Читать книгу Мертвый кортеж - Олег Бондарев - Страница 1

– Явился не запылился, – проворчал судмедэксперт Адам Гафтенберг, когда я, проскользнув под лентой ограждения, приблизился к нему.

Наши с ним отношения вряд ли можно было назвать дружескими. Нередко у меня возникало желание отвесить старому брюзге звонкий подзатыльник, однако тот факт, что Адам был едва ли не лучшим судмедэкспертом во всем Черничном королевстве, всегда останавливал мою руку в моменты праведного гнева. В наше время хорошие спецы встречаются до безобразия редко, и потому ты вынужден мириться с дурным характером талантливых гадов, как бы сильно они тебя ни раздражали.

– Я тоже по тебе скучал, Гафтенберг, – с глумливой улыбкой заявил я и легонько хлопнул старика по плечу, отчего бедолага едва не рухнул навзничь.

– Поаккуратней, верзила! – прикрикнул на меня Адам, инстинктивно прижимая к груди чемоданчик с рабочим инструментом и грозно хмуря тонкие, будто нарисованные, брови.

– Что тут у нас? – не обращая внимания на скрипучий голос старого ворчуна, поинтересовался я.

– Труп, как обычно, – буркнул Гафтенберг. – Хочешь, сам взгляни.

– Хочу, конечно. Уберите простыню, – взглядом отыскав дежурившего у ленты сержанта, велел я.

Он без лишних слов выполнил мой приказ и поспешно отступил в сторону, дабы не загораживать труп, а я шагнул к телу и, прищурившись, замер над ним. Возле мусорного контейнера лежал бородатый гоблин с клеймом цветочника на правой скуле; высокий и худющий, он был одет в опрятный серый пиджак и серые же брюки. Глаза покойного были широко раскрыты, а ноги босы.

– Личность установили? – уточнил я, опускаясь на корточки рядом с трупом.

От убитого пахло вином и корицей. Видимо, успел выпить порцию-другую глинтвейна незадолго до смерти.

– Да, – отозвался Гафтенберг. – Зеваки признали в нем Фег-Фега, хозяина магазина «На вкус и цвет», что на западной окраине бульвара.

– Местные говорят, он был слепым, – вставил сержант.

– Слепым? – переспросил я. – Никогда прежде не встречал слепых цветочников.

– Он был единственным в своем роде, – пояснил Адам. – Что-то вроде местной реликвии.

– А родственники у него были? Жена? Дети?

– Племянник Гут-Гут. Помогал ему в магазине.

– За ним послали? – я повернулся к сержанту.

– Да, но магазин закрыт на висячий замок, – развел руками тот. – Видимо, парень в отъезде.

– Или сбежал, – задумчиво пробормотал я.

– Думаете, это он убил Фег-Фега?

– Не исключаю такой возможности, – пожал плечами я.

– Прикажете направить к магазину патрульных?

– Нет, не стоит. Они могут простоять там до второго пришествия Рута да так ничего и не дождаться. Лучше я сам туда загляну, ближе к вечеру. Если парень так и не объявится, подадим в розыск, и дело с концом.

Сержант кивнул, соглашаясь, что так будет лучше всего.

– Давай пока забудем о племяннике, – предложил я, – и сосредоточимся на теле. Кто и когда нашел труп?

– Мальчишка лет девяти, живущий неподалеку, – ответил сержант. – Около двух часов дня он играл тут неподалеку и случайно наткнулся на мертвеца.

– Где мальчик сейчас?

– Дома, с матерью. Увиденное немало его шокировало.

– Ну еще бы… – пробормотал я.

Взгляд мой снова наткнулся на босые ступни Фег-Фега.

– Как думаешь, его могли убить из-за ботинок? – спросил я, обращаясь к Адаму.

– Только идиот покусился бы на гоблина из-за ботинок, – презрительно хмыкнул Гафтенберг. – Тем более – посреди Цветочного Бульвара, на глазах у десятка собратьев.

Я задумчиво кивнул, соглашаясь с его словами.

Всем и каждому известно, что гоблины неравнодушны к цветам. Более увлеченных флористов не сыщешь при всем желании. И Цветочный бульвар являлся, по сути, физическим воплощением этой безудержной любви – куча магазинов, оранжерей, целые живые сады. И конечно же в этих богатых коллекциях среди цветов попроще зачастую находились редкие и, как следствие, необычайно дорогие экземпляры…

– А вот это гораздо больше походит на правду, – одобрительно кивнул Адам, когда я озвучил ему свою догадку насчет раритетного цветка. – Уж точно лучше, чем версия с ботинками.

– И все же, как думаешь, зачем убийца их взял? – не унимался я.

– Думать – твоя работа, Тайлер, – хмыкнул Адам. – Я лишь констатирую факты. У него нет обуви, и он, судя по следу на шее, задушен. Как, зачем, почему – вопросы не ко мне. Я даю факты, а ты на их основе выстраиваешь теории и находишь виновных…

– Тогда просто дай мне проклятые факты, – с усталым вздохом сказал я.

Четыре года назад один вид покойного гоблина, вероятно, заставил бы меня понервничать, но сейчас я гораздо спокойней отношусь к подобным вещам. Приобретенный опыт с лихвой компенсирует редкую седину в волосах и слегка расшатанные нервы. В конце концов покойники становятся всего лишь частью твоей повседневной жизни. Вместо «Надо же – трупы!» ты начинаешь думать: «Опять эти трупы…» и давишь зевок, разглядывая очередного мертвеца.

Я покосился в сторону Гафтенберга, который, присев на корточки рядом со мной, делал пометки в рабочем блокноте. Движения судмедэксперта были скупыми, резкими; карандаш едва не рвал бумагу, а грифельные обломки летели во все стороны. Старик не стремился создать шедевр поэтического искусства. Это был своеобразный конспект, необходимый для дальнейшей работы, – никаких лишних деталей, метафор, гипербол и прочей бесполезной мишуры. Поставив финальную точку, Адам возьмет в руки фотографический аппарат и сделает несколько снимков, с разных ракурсов, под разным углом. Затем внимательно осмотрит ногти мертвеца и, если отыщет под ними частицы кожи или фрагменты запекшейся крови, повезет найденные образцы в лабораторию для дальнейшего анализа. Все это займет уйму времени и, возможно, не принесет никакой реальной пользы. Утомительно, долго, скучно.

Куда эффективней с глазу на глаз побеседовать с покойным и напрямик спросить, кто его убил. Узнать, что называется, из первых уст. Но проделывать подобные трюки на глазах любопытных зевак и тем более моего старого недруга Гафтенберга я не желал: некромантов в Бокстоне ненавидели все, от мала до велика.

А ведь начиналось все довольно мирно. Когда эта школа магии только зарождалась, народ Черники связывал с ней большие надежды. Каждый мнил, что она со временем вырастет во что-то вроде неиссякаемого источника бессмертия, однако вскоре стала ясна полная абсурдность этих надежд. Некромантия позволяла возвращать мертвых к жизни – ни больше ни меньше. Она не способна была восстанавливать поврежденные временем ткани человеческого тела. Иными словами, некромант не мог гарантировать, что парень, умерший неделю назад, вернется точь-в-точь таким же, каким вы его помнили до кончины, ведь с его мозгом и телом уже произошли необратимые изменения. А уж предсказывать, как поведет себя такой мертвяк, не взялся бы даже самый опытный маг смерти: подчас зомби оказывались просто неуправляемы.

Самая же главная беда заключалась в том, что, умирая, некромант невольно забирал с собой в могилу и всех потревоженных им мертвяков. Сей факт немало огорчил хитрецов, которые всерьез мечтали с помощью некромантии обрести вечную жизнь, пережив мимолетный стресс самоубийства.

Люди разумные сразу смекнули, что подобные заигрыванья со смертью добром не кончатся.

И конечно же не ошиблись.

Знаменитое Восстание Шестидесяти Мечников грянуло без малого два века тому назад в начале печального октября, устлавшего Бокстон ковром из желтых листьев. Тогдашний король Джентри, потомкам более известный, как Шизоправ, приказал столичным некромантам воскресить роту гвардейцев. Защитники короны в недавнем прошлом ценой своих жизней пресекли государственный переворот, и Джентри конечно же считал, что он перед этими храбрецами в вечном долгу. Маги смерти, понимая всю глупость шизоправской затеи, воспротивились воле монарха, однако Шизоправ не собирался сдаваться так просто. Поняв, что угрозами чародеев не проймешь, он предложил им внушительную сумму денег.

И один – некто Курт Бениган – все-таки соблазнился.

Чем это обернулось для столицы, бокстонцы запомнили надолго. В результате прочитанного Куртом заклятья на улицы Бокстона вышла толпа безмозглых зомби, вооруженных полуторными мечами. Разупокоенные успели отправить к праотцам около сотни горожан, прежде чем некроманты самолично не вздернули Бенигана на первом попавшемся столбе. Столица оказалась спасена, однако бокстонцы, взбешенные случившимся, потребовали, чтобы король незамедлительно казнил всех магов смерти разом. Лишь с превеликим трудом монарху удалось смягчить народный гнев. Поддавшись на уговоры Джентри, обитатели столицы милостиво позволили чародеям уйти далеко на север, где те обитают и поныне – в краю, который зовется Диким.

С тех пор некромантия в Чернике под запретом, и любой, вздумавший заняться темным волшебством, будет незамедлительно повешен.

Закончив осмотр, мы с Адамом позволили санитарам снова накрыть тело простыней и погрузить его в самоходку. Провожая громыхающую труповозку рассеянным взглядом, я закурил сигарету, чем немало разозлил Гафтенберга, стоящего по левую руку от меня. Старик, видите ли, терпеть не мог запах табачного дыма.

– Когда стану мэром, обязательно запрещу курить на улице, – сказал он, ладонью разгоняя сизый туман.

– Когда ты станешь мэром, я переведусь в другой город, – хмыкнул я, не отводя взгляда от удаляющейся повозки. – Хотя о каком это я «когда»? Тут, скорей, «если вдруг»…

– Язва ты, Тайлер, – вздохнул Гафтенберг и, одернув плащ, пошел к зеленой самоходке, припаркованной неподалеку.

– Когда мне зайти за результатами экспертизы? – поинтересовался я, оглянувшись ему вслед.

– Завтра ближе к полудню, – буркнул собеседник.

– Чего так поздно?

– Не хами! – раздраженно бросил Адам. – Я же тебя с расследованиями не тороплю!

– Ладно, ладно, – примирительно сказал я. – К полудню, значит, к полудню. Если не найду убийцу раньше, обязательно загляну.

Кажется, последняя моя фраза немного его расстроила: не сказав больше ни слова, Адам забрался в самоходку и отбыл с места преступления.

Довольно гнусный поступок, если учесть, что сюда я ехал вместе с санитарами, и теперь, когда они укатили в морг, выручить меня мог только Адам. Впрочем, ожидать иного от Гафтенберга не следовало: этот тип никогда не упускал возможности подгадить ближнему своему вопреки одной из главных заповедей Вечного Жеребца Хорста.

Я выудил из кармана часы и посмотрел на циферблат. Время, как назло, поджимало: старина Бен успел бы три раза умереть от тоски, не будь он уже мертв.

Строго говоря, Бенджамин Кротовски не был зомби в привычном смысле этого слова. Подобным ожившим мертвяком гордился бы любой некромант, даже самый опытный и мастеровитый. Единственное отличие Бена от живого человека заключалось в несказанно хрупком теле, которое подчас разваливалось буквально на глазах – то кисть отпадет, то стопа, то ухо с носом, – что, впрочем, было легко поправимо: стоило поднести утерянную конечность к прежнему месту, и она моментально прирастала вновь. Магический ток, переполняющий его изнутри, позволял Бену творить с собой поистине удивительные вещи. А вот за идеальное состояние мозгов Кротовски должен благодарить уже не меня, а прихвостней Мохнатого Тони, решивших убить моего информатора с помощью огромной морозильной камеры. Воспользуйся они пистолетом, и о возвращении Бена к жизни можно было бы забыть…

Но они выбрали морозильную камеру. И это предопределило все.

Когда я сообщил воскрешенному Кротовски, что его убили, он не поверил. Более того, оттолкнув меня, парень спрыгнул с полки и ускользнул через заднюю дверь, которую забыли запереть меланхоличные санитары. Бен искренне верил, что его пробуждение в морге – лишь нелепая случайность и он по-прежнему живее всех живых.

Досадная ошибка.

Около девяти вечера воскрешенный предавался праздному безделью, когда в его квартиру нагрянул незадачливый вор. В общем-то, как нагрянул, так и смылся. Попробуй тут не смойся, когда застреленный тобой хозяин внезапно поднимается с пола, с задумчивым видом выковыривает из груди пулю и швыряет ее в помойное ведро, словно нечто пустячное, вроде фантика или апельсиновой корки!..

После ночного визита налетчика, растерянный и озадаченный, Бен сам явился ко мне за советом, чем, признаться, немало меня удивил. Пришлось выбирать – отправить его душу обратно в Покой или же позволить необычному «воскрешенцу» задержаться на бренной земле. В итоге я, скрепя сердце, все-таки избрал второй вариант: за год мы с Беном успели сдружиться, и потому мне не слишком хотелось лишать парня случайно обретенной послежизни. Таковое мое решение безумно обрадовало Кротовски. На следующий же день он перебрался в подвал заброшенного дома на западной окраине Бокстона, а я позаботился, чтобы его место на полке в морге занял безымянный бродяга, тело которого должны были кремировать вместе с другими неопознанными трупами в самое ближайшее время. Вскоре столица забыла бедолагу Кротовски; они расстались, так и не успев толком узнать друг друга за двадцать пять лет.

С тех пор мы встречаемся в кафе «Скупой лепрекон» практически каждый день. После возвращения Кротовски в мир живых ответственность за его поступки легла на мои плечи, и потому я стараюсь не выпускать парня из вида. Для Бена же эти посиделки сродни глотку свежего воздуха для утопающего в море: общение со мной скрашивает его одиночество, а людская суета вокруг позволяет хоть на время забыть, что он мертв и давно выпал из социума.

Ну и конечно же Бен по-прежнему делится со мной всевозможной информацией. Только добывает он ее теперь совсем другими способами.

– Такси! – воскликнул я, заметив, что самоходка с шашечками, громыхая грайверами, споро катится в мою сторону.

Сидящий за рулем гремлин охотно дернул тормозной рычаг, и десяток щитков, разом выскочив из специальных пазов в брюхе повозки, впились в мостовую, будто клыки стального дракона. Звуки ударов, доносящиеся из-под опоясывающей самоходку железной «юбки», означали, что грайверы полны сил и решимости: видимо, водитель совсем недавно обновил содержимое движущего отсека.

– Куда изволите, сэр? – вежливо осведомился таксист, когда я забрался в кабину и уселся рядом с ним.

– Южный Бокстон, кафетерий «Скупой лепрекон», – отозвался я.

Водитель кивнул и, снявшись с ручника, обеими руками ухватился за руль. Заслонки вновь спрятались в потайные отсеки, и радостные грайверы, ничем более не сдерживаемые, потащили самоходку вперед. Умело переключая рычаги, гремлин петлял по городским улочкам и время от времени обгонял других, менее умелых водителей. В итоге, благодаря его расторопности, я оказался у дверей «Лепрекона» в пятнадцать минут пятого, опоздав на встречу с Беном всего на четверть часа.

– Держи, парень, – в чешуйчатую серую лапу перекочевала мятая пятерка с изображением короля. – Ты настоящий ас.

– Стараемся, сэр, – он полез было за сдачей, однако я остановил его:

– Не стоит. Мохнатый Тони и так обирает вас до нитки, так что лишнее оставь себе.

– Вы знакомы с Тони, сэр? – Гремлин с неподдельным испугом посмотрел на меня своими миндалевидными глазами.

– Видел издалека, – ответил я и, распахнув дверь, выбрался наружу.

У самого входа в кафе размалеванная нимфа в коротеньком платьице и туфлях на высокой шпильке обрабатывала дородного бородача в кожаном пиджаке. Судя по символу на его правой скуле, это был купец. Ритуал охмурения подходил к своему логическому завершению, когда на горизонте возник я и, продемонстрировав не в меру деятельной твари свое клеймо полицейского, вяло бросил:

– Свали.

Нимфа прошипела что-то на родном мелководном наречии, однако в открытую перепалку с копом вступать не решилась и послушно убралась прочь. Едва она скрылась из виду, бородач вздрогнул и ошарашенно уставился на меня.

– Вы, конечно, вряд ли мне поверите, но я только что спас вас от крупных неприятностей, – заявил я, весело улыбаясь растерянному джентльмену.

Судя по его неуверенному хмыканью, он действительно не поверил. Ну и Вирм с тобой, дружок, в следующий раз я просто пройду мимо… Подмигнув купцу на прощанье, я толкнул дверь кафе и зашел внутрь.

В «Скупом лепреконе», как обычно в это время суток, было не протолкнуться. Родители с дражайшими отпрысками увлеченно поедали мороженое в детском зале, влюбленные парочки проникновенно ворковали, держась за руки, а горделивые одиночки хлебали пиво, с опаской глядя на весь этот сумбур из зала для взрослых. Мой друг сидел за покосившимся столиком в дальнем углу, надвинув серую шляпу на глаза и сплетя пальцы облаченных в перчатки рук.

– Привет, старина, – поздоровался я, усаживаясь на скамейку напротив и жестом привлекая внимание официантки, скучающей у кухонной двери.

– А я уж было подумал, что ты не придешь, – признался Бен, поправляя сползший шарф.

– Чего изволите? – подойдя к нашему столику, спросила длинноносая карла в заляпанном фартуке.

– Ванильный коктейль, – сказал я, откинувшись на спинку.

– Это все? – уточнила официантка.

– Пока что да.

Она удалилась на кухню, а я вновь повернулся к Бену и, озорно подмигнув, спросил:

– Ну что, как жизнь?

– Ну о-о-очень смешно… – протянул Кротовски, осуждающе качая головой.

– Сам подставился, – хмыкнул я. – Ладно, не корчи из себя недотрогу, это всего лишь шутка. Лучше расскажи мне вкратце, что творится в городе?

Кротовски огляделся по сторонам и, убедившись, что никому нет дела до нашего разговора, наклонился к столу.

– На улицах нынче неспокойно, – без тени иронии заявил он. – Ходят слухи, что вскоре в город прибудет некий могущественный артефакт.

– Что еще за артефакт? – выгнул бровь я.

– Не знаю. Пока что. Но планирую разведать в самое ближайшее время.

– Откуда хоть ветер дует?

– С юга.

– Опять, значит, Пересмешник мудрит, – презрительно фыркнул я. – И когда уже этот непоседливый психопат угомонится?

– Горбатого могила исправит, – махнув рукой, сказал Кротовски с презрением. – Пока Моукера не прикончит какой-нибудь сорвиголова, мы постоянно будем о нем вспоминать.

Тут подошла карла с моим коктейлем. Я благодарно кивнул, когда она поставила стакан на стол передо мной.

– Каждый раз, когда ты заказываешь эту штуку, вспоминаю детство, – сказал Кротовски с улыбкой. – А кем ты мечтал стать, когда был ребенком, Гиллиган?

– Бродячим музыкантом, – нехотя признался я.

– Но Шар Предназначений решил иначе, – с саркастической улыбкой произнес Бен, – и твоя детская мечта умерла одновременно с приглашением в полицейскую академию, которое он прислал тебе на восемнадцатый день рожденья. Кстати, ты никогда не задумывался, почему Шар не выбрал для тебя некромантию? – последнее слово он произнес одними губами, дабы не привлекать внимание сидящих за соседними столиками посетителей.

– Конечно, задумывался.

– И к какому выводу пришел?

– Ну, очевидно, на роль детектива я подхожу чуточку больше, – облокотившись на стол, тихо ответил я.

– А может быть, в твоем случае Шар просто ошибся? – глаза Кротовски сузились. – Такой вариант не рассматривался?

– Выбор Шара может казаться странным или даже нелогичным, но мы оба знаем, что он никогда не ошибается, – уверенно заявил я.

– Это с какой стороны посмотреть, – заметил Бен. – Вот я, к примеру, раньше работал на Мохнатого Тони и прекрасно со своими обязанностями справлялся. А твой хваленый Шар, меж тем, предрекал мне будущее школьного учителя. Разве это нельзя расценивать как ошибку?

– Слушай, ты что, протестантской белиберды начитался? – поморщился я.

– Ну почему же сразу «белиберды»? Там хватает дельных замечаний по поводу небывалой точности твоего Шара…

– Даже слушать не желаю, – раздраженно бросил я. – По мне, так он прекрасно справляется с работой. И, к слову, твой пример абсолютно не показателен. Это не Шар ошибся – это просто ты захотел поступить ему наперекор.

– О чем ни капли не жалею, – холодно бросил Кротовски.

– И очень зря, – покачал головой я. – Да, пока ты держался Мохнатого Тони, с финансами проблем не возникало, но вспомни, чем все закончилось? Владыка Севера велел своим ребяткам засунуть тебя в морозильник.

– Весьма разумный поступок, если учесть, что до этого я около года докладывал о его темных делишках одному полицейскому детективу, – самодовольно хмыкнул зомби.

Я пропустил его высказывание мимо ушей и продолжил:

– Пойди ты учителем в школу, этого бы не случилось.

– Как знать. Дети подчас бывают очень жестоки.

– Не ерничай. Ты знаешь, что я прав, – так же, как был прав Шар насчет твоего предназначения.

– Ладно, к Вирму эти разговоры о Шаре, – отмахнулся Кротовски. – Лучше расскажи, как там у тебя с работой, появилось новое дело?

– Есть одно. Собственно, из-за него-то я и припоздал.

– Кто жертва? – без лишних прелюдий спросил Бенджамин.

Я вкратце рассказал ему о трупе, описал место преступления и конечно же не отказал себе в удовольствии отпустить пару колкостей в адрес Гафтенберга.

– Ваша взаимная любовь, как я вижу, и не думает угасать, – с улыбкой отметил Бен.

– Вроде того, – хмыкнул я. – Но сейчас меня куда больше волнует личность убийцы, чем старый ворчун. Как думаешь, кто мог иметь достаточно наглости и безрассудства, чтобы прикончить слепого гоблина посреди Цветочного бульвара? Мог ли это быть его племянник?

– Не думаю. Даже он бы на такое не осмелился, – покачал головой Бенджамин.

– Мне тоже так кажется, – кивнул я. – Но тогда кто? Киллер?

– Возможно, – пожал плечами Кротовски. – В конце концов, наемнику ведь не важно, кого, где и когда убивать, – лишь бы деньги платили соответствующие. Хотя, по-моему, все это больше смахивает на бессмысленные проделки очередного кретина, сбежавшего из клиники Милы Врачевательницы. Задушить гоблина посреди Цветочного бульвара и сбежать с его ботинками… Даже не представляю, кто мог заказать нечто подобное!

– Ну, к сожалению, мотивы далеко не всегда столь прозрачны, как нам бы хотелось, – пожал плечами я. – Поэтому вместо того, чтобы строить теории, я лучше побеседую с убитым. Лучшего свидетеля мне все равно не найти.

– Интересно, что бы ты делал без своего умения допрашивать мертвецов? – с ироничной улыбкой спросил Кротовски. – Сидел и ждал озарения?

– Тебя послушать, так я вообще никудышный сыщик, который выезжает только на некромантских штучках, – с долей обиды в голосе произнес я.

– Ну, на мой скромный взгляд, магического дара в тебе все-таки больше, чем сыскного, – без обиняков заявил Бен. – Ты смекалистый парень, очень смышленый, и с логикой у тебя порядок… но то, что ты выделываешь с неживой материей, – это же просто потрясающе, Гиллиган! Не будь ты столь талантлив, мой труп сожгли бы вместе с другими «везунчиками» из вашего морга еще пару лет назад!

– Честно сказать, твои слова вызывают у меня смешанные чувства, – признался я. – С одной стороны, приятно слышать, что ты считаешь мой талант некроманта выдающимся. С другой – я же все-таки в первую очередь детектив…

– То, что так сказал глупый Шар… – начал было Кротовски, но я без стеснения оборвал его, раздраженно воскликнув:

– Не будем об этом!

По счастью, в кафе стоял такой галдеж, что на мой возглас никто не обратил внимание. Собственно, за это мы с Беном и любим «Скупой лепрекон»: царящий вокруг шум позволял без опаски говорить о чем угодно – начиная от персоны короля и заканчивая могущественным Шаром Предназначений.

– В общем, если у тебя для меня больше ничего нет, я, пожалуй, пойду, – произнес я, поймав его взгляд. – Дела не терпят отлагательств. К завтрашнему дню постарайся узнать, что за артефакт направляется в Бокстон, а я пока что займусь поисками убийцы.

– Договорились, – кивнул Бен. – Завтра здесь, в то же время?

– Да, давай.

Я оперся на стол, чтобы подняться.

– Эм-м… Гиллиган?

– Что? – я вопросительно посмотрел на друга.

– Ты… ты, случайно, не мог бы дать мне… пару баксов? – спросил Бен, запинаясь.

– А у тебя что, уже закончились деньги? – нахмурился я.

– Ну, не то чтобы совсем… – протянул он, упорно пряча взгляд. – Но вчера я купил себе пару книг…

– И деньги все-таки закончились, – заключил я и полез за бумажником.

– Брось, Гиллиган, – поморщился зомби, когда я протянул ему двадцатку. – Пары долларов мне вполне хватит.

– Но ты ведь на мели?

– И что же, ты обязан вечно меня выручать? Глупость какая! Никто не заставлял меня транжирить. Уж точно не ты.

– Просто заткнись и возьми двадцатку, – посоветовал я.

Он нехотя сгреб купюру и, сжав ее в кулаке, буркнул:

– Спасибо, Гиллиган. Хоть и не стоило…

– Заканчивай, старина. Просто трать их с умом, а то мы с тобой не доживем до следующей моей получки.

– Постараюсь, – кивнул Кротовски.

– Тогда до встречи.

Лавируя между столиками, я споро пошел к выходу. Спиной я чувствовал, что Бен смотрит мне вслед; зомби явно был чем-то встревожен. Наверное, это все из-за потраченных денег, решил я. Стыдится… И правильно делает! Нет, то, что он увлекается чтением, а не поеданием человеческих мозгов, разумеется, похвально, но нельзя ведь все спускать на книги!..

Из кафе я отправился прямиком в морг. Тамошний сторож Тобиас Валбер уже наверняка записал Фег-Фега в толстый журнал и, надев бирку на большой палец его правой ноги, запихнул бедолагу в одну из свободных морозильных ячеек. Пока я трясусь в самоходке, рядом с таксистом, от которого пахнет дешевыми сигаретами и несвежей рыбой, сторож попивает кофе с двумя кусочками лимона и наслаждается пением соловья. Грубая стальная клетка закреплена под самым потолком, чтобы никто не зацепил ее головой, и потому невысокому Валберу приходится забираться на табуретку, чтобы бросить соловью ягод бузины. Иногда он угощает питомца муравьями, а по большим праздникам балует деликатесами – пауками и гусеницами.

– Всякий раз, когда захожу в морг, ломаю голову, – признался я, глядя на заливающегося соловья, – почему твой певец до сих пор не загнулся от холода?

– Морозостойкий потому что, – мрачно изрек Валбер, почесывая кучерявую бороду.

Он действительно пил кофе, как я и предполагал. Лимон, правда, отсутствовал – наверное, Валбер забыл пополнить запас цитрусовых, когда шел на работу.

Птица, не обращая на меня никакого внимания, продолжала надрывать горло.

– Ладно, долгих лет твоей птахе, – сказал я, подходя к столу Валбера, – но сейчас меня куда больше волнует новый труп.

– Ты о гоблине? – вяло уточнил сторож.

– О нем. Давно Гафтенберг уехал?

– Да с час где-то, – покосившись на настенные часы, прикинул Тобиас. – А ты, как обычно, хочешь на тело взглянуть?

– Верно.

– И какой тебе интерес на них любоваться, не пойму… – шумно вздохнув, сторож откинулся на спинку кресла и одарил меня усталым взглядом. – Оставил бы это развлечение судебной медицине.

– Позволь мне самому решать, что и кому оставлять, ладно? – попросил я, стараясь не выказывать своего раздражения.

Когда в Валбере просыпается инстинкт отца, сторож начинает учить меня уму-разуму, чем конечно же безумно злит. Так и подмывает сказать ему что-то вроде: «Прежде чем увещевать других, привел бы ты себя в порядок, приятель». Но я проглатываю обиду, понимая, что ссориться с неряшливым бородачом мне не с руки: встанет Тобиас в позу – и не видать мне доступа к трупам, как своих ушей. Хорошо еще, что Валбер не знает о проводимых мной некромантских ритуалах, не то давно бы сдал меня властям.

– Да решай, ради пяти богов, – отмахнулся сторож. – Мне просто жаль твоего времени, парень. Тебе надо не с трупами, а с девками его проводить – и удовольствия больше, и для здоровья полезней.

– В какой зал его отвезли? – пропустив наставления Валбера мимо ушей, спросил я.

– В третий, – нехотя ответил сторож.

Он конечно же не собирался заканчивать беседу так быстро. Но мне-то какое дело до его намерений? Пусть себе дальше пьет кофе и слушает неугомонного соловья, а я пока преспокойно допрошу цветочника. Мне и надо-то минут двадцать, не больше.

– Номер ячейки?

– Сорок вторая.

– Давай ключ.

Сторож надулся.

– А я ведь не обязан тебя впускать, честно говоря, – заметил он, роясь в карманах.

– Конечно, не обязан. Как и я не обязан отстаивать твое право держать в морге клетку с соловьем, верно?

– Верно… – разом помрачнев, пробормотал Тобиас. – Ладно, держи.

– Вот и славно, – я с улыбкой принял ключ из его рук и, не говоря больше ни слова, устремился по одному из коридоров в направлении белой металлической двери с бледно-красной цифрой «три». В голосе соловья мне почудились осуждающие нотки: видимо, ему не понравилось, как я разговаривал с его хозяином.

А не надо брать на себя больше, чем можешь унести. Если ты сторож, твоя работа – сторожить, а не поучать детектива из отдела убийств, что ему следует делать, а что нет.

Я отворил дверь полученным от Валбера ключом и вошел в третий зал.

Внутри царил промозглый холод. Белые квадраты морозильных ячеек покрывали три стены из четырех; за каждой дверцей был горожанин, со своей судьбой, со своей историей и наследием. Когда-то все они бродили по улицам Бокстона, дышали, улыбались, ели, пили, жили, как им казалось, правильно, по уму – и все равно попали сюда. Что-то пошло не так. Кто-то решил ускорить процесс их отбытия на тот свет своим ножом, мечом, щепоткой яда или пулей, и бедолаги очутились в морге, вопреки собственной воле и предназначению. Тут были учителя, доктора, маги (этих, как правило, устраняли профессионалы высшей категории) и конечно же полицейские (да, нас тоже убивают, и гораздо чаще, чем нам хотелось бы). Пять раз за те четыре года, что я работаю детективом в управлении Бокстона, мне доводилось оживлять ребят, с которыми прежде мы болтали за обедом и делили последнюю оставшуюся в пачке сигарету, стоя у тела очередного покойника.

Еще вчера молодой сержант приподнимает ленту ограждения, чтобы мне легче было пройти, а уже сегодня я смотрю на его хладный труп и готовлюсь к новому ритуалу. Когда парень неуверенно открывает глаза, я с трудом сдерживаю слезы. Когда же он говорит что-то вроде: «Здравствуйте, сэр, а я что, в обморок упал, да?», сила воли подводит, и глаза мои начинают предательски блестеть. Слава пяти богам, что меня в эти моменты никто, кроме покойного, не видит.

На сей раз мне, по счастью, придется беседовать с незнакомцем, что не так уж и сложно, если прежде ты неоднократно поднимал мертвяков для допроса. Поначалу я жалел всех и каждого, позже зачерствел, что, к счастью, не превратило меня в бесчувственную сволочь, но позволило сохранять холодную голову, столь необходимую в работе детектива. Я задавал вопросы – максимально точные и простые, ведь у большинства собеседников мозги были уже мало на что пригодны – и анализировал полученные ответы. В худшем случае я получал приметы убийцы, в лучшем (что конечно же случалось значительно реже) – имя или кличку.

Закрыв дверь на засов, я прошел к ячейке с номером сорок два. Ключ, холодный, как и все в этом морге, легко вошел в скважину. Щелчок. Ячейка открыта.

Действуй, некромант.

Я взялся за выемку в дверце и потянул на себя. Изнутри повалил ледяной пар: морозило, как надо. Когда туман немного рассеялся, я увидел Фег-Фега; брови и волосы его покрывал иней, а кожа имела бледно-зеленый оттенок. Я невольно поежился: все-таки не зря покойникам принято опускать веки – уж больно жутким кажется этот стеклянный взгляд в никуда.

Я достал из кармана гибкий металлический обруч и надел его на голову убитого, осторожно приподняв ее. Затем, сняв с пояса ремень, скрутил им ноги покойного, а руки связал мотком веревки, который как раз для этих целей всегда таскал за пазухой. Покончив с приготовлениями, я отступил на шаг и придирчиво оглядел цветочника. По идее, все. Теперь хотя бы не убежит раньше, чем я объясню ему суть происходящего. По-хорошему, конечно, еще бы кляп в пасть засунуть, но челюсти свело так, что без надлежащего инструмента не разведешь. Ладно, будем надеяться, я докричусь до остатков его покалеченного рассудка раньше, чем он поднимет на уши Валбера и его неугомонного соловья.

– У темной воды, на береге мрачном, – нараспев принялся читать я, – покойники души оставят свои. Живое для них навсегда во вчерашнем, поодаль владыка Покоя стоит…

По мере того, как я декламировал стих, в груди Фег-Фега разгорался магический белый огонек. Сначала это была точка, не больше, чем самая далекая звезда на небосклоне в туманную ночь, но к середине заклятья огонек достиг размеров детского мяча.

– Пусти же на миг одного из погасших, – продолжал я, завороженно глядя на язычок магического пламени, слега подрагивающий, будто от сквозняка, – в родимые земли обратно направь. О том тебя просит с поклоном нижайшим слуга, ощущающий смерти ветра.

С последним словом огонь ярко полыхнул и погас – обруч позволил разряду магического тока пройти в тело умершего и вновь запустить остановившееся сердце. Вздрогнув всем телом, гоблин часто заморгал.

– Не вздумайте кричать, – тут же предупредил я, вынимая из кармана блокнот и щелкая авторучкой.

– Где я? – спросил гоблин, растерянно вертя головой из стороны в сторону. – Ноги… Не чувствую? Нет! – он принялся извиваться, точно уж на сковородке, в отчаянных попытках освободиться. Левый глаз его при этом безостановочно дергался.

Хороша больница, подумал я, глядя на его мучения. Ледяная полка, ни подушек, ни одеяла, ни матраса. Да и я, честно сказать, меньше всего похож на санитара. Впрочем, я тут же напомнил себе, что имею дело со слепым.

– Вы в морге, сэр, – безжалостно заявил я, – потому что несколько часов назад вас убили. Я же – детектив полиции, который оживил вас, чтобы задать несколько вопросов, пока Вирм не попросил вашу душу обратно. Так что давайте не будем даром тратить время и сразу перейдем к делу.

Пока он переваривал услышанное, нелепо шлепая губами, я начал:

– Вас зовут Фег-Фег, верно?

– Да… сэр, – неуверенно ответил гоблин.

– Скажите, где вы были сегодня утром, мистер Фег-Фег?

– Так я умер… сегодня, да?

– Да. Так где вы были утром?

– До… дома, – припомнил гоблин.

– Речь идет о магазине «На вкус и цвет», верно? – на всякий случай уточнил я.

– Ну да… сэр.

– Что вы делали после того, как проснулись?

– Ну, я встал – уже обед… – припомнил гоблин. – Умылся да вниз. Гут-Гут, племяш, на ярмарке – раз в две недели… туда, в общем, ездит. В четверг! Клиентов не было, я скучал. Решил погулять, взял сосиску… да пошел. По бульвару, без цели, один, совсем один… а потом вдруг задыхаюсь и… все. Наверное, тогда я и… умер?

Я одобрительно кивнул. Значит, Гафтенберг не ошибся: жертву действительно задушили. По крайне мере, последнее воспоминание убитого эту теорию подтверждало, пусть и косвенно.

– Вы видели… точнее, слышали что-нибудь подозрительное? Какой-нибудь голос, может, разговор между людьми или нелюдями? Или, допустим, как стучит по мостовой трость… костыль… протез?

– Нет, – покачал головой цветочник.

Я устало вздохнул. Слепота Фег-Фега, конечно, существенно усложняла дело. Там, где другие наблюдали картинку, он видел только непроглядную тьму.

– Помню вонь, – внезапно сказал гоблин. – Помню, скривился. Рыбой воняло. Жуть!..

Я недоуменно нахмурился. Рыбная вонь? Так может, тут орудовал киллер-осьминог? Я отогнал нелепые фантазии прочь и сказал:

– Неплохо, но мало. Может, было что-то еще?

– Нет. Только вонь. Гнилая рыба. Ужас, как пахло. Ох! – он снова содрогнулся всем телом, а его правая рука затряслась, будто от разряда магического тока. Тело гоблина было настолько повреждено, что лишь с превеликим трудом сдерживало в себе возвращенную мной душу. Что касается мозга бедняги, то он уже не способен был рождать связные предложения, но, по крайне мере, все еще мог худо-бедно обрабатывать информацию.

– Вас нашли возле мусорного бака, – устало произнес я. – Возможно, рыбой воняло оттуда?

– Нет, оттуда яйцами, – поправил меня гоблин. – Тухлыми. Запахи и звуки мне, как цвета… вам, сэр. Я только ими… жил. Так вот от бака – яйцами. Точно! Это я сразу понял… ну, когда в проулок… того… свернул, во! А рыбой… оно уже потом. Когда задыхаться… нача-а-ал.

– Ясно, понятно… – задумчиво пробормотал я.

Трудно представить, что наемный убийца отправился бы на задание, источая подобные флюиды. Как минимум, это непрофессионально, как максимум – глупо. Мне начинало казаться, что версия Бенджамина о психе, сбежавшем из клиники Милы Врачевательницы, не такая уж и бредовая. По дороге домой, наверное, все же заскочу в управление и позвоню тамошним докторам. Глядишь, и разживусь парочкой имен.

Мечты, мечты…

Надеяться, что врачи клиники днями и ночами сидят перед телефоном в ожидании моего звонка, было глупо. В лучшем случае, я получу ответ не раньше завтрашнего утра, в худшем же мне придется выбивать ордер и самолично тащиться на западную окраину Бокстона, чтобы заглянуть в журнал больницы.

Что еще я мог предпринять? Арестовать всех жителей рыбацкого квартала? Или устроить засаду в рыбном магазине? Характерный запах, который учуял флорист, если и сузил круг подозреваемых, то ненамного.

– Как думаете, кто-нибудь мог быть заинтересован в вашей смерти? – спросил я. – Есть ли у вас враги, мистер Фег-Фег? Или, возможно, в вашей коллекции имеется редкий цветок, который некие ценители любой ценой хотели бы заполучить?

– Хм-хм-хм… – задумчиво промычал гоблин. – Нет. Нет врагов. Нет редко… го. Обычные цветы… родичи – вокруг!.. И – ни с кем. Не ругал… ся, сэр!

– Что ж, ладно, – сказал я, спешно сделав пометку в блокноте. – Ну, в любом случае, спасибо. Вы очень помогли мне, мистер Фег-Фег. Обещаю, что приложу все усилия, дабы скорейшим образом найти вашего убийцу.

– Лучше найдите сосиску, – попросил гоблин.

– Сосиску? – нахмурился я.

– Мой поводырь, – пояснил цветочник. – Такса. Гут-Гут назвал. Смешно… вроде.

А вот это уже похоже на ниточку, отметил я про себя. Теоретически, поводырь вполне может привести нас к убийце, если тот, конечно, не прикончил бедную собаку вслед за хозяином.

– Кстати, во сколько ваш племянник обычно возвращается с ярмарки? – уточнил я.

– Шесть… сэр. Когда закрываю… да!

– Ну, кто-то ведь должен сообщить ему о вашей смерти.

– То-о-очно… – пробормотал гоблин.

Вспомнив о том, что убит, он заметно погрустнел.

– Пришла пора возвращаться в Покой, мистер Фег-Фег, – сказал я со всей теплотой, на которую был способен.

– А никак мне… ну… тут? – робко поинтересовался цветочник, снова начиная нервно ворочаться на полке. – Остаться, во?

– Боюсь, что нет, – ответил я и, понизив голос, начал читать заклятье Отзыва:

– Прими же обратно угасшую душу, позволь навсегда погрузиться в Покой. Пора уже связи с реальностью рушить, для этого снова стою пред тобой…

В третьем зале бокстонского морга, кажется, стало еще холодней, чем прежде. Под аккомпанемент стучащих зубов Фег-Фега я заканчивал стих, заученный еще в юности по указке моего наставника Ромидаля:

– Твой верный слуга отдает в твои руки того, кто по праву кончины там был. Склонившись в поклоне, за эту услугу Покоя владыку он благодарил.

Душа оставила тело гоблина, и я услышал далекий, едва различимый лязг – как будто владыка Покоя и впрямь в сердцах захлопнул врата своего царства. А все потому, что слова с корнем «благо» служат своеобразным замком для отзывного стиха. Только они защищают некроманта от прожорливого Вирма, который никогда не откажется забрать в свое царство две души вместо одной. Ромидаль частенько рассказывал о первопроходцах некромантии, которые клали силы и время на алтарь новой магической науки, шли, можно сказать, на ощупь и нередко расставались с жизнями, проверяя очередную безумную догадку. Так вот одной из главных проблем чародеев прошлого был как раз пресловутый замок, сдерживающий аппетит Вечного Червя. Некромантия успела потерять немало достойных людей, прежде чем один паркстонский маг наконец вывел жизненно важное правило о корне «благо». С тех пор смертность среди некромантов заметно снизилась.

Шумно выдохнув, я оперся на покрытую льдом полку и на миг зажмурился. Отзыв мертвеца обратно в Покой всегда сопровождается острой головной болью. Каждый раз я до крови закусываю нижнюю губу и выжидаю время, пока незримый живодер, обитающий в моем черепе, не уймется. По счастью, ему хватает минуты, чтобы насытиться моими страданиями и снова отправиться на боковую.

Фух. Кажется, миновало.

Мотнув головой, я принялся за разоблачение Фег-Фега: обруч, все еще теплый, вместе с мотком веревки отправился за пазуху, а поясной ремень снова обхватил талию. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что никаких следов моего пребывания тут не осталось, я на негнущихся ногах потащился к дверям. Чем ближе я подходил к своей цели, тем громче становилось пение соловья. Интересно, этот пернатый фигляр вообще затыкается? Наверное, только когда благодарный слушатель бросает ему в блюдце очередного червяка.

– Ты дольше, чем обычно, – заметил Валбер, едва я вынырнул из коридора.

Он не смотрел в мою сторону, но его тон мне не понравился – сторож будто обвинял меня в чем-то.

– Случай довольно любопытный, – пожал плечами я, стараясь, чтобы голос не выдал легкого моего волнения, неизбежного после встречи с покойником. – Вот и задержался.

– Знаешь, Тайлер, в последнее время я стал задумываться, – произнес сторож, подняв голову и пристально посмотрев на меня, – правильно ли я поступаю, позволяя тебе входить туда? Нет, с твоими достижениями не поспоришь, ты раскрываешь дело за делом, щелкаешь их, как семечки… но у меня же есть инструкции. Обязанности. Предназначение, в конце концов. Я не должен оставлять тебя один на один со свежим трупом, потому что…

– Потому что я могу скрыть одни улики и подкинуть другие, – спокойно докончил я. – Ты это хотел сказать?

– Не совсем, но…

– В общем, ты мне не доверяешь, – резюмировал я.

– Да не о доверии ведь речь, Тайлер! – воскликнул сторож так громко, что даже упрямый соловей в клетке заткнулся и оторопело уставился на хозяина. – Дело в страхе. Все это – игра с огнем. Тебя-то они, скорее всего, не тронут, ты в управлении человек, мягко говоря, не последний, да и рвение твое легко объяснить желанием поскорей докопаться до истины. А вот меня за нарушение инструкций наверняка попрут.

– Пока ты помогаешь мне, я буду помогать тебе. Это взаимовыгодная сделка.

– Я знаю, но… все равно боюсь. У меня ведь семья, Тайлер. Детям еще до предназначений расти и расти, а жене с ее клеймом домоседа, сам понимаешь, приткнуться некуда. Вот и получается, что держится все на одной моей зарплате.

– Кончай давить на жалость, – поморщился я. – Сказал же – со всем разберусь, если понадобится. Как уже разобрался с запретом на твоего треклятого соловья.

Птаха в клетке возмущенно защебетала – видимо, эпитет «треклятая» пришелся не по вкусу.

Сторож открыл рот, потом, не сказав ни слова, опять закрыл и уткнулся взглядом в стол.

– В общем, как знаешь, – буркнул он после непродолжительной паузы. – В управление на тебя доносить я не буду и препятствий чинить тоже не стану. Но мой страх никуда не делся, Тайлер. Помни об этом.

– Попробуй тут забудь!.. – фыркнул я, поправляя ворот куртки. – До встречи, Тобиас. И в очередной раз спасибо.

– До встречи, Тайлер, – ответил сторож, не поднимая головы.

Я подмигнул хмурому соловью на прощанье и, толкнув дверь, вышел из здания морга.

Снаружи было куда как теплей, чем в третьем зале. Оно и немудрено – ведь из искусственной зимы я очутился в настоящей бокстонской осени, мягкой и ненавязчивой. Размашистыми мазками незримой кисти она раскрашивала зелень на деревьях и клумбах в желтый цвет, изредка неловким движением обрывая листья и отправляя их в странный, хаотичный полет по траектории, известной лишь промозглому ветру. Сейчас, по счастью, озорник заплутал где-то в лабиринте городских улиц и не тревожил мой наряд, что, впрочем, не мешало мне грезить о горячей ванне, чашке кофе со сливками и ароматной сигарете. Однако до того момента, когда мечты начнут воплощаться в реальность, было еще очень и очень далеко.

Поймав такси, я отправился прямиком на Цветочный бульвар. Еще один октябрьский день подходил к концу: солнце неумолимо клонилось к горизонту, все чаще на глаза попадались таблички с надписью «Закрыто». Расплатившись с гремлином, я подошел к двери магазина «На вкус и цвет». Висячего замка на ней уже не было, и потому я требовательно постучал. Когда же дверь слегка приоткрылась и из полумрака гостиной на меня уставились два сиреневых глаза, я на всякий случай уточнил:

– Мистер Гут-Гут?

– Да, сэр, – неуверенно ответил мой собеседник. – Наш магазин, к сожалению, уже закрыт, но завтра…

– Тайлер Гиллиган, полиция, – перебил его я. – У вас найдется минутка? Я хотел бы поговорить о вашем дядюшке Фег-Феге.

– О дядюшке? – нахмурился Гут-Гут, высовывая голову наружу.

Морду юного цветочника покрывала двухдневная щетина, а на голове топорщился ежик темно-зеленых волос.

– Может, прежде чем мы продолжим, вы позволите мне войти? – сказал я нетерпеливо.

– О, конечно, конечно! – спохватился Гут-Гут. – Прошу вас, сэр!

Он отхлынул назад, словно робкая морская волна, и я нагло ввалился внутрь, в царство цветочных ароматов.

– Так что с моим дядюшкой, сэр? – обеспокоенно спросил гоблин, закрыв за мной.

– Он, к сожалению, мертв, – сказал я, решив зазря не мучить несчастного парня многозначительными паузами и недомолвками. – Или, если точней, его убили.

Кожа гоблина в момент приобрела бледно-зеленый оттенок, а желваки заходили ходуном.

– Убили? – переспросил он хриплым от волнения голосом. – Но кто? Он ведь был слепым, мой дядюшка, слепым и практически беспомощным! Кому могла понадобиться его смерть?

– Не думаю, что причиной послужили какие-то грехи мистера Фег-Фега, – признался я. – Скорей, он просто оказался не в том месте и не в то время.

– Как его убили? – угрюмо спросил Гут-Гут.

– Задушили. Тело мистера Фег-Фега нашли в одном из проулков Цветочного бульвара, он лежал рядом с мусорным баком. При осмотре наш судмедэксперт обнаружил на шее убитого след от удавки.

На Гут-Гута было больно смотреть. Глаза его наполнились слезами, а нижняя губа задрожала, словно утлая лодчонка на ветру.

– Боги… – пробормотал он. – Ну почему это случилось именно сегодня, когда меня не было в городе?

– Прохожие сказали, у вашего дядюшки была собака-поводырь, – произнес я, не обращая внимания на его проникновенный шепот. – Это правда?

– Да, – утирая глаза пудовым кулаком, отрывисто кивнул гоблин.

– Хорошо… – вынув из кармана блокнот, я занес авторучку над бумажным листком. – А не могли бы вы мне ее описать?

– Зачем описывать, если можно взглянуть? – удивился Гут-Гут и, сложив могучие ладони рупором, позвал:

– Сосиска!

Шустро переставляя коротенькие свои лапы, по лестнице вниз неуклюже скатилась остромордая коричневая такса. Одарив меня подозрительным взглядом, она бросилась к хозяину и с ходу уткнулась черным носом в колено присевшего Гут-Гута.

– Маленькая моя… – гладя собаку по голове, приговаривал гоблин, а по щекам его бежали крупные слезы. – Нету больше твоего хозяина…

Такса, вылизав лицо цветочника, снова покосилась в мою сторону и тихо зарычала.

– Она не слишком любит гостей, – объяснил Гут-Гут. – Но в своих души не чает. Дядюшка частенько прогуливался по Цветочному бульвару, порой бродил по нему с утра до вечера, и Сосиска неустанно сопровождала его во всех этих путешествиях.

– Как же тогда она очутилась внутри?

– Когда я вернулся с ярмарки – а случилось это буквально пятнадцать минут назад, – она нетерпеливо выплясывала у запертой двери, – пояснил гоблин. – Завидев меня, бросилась навстречу и, громко лая, стала носиться вокруг. Тогда я, конечно, не придал этому особого значения, но, не обнаружив дядюшку дома, забеспокоился и уже собирался отправиться на его поиски, когда нагрянули вы. Теперь-то я понимаю, чего добивалась Сосиска! Она хотела, чтобы я отправился следом за ней и помог дядюшке…

– К тому времени его тело уже увезли в морг, – покачал головой я. – Так что вы только зря потратили бы время.

Он рассеянно кивнул и, сглотнув набежавший в горле ком, спросил:

– Скажите, детектив, я могу помочь вам хоть чем-то?

– Пожалуй, нет, – подумав, мотнул головой я. – А вот ваша собака – очень даже…

Не обращая внимания на удивленный взгляд Гут-Гута, я опустился на корточки и, с улыбкой глядя на рычащую Сосиску, добавил:

– Но только после того, как наш кинолог объяснит ей, что делать.

* * *

Сказать по правде, мне до жути обидно, что друидам не приходится, подобно некромантам, скрывать свою истинную сущность от окружающих. Более того – эти ребята куда свободней в выборе профессии, чем, скажем, прирожденные кузнецы или сапожники. Метеорологический центр, центральный бокстонский университет, да даже банальные фермы и лесопилки – и там, и сям без природного мага не обойтись.

А с недавних пор этот список пополнился еще и полицейским управлением – когда два месяца назад капитан Такер принял на работу эльфа по имени Руперт Петц.

Нет, в принципе, я ничего не имею против эльфов вообще и Руперта в частности. Он неплохой парень, в меру веселый, общительный и уж точно не такой надменный зануда, как Гафтенберг. Но кинолог из Петца – как из меня дантист. То есть, я точно знаю, что у человека есть зубы, знаю, что, если они болят, их надо лечить, но на этом мои познания заканчиваются. И с Рупертом примерно та же история: он знает, что есть собаки, знает, что их надо дрессировать, однако даже близко не представляет, как это делается. Друид может загипнотизировать пса и вертеть им, как заблагорассудится, но без магии не способен обучить подопечного даже банальным «сидеть» и «голос». Разумеется, я не считаю его методы недопустимыми – в конце концов, мои заигрывания с некромантией из той же самой оперы. Но, в отличие от друидского арсенала, мой одними лишь заклятьями не ограничивается: за четыре года в полицейской академии я изучил уйму традиционных приемов детектива и не гнушался ими пользоваться, если магия оказывалась бессильна.

Однако сейчас меня в первую очередь интересовало как раз природное волшебство, с которым у Руперта проблем доселе не возникало.

По счастью, мне удалось застать Петца дома.

– Алло? – хрипло спросила телефонная трубка.

– Руперт, это Тайлер Гиллиган, отдел убийств, – прокричал я в ответ. – Здорово, что ты ответил на звонок. Нужна твоя помощь.

– Помощь? А разве рабочий день еще не кончился? – делано удивился эльф.

– К сожалению или к счастью, у полицейских ненормированный рабочий день. Ты разве об этом не знал?

– Знал, но… А это никак не терпит до завтра?

– Нет, – отрезал я. – Не терпит.

Поняв, что отвертеться не получится, Руперт сдался.

– Куда ехать? – спросил он обреченно.

Я продиктовал кинологу адрес, и он, пообещав быть через полчаса, повесил трубку.

Пока мы ждали Петца, Гут-Гут приготовил глинтвейн.

– Дядюшка его очень любил, – рассказывал гоблин, разливая дымящееся варево по кружкам. – Вообще, к пьянству он относился настороженно, но глинтвейна мог проглотить по три порции за раз – уж больно нравился ему сей напиток.

– А это увлечение разве не мешало мистеру Фег-Фегу в его работе? – нахмурив брови, осведомился я. – Ничего личного, но я бы не стал покупать букет у цветочника, от которого за милю разит вином.

– Дядюшка тоже это понимал, – со вздохом ответил Гут-Гут. – Поэтому все чаще клиентов встречал я. Он же в это время неспешно потягивал напиток у себя в кабинете и слушал бульвар, сидя у открытого окна.

За неспешной беседой мы и не заметили, как пролетели обещанные эльфом полчаса, поэтому настойчивый стук в дверь обоих нас застал врасплох.

– Наверное, коллега, – догадался я.

Гоблин кивнул и, поставив кружку на журнальный столик, пошел открывать. Вернулся он уже в компании Петца, который, как обычно, вырядился, точно попугай: ярко-желтый плащ в сочетании с розовым шарфом и зелеными ботинками выглядел поистине ужасно.

– И где ты такую пеструю ерунду покупаешь? – спросил я, не скрывая улыбки.

– Где купил, там уже нету, – огрызнулся кинолог.

Он крайне не любил выслушивать замечания по поводу своего внешнего вида, тем более – от человека. Эльфы отчего-то мнят себя великими модниками и жутко обижаются, когда представители других рас пытаются высмеять их потешные наряды.

Сосиска, вытянув шею, с хмурым видом наблюдала за нашим разговором из кресла.

– Ну? – спросил Руперт, флегматично глядя на меня. – Что за срочность?

– Сегодня в районе полудня хозяина этого магазина нашли мертвым в одном из проулков, – ответил я, хмуро глядя на него исподлобья. – Кто-то задушил его среди бела дня.

– Зачем ты рассказываешь мне все это? – устало поморщился Руперт.

– Я обрисовываю тебе общую картину.

– А она мне нужна? Просто скажи, зачем вытащил меня из дома на ночь глядя, и дело с концом.

– Эта собака, – я указал на Сосиску, которая от моего жеста встрепенулась и напряглась, – единственный свидетель убийства. Кроме нее, никто больше киллера не видел.

– Ты что же, хочешь с моей помощью допросить… собаку? – слегка опешил Петц.

– Ну, разумеется, – кивнул я. – Ты ведь друид.

– Какой ты!.. – усмехнулся эльф. – Интересный…

Он смерил Сосиску оценивающим взглядом, на что такса ответила тихим предупредительным рычанием – мол, не суйся, а то укушу. Остроухий кинолог ей явно не нравился.

– Ну что, давай привязывай ее к стулу, и начнем, – сказал Петц наконец.

– К стулу? – нахмурился Гут-Гут.

– Не обращайте внимания, – попросил я и, вновь повернувшись к Руперту, прошипел:

– Что ты несешь? Кого привязывать? К какому стулу? Просто попроси эту проклятую псину описать убийцу и переведи мне, что она скажет!

– Ради Кельмета Природного и всех пяти богов, Тайлер, – простонал Петц. – Да перестань уже нести эту околесицу!

– Околесицу?

– Ты что же, всерьез думаешь, что я могу вот так запросто болтать с собакой на ее языке? Проклятье, Тайлер, да ты соображаешь в магии еще меньше, чем я – в сыскном деле!

– Что не так-то? – продолжал недоумевать я.

– Да все! Я – дипломированный друид, а не оборотень. Я могу донести этой собаке твою мысль, но получить в ответ что-то вроде: «Это был худощавый парень с клеймом скрипача и козлиной бородой до пояса» не получится! Это ведь всего лишь собака. Будь у нее сопоставимый с человеком мозг, она давно бы научилась говорить безо всякой посторонней помощи!

– М-да, – только и сказал я.

Знал бы, что толку от него будет не больше, чем от козла молока, не стал бы и звонить. И для чего вообще держать на месте кинолога друида, если ему не под силу вызнать у псины нужную тебе информацию?

Гут-Гут стоял на пороге кабинета и, глядя то на меня, то на эльфа, растерянно хлопал глазами.

– Скажи, – обреченно произнес я, – мы хоть что-нибудь сможем выжать из этой собаки?

– Ну, она все-таки не лимон, чтобы ее выжимать… – проворчал Руперт, но под моим осуждающим взглядом сник и сдался:

– Ладно. Скажем так: если такса видела убийцу, то, возможно – возможно!.. – запомнила его запах. В общем, я могу попробовать загипнотизировать ее и внушить, что она должна искать негодяя. А там посмотрим, сможет ли она привести нас к нему или нет.

– Что ж, тоже неплохо, – признал я. – Давай пробовать.

– Как скажешь, – отстраненно пробормотал Петц и медленно пошел к Сосиске.

Такса сначала выпучила глаза, по-видимому опешив от подобной наглости, однако живо сориентировалась и, вскочив на все четыре лапы, взорвалась оглушительным лаем.

– Боги… – невольно поморщился Руперт. – Надо было соглашаться на предложение фермеров и заниматься сельским хозяйством.

– Жизнь на ферме тоже не сахар, – сказал я. – Эльфу, привыкшему к городу, пришлось бы там нелегко.

– Может быть. Но, по крайне мере, кукуруза не оттяпает тебе руку, если ты решишь подойти к грядке, – заметил Петц, делая еще один осторожный шажок в направлении кресла.

Решив не драть зря глотку, такса продемонстрировала ему зубы. Кинолог замер в нерешительности. Держу пари, в те мгновения он больше всего переживал за целостность своего нелепого желтого плаща, который в определенных кругах наверняка считался донельзя модным и стильным.

Слава пяти богам, я в те круги не вхож. Просто не могу представить себя в чем-то розовом или кислотно-зеленом.

– Ладно, к Вирму, – сдался эльф.

Вынув из кармана плетеный ошейник, он протянул его Гут-Гуту:

– Вы можете надеть это на нее?

– Зачем? – не понял гоблин.

– Мне нужно подчинить волю вашей таксы, – терпеливо пояснил Петц. – Но без этого ошейника ничего не получится, а меня она цапнет, по глазам вижу. Сделаете?

Гут-Гут, растерявшись, покосился на меня, и я едва заметно кивнул в ответ на не высказанный им вопрос: делайте, как он говорит. Вздохнув, гоблин взял ошейник из рук друида.

– Не дергайся, малютка, – ласково сказал он, подходя к собаке.

Дабы усыпить бдительность питомца, цветочник погладил Сосиску по голове и почесал ей за ухом, отчего такса зажмурилась и сладострастно закряхтела.

– Вот так, моя хорошая… – приговаривал гоблин. – Вот так, умница…

– Спасибо, сэр, – поблагодарил Руперт, когда Гут-Гут наконец застегнул ремешок и вопросительно посмотрел на эльфа, ожидая новых указаний. – Вы упростили мне задачу. А теперь, пожалуйста, отойдите в сторону, я начну…

Подступив к креслу, друид тихонько промурлыкал заклятье покорности и удовлетворенно посмотрел на замершую таксу сверху вниз. Взгляд животного остекленел; Сосиска находилась под гипнозом и готова была впитать любую информацию, которой с ней поделится друид.

– Это так и должно быть? – отступив ко мне, тихо уточнил Гут-Гут.

Он явно переживал за несчастную таксу, которая, еще до конца не отойдя от смерти хозяина, вынуждена была участвовать в сомнительном полицейском эксперименте.

– Да, все в порядке, – энергично кивнул я, а про себя подумал, что сам не слишком-то верю в сказанное. Будь я на месте Гут-Гута, вообще бы на стену лез от волнения. Однако гоблин держался стойко и ни словом, ни делом не пытался помешать Руперту, колдующему над Сосиской. Я мог только позавидовать характеру молодого флориста.

Тем временем Петц, убедившись, что его заклятье сработало, подошел к Сосиске вплотную и опустился на корточки. Их глаза оказались на одном уровне; такса стеклянным взглядом уткнулась в лицо эльфа, готовая ловить каждую его фразу и мчаться хоть на край света, если того пожелает маг.

– Я хочу, – негромко сказал друид, – чтобы ты привела нас к человеку, убившему твоего хозяина.

Такса склонила голову набок.

– Я чувствую твой страх, – продолжал говорить Петц. – Ты боишься его?

Сосиска тихо заскулила. Взгляд ее при этом оставался стеклянным.

– Он не обидит тебя. Мы не дадим, – пообещал Руперт.

В тот момент он говорил так проникновенно, что даже я ему поверил. Все-таки я, пожалуй, чересчур строг к Петцу – кинолог из него, может, и никудышный, но друидские навыки он применяет умело, не боясь, да и эльфийская кровь делает свое дело. Побольше старательности, поменьше лени, и, глядишь, через некоторое время из него вполне может выйти сносный коп.

– Давай же, отведи нас к нему. – Руперт легонько коснулся лба Сосиски указательным пальцем.

Встрепенувшись, такса спрыгнула с кресла и бросилась к двери. Достигнув цели, она передними лапами уперлась в деревянное полотно и тихо заскулила. Сосиске явно не терпелось поскорей разыскать ублюдка, отправившего Фег-Фега в Покой.

– Пристегните к ошейнику поводок, – посоветовал Руперт, – а то мы за ней не угонимся.

* * *

Первым делом Сосиска привела нас в тот самый злосчастный проулок, где погиб ее хозяин, после чего, видимо взяв след, споро устремилась в южном направлении. Поводок натянулся до предела; казалось, еще одно крохотное усилие, и он порвется, такса убежит прочь, лишая нас, по сути, единственной ниточки, способной привести к убийце. Сосиска была нашим компасом, нашим путеводителем в мире запахов. Фег-Фег мог сколько угодно рассказывать о своих обонятельных талантах, однако перещеголять чистокровную таксу у него все равно никогда бы не получилось. Готов поспорить, там, где цветочник учуял запах рыбы, Сосиска обнаружила еще с десяток других ароматов, послабей. И теперь она вела нас в то место, где все эти запахи были сосредоточены, – к мерзавцу, задушившему ее слепого хозяина.

– Надеюсь, ошейник у тебя крепкий, – сказал я Руперту, когда мы шагали по Цветочному бульвару, пытаясь не отставать от Гут-Гута и его обезумевшей таксы. – Обидно будет, если Сосиска слиняет.

– Я больше волнуюсь за поводок, – пыхтя, отозвался эльф, – и за собственные ноги, которые у меня не казенные, увы. А если этот ублюдок живет у самого Бессонного моря? Да мы умрем на полдороге!

– Давай не будем отчаиваться раньше времени, ладно? – попросил я. – Выхода у нас все равно нет.

Он поморщился, но смолчал, мысленно, надо думать, все-таки со мной согласившись. К нашему превеликому сожалению, верная собака Фег-Фега не могла объяснить таксисту, куда нас следует отвезти, а на поиски упертых консерваторов, до сих пор разъезжающих по Бокстону на лошадях, ушло бы слишком много времени. Открытие расы оживших булыжников, получивших название грайверы в честь Грайверской пустоши, где их впервые обнаружили, позволило нашим отцам использовать эффект постоянного грайверского движения для создания самоходок. Разведение этих каменных малышей по сей день самый прибыльный бизнес в Чернике, и, надо думать, таковым он будет оставаться еще долгие-долгие годы.

В общем, невзирая на усталость, мы продолжали идти за взявшей след таксой, втайне надеясь, что логово неизвестного убийцы обнаружится раньше, чем подошвы наших туфель начнут дымиться.

Однако судьба редко идет нам навстречу. Гораздо чаще она лишь подкидывает проблем и, отступив в сторону, с любопытством наблюдает, как мы будем их решать.

И в этот раз ей, судя по всему, захотелось растянуть удовольствие подольше.

Около половины девятого мы, как и предполагал Руперт, очутились в городском порту на самом юге Бокстона. Бессонное море, подтверждая название, с ленцой облизывало пустынный берег; невысокие волны разбивались о дощатые борта пришвартованных судов и каменные плиты, которыми укреплены были пирсы. Ветер, никогда не покидающий порт, трепал паруса, словно озорной щенок любимую игрушку, крутил флюгеры на домах и гонял по тротуару мусор из опрокинутых урн.

– Этого-то я и боялся, – сварливо буркнул Петц. – Вот тебе и юг, южнее некуда. Как считаете, господа, – сколько миль мы уже протопали и сколько нам еще предстоит пройти?

Гут-Гут, в отличие от друида, предпочитал помалкивать, хотя невооруженным глазом было видно, что он тоже до жути устал. Пожалуй, Фег-Фегу стоило почаще брать племянника с собой, дабы тот не отвыкал от пеших прогулок. Да и самого дядюшку компания Гут-Гута вполне могла спасти от безвременной кончины: держу пари, присутствие зрячего гоблина во цвете лет смешало бы убийце все карты.

Что до меня, то не покривлю душой, если скажу, что ждал подобного развития событий с тех самых пор, как впервые услышал о рыбной вони. В конце концов, где еще может так пахнуть, как не у моря? Вполне логично, что убийца, от которого рыбой разит за милю, скрывается тут. Может быть, он и вовсе здешний рыбак или грузчик, по каким-то причинам ненавидящий Фег-Фега, его цветочный магазин или всех гоблинов разом. Я живо представил, как угрюмый неопрятный верзила душит престарелого флориста тонкой рыбацкой леской. Версия, что называется, «в порядке бреда», но при этом вполне имеющая право на жизнь.

Пройдя через порт и спустившись по лестнице, мы очутились в рыбацком квартале. Правда, назвать это хаотичное скопление разномастных халуп «кварталом» можно было лишь с большой натяжкой. Просто несколько десятков покосившихся домов, сколоченных из чего попало и расставленных где придется. Складывалось впечатление, что халупы эти, будто игральные кости, сгребли в стакан и, хорошенько встряхнув, высыпали обратно. Оттого и дыры, и щели, и трещины; оттого и полное отсутствие порядка.

Пальцы мои обхватили рукоять револьвера, лежащего в правом кармане куртки. В подобных местах порой обитают целые кланы любителей легкой наживы. Не успеешь оглянуться, а тебе уже и нож к горлу приставят, и кошелек выпотрошат. Каждый школьник знает, что без лишней нужды в бедняцкие кварталы лучше не соваться.

Очень жаль, что в нашем случае эта самая нужда как раз была.

– Ну и задница, – беззастенчиво отметил Петц, когда мы, немного снизив темп, брели по узенькой дорожке между рыбацких домишек.

– Не то слово, – согласился я. – И еще ты в своем желтом плаще…

– А что не так с моим плащом? – обиделся Руперт.

– Да нет, все в порядке – за исключением того, что он привлекает слишком много ненужного внимания. Как, впрочем, и твой розовый шарф.

Петц надулся, но промолчал. Надо полагать, в глубине души он и сам понимал, что выглядит чересчур вызывающе для столь злачного места.

Тем временем Сосиска, похоже, все-таки достигла своей цели. Остановившись в паре футов от водной глади, она уставилась на линию горизонта и громко тявкнула.

– Ну вот и пришли, – мрачно констатировал Руперт.

В загривок таксы вперились три вопросительных взгляда.

– И куда теперь? – растерянно спросил Гут-Гут.

– Не знаю. Видимо, будем нырять. – Петц иронично посмотрел на меня. – Да, Тайлер?

– Если понадобится – будем, – огрызнулся я.

Эльф лишь многозначительно хмыкнул и отвернулся. Я же со смесью разочарования и грусти смотрел на Сосиску, которая замерла в одной позе и даже хвостом не шевелила. Взгляд ее был устремлен на линию горизонта, едва различимую в сумерках.

И как теперь понять, кого искала глупая такса – самую обыкновенную рыбу или все-таки убийцу? А может, она изначально неправильно поняла Руперта и преследовала совсем другие цели? Очевидно было лишь одно: разыскать убийцу по горячим следам уже не получится. А если он и вовсе матрос с какого-нибудь проходящего судна? Тогда мы и вовсе никогда его не отыщем…

Ладно, в конце концов, везение тоже не безгранично. Пора забыть о магии во всех ее проявлениях и вспомнить, чему меня учили в полицейской академии. Например, исследовать досье Фег-Фега и отправить запросы в другие города, дабы узнать, не случалось ли там в недавнем прошлом что-то подобное, а то вдруг к нам в Бокстон заглянул провинциальный гастролер? Кроме того, не стоит забывать и о клинике Милы Врачевательницы, куда я собирался позвонить еще до визита в цветочный магазин.

В общем, завтрашний день обещал быть насыщенным даже сверх меры.

Ну а пока он не настал, отправлюсь-ка я домой и как следует отдохну в горячей ванне, где, помимо тела, можно очистить еще и разум – от лишних домыслов.

– Пошли обратно, – сказал я хрипло.

– Выходит, мы зря тащились в такую даль? – спросил эльф.

– Можно сказать и так, – нехотя признал я.

Петц шумно выдохнул, но от едких комментариев воздержался. Лишь уточнил:

– Собачку-то из транса выводим?

– Не облает? – поинтересовался я, повернув голову к гоблину.

– Она на чужих только дома рычит, – пояснил Гут-Гут, – а на улице – тише воды, ниже травы. Так что не должна.

Я кивнул.

– Приступай, Руперт.

Стоило друиду снять ошейник, и Сосика, встрепенувшись, посмотрела на эльфа прежним, осмысленным взглядом, не сулящим ему ничего хорошего.

– Пойдемте отсюда скорей, – буркнул кинолог, с опаской косясь в сторону таксы. – Уж больно место паршивое, не хочется тут без лишней надобности торчать.

На сей раз я был полностью с ним согласен.

Мы вернулись в порт и опять погрузились в вечерний Бокстон. Город уже потихоньку засыпал – одно за другим гасли окна, самоходки проезжали все реже, а прохожих можно было сосчитать по пальцам одной руки. Решив, что еще одной пешей прогулки через весь город мы уже не переживем, я предложил остальным поймать такси. Это оказалось не так просто, как хотелось бы, но в итоге минут через десять мы все-таки добились успеха. Завезя Руперта в его дом на северо-востоке столицы, наша повозка отправились на Цветочный бульвар. Таксист улыбался, прикидывая, сколько деньжат ему перепадет с этой поездки, Гут-Гут, обнимая Сосиску, рассеянно смотрел на проплывающие мимо дома, а я молча курил в приоткрытое окошко.

Еще один впустую потраченный вечер. Коллеги уже давно дома, с женами, детьми. Возможно, прямо сейчас они ужинают и болтают о том о сем, обсуждают, как провести грядущий отпуск, и тихо хихикают, вспоминая нелепую шляпку соседки, увиденную намедни. Меня же дома никто не ждет. Книга, ванная, сигарета да помятый чайник на плите – самые верные друзья. Хотя, наверное, это и к лучшему. Совсем недавно я пережил болезненный разрыв и, признаться, к новым отношениям был еще не готов.

Надо дать ранам на сердце немного зажить.

Вскоре мы остановились у входа в «На вкус и цвет», и я выбрался из кабины, дабы выпустить Гут-Гута и таксу. Грайверы нетерпеливо стучали в тормозные заслонки, нарушая царящую на ночном бульваре тишину.

– Что ж, спасибо за содействие, мистер Гут-Гут, – сказал я и протянул гоблину руку.

Цветочник машинально ее пожал, однако по стеклянному взгляду сиреневых глаз я понял, что мыслями он сейчас далеко отсюда. День у Гут-Гута явно не задался: сначала на него свалилось известие о смерти любимого дяди, а теперь еще и надежда быстро отыскать убийцу беззастенчиво испустила дух. В такие моменты слабые думают о петле, а сильные – о слабых: прижимая к груди Сосиску, гоблин ласково гладил ее по шерстке.

– Не отчаивайтесь, – сказал я, прокашлявшись. – Мы приложим все усилия, чтобы поймать проклятого ублюдка.

– На самом деле, это не так уж и важно, – внезапно сказал Гут-Гут.

– Почему же?

– Поймав убийцу, вы все равно не сможете вернуть мне дядю, – ответил гоблин, пряча взгляд в землю.

«Ошибаешься», – хотелось сказать мне. Я могу вернуть его хоть сейчас, но это ничем не закончится – ты попросту не узнаешь своего старика в практически безмозглом зомби, который выйдет из морга тебе навстречу. Я хотел бы вернуть Фег-Фега таким, каким ты его помнишь, – добрым и трогательным престарелым флористом, любящим глинтвейн и прогулки по Цветочному Бульвару, из-за врожденной слепоты рисующим окружающий мир по запахам и звукам и души не чающим в цветах. Но я не Хорст. Я не могу заново вылепить личность. То, что мозг моего друга Бенджамина Кротовски остался в целости и сохранности, – редкостная удача, обусловленная странным способом казни. Других подобных счастливцев я не встречал и, надо думать, вряд ли когда-нибудь встречу. Морозильные камеры в морге позволяют мне проводить короткие допросы, но о большем я и помыслить не могу.

Безумные зомби – пожалуйста. Те, кого вы знаете и любите, – никак.

– Но мы сможем наказать мерзавца за причиненные им страдания, – веско произнес я.

Распрощавшись с Гут-Гутом, я вновь забрался в самоходку. Водитель снялся с тормоза, и грайверы, восторженно дребезжа, потащили такси на Запад. «Все, хватит работы на сегодня», – решил я. Больше никаких головоломок. Остаток вечера я посвящу приятным мелочам, вроде кофе и сигарет, а после коснусь щекой мягкой подушки и, держу пари, тут же засну.

Собственно, так оно и вышло.

* * *

Каким бы прекрасным ни был день, ночь все равно рано или поздно наступит. Можно остановить механизм часов, но нельзя остановить время – оно будет утекать с песком и водой, исчезать вместе с заходящим солнцем и под мерный стрекот секундной стрелки таять, словно брикет мороженого в знойный июльский полдень.

Продолговатый овал нарастающей луны разгорался утомительно долго, будто неохотно. До полнолуния оставались считаные дни. Скоро настанет пора оборотней, ведьм и психопатов, которые рвут смирительные рубашки и впиваются зубами в незащищенные конечности санитаров. Лунатики будут падать с крыш в два раза чаще, а поклонники Вирма снова вернутся на кладбище, дабы орошать могилы кровью кур и козлов, мня себя верными слугами владыки подземного царства. Каждый шорох они сочтут за одобрение бога, каждый сквозняк покажется им приветом с того света. Те же, кто страстно ждут второго пришествия Рута, станут выкрикивать имя бога войны на каждом углу. Они отчего-то свято верят, что Грозовой Волк вернется именно в полнолуние и, устроив хорошую взбучку остальным богам во главе с Хорстом, воцарится над нашим бренным миром…

Словом, полнолуние – время сумасшедших.

Как хорошо, что до него еще четыре дня.

Впрочем, неопрятно одетому мужчине, который выхаживал по одному из пустующих пирсов, до полнолуния и Рута не было никакого дела. Судя по всему, он кого-то ждал: то и дело выдергивал из кармана часы, раздраженно смотрел на циферблат и снова их прятал. Наконец, когда он совсем отчаялся, со стороны рыбацкого квартала послышались шаги. Неопрятный резко повернулся на звук и, сощурившись, попытался разглядеть вновь прибывшего, но окружающий полумрак вынудил довольствоваться только размытым силуэтом. Мужчина напрягся, мысленно приготовившись к худшему, однако характерный свист позволил вздохнуть с облегчением: «свои!».

Когда подельник наконец вынырнул из темноты на свет, неопрятный сказал с укоризной:

– Еще минута, и я бы ушел. Мое время не бесконечно.

– Тогда не трать его на пустую болтовню, – поправляя сползшую на бок шляпу с полями, урезонил собеседника опоздавший.

Неопрятный тихо крякнул от неудовольствия, однако решил не лезть в бутылку и процедил, нарочито небрежно:

– План меняется: груз придет не завтра, а послезавтра, но на два часа раньше, чем договаривались. Будьте готовы его встретить.

– Из-за чего такая задержка? – нахмурился обладатель шляпы.

– Груз уж больно ценный, вот и осторожничают сверх меры, – пожал плечами первый.

– Ладно, понял тебя. Будем начеку. До связи.

– До связи, – эхом отозвался неопрятный и первым устремился к лестнице, ведущей в город. Его собеседник, не мудрствуя лукаво, отправился в рыбацкий квартал. Пирс снова опустел.

Однако тишина не продержалась долго. Едва неопрятный закончил подъем и скрылся в городском лабиринте, внизу зашуршала галька. Затем шорох сменился звуком шагов и тихим шелестом одежды, и вскоре на пирс выбрался еще один незнакомец. Кутаясь в плащ и воровато озираясь по сторонам, он прошел к тому месту, где совсем недавно стояли шляпник и неопрятный, опустился на корточки и вытащил что-то из щели между досками. Спрятав предмет в карман плаща, незнакомец убрался с пирса так же быстро, как появился там. Вслед за неопрятным он отправился в Бокстон, позволив городскому порту вновь погрузиться в безмятежный сон.

До рассвета оставалось не так уж много времени.

* * *

– Смотри, куда прешь! – высунув голову в окно, раздраженно гаркнул таксист.

Нежданно-негаданно мы с ним очутились в пробке. Самоходка, стоящая впереди, будто пустила корни, а сзади уже сигналил какой-то чудак на старенькой бордовой повозке; таким образом, мое такси оказалось заблокировано с обеих сторон. Я достал из кармана часы: в принципе, время терпит, но кто знает, сколько мы еще тут проторчим?

– Что там вообще происходит, не в курсе? – спросил я у негодующего гремлина.

– Похоже, в центре какая-то демонстрация, – буркнул водитель и в очередной раз в сердцах нажал на клаксон.

– Бунт?

– Не знаю, сэр, – он покосился в мою сторону. – Вроде бы нет. Отсюда плохо видно.

– А кто там вообще? Люди? Карлы? Нимфы?

– Гоблины, сэр.

– Гоблины… – протянул я задумчиво.

В душе моей зародилось нехорошее предчувствие.

– Пожалуй, пройдусь пешком, – сказал я, протянув гремлину «пятерку».

Он нехотя взял бумажку, но отговаривать меня не решился: клеймо полицейского, что скрывать, нередко позволяло избежать бессмысленных споров. На мой взгляд, идея с татуировками, иллюстрирующими предназначение, значительно облегчила людям жизнь. Ты всегда знаешь, с кем имеешь дело, и говоришь только с теми, кто тебе интересен. На вечеринках, где мне доводилось бывать, я частенько наблюдал за людьми с одинаковыми татуировками, которые оживленно болтали между собой и, кажется, неплохо проводили время вместе.

Шар стирает ненужные барьеры между людьми. Так гораздо проще найти единомышленников.

Так проще жить.

А ведь наши предки далеко не сразу поняли, насколько полезен этот дивный артефакт. Легенда гласит, что, найденный в подземных катакомбах под нынешним королевским дворцом, Шар подвергся тщательной магической проверке, результаты которой оказались весьма неоднозначны, – проще говоря, чародеи Черники доселе никогда с подобным не сталкивались. И, как люди всегда поступают с неизведанным, поначалу артефакт решили попросту уничтожить. Однако направленный магический удар привел к неожиданным последствиям: вместо того, чтобы развалиться на куски, Шар внезапно наполнился светом. Сами того не желая, чародеи невольно пробудили странный артефакт ото сна.

А на следующий день пришли первые пригласительные. И на следующий – тоже. И потом…

Не в силах остановить лавину судьбоносных открыток, тогдашний король, Одульман Веский, издал указ, запрещающий гражданам следовать полученным от Шара указаниям. Никто не верил, что найденная под землей штуковина может даровать королевству светлое будущее. Уж лучше мы своим умом, хоть как-то, хоть кое-как, чем по указке этой странной и, скорее всего, враждебной штуковины!..

Однако такая политика вскоре привела страну в упадок. Все шло к тому, что Чернику, практически обескровленную, голыми руками возьмут могучие соседи, но, по счастью, у королевства нашелся свой герой – только-только взошедший на престол Робин Первый, или, как его нарекли потомки, Мудрый, единственный сын уже помянутого Одульмана. Шар давно заинтересовал юного Робина, охочего до всего загадочного и магического, и вот теперь наконец у него появился шанс испробовать древнюю реликвию в деле. Рассуждал новоиспеченный король до смешного просто: если, поступая артефакту наперекор, страна фактически оказалась на грани вымирания, то, возможно, для возвращения из небытия стоит, напротив, прислушаться к его наставлениям? По счастью, Робин умел зажечь сердца людей. Испуганные жители королевства, не видя иной альтернативы, доверились Шару, и тот не подвел. Как итог, волевое решение Робина Мудрого не только спасло страну от гибели, но и превратило в одну из мощнейших мировых держав. С Черникой считались, к Чернике прислушивались, с Черникой хотели дружить и сотрудничать.

– Покажите ваш паспорт, – не раздумывая, потребовал я, лицом к лицу столкнувшись с орком, чья правая скула была девственно чиста.

– Вы полицейский, да? – на ломаном черничном уточнил незнакомец, засовывая руку за пазуху.

– Без резких движений, – предупредил я холодно.

Рука моя невольно потянулась к правому карману куртки, где, как обычно, лежал револьвер.

– Я – гость столицы, – судя по тону, мои манеры обидели его. – Зачем вы так? Я турист!

– Сейчас посмотрим, какой вы турист, – проворчал я. – Паспорт, сэр.

Он, наконец, нашел, что искал, и спустя секунду тонюсенькая книжечка в матово-черной обложке перекочевала ко мне. На снимке был, вне всяких сомнений, изображен мой зеленокожий собеседник. Я пробежал глазами по строкам: паспорт выдали в Ежевике, восемь лет назад.

– Когда уплываете? – уточнил я, сохраняя строгую мину.

– Завтра. Билет, там же… в паспорт вложен.

– Ладно, держите, – убедившись в наличии билета, я вернул орку паспорт и с натянутой улыбкой добавил:

– Добро пожаловать в Чернику, сэр!

Прохожий удовлетворенно кивнул, несказанно обрадованный моей столь неожиданно проснувшейся вежливостью, спрятал паспорт в карман и был таков. И чего тебя сюда принесло, ежевичный ты мой, думал я, глядя клыкастому верзиле вслед. Совсем недавно наш король, Генри Второй, решил немного отойти от образа безобидного тихони и увеличил пошлины на вывоз леса для зарвавшейся Ежевики. Тамошний правитель конечно же разобиделся, но возмущения своего выказывать не решился: Черника сейчас переживала очередной расцвет и, при большом желании, могла без особого труда растоптать любого соперника, а то и нескольких за раз.

Но туристов, судя по всему, проблемы экономики заботили мало. Как перли они в Бокстон, так и прут, в любое время года.

Окончательно потеряв орка из виду, я продолжил свой путь к площади Справедливости.

Демонстрация гоблинов, как я и предполагал, проходила у дверей полицейского управления. Выстроившись в несколько рядов, цветочники потрясали самодельными транспарантами с надписями вроде «Смерть убийце!» и «Куда смотрит власть?» и неохотно пропускали волочащиеся по дороге самоходки. Через лобовое стекло одной из повозок я разглядел недовольную физиономию Гафтенберга и не удержался от победной улыбки: в кои-то веки приду на работу раньше старого зануды!..

Однако, как выяснилось, обрадовался я рано.

Когда я, в отчаянной попытке обойти скопище, крался мимо фонтана к дверям, кто-то выкрикнул из толпы:

– Смотрите, коп!

– Коп?

– Эй, сэр, притормозите!

Поняв, что отмолчаться не получится, я подошел к гомонящей толпе и чинно представился:

– Детектив Тайлер Гиллиган, отдел убийств. Чем могу помочь, господа?

– О, так это тот самый Гиллиган, который вчера приходил к Гут-Гуту! – опознал меня невидимый крикун.

– Да, да! – вторили ему другие голоса. – Тот самый!

Цветочники зашумели еще больше. По коже моей пробежал легкий холодок. Миролюбивые по натуре, гоблины, однако, были отнюдь не беспомощны. Собравшихся на площади Справедливости цветочников вполне хватило бы для того, чтобы сравнять с землей полицейское управление и хорошенько потрепать обитающих внутри него служителей правопорядка. Решительный настрой флористов вынуждал меня действовать осторожно и взвешивать каждое слово, прежде чем его озвучить; малейшая искра могла разжечь пожар, который потом и за неделю не потушишь.

– Детектив Гиллиган, – обратился ко мне пожилой гоблин в массивных очках и с тростью, набалдашник которой был выполнен в форме бутона розы. Я узнал в нем главу общества цветочников Дир-Дира. Держался он, как обычно, чопорно, словно потомственный граф.

– Да, мистер Дир-Дир? – нехотя откликнулся я.

– Могу ли я кое-что у вас спросить? – уточнил глава общества, хмуро глядя на меня из-под густых бровей.

– Да, разумеется.

– Правда ли, что убийца досточтимого нашего собрата, мистера Фег-Фега, все еще разгуливает на свободе?

Я от такого вопроса слегка опешил. Что значит «все еще»? Дня не прошло с того момента, как неизвестный киллер оборвал жизнь слепого флориста, а гоблины уже требуют его крови!

Хотелось ответить грубо, осадить надменного старика, однако я вовремя прикусил язык. Этому выскочке все равно ничего не докажешь – только разъяришь его приспешников еще больше.

– У нас есть определенные подвижки, – выдавил я, справившись с клокочущим внутри меня гневом.

– Но убийца по-прежнему на свободе? – не унимался Дир-Дир.

– Мы работаем над этим.

Глаза флориста гневно блеснули. Дир-Дир понимал, какую цель я преследую, я же знал, чего добивается он, но оба мы при этом не могли говорить о наших желаниях прямо. Сию забавную игру люди образованные уважительно зовут «дипломатией».

– Мы не можем допустить, чтобы по нашим улицам бродил подобный монстр, – веско сказал глава общества, покосившись на собратьев. Стоящие поблизости гоблины охотно закивали, соглашаясь со словами лидера. – Если мерзавец напал на слепого старика, то где гарантия, что он не покусится на наших жен? На детей?

Каков актер, думал я, глядя в испещренное морщинами лицо собеседника. Сколько экспрессии, патетики, чувства!.. Будто я не знаю, что эта демонстрация – не что иное, как месть за открытие «Букетной долины», первого в истории Черники цветочного магазина, в котором заправляет человек. Помнится, во время церемонии открытия Дир-Дир едва не лопнул от злости, когда ему пришлось на глазах у горожан, газетчиков и короля торжественно разрезать ленту на входе в «Долину». И пусть старый цветочник не мог открыто оспаривать решение Шара, поскольку это было противозаконно, но он вполне мог действовать исподтишка.

– Страшней всего от мысли, что убийца, вероятно, до сих пор не покинул Цветочный бульвар, – продолжал нагнетать Дир-Дир, – что он затаился и теперь выжидает момент, чтобы напасть снова!

– Мы усилим патрули в вашем районе, – пообещал я.

– Патрули!.. – презрительно фыркнул гоблин. – Какой от них прок, если убийца, возможно, скрывается среди нас?…

Десятки недоуменных взглядом разом уставились на Дир-Дира, а он стоял, горделиво вскинув квадратный подбородок, и презрительно смотрел на меня сверху вниз.

– О ком вы? – хмуро уточнил я, уже зная ответ.

– О флористе, который месяц назад переехал на Цветочный бульвар, – сказал Дир-Дир.

И, покосившись на хмурых собратьев, докончил:

– О Кайле Мейси, владельце «Букетной долины».

* * *

– Судя по всему, старый хрыч окончательно выжил из ума, – констатировал капитан полиции Квинси Такер, когда я пересказал ему наш диалог с Дир-Диром. – Кайл Мейси – добряк, который даже мухи не обидит. Да и гоблинов он уважает: все его преподаватели были гоблинами!

Я кивнул и добавил:

– Плюс собака убитого, которая привела нас в рыбацкий квартал. Очень сомневаюсь, что Мейси частенько забредал в тамошние трущобы.

– Да ни при чем тут даже рыбацкий квартал! – отмахнулся Такер. – И без него очевидных нестыковок – выше крыши. Прежде всего, Кайл чисто физически не смог бы задушить гоблина. Ты ведь помнишь, как он выглядит? Во-во. Нога не толще моей руки в запястье. Да для него лейку с водой поднять – уже подвиг, а мы про удавку и удушение рассуждаем! Нет, к Вирму эту чушь, которую городит Дир-Дир!

Капитан в сердцах ткнул окурком в пепельницу и, шумно выдохнув остатки дыма из легких, сплел пальцы рук перед собой.

– Но наша проблема заключается в том, что старый хрыч не правды хочет, – сказал Квинси гораздо спокойней и тише. – Проблема в том, что он от Мейси жаждет избавиться и готов ради этого пойти на многое. Неважно, что послужит орудием – топор судебного палача или булыжник озлобленного гоблина, который возомнит себя вершителем справедливости и нагрянет к бедолаге Кайлу в магазин с самыми дурными намерениями. Главное – результат. Дир-Дир в любом случае останется чистеньким. Да, он предположил, что это может быть Кайл, но он не призывал сородичей к насилью, не ставил под сомнение судьбу, избранную для Кайла Шаром! Хитер бобер, нечего сказать.

– Капитан! – дверь кабинета приоткрылась, и внутрь заглянул сержант Пеленгатон.

– Ты чего врываешься без стука? – недовольно буркнул Такер.

– Простите, сэр, но… тут Тони Фурри пришел.

– Да ладно? – удивленно вскинув брови, хмыкнул Квинси. – Сам Фурри? И чего же он хочет?

– Побеседовать с вами и детективом Гиллиганом, – отозвался сержант.

– Ну, раз так, пусть заходит. Побеседуем, что уж там… Верно, Тайлер? – капитан задорно подмигнул мне.

– Да, разумеется, – согласился я, поднимаясь со стула.

Пеленгатон кивнул и вышел.

Прислонившись к стене плечом, я выжидающе уставился на дверь. Пару-тройку секунд спустя она со скрипом открылась, и внутрь, косолапя, вошел не кто иной, как Мохнатый Тони собственной персоной. Пройдя к освобожденному мной стулу, он грузно опустился на него и закинул ногу на ногу. Лицо хозяина Севера, округлое, с высоким лбом и массивной челюстью, выражало хладнокровное спокойствие. Взгляд крохотных черных глаз лениво ползал по стенам комнаты, а кончик курносого носа слегка подрагивал. Я невольно сморщился, когда взгляд мой наткнулся на клеймо домоседа, темнеющее на правой скуле гостя.

По иронии судьбы, у каждого из Квартета было такое же.

Давным-давно уличные банды поделили Бокстон на четыре части: клану Фурри достался север, «лисицам» клана Раст отошел запад, «птенцы» Моукеров получили юг, а «рогатые» Хорников – восток. Центр города – Площади Справедливости и Чести, там, где находились королевский дворец, полицейское управление и городской суд, – кланы условились считать нейтральной территорией. Трактир «До первых петухов», находящийся в двух шагах от управления, служил этаким переговорным пунктом. С давних времен члены Квартета встречались там для обсуждения различных щекотливых вопросов и разрешения междоусобных конфликтов.

Готов поспорить, капитан Такер не меньше моего хотел упрятать всю четверку криминальных боссов за решетку, однако желание это было сродни детской несбыточной грезе. Клеймо домоседа не позволяло проворачивать сделки от своего имени, но Квартет легко разрешил эту проблему, найдя спасение в браках с подходящими для бизнеса партнерами. Мы скрипели зубами, но ничего не могли с этим поделать. На бумаге имущество Квартета не существовало, так что руки наши были связаны.

При этом, как ни парадоксально, преступная четверка приносила городу не только вред, но и весьма ощутимую пользу: набивая собственные карманы, они в то же время волей-неволей трудились на благо столицы. Смалодушничал бы тот, кто сказал, что без больших боссов этот гигантский муравейник функционировал лучше. Механизм заработал на полную мощь, только когда предки нынешних мафиози взяли нужных людей за жабры и заставили их пахать как следует, а не как получится. И это радовало и огорчало одновременно: Квартет настолько врос корнями в городскую структуру, что безболезненно выкорчевать его не представлялось возможным. Тем более, что перед лицом общего врага (читай «полиции») преступная четверка забывала о любых разногласиях и действовала слаженно, умно и дерзко, чем, как правило, отбивала всякую охоту совать нос в их дела.

Так что, с одной стороны, нынешний визит Тони в управление был вполне логичен: Цветочный бульвар, где произошло вчерашнее убийство, находился на территории клана Фурри. С другой же, ничего из ряда вон выходящего в случившемся инциденте не было. Горожане из северной части Бокстона умирали и раньше, умирали по-всякому, в том числе от рук киллеров и безумцев, однако Тони даже открытки их родственникам не посылал. А тут – приехал.

Поди пойми этих криминальных боссов…

– Добрый день, мистер Фурри, – с нажимом сказал Такер, как бы намекая Тони, что прежде, чем войти, нелишним было бы поздороваться.

– Здравствуйте, капитан, – пробасил хозяин Севера. – И вы, детектив.

Я сдержанно кивнул, решив по возможности не вмешиваться в их диалог. Общаться с одним из столпов Квартета у меня не было никакого желания.

– Интересно, чему же мы обязаны вашим визитом? – спросил Квинси, выгнув бровь.

– Вчерашнему убийству на Цветочном бульваре, – напрямик ответил Тони.

Он вообще всегда старался действовать открыто и честно – насколько мог, конечно же. При этом Мохнатый не относился к той категории людей, которые упиваются собственным могуществом; он никогда не кичился, не поигрывал мышцами в стремлении произвести впечатление на окружающих – он просто был сильным, и все знали, что в случае необходимости Тони любого в бараний рог свернет.

– Позвольте поинтересоваться, какое отношение к событиям на Цветочном бульваре имеет обычный домосед? – уточнил Такер. Хитро прищурившись, он вопросительно уставился на собеседника.

– Никакого. Но я беспокоюсь за жену, – невозмутимо пожал плечами Мохнатый. – Думаю, ни для кого не секрет, что Агнесса является достаточно успешной бизнесвумен. В частности, ей принадлежат несколько магазинчиков на Цветочном бульваре.

– И что? Разве это дает вам право лезть в дела полиции?

– Не дает. Именно поэтому я прошу, а не требую.

Как ни пытался Квинси вывести Мохнатого из себя, тот оставался невозмутим, будто кирпичная стена. Такую можно свалить только тараном; швырянием мелких камушков ее не пошатнуть.

– Не вижу резона, – пожал плечами Такер, – позволять вам подглядывать из-за плеча за работой наших ребят.

– Я не собираюсь быть назойливым, – покачал головой Тони. – Просто хочу, чтобы вы держали меня в курсе. Лично вы, капитан. Если будут подвижки или если понадобится моя помощь…

– Помощь какого рода? – тут же оживился Квинси.

– Какого понадобится, – туманно ответил хозяин Севера.

– То есть, скажем, финансового?

– Возможно.

– И конечно же силового?

– Любого, – тон мистера Фурри недвусмысленно дал понять, что затеянная капитаном игра ему не нравится.

– Что ж, подобный энтузиазм горожан, бесспорно, заслуживает похвалы, – нехотя выдавил Квинси.

Он, похоже, и сам понял, что хватил лишку. Потянувшись за лежащей на краю стола пачкой, капитан выудил наружу сигарету и вставил ее в рот. Спохватившись, спросил:

– Закурить не желаете?

– Не имею такой привычки.

– Счастливый человек. – Такер выжал из себя натужную улыбку. – Ладно, мистер Фурри. Вы меня убедили. Оставьте номер, куда вам звонить. Буду держать вас в курсе. Но помните, что в случае крайней необходимости я не постесняюсь обратиться к вам за обещанной помощью!

– Разумеется, я буду об этом помнить, – подтвердил Мохнатый Тони.

Он повернул голову ко мне:

– А вы что скажете, детектив? У вас уже есть подозреваемые?

– Мы ждем результатов экспертизы, – сказал капитан, вновь отвлекая внимание на себя. – До того момента, как они окажутся у детектива Гиллигана, от любых догадок не больше проку, чем от таскания воды в решете.

– Прошел уже почти целый день, – отметил Мохнатый Тони.

– Вот именно. День. Не год. Даже не неделя. Я повторюсь: тыкать пальцем в небо – не наш профиль, – произнес Квинси. – А на экспертизу времени требуется не так мало, как бы нам всем хотелось. Имейте терпение, мистер Фурри.

– Я-то имею, – пробасил хозяин Севера, – а вот у общества цветочников с этим явные проблемы. И мне не хотелось бы, чтобы это нетерпение вылилось в нечто, мало связанное со словом «покой».

– Куда вы клоните? – нахмурился капитан.

– Если убийца не будет пойман в ближайшее время, может случиться непоправимое, – продолжил Мохнатый Тони, глядя то на меня, то на Такера. – Вам, надо думать, знакомо имя Кайла Мейси?

– А, так вот вы о чем! – понял Такер. – Ну, о Кайле-то мы помним, конечно же. Я как раз собирался отправить к нему своих ребят. Так что все под контролем, мистер Фурри.

– Сказать по правде, я беспокоюсь даже не о самом мистере Мейси, – покачал головой Мохнатый Тони, – а о последствиях его возможной смерти. Если гоблины расправятся с хозяином «Букетной долины», людскому возмущению не будет предела. Начнутся погромы, и Цветочный бульвар из тихого, умиротворенного места превратится в кровавую баню. То есть, как минимум, это горы трупов, а как максимум – начало самой настоящей гражданской войны.

– С еще большим количеством трупов, – закончил капитан, задумчиво кивая.

Пальцы его застучали по столешнице. Я стоял, глядя в пол. На душе было скверно; Мохнатый Тони, как всегда, говорил без утайки, без лишних прикрас, при этом отнюдь не сгущая краски. Он озвучил мысли, которые мы с Такером упрямо гнали прочь, которых боялись и которые, тем не менее, упрямо будоражили наш разум.

Когда человека убивает человек, это всего лишь трагедия. Когда человека убивает гоблин, это уже расизм. Ну а у нас помимо этого будет еще и нежелание гоблинов пускать в профессию людей. Чем не повод для всеобщего смертоубийства?

– В общем, я обозначил масштабы трагедии, – сказал Мохнатый Тони, поднимаясь со стула, – а там уж думайте сами. Только учтите: если ситуация выйдет из-под вашего контроля, я вмешаюсь без предупреждения, и тогда даже не пытайтесь меня остановить. Я не позволю, чтобы Цветочный бульвар утонул в крови.

С этими словами хозяин Севера вышел из кабинета и плотно закрыл за собой дверь.

– Проклятый уголовник, – выругался Квинси, откинувшись на спинку кресла. – Вздумал меня учить… Меня! Офицера полиции, главу полицейского управления Бокстона!

– Но ведь он прав, сэр, – тихо заметил я.

Такер резко повернул голову и посмотрел на меня так, будто я только что вонзил нож ему в спину. Однако огонь в его глазах быстро угас, и Квинси, шумно выдохнув сизый дым, признал:

– Прав. И потому нам кровь из носу надо в кратчайшие сроки отыскать ублюдка, отправившего слепого цветочника в царство Вечного Червя. Напомни, когда там будут готовы результаты?

– Гафтенберг сказал зайти ближе к обеду.

– Ближе к обеду? – оторопело хмыкнул капитан. – Ха! Совсем обленился, негодяй!.. Иди в лабораторию прямо сейчас и скажи старому прощелыге, что он должен закончить с экспертизой через пятнадцать минут. А мы тут пока попытаемся узнать, есть ли у Мейси алиби.

Я кивнул и, отклеившись от стены, пошел к двери.

Угораздило же нас попасть в передрягу, думал я, шагая через общий зал к выходу. Как в картах: бывает, масть идет, а, бывает, одна мелочь приходит, только и успеваешь сливать. Слепого флориста убивают прямо посреди Цветочного бульвара, в двух кварталах от дома, буквально через месяц после открытия «Букетной долины». Удивительное «совпадение»! На месте Дир-Дира я бы тоже не преминул заострить на этом внимание собратьев.

Однако Кайл Мейси был из той редкой породы людей, кого не станешь подозревать, даже если очень сильно захочешь. Как верно заметил Такер, физически парень не мог соперничать даже с низкорослым гремлином, что уж говорить о старом, но все еще довольно крепком гоблине. Любой, кто был знаком с Кайлом хотя бы шапочно, подтвердил бы, что человека более безобидного и доброго не то что в Бокстоне – во всей Чернике не сыщешь. Шар ведь не зря определил для Мейси судьбу цветочника: мягкий и чуткий, парень действительно привнес во флористику толику изящества, которой так недоставало гоблинам, – при всей своей трепетной любви к цветам зеленокожие ребята оставались неуклюжими и грубоватыми верзилами. Как говаривал Ромидаль: «Научиться играть на рояле может любой, но не у всякого выйдет музыка». Вот и тут была ровно та же закавыка: букеты гоблинов, несомненно, талантливые и красивые, до гениальных творений Мейси дотягивали едва ли.

Так что нежелание пускать в профессию посторонних – всего лишь отговорка. На самом деле гоблины просто боялись потерять в деньгах.

Банально, конечно, но зато логично и весьма похоже на правду.

С мотивами неизвестного убийцы было куда сложней. Понять, с кем мы столкнулись – с хладнокровным киллером или же психопатом, – я пока что не мог. Все, чем я располагал, – это запах рыбы. Жертва не видела нападавшего, потому что была слепа. Собака жертвы видела нападавшего, но не могла его описать, потому что была собакой. Отправленная Рупертом по следу мерзавца, она бессовестным образом привела нас в рыбацкий поселок и, по сути, макнула головой в воду, будто намекая, что мне следует остудить свой пыл, забыть о чародействе и сосредоточиться на традиционных приемах сыска.

Таким образом, мне оставалось надеяться лишь на профессионализм ворчуна Гафтенберга. Шагая к дверям лаборатории, я уже знал, что он спросит, едва увидит меня.

– Надо понимать, убийцу ты не нашел? – проскрипел Адам, подозрительно сощурившись.

Он, в белом халате и тонких хирургических перчатках, восседал на высоком табурете рядом с лабораторной стойкой, заставленной всевозможным химическим оборудованием. Уйма пробирок с цветными эликсирами внутри, горелки, держатели, различные аппараты на перфокартах и стеклышки с образцами – от вида всего этого у меня закружилась голова.

– Не нашел, – нехотя признал я.

– Что ж, этого следовало ожидать, – с притворным огорчением вздохнул Адам. – На одной удаче далеко на уедешь. Иногда требуется и головой поработать!..

Сказав это, судмедэксперт вновь склонился над микроскопом. Он словно разом позабыл обо мне, уйдя в крохотный мирок анализов и экспериментов – мирок, который был Адаму куда милей настоящего.

– Мне нужны результаты, Гафтенберг, – устав от бессмысленного ожидания, сказал я.

– А что, сейчас уже обед? – делано удивился судмедэксперт, даже не взглянув в мою сторону. – Нет, не обед. Возвращайся через три часа и получишь свои результаты.

– Я не располагаю таким количеством времени, – мотнул головой я.

– Не хочу показаться грубым, но это – твои проблемы, – развел руками Адам.

Он хотел опять сбежать в проклятый мирок улик, однако я беспощадно остановил его фразой:

– Так и передам капитану.

– Капитану? – переспросил Гафтенберг, глядя на меня так, будто прежде ни о каких капитанах слыхом не слыхивал.

– Такер сказал, что, если ты не отдашь мне результаты экспертизы через пятнадцать минут, – произнес я равнодушно, – он сам придет в лабораторию и устроит тебе хорошую взбучку.

– Что? Да как… Что такого ты ему сказал, Тайлер?

– Да ничего особенного. Просто передал твои слова.

– Какие?

– Вчерашние. Такер спросил, когда будут готовы результаты. Я ответил, что к обеду. Тогда он разозлился и сказал, что, если ты не отдашь их мне…

– Ладно, не повторяйся, – перебил меня Гафтенберг.

Он всерьез задумался. Я терпеливо ждал, пока его седую голову наконец посетит дельная мысль. Конечно, мой поступок более приличествовал школьному ябеде, чем полицейскому детективу, однако в данном случае действовать иначе было бессмысленно: не упомяни я о Такере, Гафтенберг попросту выставил бы меня за дверь. Теперь же у меня появился реальный шанс разжиться необходимыми данными гораздо раньше пресловутого полудня.

– Твоя взяла, Тайлер, – сдался Адам. – Я тут бьюсь, точно рыба об лед, сил не жалею, перепроверяю по двадцать раз… но вам, оперативным сотрудникам, до моих мук конечно же дела нет!

Ухватив за уголок черную папку с бумагами, он резким движением подвинул ее к себе. Я протянул руку, намереваясь забрать результаты.

Он с неприязнью посмотрел на мою ладонь, обреченно вздохнул, но с папкой все-таки расстался. Я едва сдержал самодовольную улыбку: нет, старый брюзга ошибся – немного везения у меня еще осталось. Зажав трофейную папку под мышкой, я вновь отправился в управление.

Усевшись за рабочий стол, я раскрыл талмуд Гафтенберга и углубился в чтение. По большей части, это была лишь кучка тяжеловесных, заумных словечек, призванных своей вычурностью скрыть практически полное отсутствие полезных делу фактов. Иначе говоря, Адам нашел совсем немного.

– Боги… – простонал я, перелистывая очередную страницу. – Ну и зануда…

Писанина Гафтенберга, по сути, бессмысленная, быстро мне наскучила, и я пролистал в самый конец, дабы ознакомиться с заключением. И вот тут-то я наконец смог обнаружить кое-что интересное.

Оказывается, в складках одежды убитого Фег-Фега нашелся осколок черной пуговицы. Гафтенбергу не удалось восстановить надпись, однако я тут же узнал ее, едва увидел снимок. Это был кусочек пуговицы с символикой «Дядюшка Скрэби». Я удивленно выгнул бровь и, поднеся лист ближе к глазам, еще раз осмотрел фото, приложенное к отчету. Нет, все верно. Эту «Д» я ни с чем не спутаю: столько раз ее видел.

Дядюшка Скрэби, добродушный седобородый гном, безумно любил море и до дрожи в коленях боялся суши, поэтому при первой же возможности купил старую шхуну и покинул большую землю. Впрочем, каждый день в районе полудня он приплывал обратно в порт, где торговал рыбой до наступления темноты, а потом гнал свой кораблик прочь, подальше от города. Бросив якорь в нескольких милях от берега, гном запирался в каюте, где блаженно спал до рассвета, а потом полдня удил рыбу. Цикл повторялся снова и снова до тех самых пор, пока шесть месяцев назад шхуна не пропала из виду. Городской люд насторожился: изо дня в день его кораблик, названный Скрэби в собственную честь, исправно доставлял рыбу страждущим жителям Бокстона, а тут – не приплыл. И на следующий день – тоже. И после… Неделю спустя самые любопытные отправились на поиски дядюшкиного корабля и вскоре его нашли. Шхуна стояла на якоре милях в десяти от берега, мерно покачиваясь на волнах. Сам Скрэби обнаружился в капитанской каюте – лежа на мятых простынях, гном блаженно улыбался. Душа его, судя по всему, теперь ловила рыбу в холодных реках Покоя. Решив не тревожить мертвеца, любопытные убрались восвояси, а корабль так и остался в открытом море – этакий плавучий склеп неунывающему рыбаку.

И вот спустя полгода Гафтенберг находит обломок пуговицы с его куртки на Цветочном бульваре.

Теперь ясно, почему Сосиска притащила нас на берег: судя по уликам, негодяй нашел приют на заброшенной шхуне. И зачем, интересно, ему понадобилась куртка покойного рыбака? Я все больше уверялся, что имею дело с психопатом, пусть и достаточно остроумным. Сделай он дело чисто, я бы голову сломал, но не вспомнил о наследии дядюшки Скрэби. Однако теперь в моих руках оказалась толстенная нить, которую я ни при каких обстоятельствах не собирался выпускать.

Обломок пуговицы, рыбная вонь… До чего же ты неосторожен, мой самонадеянный друг.

Захлопнув папку, я встал из-за стола и отправился к капитану.

Мне нужны были два сержанта и дежурная самоходка.

* * *

Полчаса спустя я выбрался из кабины и первым делом закурил. В порту царила привычная дневная суета. Потрепанные огры с тяжеленными мешками на горбах сновали туда-сюда, а дородные купцы прохаживались по пирсам, наблюдая за разгрузкой. Бойкие торгаши, прячась в тени тряпичных навесов, задорными окликами привлекали внимание горожан и потрясали заморскими диковинками в надежде, что их блеск покорит кого-то из прохожих. Пока сержанты Роксбери и Пеленгатон, пыхтя, вылезали из дежурной самоходки, мне удалось докурить сигарету практически до фильтра и вдоволь налюбоваться здешним пейзажем.

– За мной, – сказал я, услышав, как хлопнула дверь за спиной, и первым устремился к лестнице, ведущей в рыбацкий квартал.

Спустившись по ступенькам, мы оказались в царстве неряшливых лачуг. При дневном свете они уже не казались такими зловещими и угрюмыми, однако уродство их теперь стало еще более явным. Солнце обличало множественные недостатки, без утайки демонстрировало трещины и дыры в стенах, опорах и крышах. Складывалось впечатление, что рыбаки – удивительно неприхотливый народец, которому совершенно не важно, где жить. Лишь бы была коробка, куда можно забираться после очередной вылазки в открытое море, да женщина из того же теста, готовая терпеть постоянную вонь и окружающую убогость. Конечно, тут легко было перепутать причину и следствие, ведь даже прожженный рыбак ни за что не отказался бы от льняных простыней и хорошего вина. Но Шар Предназначений не оказывает услуг, не идет милосердно навстречу; если ты рожден быть рыбаком, тебе не стать королем или купцом. Твой удел – это сети, лодка и море. И тут важно понять, что Шар не делает тебя кем-то – он всего лишь говорит тебе, кто ты есть. Он просто констатирует факт.

Обходя хаотично расставленные домишки, мы вскоре выбрались на берег. По счастью, не все рыбаки пребывали в открытом море: три мужика, все как один растрепанные и грязные, восседали на старых, плохо сбитых ящиках, перевернутых кверху дном. Завидев нас, они тут же попрятали взгляды в грязно-зеленый песок. Надо думать, полицейским тут не слишком-то рады.

– Добрый день, господа! – поздоровался я, когда мы остановились футах в пяти от их «ящичной» компашки.

– Добрый, сэр, – ответил за всех рыжий мужчина с бакенбардами, переходящими в неаккуратную, клочковатую бороду. Правый глаз незнакомца был затянут уродливым бельмом.

– А не хочет ли кто-то из вас, друзья, – сказал я, уперев руки в бока, – помочь следствию не словом, а делом?

– Любое дело денег стоит, – буркнул рыжий, оглаживая бороду.

Судя по манерам и колоритной внешности, кто-то из его предков – возможно, дед или прадед – был лепреконом.

– Зато честно, – усмехнулся я, покосившись на стоящих позади сержантов.

Они поддержали мое веселье робкими улыбками.

– И сколько же вы хотите, уважаемый? – спросил я.

– Зависит от того, чего желаете вы, сэр.

– Попасть на борт «Дядюшки Скрэби».

– Куда, сэр? – неуверенно хмыкнул рыжий.

Он покосился на друзей, а потом спросил:

– Простите мне мой интерес, сэр, но… что вы там забыли?

– Это закрытая информация, – отрезал я.

– Следовало догадаться!.. Ну да в любом случае, мы на шхуну старины Скрэби ни ногой, – покачал головой собеседник. – Это, знаете ли, все равно, что могилы грабить, сэр.

– Боюсь, эту могилу уже ограбили до нас, – вынув из кармана снимок пуговицы, я продемонстрировал его рыбаку.

– Это еще что такое? – недоуменно спросил рыжий.

– Обломок пуговицы с символикой «Дядюшки Скрэби», – пояснил я. – Видите характерную «Д»?

То-то.

– Кажись, и впрямь она, – нехотя признал рыбак. – И где, интересно, вы этот обломок зафотоаппаратили, сэр?

– В Бокстоне, – ответил я. – Рядом с местом преступления.

Уточнять, что речь идет об убийстве, я не стал, резонно предположив, что рыбаки не захотят плыть в логово душегуба. А вот проучить обычного стервятника, посмевшего грабить плавучий склеп многоуважаемого гнома, они вполне могли сподобиться. Тем более, что Скрэби был одним из их племени – парнем с клеймом удочки на правой скуле.

– Но как она там очутилась? – не унимался потомок лепреконов.

– Предположительно, негодяй был в куртке дядюшки. Иного объяснения я, по крайне мере, не вижу.

– По-вашему, вор сейчас находится на борту корабля? – задумчиво пожевав нижнюю губу, спросил рыжий.

– По крайне мере, вероятность этого крайне высока.

– Ага… – рассеянно отозвался бородач.

Рыбаки снова начали переглядываться, пока рыжий наконец не сдался:

– Ладно, уговорили, сэр. Постоим за дядюшку, сплаваем да изловим гада…

Поднявшись с ящика, бородач побрел к небольшой парусной лодке, привязанной к опоре мостика, донельзя хлипкого на вид. Оглянувшись через плечо, он добавил:

– Благо, ветер нынче попутный.

Вслед за хозяином лодки мы поднялись на борт. Пара оставшихся рыбаков провожала наше отплытие хмурыми взглядами.

– Твои друзья всегда такие неразговорчивые? – спросил я, когда молчуны скрылись из виду.

– Они немые, – без тени улыбки ответил рыжий.

Я счел за лучшее прикусить язык. Теперь понятно, почему с нами говорил один лишь бородач.

М-да…

Ставить под сомнение предназначение, данное Шаром, конечно, опрометчиво и глупо, но я, признаться, всегда недоумевал, почему иные калеки должны трудиться наравне со всеми? Вероятно, секрет заключался в истовом желании инвалидов быть не хуже других; порой оно позволяло им покорять вершины, о которых обычные жители Черники даже не помышляли. А вездесущий Шар, судя по всему, улавливал подобные настроения, и потому Фег-Фег стал флористом, а немые мужики из поселка – рыбаками. Возможно, они смыслили в рыбной ловле даже больше, чем наш провожатый. В конце концов, рыбак оценивается не по красноречию, а по улову, который от умения говорить не зависит вовсе.

Дорога к плавучему склепу заняла около часа. Под неожиданно жарким октябрьским солнцем это больше напоминало пытку, чем беспечный вояж; когда на горизонте показались очертания заброшенной шхуны, рубашка моя насквозь промокла от пота. Вытирая лоб скомканным носовым платком, я сказал:

– А вот и «Дядюшка Скрэби».

– Потрепало же его за полгода!.. – вздохнув, отметил рыжий.

С ним трудно было не согласиться. Корабль покойного гнома напомнил мне покосившуюся лачугу из рыбацкого квартала, коих там имелось в избытке. Складывалось впечатление, что Скрэби попросту спустил свой унылый домишко на воду, не слишком озаботившись ремонтом. Те же дыры, те же трещины, та же истерзанная ливнями и ветром крыша. Удивительно, что шхуна до сих пор не пошла ко дну. Впрочем, полгода не такой уж большой срок. Уверен, погружение состоится уже грядущей зимой.

Но пока оно не произошло, меня куда больше интересовал другой вопрос: найдем ли мы на судне нашего убийцу, или же он уже покинул шхуну и перебрался в иное место?

Достав из кармана револьвер, я уставился на затрапезное суденышко, готовый открыть огонь при первой необходимости. Сержанты тоже потянулись к кобурам. Рыжий потомок лепреконов при виде оружия занервничал, однако от неуместных вопросов благоразумно воздержался. Царящая вокруг тишина лишь усиливала напряжение момента.

Когда до «Дядюшки Скрэби» оставалось меньше сотни футов, рыжий начал сворачивать парус.

– Что вы делаете? – спросил я, глядя рыбаку в затылок.

– Дальше опасно, сэр, – голос рыжего едва заметно подрагивал: он явно был до жути взволнован происходящим.

– Вовремя спохватились! А нам как добираться?

– Не знаю. Но я дальше боюсь.

Я закусил нижнюю губу. И что теперь делать? Вплавь? Боюсь, верный револьвер моей находчивости не оценит, а без него связываться с убийцей, задушившим целого гоблина, мне хотелось не слишком. Пусть нас трое, но огнестрельное оружие – слишком весомый аргумент, чтобы вот так запросто от него отказываться.

– В таком случае мы пойдем на веслах, – решил я и, повернувшись к сержантам, воскликнул:

– Роксбери! Пеленгатон! Гребите к шхуне!

– Какого… Сэр! – возмутился рыжий, глядя, как мои спутники неуверенно берутся за весла. – Это ведь моя лодка!

– И что же? – злобно сверкнув глазами в его сторону, спросил я. – Ваша лодка нужна мне для поимки опасного преступника! Или вы станете чинить препятствия служителям правопорядка?

Сержанты налегли на весла. Рыжий, поняв, что сопротивление бесполезно, совсем поник; плечи его опустились, а спина сгорбилась. Однако стоило ему покоситься в сторону шхуны, как изо рта бородача вырвался удивленный возглас. Проследив взгляд провожатого, я повернул голову и увидел его.

Он стоял посреди палубы и пристально смотрел в нашу сторону. Лица незнакомца было не разглядеть: из-за надвинутого капюшона куртки и высокого ворота свитера я мог видеть только глаза, но и этого мне хватило с лихвой. Когда наши взгляды встретились, по коже моей пробежал холодок. Нет, его взор не выражал ни ненависти, ни страха. Напротив, он был абсолютно равнодушным – и это безразличие пугало сильней, чем самые яркие эмоции.

Наша молчаливая дуэль продолжалась не дольше трех секунд, после чего незнакомец резко развернулся и бросился к дальнему борту. Когда я опомнился и вскинул револьвер, мерзавец уже взлетел на перила. Полы куртки, украденной у бедолаги Скрэби, развевались на ветру, точно крылья черного ворона, старого и мрачного. Мгновение будто застыло, позволив мне вдоволь налюбоваться его широкой спиной.

Подошвы ботинок оторвались от перил, и незнакомец полетел вперед, намереваясь «щучкой» уйти под воду.

И в этот момент я выстрелил.

Не знаю, попал или нет: ублюдок скрылся из виду, а секундой позже я услышал громкий всплеск. Роксбери и Пеленгатон с удвоенной энергией налегли на весла, а рыжий, усевшись на корточки и зажав уши руками, тихо забормотал под нос молитвы.

– Живей, парни, живей! – рявкнул я в сердцах. – Уйдет ведь!

Револьвер я по-прежнему держал наготове – на тот случай, если убийца вновь покажется на горизонте. Сердце мое бешено колотилось; я никак не мог забыть его жуткий взгляд.

Кровавых пятен на палубе не нашлось. Пока сержанты осматривались, я стоял у бортика и терпеливо ждал, когда же незнакомец покажется из воды, чтобы пополнить запасы воздуха, но он так и не вынырнул. Мелькнула мысль, что наш мерзавец, возможно, нимф, однако я тут же отказался от этой версии, вспомнив, что вопреки расхожему заблуждению морской народец нуждается в кислороде ничуть не меньше, чем люди, гоблины или тролли.

– Что-нибудь нашли? – спросил я, краем глаза увидев выходящего из каюты Роксбери.

– Там, на кровати, останки тела, – продышавшись, сообщил сержант. – Судя по вони и степени разложения, далеко не первой свежести. Вероятно, это хозяин судна. По крайне мере, останки точно гномьи.

– Вероятно, это действительно он, – кивнул я. – Что-то еще?

– Да ничего. Тумбочка есть – там пусто. Под кроватью – тоже. Ничего необычного, сэр.

– Уверены?

– Да, сэр. Мы с Пеленгатоном два раза все перепроверили. Ох, ну и воняет же там…

– Ладно, дышите, – я хлопнул его по плечу. – И заодно поглядывайте на воду – вдруг наш пловец покажется? А я пока внутрь наведаюсь, осмотрю там все, что называется, свежим взглядом.

Роксбери кивнул и направился к борту. Я же побрел к раскрытой двери каюты.

Сержант не соврал: воняло внутри до того жутко, что я, поначалу закрыв за собой дверь, поспешно распахнул ее настежь. Рука моя сама собой потянулась к внутреннему карману куртки и извлекла оттуда баночку с ментоловой мазью. И как тут вообще можно было находиться?… Макнув палец в липкую бело-зеленую субстанцию и проведя им под носом, я облегченно вздохнул: да, так гораздо лучше. Без чудесной мази сносить запах разлагающейся плоти было крайне затруднительно.

Наверное, убийца спал прямо на палубе, под открытым небом, решил я, разглядывая гномьи останки на кушетке. Сложно представить, что кто-то может провести дольше пяти минут в одной комнате с разложившимся трупом. Хотя, возможно, мы имеем дело с человеком, начисто лишенным обоняния… но это один шанс на миллион.

Ладно. К Вирму лирику. Пора заняться делом.

На первый взгляд ничего примечательного в рыбацкой каюте действительно не было – кроме самого трупа, разумеется. Под кроватью валялся старый чайник, удочка и порванный невод. Я живо представил, как дядюшка Скрэби орудует снастями, и на душе стало донельзя грустно и обидно.

Порой мне кажется, что смерть слишком торопится забрать очередную душу и отправить ее в царство ненасытного Вирма. Когда я видел Скрэби в последний раз, он ничем не походил на гнома, которому остался день или два. Взгляд его еще не утратил задорного огонька, а улыбка была какой угодно, но не вымученной, не натянутой.

И, тем не менее, Вечный Червь забрал его душу к себе.

Странный жестокий мир…

Ничего в итоге не найдя, я вынырнул из каюты и плотно закрыл за собой дверь, дабы запах мертвечины не распространялся по палубе. Роксбери и Пеленгатон дежурили у перил, а рыжий, мрачнее тучи, скучал у противоположного бортика.

– Ну что, не объявился наш убийца? – спросил я, подходя к сержантам.

– Нет, не было, – ответил Роксбери.