Читать книгу Летун - Олег Быстров - Страница 1

– Андрюха!.. Помоги!.. Тону!..

Детский крик разносился в стылом воздухе резко и тревожно, словно пожарная сирена. Даже шум воды на бурной стремнине Южанки, и перестук гальки на мелководье не заглушали его, а, казалось, делали ещё страшнее. Нестерпимее…

Зима в Южнореченске короткая, да и настоящие морозы редкость. Так, подсыплет мокрым снежком, ветер пронизывающий, температура чуть ниже нуля. Больше слякоть да насморк, чем настоящая зима. Но в этот год в феврале неожиданно прихватило. На улицах намело настоящие сугробы, городской пруд в парке промёрз чуть не до дна, и там немедленно организовали каток. Климат зимними развлечениями горожан не баловал, молодёжь спешно доставала забытые на чердаках коньки и лыжи. А те, что помладше – санки. На любой горке – смех, детвора, кувыркающаяся в снегу, румяные щёки!..

Только Андрюхе Сосновцеву и Юрке Полухину этого показалось мало. В двенадцать лет всего хочется попробовать. Прибавим к этому также, что Андрей с Юркой считались заядлыми рыбаками. Южанка – речка неглубокая, у города течение имеет тихое. С пристани летом ходит катер на тот берег, по которому сплошь тянуться песчаные пляжи. Любимое место отдыха горожан на выходные.

Но вот если выехать на автобусе за город, да пройти редким лесочком с километр, то попадёшь на «текучку». Здесь течение резвое, по руслу рассыпаны маленькие островки, добраться до которых нетрудно вплавь. Здесь можно уже и порыбачить. А если повезёт, то к вечеру, глядишь, и ухи сварить на костре. Из мелкой рыбёшки, не так чтоб много, но на двоих всегда хватит. И вообще, главное – процесс. Дело-то не в рыбе…

Это всё летом. А в тот раз Юрка предложил рыбалку зимнюю.

– Такой случай, Андрюха! – жарко доказывал он товарищу. – Когда ещё морозы на Южанке будут? Сейчас на острова наверняка по льду перебраться можно. Там есть промоины и полыньи. А вдруг щука по холодку выплывет, или ещё какой зверь?! Айда, попробуем! Пропустим, всю жизнь себя корить будем.

Андрей в щук и сомов, что водятся в неглубоких водах Южанки, не верил, но и огорчать друга не хотелось. И потом, это ж потом сколько времени хвастаться можно – вот, мол, а мы на подлёдный лов ходили!

Поначалу всё шло, как задумано. Доехали на автобусе до знакомых мест, прошли к реке. Вода у берега действительно замёрзла, и между ближними островами стоял крепкий по виду лёд, припорошенный снегом. Но на стремнине бурлила вода, да и ближе к берегу виднелись широкие полыньи. Не те всё же морозы на юге, чтоб надёжно спаять быструю речку. Но отступать рыбаки не собирались.

Вначале перебрались на ближний остров. Прорубили лунку во льду, но хоть и просидели с час, и промёрзли до костей, ничего не поймали.

– Надо ближе к стремнине подбираться, – предложил Юрка.

– Там лёд тонкий, – опасливо возразил Андрюха. – Как бы в воду не загреметь…

– А ты что, боишься? – подначил друга Полухин. – Не дрейфь, Андрюха, прорвёмся. Зато такую рыбину выловим!..

– Это я-то боюсь?! – повёлся «на слабо» Андрей и первым ступил на ненадёжный мостик, ведущий к соседнему островку, что располагался ближе к стремнине. Наст опасно потрескивал при каждом шаге, мальчишке казалось, что вот – ещё шаг, и нога провалиться в обжигающую холодом, ледяную купель. А там бурное течение – захватит, словно в цепкие сети, затянет под лёд, утащит в стылую глубину!..

Но всё обошлось. До островка добрались благополучно. Здесь и лунок долбить не понадобилось – у берега намёрз козырёк, а из-под которого била ключом вода, впадая в достаточно широкую полынью. Друзья примостились на берегу и закинули удочки. Однако время шло, но не то что щуки, обычной плотвички на крючок не попадалось.

– Надо забросить леску на глубину, – решился Юрка. – Там точно рыба есть, это я тебе говорю.

Андрей не успел ни возразить, ни вообще сказать что-либо, а Полухин, воинственно выставив вперёд удочку, пополз на пузе к краю козырька. Потрескивал лёд, шумела вода, вырываясь из-под ноздреватого панциря мощными струями, и, пересекая пространство полыньи, втягивалась под твёрдую ледяную корку противоположного края промоины с голубоватыми, искристыми изломами льда. Юрка полз, оставляя за собой глубокую борозду на снегу…

Андрей замер. Что-то опасное виделось ему в этом движении друга. Зачем лезть к самому краю?! Лёд на Южанке, и так-то не очень надёжный, там может оказаться и вовсе тонким!.. Но и сказать он ничего не мог – странная судорога свела горло. Внутри всё напряглось, и пошевелиться Сосновцев не мог – мышцы словно одеревенели.

Тут и произошло несчастье. С громким треском кусок береговой наледи отломился и ушёл под воду, и Юрка моментально оказался по плечи в бурном потоке. Вскинул руки, попытался ухватиться за берег…

– Андрюха!.. Помоги!..

Покрасневшие пальцы попытались вцепиться в береговую наледь, ставшую вдруг предательски рыхлой и ломкой, и течение закручивало тело мальчишки в набухшем водой, отяжелевшем пальто, властно тащило в промоину, туда, где виднелась закраина ледяного панциря.

– Тону!.. – прокричал Юрка, глаза его округлились и были полны ужаса.

А Сосновцев не мог пошевелиться. Странное оцепенение, навалившееся на него несколько мгновений назад, не проходило, а, казалось, напротив, только усилилось. Полностью лишило воли, способности двигаться, делать хоть что-то.

– Юрка!.. – просипел он и сам не услышал своего голоса…

В следующий миг шапка слетела с головы друга, мелькнула напоследок копна светлых волос, и тело скрылось. Чёрная вода кружилась водоворотом на том месте, где только что вскидывал руки верный друг и заядлый рыбак Юрка Полухин. А Андрей судорожными, резкими движениями – руки и ноги будто освободили, будто сняли с них какие-то незримые оковы – отползал от берега. Туда, вглубь острова, подальше от этой закраины, от ужасной воды, в которой не то что рыбу удить, а как бы самому рыбаку не пойматься. И утаскивает их под толстый лёд с искристыми, голубоватыми сколами…

Как Андрей оказался на остановке автобусе, он вспомнить потом не мог. Домой его привёз участковый милиционер, вызванный кем-то из людей, ожидающих автобус. Насквозь замёрзший мальчишка, не отвечавший на вопросы, и вообще, пребывавший в полуобморочном состоянии, перепугал их. В жёлтом «уазике» Сосновцев чуть пришёл в себя, назвался. Пожилой капитан отвёз и передал его родителям.

Скоро прибежала Юркина мать, трясла Андрея за плечо, пыталась добиться – где сын? Ведь на рыбалку пошли вместе! Андрей не смог сказать страшной правды. С трудом разлепляя непослушные губы, пролепетал, что, мол, они разошлись и удили в разных местах, и больше он друга не видел. Потом Сосновцев слёг с температурой, лежал в полубреду, но слышал обрывки разговоров родителей. До сознания с трудом доходило, что Юрку, или хотя бы его тело, искали у реки, но течение бурное, да и лёд мешает. Ничего не нашли.

Так Андрей никому ничего и не сказал о том, что случилось на рыбалке. А когда выздоровел, мать перевела его в другую школу на противоположном конце города.

Не везло последнее время Пантелею Лютому. По осени потерял он лучшего кореша Фёдора Колуна. По-глупому всё получилось: в пьяной кабацкой драке сунули верному подельщику нож под ребро. Эх, и весёлый был мужик Колун! С ним можно было и лабаз подломить, и хоромы купеческие выпотрошить. Было, да сплыло. Нету больше Фёдора. И с тех пор не клеилось у Лютого.

Прибился было к ватаге Кочубея, взяли пару магазинов, ювелирку. Да на последнем налёте пошуметь пришлось. Больно ювелир попался несговорчивый да жадный. А тут, как назло, городовой. Валить пришлось обоих. Полиция на уши встала, подозрительных хватали на улицах, в пивных, на рынках. Лютый из ватаги свалил. Он вообще не любил «мокрого». Припугнуть ножичком, дубинкой по головушке пригреть в тёмном переулке, это – пожалуйста, со всем нашим удовольствием. Но брать в руки стрелялку и губить людские души почём зря – нет, не его это.

Зиму кое-как пережил, мыкаясь по хазам да малинам. Там у марухи переночует, тут у барыги в долг возьмёт. Первые хоть за любовь кормили, вторые же процент накручивали людоедский, мол, с будущих дел отдашь. А дела всё не было, хоть выходи с кистенём на проезжий тракт! Вот и весна на носу, ночью ещё морозит, а днём-то уже припекает. И его припекло, дальше некуда. Правда, с недавних пор прибился к нему мальчонка лет пятнадцати. Малахольный, без роду без племени, себя не помнящий. Говорит, с телеги упал, да голову отшиб. Ни как звать, ни откуда – ничего сказать не может.

Пантелей вначале убогого гнал, дескать, самому жрать нечего, тут ты ещё. Но тот прилип как репей, ходит хвостом… Плюнул Лютый, пусть будет пока. Авось на что сгодится. Назвал для потехи Федюнькой. В память о покойном кореше назвал, да разве этого с тем сравнишь? Тот настоящим «колуном» был, а этот… так, пыль подзаборная.

Однако жить как-то надо. Для начала приспособил Федюньку милостыньку выпрашивать. Это у него получалось хорошо. Сам-то плюгавенький, в чем душа держится. Рожу скорчит жалистную-жалистную и скулит как собачонка. Ему и подают. Какое-то время на этом кормились. Да не привык Лютый так жить.

Дальше – больше, попробовал приспособить малахольного к ремеслу карманника. Сам не ожидал, но и это получилось. Потрётся убогий промеж людей, на него и внимания никто не обращает, разве что сунут хлеба кусок, жалеючи, а шельмец – глядь – с кошельком возвращается. Или часы уведёт. Стало повеселее. Но и это были слёзы, не фартово было, мелко. Встречаются, конечно, щипачи знатные, в воровском мире уважаемые, но то не про Федюньку.

И появилась у Лютого задумка. Глядя на тщедушную фигуру приживалы, мыслил он, что тот легко сможет проникать в форточки. Колун, тот амбарные замки рукой срывал. Пантелей, хоть и сам не из слабаков, так не умел. А если убогого научить, да хоромы брать – это уже нормальный воровской хлеб. Домушник, он вор законный.

Но Федюнька неожиданно показал характер, заявил, что в окно не полезет. Западло, мол, ищи других дураков. Пантелей, недолго думая, отпинал парнишку хорошенько, чуть рёбра не переломал. Приживала оклемался и сказал – хорошо, мол, в хату полезу, но хабар пополам. Подивился Лютый такой наглости, но для виду согласился: ты-де, вначале влезь, а там видно будет.

Но и тут мальчонка ухватистым оказался. Пролез в купеческий дом ночью, словно всю жизнь этим занимался. Дверь открыл. Начали они вдвоём добычу собирать – деньги, побрякушки, мануфактуру. А тут дед из угла вылезает – то ли отец купчины, то ли родня какая. Лютый – за дубинку. Думал по башке ненужного свидетеля пригреть, пока в сумраке личность не разглядел. Иначе побежит в полицию, и – здравствуй, Сибирь-матушка! Да Федюнька проворнее оказался. И где топор взял, в сенях, что ли? Так не изба ведь крестьянская, где инструмент всегда под рукой, – купеческие хоромы. Только тем топором напарник деду полголовы снёс одним ударом и глазом не моргнул. Плюгавый-то плюгавый, а через человека переступил, не поморщился.

С той ночи стал Лютый приживалу своего опасаться и решил держать ухо востро. А тот во вкус вошёл, давай, говорит, на гоп-стоп брать людишек. И веселее это, и прибыльнее. Лютый сказал, подумает, мол, а пока нужно барыгам хабар сдать. Сдали, приоделись, да ещё деньги в кармане остались. Лютый себя человеком почувствовал. Глядь, и Федюнька выглядит иначе. Вора из себя не корчит, но и на задних лапках уже не ходит. Снаружи посмотреть, скромный юноша: то ли школяр великовозрастный, то ли приказчик из начинающих. Только глазами зыркает по-волчьи, неприятно так зыркает, аж кошки на душе скребут.

Уже тогда Лютый про себя решил, что надо будет от нежданного подельщика отделаться. Как? – вопрос другой, но нужно будет обязательно. Однако по воровскому обычаю удачу нужно было отметить, фарт задобрить. Знал Пантелей трактир, не из самых богатых, но приличный – троекуровский, что в Помпецком переулке. Место тихое, кормят вкусно, и физиономию его там не отличали. Захаживал когда-то, в более спокойные и сытные времена. И сейчас заглянуть можно.

Сидели тихо, деньгами не сорили. Заказали каши с мясом, холодца, к водке – селёдочку. Пили, закусывали. Пантелей за сколько дней наконец наелся до отвала, разомлел, думал уже оглобли поворачивать, когда заметил, что за дальним столом молодец гуляет. С первого взгляда понятно – из чистой публики и приезжий. По всему видать, или жалование получил, или продал чего удачно. Ну и ладно бы, гуляет себе честный фраер, но тут молодец пачку ассигнаций засветил. А пьян он был уже изрядно.

Лютый уши навострил. Добыча сама в руки идёт, подождать чуток и подсечь – вся недолга. Посмотрел на подельника, у того глаза сузились, скулы заострились. Тоже деньги заметил.

– Ты, эта, Федюнька, мальца видишь? – спросил на всякий случай.

– Ага, – проронил тот.

– Как соберётся уходить, мы за ним. Он косой, трепыхаться не будет. Я его придушу маленько, а ты карманы почистишь. И дёру… Фраер оклемается, так и не вспомнит – ни где пил, ни с кем.

– Ага, – подтвердил собеседник.

Тем временем гуляка с трудом выбрался он из-за стола, натянул пальто. Ноги его слушались плохо, половой до выхода довёл. Хозяин трактира проводил подвыпившего приезжего взглядом: ничего, молодой ещё, проспится. Утром как огурчик будет. Вывел половой клиента на крыльцо. Стемнело уже.

– Может сударю извозчика покликать? – спросил. – Куда ехать-то?

Тот лишь мычит в ответ, ни адреса назвать не может, ни два слова связать. Ну что ты будешь делать? А на улице холодно, да и обслуживать клиентов нужно, некогда с пьянчужкой валандаться. Тут, откуда ни возьмись, двое.

– Давай, братец, барину пособим, – говорит здоровяк в армяке. – Мы знаем, где их благородие живёт. Вмиг на извозчика определим и к дому доставим.

Половой и рад, сбагрил неудобного клиента, и обратно в трактир, столы обносить. Пантелей с одного бока прихватил добычу, Федюнька с другого. Повели по переулку. Лютый знал, куда идти. Впереди закуток, проход между дворами. Там и днём-то мало кто ходит, а уж ночью и вовсе безлюдье. А дальше – прямым ходом на Дементьевскую улицу, и ищи ветра в поле.

До закутка фраера доволокли. Пантелей, поддерживающий парня справа, будто невзначай перехватил руку и тут же зажал тощую шею мощным захватом. Приём был отработан, человек терял сознание на несколько минут, но потом приходил в себя. А за это время умельцу выпотрошить карманы – от нечего делать. Бедолага даже замёрзнуть не успеет, зачем лишний грех на душу брать?…

Жертва обмякла, Лютый уже начал ослаблять хватку, когда убогий Федюнька неожиданно выхватил нож и ударил фраера со своей стороны под рёбра. А следом ещё раз, и ещё…

Пантелей оторопел. Да какого рожна!.. Но тело, словно тряпичная кукла, выскользнуло из-под руки, упало в снег. На светлом фоне сугроба расползалось тёмное пятно. Отлетела в сторону шапка…

– Ты!.. Ты зачем это?! – задохнулся Лютый. – Взяли бы деньги, и дело с концом!

– Ничего, так вернее будет, – усмехнулся Федюнька. – Мёртвые в полицию не ходят.

– Вот свяжись с дураком!.. – в сердцах крякнул Лютый. – Они-то не ходят, да полиция их находит. И следствие начинает… Ты, видать, и правда башку себе отбил, когда с той телеги упал. И не только память потерял, но и умишко последний. Или взять не можешь в толк, что в трактире нас видели? Что половой рожи наши вполне запомнить мог?! И вообще, зачем кровушку лишнюю на себя брать? Он же и так готов был!..

– Говорю же, так вернее, – нехорошо усмехнулся малахольный.

– Тьфу, пропади ты пропадом! – выругался Пантелей. – И что я с тобой связался? Нужда, видать, заставила, не везло мне тогда… Кабы не это, ни в жисть с таким, как ты не хороводился бы…

– А тебя никто не заставляет, Пантелей, – прищурился Федюнька.

– Вот щас и разбежимся. Не по пути нам. Ты иди своей дорогой, а я…

Лютый нагнулся за бумажником, что лежал во внутреннем кармане пальто, и тут же получил удар ножа между лопаток. Длинный острый клинок прошёл чуть наискось и достал сердце. Пантелей Хлебников по прозвищу Лютый умер сразу, не почувствовав боль.

А Федюнька вытер клинок об армяк бывшего покровителя и забрал деньги.

– Нужда его заставила… – буркнул он себе под нос. – Нужда она такая, любого заставит…

И лёгкой походкой отправился в сторону Дементьевской, где горели фонари. Улица была пуста. Глухие заборы отгородили дома оструганными, толстыми досками от остального мира. Подмораживало, стук каблуков гулко отдавался в ночной тишине, но нигде не зажёгся огонёк, не заскрипела дверь. Никто не видел тщедушного подростка в полушубке и собачьей шапке. Никто не узнал, что в кармане у него нож, которым он только что, без всякого сожаления убил двоих. Ночь отстранённо смотрела на непотребства людей безразличными глазами звёзд.

Под фонарём Федюнька остановился, открыл портмоне. Пересчитал деньги.

– Не так и много, – усмехнулся убийца. – Ничего, лиха беда начало. Будет и на моей улице праздник…

Жизнерадостно рассмеялся и пошёл лёгкой, стремительной походкой в ночь.