Читать книгу Дракон Каррау - o'Daniel Thistle - Страница 1

Глава 1

Узкая рука с длинными серебристо-снежными ногтями легла на страницу, закрывая начало главы. Аккуратно, двумя пальцами я обхватил женское запястье, и потянул от книги. Не сдвинул ни на миллиметр. – В ответ Терция прижалась сзади клыками к моей шее. Надавила болезненно. И, стоило сдаться, сменила угрозу на краткий влажный поцелуй.

Я балансировал на мягком, проваливающемся крае ее застеленной синим шелком кровати, в тесной, как посылочный ящик комнате, полной разбросанных книг и музыкальных инструментов. Замерзая от блуждающих по цементному полу сквозняков и прохладного прикосновения к спине. Свет единственной свечи дрожал, и тени покачивались, словно деревья в лесу. Кожа и простыни Терции, а теперь и моя кожа, пахли ванилью так сильно, что в горле горчило.

Немертвая оплела ногами мою талию и жалась грудью к коже, то лаская, то прикусывая шею. Возбуждение прошло, и теперь меня пробирал озноб, мышцы плеч и челюсти окаменели.

В басне про скорпиона и лягушку всё похоже начиналось.

– Мы договаривались. – Напомнил я. – Еще две главы.

Терция загнула лист драгоценного тома и захлопнула его, ударив меня по пальцам. Потянула на себя книгу. Ногти тупо пульсировали болью, но я все равно сжал крепче. Корешок затрещал. Старые волокна переплета разрывались как мускулы под напряжением. Терция дернула. Треск усилился. Она скорее разорвет дневник, чем позволит еще десять минут чтения.

Я отпустил.

Немертвая швырнула книгу под кровать. К горке таких же старинных, переплетенных в бычью кожу, летописей. Бесполезных. Ощущение тщетности усилий накатило, скрутило желудок, мешая дышать.

– Мы договаривались иначе. – Я высвободился из объятий вампира. – В этих книгах пока нет ничего, что…

Терция приподняла верхнюю губу, обнажая клыки. Я заткнулся. Встал, подхватил с пола брюки, и, не поворачиваясь к ней спиной, сунул ногу в штанину. Моя изголодавшаяся по гневу Тень извивалась между книжными развалами, словно армия муравьев-людоедов.

Терция наклонилась на кровати вперед, укутываясь в длинные снежно-луннные волосы. Маленькая, обманчиво-хрупкая, с огромными раскосыми глазами двухмесячного котенка, она смотрела так, словно я ее ударил. Словно это не она последний час мешала мне читать, не она оставила единственную свечу в комнате, не ей все равно, что этот город никак не спасти.

Тень приплясывала, требуя разозлиться и забрать дневник Лара силой. Я натянул свитер, на мгновение опасно потеряв немертвую из вида. Терция пугает меня, и в то же время мне жаль ее. И я не совсем понимаю, как оказался в ее постели. Следовало закончить все неделю назад. Если не раньше. Я поправил одежду и приготовился, что немертвая бросится:

– Я не приду больше.

Вампир застыла. Как будто не слышала. Свеча трещала, выплевывая оранжевые искры. Тени раскачивались.

Я подождал еще немного. Сел на край кровати зашнуровывать ботинки, стараясь не сутулиться. Не показывать слабости.

Терция подобралась ближе и прижалась щекой к моему плечу.

– Кто посмел расстроить моего Колдуна? – Скорее пожаловалась, чем спросила она. Выдохнула прохладой, отчего волоски на шее встали дыбом. – … Моего Конрада?

Заточенный маникюр впился мне в ребра, напоминая, что за отказом отвечать последует боль. В простом мире она живет.

А в моем всё рушится. В буквальном смысле. Сегодняшний день переполнил чашу. В дневнике первого начальника крепости одни намеки, и даже их я получаю по горсти в ночь. Чем дольше тяну – тем больше зданий падают в Каррау. Тем яснее моим врагам, что я не контролирую город. Тем наглее они.

К тому же нескольких опасных часов отдыха, что гарантирует общество сестры Принца, недостаточно. Мне нужен свой дом. А взнос за квартиру сгорел окончательно. Точнее – рухнул.

– Сегодня еще одно здание. – Повернувшись к лунноволосой. – Пока еще без жертв, но…

Ногти Терции впились в кожу сильнее. Вампир неопределенно мурлыкнула.

– Это был дом, в котором я уже снял квартиру. – Сознался я.

– "Без жертв", – фыркнула Терция насмешливо. – Старик кропил наши улицы кровью. Мы поили: перекрестки, стены, колодцы. Дерево, что шумит без ветра, сжимая корнями огненное сердце. И город пел ему, пел, пел, как горло птицы.

Терция погладила оцарапанный бок. Прохлада над жжением.

– Я не маг крови. – Дернул плечами, пытаясь сбросить объятья, но немертвая прильнула еще ближе. Еще плотнее. – Открытой охоты не будет. Никогда. Это ясно?

Терция сглотнула. Тихо-тихо. Потерлась носом о мою шею – там, где яремная вена.

Она недоедает. И я ее не кормлю. Опасно, но пусть думает об этом, а не о границах моей власти над Каррау.

Мысли Терции ушли сами собой в иную сторону:

– Колдун всегда может жить здесь… – Почти нежно. – Рядом.

Я вздрогнул, представив. Терция вдруг отстранилась. В следующий миг она уже была у клавесина – промежуточные движения слились в сплошное белое пятно. Только пламя свечи извивалось, потревоженное ветром.

Вампир опустилась на табурет и откинула крышку инструмента. Нагота не смущала ее. Более того, казалось, что ей так удобнее и естественнее, чем в любимых длинных нарядах. Платье и туфли с блестящими каблуками-стилетами неряшливо сброшены на пол. Без обуви Терция казалась совсем маленькой. Юной. Если, конечно, в глаза не смотреть. Сколько ей было, когда ее убили? Вряд ли больше шестнадцати.

Пальцы Терции зависли над костяными клавишами, как будто выбирая какую из них съесть. Затем плавно опустились. Клавесин не издал ни звука. Вампир кивнула удовлетворенно и принялась "играть": изысканно-нежно перебирать черные и белые ноты, нажимать на педали маленькой стопой, кивать в такт и застывать на мгновения, впитывая несуществующую гармонию трезвучий. Инструмент отзывался глухими стуками изъеденных молью молоточков и напряженным стоном дерева. Никакой музыки.

Я поежился.

Никакой музыки для меня, но лицо Терции стало пустым и одухотворенным. Играя, она закрыла глаза.

Нарушу это – скрипом двери, громким выдохом, – и немертвая взбесится. Поэтому я сидел тихо. Любуясь и ужасаясь ею. Терция стара и жестока, и однажды пыталась меня прикончить. И все же ее жаль. Что-то в немертвой как будто надломилось после схватки с сестрой. Принц не выпускает ее из Домуса, разумно опасаясь очередного бунта. И находит каждый раз повод унизить – если Терция способна испытывать такого рода чувства.

Беззвучная соната длилась и длилась. Кажется, до завершения было еще далеко, а брошенный под кровать дневник притягивал магнитом. Вампир увлечена, может быть, я смогу хотя бы часть следующей главы просмотреть?

Стоило сместиться чуть ближе к книгам, как немертвая захлопнула крышку клавесина и, тяжело дыша, развернулась.

– Гости, гости на пороге. – Прошептала Терция.

Я отправил Тень посмотреть – черным языком она прошмыгнула в щель под дверью, но коридор был пуст.

Терция поднялась и скользнула ко мне. Тронула пальцем мой подбородок:

– Колдун спешит. – Пояснила она. – Всё завтра. "Завтра" всегда самое интересное. Верно?

Я пожал плечами и отодвинулся. Терция сместилась, вновь оказываясь напротив:

– Пусть мой Колдун приходит завтра красивым. – Насмешливый взгляд: – Не как всегда.

– Принц устраивает прием? – Уточнил я. – И ты хочешь…?

С моего приезда в Каррау и всех последовавших за этим событий прошло полтора месяца. Принц трижды собирала подданных, организуя что-то вроде балов, в конце которых демонстративно наказывала неугодных (смерть) или награждала выслужившихся (не всегда понятно чем). Я присутствовал, чтобы удостовериться: договоренности она не нарушает, и питаются вампиры только той кровью, за которую платят наличкой. Но держался ближе к выходу. На всякий случай.

– Мой Колдун будет со мной танцевать. – Усмехнулась Терция. – Долго-долго-долго.

Кивнула на постель:

– Дольше, чем здесь.

Я сохранил нейтральное выражение лица. Но Тень, раздраженная и смущенная, всколыхнулась, переливаясь всеми цветами тьмы.

– Ты выступишь против сестры?

Взгляд Терции опустел, будто она вновь слушала несуществующую музыку.

– Нет. – Я поднялся. – Если я буду тебя официально сопровождать – Принц разозлится. На тебя в первую очередь.

Терция гибко наклонилась и подняла с пола книгу. Царапнула ногтями алую обложку, издав тревожный скребущийся звук. Искушая выдержанными старыми знаниями, которые я так и не добыл из ее архивов.

– Терция получит, что желает. – Предложила она. – Колдун получит, что желает.

Я заставил себя оторвать от тома взгляд.

Ответы – там. В одной из сотен книг, в одной из тысяч заметок, оставленных Ларом. Без них не понять, что разрушает город. Но если поддержу Терцию, паритет вампирской власти закончится. И кровь зальет сначала узкие коридоры Домуса, а затем – улицы Каррау.

– Жил-был мудрый человек, – Немертвая подвинулась ближе. Не моргая, как кошка, заметившая кузнечика. – Он говорил: три – не равновесие. Три падает, падает, падает в черную могилу и уносит всех с собой.

Терция погладила пальцем мою скулу. Затем губы.

– Мой Колдун милосерден, а не мудр. Мой колдун забыл: нет устойчивой системы из трех. А та, что сидит на троне нашего отца, помнит. Помнит. Иначе, почему мой колдун, который клялся мне, клялся мне в верности, здесь?

Я сглотнул. Терция прежде не напоминала об этом: я был готов принести ей присягу, лишь бы сохранить силу и жизнь. Кто об этом знал? Лунноволосая и целая толпа голодных вампиров. Почти всех их казнила Принц, но если кто-то ей рассказал… отказ преклонить перед ней колени выглядел не как независимость. Он выглядел как предательство.

Тогда понятно, почему Принц не возражает против моих визитов к Терции. Она уже подписала приговор.

– Мой Кодун, – шепнула лунноволосая, – встанет по правую руку мою. И все эти мертвые слова – его. Все эти мертвые знания – его. Вся мертвая сила…

– Ты не на те клавиши нажимаешь. – Даже странно, насколько она не понимает меня. Как в бою, я смотрел не в глаза Терции, а в тонкую девичью переносицу. – Выступишь против нее – и Принц убьет тебя. Вот чего я не хочу.

Терция застыла: снежная статуя самой себе. Безвременье под тонкой женской оболочкой.

А затем обрушила тяжеленную книгу мне на голову.

Успел подставить руку, но корешок стукнул по локтю и конечность тут же онемела. Второй удар пришелся в челюсть. Третий – в плечо.

Я схватил пальто и выскочил из комнаты, захлопнув дверь перед лицом Терции. Сзади стукнуло – немертвая запустила летописью вслед.

Я шагнул в сторону и прижался спиной к стене. И дернулся, когда Терция кратко и беспомощно завопила.

Ну нет, в семейные дела сестер, я встревать не буду. Ни за что.

Напротив комнаты-тюрьмы кто-то повесил огромную, словно окно в день, картину. Золотом и зеленью на ней сиял летний лес. Издевательство над той, что веками не видела солнца. И которую взаперти удерживает только приказ сестры. … Или намек мне: в мелких, тщательно прописанных мазках, угадывался фотографичный стиль Акрама.

Вправо и влево коридор раскинул пустые серые рукава, словно родственник, собирающийся задушить в объятьях. Правый выход заварен, левый ведет в сердце Домуса. Коридор короче, чем кажется – на обе двери приклеили зеркала. А вот это уже точно против меня задумано. Только первые два отраженных Конрада походили на оригинал. За ними, прислонясь к стене, застыли серые пустые фигуры, в которые, пульсируя, перетекала обманутая Тень.

Но даже первые два мне не очень-то нравятся. Судорожная боль в руке отошла, зато слева в челюсти, захватывая зубы, бился ноющий пульс.

Я растер ушибленные пальцы, стянул с запястья резинку и собрал волосы свободный хвост. Потрогал осторожно скулу. Если бы немертвая хотела сломать кость, то сейчас бы я любовался торчащими наружу осколками. Но синяк все равно останется. Кларисса бы посмеялась, что сейчас я выгляжу карикатурой на мага вампиров: бледный, как человек, который лет пять не выходил на улицу, худой и издерганный. У меня вытянутое лицо, с острым носом и подбородком, тонкие светлые губы и серые глаза. Горькие штрихи у углов рта на таком лицом появляются слишком рано. Или как раз вовремя? Мне двадцать семь.

Второе из ближайших отражений выцвело, наливаясь серостью. Я выдернул Тень из зеркала и отправил заглянуть под дверь – чем занята Терция.

Вампир ходила из угла в угол. Затем погасила пальцами свечу и Тень рассеялась. Стукнула крышка – Терция вновь села к немому клавесину.

Она безумна. Даже более чем ее царствующая сестра. Но три сотни хищников не выходят на ночную охоту, потому, что их сдерживает власть Принца города. И то, что Терция ей подчинилась, а не бросила клич, уводя птенцов в очередную междоусобицу. Пока сестры исследуют границы своей холодной войны, изматывают терпение друг друга, я могу сохранять независимость. И разбираться, что же твориться с городом.

Из-за левой, увенчанной зеркалом двери, раздался высокий, тут же оборвавшийся вскрик. Как будто кому-то закрыли рот. Или проткнули легкое.

Я вскочил.

Там, за дверью, голодные воронки вампиров: три или четыре – не понять, так близко они стояли друг к другу.

Вскрик повторился.

Очень гадкое чувство – беспомощность. Как будто делаешь шаг, а под ногами пустота.

Людей за дверью нет, значит, это меня не касается. Только немертвые. Пусть разбираются друг с другом сами. Подожду, пока уберутся прочь, и тогда выйду. Мудрое решение.

Трусливое решение.

Тень скользнула вперед первой, любопытно и зло: кто посмел хозяйничать на нашей территории? Я догнал ее и, толкнув тяжелую дверь, шагнул в украшенный золотой лепниной коридор.

Двое немертвых, схватив за руки мальчишку, и разведя их широко – словно на распятии, прижимали его к стене. Третий, сбоку и неудобно, на расстоянии двухметрового древка, держал острие копья у спортивной куртки Лиз. Опять я принял ее за парня.

– Давай сюда. – Велел Палач, чуть сильнее налегая копьем над ее сердцем.

Лиз вдохнула, широко открывая рот. А затем извернулась всем телом, словно маленькая отчаянная кошка, и попыталась цапнуть правого немертвого за руку. На подбородке вампира уже сочился розовым след предыдущего укуса.

Но на этот раз не удалось. Тот, что был слева схватил Лиз за горло, вдавливая в стену.

– Я сказал, давай сюда. – Палач медленно-медленно нажал каменным острием копья. Разрывая мастерку Лиз, кожу, может быть, миллиметр мышц. Девушка пискнула: удивленно и болезненно.

Она младенец по меркам немертвых. Ее убьет, если инородное тело зацепит сердечный узел.

Палач, высокий и в круглых очках, походил на преуспевающего программиста. Он убивал по приказу Принца без вопросов, без колебаний, без секундных задержек. Как еще одна рука.

– Что тут? – Моя Тень выросла, готовая вцепиться в глотку любому, на кого я укажу.

– Проходите. – Копейщик даже не обернулся.

Лиз вновь попыталась вывернуться, но немертвый справа стукнул ее головой о стену. Глаза девушки закатились, белки сверкнули холодным белым. Давно не ела.. Тело расслабилось, повисая в хватке.

Тенью я сжал копье Палача чуть выше наконечника, удерживая на месте. Ее человеческая форма лопнула, расплетаясь как спрут. Захлестнула десятком жгутов Палача, фиксируя его на месте, словно мумию. Одна из ложноножек Тени нырнула в рот немертвого, размыкая ему челюсти и удерживая пасть открытой, а легкие – пустыми. Чтобы не кричал. На языке застыл вкус дешевых сигарет – как будто мы с Палачом целовались.

– Отпустили девушку. – Приказал я двум другим вампирам. – Сейчас.

Тень связала Палача. Я больше не могу ее использовать. А справится с двумя немертвыми, пусть они даже не столь сильны, как любимый убийца Принца, мне не хватит сил. Не хватит скорости.

От адреналина в голове гудело. Я сжал кулаки.

Немертвые переглянулись – и синхронно отступили. Девушка по стене сползла на пол.

Стараясь не выпускать их из поля зрения, я опустился на колени перед Лиз.

– Давай. – Я похлопал ее по щекам. – Очнись.

Голова Лиз безвольно перекатывалась. Как долго нужно голодать, чтобы довести себя до такого состояния?

Она маленькая, с вечно грязными, торчащими в разные стороны волосами. И без того бледное лицо выбелено тальком. Узкий рот намазан алой помадой – как будто прорезанная рана. Спортивная куртка с десятком нашивок, мешковатые штаны, гренадеры.

Лиз вместе с отцом встречала меня на вокзале, когда я приехал в Каррау. Она здорово дерется на ножах. Только сейчас – безоружна. Позже я видел ее еще пару раз – отец ее состоял в ближнему кругу Принца, а она была так… рядом. Ну и еще Лиз записала и выложила сеть, как Терция меня возит по асфальту.

– Лиз! – Я встряхнул немертвую за плечи.

Она наконец шевельнула головой, с трудом фокусируя на мне взгляд.

На моей шее – точнее.

Я опять ее встряхнул.

– Зубы вырву. – Холодное предупреждение. – Тебя двинули по черепу. Что тут творится?

Взгляд Лиз опять ушел куда-то в сторону, а тело вновь расслабилось.

– Принцу нужна ее игрушка. – Пробасил немертвый справа. – А птеньчик не отдает. Может, вы отпустите Петера? Он же ничего....

– Лиз, – я позвал, вкладывая силу в имя. – Очнись сейчас же.

Девушка содрогнулась. Втянула воздух сквозь стиснутые зубы:

– Пусти.

Я отпустил.

Лиз попыталась встать. Стопы поехали. Она вцепилась мне в локоть и все-таки поднялась.

– Что случилось? – Спросил я.

Птенец сняла серым языком помаду с губ:

– Я хочу уйти.

– Отдай камеру – и вали. – Пробасил вампир.

Девушка-панк выдвинула вперед челюсть. Она может и великолепна с ножами. Но она всего лишь девчонка, которой вряд ли больше восемнадцати. А как вампиру – меньше года. И она собиралась броситься на этих двоих.

Они убьют ее. Все что я успею увидеть – лохмотья, разлетающиеся в стороны. Услышать шлепки обескровленной плоти и ощутить холод ее смерти.

Камеры, которая обычно болтается у Лиз на шее, при ней сейчас не было. И она ее отдавать не собиралась, нечего предлагать. Упрямый подросток.

Если даже удастся вывести ее из Домуса – немертвые ее все равно разыщут. Но я с ней и трех коридоров не пройду. Здесь обычно заперто, а значит, Палач со спутниками загоняли Лиз сюда, в тупик, словно добычу. Вступаться перед Принцем тоже нет смысла – она специально птенца убьет, лишь бы продемонстрировать мне свою власть.

– Лиз, где твой отец?

– Не ваше дело.

Злость – обычная плата за помощь. Никто не любит чувствовать себя слабым. Пора привыкнуть.

Да и чем ей помогу? Только хуже сделаю. Ни к Принцу, ни к отцу, ни в город, ни прочь из города для девчонки пути нет.

Только вперед по тупиковому коридору.

– Иди к Терции. – Я толкнул металлическую дверь, отворяя шире.

– Эта сука в немилости!

– Да. И еще жива.

На скулах Лиз проступили желваки. Кулаки сжались и разжались. Губы приоткрылись – немертвая собиралась сказать нечто нехорошее и яростное, но ей хватило ума сдержаться.

Еще миг колебаний – и Лиз рванула в коридор.

– Только постучись! – И я захлопнул за ней дверь.

– Петера освободите. – Повторил тот же вампир. – Мы же на службе…

Дождавшись двойного "клац-клац" – Терция впустила Лиз, Я потянул Тень на себя. Палач вдохнул с сухим астматическим хрипом. Прокашлявшись:

– Я это запомню.

– Не сомневаюсь.

Выставив Тень как щит за спиной – если Палач метнет копье, я пошел прочь из Домуса. Надеясь, что не превратил неприятности подростка в политическое преступление.

– Чувак, ты мог бы сфотографировать… – Давид ходил кругами, хрустя то снегом, то суставами пальцев. – Раз-раз, и вся твоя книга…

– Не думаю, что получилось бы. Еще минута.

Я прислонил блокнот к бугристой поверхности фонарного столба, конспектируя то, что успел прочесть в дневнике Лара. Сегодня пятнадцать страниц, но важных сведений меньше обычного. "…Привезли зерно, количество мешков опять не сходится с указанным; использовали последний гран, чтобы заложить в пожарную башню; один из строителей сорвался и сломал ногу, к вечеру началось заражение, позволил Жанне его забрать...."

В следующем дне была единственная короткая запись: "Двурукий, вопреки запрету моему, отправил Лакейна-переговорщика к братьям. Лакейн пропал. Слишком Рем хочет мира, чтобы принять войну...." – Это я переносить в блокнот не стал. Не при Давиде. К тому же, итог мог не видеть разве что Лар, осажденный в возведенных им же стенах Каррау.

Давид хлопнул ладонями, пытаясь согреться.

Сегодня свободно дышится: тихо, легкий мороз, звезды беспорядочно подмигивают с черного, как оркестровая яма, неба. Но Давид ждал несколько часов, ему не терпится вернуться в помещение. А мне – смыть запах ванили с кожи.

Давид так и не сменил кожанку с зеленым черепом на одежду теплее. Только прикрыл пшеничную копну волос тоненькой шапкой. Он среднего роста, с крепкими плечами и мощной шеей. Широкие темные брови срослись над переносицей, придавая парню грозный вид, а в ушах вызывающе ярко блестят многочисленные пуссеты и серьги.

– Всё, есть. – Я спрятал ручку в карман и подышал на онемевшие кончики пальцев.

Давид выхватил блокнот, жадно вчитываясь в запись. Вернул спустя минуту:

– Какого черта он не упоминает обо мне, если я был все время рядом?

– Не думаю, что ответ в твоем прошлом воплощении. – Я перевел взгляд на землю – туда, где должна была быть тень Давида, а был лишь белый снег. Тщательно подбирая слова: – Тебя тянет к манам настоящее.

Мой единственный друг сплюнул, развернулся и пошел вперед по улице. Я догнал. До ближайшего киоска мы шли молча.

Давид стукнул в окошко, пытаясь привлечь внимание круглолицей продавщицы, но та продолжала дремать. Давид опять стукнул, стекло задрожало. Женщина проснулась, взгляд ее за моего спутника даже не зацепился. Зевнула, запоздало прикрыв рот.

– Купи сигарет. – Сунул он мне в ладонь купюру. – И пожрать чего-нибудь…

Невидимый, он мог взять, что нужно. Но не брал. При мне, по крайней мере.

Я купил две пачки, три шоколадных батончика и жестянку энергетика. Сунул всё Давиду. Тот кивнул и вгрызся в конфету.

– Что? – Каркнула продавщица. Я качнул головой отрицательно, она захлопнула окошко.

– Ты ничего не делаешь. – Давид смял обертку и швырнул в сторону урны. Та не должна была долететь – но порыв ветра подхватил, направив прямо в ящик. – Вообще ничего не делаешь. И не сознаешься, что город тебе говорит. Ладно, хочешь – не доверяй. Трахайся дальше со своей немертвой. Ты хоть знаешь про иву в ботаническом, и про Дом Вальберга?

– Был там сегодня утром. – Кивнул я. – Еще пыль стояла. Что за ива?

– Дерево, мать его, лопнуло. А на него еще Лар мог мочиться. Если завтра грохнется школа, а? Или корпус университета? К черту, что ты ничего для меня не делаешь. Исправь хоть это!

Давид закурил, и мы двинулись дальше. Ответственность давила к земле, а земля смеялась.

В Каррау падают дома, а я даже не знаю почему. Пока что общим оставалось одно: они все находились в черте старого города, на фундаментах зданий, которые заложил основатель.

– Мне нужно время. – Произнес я.

– Нафиг ты мне это говоришь? – Зло.

– Потому что для помощи тебе мне тоже нужно время.

– Да? – Давид щелчком отшвырнул сигарету. – Сколько? Год? От меня уже ничего не осталось. Я таю как снежная баба.

Значит, заметил, что тень пропала. Я остановился:

– Ты, правда, переживаешь о городе?

Давид оскорбленно выпятил челюсть.

– Друг, я серьезно спрашиваю. Ты переживаешь… внутри?

Маны – старые духи Каррау. Охраняющие его так, как могут только существа без воли и разума, руководимые лишь рефлексом "чужого" и угрозы. Давид должен был стать маном после смерти. Я не думал о последствиях. Давид подставился вместо меня, и я отдал долг – привязал его дух к телу. Считая, что вернул жизнь. Но вернуть к жизни – это не вернуть жизнь.

Предназначение перетягивало Давида, отбирая его у меня и у него самого.

– Ну… да. – Он неловко пожал плечами. – Это мой город. Конечно, я за него переживаю.

Внезапно резко:

– Что я, урод полный, только за свое благополучие трястись?! – Давид вскинул руку и позвенел серебряной цепочкой, спаянной на запястье. Единственное, что связывало истончающуюся личность и невидимое тело.

Когда мы встретились, он продавал наркотики в клубах и был готов умереть, лишь бы не стать мертвым. Все, что случилось с ним, случилось в ночь нашего знакомства. Может быть, я не знал никогда его настоящего, из этой жизни? И его честность, не более, чем отсвет другого существа, которым он был когда-то и которым вновь становится?

– Я это исправлю. – Пообещал я, встретив его взгляд – Я даю тебе слово, что исправлю.

Идти стало тяжелее. Как будто к ногам привязали маленькие гири. Тень, впитав подтвержденное обещание, сыто раздулась.

– Больно мне от твоего слова лучше. – Хмуро.

– Лучше станет, если ты сосредоточишься. Действуй с единственной целью, говори только о важном. Мысленно тоже. Это то, что даст силу, потому, что сейчас ты тратишь себя безрассудно по-человечески…

Давид меня не слушал. Он обернулся, вглядываясь в темноту пустого проспекта.

– Это твой друзяка за нами от самого Домуса тянется?

Я никого не увидел. Но и зрение, и чутье Давида сейчас лучше моих, а он напрягся как встревоженная гончая.

Мы почти пришли. До дома Веры оставалось метров двадцать. Искать там укрытие? Или увести от него преследователя? В первом случае я спрячусь – но могу привести беду к ней. К тому же туда нельзя приводить друзей. Во втором случае – риск неизвестной опасности.

Я не успел ничего решить.

Незнакомец появился за спиной вглядывающегося в пустоту Давида и набросил ему на голову серый тонкий мешок. Парень закричал глухо, сдирая пальцами прилипшую к лицу материю.

Помочь я тоже не успел. Чужак сместился молниеносно и ткнул меня в живот сияющей темной зеленью палкой.

Посох, концы которого светились раскаленным зеленым, замер в сантиметре от моего живота, но внутренности двинуло, словно лягнула лошадь. Земля выскользнула из-под ног и я полетел спиной вперед – пока не врезался в нечто податливое и вязкое.

Удар выбил дыхание, полет дезориентировал. Гигантская клейкая паутина, обхватила спину и плечи. Туфли касались асфальта лишь носками, масса сзади мешала встать на стопу, как будто я – Антей, сдержать которого можно, лишь подвесив над родной землей. У лица колыхалась серая маслянистая занавесь.

Призванная Тень ножом вклинилась в пространство между моим носом и туманным пологом, расширяя его. Я попытался еще разжать зазор и забросить Тень за спину, чтобы освободиться… но сзади как будто ничего не было. Пустота.

Дрожащая серость ощущалась… никак. Ни напряженных жил, ни связей, ни молекул.

Пустота за спиной зарычала, в ответ на попытки проткнуть ее Тенью, и встряхнула меня словно щенка. Я пнул ногой назад, и подошва прилипла так же, как плечи и руки. Затылка коснулся холод. Прижался. Влажной струйкой потёк вниз по позвоночнику и, пульсируя, разгорелся нестерпимым жжением. Огонь расползся на голову, на плечи. Вдох застрял в горле. Серость перед глазами заполнили оранжевые, а затем – черные языки пламени. Пытаясь вырваться, я извивался, а паутина обхватила меня еще плотнее, сжимая длинными пальцами ребра и кости таза.

Тень не чувствует противника. Я тоже не чувствую – есть лишь действие, а не деятель.

Если мой враг создан из Ничего – значит, его нет.

Нет, и никогда не было.

И в то же время – вот оно, душит, обжигает, давит до острой, пронизывающей боли.

Ждет, что мои осознание и воля сломаются, что я поддамся панике, ужасу самоотрицания, чтобы забрать ценнейшее из того, чем владею.

Маги всегда так делают. Убить недостаточно. Нужно – извлечь то, что внутри.

Я прекратил дергаться. Повис в путах нематериальной сети. Зажмурился, чтобы ее пустотелое мерцание не отвлекало.

Только один род способен управлять тем, чего еще нет. Против меня иллюзионист.

Сейчас зима. Воздух холоден, малоподвижен. Вода лежит на земле, а не растворена в нем. Старая Инь, конец цикла, когда мир замер в предвкушении смерти и начала.

Я расслабился, насколько позволяли страх и стискивающие лапы пустоты, пропитываясь чувством замирания-замерзания. Поглощая неподвижность, твердость, силу камня, которую заимствует пространство у природы. Жесткую неподатливую устойчивость. И активность-сопротивление, таящиеся в пассивности. Растущие бесконечно с ростом прилагаемой силы.

Я застыл. Впустил в сердцевину тела сухое каменное спокойствие. Позволил ему с потрескиванием захватить конечности.

Больше не тревожило жжение в шее, пускающее метастазы в позвоночник и мозг. Не заботило, что мне не пошевелиться – камни неподвижны. Камни ничего не боятся, камням не нужно дышать.

Маг иллюзии усилил напор. В ребрах хрустнуло.

Это не имело значения.

Стабильность проросла в несуществование схватившей меня иллюзии. Заполняя ее, достраивая кусочками материи: рассеянной пыли, сажи, побывавшей в выхлопных трубах двигателей, крошек хлеба и кирпичей. Но больше всего вокруг было твердой воды, и я использовал её, заталкивая в искусственное существо снег и острый лед. Словно чучело набивал.

Оно содрогалось волнообразно – наверное, от боли. Но я был камнем и зимой, и не знал, что значит страдать, и даже в мыслях не мог сочувствовать одухотворенному инструменту.

Сеть разжалась мягко, но ноги все равно разъехались, и я осел на дорогу.

Тело не слушалось, как после суток неправильной асаны: в мышцах бегали мелкие жалящие муравьи. Нужно полежать. Полежать, слушая камни под собой. Как дышат блоки города, как мерно поднимается и опускается поверхность Земли, как скалы растут. Как нечто неспокойное голодной бурей бьется под коркой Каррау. Как планета вращается вокруг своего огненно-каменного сердца, которое пульсирует магнитными полями ровно и медленно. Усыпляюще.

Смежить веки, слушать. Стать камнем, раствориться в дорожном покрытии, вплавиться в структуру Каррау. Ведь этого мне не хватает, и этого не хватает городу, чтобы принять меня. Мы станем одним. Единым задремавшим гигантом, во сне чуть вздрагивающим от самозарождающейся и гаснущей внутренней жизни.

Соскальзывая в неподвижность-единение, я позволил себе представить, как это – сплестись с городом в единое, словно гермафродит, существо. Когда полнота, и покой, и счастье и переполняют душу.

Земля тонко дрожала от приближающегося звука. Он нарастал, рыкнул угрожающе. Вмешался в колыбельную, разрушив наше с Каррау зарождающееся единение. Даже не сам звук… его смысл. Он значил что-то важное.

Двигатель.

Прогибая асфальт тяжестью многотонного тела, по дороге мчался грузовик. Быстро, ведь сейчас ночь.

Давид лежал на его пути.

И я тоже.

Встряхивая головой, я встал на четвереньки. Преодолевая скрип шеи, медленно-медленно поднял лицо. В ночной темноте ко мне неслись желтые голодные фары. Видеть – совсем не то, что знать: сердцебиение участилось, адреналин сначала прояснил зрение до мельчайших деталей, а затем сузил, сфокусировав на трубках света, похожих на руки.

Даже если я сломаю машину, инерция протянет ее по нам с Давидом. Тело моего друга лежало неподвижно в нескольких метрах. Его голову облепила трепещущая серыми крыльями, вызывающе ненастоящая бабочка.

Не отворачиваясь, спиной вперед, я пополз прочь от трассы – к тротуару. Медленно, тяжело, долго. Казалось, я вешу тонну. Не только из-за призывания земли: Тенью я толкал в противоположную сторону, к другому краю дороги парня в кожанке с зеленым черепом.

Тело Давида медленно, сопротивляясь, ехало по асфальту. Рука зацепилась. Больше не сдвигалось. Я усилил напор. И толкал, толкал, толкал… до тонкого уязвимо-нежного хруста где-то в самой моей сердцевине. Как будто лопнула мышца, о существовании которой я не подозревал. Позвоночник пронзила боль – и облегчение.

Сопротивление пропало, и Вселенная, в соответствии с магией Ньютона, отшвырнула меня назад, спиной на фонарный столб.

Грузовик прогрохотал в сантиметре от моей ноги, обдав бензиновой вонью и пылью. Водитель ничего не заметил. Тень, лужей растянувшаяся на трассе, судорожно дернулась, реагируя на контакт с покрышками.

Хватаясь за столб, я медленно поднялся. Долгий миг не решался глянуть в сторону Давида: успел ли я убрать его с дороги? Или увижу черную кровь на снегу, раздавленные кости?

Давида не было. Только следы шин там, где он лежал и лезвийно тонкие, мерцающие голубым и серым нити, как поспешные швеи, стягивающие разрыв в ткани города.

Я не отбросил Давида прочь с дороги. Я разорвал Каррау и протолкнул его внутрь.

От иллюзии, которой маг пытался меня сожрать, остался лишь холм снега. Но сам враг был невредим. Ждал. И сейчас, поигрывая посохом, двинулся ко мне.

До дома Веры – десяток шагов. Занавеска на ее кухне дернулась: ведьма подглядывала. Не отпуская опору, я выпрямился.

Встряхнул правой рукой, пытаясь вернуть контроль хотя бы над этой конечностью. Потянулся на сторону возможного, нащупывая рукоять меча, и медленно вынул. Вспоминая чувствами и холодным ознобом под черепом, как это, когда тонкое тело предплечья – не предплечье, а рукоять, и гарда и равнодушное лезвие.

Я стоял возле света, так что Тень обретала длину и глубину. С мечом и Тенью, на своей территории я гарантированно сильнее. Враг потерял фактор неожиданности, и должен бежать… но вместо этого маг шел ко мне и улыбался маской, скрывающей лицо.

Маг иллюзий был грузным мужчиной лет сорока – по крайней мере, выглядел так, что значило, что это еще одна неправда.

Тень набросилась на него прежде приказа – он взмахнул посохом, отражая ее змееобразное движение.

Фонарь мигнул, рассыпал искры… и погас. Тень моя тут же отпрянула – слабая и рассеянная. Противник оказался рядом в два прыжка. Ткнул посохом – я отвел дерево мечом. … Без сопротивления лезвие прошло насквозь.

Настоящий удар обрушился сзади и чуть сбоку. Бедро пронзила боль. Я вскрикнул и упал. Вскинул оружие, прикрывая голову, но он больше не бил.

Он растворился в воздухе.

Скрипящие шаги по снегу. Враг приближался, кружил, выбирая лучшую позицию, выжидал… отступал.

В груди сжался ком, а сердце, и без того пляшущее воробьем, забилось еще сильнее, предупреждая – их здесь много. Двое? Трое?

Прежде на меня нападали только одиночки. Раз со мной был Давид, дважды – вампиры Терции, и город помогал дважды. Везло, недооценивали.

Но сейчас их двое. Или трое. И с Каррау что-то не так – иначе откуда грузовик?

Мне конец.

Себя не жаль. И даже не страшно. Я представил, как Вера кривит ярко-накрашенные губы, пересказывая подругам по ковену смерть "очередного колдуна-мужчины": едко и безжалостно, в красках. И не побрезгует срезать пару прядей с трупа – для зелий и похвастаться. Хорошо, если только волосы возьмет.

Я глянул на окно ее кухни, ожидая увидеть старую ведьму.

Но там, широко распахнув глаза и приоткрыв рот, застыла ее внучка. Кулак девочки сжимал сдвинутую штору. Одна косичка расплетена, а лицо побелело до снежного цвета.

Если я умру на глазах шестилетнего ребенка, Вера меня с того света достанет.

И права будет.

Шаги кружили ближе и ближе. Можно различить присвист и нездоровый запах дыхания.

Я вновь хотел призвать Землю – но та откликнулась так легко, что я отпрянул от предложенной силы.

Враги затягивали с единственной целью: запугать. Убить в нашей дуэли не главное, главное – сломать. Это знание досталось мне высокой ценой. Вот только – кто из них получит мою силу? … Тот, кто прикончит? Они что, потом друг с другом собираются драться? Как бессмертные горцы? … Или это учитель с учеником? Логичнее.

Вот только я не боялся больше. Наоборот, чем сильнее они оттягивали, запугивая невидимым присутствием, тем увереннее себя чувствовал. И иллюзионист это понял.

– Приведи! – Гаркнул приказ слева.

Тенью, как огромной ладонью, я подбросил верхний слой снега. Снежинки закружились, лохматыми лаптями оседая в безветренном воздухе. Обрисовывая кряжистую фигуру одного нападающего и тонкую – другую.

И этот второй трусцой бежал к дому Веры.

Они видели, как я оглядывался на ребенка.

Я прыгнул на мага. Он принял удар меча на посох. Дернулся в сторону, пытаясь освободить оружие. Я повернул кисть, соскальзывая лезвием по дереву ему на кулак. Маг держал посох правильно, так что оставить его без пальцев не вышло. Но оружия силы, столкнувшись, выбили веер цветных слепящих искр. Иллюзионист отшатнулся от них – а я обрушил стопу ему на коленную чашечку.

Маг упал безмолвно.

Рука на посохе ослабла, я выдернул его у противника. Чужое оружие жглось, как кислота.

Быстрое движение руки-лезвия – отсечь врагу, явившемуся в мой город, преклонившему передо мной колени, голову. Он хотел убить меня! В Каррау, где я правлю! И смерть его должна быть медленной, нежной, долгой – чтобы смакуя сожрать его силу, как он хотел мою. Всю магию его линии, от беспечно брошенных обязательств первопредка и до клятвы ученика. Высосу его, как перебродивший плод.

Предчувствуя дармовую силу, Тень металась по улице, огромным голодным черным зайчиком перескакивая от здания к зданию. В сердцевине тела заныло предвкушающе, как от голода болят зубы. Сила – это сила. Она всегда себя стоит.

Маг иллюзий дрожал передо мной на коленях. Я вселил в него ужас, и ужас вскрывал его, как устрицу. Нет силы там, где есть страх.

Меч, просвистев голодно в воздухе, замер у шеи мужчины. Я остановил лезвие, крепко прижав и отпаивая тонкой струйкой выступившей крови. Предплечье дрожало от усталости и нетерпения. Снег кружил вокруг нас, медленный как пыль.

– Стоять! – Крик получился тихим и хриплым.

Ученик мага – уже взрослый мужчина, хотя и очень худой – замер на второй ступени, ведущей к двери Веры. Обернулся, разом бледнея.

– Пошел назад. – Приказал я еще тише.

Я следил за ним краем зрения, не отводя взгляд от более опасного противника. Иллюзионист потел, истекая силой, и проявился плотнее, хотя все еще походил на свой первый образ: большой мужчина в белой деревянной маске. Слабея, маг потянулся к сосуду – в воздухе проявилась желтовато-серая, скрученная трижды нить, идущая от мага к его ученику.

– Где… тот, что со мной был? – Спросил я. – Где мой…?

– Твой подмастерье? Не знаю. – Невнятно из-под маски.

Давид не мой ученик. И никогда не будет. Зря он так сказал. За это я его убью. Без запугивания, не пытаясь сломать. За то, что он посмел явиться в мой город. Праведный гнев накатывал волнами. Каждая следующая сильнее. Выше. Горячий напор злости сдавливал дыхание. Морозный воздух дрожал вокруг меня.

Я замахнулся коротко. Иллюзионист икнул под маской.

Штора в окне дома дернулась. Внучка Веры все еще смотрела.

Сейчас она увидит первое в своей жизни убийство.

И это правильно. Дети должны знать, насколько жесток этот мир. Особенно одаренные дети. Она будет расти, и я заточу ее как нож из годной стали. Воспитаю под свою руку. Это правильно, что она так мала – талантливых чем раньше возьмешь…

… что за дрянь я думаю?

Жар сменился ознобом – бросило в холодный пот. Я так близко был… я все еще близко.

Я ударил мечом по воздуху, не тронув плоть, но рассекая связь иллюзиониста и его источника. Нить лопнула и погасла. Ученик мага закричал, схватившись за сердце. Затем развернулся и, согнувшись, побежал. Прочь, прочь, прочь.

– Вон из моего города. – Выдохнул я.

Каррау подхватил голос, усилил, и ударной волной швырнул вслед убегающему врагу. Я говорил тихо и устало, но разбежавшееся эхо звенело торжеством.

Иллюзиониста уже здесь не было. Пропал – ушел. Слишком опасно являться в плотном теле. Конечно, легче отправить подмастерье, транслируя себя через сосуд в город. Убей я образ мага, вполне вероятно, он бы смог выжить.

Проклятые трусы.

Все они – трусы.

Я сплюнул скопившуюся во рту горечь, но это не помогло.

Земля качнулась навстречу и, раскинув руки сугроба, обняла меня, нежно и крепко.

Глава 2

Я съежился от теплого осторожного прикосновения к шее.

– Голову ниже. – Проворчала Вера. – Неженка.

К затылку прижалась губка, и теплые ручейки воды потекли по спине и плечам, пропитывая майку и капая на пол. В ране сзади на шее мерзко кольнуло, мышцы конвульсивно дернулись.

После столкновения с иллюзионистом Вера помогла мне войти в дом – дотянула, точнее. Помогла раздеться и сейчас, в меру своего искусства, обрабатывала порез. Фиолетовый вихрь тонкого тела ведьмы, пульсируя, смешивался с моим – в том же ритме накатывала тошнота. Для Веры близость к "правильной" энергии еще противнее, но ничто лучше не продезинфицирует.

– Что там? – Волосы мешали, так что приходилось держать их правой рукой, левой сжимая спинку кресла.

Ведьма не ответила. Я скосил взгляд на отражение Веры в оконном стекле. Сегодня она старше обычного: лет на семьдесят. Длинные иссиня-черные, гладкие до лакового блеска, пряди убраны в конский хвост, темные глаза с ресницами, тяжелыми от килограммов туши, спрятаны за прямоугольными очками. Силы диоптриев не хватало: Вера щурилась, и от ее глаз, словно трещины, разбегались морщины. Многослойная косметика подчеркивала, а не скрывала дряблость кожи. Она не успела переодеться с работы, только пиджак сняла, и пышный белый воротник блузки поднимался по горлу до подбородка, словно корсетом охватывая длинную шею.

Дожить до ее возраста… каково это? Время, знания, опыт. Люди, которые любили и которые все еще любят. Будучи учеником Аннаута я спокойно воспринимал то, что мне сильно повезет, если я проживу лет сорок. Не потому, что век магов короток – наоборот. Короток век тех, кто их подпитывает. Я вошел в Каррау, надеясь на защиту и передышку. И, конечно, не получил ни того, ни другого. Зато я здесь не служу никому, а значит, тоже могу однажды взглянуть в зеркало и увидеть, что поседел. Как бы это было? – Дом не для того, чтобы в нем прятаться, а чтобы стареть. Спокойно. С достоинством. В хорошей компании.

– Ну… ты не пугайся. – Легкие интонации Веры контрастировали с напряженным выражением лица.

– Что? – Хотел обернуться, но она прижала мою голову рукой.

Я сглотнул. Задержал дыхание. Что-нибудь плохое. Что-нибудь обязательно плохое. Спинка кресла скрипнула под моей ладонью.

– Кажется, – Вера напряженно кашлянула, – я вижу твой позвоночник…

И, не выдержав паузы, расхохоталась. Бросила губку в миску и отступила, продолжая хихикать. До блеска слезинок в углах глаз, до хриплых выдохов.

– Ничуть не остроумно. – Стер я воду с шеи.

Ведьма рассмеялась громче. За ее спиной хихикнула девочка. Все это время она подсматривала, прячась за дверной косяк и щекоча любопытным взглядом затылок.

В комнате, которую я снимаю у ведьмы, тесно и очень тепло. Кровать узкая и коротковата для меня. Приходится спать, подгибая ноги, а по утрам растирать колени. Маленький поцарапанный стол прижат к окну, глядящему на стену соседнего пустого здания. В другом углу – комод и вешалка для одежды, над комодом – вырезанная из календаря фотография иконы Богородицы. Такие есть в каждой комнате. Для Веры это не Дева Мария, а Богиня.

Не сильно она ее защитила, когда в дом прорвались демоны.

И я тоже не защитил.

Вера отсмеялась, и ее вихрь изменился: стал еще более едким. Ничто так не изгоняет застой и грязь, как хохот. Ведьма отжала губы и вернулась к осмотру моей шеи.

– Мы договаривались, – светски произнесла она. – Помнишь?

И вдруг – сунула в рану на моей шее пальцы, расковыривая мясо. Я задохнулся от боли. Ногти ведьмы щелкали, как будто она ловила блоху.

– Аренда на одну луну. – Сквозь зубы прошептал я. – В комнатах не есть и не курить. Не водить… никого.

– Что, это всё, что ты помнишь? – Насмешливо. Ногтями Вера потянула то, что зацепила. И тянула, тянула… Я старался не дергаться, не двигаться вообще. Мышцы от усилия дрожали, поясница взмокла.

– Не заходить на кухню. – Принялся я перечислять ее условия. – Никогда. Не спрашивать… о вашей внучке. Не разговаривать с ней.

– Не смотреть в ее сторону. – Вежливо напомнила Вера. С внезапной яростью: – Я разве зря это говорила? Я разве хоть что-то зря говорю?

Девочка подсматривала в окно и я на нее оглянулся. Привлек к ней внимание, показал, что мне не все равно.

Тень заметалась по комнате, вместо меня корчась от боли.

Тянущая омерзительная боль сошла на нет. Я прерывисто выдохнул. По спине, кажется, сбегали капли не только пота, но и крови.

Комнату заполнил густой трупный запах. Вера швырнула в миску тонкую извивающуюся черную нить.

Лучше бы она правда видела мой позвоночник.

Затем ведьма вновь сунула ногти в рану, цепляя второго паразита. Я задохнулся от боли ударившей, словно молния, вверх – в голову, и вниз – до копчика.

– Главное требование, – жестоко произнесла ведьма, – не гадить, где живешь. Никаких поединков на моей улице. Никаких кишок на моем крыльце. Это было недостаточно ясно?

Под пальцами Веры бился чужеродный, но уже начавший вростать в меня, нерв. Она потянула его, наматывая словно пряжу на фаланги пальцев. Стараясь, кажется, сильнее помучить – и паразита, и меня.

Она еще что-то ворчала о правилах, но я уже не слышал. Это было далеко. Намного дальше, чем острое чувство длинного тонкого тельца, которое протягивают сквозь мясо, и которое цепляется за него крючками.

Вторая нить, которую ведьма швырнула в подготовленную тарелку с молоком, была зеленой и расползлась гнилостными волокнами. Облегчение накатило вместе с головокружением – так остро, что показалось, я сижу вверх ногами.

Вера положила обе ладони на мою шею. Надавила. Выдержала несколько долгих секунд и отстранилась резко.

– Перекисью сам зальешь, – Бросила она, разом отходя на три шага.

Я прислонился лбом к спинке кресла. Сидел так секунд пять , прежде чем просканировать себя: больше паразитов нет, рана гораздо меньше, чем казалось.

Когда я обернулся, ведьма брезгливо встряхивала кистями.

– Я должен принести извинения. Но вы знаете, что не буду.

– Мне от твоей вежливости – что?

– Как знали, – перебил я ее, – что однажды кто-то пойдет за мной и найдет у вас. Завтра утром меня здесь не будет.

Ведьма сняла с плеча идеально-белое вафельное полотенце и тщательно вытерла им руки. Ее внучка опять выглядывала опасливо из-за двери.

– Моя прабабка умерла в сто двадцать шесть лет. – Процедила она, – Грибами отравилась. Гусыня старая.

Вера сложила полотенце квадратом, угол к углу. И еще раз. И еще. Жестом велела девочке скрыться.

– Дом мне достался от нее. – Поймав мой взгляд: – Единственное, в чем я уверенна: пока маг города живет под этой крышей – она не грохнется на землю. Поэтому я на тебя злюсь. Но не гоню. И я уже взяла кредит на кофемашину. Буду твоими деньгами платить.

И Вера вышла, плотно закрыв за собой дверь. Не желая слышать растерянное и запоздалое "спасибо".

Следующие полчаса я наводил порядок и, неудобно вертясь перед зеркалом, трижды обрабатывал рану перекисью. "Рану" – громко сказано. Порез длиной с ноготь, а жжет ужасно.

Затем перебрался на кровать и лег лицом в подушку. Через стену доносилось пение: ведьма усыпляла девочку.

Мышцы ног подрагивали, но реакции на нападение все еще не было. Неправильно, что нервной "отдачи" нет. Как будто я привык.

Закутался в одеяло. Хорошо бы выключить свет, но это ослабит Тень. С лампой безопаснее. Стоило смежить веки – перед глазами мелькали сцены то боя, то рушащегося дома, то обнаженная спина Терции. Лучше смотреть на подушку.

Вера меня не гонит. Чудеса случаются, и проблема с жильем временно решена.

Но ученик иллюзиониста шел за ее внучкой. И он сбежал. Какое я имею право здесь оставаться, подвергая их опасности? Рано или поздно нужно будет уйти.

Я всегда буду должен уходить.

Пока не докажу, что я хозяин в Каррау. Пока всякая шваль не увидит, что я слишком силен, чтобы на меня нападать. Нужно было убить иллюзиониста. А так – он может вернуться. Найти его ученика и проследить за ним? У Иллюзиониста было три плана: сбить меня грузовиком (моим грузовиком, в моем городе), запугать и отнять силу, и заразить паразитом. Если бы не Вера, я бы уснул, прежде чем должным образом обработал рану. Если бы не Вера, я бы вообще об этой возможности не подумал.

Ощущение, что я что-то пропустил, что-то забыл, ныло, как больной зуб. Я крутился на узкой кровати, но она давила то плечи, то затылок. Даже приглушенная колыбельная из-за стены раздражала, требуя действовать.

Делать, бежать, исправлять.

Так бывает, когда нечто важное скребется из подсознания.

Давид… я протолкнул его на тонкую сторону Каррау. Туда, где из паттернов прошлого складывается будущее. Где спят стражи-маны и обитают чудовища. Будь Давид человеком, живущим в согласованной иллюзии, город бы "выплюнул" его назад. Сразу, или спустя пару минут. Но Давида все нет.

И я отпустил чужого ученика.

Теперь он бродит по моей территории. Колеблется, быть может: бежать к мастеру, который его накажет за провал, но сохранит жизнь, или вернуться, чтобы, пока я устал и ослаблен, бросить вызов и завладеть Каррау, словно чужой невестой. Я помню эти жадность и страх: хочется рискнуть, схватить удачу за кончик хвоста – а ты ждешь, ждешь, ждешь… прыгаешь в последний миг – но лишь белые ворсинки в ладони.

Ученик иллюзиониста знает, где я живу, он видел Веру. Видел Давида. Распутать клубок моей личности – дело трех вопросов.

Я лег на спину.

Но не убивать же его. Нет, можно, конечно. Но это – неидеальное действие. Как и отпускать. Закрывать глаза, притворяясь, что чужого агента нет на моей территории. Агента…

Я опять перевернулся. С поскрипываниями, похожими на шаг подкрадывающегося домового, распрямлялись деревянные полы. По пустой улице, завывая мотором, промчался мотоциклист. Песня Веры стихла.

Все равно не уснуть.

Если не контролировать ошибки, они разбрасывают метастазы и выпускают яд, словно раковая опухоль. Нужно убедиться, что ученик иллюзиониста покинул город. И найти Давида.

Я представил, как в центре комнаты формируется оранжевый сгусток света. Его плоть клубилась, вспыхивая и тускнея внутренними вихрями в ритме дыхания – я подстраивался под него, он – под меня.

Сфера тонкого огня вытянулась, обретая человеческую форму. Мою форму. Темно-каштановые волосы связаны в свободный хвост. Синее пальто, которое я выбросил месяц назад, но до сих пор бессознательно "ношу".

Форма открыла глаза синевато-розового оттенка аметиста. В зеркале я вижу серо-голубые. – От неожиданности я сбился с дыхания и потерял концентрацию. Абрисы формы задрожали и поплыли. Вдох и выдох под счет не помогли. Придуманное тело таяло. Накатило головокружение: размываясь, форма уносила вложенную в нее энергию.

Дело не в контроле. Такие тонкие вещи не контролируешь. Максимум – управляешь ими. А чтобы управлять нужно знать.

Почему здесь у меня глаза цвета аметиста?

Камень Юпитера. Цвет Юпитера. Вот еще одно доказательство того, что я – маг Каррау и владею городом. Хоть и остаюсь глух к нему.

Мир сместился – я стоял посреди комнаты и глядел на себя, лежащего на кровати. Чтобы закрепиться в форме, сфокусировался на руках, покрытых точками-ожогами. Шрамы свежи: розовые, зудящие от неловко пролитых расплавов и выплеснувшихся годы назад щелочей. Шевельнул пальцами. Прошелся, вглядываясь пристально в предметы. Постепенно зрение обрело болезненно-яркую четкость, а иллюзорное тело повиновалось лучше, чем плотное.

Тень заметалась, не зная, к какому мне прилипнуть: стоящему посреди комнаты или лежащему в постели. В итоге разделилась надвое, ослабив меня наполовину.

Исследования – потом. Сначала найти чужака. И Давида.

Ученик иллюзиониста был худ и невысок, носил потертую коричневую кожанку. Лицо землистого нездорового цвета, запавшие щеки. Шагая к дому Веры, он подавал голову вперед, как человек с шейным остеохондрозом.

Я представил, как он бежит прочь, оглядываясь, спотыкаясь и продавливая пространство отвергающего его города. Так прогибается силами натяжения граница воды, отталкивая легкие листья и палочки. Крохотные старые птичьи кости.

Он был высосанной косточкой, лишенной питательных свойств, с отверстиями вместо нервных узлов. Вдохни, выдохни – и сыграй простую мелодию. Человек-инструмент.

Я оказался там, где видел его в последний раз: перед домом Веры. Он возвышался на тонкой стороне Каррау, словно средневековая крепость. На островерхой крыше, украшенной свежими цветами и статуями каменных Мадонн, стояла девочка с одной расплетенной косичкой. Внучка Веры помахала мне рукой. Я помахал в ответ.

Вокруг девочки мерцала тонкими сияющими стержнями клетка. Надеюсь, ведьма знает, что делает.

В реальном времени – ночь и зима, но на первой из изнанок города застыла свежая золотистая осень. Всегда так, или потому что это моя любимая пора?

Я огляделся:

– Давид?

Никого. Ничего.

– Давид!!

Ни следа, ни намека. Может, он пошел за учеником иллюзиониста? Видел же драку.

Я нащупал место, где пространство города чуть-чуть прогибалось, восстанавливаясь после контакт с Косточкой. Положил на него ладони и двинулся по линии, словно по трамвайному проводу. Сначала медленно, затем – набирая скорость. Пришлось растворить тело, став сгустком сознания.

Путь Косточки петлял. Вот он бежал вдоль дороги. Завернул за угол. Промчался по боковой улице, чтобы возвратитьcя на главную. Опять свернул.

Я преследовал его, пропуская через себя город. Смутно знакомые здания и переулки. Все еще плохо ориентируюсь в Каррау и нет времени вволю побродить с картой. Асфальт вздрагивал, как будто по нему мчались невидимые фуры. Трещины прорезали его со звуком рвущейся бумаги и тут же затягивались свежими рубцами битума.

Левая сторона улицы, по которой, затравленно оглядываясь, бежал Косточка, вдруг почернела и потекла нагретой пластмассой. Дымоподобные контуры магазинов собрались в новый, набравший силу и материальность образ: мощенный брусчаткой проспект, камни блестят от только закончившегося дождя, лиловый свет единственного фонаря едва пробивается сквозь липкий серый полумрак. Нескладный высокий парень в старомодном пальто и со всклокоченными черными волосами прошел мимо бегущего Косточки.

В нем сквозило что-то пронзительно знакомое. Родное даже. Я остановился. Это было прошлое, и прошлое старое. Но то, что волны времени не смыли его, значит, что последствия события все еще реализуются. Каррау принес этот образ, словно верный пес тапочки. У меня никогда не было пса.

Я присел и погладил влажные бугристые камни. Камни дрожали.

Черноволосый споткнулся и нехорошо, с присвистом, закашлялся в кулак. Из тени сверкнули два алых глаза, и вампир, словно дикая кошка, прыгнул на грудь парня.

Оба исчезли, прежде чем коснулись мостовой. Но немертвый в последний миг вскинул взгляд, как будто заметил меня. Это был Винсент. Советник бывшего Принца.

И если город хотел напомнить мне о его природе – ему удалось. Волоски на руках стояли дыбом.

Я отвернулся и вновь встал на след Косточки. Который вызвал такси, проехал квартал, выскочил не расплачиваясь. Подбежал к таксофону и забился внутрь, словно тот – последнее в мире убежище. Затем позвонил кому-то, а повесив трубку, ушел в сторону, противоположную той, куда держал путь вначале. Косточка направлялся на вокзал, чтобы покинуть мой город навсегда.

Напряжение в плечах и шее, которого я прежде не замечал, медленно отпустило. Ученик иллюзиониста не опасен, он уедет доживать свою жизнь так, как жил прежде, и нет нужды ее обрывать.

Но… стал бы я звонить Аннауту, если бы провалил работу и он это знал? Учитель был довольно демократичен с нами. Но все равно контролировал каждый шаг. Оставлял инструкции на случай успеха, на случай неполного успеха, на случай провала. Даже инструкции на случай своего проигрыша и смерти. Только они не пригодились.

Косточка высосан напрочь. Не похоже, чтобы иллюзиониста беспокоило его здоровье. Так кому он звонил? Учителю?… или кому-то другому?

Вот оно: Иллюзионист проецировал себя вместо того, чтобы явиться лично потому, что ему не нужен Каррау. У него уже есть город. Он просто хотел меня убить.

Кто-то меня заказал.

В спину подул пронизывающий ветер. Тень прижалась к ногам, отвечая на беспокойство.

– Я не знаю наверняка, – сказал я ей. – Это может быть и не Принц.

Это может быть и Терция, разъяренная моим отказом. Она ведь разрушает то, что ей не подчиняется. И Эракан, оставшийся в городе на правах гостя. Старик поправлялся от инсульта, который я ему устроил. И один его учеников, сбежавших из города. И кто-то новый, о ком я прежде не слышал или не задумывался.

Тень пульсировала в такт моим сомнениям. Она была уверенна: Принц.

Следом за Косточкой я двинулся к вокзалу.

Здесь царили ночь и ноябрь. Воздух противно лип к одежде, клочья тумана – к фонарям, похожим на высокие черные деревья, каждое из которых плодоносит единственным комком света. Куб вокзала, как и в реальности: тесное здание, выкрашенным каким-то гением в лимонный цвет. На табло, словно оно сломано, с безумной скоростью высвечивались и гасли объявления о прибытии поездов, но все пути, смутно видимые вдали, пустовали. Пространство над рельсами дрожало натянутыми струнами. На изнанке Каррау никто в него не входил, и не выходил, город хранил свою целостность.

Я не увижу, как Косточка садится на поезд – но могу посмотреть, куда он взял билет. Через узкие высокие ворота, украшенные сценой охоты на оленей, через пустынную площадь, и приоткрытую тяжелую дверь я шагнул в здание вокзала… и задохнулся.

Зал ожидания, огромный как стадион, заполняла толпа человек-отпечатков. Они бродили каждый по своему маршруту. От кресел к кассе, от кассы по кругу, из одного угла к противоположному. Они не сталкивались и не соприкасались, как будто видели друг друга, хотя – не видели. Каждый повторял схему своих последних часов в Каррау. Свет от призрачных локомотивов прорезал человеческую массу, высвечивая четче поплывшие от времени, лица. Вслед за светом оживал и шипел громкоговоритель. Человеческие отпечатки застывали вслушиваясь. И возвращались к маятниковому движению.

Под стеклянным полом двигалась, иногда вспучивая его, бурая масса.

Я вошел в зал, и стал частью толпы. Тени одна за другой сдвигались, чтобы не толкнуть меня и не задеть. Косточку среди них было не разглядеть, как ни вытягивай шею.

Сначала я проверил, подходил ли он к кассам. Потом – к лотку с газетами. Потом пошел по диагонали – и впервые заметил отпечаток мертвеца. От уезжающих он отличался яркостью и какой-то потерянностью во взгляде, что ли. И чем пристальнее я смотрел, тем больше мертвецов замечал. Логично: здесь охотничьи угодья вампиров. Безопаснее убивать тех, кто лишь приехал, и о чьем прибытии еще не знают, и тех, кто покидает город, и чьего возвращения не ждут.

Один из мужчин показался издали похожим на Косточку. Я ринулся за ним через толпу – и столкнулся с рыжей женщиной. Отпечаток, которого я принял за Косточку, повернулся, делая круг.

– Молодые люди больше не извиняются? – Женщина оглядела меня с ног до головы, заставляя вновь облечься образом тела. – Вы меня едва с ног не сбили!

Она была яркой. Во-первых, совсем свежий след. Во-вторых – след смерти. Лет сорок пять, пальцы сжаты на длинной ручке чемодана с колесиками, легкое серое пальто туго затягивает худощавую фигуру, но один рукав оторван, а по центру – темное расплывающееся пятно. Солнечно-оранжевые вьющиеся волосы взлохмачены.

– Простите, мэм. Я не заметил.

Я отступил. Женщина кивнула, принимая извинения, и сощурилась, всматриваясь в толпу.

Ладно, почему бы и нет…

– Вы, случайно, не видели этого человека? – Я вообразил лицо ученика иллюзиониста и достал фотографию из кармана. Протянул женщине.

Мертвая Мэри Поппинс мазнула по снимку взглядом:

– Такой же как вы, нетерпеливый. – Сообщила она.

– Простите?

– Толкнул меня у туалетов.

Я вытянул шею, пытаясь разглядеть указатели уборных.

– Вы не видели моего мужа? – Спросила вдруг женщина. – Он большой и с добрыми глазами…

– Нет, мэм. – Пройдет несколько суток, прежде чем память перестанет беспокоить ее. Прежде, чем она растает. – А где здесь…?

– Я вас провожу. – Рыжая вдруг подхватила меня под руку, увлекая к дальней стороне зала. Прикосновение ее было теплым и легким. Чемодан на колесах, который она тянула свободной рукой, подпрыгивал на полу, вспучивающемся и опадающем, как будто снизу что-то дышало.

– Может быть, Генри там ждет… – Дернула решимо застрявший на бугре багаж. Улыбнулась легко: – Меня зовут Жанна, кстати.

– Конрад. Жанна… вы давно на вокзале?

– Да нет же. Только пришли. Поезд через пятнадцать минут, а я не могу найти мужа. Был здесь – и нет. В этом весь он: пропасть, когда срочно нужен.

В центре зала полыхнуло алым. Следы отшатнулись, сбиваясь с монотонных маршрутов, и тут же хлынули к свету, почуяв энергию. На мгновение показалось, что это пожар, и что языки его облизывают потолок. Почудилось его сначала нежно-шелковое, а затем сдирающее кожу касание к лицу. К глазам. К альвеолам легких.

Жанна вскрикнула и выдернула пальцы из-под моего локтя:

– Вы бьетесь током! – Отпечаток уронила сумку и ручка ударила о пол со звуком сухого дерева.

Багрянец осветил левую половину ее лица. Жанна медленно повернулась к нему, потянув воздух носом, как осторожное хищное животное:

– Что там? – Заворожено.

Пламя вращалось вихреобразно, и состояло как будто из красного полотна, а не настоящего огня.

– Кто-то злится. – Я поднял сумку и подал ей. – Будьте здесь.

Алое полыхало яростью, бессильной и оттого питающей саму себя. Жар от вихря исходил сухой и ядовитый. Решимо, шагнувшие в него, растаяли, как не было.

Я потянулся "вверх" – к физическому уровню Каррау. Отпечатки, как и след Косточки, пропали. Только Жанна осталась. Зал приобрел обычный вид: пустое помещение, освещенное белым электрическим светом.

В центре – неряшливо сваленная гора багажа: сумки, ящики разных цветов и размеров. Женщина и двое вампиров рядом. Откуда-то сильно тянуло свалкой: гнилые овощи, сельскохозяйственные химикаты, густой дух горелой резины.

– Ты должен был привести, а не докладывать. – Прошипела женщина. Немертвый отшатнулся от нее – как будто тоже почувствовал волну жара.

Незнакомка носила дорожный костюм оттенка свернувшейся крови с серебристой оторочкой. Высокий ворот пиджака бросал металлические блики на шоколадную кожу. Распущенные волнистые волосы шевелились под невидимым ветром.

Она вдруг развернулась, выискивая источник взгляда. Тень у ног женщины-мага вытянулась и разбросала щупальца, трогая предметы и воздух зала. Я отступил "вглубь", на уровень решимо, и за Жанну – тень коснулась ног призрака, и отхлынула.

– Кто-то нас заметил? – Спросил почтительно согнутый вампир у чернокожей. Его голос дрогнул: – Следит кто-то?

Маг тряхнула головой отрицательно.

– Найди его. – Приказала она. – Немедленно. Пошшшел!

– Жанна, – обернулся я к отпечатку. Она таращилась на извивающуюся на полу тень. Я тронул ее руку: – Где вы видели человека, о котором я спрашивал?

Мертвая женщина с трудом сфокусировала на мне взгляд. Расширенный, перепуганный:

– Что тут происходит? Кто это? Я… я должна найти Генри.

– Человек. О котором я спрашивал. Где он был? – Я сжал пальцы на ее локте, намеренно причиняя боль.

Призрак выдернула руку и отшатнулась.

– Там! – Указала она кивком. – Отстаньте от меня! Генри?! Генри?!

Я побежал, то сворачивая, то тормозя, чтобы не коснуться блуждающих отпечатков. Толкнул закутанную в древнее пальто старуху, и она растянулась под ногами призраков. Выбросила вдруг костлявую руку и схватила меня за щиколотку, больно впившись и пытаясь подняться. Отпечатки, не замедляя рутинный ход, шагали через ее тело. Она дергала мою ногу и сама дергалась, но опять и опять растягивалась на стеклянном полу. Впившиеся в кожу старые ногти прорвали экзо-оболочку и кровь – аналог крови – потекла в скрюченную ладонь призрака, напитывая силой.

Я подхватил ее подмышки и вытянул из-под ног решимо, ставя вертикально. Освободил ногу, но она все равно цеплялась за меня, вглядываясь безумными белыми глазами. Потому, что я – жизнь, а она – всего лишь память о жизни. Я оттолкнул старуху прежде, чем она набросилась.

Лавируя в толпе, потерял направление, указанное Жанной. Вскочил на чей-то чемодан. Головы, головы… Вот рыженькая Жанна озирается в поисках потерянного мужа. Вот алые всполохи злящейся чернокожей. Вот два сухих голодных вихря – немертвые. Один из них умчался к выходу из вокзала, другой – в сторону указателя со схематическими человеческими фигурками.

Я побежал туда, обгоняя двигающегося по дуге вампира.

Распахнутая дверь обнаружилась за широкой колонной. Просторный тамбур расходился двумя коридорами – в мужскую и женскую части. Отражение в зеркале, занявшем всю стену, дрожало. Из раскрытых кранов умывальников с шипением хлестала вода. Выплескивалась на белый, с нежными розовыми прожилками кафель, и разбавляла разлитую кровь.

Она была везде. На полу, на стенах, узкими струйками – на потолке. На зеркале, которое вспучивалось, как будто нечто рвалось из него наружу. На умывальниках и на пластиковых стенках кабинки дежурного. Кабинка была пуста. Здесь вообще было пусто.

Я медленно пошел вперед, стараясь избегать луж. Кафель расползался под ними, как влажная бумага, обнажая такую же стеклянную субстанцию, что и в зале ожидания.

В женской части туалета, в самом конце, словно сброшенная перчатка, лежало тело Жанны. Серое пальто почернело, пропитавшись кровью. Голова повернута в сторону, рана на шее такая огромная, что в нее можно вложить кулак.

В мужской части трупов было больше.

Несколько человек, сваленные в кучу у самого порога, двое чуть дальше, брошенные один за другим. Крупный парень, который, кажется, отбивался, прежде чем умереть – его горло было целым, но голова и грудь расплющены. Я мазнул по нему взглядом, стараясь не видеть подробностей, и не запоминать. Все равно будет сниться.

В дальний угол, сжавшись и хрипя в панике, забился Косточка. Он забыл все, чему его учили. Наверное, и как его зовут, забыл.

На его месте я бы тоже был в ужасе.

Прижавшись к запертой кабинке, с ног до головы мокрый от алого, высокий юный немертвый вгрызался в глотку очередной жертвы. Человек уже умер, кровь из ран текла замедлено, немертвый рычал и тряс его, как злой щенок.

Мальчишка был болезненно худ и полностью во власти голода. Даже его лицо изменилось – челюсти выступали вперед, глазные клыки размером с мизинец. Когти на руках драли грудь мертвеца, пытаясь добраться до сердца.

Он вдруг отшвырнул жертву и прыгнул на Косточку. Тот взвыл – и откатился. Чудом избежал первого броска вампира, чтобы быть пойманным на втором.

Я швырнул на вампира полу-Тень, пытаясь замедлить. Но ученик иллюзиониста уже трепыхался у него в руках, я не успел. Хруст – и шея Косточки развернулась в сторону, голова упала без опоры. Вампир впился в его сонную артерию, захлебываясь и лакая хлещущую кровь.

Косточка был всего лишь учеником мага. Скверным, неумелым, неудачным… почти пустым. Но в нем жила сила, и этой силы – на порядок больше, чем в человеке. Кровь его, пролившаяся на пол туалета, забурлила. И пробудила нечто.

Это было как толчок сознания: вот оно дремало, мерно дыша, а вот – открыло глаза, и всё переменилось. Место обрело личность.

Там, где кровь разъела и кафель, и лежащее под ним стекло, взвились струи сероватого пара. Прорехи в полу расходились как оспа.

Я пятился, пытаясь встать на твердое, но его не было. Всё бурлило. Все оживало и рвалось прочь из оков.

Убрав бесполезную Тень от вампира, я попытался заклеить ею, как заплаткой, самую большую дыру. Это помогло, но чувство было… как будто меня изнутри гладят пером. По натянутой обратной стороне кожи.

Камень неподвижен, камень тяжел, камень вростает там, где упал – я делал себя – Тень – камнем, вспоминая твердую безмятежность Земли. Но я не был спокоен, и Тень осыпалась песком. Заплатка треснула, разрыв в полу слился с соседними.

Вампир замычал – его челюсти, как у бойцовского пса, застряли в теле Косточки. Попятился, отступая от раскрывающейся поверхности. Прыгнул спиной вперед, взбираясь на умывальник. Наконец, бросил ученика мага – и тот упал прямо в клубящуюся серым дыру.

Здание вокзала содрогнулось.

Вампир попытался выбить кулаком стекло маленького окошка, но то мембраной прогибалось под яростными ударами.

Опалив меня злостью и адреналином, в туалет ворвалась чернокожая. Вслед за нею – еще двое немертвых.

– Держать! – Вампиры бросились на одержимого голодом еще раньше ее приказа.

Стянули мальчишку вниз, выкрутили руки. Тот с омерзительным костяным звуком, щелкал зубами, хватая воздух.

Победная усмешка чернокожей погасла. Взгляд расширился, ладони в панике зажали алый рот.

Но вместо того, чтобы бежать, она отвела руки от лица вверх и запела. Сначала – хриплым сухим шепотом, но уже через вдох – с силой.

Низкий голос ее вызывал дрожь в костях – даже моих нематериальных – и дрожь в оставшихся камнях здания. Песня были на языке, которого я не знал – может быть, вовсе без слов: лишь гласные, связанные в глубокие переливающиеся фразы.

Она пела, вплетая в музыку и вдохи, и выдохи – не было ни мгновения тишины в заклинании. На макушку словно набросили тяжелое теплое одеяло. И оно давило, давило ритмично пульсируя, заставляя встать на колени и опускаться ниже и ниже – ближе к залитому бурлящей кровью кафелю, глубже и глубже к принципам и законам Каррау, а не их манифестациям. В мелодии было нечто схожее с колыбельной Веры. Разные силы и методы – но единство сути. Это тоже была песнь для сна.

Я уперся пальцами в чистый участок кафеля и оттолкнулся. Сбрасывая с себя желание лечь и подремать, даже не закрывая глаз, дать отдых телу и сознанию…

То, что пульсировало под полом вокзала, успокоилось, замерло. Дыры затянулись тонкой-тонкой блестящей коркой. Она остановила разрушение, которое я не мог. Чернокожая – маг. Сильный.

Надо убираться отсюда, пока она меня не заметила. Подготовиться к битве. Или побегу.

– Генри! – Жанна застыла на пороге туалета, глядя на груду тел в углу. В одной руке она все еще сжимала чемодан.

– Генри! – Призрак бросилась к покойникам, но остановилась на полпути. Ее голос – ее горе и изумление – были столь сильны, что колдунья почувствовала и обернулась.

– Это Генри! – Схватила Жанна меня за руку. – Это Генри, Генри! Пожалуйста, помогите!

Колдунья сузила взгляд. Фокусируясь на этот раз на мне. Увидела. Алые губы расплылись в акульей улыбке.

Скверная, скверная, скверная ситуация.

Я, вместе с призраком, вцепившимся мне в руку, шагнул вперед:

– Убирайся из моего города. – Сказал я незнакомке. – Немедленно.

И потерял шанс единственного победоносного удара.

Она закричала – визгливое, острое как иглы, слово, которое впилось в каждый дюйм тела раскаленной застревающей болью. И, прежде чем я успел ответить, двинула меня в лицо кулаком, одетым в железную перчатку. Я пытался прикрыться, но материал прошел сквозь руки. Мир развалился на тысячи осколков, я потерял концентрацию и ориентацию в пространстве.

Под животом было твердо и мокро, остро пахло мочой. Я перевернулся, избегая удара ногой по ребрам – он достал, но вскользь. Хотел схватить чернокожую за икру, но она отдернула. Опять двинула меня ногой – на этот раз в бедро. Мне конец, если я не встану.

Конец, если я останусь невооруженным.

Я потянулся за мечом через пространство. Представляя тепло рукоятки в ладони, его успокаивающую хищную тяжесть.

Скрежет стали по камню и выкрик "Нет!" чернокожей раздались одновременно.

Призывая оружие, я провел им под тонкой стеклянной пленкой, закрывавшей прорехи пола, и вспорол ее.

Колдунья вновь запела, но это больше не помогало. То, что таилось под землей, вырвалось, как гнойник. Даже раньше, чем лопнуло успокаивающее заклинание чернокожей.

Трупы – и человеческих мертвецов, и неживых вампиров – подбросило вверх и смяло в сплошной комок плоти. Алое, коричневое, багровое мелькнуло перед моим лицом – кажется, когтистая лапа, или когтистый гребень. Оно выскочило из-под пола, взламывая плитки, завернулось в разломанные тела, как в плащ, и снесло крышу здания, вылетев в холодную декабрьскую ночь.

Импульсом меня швырнуло назад в тело, а тело вывернулось в судороге.

Лежа в узкой постели, в доме Веры, я почувствовал это еще раз: радость болезненного заразного освобождения, словно прорвала гнойная рана. А затем – как рушатся стены. Вокзал упал. Каррау содрогался.

За стеной тонко и перепугано закричала девочка.

Я ошибался. Все время ошибался: разрушения несли жертвы. Они умирали до, а не после того, как здания падали. И нечто воровало их тела.

Я съежился на постели, удерживая голову двумя руками. Волны жара и холода накатывали друг на друга, схлестывались, заставляя то потеть, то дрожать. Сердце колотилось как у воробья, секундная тяжесть в боку сменилась острой тошнотой. – Тонкое тело, мстя за неподготовленное возвращение, беспорядочно дергало рычаги гуморальной системы.

Мир мерцал квантовой дрожью, на границе зрения танцевали светящие линии и шары. Воздух светился зернами растревоженной реальности. Только Тень на полу раскинулась неподвижной глянцево-черной лужей. Она ждет. Всегда ждет, пока я упаду. Глядеть на нее – все равно, что перегнуться через балкон небоскреба, рассматривая асфальт. Притягивает. Голова кружится. И затылку щекотно от предчувствия ладони, что вот-вот ляжет на лопатки и подтолкнет вниз.

Я маг Каррау. Но я не чувствую города. Не управляю им. Даже не могу сделать так, чтобы такси вовремя приходило. Если (когда) немертвые поймут это – мне конец.

И все же полегчало до воздушной пустоты в голове: здания падают не из-за того, что город отвергает меня, словно чужеродный орган. Не из-за того, что я отобрал его у Эракана. Это не моя вина.

Держась за стену, я встал. Прошелся, спотыкаясь, по комнате, восстанавливая управление занемевшими конечностями. Попил воды из оставленного Верой кувшина и сменил майку. Затем выключил свет и зажег свечу. Рука привычно потянулась за штору – на подоконнике, у изголовья кровати, я держал Таро.

Обещал Вере не магичить в доме, но один расклад – это даже не колдовство. Так, консультация. А мне нужны ответы… хотя бы намеки.

Подвинул ближе тумбу и сел по-японски в постели. Долгих семь минут смотрел на свечу, отсчитывая ее мерцания, треск и собственные выдохи. Мир упростился. Потерял иллюзорность словесного описания, обрел привкус глубины. Приятное легкое чувство.

Мои Таро деревянные и в них не хватает Справедливости. Сломал карту, выручая Давида. Потому мир мой лишен ныне воздаяний за преступления и наград за добрые дела. А чей нет?

Глядя на огонь, я вытряхнул дощечки из чехла. Колода теплела, пальцы скользили по лаку. Перевернуть, сложить, перемешать. Перевернуть, перемешать. Разбить на две стопки. Соединить. Я – алхимик. Работа моя легка: отделить плотное от тонкого, сложное от простого, пошлое от священного. Зерна от плевел. Прошлое от будущего. Настоящее от иллюзий. Смерть от жизни.

А затем слить воедино.

Перебор карт углублял паутину легкого транса.

– Что убивает Каррау? – Шепотом я задал направление расклада. Огонек свечи щелкнул и погас, чтобы тут же вспыхнуть. – Какое завтра исходит из дня вчерашнего?

Внутренний толчок – словно невидимый кукловод дернул нить. Первая карта, прошлое: Король пентаклей. Воинственный, мудрый – и прагматичный, как семидесятилетний банкир. Это Лар из Ларов, основатель крепости Каррау. В мерцании свечи показалось, что Король на карте склонил на бок голову, смерив меня неодобрительным взглядом.

В ноябре Лар вернулся править своим городом, как будто не прошло столетий с того дня, как его казнили захватчики. Пытался скормить меня демону, а затем пожертвовал жизнью (или тем, что вместо нее), спасая город. Глубочайшая причина нынешних событий – в том, что когда-то совершил Лар из Ларов. Я догадывался и искал ответ в его дневниках. Безрезультатно.

Карту – в сторону.

– Что происходит сейчас?

Перевернутая Верховная Жрица. Мои заблуждения и неведение. Колдунья с вокзала, явившаяся занять место мага. Она искала Косточку, как и я. И опоздала, как и я. Но не удивилась, увидев обезумевшего птенца. Привезла с собой? Но Перевернутая Жрица также означает темную луну. Сегодня полнолуние, две недели до черных дней.

Я погладил аркан и положил справа от Короля.

– Что случится скоро?

Третья карты, для будущего, долга не появлялась. Я решил было не пытать себя и земного гения, но колода вдруг выскользнула из ладони. Рассыпалась на полу и единственная карта, отъехав в сторону, перевернулась.

Обратные шесть чаш. Война в семье. Конец надежд. Смерть ребенка.

Смерть одаренного ребенка. Ребенка, который рядом. Девочка с расплетенной косичкой, держащая чашу и рыбу.

Показалось, что слышу голос Веры – мерный напев колыбельной. Всего три ноты, гипнотически повторяющиеся, повторяющиеся. Пока тонкие, с голубым рисунком капилляров, веки не опускаются устало, а фарфоровое лицо ребенка не делается легким и отсутствующим. И старая ведьма сидит, склонившись над внучкой, вглядываясь в нее, как в пророчество.

Если я останусь, этот ребенок будет спать в гробу.

Если я уйду – то предам доверие Веры. Дело не только в рушащихся зданиях. Никогда не признается, но ведьма боится чего-то. Настолько, что позволила жить у нее. Я уйду и оставлю ее беззащитной, а сам останусь без дома.

В груди холодно сжалось. Не хочу уходить. Мне некуда.

Мой учитель был хорошим магом города. Аннаут заботился о Праге, как о любимой лошади. Он бы сказал, что важнее всего быть в форме. Спать восемь часов. Медитировать – четыре. Сбалансировано питаться. Тогда, перенимая через симпатию, город будет в равновесии, услужливый и спокойный.

Он бы сам вложил в маленькие ладони девочки какао с мышьяком.

Я оделся, задушил пальцами огонь и вышел из комнаты. Оставив позади разворошенную кровать, рассыпанные карты, кое-какие вещи и дрожащий привкус колдовства.

Темно и пустынно. Словно я иду по чумному городу. Остались кости зданий и пересохшие вены улиц, но души покинули его. Рассвет, словно падающий самолет, приближался с низким, медленно нарастающим гулом. Серая снежная мякоть чавкала снаружи, и хлюпала внутри туфель. Оставалось зябко поджимать пальцы ног и шагать быстрее. Мимо кофеен, на окна которых натянули жалюзи-забрала, мимо прачечной, пустой, но освещенной так ярко, что мозг заболел, мимо магазина, к стеклу которого тоскливо прижимался призрак.

Час Сатурна окрашивал мысли тяжестью сомнений. Искушением… скажем так, переосмыслить. Если вернуться сейчас, в теплые запахи дома ведьмы, она не заметит, что я уходил.

Нет, нельзя никогда возвращаться.

Три недели назад я снял маленький офис в центре города. Сейчас направлялся туда: согреться, перечитать записи, поработать немного – дома падают или нет, а деньги нужны.

На противоположной стороне улицы – ночной клуб. Я думал, уже закрытый, но узкая дверь под фиолетово-неоновой вывеской распахнулась. Неподвижный воздух наполнила пульсация музыки, лающий смех, отсветы мертвенно-белого стробоскопа. Остро захотелось завернуть туда. Окунуться в шум, в жизнь, в человеческие запахи. Выпить.

Ничего из этого не выйдет.

Дверь в альтернативную реальность выплюнула тесную группку студентов и захлопнулась. Устало хихикающие, жмущиеся друг к другу, они поплелись прочь.

Я отступил в полумрак. У меня в семнадцать были лишь Кларисса и книги. Впрочем, я не рвался к другому.

Тень ножом потянулась за компанией. Сдержал ее, не дав коснуться нежной живой маленькой добычи. Но нечто другое, такое же холодно-хищное, развернулось от группы детей и огрызнулось. На этот раз держать Тень пришлось сильнее – она рвалась в схватку. Виски взмокли, накатила слабость. Нужно съесть что-нибудь. С сахаром, а не с кровью.

Я ошибся, приняв компанию за обычных тусовщиков. Из семерых трое – немертвые. По лицам кто есть кто не понять, я лишь чувствовал голодные вихри пустоты в группе. Ленивые – немертвые питались недавно. А люди теряли кровь. Что здорово лучше, чем если бы обезумевшие вампиры их разорвали на части.

Может быть, я ужасный маг города. Не справляюсь с тем, что должен делать (не очень даже представляю, в чем состоят обязанности), но с того времени, как я победил Эракана, вампиры Принца никого не загрызли.

Улица была одна, так что, подождав недолго, я двинулся за молодежью. На перекрестке они разбились на три пары и одного, и разошлись в разные стороны.

Я вновь остался на улице в одиночестве, но город больше не казался покинутым. Он казался притаившимся.

Под воротник пальто забирался ветер и гладил кожу скользкими пальцами. Чудилось, что шлепки шагов двойные – как будто кто-то идет следом, совсем чуть-чуть не попадая в ритм. Я поднял плечи, убеждая себя, что оглядываться глупо. Никого там нет. Нервы.

Оглянулся через двадцать секунд.

Молниеносно быстрый преследователь прильнул к стене здания. Тень его выдавала. Вихрь голода его выдавал. Немертвый сделал крюк и зашел мне за спину, а я даже не заметил.

Притворился, что и сейчас не замечаю, хотя его взгляд щекотал шею. До ближайшего фонаря – десять метров. Если не подходить впритык, свет усилит Тень.

Но я не сдержался. Обернулся еще раз. И в этот миг вампир прыгнул, преодолевая расстояние длинным скачком. Меня словно машиной сбило.

Мы покатились по грязи. Я ударил его кулаком в зубы. Как если бы это был пес, и ты жертвуешь чем угодно, лишь бы уберечь горло.

Вампир пискнул и сымитировал удар лбом в лицо. Я отшатнулся и треснулся затылком об асфальт. В голове словно качнулся беззвучный колокол, а в глазах потемнело.

В следующий миг оказалось, что я лежу спиной в сугробе, и вода пропитывает волосы, остужая голову. Немертвый, с лицом белоснежным, как бумага, сидел на мне верхом, прижав руками мои предплечья и угрожающе скалясь.

Готский макияж вампира потек, тени размазались фингалами вокруг глаз. Помада, кажущаяся черной в полумраке, испачкала клыки. Грязные волосы торчали во все стороны. Тальк, которым она выбелила лицо, осыпался на ворот водолазки, слишком большая куртка сползла на локти. Она была худой и низкорослой – но я все равно не смог бы ее сбросить. Если физической силой. Даже пытаться не стоит.

– И вновь ты, Лиз. – Я шевельнулся под легким весом. – Слезь, будь добра.

В голове все еще гудело, а во рту стоял привкус железа. Кажется, щеку прикусил. Только этого не хватало. Я сглотнул слюну с кровью.

Маленькой ядовитой змеей Лиз подалась к моему лицу. Шевельнула ноздрями, втягивая запах.

Я накинул два отростка Тени, как лассо, на ее щиколотки и потянул. Не сильно. Намекая, что могу отшвырнуть если захочу. Просто вот пока решил не делать этого. Если немертвая всерьез вцепится, отдирая ее, я разорву себя на две части.

– Слезь. – Я сжал и разжал кулаки. – Сейчас же.

– Слабак. – Прошептала вампир, нюхая мой рот. – Зачем она с тобой возится? Думает, типа, будет какая-то польза?

Лиз хлопнула ладонями меня по плечам. Так, что я охнул от боли. Просто боли. Не сломала.

– Бесполезный. – Глаза девушки нехорошо сверкали, а губы сжимались, выплевывая обвинения. – Что от тебя нужно было? Всего лишь порядок. Порядок в этом сраном городе!

Лиз двинула меня коленом в живот. На этот раз – вообще не больно, Так, толчок. Я притворился, что задохнулся.

Она молодая и только учится соизмерять силу.

Лиз зашипела и замахнулась, в свете фонаря блеснули шипованные перстни на пальцах. Я дернул теневым лассо ее запястье, а рукой схватил за горло. Толкнул сам себя Тенью под спину и вскочил, удерживая немертвую подвешенной на черном дрожащем тросе. Ее собственная тень металась, пытаясь освободить хозяйку.

Одна секунда. Полторы. Еще чуть-чуть. Ком снега, отвалившись от пальто, с чавканьем упал в лужу.

Я аккуратно поставил Лиз на землю.

Вампир дышала быстро и неровно. Шумно.

– У тебя насморк? – Глупейшее, что можно было спросить. Но именно это пришло мне в голову прежде, чем я прикусил губу: у нее истерика.

Самое странное, что случилось сегодня. И я понятия не имею как на это реагировать.

Вампиры не плачут. Вампирам не бывает так отчаянно плохо, как людям. У них нет Искры.

Об этом легко забыть, когда перед тобой девчонка с размазанной косметикой.

Затянутое снежными облаками небо опасно порозовело. До солнца полчаса. С каждой секундой немертвая будет слабеть, пока не уснет. Магам, впрочем, восход тоже не сулит приятного.

Я отступил – девушка осталась на месте, всхлипывая и неотрывно глядя на меня. Попятился еще. И еще. Затем развернулся и широкими шагами пошел прочь, удерживая внимание на немертвой.

Лиз потянулась следом, словно бездомный щенок.

Здание, где я снимаю офис, называется пафосно: "Золотой Берег". Но это всего лишь четырехэтажная коробка из красного кирпича с тремя входами и запутанными, словно мышиный лабиринт, внутренними помещениями. В Каррау почти у всех зданий есть имена. Мой вход – с бронированной дверью и домофоном. Маленькая лампа над крыльцом уже погасла. Я поправил резиновый коврик, отворил дверь ключом и развернулся:

– Ты следишь за мной по приказу Принца? – Крикнул я немертвой. – Или Терции?

Лиз сказала что-то, но я не расслышал. Качнул головой отрицательно.

– Это ты – глухое недоделанное создание. – Процедила вампир. – Не я. Не обязательно так вопить.

– Так по приказу?

– Нет.

– Тогда зачем?

Лиз сжала тонкие губы. Отвернулась, глядя в сторону смертоносного солнца.

– Мне нужна помощь. – Наконец произнесла она. Раздула хищно ноздри: – Ты, котлета ходячая, налажал. И теперь мне нужна твоя помощь, чтобы это исправить.

По крайней мере она больше не плакала. И не кусалась.

Я отворил дверь шире и отступил:

– Третий этаж, седьмая комната. Проходи, тебе все равно нужно укрытие.

Лиз потопталась, стряхивая с гренадеров комки снега, а затем стремглав бросилась в помещение.

С этого входа на первый и второй этажи нет пути, на четвертом располагаются классы дизайнерской школы. На третьем, рядом со мной – вечно закрытая адвокатская контора, кабинет частнопрактикующего психолога-гештальщика, склад-магазин бытовой химии и еще одно пустующее помещение. У дизайнеров сейчас ремонт, и мебель сгрузили во все возможные места – в том числе на площадки между этажами. Догоняя Лиз, я споткнулся о вытянутую руку манекена. Их бесформенная пластиковая куча топорщилась умоляюще сложенными ладонями и лысыми головами. Если я когда-нибудь стану мэром Каррау, то запрещу кукол, столь похожих на людей.

Вампир ждала у моего кабинета, съежившись и прислонившись к стене – как можно дальше от единственного окна коридора. Я отворил дверь и впустил ее.

Пока я развешивал на батарее мокрое пальто, Лиз закрывала жалюзи. Спрятавшись за дверцу шкафа, я сменил влажный свитер на рубашку. Немертвая, вместо того чтобы скромно сесть на табурет для посетителей, плюхнулась в мое кресло.

– Так каким дерьмом ты тут занимаешься? – Трогая кончиком пальца книги на столе. – Ктулху вызываешь?

Это угловой офис, так что окна с двух сторон – с севера и востока. Мой стол развернут по диагонали, чтобы было светло как можно дольше, а стена защищала спину. Стол Адрианы – у входа и ближе к северному окну. Между нашими рабочими местами – доска для записей и маленький диван для посетителей. Книжные полки заставлены справочниками и папками с бумагами. Другие книги я храню в маленьком железном сейфе, который Адриана закрыла вязаной плотной салфеткой, а сверху поставила денежное дерево. Пока что растение не работало.

Лиз подвинула к себе мой ежедневник. Прищурилась, пытаясь разобрать кодированные записи.

– Иногда и Ктулху. В основном – юридическими переводами. Что тебе нужно, Лиз?

Вампир откинулась на спинку кресла, уставившись неподвижным светло-серым змеиным взглядом. Затем медленно прикрыла глаза.

– Мне нужно найти одного человека. – Очень тихо. – Да, чтобы убить.

– Я не помогаю в охоте.

Странно, что ей вообще нужна такая помощь.

Лиз все еще сидела с закрытыми глазами. Как будто пряталась в мертвой неподвижности. Ее тень на полу, наоборот, извивалась змеей, в которую тычут палкой. В нашу первую встречу Лиз была идеальной: ни незавершенных дел, ни сомнений, – ни тени. Совершенная дочь, безупречный солдат. Теперь она психует и ищет помощи.

– Он причинил мне вред. – Мягко произнесла девушка. – А теперь я не могу его найти.

Лиз открыла глаза:

– Говорят, ты разыщешь что угодно.

– Говорят, что я слабак. – Напомнил я. – Зачем с таким связываться?

Девушка обхватила себя руками за плечи. Обернулась к восточному окну. В комнате царил полумрак, но она слышала приближение солнца. Нарастающий праздничный гул нового дня.

Я передвинул табурет для посетителей и сел – лучше иметь опору, когда светило выглянет из-за горизонта и ударит грузом долгов, суммируя скопившееся за сутки. Нога об ногу, чтобы Лиз не видела, стянул сначала туфли, затем мокрые носки. Вытер стопы о ковер. Стало чуть-чуть теплее.

– Перестань, – я передвинул к себе ежедневник и заглянул, сверяясь с сегодняшним планом. Документы на собственность, три главы из учебника для Адрианы, трактат Сормея – для меня. Вписал еще два пункта: пересмотреть записи по городу, сходить на вокзал. Уже ясно, что не успею все это. – Никто из людей не способен тебя даже на пальцах победить. Не то, что причинить вред.

Я поднял взгляд на Лиз:

– И ты сама это знаешь. Вы сильнее нас в десятки раз.

– Я помню его запах. – Треснувшим шепотом. – Он человек.

– … маг?

В конце-концов, я тоже человеком пахну. Может быть, еще один из непрошеных гостей города? И поэтому Лиз злится?

Я поднял брови:

– Ты думала, я причастен? – Поэтому это дурацкое нападение на улице. Оказаться близко, узнать насколько я сильнее – и принюхаться. В прошлый раз ей было не до этого. Лиз опять передернула плечами.

– Человек. – Упрямо. – И ты обязан его найти.

– Если бедняге хватило ума не дать прокусить себе вену, я только рад за него.

Я все еще не видел причин искать для нее человека. Более того, причин, почему она его хочет найти.

Я был идиотом.

Лиз потянула ремешок, уходящий под потертую кожанку, и достала камеру, размером с ладошку ребенка. Видимо, ту самую, которую требовала Принц.

– Надеюсь, ты не сняла, как Ее Высочество питается. Для своих подписчиков.

Лиз отщелкнула камеру от ремешка, включила и покрутила настройки.

Я чуть отодвинулся. Все чувства вопили, предупреждая о маленьком злом и сильном духе, плененном в камере и готовом впиться разъяренной крысой. Литиевые батареи, электросхемы из технического серебра, медь. Всё это бурлило и воспаленно подергивалось. Не зря дух в бешенстве.

Лиз поставила устройство экраном ко мне и скрестила руки на груди.

– … Кровавая Мэри так себе. – Воспроизвел дух голос Лиз на фоне грохочущего техно. – Так что, собираясь в "Эридан", захватите свои коктейли.

Дух хихикнул. Из уст вампира фраза звучала… многозначно.

На темном экране прорезались желтые и синие лучи, облака искусственного дыма, пышная девушка, извивающаяся на подиуме в эпилептически мигающем свете. Человеческие тени, внезапно очень большие. Лиз держала объектив на уровне лица, и мир высокорослых выглядел угрожающе. Кроме того, камеру (то есть – Лиз) шатало. Вампиры, получается, пьянеют? Что (или кого) она для этого выпила?

Дух шершаво закашлялся и задал баритоном неразборчивый вопрос. Затем переспросил "Что?" голосом Лиз. Музыка заглушила всё – немертвая прошла мимо колонок. Мелькнула барная стойка и стакан с коктейлем – было непонятно, что именно она пьет. Собеседник Лиз не появлялся в кадре – лишь тень, мелькающая то справа, то слева. Высокий бритоголовый бармен спросил, не много ли девушке. Девушка воинственно пискнула "нет!"… и рванула через толпу, подергивающуюся в ритм музыки.

Люди, люди, дверь, которую она дернула на себя, смяв ручку, и лишь после этого сообразила толкнуть. Вид на пустую серую стену, мусорные баки, снежный сугроб. Ладонь закрыла камеру. Через треск помех было слышно, как ее тошнит.

Лиз сидела за столом, словно мраморная статуя. Без всякого выражения на лице. Я наклонился к экрану, на котором вновь появилось изображение.

Освободившаяся от Кровавой Мэри вампир выпрямилась, тяжело привалившись к стене. Как будто мир вращался, а она пыталась удержаться за него пальцами.

– Порядок? – Появился сбоку тот же мужчина.

Лиз матом велела ему убираться.

В следующий миг камера дернулась, изображение перевернулось трижды, и застряло вверх тормашками, внизу – белые кристаллы. Судя по всему, камера полетела в сугроб. Незнакомец не то сорвал ее и бросил, не то ударил Лиз, а устройство само отлетело.

Я наклонился еще ближе, вглядываясь в маленький экран.

Вот стена, вот дверь, вот вспыхивающий и гаснущий свет. Вот темный абрис мужчины – а где Лиз? Человек был высок и широкоплеч – но это всё, что я мог о нем сказать. Он полностью загородил Лиз собой.

Я не понимал, что происходит, пока дух не откорректировал видео под изменившееся освещение. Рука, нога. Мелькнувшее колено девушки – почему-то обнаженное. Он прижимал ее к стене, Лиз отбивалась. Сначала вяло, затем – яростно. Ее ногти впились мужчине в шею, и только тогда он обратил внимание на сопротивление, прижав ее руку к стене.

– Он сдавил мне горло. – Произнесла спокойно Лиз. – Сильно. Я должна была потерять сознание. Прежняя бы отключилась. Но я – не я старая. Он был… сильным.

Сильнее, чем та, которая сама – как удар капотом автомобиля.

Я заставил себя смотреть на экран. Нервный узел в солнечном сплетении пульсировал и болел – как будто в живот ткнули тупой палкой. Ткнули и давят не отпуская.

Незнакомец насиловал Лиз. И даже злобный дух, запертый в камере, метался недовольно. Лиз была его хозяйкой.

Звук внезапно стал лучше. Музыка громче. Всхлипы девушки. Скрип снега. Двигатель подъехавшего авто. Озноб у меня по спине.

Не хочу этого видеть. Не хочу смотреть. И не могу оторваться.

Потому что маленькой, гадкой и самодовольной моей части нравилось зрелище: власть, насилие, тело. Сладкое чувство контроля.

– Сейчас. – Предупредила Лиз.

Но я все равно вздрогнул, когда дух заскрипел, воспроизводя громкость выстрела.

Мужчина отшатнулся, хватаясь одной рукой за стену, а вторую прижимая к животу. В театре теней, которым стала сцена, мелькнули профиль человека, обнаженное бедро, все еще эрегированный член, бьющая струйкой кровь. В свободной руке Лиз держала маленький пистолет.

Вампир бросила его в снег. Постояла немного. Поправила одежду. И, шатаясь, ушла из кадра.

Я отодвинулся от камеры.

Сидеть напротив Лиз стало до крайности неуютно. Наверняка не так как ей. И ведь она не знает про Боаза.

– Зелье? – Спросил я хрипло. – В напитке?

Вампир прищурилась:

– Смотри на экран.

Ничего не происходило. Стена. Сугроб. Свет, пульсирующий из-под двери клуба.

Мужчина, в которого выстрелила Лиз, и который упал, встал. Выругался, швырнув на землю что-то. Поднял камеру, покрутил, не наводя на свое лицо. Запись прервалась.

– Он передал камеру через бармена. – Лиз выключила устройство и прикрепила к шнурку на шее. – Но забрал пистолет. У этого. Урода. Мое оружие.

В кабинете медленно светлело. Лиз спрятала камеру под куртку и вновь уставилась на меня змеиным взглядом. Только сейчас он уже не казался таким мрачно-угрожающим. Просто мрачным. И ожидающим. Она ждет, что я решу.

А мне… дурно. Хочется вымыть руки, вымыть глаза. Я смотрел на нее, но видел белокосую Сванну, брыкающуюся на кафельном полу туалета. Хочется сесть в дальний темный угол, зажмурится и перерезать себе горло – как будто это спасет хоть кого-нибудь из нас троих.

Тень плясала, переползая со стены на потолок. Извивалась в ожидании Солнца. Злорадно? Или в ожидании облегчения? Если я помогу Лиз в ее мести, уменьшит ли это мой долг? Когда это месть уменьшала долг?

Я облизал губы.

Самое омерзительное, что, несмотря на то, что я бесконечно жалею и мне бесконечно мерзко, в этом все еще есть нечто тонкое, затаенно-сладкое, гнилостно-возбуждающее. Придавить собой. Сжать. Подавить. Доказать, кто тут главный. А если она не примет доказательств – наказать праведно.

Демоны входят в уже существующую дверь.

С другой стороны: взвалить на себя ее месть – даже частично – значит взять чужой долг. Тень и так тяжела, и всего месяц прошел, как едва не лопнула, затопив Каррау. … Но сейчас есть небольшой запас пространства. И если я уменьшу свой долг, то он увеличится.

С третьей стороны: человек, который сильнее вампира. Даже пьяного вампира. Я о таком в жизни не слышал. Если это зелье, или рецепт, или заклинание – я должен знать подробности. Во-первых, чтобы не допускать новых игроков на сцену, во-вторых… будь я сильнее Принца, она бы не посмела присылать ко мне убийц. Всего лишь физически сильнее. Древние кровососы не понимают других аргументов.

– Мне нужно что-нибудь. – Сказал я. – Предмет, к которому прикасался тот человек. Ты его ранила. Слюна, или кровь?

Плечи Лиз медленно, миллиметр за миллиметром расслабились. Я сказал "да".

Немертвая достала из кармана полиэтиленовый прозрачный пакетик и положила на стол. Внутри – клочок ткани с рыжими пятнами.

Ни дуновения жизни от остатков жизни.

– Когда это случилось? – Я почему-то решил, что вчера. Но она пришла не сразу. Только как к последнему средству. – Кровь старая, я вряд ли смогу…

– Это не его кровь. – Лиз поднялась. – Моя. Должна быть сперма.

Не платок, с вытертыми второпях каплями. В пакете лежали хлопчатобумажные трусики. С маленькими черепами.

– Послушай, мне жаль…

– Не смей так пялиться! – Лиз вскочила, грохнув креслом. – Я – охотник! Понял?! А не жертва!

Маг крови мог бы помочь. Для обычных средств прошло слишком много времени, я ничего не сделаю с засохшей тряпкой. Тем более что на ней больше ее веществ, чем его. И мне правда, очень, очень жаль.

– Ты сказала отцу? Лиз, это к нему ты должна была прийти, не ко мне.

Немертвая вздернула подбородок:

– Только люди молят Создателя о помощи.

И она, шатаясь, побрела к выходу. Солнце приближалось. Его тяжелый горячий вес лег мне на плечи. Придавил, так же как и девушку, мешая двигаться, путая мысли. Впрочем, не настолько сильно.

– Лиз, ты не успеешь скрыться. Рассвет вот-вот ударит. Не вых…

Край диска прорезал горизонт. Очертил границу дня, подвел итог свершений. Я оперся рукой о стол, прежде чем Тень, дрожа, разрослась, хлестнув меня по ногам. Перед глазами пронеслись события суток: я не спас тех людей на вокзале, я позволил войти в город приезжим вампирам и чужому магу, я не успокоил призрак Жанны. Я не сохранил старое здание. Я нарушил слово и колдовал в доме Веры. Я упустил Иллюзиониста и его ученика. Я потерял Давида. Я не узнал ничего из дневников Лара. Я не закончил перевод, за который уже взял деньги. Долги, суммированные солнцем – словно удар под дых.

В глазах плясали звездочки. Тень плескалась у босых ног, хватая царапающими ртами кожу – как если бы я сунул стопы в пруд, полный голодных рыб.

Лиз грохнулась у выхода, так и не коснувшись дверной ручки. Ее временная смерть промчалась потоком холодного воздуха по кабинету. На полу лежал труп девчонки, выряженной как мальчишка-панк. Девчонки, которую изнасиловали, и которую выворачивало от желания отомстить – и вернуть то, что нельзя вернуть.

Мертвым тоже можно причинить боль. Вот только никто не хочет, показывать, что ему больно. Показывать, что он слабый. И Справедливость никому не нужна, она – для слабых. Сильные мстят.

И все же, в том, что Лиз пришла именно ко мне, есть жестокая справедливость.

На меня нахлынуло разрушающее, мазохистское удовольствие. И Тень выпила его, потемнев лишь немного, и успокоившись.

Солнце величество всплыло над землей.

На лестнице цокали стальные каблуки поднимающейся Адрианы. А на полу лежало тело мертвой девушки.

Я бросился к двери и защелкнул замок. Подхватил Лиз, которая оказалась прохладной и легкой, словно мешок с одеждой. И начал лихорадочно искать, куда же ее спрятать.

Глава 3

Щелчки печатной машинки смолкли. Адриана склонилась над листами, вчитываясь в мой почерк. За окном падал влажно-пушистый снег, и комната, освещенная мягким электрическим светом, как будто плыла в нем. Легко представить, что мы с Адрианой, вдвоем на последнем корабле.

Сегодня на Рин асфальтово-серый костюм. Пиджак тесен в плечах и болтается на талии, зато короткая юбка вкусно обтягивает бедра.

Адриана – потрясающе красивая женщина. Тонкая, высокая, с глазами ярко-зелеными как свежая листва и с дорогим платиновым цветом волос. Она носит их связанными в такой крепкий узел, что выступают нежно-голубые височные вены. И глаза прячет за толстыми стеклами, постоянно то снимая, то вновь надевая очки – как будто не уверенна нужны ли они ей.

Думаю, уже не нужны. Ее стол в паре метров, а мое присутствие делает вещи… совершеннее. Так скажем.

Рин шевельнула губами, пробираясь сквозь дебри контракта. Вместо того чтобы взять бумаги, сама подалась вперед. Спина девушки согнулась дугообразно, узел прически прицелился в потолок. Жуткая поза. Но зато так ее шея удлинилась, выступили округлости аккуратных позвонков, сверкнул в свете ламп золотой пух чуть ниже линии волос. Жаль, она не носит украшений. Серьги и колье ее бы преобразили.

Проблема в том, что она не желает преображаться. Для этого нужно Сметь.

Я каждый день жду, что очередной отданный на перепись манускрипт, сдвинет ее восприятие и переформулирует коды. Жду, что сегодня открою сейф, а книги в нем лежат чуть-чуть иначе. Что Адриана спросит. Что она изменится.

В итоге я разглядываю своего секретаря, вместо того, чтобы думать. Так сильно меня отвлекала только Кларисса, но она и большую часть работы выполняла.

Кажется, я перепробовал уже всё, что можно, чтобы разбудить Адриану. Пора отказаться от этой затеи и прекратить ее мучить. Сообщить, что помощница мне больше не нужна, и вспомнить наш поцелуй в доме Ригда.

– Что-то не так? – Адриана почувствовала взгляд. Тронула лацканы пиджака, проверяя, плотно ли застегнут. Ерзнула, спрятав ноги глубже под стол. – У меня косметика слишком…?

– Ты отлично сегодня выглядишь.

Девушка коротко неловко улыбнулась. Все-таки потянулась к зеркальцу, проверяя макияж, которого, по-моему, вообще не было.

– Тебе хорошо в этой юбке. – Рискнул я. – Оттенок подчеркивает… эмм… цвет глаз.

Желудок потянуло холодной пустотой – как будто я шагнул на канат, чтобы преодолеть пропасть… и быстренько вернулся. От юбки до глаз далековато. Но не врать же.

Зря начал.

– Это тот же костюм, что и вчера. – Пробормотала Рин. – Извините. Но химчистка… Я пришла раньше, чтобы переодеться, думала, раньше вас, у меня тут запасной.

Адриана встала, ковыряя ногтями ладонь. Глянула на шкаф.

Запихивая туда тело Лиз, я не заметил сменного костюма Рин. Как и потом, когда вешал туда пальто Адрианы. Не до того было.

– Что с документом? – Попытался я ее отвлечь. – Ты уже полтора часа печатаешь.

Секретарь вновь села и склонилась над бумагами. Как будто пыталась от меня спрятаться.

– Он на греческом. – Пожаловалась Адриана спустя десять минут.

– Да. Что-то неясное?

– Я сделаю.

Но через два вдоха девушка выпрямилась, растирая ладонью шею:

– Ясное: перерыв, я ничего не соображаю.

– Сейчас всего лишь час. – Я сдвинул в сторону бесполезные книги. За все утро ничего толкового так и не обнаружил. От Рин никакой пользы тоже не ожидается. Пора проявить честность, и освободить ее от этого фарса. – Обед в два пятнадцать. Ты забыла?

Адриана вздрогнула и вновь склонилась над листами, так резко, как будто я ткнул ее лбом в них.

Прошлый босс Рин был, мягко говоря, сволочью. А если не мягко – то пытался ее съесть.

– Извини меня. – Я сглотнул ком в горле. Захотелось погладить ее по голове, чтобы успокоить. Развязать узел волос. Но она же перепугается еще больше.

Рин не отвечала.

– Я раздражен не из-за тебя. Дела не очень хорошо складываются. Кофе?

– Нет, я лучше закончу сначала… – Не поднимая головы.

Я подошел и забрал у нее стопку с листами. Вытянул ладонь над клавиатурой машинки:

– Ты права. Перерыв.

Адриана ткнула длинным пальцем в пробел. Попыталась допечатать слово, но клавиши не двигались.

Отстранилась:

– Как вы это делаете?

– Фокус. Секрет не скажу. Кофе?

Адриана долгую секунду вглядывалась в меня через диоптрии, затем кивнула. Очки ей не нужны. Она не может поверить, что мир не столь огромен и страшен, как показывают толстенные стекла.

Включить электрическую плиту, пока она раскаляется – насыпать кофе в турку, налить воды. Теперь ждать. Нагрев извлечет из Соли зерен Ртуть эфирных масел и Дух кофе. Кофе разгоняет кровь, соответствуя Марсу, но и ускоряет сердце, как материал Солнца. Оно черно, а чернота – это черта Сатурна. Я добавил на ноже корицы, чтобы усилить солнечные свойства.

Впрочем, чтобы напиток был алхимическим, в него нужно вложить внимание и душу. А мое внимание ускользало: Адриана разминалась, прохаживаясь по комнате. Каблуки приятно постукивали. Я повернулся, чтобы видеть не только разогревающуюся воду, но и ноги девушки, прикрытые узкой юбкой. Которую она тут же одернула. Пришлось отвернуться. Ненадолго.

Рин тронула меня за плечо, протягивая пластиковую коробку и вилку. Такая же коробка была у нее в руках.

– Спасибо. – Принял я примиряющий дар.

Обязанность приносить еду Адриана взвалила на себя добровольно. Сложно возражать против домашней готовки. Я честно пытался. Неважно, что с набитым ртом.

Чтобы не жевать рядом с документами и присматривать за кофе, я устроился на подоконнике.

– Спасибо. – Повторил я, попробовав салат с курицей и еще чем-то хрустящим. В соседнем отделении коробки золотились кусочки жареного картофеля, а рядом плескался соус с веточками петрушки. В декабре. Адриана готовит все разнообразнее и разнообразнее… что подозрительно.

Кофейная пенка поднялась. Девушка отложила свою коробку и, отмахнувшись, сама занялась напитком. Я ел и смотрел на ее руки. Она уязвимая и сильная… и мне хочется защитить ее от всего мира.

Нужно уволить.

– Вчера утром курьер принес письмо. – Рин протянула чашку, забрав пустую посуду. – Из университета.

– Очень оперативно с твоей стороны. – Я не повышал голос, но Адриана съежилась. – Давай уже сюда…

Плотный желтый конверт, гербовая бумага. Попечительский совет университета в очередной раз приглашал меня прочесть курс по изданной в том году книге. Точнее, секретарь совета пересылал одно и то же приглашение. Не исключено, что по просьбе Адрианы. Это из-за ее бывшего босса я там не задержался.

Я смял письмо в кулаке.

– Такие предложения делают раз в жизни… – Тихо сказала девушка.

– Не мне. – Я швырнул письмо в корзину. Попал. – Как видишь, это уже пятый.

– И что? – Рин подошла впритык. Так, что ее туфли касались моих голых пальцев. Обувь и носки до сих пор сохли. – Вы собираетесь сидеть в этой дыре… сколько? До конца дней?

Риторические вопросы.

– Знаете, что вчера заказчик спросил? – Адриана повысила голос. – Спросил, раз мы со стольких языков переводим, где остальные сотрудники! Сколько вы их вообще знаете? Восемь, двенадцать?

– Из полезных только восемь. Что ты ему сказала?

– Что у нас штат на удаленной работе.

– Хитро.

– Вы – не армия роботов! – На шее девушки некрасиво выступили жилы. – Вы профессор!

Права: я не армия. Будь у меня личный отряд коммандос, я бы заставил Принца повиноваться. А мне даже моя неловкая секретарь не подчиняется.

– Профессора делает кафедра, Рин.

Горло Адрианы дернулось, она продолжила шепотом, как будто боясь сама себя услышать:

– Я видела, что происходит. С людьми, которые… Я знаю, что случается! Сперва вы готовы перевернуть мир. Год, два, пять. А потом пьете. Или продолжаете строить прожекты – и пьете. И… и всё. Конрад, вам нельзя так. Вам нужно выбираться отсюда.

Рин стояла слишком близко. Дразнила теплом тела, запахом кофе от розовых губ, быстрым пульсом под кожей, вспышками дрожащих, как звезды, нейронов. Ее тонкое тело сверкало взбудораженным серебром.

Я положил ладонь на плечо Рин и нажал, вынуждая отступить – но девушка не двигалась.

– Сначала в университет. – Продолжала шептать Адриана. Повторяя мои собственные мысли с неожиданные жестоким жаром. – Воспользоваться этим, и… и… не знаю… написать еще одну книгу! Вырваться отсюда. Это же проклятый город. Здесь все…

Мой город. Город говорящих улиц, город тянущийся ко мне во сне – словно кошка за лаской, город в чьих тенях таятся красноглазые убийцы и сияющие рыцари. А homo sapience sapience мечутся, одержимые скучными проблемами и мелкими бесами. Кровавая еда для пожирателей плоти. Низ пищевой цепочки, из которой мне их не вытянуть.

И Адриана, рожденная в Каррау, плоть от его плоти, ненавидит его.

Я оттолкнул ее. Так сильно, что Рин, шагнув назад, неустойчиво качнулась на каблуках и врезалась бедром в столешницу. Книги, грохоча, упали одна за другой.

Пытаясь устоять, Адриана до белизны сжала пальцы на крае стола.

– Ты эту историю себе рассказываешь? – Шагнул я к секретарю. В висках, заглушая собственный голос, пульсировал гнев. – Про голодного профессора, который спрятал голову в трудоголизм?

Теперь впритык подошел я. Адриана съежилась.

Тень на полу извивалась, пытаясь нырнуть под стопу – чтобы я, потеряв контроль, рухнул в ждущую рядом бездну.

Палец за пальцем, я разжал кулаки. Положил горячую ладонь на мягкий изгиб бедра Рин – там, где она ударилась. Где пульсировал огнем наливающийся кровью синяк. Успокаивая сначала боль, затем – опухоль.

Нужно было извиниться, но не получалось.

Поэтому я просто смотрел девушке в лицо.

Зеленые глаза Адрианы блестели. Тело под пальцами била мелкая нервная дрожь. "Пожалуйста, не плачь", попросил я мысленно. Стоило подумать – из правого глаза Рин покатились крупные сверкающие слезы.

– За-зачем я вам? – Адриана закусила губу. – Зачем всё это? Ваши дурацкие книги… Я ничего в них не понимаю! Это всё ненужное. Никому ненужное.

– Понимать – недостаточно. – Горечь во рту. – Я бы хотел…

Хотел объяснить. Показать не один фокус, а тысячу. Научить тысяче фокусов, потому что ты мне подходишь. Я чувствую, что подходишь. Не так, как та Единственная женщина, но лучше чем любая другая.

Адриана вывернулась и, всхлипывая, побежала к двери. Сообразила, что на улице холодно. Рванула к шкафу с верхней одеждой.

– Стой! – Я прыгнул, пытаясь опередить. – Рин, стой!

Но девушка уже распахнула дверцу. Из шкафа выпала сначала коробка, которой я прижал руку Лиз, затем – рука, а затем и сама Лиз.

Адриана отскочила от трупа – и завизжала.

Я прыгнул к девушке и, поймав сзади за талию, зажал ей ладонью рот.

– Рин, я объясню. – Она все еще орала мне в руку, уставившись на упавшую к ногам Лиз. – Я могу объяснить!

Адриана вдруг развернулась бедрами – и вогнала локоть мне в ребра. Я задохнулся от неожиданной боли, руки разжались – а Рин отскочила. Второго удара я не увидел – лишь тень, летящую в лицо. Мелькнули верхние полки шкафа и потолок, затылок треснулся обо что-то – и мир вспыхнул сначала черным, а затем алым.

Прошла секунда, прежде чем я осознал, что лежу на полу. У лица пошатывались каблуки-шпильки. Хотел подняться, но вдох расколол тело на части: в носу булькало, в груди горело, голова пульсировала и звенела раздувшимся будильником. Я закашлялся, сворачиваясь в клубок.

Адриана пискнула, на этот раз сама зажала себе рот, и попятилась. Я бросил вдогонку за девушкой Тень – но та расплылась нефтяным озером. Фокуса не хватало. Я все еще не мог поверить, что Адриана меня ударила. И боль отвлекала.

Рин побежала к двери. Вернулась, выдернула из шкафа пальто и выскочила из кабинета. Шпильки, удаляясь, дробно стучали по цементной лестнице. Она еще не кричала. Сейчас начнет.

Я задержал дыхание, глотая кашель. Из разбитого носа в Тень часто капала кровь. По луже черноты расходились круги.

– Какая нервная сучка. – Хриплый знакомый голос. – И горячая!

Я сел рывком. По спине как наждаком погладили, а волоски на руках щекотно шевельнулись от ужаса.

Комнату сковал мороз, мебель трещала от перепада температуры. А от моего стола, наоборот, повеяло волной жара. Сухого, словно там распахнули окно в пустыню. И в этой пустыне что-то недавно сдохло: ветер, словно всадника, нес тошнотворный сладостно-трупный запах.

От холода на глазах выступили слезы. Я вытер ресницы, сбрасывая уже не влагу, а ледяные кристаллы. Прищурился, до боли вглядываясь в дрожащий над столешницей воздух. Вынуждая себя увидеть. Насилуя свое сознание, чтобы увидеть.

Раздирая само пространство взглядом. Истина сложилась рывком – как одна из тех картинок, изображающих и два лица, и ваза.

Боаз примостился на крае моего стола. Выросший из Тени, в угольно-черном пальто с высоким воротом – словно вышел из фильма-нуар. Его бледно-серое лицо красиво, в отличие от большинства демонов, щеки впалы, а скулы остры. Полы шляпы бросают тень на глаза, но они все равно сияют сквозь нее – голодной черной густой тьмой. Провалами в абсолютную бездну. Контуры Боаза столь четки, что он кажется самым настоящим, что есть в комнате. Вырезанным ножом на ткани реальности. На него почти невозможно смотреть.

– Опять запал на блондинку, Керри. – Хихикнул-тявкнул демон.

– Тебя нет. – Я отполз к стене, барахтаясь в Тени, как в воде. – Тебя нет. Ты изгнан. Изыди отсюда!

Рот Боаза раскрылся в оранжево-алой, как старое пламя, усмешке:

– Но ты же сам позвал. Дверь отворил. – Рифмами: – Не так-то просто дверь закрыть, когда у побирушки прыть! А я войду, а я войду, и будем вместе мы в аду.

Боаз расхохотался.

– Пошел вон! – Горло перехватило, я шептал. – Пошел вон, я сказал! Никто тебя не звал! Это мои владения! Я изгоняю тебя именем…

Демон прекратил ухмыляться. Подался вперед, обеспокоенно:

– У тебя же сейчас поважнее проблемы, да?

На улице, приглушенно из-за двух дверей, Адриана кричала "Помогите!" и "Полиция!".

Районный участок на соседней улице. Она побежит именно туда.

Перепуганная, уверенная, что месяц просидела в четырех стенах с маньяком, у которого труп в шкафу. Рин приведет полицию, и они найдут всё, что нужно: меня, сморкающегося на полу кровью и разговаривающего с пустотой, Лиз – легкую и давно остывшую, книги, написанные на несуществующих языках. И если немертвой повезет, то она проснется под ножом патологоанатома. Голодная, растерянная и злая. Она перебьет кучу народа. … Если повезет людям – на нее попадет солнце и Лиз сгорит.

Но что я могу сделать? Спрятать ее? Куда? Тут все перевернут вверх дном – и найдут. Бежать? Пусть Лиз разбирается сама со своими проблемами. … для этого надо хотя бы встать.

Боаз метнулся ко мне. Присел, подаваясь к моему лицу так близко, что едва не касался носом. Дыхание демона пахло падалью.

– А я могу помочь. – Вкрадчиво сказал он. – Это ведь так хорошо, когда у одного из двоих есть мозги. Мы с тобой отличная пара, Керри!

Я отодвинулся, задержав дыхание, чтобы не вдыхать смрадный запах. Стараясь не содрогаться от одного его присутствия.

– Мы могли бы вершить великие дела … опять. – Вздохнул Боаз. Ласково: – Позволь мне быть полезным?

Хотелось сказать, чтобы катился в ад со своими предложениями. И чтобы там, в аду, сделал себе нечто очень, очень болезненное и неприличное. Но демон специально провоцирует – хотя бы на ругательства, зная, какая сила таиться в словах, приправленных дыханием.

– Я не хочу твоей помощи. – В сердцевине тела поселилась дрожь. Зубы стукнули дважды. – Я хочу, чтобы ты исчез.

– Сюда! – Высокий срывающийся голос Адрианы на лестнице, дробь каблуков – как барабаны перед тем, как рухнет все то немногое, что я выстроил в Каррау. – Сюда, это здесь! Быстрее, пожалуйста! Пожалуйста, быстрее!

Адриана всхлипывала. Я лежал в луже тьмы, рядом с демоном – и все же это меня кольнуло.

– Позволь помочь. – Боаз погладил костлявым пальцем мою переносицу. У его кожи не было температуры. – Позволь не дать поджарить тебя на электрическом стуле.

Внезапно перспектива смерти от огня показалась совсем не ужасной. Если со мной в небытие провалится демон.

– Я бессмертен, человечишка. – Засмеялся Боаз, коснувшись моих мыслей.

– Поджарят – тебе-то что?

– Прежде тебя лет двадцать будут держать в клетке. Я бы предпочел свободу. Сучки, рок-н-ролл, наркотики. Или хотя бы просто свободу.

Если меня арестуют – и Принц поймет, что город меня не поддерживает. Я не проживу и часа после этого.

Скрип отворяющейся двери. Боаз, закрывавший мне обзор, оглянулся. Облизав алым языком губы:

– Быстрее.

– Ладно! – Одновременно с ним.

Скрип оборвался. Не было ни шагов Рин, ни вслхипов. Я сместился: дверь все еще закрыта.

В горящую болью грудь как будто сунули ледышку, и сердце пропустило удар.

– Что ты с ней сделал?! – Подобрался я. Стягивая к себе Тень. Стягивая к себе силу.

Боаз отшатнулся, в притворном страхе выставляя руки:

– Да ничего! – Демон хихикнул: – Ничего еще.

В очередной раз обманул меня. Не было Адрианы с полицейскими. Пока что.

– Так. – Выпрямился Боаз. – Поднимайся! Вставай, говорю! Развалился тут. Надо поработать руками. Малость. Ты – мышцы, я – мозги. Как всегда.

Демон вновь распахнул пасть в ухмылке. На этот раз языка в его рту не было. Вообще ничего. Глубокая пустота бездны, готовая глотнуть – и причмокнуть.

Я схватился за край стола и встал. В ребре волнами забился нездоровый пульс.

Сорвал с вешалки пальто, бросил его на тело Лиз и, завернув немертвую в плотную ткань, поднял. Оглянулся еще раз, пытаясь придумать куда ее деть.

– Сюда. – Боаз, не покидавший пределов Тени, притопывал у двери. – Быстрее, Керри!

– Не зови меня так. – Я вышел вместе с Лиз в коридор. Рассеянный дневной свет пробивался через верхнее окно. Тело в руках мелко задрожало, как будто через него пропускали электрический ток, пытаясь реанимировать.

Боаз уже стоял на пролете лестницы, ведущей на последний этаж. Спрятать Лиз в ремонтируемых помещениях дизайнеров? Там же постоянно ходят, кто-нибудь откинет край пальто, и она сгорит.

– Дурак. – Зашипел демон. – Ты что, не видишь?

Манекены первоначально были сложены в аккуратные, как поленница, ряды. Но за несколько дней разъехались, топорщась руками, ногами и головами. Я разгреб кукольную кучу и опустил Лиз в центр. Завесил окно Тенью, снял с немертвой свое пальто и прикрыл сверху манекенами. Темная голова девушки-панка затерялась среди других голов, тонкая рука опять высунулась из кучи. Но уже даже я не различал – где мертвая человеческая плоть, а где пластмассовая.

Вторым делом – сунуть пальто между оконными рамами, закрыть и, крепко сжав старое дерево, позволить ему адгезировать – до нераскрываемого состояния. В коридоре воцарился мрак. Я включил искусственный свет. Хотел вернуться в кабинет, но Боаз топнул ногой, и Тень под ним затрещала.

– Возьми эту. – Указал носком демон на одну из кукол. С волосами такими же темными, как у вампира, и так же торчащими в стороны.

– Никто не поверит…

– Когда у тебя появилось право сомневаться, Керри? – Выплюнул он. – Сомневаться ВО МНЕ?

– Тебя не существует. – Я подхватил манекен подмышки. Он оказался даже тяжелее, чем настоящая Лиз. – Ты ничто.

– Я – недостаток. – Ухмыльнулся из-за моего плеча Боаз. И пнул меня в копчик.

Я полетел по лестнице, выпустив куклу, пытаясь ухватиться за поручень. В итоге вниз мы съехали с пластиковой Лиз одновременно. Боль в боку вспыхнула с новой силой. Я не мог дышать. Не мог ничего.

– Маг города! – Расхохотался Боаз сверху. – Вот бы старик видел тебя! Что за умора!

С первого этажа донеслись голоса. На этот раз настоящие:

– Оставайтесь здесь, – сказала женщина.

– Нет, я тоже… – Адриана. Хотя не очень уверенно.

Я подхватил манекен и, задыхаясь, заковылял к кабинету. Сунул куклу в шкаф, на место Лиз.

Ничуть не похоже.

Даже неуверенную Адриану этим не обмануть.

– Быстрее. – Шепнул в ухо Боаз. – Отпусти меня.

– Что? – Я отшатнулся от него. Вот теперь – на самом деле леденея от ужаса. Память услужливо вспыхнула: ощущение тысячи цепей, неволи, такой крепкой, что ее даже не осознаешь.

– Дай тело. – Жадно потребовал демон. – Быстрее, иначе твой зад не спасти.

Наверное, в моем взгляде читалось, что я предпочту электрический стул.

– Не обязательно твое. – Рот демона вновь прорисовался алым во мраке и скривился. Он указал длинным пальцем на куклу: – Годится и то. Дай мне тело!

Освященный мел в сейфе. По лестнице грохотали незнакомые шаги.

Я вытер нос пальцами – кровь все еще немного шла. Опустился на колено перед "Лиз", облаченную в тонкую шелковую блузку, задрал ткань и начертил короткий символ на животе манекена.

Едва успел поправить ей одежду и отступить, как в комнату ворвались двое полицейских – и Рин за ними.

Что бы то ни было сказать, я не успел: опять оказался на полу, но на этот раз с вывернутыми назад руками.

– Это? – Сухой смешок за спиной.

Адриана икнула.

Полицейский – высокая женщина лет сорока с угловатым лицом и короткой седой стрижкой, дернула меня вверх. Тоже обернулась.

В открытом шкафу лежала, свернувшись, белокожая черноволосая кукла. Очень условно похожая на человеческое тело – но все же похожая. Адриана открывала и закрывала рот. По ее щекам расползались алые пятна. Второй полицейский – низкорослый крепыш – пнул куклу носком сапога. Та выбросила в сторону руку – точно как падала конечность Лиз. Адриана вскрикнула и отскочила, схватившись за горло – как будто пыталась заставить себя замолчать.

– Какого ..мм…, дамочка? – Мужчина. – Это оно?

Адриана мелко трясла головой и таращилась на манекен. Ни да – ни нет.

– Это оно? – Повысил голос полицейский. Захотелось его ударить. Тень жгутом вилась по полу, собираясь подползти и удушить. Я отдернул.

– Это оно, я спрашиваю?!

– Я не… – Рин попятилась, опять стукнулась бедром о край стола. – Я н-не… Д-да. Это. Я не понимаю как…

Адриана перевела взгляд с манекена на меня. Приоткрыла рот – я думал, скажет что-то. Но она молчала. На щеках моей помощницы блестели широкие дорожки слез.

Я мысленно попросил у нее прощения.

– Зачем вам манекен в шкафу? – Задала первый из разумных вопросов полицейская. Впрочем, отпустив мои руки. Я шевельнул плечом. Затем вытер нос, с которого опять капало.

– О-они там. – Пискнула Рин. – Не наши. И-и из…

– Я не знаю. – Сознался я.

– Посмотри еще раз. – Велела полицейская напарнику.

– Чего?

– Манекен осмотри.

– Чего это я?

Он глянул мельком на "Лиз" – и тут же отвернулся. Путешествие по лестнице лишило манекен одной из рук.

Внутри пластикового сосуда Боаз, а от демонов отводят взгляд. Это естественно и правильно, так устроена Вселенная. Люди не смотрят на ее слуг, а когда смотрят – не видят, и если те все-таки показываются – вскоре забывают их. И полицейские, уйдя отсюда, постараются выбросить весь случай из головы. Не будут о нем разговаривать и сплетничать. Вряд ли куклу даже упомянут в отчете. Только истеричку. А может вовсе не будет никакого рапорта.

Полицейские – но Адриана другая. Не даром же она проработала со мной в комнате целый месяц.

Девушку сотрясала крупная дрожь – но она вновь и вновь возвращалась взглядом к манекену.

Боаз это тоже чувствовал. Чувствовал… и кукла вдруг шевельнулась, съехав из неустойчивой позы.

Адриана вскрикнула – и выскочила из кабинета.

– Ладно, я это… догоню. – И полицейский поспешно вышел вслед за Рин. Боаз буквально "выдавливал" людей из помещения. Мне тоже хотелось сбежать.

– Вам пора. – Подсказал я женщине. – Вы же видите, это недоразумение.

Она обшаривала взглядом комнату:

– Чем вы здесь занимаетесь?

– Переводами. Я переводчик. Всего лишь.

– А кукла зачем?

– Это незаконно?

– Псих. – Бросила женщина. Развернулась и наконец-то пошла прочь.

От облегчения меня немного повело. Я уперся кулаками в стол, слушая как стихает звук шагов полицейской.

Рано радоваться. Еще одно дел.

Я опустился на колени перед манекеном. Задрав тонкую сорочку, провел рукой по пластиковому животу, стирая печать. … Пытаясь стереть.

Кровь впиталась в омерзительно теплый материал. Как будто это правда живое тело. Я с силой потер знак, но тот даже не смазался. Плюнул на пластик, чтобы размазать слюной.

Манекен, словно на пружинах, подпрыгнул. Зубы щелкнули в миллиметре от моего носа – я едва успел отдернуть голову. Кукла треснула меня лбом в подбородок. В полумраке сверкнули алые зрачки. Челюсти ее сомкнулись на моем плече. Я закричал, пытаясь ее отодрать.

Боаз молотил по мне единственной рукой. Пнул, сбив с ног. Мы покатились по кабинету. Пластиковые пальцы впились мне в горло. Зубы вновь щелкнули – на этот раз поймав волосы. Тень расступилась подо мной, как лужа мазута. Проваливающаяся, зыбкая. Сковывающая руки и ноги. Она бурлила и чавкала.

Боаз в теле куклы давил удесятиревшимся весом – выталкивая меня на ту сторону. В глазах плясали алые пятна. Вязкая жижа чавкнула, затекая в уши. Я был уже наполовину в ней. Едва не порвав мышцы, освободил левую руку и схватился за ножку стола, пытаясь не дать себя утопить. Манекен впился зубами в мою кисть, боль пронзила судорогой, и я выпустил опору.

Тьма хлынула на лицо, залила глаза и рот.

Воздух вдруг разорвал гавкающий грохот. Ударные волны встряхнули молекулярные колебания. Меня тоже – как будто кулаком в грудину двинули. Бездна хлюпнула и выплюнула меня, став просто Тенью.

В нос ударил запах горячего железа. Задыхаясь, я лежал на полу, а на мне распласталась пластиковая кукла. Я сбросил ее, и не вставая, двумя ударом стопы, проломил мягкую голову. Отшвырнул в сторону.

Глупо. Боаза прогнала другое.

На пороге стояла женщина-полицейская, пистолет в ее вытянутых руках мелко-мелко дрожал. Ему было радостно. Будь он псом, то прыгал бы от восторга выполненного долга.

В корпусе куклы темнело два маленьких круглых отверстия.

И одно наполнялось кровью у меня в груди.

Я прижал к нему ладонь, вскочил и побежал.

Глава 4

В углу кирпичного потолка сквозняк покачивал паутинку. Блестящие нити переплетались в продолговатые ячейки, сужающиеся круг за кругом, пока не слились точку, где должен был сидеть раздувшийся, как старый гнилой гриб, золотопряд. Вместо паука нити поделки крепились к гвоздю. Отбрасывали тонкие четкие тени на книжные полки, забитые букинистическими драгоценностями и ветхими перекидными календарями. На клавесин и висящую на стене скрипку. На старый потертый ковер. Единственная лампа-рожок светила тускло-коричневым.

Я подумал о нейтронных звездах и древних богах.

Лежать было прохладно, но удобно. На вдохах грудь ненавязчиво сжимало, на выдохах что-то кололо в спину. Пахло ванильной сладостью и пылью. Невидимые пальцы скользили по моей голове. На миг показалось, что это паук покинул паутину и копошится в моих волосах. Дернулся было, но тонкие руки сжали в объятьях, мешая двигаться. Не сильно ошибся: я в тюремных покоях Терции.

И как я сюда попал?

Помню Боаза в кукле. Тень, проваливающуюся нефтяным болотом. Выстрелы, заставившие демона отступить. Давление, разливающееся по грудине и теплый ручеек, стекающий под рубашкой на живот. Помню, как сбил полицейскую с ног и выскочил в снегопад. Кажется, на улице был кто-то.

– Тшшш. – Терция наклонилась, заглядывая мне в лицо. Лунные пряди скользнули вперед, щекоча шею, а зрачки огромных голубых глаз медленно расширились. Как у кошки перед тем как она прыгнет и вгонит когти в мягкие перья: – Мой колдун отдыхает.

– Уже. – Слова царапнули пересохшее горло. – Как…?

Терция, словно надоевшую игрушку, отшвырнула меня по кровати. Мир перевернулся несколько раз – я прокатился по постели и грохнулся на пол вместе с намотавшейся на ноги простыней. Ковер смягчил удар, но в висках все равно взорвался пульс, в грудь как будто мешком треснули. Мешком с песком – и весь он попал мне в бронхи.

Добрых полминуты я кашлял. Затем все-таки вывернулся из ткани, и встал, схватившись за край кровати.

Чтобы тут же отдернуть руку. Весь матрас старой темной ржавчиной покрывали заскорузлые пятна крови.

Немертвая жрала здесь. На той же кровати, на которой стонала подо мной. К горлу подкатила кислая жгучая волна. Омерзение и ужас… и неуместная обида. Как будто она мне что-то обещала. Но с другой стороны, где ей еще питаться? В этой комнате и пяти шагов по диагонали не сделаешь. Я отшвырнул простынь пинком. Не хватало только вампира оправдывать.

Мои одежда и обувь пропали. На груди алела гематома, запеченная трещинами лопнувшей кожи. На руках – отпечатки в форме тупых зубов. Кто бы знал, что у манекенов рот раскрывается… Голова раскалывалась, Тень лежала черным мятым лоскутом ткани на полу – словно чувствовала себя виноватой.

И я не помнил, как попал в Домус. В шахматную партию древних сестер, где должен ходить по самой границе клеток – чтобы ни одна из них меня не слопала.

– Пора быть полезным. – Терция встала и разгладила ладонями короткую многослойную юбку. – Это красиво?

Немертвая вскинула руки и закружилась, перебирая на месте сапожками. Без улыбки. Как будто то, как я ее увижу – очень важно. Юбка приподнялась, расходясь серебристо-серыми, голубыми и нежно-бежевыми лентами. Черный верх платья обтягивал подростковую грудь и неправдоподобно узкую талию, открывая сверкающие блестками плечи. Тонкие серебряные цепочки тянулись от небесно-голубой бархотки к перчаткам такого же цвета. Лунные волосы подняты в сложную прическу, из которой выпущены отдельные пряди, тоже подкрашенные голубым и бежевым. Девочке, убитой чтобы родилось чудовище, все это шло.

– Играешь в Лолиту?

Терция остановилась:

– Не нравится?

– Мне нужны только дневники. Ты это знаешь.

Немертвая пожала одним плечом. Цепочки зазвенели.

– Терция, кто меня сюда привез?

Она отошла к клавесину и вернулась, удерживая что-то на сложенной чашечкой ладони.

– Маленькая. Такая маленькая… такая бесполезная вещь. – Терция бросила предмет мне. Я поймал: резиновая шайба, размером с ноготь. – Мой колдун – такая же маленькая и бесполезная…?

Она в курсе, что Каррау молчит? Что Тень взбесилась, едва не поглотив меня, и в ближайшее время ею опасно пользоваться? Как много она знает, сидя под замком в подвале?