Читать книгу Падают звёзды - Нина Запольская - Страница 1

Мне этот бой не забыть нипочём, –

Смертью пропитан воздух.

А с небосклона бесшумным дождём

Падали звезды.

Вот снова упала, и я загадал –

Выйти живым из боя!

Так свою жизнь я поспешно связал

С глупой звездою.

В. Высоцкий «Звёзды»

Никогда ещё капитан Темплтон не был так раздосадован, как после исчезновения своего револьвера.

Даже не «раздосадован», – это не то слово, – а шокирован, раздавлен, смят. Этот револьвер – маленькую, роскошную, смертельно опасную безделицу – он подарил жене незадолго до её скоропостижной кончины, теперь всегда носил при себе, и вот револьвер исчез.

Капитан в который раз угрюмо покосился на маленький букетик цветов, стоящий на чайном столике рядом с молочником, и спросил:

– Ну что же, сэр Чарльз? Отдадим?

– Да не хочется, капитан. Ах, как не хочется, – тут же отозвался тот и поправил холёными пальцами с круглыми твёрдыми ногтями свой мелок на зелёном сукне.

Сэр Чарльз Уоррен слыл сильным винтёром, который, как и каждый истинный англичанин, относился к этой игре с серьёзным изяществом. Соперником он считался опаснейшим, но сегодня они составили с капитаном Темплтоном пару. Вторую пару образовали полковник Таусенд и судья Гарстин – тоже достойные партнёры в винт и приятнейшие джентльмены. Но то ли капитан был сегодня не в духе, то ли эта белуджистанская ночь выдалась на редкость душная и жаркая, а только игра явно не задалась.

Когда они закончили роббер, сэр Чарльз досадливо поморщился и сказал:

– Вы сегодня плохо играете, капитан… Сбрасываете не те карты и всё время смотрите на молочник.

Капитан Темплтон вздохнул, коснулся рукою лба и ответил:

– Простите меня, джентльмены, я сегодня сам не свой… У меня из номера пропал мой револьвер… Последний «Смит-Вессон», модель 1902 года.

– Ледисмит? – переспросил полковник Таусенд со своей обычной всезнающей и чуть надменной улыбкой.

– Вы совершенно правы, – подтвердил капитан и добавил, объясняя: – Этот револьвер я купил покойной жене для её безопасности.

Судья Гарстин перестал постукивать папироской о серебряный портсигар и поднял настороженные глаза на капитана. На губах полковника Таусенда постепенно погасла улыбка.

– Оружие – это серьёзно. Кого вы подозреваете, капитан? – спросил сэр Чарльз.

Он достал из бокового кармана полотняный платок, пахнущий одеколоном, и стал промакивать вспотевший лоб неспешными, аккуратными движениями. Услышав из дальнего конца гостиной веранды громкие голоса других игроков, он чуть повернул голову в ту сторону, потом в упор посмотрел на капитана и переспросил:

– Так кого вы подозреваете?

Капитан Темплтон ответил:

– Мне очень подозрителен здешний отельный слуга Хафизулла… Он из афганцев. Умён, амбициозен, прекрасно говорит и даже читает по-английски и явно гордится этим… Я думаю, он очень хотел бы иметь револьвер. Остальные слуги – забитая неграмотная деревенщина… Крестьяне из племени белуджи, которые украдут скорее ишака. Зачем им оружие?

– Эти афганцы – коварная нация, и они всё время смотрят в сторону России, помогая её проискам в Средней Азии, – тут же отозвался полковник Таусенд.

– Я согласен с вами, полковник… Мы уже два раза воевали в Афганистане. Вот посмотрите – будет и третья война, – поддержал полковника судья Гарстин: он сердито зашевелился в своём плетёном кресле, которое натужно заскрипело под его полным телом.

– Я получил вчера депешу из нашей миссии в Кабуле, – начал рассказывать полковник.

Капитан Темплтон перебил его.

– Но я не смогу ничего доказать, джентльмены! – горячась, воскликнул он, но тут же поспешил извиниться: – Ах, простите, полковник.

Полковник снисходительно улыбнулся и кивнул, успокаивающе отрывая загорелую кисть сильной руки от подлокотника кресла.

– Даже если я прикажу обыскать слугу, то револьвера при нём может не оказаться, – продолжил объяснения капитан, беспомощно разводя руками.

В разговор опять вступил сэр Чарльз:

– Я думаю, что смогу уличить мерзавца, если это он. Держу пари на коробку сигар.

– Я с удовольствием проиграю вам коробку сигар, сэр Чарльз, – уже улыбаясь, ответил капитан Темплтон. – И не каких-нибудь манильских, а настоящую гавану… Самых лучших.

Полковник Таусенд и судья Гарстин оживились. Сэр Чарльз пригласил хозяина отеля и попросил его позвать слугу. Ожидая занятный эпизод, способный скрасить тягостную повседневность колониальной службы, к ним стали подходить другие офицеры гарнизона. Они располагались, сидя и стоя, вдоль белых муслиновых пологов, свисающих с резных проёмов выходящей в сад веранды. Сэр Чарльз, не скрывая довольной улыбки, поднялся, приблизился к одному офицеру и что-то прошептал ему на ухо. Офицер удалился, а сэр Чарльз опять подошёл к столу, развернул своё кресло к дверям и снова сел, закинув ногу на ногу.

В дверях показался хозяин и опять поклонился сэру Чарльзу. Тот разрешающе кивнул, и хозяин кликнул слугу.

Вошёл молодой, высокий, – шесть футов два дюйма, не меньше, – мужчина, одетый в национальный наряд. Глаза его смотрели в пол, не поднимаясь. Он приблизился к сэру Чарльзу, поклонился и произнёс:

– Да, сагиб…

– Твой хозяин сейчас расхваливал тебя, превознося твои знания и умения, – сказал сэр Чарльз. – Мы решили проверить, так ли это.

Слуга опять поклонился. Тонкие аккуратные усики его, едва прикрывающие полные красные губы, дрогнули.

– Ведь ты же афганец? Скажи нам, если знаешь… Кто сейчас правит в Афганистане? – спросил сэр Чарльз.

– Эмир Хабибулла-хан… С 1901 года, сагиб, – ответил слуга, быстро взглянув на сэра Чарльза.

– А кто сейчас является монархом Англии? – с явным недоверием в голосе спросил тот.

– Эдуард VII, король Великобритании и Ирландии, император Индии, – не задумываясь, осветил слуга.

По гостиной разнёсся одобрительный гул голосов. Сэр Чарльз снова спросил:

– А сколько зарядов в гражданском револьвере «Смит-Вессон»?

– Семь, сагиб, – ответил слуга.

– Хм… Правильно, – ответил сэр Чарльз и тут же спросил: – А как он заряжается?

– Надо откинуть вбок барабан, – так же быстро ответил Хафизулла, уже не спуская довольных тёмных глаз с сэра Чарльза.

И вдруг Хафизулла замер, и лицо его переменилось. У него начали подниматься плечи, он вскрикнул что-то невнятное, а потом схватился руками за чалму. Капитан глянул на сэра Чарльза, уже понимая, в чём дело. Сэр Чарльз откинулся на спинку кресла: на его лице читалось то превосходство белого господина, с каким его предки, наверное, с одним стеком выходили усмирять взбунтовавшиеся армии. В гостиной повисло напряжённое молчание.

– Не всегда, – наконец, выговорил сэр Чарльз, и голос его зазвенел сталью. – Только у револьвера последней модели «Смит-Вессон», который ты украл, надо откидывать барабан. Все остальные модели, чтобы зарядить их, следует переломить пополам.

Хафизулла дёрнулся, словно пытаясь скрыться, но к нему уже подскочили солдаты, прятавшиеся всё это время за дверью, и скрутили руки. В гостиной поднялся шум. Офицеры смеялись, хлопали друг друга по плечам и громко поздравляли сэра Чарльза, который довольно улыбался. Капитан подошёл к арестованному.

Хафизулла даже не посмотрел на него, он не спускал глаз с сэра Чарльза и что-то повторял, и повторял едва слышное одними губами на чужом языке.

– Что он говорит? – спросил капитан у полковника Таусенда, когда тот тоже подошёл к арестованному.

– Насколько я понимаю… Он говорит… Шторм надвигается, – недоумённо ответил полковник. – Кажется, он говорит что-то о шторме. И какие-то цифры.

– А о моём револьвере он ничего не говорит? – спросил капитан.

– Мне кажется, он говорит только о шторме, – покачал головой полковник и переспросил удивлённо. – Что? Барометр падает?

– Не думаю, погода сегодня великолепная, – пробормотал капитан, и его умное немолодое лицо помрачнело.

Он подошёл к сэру Чарльзу, всё ещё стоящему в окружении офицеров гарнизона, и произнёс тихо:

– Хафизулла ничего не говорит о моём револьвере.

– Ничего, ещё скажет, – ответил тот, и его благодушная улыбка сменилась зловещей ухмылкой. – Я, как агент генерал-губернатора, обладающий всей полнотой административной и судебной власти в Карачи, могу делать с мерзавцем всё, что захочу.

Скоро арестованного увели, а джентльмены посидели ещё немного – играть уже не хотелось, и они курили и перебрасывались удовлетворёнными, ничего не значащими фразами. Потом все решили, что пора расходиться по домам. Капитан Темплтон тоже поднялся и вышел вместе со всеми в холл.

– Вы хотите нас проводить, капитан? – спросил у него сэр Чарльз.

Капитан одел фуражку и ответил, объясняя:

– Хочу вернуться на свой пароход… Что-то мне не по себе с этим штормом… До завтра, джентльмены.

Капитан Темплтон первым вышел на воздух и ахнул, застыв в оторопи… Ночь стояла тихая, влажная, пахнущая морской солью и незнакомыми цветами, и едва слышные в гостиной лягушки здесь словно сошли с ума, ритмично издавая где-то вдали вздохи и стоны томления и любовного ожидания, а среди яркой россыпи немыслимых, непостижимых звёзд, прямо над портом, висел острый узкий серп светлого месяца, такого пронзительного в своём молодом неведении…

Капитан оглянулся на дверь и решительно пошёл прочь по скрипучей дорожке, и уже за спиной он услышал, как судья Гарстин пьяным высоким голосом спросил:

– Так что вам писали в той депеше из Кабула, полковник?

****

Капитан лежал, раскинув руки, на спине в высокой густой траве и смотрел в ночное небо на звёзды. Кругом стояла гробовая, мучительная тишина, и сам воздух вокруг был наполнен этой тишиной, насыщен безмолвием и пропитан смертью, потому что капитан знал, чувствовал, что из этого боя живым ему уже не вернуться.

С чёрного небосклона бесшумным дождём на лицо к нему падали звёзды, и он отрешённо смотрел на них, а потом вдруг подумал, что если звезда, которую он выберет и загадает сейчас, так и не упадёт до рассвета – беда минует его и в этот раз, и он и в этот раз выйдет из боя живым… Он выбрал звезду и не спускал с неё глаз, а она висела над ним, надменная, красивая и пустая, просто одна глупая шальная звезда, и она сияла сквозь его слёзы, ничего не зная о нём, ничего в нём не чувствуя и ничего не желая знать, и скоро она закачалась, наливаясь и зрея его болью, его отчаянием, уже готовая, – просто от скуки, – свалиться свинцом под сердце.

«Если бы не насмерть», – подумал капитан и проснулся… Лицо его было залито слезами, и он не мог поднять связанные руки, чтобы вытереть их. Смаргивая, капитан посмотрел на небо, стараясь определить время – по всему уже чувствовалось, что приближается ложный рассвет, который, подобно волчьему хвосту, скоро раскинется отражённой пылью в плотном воздухе горизонта.

– Товарищ капитан, – Услышал он рядом знакомый шёпот.

Капитан откашлялся и тихо просил, стараясь, чтобы его голос не выдал слёз:

– Что, Амир?

Тот же шёпот ему ответил:

– Товарищ капитан, там ещё одного привезли…

Капитан чувствовал себя невероятно усталым. Вчера вечером он рухнул на землю, стараясь попасть головой, вместо подушки, на валун поровнее, чуть поёрзал, чтобы раздвинуть спиною мелкие острые камешки, и провалился в сон, даже не заметив ночного холода, и сегодня во всём его теле стояла большая, ленивая, тягучая, как клейстер, истома, и малейшее движение отзывалось болью во всех мышцах. Пересиливая эту боль, капитан закряхтел, скривился и сел, оглядываясь. Невдалеке, возле разрушенного дувала, смутно виднелась бесформенная большая груда – там, действительно, кто-то лежал.

– Эй, мужик! – едва слышно окликнул капитан груду. – Ты живой?

Груда молчала. Она даже не шевельнулась.

– Может, это баба? – спросил Амир.

– Нет, это не женщина, – поморщившись, ответил капитан и добавил: – Подождём немного, когда намаз кончится, и придёт наш басмач*.

Скоро отзвучали звуки намаза, к ним подошёл высокий молодой афганец, вооружённый автоматом Калашникова, и отконвоировал их в кусты. Когда афганец привёл их назад, капитан сказал:

– Амир, переведи нашему душману, что я спрашиваю, кто там лежит?

Амир заговорил с афганцем: глаз на афганца при этом он не поднимал и смотрел в землю. Афганец ответил, потом скривил полные красные губы, едва прикрытые тонкими усиками, и раздражённо воскликнул:

– А!.. Шайтан!

Он подошёл к лежащему и пару раз пнул его ногой – тот разразился невнятным мычанием и опять затих. Афганец, не прекращая ругаться, стал разворачивать лежащего. Когда он стянул с его головы мешок и вытащил кляп изо рта, окрестности огласились таким отборным матом, что капитан и Амир застыли от изумления, а афганец, зло пнув лежащего ещё раз, быстро ушёл к кострам.

Ругань стала чуть тише. Через минуту капитан покосился на лежащего и, вздохнув, скомандовал негромко:

– Отставить!.. Хватит уже.

Лежащий замолчал. Капитан сказал:

– Я – капитан Ильин, Максим Ильин, если точнее… А форма на мне – афганская, только без знаков различия, разумеется…

Тут лежащий опять принялся ругаться. И тогда капитан Ильин придушенно рявкнул таким невозможно командным голосом, что Амир втянул голову в плечи:

– Товарищ прапорщик, представиться по форме! Можно лёжа!

Лежащий замер, а потом хрипло отчеканил:

– Прапорщик отдельного танкоремонтного батальона 2 гвардейской танковой армии Михаил Сельцов!

– А теперь, Миша, рассказывай, как ты в плен попал, – приказал капитан.

Лежащий снова стал ругаться, на этот раз тихо и обречённо. Капитан и Амир отошли от него и сели неподалёку. Высокий афганец принёс им поесть и бросил к ногам чуть наполненный бурдюк с водой. Они жадно напились, а потом принялись за еду, разделив её на три равные части.

– Хорошо бы узнать у нашего басмача, как его зовут, – сказал капитан Амиру, потом он покосился на бормочущего едва слышно прапорщика и спросил: – Миша, пить хочешь?

Прапорщик Сельцов замолчал. Капитан подошёл к нему и, приподняв от земли, напоил остатками воды из бурдюка: прапорщик пил судорожно, но всё же им удалось не пролить ни капли. Капитан отвёл взгляд от сильно избитого лица прапорщика и стал распутывать верёвки на его руках и ногах.

– Надо бы тебя переобуть, – сказал капитан со вздохом.

Сельцов ответил капитану непонимающим взглядом мутных глаз, с трудом сел и начал растирать себе кисти рук.

– Ты же ещё, салага, в своих кирзачах не ходил никуда? – утвердительно спросил капитан.

– Не-е, – промычал Сельцов.

– Вот и я тоже думаю, что «не-е», – подтвердил капитан.

Когда к ним опять подошёл афганец, капитан спросил у него про обувь через Амира. Афганец заругался, но скоро вернулся с парой калош и швырнул их Сельцову.

– Что это? Калоши? – спросил тот, моргая выгоревшими светлыми ресницами.

– Да уж не кроссовки, – подтвердил капитан. – Нас сейчас свяжут, и мы пойдём за верблюдами… И если к вечеру ты не хочешь из своих сапог кровь выливать, одевай калоши, Миша, и радуйся, что тебе их дали.

– Я слышал про кроссовки… У американской военщины такая обувь есть, – хмуро пробурчал прапорщик, уже начиная, медленно и со стонами, стягивать с себя кирзачи.

– Вот именно, что только слышал, – горько ответил капитан, и его немолодое лицо скривилось, как от боли.

Сам капитан Ильин был обут в явно неуставные, мягкие узбекские сапоги, так же, как и Амир – невысокий молодой таджик с заросшими теперь щегольскими усами, тоже одетый в афганскую форму. Сельцов стал прилаживать на ноги калоши.

Капитан спросил у Амира:

– Так как зовут нашего моджахеда?

– Он сказал, что его зовут Хафизулла, товарищ капитан, – ответил тот.

– Твою мать! – с какой-то растерянностью воскликнул капитан. – Меня просто преследует это имя!

– А что имя? – спросил Амир.

Капитан Ильин ответил не сразу. Какое-то время он молча смотрел на Амира, а потом пояснил:

– А то, что Хафизуллой звали генерального секретаря ЦК НДПА и председателя Революционного совета Афганистана товарища Амина, кабульский дворец которого охраняла наша часть… В то время, когда ваша рота его, наоборот, штурмовала… И называлась эта ваша блестящая операция «Шторм-333»… Вот так! «Шторм-333», и ни копейкой меньше… И почему именно так – никто, наверное, никогда не узнает.

Капитан опять помолчал и добавил:

– И сдаётся мне, что нам этот «Шторм» так даром не пройдёт… Зря мы его затеяли.

Тут за ними пришёл Хафизулла, вооружённый всё тем же калашниковым, и, связав им руки, погнал к своим верблюдам-дромедарам.

Между тем, солнце уже поднялось над землёй, освещая тот заброшенный кишлак, где они сегодня ночевали. Караван собирался в путь, вытягиваясь в цепочку: одних верблюдов седлали, других навьючивали, и все они, связанные в линию, ревели, мочились, топтались длинными ногами, ожидая сигнала к движению. Но вот главный однорукий караванщик дернул за повод своего верблюда, и караван, словно нехотя, в разброде и шатании, в звоне блюд, в лязге закопчённых сковородок и в дребезжании колокольчиков, выступил в путь.

Была весна, и хорошо нахоженная тропа беспечно уходила вдаль по ровной зелёной равнине к горам впереди. Сзади каравана высились горы со снеговыми шапками, и уже заметно читались туманные горы справа и слева. И такой пейзаж тянулся до самого вечера.

****

Перед закатом, когда солнце окрасило окрестности в розовый цвет, караван встал на ночёвку. Потом отзвучал вечерний намаз, и на землю сразу упала прохлада и тьма. Хафизулла принёс пленникам поесть.

Пленники, обессиленные долгим переходом и почти летней дневной жарой, сидели у маленького костра, жевали куски овальной лепёшки, брынзу и смотрели опустошёнными глазами, как чей-то верблюд, вытянув худую пыльную шею, ощипывает листочки с ветвей ближнего дерева. Какое-то время верблюд мерно чавкал, потом неспешно удалился. Колокольчик на его шее загромыхал надтреснуто, постепенно стихая.

– Амир, ты узнал, куда нас ведёт Хафизулла? – хрипло спросил капитан Ильин.

– Так точно, товарищ капитан, – так же хрипло, сквозь зубы, ответил ефрейтор. – Он ведёт нас в Карачи.

– Бля!.. Да почему в Карачи-то? – вскинулся капитан, и его подвижное худое лицо помрачнело. – Он ничего другого выбрать не мог?

– У него там родня, – бросил Амир и добавил: – Он сказал, что его дедушка перед смертью хочет посмотреть на шурави*.

– А в Душанбе у него родни нет? – спросил капитан. – В Душанбе за нас больше бы денег дали.

– Я спрошу, товарищ капитан, – пообещал Амир, и словно какая-то новая мысль засверкала у него в глазу.

Он закрутил головой, явно высматривая Хафизуллу, который вместе с другими караванщиками сидел где-то у костров, разведённых вокруг.

– А где эти Карачи, товарищ капитан? – сглотнув, спросил Сельцов, который, похоже, не понял из сказанного ни слова.