепко, однако я побоялся быть услышанным гвардейцами внизу.

– Здесь чисто, сэр – снова отчитался солдат своему командиру этажом ниже.

«Вот черт!» – выругался я, понимая, что времени у меня больше не осталось.

– Давайте наверх. Осталось всего две квартиры.

Я услышал стук каблуков по ступенями деревянной лестницы и поспешил вернуться к себе в апартаменты. Яркий последовал за мной, и как только он оказался внутри, я закрыл за собой дверь.

Я оказался в ловушке, деваться некуда. Снова подскочив к окну я осторожно выглянул на улицу. Солдат там было много, и даже рискнув пробраться по карнизу до угла дома, что само по себе уже чистое самоубийство, я с вероятностью в девяносто девять процентов буду ими замечен.

«Нет, в окно не вариант. Но тогда куда?»

Пока я размышлял над этим, раздался громкий стук в дверь.

«Все! Теперь точно бежать некуда!» – обреченно решил я.

– Мистер Марбэт! – услышал я хриплый голос из-за двери – Мистер Клиффорд Марбэт!

– Прячься малыш – прошептал я, но Яркий остался на месте, пристально глядя на дверь.

– Мистер Марбэт! Я уполномоченный представитель клана Стрикс, командир четвертого гвардейского полка, Теодор Стрикс. Я должен задать вам несколько вопросов. Это не займет много времени.

Я подхватил Яркого на руки.

– Тебе нужно спрятаться, понимаешь?!

Он взглянул на меня, и я снова различил ужас в его глазах. Похоже, что чем меньше надежды на спасение было у меня, тем меньше ее присутствовало и в Ярком.

– Не волнуйся, малыш – я пробежал с ним в спальню, под не замолкающий аккомпанемент из барабанных стуков в дверь – Я не дам тебя в обиду.

Быстро оглядев комнату, я подошел к старому платяному шкафу.

– Ты заберешься сюда и будешь сидеть тихо, понял меня?

– Мистер Марбэт! – взывал ко мне голос у двери – Мы знаем, что вы дома. Дело не терпит отлагательств, мистер Марбэт! Я вынужден настаивать на разговоре с вами!

Я открыл двери шкафа и положил туда Яркого.

– Заройся под белье и одежду и сиди тихо.

Он продолжал смотреть на меня своими фиолетовыми глазами и глухо, утробно рычал.

– Верь мне, малыш, я не позволю им забрать тебя. Ты веришь мне?

Несколько мгновений мы смотрел друг другу в глаза, а затем Яркий стал быстро перерывать вещи, забираясь как можно глубже на дно этого шкафа. Хорошо, что я, в силу своей неряшливой натуры, не часто разбирался в этом шкафу. А если быть честным, то после смерти Тессы не пытался там разобраться ни разу, просто выуживал вещи, которые мне были нужны, а постиранные кидал обратно, производя этакий круговорот одежды в шкафу.

– Мистер Марбэт, я должен предупредить, что в случае вашего отказа, нам придется выбить дверь.

Нельзя было больше заставлять их ждать, и я, закрыв шкаф, прошел к входной двери. Собрался с мыслями, выдохнул и открыл ее.

Передо мной, в окружении четырех солдат, стоял невысокий, короткостриженый, черноволосый человек, с карими, очень темными глазами, худым, осунувшимся лицом и аккуратной бородкой, обрамляющей бледные тонкие губы. Вот каким был Теодор Стрикс, хладнокровный убийца, чья пугающая репутация была красочно расписана Никой Томас накануне вечером, казавшимся мне теперь далеким как прошлый век.

Мистера Реймиса среди них не было. Видимо, устав от несмолкающего домовладельца, Теодор решил оставить старика внизу, однако я все равно слышал как он продолжает выкрикивать проклятия.

– Я вас слушаю – попытался сказать я с безразличием и принять как можно более сонный вид.

– О, мистер, Марбэт – произнес Теодор – Прошу простить нас за беспокойство, однако это дело высокой срочности и крайней важности.

– Что за дело? – спросил я, пытаясь разыграть легкое негодование, как если бы меня действительно вырвали из сна и я не имел ни малейшего понятия о происходящем.

– Вы куда-то собрались уходить, мистер Марбэт?

Только после этого вопроса я осознал, насколько серьезно прокололся. Ведь на мне все еще было надето пальто и ботинки, одежда не слишком подходящая для составления образа еще недавно крепко спящего человека.

– Нет, нет. Просто… работал допоздна, писал – это единственное что мне оставалось, играть на собственной эксцентричности, ведь творческим людям все странности простительны.

– Знаете, как это бывает – продолжал я – Пришел домой с отличной идеей в голове, сел печатать, и вот уже ночь, и вы стучите в дверь, я даже переодеться не успел еще.

– Понимаю – кивнул он, никак не дав мне разобрать, поверил ли он в мою историю – Это ведь вы пишите про приключения Нейтана Боунза?

– Знакомы с моими книгами?

– Прочел парочку. Я не слишком большою любитель литературы, знаете ли, но ваши истории показались мне весьма занятными.

– Приятно слышать.

– Позволите войти?

– Зачем?

– Хотелось бы осмотреться – он был спокоен как змея, словно удав, который медленно и неторопливо подбирается к своей добыче.

– И что же вы хотите обнаружить в моей квартире?

– Я занимаюсь поиском похищенной у клана Стрикс ценности. И имею все основания полагать, что ее укрывает один из жителей этого дома.

– О как. И что же это за ценность?

– Боюсь, я не могу об этом распространяться.

– Ну а я, в свою очередь, имею полное право не пускать вас к себе в дом, без присутствия констеблей, верно? А таковых я что-то и не вижу.

– Мистер Марбэт, ситуация очень щекотливая, и я попросил бы вас не усложнять ее. Ведь если вам нечего скрывать, то осмотр не займет много времени, а я принесу глубочайшие извинения от всего клана Стрикс, за такое бесцеремонное вторжение в личную жизнь. Если же вам понадобится компенсация…

– Мне не нужны от вас деньги. Но в дом к себе я вас не впущу, уж простите. Приходите с констеблями, и тогда мы во всем разберемся.

– Мистер Марбэт, вы даже не представляете с чем связались.

– Я ни с чем не связываюсь. Я просто хочу, чтобы все было по закону.

– Я уповаю на ваше благоразумие, Мистер Марбэт.

– Это вы зря.

– Значит отказ ваш окончательный ответ?

– Боюсь что так. Как я уже сказал…

Договорить мне не дали. Удар был настолько стремительным, что я никак не мог быть готов отразить его. Теодор Стрикс, который прежде держал обе руки в карманах своего черного пальто, нанес мне удар в живот с такой силой, что я согнулся пополам. Затем меня толкнули внутрь и я повалился на пол.

– Быстро! – скомандовал Теодор своим людям – Обыскать здесь все!

Люди Теодора работали слаженно. Трое прошли в квартиру, переступив через меня, один остался в дверях.

Сам Теодор тоже прошел в зал, но не присоединился к обыску, и пока его люди бесцеремонно громили мою квартиру, он обернулся ко мне с выражением абсолютного спокойствиями на своем лице.

– Мистер Марбэт, мы ведь могли все сделать иначе. Куда аккуратнее и проще. Но вы сами выбрали подобные взаимоотношения.

Я приподнялся на руках, превозмогая боль, и развернувшись сел, облокотившись спиной о стену.

Теодор Стрикс подтянул от фортепиано стул и, поставив его в полуметре от меня, сел. Затем снял с правой руки перчатку, и мне стало понятно, почему его удар был таким сильным. Вся его кисть была протезом. И насколько я мог судить, лучшим протезом из тех, которые может предложить клан Рейн, с незапамятных времен занимающийся созданием искусственных частей тела, и яростно стерегущий тайны их создания, а в особенности технологию искусственной нервной системы. Никто, за последние полторы сотни лет, так и не смог узнать, каким именно образом хирурги клана Рейн приращивают эти механические конечности и органы к живой плоти, да так, что человек использует их ничуть не хуже своих собственных, а то и куда лучше. Все конечно зависело от качества протеза, что в свою очередь зависело от его цены. Но протез Теодора Стрикса был без сомнения самого высокого качества. Неторопливо сняв перчатку со второй руки, он продемонстрировал мне, что и другая кисть у него так же искусственная. Матово-черные металлические пальцы выглядели слегка пугающе, как руки куклы, однако двигались очень плавно и мягко, совсем так же как и обычные руки.

– Произведения искусства, правда? – спросил он меня, разминая механические пальцы.

Я не ответил.

– Очень дорогая вещь. Вы только представьте, сколько людей стараются выведать тайну их сотворения прямо сейчас. Представили?

Я снова промолчал.

– Так вот, то, что похитили у нас прошлой ночью, во множество десятков раз ценнее. Так что не обессудьте, мистер Марбэт, но у нас нет времени на констеблей. Я обязан вернуть эту ценность любой ценой и как можно скорее.

– А если она окажется у меня, что тогда? – сдавленно просипел я – Вы меня убьете?

– К сожалению, именно так. Я просто обязан буду сделать это, в интересах своей семьи. Как же иначе можно поступить с вором, предмет кражи которого не стоит придавать огласке?

– А вы не боитесь, что если у меня его нет, я придам огласке ваши методы работы?

Я не знал как быть дальше, меня застали врасплох, шансов выкрутиться не было, и я просто говорил все то что приходит на ум, а люди за спиной Теодора тем временем продолжали свой обыск. Двое открыли дверь в спальню. Скоро они должны были найти Яркого, и тогда для меня все будет кончено.

– Не боюсь. Я член одного из старших кланов Конгломерата. Вы понимаете, что это значит?

– Вы сами себе закон.

– Все верно, мистер Марбэт. Все именно так. Но я уверен, что во избежание ненужных эксцессов, мы сумеем договориться с вами о том, как замять этот конфликт. Поверьте, мы умеем убеждать. Вначале предложим вам деньги, для нас весьма малые, но для вас целое состояние. Ну а если решите пойти на принцип, то…

– Вы сюда вернетесь?

– Именно так. Но я не советовал бы вам такой вариант.

– Угрожаете?

– Предупреждаю.

И тут раздался возглас одного из солдат, который определил все дальнейшие события:

– Мы нашли его, сэр! Он здесь, в шкафу!

Теодор резко вскочил со стула:

– Не приближайтесь к нему! Отойдите!

Его секундного замешательства мне хватило на то чтобы схватить пистолет в своем кармане и, не доставая его, выстрелить. Пуля прошила ткань подкладки моего пальто, и угодила Теодору в левый бок. Промазать с такого расстояния было сложно.

Я не знал, что делать дальше, я об этом не думал. Не было какого-то плана. Я просто хотел попытаться пристрелить этого надменного выродка прежде, чем он решит убить меня, а поскольку солдаты обнаружили Яркого, это решение не должно было заставить себя ждать.

Теодор, схватившись за бок, повалился на пол, зацепив и опрокинув стул. Один из солдат, занимающихся обыском главного зала, развернулся, вскинул на меня винтовку, но в эту секунду из спальни раздался гул, тот самый, который прошлым утром я принял за удар маленького колокола, однако теперь он прозвучал громче, в нем слышался яростный треск, и ассоциация с маленькой колокольней уже не казалась такой подходящей. За гулом тут же последовали крики, и во вспышке яркого света на пол из дверного проема упали две скрюченные тени, принадлежащие солдатам, которым не посчастливилось обнаружить Яркого. Видимо зверек тоже перешел в нападении, может сам по себе, решив, что пора защищаться, а может потому что это сделал я и тем самым подал ему сигнал.

Уже через мгновение Яркий выпрыгнул из комнаты. Из его спины, подобно неким магическим крыльям, росли четыре длинные яркие ленты света и, не подчиняясь законам тяготения, парили в воздухе, плавно извиваясь.

Теодор, который уже выхватил револьвер из кобуры у себя на поясе и собирался пристрелить меня, а это, я уверен, удалось бы ему с первого раза, вдруг сжался на полу в позе эмбриона.

Одна лента Яркого метнулась в сторону распахнутой входной двери, где в коридоре стоял солдат, вторая в тот же момент ринулась к парню в комнате, который все еще держал меня на мушке, а третья к Теодору. Он собирался поразить их всех одновременно, одним ударом. Из коридора раздался истошный крик, и следом закричал солдат в комнате, когда лента обвила его руки, держащие винтовку. Да, пожалуй, это было невыносимо больно, и я даже посочувствовал ему.

Однако лента, что метнулась к Теодору, не достигла цели, врезавшись в неожиданно выросшее над ним препятствие. Тело убийцы Стриксов скрылось под ярко-красным куполом. Подобного я не ожидал. Теодор Стрикс владел техникой взаимодействия с анти-миром. Очень редким мастерством, доступным лишь немногим избранным. Знай я об этом раньше, может и вовсе не стал бы открывать ему дверь и постарался избежать всяческих контактов. Этот человек способен был призвать анти-материю в наш мир, подчинить своей воле, использовать, как ему вздумается. Его вполне можно было считать оружием массового поражения, и если бы Теодор Стрикс захотел, он мог бы с улицы сравнять весь этот дом с землей. Но в данном случае он воспользовался энергией анти-мира в защитных целях, накрыл себя куполом, спасшим его от обжигающей атаки Яркого, а через секунду красная материя прожгла пол, и он с треском провалился на этаж ниже.

Яркий повернулся ко мне и прыгнул. Честно признаюсь, в тот момент я попрощался с жизнью. Решил, что и меня Яркий решил убрать со своего пути, как остальных. Я приготовился вновь испытать эту боль, но Яркий лишь ухватился за мое пальто, и быстро вскарабкался мне на правое плечо.

Я выдохнул. От зверька исходил вибрирующий гул. Одна яркая лента продолжала извиваться над ним и когда касалась стены, оставляла черные обугленные отметены на обоях.

– Держи от меня подальше эту штуку, хорошо?

Яркий взглянул на меня, в его глазах горел боевой азарт, отпечатавшийся и на выразительной мордашке. Уши зверька были опущены, взъерошенные волосы на голове шевелились сами по себе, от бегающих по ним разрядов. Яркий морщил нос в оскале, и его губы подрагивали, то и дело обнажали белые клыки.

Из дальней комнаты слышались стоны пострадавших гвардейцев, коих мне явно уже не стоило опасаться, как и солдата в углу комнаты, который беззвучно хватал ртом воздух, сидя на коленях и неотрывно глядя на обожженные до костей кисти своих рук. Наблюдая эту жуткую картину, мне на ум пришла всего одна мысль:

«Как же повезло, при встрече с Ярким, отделаться лишь шрамом на руке».

– Всем быть на чеку! – раздался голос Теодора этажом ниже – Не дайте им уйти!

Ждать, когда сюда набегут остальные солдаты и, что еще хуже, сам Теодор Стрикс, было смертельно глупо. Потому я быстро поднялся и кинулся к выходу. Оказавшись в коридоре, я наткнулся на лежащего перед дверью солдата, который закрывал руками лицо, и утробно хрипел, дрожа всем телом.

Расклад оставался прежним. Выхода нет, только окно в противоположной квартире. Однако теперь я не собирался стучаться. Я взял небольшой разбег и с силой влетел в дверь плечом. Она поддался с первого раза. Дверной косяк жалобно затрещал, и я ворвался в квартиру напротив, как две капли воды похожую планировкой на мою.

Здесь я оказался не один. Хозяин был дома, и крепко спал пьяный в стельку прямо на полу, окруженный тяжелыми ароматами спиртного. Повсюду валялось бессчетное количество пустых бутылок из-под дешевого вина. Должно быть они копились здесь уже не первый день, так как даже здоровяку вроде меня хватило бы осушить три такие, чтобы оказаться в том же состоянии, что и мой сосед. Но в данном случае, подобное беспамятство определенно играло ему на руку, избавляя от множества проблем, и может даже спасая пьянице жизнь.

Я подбежал к окну и осторожно выглянул на улицу. На заднем дворе царил полумрак. Я был уверен, что солдаты окружили здание, но ни одного из них не смог разглядеть в темноте. Зато убедился, что расстояние до крыши напротив вполне приемлемое, здание было на два этажа ниже и, выпрыгнув из этого окна, я смог бы оказаться прямо на ней. Тогда я точно решил, что буду прыгать, все равно иной вариант искать времени не было.

Я оглядел скудно-обставленную комнату, подошел к распластанному на полу бездыханному пьянице, и взял стул, с которого тот по-видимому и свалился. Размахнувшись, я швырнул его в окно. Раздался звон бьющегося стекла.

Хозяин квартиры захрипел, дернулся и, приоткрыв глаза, уставился на меня. Я развел руками, как бы извиняясь за нанесенный ущерб, но он продолжал взирать на меня ничего не понимающим, пустым взором, и я подумал, что проснувшись, он даже не вспомнит увиденного.

Топот ног раздался прямо из коридора за моей спиной.

– Держись крепче! Крикнул я Яркому

Зверек утвердительно фыркнул в ответ.

Взяв разбег от противоположной окну стены комнаты, я выпрыгнул из дома и приземлился на соседней крыше. Вслед прогремело два выстрела, но пули прошли сильно выше. Я ринулся к противоположному краю, припадая и стараясь скрываться за кирпичными трубами дымоходов, коих тут, к счастью, было не мало.

Мне вслед зазвучали выстрелы, пули крошили кирпич и черепицу у меня под ногами.

– Осторожно, мать вашу! – услышал я голос Теодора за своей спиной – Не заденьте существо!

Добравшись до противоположного края крыши я, не раздумывая прыгнул на следующую. Она была куда более покатой, конусовидной, но я сумел удержаться. Однако забраться по ней выше не представлялось возможным. Спускаться вниз, в закрытый двор, где так же могут, и вероятно поджидают гвардейцы, было бы глупо. Оставалось лишь двигаться по горизонтали. Справа крыша упиралась в высокое здание, слева же выходила к улице, туда я и решил направиться.

Я пытался двигаться так быстро, как мог, но под таким уклоном, я то и дело скользил по черепице, рискуя сверзиться вниз.

Сзади прогремел выстрел. За ним тут же последовали второй и третий. Но куда угодили пули я понял не сразу. Не прекращая движения вперед, я мимолетом обернулся и увидел на крыше, с которой только что спрыгнул, самого Теодора Стрикса. Убийца последовал за мной лично и, настигнув, собирался расправиться быстро и чисто. Он держал в руках револьвер, и как раз в этот самый момент выстрелил четвертый раз. Пуля испарилась почти у самых моих глаз, исчезнув в яркой вспышке света.

«Яркий» – пришло ко мне осознание произошедшего – «Он защищает меня».

Но Яркий не только защищал, он еще и атаковал. Впившись когтями мне в одежду так, что я почувствовал, как они вонзились в мою кожу и струйки крови побежали по спине и груди, Яркий развернулся мордой к Теодору, выгнул спину и зашипел, сверкая разрядами пуще прежнего, при этом исходящий от него гул стал резче и громче. Уже позже я отметил, что его разряды, беснуясь всего в паре сантиметров от моего лица, никак не ощущались моей кожей. Лента света над Ярким резко распрямилась и рванулась прямо к Теодору, оторвалась и на пол пути свернулась в стремительно мчащийся на врага сгусток искрящегося света. Теодор успел среагировать и прыгнуть с края крыши вниз, во двор. Снаряд угодил в один из дымоходов и разорвался вспышкой ослепительного света, опаляя все вокруг себя в радиусе двух-трех метров.

– Ну, ни черта ж себе – вымолвил я, не веря своим глазам – На что же ты еще способен?!

Зверек, продолжая держаться за мое плечо опал, и стало ясно, что этот бой дался ему совсем нелегко. Использование этой силы истощало его, и сейчас Яркий выглядел так, словно находился на грани обморока. Пора было действовать мне и действовать следовало быстро.

Добравшись, наконец до края крыши, и убедившись, что правильно понял свое местоположение, я спрыгнул вниз, приземлившись на натянутый красный тент небольшой фермерской лавки, в которую я иногда заглядывал, чтобы купить фруктов. Тент не выдержал, и порвался, однако успел смягчить мое падение.

Повалившись на пустой деревянный прилавок, я быстро вскочил и обнаружил двух солдат, по-видимому стерегущих пересечение этой улицы с улицей Милана Бонзо. Я выхватил из кармана пистолет, они вскинули винтовки и открыли огонь почти синхронно, однако пули так же сгинули в яркой вспышке света. Яркий продолжал защищать меня, за что я мысленно поблагодарил его. За последние несколько минут я должен был умереть уже как минимум три раза.

Не медля, я открыл ответный огонь, подстрелив одного в правое плечо а другого в левую ногу. Я никогда не был искусным стрелком, да и убивать никого сегодня не собирался, потому оставшись весьма доволен результатом, я пересек улицу и скрылся в темном проулке, пропахшем мочой и тухлятиной. Я старался запутать след, максимально усложнить преследование, потому перебрался через деревянный забор, оказавшись на заднем дворе небольшого рыбного ресторанчика, который мне довелось посещать пару раз прежде. Заведение в этот час было, конечно же, закрыто, но из двора можно было попасть на соседнюю улицу. И перемахнув через забор еще раз, я устремился к следующему сквозному проулку, надеясь, что мои преследователи не знают этот район так же хорошо как я, проживший здесь уже десять лет.

Там, скрывшись в тени, я дал себе перевести дух и отдышаться. Уже очень давно у меня не выдавалось таких вот пробежек. Сердце норовило выскочить из груди, его удары громом отдавались в ушах, а каждый вздох обжигал пламенем горло и легкие. На лбу проступил пот. Однако за спиной не маячили фигуры гвардейцев, значит какую-то фору я смог себе обеспечить.

«Что дальше? Куда бежать?»

Мне нужно было найти такое место, в котором я мог бы укрыться, передохнуть, хоть недолго и решить, что теперь делать, куда идти. Мне нужно было надежное место, о котором либо не знают преследователи, либо не смогут забрать меня оттуда. Сначала на ум пришел полицейский участок, но я тут же отбросил этот вариант. Теодор весьма доходчиво дал понять, что весь мир у них в кармане. Но ведь не может быть так, что они ни кого не боятся и ни с кем не считаются. Да, есть конечно другие старшие кланы с той же властью в руках, но и они могут захотеть присвоить себе Яркого, и нет никакого смысла менять одного врага на другого.

«Но где же тогда я мог почувствовать себя в безопасности, хоть ненадолго?»

Ответ пришел неожиданно, и не требовал глубокого обдумывания. Вариант был спорным, но все же лучшим из всех возможных альтернатив. Осталось только добраться, всего пару кварталов пробежать до центра города. И я не стал более медлить. Переулками и подворотнями, под серо-синим, светлеющим в преддверии наступающего утра небом, под слепыми взглядами сотен черных окон, мы с Ярким бежали от оскаленной ухмылки смерти к брезжащему где-то на горизонте лучику надежды.

7. Церковь Властителя Циклов

Церковь Властителя Циклов зародилась давно, на заре нашей цивилизации, а может и еще раньше, на обломках предыдущей, или в тот самый момент, когда одна сменила другую, теперь уже никто точно не скажет. Но с уверенностью можно утверждать, что среди множества прочих религий и философских доктрин нашего времени, Церковь Властителя Циклов лидирует в количестве прихожан и своем распространении. И хоть официально законы Конгломерата не выделяют какую-то одну религию как основную, старшие кланы, в большинстве своем, импонируют именно Церкви Властителя Циклов. И не только они. Приверженцы этой религии есть почти в любом социальном классе, сословии и сфере деятельности, от крестьян в забытых богом деревеньках Селении до мореплавателей, бороздящих просторы океана, от путешественников, ищущих богатства и славы в опаленной солнцем Леонии, до закаленных в бесчисленных боях с варварами военных, стерегущих наши северные границы. Почему? Мне ответ неизвестен, как неизвестен он был и Тессе, не смотря на то, что ее отцом являлся клирик церкви, да не какой-нибудь там сельский пастырь, а самый что ни на есть глава центрального собора Мистрейда. Главный храм в главном городе нашего государства. Выше этого поста в церковной иерархии может быть только место рядом с первосвященником в Суверенной Земле, куда он, впрочем, никогда не стремился, всегда желая, по его собственным словам, быть ближе к народу. И он действительно был ближе, народ любил его, слушал его, вверял ему свои сокровенные тайны и принимал за истину его речи. Леонард Марбэт обладал исключительной харизмой, а так же талантами психолога и оратора. Тем удивительнее для меня становился тот факт, что сумев завоевать столь преданную любовь народа, он не смог обратить в веру свою единственную дочь. Не то чтобы Тесса была ярым противником этой религии или склонялась к какой-то иной вере. Нет. Как она сама любила говорить, она просто никогда не искала бога и не нуждалась в нем. Как не нуждался и я. И в этот ранний, предрассветный час, я направлялся в центральный собор Мистрейда отнюдь не за божьей помощью, а за помощью человеческой.

Мрачный собор царил на площади объединения, грозно возвышаясь над всеми прочими зданиями в округе. В Мистрейде множество высотных зданий и с каждым годом их становиться все больше, но центр города стараются сохранить неизменным, и постепенно к нему уже приживается название – старый город. Среди ровной линии крыш этого старого города возвышаться над прочими дозволено лишь трем зданиям: башне единства – центральному дому правительства Конгломерата, ее младшему брату – мэрии Мистрейда и центральному собору Церкви Властителя Циклов.

Обращенный своим фасадом к западу, собор специально был построено таким образом, чтобы от рассвета до полудня солнце поднималось из-за его шпилей, отбрасывающих тени на площадь, добавляя величественности. После полудня здание освещалось постепенно клонящимся к закату солнцем, лучи которого искрились в витражах и придавали серому камню красноватый оттенок за счет того, что при постройке собора были искусно применены тонкие вставки из красного камня, добываемого в горах Саббата. Ночью же, как и в пасмурные дни, когда прямые лучи солнце не попадали на здание, оно казалось практически черным, что так же выглядело весьма эффектно и даже в какой-то мере пугающе. Таким образом получалось, что собор оказывался в выгодном положении в любое время суток и при любой погоде.

Украдкой выглянув из переулка, словно вор, я быстро оглядел площадь с противоположного собору края и убедился, что в этот ранний час она совершенно пуста. Тогда я ступил на нее и быстрым шагом направился к дому веры. Благо, что собор, как и любой храм Церкви Властителя Циклов, был открыт для прихожан круглосуточно и каждый желающий мог получить в нем совет и помощь в любое время дня и ночи. Сегодня мне это было как нельзя кстати.

И все же незамеченным пересечь площадь мне не удалось. Едва обогнув фонтан, в центре которого красовался памятник героям войны за объединение кланов, последовавшим за Виктором Римом (его статуя была установлена на соседней площади, возле входа в башню единства) в светлое будущее, я увидел двух констеблей в темно-синей форме, в тот же момент выруливших из-за поворота на площадь. Конечно же, они обратили на меня внимание, не могли не обратить. Один из них как раз собирался прикурить сигарету, зажатую в губах, и даже зажег для этого спичку, но увидев меня замер, позволяя слабому огоньку потухнуть в его руках. Я не был удивлен их реакции. Ведь разве мог не вызывать подозрений мужчина в потрепанной и мятой одежде, со странным белым существом на плече, который нервно озираясь по сторонам, быстро, да что уж там, почти бегом, пересекает безлюдную площадь в предрассветных сумерках? И это всего спустя какие-то десять-пятнадцать минут после прогремевшей в городе серии выстрелов, эхо которых, ручаюсь, добралось и сюда.

«Спокойно, Клиф, спокойно» – говорил я себе, усердно стараясь управлять своими ногами, не давая им перейти на бег.

Констебли не сводили с меня глаз и, обнаружив это, я постарался не смотреть на них, дабы ненароком не встретиться взглядами, что могло бы вызвать нежелательную реакцию с их стороны, такую например, как требование остановиться, которое, ни при каких условиях, я выполнить в данный момент не смог бы.

«Спокойно, Клиф. Ты почти у цели. Вот уже лестница».

Я стал быстро подниматься по гранитным ступеням, под пристальным взглядом констеблей. Вход в собор – две массивные створки двери высотой не менее четырех метров, обитые сталью – был окружен декоративными колоннами и покоился в углублении под арочным сводом, над которым красовалась ветвистая спираль, являющая собой символ данной веры и демонстрирующая цикличностью бытия. Путь к дверям я преодолел в гробовой тишине. На площади были звуки – шум фонтана, например, и стук каблуков моих ботинок о ступени, но я словно не слышал их, сосредоточившись лишь на том, чтобы не пропустить одного конкретного звука – голоса констебля, который меня окликнет. Что я собирался делать, если это случиться? Бежать в собор со всех ног, надеясь, что эти бравые ребята не успеют открыть по мне огонь.

Однако никто меня не окликнули, я, следовательно, не побежал, и мне в спину не прозвучало ни единого выстрела. Я просто преодолел эту чертову лестницу, никогда еще не кажущуюся мне такой длинной, и быстро шагнул в приоткрытые двери, оставляя недоуменных констеблей на площади.

«Едва ли они последуют за мной в собор» – решил я и на сердце слегка полегчало от этой мысли. Однако поселилась в нем и некая уверенность в том, что встреча с ними мне еще аукнется в самом ближайшем будущем.

В главном зале церкви пахло ладаном и воском. Здесь царила тишина настолько гнетущая, что любая старушка-библиотекарь могла бы лишиться чувств от счастья.

Окна в главном зале располагались лишь на втором уровне, который огибал зал длинным балконом. На первом же источниками света служили скопления свечей. Первым, на что бросался взгляд вошедшего, была огромная спираль, установленная в противоположном конце зала, и инкрустированная драгоценными камнями: изумрудами, сапфирами, рубинами и множеством других, названия которых я не знал. На витках спирали, шириной с три или даже четыре моих запястья, были выбиты имена каждого верховного клирика, когда-либо управлявшего этим собором а ныне почившего. Прямо перед спиралью возвышалась кафедра, с которой читались молитвы и велись службы. Слева от кафедры был установлен орган, самый большой во всем Адверсе, этим, а так же своим необычным звучанием, заслуживший себе место в десятке главных достопримечательностей Мистрейда.

Почти от самой двери и вплотную до кафедры тянулись два ряда длинных деревянных скамей для прихожан. Можно было пройти между ними, продвигаясь ровно по центру помещения и любуясь его широкими сводом расписанным историей сражения Властителя Циклов с демоническими бестиями – порождениями бездны, стремящейся разрушить устоявшийся порядок и ввергнуть вселенную в первородный хаос. Так же имелась возможность обойти зал справа или слева вдоль стены, пройдя за колоннами, поддерживающими балкон верхнего яруса, каждая из которых была уникальна, изображая лик и символизируя дела конкретного священника, который оставил след в истории церкви и внес значительный вклад в ее развитие.

Я пошел справа. Зал был абсолютно пуст, и от того казался каким-то зловещим, а звук моих шагов был в этой тишине подобен грому. Однако уже на подходе к кафедре, прямо за которой располагалась дверь, ведущая во внутренние помещения собора, мне на встречу вышел низкого роста и тучного телосложения клирик, пухлощекий и гладковыбритый, от чего его голова казалась почти идеально ровным шаром. На вид ему нельзя было дать больше двадцати лет. Он был облачен в простые черные одежды, без каких либо нашивок, и это означало, что молодой клирик находился на самой низшей ступени в церковной иерархии.

– Доброго утра – произнес клирик со свойственной его профессии сдержанностью и легкой доброжелательностью, отразившейся едва уловимой улыбкой на его круглом лице. Однако глаза его внимательно и недобро разглядывали Яркого на моем плече, который в свою очередь, с интересом уставился на святошу.

– Мне нужно увидеть старшего клирика Марбэта – выпалил я быстро и нервно оглянулся назад, проверяя, не решили ли констебли все же заглянуть в собор.

Клирик ничуть не поменялся в лице и никак не отреагировал на мое возбужденное состояние. Они здесь, должно быть, привыкли к чудилам.

– Старший клирик еще отдыхает – пояснил он – Возможно, я смогу вам…

– Не сможете – отрезал я – Мне нужно видеть Леонарда Марбэта. Дело срочное – сказав это, я подумал о том, что уже во второй раз за последние сутки требую срочной встречи с человеком, отрывая его от всех прочих занятий, за что ощутил острый укол совести.

– Передайте ему, что пришел Клиффорд Марбэт.

Священник не смог скрыть своего удивления, услышав мою фамилию.

Когда мы с Тессой поженились, именно я взял ее фамилию а не наоборот, и тому были свои причины. Во-первых, там, откуда я родом, фамилии звучат совсем иначе, а мне не хотелось акцентировать внимание на своем происхождении, тем более что это могло повредить творческому росту. Так что пришлось отказаться от фамилиии моей матери, дабы она не резала слух чутких и ранимых жителей Селении. Я мог, конечно, взять фамилию отца, селенианина, но в силу некоторых обстоятельств это было бы крайне не разумно, не говоря уже о том, что мне не слишком хотелось иметь что-то общее со своим родителем.

Должно быть, молодой священник знал, что у старшего клирика умерла дочь, но навряд ли был осведомлен о том, что его зять носит ту же фамилию. И в данный момент я буквально видел, как старательно он пытается вспомнить, есть ли у старшего клирика Марбэта сын, или может быть племянник. Священнослужители связаны уставными взаимоотношениями подчас даже более жесткими, чем военные, и выбрав неправильное обращение или неверный подход можно было навлечь на свою голову суровое наказание.

– Мистер Марбэт, присядьте здесь, пожалуйста – наконец сказал клирик, указывая на скамью за моей спиной – Я сообщу ему о вашем визите.

– Конечно – кивнул я, не желая больше напоминать о срочности или настаивать на чем-либо еще.

Я покорно присел на край лавки, а молодой клирик удалился в глубину собора, оставив меня наедине со своими мыслями и переживаниями. Яркий, решил было слезть с моего плеча и пуститься в путешествие по залу, его любопытство побеждало даже усталость, но я остановил его.

– Не стоит мой друг, поверь – сообщил ему я – Здесь тебе не слишком будут рады.

Церквоь Властителя Циклов относилась к произведениям с неприязнью и даже агрессией, как и к древним артефактам. Так что кем был ни был Яркий, он вряд ли сможет сыскать любовь в этих стенах.

Клирик вернулся довольно скоро.

– Пройдемте со мной, мистер Мабэт – вновь улыбнулся он, приглашая следовать за ним.

И я последовал.

Мы прошли в ту самую дверь, за кафедрой, и оказались совсем в ином мире. Здесь помпезность и пафос сменялись практичностью и простотой. Собор служил домом для нескольких десятков клириков, а им ни к чему была роскошь.

Я сразу понял, куда именно меня ведут. Мы направлялись в столовую старшего клирика собора, расположенную на втором этажа. Там Леонард Марбэт обычно принимал гостей любого рода, будь то высокородный представитель одного из старших кланов, заглянувший к нему на аудиенцию по личному или семейному делу, или собственная дочь с мужем. Не то чтобы мы часто навещали отца Тессы, но делали это регулярно, три-четыре раза в год, и всегда в одном и том же месте.

Когда я вошел, Леонард Марбэт уже ждал меня. На иное я и не рассчитывал. Он был разбужен всего пять или десять минут назад, но уже успел облачиться в гладко выглаженную белую рубашку и черные брюки (когда клирики церкви не в зале, они могут одеваться неформально) и ждал меня, излучая свежесть и бодрость, пожалуй, что он выглядел куда лучше меня в тот момент. Леонард Марбэт был высоким пожилым мужчиной, с вытянутым худым лицом, зелеными глазами, которые унаследовала от него дочь и ничуть не поредевшими, не смотря на его почтенный возраст, пепельными волосами, коротко подстриженными, но все равно вьющимися у него на голове мелким бесом.

– Рад видеть тебя Клиффорд – поприветствовал он меня своим басистым раскатистым голосом, вставая из-за стола и протягивая мне руку – Ох, милосердие! Что за тварь ты с собой принес?

Яркий, в ответ на эти слова Леонарда, громко фыркнул.

– Спасибо что приняли меня, в столь ранний час, Леонард – поблагодарил его я, крепко пожимая руку.

– Ты вроде сказал, что дело срочное.

– Именно так.

– Тогда, как же я мог отказать? Присядь – он указал на стул напротив своего – Ты выглядишь так, словно угодил в неприятности.

– Все так и есть – я принял его предложение и сел.

Яркий спрыгнул с моего плеча, и я едва успел поймать его не дав опуститься всеми четырьмя лапами на стол. Зверек с непониманием взглянул на меня.

– На стол нельзя – сообщил я ему устало, и опустил зверька на пол.

– Надеюсь это не один из тех отвратительных гомункулов?

– Если честно, я не знаю. Поверьте, Леонард, не будь моя ситуация столь бедственной, я бы не посмел появиться с ним в стенах собора.

– Верю. Ибо, не будь твоя ситуация действительно бедственной, ты бы и сам здесь не появился.

Я лишь кивнул в ответ и опустил глаза, а Леонард Марбэт беззлобно ухмыльнулся.

– Однако не думай, что я позволю бродить этому существу где вздумается, сколь бы бедственно ни было твое положение.

Я оглянулся на Яркого, который прошагав, к камину у дальней стены, внимательно рассматривал огонь, вальяжно пожирающий несколько палений.

– Он не уйдет далеко, обещаю.

– Хорошо. Ты голоден? Я распорядился, чтобы подали завтрак на двоих.

– Если честно, я не слишком хочу есть.

– И все же поесть тебе стоит.

– Возможно.

– Рассказывай же, что привело тебя сюда. Держу пари, что не поиски бога.

– Отнюдь. Мне нужно место, в котором я мог бы перевести дух, собраться с мыслями и решить, что делать дальше.

– Проще говоря, тебе нужно убежище?

– Именно так.

– Значит, за тобой кто-то гонится?

– Да.

– Ты что-то натворил?

– Ничего противозаконного. Однако вскоре, я думаю, что мои преследователи обставят все так, словно я преступник и вор.

– И что же ты украл?

– Я ничего не крал. Я просто нашел и забрал себе то, что принадлежит клану Стрикс.

Двери открылись, и в комнату вошла юная девушка, неся на широком деревянном подносе два жестяные миски, наполненные кашей, здесь же лежало по ломтику белого хлеба, стояли два стакана и графин с водой. Опустив поднос на край стола, девушка поставила одну тарелку перед Леонардом, другую передо мной.

– Благодарю – проговорил я, но девушка словно и не заметила этого. Она наполнила оба стакана водой, после чего поставила их рядом с мисками, а графин между нами.

– Спасибо Анжелика – поблагодарил ее Леонард – Можешь быть свободна. Сегодня вечером у тебя будет дополнительный час личного времени.

Девушка быстро откланялась, так и не подняв на нас глаз, и покинула помещение.

Почуяв запах еды, Яркий вернулся ко мне и, бесцеремонно запрыгнув на колени, стал принюхиваться к каше, от которой поднимался пар. Я взглянул на Леонрада, как бы спрашивая разрешения, он лишь пожал плечами.

– Кажется, его наша кухня привлекает больше чем тебя. Должно быть, он еще не успел вкусить богатой и изысканной жизни.

Я дал Яркому кусочек хлеба, и тот, схватив его обеими лапами, словно бельчонок, стал жадно поглощать пищу.

«Да ты сильно проголодался, малыш» – подумал я, сделав вывод, что этот голод является следствием недавнего сражения, в котором Яркий принимал активное участие, и теперь зверьку необходимо восполнить силы, после использования своих невероятных способностей.

– Если ты не собираешься есть, Клифф, то прошу, рассказывай, в какие неприятности ты влез.

И я рассказал. Рассказал все, без утайки. Не видел смысла лгать Леонарду Марбэту, этот человек слишком хорошо чуял лож.

Я начал рассказ с того, как повстречал Яркого на кладбище прошлым утром, но когда дошел до второй встречи с Никой Томас и ее рассказе о Вилорде Стриксе, в комнату вошел тот самый клирик, который встретил меня в соборе.

– В чем дело? – нахмурился Леонард, до того внимательно слушающий мой рассказ, не перебив ни разу.

– Там констебли, ваше святейшество. С ними гвардейцы. Просят вас.

– Вот за мной и пришли – заключил я.

Леонард поднялся и, вытерев салфеткой губы, сказал.

– Не будем же заставлять их ждать.

Он обошел стол и, уходя, бросил мне через плечо:

– Побудь пока здесь, Клиффорд.

Однако я следовать его наказу не собирался. Как только клирики удалились, я опустил тарелку с остывшей кашей на пол, и Яркий жадно на нее набросился.

– Посиди-ка здесь, дружок. Никуда не уходи, ты понял?

Не смотря на то, что Яркий казался всецело поглощенным пищей, я был уверен, что он услышал и понял меня.

Я довольно хорошо знал внутреннее устройства этого собора и помнил, что выйдя из обеденной комнаты верховного клирика, можно было прямо по коридору, мимо лестницы, и оказаться на балконе, выходящем в главный зал. Туда-то я и отправился.

– Спасибо что уделили время, ваше святейшество – услышал я голос Теодора Стрикса, когда подобрался к двери, ведущей на балкон.

Я аккуратно приоткрыл ее, но выходить не стал, а вместо этого опустился на пол и, прислонившись спиной к стене, стал слушать разговор.

– Я всегда готов оказать помощь любому вошедшему в эти двери, будь то высокопоставленный чиновник или просто уличный бродяга. Так чем же я вам могу служить, господа?

– Боюсь, что я принес вам довольно мрачные известия. Ваш бывший зять, Клиффорд Марбэт, объявлен в розыск. Он обвиняется в краже имущества особой ценности у клана Стрикс.

– Говорите, он вор? – спокойно переспросил Леонард.

– Не только вор, но и убийца. Когда мы обличили его в преступлении и застали врасплох, мистер Марбэт убил двоих гвардейцев и еще двое получили в ходе перестрелки серьезные увечья, после чего он скрылся.

«Убил?» – не поверил я своим ушам – «Кого это я убил?»

Все, с кем я или Яркий вступали в бой, получали серьезные увечья, бесспорно, но оставались живы и в этом я был уверен. Но тут мне пришла в голову шокирующая, однако логичная мысль, что Теодор сам мог добить пару гвардейцев, получивших наиболее обширные травмы, чтобы получить еще более веский повод найти меня, очернив перед всем миром.

«Вот сукин сын!»

– Как странно – все так же спокойно проговорил Леонард – Клиффорд никогда не казался мне умелым бойцом, а уж тем более хладнокровным убийцей.

– Это уже не существенно, господин Марбэт. Я озвучиваю вам сухие факты. Мистер Клиффорд Марбэт похитил у нашего клана крайне ценную разработку и оказал вооруженное сопротивление аресту.

«Аресту, как же» – безрадостно ухмыльнулся я.

– Какую же ценность он похитил?

– Это не столь существенно.

– Действительно? Вы уже дважды повторили эти слова. Что же тогда, по вашему мнению, мистер Стрикс, существенно?

– Тот факт, что Клиффорд Марбэт зашел в двери этого собора менее часа назад.

– Клиффорд? Нет, вы должно быть ошиблись. Я уже очень давно его не встречал.

– Двое констеблей видели его на площади и лично наблюдали за тем как он поднялся по ступеням и скрылся в соборе. Ошибки быть не может.

– Не хочу ставить под сомнение слова многоуважаемых констеблей, однако если бы Клиффорд Марбэт вошел в мой собор, поверьте, мне бы стало об этом тотчас известно.

– Когда вы с ним виделись в последний раз?

– Вы допрашиваете меня, мистер Стрикс?

– Просто уточняю. Пытаюсь разобраться в ситуации, так сказать. Возможно, кто-то оказал Клиффорду Марбэту помощь в этом соборе без вашего ведома?

– Исключено.

– Вы уверены?

– А вы ставите под сомнения мои слова? Или мою честность?

– Я просто рассчитываю на ваше содействие в поимке опасного преступника.

– Вот, что я скажу вам, мистер Стрикс. Я последний, к кому Клиффорд Марбэт станет обращаться за помощью. Мы никогда не были с ним близки, а после смерти моей дочери и вовсе перестали поддерживать какие-либо контакты. Клиффорд не большой сторонник церкви, и даже в прежние времена его не часто можно было встретить на пороге моего собора, а теперь и вовсе, как мне кажется, он отвернулся от веры.

– И все же, ваше святейшество, могли бы мы осмотреть собор?

– Этот зал общий, осматривайтесь сколько хотите.

– Нас интересует не этот зал, а внутренние помещения.

– Туда, я боюсь, вам вход воспрещен.

– Вы понимаете, насколько подозрительно выглядит ваш отказ?

– Не вижу в нем ничего подозрительного. Внутренние помещения собора предназначены только для его служителей. Там мы живем, едим, стираем свою одежду. Наша частная жизнь не для глаз простых прихожан.

– Мы не простые прихожане. Мы представители власти – я различил в голосе Теодора Стрикса легкое раздражение. Все же он не был абсолютно лишен эмоций.

– Вы лишь представитель гвардии одного из кланов.

– Этот джентльмен, старший констебль Джон Мердок, как вы должно быть уже заметили.

– Мы знакомы. Старший констебль, у вас имеется какая-либо официальная бумага, позволяющая осмотреть внутренние помещения нашего собора?

– Нет, ваше святейшество – раздался тихий, скованный неловкостью голос старшего констебля.

– Вот как. Тогда, боюсь, я вынужден отказать вам.

– Бумага, лишь вопрос времени, вы же понимаете – с глухой яростью проговорил Теодор – Мы получим ее. И не окажется ли тогда под угрозой ваша репутация, если вскроется, что вы оказывали помощь опасному преступнику?

– Вы хотите выдвинуть мне какие-то обвинения, мистер Стрикс? Или попусту сотрясаете воздух?

– Я хочу решить все миром, вот и все.

– Тогда приходите с официальным документом, и я позволю вам осмотреть все подсобные и жилые помещения собора. Но до тех пор, вам дозволено разглядывать лишь этот зал. Таков закон, господа. Уверен, что старший констебль Мердок со мной согласиться.

Констебль пробурчал что-то невнятное.

– Что же, будь, по-вашему – отчеканил Теодор Стрикс, и я услышал гулкий стук его быстро удаляющихся шагов. Я буквально ощутил его пылающую ярость. Он не мог поступить с Леонардом так же, как поступил со мной – просто убрать со своего пути и действовать. И ему оставалось лишь упиваться своей бессильно злобой.

Я быстро вернулся в обеденный зал, где меня ожидал Яркий, удобно устроившись возле дочиста вылизанной тарелки на полу. Не прошло и минуты, как в дверь вошел Леонард.

– Ты все слышал, Клиффорд? – спросил он спокойно, возвращаясь на свое место.

– Да – кивнул я – И не знаю как мне выразить благодарность за вашу помощь.

– Просто закончи свой рассказ.

И пока я продолжал излагать Леонарду свою историю, Яркий запрыгнув мне на колени, свернулся калачиком и уснул преисполненный такого умиротворения, словно и не было никакой битвы этой ночью, словно за нами не гонятся гвардейцы и профессиональный убийца.

«Вот бы и мне научиться, так же легко отбрасывать свои проблемы и засыпать с таким умиротворением» – подумал тогда я с легкой завистью.

– Значит, ты считаешь себя теперь ответственным за это существо? – уточнил Леонард, когда я закончил.

– Это может показаться странным, но да, я так считаю.

– Многое что мне кажется странным в твоей истории, Клиффорд, но только не это. Однако клан Стрикс очень влиятелен, достать официальную бумагу им действительно не составит труда. Это займет пару дней, может даже меньше. И как только в эти двери войдут представители закона, я не смогу им препятствовать, ты это понимаешь?

– Конечно. Я не планировал оставаться здесь надолго. Мне просто нужно было передохнуть и решить, что делать дальше.

– И что же ты решил?

– Мне нужно отправить письмо в Виолент. Там живет человек, который, я надеюсь, сможет пролить свет на происхождения Яркого. А эта информация, в свою очередь может подсказать, что нам делать дальше. Но следует предупредить его о моем приезде.

– Значит, тебе нужна почта, которую нельзя отследить?

– У вас ведь была голубятня?

– Теперь у нас есть кое-что лучше. Я распоряжусь, чтобы тебе принесли перо и бумагу. Как письмо будет готово, попросишь Нормана сопроводить тебя к птицам. Тебе так же выделят келью, где вы оба сможете отдохнуть.

– Спасибо Леонард.

Старший клирик поднялся из-за стола.

– Еще увидимся, Клиффорд – сказал он и покинул столовую.

Очень скоро мне принесли перо, чернила и несколько белоснежных листов бумаги.

Я быстро набросал короткое письмо, в котором просил своего знакомого, Мориса Картера, дождаться моего прибытия в Виолент, не верить газетам, в которых очень скоро может появиться информация о том, что я преступник и вор, и направить с той же птицей ответ с подтверждением о получении моего письма.

Норман, которым оказался тот самый, встретивший меня клирик, ожидал в дверях, и когда я сообщил что все готово, повел сквозь глубины собора в птичник, расположенный под самой крышей. И это оказался совсем не обычный птичник. Строго говоря и не птичник вовсе. На длинный стальных жердочках восседали двенадцать механических сов, блестя в лучах восходящего солнца своим золотым оперением.

Как только мы вошли, три птицы, словно очнулись от спячки, открыли свои большие глаза, в которые красовались гладко отшлифованные аметисты, и повернули к нам головы. Остальные совы остались неподвижными.

– Ничего себе – я присвистнул – Кода это церковь успела обзавестись такой прелестью?

– В прошлом году – пояснил Норман, беря у меня письмо – Верховный клирик считает, что мы должны идти в ногу со временем.

Поражаться цене этих птичек я решил молча.

Клирик подошел к ближайшей сове и дал ей конверт. Птица плавно протянула к нему лапу и аккуратно забрала письмо, сжав его своими коготками.

– Скажите ей адрес и получателя – попросил Норман, отступая в сторону.

Когда подошел к сове, Яркий, вновь удобно устроившийся на моем плече, напрягся, глухо зарычал и даже немного заискрился.

– Спокойно, дружище – проговорил я, почесав пальцами ему за ухом – Эта птичка не причинит нам вреда.

Полушепотом я продиктовал сове все необходимые данные. Птица тут же прижала письмо к телу и, сорвавшись со своей жерди, закружила у нас над головами. Яркий выгнул спину и снова зарычал, внимательно следя за ней глазами, готовый отразить любую атаку неведомой зверушки. Но, вопреки его ожиданиям, сова вдруг стремительно выпорхнула в распахнутое окно, из которого открывался чудесный вид на город. Мы с Ярким продолжали смотреть вслед удаляющейся птице, пока она не превратилась в маленькую черную точку, мчащуюся над вереницей крыш, ослепительно сияющих в солнечном свете.

– Как быстро долетит до Виолента эта птаха?

– За три часа доберется – буднично ответил Норман.

Его слова внушали восхищение. Но механическая почтовая сова превосходила живую птицу не только в скорости, ей так же не нужна была ни еда, ни отдых, не были помехой погодные условия, и сохранность письма возрастала в несколько десятков раз. Неудивительно, что творения Рейнов с каждым годом пользуются все большей популярностью. Их механические куклы составляют значительную конкуренцию произведениям Годвинов. У них, конечно, есть ряд преимуществ, таких например как отсутствие ограничений в размере, что позволяет вам заказать любого монстра, на которого хватит денег, и которого способны прокормить. Куклы Рейнов же похожи по своему устройству на часы, скопление винтиков и шестеренок соединенных неким аналогом нервной системы. Механизм приводится в движение таинственной искрой, которую в них зажигают хентийские мастера, даруя жизнь и слабое самосознание, достаточное лишь для выполнения простых указаний. Но этой искры не хватает на больших и сложных механодиов, даже почтовые птички при активном использовании проживут не более года. И все же, как показывает практика, люди склонны больше доверять механизмам, нежели живым существам, пусть и созданным искусственным путем. Органика, как ни крути, менее предсказуема, чем механике, строго подчиненная законам логики, и если химера может, хоть и редко, сойти с ума и стать опасной для собственного хозяина, с такими прецедентами история знакома, то механоиды не подали пока что ни единого повода для беспокойства. В итоге Годвинам и Рейнам приходится сосуществовать на рынке вместе и постоянно совершенствовать свои творения. Ну а мир от их соперничества оказывается только в выигрыше, ведь нет ничего столь же стремительно двигающего прогресс вперед, как борьба за первенство.

Вслед за Норманом я вновь спустился на нижние этажи собора. Клирик молча проводил меня в выделенную мне келью и оставил там одного.

Я шагнул в маленькую, тесную комнату и огляделся, подивившись такому разительному контрасту. Там, наверху, под крышей этого самого здания сидела дюжина невероятно дорогостоящих механических птиц. А здесь, внизу, на серых стенах узкой кельи виднелись трещины, на потолке красовались темные разводы. Из мебели здесь присутствовали только маленький письменный столик, деревянный стул, кровать, которая жалобно заскрипела, как только я на нее опустился, и массивный сундук, спрятанный под ней, в котором житель этой комнаты должен был хранить свои скудные пожитки. Все выглядело крайне аскетично. Но не мне было осуждать чей-то выбор и установленные порядки. Если люди принимают такие правила игры, значит они имеют право на существование, а мне лично и без того хватало о чем подумать.

«Ты всегда нравился моему отцу» – услышал я голос Тессы.

Она снова оказалась рядом, совсем как живая, настоящая, села подле меня на край кровати. И мне, вместо того чтобы пугаться этого, неожиданно сильно захотелось взять ее за руку, снова ощутить тепло и нежность ее прикосновения, зарыться лицом в ее волосы. Но я не стал даже пытаться, ведь, не смотря на то что видел ее рядом, понимал, что на самом деле там никого нет. Тесса была лишь плодом моего воображения, призраком памяти, приходящим ко мне из темноты прошлого, чтобы говорить все то, что я уже и так знаю, чтобы озвучивать мои собственные мысли. В подобном заключении я нисколько не сомневался, но не смотря на это ответил ей:

– Очень странно, что я ему нравился, ведь всегда был далек от религии и никогда не стремился обрести веру.

Яркий поднял голову и с интересом посмотрел на меня, а затем на то место, где сидела моя супруга, словно увидел ее призрак, который мне, без сомнения, всего лишь чудился. Тесса тоже обратила на зверька внимание. Она опустилась на одно колено и аккуратно провела рукой по спине Яркого. Он определено это почувствовал, мне показалось, что немного напрягся, но позволил Тессе это сделать, продолжая внимательно изучать ту, которой здесь быть не должно и не может. И, возможно, я предал бы этому больше значения, не будь моя голова в тот момент забита совершенно другими проблемами.

«Я тоже была далека» – сказал Тесса, снова садясь на кровать – «И мама. Но он никогда не упускал возможности привести к вере заблудших».

Я качнулся вправо и уронил голову на подушку, затем перекатился на спину и только после этого распрямил ноги, вытягивая их так, чтобы они даже мимолетно не коснулись призрака Тессы. А потом закинул руки за голову и уставился в серый потолок.

– Заблудшие – повторил я вслух сказанное моей мертвой женой слово. Оно как нельзя лучше сейчас подходило к нам с Ярким. Заблудшие, не знающие куда дальше идти и от чего конкретно убегают. Заблудшие, которым нет места даже в этом доме веры, где казалось бы рады всем.

«Помнишь, как мы встретились с тобой?» – Тесса откинулась назад, и положила голову мне на колени.

– Конечно, помню.

Яркий запрыгнул на кровать, и аккуратно перебравшись через меня, устроился под боком, между мной и стеной, и положив голову мне на живот. Может быть он решил, что мне плохо, ощутил мое метущееся, надрывное душевное состояние, и попытался помочь единственным возможным способом – просто быть рядом, напоминая что я не один. Может, это было и не так вовсе, но мне все равно стало немного легче и спокойнее, ощущая мерное дыхание этого теплого мехового комочка у себя под боком. Я чувствовал его в отличие от призрачного прикосновения Тессы, голова которой лежала у меня на коленях, но я этого совершенно не ощущал. Видел ее, мог представить или вспомнить как это могло бы быть, но не ощущал. Сумасшествие какое-то, правда? Самому себе в том момент мне оставалось лишь с горечью и страхом признать, что мое психическое состояние уже перешло границу называемую нормой, и начало спускаться вниз по ступеням безумия. Что стало тому катализатором: неожиданно перевернувшая мою жизнь встреча с Ярким, или три года одиночества и скорби наконец принесли свои плоды? Может и то и другое. Не все ли равно?

«Вот бы вернуться в то время, правда милый?» – продолжала говорить Тесса, как ни в чем не бывало – «Вот бы снова все это пережить. Вот бы начать все с самого начала».

Я закрыл глаза, и картинки воспоминаний непрошеными гостями ворвались в мое сознание, унося прочь от реальности, в далекое прошлое, в котором все только начиналось.

8. Заключенные

Всего несколько дней назад начался шестьсот девяносто первый год. И для меня он начался не самым лучшим образом. Совсем не лучшим, учитывая, что я оказался схвачен властями небольшого провинциального городка Глутер, что стоит в чистом поле, всего в какой-то сотне километров на северо-запад от Мистрейда. В те времена я еще не жил в столице Конгломерата, и даже не думал о таком раскладе. В те времена я и писателем то еще не был. А кем бы и сам не знаю. Преступником, пожалуй, аферистом и вором, который по собственной неопытности и глупости попался в лапы местному шерифу, в то время как мой подельник и учитель столь неблагородного ремесла, сумел скрыться с добычей. И даже не смотря на тот факт, что подельник приходился мне родным отцом, я не был уверен в том, что он за мной вернется или предпримет хоть что-то, чтобы вытащить меня из-за решетки.

В полицейском участке Глутера у меня состоялся недолгий, но очень содержательный разговор с местным шерифом, в ходе которого усатый, дышащий мне в пупок толстячок, довольно четко обозначил мое плачевное положение, а так же пообещал незамедлительно написать в областной центр, с просьбой выслать уполномоченных господ, дабы сопроводить мою скромную персону на судебную скамью. Затем меня увели в подвал, где вдоль стен тянулись камеры-клетки, очень похожие на те, в которых содержат небольших животных зоопарка Мистрейда. Молчаливый конвой из двух плечистых молодых помощников шерифа, сопроводил меня к дальней камере и затолкал внутрь, хоть того и не требовалось, ведь я совсем не сопротивлялся. Ключ щелкнул в замочной скважине, знаменуя мое заточение.

– Эй, а это снять? – я поднял руки, на запястьях которых все еще висели тяжелые наручники, и погремел цепью.

– Ох ты – сипло воскликнул один из них и ухмыльнулся – Совсем забыл.

Он начал хлопать себя по карманам синего камзола и брюк.

– Вот ведь незадача, кажется, я где-то ключ посеял.

Конечно же он просто издевался. Ключ лежал у него в левом нагрудном кармане, но я благоразумно не стал об этом напоминать.

– Генри, у тебя нет? – парень повернулся к напарнику, на красном, покрытом подростковыми прыщами лице которого сияла глуповатая, но крайне довольная улыбка.

– Неа, у меня нет – пробасил тот не переставая улыбаться.

– Прости друг – первый развел руками – Этот ключик такой маленький. Всегда говорил шерифу, что их стоит делать побольше, чтобы не терялись. Ну а он мне, стандарты да стандарты. Пойду наверху гляну, наверное завалился куда-то. Я поищу, обещаю. Найду и мигом вернусь, идет?

Я отвернулся, прошел в дальний угол клетки и сел там.

– Вот и здорово. Рад, что мы поняли друг друга.

Полицейские, даже не пытаясь сдержать смех, направились к выходу, и через минуту скрылись из виду на лестнице, ведущей наверх.

Я остался один, но очень быстро осознал, что на самом деле это не так. Как только представители власти скрылись, к внешней решетке одной из камер подошла девушка. На вид ей был лет двадцать (девятнадцать, как я узнал чуть позже). Темно-зеленые, как воды холодных лесных озер севера, волосы волнами спускались ей на плечи, обрамляя круглое, веснушчатое личико. Маленький курносый носик, тонкие алые губки, глаза цвета малахита – весьма необычная для селенианки внешность, но довольно привлекательная, даже сексуальная, если обратить внимание на длинное зеленое платье с белым узором, подчеркивающее все достоинства ее стройной фигуры. Вот только мне было совсем не до того, чтобы оценивать женскую красоту.

– Привет – проговорила она.

– Привет – буркнул я в ответ, не особо заинтересованный в каком-либо диалоге с этой девушкой. Однако она, по всей видимости, была убеждена в обратном.

– Не сняли наручники? Жестоко. Когда нас повезут в город, думаю, сможешь упомянуть этот факт.

– Угу. Обязательно.

– За что тебя взяли? – спросила она, словно и не замечая моего безразличия к своей персоне.

– Кое-что украл.

– Украл, или попытался украсть?

– Украл, сказал же.

– Прости. Просто мне подумалось, что укради ты что-то, не оказался бы здесь. Что, взяли с краденым?

– Какая разница?

– Мне никакой, если честно – призналась девушка – Просто чертовски скучно тут сидеть. Думала, может, поболтаем.

– Поболтаем? – я хмыкнул – А что если я серийный убийца? Тоже готова была бы со мной поболтать?

– А почему нет? Узнала бы кого ты убивал и почему? Или ты намекаешь на то, что я должна испугаться убийцы? Ну, так чего боятся, если нас с тобой отделяет такое количество решеток?

– Не для всех, знаешь ли, решетки и замки являются преградой.

– Знаю. Но такие, вряд ли попались бы этим идиотам в форме.

– От чего же? Может таков был мой план?

– Было бы здорово.

– Да? Даже если я психопат, убивающий юных девушек?

– А ты такой?

– Нет, конечно – я отвернулся и вздохнул, в очередной раз подумав о своем плачевном положении.

– Мне почему-то сразу так и подумалось. Меня зовут Тесса.

– Клифф – ответил я.

– Очень приятно. Ты профессиональный вор? Или впервые ступил на кривую дорожку?

– Ты всегда такая любопытная? Или это от скуки?

– И то и другое – Тесса пожала плечами – Мне всегда говорили, что сую нос не в свое дело. Однако ничего не могу с собой поделать. Многое в этом мире мне интересно, но в особенности людские истории.

– И что ты с ним делаешь? Пересказываешь потом кому-то?

– Почти. Истории, которые мне понравились, я превращаю в песни.

– Песни? – удивился я.

– Да. Я музыкант. Бард, если угодно. У меня и гитара есть. Только сейчас она там, наверху. Я просила ее оставить, но этот жирдяй-шериф послал меня. Довольно грубо послал, если честно, но что с него взять? А была бы гитара, я может и песню бы написала, хоть с толком потратила бы свое время. И о тебе могла бы песню написать, расскажи ты мне свою историю.

– С чего ты взяла, что моя история достойна песни?

– Не знаю. Мне так показалось. Но в песне и приврать можно, знаешь ли. Это же песня, а не чьи-то мемуары. Окажись твоя история скучной, ничего, я бы приукрасила ее.

– И много у тебя таких песен?

– Хороших мало, может десять или двенадцать наберется. А таких, что подходят для деревенского кабака хоть отбавляй.

– И как же ты оказалась здесь? Спела в местном баре не подходящую песню?

– Ха-ха. Очень смешно – Тесса забавно сморщила свое личико – Вы полны сарказма и желчи мистер.

– Прости – искренне извинился я – Просто день сегодня не задался.

– Понимаю. У меня тоже.

Некоторое время мы молчали. Она отошла от решетки и скрылась из моей видимости где-то в глубине своей клетки.

Тяжелые наручники мешали мне устроиться удобно в своем углу, если вообще возможно было испытать хоть какое-то удобство, сидя в подвальном помещении, на холодном и грязном каменном полу, в условиях весьма ограниченной свободы передвижения и с четким осознанием того, что последующие годы мне придется провести в очень похожих условиях. Невольно мне приходилось размышлять о том, какой приговор вынесет судья в Мистрейде. Воровство в крупном размере, по заранее разработанному плану. Усугубляло ситуацию то, что я не имел фамилии, не принадлежал никакому клану, а значит являлся представителем низшего сословия, разнорабочим, да еще и иммигрантом с севера. И никаких смягчающих обстоятельств в моей истории не было. Не хотелось признавать, но мне светил минимум десяток лет в Старшем Брате – огромной тюрьме, расположенной на острове у западных берегов матерка. Я, как и любой житель Конгломерата, многое слышал об этом месте. Остров, разделенный на несколько секторов, в каждом из которых содержатся заключенные с определенной строгостью режима. Но не зависимо от сектора, Старший Брат это резиденция кошмаров в нашем мире, куда заключенных выбрасывают не на перевоспитание, как это изначально планируется законом, а на волю других затворников, правящих в своем секторе. Охрана же играет там вполне формальную роль. Военные не позволяют сбежать с острова, но совершенно не интересуются жизнью и состоянием людей на нем самом. Перспектива не самая приятная. Не слишком улыбалось мне оказаться среди отбросов мира сего. С другой стороны, я не был уверен в том, что для меня есть какое-то иное место, и что сам я не отброс, которому суждено сгинуть в той помойке, именующейся тюрьмой.

Из мыслей меня вырвали полисмены, которые спустились по лестнице, громко провозглашая:

– Обед! Время жрать, ублюдки!

Кричал тот, который не смог отыскать ключа от моих наручников, за ним все с той же улыбкой следовал дружок.

– Время жрать! Шериф заботиться о вас, отребье!

Они открыли камеру Тессы и поставили поднос с едой на пол.

– Кушай, красавица – улыбнулся полицейский – Поверь мне, малышка, таких угощений ты не отведаешь и в лучших ресторанах Мистрейда.

Тесса, к моему удивлению, промолчала. Я был уверен, что она ответить какой-нибудь колкостью этому дерзкому пареньку.

– Генри, чего встал?! – закричал он на своего тугодума-напарника – Тащи поднос этому здоровяку в углу.

Они закрыли камеру Тессы и подошли к моей.

– Надеюсь, ты нашел ключ? – осведомился я, поднимаясь.

– Ах да, точно. Вот же он – он достал ключ из своего нагрудного кармана и продемонстрировал мне – Представляешь, он всегда здесь лежал. Вот я растяпа.

Парень ударил себя ладонью по лбу.

– Но ты же не в обиде, правда?

– Ни в коем случае – проговорил я.

– Вот и отлично.

Он отпер мою камеру и сказал своему напарнику:

– Давай Генри, поставь поднос и сними с него наручники.

С лица второго наконец-то сползла идиотская ухмылка, и он уставился на своего друга.

– Чего смотришь? – первый бросил ему на поднос ключ от моих наручников – Заноси! Давай, живее!

Полицейский занес в мою камеру поднос и, наклонившись, поставил его на пол.

– Теперь, Генри, дружище, сними с нашего приятеля кандалы, чтобы он мог вкусить столь аппетитные явства.

Генри взял с подноса ключ и посмотрел на меня с опаской. Он боялся меня и, хоть я никогда не был озлобленным или злорадным человеком, признаюсь честно, мне это доставило определенное удовольствие.

– Шевелись, Генри! Нам тут вечно торчать придется?! – закричал на него напарник, стоящий за пределами моей камеры и готовый в любую минуту закрыть дверь клетки, прояви я хоть малейшие признаки агрессии. Он тоже боялся, и мне это льстило, пусть я и не мог всерьез представлять для них какой-либо угрозу.

Я вытянул руки и улыбнулся, предлагая Генри снять с меня наручники. Тот, пару секунд поколебавшись, неуверенно направился в мою сторону.

– Не волнуйся дружище – подначивал его напарник – Я тебя прикрою. Пусть только дернется. Я пущу ему пулю в лоб. Ты же знаешь, как хорошо я стреляю. Пусть только попробует напасть, и я всажу ему пулю аккурат между глаз.

По виду Генри, который дрожащими руками вставил ключ в замок на моих кандалах и медленно провернул его, становилось ясно, что он отнюдь не так уверен в способностях своего напарника, как тот хвастает. Но я, конечно же, не собирался ничего предпринимать, и когда оковы спали с моих запястий, лишь тихо произнес:

– Благодарю.

Генри сделал два шага назад, затем развернулся и быстро покинул камеру.

– Ну, вот видишь – оскалился его друг, закрывая мою камеру – Никаких проблем. Кроткий как ягненок.

Когда они покинули наш подвал, я подошел к подносу. В тарелке была налитка какая-то неприятно пахнущая похлебка, по-видимому, состоящая из одной только вареной капусты. К ней я притрагиваться не стал, а взял лишь стакан воды и ломтик белого хлеба и снова вернулся в свой угол камеры.

– Отвратительный запах – сообщила Тесса, сморщив носик над похлебкой – Как такое вообще можно есть?

– Проведешь здесь дней пять, и не такое станешь уплетать за обе щеки – отозвался я, жуя свой хлеб и запивая его водой.

– Возможно – согласилась Тесса – Хорошо, что нам здесь не придется торчать так долго.

– Думаешь, что в столичной камере тебя кормить будут лучше? Привыкай, подруга, к тюремной еде.

– С чего это?

– Ну как же? Если ты не рассчитываешь бежать отсюда, тебе предстоит участь немногим лучше нынешнего прозябания, а то и много хуже, в зависимости от причины, по которой ты сюда угодила.

– К твоему сведению, я не виновна.

– Вот как?

– Да. Меня подставили. Оклеветали. И как только мы прибудем в Мистрейд, с меня внимут все обвинения. Вот увидишь.

– Не думаю, что увижу – я отправил в рот последний кусок ломтика хлеба и залпом осушил стакан, после чего небрежно отбросил его в сторону подноса.

– А что же ты? Есть какие-то варианты смягчить твой приговор?

– В отличие от тебя, я виновен.

– И не станешь этого отрицать?

– Не стану.

– Похвально.

– Отнюдь. Просто я не вижу смысла отрицать то, что всем и так очевидно.

– Что же ты такое украл?

– Что же ты такое спела, чтобы здесь оказаться?

– Я расскажу, если ты расскажешь.

– Идет – согласился я.

Побыв какое-то время наедине со своими мыслями, я четко осознал, что это далеко не самое приятное времяпрепровождение, и куда лучше будет отвлечься, хоть немного, на бессмысленный диалог с сокамерником, чем снова отдаться на волю самобичевания и обреченности грядущего.

Я лег на пол и, подложив руки под голову, уставился в грязный потолок.

– Мы с отц… кхм…– я запнулся, вдруг поняв, что совершенно не желаю раскрывать Тессе тот факт, что моим напарником в преступлении был родной отец – Мы с подельником собирались украсть у местного толстосума весьма примечательную реликвию. Это старинный кинжал, времен до объединения кланов. Якобы он принадлежал клану Драйган, который воевал против Винсента Рима и был, как и все прочие противники объедения, повержен. Лорд Тарсон Кардаларес, его особняк ты не могла пропустить, он стоит на холме и хорошо виден из любой части города, считает себя наследником клана Драйгос. В прошлом гексале он тайно приобрел эту реликвию у людей, которые выкрали кинжал, по его же наводке, из небольшого частного музея в Мистрейде, куда это оружие было привезено из археологической экспедиции организованной музеем в конце семидесятых годов. Управляющий музея, человек трусливый, однако весьма щедрый, нанял нас, чтобы вернуть реликвию. По вполне ясным причинам он не обратился к властям и не стал никак афишировать пропажу кинжала, хорошо понимая, как это может сказаться на его репутации и будущем самого учреждения. Кинжал Драйганов был, едва ли не самым ценным, что хранилось в стенах этого музея, и потеря столь дорогостоящего артефакта могла стоить учредителю разрыва контракта со своим кланом-патроном, ну а это, как ты сама понимаешь, сулит окончательный крах для любого мелкого предпринимателя и бизнесмена. Никто не станет с ним работать, ни один клан не заключит с ним новый контракт, в итоге долги отберут все накопления и имущество, ну а дальше ты сама знаешь, бродяжничество или самоубийство, смотря на сколько он силен волей.

– Мир современного предпринимательства суров, это правда – согласилась Тесса.

– По этой причине управляющий обратился именно к нам, дельцам, способным без шума вернуть ему утраченный артефакт, и предложил весьма внушительную сумму. Мы принялись за работу и быстро вышли на след кинжала. Оставалось только выкрасть его из особняка.

– С этим-то и вышла накладка?

– Ты будешь слушать? Или хочешь рассказать мою историю сама?

– Прости.

– В общем-то ты права. Мы проникли в особняк, без труда прошли мимо охраны, но когда добрался до сейфа, в котором хранился кинжал, оказалось, что вместо обещанного нам устаревшего хранилища серии М12, перед нами красовался новенький Флинт.

Взглянув на Тессу, и поймав ее непонимающий взгляд, я пояснил:

– Это такой современный сейф производства клана Феникс, непомерно дорогой, однако крайне надежный агрегат. Да мы и подумать не могли, что какой-то провинциальный лорд, хозяин парочки конюшен к северу от Мистрейда, вдруг окажется в состоянии установить себе Флинта. Ну да не суть. В итоге нам оставалось попытать удачу с сейфом или уходить ни с чем. Мы решили рискнуть.

– И что? Не открыли?

– Обижаешь. Открыли, конечно, но не смогли вовремя отключить прозвонившую на весь дом сигнализацию, а это, как ты понимаешь, в наш план не входило. Мы собирались тихо войти и так же тихой выйти, чтобы, когда лорд заметит пропажу, кинжал уже был далеко. А вышло так, что весь особняк знал о нашем присутствии. И все же нам удалось скрыться, пусть и с боем. Но сгубило меня в итоге не это, а потребность вернуться за вещами в этот город. Здесь-то меня и поджидал шериф со своими дебилами. В какой-то степени мне повезло, что он оказался весьма предан делу. Я слышал, как лорд Кардалес предлагал ему выдать меня взамен на щедрое вознаграждение. Однако шериф взял с него только одну бумагу – заявление, сообщив, что меня перенаправят в Мистрейд и будут судить по закону.

– А что же твой подельник?

– Он должен был ждать моего возвращения за городом. Но крайний срок истек часа четыре назад.

– Но в таком случае, он должен будет за тобой вернуться?

– Сомневаюсь. Он не считает, что кому-то что-то должен.

– Но ты же его друг?

– Мы с ним кто угодно, но только не друзья.

– Понятно. Сочувствую.

– Не стоит. Я сам виноват.

– Спорить не стану. И все же песню об этом написать я могла бы. Уже даже вертится на языке первая строчка – Тесса устремила свой мечтательный взгляд куда-то в потолок – Эх, жаль, под рукой нет гитары. Подобрала бы сейчас нужный аккорд и знаешь, могло бы выйти нечто стоящее. Может даже очень стоящее. Люди любят баллады о плохих парнях, особенно если представить ваш образ в романтическом свете. Песня могла бы прославить тебя. Представляешь? Пока ты отбываешь свое наказание где-то далеко, в Старшем Брате или на какой-нибудь каторге, по всей Селении, из бара в бар, из таверны в таверну кочует песня о тебе.

– Историю мою спеть ты можешь, но вот только без имен, идет? Не сдалась мне такая слава.

– Как скажешь.

– Ну а что с тобой приключилось? Как здесь оказалась?

– Намного проще чем ты – Тесса усмехнулась – Я сбежала из дома.

– Почему?

– Потому что устала от наставлений своего отца, устала от покорности матери. Им было не понять ту жизнь, которой я хотела жить. Жизнь свободную, яркую, полную творчества.

– Ты хотела играть музыку, а твой отец был против?

– Мой отец против всего. Чтобы ты понимал, он готовиться в ближайшем будущем стать старшим клириком в церкви Властителя Циклов.

– Ооо… – многозначительно протянул я.

– В центральном соборе Мистрейда – добавила Тесса.

– Ооооо… – повторил я с еще большим восклицанием.

– Он человек четких правил, канонов, у него все по расписанию, на все есть притча, и каждый, кто пытается жить не так, как принято церковью, достоин осуждения. А на меня его осуждения сыпались словно снегопады в Арктосе.

– Не знал что церковь против музыки.

– Церковь против той музыки, которую я хотела играть. Против свободной поэзии, не сдерживаемой рамками политики или религии, против песен, которые говорят правду о нашем времени, которые не боятся показать все в истинном свете.

– Так ты радикал?

– Нет. Я просто музыкант. Я просто поэт. Я не сторонница революции, и не зачитываюсь трудами Кларкса и ему подобных. Я просто пою о том, что вижу.

– И как же это связано с тем, что ты оказалась за решеткой?

– Как я уже сказала, я сбежала. Но связалась не с теми людьми. Они показались мне друзьями, разделяющими мои взгляды. Но в итоге они использовали меня, мой талант, чтобы проворачивать свои темные дела. Мы выступали в барах и тавернах провинциальных городков, похожих на этот. Я и подумать не могла, что пока я пою на сцене, они обчищают посетителей и само заведение. Здесь, в Глутере, это вскрылось, и только для одной меня стало сюрпризом. Когда полиция пришла за нами в гостиницу, из всей компашки осталась я одна. Спокойно спала в своем номере, пока они все сбежали, и даже не потрудились предупредить меня. В комнату ворвалась полиция, меня повязали, и вот я здесь.

– Значит, ты понятия не имела о том, что они воры?

– Если честно, я подозревала нечто подобное с самого начала, и видела достаточно, чтобы убедиться в своих подозрениях, так мне кажется сейчас. Но легко судить о чем-то уже прожитом. На самом же деле, путешествуя с ними, я была слишком наивна и поплатилась за это. Что же, все мы учимся на собственных ошибках.

– Мне жаль, что так вышло – сказал я искренне.

– Спасибо.

– И я думаю, что мне бы понравилась твоя музыка.

– Возможно, нам еще удастся это проверить – сказала Тесса, но, кажется, что никто из нас в это не верил.

Спустился вечер, сумерки забрались к нам в камеры сквозь узкие решетчатые окна под потолком. Эти серо-синие сумерки все сгущались, выталкивая свет и, в итоге, сменились кромешной темнотой. Никто из полисменов не потрудился спуститься в наши казематы, чтобы зажечь лампы, и когда наступила ночь, я перестал различать даже пальцы на собственной вытянутой руке.

Радовало тот факт, что здесь не было холодно. Здание участка хорошо отапливалось и, не смотря на то, что на улице температура опустилась почти до ноля, в наших камерах было, если не сказать комфортно, то, во всяком случае, достаточно тепло, чтобы не подхватить простуду или воспаление легких.

Мы с Тессой перекидывались парой фраз, однако содержательного диалога больше не выходило. Слишком подавлены были мы оба, слишком потеряны в мыслях о будущем, которое не сулило ничего хорошего.

Помощники шерифа принесли нам ужин, состоящий все из той же похлебки, и забрали подносы с обедом, на которых и у меня и у Тессы тарелка с дурно-пахнущей жижей осталась нетронутой.

– Смотри-ка, Генри, наши подопечные видать не голодны. А может им просто не нравится наш фирменный супец? Может они привыкли к изысканной кухне? Ну, ничего, ничего. Утром за вами приедут из Мистрейда. Поглядите, какие харчи вам подадут в городской тюрьме. Скажу по секрету, друзья, не стоит вам рассчитывать на свининку в меду.

Полицейские удалились, но все же оставили нам в качестве источника света единственную масляную лампу у самой двери. От ее дрожащего света по подвалу поползли длинные тени отбрасываемые решетками.

– Знаешь – проговорила Тесса – Пусть мы и хотели бы оказаться сейчас где угодно в другом месте, я все же рада, что нахожусь здесь не одна, а в твоем обществе. Признаюсь честно, хоть я и не из пугливых, сейчас мне тут не по себе. Но твое присутствие немного успокаивает. Сидеть одной в этом подвале мне было бы совсем худо.

– Рад, что хоть кому-то могу принести пользу – безрадостно проговорил я в ответ.

Несмотря на сильный голод, от которого громко урчало у меня в животе, я так и не смог притронуться к этой похлебке, и снова предпочел ограничить свой рацион только водой и ломтиком хлеба. Тесса поступила так же.

Прошло еще какое-то время. По моим прикидкам уже должно было перевалить за тринадцатый час, однако возможно мне это только казалось, ведь время в заточении ползет как улитка, и вполне возможно, что еще не было и десяти.

В тишине наших казематов вдруг раздался щелчок, глухой и тихий, но различимый. Следом за ним стальная дверь медленно отворилась, и на пороге я увидел мужчину в сером плаще, среднего роста, пожилого, с зачесанными назад седыми волосами. Его худое, изрезанное морщинами лицо с острым подбородком и широкими скулами, мне было хорошо знакомо, как и тяжелый, хмурый взгляд серых глаз из под густых бровей. Этот человек был моим подельником и отцом.

Оглядев помещение, он быстро направился в мою сторону. Я поднялся и приблизился к двери.

– Поверить не могу, что ты попался – проговорил отец, доставая из кармана связку с ключами-отмычками и воровато оглядываясь по сторонам – Просто не могу в это поверить. Я готов был предположить все что угодно. Что ты решил поразвлечься с местными девками или перекинуть партию-другую в королевского оракула в городском салуне. Даже то, что ты решил меня кинуть и пойти своей дорогой. Но что ты попадешься этой жирной свинье, которая за пузом не разглядит и собственного прибора, я и помыслить не мог. Ты поражаешь меня, сынок.

– А ты поражаешь меня тем, что вернулся.

– Здесь я и сам себе поражаюсь.

Он опустился на одно колено и стал ковыряться в замке, то и дело оборачиваясь. Таков был мой отец, такой жизнью он жил, что находился на чеку каждую минуту, даже во сне, и в где бы не оказался, в городе, в деревне, в густом лесу или в подвале провинциального полицейского участка, он не переставал озираться по сторонам, ожидая каждую секунду удара в спину. Я опасался, что работая с ним и живя его жизнью, и сам к тридцати годам обзаведусь этой привычкой, которая будет выдавать во мне человека не чистого на руку, занимающегося грязным ремеслом и ежесекундно ожидающего расплаты за все свои действия, законной или справедливой.

Тесса подошла в решетке, и когда отец увидел ее, прохрипел:

– Лучше помалкивал, девчонка. Закричишь, и тебе несдобровать. Пристрелю, будь уверена. Но никто кроме нас этого не услышит. Ты поняла?

Тесса кивнула.

– Что ты сделал с дежурным? – спросил я настороженно.

– А ты как думаешь? – отец взглянул на меня и ухмыльнулся, демонстрируя три вставных серебряных зуба с левой стороны – Жить будет. Спит как младенец. А когда проснется испытает сильное похмелье и только. За кого ты меня держишь? За идиота?

Я хорошо понял слова отца. Он не был сторонником убийств, и все же убивать ему приходилось. Но дежурного наверху он оставил в живых не из доброты сердечной, а потому что хорошо понимал, бегство из под стражи и бегство из под стражи с убийством полицейского два совершенно разных преступления. Я же, в свою очередь, был рад тому, что мое спасение из тюрьмы не обагрилось кровью человека.

– Я же говорил, что не нужно возвращаться?! Говорил, а?!

– Говорил – кивнул я.

– А что ты?! Ради чего так рисковал?! Эх, оставить бы тебя здесь, чтобы на своей шкуре испытал, что такое тюрьма. Тогда бы ты ни за что так глупо не попался. Вот уж поверь, сделал бы все, чтобы не оказаться за решеткой.

– Так и оставил бы – буркнул я.

– Не хами-ка, сынок. А то ведь и правда оставлю.

Замок наконец щелкнул и дверь моей камеры отворилась.

– Пойдем отсюда, быстро – скомандовал отец поднимаясь, и быстрым шагом устремился к двери.

Я последовал за ним, но остановился у камеры Тессы и взглянул на девушку.

– Слушай – сказал я – Могу выпустить тебя отсюда. Но благоразумнее тебе будет остаться. Если ты сбежишь, доказать свою невиновность станет куда сложнее.

Несколько мгновений Тесса смотрела мне в глаза, закусив нижнюю губу. В ней читались сомнения, страх, но при том и рвение.

– К черту благоразумие – наконец произнесла она решительно – Им все равно неизвестно мое настоящее имя, а здесь я оставаться не хочу больше ни одной минуты.

– Как скажешь.

Я обернулся к отцу и встретился с его удивленным взором.

– Дай мне отмычки – попросил я.

– Что ты делаешь?

– Дай отмычки, прошу.

– Сейчас не время для тюремных романов.

– Не спорь. Просто дай отмычки.

Отец швырнул мне связку и выругался.

– Поступай, как знаешь. Я буду ждать на заднем дворе. Пять минут, не больше.

– Где они хранят наши вещи?

– Комната справа от лестницы, не пропустишь – буркнул мне отец через плечо и скрылся за дверью.

Я принялся вскрывать замок на двери камеры Тессы. Он оказался не слишком сложным.

– Он твой отец? – спросила девушка осторожно – Или я что-то неправильно поняла?

– Ты все правильно поняла.

– Но вы совершенно не похожи. И я даже говорю не про внешность. Вы совсем разные люди. Ты и он…

Замок щелкнул, и я открыл дверь.

– Ты меня не знаешь. Я похож на него куда больше, чем самому того хотелось бы. Уходим.

Мы поднялись по узкой лестнице, и я быстро вскрыл замок на двери с табличкой:

«Личные Вещи Задержанных»

– Моя гитара – Тесса схватила инструмент, стоящий в углу.

Я мало что понимал в музыкальных инструментах, но одного взгляда на эту гитару было достаточно, чтобы понять, что она стоит не дешево и возможно даже сделана на заказа каким-нибудь прославленным мастером, что, зная кем является отец Тессы, было вполне вероятно.

Я схватил свою потертую сумку, ради которой и затеял возвращение в город, быстро заглянул в нее и, убедившись, что все вещи на месте, перекинул ремень через плечо и направился к выходу из полицейского участка. Тесса не отставала.

Втроем мы покинули границы города, и вышли в поля, минут через двадцать добравшись до стоянки отца, где стояла крытая повозка, с запруженной в нее бело-рыжей кобылой. Из повозки тут же с фырчаньем выпрыгнула черная тень и кинулась мне на встречу.

Гром, мой верный пес, с трудом мог сдержать эмоции от нашей встречи, и все же был достаточно хорошо обучен, чтобы не залаять. Он принялся скакать вокруг меня, виляя хвостом с такой неистовой силой, что казалось тот сейчас оторвется и улетит в ночь.

– Привет, привет дружище – я потрепал пса по голове и почесал за ухом.

– Не смей больше оставлять на меня это блохастое чудовище, Клиф – проворчал отец, пройдя мимо нас – Если еще раз мне доведется пробыть с этим зверем больше одного часа наедине, клянусь, что сделаю из него суп. Хоть на что-то сгодиться.

Я проигнорировал слова отца, который всегда не жаловал Грома, но на счет супа явно преувеличивал.

– Ух ты, какой большой – проговорила Тесса, остановившись на почтительном расстоянии от нас и глядя на моего пса с интересом и опаской одновременно.

– Его зовут Гром – сообщил я с улыбкой – Не бойся, он тебя не тронет. Он, по-моему, вообще не умеет кусаться.

– Серьезно? А выглядит таким грозным.

– Потому так и зовут. Гром всегда гремит грозно, но опасности не представляет.

– Однако с громом приходит молния – напомнила Тесса – И ее, вот, по-моему, стоит опасаться.

– Да… ну… молнии это не к нам – попытался выкрутиться я.

Отец быстро прервал нашу беседу словами:

– Надеюсь, твоя подружка не собирается, как только мы отъедем, вернуться в город и сообщить шерифу обо всем увиденном?

Прежде чем я успел ответить, Тесса заверила его:

– Ни о чем подобном я не помышляю. Мне это совершенно ни к чему.

– Прости, дорогуша, но я давно уже перестал верить людям на слово. Особенно таким симпатичным мордашкам как ты.

– Она нас не сдаст – сказал я твердо.

– Ну раз ты так сказал, то я спокоен – в интонации моего отца сквозила насмешка и ирония – Сколько вам нужно времени, чтобы попрощаться? Больше пяти минут не дам, так что ни на что серьезно не рассчитывайте. Пусть быстренько отблагодарит тебя вон там, за повозкой, и поехали. Мы и так выбиваемся из графика.

Тесса поморщилась и с опаской посмотрела на меня, пытаясь понять, действительно ли я собираюсь завести ее за повозку и потребовать благодарность.

– Это ни к чему. Она поедет с нами.

– Что?! – воскликнул отец – Исключено!

– Это не обсуждается.

– Какого черта?!

– Ей с нами по пути, ведь так? – я не сводил глаз с Тессы – Ты же собираешься вернуться в Мистрейд, к отцу? Мы направляемся туда же.

– Если вы рассчитываете получить за меня выкуп…

– Мы не похищаем людей – перебил ее я – Это просто предложение помощи и только. Ты в праве отказаться. Однако поправь меня, если я ошибаюсь, но тебе не очень хочется остаться одной этой ночью где-то в поле. До Мистрейда путь не близкий, а дороги за пределами городов опасны для одинокой юной девушки, можешь мне поверить.

– Я могу за себя постоять – сказала Тесса, но в голосе ее не боли ни капли уверенности.

– Я верю – кивнул я – И не предлагаю тебе услуг телохранителя. Только лишь компанию в дороге. А если наше общество покажется тебе неподобающим, ты сможешь сойти в любом городке по пути.

– Клифф, мать твою! – отец подкрепил свое обращение одним из мощных ругательств, коих в его лексиконе было предостаточно – У нас нет на это времени!

– Времени на что? Мы едем в Мистрейд, так? Она нас не задержит. Сойдет, когда посчитает нужным, и никак не нарушит твои планы. К тому же, она говорила, что неплохо поет, и даже обещала написать про нас песню.

– Вот уж радость!

– А мне хотелось бы послушать – я улыбнулся Тессе – Ну так что? Поехали?

9. Напутствие Леонарда

Меня разбудил стук в дверь. Я резко сел, ощущая с какой тяжестью вырывается мой разум из цепких лап сновидения, но прежде чем успел сказать «войдите», дверь открылась. На пороге стоял Норман.

– Я вас разбудил? Прошу прощения.

Я спустил ноги на пол и поднял на него глаза.

– Вам пришел ответ – он протянул мне запечатанный конверт – Старший клирик распорядился подать ужин в его столовую и настаивает, чтобы вы присоединились, как только закончите чтение.

Я лишь кивнул, забирая у него конверт, на котором красовалась печать Мориса Картера.

– Мне подождать за дверью, пока вы будете читать письмо?

– Не стоит, я помню дорогу и скоро присоединюсь к старшему клирику. Спасибо, Норман.

– Не стоит благодарности.

Закрыв за собой дверь, он удалился, с неким облегчением, как мне показалось, приняв тот факт, что не придется водить меня по коридорам собора за ручку.

Я быстро распечатал конверт и достал сложенный вдвое листок. Письмо было написано узнаваемым почерком, не оставляющим мне никаких сомнений в том, что отправитель сам Морис Картер лично. Этот человек обладал весьма незаурядной и эксцентричной натурой, что проявлялось во всем, от его речей и суждений, до вкусовых предпочтений и почерка.

С мистером Картером я познакомился в девяносто четвертом году, как раз во время активной работы над моей второй книгой. Дело в том, что мой первый роман, хоть и сыскал славу среди читателей, был не слишком обласкан критиками, которые отмечая приятный стиль и живые образы персонажей, указывали так же на мою полнейшую некомпетентность в вопросе истории, а особенно в главной сфере деятельности моего персонажа, Нейтона Боунза – охоте за артефактами предков. И действительно, спустя годы изучения этой темы я сам не раз краснел, перечитывая ту ахинею, которую нагородил в своем первом романе. И краснеть приходилось не мне одному, потому как мой редактор, мистер Вейланд Уокер, вместе с очередным гонорарам за книгу, продажи которой шли бессовестно хорошо для дебютного романа, прислал мне так же письмо, в котором, в свойственной ему красноречивой манере, порекомендовал, во время работы над следующим произведением, проявить интерес к затрагиваемым в нем темам, дабы текст имел больше достоверности и не казался – цитирую хорошо запомнившиеся мне слова Уокера: «дешевым чтивом, вышедшим из под пера необразованного и мало эрудированного писаки».

Конечно, меня задели эти слова, и я поспешил исправить положение. Однако информации касающейся прото-артефактов не так-то много в принципе, а доступной рядовому жителю Конгломерата и вовсе крупицы, и отчаявшись искать ее в библиотеках, я занялся поисками консультанта. Я посетил немало научных и исторических конференций, музейных выставок, открытых лекций, но везде наталкивался на престарелых, облысевших академиков, верных подданных Университета, так высоко задирающих свои носы, что не могли и шагу ступить без своих поводырей, в лице верных как псы протеже, внимающих каждому слову мастера. Эти люди, не смотря на то, что зачастую оказывались ниже меня на две головы, умудрялись смотреть на меня сверху вниз, отвечая на вопросы неохотно, словно отмахивались от назойливой мухи. Всем своим видом они показывали, что видят во мне деревенщину, бульварного писаку, пытались доходчиво пояснить, что изучение артефактов дело высокого интеллекта, постигать которое дано лишь избранным и лишь в одном единственном месте Адверса – в великом храме науки Университете Конгломерата.