Читать книгу Ставка на проигрыш - Оксана Обухова - Страница 1

Упитанная белая чайка походкой старого кавалериста задумчиво обходила мусорный бачок. Сонная официантка махнула полотенцем, птица шарахнулась в сторону под пластмассовый столик уличного кафе и там наткнулась на огрызок беляша.

Подхватив его желтым плоским клювом, чайка взлетела и была тут же атакована драчливыми соплеменниками. Беляш шлепнулся в воду, и вся стая, вереща и пихаясь, бросилась его подбирать. Я вытянула шею – птичьи разборки закрывал от меня высокий гранитный парапет набережной, – но так и не поняла, кому достался трофей: законной ли добытчице или ее флибустьерствующим родственникам. Чайки разномастностью не блещут, они похожи друг на друга, как диетические яйца в картонной упаковке.

Стая еще немного поорала, повыступала, я отпила глоток гаденького растворимого кофе – в забегаловке на набережной только пиво было отменно приличным – и блаженно потянулась. Предвкушение праздника не могли испортить ни набегающие тучи, ни вопли крылатых флибустьеров, ни сонная официантка, одним видом убивающая желание пообедать. Предвкушение праздника – состояние особое, и его не способны испортить мелкие пакости вроде дождя или слишком сладкого кофе из пакетика «3 в 1». Я сидела под тентом кафе на набережной и любовалась видом двухпалубного белого парохода – класс «река – море», как скупо информировал меня Туполев, – пришвартованного метрах в пятистах от меня.

Слов нет, я могла бы любоваться пароходом и с более близкого расстояния, но возле трапа «Мадемуазели» не нашлось уютного столика под балдахином и пластмассового креслица. Я побродила по пристани туда-сюда, туда-сюда и отправилась к торговому комплексу (бывший кинотеатр «Мираж»), где этих самых столиков было пруд пруди. Причем абсолютно свободных и девственно чистых, поскольку время вечернего моциона горожан еще не наступило. Был прохладный дообеденный час, и даже наплыв отоваренных в «Мираже» граждан еще не успел осчастливить чаевыми уснувшую возле стойки официантку. Из посетителей в кафе были только я и чайки.

Блестящая лента реки слепила глаза даже сквозь защитные очки, я поменяла угол обзора и, повернув голову немного назад, взглянула на приснопамятный «Мираж».

Здание скончавшегося в постперестроечную эпоху кинотеатра радовало глаз монументально-серым бетоном и обилием стекла по фасаду. По странной прихоти архитектора кинотеатр радовал стеклянным передом не оживленный городской проспект, а пустую набережную, крикливых чаек и редких рыбаков, стоящих, надо сказать, к парадному фасаду тоже далеко не лицом. Дивным видом застекленного монстра – стиль постройки напоминал Кремлевский дворец съездов – в основном любовались пассажиры прогулочных катеров, совершающих обзорные экскурсии вниз по реке.

Не удивлюсь, если и захирел кинотеатр из-за этой архитектурной оплошности: для того, чтобы попасть к кассам, потенциальным зрителям приходилось огибать огромное строение и топать по продуваемой всеми ветрами площади. А ведь только коротким летом этот отрезок набережной выглядел уютным прогретым островком. Зимой и в промозглое межсезонье дамы едва подолы удерживали от несущегося с реки сквозняка.

А зачем, спрашивается, страдать? В городе и без «Миража» полно кинотеатров, приветливо распахивающих двери в пяти метрах от проезжей части. Так что по причине архитектурного головотяпства «Мираж» хирел, хирел и в конце концов отдался квадратными метрами под торговые павильоны, бутики и выставочные стенды. Расторопные торговцы мудро плюнули в сторону застекленного фасада и сделали так, чтоб народу было удобнее.

Раскрыли для посетителей задние двери почившего кинозала. Торговому люду не до архитектурных излишеств, им бы покупателя заманить и отоварить.

(Справедливости ради, следует заметить. Уже почти два года городские власти пытаются изгнать торгующих из храма Искусства. По слухам, из желтых листков в кинотеатр даже систему «долби» завезли. Но торговцы массово бунтуют и регулярно выходят к мэрии с пикетами и прикрытием в виде плакатов «Наши дети тоже хотят кушать» и «Руки прочь от наших рабочих мест!».)

…Оглаживая рассеянным взглядом серый бетон, я медленно попивала кофе и пыталась мысленно сверить список собранных в поездку вещей. Два пухлых чемодана поджидали меня дома в прихожей, серая туча целенаправленно двигалась к белому пароходу и образно напоминала: не забудь, Соня, зонт! И плащ. И резиновые сапоги. (Вдруг круиз рыбалку в камышах предполагает?!)

Я внесла в мысленный список несколько вышеперечисленных непромокаемых предметов, прищурилась в сторону «Миража» и увидела забавную картину. В проходе между двумя рядами стеклянных дверей метался перепуганный гражданин в мешковатом костюме, клетчатой кепке и круглых очках в стиле Джона Леннона или кота Базилио. Гражданин бился о двери и искал выход.

«Ильфа и Петрова не читал, – вздохнув, подумала я. – «В Москве любят запирать двери». А у нас хоть и не Москва, но двери тоже повсеместно заперты».

Гражданин в мешковатом костюме метался по стеклянному вольеру, пихал локтями двери, и выражение его лица напомнило мне оскал Ивана Грозного из кинофильма «Иван Васильевич меняет профессию»: «Замуровали, демоны!!!»

«Или «Двенадцать стульев» не читал, или иностранец», – снова вздохнула я и уже собралась помахать рукой бедолаге и жестами направить его к крайней и, скорее всего, незапертой двери, как он сам, методом локтевого тыка, ее обнаружил. Выскочил на площадь, легко сбежал по нескольким ступеням к набережной и направился к стойке кафе.

У меня было прекрасное настроение, я сердечно улыбнулась бестолковому гражданину, но тот так злобно зыркнул на меня из-под очков, что улыбка моя тут же завяла, так и не распустившись до конца.

«Фу… Чучело невоспитанное», – отрешенно фыркнула я и, послав его к черту, вернулась к пакостному кофе и моему предвкушению. Которое, как известно, ничем не испортишь.

Малообразованный иностранец буквально секунду постоял спиной к стойке, лицом к «Миражу», потом внезапно и резко взял с места и почти бегом бросился к ступеням, ведущим вниз на узкую гранитную полоску возле самой воды. Его клетчатая кепка последний раз мелькнула над гранитным парапетом и исчезла.

Я наконец-то допила пакостный кофе, прикурила сигарету и обратила внимание, что народ продолжает прибывать на набережную. Причем без покупок в фирменных пакетах «Миража» и деток, которых следовало проветрить на речном берегу. Сначала из стеклянных дверей выскочили два озабоченных мужика – один в джинсовом костюме, другой в рубашке поло и льняных брюках, – потом на площадь перед кафе выкатился тощий юнец на роликовых коньках. Юнец прокатился вокруг кафешки, поозирался и недолго думая покатил в сторону грузового порта.

Мужики же тем временем о чем-то посовещались и разошлись в разные стороны: джинсовый потопал к дорожкам парка, расположившегося по левую сторону от «Миража», «поло» порысил обратно к кинотеатру. Их цепко ищущие глаза обшаривали каждый метр площади, и мне почему-то показалось, что разыскивают они невоспитанного иностранца.

«Может быть, охрана комплекса? – немного вяло подумала я. – «Клетчатый» спер что-нибудь и теперь его ловят? А впрочем, – с той же вялостью продолжила размышлять, – российское ворье в двух дверях не запутается. Да и мужики на охранников не очень похожи… Может быть, они владельцы магазинов?..»

Эту мысль я не успела додумать. Из «Миража» вольной походкой спешащего куда-то человека вышел молодой мужчина в темном костюме и белой рубашке, стянутой у горла галстуком, и запрыгал по ступеням к столикам кафе. Прошел мимо меня, облокотился на стойку и огорченно забарабанил по ней пальцами. Официантка раскрыла пошире сонные глазки, профессионально оценила клиента, убедилась, что она и пиво клиента не интересуют – тот все еще в задумчивости пребывает, – и снова ушла в себя.

Мужчина, так и не сделав заказ, отлепился от стойки и дважды прошел вдоль гранитного парапета туда и обратно. Лицо у него было грустное, задумчивое и глубоко сосредоточенное.

Мне почему-то стало его жаль, и, когда он проходил совсем рядом с моим столиком, я не удержалась и ляпнула:

– Простите. Вы, случайно, не иностранца в клетчатой кепке ищете?

Мужчина был хорошо одет и вполне тянул на владельца ювелирного магазина.

Ювелир проскочил по инерции на метр вперед, потом на какое-то время замер спиной ко мне – руки уставлены на бока, полы пиджака распахнуты, – наконец повесил верхние конечности вдоль тела и осторожненько так развернулся.

– Как вы сказали? – прищурился он пытливо и несколько растерянно. – Иностранца?

– Ну да. В клетчатой кепке и круглых очках… Он вниз к воде спустился.

Мужчина быстро сбегал к воде, вернулся и, потоптавшись невдалеке, с невыразимо кошачьей грацией просочился за мой столик на свободное кресло. Его глаза пошарили по моему личику, подбородок несколько раз дернулся.

– А с чего вы взяли, что это был иностранец? – спросил он со сладчайшей вкрадчивостью.

Не найдя ничего лучшего – все мысли сдувало ветром к белому пароходу на пристани, – я брякнула:

– А потому что он Ильфа и Петрова не читал.

Челюсть визави медленно уползла вниз и пребывала там непродолжительное время. Выражение крайнего удивления на его лице медленно сменилось на абсолютную подозрительность.

– А откуда… Вы… Знаете, – придя в себя, раздельно произнес владелец ювелирного магазина, – что он не читал Ильфа и Петрова? – Мужчина склонился над столиком совсем близко к моему лицу, и я, к своему ужасу, увидела, что ухо у него напружинено. Кудрявая белая проволочка свешивалась из-за уха и спускалась за ворот пиджака.

Влипла, стремительно пронеслось в голове. Дооригинальничалась, допрыгалась. Вечно язык куда не надо протяну.

Напружиненный представитель правоохранительных органов – а кто еще это мог быть (?!), президент с охраной вряд ли в «Мираж» наведается – внимательно всматривался в мое обескураженное лицо. Я справилась с растерянностью и пустилась втолковывать детально. Зашла издалека:

– Вы сами-то Ильфа и Петрова читали? «Двенадцать стульев»?

– Предположим, – с той же вкрадчивостью кивнул «напружиненный».

– Помните, там кусок текста, что начинался словами «В Москве любят запирать двери»?

– Предположим, – не меняя интонации, и с этим в принципе согласился мужик.

– Так вот. Тип в клетчатой кепке мало того что не читал, он еще и испугался, когда увидел, что дверь напротив открытой двери – заперта. Понимаете?

– Предпо… – начал тот и не договорил. – Что было дальше? Почему вы подумали, что вышедший десять минут назад из «Миража» гражданин иностранный подданный?

«Ты что, тупой? – хотела обидеться я. – Я ж тебе три раза про запертые двери сказала!» Но, мудро рассудив – у человека работа такая, въедливая, – пустилась втолковывать дальше и даже голоса не повысила:

– Нормального русского человека запертой у носа дверью не удивишь и не напугаешь. Мы с детского сада знаем, что, если дверей больше чем одна в ряду, открываются они наискосок. Так? Так. А этот все подряд пихал. И паниковал, как будто его замуровали.

– Он пихал их ладонями? – внезапно оживился собеседник.

Я, припомнив, помотала головой:

– Нет, локтями.

– Жаль, – пробормотал мужчина и, внезапно смолкнув, начал прислушиваться к чему-то внутри себя. – Хорошо, – сказал, – слушаюсь.

И я поняла, что прислушивался он отнюдь не к себе, а совсем наоборот, к наушнику на пружинке.

– Вам придется проехать с нами, – произнес он с профессиональным спокойствием, как будто речь шла об очередной чашечке кофе.

– Куда это с вами? – опешила я.

– Вам надо дать показания.

– Кому?! Какие?!

Вопросы, что называется, повисли в воздухе. Из парка к нашему столику выдвигался давешний джинсовый господин, на набережную, обогнув кинотеатр, плавно выруливала белая «газель» с густо тонированными стеклами.

Грустно прикинув расстановку сил, я поняла. Их собралось гораздо больше. Сопротивляться бесполезно.

Но попробовать стоило.

– Никуда я с вами не поеду, – с интонацией обиженной девочки провыла я. – У меня теплоход через три часа отплывает!

– Предъявите, пожалуйста, документы, – в ответ на слезливую риторику строго произнес визави.

Скулеж тут, факт, не проходил, и я пошла с другого бока.

– И не подумаю, – все еще надеясь соскочить, гордо фыркнула я и полезла в сумочку за сотовым телефоном. Сейчас я вам покажу. Сейчас я вам устрою. Где там у меня телефон милицейского генерала Ивана Артемьевича записан? А?

– Не надо никуда звонить. – Рука собеседника, изобразив перископический эффект – из рукава пиджака сантиметров на пятнадцать выехал манжет рубашки, и далее волосатое запястье выдвинулось, – протянулась ко мне. – Не надо.

Я дернула плечом и услышала, как из приоткрытой дверцы подъехавшей «газели» раздался начальственный окрик:

– Сидоров!

Напружиненный незнакомец, оказавшийся всего лишь Сидоровым, послушно снял зад с пластмассового сиденья, подарил мне многозначительный взгляд – мы с вами, девушка, еще не закончили – и рысью поскакал к микроавтобусу. Я предупреждающий взгляд призрела, моментально сбросила в сумку сигареты, зажигалку и вскочила на ноги.

Путь мне преградил серьезный джинсовый товарищ.

– Задержитесь, пожалуйста, – произнес он вежливо и бестрепетно.

– Зачем? – Задерживаться мне было вовсе ни к чему.

– Пожалуйста, – с нажимом повторил мужчина, и я поняла, что бунтовать бессмысленно. Артемьичу позвонить не дадут, а лихо закрутят руки и доставят «куда надо».

В «газели», куда меня вскорости доставили, сидел коренастый господин средних лет. Почти лысый, голубоглазый и, в отличие от мелких чинов, сразу представившийся.

– Подполковник Огурцов. Михаил Николаевич, – сказал и выжидательно поднял брови, попросив тем самым представиться меня.

– Софья. Иванова. Документы нужны?

– Желательно, – вымученно-кисло улыбнулся службист и получил в лапу мои протянутые автомобильные права. – Так-так. Софья Николаевна, значит… И как же это вы, Софья Николаевна, иностранца в гражданине определили?

Судя по всему, пока у кафе меня конвоировал джинсовый товарищ, напружиненный Сидоров успел кратко информировать начальство о сути происшествия. (Или же начальство само все слышало по громкой связи, так как эта связь продолжала осуществляться третьим лицом внутри «газели». Возле узкого столика, сплошь забитого аппаратурой, сидел немолодой мужик в наушниках и, судя по всему, слушал эфир. На меня с подполковником он совершенно не обращал внимания и сосредоточенно смотрел в угол.)

– Про двери заново рассказывать? – обреченно вздохнула я.

– Нет, – снова и уже совсем не кисло улыбнулся товарищ Огурцов.

Мне показалось, что подполковник изо всех сил старается исправить негативное впечатление, оставленное его настырными коллегами. Он пытался расположить к себе свидетельницу (относительно чего у меня уже не было никаких иллюзий, я стала именно свидетелем) и гляделся этаким добрым дядюшкой со сдвигом в провинциальное любопытство.

– Тогда чем я могу быть вам полезна?

– Опишите, пожалуйста, если можно подробнее, внешность человека, вышедшего из «Миража».

Просьба, надо сказать, меня крайне удивила. За «клетчатым», судя по всем событиям, крепко следили. То есть – знали. Кто он, что он и как выглядит. И свое удивление я выплеснула вопросом:

– А ваши товарищи этого сделать не могут?

– Нет, – скуксился Огурцов. – Если бы могли, я бы вас об этом не просил.

– Странно, – пробормотала я и вяло пустилась описывать: – Ну… рост примерно мой, метр семьдесят пять… Вес… Вам и рост, и вес нужно?

– Говорите, говорите, – приободрил подполковник и покосился на мужика в наушниках. Тот поймал его взгляд – я искоса за этим обменом проследила, – покачал головой и пожал плечами с самым виноватым видом. Поиски «клетчатого» иностранца, следовательно, безрезультатно продолжались в порту и его окрестностях.

– Вес, я думаю, килограмм восемьдесят пять, не меньше… Волосы… то ли седые, то ли просто серые, собраны сзади в хвост и накрывают уши… – Бормоча все это, я, убей бог, не понимала, зачем усердствую. За «клетчатым» следили! Причем слежку вели профессионалы, обученные давать словесные портреты и насобачившиеся в этом за долгие годы службы! – Господин подполковник, – не чувствуя в себе энтузиазма, снова взбрыкнула я, – все же не совсем понятно… Почему описанием вашего «объекта» занимаюсь я, а не ваши люди?

Огурцов печально посмотрел в мои глаза, догадался о сомнениях и решил добавить мне чувства ответственности емкой фразой:

– А потому, что только вы, Софья Николаевна, видели его в лицо.

– Как? Только я?!

– Да, – просто ответил службист.

– Но ведь вы за ним следили!

– Мы следили за человеком, который пришел с ним на встречу, – сложив лицо в недовольную гримасу, пробубнил Огурцов. – Но «передача» прошла так быстро и скрытно, что, кроме спины и клетчатой кепки, никто ничего не увидел.

– Поня-а-а-атно, – протянула я.

– Надеюсь, – став очень-очень серьезным, сказал подполковник, – теперь вы понимаете всю полноту ответственности.

Казенно-протокольная фраза легла на мои плечи всем грузом этой – черт ее забери! – ответственности. Я прилежно сощурила глаза, сосредоточилась и восстановила в памяти каждую секунду короткой встречи с иностранцем. Мимо моего столика он действительно проходил очень близко…

Но прежде чем приступить к детализации портрета, для успокоения совести решила все же уточнить:

– Михаил Николаевич, а этот гражданин мог изменить внешность?

– Мог, – четко и твердо сказал Огурцов.

– Тогда… Длинные волосы, скорее всего, парик.

– Почему вы так решили? – оживился подполковник.

– Потому что я женщина, – весомо напомнила я. – И на такие особенности обращаю внимание. Волосы незнакомца имели тусклый, неживой вид. Как пакля. Они совершенно закрывали уши, частично шею и скулы. Лицо у гражданина скорее круглое, чем овальное, но этот эффект могла дать низко надвинутая кепка… Дайте-ка лист бумаги, я попробую нарисовать…

Подполковник тут же выудил из-под стола два листа формата А4, карандаш и положил их передо мной. Я пробормотала «та-а-ак», нахмурила лоб, прикусила нижнюю губу и приступила к начертанию портрета, чего в принципе никогда не умела делать. (Но на пристани белый теплоход уже разводил пары, цейтнот добавил мне талантов и прыти, и портрет получился вменяемым с первого раза.)

– Кепка низко надвинута, парик меняет контуры лица, – старательно рисуя, бубнила я, – щеки чуть-чуть раздуты… как будто он за них что-то подсунул… Нос… нос довольно бесформенный…

Губы… – Я подняла от листка голову, посмотрела на потолок «газели» и, не найдя там подсказки, сконцентрировалась на внутренних ощущениях лица, промелькнувшего буквально в трех метрах от меня, когда «клетчатый» сосредоточенно рысил к прилавку. – Губы не помню. Они почти сливались тоном со щеками. Думаю… он сравнял их гримом…

– Ну попробуйте хотя бы примерно! – взмолился подполковник. – Толстые, средние, узкие? Нижняя часть лица совсем уплывает!

– Нет, – твердо отрезала я и отложила карандаш. – Я смотрела на очки а-ля Джон Леннон, на кепи, на странную прическу, губы остались за кадром.

– А подбородок? Оттолкнитесь от подбородка!

Я старательно оттолкнулась с тем же результатом.

– Нет. Губ нет.

– А щетина? Светлая, темная, рыжая?

– Чисто выбрит. Шея?.. Шея… пряталась в приподнятом вороте рубашки, высоко торчащей из-под пиджака. Пожалуй, это все, чем я могу быть вам полезна.

Михаил Николаевич обреченно посмотрел на портрет в формате А4, – рисунок первоклашки, мало применимый для разработки, – и решительно произнес:

– Через… – он глянул на наручные часы, – минут десять мы тут сворачиваемся, поедете с нами,

Софья Николаевна, наши специалисты помогут вам составить более качественный портрет.

– Михаил Николаевич, а я не могу, – весело, тем не менее твердо проговорила я. – Через два часа у меня теплоход отходит. – Через два часа ко мне домой только Туполев «подплывал» – и то, скорее всего, с опозданием, – но тратить время на составление портретов всяких там злоумышленников, я, тем не менее, не собиралась. Девушке перед дорогой надо еще душ принять, макияж поправить, в идеале чаю попить и упрятать в чемодан плащ-накидку, резиновые сапоги. – Простите, но я должна…

– Вы должны поехать с ними, – прерывая мою трескотню, бухнул подполковник. – Речь идет о безопасности государства.

Вот, что называется, и поплавали. Безопасность, оказывается. А я-то по наивности думала, менты карманника ловят. Или наркодилера.

Ну не идиотка ли?! Такая облава. Спецсредства. Подполковник лично в «газели» парится. Куча мужиков по набережной носится…

– А-а-а, – протянула я, – прямо тут… нельзя?

– Нельзя, – сурово поставил точку Огурцов.

– Так я же опоздаю!!

– Мы вас вертолетом на любую пристань доставим, – прокряхтел подполковник, тяжело поднимаясь со стула. Приоткрыл дверь «газели» и вышел на улицу.

Зримый образ вертолета добил меня окончательно. Уничтожил прямо-таки. Всего неделю назад Туполев сделал мне последнее китайское предупреждение и сформулировал его так:

– Твоя редкая особенность влипать в истории наводит меня на тяжкие размышления. – Вступление Назар Савельевич произнес весьма игриво, сделал паузу и тут же бабахнул из всех стволов: – Надеюсь, эта поездка пройдет без эксцессов. Пообещай мне, Софья, – никаких историй. Хорошо?

– Клянусь! – мяукнула я и даже проделала ладошкой в воздухе знак, отдаленно напоминающий крестное знамение. – Никаких историй. Только ты, я и белый теплоход.

– Надеюсь, – хмуро кивнул Туполев и поцеловал меня в щеку. – Будь умницей.

Интересно, что он скажет, когда «умницу» Софью доставят к любой пристани на вертолете?

Думаю, ничего не скажет. Только чемоданы за борт выкинет. Назара Савельевича родная мама «человек-топор» зовет.

Ох, я и влипла!..

Начать звонить генералу Артемьевичу и орать: «Караул, спасайте!»?

Пожалуй, не стоит. Артемьич вмиг уважаемому олигарху стукнет, и результат будет тем же. Чемоданы за бортом плавают, Софья с пристани мокрым платочком машет.

Мамочки родные, что же делать-то?!

Оторвав онемевшее седалище от табурета, я было метнулась на выход, но путь из «газели» мне перегородило чье-то плечо. Сгибаясь и неловко переставляя ноги, обутые в роликовые коньки, в автобус забирался тот самый юнец, что недавно нарезал круги по площади перед магазином.

– Здравствуйте, – улыбнулся спортсмен, и я отметила, что «юноше» хорошо под тридцать. Улыбка собрала вокруг его глаз глубокие «гусиные лапки». «Юнец» тяжело опустился на оставленный начальством откидной стул и потянулся к крошечному ящику, оказавшемуся мини-холодильником, битком забитым минеральной водой в пол-литровых бутылках. – Софья Николаевна, кажется? – фыркнув открывшейся минералкой, спросил он и отхлебнул водички.

– Угу, – кивнула я и тут же завопила: – Слушайте! Скажите вашему Огурцову, что я никуда не поеду! У меня билеты пропадают! У меня цейтнот! Жених, пароход и так далее! Я что, обязана вам всяческие портреты составлять?!

«Юноша» поерзал, пожал плечами, сунул ополовиненную бутылку в широкий карман у колена на спортивных штанах и уклончиво ответил:

– Думаю, это не займет много времени.

– Да у меня его вообще нет! Мне еще сапоги… у меня еще столько дел!

Господи, ну зачем я поперлась на эту пристань?! Сидела бы спокойно у собранных чемоданов, книжечку почитывала… Так ведь нет! Как последняя дурища, следующая советам мамы, собрала пожитки с вечера, с утра разнервничалась с предвкушениями и побежала теплоходом любоваться! Голову проветрить, нервы охладить…

Энергию девать некуда?!

– Ну пожалуйста, – заскулила я, – пожалуйста, объясните вашему подполковнику, что не могу я ехать… И вообще. – Решительно распахнув дверцу, но не имея возможности проскочить через вытянутые ноги в роликовых коньках, я высунулась в дверную щель и завопила: – Никуда не поеду! Арестовывать меня вы не имеете права!

Подполковник Огурцов, Сидоров и гражданин в джинсовом костюме стояли неподалеку от отъехавшей в кусты «газели» и тихо переговаривались. Мой вопль заставил их дружно поморщиться, но иного ответного действия не произвел. Впрочем, Сидоров сделал шаг по направлению к автомобилю – я всерьез решила, что он сейчас дверцу захлопнет, та мне по носу чиркнет, и быстро юркнула в глубь салона, – но он только подошел ближе и обратился к «юноше»:

– Серый, выйди, – затем быстро занял освобожденное «Серым» место и приступил к повторной обработке свидетельницы: – Софья Николаевна, скажите, пожалуйста: – ах, ах, какие мы вдруг вежливые сделались! – вы могли не заметить, как объект сменил направление движения и ушел не влево, а вправо?

Говоря все это, Сидоров умело чертил план местности на втором листке А4: кафе, столики, прилавок, крестиком обозначил мое месторасположение, полоски асфальтированной набережной и гранитный спуск к воде. Стрелка показывала направление движения клетчатой кепки к речному вокзалу.

Вроде все верно. Я задумчиво посмотрела на план, перестала ерепениться и вразумительно уточнила:

– Рыбаков у воды не было?

– Нет, – ответил Сидоров, и всю полноту ответственности мне пришлось брать на себя.

– Я думаю…. мне кажется… обратно он не пробегал. Я бы его заметила.

– Уверены? А вдруг?

– Вдруг, конечно, всякое случается… Но если человек спешит, а ваш «объект» очень спешил, то траекторию движения он вряд ли меняет. Когда я видела его кепку в последний раз, она уносилась к речному вокзалу.

– Что и требовалось доказать, – удовлетворенно произнес Сидоров и многозначительно посмотрел на подошедшее к микроавтобусу начальство, сопровождаемое джинсовым коллегой. – Он ушел туда.

– Н-да, – крякнул подполковник. – И куда потом делся?

Джинсовый за его спиной развел руками.

– Господа, – не стараясь даже вникнуть в проблемы контрразведки, проблеяла я, – у меня цейтнот. Билеты и так далее.

– Да-да, – рассеянно кивнул подполковник. – Сережа, разберись. – И ушел куда-то из поля видимости.

Следом за ним исчез и Сидоров, и место на откидном стульчике вновь занял «юноша» по имени Сережа. С трудом установил коньки под столиком – я в это время продолжала скулить без остановки – и вдруг, видимо не снеся женского расстройства, обратился к товарищу в наушниках:

– Палыч, у тебя комп Власова с собой?

– Угу, – кивнул востроухий Палыч и ткнул пальцем в плоский чемоданчик, подвешенный на крюк за его спиной, – туточки. А ты с ним работать умеешь?

– Обижаешь, – оскалился «юноша» по имени Сережа. – Мы с ним программу вместе запускали.

– А шеф не того?.. – выразительно поинтересовался «слухач».

– Ну, попытка не пытка. Не ругаться же нам, в самом деле, с Софьей Николаевной, да?

Странные переговоры «Серого» и Палыча закончились тем, что на столе передо мной появился не листок чистой бумаги, а светящийся монитор ноутбука. Сергей довольно потер руки, нажал на клавиши и улыбнулся.

– Приступим к составлению портрета, Софья Николаевна?

Через сорок пять минут, когда я бодро рысила к «ниссану», припаркованному на стоянке «Миража», над моим автомобилем в бреющем полете пронеслась белая чайка и на глазах у владелицы метко прострелила половину капота и ветровое стекло жидким серым калом.

Символизм ситуации был-таки доведен до абсурда. Эксцесс получил логическое завершение. С десяток автомобилей застыло на парковке, но ни один из них не получил серой отметины. Лишь мой «ниссан». Поскольку, если верить Назару Савельевичу, только Софья Иванова имела отличительную особенность – появляться конкретно в том месте, где конкретно гадят.

В данном случае белые чайки.

И Назару Савельевичу можно верить…

Назар Савельевич прибыл за мной с точностью курьерского поезда. Предупредить звонком по мобильнику – меняй тапки на босоножки, – разумеется, не удосужился. Персоны, подобные господину Туполеву, всегда пребывают в уверенности, что их ждут в абсолютно товарном виде, на чемоданах, с зонтом и в босоножках. Я к тому времени успела ополоснуться в душе, на «живую нитку» подправить глаза и губы, засунуть в менее набитый чемодан игривые резиновые сапожки (все в разноцветных сердечках по кремовому полю), свернутый в трубочку целлофановый плащ а-ля дачница пристроить в голенище левого сапога и положить сверху на чемодан огромный фиолетовый зонт на две персоны.

– Багажа не много? – оглядев чемоданы, буркнул Назар.

– В самый раз. Или ты думаешь, что я буду две недели ужинать в одном и том же платье? – Я любовно огладила ближний чемодан и без сомнения выдала: – Тут все тютелька в тютельку. Аккурат на две недели.

Вошедший вслед за Туполевым шофер подхватил мою поклажу, крякнул едва слышно и поволок чемоданы на улицу.

– Присядем на дорожку? – спросила я.

– В машине насидимся, – проворчал нежно любимый, и я тут же вспомнила мою дражайшую подругу Дусю. В моменты, подобные этому, Дуся обзывала Туполева «этот твой карликовый олигарх», и в моменты, подобные этому, я с ней соглашалась. Человек-топор был явно не в духе, и лезвие лица опасно посверкивало.

– У тебя неприятности? – цокая по ступеням подъезда моего элитного малоэтажного жилья за спиной «олигарха», поинтересовалась я.

Назар придержал передо мной дверь подъезда и скупо обронил:

– Дела разгребал.

– Разгреб? – в той же скупой манере побеспокоилась я.

– Да разве их разгребешь? Конюшни.

Я сочувственно почмокала губами и уселась на заднее сиденье представительского «мерседеса».

Пора было начинать радоваться.

Улицы города неслышно проносились за окнами машины, витающий в деловых облаках Туполев сидел рядом, на пристани развивал пары белый теплоход, а туча унеслась куда-то далеко проливать свои щедрые слезы. Причин для радости набиралось с избытком, но просветленного умиротворения почему-то не наступало. В голове ржавым болтом вращались прощальные слова подполковника Огурцова: «В случае необходимости мы с вами свяжемся». Я держала Туполева за локоть, пальцами второй руки рассеянно барабанила по колену и все никак не могла выстроить поступки по степени значимости. Имеет ли право девушка, отправившаяся, так сказать, в предсвадебное путешествие, отключить сотовый телефон и не реагировать на призывы органов охраны правопорядка?

На мой влюбленный взгляд – имеет, однозначно.

Но если взгляд оставить в покое, то не получится ли так, что органы приедут за девушкой сами и снимут ее с рейса? Точнее, прилетят и выволокут. Это во-первых.

А во-вторых, стоит ли девушке каяться и рассказывать любимому о казусе на набережной? Слов нет, если бы Назар Савельевич приехал в добром расположении духа, я в порядке невинного бреда поведала бы ему о «клетчатом иностранце», своей наблюдательности и головотяпстве контрразведки. Даже похихикала бы: «Ах, ах, глупейшая ситуация, я единственный свидетель». Глядишь, и пронесло бы бурю стороной…

Но Назар Савельевич сидел мрачный, как та туча, поэтому повествование о моих очередных злоключениях я мудро решила оставить на потом. На время позднего интимного ужина, когда укрытые летними сумерками берега будут проплывать за окнами – или у них там сплошь иллюминаторы вместо окон? – парохода, а Назарушка, теплый и податливый, будет лакать третий фужер шампанского. Сказать, поцеловать и сразу в постельку, чтоб не бросился чемоданы за борт вышвыривать. (Видение плавающих за бортом чемоданов постоянно возникало перед глазами благодаря стараниям родимой матушки. Собирая неразумную дщерь в поездку, мама, пытаясь выглядеть убедительной, твердила:

– Будь благоразумной, Софья. Зная твой характер, умоляю – будь благоразумной. Твой первый муж был дивным человеком…

Пять минут из этой речи можно оставить за скобками, поскольку моего экс-супруга мама жутко уважала за породу и изысканность и вспоминала о нем с увлечением.

– …Теперь ты встретила Назара. Он человек совсем другого склада, тем не менее партия блестящая! – Матушка поднимала глазки к потолку, голос ее звучал с придыханием на последних словах, и становилось видно, как ей хочется стать тещей взаправдашнего олигарха. – Софья, вчера мне приснился сон: Назар Савельевич вытряхивает за борт твои чемоданы. Ты уже плаваешь в реке, а тебе на голову падают платья и юбки. Потом ты остаешься за кормой, как кучка мусора, а корабль уплывает за горизонт…

Красочная картинка, правда? Именно благодаря красноречию матушки «чемоданы за бортом» привольно расселились в моем воображении.

– Софья, умоляю! Будь благоразумна! Тебе двадцать шесть лет, – эту цифру маман выговаривала как шестьдесят два, – пора задуматься о семье. О детях. Будь благоразумна.

Но я была строптива. Хотя и влюблена. Я терпеть не могу напоминаний о бывшем муже, намеков на возраст (достаточно свежий, на мой взгляд) и пророчеств с придыханиями. Я девушка глубоко самостоятельная и давно привыкла все решать сама.

– Мама, – в результате сказала я, – будешь канючить, брошу и Туполева.

Это был удар ниже пояса. Запрещенный и обманный. В Назара Савельевича Туполева я была влюблена, как сотня мартовских кошек. Его внимание мне досталось потом, кровью и первой сединой, поскольку за весь отрезок моей половозрелой жизни он показался мне единственным мужчиной, достойным приложения усилий. Титанических, но оправданных.

И вот теперь я была готова все качественно испоганить. Упасть в ложь словно за борт, накрыться мокрым ворохом чужих тайн и отпустить за горизонт нечто главное и единственно важное для юной девушки в двадцать шесть лет…

А может, плюнуть на все и вообще забыть? Клетчатого гражданина органы вряд ли поймают, уж больно прыток… Да и опознавать мне в нем, собственно, нечего… Не парик же с очками, в самом деле, на опознании предъявят…

Ни забыть, ни плюнуть, ни договориться с совестью у меня не получилось по одной простой причине: единственным знакомым человеком в команде белого теплохода оказался контрразведчик Сидоров. Едва мы поднялись по трапу под милую музыку Вивальди, несущуюся из динамиков, и раскланялись с помощником капитана, как я тут же увидела в конце шеренги стюардов, вышедших принять гостей, перекошенное лицо с выпученными глазами. Контрразведчик Сидоров собственной персоной замыкал шеренгу белых стюардовских рубашек, а на его черном пиджаке висела табличка, рекомендующая сего господина как члена службы безопасности судна.

Ступор, напавший на меня, длился не более пяти секунд. Опытный Сидоров справился с, мягко говоря, недоумением еще быстрее, и, думаю, наш стремительный обмен взглядами остался незамеченным для окружающих. Туполев протокольно-любезно болтал с помощником капитана, его шофер передавал наш багаж стюардам, я и чекист старательно смотрели в разные стороны. Шея контрразведчика медленно наливалась малиновым цветом.

– Ваши каюты очень удобно расположены, – вещал помощник в белоснежном кителе. – Рядом находятся…

Что находится рядом, Леонид Аристархович поведать не успел. В кармане Назара Савельевича затрещал сотовый телефон, – этот зуммер я очень хорошо знала, так как из разнообразия мелодий именно этот колокольный перезвон всегда заставлял Туполева реагировать стремительно, – и месье олигарх тут же выдернул трубу наружу:

– Да, Валентин, слушаю.

Пароходный начальник сделал едва заметный жест, стюарды подхватили чемоданы и поволокли их сначала вдоль правого борта, потом свернули в коридор к каютам – Туполев все это время не отнимал трубу от уха, я молча топала следом – и, проведя гостей по укрытому мягким ковром коридору, остановились возле двух соседних дверей.

Никаких уточняюще-объясняющих речей ребятки не вели, по билетам господин Туполев был прописан в каюте 12а, его спутница, то есть я, остановилась возле двери с табличкой 12б – наши каюты были смежными. Назар, не отрываясь от телефона, мотнул головой сразу всем: мне, мол, давай обустраивайся, ребятишкам – волоките багаж в каюты, – и скрылся в своем обиталище.

Я быстренько сунула стюардам чаевые, захлопнула дверь и восторженно покрутилась на месте. Каюта была шикарной. Нежно-голубые прозрачные шторы почти не скрывали чудесный вид на противоположный берег, удобные плюшевые кресла и угловой диванчик намекали на уютное времяпрепровождение, на длинном низком столике, находящемся в плюшевом окружении, стояли ваза с цветами, ведерко с шампанским, коробка с конфетами, блюдо с фруктами и два пустых фужера.

– Блеск! – взвизгнула я и с разбега бухнулась на большую двуспальную кровать, устроившуюся за небольшим углом-выступом, который образовывало помещение с удобствами. – Блеск!

Матрас был ровным, удобным и, на мой взгляд, немного жестким. Лежащая на нем Софья отражалась в глянцево посверкивающем потолке и прекрасно гармонировала белоснежным костюмом с приятно лазоревым покрывалом.

– Блеск! – повторила я и, повернувшись на бок, еще раз оглядела временное пристанище.

Общее радостное впечатление от каюты немного портил вид рабочего письменного стола с выставкой оргтехники. Компьютер, принтер, сканер и прочая писчая чепуха красноречиво намекали, что еду я не в предсвадебное путешествие, а сопровождаю Назара Савельевича в деловой поездке. В бизнес-круизе то есть. Туполев почти месяц размышлял, принять ли приглашение организаторов. Первоначально даже отказался, но, когда ему прислали уточненный список участников турне, дал согласие.

Льщу себе надеждой, что это решение он принял немножечко из-за меня. Вечно занятой магнат – каждая минута расписана! – отдыхал редко. И кратко. Но, собрав воедино все плюсы – начинающийся бархатный сезон, какое-то полезное знакомство и Софью с белым пароходом, приобрел два билета. На себя и сопровождающее его лицо без уточненного статуса. (Меня, видимо на всякий референтский случай, щедро снабдили оргтехникой и всевозможной канцелярской ерундой.)

Я отвернулась от письменного стола, пристроила голову на подушку и сосредоточилась на глянцевом потолке, старательно изгоняя из головы все мысли о перекошенном лице в конце шеренги белых рубашек.

Я не позволю испортить мне праздник всяческими шпионскими неурядицами! Приказываю себе забыть о подполковнике Огурцове, «газели», набитой шпионской аппаратурой, фотороботе «клетчатого» и самом факте моего присутствия на набережной! Я к этой поездке две недели готовилась в магазинах, фитнес-залах, салонах и парикмахерских! К черту всю разведку! К дьяволу оргтехнику! (Накрою ее газеткой и забуду напрочь. Я тут вам не работать, а отдыхать приехала.) Туда же неплохо бы отправить и контрразведчика Сидорова…

Аутотренингу и адресному распихиванию персонажей помешал негромкий стук в дверь. «Горничная или Туполев?» – подумала я и, встав с кровати, крикнула:

– Войдите! Не заперто, – и пристроила на лицо радостную улыбку.

В приоткрытую дверь ловко просочился контрразведчик Сидоров, и радости во мне сильно поубавилось. Уже не напружиненный службист прикрыл за собой дверь, нажал на нее спиной, продолжая держать левую руку на ручке двери, и зашипел без всякого вступления:

– Немедленно покиньте судно!!!

– Что-о-о-о?! – в ответ прошипела я. – С какой это стати?!

– Немедленно покиньте судно!! Или я вас арестую!

– Чего-о-о?! – негромко возмутилась я и сложила из пальцев внушительный кукиш. – Фиг тебе!

– Что-о-о?! Да ты… Да вы…

– Иди отсюда!

Как два рассерженных кота, мы стояли под дверью и минуты полторы ругались шепотом. Шипели, грозились, брызгали слюной и размахивали кукишами. Сидоров пока (!) не позволял себе рукоприкладства (хотя и грозился выволочь меня на палубу за шкирку), я грубо плевала на все его полномочия и ловко вставляла умные слова о правах человека. Словно два подзаборных забияки, мы дыбили шерсть, вредно гудели, но пока лишь присматривались друг к другу.

Шуметь не хотели оба. Я помнила о Туполеве за стеной каюты и о выброшенных за борт чемоданах; о чем думал контрразведчик, можно только догадываться, но секретность, тем не менее, он соблюдал не хуже меня.

Попыхтев и попыжившись, Сидоров наконец-то понял, что нахрапом да на испуг Софью Николаевну не очень-то возьмешь, и сменил тон приказной и страшный на просительно-убедительный:

– Вам нельзя здесь оставаться.

– Почему? – Я тоже не была намерена оголтело ссориться и посчитала нужным приступить к конструктивным переговорам.

(Хотя о чем можно беседовать конструктивно, когда напротив тебя стоит мужик с малиновой шеей и выпученными глазами?)

– Это в интересах безопасности государства, – внушительно произнес Сидоров.

Но на этот раз магическая фраза не возымела на меня ожидаемого действия.

– Интересно, – тихонечко фыркнула я. – Каким это образом я могу нанести вред государству, оставаясь на этом судне? – Слово «судно» всегда у меня неприятно ассоциировалось с уткой под кроватью. И место, где мы оба сейчас находились, я предпочитала называть кораблем или пароходом. Или теплоходом. Но никак – не судном!

– Вы можете помешать проведению серьезной операции…

– Это как же я могу вам помешать?! – перебив, возмутилась я. По-прежнему шепотом.

Сидоров пожевал губами и выдал членораздельно:

– Он. Вас. Видел.

– Кто?

– Тот, кого мы потеряли в порту.

– А он здесь? – Я обвела рукой каюту. – На этом суд… тьфу! Пароходе?

– Предположительно, – выдал Сидоров любимое словечко.

– Ага, – нахохлилась я. – Предположительно. А конкретнее мысль сформулировать нельзя?

– Нельзя. И я очень прошу вас проявить благоразумие. Не доводить, так сказать, до насильственных мер.

Конструктивных переговоров, судя по всему, категорически не предвиделось. Стороны упорно стояли на занятых позициях – я пятками вросла в мягкий голубой ковер, Сидоров не отлипал от двери – и, кажется, всерьез готовились к рукопашной. Шпион даже одну руку к моим чемоданам уже протягивал.

– Проявлять ко мне насильственные меры не советую, – тихо, но твердо заявила я.

– Понимаю, – внезапно согласился Сидоров. – И тем не менее, настаиваю – вам необходимо покинуть судно.

– Зачем?!

– Так надо.

– Кому?! Мне так совсем не надо. И потом, – прищурилась я, – мне кажется, вы не совсем уверены, что тот тип на этом корабле? Ведь так? Все предположительно?

– Софья Николаевна, давайте не будем спорить, – мягко проговорил Сидоров. (Так, наверное, буржуин увещевал вареньем Мальчиша-Плохиша.) – Пока вас здесь толком никто не разглядел… Не заставляйте меня принимать насильственные меры.

– Да идите вы к черту со своими мерами! Никуда я не сойду!!

– Что здесь происходит? – раздался грозный голос за моей спиной.

Пока мы, как два кота, шипели возле входной двери, в каюту через смежную дверь вошел господин «некарликовый» олигарх. И картинка, представшая перед его глазами – злющая Софья шепотом посылает к черту службу безопасности, – была, мягко говоря, действительно странной.

Сидоров отлепился от косяка, обогнул меня как незначительное препятствие и, домаршировав до Туполева, раскрыл перед его носом служебное удостоверение. И так как был еще в раже, проговорил весьма внушительно:

– Я требую, чтобы ваша спутница незамедлительно сошла на берег.

Наивный, наивный контрразведчик Сидоров. Слово «требую» он выбрал зря.

Человек-топор мазнул по удостоверению глазами, стрельнул недовольно в мою перетрушенную персону и сосредоточил бойницы глаз на переносице разведчика Сидорова:

– Господин капитан, по какому праву вы что-то требуете от Софьи Николаевны? – Голос Туполева звучал совсем тихо, но мне показалось, что от его тона тихонько завибрировали пустые фужеры на журнальном столике и легкие шторки пошли легчайшей рябью. – Я повторяю. По какому праву…

– Это в интересах безопасности государства, – гипнотически произнес Сидоров, оказавшийся капитаном.

– Вы имеете письменные предписания? Или особые полномочия? Я требую объяснений. – Голос потихоньку набирал обертоны.

– Я имею особые полномочия, – вскинул голову контрразведчик, и мне почему-то стало жаль его погоны с четырьмя крошечными звездочками. Эх, капитан, капитан, смотри, допрыгаешься и никогда не станешь майором…

– Назар Савельевич, – тихонько мяукнула я, – тут, знаешь ли, какое дело…

– Не встревай, Софья! Капитан, я повторяю, на чем основаны ваши требования?

Многомудрый делец Туполев тоже копытом особенно не бил. Пока ситуация оставалась для него неясной, и если бы не прозвучало слово «требую» – а на него у олигархов особенная непереносимость за годы вырабатывается, – он, вероятно, вообще бы удила не закусил, а поспрашивал вдумчиво.

– На судне проводится операция.

– Какая? Кем?

Сидоров насупился и сосредоточил взгляд на окне за спиной человека-топора. Рассказывать всем подряд, налево и направо, о подоплеке проводимых мероприятий он, судя по всему, уполномочен все же не был. По шпионским боевикам и книгам в ярких обложках я отлично знала, что разведки и контрразведки всего мира неукоснительно соблюдают основное правило – не втягивать гражданские лица в свои разборки. Не вовлекать и «корочками» перед гражданскими носами особо не размахивать.

То, что я оказалась случайно втянута в их проблемы, – это одно. Этого, как говорится, из песни не выкинешь. А вот новое лицо – магнат Туполев – дело другое.

– С вами свяжутся и подтвердят мои полномочия, – монотонно объявил бедолага капитан и, даже не обозначив кивком прощания, вышел за дверь.

– И как ты это объяснишь? – едва за контрразведчиком чавкнул замок, отчеканил Туполев.

– Никак, – огорченно разведя руками, отозвалась я. – Все глупость какая-то…

– Это глупость?! – синим порохом вспыхнул Туполев.

– Да! Я сидела в кафе. Никого не трогала. А там облава. Ловили какого-то мужика в клетчатой кепке, и я одна, поверь, я одна видела его в лицо! Ну вот они и привязались, – опишите этот… объект, Софья Николаевна, да опишите!

– Описала? – разозленно буркнул Туполев.

– А куда мне было деться?! – горестно проблеяла я. – «Интересы государства»…

Назар отошел к окну, повернулся ко мне спиной и застыл в любимой позе для раздумий – руки в карманах брюк, шея набычена, на спине незримая табличка «Не влезай! Убьет!».

– Назар, – проскулила я, – ну в чем я виновата, а? Я просто случайно оказалась в том кафе…

– Почему с тобой всегда случайно что-то происходит? – глядя на мирный пейзаж левого берега, поинтересовался Туполев. – Почему?

– Ну я же не виновата! Хочешь, я сойду на берег? Ну хочешь?! – Назар молчал, и я всхлипнула: – За что ты меня наказываешь? Я же ни в чем не виновата!

Не сказав ни слова, даже не взглянув в мою сторону, Туполев быстро прошел на свою половину. Дверь он прикрыл медленно, и я какое-то время с надеждой смотрела на нее. Потом села на кровать и едва слышно заплакала. Пароход еще не покинул акваторию порта, а мы уже поссорились…

Четвертый день круиза обещал быть особенно жарким. Я сидела в шезлонге под тентом на носу корабля и с унылым ужасом представляла еще один день абсолютного безделья. Ночами я, слава богу(!), была занята, а вот с девяти утра до девяти вечера – прошу заметить, полных двенадцать часов! – была предоставлена самой себе и изнуряющей скуке.

Делать на пароходе было совершенно нечего. Только читать, вязать, бестолково пить в баре или смотреть телевизор. А это я с успехом могла бы и дома проделывать.

На бизнес-семинары и прочие денежные толковища я не ходила. Попробовала разочек соприсутствовать, но вид моего старательно не зевающего лица действовал натурально не зевающему Туполеву на нервы, и от посещения деловых толковищ я мудро отказалась. Зачем раздражать любимого бездумным присутствием?

Так что мне оставалась только скука, скука и скука. Зеленая и смертная. Первые два дня хоть капитан Сидоров немного ее развеивал, появляясь то тут, то там с озабоченным лицом настоящего охранника. Он немного взбадривал мне нервную систему и заставлял отвлекаться от ничегонеделания.

Но потом разведчик Сидоров куда-то запропал, и взбадривать мне нервы стало совершенно некому. Мне оставались только унылое любование проплывающими пейзажами и послеобеденный мартини в полном одиночестве. Любезнейший помощник капитана душка Леонид Аристархович попытался развеять эту скуку невиннейшим служебным флиртом, но как-то раз наш флиртующий тандем попался на глаза Назару Савельевичу, и флирт пришлось свернуть без всякого развития, которое, впрочем, и не подразумевалось.

– Это его работа, – с полным знанием дела отмазывала я помощника. – Лео следит, чтоб пассажирки не передохли от скуки.

– Лео?! – прорычал Туполев.

– Да. – Я невинно пожимала плечиками. – Его тут все так зовут.

– Так, значит, ты скучаешь? – нахмурился Туполев.

– Нет, – тут же соврала я, – с тобой мне нигде не скучно.

И быстренько сменила тему поцелуем. Развила поцелуй до накала нешуточных страстей и увлекла любимого в постель. Примерно на час.

А потом снова была скука, скука, скука. С девяти утра до девяти вечера.

А ведь, собираясь сюда, Назар Савельевич говорил, что в принципе ему здесь делать нечего. Все, о чем ему могут поведать на семинарах и лекциях, он самолично изучил на собственном опыте, и как потенциальный контакт его интересует на теплоходе только один человек из подавших заявку на круиз. Так что, по большому счету, мы оба представляли себе эти две недели совершенно иначе. Скука должна была обернуться блаженной ленью в постели – тоска вообще не упоминалась! – безделье виделось окутанным в райские покрывала сплошного праздника единения души и плоти.

А в результате? В результате оказалось, что организаторы круиза отлично подготовились к приему персон вроде Назара Савельевича. Туполев сходил на лекцию, где выступало выписанное из Оксфорда на сутки экономическое светило, и – влип. Сначала в дискуссии и лекции, потом всеми лапами в семинары и толковища. Я попыталась его оттуда вытянуть при помощи эротического белья и шампанского, но получилось плохо. Точнее сказать, никак не получилось. Мое время по-прежнему ограничивалось двенадцатью часами с перерывом на обязательный сон. Я ловила любимого словами и простынями, но он уворачивался:

– Вечером, Софьюшка, вечером, – хватал какие-то бумаги и убегал финансово тусоваться.

Сегодня всю бизнес-тусовку вообще планово снимали с корабля и везли последовательно: на нефтеперегонный завод, оттуда на пресс-конференцию в мэрию и позже на банкет для общения с тамошним начальством.

На нефтяном заводе мне, в отличие от Туполева (энергетика – его сфера приложения), делать было совершенно нечего, на пресс-конференции – тем более, а к банкету меня обещали доставить позже. Как холодную от скуки, слегка заплесневевшую закуску. Как сопровождающее лицо с непонятным статусом.

– Если хочешь, тебя отвезут в картинную галерею, – добривая скулу в ванной перед зеркалом, бормотал Назар. – Или в краеведческий музей…

– Скажи еще – по магазинам, – вздохнула я и стерла ладошкой кусок пены с любимого уха.

– Можешь и по магазинам, – безоговорочно согласился Назар Савельевич.

«А чего я там не видела? В магазинах этих…» – пригорюнилась я, но виду не подала.

– Уж лучше я на завод поеду, – сказала мило и безропотно, так как за эти несколько дней у меня сформировалось некое предположение в форме вопросов: «А не проверяет ли месье олигарх потенциальную супругу на предмет стервозности? Не ждет ли нытья «мне скушно, мне скушно»? Что, если вся его «занятость» – элементарная проверка Софьи в боевых условиях?»

Уже несколько раз я ловила на себе его изучающе-ждущий взгляд и внутренне ухмылялась. В те моменты Назар Савельевич очень напоминал мне Морозко из одноименного детского фильма. Бегает бородатый дед вокруг красной девицы, бегает, морозит как ненормальный да морозит, а потом, заморозивши, еще и спрашивает: «А не холодно ли тебе, девица? Не холодно ли, красавица?» А та ему в ответ: «Что ты, дедушка! Тепло мне!»

Потом коченеет и падает замертво.

Так и у нас. «А не скучно ли тебе, Софьюшка? Не тоскливо ли?»

«Что ты Назарушка?! Весело-о-о!»

И бряк за борт, топиться.

– А что ты на заводе забыла? – споласкивая руки под краном, спросил любимый.

– Тебя, Назарушка, тебя, – улыбнулась я и убрала его мыльно-рыльные принадлежности за зеркальную дверцу вмонтированного в стену шкафчика. – Ты ведь не против?

– Нет. Но лучше приезжай к пресс-конференции.

– Слушаюсь! – бодро воскликнула я и поднесла ладонь к пустой голове. – Прибуду в мэрию.

…Два часа я убила на носу «Мадемуазели» в шезлонге, еще час пристрелила на душ, макияж и переодевание. В половине первого вся собранная, деловая и красивая зацокала каблуками по трапу, направляясь к поджидавшему меня такси. Вышла немного заранее, собираясь побродить по твердой земле и позевать на витрины. И вот уже почти спустилась на эту самую землю, когда в сумочке задергался и запищал мобильный телефон.

– Слушаю! – стараясь не зацепиться каблуком о рейки, сказала я в мобильник.

– Софья Николаевна? – вкрадчиво проговорил смутно знакомый мужской голос.

– Да.

– Подполковник Огурцов беспокоит, – прозвучало у уха, и нога моя тут же зацепилась за последнюю ступеньку. – Вы где?

– Здесь, – без всякого смысла, тупо отчиталась я и почувствовала, как рука, державшая телефон, предательски дрогнула.

– На заводе?

– Нет. В порту.

– На теплоходе?

– Нет, – с невыразимой тоской уточнила я. – Уже на пристани.

– Ждите там. Сейчас за вами приедут. Только отойдите от теплохода немного…

Боже!!! Опять начинается!! Снова-здорово!

– А зачем?

– Мне необходимо с вами встретиться. Дождитесь, пожалуйста, за вами приедет белая «газель».

Ну что за напасть! Ну липнут ко мне органы и белые «газели»! Покоя не дают интриги и забытые тайны!

И чем я так Небеса прогневила?

Три дня назад всю ночь с Туполевым мирилась и клятвенно обещала, что больше ни одной ногой, ни в одно дерьмо. Три дня вела себя прилично и с капитаном Сидоровым словом не перемолвилась…

Боже, за что ты так меня наказываешь?!

С небес нещадно лупило разыгравшееся августовское солнце, макияж грозил стечь и превратиться в маску погибшего клоуна, ни один клочок высокорослой зелени не украшал пристань, где мне назначили свидание с белой «газелью», к моим услугам были только низкорослые стриженые кустики и раскаленные зноем скамейки.

Боже, ну за что ты так меня наказываешь?!

Прямоугольный сугроб микроавтобуса с проталинами зашторенных окон лихо вырулил из-за кустов и приветливо открыл дверцу. Внутри машины было действительно как в сугробе – кондиционер старательно уничтожал дневной пожар, – я взобралась на подножку и тут же увидела старого знакомого, пожилого юношу «Серого». Теперь, правда, без колес, на подошвах. Хмуро поздоровалась:

– Здравствуйте.

– Добрый день, Софья Николаевна, – разулыбался контрразведчик, не попадая в такт моему настроению. – А мы надеялись вас на заводе перехватить…

Улыбаться я была не расположена, сочувствовать тем более. Я как была хмурая, так и уставилась в окно. Переднее, так как остальные были плотно зашторены. Впрочем, и в переднем было видно не особенно много. Обзор почти закрывал визави – «Серый» без роликовых коньков.

– Зачем я вам понадобилась? – разглядывая фрагменты проносящихся заводских построек, не очень любезно поинтересовалась я.

Сережа печально посмотрел на меня, стал очень серьезным и скупо ответил:

– Вам все объяснит Михаил Николаевич, Софья Николаевна.

– Ехать далеко?

– Нет. Не нервничайте, пожалуйста.

Я устроила поудобнее сумочку на коленях и воззрилась в окно с видом жертвенной овцы, обдумывающей план побега.

«Газель» шустро колесила по каким-то узким улочкам, шофер, избегая шумных проспектов, выбирал дороги второстепенные, но ухабистые, – и если бы овце таки удалось сбежать от сопровождения, дорогу обратно она вряд ли бы нашла.

Минут десять мы петляли по закоулкам, пока, наконец, не подкатили к железным зеленым воротам, мгновенно разъехавшимся в разные стороны, едва «газель» поставила колеса на подъездную дорожку. Из-за плеча контрразведчика «Серого» мне было видно не особенно много, но факт отсутствия на кирпичных столбах и КПП возле ворот каких-либо опознавательных табличек я все же отметила. Высокий зеленый забор на каменных столбах окольцовывал такое же обезличенное трехэтажное здание, расположившееся по центру гектара, засаженного редкими взрослыми тополями. Газон под тополями был отлично выстрижен, клумб и скамеек не наблюдалось. Меня провели мимо двух охранников в камуфляже и без погон, подняли на второй этаж и завели в приличных размеров комнату.

Там весь в сигаретном дыму и размышлениях сидел подполковник Огурцов. Компанию ему составлял сухопарый очкарик неопределенного возраста, с высокими залысинами и внимательным взглядом бесцветных глаз. Мужчины сидели за рабочим столом и сверяли какие-то записи в своих бумагах.

При виде меня подполковник быстро затушил сигарету в переполненной пепельнице, встал из-за письменного стола и, указав на другой конец кабинета, где стояли два кресла, диван и журнальный столик, произнес:

– Еще раз здравствуйте, Софья Николаевна. Прошу садиться.

Я покладисто разместилась в кресле, сложила наманикюренные лапки на сумочке и, дождавшись, когда Огурцов сядет напротив, спросила:

– Зачем я вам понадобилась?

Подполковник потер двумя пальцами мочку левого уха, сложил губы в вымученную гримасу и приступил издалека:

– Как проходит поездка, Софья Николаевна?

– Нормально, – сурово отчиталась я и заткнулась, ожидая конкретного продолжения.

Михаил Николаевич еще немного помучился, поменял позу и, глядя мне в глаза, произнес:

– Пропал Алеша Сидоров. Капитан.

– Пропал? – эхом откликнулась я. – Когда?

– Позавчера. Не вышел на связь и перестал отвечать на звонки. Когда вы его видели в последний раз?

Ответ на этот вопрос не вызвал во мне никаких затруднений. Капитан Сидоров острым камнем сидел в моих печенках, и каждую случайную нашу встречу я чуть ли не наизусть помнила: где, когда, при каких обстоятельствах и что на мне было надето.

– Позавчера вечером, примерно в 18.30, на верхней левой палубе. Он был один. Стоял и смотрел на берег. «Мадемуазель» в то время стояла у пристани. – Я назвала небольшой населенный пункт, откуда бизнес-тусовку в неполном составе возили на прогрессивную свиноферму и в пушное хозяйство. (Туполев мехами не интересовался и на банкет к господам аграриям ехать не захотел. Я на заключенных лис и норок тоже смотреть не пожелала, и потому мы единственный (!) полный вечер скоротали вместе.) – Я в то время вышла воздухом подышать…

– Возле него или невдалеке кто-то был? – прищурился Огурцов.

– Кажется… нет. Но я не уверена. Может быть, на верхней палубе кто-то и был. Ближе к носу или, например, в баре, там стеклянные стены.

– Вспомните, пожалуйста, какое у него было лицо? Расстроенное, напряженное…

– Задумчиво-напряженное. Он даже на меня внимания не обратил и, кажется, вовсе не заметил.

– А куда он смотрел?

– В кусты. «Мадемуазель» пришвартовалась в грузовом порту, поскольку городок маленький и тоннаж корабля не позволял…

– Да-да, мы знаем, – перебил меня подполковник. – В какие конкретно кусты он смотрел? Левее, правее?..

– Можно я нарисую? – Как у большинства женщин у меня пространственный кретинизм, и понятиями «левее – правее» я лучше оперировала с прикидкой по местности.

– Андрей Павлович, дай бумажку, – обернувшись к, судя по всему, хозяину кабинета, попросил подполковник, и тот, остававшийся во время разговора за письменным столом, быстро принес мне несколько листков бумаги и шариковую авторучку.

Пока доставлялись писчие принадлежности, я села ближе к журнальному столику и между делом поинтересовалась:

– Михаил Николаевич, вы эту пристань представляете? Были там?

– Нет, – покачал головой подполковник, – лично не был, но представление имею.

– Тогда смотрите, – я лихо прочертила три штриха, – это река, это «Мадемуазель». Вот здесь, ближе к носовой части, стоял Сидоров. Его голова была направлена, – я нарисовала дорожку, клубы пышных, девственно нетронутых кустов и тонкую нитку тропинки, уходящей вдоль берега вниз по течению, – туда. Капитан смотрел, кажется, на эту тропинку. По-моему, она порт огибает…

– Огибает, огибает, – задумчиво пропел Огурцов и одним пальцем перетащил по столу мой исчирканный листок к севшему на край дивана Андрею Павловичу. – Проверишь? – спросил одним словом.

– Угу, – кивнул очкастый и накрыл листок ладонью. – Сделаем, Михаил Николаевич.

– Софья Николаевна, – начал подполковник, но я его перебила:

– Можно без отчества, Михаил Николаевич.

– Хорошо. Софья, а вы не заметили, капитан… – разведчик горестно сглотнул, – Алеша на берег не сходил?

Покачав головой, я ответила:

Я не видела. Спросите у матросов или у службы безопасности, возле трапа всегда кто-то находился…

– Да вот не видел его никто! – воскликнул подполковник и ударил кулаком по столу. – Не видел! Мы даже не знаем, сходил ли он вообще на берег или уже после отправления «Мадемуазели» пропал, уже на ходу!

– А когда он перестал отвечать на звонки?

– В восемь вечера.

Да, в то время «Мадемуазель» уже минут сорок как плыла по реке. Экскурсия со свинофермы вернулась примерно в 18.15 – мы с Туполевым потому и из каюты вышли, чтобы народ поприветствовать, – но до 19.15 трап не поднимали. Свиные хозяева обещали доставить на камбуз молочных поросят, и их ждали.

В такой кутерьме – матросы тушки вверх таскают – капитан Сидоров вполне мог спуститься на берег никем не замеченный.

– А вы народ поспрашивали? – тихо спросила я.

– Нет, – поджал губы подполковник.

– Почему?

Прежде чем ответить, Михаил Николаевич достал из кармана пачку «Мальборо», прикурил и, выпустив дым в потолок, взглянул на меня отеческим взглядом:

– Софья Николаевна, – об отсечении «Николаевны» я напоминать не стала, так как по интонации догадалась, что отчество мне вернули не просто так, – после того, как вы случайно оказались в центре некоторых событий, мы были вынуждены навести о вас справки. Причем это удалось нам на удивление легко. – Тут он слабо усмехнулся: – Вы у нас, оказывается, личность легендарная…

– Прям уж, – смутилась я.

– Поверьте, это так, – серьезно кивнул подполковник. – Не понимаю, почему после ликвидации Самоеда вам медаль не дали…

– Потому что в звании нельзя повысить, – отшутилась я.

Громкое дело Самоеда, как тяжелый шлейф королевской мантии, тащилось за моей спиной уже полтора года и постоянно о себе напоминало.

В прошлом апреле Назар Савельевич Туполев должен был быть убит. Четыре года его выслеживал профессиональный киллер Самоед – свихнувшийся на им же начатой вендетте, – и если бы не мое вмешательство, скажу без ложной скромности, Самоед Туполева достал бы. Этот факт позже убедительно доказало следствие.

Но повезло. Каким-то чудом я выманили убийцу на себя любимую, и в награду за спасение Туполев сделал Софью Николаевну о-о-очень богатой женщиной.

Но не о том речь.

– Не стоит об этом вспоминать, Михаил Николаевич, – смущенно проблеяла я. – Это была всего лишь случайность.

– Я знаком с этим делом, – не согласился подполковник, – там не было ничего случайного. Вы грамотно провели операцию по раскрытию практически в одиночку.

– Ну так дайте мне медаль! – отмахнулась я. – К чему все эти разговоры?

– А к тому, Софья Николаевна, что, будь на вашем месте другая дамочка, мы бы сейчас не разговаривали.

Ну вот. А я о чем? Дело Самоеда долго будет мне аукаться. И мелко пакостить.

– Причем добавлю, – весомо произнес подполковник, – помимо этого, мы еще кое-что о вас узнали.

И я понятливо опустила глазки.

– Михаил Николаевич, я уже всем прониклась. Вы меня всесторонне проверили, убедились в благонадежности и так далее. Чем я могу быть вам полезна?

– Своими наблюдениями, – честно ответил подполковник. – Как я успел заметить и лично убедиться, вы девушка очень и очень внимательная к мелочам. Расскажите, пожалуйста, обо всех нелепостях, случайностях и просто странностях за все эти четыре дня. Каждую деталь.

– А на несколько предварительных вопросов я имею право?

– Да. Конечно.

Я достала из сумочки сигарету, прикурила без посторонней помощи и, откинувшись на спинку кресла, посмотрела поверх головы подполковника. Расспрашивать госбезопасность об истинной подоплеке шпионской истории я, разумеется, не собиралась. Такое только в плохих сериалах проходит – сидят два матерых контрразведчика и доверчиво рассказывают первой встречной девушке о том, кто, откуда и какой секрет похитил. Пусть даже эта девушка трижды свидетельница и вместо одной головы у нее две на плечах выросли, но разведка всегда хранит свои тайны. Порой и нижние чины не знают, кого и зачем выслеживают…

И для систематизации данных я начала так:

– Михаил Николаевич, когда я встретила Алексея Сидорова на теплоходе, то по разговору с ним, крайне напряженному, надо сказать, поняла одну вещь. Капитан не был уверен, что объект находится непосредственно на «Мадемуазели». Это так?

– Это Алексей вам так сказал? – поднял брови подполковник.

– Нет, – успокоила его я. – Никаких таких секретов капитан мне не выдавал. Я догадалась по интонации.

Огурцов как-то неопределенно хмыкнул, опустил голову и метнул на Андрея Павловича косой взгляд исподлобья. Следуя ситуации, я расшифровала это хмыканье и взгляд как комплимент себе. Гляди, мол, Андрей Палыч, на ходу подметки рвет.

Палыч пожал плечами, отвернулся, и я продолжила:

– Сейчас вы уверены, что объект находится на «Мадемуазели»?

– Нет, – вскинул голову подполковник. – И сейчас полной уверенности в этом нет. Пропажа Алеши может быть никак не связана ни с пароходом, ни с объектом.

Я удовлетворенно кивнула. За первые два дня, пока Алеша Сидоров упорно мозолил мне глаза, я не раз и не два – от скуки и безделья – возвращалась мыслями к происшествию на набережной. Посекундно восстанавливала появление «клетчатого» объекта, его пробежку до спуска к воде и последующее появление его преследователей. Не раз и не два я пыталась вычислить, сколько времени понадобилось «клетчатому», чтобы добежать до следующей лестницы, подняться наверх, вероятнее всего, скинуть маскировку – кепку, парик, очки, мешковатый пиджак, – утопить все это или спрятать и незамеченным, в другой одежде, подняться по трапу «Мадемуазели» либо ненадолго укрыться в парке.

По моим подсчетам, ему удавалось это вполне.

У воды не было рыбаков, и разоблачаться он мог на ходу. То есть через двести метров на набережной вполне мог появиться не рыхлый тип в пиджаке и кепке, а стройный мужчина в футболке и бандане, например.

– Одежду «клетчатого» вы в воде или кустах не нашли?

– Нет.

Значит, стройный мужчина мог появиться на набережной с фирменным пакетом «Миража», заблаговременно припрятанным в кармане пиджака. Такой вариант я тоже рассматривала. И на данном этапе обычное женское любопытство и природную въедливость посчитала удовлетворенными.

– Михаил Николаевич, а почему все же ваше внимание сконцентрировалось на «Мадемуазели»? Вы за несколько часов ввели Сидорова в службу безопасности теплохода…

– Да никто на «Мадемуазели» не зацикливался! – в сердцах воскликнул подполковник. – Это идея фикс Алексея! – И добавил более тихо: – Или интуиция. Мы обшарили весь парк, что, согласитесь, сделать легче, чем если бы курьер ушел вниз по течению, по направлению к грузовому порту и докам.

– А на стройке искали? – быстро вставила я.

Прямо напротив стоянки «Мадемуазели» заканчивалось строительство нового здания речного вокзала, так что мой вопрос я посчитала логически оправданным.

– В здании закончены внутренние работы, – хмуро объяснил подполковник. – Завозят инвентарь, оргтехнику, так что мимо охраны мышь не прошмыгнет, – сказал, запнулся и добавил: – Но мы посчитали, что все же прошмыгнула и ушла за территорию порта.

– И только Алеша Сидоров стоял на своем – объект остался внутри периметра и кроме как на «Мадемуазели» ему укрыться негде, – едва слышно определила я.

– Да! – воскликнул подполковник и едко спросил: – Любопытство удовлетворили? Вопросы еще будут?

Ах, как не любят профессионалы доверительных бесед с профанами вроде меня!

– Простите, Михаил Николаевич, – пробормотала я примирительно. – Но мне надо было все это выяснить, и, поверьте, не из пустого любопытства. Если ваш объект все еще находится на «Мадемуазели», я должна иметь о нем хоть какое-то представление…

– Зачем? – пожав плечами, вступил в разговор молчавший доселе Андрей Павлович.

– Когда я начинала ловить Самоеда, то первым делом попросила представить мне самую полную информацию не только о его личности, но и о методах его работы. Для полноты картины, так сказать.

– Софья Николаевна, – раздельно и с чувством проговорил хозяин кабинета, – упаси вас бог кого-нибудь выслеживать. Слышите?

– Андрей Павлович, – тихо встрял подполковник. – Он ее видел. Софья имеет право на некоторые вопросы. Она с ним в одной лодке.

– Ну-ну, – саркастически протянул очкарик. – Только не перестарайтесь. С вопросами и ответами.

Я резко затушила, сломала в пепельнице недокуренную сигарету и укоризненно взглянула на ядовитого хозяина. Это не его подчиненный пропал почти двое суток назад, не он не спал две ночи подряд, это Михаил Николаевич готов сейчас хвататься за любую соломинку, нарушать все писаные и неписаные правила и беседовать хоть с Богом, хоть с чертом, хоть с существом с помадой на губах Софьей Ивановой. Лишь бы результат был! Лишь бы нашелся Алеша Сидоров!

Андрей Петрович мой взгляд понял правильно, подергал щекой и отвернулся. Вроде как стыдливо.

– Михаил Николаевич, еще раз прошу прощения за мою назойливость, но разрешите мне задать буквально еще пару вопросов. Я немного запуталась и могу дать вам неправильные ответы… – Подполковник кивнул, и я тут же продолжила: – Кто из пассажиров прибыл на «Мадемуазель» в интересующее нас время?

Огурцов устало поставил локоть на подлокотник, подергал себя за мочку уха и ответил:

– Через десять минут после того, как мы потеряли объект, к причалу прибыл автобус из Шереметьева. Большая группа разгружалась. Шумела.

Я знала эту группу и согласилась, что организованную кутерьму они вполне могли обеспечить. Раз по пять каждый туда-сюда за багажом сбегал.

– Потом, буквально сразу, прибыли две машины такси с украинцами и прибалтами… Их, кстати, охрана стройки через свой КПП не пустила, им пришлось на своих двоих через шлагбаум топать…

Потом приехали англичане, их лимузин беспрепятственно к причалу проехал…

– А до этого времени кто-то из пассажиров уже заселился в каюты?

– Да. Прибалты с украинцами на несколько часов раньше приехали и пошли на прогулку по городу, пара из Питера уже заселилась… Если хотите, Софья, я вам позже распечатку донесения Алеши покажу, он у команды все это в точности выяснил. Вы присмотритесь к людям, вдруг кого узнаете…

– Михаил Николаевич, а на теплоходе кто-нибудь знал, кого именно представляет собой Алеша Сидоров?

– Только один человек.

– Кто?

– Это не важно, Софья Николаевна.

– Не доверяете теперь и ему? – пытливо и тихо спросила я.

– Ну, знаете ли! – не выдержав, все же встрял Андрей Павлович. – Мне кажется, лимит вопросов давно исчерпан! Какое вам дело до…

– Никакого! – резво перебила я и подняла обе ладони вверх. – Не будем ссориться, Андрей Павлович. Спрашивайте.

– А мы уже задали вам вопрос, – ядовито напомнил очкарик. – Что конкретно привлекло ваше внимание за четыре дня?

– Ничего, – спокойно и четко объявила я. – Обычный круиз. Обычные люди. Из неприятностей, не касающихся капитана Сидорова, – один факт, и тот, скажем, несколько курьезного свойства. Позавчера ночью за борт упала пьяная женщина.

– Позавчера? – прищурился Андрей Павлович.

– Я знал об этом, – поморщился подполковник, – но не успел тебе сказать. Инесса Львовна Марченко, 1963 года рождения. Проживает в Питере, замужем, имеет двоих детей. На круизе с мужем, Марченко Максимом Сергеевичем. Оба бизнесмены, владеют сетью магазинов, автозаправок и… кажется, кемпингом в районе Выборга. Крупные держатели акций.

Вот это память, восхитилась я. Отбарабанил, как по писаному!

– А эта Инесса Львовна… – глубокомысленно начал Палыч.

– Сидит в каюте, – прерывая вопросы, тут же отчиталась я. – Считает себя опозоренной навеки и носа на палубу не кажет. Если дадите команду, познакомлюсь с ней поближе.

Андрей Павлович посмотрел на меня с толикой подозрительности и отчетливым недовольством, подполковник только рукой махнул.

– Вы там не лезьте никуда, Софья, – посоветовал он. – Поговорите с этой Марченко осторожно. И все. Это приказ, если хотите.

– Или с рейса снимем, и никакие Туполевы не помогут, – добавил вредный Палыч.

– Была нужда куда-то лезть, – безразлично пофыркала я. – И кстати, почему вы не посадили на корабль еще кого-то из ваших людей? Ведь новых пассажиров за эти дни не прибавилось… Я вашему человеку помогла бы вникнуть в обстановку. Секретно.

– Команда укомплектована, – сухо проинформировал хозяин кабинета. – Если добавим кого-то еще, объект может насторожиться. Не исключено, что у него осведомитель из числа команды.

– А в качестве пассажира? – удивилась я, и Огурцов воззрился на меня не менее удивленно:

– А вы хоть знаете, что это за круиз, Софья?

– Знаю. Бизнес-круиз – удобная форма общения и путешествия. Гостиницы заказывать не надо, о билетах беспокоиться не надо, об охране, клопах и пьяных аборигенах тем более никто не вспоминает. Так что все удовольствия в одном флаконе – все сыты, довольны, общаются и отдыхают одновременно.

– Ну, это вы в рекламном проспекте прочитали, – кивнул подполковник. – Я вас о другом спрашиваю, что это за круиз?

– Ну-у-у…

– Вы билеты как покупали?

– Их Туполев заказал.

– Ах, Туполев, – протянул подполковник. – Тогда объясняю специально для вас. Этот круиз организован по высшему разряду для персон VIP-класса. На него билеты в кассах не продаются, а рассылаются именные приглашения на определенную организацию или лицо. Никакой Вася Пупкин со свинофермы в каюту рядом с лордом Каментоном не заселится гарантированно.

– Не верю, – фыркнула я. – Чтобы спецслужба не организовала легендированное прикрытие в виде корочки из Госдумы или финансовой биржи… Не верю. Говорите это кому-нибудь другому, господа. А мне скажите просто – если на корабле появится новое лицо, не лезь к нему, Софья. Я и не полезу.

Мужики спорить и доказывать ничего не стали, переглянулись только, и Андрей Павлович покрутил шеей, как будто она у него устала. Умную голову держать.

Меня еще немного поспрашивали о пассажирах, о том, когда и при каких обстоятельствах мне встречался на пароходе пропавший капитан, и, наконец, планомерно подобрались к позавчерашнему дню, попросили:

– Расскажите, пожалуйста, со всей возможной точностью, кто выезжал на экскурсию на ферму, кто оставался на корабле, кто потом сходил на берег?

– Увы, Михаил Николаевич, с обеда, когда «Мадемуазель» причалила к берегу, и до 18.15, когда экскурсанты уже вернулись, я безвылазно просидела в каюте. Так что могу быть вам полезной совсем немного. – Я подняла глаза к потолку и быстро перечислила всех, кто на моих глазах покидал экскурсионный автобус.

Но контрразведчики, судя по реакции, это и так знали.

– Не много, – вздохнул подполковник. – Из автобуса все сразу прошли на борт? Может быть, кто-то задержался, остался на берегу, пошел прогуляться?..

Я медленно покачала головой:

– Не видела. Кто-то оставался, перекуривал… Но ту тропинку, что так заинтересовала капитана Сидорова, от меня автобус загораживал. А потом мы с Назаром минут на пятнадцать заходили в бар. Выйдя из него, капитана я уже не видела.

– То есть сначала Алексей смотрел на те кусты, потом – вы его больше не видели? Так?

– Да. Именно так. И могу добавить. Разглядывая те кусты, Алексей так увлекся, что, кажется, впервые не обратил на меня никакого внимания. А ведь я за его спиной несколько раз прошлась…

– Так-так, – пробормотал подполковник и выразительно посмотрел на коллегу.

Тот неторопливо встал, подошел к селектору на своем столе и, нажав пару кнопок, сказал, склонившись к приемнику:

– Лиховцев, готовь группу на выезд. И пару кинологов обеспечь. Да, и технику для обнаружения закладки… – Андрей Павлович хотел еще что-то добавить, но покосился на меня, крякнул, отключил связь и быстро вышел из кабинета.

Хозяин кабинета говорил очень тихо, мое кресло стояло довольно далеко от стола, но слух у меня всегда был хороший. Два сказанных вскользь слова «курьер» и «закладка» мгновенно сложились в красочную картинку: вражеский шпион, почувствовав слежку, решает избавиться от какого-то груза. Он уходит от корабля, крадется по кустам, пытается спрятать в них этот предмет, но бдительный капитан Сидоров идет следом и…

Дай Бог ему здоровья. То, что дальше нарисовала моя воспитанная на шпионско-детективной литературе фантазия, ничего хорошего для капитана Сидорова не предвещало.

– Михаил Николаевич, а обыскать теплоход нельзя?

– Нельзя, Софья, – напряженно нахмурился подполковник. – На нем пассажиры не только российские, но и иностранцев много. Да и вообще. – Огурцов махнул рукой.

– Н-да, – согласилась я с «вообще». На «Мадемуазели» можно десяток гранатометов спрятать. Там столько всяких уголков и закоулков…

И каюты лорда Каментона с его секретарем вряд ли обыщешь. Англичане в вопросах соблюдения прав граждан почище звездно-полосатых выступают…

– Софья Николаевна, – вернулся к нашей компании хозяин кабинета, – а когда продукцию со свинофермы разгружали, кто-то из пассажиров еще оставался на берегу?

– Многие, – кивнула я. – Качка всем надоела. Но я на берег почти не смотрела, так, издалека видела, что народ по пристани гуляет.

– К тропинке кто-нибудь приближался? Ведь автобус уже уехал, вы могли ее видеть…

– Андрей Павлович, – взмолилась я, – я туда даже прямого взгляда не бросала! Несколько мужчин стояли и курили.

– Кто?

Я сосредоточилась, еще раз в деталях восстановила в памяти позавчерашний вечер и без всякой уверенности назвала несколько фамилий.

Потерзав меня еще немного всяческими расспросами, контрразведчики начали прощаться.

– Софья, будьте осторожнее, – глядя мне в глаза, напутствовал Огурцов.

Мы уже стояли в дверях кабинета, я посматривала на часы – пресс-конференция уже двадцать минут как идет – и торопилась захватить ее финальную часть.

– Не забывайте, курьер вас видел. А память у него профессиональная. Не лезьте ни к кому с расспросами, не играйте в детектива.

– Я все помню, Михаил Николаевич. Поговорю с дамой, упавшей за борт, выражу нормальное женское сочувствие, и все. Ни гугу.

– Правильно. А если что…

– Если что, сразу стукну, – пообещала я и выразительно похлопала по сумочке, где лежал сотовый телефон, в который подполковник записал номер для экстренной связи. Возле длинного ряда цифр там, для конспирации, стояла пометочка «дядя Миша». – А если связи не будет, возьму у Туполева спутниковый аппарат, он в любой части света берет.

– У Туполева? – неожиданно выпучил глаза подполковник. – Софья, какой Туполев?! Мы же договаривались – никто, ни о чем!

– И Назар?!

– Авиатор?! – так называли моего «карликового олигарха» в кругах близких и совсем не криминальных. – Ни в коем разе! Да что вы, Софья, как маленькая, честное слово. Исключений в этих вопросах не бывает, никто, значит, никто!

– Тогда мне надо в музей или картинную галерею заскочить, – после секундного раздумья сообщила я. – Что ближе по дороге окажется, Андрей Павлович?

– Зачем вам в музей? – Хозяин кабинета уже стоял, склонившись над столом, и на мой вопрос поднял голову с удивлением во взоре.

– Для отмазки. Мое отсутствие на пресс-конференции надо как-то оправдать. Ведь с «Мадемуазели» я уехала два часа назад…

– А магазины? – все еще проявлял недогадливость Палыч. – Что, девушки уже перестали по магазинам ходить? Только в музеи…

– Поверьте, Андрей Палыч, так будет лучше, – вздохнула я. – Так мне врать не придется. Поразмахиваю каким-нибудь буклетом, все расспросы сами собой отпадут. Так какой музей здесь ближе?

– Не надо в музей, – быстро произнес Палыч, порылся в ящике письменного стола и вынул оттуда тоненькую глянцевую книжицу. – Вот, давно у меня завалялась. Как раз из краеведческого музея будет. Ознакомьтесь по дороге.

Мне вручили красочный буклет с фотографиями битых черепков на обложке, крепко пожали руку и передали заботам «пожилого юноши», поджидавшего свидетельницу под дверью.

– Ты там поаккуратней, Сережа, – хмуро произнес подполковник и проводил нас глазами.

Белая «газель» плавно отъехала от крыльца обезличенного здания, проехала КПП и вновь запетляла по кривым разбитым переулкам. Сергей задумчиво смотрел в окно через тонкую щелку в шторах, я тихо кашлянула и приблизила свою голову к его уху:

– Сильно переживаете?

– Из-за чего? – удивленно обернулся мужчина.

– Из-за капитана Сидорова, – тихо, чтобы не услышал шофер, пояснила я.

– А-а-а. Да. Конечно. Вы когда его в последний раз видели?

– За полтора часа до того, как он перестал отвечать на звонки, – печально поведала я и добавила с горечью: – И как же вы умудрились курьера-то упустить?! Ведь следили же за ним!

Разведчик Сережа не мог знать, на сколько начальство посвятило меня в тонкости шпионской игры, но слово «курьер» прозвучало для него неким кодом допуска.

– Мы вели другой объект, – скупо обронил он и отвернулся.

– Значит, плохо вели! – провокационно заметила я.

Сергей резко повернулся на сиденье всем корпусом, упрек он посчитал незаслуженным.

– Да что вы понимаете! – рявкнул громко, но тут же перешел на свистящий шепот: – Курьер вел его по сотовому телефону! Новому, с неизвестным номером! О передаче в «Мираже» мы узнали, только когда она уже состоялась! Когда «алхимик» зашел в кабинку для переодевания и вышел уже без груза! Он контейнер в ведро возле кабинки скинул, никто этого увидеть не мог. Понимаете – не мог! И «Мираж» мы оцепить уже не успевали! Заметили только клетчатую кепку в толпе и все…

– Понятно-о-о, – протянула я. – А как вы думаете, Сергей, контейнер с грузом и курьер все еще на корабле?

Разведчик ожег меня взглядом и снова отвернулся. Вопрос и в самом деле был глупым. Мужики, даже обиженные упреками в профнепригодности, на такие вопросы не отвечают. Если бы за истекшие двое суток хоть один человек из команды или пассажиров сошел на берег, это уже само по себе послужило бы сигналом: курьер почуял слежку и пошел в отрыв.

Но почему же тогда пропал Алеша Сидоров?!

Два взаимоисключающих фактора не могут существовать вместе! Либо курьер раскрыл разведчика и убрал его с дороги, либо все еще чувствует себя в безопасности и продолжает турне.

Так почему же пропал Алеша Сидоров?!

Пресс-конференция уже закончилась, но возле Туполева все еще стояли два репортера, и Назар Савельевич, на дух не выносивший прессу(!), продолжал давать какие-то комментарии. Я пристроилась в уголочке за штативом софита и, обмахиваясь буклетом краеведческого музея, смотрела на любимое, слегка недовольное лицо. Назар – человек удивительный. Он, как монолит, не имеет изъянов и трещин. Целостность натуры доведена до абсолюта, полное отсутствие внутреннего конфликта не расщепляет сознание и душу.

И это меня поражает. Я всегда нахожусь в каких-то метаниях. Всегда сомневаюсь, просчитываю, высчитываю и стараюсь быть удобной для всех. Страх обидеть человека так прочно обосновался в моем сердце, что его начинает щемить от простой догадки: а вдруг я человека обидела?! И он страдает.

Слов нет, я могу за себя постоять, когда обижают. Но идти воевать первой? Увольте. Не люблю кровопролитий и незалеченных душевных ран.

Назар – человек другого порядка, иной организации. Иногда у меня создается впечатление, что он всегда на что-то нацелен. Человек-топор. Он видит одну-единственную цель, причем совершенно неразличимую для окружающих! Перед ним всегда маячит точка для приложения усилий, и эта точка – первична. На пустяки нет времени размениваться. И это свойство натуры Туполева я воспринимаю как определенную зашоренность. Для Назара нет преград, он их ломает или не замечает. А иногда в тех преградах люди стоят. Цепью, насмерть.

И вот сейчас, обмахиваясь лживым буклетом, я думала о том, что будет, узнай Авиатор о моих контактах с контрразведкой. Ему ведь дела нет до моих обещаний, в отношениях с ближними он придерживается одного правила – или ты со мной, или нет. Полутонов – я тут быстренько для государства поработаю и обратно – не существует. Его женщина должна безраздельно, душой и телом, принадлежать только ему.

Впрочем… может быть, я ему дорога и он не хочет, чтобы мне было больно?

Но кто поймет монолит? В нем дырочек нет, внутрь не заглянешь.

К счастью, врать о прогулке по краеведческому музею мне не пришлось. Я слишком хорошо изучила Туполева. Он краем глаза засек черепки на обложке, что-то там для себя понял и сказал весело:

– Проголодался, жуть!

– Поездка удалась?

– Вполне. – И, подхватив меня под руку, повел на банкет: – Интересный мужик заводской директор…

Поздним вечером, когда уставший, немного выпивший Туполев уже крепко спал, я тихонько выскользнула из-под его руки и босиком, прикрываясь лишь простыней, прошла на свою половину. Спать не хотелось совершенно. Взбаламученные контрразведчиками нервы и многие мысли не давали покоя.

Достав из сумочки сигареты и приоткрыв окно – кондиционеры все же штука не совсем полезная, речной воздух куда лучше, – я обмоталась простыней, забралась с ногами в кресло и, обхватив колени одной рукой, пустилась думать. Собирать из разрозненных звеньев единую цепь и систематизировать данные.

Итак, что мы имеем? Какое-то время назад контрразведка родимого государства вышла на некоего человека. «Алхимика». Что он собой представляет, мне, естественно, не доложили, да и вряд ли оно теперь нужно. «Алхимик» остался далеко позади и размышлять о нем не нужно и вредно, так как отвлекает.

Важно другое: «алхимик» что-то передал курьеру, и это что-то очень небольшого размера и сейчас, вероятнее всего, плывет на нашем корабле. Размер контейнера, который «алхимик» сбросил в ведро возле примерочной кабинки, вряд ли превышает размер и массу пачки сигарет. Поскольку, когда «клетчатый» вышел из торгового центра, в руках у него ничего не было, а карманы пиджака не были ни оттопырены, ни оттянуты.

И это радует. Когда Палыч сказал по селектору о некоей технике для обнаружения закладки, меня, честно говоря, мороз по коже продрал. Плыть на корабле с контейнером, под завязку набитым радиоактивным материалом, штука напрягающая.

Но… Даже небольшая порция радиоактивного вещества перевозится в контейнерах, в карманах никак не умещающихся. А курьер у нас не самоубийца и не случайный идиот. Это точно.

Да и засечь следы присутствия на судне подобного материала контрразведка давно бы сподобилась.

Может быть, контейнер имеет некую электронную начинку, реагирующую на какие-то технические призывы?..

Впрочем, пес с ней, с начинкой! Там может быть все, что угодно, от микросхемы корабля «Союз» до бактериологической (не приведи господи!) культуры. Не может быть там только одного – информации в чистом виде. Там не может быть ни приснопамятных микропленок, ни дискет, ни флешек. В двадцать первом веке любая передача информации – спасибо Интернету! – осуществляется так, что ни одной контрразведке не угнаться и концов не найти.

Я дотянулась до пепельницы, затушила сигарету и повторила уже вслух:

– И пес с ней, с этой коробкой!

Надеюсь, опрыскивать корабль бактериологическим оружием курьер все же не станет. Не идиот и не самоубийца, как мы уже убедились. Свою шкуру крепко бережет. От контрразведки в «Мираже» так продуманно ушел, комар носа не подточит.

И все же странно. Если учесть, что курьер действительно плывет на «Мадемуазели», то почему он так рисковал и производил закладку в пятистах метрах от корабля, на котором предполагал скрыться?! По многочисленным шпионским боевикам я отлично знала, как осуществляются подобные мероприятия. Курьер получает груз, долго петляет по переулкам и шумным магазинам, проверяется, хвосты рубит и, лишь убедившись, что все чисто, уползает в свою нору.

Что-то здесь не складывается… Или у курьера есть помощник на «Мадемуазели»? Этот помощник через бинокль проследил с борта корабля за своим сообщником и сообщил ему, что хвоста за ним нет?

Могло быть так?

Могло, но вряд ли. Обзор на набережную давала только корма, то есть, пардон, задница нашей «Девушки». Если бы корабль стоял боком к набережной, то я вполне могла бы предположить, что в одной из кают за шторкой спрятался наблюдатель. Но стоять на корме? При полной видимости…

Нет. Либо курьер действовал один и без прикрытия, либо… это прикрытие стояло в кустах парка. (Стройка исключается, так как она закрыта от «Миража» высокими парковыми деревьями, сам «Мираж» как возможное место наблюдения исключен уже мной – я долго смотрела на фасад здания и ни одного человека, прильнувшего к окнам, там не увидела.)

Итак, курьеров было двое и они действовали с подстраховкой? Или курьер был все-таки один, но ловкий, как сто чертей? Он подгадал время передачи к прибытию автобуса – это сделать довольно просто, узнав время прилета рейса в Шереметьево, – и затерялся в толпе?

Может быть, может быть. Но смутно как-то. Зыбко.

Господи, да почему зыбко-то?! Если вспомнить всю ситуацию в целом, то все как раз не зыбко и смутно, а очень даже логично и просто! По словам Сергея, передачу контейнера они практически не заметили. Видели только кепку, мелькнувшую в толпе. А из этого следует, что курьер прекрасно подготовил место передачи и пути отхода. (Интересно знать, почему же он тогда запертых дверей испугался?!) А запутать возможных преследователей в лабиринте бутиков, ларьков и стендов – это вообще раз плюнуть! (Бывала я в этом «Мираже». Как-то раз приметила одно платьице в витрине, хотела позже к нему вернуться, так потом минут двадцать плутала как в катакомбах, разыскивая магазин.) Курьер знал, что, даже если «алхимик» притащит за собой хвост, филеры войдут через заднее крыльцо кинотеатра, а он выйдет через парадные стеклянные двери. Могла при таком раскладе слежка обогнуть торговый комплекс и встретить его со стороны набережной?

Могла. И «юноша» на роликах опоздал буквально на пару минут, за которые «клетчатый» успел добежать до воды. Этот спуск практически закрывает кафе, и если бы не моя природная наблюдательность, погоня, что вероятнее всего, сосредоточилась бы в районе грузового порта. Только я видела, как «клетчатый» спустился к воде и только от моего крайнего(!) столика можно было увидеть, куда унеслась разноцветная кепка. Она унеслась к речному вокзалу, а там – тупик. Там стройка. И «Мадемуазель». Так что это направление побега вряд ли кто-то рассматривал бы как наиболее вероятное.

А рыбаков на гранитной кромке не было. Двенадцать часов дня. Какой клев в это время?

Эх, капитан Сидоров, капитан Сидоров, крепкая у тебя голова. И не дай бог, если погубила ее наблюдательность единственной свидетельницы…

И дернул же меня черт за язык! Не влезь я со своими советами, побегали бы мужики пару часов по причалам и докам, получили бы нагоняй от начальства и разошлись по домам в добром здравии. Ни одна самая важная операция человеческой жизни не стоит.

Хотя… смотря что в той коробке упрятано. Не исключено, что на этом контейнере не одна жизнь завязана, а многие.

От досады и расстройства я треснула себя по колену и до боли закусила губу. Многомудрый подполковник Огурцов не зря очеловечил для меня служаку капитана, назвав того Алешей. Пропажу Алеши Сидорова я теперь воспринимала едва ли не как собственную вину.