Читать книгу Снежная Королева - Николай Захаров - Страница 1

В городишке одном, в домишке панельном, ласково именуемом народом "хрущеба", жило семейство самое среднестатистическое из среднестатистических. Хрущеба была двухконурчатая и, поэтому семейство это размножиться сумело только до трех особей. Папа среднестатистический, мама такая же и сынок при них подрастал, вылитый папа внешне, а характером весь в маму. Или наоборот? Ну, это не столь важно, для нас… хотя как знать… ген ведь как известно – не гнида, ногтем не раздавишь и когда внешность в маму, а характер скажем в папу, то это считай, повезло индивидууму, а вот если наоборот, то полная непруха обычно у таких, с позволения сказать, людей.

Это не мы – это психологи подметили некоторую закономерность и в трудах ее своих зафиксировали. Что-то там про геномы, цепочку ДНК наплели, но очень авторитетно, так что и не поспоришь. С наукой вообще трудно спорить, потому что у нее семь пятниц на неделе. Сегодня одно утверждают с пеной у рта ученые мужи, завтра, с той же пеной, противоположное. Как с ними спорить при таких вывертах гипотезных, которые сегодня аксиомы, а завтра за них же на костер волокут?

Поэтому к пареньку мы чуток попозже приглядимся повнимательнее, величать его, кстати, Константином и если учесть, что папу Эдуардом окружающие обзывают, то полное имя у паренька Константин Эдуардович. Солидное сочетание, нужно отметить, получилось и надо полагать не случайным образом. Родители все мозги вывихнули, отпрыску будущему имя подбирая, узнав что сын у них вот-вот появится. Ночами не спали, споря до хрипоты. Имен-то звучных и солидных много, а ребенок один. Хорошо вон в Испании, там сколько хочешь можешь имен давать отпрыску. Хоть десять. А у нас только одно. Мама хотела назвать сына Иннокентием в честь артиста Смоктуновского, фанаткой бескорыстной которого себя считала, а папа настаивал на Константине – в честь ученого Циолковского. Тем более что у него и отчество такое же – Эдуардович, так что тезка полный получался из сынишки. А Смоктуновский по отчеству Михайлович и этим фактом папа маму так достал, что чуть до развода дело не дошло.

Потом мама смирилась и сынишку в роддоме на руки получив, тут же /к неудовольствию супруга/ солидное Константин, сократила до напрочь несуразного – "Костик". Мальчонка сопел и пускал пузыри, давясь маминым молоком, не подозревая какую ему свинью подложили родители. Понял, когда подрос и в детский сад пошел. Вот там его впервые и назвали сверстники "Кость". "Кость, а Кость" дразнили его сверстники и Константин Эдуардович – полный тезка знаменитого ученого, возвращался домой зареванный и поцарапанный.

Пытались родители воздействовать на коллектив воспитателей детсада, требуя прекратить геноцид учиненный детишками против их чада любимого, но "Кость" уже приклеилась к парню намертво и иначе его уже никто из сверстников и не называл. Тем более что Костик был мальчуганом болезненным и рахитичность унаследованная, способствовала закреплению за ним этого не совсем благозвучного позывного.

Особенно доставала Костика его соседка по лестничной площадке – Галка Романова. И в садике, и дома проходу ему не давала. Жуткая воображала и кривляка, она считала себя красавицей, в чем ее с пеленок убедили мама и бабушка. Папа Галкин был человеком строгих правил и не поддерживал сюсюканье женщин над дочкой, стараясь выправить образовавшийся перекос в воспитании и именуя чадо исключительно по Имени Отчеству.

– Ну, что новенького, Галина Егоровна, в садике?– спрашивал он обычно вечером за ужином и бабушка – его мать Инесса Поликарповна недовольно морщилась. Морщилась и супруга Егора Ивановича /Так папу величали окружающие/– Светлана Валентиновна. Но при нем девочку старались не баловать, понимая, что где-то он прав по-своему и не лишая его этой микроскопической возможности поучаствовать в формировании мировоззрения подрастающей дочурки и внучки в одном лице.

– Ницего,– отвечала обычно Галка и добавляла, тоже обычно.– Я самая класивая в глуппе.

– Так о себе говорить, Галина Егоровна, не правильно. Плохо когда человек сам себя хвалит,– пытался вразумить дочь папа.

– Я не хвалю, папоцка. Это плавда,– возражала ему дочь, хлюпая носом и доводя этим фактом женщин до паники.

– Ребенок простудился,– вскакивала со стула бабушка и вслед за ней вскакивала мама, бросаясь к домашней аптечке за градусником. Папа на ближайшие несколько дней от воспитания дочери отстранялся и ходил по квартире / тоже хрущебной, но трешке/ на цыпочках. И вот эта "красавица" проживала с Костиком на одной площадке лестничной, прямо напротив, так что с самого утра сначала они встречались сопровождаемые родителями в садик, а потом здесь же конвоируемые ими в школу.

– Здлавствуй, Кость – вылви гвоздь,– обычно приветствовала его Галка, радуя родителей зачатками поэтического дарования, который у девочки проявился с самого раннего возраста. Родители Костика тоже радовались, что их сын ходит в одну группу с таким одаренным ребенком и только "Кость" не радовался, потому что очередную "кричалку" Галка несла в детсад и совершенно бескорыстно озвучивала ее для всех уши имеющих. Правда, потом девочка подросла и к классу пятому прекратила Костика дразнить почти. То есть регулярно перестала, а стала это делать только когда пребывала в скверном расположении духа, что к счастью с Галкой случалось редко. Девочкой она росла живой и непосредственной. Да и кроме Костика, для ее острого язычка всегда находились объекты, на которые так же следовало обрушить неиссякаемый потенциал поэтического дарования. Тем более что как оказалось для слова "Кость" рифмы подбирать оскорбительные не так уж и просто. Мало их, если уж на то пошло. Раз, два и обчелся. Кость – гвоздь – трость – гость, что там еще? Так что Галка их все быстренько перебрав, начала повторяться, а это уже не впечатляло и звучало не так оскорбительно. Да и подружились они с Костиком, привыкнув по-соседски друг к дружке, ощущая себя чуть ли не братом и сестрой, так что дразнилась теперь Галка исключительно рассердившись за что-то на брата-соседа и особенно при этом рифмы не подбирая:

– Ты, Кость, совсем тупой, да-а-а?– язвительно спрашивала она соседа, когда тот со второго раза что-то не понимал. А жизнь в стране и городке тем временем забурлила, вырвав из "спячки" различные силы, о которых и не подозревали обыватели, застигнутые ими врасплох. Рыночная экономика началась со стрельбой. Перестройка, плавно перетекла в Перестрелку. Трудные времена начались у населения. Как-то дружненько позакрывались промышленные предприятия, почти все в городе и родители Костика и Галки стали безработными. Оба они уже учились в пятом классе и, понимание происходящих перемен было на этом же уровне, однако оба заметили, что как-то скудно вдруг стало на столе. Рацион разнообразием перестал блистать. Он и раньше разносолами не баловал, но тут и вовсе стал скудным.

Родители, вытаращив глаза, метались с утра до ночи в поисках выхода из тупика и папа Галкин – Егор Иванович, первым сообразил заняться спекуляцией. Умотал в Турцию. Вернулся с барахлом из-за бугра и так его удачно реализовал на толкучке, что примером этим убедил и папу Костика, которого мама пилила с утра до ночи, в выражениях не стесняясь. Эдуард Александрович даже в запой однажды ушел, чего с ним никогда до этого не было. Накидался по самые уши с местным сантехником дядей Васей, приполз домой "на бровях" и впервые вел себя в родной "хрущебе" неадекватно. Бузил, короче. На другой день просил прощения и мама высказала ему свои претензии, разумеется все, и всего за пару часов, посверкивая свежим фингалом. Папа не рассчитал накануне сил. Хотел для убедительности, свои слова, накопившиеся и рвущиеся из глубин души, жестом усилить. Махнул кулаком, а мама рядом вертелась, метрах в трех… зацепил нечаянно.

Повезло можно сказать маме, что в трех метрах находилась в этот момент. Кулаки у папы рабоче-крестьянские и не дай Бог, если бы в двух метрах или в одном… Остался бы тогда Костик сиротой скорее всего в тот злополучный день. А так, в результате последующих словопрений, в которых папа принимал участие как сторона "ответчик", ему было указано на его некоторые недостатки и, он наконец-то гордыню свою пролетарскую признал "совковостью", согласившись отправиться в забугорье с папой Галкиным. Съездил и очень удачно причем для новичка и первого раза. Две огромные сумки припер с барахлом. А уезжал с литром водки, двумя подсвечниками бронзовыми и двустами долларами, которые мама заняла у подруги.

Подруга детства у мамы разворотливой особой оказалась и ездить ей куда-то за товарами, для последующей спекуляции, необходимости не было. Она при советской власти магазином продовольственным заведовала /большим/ и удачно его сумела прихватизировать в личное пользование. Пока прихватизировала, на полках было шаром покати, а когда стала хозяйкой, то забила их всякой всячиной иноземной, так что полки ломиться от нее начали. Весь город сбежался поглядеть на это чудо.

– Эх, Лидуся,– покровительственно обнимала за плечи подруга маму Костика,– жизнь наступила настоящая. Только не зевай, давай. Двести баксов я тебе дам, но учти что я их из товарооборота ради тебя, подруга, изъяла. Двадцать процентов – это сорок баксов, так что приплюсуй и верни через месяц, иначе поссоримся.

– Верну, Зиночка,– радовалась и краснела, по этой же причине, мама Костика.

– Полно тебе, Лидусь. Только ты уж меня при моих сотрудниках так теперь не называй. Зинаидой Соломоновной зови. Я ведь, Лидусь, из старинного купеческого рода Морозовых происхожу, так что ты уж не забудь, иначе поссоримся.

– Хорошо, как скажешь, Зинаида Соломоновна,– теребила в руках доллары, почти халявные, мама Костика, млея от оказанного ей высочайшего покровительства.

– Ну, тогда иди. Мне тут товар нужно оприходовать. А мазурику своему передай, что ежели профукает баксы, то мои ребята ему ноги выдернут вместе с кишками. На шею намотают и по миру пустят, а мы с тобой поссоримся.

– Непременно передам, Зинаида Соломоновна. Он не профукает. Он все правильно сделает. Не надо будет ему ноги с кишками выдергивать. И ссориться нам не нужно будет,– заверила подругу мама Костика и, папа не подвел, все правильно сделал, припер товара столько турецкого, что хватило после его реализации не только доллары с процентами вернуть, но даже еще столько же осталось.

Засновал Эдуард Александрович с соседом Егором Ивановичем на пару, "челноком" между городком родным и забугорьем. Год они этим бизнесом занимались, пока рынок спекулятивный не заполнился и спрос на барахло турецкое не упал. Дело в том, что не только Егор Иванович и Эдуард Александрович оказались в городке предприимчивыми людьми, но и еще примерно половина населения тоже. Ну, а вторая половина ждала первую, за рукоделием глаз не смыкая.

В связи с такой предприимчивостью повсеместной, покупателей через год стало в городе меньше чем продавцов и "челночный" бизнес начал хиреть. А подруга мамина – сиречь Зинаида Соломоновна Морозова за этот год развернулась и вширь, и в даль. «Прихватизировала» вслед за магазином пару столовых общепитовских и кондитерскую фабрику, которая встала и с радостью под ее крыло уплыла со всеми основными средствами производства. Ожила под ее умелым руководством и завалила регион кондитерскими изделиями, особенно радуя покупателей мороженным разнообразным.

Народ диву давался, раскупая продукцию фабрики, которая и название себе новое, броское приобрела заместо серого, задрипанного, насквозь официозного и заполитизированного – "Конд.фаб.№6 им. Бакинских коммунаров". "Снежное королевство" – вот так стали именовать по документам фабрику, ну и естественно ее директрису – Снежной Королевой, тем более что и фамилия у Зинаиды Соломоновны подходящей оказалась – Морозова.

Очень гордилась мама Костика – Лидия Сергеевна своей подругой и когда у папы Костика бизнес турецкий сдох скоропостижно, побежала к подруге царственной, просить вакансий для супруга. Зинаида Соломоновна за год прошедший совсем не переменилась почти. Дороднее разве что стала, но ведь как говорится "Хорошего человека должно быть много", а когда к пяти пудам живого веса добавляется еще парочка, то это не особенно и заметно окружающим, особенно если кость широкая. А кость морозовская у Зинаиды Соломоновны была, дай Бог каждому, так что несла она свой вес по жизни легко и гордо, особенно не комплексуя по этому поводу, а наоборот всячески поощряя себя. Кондитерская Королева все же, а не обувная или прости Господи трикотажная какая-нибудь.

Слегка, правда, характер у Снежной Королевы испортился, раздражительным стал. Так и это понятно. Ну-ка поворочай с утра до вечера такую прорву работы, все ведь на ее плечах. Никому довериться нельзя, по миру пустят моментально. Вот и стала нервной слегка. Но маме Костика искренне обрадовалась, когда та на пороге ее кабинета появилась в турецкой юбке и китайском пуховичке.

– Лидуха, сколько лет, сколько зим? Почему не забегаешь? Смотри, обижусь и поссоримся,– приветствовала она маму, пытаясь выползти из кресла руководящего, которое в 10.00 на филейную часть с трудом надела.– Иди ко мне, Лидусик, я тебя обниму,– приняла Зинаида Соломоновна Соломоново же решение. И правильно, если вылезти из кресла, то потом ведь опять его на зад натягивать задолбаешься. А время у Снежной Королевы – деньги, поэтому прижав Лидусика к своей груди, она "взяла быка за рога":

– Опять баксы нужны пади? Даже не проси, сама сижу на мели. Все деньги в движении. Веришь, нет, но Мерседес заправить порой не на что. Верчусь, как карась на сковородке, так что и не проси, поссоримся.

– Нет, что ты, Зиночка Соломоновна, не хочу я ссориться. Я за мужа просить пришла. Нет ли у тебя какой работы, пусть самой завалящей для него. Охранником там или грузчиком. Мы на все согласны,– заверила Снежную Королеву в лояльности мама Костика.

– За оболтуса своего просишь?– скривилась Зинаида Соломоновна.– Он что жив еще?

– Жив, Зинаидушка Соломоновна. Рано ему еще умирать. Сына нужно на ноги поставить сначала.

– Это ты правильно рассуждаешь, Лидок. Мужики они козлы все поголовно и нам бабам для чего надобны в первую очередь? Вот для этого самого. Пусть содержут. Я своего сразу под зад коленом наладила, как только без него обходиться стала. Ох, как он пережива-а-а-л. Ночевал в подъезде, на работу приполза-а-а-а-л, коварно через забор перелезая. Сколько дубин о его ребра охрана измочалила, Лидусь, – кошмар. Еле отвадила. А зачем он мне – живоглот, коль все из дому норовит? Я в дом, а он из него. Вот и ты гони-ка своего прощелыгу метлой поганой. Если своей метлы нет, я пособлю. Пошлю моих ребят, и они живо из него все ноги, вместе с кишками повыдергивают, на шею намотают и по миру пустят,– Зинаида Соломоновна стукнула пудовой ладонью по столу, попутно прибив пробегающего по нему таракана. Живность эта в магазине и, стало быть, в кабинете Снежной Королевы не переводилась по причине самой банальной. Ни кто им размножаться не препятствовал. Зинаида Соломоновна где-то вычитала или услышала, что тараканы в заведении – к процветанию, поэтому запретила применять к ним репрессии. Городская санэпидстанция пыталась вмешаться и предписания даже как-то выписала, но получила от Снежной Королевы такое крупное пожертвование, с просьбой забыть про ее точки, что тут же и забыла, впав в амнезию всем коллективом врачей. Ну, очень много пожертвовала Зинаида Соломоновна, печась о процветании своего предприятия.

– Не нужно ему кишки наматывать, Зинушка Соломоновна,– отказалась от предложения подруги детства мама Костика.

– Пусть он лучше работает. Он сынишку любит очень.

– У тебя еще и сын есть?– удивилась Снежная Королева.– Когда успела нарожать?

– Так ведь дело-то не хитрое. Как только познакомились мы с Эдиком, так сразу на другой день и родила,– покаялась мама Костика.

– Эх, Лидусик, тут ты промашку допустила. Дети – это такая обуза, а жизнь наступила такая вокруг, что живи и радуйся для себя. А ты, ну что ты? Может в шею его вместе с папаней его прохиндеем выставить все же тебе? Я ребятам команду дам. Ты не сомневайся. Им что одному по шеям, что двоим – все одно. Еще и лучше, два раза чтобы не ходить, когда твой-то сынуля вырастет и жизнь тебе окончательно изгадит. И не моршинь лоб, поссоримся. Я ведь по доброте душевной и по дружбе тебе это предлагаю. Другой бы и слова доброго не сказала, а ты же подружка моя, самая, что ни на есть первая. Эх, Лидок, жалко мне чего-то тебя, даже на слезу пробивает,– Зинаида всхлипнула и шумно высморкалась на пол.

– Спасибо, Зиночка Соломоновна. Добрая душа у тебя,– расстрогалась ответно мама Костика.

– Пусть приходит твой-то раздолбай. Ужо найду, чем его занять безрукого. Но не обессудь, пахать он у меня станет с утра до ночи. Рынок, милая. Тут только не зевай. Конкуренты не спят и всячески гадют. Грузчиком возьму пока. Ну а коль не опорфунится, то через годок другой в охранники переведу. Не горюй, Лидунька, заживете вы теперь как у Бога в запазухе. У меня знаешь сколько грузчики получают? Ого-го. Все почитай уже на авто ездят. Не на мерседесах понятно, но жигули все себе прикупили ироды. Воруют должно быть подлецы при разгрузке, перегрузке, только поймать никого не могу пока. Твой-то как? Не вороватый?

– Что ты, что ты, Зиночка Соломоновна,– замахала руками мама Костика.– Да он сроду чужого не возьмет. Честный он у меня.

– Вот то-то и оно. Поэтому и живете плохо вы, подруга. Что вот за обдергайка на тебе? На помойке что ли подобрала? Ты скажи своему вахлаку, что ежели он мне выследит воров грузчиков и с поличным поймает, то я ему за каждый факт по сто баксов премию буду выдавать. Всего-то у меня их ворюг десяток, так что целую тысячу может получить, коль всех изобличит. Иди уж, мне работать надо. Завтра с утра пусть подходит к бригадиру. Скажет пусть, что Я велела. К 7.00 чтобы как штык. Иначе поссоримся вмиг и кишки на шею,– Снежная Королева царственно махнула лопатообразной дланью и мама Костика вымелась поспешно из ее кабинета, пунцовая и взволнованная. Очень ей обидными слова показались подружки, что пуховичок на ней с помойки будто бы.

Папа Костика, уже убедившийся, что мама всегда права, спорить с ней не стал и на следующий день вышел на работу к 7.00. Даже раньше заявился минут на десять. Бригадиру представился и был без лишних формальностей зачислен в дружную бригаду грузчиков.

– Сколько тебе Королева посулила, если стучать станешь?– спросил его бугор, положив на плечо увесистый кулачище и взглянув в глаза так пристально, что язык у Эдуарда Александровича сам собой тут же выдал:

– По сто долларов за факт хищения обещала супруге.

– Растем в цене, товарищи,– ухмыльнулся бугор и поднес к носу новичка все тот же увесистый кулак.

– Оно, конечно, каждый своим умом жить должен, но ежели что, то на эти баксы стукача и похоронят. Имей в виду, Эдик.

– Да что вы, мужики? Да я сроду стукачом не был. Сыном клянусь,– Эдик как завороженный уставился на бригадирский кулак, мысленно сравнивая его со своим и приходя к выводу, что ему вообще-то все равно из каких средств будут оплачиваться его похороны.

– Молодца,– бригадир в голосе слегка суровости убавил и в завершение воспитательной беседы, дружески хлопнул новенького по плечу.– Живи пока тогда, Эдик, и магарыч с тебя как положено, сегодня после работы. На работе, сам понимаешь, сухой закон.

– Понял,– вздохнул с облегчением папа Костика и весь день крутился, как белка в колесе на погрузо-разгрузочных работах, так что к концу рабочего дня еле ноги волочил.

В конце рабочего дня, уже переодетый в цивильное, проставившись коллегам и слегка навеселе, он на выходе из супермаркета столкнулся с работодательницей царственной, устроившей прощальный обход заведения и распекавшей одного из охранников за халатное отношение к своим обязанностям. Прижав провинившегося к стене она читала ему нравоучение, перечисляя его в основном обязанности и проходящего мимо Эдуарда Александровича скорее всего и не заметила бы, но он, заинтригованный содержанием ее монолога, сам притормозил и развесив уши, остановился в пяти метрах за спиной у Королевы, полагая, что ничего такого особенного не нарушает, вникая в содержание.

– Смотри, Федя, я ведь могу и по-плохому, коль слов не понимаешь. Обижусь и ноги выдерну,– закончила Королева и, живо развернув свои пуды, буквально уперлась в папу Костика, стоящего с открытым ртом ротозея.

– Че стоим, че надоть?– спросила его вежливо Королева с сермяжной простотой.– Че рот раззявил? Проходи себе мимо,– Зинаида Соломоновна уже было потеряла интерес к стоящему и слушающему ротозею, но тут Эдуард Александрович маху дал, вызывая огонь на себя и запоминаясь начальству на всю оставшуюся трудовую жизнь.

– Я ваш новый сотрудник, Зинаида Соломоновна. Иванов моя фамилия. Я муж Лидии Ивановой. Подружки вашей лучшей. Эдуард Александрович меня зовут,– представился папа Костика.

– Эвона как!– всплеснула руками Королева Снежная.– Эдик значит? Хорош гусь! Что же ты, гусь лапчатый, супругу свою ровно бомжиху какую одеваешь? Бросит она тебя, поросенка и правильно сделает. И то сказать. Погляди-ка на себя, морда ты кривоносая, на мужика-то не похож. А Лидусик у нас в классе первой красавицей после меня слыла. Да что в классе – в школе. А ты?! Несуразное ты нечто. Уйди с глаз моих, пока ноги не выдернула и не обиделась опосля. Много ли воров среди коллег выявил за сегодня?– тут же и остановила она, рванувшего было прочь Эдика. Причем спросила так громко, что весь супермаркет притих, в ожидании ответа.

– Нет, Зинаида Соломоновна, никого не выявил,– пробормотал, сконфузившись новоиспеченный сексот и по совместительству грузчик.

– Плохо!– поставила ему оценку тут же Снежная Королева.– Передай Лидусику, что недовольна я тобой. Смотри, поссоримся. Чтобы к концу недели выявил всех ворюг, иначе заместо премии в сто баксов, штраф взыщу в той же сумме,– поставила точку в разговоре Королева и тут Эдик взбунтовался.

Всю жизнь проработавший на заводе, он всегда гордился тем, что является представителем рабочего класса – пролетариата, которому, как известно, кроме цепей терять нечего, и классовая неприязнь, накопившаяся в пролетарском сердце за последние годы, ознаменовавшиеся реставрацией капитализма в родном отечестве, выплеснулась вся и сразу безрассудно, слов не выбирая:

– Да пошла ты, жаба вонючая, со своей премией и своей работой в задницу – пи-пи-пи-пи-пи-пи-пи,– выдал одним махом Пролетарий, присовокупив к более-менее литературным словесам несколько совсем нецензурных.

– Ах, ты погань, обмылок, козел безрогий, скотина неблагодарная,– взвыла радостной сиреной Снежная Королева. Давненько ей уже вот так откровенно не возражали, да еще и матом.– Если бы я не заняла год назад вам баксы, то сдох бы ты со всем семейством с голоду под забором, прощелыга, пи-пи-пи-пи-пи-пи-пи,– русским разговорным Королева владела не хуже Эдика и выдала в завершение такую тираду, что даже охранник, рядом с ней стоящий, зарумянился.

– Сама скотина!– заорал, впавший в неистовство папа Костика.– Пи-пи-пи-пи-пи-пи-пи-пи-пи-пи!!!

– Взять его, парни!!!– совсем развеселилась Королева.– Ноги из задницы выдернуть. По штукарю баксов за ногу плачу!– огласила она расценок сдельно-аккордной работы охране и парни в количестве трех голов, бросились к взбунтовавшемуся /уже явно экс-грузчику/, спеша выполнить поступившее распоряжение, пока работодательница не передумала или расценки не пересмотрела.

Ноги Эдуарду Александровичу стало жаль, тем более оцененные в сумму столь солидную и он предпочел ретироваться за входную, стеклянную дверь. Бегал, кстати, папа Костика, как оказалось, очень быстро и охранникам догнать его не удалось, чтобы получить деньги халявные. Ногам видимо тоже не хотелось покидать свои привычные места, и несли они своего хозяина по городу со спринтерской скоростью.

Проживали Ивановы от супермаркета всего в десяти остановках трамвайных, так что через пять минут он уже и в прихожую родную ввалился, слегка запыхавшийся. Всех переполошил. А когда рассказал причину, по которой он так поспешно покинул новое место работы, то мама буквально белугой завыла:

– И-и-и-и-и-род,– выла мама, размазывая помаду и тушь китайским передником.– Жи-и-и-ить ка-а-а-а-к теперь? При-и-и-и-и-и-и-дут, но-о-о-ги вырву-у-у-у-т. Ты о на-а-а-с поду-у-умал?-

и как в воду глядела. В двери уже кто-то ломился, звонясь и тарабанясь.

– Это ребята Зинаидины. Прыгай в окно,– скомандовала мама папе.

– Шестой этаж, Лидуся,– напомнил ей папа.

– Авось обойдется,– зашипела на него гусыней мама и спросила сонным голосом, подкравшись к входным дверям:

– Кто там?

– Свои,– ответил ей голос Снежной Королевы.– Лидусик, это я подружка твоя первая. Я чего спросить у тебя хотела. Тут мужичек, такой кривоносенький, мимо не пробегал? Мужем который твоим временно был?

– Нет,– ответила Лидусик.– Его еще с работы не было,– и зашипела опять гусыней папе.– Прячься уже куда-нибудь, раз в окно прыгать боишься.

– Куда?– заметался по хрущебе папа.

– За дверь. Я открою, а ты за ней замри и не дыши. Пока я с Зинаидой про твои ноги разговариваю, ты как-нибудь мимо проскочи и у соседей пересиди это дело,– мама схватила папу за рукав и затолкала в угол. Затем распахнула дверь и кинулась с воем на шею подружке царственной.

– Что он там натворить успел, Зинаидушка Соломоновна-а-а-а?– запричитала мама, повисая на ней.

– Сучара твой муж поганая. Только ему ноги ребята вырвать собрались, как он утек ровно заяц. Не приходил, говоришь еще?– отстранила подругу от себя Королева.– Верю. Парни, проверьте конуренку. Может через окно заполз Змей этот, а Лидок и не заметила.

– Шестой этаж у нас, Зинуленька Соломоновна,– попробовала возразить мама, но охранники уже гремели мимо нее берцами, а следом и Королева протиснулась, так хлопнув дверью входной о стену, что если бы там папа Костика не стоял, то кердык-оглы дверному бы полотну настал непременно.