Оглавление
Нина Николаевна Берберова. Без заката
Без заката
I
II
III
IV
V
VI
VII
VIII
IX
Х
XI
XII
XIII
XIV
XV
XVI
XVII
XVIII
XIX
XX
XXI
XXII
XXIII
XXIV
XXV
XXVI
Дело Кравченко
История процесса
Первый день
Декларация В. А. Кравченко
Речь Клода Моргана
Речь Вюрмсера
Инциденты
Второй день
Показания Мартэн-Шоффье
Показания Фернана Гренье
Показания Пьера Дебрей
Кравченко сердится
Показания Пьера Куртада
Третий день
Показания Веркора
Глубокомыслие профессора Баби
Показания д’Астье де ля Вижери
Комический инцидент
Еще французские свидетели
Четвертый день
Герой «Нормандии-Неман»
Франко-русский инженер Борнэ
Первые Ди-Пи: Семен и Ольга Марченко
Пятый день
Показания инженера Кизило
Инциденты
Кревсун из Полтавы
Показания журналиста Силенко
Бланш-Ирэн-Ольга Лалоз-Горюнова
Шестой день
Специалист пятой колонны
Митинг и самореклама
Перестрелка
Чей же все-таки Кравченко агент?
Что русскому здорово, то немцу – смерть
Седьмой день
Прокурор заговорил…
Свидетель Романов
Проклятая самостоятельность
Обстрел Романова
Академик Трайнин
Драматический диалог
Председатель сердится не на шутку
Восьмой день
Центротруба
«Я вас высеку!»
«Я тот, который уцелел»
Показания Василенко
Василенко топит себя
Человек лучшего общества
Документ Нордманна
Девятый день
Математик Николай Лаговский
Первая очная ставка
Речь мэтра Изара
Борис Удалов, друг семьи Горловых
Неожиданная сенсация
Вторая и третья очные ставки
Пасечник – жертва ГПУ и гестапо
Десятый день
«Красный» генерал Пети
Симпатичный свидетель ответчиков
Молотов или не Молотов?
«Белый» генерал – советский патриот
Неожиданная защита власовцев
Опять: Молотов или не Молотов?
Одиннадцатый день
Речь Руденко
Поединок
Генерал защищается
Генерал уходит
Скандал с историком
Американские меньшевики
Владимир Познер и Брюа
Двенадцатый день
Опять Пасечник
Библиотека Корниенко
Женщина-врач Анна Кошинская
Николай Якубов
Свидетель Нужный
Инженер-электрик Бобынин
Свидетель Жебит
Тринадцатый день
Депутат компартии Гароди
Комментарии Изара к советской ноте
Николай Федорович Антонов
Инцидент
Жена Антонова
Васильков и его семья
Четырнадцатый день
Приговоренный к смерти
Еще одно мнение
Интермедия
Вдова Гейнца Неймана
Последний свидетель Кравченко
Пятнадцатый день
Нагрудный крест патриарха Алексия
О Чаплине, Левине и Лайонсе
«Я вернусь в освобожденную Россию»
Шестнадцатый день
История написания книги
Изар оглашает письма из Америки и Европы
Выводы Нордманна
Экспертиза Владимира Познера
Неожиданный скандал
Семнадцатый день
Еще экспертиза Познера
Последние эксперты
Документы via prague
Демократия – что дышло!
Восемнадцатый день
«Свидетель нравственности» г-н Жолио-Кюри
Д’Астье де ля Вижери оправдывается
Разведка г-на Нордманна
Ответ Кравченко экспертам
Речь мэтра Жильбера Гейцмана
Девятнадцатый день
Политики, христиане и профессора
Наши свидетели
Цена иска
Мэтр Изар начинает свою речь
Двадцатый день
Сим Томас только призрак
О кулаках и коллективизации
Чистки
НКВД
Лагеря
О дезертирстве
Что такое предательство?
Заключение
Двадцать первый день
Двадцать второй день
Звезды первой величины
«Каниферштан» Дон Левин
«Американский метод»
Начало речи Блюмеля
Двадцать третий день
Двадцать четвертый день
Первая часть речи Нордманна
Двадцать пятый день
Вторая часть речи Нордманна. Антисоветский заговор
Г-жа Нейман сама приехала в Равенсбрук
Возражения мэтра Изара
Речь прокурора
Последнее слово Кравченко
Последние речи ответчиков
Приговор
Первый иск
Второй иск
Третий иск
Отрывок из книги
Сам, закрыв глаза, лежал навзничь у самого края широкой низкой кровати. Казалось, стоит ему сделать движение, и он мешком скатится на козью шкуру, постланную поверх красного бобрика: к седому длинноволосому меху тянулась застывшая Самина рука, зажавшая револьвер, отброшенная выстрелом. Лицо Сама было спокойно и смотрело в потолок, и только черный пробитый висок (уже давно не сочившийся кровью) придавал волне рыжих волос и бледности веснушчатого лба что-то необычайно грустное.
Он был во фраке. Белая грудь все еще топорщилась и выпирала из жилета. Ноги были сдвинуты; обутые в легкие лакированные туфли, они казались ногами спящего человека, наиболее живыми из всего Саминого тела. Левая рука была положена на грудь (вероятно, доктором, хотя почему тогда оставил он висеть правую?): в левой руке искали Самин пульс – и не нашли, конечно. И желтоватая, тоже веснушчатая, с сильными пальцами настоящего (с детства) музыканта, с едва заметным медным пухом, кудряво уходившим под крахмал манжеты, лежала она, словно пошла слушать биение сердца, но не доползла и задумалась, и вот – спит. Шум был за окном, утренний столичный шум, от которого, казалось, рука сейчас проснется и зашевелится, а за ней, под веками, шевельнутся глаза. Но трубный рев автомобилей не воскрешал этого одеревенелого лица. Холодный и страшный для живых и такой неудобный для администрации Гранд-Отеля покой смерти шел от Сама, от тела, которое продолжало стыть и скоро, несмотря на солнечный майский день, грозило стать ледяным.
.....
– Благодарю вас, – сказал он и поковырял варежку.
– Да. Вот как! – вздохнула Вера без улыбки.
.....
