Читать книгу В поисках святой обители - Оле Дольников - Страница 1

Пролог

– Де-де-де. Язычок вверх. Де-душ-ка.

   Угрюмую, а то и мрачноватую комнатушку то и дело озарял заливистый детский смех. Малыш с неподдельным интересом наблюдал за тем, как его мать, сидящая в кресле напротив, настойчиво продолжает корчить рожицы, в надежде вытянуть из него хотя бы одно словечко. Но все без толку.

– Значит, ни в какую? Ну-ну, и не таких раскалывали. Попробуем по-другому. Де-ду-ля. На целую букву короче. Повторяй, Де-е…

   В дверях появился невысокий смуглый мужчина преклонного возраста. Вокруг его головы витали струйки сизого дыма, а за спиной, в луче дневного света, льющегося из обшарпанной оконной рамы, столбом проплывала пыль.

– Смотри-ка, а вот и дедушка. Помаши ручкой.

   Он отхлебнул немного чая из алюминиевой кружки, пополоскал им во рту, дабы избавиться от давно набившего оскомину горьковатого привкуса махорки, после чего плюхнулся на табурет рядом с внуком, потрепал того по мягким волосам и, с едва заметной улыбкой на лице, хрипло проговорил:

– Мальчуган так хохочет, снегири поди гнезда со страху побросали.

– Да уж, а вот говорить не говорит.

– Не страшно. Ты и сама в молчанку играла, покамест три годика не стукнуло. Так что нечего ребенка донимать.

   Старик пробежался большими, морщинистыми пальцами по крошечному животу, приговаривая:

– Скажи: «Я еще так заговорю, мало не покажется!» Правильно дед говорит, а, сорванец?

   Малыш в ответ раскраснелся и закряхтел.

– Ну вот, капризничать начинает. Мы, пожалуй, пойдем потихоньку, еще ведь и не обедали толком.

– Погодите, хоть воды вам в дорогу наберу, не то замучаетесь ползти.

   За дверью завывал прохладный ветер. Опавшие листья, покрытые ледяной коркой, трескались под ногами, словно косточки. Прищурившись, чтобы глаза не слезились, старик едва нащупал сапогами тропинку, ведущую к ручью.

До краев наполнив флягу, он вдруг услыхал собачий лай откуда-то неподалеку. С горем пополам разогнулся, вслух сетуя на артрит, и сделал пару шагов вглубь лесной чащи, выглядывая, что же происходит там, за раскидистыми соснами, на каменистом побережье.

   Стая бродячих собак кружила вокруг каркаса старой рыбацкой лодки. А внутри той лодки лежала глыба льда. Лазурного льда. Вода – то здесь круглый год мутная, дно усеяно осколками битого стекла. Остальные льдины и вовсе вобрали в себя вкрапления бурого угля, растранжиренного изредка проходящими мимо баржами. Но эта глыба совсем другая, сродни белой вороне.

   Недолго думая, старик приблизился к стае и нагнулся так, будто бы вот-вот поднимет с земли камень и швырнет в них.

– А ну прочь, плешивые!

   Перепуганные шавки разбежались кто куда, а старик забрался в лодку, уселся на сыроватую дощечку и провел ладонью по запотевшему льду. Изнутри на него таращился прилично сохранившийся череп мамонтенка. Бивень всего один. Плоть, ясное дело, разложилась еще в незапамятные времена, а вот клочки шерсти, на удивление, сохранились по сей день.

   Он вскинул мохнатыми бровями, ухмыльнулся и ринулся к хижине за колуном.

Когда он вбежал на шаткое крыльцо и отворил дверь, по его барабанным перепонкам ударил пронзительный плач. Вой. Мать ревела на пару с ребенком. Старик все держал в голове мысль, как бы не забыть вручить им перед уходом шерстяной шарф, но из головы все мигом вылетело.

   «Увести. Живо…»

   Один из приспешников Эрхана рявкнул от боли и, намотав волосы девушки на кулак, поволок ее прочь из комнаты в сторону мастерской.

   «Эта дрянь укусила меня!»

   Эрхан стоял по центру комнаты, слегка пригнувшись, дабы не задевать головой потолок. Лица его не было видно под сыромятной накидкой с капюшоном, вождя выдавал лишь широкоплечий силуэт. На руках он держал плачущего малыша, медленно покачивая его из стороны в сторону. Старик отчаянно бросился на него из-за спины, но спустя мгновение и сам пал на колени.

   В его глазах потемнело. Из-за стены доносились истошные крики дочери. Плач подбирался к порогу.

– Верховный шаман пророчит возрождение Одууна, – не оборачиваясь, вымолвил Эрхан.

– Брехня все это! – выдавил из последних сил старик.

– Мой сын будет править. Это его судьба. Если его тело достанется древнему богу, считай его дни сочтены. Абисы превратят его жизнь в ад.

– Забери другого, прошу тебя. Вы ведь были друзьями, Эрхан. Ради нее, я умоляю тебя…

– Прощайте. Видят Боги, я поступаю правильно.

   И Боги действительно все видели. И Богов не обманешь. Абисов и подавно.

Глава I

   «Это предание берет свое начало в крохотной, заснеженной деревушке близ провинции Чжерабики-Хая, что располагалась вдоль стремительной лазурной реки, у подножья высоких горных хребтов, бросающих сгорбленную тень на островерхие крыши поселений. Там, за непроходимой тайгой, вдалеке от кровавых репрессий и революционных треволнений, по закостенелым устам обывателей вихрем пронеслась благая весть. Пересуды гласили, мол, могущественная чета вождя Эрхана, доселе не имеющего законного преемника, ожидает пополнение.»

   Мама сложила слегка помятый лист пергамента пополам, а затем загнула углы так, что из него получился ромб.

   «Малыша назвали Брама, что означает «создатель». Еще будучи совсем ребенком, он создал машину, способную превращать тонны воды из растаявших ледников в кристально чистую питьевую воду. Но когда люди в деревне избавились от жажды, они принялись уничтожать живность, всю, до единой овечки, дабы прокормить свои многодетные семьи. Казалось бы, какая вопиющая неблагодарность! Однако, радушие мальчика не знало пределов.»

   Она продолжала сгибать и разгибать лист. У фигурки начали проявляться очертания; длинный угловатый хвост, широкие размашистые крылья и устрашающие лапы с острыми, как клинок, когтями.

   «Следующим делом он создал машину, способную превращать пару куриных перьев в самую, что ни на есть, настоящую живую курицу. Но когда люди навсегда позабыли о чувстве голода, им заблагорассудилось жить в огромных, вычурных особняках. Они стали вырубать все деревья в округе, из-за чего на месте леса образовалось невообразимых размеров болото. Но, на сей раз, Брама не выдержал.»

   Плавным движением головы, она откинула золотистые локоны назад и сняла с шеи жемчужное ожерелье.

   «Всю оставшуюся жизнь он посвятил созданию машины, способной раз и навсегда покинуть извечное людское пристанище. Сперва его посчитали сумасбродом, но вскоре многие люди, в том числе выдающиеся умы той эпохи, изъявили желание стать частью его экипажа. И лишь самым достойным выпала честь бороздить по просторам необъятной, окутанной тайнами вселенной в поисках святой обители.»

   Мама протянула ладонь, на ней стоял бумажный дракон. В каждой из четырех лап красовалось по жемчужине.

– Знакомься, это Друкневир, символ страны, откуда родом тот самый мальчик.

   Я слегка подался вперед, чтобы разглядеть его получше, как вдруг, фигурка вспыхнула. Я бросил изумленный взгляд на маму. Она завороженно наблюдала за тем, как алые языки пламени вздымались все ниже и ниже, пока, как бы иронично это не прозвучало, не обратили дракона в горстку пепла.

   Она высыпала ее на окаймленное выгравированными узорами фаянсовое блюдце, стоящее на прикроватной тумбе и, тяжело вздохнув, отряхнула ладони друг о друга.

– Помню как-то раз я и моя подруга детства Тали пробрались поздней ночью в библиотеку, ту, что в южном крыле. Мы прошмыгнули мимо задремавшего оберегателя и по хлипкой деревянной лестнице забрались на верхнюю полку высокого стеллажа в запретную секцию. Там то мы и наткнулись на одну очень интересную вещицу. Это был древний свиток. Когда мы раскрыли его, перед нами предстал огромный, покрытый толстой чешуей дракон. Он был начерчен чем-то вроде угля, и парил высоко-высоко в небесах в окружении множества иероглифов. Только вот нам так и не довелось разглядеть его как следует. Тали громко чихнула, из-за чего поднялось густое облако пыли, лестница задрожала, и мы полетели вниз.

– А что было потом? – обняв колени и устроившись поудобнее, спросил я.

– Потом нас заставили латать корешки на книгах. А их ведь там, по меньшей мере, несколько сотен, и каждая так и норовит рассыпаться прямо у тебя в руках. Кажется, весь тот год я только и делала, что отдирала клей от пальцев…

   Немного поразмыслив, я сказал:

– Если драконы и впрямь существовали, не понимаю, каким образом они уживались на одной земле с простыми людьми. Им, наверняка, приходилось держать их в страхе, чтобы те знали свое место.

– Вовсе нет, люди боготворили их и всячески почитали. Потому между ними царил мир, годами не уступающий самой Земле. Разумеется, каждый человек, будь то ребенок или глубокий старец, слыхивал множество историй о чудовищных тварях, несущих в размеренную людскую жизнь хаос и кровопролитие. Но все это лишь проделки литературы, не более того.

– Например, о тех, кто сторожит сундук с сокровищами? – взглядом я указал на покрытые сажей жемчужины.

– Или о тех, кто повстречается на пути отважного рыцаря, держащего путь к замку, где заточена его возлюбленная принцесса. Так или иначе, дракону всегда будет уготована гибель.

– Но разве такова участь столь величественного создания? Даже будь у него, куда привязать мошну, толку от нее никакого. Так какой ему прок от золота или принцесс?

   (Наверное, потому отец и считает, что это все бредни.)

– Не будь так категоричен, рассуждая над плодами чьего-то воображения. Писатель подобно заправскому ювелиру, ограняет чувства, таящиеся внутри каждого из нас. И тогда, на свет появляются преисполненные доблестью подвиги.

– Мама, а отец шел ради тебя на подвиги?

– Конечно, – улыбнувшись, ответила она. – И к счастью, ни один дракон не пострадал.

   Чьи-то быстрые шаги гулко отдались по коридору, и в следующее мгновение дверь распахнулась. Палата наполнилась радостными возгласами. Это была Тефи. Она тут же бросилась обнимать маму. Вслед за ней вошел Нембус. Он уселся в кресло в дальнем углу комнаты и уставился на светильник, там вихрем вращалась необыкновенная голубая жидкость. Быть может, это был вовсе и не светильник. Изредка в нем виднелись силуэты красивых ярко-темных рыб. Они плавали туда-обратно, кружась друг с другом в ритмичном танце. Но раз от раза сталкивались с прочным, как сталь, стеклом, на котором поблескивал свет мерцающих глаз.

   Тефи была изрядно вымотана. Она водила усталый взгляд по извилистым загогулинам, украшающим потолок так, будто бы впервые за весь день осталась наедине со своими мыслями. И что-то явно тяготило ее, не давало покоя. Наконец, мама решила прервать наступившее молчание.

– Как прошло первое занятие с мистером Альферацом? – поинтересовалась она.

– Неплохо, – равнодушно ответила Тефи. – Я думала ты преувеличиваешь, да нет, старик и впрямь чудаковатый. То и дело что-то бормочет себе под нос. А этот его взгляд… – произнесла она, вздрогнув от пробегающих по спине мурашек. – Сродни двум серым айсбергам…

– Что ж, мистер Альферац и впрямь производит смешанное первое впечатление, по себе знаю. Но главное то, что никто и никогда не посмеет усомниться в его наставническом мастерстве. Не переживай, у тебя будет достаточно времени, чтобы успеть привыкнуть к нему. Отец заключил соответствующий договор. У вас есть целых четыре месяца до начала первого вступительного испытания.

– Не понимаю, с чего вдруг отец решил, что я нуждаюсь в дополнительных занятиях? На предварительном испытании я показала свой лучший результат, никто и близко не подобрался.

– Никто и не думал умалять твоих заслуг. Но, видишь ли, этого может оказаться недостаточно. Предстоящий путь тернист и усеян множеством препятствий. Однако, предначертан самой судьбой. Герб династии непременно будет затмевать тебя и бежать впереди, а вслед за ним и спрос. Вопрос лишь в том, по силам ли тебе угнаться за ними? Ну, что скажешь?

– Скажу, что это несправедливо, – буркнула Тефи.

– Увы, тут ничего не попишешь. Если тебя это утешит, не тебе одной уготована подобная ноша. Мистер Каллисто не молодеет. Придет день, когда он передаст свои полномочия Венере. Уверена, он позаботится о том, чтобы ей уделяли как можно больше внимания.

   Тефи нахмурилась и отвела взгляд в сторону. Она выглядела напряженно, так, будто бы вот-вот разрыдается.

– Так я и думала. Ты явно чем-то удручена… ну же, милая, не томи, что у вас двоих стряслось на этот раз?

   Собравшись с мыслями и смахнув рукавом накатившиеся слезы, Тефи ответила:

– Венера говорила гадости об отце… вообще-то не только она, много кто говорит… за спиной, но от того не легче. Непонятно, кому можно доверять, а от кого следовало бы держаться подальше.

   Мама огорченно покачала головой.

– А я ведь говорила, что урезание ресурсов не воспримется народом так, как оно виделось вашему отцу. Но он поступил по-своему, впрочем, как и всегда… Теперь дети говорят о политике, вот так время… Справедливости ради, мистер Каллисто тоже является полноправным членом совета. Не удивлюсь, если он выставил себя перед Венерой и Беллатриксом борцом за рабочий класс.

– Почему бы отцу просто не признать, что это решение было ошибкой? Пару месяцев, и все обо всем забудут, – вмешался я.

– Потому что это единственное верное решение. Я лишь хотела сказать, что он не совсем корректно преподносит информацию народу. Точнее, совсем никак не преподносит…

– Зато пресса пестрит глупыми заголовками, – отметила Тефи.

– Знаю, ты переживаешь, но поверь, совсем скоро все встанет на свои места… А до тех пор, пожалуйста, направь всю свою энергию в учебу.

– Ладно, мама, как скажешь. Надеюсь, тебя выпишут к тому моменту, когда меня зачислят в академию с наивысшим баллом, – вздернув подбородок, заявила она.

– Конечно, милая. Я ни за что не пропущу этот день.

   ***

   Я вновь проснулся поздней ночью из-за громкого храпа, доносящегося из соседней палаты. Но я знал, что это был мистер Чау, папа моего приятеля Цзе, поэтому не злился.

   Он часто рассказывал нам с сестрой занимательные истории со времен его службы в космическом альянсе. Если быть точнее, он собирал мусор в окрестностях корабля. У него даже был свой собственный музей с интересными находками. Там и по сей день можно найти много всего занимательного, например, опустошенный красный огнетушитель* – чем не интересная находка? Наверное, на работе он и надышался какими-то опасными токсическими отходами. Но как бы там ни было, мистер Чау был забавным. А еще он угощал нас фруктами, когда Нембус соскребал последние крошки с полок больничного автомата.

   Спрыгнув с кровати и еле-еле перебирая ногами, я побрел к окну иллюминатора. За те недолгие годы, что я успел прожить на корабле, звезды стали привычным атрибутом бытия. Мама часто цитировала одного писателя. Его слова отпечатались в моей памяти на долгие годы: «Такова уж особенность звездного неба: у всякого, кто глядит на него, сладко щемит сердце. Возможно, мы и в самом деле родом откуда-то оттуда.»

   Удивительно, сама мать природа позволяла людям истосковаться по красотам распростертого ночного неба, заливая его предрассветной синевой и сменяя звезды пушистыми облаками. Но кажется, никому не было до того дела. А стоило лишь задрать голову вверх, немного поразмышлять. А что теперь? Конечно, мы ведь «родом откуда-то оттуда». Что ж, видимо мы возвращаемся домой…

   Я ткнул указательным пальцем в лучистый край сияющей звезды, ожидая, пока она скроется за ним. Но та предательски сорвалась и метеором полетела вниз. Или куда-то еще, оставляя позади яркий молочный шлейф.

   Кто-то коснулся моего плеча.

– Не спится? – укутавшись в мягкий плед и сонно потирая глаза, спросила мама.

   Я так давно не видел ее самостоятельно стоящей на ногах, что вместо того, чтобы велеть ей немедленно вернуться в кровать, безмолвно застыл от удивления. Поразительно, как в ту ночь выражение ее лица заиграло совершенно иными красками. Давно я не видел маму такой беззаботной и параллельно опустошенной. Тяготы, нагружавшие ее хрупкие плечи, в один миг куда-то улетучились. И осталась самая настоящая она…

Глава II

– Знание теории мизерное, арсенал атак ничтожно примитивный. В чем же ваша сила?

   Я, скрипя зубами, поднялся на ноги. Рука машинально тянулась к ребрам, где пульсировала невыносимая боль. Я старался не подавать виду, лишь слегка наклонил корпус влево, чтобы хоть немного притупить страдания.

– Давайте на мечах, – как казалось, абсолютно безукоризненным тоном, предложил я, откинув падающие на лицо смоляные пряди волос.

   Альферац разразился громким смехом, сморщив иссохшее, морщинистое лицо.

   (Сколько же в тебе энергии, старик?)

   Ему и вправду следовало бы давно рассыпаться подобно песчаной скульптуре. Зачем же жить столько лет?

   Он говорил, что старение – это поистине чудесно, потому что старики получают разные льготы, а что самое главное, карт-бланш на воплощение всех самых неприличных затей, которые только могут взбрести в голову. Ведь никто не станет перечить пожилому человеку, а если речь идет конкретно об Альфераце, то и подавно.

   Пожалуй, в этом что-то есть.

– Для начала, совладайте с таким оружием, а там видно будет.

   Мое “оружие”, больше напоминающее великанскую зубочистку, отнесло в другой конец тренировочной арены и ко всему прочему, покромсало в щепки.

– Итак, в чем ваша сила?

   (Пошел ты.)

   Я поклялся себе, что произнесу это вслух, когда, наконец, покончу с ним. Выдав непредсказуемый пируэт, и нависнув у него над головой, я уже метил кулаком в облысевшее “озеро” на макушке. Но он опять куда-то свинтил. Я повернул голову в полете, взглянув за спину, но там, на удивление, никого не было. Приземлившись на одно колено, я обернулся полностью, после чего, клубком покатился по полу, угодив на так себе смягчающие падение маты. Он зарядил мне пяткой прямо по лопаткам.

– Должен отметить, что ваша сестра гораздо более путевый воин, нежели вы.

– Вообще-то, в отличие от нее, мне не предстоит с важным видом заседать на троне и всю жизнь помыкать клерками, которые будут подтирать мне зад и выполнять за меня нуднейшую волокиту, – бесновавшись, возразил я. – И еще кое-что, вы, наверное, не в курсе, но никаких войн давным-давно нет!

– И то хорошо.

   Он прикоснулся пальцами к повязке, закрывающий его правую глазницу. Затем плюхнулся на пол, скрестив ноги, взял со столика для чайной церемонии маленькую чашку и отхлебнул, манерно оттопырив мизинец.

– Присядьте. Чашка хорошего чая после изнурительных нагрузок не помешает. Хоть и эти нагрузки отнюдь не серьезны в сравнении с теми, что повидало это высокочтимое место на своем веку задолго до вашего появления на свет.

   Еще чуть-чуть и у меня из ушей начал бы валить пар. Но я все-таки присел, выдавая себя, разве что, неконтролируемыми нервными тиками.

– В чем-то вы правы. Кому-то предстоит войти в историю, а кому-то…

– Кануть в Лету, – с преспокойным видом, взявшись за ручку фарфорового чайника, закончил я.

   ***

   Экран громоздкого медицинского аппарата озарил стены палаты темно-бордовым светом, сопровождая пронзительный, раздражающий сигнал. Меня окутало ощущение дежавю… Конечно! Точно такой же аппарат стоял в больнице прямо напротив маминой кровати… (А где я сейчас? Где мама?) В спину, один за другим, прилетели мощные толчки. И дюжина ослепительно-белоснежных халатов тотчас наполнила комнату. Двое схватили меня под руки и поволокли к выходу. Я не в силах сопротивляться. Мышцы сокрушаются невыносимыми судорогами. Даже волосы, и те болят… Но я не сдамся! Я должен сосредоточиться, и тогда боль утихнет. А ее глаза, где бы они ни были, сопроводят меня, как путеводная нить. Я вырываюсь из последних сил и бегу. Остальные уже мельтешат вокруг маминой кровати подобно стае голодных койотов. Протиснувшись сквозь них, я вижу отца. На показавшихся из покрывала теней коленях сидит совсем юная Тефи. Они медленно покачиваются на стуле и шепчутся о чем-то, не замечая меня. Затем он достает из складок беспросветно-черного одеяния тонкое, гипнотизирующее своей смертоносностью, сверкающее лезвие.

– Помнишь, ты спросила, какого цвета теперь мамина кровь?

– Помню, – прошептала в ответ сестра.

– Мне пришла в голову одна интересная мысль, почему бы нам не проверить это?

   Он тянет ее ладонь к груди…

   ***

– Достаточно, сэр Арктур, – резко оборвал профессор. – Мне предельно ясна природа ваших сновидений. Зерно детских переживаний дает свои всходы. Но мой многолетний опыт в сфере психотерапии подсказывает мне, что при должном старании мы с легкостью одолеем данный недуг.

– Превосходно, – в сотый раз обведя взглядом влажное кольцо, оставленное чашкой на кофейном столике, произнес я. – Когда приступим?

   Профессор встал с кресла и направился к двери, ведущей из кабинета в коридор. Раскрыв ее настежь, он обернулся и ответил:

– Приступим прямо сейчас.

   Из коридора повеяло холодом. В кабинет вошел отец. Его руки по локоть перепачканы в крови. Лицо профессора исказилось в зловещую гримасу.

   ***

   Холод от металлической ладони слился с холодом окутанного ознобом тела. Тем не менее, заставил меня проснуться и поднять голову с насквозь промокшей подушки.

– Ты снова не постучался, прежде чем войти.

Ладонь втянулась через всю комнату и с характерным щелчком закрепилась на владельце.

– Я лишь хотел убедиться, в порядке ли вы, мне показалось, вас вновь мучают кошмары.

– Тебе показалось, а теперь уходи.

– Как прикажете, сэр. Только напомню о том, что капсула уже готова к отправке. Ваш отец и ваша сестра ждут вас к завтраку внизу…

– Вон, Нембус!

– Да, сэр, – опустив голову, произнес он и, захлопнув дверь с той стороны, замельтешил прочь.

   Из глубины дома доносится не прекращающийся гул. Прислуга гремит посудой и мельтешит по лестнице вверх-вниз, скрипя ступенями. Это означает одно – на часах далеко за полдень. Но почему будильник молчит? Я начал озираться по сторонам, приметив на полу около зеркала позолоченное заводное колесо. Видимо, на одной из стен могла появиться вмятина…

   Не страшно, доисторический будильник лишь маленький болтик в механизме старомодного дизайна этой комнаты. Настала пора положить начало большим переменам. Зелеными обоями с рисунком переплетающихся лиан можно заняться в другой раз. Но захламляющие стены картины стоит снять немедленно. На одной из них изображена маленькая черноволосая девочка в розоватом платье, с повязанным на воротнике синим бантом. Она сидит за покрытым белой скатертью столом и пристально сверлит меня взглядом со дня моего рождения. Что ж, меня не волнует то, сколько тебе тысяч лет, маленькая девочка, ты переезжаешь в чулан.

   Спустя какое-то время я вышел в коридор и направился в ванную комнату, дабы привести себя в порядок. Тогда я наглядно уяснил, что перестановка в одной комнате никак не спасает положение. Осточертевший дух старины, воцарявшийся во всем поместье, до последнего закутка сохранился в первозданном виде благодаря множеству подсвечников, нефритовых статуэток и прочих пропитанных унынием штуковин.

   Не то что бы я был приверженцем архитектурной концепции Базиля Астро. Он бредил утопичными идеями о создании, так называемых, “человеческих конвейеров”. И это неправильно, нет. Хоть и не без доли целесообразности.

   А вот его брат, Аполлинер, был настроен к будущим поколениям человечества более снисходительно. И при проектировке корабля перенял первостепенные каноны конструктивизма и классицизма, обнаруживая стройность и логичность мироздания. Идея воплотить в каждом доме отдельную стилистику той или иной эпохи так же принадлежала ему. Моим же предкам он преподнес в качестве презента проекцию этого поместья. Говорят, «от добра добра не ищут», но мне все же интересно, о чем он только думал…

   Над самым центром миниатюрной оранжереи возвышается громадная клетка, где обитает вылитый из бронзы феникс. Полагаю, – это тот случай, когда задумка художника в том, что ее просто-напросто нет. Иначе, я понятия не имею, как это можно объяснить. Насколько я знаю, феникс символизирует триумф вечной жизни. Но как это вписывается в прототип британского жилища? И прочих тому странностей здесь навалом.

   Я стоял на втором этаже, облокотившись на перила и размышляя о чем-то своем, когда внизу показалась Тефи и жестом указала на запястье, давая понять, что мы опаздываем. Одной рукой она держала зеркальце, а другой, на которой висело длиннополое, безразмерное пальто, поправляла прическу.

– Надеюсь, ты решила пронести в нем бомбу.

– А я бы надеялась, что ты удосужился прочесть то, что написано в графе “дресс-код” в твоем приглашении, если бы не знала тебя слишком хорошо, – не отрываясь от зеркала, произнесла она.

   (1916 год. Разгар первой мировой войны.) Всплыло у меня в голове… Все лучше, чем Вавилонская цивилизация в прошлом году.

   Не успел я опомниться, как меня окружило несколько девушек-портних. Они сняли мерки и через пару минут вынесли из мастерской готовый костюм. Это был твидовый пиджак и брюки. А также жилет и полосатая рубашка с накрахмаленным до хруста съемным воротником. Впервые слившись с интерьером дома, мы отправились на прием.

   По пути мне не давали покоя мысли о том, что на мою долю может прийтись произносить речь перед целой толпой народа. Прошло десять лет. Но смог бы я подобрать подходящие слова?.. Маму корили за инакомыслие и уважали за то, о чем наверняка скажут до меня. Благо Тефи не привыкать отдуваться за двоих, так что доверю это ей.

   По прибытию в аванзал нас встретил коллега отца. Вместе с ним мы предъявили пригласительные и поспешили занять свои места. Серые шестиугольные пластины на стенах главного холла волнообразно развернулись, и помещение окутала кромешная темнота. Когда мы, наконец, уселись, длинный луч света озарил сцену и на ней появился отец. Он толкнул слегка видоизмененную прошлогоднюю речь. О том, как важно чтить память погибших и оставаться сплоченными, несмотря на различные невзгоды. После чего, на табло загорелась надпись “АПЛОДИСМЕНТЫ”, и он просто ушел. Я с недоумением взглянул на Тефи. Она была удивлена не меньше моего.

– Это какая-то шутка?!

   Меня возмутило то, как она водила глазами в попытках найти рациональное объяснение этой ситуации.

– Может быть, он объявит позже? – с нотками угасающей надежды в голосе, предположила она.

   Позади послышался голос, который я, пожалуй, узнаю из тысячи: «Не объявит».

– На твоем месте я бы помалкивал, Беллатрикс. Будет довольно нелепо, если тебя вышвырнут после того, как твой отец умолял выдать тебе приглашение, – не оборачиваясь, процедил я.

– Мой отец хотя бы не продавал права на переименование корабля. “Стикс Корпорэйшн” Топливная компания. Звучит, а? И я здесь лишь для того, чтобы взглянуть на долбаный маскарад, в довесок с клятвопреступником на сцене.

– Арктур, не обращай внимания. Незачем снова пятнать репутацию по его милости, – схватив меня за руку, произнесла Тефи.

– Но почему нет? Тебе ведь не привыкать бросаться на ни в чем неповинных людей. Верно? – приблизившись почти вплотную, возразил Беллатрикс. – Бедняга Арктур, думал корабль переименуют в честь его мамочки, наверняка уже речь подготовил. Но вот же досада…

   Я не мог верить ему на слово, после того, что он совершил. Но все-таки, неужели отец мог вот так просто взять и пренебречь вековыми устоями? Это слишком, даже для него… И чего ради?

   На какое-то время, потеряв связь с реальностью, а затем, подняв глаза обратно на сцену, я получил ответ на свой вопрос. Появившийся в свете прожекторов Каллисто стянул покрывало с небольшой стойки.

   Как я успел понять с его слов, под финансированием попечителей одного из фондов отца было сконструировано устройство, разработанное для помощи ученым в изучении инопланетной почвы. Он бесконечно долго заверял публику в том, что эта крохотная, едва заметная под куполом штуковина, способна сдвинуть вектор всевозможных исследований в сторону существенного прогресса.

   Табло вновь загорелось. Через несколько минут люди стали разбредаться по домам.

– Дети, – отсеявшись от толпы журналистов, сухо произнес отец.

   Тефи вопросительно взглянула на меня. Я не знал, что ему сказать и не был уверен, хочу ли я вообще с ним разговаривать когда-либо. Но было ли ему дело до того, что я думаю? Кажется, ему совершенно ни до чего не было дела…

   Я давным-давно перестал верить в то, что его невозмутимость – это лишь защитная оболочка, существующая для того, чтобы оградить его от оправданий за свои проступки, в том числе перед своими родными детьми. Все в нем кричало о том, что ему безразлично что-либо, кроме своих собственных интересов. От надменного, леденящего душу взгляда, до этого самого момента.

   В воздухе повисло ощутимое напряжение. Тефи погладила меня по волосам и попросила не пропускать ужин. Проводив их взглядом, я остался один в опустевшем ряду. По крайней мере, мне так казалось.

   Позади послышался шорох, такой, как будто бы кто-то открыл упаковку с едой. Я обернулся за спину в поисках источника звука, явно не ожидая увидеть столь примечательной картины. Кожа парня, сидящего в нескольких метрах от меня, буквально сияла, отчего у меня в глазах зарябило. В особенности контраст чувствовался на фоне черных занавесок, прикрывающих дверной проем, ведущий к выходу из холла. Я тут же отвернулся, пытаясь переварить увиденное и понимая, как беспардонно я уставился на него.

   Его взъерошенные снежного цвета волосы торчали из стороны в сторону, будто бы по нему прошелся разряд тока. Вытаращенные, красноватого оттенка глаза, были обведены синими кругами. А в его костюме поместился бы еще, как минимум, один человек его комплекции.

   Я услышал, как он встал и, обогнув несколько рядов, медленно и с некой опаской, подошел ближе, забравшись вместе с ногами на соседнее от меня место.

– Прошу прощения, не хотел нарушать ваше уединение. Хотите? – произнес незнакомец, протянув упаковку с рисовыми шариками.

   Я из соображений вежливости взял одну штучку.

   На протяжении нескольких минут я периодически косился на него. Тот же замер в неподвижности, сверля взглядом пустоту. Кажется, он даже ни разу не моргнул. Навряд ли мы встречались раньше, я, должно быть, запомнил бы. И это меня удивило, потому что с виду он был моим ровесником, но в академии я его не встречал.

В общем, за всю жизнь, я видел лишь одного похожего человека, в далеком детстве. Им был пожилой, чрезвычайно приветливый мужчина. Он часто приходил в кабинет отца, где они подолгу беседовали о чем-то. Но в один день его визиты прекратились. С тех пор я ни разу его не встречал. Глупо было предполагать, что эти двое – родственники, но такая мысль все же промелькнула у меня в голове.

   Каково же было мое удивление, когда парень вскочил на ноги и, схватив меня за руку, быстро зашагал к выходу.

– Следуйте за мной, я вам кое-что покажу.

   Такой поворот событий сильно ошарашил меня. Но спустя несколько метров, я все-таки отцепился от него, схватившись за спинку одного из кресел.

– Что ты затеял?! – воскликнул я.

– Ничего такого, – безобидно ответил он. – Я всего лишь хочу избавить вас от тьмы, живущей в вашем сердце. Позвольте показать вам кое-что… Вам понравится, вот увидите.

– О чем это ты?! В моем сердце нет никакой тьмы!

– Как вам будет угодно… – неловко улыбнувшись, произнес он, вновь протягивая руку.

– Что же это? Что ты хочешь мне показать? – насторожившись, поинтересовался я.

   Он оглянулся вокруг и хотел было что-то ответить, как вдруг, послышалось шипящее: «Сэр, вам требуется помощь?». Звук исходил откуда-то поблизости. Вообще-то, прямо от меня, как я выяснил через пару мгновений. Это было прослушивающее устройство и вместе с тем, миниатюрная рация. Наверное, отец установил ее, когда похлопал меня по плечу, прежде чем уйти.

   Глаза незнакомца, в испуге, выпучились еще сильнее, и он тут же бросился бежать прочь. Сам не знаю почему, но я побежал за ним, попутно метнув жучок в стену.

– Постой!.. Тебе нечего бояться! – безуспешно прокричал я.

   Он скакал из коридора в коридор, с одного лестничного проема на другой. Я едва поспевал за ним. В конечном итоге, он запрыгнул в лифт. Как назло, двери захлопнулись прямо у меня перед носом.

   Через прозрачный пол я смог разглядеть, как он опустился в самый нижний отсек. Я огляделся по сторонам и понял, что никогда не был в этой части корабля. Надписи вокруг гласили о том, что лифт может использоваться только служебными лицами. Наверное, мне следовало бы остановить его. Но в таком случае, придется спуститься вслед за ним. Что ж, заодно и выясню, о чем он говорил. Там-то он точно никуда не денется.

   Дождавшись, пока лифт поднимется, я вошел внутрь. Над самой нижней кнопкой было написано о том, что тот, кто попытается пробраться в нижний отсек без соответствующего разрешения, подвергнется неминуемому наказанию.

   (Раз уж я сын капитана корабля, могу ведь я себе позволить немного заблудиться.) Решил я и зажал кнопку.

   Пока лифт ехал вниз, я подумал: «А что, если этот парень все продумал и намеренно заманил меня сюда? Я ведь никогда здесь не был, так что, он может поджидать где угодно. И вообще, он довольно-таки странный. Только смерти мне сегодня не хватало, это уже будет чересчур…»

   Когда двери, наконец, раскрылись, у меня чуть не отвисла челюсть от удивления. Я ожидал увидеть какой-нибудь склад с горой ненужного хлама. Но вместо этого увидел спиралевидные железные башни, возвышающиеся до самого потолка. Задрав голову, я сделал несколько шагов вперед. Но так и не понял, что это такое и зачем это нужно. Затем, вспомнив о возможной опасности, я резко обернулся вокруг своей оси. Но поблизости никого не было.

   Однако, на полу, в нескольких метрах от меня, была рассыпана рисовая посыпка. В этот момент я почувствовал себя героем одного из произведений о Шерлоке Холмсе. Жаль только, это всего лишь пару крошек, а не целая дорожка из улик, как это бывает в книгах или фильмах. Но она мне и не понадобится. Заметив отражение незнакомца в одной из впереди стоящих башен, я крикнул:

– Эй, я не хотел напугать тебя! Нам лучше как можно скорее уходить отсюда, здесь нельзя находиться посторонним.

– Не хочу показаться грубияном, но из посторонних здесь только вы, – ответил он, выставив руку из укрытия. В ладони он сжимал специальную пропускную карту с болтающейся нашейной лентой.

– Вот как… Тогда ты-то мне и объяснишь, что это все такое, – сказал я, вновь оглядывая многочисленные строения.

   На сей раз он выглянул полностью и, шаркая ногами, медленно побрел мне навстречу, нахмурив брови, так, будто бы я сказал что-то невероятно глупое.

– Разве вы не видите?

   Я сам начал сомневаться в собственной сообразительности. Башни были выстроены из чего-то, похожего на прямоугольные сейфы. Там могли бы храниться старые, никому не нужные документы. Только вот всякий лист бумаги, напечатанный на корабле, имел свойство воспламеняться и бесследно исчезать во благо окружающей среде, так что этот вариант резонно отпадал.

– По правде говоря, я много раз представлял тот день, как однажды приведу вас в это самое место.

   Я попятился назад, затаив дыхание.

– Прошу, не сочтите меня сумасшедшим. Я всего лишь навсего хочу помочь… Я помню, каким вы были в первые месяцы после зачисления в академию. Вас одолевала горечь потери… Знаете, в те времена мы бы могли быть добрыми друзьями.

   Он развернулся и направился вглубь железного лабиринта.

– Мне жаль, я совсем не помню тех времен, – с облегчением выдохнув и все еще следуя за ним, произнес я.

   Вблизи, на ящиках стали виднеться небольшие, заполненные неразборчивыми надписями таблички. По ним было понятно, что конструкцию соорудили в разнобой. Одни были изношенными, покрытыми царапинами и ржавчиной, а другие же, отполированными до зеркального блеска.

– Значит, ты не окончил академию. Это из-за того, что ты вынужден работать здесь? – поинтересовался я.

– Не совсем… Время от времени я подменяю отца. Слежу за температурой и все в таком духе. Кстати говоря, в любой другой день сюда не пробраться, так что, вам крупно повезло.

– За температурой?

– Верно, температурой гробов.

   Я резко остановился на полушаге, едва сохранив равновесие. Внутри все сжалось и перевернулось. Я бы хотел, чтобы его слова оказались крайне неудачной шуткой, но дремлющий до сего момента участок моей памяти внезапно напомнил о себе.

– Добро пожаловать, – с преспокойным видом произнес он.

– Этого не может быть… Я видел их раньше.

– Да-да, знаю. На поминальной церемонии… Ваша проблема, как и большинства людей, в том, что вы видите только то, что вы готовы видеть и то, что вам показывают. Все эти превознесения вселенной… Это просто уморительно. К тому же, нельзя оставлять за кораблем шлейф из трупов, поэтому они и здесь. Не все, конечно, но…

   Сброд невразумительных эмоций никак не усваивался и подступал к горлу. Мое терпение иссякло.

– Заткнись! Ты просто чокнутый придурок! Не смей больше попадаться мне на глаза!

   Кажется, та точка, в которой я мог бы проснуться и осознать, что это всего лишь очередной бредовый сон, осталась где-то позади. Я устремился обратно к лифту с острым желанием забыть обо всем, что произошло. Но с каждым проделанным шагом я, ни с того ни с сего, начал ощущать все больший наплыв усталости. Ноги становились ватными и постепенно переставали слушаться. Мысли затуманились. На лбу выступил пот. Я согнулся пополам, опершись на колени, и увидел в отражении кафеля собственное, бледное как никогда, лицо. Рухнув на колени, я почувствовал, как он потащил меня в обратном направлении.

– Не бойтесь, через пару часов будете как новенький. Еще успеете поблагодарить меня, – сказал он, провожая зрачками стрелку на карманных часах. – В одном рисовом шарике не поместилась бы смертельная доза препарата. Если я не напутал ничего с пропорциями… Так или иначе, мы ведь в морге, в случае чего, далеко идти не придется.

– Пошел ты… За это я должен тебя поблагодарить? – с трудом подняв дрожащую руку, прохрипел я.

– Это из моих личных разработок, если вам интересно. Как ощущения? Что-нибудь болит?

– Я чувствую, будто вот-вот умру.

– Да-а-а, – довольно протянул он, – как по нотам.

   Спустя несколько извилистых поворотов, я безвольно повис на сковавших меня руках. Затем, прислонившись к стене спиной, медленно опустился вниз. Он схватился за рычаг, торчащий из ростральной колонны, и с усилием дернул его вниз. На верхних рядах поднялись клубы пыли. По башне пробежалась вибрация. Запрокинув голову вверх, я увидел, как нечто, напоминающее колоссальных размеров механические щупальца, схватило один из ящиков и, вызволив его из конструкции, начало опускать вниз.

– Момент кульминации близок, как никогда. Готовы к встрече?

– За кого ты меня принимаешь? Я ни на секунду не поверю в эту чушь.

– Не верьте, ваше право, но она здесь… Точно такая же, как и прежде, совсем не изменилась.

   Когда незнакомец снова, с немалой долей нервозности, взглянул на часы, я решил, что он мог солгать насчет длительности действия этого препарата и тем самым попытаться ввести меня в заблуждение.

   (Быть может, я приду в себя с минуты на минуту?)

   Но не тут-то было.

   В груди разлилось неведомое мне до этого дня ощущение. Весьма приятное и согревающее. Каждый мускул тела обмяк, словно вдруг отказавшись служить мне. Веки начали опускаться сами по себе. Монотонный шум, издаваемый кондиционерами, так и убаюкивал. А красочные сны манили вслед за собой.

– Одна минута и двадцать четыре секунды, – присев на корточки рядом со мной, подытожил он. – Вы еще долго продержались, можете гордиться собой.

   Когда ящик с грохотом приземлился на пол с высоты нескольких дюймов, парень подошел к нему и ладонью протер пыль с таблички. Взглянув на меня с таинственной ухмылкой, он отщелкнул замки и отступил несколько шагов назад.

– Ну же, Арктур, разве ты не соскучился по маме? Ты достоин проститься с ней подобающе.

   Все мысли в голове смешались воедино, настроение было таким чудесным, что я позабыл даже о том, как оказался здесь. Почувствовав внезапный прилив сил, я незамедлительно вскочил на ноги. На глазах неожиданно выступили слезы счастья.

   (Мама, неужели это правда ты?)

   Я положил руки по бокам от таблички и глубоко вдохнул.

   “Европа СХХ”

   (Это ты.)

   Как можно аккуратнее отодвинув крышку, я начал пальцами разгребать кубики льда. Первой показалась рука. Странно, она была очень маленькой, больше похожей на детскую, но при этом морщинистой. Я не стал предавать этому значения и продолжил копать глубже.

   Не выдержав, я засучил рукав и по локоть запустил руку вглубь льда, где нащупал лицо. Оно запросто помещалась у меня в ладони. Я обхватил ее за затылок и поднял наружу. На руках лежала маленькая иссохшая девочка, внешне не имеющая ничего схожего с мамой. Ее лицо, как и все остальное тело, было покрыто неравномерной пигментацией и имело желтоватый оттенок. Редкие, седые волосы свисали до плеч.

   На какое-то время я оцепенел от увиденного. Затем, положив тело на лед, развернулся обратно к незнакомцу. Столкнувшись с мрачным, непроницаемым взглядом, я услышал, как позади, захлопнулась крышка гроба.

Толстые штыки впились в шею. Треск электричества смешался с всепоглощающей головокружительной тьмой. И в тот же миг я рухнул на пол, потеряв сознание.

   ***

   Прозвучала хлесткая пощечина. Мысли обрели былую ясность, но зрение еще не успело прийти в норму. Я видел лишь два белых пятнышка. Они медленно расплывались в человеческое подобие. Одного я узнал, но вот второй…

– Ты… жалкий бестолковый ублюдок! Ты хоть понимаешь, что ты натворил?! Тебе было мало истории с той девчонкой?!… Отвечай! – завопил он, отвесив очередную порцию ударов.

– Простите… Я только… Я больше так не могу. Кто-то должен знать правду, – свернувшись на полу в позе эмбриона, жалостливо проревел парень.

– Молчать! Твоя удача, ежели он не очухается…

   Мою ладонь обвивал тонкий трос, ведущий в область шеи, где нарастала жгучая боль, что говорило о тщетных попытках моего сопротивления после приземления на пятую точку. Жаль, они совсем не увенчались успехом. Я, закусив губу, дернул рукой в сторону от себя, издав непроизвольный стон. В изгибе ключицы набежало небольшое кровяное озеро, водопадом спускающееся до самого предплечья и кисти.

   Пожилой мужчина повернулся в мою сторону, не выпуская сжатые в кулаках волосы.

– Сэр… Вы в порядке? Как же я рад, что вы целы… Поверьте, произошло недоразумение, позвольте объяснить, я… – лепетал он, прижав к груди лакированную трость, к набалдашнику которой вел трос. – Мой сын, знаете, он неуравновешенный. Мне так жаль, сэр. Прошу только… просите, о чем угодно, только не говорите о случившемся вашему отцу.

   Он опустился на колени, схватив меня за ногу и уткнувшись лбом в ботинок, продолжил непрерывно стенать.

– Старый никчемный Альмааз не может подвести его, он дал Альмаазу работу, он великой души человек. Прошу, не рассказывайте… Я никогда бы не причинил вам вреда. Я ведь помню вас совсем юным молодым человеком. Вы так возмужали с тех пор. Его наверняка одолевает гордость, – все не унимался старик.

   Так значит, это он? Тот самый мужчина из детских воспоминаний? Вот что значит «жизнь помотала». С виду он состарился на лет тридцать, не меньше.

– Довольно! – выдернув ногу, крикнул я и поднялся с пола. – Не знаю, чем вы тут промышляете, и знать не хочу. С меня хватит.

   Я отряхнул брюки и поковылял к лифту, двумя руками зажав на кровоточащей ране шелковый нагрудный платок.

   Поднявшись наверх, я очень кстати, встретил за первым же поворотом свой “отряд спасения” с Нембусом в качестве предводителя. Он зигзагообразно колесил по коридору, едва не сбив меня с ног.

– Сэр Арктур, вы ранены!

– Очень наблюдательно с твоей стороны. Едем домой.

– Ваш отец бы велел отправляться в медицинский пункт.

– Вот ведь здорово, что он не почтил нас своим присутствием.

   В сопровождении нравоучительных причитаний мы всей гурьбой направились к ближайшему туннелю.

   Спустя четыре минуты, я уже сбросил с себя пропитанную всем, чем только можно, одежду, и, наконец, уединился в клубящихся парах горячей воды. Выйдя в гостиную, я стал очевидцем крайне редкого зрелища: мерцающий свет от разожженного камина, в котором пылали выращенные в заточении глухих теплиц березовые поленья, сталкивался в центре ковра с прямоугольником света, прокравшимся из кабинета отца. Я словил себя на мысли о том, что понятия не имею, как выглядит его кабинет изнутри. Двустворчатая дверь из красного дерева плотно заперта сутки напролет. Даже стажерка Диадема оставляет чашку с кофе на пороге.

   Не выдержав натиска любопытства, я на полусогнутых подобрался к двери и заглянул внутрь. Кресло, стоящее во главе протяженного овального стола, пустовало.

   Мозг почему-то спроецировал фантомный образ того человека, отца причудливого парнишки. Он переступил порог, насквозь миновав меня. С беззаботной улыбкой до ушей уселся на один из стульев. Ведя оживленную беседу с… давним приятелем? Отцу он сам в отцы годится. К тому же, первый не особо-таки водит дружбы. Старик багровыми шрамами больше походит на фронтового товарища моего покойного ныне дедушки.

   В порыве воображения я сам не заметил, как оказался на его месте. Интерьер кабинета, на удивление, был довольно скудным и ничем не примечательным. Не представляю, как можно торчать тут такое неизмеримое количество часов. Неужели, все дело только в факте уединения? Налаживание мыслительных процессов и все такое. Может, он на старости лет увлекся медитацией?

   Я разочарованно вздохнул и, вскинув бровями, встал со стула. Некий скребущий звук заставил меня остановиться на пути к двери. Я озабоченно зажмурился и нервно сглотнул, предполагая, что это могло бы быть. Но обернувшись, я увидел стену. Просто стену и небольшой шифоньер. Я сделал еще один шаг, вслушиваясь в отголоски звенящей тишины. Но на следующем шаге история со звуком повторилась. Я развернулся снова, на этот раз вглядываясь в стену так, будто высматриваю хамелеона в монохромном пейзаже диких джунглей.

   Ну, конечно! В стене появилось два углубления, чуть выше плинтуса, по выверенной сетке, которую так и не приметишь с первого раза. Вот это мне уже нравится! Я опустил голову вниз. Затем, присев на корточки, провел ладонью по длинному шерстяному ворсу зеленого ковра.

   У корня обнаружились небольшие металлические пластины, или вернее сказать, педали. Я, недолго думая, принялся прыгать вверх-вниз, будто бы играя в детские “классики”. Попутно думая о том, почему нельзя было спрятать красную кнопку за картиной или потянуть книгу с полки, чтобы потайной ход открылся, как это бывает у нормальных, скрывающих что-то людей.

   Едва не свернув голову, глядя за происходящим позади, я остановился, чтобы перевести дух. Несмотря на все старания, стена только выровнялась, приняв всегдашний вид. Скрежет умолк. Но теперь я слышал другой звук. Что-то наподобие нарастающего дуновения ветра.

   Повернув голову влево, я увидел в полуметре от меня левитирующую сферу размером с яблоко. И угораздило же меня попасться. Всегда есть верная и неверная комбинация, о чем я только думал…

   Не желая провести в злополучных четырех стенах столько времени, сколько потребуется, чтобы меня, наконец, кто-то застал, как это было на одном из занятий в академии, я не придумал ничего лучше, как показать сфере средний палец.

Зафиксировав движение, она выстрелила. Треклятая лазурная паутина, в прочности не уступающая даже графеновому щиту, обвила торс и, сбив с ног, намертво сковала меня.

   Мне оставалось лишь одно – ползти за помощью. Совершая при этом движения, напоминающие гусеницу-пропойцу. Но долго мучиться не пришлось. Я оперся подбородком на паркет, увидев в щели открытой двери бежевые туфли.

– Даже спрашивать не буду… – бесстрастно произнесла Тефи.

– Тогда, может быть, просто поможешь? – натянув наигранную улыбку, ответил я.

– Никуда не уходи, – вздохнув, сказала она и удалилась.

   Я перевернулся на бок и уставился в стену.

   (Что же ты там скрываешь… или вернее сказать «кого»?)

   Быть может, там подпольная лаборатория? Где он, в свободное от напыщенных правительственных дел время нависает над дымящимися всей палитрой радуги колбами. По правде говоря, даже не знаю, почему мне взбрело это в голову. Конечно же, любому, кто хоть чуть-чуть его знает, будет ясно, чем он там занимается. Наверняка, мастерит для себя новую безделушку в окружении всякой алюминиевой всячины, например, подругу для Нембуса. Но ведь для этого есть мастерская. Только в доме их целых две! Это я еще молчу о трех оружейных. Ну конечно, он – оккультист! С уст сорвался громкий смешок. Как только представлю отца в черной мантии в пол, еще и с остроконечным капюшоном… Кажется, я схожу с ума…

   Послышался семенящий стук каблуков. Вбежав в кабинет, Тефи выглядела так, будто бы увидела привидение. Локоны, выбившиеся из тугого хвостика, она дрожащей рукой заправила за ухо. В другой руке она держала картину, а точнее портрет. На нем был изображен наш далекий предок. Помню, как в детстве меня поражало и даже слегка ужасало сходство этого человека с отцом. Такие же впалые яркие глаза, смуглое лицо с широкими скулами и челюстью, слегка вздернутый кончик носа.

   А с этим выражением лица, которое запечатлено на полотне, они были почти идентичны. Задумчивый, пугающий взгляд, каким он порой смотрел сперва сквозь круглые линзы очков в тонкой позолоченной оправе (иногда он прибегал к помощи очков по напутствию специалиста), а затем и сквозь меня. Так он смотрит на пламя в камине, когда усаживается в центре комнаты и погружается в отрешенное созерцание. Перебирает в пальцах звенья цепочки, прикрепленной к жилету, на которой болтается увесистый с виду рубин. Он подбрасывает его над ладонью и ловит.

   Так может продолжаться до бесконечности, или как минимум, до “рассвета”. Иногда он берет тайм-аут, подзывает к себе Нембуса и просит его без лишних слез распрощаться с кем-нибудь из провинившихся работников кухни или охраны. Нембус сведущ в этих делах, но он все же гложет себя за неудобства, причиненные людям. За их спинами всегда жены, мужья и, по меньшей мере, семеро голодных детей, если верить всем на слово. Его череп, обтянутый силиконом, искажается в эмоциях, отдаленно напоминающих старое доброе человеческое уныние.

   Тефи поднесла портрет лицевой стороной к, все еще парящей в воздухе, сфере. В тот же миг смирительные сети словно испарились, и я почувствовал, как по телу привычным образом начала циркулировать кровь. Сфера спряталась.

– Сканирование лица. Исполнение подкачало, – торопливо проговорила она, пряча рамку за шифоньер.

   Я хотел было встать и потянуться, но Тефи схватила меня за руку и поволокла в конец кабинета. Обогнув стол, она забралась под него.

– Быстрее, они идут!

   Как только я скрылся из виду, дверь отворилась. На стене, справа от нас, заплясали две тени. Одна из них принадлежала Каллисто. Его я узнал благодаря пышной бороде и нелепой шляпе. Выглянув из-под стола, я увидел в стоящем в углу зеркале его отражение. Он сел на стул, на котором несколько минут тому назад сидел я. Сняв головной убор и откинув его в сторону, он схватился за голову и начал нервно покачиваться.

   Отец же стоял в стороне, опершись плечом на дверной проем и засунув руки в карманы жилета. С абсолютно умиротворенным выражением на лице.

– Похоже, это конец… – хрипло произнес Каллисто, а затем, завопив, добавил: – ТЫ ОКОНЧАТЕЛЬНО СВИХНУЛСЯ!

– Брось, Кэлл. Доверься мне и протяни руку помощи, друг мой.

– Чепуха! Это не научно! – громко возразил тот.

– Алмазная планета покончит с собой.

– Перестань!

– Она накалится до небывалой температуры и, столкнувшись с потоками горячего ветра, разлетится на мелкие кусочки, породив неисчислимое количество астероидов. Они весят миллионы тонн, Кэлл.

– Не говори так, будто это уже произошло!

   Отец подошел к Каллисто со спины и положил руки на его плечи, тем самым прижав задние ножки стула к полу.

– Прошу, помоги мне.

– Ты не понимаешь, о чем просишь, – поджав губы и промокнув платком взмокший лоб, ответил он, поднявшись со стула.

   На несколько минут в воздухе повисла томительная тишина. Мы с Тефи изо всех сил пытались не издавать ни единого звука, ошарашенно переглядываясь.

– Подумай о детях. Каково тебе будет, если в один прекрасный день в их жилах закипит кровь? – не изменяя ровному тону, произнес отец.

   Каллисто прекратил наворачивать круги по комнате. Он обернулся к отцу с неприкрытой злобой в глазах и подошел к нему вплотную. Рука еле заметно колыхнулась, наверняка, она хотела схватить друга за горло, дабы стереть с его лица неуместное хладнокровное выражение. «Как он посмел?!» – читалось во взгляде. Но чаша весов в его голове все же склонилась в сторону благоразумия.

– Мы не выстоим. Всего одно точное попадание и нам всем конец. И тогда все это было напрасно, – не унимался отец.

   Каллисто, видно, нашел в себе силы, чтобы собраться с духом. Прогнав долой подступающую украдкой эмоциональную агонию, он глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Затем скрестил руки на груди и, перебирая пальцами, произнес:

– Мы не сможем тебя вернуть… Слышишь меня? Шанс ничтожно мал.

– Но он есть, верно? Задай себе вопрос, кем бы ты был, не цепляясь в бытность мальчишкой за эти самые ничтожные шансы?

   Приглядевшись, я увидел, как на глазах у Каллисто сверкнули слезы. Он тут же отвернулся, сделав вид, что ему что-то попало в глаз. Отец обхватил ладонями его голову и, подойдя вплотную, сказал:

– Мы должны сделать это, Кэлл. Я хочу, чтобы твои дети несли память о своем отце, о твоей отваге и доблести сквозь бесконечные времена. Мы сделаем это ради каждого человека на борту. Иначе, наш след простынет так, будто бы всего этого просто не было. Не знаю, как ты, но я точно не хочу умереть с мыслью о том, что я не сделал все, что было в моих силах.

   Неподдельное удивление на лице Каллисто красноречиво говорило о том, каким человеком был отец. Они знакомы не одно десятилетие и, кажется, эти слова стали его самым большим откровением за все это время.

– Значит, история может повториться… Вот ведь судьба-злодейка. Где угодно тебя настигнет… Я хочу увидеть ее своими глазами, Сириус. Эту планету. Она большая, так?

– Мягко говоря, да. Но вот загвоздка – у нас нет на это времени. Мой прогноз касательно даты был крайне оптимистичным. У нас в распоряжении приблизительно два дня.

– Отлично, капсула готова.

– Что, прости? – с загнанным видом переспросил отец.

– Я достал одну бракованную капсулу в туннеле и на досуге установил тот двигатель, я не упоминал?

– Видимо, запамятовал.

– Точно. А ты думал, я рассказал тебе об этой штуке, когда она была на стадии разработки? Знаешь, я ведь не какой-то там дилетант.

– Что ж, в таком случае, я отправляюсь сию минуту.

– Но…

– Нет времени. Я возьму все необходимое, – отрезал отец, ринувшись к столу.

   Затаив дыхание, мы что есть мочи вжались по разные стороны друг от друга. Но когда перед глазами уже мелькнули ботинки, что-то заставило отца остановиться. Тефи очень тихо выругалась, подобрав выглядывающий из-под стола подол платья.

– Сириус, в чем дело?

   Секунды молчания перелились в вечность. Я чувствовал, как рубашка противно прилипает к спине.

– Нембус перетащил мои вещи вниз. Совсем вылетело из головы, – устало потерев выбритые наголо виски, отозвался отец.

   Мы синхронно выдохнули с огромным облегчением. Я даже попытался выразить свое недовольство. Со стороны это, наверное, напоминало немое кино. Послышался до боли знакомый звук. Кирпичи хаотично разбежались, как пазл, с точностью до наоборот. Потайной проем полностью открылся. Шаги удалялись по винтообразной лестнице, пока совсем не утихли.

   Тогда мы, наконец, решились выбраться. Я плелся к двери походкой робота с запотевшими микросхемами, с трудом переставляя онемевшие ноги. Но еще более трудно было усвоить убойный поток услышанной минутой ранее информации.

Не я, не Тефи не могли в полной мере осознать всю серьезность происходящего. Но мы понимали, что происходит что-то особенное и очень страшное. Я чувствовал какой-то камень на душе, как будто теперь я обязан что-то предпринять. И по правде говоря, я успел пожалеть о том, что оказался под тем столом, обреченный на просветление.

– И что мы будем делать?

– Мы? – с нарочитым удивлением переспросила Тефи. – Лично мне пора на работу, обеденный перерыв давно закончился.

– Это шутка? Ты что не слышала их?

– Послушай, я понятия не имею, о чем шла речь. И ты тоже. Так что не бери в голову. Отец разберется.

   Я с искренним непониманием уставился на сестру. Мы как будто бы стали свидетелями совсем разных разговоров. Неужели ей так просто удастся не брать услышанное в голову? Я разочарованно покачал головой. Увидев это, она тяжело вздохнула и поникла плечами.

– Ты ведь знаешь, что тебе не обязательно становиться его точной копией? Эта работа… с каждым днем ты все черствее, – не выдержав, произнес я.

– Вот значит как?

   В ее сощурившихся глазах виднелась накатывающаяся обида. Не знаю насколько самоуверенно полагать, что если человек таит на тебя обиду, это непременно означает то, что ты поведал ему колющую правду. Но мне кажется, это именно тот случай. Эту мою мысль подкрепил и тот факт, что Тефи, не проронив ни единого возражения, развернулась и просто ушла.

   Я же, в свою очередь, так погрузился в раздумье, что не заметил приближающегося жужжания робота-уборщика. Он врезался в мою ногу, из-за чего я подскочил на месте и отпрыгнул назад, уткнувшись спиной в проходящего мимо Каллисто.

– Арктур, рад тебя видеть.

– Взаимно.

   Раньше он бы поинтересовался моими успехами в учебе или обстановкой на “личном фронте” (так он это называл). Но сейчас же он кивнул, схватившись указательным и большим пальцем за поля своей дурацкой шляпы, и пошел по своим делам. Он ненавидел меня. Все из-за Беллатрикса. И меня это, несомненно, огорчало, как бы я не хотел это признавать. Но я знал, что было бы глупо попытаться объяснить ему, что его сын – законченный ублюдок.

   Я еще не успел решить с чего начать свое расследование. Пожалуй, просто прослежу за Каллисто, посмотрим, к чему это приведет.

   Где-то через пять минут я оказался на центральной площади. Обойдя фонтан, пускающий до самого куполообразного потолка атриума струи, пестрящей всеми возможными цветами воды, Каллисто запрыгнул в вагон длинного, наполненного до отвала, поезда. Я интуитивно устремил взгляд вверх, зная, что не делаю ничего эдакого, но сотни, а, возможно, даже тысячи вездесущих камер наблюдения, нависающие над головами, словно горгульи, заставляли сердце трепетать. Переборов опасение, я подбежал к хвосту поезда и запрыгнул внутрь.

   Мы ехали долго. Проход между вагонами был сквозным, так что я выглядывал из-за спин пассажиров, наблюдая за своей целью. Он не повел бровью и тогда, когда мы проезжали станцию с выходом к обсерватории. Я не стал строить догадок, а просто следовал за ним, дожидаясь развязки.

   Прерывистый голос диктора сообщил о прибытии к конечной остановке. С десяток пассажиров, оставшихся на весь рейс, покинули свои места. Во мне закрались смутные сомнения.

   (Быть может, он раскусил меня и решил поиздеваться?)

   Уж больно необычный маршрут. Куда же он мог привести?

   Спустя какое-то время мы уперлись в нечто, похожее на огромные ангарные ворота. Внушительных размеров щеколда абсолютно герметично запирала выход в открытый космос. Каллисто подошел к воротам и присел на корточки. Когда он вставил в едва заметную невооруженным глазом скважину маленький ключ, я чуть не перевернулся на месте. Отворилась маленькая дверь. Он, не вытягиваясь в полный рост, забрался внутрь и, судя по последующему звуку, заперся изнутри.