Читать книгу На берегу - Нора Робертс - Страница 1

Он возвращался домой.

На Восточное побережье Мэриленда, в мир болот и топких берегов, где настырное море отвоевывало часть прибрежной полосы при каждом приливе и неохотно возвращало ее суше с отливом; где плодотворная земля дарила щедрый урожай; где у неторопливых извилистых протоков и в укромных бухточках находили убежище длинноногие цапли. Он возвращался в мир голубых крабов и упрямых моряков.

Где бы он ни находился – в первые скверные десять лет жизни или в последние, успешные годы, уже разменяв третий десяток, – только этот край он считал своим домом. Бесчисленные воспоминания, сохранившиеся с удивительной четкостью, сверкали в его памяти, как солнце в водах Чесапикского залива.

Он въехал на мост, цепким взглядом художника окинул белые яхты, неспешно скользящие по густой синеве залива, проворные барашки волн и пикирующих за добычей прожорливых чаек, а также обрамляющую залив кромку земли, словно забрызганную переливчатой зеленью, и сочную листву купающихся в весеннем тепле дубов и эвкалиптов.

Он хотел запомнить этот момент так же четко, как свою первую поездку через залив к Восточному побережью: себя, угрюмого, испуганного мальчишку, и мужчину, пообещавшего ему настоящую жизнь.

Тогда он сидел на пассажирском сиденье рядом с едва знакомым пожилым мужчиной. Все его пожитки – жалкая одежонка и какие-то мелочи – уместились в бумажном пакете. Живот сводило от страха неизвестности, но он смотрел в окно со скучающим видом – так ему, во всяком случае, казалось.

Пока он с этим стариком, он не с ней. На тот момент ничего лучше для него и быть не могло.

Да и старик вроде бы ничего. Не воняет ни перегаром, ни мятными пастилками; ими кое-кто из подонков, которых Глория приводила в их очередную конуру, пытался заглушить запах алкоголя.

А старик – его звали Рэй – покупал ему гамбургер или пиццу, когда они встречались пару раз. И старик с ним, мальчишкой, разговаривал.

В его жизни взрослые не разговаривали с детьми. Они или приказывали, или болтали только друг с другом, будто детей не было рядом.

А вот Рэй с ним разговаривал. И слушал. И когда старик спросил, не хочет ли он пожить с ним, он не почувствовал ни удушливого страха, ни обжигающей паники.

Жить как можно дальше от нее. Это единственное, что сейчас имело значение. Чем дольше они ехали, тем больше становилось расстояние между ним и ею.

А если станет совсем погано, всегда можно сбежать. Мужик-то очень старый. Огромный, чертовски огромный, но старый. И волосы совсем седые, и лицо все в морщинах. Он искоса поглядывал на это морщинистое лицо, начиная мысленно рисовать его портрет. А самое странное, что у старика были ярко-синие глаза, точно такие же, как у него самого.

Говорил старик громко, но не орал. Голос у него был спокойным, даже вроде немного усталым. Впрочем, сейчас старик и выглядел усталым.

– Мы уже почти дома, – сказал Рэй, когда впереди показался мост. – Есть хочешь?

– Не знаю. Да, вроде да.

– Насколько я знаю, мальчишки всегда хотят есть. Я сам вырастил три бездонные бочки.

В голосе старика послышалась бодрость, но какая-то вымученная. Даже в десять лет паренек хорошо умел различать фальшь.

Она уже достаточно далеко, подумал мальчик. Если придется бежать… Ну, ладно, рискнем, посмотрим, что к чему.

– А с чего вдруг вы взяли меня к себе?

– Надо же тебе где-то жить.

– Да бросьте вы. Никто в такое дерьмо по своей воле не влезает.

– Некоторые влезают. Мы с моей женой Стеллой уже влезали.

– А вы сказали ей, что привезете меня?

Рэй улыбнулся, немного печально.

– По-своему. Она уже умерла… Она бы тебе понравилась. Она только взглянула бы на тебя и тут же засучила рукава.

Паренек не знал, что на это ответить.

– И что я должен делать, когда мы приедем?

– Жить. Просто быть мальчишкой. Учиться в школе, попадать в разные передряги. Я научу тебя ходить под парусом.

– На яхте?

Рэй рассмеялся низким раскатистым смехом, и холодный комок в животе у паренька почему-то – он не мог сказать почему – исчез без следа.

– Да, на яхте. У меня есть глупый щенок – мне почему-то всегда попадаются безмозглые, – я пытаюсь дрессировать его. Ты мог бы помочь мне. У тебя будут обязанности по дому, какие именно, мы еще уточним. Мы введем правила, и ты будешь им подчиняться. Только не думай, что если я старый, то меня легко обвести вокруг пальца.

– Вы дали ей деньги.

Рэй на мгновение отвлекся от дороги и посмотрел мальчишке прямо в глаза того же цвета, что и его собственные.

– Верно. По-моему, она только это и понимает. Никогда ничего другого не понимала, я прав, парень?

– Если вы разозлитесь или устанете от меня, или просто передумаете и решите отослать меня назад, я к ней не вернусь.

Они уже миновали мост. Рэй остановил машину у обочины, повернулся на сиденье всем телом так, что они с мальчиком оказались лицом к лицу.

– Временами я буду злиться на тебя и в моем возрасте, конечно, буду иногда уставать. Но я обещаю тебе здесь и сейчас: я никогда не отошлю тебя назад.

– Если она…

– Я не позволю ей забрать тебя. – Рэй не стал дожидаться следующего вопроса. – Чего бы это ни стоило. Ты теперь мой. Ты теперь моя семья. И ты останешься со мной столько, сколько захочешь. Когда Куин дает обещание, – добавил Рэй, протягивая руку, – он его выполняет.

Парень посмотрел на протянутую руку, и его ладони мгновенно вспотели.

– Я не люблю, когда меня трогают.

Рэй кивнул.

– Ладно. Но все равно я дал тебе слово. – Старик снова вывел машину на дорогу и еще раз взглянул на мальчика. – Мы почти дома.

Через несколько месяцев Рэй Куин умер, но слово свое сдержал. Он сдержал его с помощью трех мужчин, своих приемных сыновей: это они подарили тощему, подозрительному, измученному мальчишке счастливую жизнь. Они дали ему дом, они вырастили его настоящим мужчиной.

Кэмерон, неугомонный, вспыльчивый профессиональный гонщик. Этан, терпеливый, рассудительный моряк. Филип, элегантный, образованный «белый воротничок». Они поддерживали его, они боролись за него. Они его спасли.

Его братья.

Вечернее солнце золотило болотную траву, засеянные поля, прибрежный городок Сент-Кристофер. Через открытые окна в машину проникал морской запах.

Он подумал, не свернуть ли в город, не заглянуть ли в старый кирпичный амбар, превращенный в судоверфь. Деревянные яхты Куинов все еще строились вручную, и за восемнадцать лет, прошедших со дня основания бизнеса – воплощения мечты, основанного на тонком расчете и тяжелом труде, – прославились отличным качеством и красотой.

Наверное, братья еще там. Кэм ругается, заканчивая изысканную отделку каюты. Этан спокойно полирует борта. Фил торчит в кабинете наверху, придумывая эффектную рекламную кампанию.

Можно заехать в кафе «У Кроуфорда» и захватить упаковку пива. А может, холодное пиво найдется у братьев, но, скорее всего, Кэм даст ему молоток и прикажет вкалывать вместе со всеми.

Он бы с удовольствием взялся за дело, но сейчас ему хотелось не этого. Не это влекло его все дальше по узкой деревенской дороге, где в вечерних тенях затаились болота, а корявые деревца поблескивали свежими майскими листьями.

Он многое повидал – величественные купола и шпили Флоренции, витиеватую красоту Парижа, ослепительно зеленые холмы Ирландии, – но никогда так не сжималось его горло, не начинало так колотиться сердце, как при виде старого белого дома с выцветшими голубыми рамами, стоящего посреди кочковатой лужайки, отлого спускавшейся к спокойной воде.

Он въехал на подъездную аллею, остановился за старым белым «Корветом», когда-то принадлежавшим Рэю и Стелле Куинам. Автомобиль выглядел так же, как в тот день, когда выехал из демонстрационного зала – исключительно благодаря Кэму. Кэм сказал бы, что это просто дань уважения уникальной машине. Однако в действительности дело было в Рэе и Стелле, в семье. В их любви.

Куст сирени перед домом был осыпан цветами. И здесь любовь, подумал он. Это он, двенадцатилетний, подарил Анне маленький кустик на День матери. Она тогда заплакала. Слезы хлынули из ее больших прекрасных карих глаз. Она смеялась и утирала глаза все время, пока они с Кэмом сажали этот куст для нее.

Анна была женой Кэма, а значит, сестрой парню. Но, по большому счету, она была для него матерью.

Он вылез из машины, и его сразу охватило удивительное спокойствие. Он больше не был костлявым и подозрительным мальчишкой. При росте в шесть футов один дюйм он был крепким и гибким. Он мог бы стать неуклюжим, если бы не уделял внимания своей физической форме. Его светлые рыжеватые волосы с возрастом потемнели, стали каштановыми с бронзовым отливом. Вот на прическу он обычно внимания не обращал и сейчас, запустив в волосы пятерню, вспомнил, что намеревался постричься еще перед отъездом из Рима. Парни наверняка начнут дразнить его из-за конского хвоста на затылке, и со стрижкой придется повременить, просто из принципа.

Он пожал плечами, сунул руки в карманы потертых джинсов и, глядя по сторонам, вразвалочку пошел к дому. Подступающий к лужайке лес, куда он бегал в детстве, кресла-качалки на веранде, цветы Анны… Поскрипывающий старый причал с пришвартованной белой парусной лодкой…

Он остановился, не сводя глаз с воды. Его губы, полные и крепкие, вдруг начали растягиваться в улыбке. Он даже не сознавал, какая тяжесть лежала на его сердце, пока не почувствовал внезапного облегчения.

Он обернулся на шорох в лесу, обернулся резко, готовый к нападению настороженный мальчишка, затаившийся во взрослом мужчине. Навтречу ему из-за деревьев вылетел черный комок.

– Дурашка! – Это прозвучало властно и весело.

Ушастый пес резко затормозил и, свесив язык, уставился на человека.

– Ну, соображай, не так уж много времени прошло. – Мужчина присел на корточки, протянул руку. – Помнишь меня?

Дурашка расплылся в дурашливой улыбке, за которую и получил свое имя, плюхнулся на землю и, перекатившись на спину, подставил брюхо.

– Ну, то-то. Хороший мальчик.

В этом доме всегда была собака. У причала всегда покачивалась лодка, а на веранде стояло кресло-качалка.

– Да, ты меня помнишь. – Поглаживая Дурашку, он посмотрел в дальний конец двора, где Анна когда-то посадила гортензию на могиле его собственной собаки, преданного и горячо любимого Глупыша.

– Это я, Сет, – прошептал он. – Я не был здесь слишком долго.

Он услышал рокот мотора, резкий визг шин. Автомобиль преодолел поворот на чуть большей скорости, чем дозволяли правила. Сет еще распрямлялся, когда пес уже вскочил и помчался к подъездной аллее.

Желая растянуть удовольствие, Сет неторопливо двинулся за псом. Он слышал, как хлопает автомобильная дверца, как ласково женщина разговаривает с собакой.

А потом он просто смотрел на нее, Анну Спинелли Куин, на ее разлохмаченную ветром копну темных волос, на руки, которыми она прижимала к себе полные продуктов пакеты.

Он все шире улыбался, глядя, как она пытается оградиться от пылких собачьих ласк.

– Сколько можно повторять одно-единственное и очень простое правило? Ты не должен прыгать на людей, особенно на меня. Особенно когда я в деловом костюме.

– Отличный костюм! – крикнул Сет. – А ноги еще лучше!

Она вскинула голову, ее темные, как ночь, глаза распахнулись, и он увидел в них изумление и счастье.

– О, боже! – Через открытую дверцу она кинула пакеты на сиденье и бросилась к нему.

Он поймал ее, оторвал от земли дюймов на шесть и закружил. Потом поставил на ноги, но не отпустил, а уткнулся лицом в ее волосы.

– Привет.

– Сет, Сет… – Анна прижалась к нему, не обращая внимания на пса, который прыгал и повизгивал, изо всех сил пытаясь протиснуть морду между ними. – Я не верю. Ты здесь…

– Не плачь.

– Я немного. Дай посмотреть на тебя. – Анна обхватила ладонями его лицо и слегка отстранилась. Такой красивый, подумала она. Такой взрослый. – Ну и ну, – пробормотала она, проводя пальцами, как расческой, по его волосам.

– Я хотел немного подстричься.

– А мне нравится. – Она улыбалась, но слезы струились по ее щекам. – Очень богемно. Ты отлично выглядишь. Просто отлично.

– А ты самая прекрасная женщина в мире.

Анна всхлипнула, покачала головой.

– Комплиментами ты меня не успокоишь. – Она смахнула слезы. – Когда ты приехал? Я думала, ты в Риме.

– Я был там. А хотел быть здесь.

– Если бы ты позвонил, мы бы тебя встретили.

– Я хотел сделать сюрприз. – Он подошел к машине и стал вытаскивать пакеты. – Кэм на верфи?

– Наверняка. Так это возьму я. Тебе надо перенести свои вещи.

– Позже. Где Кевин и Джейк?

Анна на ходу взглянула на часы, задумалась.

– Какой сегодня день? У меня еще голова кружится.

– Четверг.

– Ах, да. У Кевина репетиция школьного спектакля, а у Джейка тренировка по софтболу. Кевин получил водительские права, боже, помоги нам, и привезет брата. – Анна отперла парадную дверь. – Они появятся примерно через час, и о покое придется забыть.

Ничего не меняется, подумал Сет. Можно перекрасить стены, передвинуть старый диван, поставить на стол новую лампу, но ощущение остается прежним.

Собака прошмыгнула между ними и понеслась прямиком на кухню. Анна кивнула на кухонный стол, под которым растянулся Дурашка, счастливо грызя обрывок веревки.

– Присядь и все мне расскажи. Хочешь вина?

– Конечно, но сначала я помогу тебе разобраться с пакетами. – Он замер с бутылью молока в руке, увидев, как Анна удивленно вскинула брови. – Что-то не так?

– Я просто вспомнила, как все вы, включая тебя, исчезали, когда надо было убирать продукты.

– Но ты вечно твердила, что мы все распихиваем куда попало.

– Так и было. Вы делали это нарочно, чтобы я выгнала вас из кухни.

– Ты видела нас насквозь!

– Я всегда вижу своих парней насквозь. От меня вам ничего не скрыть, приятель. В Риме что-то случилось?

– Нет. – Он продолжал распаковывать продукты. Он знал, что куда убирать. Знал, что где должно лежать на кухне Анны. – Я в полном порядке.

А выглядишь встревоженным, подумала она, но с этим мы еще успеем разобраться.

– Я открою отличное итальянское белое, – сказала она вслух. – Выпьем по бокалу, и ты расскажешь мне обо всех своих успехах. Мне кажется, что мы уже много лет не разговаривали по душам.

Сет закрыл холодильник и повернулся к ней.

– Прости, что не приехал домой на Рождество.

– Милый, мы все понимаем. В январе у тебя была выставка. Мы все так гордимся тобой. Кэм купил не меньше сотни номеров «Смитсоновского вестника» со статьей о тебе. «Молодой американский художник, очаровавший Европу»!

Он передернул плечами, точно так же, как все Куины, и Анна усмехнулась.

– Сядь же наконец.

– Сяду, куда я денусь. А ты введи меня в курс дела. Расскажи обо всех. Начни с себя.

– Хорошо. – Анна открыла бутылку, достала два бокала. – У меня теперь больше административной работы. Возня с бумагами не приносит столько удовлетворения, сколько другие дела, но при полном рабочем дне и двух подростках в доме скучать не приходится. Яхтостроительный бизнес процветает. – Анна села, протянула Сету бокал. – Обри там работает.

– Шутишь! – Он улыбнулся, подумав о девочке, которая была для него роднее любого кровного родственника. – Как она?

– Потрясающая. Красивая, умная, упрямая и, если верить Кэму, мастерски работает с деревом. По-моему, ее решение бросить танцы немного разочаровало Грейс, но трудно спорить, когда твой ребенок счастлив. А Эмили пошла по стопам матери.

– Она все еще собирается в Нью-Йорк в конце августа?

– Шанс танцевать в труппе Американского балета выпадает не каждый день. Эм клянется, что станет примой прежде, чем ей стукнет двадцать. Дик – сын своего отца, спокойный, рассудительный и по-настоящему счастлив только в море. Милый, не хочешь перекусить?

– Нет. – Он протянул руку, накрыл ладонью ее ладонь. – Продолжай.

– Хорошо. Филип творит чудеса в области рекламы и маркетинга. Никто из нас, включая самого Фила, и вообразить не мог, что он бросит рекламную фирму и Балтимор и окопается в Сент-Крисе. Но это случилось… сколько?.. четырнадцать лет назад, так что вряд ли это каприз. Разумеется, они с Сибил сохранили квартиру в Нью-Йорке. Сибил работает над новой книгой.

– Да, я разговаривал с ней. – Сет почесал ногой голову пса. – Что-то об эволюции общества в киберпространстве. Она необыкновенная. Как их дети?

– Невменяемые, как и подобает любому уважающему себя подростку. На прошлой неделе Брэм был влюблен в девочку по имени Хлоя, правда, думаю, уже переболел. Фиона разрывается между мальчиками и беготней по магазинам. Но ей четырнадцать, так что это естественно.

– Четырнадцать. Господи помилуй! Ей не было и десяти, когда я уехал в Европу. Конечно, я виделся с ними время от времени, но… представить не могу, что Кевин водит машину, Обри строит яхты, а Брэм бегает за девчонками. Я помню… – Он умолк, покачал головой.

– Что?

– Я помню, как Грейс была беременна Эмили. Я впервые в жизни видел женщину, которая ждет ребенка и… ну, хочет его. Вроде и пяти минут не прошло, а Эмили уже едет в Нью-Йорк. Анна, как так случилось, что прошло восемнадцать лет, а ты совсем не изменилась?

– О, как же я по тебе скучала. – Она рассмеялась и сжала его руку.

– Я тоже скучал по тебе. По всем вам.

– Мы это уладим. Устроим в воскресенье шумную встречу Куинов в честь твоего возвращения. Доволен?

– Конечно.

Пес взвизгнул и бросился к парадной двери.

– Кэмерон, – сказала Анна. – Иди, встреть его.

Он прошел через дом, как много раз в прошлом. Открыл парадную дверь, как много раз в прошлом. И посмотрел на мужчину, игравшего с псом в перетягивание каната куском веревки.

Все такой же высокий, сложенный, как спринтер, только в темных волосах поблескивает седина. Рукава рабочей рубахи закатаны до локтей, джинсы протерты добела. Солнечные очки, ободранные кроссовки. В свои пятьдесят Кэмерон Куин все еще выглядел опасным задирой.

Вместо приветствия Сет отпустил дверь, и та с грохотом захлопнулась. Кэмерон обернулся. Только выскользнувшая из руки веревка продемонстрировала его удивление.

Они беззвучно обменялись тысячей слов, миллионом чувств и бесчисленными воспоминаниями. Сет сошел с крыльца, Кэмерон пересек лужайку. Они остановились лицом к лицу.

– Надеюсь, тот кусок дерьма на дорожке взят напрокат.

– Ну да. Лучшее, что было без предварительного заказа. Подумываю вернуть его завтра и оседлать «Корвет».

Кэмерон ухмыльнулся.

– Мечтать не вредно, приятель. Мечтать не вредно.

– Какой смысл ему гнить без дела?

– Все лучше, чем доверить руль бестолковому художнику, страдающему манией величия.

– Эй, это ты научил меня водить.

– Пытался. У девяностолетней старухи со сломанной рукой получилось бы лучше. – Кэм дернул головой в направлении взятой напрокат машины. – То недоразумение на моей подъездной аллее не внушает мне доверия. Вряд ли ты стал асом.

Сет самодовольно улыбнулся, покачался на пятках.

– Пару месяцев назад прокатился на «Мазерати».

Кэм вздернул брови.

– Врешь!

– Разогнался до ста десяти миль в час. Перетрусил до смерти.

Кэм рассмеялся, ткнул Сета кулаком в плечо и вздохнул.

– Черт побери, черт побери. – Он притянул парня к себе и пылко обнял. – Почему ты не сообщил, что возвращаешься домой?

– Экспромт. Я вдруг захотел вернуться. Мне просто необходимо было вернуться.

– Ладно. Анна уже трезвонит всем? Сообщает о заклании упитанного тельца?

– Возможно. Она упоминала воскресенье.

– Отлично. Ты уже устроился?

– Нет. Вещи пока в машине.

– Не называй это убожество машиной. Давай перетащим твои шмотки.

Сет коснулся руки Кэма.

– Кэм, я хочу вернуться домой. Не на несколько дней или пару недель. Я хочу остаться. Можно мне остаться?

Кэм снял солнечные очки, и темно-серые глаза уставились в ярко-синие.

– Какого черта ты спрашиваешь? Что с тобой? Хочешь разозлить меня?

– Даже не пытался. В любом случае я возьму свое.

– Ты всегда брал свое. Мы все здесь скучали по твоей безобразной физиономии.

Другого приглашения от Кэмерона Куина и не надо, думал Сет, когда они вместе шли к машине.

Они сохранили его комнату. С годами менялись краска на стенах и коврик на полу, но кровать была той самой, в которой он когда-то засыпал, просыпался и мечтал. В эту кровать он ребенком тайком притаскивал Глупыша. И сюда же он тайком провел Элис Олберт, когда решил, что стал мужчиной.

Сет понимал, что Кэм знал о Глупыше, и часто задавался вопросом, знал ли Кэм об Элис.

Он небрежно бросил чемоданы на кровать, а на сколоченный Этаном стол положил исцарапанный футляр для художественных принадлежностей, тот самый, что подарила ему Сибил на одиннадцатилетие.

Необходимо найти помещение для студии. Со временем. А пока погода хорошая, можно работать на свежем воздухе. Все равно он больше любит работать на свежем воздухе. Однако нужно где-то хранить холсты и прочее. Может, найдется уголок в старом амбаре-верфи, но как постоянный вариант это не годится.

А он хочет постоянства.

Он сыт по горло путешествиями, сыт по горло жизнью среди чужих людей. Ему хватит этого до конца дней.

Он должен был уехать, стать самостоятельным. Ему нужно было учиться. И, видит бог, он не мог жить без живописи. Он учился во Флоренции и работал в Париже. Он бродил по холмам Ирландии и Шотландии, стоял на утесах Корнуэлла. Большую часть времени он жил очень скромно. Когда вставал вопрос, купить еду или краски, он оставался голодным. Он и прежде голодал и надеялся, что это пошло ему на пользу. Он помнил, как нужно жить, твердо зная, что некому накормить и согреть тебя, обеспечить твою безопасность.

Наверное, гены Куина заставили его с дьявольским упорством прокладывать свой собственный жизненный путь.

Сет разложил этюдник, угли, карандаши. Придется вернуться к истокам прежде, чем снова взяться за краски.

На стенах комнаты остались его ранние рисунки. Кэм научил его сколачивать рамки для них. Сет снял со стены один из рисунков. В детском наброске чувствовался талант.

Но сильнее, гораздо сильнее чувствовалась надежда на лучшую жизнь.

Он неплохо ухватил их характеры. Кэм в вызывающей позе, с заткнутыми в карманы джинсов большими пальцами рук. Филип, красивый, элегантный, не скажешь, что когда-то был своим на грязных городских улицах. Этан в рабочем комбинезоне, терпеливый, спокойный.

Рядом с ними Сет нарисовал и себя – десятилетнего, тощего, с узкими плечами и большими ногами. С дерзко вздернутым подбородком. Старающегося скрыть что-то более тягостное, чем страх.

Один момент из жизни, запечатленный карандашом. Рисуя это, он начинал верить, нутром верить, что он один из них.

Куин.

– Кто задевает одного Куина, – прошептал Сет, вешая рисунок на место, – задевает всех.

Он повернулся, посмотрел на свои чемоданы и прикинул, сможет ли уговорить Анну распаковать их. Пожалуй, у него нет ни одного шанса.

– Эй!

Сет перевел взгляд на открытую дверь и улыбнулся. Кевин! Если уж придется возиться с одеждой самому, то хотя бы в компании.

– Привет, Кев!

– Так ты действительно остаешься? Навсегда?

– Похоже на то.

– Клево! – Кевин вразвалочку вошел в комнату, плюхнулся на кровать и закинул ноги на чемодан. – Мама счастлива. И, между нами, когда мама счастлива, счастливы все. Может, она расщедрится и даст мне свою машину на выходные.

– Всегда рад помочь. – Сет спихнул ноги Кевина с чемодана и расстегнул «молнию».

Парень похож на мать. Темные вьющиеся волосы, большие итальянские глаза. Девчонки наверняка к нему липнут.

– Как спектакль?

– Это рок-опера. «Вестсайдская история». Я – Тони. Если ты Джет, приятель…

– Это навсегда. – Сет запихнул рубашки в ящик. – Тебя убивают, так?

– Да. – Кевин схватился за сердце, содрогнулся, его лицо исказилось, и он обмяк. – Классно. А перед моей смертью у нас потрясающая сцена драки. Шоу на следующей неделе. Придешь?

– Первый ряд, середина, приятель.

– Обрати внимание на Лизу Максдон, она играет Марию. Классная телка. У нас с ней пара любовных сцен. Мы много практиковались, – добавил Кевин и подмигнул.

– На что не пойдешь ради искусства.

– Да. – Кевин приподнялся. – Ладно, теперь расскажи мне о евродевочках. Горячие, а?

– Лучший способ обжечься. В Риме была одна девушка, Анна-Тереза…

– Девчонка с двойным именем! – Кевин затряс пальцами, как будто поднес их слишком близко к пламени. – Девчонки с двойными именами очень сексуальные.

– Это ты мне рассказываешь? Она работала в маленькой траттории. И потрясающе подавала пасту с помидорами.

– Ну? Ты ее трахнул?

Сет с жалостью посмотрел на Кевина.

– Дурацкий вопрос! – Он запихал джинсы в другой ящик. – У нее были волосы до самой попки, и отличной, между прочим, попки. Глаза как растопленный шоколад, а губы – не оторвешься.

– Ты рисовал ее голой?

– Я сделал около дюжины эскизов. Она была такая естественная. Никаких предрассудков.

– Господи, ты меня убиваешь.

– И у нее была самая изумительная… – Сет поднял руки к груди. – Фигура, – закончил он, резко опуская руки. – Привет, Анна.

– Обсуждаете живопись? – сухо сказала она. – Как мило, что у вас нашлись общие культурные интересы.

– Хм, да. – От ее ослепительной улыбки у Сета всегда пропадал дар речи, поэтому он ограничился невинной ухмылкой.

– На сегодня семинар по искусству и культуре окончен. Кевин, по-моему, у тебя полно домашних заданий.

– Да, конечно. Прямо сейчас и начну. – Ухватившись за доклад по истории, как за спасение, Кевин метнулся прочь.

Анна вошла в комнату и вкрадчиво спросила:

– Думаешь, той девушке понравилось бы, что ты оценил только ее грудь?

– Э-э-э… я еще упомянул ее глаза. Почти такие же сказочные, как твои.

Анна вынула из открытого ящика рубашку и аккуратно сложила ее.

– Ты думаешь, со мной это пройдет?

– Нет. Умоляю, не бей меня. Я только что вернулся домой.

Анна вынула еще одну рубашку и тоже ее сложила.

– Кевину шестнадцать, и я прекрасно сознаю, что в данный момент его главный интерес – обнаженные женские груди, а самое отчаянное желание – добраться до как можно большего их количества.

Сет поморщился.

– Господи, Анна…

– Я также сознаю, – продолжала она, не моргнув глазом, – что это пристрастие – со временем более цивилизованное и контролируемое – остается с мужчинами на всю жизнь.

– Эй, не хочешь посмотреть мои тосканские пейзажи?

– Я окружена мужчинами. – С легким вздохом Анна достала следующую рубашку. – Я в подавляющем меньшинстве с того самого момента, как вошла в этот дом. Однако это не означает, что я не могу при необходимости вправить всем вам мозги. Я ясно выразилась?

– Да, мэм.

– Хорошо. Покажи мне свои пейзажи.

Позже, когда дом затих, а над водой поднялась луна, Анна нашла Кэма на заднем крыльце. Он обнял ее одной рукой, потер покрывшееся мурашками плечо.

– Всех утихомирила?

– Как всегда. Прохладно сегодня. – Анна посмотрела на небо, на ледяную россыпь звезд. – Надеюсь, в воскресенье будет ясно. – Она прижалась лицом к груди мужа. – О, Кэм…

– Я знаю. – Он ласково провел ладонью по ее волосам, потерся о них щекой.

– Видеть, как он сидит за кухонным столом… Смотреть, как он борется с Джейком и этой глупой собакой… Даже слышать, как он болтает с Кевином о голых женщинах…

– Каких голых женщинах?

Анна засмеялась, откинула назад волосы, посмотрела на мужа.

– Ты их не знаешь. Как хорошо, что он вернулся.

– Я говорил тебе, что он вернется. Куины всегда возвращаются к корням.

– Думаю, ты прав. – Она крепко обняла его, поцеловала долгим, жарким поцелуем. – Пойдем наверх? Я и тебя утихомирю.