Читать книгу Тайны лабиринтов времени - Олег Борисович Соколов - Страница 1

Последнее прости моей любимой Одессе.

Пролог.

Из дневника ученика средней советской школы, некоего, впрочем, имя не имеет большого значения.

Тайна сопровождала меня с раннего детства, приходя по ночам сказкой с яркими картинками событий прошедших эпох. Взрослые создали тайну, по-разному описывая события истории и, при этом споря между собой о правдивости именно ими рассказанного: меняя местами даты и, видоизменяя героев и события; изображая, при этом по-своему цели и задачи, которые эти герои ставили перед собой. Создав, таким образом загадку, в мастерски написанных книгах с разным содержанием об одном и том же событии, а значит дающим возможность либо выбрать одну из истин, описанных в литературе для себя, либо дойти, доплыть, доползти к ней самостоятельно, взрослые игры убедили меня, что книги не помогают раскрытию тайны, а лишь запутывают, ставя новые вопросы, на которые можно ответить, пускаясь в путешествия под землю или на дно моря.

Писатели – это большие выдумщики по части игры в прятки, в своих произведениях они преподносят каждый свою версию истории как последнюю истину, не терпящую сомнений или, тем паче – несогласия. Крупицы истории, словно контрабанда спрятаны между строчек исторических романов. Поди, попробуй, разберись в этом нагромождении разной, порой прямо противоположной правды.

Вариантов много и эта игра в прятки становится смыслом всей жизни.

Проворные и смелые до безрассудства действия мастеров наводить тень на плетень приводили меня к неудачам в игре, не давая даже приблизится к, хотя бы отдаленно, верной дороге, что ведет к разгадке тайны, хотя я чувствовал и, наверное, видел ее, как путник в пустыне видит мираж и стремится к нему, но, добравшись, убеждается, что стоит только протянуть руки к миражу, как он растворяется в воздухе.

Я ненавижу неудачи: в моей голове начинают бродить грозовые облака, а тело рвется на свободу, за пределы душного города: в море или под землю – в катакомбы. Узнать, найти и обладать тайной – вот к чему я стремился. Все мои поступки были направлены к этой странной и, для меня, интересной игре. Все, что было под запретом, автоматически становилось объектом изучений и притягивало меня с невероятной силой.

Счастлив тот, кто смог еще в детстве распознать этот мираж и, не поддавшись ему, найти свою истинную, а не ложную дорогу в жизни. Тайна захватывает целиком и неожиданно, кажется, случайно, даже против твоей воли, но от искушения узнать нельзя убежать или спрятаться. Меня захватывает азарт вероятного открытия, и я, словно борзая, иду по следу тайны. Страсть гонит меня в пещеры, толкает под землю в катакомбы, уводит в открытое море и бросает на дно.

Однажды заразившись тайной, ты уже никогда не сможешь избавиться от этой болезни. В тебя поселится жажда узнать: о себе; о погибших цивилизациях, об истории своего края и народа, о кладах, похороненных в безднах морских глубин или зарытых в землю; о скрытых знаниях, спрятанных в недрах человеческой памяти, запачканных человеческой глупостью и невежеством. Такая жажда не даст спокойно и тихо жить, пока не утолишь ее – иссушающую силы, отнимающую здоровье и саму жизнь. Тайна требует найти и прочесть следы людей, исчезнувших навсегда из нашего бытия, понять их желания, проникнуть в душу тех людей, что жили многие тысячелетия назад; оживить их в своей памяти, увидев их лица, поняв их мысли, чувства и стремления, оценив поступки и услышав их голоса.

Мне всегда казалось, что у меня есть чутье, упорство и, надеюсь, рассудительность, но так казалось только мне, а мама, сестра и отец считают меня лоботрясом, фантазером, и к тому же с отвратительным характером. Я спорю с экскурсоводами в музеях, чем злю учителей и веселю ребят, спорю с учителями и с родителями. Мне все время некогда – мальчишество со своими проказами и забавами забирает время и не дает отдаться страсти, а тайна уже захватила меня и вытягивает на простор, на волю, ей тесно в рамках реального мира, в котором я вынужден жить. Иногда мне везет, когда я брожу по развалинам церквей или крепостей, а этих развалин у нас хватает, и нахожу ржавую монету или пуговицу с забавным рисунком или, когда ползу по подземному туннелю и натыкаюсь в катакомбах на старинный подсвечник, фашистскую пряжку от ремня или наконечник для стрелы; когда на дне моря нахожу испанский дублон, камень с нацарапанным рисунком человекообразного существа – я захлебываюсь счастьем. Эти мгновения и есть мой жизненный пульс, остановись он – и я погибну. В мечтах вижу себя древним человеком – и переношусь со скоростью мысли в другой мир и, когда меня захватывает тайна, я бросаю всех и вся. Меня начинают разыскивать: по городу и под городом, в море и в прибрежных скалах, под землей или в лесу. Ищут родители, милиция, пограничники и, надо отдать должное, всегда ловят, находят, берут за шиворот и, отрывая от земли, трясут, наказывая за сумасбродство, за глупость, за переживания, за мучительные звонки по больницам и за тревожные бессонные часы. А я похож на этих рыбок в аквариуме, рядом с которым сейчас сижу в милицейском участке города Одессы. Уже три часа ночи, но, может быть, нам все же удастся завтра уехать в деревню всей семьей, а сейчас мои родители вынуждены выслушивать нудную лекцию о воспитании подростков от милиционера. Рыбки с выпученными глазами и открытыми ртами следят за моими пальцами, которыми я барабаню по стеклу, и удивляются – почему я это делаю.

– Папаша, посмотрите на вашего сынка. И шо вы видите? – спрашивает милиционер отца и косится в мою сторону. Отец молчит, и милиционер делает намек: – Мне есть еще пару слов к вам…

– Он же босяк… И шо мне прикажете делать? – отвечает отец, выходя за милиционером в коридор.

– Возьмите – и не спорьте, – доносится голос матери.

Милиционер улыбается, берет сверток и, разрывая протокол, говорит:

– Береги тухэс (зад), шпана.

Мы уходим. И так каждый раз, когда меня вытаскивают из моря пограничники, вытягивают за ноги из земляных нор и катакомб милиционеры. Отец уже не злится, он просто удивляется:

– Шо вам, в этих катакомбах медом намазано? Кудой вы лазите?.

А мы лазим по руинам заброшенных крепостей, крадемся по туннелям подземных лабиринтов, уходим ночью в море на плотах и на шлюпках. Тайна манит, не дает успокоиться и снится по ночам; тайна дарит надежду: ты сможешь открыть, сможешь найти и сможешь узнать то, о чем до тебя никто даже и не подозревал.

Большинство людей не знают своей родословной, ну хотя бы на четыре, пять поколений назад. Сколько человек интересуется жизнью прапрадедов? Любители генеалогии могут проследить свою родословную на несколько сот лет, если, конечно, им не соврут архивные документы и другие исторические записи. В недавнем прошлом, еще в двадцатых годах прошлого столетия, каких-нибудь сто лет назад, люди, строящие светлое будущее, сжигали церковные книги, а это был единственный документ, где велись записи о рождении и смерти в Российской империи. Гражданская война калечила жизни, уничтожала историю – и победившие лишали прожитой судьбы как умерших, так и выживших. Дворянин – верный долгу перед отечеством, верой и семьей был растерян, он прекрасно понимал, что столкнувшись с необъяснимым мрачным вандализмом происходящего, невесть откуда появившегося у русского человека, вынужден, защищаясь, убивать – этот вид бешенства не подлежал лечению. Такая война не вписывалась в логику, совесть и веру. Борьба с самим собой испепеляла душу, но терпеть унижения, издевательства и насилие – значит потерять самих себя. Не каждый мог выжить, попав в страшный провал обыденного мира и встретившись в нем с опасностью уничтожения своего сословия, а это история и традиции тысячелетней России. Гражданская война проиграна и смерть – не самый страшный итог. И они убегали, бросая свою родину, чтобы дать жизнь своим детям, а сегодня большевики по средам и пятницам расстреливали дворян на Дворцовой площади и не щадили ни женщин, ни детей.

– Вот доберемся до Черного моря, может получится там сесть на корабль в Турцию? Или спрятаться в катакомбах Крыма или Одессы, хотя бы на время, а там видно будет. Говорят, там прячутся выжившие. – Разговоры, разговоры…а мы молчим и едем.

В Одессу, бывший граф со своей женой, смогли приехать на телеге, которую угнали с Сенного рынка. Вот и Одесса! Они ехали вдоль моря и, казалось, что война осталась где-то там, в сыром и смертельно опасном Петрограде. В поселке, который проезжали, дома стояли мертвые и окна заколочены досками крест-накрест, а на улице – ни души.

– Милая, давай отдохнем и искупаемся в море, я чувствую себя просто ужасно.

– Правь вон туда, в лесок. Парк у самого моря, честное слово.

– Вода-то… как хорошо! Будто заново на свет божий родился, честное слово.

– Павел! К нам бежит какой-то мужик…

– Господин биндюжник, я до вас и с делом. Я не смотрю, мадам.

– Не подходи! Я не биндюжник, а вы кто и что от меня нужно?

– Как не биндюжник?! А лошадь, а телега! Это ж не лошадь, а золото. Вы меня не слышите. У меня есть до вас работа и есть деньги, чтобы за эту работу заплатить, но нет лошади и телеги, чтобы эту работу сделать.

– Вы предлагаете мне работу? Но вы меня совсем не знаете.

– Это такие мелочи, шо нет смысла на них смотреть. Так вы как?

– Я согласен, но…

– Вэй! Слава богу, вы правильно смотрите на мои слова.

– Мы только приехали и никогда раньше не были в этом городе, к тому же – у нас нет с собой документов, под Винницей…

– Я Веня.

– Я Павел, а там моя жена.

– Это я понял и то, шо жить вам негде, я тоже понял. Пава, сегодня за пол-Одессы не имеет ксив, жилья и работы. Вам таки повезло, как никому, а знаете, почему? А то ж! В городе нет лошадей, всех кобыл реквизировали белые и красные, а еще зеленые, остальных, шо выжили – просто съели.

– Но документы? Без них разве можно официально устроиться на работу?

– Шо значит «официально» и шо значит «устроиться»? Вы уже приняты на работу и, поверьте Вене, официальней некуда. В Одессе советская власть, а мадам Феня нарисует вам мандат, и вы, таки, поселитесь в доме мадам под ее приглядом. Шо вы и кто вы – меня не касается, а вот ваша лошадь и телега… Квартир свободных после войны осталось много, но не у всех есть деньги за них платить.

– А вы не боитесь говорить первому встречному, что нам нарисуют мандаты? Моей жене ведь тоже нужен документ.

– Зато пол-Одессы знает, шо можно нарисовать и, я уверяю вас, знают даже, у кого можно нарисовать и за сколько, в том секрета нету.

– Где же я буду работать?

– В порту, Пава, в порту, конечно, а где же еще? Придумайте себе фамилию, а Пава – это хорошее имя для Одессы.

Телегу нещадно трясло, так как ехали по мостовой, мощенной круглым камнем. Ехали медленно и Павел рассматривал город: аккуратные и невысокие дома-шкатулки, все разного цвета, от теплого кофейного до холодного салатового. Павел вспомнил, где он видел такие же – ну, конечно, в Петрограде. Они очень похожи на дома, стоящие вдоль Английской набережной, тот же стиль архитектуры и те же приятные цвета.

Вдоль улицы росли огромные и голые, без коры, платаны с широкими резными листьями. Они были выше домов и их ветки нависали над крышами. Город просто утопал в зелени.

Пушкинская площадь расположилась недалеко от моря – и запах чайной розы смешивался с легким морским бризом. Благородные дома, некогда особняки XVIII века – аристократов и купцов Одессы, горделиво выстроились вдоль площади и одноименной улицы, сохранившей свое имя в хаосе революционной резни, отвергнув дух своего времени с его грязью, нищетой и бандитизмом. Этот дух, сталкиваясь с холодным высокомерием стройных фасадов, исчезал на Пушкинской, и грохот военных оркестров понижался до шепота.

В садиках, расположившихся во дворах и вдоль тротуаров лениво и по-хозяйски, каштаны шевелили листьями, похожими на ладошки благородных дам в парчовых перчатках, а кроны деревьев подчеркивали гордую старину улицы. Даже стаям бродячих собак: облезлых, с торчащими во все стороны ребрами, которым выпала честь влачить свое существование в прекрасном городе, приходилось принюхиваться друг к дружке и к фонарным столбам в какой-то особенной манере собачьего благородства и повышенного достоинства.

Телега подкатила к железным воротам, закрывающим проезд во двор. Веня спрыгнул с телеги, подбежал к воротам и раскрыл их. Мы въехали во двор. В центре стояла, подбоченившись, высокая и дородная женщина, еще не старая, полная сил и по виду – хозяйка этого двора. Павлу она напомнила хозяйку трактира из почти забытой французской или итальянской оперетты.

– Мадам Феня, вы гляньте, шо за лошадь, шо за телега!

– Веня, теперь ты сможешь-таки перевести свою кефаль на рынок. А это хозяин экипажа?

– Да, мадам, познакомьтесь, Пава-биндюжник, я его уже взял на работу, но им нужна комната и мандаты. Я заплачу.

В центре двора стояло такое же огромное и голое дерево. Двор окружали стены домов довольно обшарпанного вида, в них зияли дыры с порванными краями штукатурки и тянулись лестницы. Они были: ржаво-железные и деревянные; короткие и прямые; крученые и длинные; поднимающиеся под крыши домов или сползающие короткими гармошками в подвалы.

По всему двору вразброс были вкопаны столбики с натянутыми между ними бельевыми веревками. Двор был окутан веревочной паутиной, ведь где было место во дворе, там и поставили столбик. Пройти по двору, не пригнув голову, было невозможно.

Павел обвел взглядом двор: если бы не веревки, то он был бы просто огромный.

– Веня, ты хочешь забрать его в порт прямо сейчас?

– А как же, к вечеру мы перевезем весь груз на привоз.

– Тогда, ты же понимаешь…

– Прямо тут, все сто процентов оплаты за ксивы и комнату.

– И за еду. Надо же людям что-то поесть, или как? Давай, не жадничай, у тебя завтра будет хороший гешефт.

– Так-то завтра, мадам…

– А полотенце, а мыло, а керосин? Женщина должна умыться с дороги или где?

– Я вас умоляю, они уже помылись в море. Я сам видел.

– Молчи, паскудник. Женщина – не твоя торговка, ей уход нужен и уважительное обращение. Или у тебя глаза повылазили?

– Ша, Веня еще-таки может отличить женщину от базарной бабы. Держи, спекулянтка.

– Теперь спасибо, с тобой всегда приятно иметь дело. Я покажу вам комнату и к вечеру принесу мандаты, а вы располагайтесь.

Чтобы если покушать, то в кухню. Смотрите как. Идемте дальше. Здесь живет Соломон, он врач. Здесь Кацик, просто Кацик. Туалет во дворе. Колонка, и де льется вода, тоже во дворе. Ведро я дам на сегодня, а завтра, когда Веня расплатится с вашим мужем, купите себе. Веня расплатится, можете не сомневаться. Рукомойник вон, рядом с дверью на кухню. Жду вас вечером до себя в гости, с мужем, конечно. Просьба никому во дворе о себе не говорить, пока я не скажу вам, кто вы есть, просто молчите. Я пошла.

Додик с Региной и двумя детьми, Хилькой и Ефимкой, занимали огромную, чуть ли не двадцатиметровую, комнату. Кроме этого у них была передняя, которая могла служить кухней. У Додика был свой, отгороженный ширмой угол. Там стояли стол, стул, была смешная настольная лампа на курьей ножке и огромное увеличительное стекло в железной оправе. На полу выстроились: баночки с чернилами, стакан с перьями для письма, карандаши, большие и маленькие пачки бумаги, ножи, ножницы и линейки с дырочками и без. Нормальному человеку пройти было очень трудно. Мадам Феня протиснулась и встала за спиной у Додика.

– Мадам Феня, я могу написать любую ксиву.

– Два мандата, Додик.

– Шо за печати? ЧК, портовые или волостные, например, Бурлачьей Балки?

– Портовые, их Веня уже взял до себя на работу.

– Так он биндюжник?

– Да.

– Повезло-таки Вене.

– Им тоже у меня будет не плохо.

– А шо за люди, офицер или пижон?

– Не, не пижон – это точно. Тебе шо за дело, пиши, давай.

– А денежка?

– Додик, ты меня обижаешь или я не поняла?

– Ша, все пишу, мадам Феня. Бумага… посмотрите – это же снег, а не бумага. С серпом, якорем, баржой и мордой лошади, точно, как портовой бланк Одесского общества биндюжников. Печать лучше, чем на ксиве у самого оперуполномоченного. Так, родились они где?

– В Одессе, Додик, в Одессе.

– Так он таки пижон. Де была его лошадь и телега вчера, когда Веня рвал на себе последние волосы, а кефаль подыхала от жары?

– Додик, забудь на минуту об Вене, об этих людях – и не вспоминай о них больше никогда, а знай себе биндюжника и его жену.

– Мадам Феня, за эти хрустящие франки я готов забыть даже собственное имя и этот день.

– Выпей и забудь.

– Уже забыл. Но писать уже можно?

– Пиши, конечно, чего я сюда пришла, тебя послушать?

– Мадам, не торопите меня, все должно быть красиво, и ошибки, шо делает оперуполномоченный, нужно сделать так же криво, как выводит его рука с похмелья.

– Ты гений, Додик.

– Моя профессиональная честь не позволила бы сделать мандат тяп-ляп. Мадам, вы так и будете стоять у меня над душой, шо памятник Ришелье?

– Я буду стоять у тебя над головой, пока ты не закончишь.

Додик задумался, но не мог подыскать причины и слова, чтобы очистить воздух над своей головой.

– Ладно, стойте. И можете позвать Соломона, Кацика, Рохлю с ее детьми и заодно… – Додик!

– Ша, все, молчу.

Буквы располагались одна за другой – такие красивые и такие похожие на то, как пишет оперуполномоченный, и ошибки просто чудо, как хороши. Печать и роспись, размашистая и с особым крючком. Не мандат, а картинка.

– Ах, Додик, какие у тебя золотые руки, – сказала мадам, но тут же вспомнила, что перехваливать нельзя и перевела разговор на другую тему:

– А шо, нет твоих детей и жены?

– Как нет, есть, просто они ушли в синагогу.

– А ты, когда-нибудь ходил в синагогу?

– Нет.

– Не веришь в Ягве?

– Верю, но Ягве не выполняет моих заказов – и мне приходится самому обеспечивать семью.

– Купи Регине и детям чего-нибудь.

– Заходите, мадам Феня, всегда рад помочь и подзаработать.

– Забудь о Паве, как его и не было.

– Недаром говорят, что мадам Феня может поднять покойника и заставить его идти за собственным гробом, чтобы лошади было легче.

Так граф стал биндюжником. Работал с восхода и до заката, а часто и сутками напролет. Рыба – основной товар на привозе, ведь хлеб дороже золота был. Все рыбу любят: и бандиты, и большевики, и французы с белогвардейцами. Тогда, надо сказать, в Одессе новая власть очень любила демонстрации устраивать.

Праздничные колонны шли по улицам города. Людей было много. Флаги, транспаранты, портреты вождей висели над головами, казалось, что их лихорадит. Люди разговаривали, поворачивались, смеялись, дрожа всем телом, приседали, чтобы выпить и все, что они несли в своих руках, так же подпрыгивало и колыхалось из стороны в сторону. Раздавались призывы и здравицы коммунизму, Розе Люксембург и другим, непонятно почему, таким дорогим для новой власти, людям.

На Дерибасовской стояла сцена, а по ней важно прохаживался, разминая затекшие ноги от долгой неподвижности, отец города в кожаной куртке. Вдруг над площадью пронеслось: «Паве, его лошади и чекистам – наш биндюжнический привет!». Мадам Феня опешила, а Веня снова сложил ладони рупором, но второй раз крикнуть ему не дали.

– Веня, из тебя, может быть, и получился бы хороший оратор, но для этого нужно прочесть хотя бы уголовный кодекс.

Веня улыбнулся, как человек, понимающий преувеличения в свой адрес, он решительно заявил, что не хочет быть оратором, потому как они плохо кончают; к тому же, надо знать, что написали наши вожди, а что они и не собирались писать, а мы все равно это читаем. Оратор должен быть подкован лучше, чем лошадь Павы, а у меня усидчивости для этого не хватит и мозгов.

– Это ты правильно сказал, кроме усидчивости нужны еще и крепкие мозги, и золотая голова.

– Мадам Феня, не обязательно каждому иметь золотые мозги, их в повозку не запряжешь и сортиры не почистишь.

– Веня, прекрати просто выкрикивать всякие глупости и не умничай.

Колонны шли уже около часа, и люди восторгались, какая Одесса большая и как много в ней людей живет.

– Вы заметили, шо мы на одном месте топчемся?

– Мы второй раз прошли мимо беседки Дерибаса.

– Мы шо, ходим по кругу?

– Да.

– До революции Одесса была на третьем месте после Петербурга и Москвы, а теперь на пятом, – сказал Веня.

– Хто ж сумел обскакать мамашу Одессу? – спросила мадам Феня.

– Харьков и Киев.

– А до революции Киев был выше Харькова, но ниже Москвы, так? – спросил насмешливый голос.

– У тебя, Веня, в голове бардак, надо, шоб Пава там немного пошуровал.

На кого другого, так Веня сразу бы обиделся, а на мадам Феню нельзя, она всему двору мамаша.

– Мадам Феня, вы получили право голосовать?

– Как все, а шо?

Кацик сложил ладошки рупором и закричал:

– Лишенцам, получившим право голосовать, ура!

– Кацик, вы долго будете шпенять мое происхождение? Белые у меня не спрашивали о нем, а красные спрашивали, но не для того, чтобы разрешить голосовать.

– Теперь все по-другому: войны нет, и мы можем не бояться.

– Правильно, – согласилась мадам Феня. – Теперь мы можем не бояться, но скажи мне, кто гладит по голове, когда надо дать по жопе?

Кацик подтвердил, что нет смысла гладить по голове, когда надо дать по жопе, но все-таки не мог понять мадам и, вместе с тем, возразить, потому как… И Кацик промычал:

– И шо вы имели под этим в виду?

– Я никогда не пила кровь из рабочих, а во время войны не стреляла ни в красных, ни в зеленых.

– Мадам Феня, я ручаюсь головой, шо за вас так думает вся Одесса.

– Он ручается головой, но все же знают, что у тебя руки золотые, а голова…

– Да, по части политики я плохой коммерсант, не то, что Пава.

– Кацик, – нахмурилась мадам Феня, – я же говорила, не мешайте Паву с политикой. У тебя не только с головой, у тебя еще и с зубами не важно.

– А кто был Пава? Никто ж ничего не знает.

– С зубами у тебя и взаправду плохо, Кацик, нема где языку держаться. А тож! – подняла вверх палец мадам Феня. – И не забудьте: завтра собрание во дворе. Самогон не приносить, чекист придет.

– А шо за вопрос?

– Тебе еще не надоела, пасущаяся лошадь во дворе?

Собрание.

Жильцов, пришедших на собрание, было немного, каждый дом отправил своего делегата, и мадам Феня предупредила, чтоб лишних бездельников и горлопанов на собрании не было.

– Во дворе и так места на всех записанных делегатов хватит только-только из-за веревок, будь они не ладны, – говорила мадам.

Кацик и Веня поставили стол под огромным платаном, за ним сидела мадам Феня, а делегаты пришли каждый со своим стулом, табуреткой или скамеечкой. Оперуполномоченному поставили стул справа от стола. Мадам Феня попробовала сесть на стул для чекиста, но небольшая ветка дерева не позволила мадам выпрямиться.

– Ничего, он маленького роста, поместится, и потом… все равно, другого места у нас во дворе нет.

– Товарищ чекист, новая Конституция разрешает единоличникам и колхозникам держать: как свою корову и птицу, так и свою лошадь. Для этого у них имеются разные помещения: сарай, курятник, хлев. Поскольку я биндюжник и работаю в порту, то у меня есть своя лошадь. Если я могу иметь лошадь, то помещением, то есть стойлом для нее, кто меня должен обеспечить? – начал собрание Пава.

– Пава, зачем тебе жить в стойле, если у тебя есть солнечная комната и коридор? – возразила мадам Феня.

– Очень маленький и общий, как в любой коммуналке, мадам.

– Пава, я, как врач, не разрешаю тебе жить в стойле, – сказал Соломон.

– Я не про себя говорю, а о лошади.

– Мы знаем, что у тебя есть лошадь, но у тебя есть и семья.

– Гражданин биндюжник, а лошадь зарегистрирована в финотделе? Налоги платить, кто будет? – спросил чекист.

– Пава – не дурак: лошадь работает в порту, порт платит налоги, Пава получает денежку и кормит семью. Но, кто будет кормить лошадь и где ей жить?

– Построим для нее гараж на чердаке, – предложил врач.

– Соломон, если моя лошадь каждое утро будет спускаться по нашей лестнице, у мадам Фени начнется страшная мигрень, а лошадь, таки, переломает себе ноги.

– У кого еще есть вопросы? И, если такие, как у Павы, то лучше не задавать, – сказал чекист.

– Товарищ чекист, чтобы трубу проверить и узнать, где она забилась, ее нужно простукать, продрать проволокой и посмотреть на свет. Так и вопрос: надо сначала вытащить его на свет божий, а тогда будет видно, глупый он или умный, – возразил чекисту Кацик.

– Кацик, здесь серьезный вопрос решается, а не вечер развлечений.

– Я вижу, мадам Феня.

– Господа, товарищи и биндюжники, если сравнить, как была организована медицина до революции в Одессе, то традиционные противопоставления дня и ночи, земли и неба, черного и белого… – ни с того, ни с сего проговорил Соломон.

– Соломон, не черного и белого, а скорее красного и белого, – возразила мадам Феня.

– Ша, мадам Феня, дайте врачу закончить мысль, – сказал Кацик.

– Шо закончить?

– Граждане, прошу серьезнее, я не могу торчать здесь целый день и нюхать кислую капусту, по существу, месье Соломон, – промолвил чекист.

– Когда уважаемое мной ЧК называет меня месье, я по существу…

– А шо с моей лошадью? – прервал идиллию собрания Пава.

– Пава, мы сперва будем думать, потом обратимся в порт, я в протоколе записал твое выступление. Послушаем месье врача, – ответил чекист – и грозно посмотрел на Паву.

– Я великодушно извиняюсь, но, товарищ чекист, лошадь загадила весь двор, а дворнику новая власть платить не хочет, – возмутилась мадам.

– Мадам Феня, вы не беспокойтесь, вам же не убирать, – отреагировал Кацик на слова мадам и подобострастно улыбнулся чекисту.

– Мне нюхать и убирать тоже, кстати, мне. А ты хоть раз убрал за лошадью?

– Так что там с черным, тьфу, белым и красным? – спросил Веня.

– Я продолжу о врачах, если меня не будут перебивать биндюжники, трубочисты и чекисты, прошу пардону, товарищ, – смущаясь, извинился Соломон.

– Мы вас слушаем, товарищ врач, смелее, – подбадривал Соломона чекист.

– Так вот, в Одессе я практикую кожные заболевания. В связи с этим могу с полной ответственностью заявить…

– И что с лошадью? Товарищ чекист, я так и не понял, будет стойло у меня или нет? – снова вмешался в ход собрания Пава.

Во дворе, где проходило собрание, наступила тишина.

– Могу сообщить, что болезни эти уменьшились в пять раз… – промямлил Соломон, но мысль не закончил – на него из-за угла дома надвигалась лошадь. Соломон попятился и, прижавшись спиной к дереву, остановился, отступать дальше было некуда.

– Товарищ биндюжник, заведите лошадь обратно за дом, и пускай там пасется, пока идет собрание, – возмутился чекист.

– Она хочет услышать ответ.

– Она хочет гадить и уже это делает – прямо перед столом, за которым сидит оперуполномоченный. Пава, сейчас не 1905 год и это не восстание на броненосце. А собрание во дворе.

– Я знаю, мадам Феня, но вопрос задан, а ответа мы с лошадью так и не услышали.

– Пава, убери за своей лошадью или товарищ чекист убежит, – проговорила мадам Феня.

– Кацик, принеси противогаз, их выдали на случай проведения учений гражданской обороны, – посоветовал Веня.

– Кацик, они в подвале. Да обойди ты лошадь, перепрыгнуть ее тебе не удастся, – сказала мадам Феня.

– Вы правы, мадам, бегу.

– Так вот, если умножить это на три, то мы получим мизерные цифры болезней.

– Соломон, что, на что помножить и зачем?

– Мадам Феня, я продолжу свою мысль.

– Кто помнит о его мысли? – спросил оперуполномоченный ВЧК.

– Он говорил о болезнях, товарищ чекист.

– Прошу, продолжайте, месье Соломон. – Чекисту, явно, не хотелось говорить о лошади.

– Так вот, мизерные цифры мы не увидим даже под микроскопом. А под ним человек может рассмотреть, заметьте, одним только глазом, миллион микробов.

– У нас один микроб – и очень большой, к тому же гадит прямо у нас под носом. Пава, имей совесть, – не выдержала мадам Феня.

– Общество биндюжников порта – это как профсоюз завода «Серп и Молот», в беде не оставит, – ответил, наконец, на вопрос Павы чекист.

– Но лошадь, пока не в стойле общества, – возразил Пава.

– Она у нас во дворе – это мы наглядно видим, – подтвердила мадам слова биндюжника.

И чувствуем, товарищ оперуполномоченный, – сказал Кацик и подобострастно улыбнулся, уже мадам Фене.

– Не волнуйтесь, товарищи. Я после собрания с Павой и его лошадью пойду в порт – и мы, я уверен, решим вопрос со стойлом. Товарищи, вы куда? Собрание не окончено. А как же обсуждение постановлений и решений? – растерялся чекист (не успел оперуполномоченный и глазом моргнуть, как все быстренько поднялись и ушли).

– Нам нужно было решить вопрос с лошадью. А собрание, наверное, можно закончить всеобщим одобрением всех решений, – ответственно заявила мадам Феня.

– Что, так достала лошадь? – спокойно спросил чекист.

– А вы думаете, нет? Таки да, но нас в порту не слушают, и если вы нам поможете, то Ягве, потихоньку от всех, получит свечку на ваше имя.

– Подождите, соседи! Я не сказал, почему отказался от частной практики, – попытался остановить людей и вновь обратить на себя внимание врач.

– Соломон, ты отказался, потому что мы обещали вышвырнуть твоих пациентов и набить тебе лицо, ведь в нашем дворе живут дети. Такое обещание дали Кацик, Пава и еще кое-кто. Так? – спросила мадам.

– Так. Но пусть оперуполномоченный знает, что я могу…

– Соломон, он ушел с Павой и с лошадью. Забирай стол. Кацик, помоги врачу стол отнести. А мне опять убирать за этой лошадью, – вздохнула мадам Феня. Как изменился Пава, он стал настоящим биндюжником и одесситом, – думала мадам Феня, убирая за лошадью. – Пять лет – и не узнать человека, нечего и сравнивать с тем Павой, которого у моря, когда-то нашел Веня. Сейчас у Павы уже подросли дети, и просто не верится, что в нашем дворе, каких-то пять лет назад – было тихо.

– Боря, Галя, Хилька, Ефимка и Гнат, шо вы так раскричались? А ну, тише, сорванцы, – проговорила мадам Феня. – Шо за имена дал Пава детям? Правда, он не еврей, и это его немного оправдывает в моих глазах. Ну, нет, чтобы послушать знающих людей и назвать Ося или Изя, а то… Игнат и Боря, – продолжала, улыбаясь, ворчать мадам.

Во дворе что-то заскрежетало, грохнуло, и повалил дым. Мадам Феня выскочила на улицу. Все дети кричали и прыгали вокруг костра, шо чертенята.

– Пава, ты где?

– Папа с мамой ушли в клуб, а нас оставили под присмотром Хильки дяди Додика.

Мадам Феня набрала ведро воды и залила костер.

– На шо вы похожи? Черные от дыма. Де вас носило? Я спрашиваю или как? Опять в катакомбы лазили? Признавайтесь, негодники. Вот вам корыто, наносите воды и помойтесь.

– А под колонкой? – спросил Боря.

– Под колонкой нельзя, там через пять минут озеро будет, и вы весь двор зальете водой.

– Мы не будем таскать такие тяжести, мы еще маленькие, нам нельзя, – возмущались дети.

– Берите по полведра, – парировала мадам Феня.

– Мы на море пойдем, – сказал Боря и, тут же развернувшись, чуть было не побежал к морю, но крик мадам его остановил.

– Шо?!

– Под вашим присмотром, мадам Феня, – попросил Боря.

– Чтобы вы разбежались, шо зайцы по полю? Полезете под землю, спрячетесь, а мне потом перед вашими родителями отвечать? Нет уж, натаскайте воду – и мойтесь, пока ваши родители не пришли.

– Мы под землю не полезем, если пойдем на Ланжерон, – стали кричать дети.

– Таскайте воду, вы, буржуи и белоручки.

– Мы не буржуи, наш папа биндюжник, – стал спорить Боря с мадам Феней.

– Вы ленивые, а значит, буржуи. Завтра я приду к тебе в школу, Хилька, и скажу директору, чтобы построил всех детей, и перед всем строем с тебя сняли галстук. Буржуйские дети не могут быть пионерами.

– От тяжести бывает грыжа. Вы хотите, чтобы у нас была грыжа? – сказал Боря.

– А Павлик Морозов, он не думал о грыже, он жизнь отдал, – парировала мадам Феня.

– Его папа был кулак, а мы дети биндюжника, – упорствовал Боря.

– Если человек не буржуй, он любит работать, а вы только гулять, плясать, ползать по катакомбам, поджигать, кушать и какать в свое удовольствие хотите.

– Ладно, мы наносим воды, – согласились дети.

– Я хочу, чтобы Хилька дала честное пионерское.

– Я могу, – согласилась Хилька, – но без галстука слово недействительно.

– Носите воду, чертенята, и быстро.

– Мадам Феня, а столица земли что? – спросил Боря.

– Какая столица, и какой земли?

– Да, земли!

– Столицы могут быть только государств, шо вы мне голову морочите? Вам папа разве не отвечал на такие вопросы?

Боря, я же тебе рассказывала о земле и о городах, ты что, забыл? Это он подлизывается, хочет альбом ваш посмотреть, ему картинки очень нравятся.

– А я повидла хочу, – сказала Хилька.

– А я думаю, что вы приготовили что-нибудь вкусненькое, как всегда. Вы так хорошо готовите, – проговорил Игнат.

– Идемте, подлизы – накормлю, покажу и угощу.

– А Одесса пишется всегда с большой буквы? – снова спросил Боря.

– Да.

– А земля?

– Нет.

– Значит, Одесса важнее земли, – загалдели дети.

– Значит, шо вы глупее, чем я думала.

Дети, сидя на диване, ели бутерброды с вареньем и рассматривали альбом с картинками.

– О, на деда Гольцмана похож.

– Он, смотрите, мадам Феня, точно Гольцман.

– Один в один.

– Это не Гольцман, дети – это фараон. Он уже мертвый и ему больше двух тысяч лет, – сказала мадам Феня.

– Я думал, Гольцман моложе, – сказал Боря.

– Это не Гольцман, Боря – это фараон.

– Ты права, Гольцман никогда не был фараоном, иначе мы бы знали. Гольцман нам всю свою жизнь уже рассказал, он простой сторож.

– Мадам Феня, а он хорошо сохранился для двух тысяч лет.

– Он забальзамированный, поэтому и сохранился, – ответила мадам.

– Значит, если забальзамировать, то человек не постареет?

– Да.

– Тогда давайте забальзамируем папу.

– Бальзамируют, Боря, только мертвых.

– Жаль, – сказали дети хором, доели бутерброды, попрощались с мадам и ушли.

Мадам Феня прилегла и немного даже задремала, когда ее разбудил переполох во дворе. Мадам поднялась и, подойдя к окну, отдернула занавеску:

– Что случилось?

По двору бегали мокрые с головы до пят: Додик со своей женой Региной, Соломон, жена Павы, Кацик и сантехник.

– Я перекрыл воду. А, какая-то сволочь залезла в люк и открыла вентиль. Я и сделать ничего не успел.

Мадам Феня выскочила во двор. Кацик отжимал платье жены Павы. Самого Павы не было, а из люка торчала чья-та задница и две ноги в брюках. Это Пава, догадалась мадам.

– Какой сильный напор, как при потопе, – смеялся Кацик.

– Не щупай жену Павы! А ты, Соломон, на шо вытаращился? Зеньки не повыползают?

Все стали смеяться. Пава из люка вытаскивал детей.

– Пава, ты даже не подозреваешь, кто помогал выжимать платье твоей жены. Куда ты смотришь?

– На детей, мадам Феня.

Дети были грязные и мокрые.

– Они только час назад вымылись от такой же грязи.

– А мадам Феня нас накормила.

Все засмеялись, а на Соломона напала икота. Вылез сантехник, черный от грязи и мазута, и тоже засмеялся, глядя на детей и взрослых. Все – грязные и мокрые стоят полукругом и хохочут.

– Шоб я так всю жизнь смеялась, – сказала мадам Феня. Все захохотали еще громче.

Дневник школьника – продолжение.

Вся моя недолгая и смешная жизнь – без подвигов и страданий, даже досада берет. Ночью мне снился дед, и мы разговаривали, бредя через поле подсолнухов – этот сон будет сопровождать меня всю жизнь. Теперь я верю и знаю, что мысль воскрешает из небытия прошлого, возвращая к жизни давно умерших, но не забытых. Наш мир полон памятными знаками о прошлом, и я хочу научиться видеть и понимать их. Кто сделал небо звездным и, что за боги создали жизнь, как охраняют ее и о чем рассказывают? Какие боги охраняли в древности людей и были ли цивилизации до нас? Имел бы машину времени – увидел бы то, о чем до меня никто даже не догадывался. Такой машиной времени для меня стали катакомбы.

Каждый раз, когда спускаюсь в катакомбы, я испытываю чувство погружения в другой мир. В катакомбах темно, сыро, дышать нечем и тихо, как в могиле, так это и есть, самая настоящая могила.Звуки замерли, они не движутся и окаменели. Я специально выключил фонарик. Неужели тут была жизнь? В кромешной тьме и без свежего воздуха?

Люди, чтобы выжить, всегда приспосабливались к окружающему их миру, и я вижу, как они бесшумно передвигаются по этим узким лазам под землей. Как все-таки люди попали в подземную пещеру и выжили? Быть может, благодаря катакомбам и выжили? Люди точно жили здесь – это подтверждает надпись на стене пещеры, которую случайно нашел. Я не знаю, что она означает. Букв, а то, что это были буквы, я не сомневался, было немного, и я запомнил, как они выглядят. Учитель – только он сможет мне объяснить их значимость, а сейчас домой.

Утро, и жизнь вновь полна звуков. Снизу, с улицы, через открытое окно в мою спальню доносится далекий и монотонный шум проезжающих авто. Жужжит вентилятор, где-то в соседней комнате скрипнула дверь, а через открытую дверь на балкон слышен шелест листьев каштана. Проехал трамвай, звеня и постукивая железными колесами. Музыка города – мы не замечаем ее, потому что привыкли. Вот бы услышать музыку жизни той, прошедшей эпохи.

Какие звуки сопровождали человека, написавшего там, на стене пещеры, под землей, загадочную фразу. Интересно, кем он был?

– Судя по знакам, если их точно написал человек – это буквы алфавита Винча, – сказал учитель. – Доктор Р. Пешич нашел в среднем течении Дуная, у местечка с названием Винч, кремневые таблички, возраст находок примерно 6000 лет, на них начертаны буквы в алфавитном порядке. Сейчас мы можем сказать, что буквы имеют славянский характер. Языком Винча написаны книги Еноха, и фраза, с которой начиналась одна из книг, была мной найдена на стене подземной пещеры.

Алфавит Винча появился задолго до Вавилонского алфавита, до шумерской письменности, до египетской цивилизации. Он – основа славянских языков, так утверждают ученые Европы, Америки, Индии, Словении и России.

Книги Еноха описывают все накопленные человечеством знания до катастрофы, которая привела к ледниковому периоду, как его называет современная наука. Енох писал свои книги со слов людей, переживших эту катастрофу. Так, сколько же лет человечеству?

В 1891 году прозвучал доклад в стенах Академии наук Лондонского научного сообщества. Он оповестил весь мир, что человечеству не 70000 лет, и доказывают это находки, которые были найдены учеными – это: орудия труда и войны; резная посуда из тончайшего камня, возраст которых 55 млн лет. А 9 июня 1891 года в расколотом куске угля была найдена длинная золотая цепочка, но возраст угля, ни много – ни мало, 260–320 млн. лет, и такое изделие мог сделать только человек. В том же году, в одном из песчаников, была найдена золотая нить, которой сегодня обшивают театральные костюмы (возраст образования песчаника 387 миллионов лет). В 1938 году профессор Уилбер Бероуз, геолог, сообщил, что обнаружил ископаемые отпечатки ног человека, относящиеся к позднему карбону, то есть возраст их насчитывает 250 млн. лет, песчаник окаменел – и следы человека четко сохранили правую и левую ступни.

Были найдены окаменелые следы идущего человека, их называют дорожкой Тэйлора, им 100 млн лет. Следы человека пересекают следы динозавра, им также 100 млн. лет.

Человек жил в эпоху динозавров и уживался с ними, вблизи от этих пересекающихся дорожек обнаружено 134 следа динозавров того же возраста. Такие отпечатки – не единичные находки, их обнаруживали в Африке, США, Турции, России. Джон Рейд в 1922 году обнаружил отпечатки обуви человека: на окаменелом отпечатке можно увидеть стежки ниток, которыми сшита обувь, этому отпечатку 248–213 млн. лет. В 1968 году найден отпечаток обуви в породе возрастом 505–590 млн. лет.

Человечество имеет тот же возраст, что и наша планета, цивилизация достигала пика своего развития не один раз – и на этом пике люди сами себя уничтожали и книги Еноха тому доказательство.

Енох – очень известное имя в истории. Книги, а их у Еноха, по его утверждению, было не менее трехсот – это бесценные исторические документы, доказывающие, что уровень развития человечества, еще 100 млн. лет назад был гораздо выше, чем сегодня.

Одно из подтверждений о возможностях человека доледникового периода, описанных Енохом в его книгах – это музей камней Ики, доктора Хавьера Кабреры в Перу.

На камнях начертаны рисунки: как делать трепанацию черепа или, как смотреть на звездное небо через телескоп. В музее таких камней сотни, их возраст превышает 100 тысячь лет.

Не только: находки археологов, рисунки на камнях и события, описанные в книгах Еноха являются научным фактом существования величайшего уровня человеческой цивилизации до рождения гомосапиенса, но и сама история человечества свидетельствует о погибшей в мировой катастрофе, может и ни одной цивилизации землян.

Исследователи доказали, что на месте Олдувайского ущелья в Эфиопии – 2 млн. лет назад было озеро, в его округе жили звери и, самое интересное, люди. Стоянка охотников обнаружена в слое грунта на сорокаметровой глубине, в котором хорошо сохранились орудия труда и охоты.

Люди уходили от пустыни, а ледник то наступал на жизнь, то ослабевал, и в периоды межледниковья проходили самые интенсивные процессы формирования характера будущей цивилизации. Завершающие штрихи этого процесса отличались самым необычно быстрым прогрессом: изготовление орудий труда; календари и наскальная живопись; выровненные бивни и рога; инструменты для шитья, костяные иглы и рисунки одежды; в сюжетах наскальных рисунков показаны наказания за преступления перед племенем, семьей или народом; новые способы охоты; по скульптурам и статуэткам того периода определена материнская родовая общность людей.

Такой всплеск жизни наблюдается на территории всей планеты.

Изучая пещеру Монтеспан, известный спелеолог Н. Костере нырнул в подземную реку и вынырнул в большом зале, на стенах которого сохранились изображения зубров, оленей, мамонтов. В центре зала стояла скульптура медведя, сделанная из глины.

В пещерах Европы, Причерноморья и Англии находим рисунки мужчин – по виду не охотников, а колдунов. Ритуальные пещеры с рисунками и скульптурами не раз находили археологи и спелеологи.

В связи с уходом ледника и улучшением климата люди покидали пещеры, устраивая открытые поселения. Началась миграция на освобожденные ото льда земли, но пещеры оставались для человека местом его творчества, он наделял их силой веры в удачу и богов.

Профессор Резников однажды обнаружил, что его голос звучит по-разному в пещерах. Так появилась теория, и она подтверждена, что при входе в пещеры, на стенах которых красовались наскальные рисунки, голос звучит мелодичней, громче и четче. Резников проверил свою теорию в различных пещерах Франции и обнаружил десять мест, где эта теория имела место. Так в пещерах эпохи палеолита (25–15 тыс. лет до н. э.) с изображениями животных и людей голос и звук музыкальных инструментов фокусировался и звучал объемно. Иногда рисунки были нанесены в пещерах, где рисовать было неудобно; зато пещеры с идеально ровными, а значит, пригодными для нанесения рисунка стенами, где звук не обладал объемным звучанием, оставались не разрисованы людьми. Пещеры с наскальными рисунками – это места совершения магических обрядов и религиозных ритуалов с обязательным акустическим эффектом. Каждая такая пещера имела свой голос, и на стенах рисовали то животное, которое издавало звук, похожий на эхо пещеры (глухой, звонкий и высокий, протяжный или отрывистый).

Древний человек знал законы физики, например, принципы поглощения и отражения звука, и умело пользовался этими знаниями. Законы природы и Вселенной описаны в книге Еноха, за которой охотились все сильные мира сего, и кто знает, не приручил ли человек динозавра раньше собаки или коровы.

Истина скрывается в знаниях, а уж знания – в книгах, ничто так долго не живет как книга. Поисками этих книг люди занимались с древних времен. Книгами Еноха владел царь Соломон.

Как сообщает средневековый историк Вильгельм Тирский: «…в 1099 г., в результате первого крестового похода было основано Иерусалимское королевство. Император королевства, Болдуин II в 1119 году не имел мощной армии, и горстка рыцарей вызвалась обеспечивать защиту паломников, прибывающих на Святую Землю от грабежей и убийств. Первоначально этих смельчаков было всего девять, все французы.

Они основали свой орден – «Бедные рыцари Христа и Храма Соломона». Двадцать лет девять рыцарей вели поиски в разрушенном храме царя Соломона – это было тайное и главное задание, которое глава католической церкви поручил рыцарям, ведь не могли же, в самом деле, девять человек защитить от грабежей и смерти тысячи паломников и при том одновременно на всех дорогах, ведущих от моря к святому городу.

Что же они искали и что нашли рыцари в руинах Храма Соломона?

Для того чтобы это понять, мы вспомним – кем же был Соломон и какими знаниями владел.

Всевышний обещал наделить необычной мудростью Соломона, если он будет следовать всем указаниям его. Царь Соломон, биография которого представляет нам одного из лучших дипломатов древности, построил храм, строительство которого завершилось в 950 году до н. э.

На празднование, посвященное его торжественному освящению и продолжавшееся две недели, прибыли старейшины всех родов и колен. В Храм был перенесен Ковчег Завета, после чего, царь зачитал молитву. Строительство стало делом общенародной важности, оно превратилось в олицетворение объединения всего еврейского народа.

Согласно Торе, к Соломону дважды являлся Бог. Соломон – иудейский царь, создал символ государства и его печать. Так появилась знаменитая шестиконечная звезда Соломона. В средние века ее также связывали с оккультной пентаграммой и мальтийским крестом, использовавшимся рыцарями-иоаннитами. Звезда Соломона применялась в алхимии, магии, каббале и других мистических практиках. Иудейский царь носил кольцо-печатку, на которой был изображен этот древний символ. Звезда была его военным талисманом, и Соломон не расставался с ним ни в одной битве.

Возникает вопрос, какими же знаниями обладал Соломон, если смог объединить людей одной религией, философией и написать законы бытия, давшие человечеству веру в жизнь и удивляющие людей двадцатого века своей мудростью?

Важным воплощением гения Соломона стало его творчество. Историки считают, что он был автором нескольких ветхозаветных книг, являющихся важными частями Библии.

При жизни Соломон озвучил больше тысячи притчей, часть из которых легла в основу Книги Притчей Соломоновых. Это произведение стало 28-й частью Танаха. Также авторству Соломона принадлежит Книга Песни Песней и Книга Екклесиаста.

Смерть царя Соломона наступила в 928 году до н. э., на четвертом десятке его правления. Приближенные, не поверив в кончину старца, не хоронили усопшего до тех пор, пока черви не начали поедать его посох.

В арабских источниках Соломон называется Сулейманом и считается предтечей пророка Мухаммеда.

Вот как описывают свои поиски первые «Бедные рыцари Христа и Храма Соломона»:

– Мы знали, что ищем – это свитки и книги. День за днем мы обшаривали руины храма и, ничего не найдя, спустились в конюшни, которые протянулись на десятки лье под дворцом.

Гуго де Пейн нашел лаз и вполз в него, но мы не решились последовать за ним, однако через некоторое время Гуго вылез из-под земли и показал нам две книги. На следующий день мы стали обладателями сотен книг царя Соломона.

Рыцари храма – их называли тамплиерами, нашли книги Еноха, в число которых вошли географические карты с указанием: месторождений золота, нефти, алмазов и т. д.; промера глубин океанов и морей; направления и силы воздушных потоков…Тамплиеры, вероятно, передали не все книги Папе Урбану II, потому что вскоре разбогатели и смогли создать банковскую систему, о которой человечество не ведало до находок бедных рыцарей. Они, сперва брали на хранение деньги и имущество дворян уезжающим в Иерусалим в поисках счастья или для службы королю и защиты паломников, а после им же давали в долг, под проценты – кредиты , и это при том, что в то время мир людей не был знаком с такими словами, как банк или кредит. Орден смог скупить огромные территории земли в европейских странах на деньги, появившихся у тамплиеров после выплат процентов от долговых сум; смог построить самые мощные и красивые замки мира; создать самую сильную армию в мире. Рыцари стали самым богатым орденом мира и практически обладали мировым финансовым господством, давая в долг королям всех стран (сам папа был должником ордена!).

Тамплиеры, не скупясь, тратили огромные суммы на развитие наук и искусств, на финансовую поддержку художников, музыкантов, поэтов и алхимиков. Но, все же, солдаты остаются солдатами, и основной сферой интересов храмовников было развитие таких областей: как геодезия, картография, математика, физические науки, строительные науки, мореплавание и, конечно, война. К XII веку орден уже располагал собственными, не подконтрольными власти королей, верфями, портами, собственным, современным и сверх оснащенным флотом – довольно упомянуть, что на всех его кораблях были магнитные компасы.

«Морские тамплиеры» активно занимались коммерческими морскими путешествиями, перевозя грузы и паломников из Европы в Иерусалимское Королевство. За это они получали щедрое вознаграждение и церковную поддержку. Не менее активно тамплиеры занимались строительством дорог и церквей. Качество проезда в Средние века можно было бы охарактеризовать как «сплошной грабеж, помноженный на отсутствие дорог»: если вы паломник, будьте уверены, что вас ограбят не только разбойники, но и государственные сборщики налогов, имеющие пост у каждого моста и на каждой дороге. И тамплиеры, к неудовольствию властей, эту проблему решили – они занялись активным строительством прекрасных дорог и крепких мостов, которые охраняли их собственные отряды. С этим строительством связан также один «финансовый феномен», являющийся, по законам бизнеса, нонсенсом – за проезд рыцари не взимали налогов, ни одной монеты! Менее чем за сто лет орденом, по всей Европе, были построены не менее 80 больших соборов и не менее 70 церквей, монахи же, населявшие эти церкви и соборы, полностью состояли на обеспечении тамплиеров. Папская булла "Omne datum optimum", от 29 марта 1139 г. даровала им автономию от местных светских и духовных властей. Фактически храмовники никому не подчинялись. Официально, конечно, рыцари должны были подчиняться только римскому папе, но такое подчинение было формальным, так как папа стал основным должником ордена. Булла "Milites Templi", от 9 января 1144 г. давала индульгенцию (искупление грехов) всем, жертвующим на орден.

Через двести лет тамплиеры были уничтожены королем Франции Филиппом Красивым и святой инквизицией, а не потому ли, что рыцари Храма утаили книги от своего покравителя и воспользовавшись бесценными знаниями, стали опасными церкви и королю? Вот, что думал сам король Франции о храмовниках.

– Согласие архиепископов Франции с вашим предложением было добыто мной в самые короткие сроки. Одного миллиона ливров будет вполне достаточно, Ваше Величество. Это, учитывая, сколько золота, серебра и алмазов доставляют тамплиерам во Францию со всего мира. Алмазы, например, привозят из Африки.

Ваше Величество, все интересующие нас сведения может дать только Великий Магистр Ордена – Жак де Моле. – Министр Филиппа сделал паузу, так как почувствовал, что император желает высказаться.

– Главное, Дюбуа, чтобы магистр тамплиеров не умер философской смертью.

– Это исключено, Ваше Величество.

– Не обольщайтесь, Дюбуа, никому и в голову не придет проверить гроб, в котором понесут магистра на кладбище. Гроб с камнями закопают – и тогда мы навсегда потеряем возможность добраться к секретам и богатствам Тампля, а Жак де Моле оживет где-нибудь в Англии или Германии под другим именем.

Дюбуа, мне нужны не только богатства ордена, но и их алхимики, ювелиры, математики и геологи, а главное – все договора о поставках алмазов и золота. Документы эти разоблачат тамплиеров в сговоре со слугами дьявола, которые под землей, в аду, находят сокровища и передают Храмовникам и в сговоре с сарацинами против папы и веры.

– Я не знаю, к глубочайшему своему прискорбию, золотых и алмазных тайн Ордена Рыцарей Храма Соломона; больше того, я уверен, что ни один человек, кроме Великого Магистра этими секретами не владеет, но все предусмотрено мной и Жак де Моле доживет до своего ареста королем Франции, но обвинение, при этом, выдвинет святая инквизиция.

– Я не удивлюсь, Дюбуа, если какой-нибудь герцог или император предупредит орден о наших планах – и мы останемся ни с чем, а я не хочу отдавать долги этому ордену «нищих» рыцарей.

– Все императоры Европы, да и герцоги тоже не хотят отдавать свои долги ордену, да и сам папа не желает расставаться со своим золотом, именно поэтому Жаку де Моле не скрыться от нас. Великий Магистр обречен.

– Ты думаешь, что папа ограничится вынесением приговора? Запомни, Дюбуа, не только я хочу владеть богатствами тамплиеров, но и папа желает прибрать к рукам их золото.

Когда, два года назад, я встретился с кардиналом, то он был дружелюбен, покладист и услужлив, но стоило ему вступить в должность и войти в папский дворец, как все осложнилось. Я бы, на твоем месте, принял все меры, предупреждающие шаги инквизиторов.

Тамплиеров должны допрашивать следователи короля Франции, а не святой инквизиции. Если мой план сорвется, то я обвиню тебя в пособничестве еретикам и сожгу на костре вместе с ними.

Король Франции Филипп Красивый не получил ни желаемых сокровищ ордена, ни книг Еноха. Тамплиеров сожгли, и, быть может, книги Еноха хранятся в Ватикане и по сей день. Не вызывает сомнения и тот факт, что книги Еноха стали предметом изучения таких ученых, как Эйнштейн, Тесла и они не скрывали этого. Эйнштейн не раз говорил, что Бог его учитель и первый ученый среди людей.

Филадельфийский эксперимент, который в 1943 году подготовили Тесла и Эйнштейн, проходил на глазах у сотен людей и должен был дать в руки человечества абсолютную защиту от войны. Фашизм стремился поработить мир, война шла уже четвертый год – и многие народы должны были исчезнуть с лица земли.

Во время сверхсекретного эксперимента американских военных пропал, а затем появился в десятках километров от места проведения опыта эсминец «Элдридж» вместе с командой, которая насчитывала 181 матроса. Американские военные моряки попытались сгенерировать на военном эсминце мощнейшие электромагнитные поля, благодаря которым световые и радиоволны были бы вынуждены огибать корабль. То есть фактически задачей эксперимента, о которой оповестили общественность в печати, было создание корабля-невидимки, своеобразного «Летучего голландца», незаметного для глаз и локаторов противника.

22 июля 1943 года корабль, находящийся в доке, после включения аппаратуры сначала оказался окутан зеленоватым светом, а затем и вовсе исчез из виду до самой ватерлинии. Затем корабль, неведомым образом вновь материализовался в месте проведения эксперимента.

Матросы с виду были невредимы, но вели себя заторможено и часто впадали в прострацию, а один матрос и вовсе прошел сквозь стену, на глазах у своей семьи, и исчез.

Технологию, которую испытали во время эксперимента, вывели из единой теории относительности Эйнштейна; военные были уверены, что во время эксперимента проверяли некие расчеты Эйнштейна и самого Николы Тесла, но какие это расчеты, никто не знал, хотя цель эксперимента, вроде бы, была ясна.

Теория относительности не отвечала на все вопросы, возникающие при подготовке к эксперименту. Журналисты же, идущие по стопам Джессупа, прошедшего сквозь стену моряка на исчезнувшем эсминце, как утверждала пресса Запада, действительно искали и находили очевидцев появления членов экипажа «Элдриджа» не только в других городах Америки, но и на других континентах Земли.

Подготовка к эксперименту началась задолго до описываемых событий, еще в 1912 году, когда Эйнштейн обратился к математику Давиду Гилберту с просьбой обосновать и рассчитать существование многомерного пространства. В 1926 году Давид Гилберт рассказал о своей теории Джону фон Нейману, также математику, славящемуся способностью проводить теоретические изыскания и направлять их в практическое русло. Спустя некоторое время уже Нейман познакомился с неким Левинсоном, который открыл «уравнения времени Левинсона». Именно научные результаты этих ученых и легли в основу теории проекта по созданию невидимости крупного объекта и мгновенного перемещения его на тысячи миль, но Эйнштейн, еще в 1912 году говорил, что перемещение тел может и должно перемещаться не только в пространстве, но и во времени.

К практической проверке загадочной теории ученые приступили в тридцатых годах XX века в стенах Чикагского университета под руководством декана Джона Хатчинсона. Позднее к работам действительно присоединился знаменитый Никола Тесла. Исследования оказались настолько многообещающими, что уже к 1936 году несколько групп исследователей были слиты вместе под общим руководством все тех же Тесла и Эйнштейна, бежавшего от Гитлера в Америку.

Что же происходило с экипажем эсминца? Эйнштейн, владеющий результатами эксперимента, признал, что цели, которые ставили перед собой организаторы, достигнуты. Во время меж пространственного и -временного перехода моряки смогли сохранить в памяти жизнь, прожитую за немногие минуты после исчезновения. Хотя, одни моряки потеряли способность ходить, не опираясь о стены; другие находились в состоянии постоянного ужаса.

Тесла, к сожалению, не дожил до самого эксперимента, проведенного летом 1943 года. Эйнштейн уничтожил результаты эксперимента, так как считал, что человечество погубит само себя. Эксперимент же давал человеку не абсолютную защиту от войны, а совершенное оружие. После этого проект «Радуга» был закрыт, а доктора Джона фон Неймана и Эйнштейна перевели на работу в «Манхэттенский проект» по созданию атомной бомбы.

Сами собой напрашиваются вопросы: когда, о чем и на каком языке были написаны эти книги, если их прочли: великий царь Соломон в I веке до н.э., бедные рыцари Франции, ставшие всемогущим орденом Тамплиеров в XII веке и гениальный ученый XX века?

Книга Еноха.

«…Мужу мудрому, великому книжнику Еноху, которого Владыка пяти сфер выбрал, дабы он увидел и возлюбил высшее житие, дабы стал он свидетелем превеликого, многоучёного и неколебимого престола Мира, дабы познал он мудрость и степень господства знаний над человеком, дабы узрел геенну огненную, предназначенную невежественному человеку, и записал знания о природе мира небесного и земного, о множестве стихий и различных видений, несказанного пения и света безграничного – верьте и помните его», – говорится в книге Еноха.

И сказал Енох:

– В первый месяц, в известный день первого месяца, я был в пещере своей, скорбя и плача очами своими. И когда лежал на ложе своем и спал, явился мне учитель – столь великий, какого не видел никогда на земле: лицо его сияло подобно солнцу, а очи его были – огонь горящий, из уст его, словно ветер живой исходил, а одеяние его было схоже с моим – шкура зверя, им убитого, а мысли его, словно крылья золотые (явились) у изголовья моего и позвали меня по имени. Учение мое длится и по сей день, хотя прошло уже более тысячи лет – вот история моя.

Моя семья, с которой я добрался до этого моря, укрылась в нише скалы на берегу, у самой воды – такое убежище, найденное вчера, не в состоянии долго укрывать нас от холода и волн моря, несущих смерть; зато звери, которые охотятся по ночам, не могли забраться в нишу и полакомиться нашими телами. Вертикальная и сыпучая стена, возвышающаяся над берегом, надежно защищала нас, сидевших под ней, от хищников с одной стороны; с другой же – море служило моей семье защитой. Когда все уснули, я поднялся на скалу в надежде найти пещеру и заодно поохотиться.

–Слезай же! Сюда, по скале вниз к морю, быстрее. Смотри только, аккуратно, нас чуть не засыпало осколками. Постарайся не сбрасывать камни и не сыпать песок нам на голову, – крикнул мне брат.

Раздавшийся голос заставил меня испуганно вздрогнуть, нога сбросила камень – и он, ударившись о скалу, на которой я стоял, увлек за собой груду осколков, и те с шумом обрушились в море, подняв брызги.

Мое убежище, а это небольшая яма в скале, нависшей над морем, – обнаружено. Я посмотрел вниз: волны пенились, разбиваясь о скалу.

– Сзади саблезубый!.

Я обернулся – улыбается, тварь зубастая.

Двигаться я не мог, ему хватит мгновения, чтобы зарезать меня. Пошевелив ногой, я сдвинул камень, который, покачнувшись, ушел из-под ног и полетел под землю, и я провалился вслед за ним. На голову полетели осколки камней. Закрывая голову руками, я проваливался в яму. Она оказалась не очень глубокой – я не разбился, но достаточно глубокой, чтобы меня не смог достать своей лапой саблезубый.

Весь день просидел в яме, а надо мной стоял зверь, он ждал.

Находясь на охоте, я сижу в яме и высматриваю птицу или собаку, рыскающую по побережью в поисках яиц. Я охотник, и звери – мои жертвы, ведь они не знают, что я – их смерть.

Сегодня я из охотника превратился в добычу: как же так, ведь морской ветер, смешиваясь с любым другим запахом, поглощает его в себе, а саблезубый, все же учуял меня и пришел поохотиться.

Сколько усилий потратил – и все оказалось напрасно, а ведь был такой хороший замысел: до утра пересидеть в яме, потом выйти и, пробравшись мимо пещеры, из которой вчера днем доносилось рычание, пройтись по побережью в поиске убежища.

Мы теперь выживем, думал я, сидя в яме: море – это рыба; земля, покрытая травой, а не ледником – это здоровье; теплый воздух, а не обжигающий и пахнущий смертью ледяной ветер гуляет здесь; птицы, звери и грызуны – все мы можем найти здесь приют, и это даст возможность лакомиться мясом и не умереть.

Сейчас нужно сидеть и не двигаться, пока саблезубый не уйдет, и я вспоминал, чтобы отвлечь головуи тело от ненужных и опасных движений.

Год за годом перед глазами серый лед, снег и смерть. Животные, птицы и человек, в этой ледяной пустыне, гибли от холода и голода, а встретив такое же живое существо, как сами, убивали его, чтобы поесть.

Сегодня мы можем себе позволить не убивать людей, а спасать им жизнь. Люди, за время странствий по ледяной пустыне, почти вымерли, а выжившие разбрелись по всей планете, но я уверен, что к этому морю придут семьи и просто одинокие люди.

Все хорошо, но сегодня я наследил, пока взбирался на скалу, и теперь вонючее, мерзкое дыхание саблезубого касалось моей головы и обжигало ноздри. Странно, но я мог сидеть в этой яме хоть до утра, ожидая, когда уйдет саблезубый, и при этом не замерзнуть.

Когда мы бежали от смерти по льду в лютые морозы – и уже не было сил двигаться, а остановившись, мы должны были обязательно умереть, я мог думать и мечтать; но человеческому телу необходим отдых. Чтобы не замерзнуть и, остановившись, восстановить силы сном, нам оставалось одно средство: убив крупного зверя, желательно медведя, спрятаться от холода у него в брюхе.

Наскальный рисунок. Люди охотятся на лыжах.

Отец так и делал: он вспарывал убитому зверю живот – и мы, еще малыши, вползали в его теплую утробу, чтобы согреться. Когда же тело зверя остывало, мы, поев мяса, сколько могли, продолжали идти вперед в поисках земли. Движение – это жизнь, а сидя на одном месте, дождешься медленной гибели. Шкура убитого медведя согревала и берегла от холода в дороге. Солнце же – только могло, что освещать нам путь, но его ледяной свет не мог согреть наши тела.

Сейчас, когда я смог победить смерть – над моей головой навис кровожадный саблезубый, он разлегся на скале в предвкушении легкой добычи и издает довольный рык. Зверь ждал, когда я вылезу из ямы, но, когда солнце стало опускаться, саблезубый ушел на охоту.

Я выбрался из ямы и, спустившись к берегу моря, остановился, раздумывая, куда же идти дальше, где искать надежное убежище.

Я пошел к песчаному берегу, который лежал справа от скалы, на нем нашел еще одну яму, она была узкая и глубокая. Звериного запаха не было, а тянуло из нее сыростью и затхлостью пустоты. Я крикнул, но голос сразу исчез, его поглотила тьма. Лежа на животе и упираясь локтями, вполз в туннель. Яма была довольно узкой, и я, сперва не столько полз, сколько, выставляя локти вперед, сдерживал тело, чтобы не упасть, но все же продвигаться. Извиваясь, словно ящерица, я полз на брюхе с быстротой черепахи по извилистым лабиринтам, цепляя макушкой ракушки, густо наросшие на каменных стенах туннеля. В кромешной тьме, почти без воздуха, я внезапно почувствовал, что надо мной нет потолка и голову не царапает камень. Я поднялся – это была пещера.

Вернувшись на берег, я помог подняться на скалу своей семье, и мы пошли к песчаному берегу. Пещера просто огромная. Она в состоянии укрыть не одну семью, и от нее отходят такие же туннели, как тот, по которому полз я. Словно червь, огромный и ужасный, вырыл себе нору и вернется сюда рано или поздно. Пещера стала нашим домом.

Мы учились ловить рыбу, подсматривая, как это делает медведь. На берегу подбирали ползающих крабов; собирали под камнями копошившихся моллюсков; видели места, где лежали груды раковин, собирали, густо растущие под водой, мидии с изумительно вкусным мясом внутри; находили яйца птиц, их на берегу было бесчисленное множество.

Берег был песчаный, а за прибрежной полосой лежала степь; за степью стоял лес, а там зверья много и азарт охоты охватил меня. Сутками я блуждал и учился охотиться, лес манил своими звуками, но пугал дикостью и величием.

Так человек попал в пещеру. Когда же это произошло? Более десяти тысячелетий назад завершилась эпоха последнего великого оледенения. Все это время громадный ледяной панцирь, тая, отступал на север, оставляя гряды из нагромождений камней, глины и песка, а за ним неотступно шел человек.

Я жил в пещере и теперь моя семья выросла, родился новый человек. Ловить рыбу и собирать яйца птиц нужно днем – этим занималась моя жена. Я же научился охотится по ночам: собаки, волки, грызуны, выходили в степь именно по ночам. Каждый день приходили к нашему стойбищу такие же люди, как и я сам; добравшись до моря, они находили себе жилье – маленькую пещеру или яму вдалеке от моря, обживали ее и оставались. Я почти всех знал по именам, но близко к ним не подходил: они чужие и я не мог им доверять. Сегодня утром я вышел и осмотрелся. Разумеется, меня охватил страх. Тот, кого я увидел, шел ко мне и говорил, но что?

Я никогда не видел такого красивого лица, никогда не слышал таких интересных звуков. Они не были похожи на тот гортанный вой и мычание, к которому я привык и пользовался сам. По интонации таких звуков мы понимаем друг друга. А здесь? Все, что непонятно, сразу вызывает агрессию. Этот же человек, а это был человек, вызывал любопытство, но не злил меня. Я не видел ничего подобного, и мне показалось, что мы даже похожи.

У меня не было бычьей шеи, как у соседа, я не обладал коренастой фигурой с кривыми и, как корни дерева, крепкими ногами. Я был гибкий и быстрый – это всегда меня спасало. Мог бегать во всю прыть, пригибая голову, обходя препятствия и держа палицу над землей, чтоб лучше сохранять равновесие, ведь силой меня природа не обделила,и, такой же человек стоял сейчас напротив меня.

Сейчас же очень хотелось есть – и чужой меня перестал интересовать, потому как, придя к морю, я перестал охотиться на людей.

Я посмотрел вдаль, чтобы сосредоточиться на охоте и забыть о голоде, раздул ноздри и принюхался. Сразу же был вознагражден новым запахом – и повернул голову в сторону от чужого, туда, откуда шел запах. Тут же на голове ощутил капли воды, падающие с неба. Ярость закипела во мне, так всегда бывает во время дождя, ведь он мешает охоте – пряча следы и смешивая запахи; ну вот, все запахи зверя куда-то пропали, зато я уловил запах соседей, они прошли по тропе, уходящей на скалу. Ищут еду, подумал я, и, едва вспомнил о ней, как голод стал брать меня в свои тиски, и так захотелось завыть… Мой взгляд был устремлен на скалу. А где этот незнакомец? Я обернулся, но он пропал. Я вбежал на скалу, распластался на снегу за камнем, цепляясь за его шероховатости пальцами рук, и осмотрелся.

Страни верещала, лежа на дне оврага и царапая себе лицо, Иний скулил, покусывая руки. Все сбились в кучу, мужчины испуганно толкали перед собой женщин, торопясь уйти со скалы. Люди побежали, тяжело дыша и мотая головами. Я почувствовал, что мои ладони вспотели от напряжения. Старуха встала на колени и указала рукой в сторону моря, никто ничего не понимал.

– Здесь ледяная женщина, – прокричала старуха, и этот крик, перемешанный с воплем, не понять было невозможно. Я поднялся и закричал:

– Ай-я! У-у-у!

Люди подхватили мой крик – и немного успокоились.

Ледяная женщина свисала со скалы и от криков не упала, хотя смертоносные струйки дождя стекали с нее. Люди замолчали и поспешили прочь от ледяной женщины. Они подошли к уступу скалы и ждали меня, подняв головы и следя за каждым моим движением. Я, не спеша, спускался со скалы. Справа от нас тянулась долина, она пролегла между нагромождениями валунов и морем, а солнце, отражаясь на снегу, пламенело и искрилось в глазах. Никто, кроме меня, пока не ходил через долину в степь, люди боялись выходить на открытые земли. Вдалеке виднелись проталины и какие-то растения, а это – тепло и охота. Надо дать людям надежду, подумал я. Лед уходил, слегка лишь удерживаясь за вершины невысоких скал. В долине, в степи и у моря снега уже не было, и вода стекала в море звонкими ручьями, а в степи я видел собак, саблезубых, хорьков, гнезда птиц. Мы с братом выходили в степь – и не стали добычей зверя, а сами убили нескольких собак, сняли с них шкуры – и женщинам теперь было, во что одеться.

Люди с шумом расположились у скалы. Нот с размаху опустил палицу, согнул колени и принюхался. Собаки ушли, хотя запах еще оставался, и мужчины расслабили мышцы, лениво сделав несколько шагов вверх на скалу. Под косыми лучами солнца легли их тени. Люди повернулись к старухе, а я подавил свой кашель. Страни, все еще стоя на коленях, положила в центре отлога глиняный шар и, вскрыв его, распластала и пригладила его поверх прежнего, слежавшегося на земле оранжевого слоя. Она склонила над глиной лицо и дунула. В глубине отлога были сложены сучья, палки, кучи мха, оттуда Страни и взяла немного травы и сучьев. Все это уложила на распластанной глине – и снова подула. Старуха подняла голову и, посмотрев на меня, встала с колен и отошла к людям.

Я и сам знал, что все голодны, а спать лучше сытыми и в тепле. Я поднял камень, он был не очень тяжелым и острым только с одного конца – этим камнем можно убить или срезать траву, а можно ломать толстые сучья. Камень удобно лежал в руке, когда я размахивал им, показывая, как нужно убивать или рубить сучья и, не останавливаясь, ушел в степь, чтобы по дороге срезать веточку с листьями и принести людям.

Всех охватила волна радости, когда я вернулся, а тут с моря подул теплый ветер, и старуха запрыгала на месте, притоптывая и завывая.

– Здесь мы будем жить и никуда больше не пойдем. Завтра мы найдем еду для всех семей, дошедших сюда, убьем зверя или наловим рыбы в море, – сказал я, вернувшись к скале.

Люди улыбались и верили мне, ведь веточка, которую я принес, была с выпученными, вздутыми и причудливо искривленными ростками и напоминала толстобрюхое животное.

– Солнце скоро утонет за скалой, пора возвращаться.

Голодные, но все же счастливые, мы вернулись в катакомбы и пещеры. Каждая семья унесла с собой сучья, хворост, сухую траву и мох, собранный на скале и высушенный на солнце. Дневной свет померк, и нас освещал и согревал огонь, а это – еще одна теплая ночь, и может, к утру никто не умрет.

Тепло огня и запах дыма услаждали наши души и грели сердца. Огоньки дружно плясали, отражаясь в наших глазах, и я от удовольствия поджал пальцы ног, растопырил руки и слегка отодвинулся от огня. Там, наверху, слышны звуки жизни, для нас опасной и тревожной. Здесь же, в пещерах,

мы в безопасности, пока звуки не обманывали нас.

Слух ночью – это жизнь, услышал шорох – и жив остался. Нужно различать звуки рассохшейся глины или шум уходящего ледника. Среди этого гама, попробуйка услышать легкую кошачью поступь саблезубого!

Я вскочил, мои уши уловили шаги, но это была не кошка – это шел человек, он уже зашел в пещеру, когда мое тело отреагировало на опасность, покрывшись холодным потом. Саблезубый не смог бы подкрасться так тихо и незаметно. Бежать было поздно, и я поднял дубину, приготовившись к драке. Женщины выхватывали из костра горящие палки, а в пещеру вошел мой утренний незнакомец и остановился. Впервые я смог прочитать мысли, которые возникли у меня в голове, но мне не принадлежали: "Будущее не всегда опасно", – услышал я сам себя.

Незнакомец появился у нас совершенно беззвучно для меня, как всегда бывает при появлении тени от облака.Я отказываюсь верить собственным глазам, тщательно рассматривая его, а сердце бешено заколотилось в моей груди – этот чужой не похож ни на одного человека, которого я когда-либо видел в своей жизни. Тот, на кого я смотрел, мало напоминал мне сородичей: ни суровых ногтей на пальцах, ни единого волоска на тыльной стороне ладони, на лице нет морщин и грязи. Он улыбнулся, я никогда не видел таких зубов – белых, как кость мамонта, аккуратных и ровных, ни одного обломанного и черного зуба. Я спросил себя, не снится ли мне все это, может – это моя смерть? Со мной уже было такое. Моя косматая голова опустилась, а с волос ссыпался песок. Он кивнул. В каждом его движении было изящество кошки, но по лицу нельзя было определить, добр он ко мне или зол? А я всегда мог определить по глазам, по напряжению скул, движению бровей, рта – чего ожидать. Первый взгляд, брошенный из-подо лба, нависшего, словно утес, над моим лицом, на человека предо мной, говорил мне, нападать или защищаться. Мы могли убить его, но я стоял и не двигался, брат и женщины смотрели на меня – и тоже, ни с места.

Разум пробудился от дремоты – и каждый самостоятельно мыслил. Напасть на него я уже был не вправе. Семья ждала моего решения, и я с трудом поднял руку в знак приветствия, а не агрессивности. Это был не сон.

Мелик, мой брат, уже обсох после дождя, и шкура его ершилась. С вздыбившейся щетиной, он сделал шаг вперед, скользнул коленями по воздуху и свалился. Брат попытался подняться и растопыренными пальцами скреб глину под собой, но силы оставили его. Незнакомец подошел и приложил руку к голове Мелика, достал из-под шкуры зерна какого-то растения и, растерев их в своих ладонях, раскрыл брату рот и высыпал в него. Мелик недолго пожевал и, повернувшись на бок, затих и уснул.

Незнакомец стал пододвигать тело брата к огню, и я помог ему. Жар окатил меня, а брат, вновь проснувшись, закашлял и затрясся, казалось, что кашель выпрыгивает у него из груди без удержу. Тело его сотрясалось, и он никак не мог перевести дух. Незнакомец дал ему напиться, стал растирать грудь, разминал мускулистую шею, но ничего не помогало. Мелик вздрагивал, язык его вывалился. Незнакомец достал еще зерен, насыпал в череп, налил в него воды и, сделав отвар, напоил брата. Сев рядом с костром и, положив голову Мелика себе на колени, долго тер ему виски. Наконец брат затих, свернувшись калачиком.

Будь жив отец, он бы сказал, чтобы Енох молится своим богам, а какие они у него, я не смог бы ответить на этот вопрос – даже самому себе.

Теперь, когда брат умирал, я вспоминал своих ледяных богов. Как давно верили и молились им люди его семьи, а семья у меня была большая. Я слышал только родительские рассказы о богах – и воспоминания захлестнули душу. В древние времена мои предки пришли из чудесной страны, вспоминал я голос отца, где много больших и зеленых деревьев, где нет голода и огромное озеро.

– На берегу этого озера и жили твои предки, Енох, – рассказывал отец. Озеро высохло – и все живое погибло. Семья ушла на земли, где росли другие деревья – тонкие и серые, и на той земле обитали небольшие и злые звери, одетые в шубы; там, на озере, таких животных не было, звери там жили большие и с голой кожей, а деревья были огромные и зеленые, небо же – голубое и прозрачное. Теперь, говорил отец, там раскаленный песок и нет жизни, и мы давно не видели голубого неба над своей головой.

Я помнил только ледяных богов, они жили в темной, почти черно-синей глыбе льда.

Великими ледяными горами они выходили из темных недр и шли по земле, убивая все живое. Лед нависал над людьми высотой с сосну и полз, ужасая и давя всех живых. Лед был темный, почти черный, а когда боги начинали разговаривать, он трещал и стонал, а боги сердились и двигали лед вперед. Скалы, деревья, реки – все заросло льдом.

Кто же они – эти боги, и какие? Енох не знал этого, но вся семья молилась о спасении жизни, о еде и тепле, обращаясь к этим ледяным богам. Знал Енох лишь одно: власть их безгранична и всесильна. Богов нужно страшиться и поклоняться им, как молились на них дед, мама и отец.

Еноху иногда казалось, что он видит кого-то из них – огромное призрачное видение в человеческом облике, которое медленно двигается по леднику. По временам случалось, что боги подходили к самой хижине, где жила семья, и тогда слышался их смех. Страх смерти заставлял семью убегать от нависающего льда все дальше и дальше.

Иногда, когда им удавалось оторваться от преследования, Енох думал, что боги – это сказка, а то, что называют их голосами, просто шум льда, ломающегося от морозов и оттепелей. Ведь не боги спасали их семью от смерти, а отец с дедом.

Енох иногда выходил на лед один, без взрослых, всматривался в глубину льда и, когда солнце пронизывало его своими лучами, он видел спящего бога. У него был узкий лоб и дырки вместо носа, выпученные глаза и фиолетовые губы на огромной и лысой голове, за которой громоздилось необъятное туловище серо-голубого цвета. Без сомнения – это был бог, хотя бы уже потому, что никто и никогда не видел подобного существа. Этот бог был его богом, ну, еще брата; ни мама, ни отец, ни дед его не могли увидеть. Брат однажды спросил:

– Ты смотришь на мертвеца, замурованного во льдах, и молишься ему? Почему? Разве он тебе помогает? Может, это просто какое-то животное, давно вмерзшее в лед?

– На животное не похоже, больше – на человека, страшного и странного, – отвечал Енох.

Брат считал богом огромного мамонта, в начале ледниковой эпохи попавшего в лед и за тысячи лет принесенного сюда ледником из мест, где сейчас нет жизни.Стал он богом только потому, что ледник сам создал этого мамонта – и тот растет внутри ледяного мира вместе со льдом.

Наша семья шла на север, так хотел отец. Нужно идти на север, к морю, так считали и старейшины племени, в котором жила некогда наша семья, они рассказывали об огромном и соленом озере, которое непременно нужно найти.

Старейшины, как и весь народ племени, погибли, в этом были уверены взрослые, а выжил ли хоть кто-то из нашего племени, мы не знали. Мама хотела вернуться обратно на наше пресное озеро:

– Может, туда вернулась прежняя жизнь, и сейчас там нет раскаленного песка, а, как всегда, прохлада от деревьев и тепло от солнца, рыба из озера и мясо животных из леса. Помните? – спрашивала она и, уже неуверенно, едва слышным голосом, шептала, – а здесь мы погибнем от мороза и голода.

– Нет там ничего, – ответил дед.

Отец ломал деревья, обрывал кору и вязал такими веревками стволы друг к другу. Мы садились на эти сани, и отец с дедом тянули по снегу и льду нашу семью к морю.

Закон семьи гласил: управлять должен сильнейший – и нашей семьей руководил отец.

В ту ночь мы шли вдоль подножья ледяного холма и вошли в ущелье. Нам нужно к ночи пройти все ущелье и выйти к долине, во что бы то ни стало. Если будет перепад температур, а мы будем идти под нависшими над нами ледяными глыбами, то лед сдвинется с места и раздавит нас в этом ущелье. Мощная стена грязного льда сверкала в лунном свете и заполняла расщелину от края и до края. Лед был шириной в пятьсот шагов, и вот уже эти пятьсот шагов позади.

– Остановимся здесь, – сказал отец, – сейчас отдохну – и пойду, поищу еды.

Отец уснул, и Енох помнит, как они с братом убежали, чтобы добыть еды для родителей и деда.

Мы взобрались на ледниковую гору, чтобы осмотреться.

– Земля! – крикнул брат.

Я обернулся: до клочка земли, на котором рос кустарник, можно было добросить копье. Подул ветер – и принес удушливую вонь, но она порадовала нас, там был зверь, а значит, еда и тепло.

Ледяные скалы – это нагромождение, одной на другую, смерзшихся между собой глыб льда. Мы с братом оторвали одну из таких глыб на вершине скалы, когда услышали рык. Медведь, а это был он, учуял нас и карабкался вверх, цепляясь когтями за расщелины.Он был огромный, и его рев сжимал страхом наши сердца. Тело дрожало, а мысли метались от желудка к пяткам. Медведь уверенно поднимался наверх, и каждое его движение приближало нашу смерть. Непослушными руками мы подтащили глыбу, оторванную нами от скалы, к краю пропасти и столкнули ее. Дробя лед, глыба понеслась навстречу медведю. Из-за мелких осколков льда, поднимающихся и застилающих взор, мы не видели и даже не слышали, как глыба столкнулась с медведем. Грохот от лавины льда был оглушительный. Крупинки льда, наконец, осели, под скалой лежал медведь с вывернутой шеей, он не двигался. Тушу медведя покрывали осколки льда и снега.

Брат стал спускаться вниз, а я поспешил к нашей добыче.

– Как мы его потащим? – спросил брат.

– Я побегу за отцом, и мы разделаем его прямо здесь. Мелик остался у медведя, а я побежал за отцом. Шуба, мясо, кровь, жилы, потроха – это жизнь, сытость и тепло. Дед перестанет над нами насмехаться, ведь мы стали мужчинами, охотниками.

Издали я почувствовал тревогу, а там, где должен стоять шалаш, а в нем – спать отец, мама и дед – виднелась груда мусора, покрытого кровавым снегом. Куски тел были сложены в кучу. Я долго смотрел – и не верил своим глазам: эти куски мяса – мои мама, отец и дед. На время я ослеп от горя и страха.

– Мы его убили, и мы его съедим, – услышал я за спиной.

Брат нашел острые камни, копье отца, и мы пошли за медведем.

Так погибла моя семья, а мы с братом продолжили путь к морю, на север, как хотели дед, мама и отец. Каждая семья добиралась самостоятельно – и это многих погубило. Здесь, у моря, мы должны стать одной семьей.

Незнакомец прижился, и мы полюбили его, верили ему и слушали его советы. Он лечил нас и учил, как жить, чтобы смертей было как можно меньше, а детей выживало как можно больше. Незнакомца стали называться учителем – такое имя он сам выбрал себе. Мы слушали его сказки, не понимая, но веря в него, как в бога.

В костре хлопнула ветка – и в темноту посыпались искры. Учитель рассказывал сказку о времени:

– Точка, маленькая песчинка расширяется и превращается в огромный шар, на котором мы сегодня живем. Люди моего мира жили в тепле и уюте, но он погиб.

Я верил ему, помня рассказы деда. Люди не желали зла и смерти, а потому и не воевали друг с другом, пока к ним не пришла огнедышащая смерть. Она высушила озеро, испепелила лес, сожгла жизнь зверей, тогда-то люди и ушли на север.

Учитель достал из костра уголек и стал рисовать на стене пещеры цветы, деревья и животных с добрыми глазами. Я поежился: когда хочется есть, во мне живет холод. Брат выжил, его спас учитель, и сейчас Мелик поднял вверх руку.

– Палец – за еду, палец – за дрова, остальные пальцы – за людей.

Все молчали, болезнь подкосила брата, волосы на его голове поредели, длинная шерсть торчала клочками, под бровями обнажилась полоска морщинистой кожи в палец толщиной. Глазницы темные, и глаза провалились в эту яму. Глаза были мутные, желтые, но он был жив.

– Нужно много дров и еды, чтобы хватало всем, и чтобы семьи не дрались между собой за тепло и еду, – сказал брат.

– Для этого нужно учиться выращивать самим еду, – ответил учител

– Разве можно вырастить еду? Ее нужно убить, вырвать из земли или поймать в море! – возразил брат.

– Я научу.

Костер давно догорел, и я предложил идти всем спать. Завтра, когда взойдет солнце, мы, я надеюсь, будем сыты.

Саблезубые охотятся ночью и часто упускают свою жертву, которая в конечном итоге погибает. Люди не раз находили погибших животных, которыми кормили семьи не одну луну.

В мерцании костра люди задумались, обдумывая то, что каждый увидел в своем воображении. Брат говорил об учителе, представляя, что тот стоит на залитом солнцем лугу, а сам мерзнет ото льда под ногами и не признается в этом, рассказывая всем небылицы.

Все, о чем говорил учитель, медленно отступало и тускнело у меня в голове. Как можно выращивать еду, как обогреться, если нет дров? Я все равно ему верил, ведь только благодаря учителю и выжил брат; только благодаря его знаниям, как он их называет, родился мой сын – новый человек семьи; и, о, счастье, жена осталась жива.

Учитель показал: как рисовать зверей и небо, чертил крючки и палочки на стене пещеры.

– Завтра будет еда, спи, малыш, – проговорил я и погладил по головке сына своей каменной ладонью.

Люди расходились и зевали, учитель присел у стены пещеры, под своими рисунками. Мы с женой были счастливы: маленький человечек уснул и посапывал. Я смотрел на рисунки и думал о мире, который нас окружает. Учитель подошел ко мне.

– Какой красивый мир нас окружает, а я ничего этого не видел и не увижу никогда, но мне не по себе от голода. Сегодня я не смог накормить свою семью.

– Ты грустишь не только потому, что голоден, а из-за того, что мечтаешь. Это значит, что в тебе проснулась жажда знаний. Наблюдая, – говорил учитель, – человек собирал сведения об окружающем мире, запоминал, рисовал в своем воображении картины: там были звери, птицы, люди, звезды, море, а после переносил рисунки на стены. Ты, когда-нибудь пробовал закрыть глаза и представить эти рисунки?

– Я не помню такого, закрывая глаза, вижу только грязный лед и кровавую снежную кучу, что осталась от моих родителей.

– Закрой глаза – и представь себе птицу на небе, нарисованную звездами, или мамонта – всего в светящихся точках; такие картины человек, перенося в виде рисунков на стены пещер, оставлял после себя память, они отражали его мысли и надежды, это-то и называются знаниями.

Учиться, нужно учиться, Енох, как всегда учился человек: наблюдая, запоминая, взвешивая. Воображение развивает фантазию – и появляются наскальные рисунки и письмена – это те закорючки, которые я рисую в пещере. Каждый умерший человек, оставляя после себя рисунки, оставляет бесценные рассказы о себе для будущих поколений. Я передам тебе те знания, что хранятся во мне, они и есть мир и жизнь умерших людей, которые оживают во времени, если мы о них знаем.

Мы можем даже посоветоваться с ними, например, как провести охоту сегодня.

История, которой миллионы лет, оживает в рисунках на стенах пещеры.

Мои потомки, вы, в сущности, почти ничего не знаете о том, как выглядел человек, живший в ледниковой пустыне, но нет оснований предполагать, что мы были покрыты густой шерстью, уродливы с виду или даже омерзительны в своем, непривычном для вас, облике: с покатыми и низкими лбами, с густыми бровями, с обезьяньей шеей и коренастой фигурой.

Люди выглядели по-разному, расстояние в несколько километров друг от друга – это уже другая планета и другая жизнь. Катастрофа разбросала людей.

Неандертальцы – это не обезьяны, не животные и не косматые чудища без разума и души. Неандертальцы – такие же люди, как и мы с братом. Племена, которые смогли выжить в голодное время смертоносной зимы, но им просто не повезло.

Те, кого вы называете неандертальцами, просто не встретили своего учителя и не научились выращивать еду, доставать камни из-под земли, добывать кровь земли и, поджигая, обогревать этим огнем свое тело.

В таких племенах процветал каннибализм. Не найдя медведя в ледяной пустыне и не раздобыв огня, чтобы растопить снег и согреться, неандертальцы убивали друг друга. Так можно было накормить детей и напоить их человеческой кровью, потому как другой пищи просто не было.

Неандертальцы погибли от голода, холода и невежества.

Учитель, рассказывая нам свои истории, просил нас поведать ему события, которые мы видели, потом записывал и зарисовывал наши рассказы, так была создана мифология исчезнувших для грядущих. Учитель верил в чудо и называл это магией; он научил нас выживать там, где невозможно выжить. Он описал, как узнать будущее по звездам и по человеческому телу. Учил говорить с умершими, объяснил, что такое карта, и как читать ее.

– Просыпайся, Енох, – разбудил меня учитель. Я вскочил и вспыхнуло лицо мое от страха перед увиденным, ведь не человек стоял передо мной. И сказал он мне:

– Ободрись, Енох, и не бойся, Владыка вечный послал меня к тебе, в день сей восходишь ты со мной к миру и добру, к знаниям и любви, к свету и теплу. Природа, окружающая вас, так же болеет, как и вы, и ее необходимо лечить и беречь, как вы бережете своих любимых.Ты избран и, все те знания и мудрость, которые доверит тебе Владыка вечный – ты обязан передать людям.

Я назову тебе, Енох, учителей, посланных Владыкой на Землю к людям.

Странные имена у них: Армарос, он подарит вам знание, помогающее создать жидкость, делающую бивни мамонта ровными, а камень мягким и легким, когда же жидкость испарится, камень вновь приобретет, свои прежние свойства и станет тяжелым и твердым. Обмазав верхнюю часть скалы жидкостью Армароса, вы, срезав верхушку скалы, сделаете стол, на котором, благодаря знаниям, подаренным Кокабелом, сможете лечить друг друга; благодаря Томелу и Астраделу – кормить друг друга пищей, защищающей ваш желудок и усмиряющей ваш дух.

Записывай, Енох, – говорил учитель. – Мы выжили, не только спасаясь от холода, голода и болезней, но еще и благодаря поучениям Баракала: выжить – значит, уметь управлять своим разумом.

Обращаясь к нему, как за советом, так и за командой для вашего тела, вы должны быть уверены, что поступком своим не причините вреда рядом живущим людям.

Цепочка событий, вызванная вашими поступками, может погубить ваши же семьи. С тех пор, как мы пустились в это путешествие к северу, единственными людьми, с которыми я общался, была моя семья. Теперь же я слушаю учителя и могу разговаривать через него со всеми мудрыми слугами Вседержителя и нашими учителями.

Уходя от ледника, мы спасались семьями. Каждая семья выбирала свой путь спасения. Кому повезло, и он мог слышать учителей и следовать их слову, у тех появлялся шанс спастись. Учителя Армароса, Баракала, Кокабела, Амезарака, Темела и Астрадела уговаривали людей продвигаться на север, идя за отступающим ледником и ориентируясь по звездам, избегая смерти от зверей, болезней и сумасшествия голода, двигаться прямо, а не кружить на одном месте.

Вероятно, учителя убедили отца идти на север к соленому озеру. Наши знания – это мудрость учителей, и теперь я могу рассматривать мир в своем воображении и обдумывать, что полезно, а что красиво или вредит семьям. Нам предстоит научиться жить, а не просто выживать.

Пробираясь на север, люди оставляли за собой камни с рисунками и письмена. Все это в надежде, что выживут, а если нет, то эти рисунки расскажут их историю.

Знания, а это были знания о нас, единственных выживших, мы прятали в пещерах и катакомбах, а людей, знающих месторасположение этих знаний и передающих эти знания каждому следующему поколению, назвали хранителями истории. Они умирали от старости, погибали в войнах, их убивали мародеры, но они оставляли после себя знаки, рисунки с пояснениями, чтобы люди могли воспользоваться этими знаниями. Столетия сменяли друг друга – и знания ушедших цивилизаций все глубже прятались в землю и все глубже погружались в море, но есть катакомбы, ведущие вглубь веков.

«Бегство от льда и от богов холода под предводительством Яра спасло семьи. Роды славян поселились на всей Земле и строили города, и землю любили…».

Из «Велесовой книги»

Более 12000 лет назад процветала цивилизация Триполья на территории современной Украины, в Трансильвании и на Балканах. Это подтверждено археологами Б. А. Рыбаковым и В. Н. Даниленко. Учеными найдены поселения Трипольской культуры – городища из ста и более домов с катакомбными культовыми помещениями и склепами с рисунками и наскальной письменностью.

Авторитетный археолог и этнограф Мария Гимбутас определяет территорию, где следует искать истоки славян: Балканы, Белое море, Северное Причерноморье, Польша. Цитируя миф о происхождении славян, Мария Гимбутас подтверждает его в своих работах: «Правнуки Яфета: Скиф и Зардан поселились в Северном Причерноморье и от них пошли пять братьев: Славен, Рус, Болгар, Коман и Истер… Славяне – это самоназвание народа, которым подчеркивали свою принадлежность к понятно говорящим, владеющим одним языком – славянским», – говорила ученый.

Ледник уходил, жизнь возвращалась, время неумолимо летело вперед.

Я ежился от сырого воздуха, плотнее закутывался в ткань, напоминающую плащ, и писал на камне жидкостью Армароса, а тот плавился под этой жидкостью. Так на стене пещеры, скрытой под песчаным берегом моря, давшей приют людям, отныне и до века ставшей домом для человека, появилась надпись «СЛАВЯНЕ». Так нас называли учителя, так они называли друг друга. Язык этот стал нашим, а их заветы – наша жизнь.

Я должен сохранить знания и передать другим, тем семьям, которые не смогли встретиться с учителями, но кто смог выжить и дойти к этому морю.

…Меня зовут Енох. Я один из выживших и хранящих в себе знания. Знания необходимо записать с помощью знаков – это буквы. Я умею складывать из них слова и писать, дабы всегда обращать к ним свой взор для напоминания и просвещения детей наших. Я начертил на стене «Славяне». Здесь будут храниться знания.

–А теперь я заберу тебя к Нему, мы вознесемся ввысь, и ты увидишь все сам, – сказал учитель.

И показал мне учитель хранилища снега и льда и грозных ангелов, охраняющих кладовые мира.

И показал мне там и хранилища облаков, откуда они выходят и куда входят. И показал мне сокровищницу влаги, подобной злаковому маслу, и ангелов, хранящих сокровища эти, а вид их – что весь цвет земной.

И показали мне учителя, и поставили меня посреди рая.

Место то несказанно прекрасно видом: всякое дерево благоцветно, и всякий плод зреет, и всевозможные яства изобилуют, всякое дуновение – благовонное. И четыре реки протекают там покойным течением. И все, что рождается в пищу, прекрасно. И древо жизни на месте том, и на нем почивает Владыка, когда приходит в рай, и древо это невыразимо прекрасно благоуханием. И рядом другое дерево – в цветах, источающее постоянно масло. И всякое дерево благоплодно, и нет там дерева бесплодного. И все место благовонно. Силы, охраняющие рай, прекрасные весьма, благим пением своим служат Миру непрестанно во все дни.

И сказал я: «Сколь чудесно это место!». Отвечали мне учителя: «Место это, Енох, уготовано праведникам, которые претерпят напасти в этой жизни, и душам которых причинят зло, и которые отвратят очи свои от неправды и сотворят суд праведный: дать хлеб алчущим, покрыть нагого одеждой, поднять падшего, помочь обиженным; которые пред лицом Мира ходят и ему одному служат, – тем уготовано это место в наследие вечное – это первая сфера нашего Вседержителя.

И взяли меня оттуда учителя, и вознесли меня на север неба, и показали мне там место страшное весьма: всякая мука и мучение на месте том, и тьма, и мгла, и нет там света, но огонь мрачный разгорается всегда на месте том, и река огня растекается повсюду; и лед холодный, и темницы, и ангелы лютые и неистовые, имеющие оружие и мучающие без милости.

И сказал я:

– Как страшно место это!

Отвечали же мне учителя мои:

– Это место, Енох, уготовано нечестивым, творящим безбожное на земле, тем, которые занимаются колдовством, клевещут, похваляются делами своими и тайно крадут души человеческие, и вершат дела по своей воле, и тем, которые богатеют в ущерб жизни чужой, и тем, кто уморил голодом алчущего, не захотев насытить его, и совлекли последнее с нагих, а не одели их. Они не познали Творца своего, но поклонялись кумирам суетным, создавая идолов и поклоняясь рукотворному. И всем тем уготовано это место в достояние вечное. Это пятая сфера нашего Владыки.

И подняли меня учителя на четвертое небо, и показали мне там движение солнца и месяца, и все лучи их. И измерил я путь их, и рассчитал свет их, и увидел я, что в семь раз больший свет имеет солнце, нежели месяц.

Видел же круг их и колесницы, на которых ездит каждый из них, подобно тому, как ходит ветер, и нет им покоя: и днем, и ночью уходят они и возвращаются. И четыре звезды великих высятся справа от колесницы солнца, и четыре слева от солнца – всегда. И ангелы движутся перед колесницей солнечной, и духи летают, двенадцать крыльев у каждого ангела, что мчат колесницу солнца, неся влагу и зной, когда повелит им Владыка сойти на землю с лучами солнечными. Это четвертая сфера нашего Владыки.

И отнесли меня мужи на восток неба, и показали мне ворота, из которых выходит солнце в положенное время на протяжении месяцев года – и при уменьшении, и при прибавлении дня. И подняли меня учителя на запад неба, и показали мне там шесть великих ворот раскрытых, в которые заходит солнце по совершении кругового движения по небу из восточных ворот; сообразно тому, из каких восточных ворот восходит, и числу дней – так же заходит в западные ворота.

И когда проходит солнце через западные ворота, берут четыре ангела венец его и возносят к Владыке, а солнце поворачивает колесницу свою и идет без света, и возлагают на него венец (у восточных ворот).

И показали мне такой порядок движения солнца и ворота, которыми оно восходит и заходит, – эти ворота сотворил Владыка сфер и жизни всякой. И солнцу смену времен в году указал Вседержитель.

А лунный порядок другой. Показали мне весь путь луны и все круговое движение ее, и показали мне учителя врата, и указали двенадцать ворот на востоке, и показали мне окружности движения луны, по которым восходит и заходит луна по установленному времени.

Посреди же неба я видел воинов вооруженных, служащих Владыке непрестанным звучанием сфер небесных, и насладился, послушав их.

И сказал Вседержитель Амаросу: «Возьми Еноха, и сними с него земные одежды, и умасти елеем благим, и облачи в ризы славы». И снял Амарос одежды мои с меня, и умастил меня елеем благим. И вид этого елея ярче света великого, и умащение им – словно росой благой, и благоухание его подобно мирре, и лучи, от него исходящие, – как лучи солнечные.

Оглядел же всего себя: стал я, как один из славных учителей моих, и не было у нас различия по виду.

И сказал Владыка: «Вселенная состоит из галактик, галактики – из систем звездных и звезд ярких. Записывай, Енох. Знать люди должны о Вселенной, и знания эти помогут человеку или погубят его.

После, Енох, все поймешь, а сейчас слушай и записывай.

Вселенная живет, развивается и дышит, и от дыхания этого зависит жизнь всех живых существ на вашей планете. Жизнь Вселенной, как и жизнь человека, подчинена определенным законам, и об этих законах ты узнаешь сейчас.

Вы, люди, являетесь очень разумными существами, пожалуй, самыми умными во Вселенной, и должны знать законы, по которым живет и развивается Вселенная, и от которых зависит все, что вы называете временем жизни человеческой.

Наблюдая за Вселенной, вы будете изучать ее и должны знать, как это делать, чтобы не разрушить Вселенную, ее мир. Человек может принести смерть Вселенной, смерть своей галактике, смерть своему светилу Солнцу, смерть своей планете Земле и самому себе.

Можно, изучая, созидать, а можно, изучая, разрушать. Закон, давший жизнь Вселенной, также создал жизнь и на Земле, в небе над Землей и под Землей. Узнав и поняв законы Вселенной, вы должны понять истину своего предназначения на планете Земля и познать свои возможности.

Я предупреждаю вас, что, приди вы к неверным выводам о месте человека во Вселенной – и все человечество погибнет и потянет за собой в ад всех живых существ планеты Земля и вашей галактики.

Следуя же законам жизни Вселенной, а, не противоборствуя им, человечество продлит себе срок жизни, познает свой разум, его возможности и свою душу.

Человек живет, а значит, двигается по земле. Он может идти вперед, сделать шаг в сторону или, развернувшись, побежать вспять, а может подпрыгнуть вверх или сбежать с горы и, бросившись в океан, поплыть. Человек, таким образом, меняя направление своего движения по земле и на воде, преследует определенные цели, поставленные перед его телом его же разумом, мыслью, которая пришла к нему, как решение сиюминутной задачи.

Все действия человека направлены на улучшение или сохранения гармонии его жизни. Познав законы Вселенной, человек сможет управлять направлением и скоростью движения времени – пространства своей жизни, которое также зависит от направления и силы его мысли.

Человек сможет менять скорость течения своего времени – ускорять или замедлять ее, а значит, уходить в прошлое или будущее. Жить тысячи лет и не стареть.

Движение света всегда направлено от Солнца к Земле; движение времени жизни человека направлено от его рождения к смерти. Изменяя направление силы и скорость движения времени жизни своей, человек сможет преодолевать огромные пространства на планете Земля за одно мгновение и не причинить при этом ни себе, ни природе – никакого вреда.

Люди захотят узнать порядок событий, который лежит в основе их мира, и такое стремление будет вознаграждать человеческий разум знаниями, которые раскроют перед человеком этот порядок мироздания.

Солнце держит все подвластные ему планеты своим притяжением, и Земля питается теплом и светом Солнца и притягивает все, что находится в небе над Землей, все, что находится на Земле, все, что находится под Землей.

Полет лучей Солнца – это движение жизни, движение времени жизни на планете Земля. Тело человека, как и все, что подвластно силам человека на Земле, может передвигаться по планете со скоростью света, ибо человек и есть свет, и он может раствориться в себе подобном.

Лучи Солнца перенесут его тело в то место на планете, которое укажет его мысль, куда влечет его собственная душа и разум. Каждая мысль человека ведет к событию в его жизни, а оно влияет ровно, как на его будущее, так и на его прошлое.

Все события во Вселенной и на Земле взаимосвязаны и неразрывны. Любое событие в жизни человека вызывает божественную силу, размеры которой зависят от доброты поступка человека. Сила эта рождает волну, как камень родит волну в озере, и волна сия несется одновременно в будущее и прошлое человека, расширяясь и отдаляясь от него на земле и во днях его бытия, унося тело человека в будущее его или прошлое.

Люди, стоящие рядом с человеком, которого унесла сила сия, даже не заметят исчезновения брата своего, а когда тот вернется, разговор продолжится, как ни в чем не бывало.

В будущем или в прошлом человек проведет года, когда как в настоящем пролетят лишь мгновения.

Каждый человек – это целый мир, существующий внутри мира живых существ Земли, и все эти миры подчиняются законам Вселенной. Каждое живое существо имеет свой собственный масштаб времени, свою скорость в этом времени, и за последствия события, которое произошло по инициативе этого существа, оно отвечает передо мной самостоятельно.

Время, отпущенное мной человеку для жизни – это возможность для деяний, которая под воздействием поступка человека растягивается или сжимается, меняя судьбу совершившего деяние.

Время жизни человека, совершающего поступки, увеличивается или уменьшается, а значит, время дышит, так же дышит и Вселенная; и от этого дыхания – равномерного или затрудненного – зависит жизнь или смерть Вселенной, Земли и человека.

События в жизни человека меняют не только характер жизни самого человека, его друзей, родственников, они меняют душу человека, а значит, и будущее всего человечества и всего сущего на планете Земля.

Ваша галактика – это одна из сотен тысяч миллионов галактик, которые находятся во Вселенной, и каждая такая галактика содержит сотни тысяч миллионов звезд, а значит, такое же количество миров, зависящих друг от друга и от результата одного единственного события, совершенного на маленькой планете Земля, в крошечном ее уголке, и совершенном одним человеком.

Ты видишь свою галактику – она имеет сто тысяч световых лет в поперечнике и медленно вращается.

Звезды вашей галактики находятся в спиральных рукавах галактики и делают один оборот вокруг своего центра в течение нескольких сотен миллионов лет.

Ваше Солнце представляет собой обычную желтую звезду средней величины. Для всех звезд существует одно характерное свойство, которое важно для живых существ галактики – это цвет идущего от них свечения.

Цвет сияния звезды отражает ее температуру. Сравнив цвет сияния разных звезд, человек сможет определить, где и в какой из галактик есть жизнь.

По цвету свечения можно определить, отдаляются другие галактики от вас или приближаются.

Если отдаляются, то вы будете видеть красное свечение, если приближаются, то фиолетовое.

Движение галактик – это движение Вселенной; если галактики будут от вас удаляться, то может наступить время, когда это движение остановится, и расширение галактики перейдет в сжатие. Галактики же, приближаясь, друг к другу, собирают в пространстве между собой энергию огромной силы, и чем ближе они приближаются друг к другу, тем огромнее эта сила. Такая сила в состоянии уничтожить все живое и неживое, убить звезду, дающую свет, тепло и саму жизнь.

Сила эта способна взорвать мир звезд – и тогда наступит время апокалипсиса, геенны огненной, охватившей все живое.

Однако если скорость отдаления галактик друг от друга превышает скорость света, то сила притяжения планет друг к другу будет постепенно ослабевать до остановки движения, а значит, и гибели не произойдет. Когда миры отдаляются друг от друга, то Вселенная расширяется и происходит вдох – ее грудная клетка расширяется. Пока Вселенная делает вдох, жизнь не погибнет и на планете Земля.

Цвет свечения галактик зависит и от человека, от него идущей волны, которая способствует вдоху Вселенной, – и цвет ее красный или, если ее сила направлена на сжатие к сближению галактик, а значит, к смерти, то цвет ее фиолетовый.

Мы опустились на Землю, и я услышал шум, он приходил из-за атмосферы. Его звук усиливался тогда, когда лучи Солнца летели на Землю из-за горизонта, потому что свет, проходя через очень плотные слои атмосферы, которая отсекает смертоносные лучи Солнца и пропускает на Землю жизненно важные лучи, издает такой звук, так атмосфера защищает жизнь на планете Земля.

Шум этот одинаков и днем, и ночью, несмотря на то, что Земля вращается и вокруг своей оси, и вокруг Солнца одновременно. Это значит, что источник звука находится за пределами солнечной системы и даже за пределами галактики.

Шум – это вдох Вселенной, и он одинаков для всех миров Вселенной, для всех звездных систем Вселенной, для всех живых существ Вселенной, созданной Вседержителем.

Вселенная не бесконечна в пространстве, хотя само пространство не имеет границ. Притяжение Земли для человека настолько сильно, что пространство человека, в котором он пребывает, искривляется и, замыкаясь само с собой, образует божественную дорогу, по которой человек перемещается по своей планете, не сталкиваясь с непреодолимыми препятствиями.

Пространство, в котором проживает человек, и время жизни его бесконечно во все стороны: в прошлое или будущее – во времени, в другие земли или моря – в пространстве. Но существует, и конец пространства времени, это точка, конечная цель, к которой стремится мысль человека, и как только человек достигает конечной цели своего путешествия, пространство времени сразу обрывается – и дальнейшее перемещение уже невозможно.

Каждую тысячу миллионов лет Вселенная расширяется, и плотность ее уменьшается. Если сложить массы всех, наблюдаемых с Земли, звезд, то срок жизни Вселенной, а значит, и Земли, будет расти до ста тысяч раз в каждую тысячу миллионов лет.

Хочу показать тебе темную материю Вселенной, которая способна остановить ее вдох. В моей власти увеличить массу этой материи, если увижу, что новая цивилизация человечества, для которой я передаю эти знания, станет поклоняться рукотворным идолам и отвергнет доброту в своих поступках.

Хочу предупредить тебя, что смерть Вселенной может произойти и без моего ведома. Для этого потребуется десять тысяч миллионов лет, ибо столько времени Вселенная расширяется. Момент начала расширения Вселенной – это взрыв. Смерть жизни Вселенной порождает новую жизнь.

У времени, которым вы определяете течение своей жизни, есть свое начало, а значит, есть точка, источник, из которого время на Земле движется вперед, пока расширяется Вселенная.

Время жизни человека движется от рождения к смерти, от Солнца к Земле. И пока это не нарушено человек продолжает стареть. Но вы можете жить и против течения земного времени, против движения лучей Солнца, и такая жизнь не приведет к остановке вдоха, не приведет к старости, не приведет к геенне огненной.

Как такое возможно, ты опишешь в своих книгах, но главным условием для продления жизни человеческой является доброта поступков человека. Благое желание – это основа долголетия человека и Вселенной.

Переход человеком в свое прошлое может стать смертельно опасным для всего человечества, и один человек, перейдя в свое прошлое, может уничтожить человечество – и не понять этого своим разумом.

Движение жизни человека может идти не только по течению времени, не только против течения времени и света, но и под углом вправо или влево, вверх или вниз.

Каждое выбранное направление несет в себе воздействие на разные силы, они могут нести в себе свет новой жизни или ночь смерти, насылая на землю смерчи, цунами, потопы, пожары и засухи. Человек, умея управлять такой силой, станет повелевать катаклизмами на собственной планете, а значит, убивать народы, неугодные одному человеку, мечтать о захвате власти и не считаться с жизнью отдельно взятого человека. Тогда человек погубит всякую жизнь на планете.

Земля покроется ли льдом, сгорит ли от пожаров – это уже не будет так важно для человечества, оно погибнет.

Человек – не властелин мироздания, он дитя его, но людей, желающих стать властелинами мира, всегда очень много, а владея знаниями и умением воздействия на божественные силы, человечество уничтожит само себя и погубит жизнь во всей Вселенной. Для достижения своих эгоистических целей человеку не нужно будет что-либо производить и создавать, ему будет достаточно уничтожать.

Но запомни: возжелающий чужого, потеряет свое. Яркий пример – это твоя жизнь до катастрофы и после нее. Ваша семья жила на берегу озера у леса – и была счастлива. В один прекрасный миг изменилась вся ваша жизнь: солнце испепелило лес, уничтожив птиц и зверей, высушило озеро, умертвив рыбу и все живое, обитающее в озере, сожгло землю, превратив ее в раскаленный песок.

Теперь там пустыня – и таких мест сегодня на Земле множество. Вы убежали от зноя в земли, покрытые ледяной пустыней, где жизнь погибла в прозрачном и обжигающем морозе.

Все смертельные напасти на планету Земля наслал не я, а сам человек, именно он своими поступками и наслал на себя смерть. Выжили в этом аду единицы.

И ты, посвященный в тайну катастрофы, становишься Моим доверенным и должен поведать потомкам своим, как они смогут остановить гибель собственной жизни.

Я хочу, чтобы, описав в своих книгах законы жизни, ты смог передать их людям и научить тех жить в гармонии со Вселенной и с самими собой. Золотой век человечества зависит от самого человека, от его желаний, от его мыслей.

Все катастрофы, которые вы пережили на планете, могут привести к черной материи, которая своей силой станет притягивать и уничтожать звезды и планеты Вселенной. Такая черная материя превращается в воронку, поглощающую в себе саму Вселенную и представляющую собой черную дыру. Ничто не сможет вырваться из этой воронки, она создана для уничтожения греховной жизни.

Я могу сделать из любой звезды черную дыру, все, как я говорил, зависит от характера поступков людей. Если люди будут способны уничтожить жизнь ради рукотворного, я доведу сжатие планет до нуля и взорву Вселенную, после этого создам новую жизнь.

Животворящий взрыв и черная бездна, поглощающая преступные пороки человеческой души; смерть, пожирающая смерть и возрождающая жизнь. Я могу творить жизнь или смерть, и человек, забывший обо мне, просто погибнет вместе с тем, что успеет создать; вместе с памятью о тех, кто жил и творил на планете Земля до нравственного падения своего; вместе с теми, кто, презрев душу, которую я вложил во все живое, уничтожил свою жизнь и жизнь всех существ планеты. Я не вижу смысла в жизни существ, лишенных совести.

Звезда излучает бесконечно огромную энергию, и она волнами попадает на планеты, вращающиеся вокруг этой звезды. Два миллиона волн света, исходящих от этой звезды, ширятся в пространстве Вселенной, расходясь кругами и неся колоссальную силу.

Каждая волна накатывается на планеты, которые эта звезда освещает, и свет этот божественен, он дает возможность зарождения жизни. Волны света, что звезда выплеснула в пространство Вселенной, ударяются о пространство, вызывая всплеск новой волны, направленной против света, против жизни, ибо направлены не от Солнца к Земле, а от Земли к Солнцу.

Волны океана на Земле стремятся к берегу, но стоит оставить челн на воде и не привязать его, как его тут же унесет в открытый океан. Это борьба двух сил: энергии, идущей от Солнца и энергии, идущей к Солнцу; энергии жизни и энергии смерти – кто кого пересилит.

Стремление к углублению знаний толкнет человека на создание механических средств: летающих, плавающих, вгрызающихся в землю и несущихся в космос к неизведанным галактикам, дабы изучить и покорить новые, еще не загаженные человеком планеты.

Освоенные планеты и открытые земли будут заселяться рабами, и огромные массы людей начнут сниматься с насиженных мест и пускаться в опасные путешествия к новой жизни в надежде, что эта жизнь будет более радостной, чем прожитая.

Такие массовые переселения несут в себе опасность шторма, способного изменить течение времени Вселенной.

Каждое вторжение инородного тела в пределы Вселенной будет вызывать волну, сила которой будет направлена против течения животворящего света, к созданию черной бездны.

И, наконец, война между людьми превращает каждого человека в черную массу, черную бездну и воронку, в которой исчезает добро, и жизнь засасывается смертью.

Заповеди Вседержителя:

Не убей и не желай смерти брату своему;

Роди, выкорми и воспитай нового человека;

Не воруй счастье у рядом с тобой живущего;

Не возжелай: жены брата своего, домашнего очага его, свободы его и здоровья его;

Не суди и не осуждай другого, пока не познал самого себя;

Не обманывай себя и брата своего;

Не разрушай то, что создано ради добра;

Не властвуй над природой, тебя создавшей, ибо желание властвовать ведет к насилию;

Умей находить счастье в любви к людям, к себе, к природе;

Не поклоняйся рукотворному;

Не наживайся на слабости ближнего своего.

Гребень энергетической волны – это созидательная сила мысли, но, когда светит Солнце, всегда появляется тень; впадина волны – это разрушительная сила мысли. И чем глубже впадина, тем сильнее всплеск, тем сильнее подводное течение, тем ощутимее сила притяжения и тем быстрее прекратится вдох Вселенной, тем быстрее наступит смерть.

Как же разрушается жизнь?

Любую материю можно бесконечно дробить на все меньшие и меньшие кусочки, но, в конце концов, останется частица, неделимый кусочек, он и будет являться основой для новой жизни. Тело человека, распавшись на частицы, умрет, но неделимая, самая ничтожная частица останется живой. Множество этих живых частиц еще не составляют жизнь, они не связаны друг с другом определенным рисунком, представляющим тело или другую материю, которую можно увидеть человеческим глазом. Из этих неделимых частиц Я создаю новое тело или вещество и вдыхаю в нее душу или отказываю ей в этом.

Судить о мере добра или зла в прошедшей жизни человека буду только Я, и от моего суда зависит будущее».

И воззвал Владыка Веревеила, одного из архангелов своих, который был мудр и записывал все дела Вседержителя. И сказал Владыка Веревеилу: «Возьми книги из хранилищ, дай Еноху перо – и прочти ему книги».

Поспешил Веревеил и принес мне книги, изукрашенные смирной. И дал мне перо из руки своей, и рассказал мне все дела Владыки: о земле, о море, о движении всех планет и жизни их, о смене лет и движении дней, о земных заповедях и наставлениях, о сладкогласном пении, о входах облаков и исходах ветра, о погибшем народе среди льда и о всяком народе, и о новой песне вооруженного воинства небесного – все, что следует узнать, поведал мне Веревеил.

Тридцать дней и тридцать ночей говорили уста его, не умолкая. И я не спал тридцать дней и тридцать ночей, записывая все свидетельства. Когда же закончил, то сказал мне Веревеил: «Сядь, напиши то, что я поведал тебе». Я же, просидев еще тридцать дней и тридцать ночей, подробно записал все и исписал 360 книг.

И затем призвал меня Владыка, и поставил меня слева от себя рядом с Амаросом, Кокабелом, Астраделом, Баркалом, Томелом и Амезараком, я же поклонился Владыке.

И сказал мне Вседержитель:

– Все, что ты видел и слышал, Енох, неподвижное и движущееся, сотворено мной, и я о том возвещу тебе. И вот то, что я рассказал тебе ныне, и то, что ты видел на небесах, и то, что видел на земле, и то, что ты написал в книгах, – все это я создал премудростью своей и сотворил от нижнего основания до высшего. И до скончания их нет мне ни советника, ни помощника.

Сам я – вечен и нерукотворен. Неизменная мысль моя – советник мой, и слово мое – дело есть, и очи мои следят за всем.

Охвати, Енох, сказанное умом своим, и возьми книги, которые ты написал, и передай знания, что в книгах тех записаны, людям, пусть останутся в мире людей эти книги, и пусть освещают они путь человека во тьме его неокрепшего разума, губящего его алчностью и невежеством.

И передай книги, написанные тобой, детям и детям детей своих, и дай наставления близким, и пусть передаются книги из рода в род, дабы хранили их и умели повелевать временным, дабы сохранили они рукописание отцов твоих, и не погибло оно в грядущий потоп, который я сотворю в роде твоем.

Ибо знаю пагубность человеческую: не вынесут бремени, которое я возложил на них, и не будут сеять семя, которое я дал им, но отвергнут бремя, возложенное мной, и иное бремя примут, и посеют семена пустошные, и поклонятся богам суетным, и отринут единовластие мое, и вся земля согрешит неправдами, оскорблениями, прелюбодеянием и идолослужением.

Не дам я погубить Вселенную и не буду ждать, пока человек, нарушив законы Вселенной, погубит Землю и себя самого.

Я потоп наведу на землю, и земля сама сокрушится в грязь великую. И оставлю мужа праведного из рода твоего, со всем домом его, который делал все по воле моей. И от семени его поднимется род последний, многочисленный и не пресыщенный. И когда взойдет род тот, явятся книги, написанные тобой и твоими учителями, поскольку стражи земные покажут их мужам верным, и будут те книги рассказаны роду тому и будут почитаемы впоследствии более чем в первый раз.

Ныне же, Енох, даю тебе срок ожидания тридцать дней, чтобы побывал ты в доме твоем и поведал обо всем сыновьям твоим и домочадцам твоим от лица моего.

Всякий, кто блюдет сердце свое, да прочтет книги твои и уразумеет, что нет никого, кроме меня. И спустя тысячу лет я пошлю ангелов за тобой, и возьмут тебя ко мне с земли, от сыновей твоих; возьмут тебя ко мне, ибо уготовано тебе место, и ты будешь перед лицом моим отныне и вечно.

И будешь видеть тайны мои, и будешь книжником над детьми моими, ибо все люди – это дети мои, и будешь записывать все дела земные и об обитающих на земле и на небесах, и будешь свидетелем моим во время Суда Великого».

Все это говорил мне Владыка, как говорит учитель ученику своему.

Глаза мои видели; от начала и до конца, и от окончания до нового обращения все я узнал. И записал в книгах обо всем, наполняющем небеса до краев их, и измерил путь их, и воинство их узнал, и записал звезд многое множество бесчисленное. Кто из людей знает о круговом движении их, пути их и обращении их, или о тех, кто ведет их, и каким образом они ведомы?

И ангелы не знают числа их. Я же имена их записал.

И солнечный круг я измерил, и лучи сосчитал, и весь путь его, с входами и выходами его, и названия их написал.

И лунный круг я измерил, и движение луны во все дни исчислил, и свет ее на всякий день и час, и в книгах имена ее записал.

И жилища облаков, и порядок движения их, и крылья их, и дождь их, и капли дождя из них я исследовал.

И описал грохот грома и блеск молнии, и показали мне хранителей их и восходы их; ходят же они в нужной мере: на привязи поднимаются и на привязи опускаются, дабы тяжелым напором не обрушили облака, и те не погубили то, что есть на земле.

И написал я о сокровищницах снега и хранилищах льда и воздуха холодного, и наблюдал я, как время от времени хранители их наполняют ими облака, но не истощаются сокровищницы.

И написал я об опочивальне ветров, смотрел я и увидел, как хранители их, носящие весы с собой и меры, на одну чашу весов кладут сокровища, на вторую же – меру, и сообразно мере отпускают их на землю, дабы чрезмерным ветром не всколыхнуть землю.

И записал я заключительные слова Вседержителя: «Творящий злое душе человеческой творит злое душе своей, и нет ему исцеления вовеки.

Толкающий человека в сеть, сам в ней увязнет, и нет ему исцеления вовеки. Вершащий суд над человеком, будет осужден вовеки. Ныне же, дети мои, оберегайте души ваши от всякой неправды».

И было потрясение в головах людей, когда говорил Енох сыновьям своим и князьям народа, и услышали все люди его, и все близкие его, что призывал Еноха Владыка и поведал ему законы мира и, посовещавшись, сказали люди: «Идем и приветствуем Еноха».

Я проснулся от голода, мысленно выбрался из катакомб и забрался на скалу. С нее был виден спуск к морю, с другой стороны скалы – в степь. Необъятная мгла и грязные пятна пролегали до серо-розовой полосы – это горизонт, обозначивший слияние моря и земли. По всему небосводу от края и до края раскинулся бездонный океан звезд. Глаза смотрели на звезды, а нюх уловил запах собак, козлов и саблезубого.

Я научился видеть мир внутренним взором и смутно представил себе пещеру, путь к ней по скале вверх, после – вниз, к морю или в степь. Эти места, где беспорядочно громоздились глыбы камней, похожие на скалы, будто кто-то остановил их каменный вихрь в момент шторма, и были моей землей.

Поднявшись, я вышел из пещеры, в темноте вижу не хуже дикой кошки, а нюх у меня отменный и не раз выручал, спасая от смерти. Я стал вынюхивать собак и козлов. Семье нужно мясо, и я раздул ноздри. Левая рука скользнула вверх, и я запустил пальцы в шерсть на загривке, сел и колени подтянул к груди. Необходимо сосредоточиться. Я нюхал. Глаза были закрыты, и я отчетливо представлял себе зеленые глаза хищника. Челюсть моя уперлась в колени.

В моем воображении от камня к камню метались серые тени, они скользили по земле и растворялись бесследно. Я сжал дубину правой рукой и отточенный камень в левой, чуть что – смогу вонзить его в мозг зверя. Время тянулось медленно, и наконец я учуял это мгновение. Не открывая глаз, я увидел, как тень подкрадывается ко мне. Я даже слышал, как шерсть этой твари касается камней. Ну вот и появилась острая морда собаки с длинным, пушистым хвостом, тело ее покрыто грязной, жесткой серой шерстью. Огромная собака. Вот это удача!

Когда я услышал рычание, и собака стала глотать слюни от предвкушения вкусного мяса так, что перепугала чаек, я нанес удар дубиной по башке собаки и прыгнул ей на спину.

Сейчас главное – удержаться, и я зацепился пальцами за шерсть, прижавшись всем телом к собаке. Она трясла меня на своем теле и скулила, билась об землю ребрами и рычала, мотала головой и, резко выгибая спину, пыталась сбросить меня, подпрыгивая вверх. Голова собаки была в крови, и силы постепенно оставляли ее. Собака выдохлась и завыла, лапы ее подкосились и тело обмякло. Я ударил еще живое тело собаки дубиной, оно дернулось и замерло. Я опустил дубину и сел на мертвую собаку.

Над морем поднималось рыжее солнце, и свет разливался все шире и шире. Мои лицо, грудь и руки были в крови, но я был счастлив. Семья будет сыта, тела согреет собачья шуба и наконец, семья сделает запасы крови и мяса. Я был счастлив и представил лица детей и жены, когда они проснутся. Сегодня я вновь попытаюсь нарисовать жену и сына. Подписать бы еще свои рисунки! Я поднялся с собаки, когда день уже наступил. По тропе спустился к морю и смыл с себя кровь. Затащив собаку в пещеру, я увидел, что все проснулись, а новый человек вскарабкался на плечо мамы, похныкал и переполз на грудь. Малыш поднял голову, увидел меня и улыбнулся. Я бросил собаку в угол пещеры и устало растянулся у костра. Новый человек уже сосал грудь, суча своими ножками.

Брат взял отточенный камень и принялся разделывать собаку, а новый человек, сытый и довольный, уснул на шкуре. Женщины покинули пещеру, они спустятся по тропе к морю и будут собирать яйца птиц и искать крабов, а я посплю, пока разделают собаку, потом буду есть. Учитель прав, вареное или зажаренное на костре мясо намного вкуснее сырого. Сегодня у всех сытный день.

Учитель стал нашим братом, и я оберегал его, как нового человека, заботился о нем, как заботился о своей женщине. Во мне что-то проснулось, неведомое мне раньше, доброе и гордое. Я видел, как саблезубый, убив животное, поднимает свою окровавленную морду, выпячивает грудь и, ставя лапу на добычу, гордится собой. Он горд мастерством убийцы, а я хочу рисовать, создавать – этим горжусь я.

Учитель знает все, о чем ни спросишь – в нем хранится столько знаний, сколько у моей семьи не было мяса даже в самые сытные дни. Знание дает мне пищу для видений и радость для сердца моего, жены и нового человека. Как он радовался, когда я, завязав с одного конца кусок обрезанной кишки собаки, надул ее.

– Расскажи о своем мире, учитель.

– Человечество жило по единому закону Вседержителя. Наш мир не был разделен между племенами и народами, и поэтому миллионы лет люди не вели войн, а количество семей на планете катастрофически выросло. Разделенные: морями, реками, горами, пустынями и лесами – люди жили на своих участках земли, но участки были разные, а людей рождалось все больше и больше. Семьи, которые жили на больших территориях, стали нападать на более слабых соседей, дабы отобрать земли у них и присвоить себе. Так начались войны.Мы жили на земле, где сейчас несет свои волны океан. История моего народа не должна пропасть вместе с нами, поэтому я и хочу научить тебя писать и читать. Ты сможешь тогда рассказать ее своим детям, а они – своим. Это послужит уроком, может быть.

Ты сам напишешь книгу и назовешь ее КНИГОЙ ЕНОХА. Опишешь, как вы с семьей добирались к морю через ледяную пустыню; как встретился со мной и как слушал мои рассказы, о чем думалось и мечталось тебе и всем людям, что смогли выжить и стали твоими соседями; опишешь знания, которые запомнишь.

Мир, Енох, огромен и многообразен. Я научу тебя, как защищать свой народ от любых капризов природы и даже радоваться проливному дождю и морозу.

Мы похожи с тобой не только лицами и желаниями, но и судьбами, об этом – потом. Ты столкнешься с людьми, которые совсем не похожи на вас и найти общий язык с ними – ой, как не просто. Ты за время путешествия часто сталкивался с людьми?

– Нет, когда мы шли сюда, не встретили ни одного человека, хорошо, если встречали зверей – и охота заканчивалась смертью животного, а не охотника, тогда можно было поесть, а без мяса нельзя. Медведю тоже есть нужно, и мы охотились на него, а он – на нас. Людей мы не встречали.

– Ты сможешь все это записать. Твои дети будут более уверены в себе, если подготовятся к жизни на твоем примере. Они смогут поступать так, как это делал ты.

В твоем мире племена, живущие по соседству, пользуются своим, только им самим понятным языком, жестами и звуками, но если их желания и мысли записать знаками, а эти знаки выучить всем охотникам в окрестных племенах и семьях, то язык будет един для всех. Люди лучше смогут понимать друг друга – и прочтут твою историю.

Человечество рождалось и умирало много раз. Сегодня, Енох, у твоей цивилизации младенческий возраст. Со временем твой мир возмужает и повзрослеет, станет мудрым и ученым, а значит взрослым.

Человек так же взрослеет, как и его мир. Человек стареет – и его мир стареет вместе с ним, и тогда в организме появляются вредные вещества, а сила уходит из человека. Появляется забывчивость, подслеповатость, глухота и дряхлость мышц, боль в суставах – это ожидает не только человека, но и его мир. В результате стареющее человечество меняется, как фигура у старика. Мир людей дряхлеет, все движения этого мира становятся замедленными, ограниченными и, порой, непредсказуемыми, а значит смертельными для своего хозяина. Молодой воин – это сильный мужчина. Он быстро бегает, хорошо стреляет, быстро принимает решения, которые приведут к удаче на охоте. Дряблый воин – плохой воин. Мой мир достиг вершины развития – и в какой-то момент начал дряхлеть. Люди перестали уважать природу, считая себя сильнее мироздания, мудрее солнца и богаче звездного неба.

Главное – я хочу научить тебя писать и читать. Я хочу продлить вам жизнь и научу жить после смерти, вы сможете лечить друг друга.

Мы писали на тонких и очень прочных пластинах – намного тверже, чем камень, и намного легче, чем камень. Цвет у пластин был белый, как снег. Обмазывая процарапанные знаки краской, мы прикладывали их к чистым пластинам – и получался отпечаток рисунка. Такие отпечатки мы раздавали людям, и все могли иметь у себя эти пластинки. У нас были школы, там учились писать и рисовать, дети были учениками.

У меня ты первый ученик, а у тебя их будет намного больше, я надеюсь. Енох, ты веришь, что нарисованный бизон на стене пещеры может принести удачу на охоте?

– Все в это верят. Ты нарисовал нам бизона – и охота была удачной. Мы благодарны тебе и чтим рисунок, как небо и солнце.

– Мы уважали таких людей, их еще называли хранителями знаний и тайн мудрости. Я хочу передать свои знания тебе с тем, чтобы ты их поведал всему своему народу.

Енох описывает в своей книге, как погиб мир учителя, но мы познакомимся с выводами и находками ученых о гибели той цивилизации.

На месте проведения испытаний ядерной бомбы образовываются стеклянные сгустки зеленого цвета, а в 1816 году в Ливийской пустыне были найдены такие образования стекла зеленого цвета, они были разбросаны на сотни квадратных километров. Некоторые сгустки стекла имеют вес до 20 кг. Местные жители Египта, Судана и Ливии с древних времен используют их для изготовления украшений. Таких украшений и ювелирных изделий много в музеях Египта.

Песок плавится под воздействием температуры, превышающей 1700 ?, но что могло послужить источником такой, все испепеляющей на своем пути, огненной стихии, ставшей для сотен тысяч тонн песка в Ливийской пустыне силой, превратившей его в стекло?

В числе версий – многочисленные молнии или взрыв огромного метеорита. Но молнии не могли быть причиной появления столь огромного количества стекла, разбросанного на тысячи километров, а если бы взорвался метеорит, то нашли бы его железные обломки.

В 30-е годы экспедиция Н. К. Рериха проводила исследования в пустыне Гоби. Экспедиция обнаружила выжженные участки пустыни. Для того чтобы произошли такие изменения в геологической структуре пустыни, необходимо воздействие температуры, превышающей тысячу градусов. «…Гоби, некогда цветущий край, который погиб от термического огня, полученного, видимо, древним человеком с помощью психической энергии», – писал Н. К. Рэрих и к такому же выводу пришли участники экспедиции.

В пустыне Афар в 1974 году найдено захоронение людей, в соответствии с экспертизой – им больше двух миллионов лет. Пустыня эта в то время была озером – и довольно крупным. Женщине было чуть больше двадцати лет, одному ребенку – пять, другому – восемь. Может, их внезапно настигла песчаная буря или скосила таинственная смертельная болезнь? А может, кто-то один умер, а другие не смогли дальше жить без него? Тот, кто похоронил их, сделал это с любовью. Тысячи лет мать протягивает руки навстречу своим детям, но невозможность дотянуться и обнять своих малышей породила множество легенд. Конечно, мы никогда не узнаем, что случилось с этой семьей, но ведь как интересно восстановить картину их жизни.

Пустыня, словно океан, и человек – одна из песчинок этих бескрайних просторов, так мы видим, поднимаясь над пустыней высоко в небо, туда, где парят птицы. Взгляд скользит по поверхности песка, ему не за что зацепиться, и вдруг… в самом центре этого мертвого мира стоят палатки, целый городок. Люди, машины, верблюды – это археологи ведут свои раскопки.

Тысячи лет назад на месте пустынь Африки были леса и поля с цветами, реки и озера омывали плодородные земли, паслись антилопы и резвились животные. Люди селились вокруг больших озер с рыбой и крокодилами. Всего было найдено около двухсот захоронений.

Древние люди оставили после себя не только захоронения, но и мусорные свалки, предметы домашней утвари и керамику. Беспощадная к жизни, пустыня сохранила для нас мертвые следы исчезнувшей цивилизации практически в идеальном состоянии. Столовые приборы, расставленные два миллиона лет назад молодой хозяйкой, дожидались нашего прихода – это обработанные раковины моллюсков, что проживают на дне моря или озера. А скелеты людей для археолога ценнее любых сокровищ мира.

Несмотря на сохранность поселений, найденных учеными, у пустынного климата были серьезные недостатки: сухие ветра и сыпучие пески. Определять возраст находок пришлось не по отложениям породы, что существенно облегчает этот процесс и дает надежные, насколько это возможно, результаты, а анализом содержания изотопов стронция.

Вторым важным источником информации являются остатки пыльцы растений на керамике, каменных орудиях и скелетах. Останки, в большинстве случаев, показывали, что, когда заканчивался последний ледниковый период, здесь, в пустыне, еще процветала жизнь. Рост мужчин и женщин составлял около двух метров, на месте раскопок найдены гарпуны для охоты на гигантских рыб.

Великая сушь пришла 7 тысяч лет до н. э. и превратила этот дивный мир в безжизненную пустыню, тогда люди ушли или погибли.

После засухи в Африке стали жить совсем другие люди. Они были невысокие, зато у них мы находим предметы искусства и сложные орудия труда и войны, по рисункам же мы можем сказать, что их ритуалы были многозначительны и сложны. Именно эти люди и похоронили молодую женщину с детьми.

Мифы о войнах, записанных: в санскритских «Пуранах», в «Кодексе Риос» индейцев Майя, в индуистской «Рамаяне» – совпадают в своих описаниях: "… Громадный, извергающий потоки пламени взрыв, свет от него был так ярок, как десять тысяч солнц. Пламя расходилось во все стороны и предназначалось для умерщвления всего народа. У уцелевших выпадали волосы и ногти, а пища приходила в негодность…".

Практически это – описание ядерного взрыва и его последствия – радиации. По данным геологических исследований, около 30 тысяч лет назад мощнейший пожар охватил почти 70 млн кв. км суши. С чем же связан такой пожар, и какие есть свидетельства?

1. Плазма ядерного гриба достигает температуры 5000 ?, переплавляя структуру песка и камней в стекло. Такое стекло, образованное термическим путем и находящееся в пустынях, скалах, в морях встречается на всех континентах и называется тектит.

Ни один метеорит или его осколок, состоящий из тектитов, на Земле не был найден. Тектиты имеют земное происхождение и по геологическим слоям датируются, как структуры, образовавшиеся до ледникового периода, то есть за 30 тысяч лет до н. э.

2. Переизбыток в океанах углекислого газа: там его в 60 раз больше, чем в атмосфере. Пресные воды имеют точно такое же количество углекислого газа.

Подсчет углекислого газа, выделенного вулканами за последние 25 тысяч лет, не дает такой ужасающей цифры. В океанах углекислый газ мог за это время увеличиться в 0,15 раза по отношению к атмосфере, но никак не в 60. Получается, что после огненной катастрофы, которая сожгла углерода в двадцать тысяч раз больше, чем находится в современной биосфере, именно такое количество углерода должно сгореть, чтобы углекислого газа стало в 60 раз больше, чем в атмосфере.

Физики, химики, биологи уверены, что перед катастрофой наша планета была густо населена, и ее биосфера была в двадцать тысяч раз больше. Это подразумевает наличие гигантских животных и растений.

3. Сегодня 70 % территории Земли представляет собой, если не пустыни, то весьма слабо населенные места, гигантские территории с выжженной или замороженной средой.

4. Английский исследователь Дэвид Давенпорт, руководитель раскопок древнеиндийского города Мохенджо-Даро, расположенного на территории современного Пакистана, в 1996 году сделал заявление о том, что этот город был необычайно развит технически и уничтожен не менее, чем за 20 тысяч лет до н. э. – уничтожен термическим огнем.

Изучая археологические находки экспедиции 1927 года, Дэвид выяснил, что 27 полностью сохранившихся человеческих скелетов имеют уровень радиации, даже в 1996 году идентичный дозе облучения жителей Хиросимы и Нагасаки после ядерной бомбардировки. Давенпорт уверен, что в «Махабхарате» и других произведениях Древней Индии описаны реальные события, имевшие место несколько десятков тысяч лет назад.

Повышенный радиационный фон скелетов, превышающий допустимый максимум, – это ли не является одним из доказательств.

Изучая развалины города, Дэвид определил центр взрыва, от него по кругу расходится кристаллизация, оплавление и стекловидная масса, то есть образования при термическом горении. От центра города к его окраинам камни расплавлены только с одной стороны, что говорит о направлении взрывной волны.

5. Воронки от взрывов, радиус которых от 2 км и больше. Таких воронок обнаружено более 100.

Существуют две гигантские воронки: диаметром 40 км – в Южной Америке и 120 км – в Африке. Одна из версий происхождения этих воронок – следы бомбардировки особо крупными метеоритами около 350 млн лет назад. Наука показывает, что вулканическая пыль, животные и растения увеличивают толщину поверхностного слоя Земли в среднем на метр за сто лет. Для того чтобы полностью сравнять воронки с землей, достаточно и пары миллионов лет. Между тем, появившийся слой, закрывающий последствия огненного смерча, не составляет и 250 метров. Вывод один: воронки появились 25–30 тысяч лет назад.

6. Миф индейцев майя говорит: "…огонь бушевал три дня и три ночи, затем начался дождь, который принес смерть в своих водах". Т. е., шли кислотные дожди, сопровождающие ядерный взрыв.

В «Кодексе Риос» сказано: "…пришедшая собака из-под дождя была без шерсти, и у нее отпали когти…", а в «Махабхарате»: "…земля была покрыта трупами, вся еда сожжена и оставаться на поверхности не было никакой возможности – люди уходили под землю".

Тоннели прорубались с помощью устройства, описанного, как современный лазерный луч. Как утверждает индийский эпос, людям это не помогло.

Установлено, что у майя было два календаря. Один, ранний, составлял 240 дней, второй – 290. Ученые считают, что оба календаря были связаны с катастрофами, которые не изменили радиус вращения нашей планеты, но ускорили ее суточное вращение.

В Бернском Институте Человека группа ученых: антропологи, психологи, генетики – определила, что биологические часы человеческого организма гармоничны в режиме 36-часовых суток, т. е. организм человека рассчитан природой на 36-часовой жизненный цикл. Ученые пришли к выводу, что более расположены к длинным суткам жители Юго-Восточной Азии, Индии и Европы. На ускорение запрограммированы жители Африки, Америки и Полинезии – как раз тех стран, где были самые интенсивные термические катастрофы.

7. Археологические находки в Сибири и на Аляске:

Во льдах нашли свидетельства мощного взрыва – разорванных на части мамонтов и бизонов, отдельные части тел этих животных невероятная сила скручивала и, в ярости разрывая, разбрасывала на несколько километров друг от друга. В одном месте находили ногу или плечо мамонта, в другом – голову и ноги.

Расчленение животных инструментами не обнаружено, они именно разорваны. Животные, весившие десятки тонн, с легкостью, с которой мы разрываем листок бумаги, разорваны и разбросаны в разные стороны. С телами животных перекручены деревья, также разорванные и перепутанные.

Смерть животных наступила мгновенно и в огромном количестве. Животные погибли, не успев переварить пищу, в желудках – замерзшая трава, во рту – не пережеванная пища.

В XIX веке в Сибири и на Аляске находили такое количество кусков мяса мамонтов и бизонов, что ими кормили ездовых собак, а бифштексы из мамонтов фигурируют в меню ресторанов, таверн, стоянок золотоискателей (эти записи датируются 1825-м годом). В этом году еще не была написана теория Дарвина и не возникла теория Лайеля, а, следовательно, не существовало теорий ледникового периода и эволюции мира.

Катастрофа – причина внезапной и мгновенной гибели 40 млн животных, внезапной смерти 70 видов животных, всей флоры и фауны Земли, стремительного наступления зимы с ужасающими морозами в местах, где был умеренный климат.

В 1825 году ученые были уверены и не скрывали этого, что мир погубила внезапная катастрофа, огненный смерч и смертельные дожди, но чем вызвана катастрофа, объяснить могли лишь версиями из научной фантастики.

Ученые сравнивали потери жизни: за 300 тысяч лет исчезли 20 видов животных, тогда как 30 тысяч лет мгновенно исчезло 70 видов.

Масса собранного материала в 1825 году приходилась на долю Европы, Америки, и этот палеонтологический и геологический материал начала XIX века ставит крест на теории ледникового периода.

Животные умеренного климата, обитавшие в Сибири и на Аляске, пишут ученые XIX века, могли комфортно жить и размножаться только при одном условии: температура в этих местах должна была держаться выше, а не ниже температуры умеренного климата Земли нашего времени.

Теория ледникового периода как раз утверждает обратное. Она гласит, что льдам Сибири, Аляски и Антарктиды миллионы лет, однако, как могли жить и размножаться животные умеренного климата во льдах?

Экспедиция сэра Берда свидетельствует о том, что реки к морю Росса по Антарктиде текли еще шесть тысяч лет назад. Доктор Джек Хауф, физик-ядерщик В. Д. Ури доказали, что на протяжении последнего миллиона лет в Антарктиде было три эпохи умеренного климата, тогда берега Росса были свободны ото льда.

Ч. Хэпгут писал в книге: "… Карты древних морских королей»: «…на дне моря Росса лед стал накапливаться 6000 лет назад, и похолодало там как раз тогда, когда закончился ледниковый период, это связано с движением полюсов, которое как раз закончилось 6000 лет назад".

Тогда возникает вопрос, когда это движение началось и в чем причина этого движения? Причину ученые связывают с катастрофой ядерной войны, охватившей 70 млн кв км планеты 30 тысяч лет назад.

Свидетельство, записанное Платоном с рассказа жреца о гибели Атлантиды, гибель 200 видов животных; сильнейшие землетрясения и извержения вулканов, вызывающие цунами; быстрое таянье ледников и поднятие уровня мирового океана; появление льда в Канаде и в горах Венесуэлы – все эти события произошли 13 тысяч лет назад.

Согласно исследованиям, американских ученых Р. Файерстона и В. Топпинга, вся область Великих озер в Северной Америке стала местом бомбардировки метеоритами. Метеоритные дожди вызывали поднятие температуры за счет взрывов и огня; цунами и землетрясения смывали континенты, началось движение полюсов и быстрое таянье ледников в одном месте и появление льда – в другом, как результат – вымирание животных.

В заливах Северной и Южной Каролины находится более 500 тысяч кратеров, образованных метеоритами. На севере Аргентины в 1576 году, среди болот, в непроходимой местности, Эрман де Мирволю нашел огромную глыбу чистого железа, она весила около 15 тонн. В 1813 году В. Дэрим подарил Британскому музею глыбу космического железа, найденную на севере Аргентины. В 1980 году там же найден осколок космического железа весом 33,4 тонны.

Необычно большое количество метеоритов говорит о том, что когда-то над Аргентиной пролился метеоритный дождь. В Австралии, в 300 км от городка Хэмбери, находится кратер диаметром в 175 метров и глубиной 8 метров. Метеоритные бомбардировки объясняются только одним – повреждением озонового слоя планеты. Ударная волна ядерного взрыва распространяется не только вдоль земли, но и вверх. Достигая атмосферы, она разрушает озоновый слой, защищающий планету Земля. Результат – метеоритные дожди, ультрафиолетовое излучение, понижение атмосферного давления и отравление газового состава атмосферы.

На глиняных табличках шумеров описывается богиня Иниана, пересекающая небо и испускающая смертельное сияние. Можно вспомнить и древнегреческий миф о Фаэтоне. О светящихся телах упоминают мифы и легенды народов Океании, а также вавилонские, египетские и древнескандинавские. В преданиях индейцев Амазонки рассказывается, что с небес посыпались звезды, раздался оглушительный рев и грохот.

Мифы и многочисленные находки космического железа, кратеры говорят об одном и том же: о метеоритных дождях, вызванных озоновыми дырами. Повреждение атмосферы могло произойти лишь от ядерных ударных волн, потому как не одна была волна и, следовательно, не один взрыв. Такие взрывы прозвучали 30 тысяч лет назад.

Ученые, изучающие подземные пещеры и туннели, ведущие от них к поверхности земли, убеждены, что они имеют естественное происхождение.

Спелеологи изучали такие пещеры и катакомбы в Пермской области, на Севере Причерноморья и в Антарктиде. Эти катакомбы служили пристанищем для людей, спасавшихся от ядерной войны

Команда ученых из Японии и Великобритании просверлила 5-километровый слой льда – и оказалось, что на этом месте были горы, луга и леса. Подо льдом обнаружены цветы, деревья, земляной и скальный грунт.

Ядерная война, потом ядерная зима и итог – метеоритные бомбардировки. Жизнь под землей, века одичания и смерти…Спрашивается, ради чего все это?

До ядерной войны цивилизация была на очень высоком техническом уровне, об этом говорит факт существования единицы измерения времени, зафиксированный в санскритском тексте – это трутти, составляющая 0,3375 секунды. Такая единица измерения времени имеет смысл только тогда, когда в ней есть практическая надобность и еще существуют средства ее измерить и отследить. Однако в еще более раннем санскритском тексте «Брихатх Сакатха» фигурирует «кашта» – промежуток времени, равный одной трехсотмиллионной части секунды! Как древние индусы пользовались долями микросекунды и для чего? Между тем, современным физикам известно, что время существования некоторых элементарных частиц – гиперонов и мезонов – близко как раз к одной трехсотмиллионной части секунды. Но предполагать, что индусы знали об этом в далеком прошлом, нелепо, не так ли?

А еще один текст, «Варахамира», датируемый 550 годом до н. э., содержит математические величины, соизмеримые с размерами атома водорода. Опять необъяснимая загадка…

Однако вот что пишет в уже упоминавшийся книге «Мы – не первые» американский исследователь и писатель Томас Эндрюс: "… Когда я, в 1966 году, побывал в индийском городе Мадрасе, то услышал от известного местного йога Пандида Каниаха такое любопытное признание: «Ученые-брамины с незапамятных времен были обязаны хранить немало сведений, смысла которых они не понимали. Еще их далекие предки знали, что материя состоит из бесчисленных атомов, что большая часть пространства в самих атомах не заполнена материей, и что в этой пустоте существуют обширные миры». Эти слова Эндрюс приводит в своей книге. Но кому все это было нужно 2500 лет тому назад?

Документы и факты тех времен позволяют уверенно ответить: никому. То есть уже никому… Но они же убедительно говорят о том, что в какую-то еще более далекую эпоху на Земле существовала цивилизация, которая по уровню знаний в области физики и техники не уступала современной, а может, и превосходила ее. И тот факт, что члены высшей жреческой касты, брамины (они же брахманы), были обязаны помнить ряд математических и физических символов и величин, не понимая их смысла, свидетельствует о чьей-то попытке сохранить и передать в будущее знания из прошлой технологической эпохи. И эта попытка в какой-то степени удалась: по крайней мере, мы знаем, что в необозримо далеком прошлом такие знания существовали и, несомненно, имели практическое значение. А еще мы видим, как на протяжении тысячелетий эти знания, не будучи востребованными, терялись, их подробности исчезали из памяти поколений за ненадобностью.

Так древнегреческий философ Демокрит, живший 2500 лет тому назад, и его последователь Эпикур, почему-то, знали, что в природе не существует ничего, кроме атомов и пустого пространства, и что атом – это мельчайшая неделимая частица вещества. Спустя четыре столетия римлянин Лукреций писал, что невидимые атомы непрерывно движутся в пространстве и, сталкиваясь друг с другом, претерпевают бесконечные изменения. Но никто из этих ученых не упоминал и, вероятно, не знал величин, подобных «трутти» или «кашта», – они им были совершенно ни к чему. А через два-три столетия жрецы, ранее не вспоминавшие об атомах, ими вновь заинтересовались, потом вновь их посетила забывчивость и, только на рубеже XIX–XX веков ученые возвращаются к знаниям старины глубокой.

С начала IV века н. э. бурно проявилась алхимия. На протяжении почти тысячи лет она оставалась в цивилизованном мире одной из ведущих наук. В течение всего этого времени шли поиски «философского камня», способного превращать в золото не только серебро, но и «неблагородные» металлы, например в олово. Эта идея базировалась на представлениях греческой философии, что материальный мир состоит из одного или нескольких «первоэлементов», которые при определенных условиях могут переходить друг в друга. (И откуда только греки узнали об этом?) Вместе с тем издревле существовало предание, что ангелы, вступавшие в брак с земными женщинами, научили их искусству обращать «простые» металлы в золото. Об этом рассказывается, например, в Книге Бытия, а также в Книге пророка Еноха, признанной апокрифом и не вошедшей в библейский канон. Может, именно здесь и лежат истоки алхимии? А возможно, они, так же, как и истоки этого древнего предания, уходят гораздо дальше «во тьму веков», восходят к тем временам, когда на Земле обитали разумные существа, которые умели направленно воздействовать на внутриатомные структуры химических элементов таким образом, что один элемент превращался в другой. (Кстати, этого уровня развития достигла и современная ядерная физика.) Более того, есть основания предполагать, что упомянутые разумные существа не только превращали одни элементы в другие, но создавали и применяли ядерное оружие. И не только ядерное.

О высоком техническом потенциале древних говорят и находки археологов: планеры в древних гробницах Египта; золотые украшения в гробницах инков, вылитых в форме летательных аппаратов, да так искусно, что на крыльях этих машин имеются пушечные турели; топографические карты, начертанные на каменных плитах – и не одного материка. В горах Китая были обнаружены несколько десятков таких плит. Подобные карты можно было нарисовать, видя и запоминая местность с птичьего полета. Память для подобной работы нужна фотографическая. Плитам этим больше двух миллионов лет. Планеры же сохранили свою функциональность и были досконально изучены.

Ядерная война уничтожила цивилизацию 30–35 тысяч лет назад, а 13 тысяч лет назад, разрушенный озоновый слой пропускал метеориты, которые добили оставшихся в живых. Земле потребовалось 20 тысяч лет, чтобы залечить раны, нанесенные ядерной войной. И кто теперь может ответить на вопрос, кто же тогда победил в этой войне?

Ночь скоро закончится, необходимо успеть, ну хоть немного отдохнуть. Учителя я отправил спать, а сам думал и смотрел на звезды. В пещере горел костер, слабо освещая старуху Страни, мою женщину и нового человека, они спали. Мелик, мой брат, дежурил у входа в пещеру и следил за костром. В пещере было зябко, но шкуры собак хорошо согревали, а сытые животы не будили своим урчанием.

Брат посмотрел на меня и я, став на четвереньки, раздул ноздри.

За пещерой ночной туман начинал рассеиваться – и на небе появилась розовая полоса, брат подбросил веток в костер и хотел лечь, но я толкнул его в бок. По ночам мы не разговаривали, и мой толчок означал «слушай внимательно».

Выразительные движения, жесты и звуки заменяли нам слова, которых мы тогда еще не знали. Мелик раскачивался из стороны в сторону, почесывая шею и зевая. Я приложил руку к уху. Из степи доносились знакомые звуки: вой собак и хохот гиен, с моря – крики чаек и шум волн. Звери часто приходили к скале и бродили вокруг нее, их приманивал запах человека, самого сильного и самого слабого зверя.

Брат покачал головой, он не услышал шума, способного вызвать тревогу. Вой раздался внезапно, он был протяжный и убийственно громкий. Следом за ним раздался пронзительный визг мышей, и они тучей пробежали, визжа и издавая скрежет своими лапками мимо входа пещеры вниз, к подножью скалы. Чайки с криком взлетели над морем, подняв невообразимый шум. Все проснулись, новый человек заревел – тревога – и люди, не задумываясь, бросились к своим обязанностям. Брат и я вооружились огромными палицами и стали у входа в пещеру. Женщины, забрав нового человека, спрятались в одном из туннелей. Учитель схватил копье и закрыл собой вход в туннель, где прятались женщины. До нас докатилась волна вони, потом рычание саблезубого. Брат отошел к груде камней, сложенных в пещере, камни были с острыми концами. Туннель, где спрятались женщины, имел узкое место, через которое не пробраться даже собаке, не то что саблезубому, а судя по рыку, он был огромный и шел со стороны степи, а значит, соседи, как и мы, пока не подверглись нападению. Хищник шел к людям, дабы поесть их мяса, он не спешил, наводя леденящий ужас своим рычанием.

Тяжело переваливаясь на ходу и широко расставляя ноги к нашей пещере подошел огромный и коренастый, покрытый густой, длинной и черной шерстью на теле, с торчащими волосами на голове мужчина. Его длиннющие руки держали дубину, он мычал и мотал косматой головой. Наш сосед отличался непомерной силой, бешеным нравом и сумасшедшим темпераментом. Он остановился на мгновение и пошел на рев зверя в степь. Такое поведение нарушало законы семей: мужчины, как и женщины, не имели права жертвовать собой или рисковать так глупо. Новый человек родился у меня в семье, а у соседа не было детей, и у брата не было ребенка. Новый человек еще должен вырасти и возмужать, стать охотником, а для нас один человек – это очень мало. Мужчина может уйти из жизни, но только, когда воспитает воина или женщину, родившую нового человека.

Сосед, опустив свою каменную огромную голову, уходил все дальше от пещеры. Подняв над головой дубину, он издал боевой клич и закрутил ею над головой. Малик тревожно смотрел ему вслед, а я знал, что один человек, и на открытом пространстве, против саблезубого – это верная смерть. На этого зверя охотились мужчины всех семейств сообща, загоняя его в яму пронзительно громкими и воинствующими воплями, боялся саблезубый непонятных и грозных звуков. Охотники, загнав зверя в яму, забрасывали его камнями. Когда нам удавалось убить его, наступал праздник: шкура, такая огромная и теплая, мяса много, и оно вкусное, кости полны мозга и тверже камня, а это оружие. Заточенная кость легче камня и не уступает ему в твердости, удобна в руке и легко убивает.

Сейчас же на нас надвигалось, судя по рыку, огромное чудовище – это шла сама смерть. Я издал вой, он звал соседа обратно, предостерегая от смерти глупой и безрассудной. Я звал его, чтобы вместе организовать бой здесь, у скалы, а не на открытом месте, где шансов убить зверя у нас не было. На что мог рассчитывать один охотник, пусть даже такой сильный? Но он даже не обернулся на мой призыв. Сосед стремился ошеломить зверя своим видом, напугать голосом, а движениями заставить убраться от скалы. Угрожающий рев саблезубого раздался с новой силой. Охотник остановился, расставил свои огромные и кривые ноги и поднял дубину. Мгновение тишины – и, обратив лицо к солнцу и вытянув губы, он завыл, крутя дубиной над головой. Охотник принял вызов и был готов к бою.

Я выхватил горящую ветку из костра и побежал к месту схватки. Мужчины хватали копья, камни и бежали, издавая воинствующие крики. Вновь раздался оглушительный рык – и саблезубый прыгнул, его туша на мгновение заслонила солнце. Такого огромного саблезубого мы еще никогда не видели, невменяемый в своей злобе и жажде крови, он буквально с неба летел на охотника.

Время остановилось – и я увидел серые, словно скала, огромные клыки, торчащие из пасти, налитые кровью глаза, напряженное тело и вытянутую шею, пена из пасти сыпалась на голову охотника, а буро-серая шерсть встала дыбом.

Охотник невольно остановился и попятился назад, но отступать было поздно. Я видел, как взлетела дубина над головой зверя, но удар был мимо цели. Саблезубый слегка отклонился, пропуская дубину на расстоянии от себя, и этого времени хватило, чтобы охотник успел убрать голову от челюсти зверя, хотя был сбит с ног и придавлен к земле огромной тушей зверя. Саблезубый схватил дубину и, сдавив челюстью, превратил ее в щепки. Охотника не было видно, а зверь заполнил собой все пространство боя; в этот момент я добежал к месту схватки и ткнул горящей палкой в ребра этого чудовища. Мелик бросил копье и попал ему в живот и, тут же, еще одно копье воткнулось зверю в зад. Саблезубый мотнул хвостом – и охотник отлетел от места боя, упал и уже не подавал признаков жизни. Я второй раз ткнул горящей палкой – и удар пришелся в нос. Зверь завыл, и брат, воспользовавшись замешательством зверя, вонзил копье ему в ухо. Саблезубый заметался, на его гриве и шкуре появилась кровь, он топтался по телу охотника и рвал его своими клыками. Со всех сторон зверю наносили удары. Я оказался перед окровавленной мордой зверя, ко мне стремительно приближались клыки.

– Я жив, – крикнул Мелик – и засунул в горло саблезубому горящую палку. Вместо меня зверь проглотил огонь и рухнул, изрыгая жизнь и хрипя. Мгновение, и в него вонзилось множество копий, охотники били его по голове камнями, пока зверь не испустил дух. В этой схватке погиб охотник, и для нас это была огромная потеря, ведь у него не было детей. От усталости мы повалились на землю – и воздух наполнился тишиной.

Из пещеры вышли женщины и дети, они рассматривали зверя, трогали его, пинали ногами и трясли гриву. Дети хватались руками за клыки, тянули за хвост, открывали и закрывали веки. Теперь это игрушка, и люди удовлетворяли свое любопытство. Радостные крики распугали чаек и оповестили всех зверей о победе человека над самым свирепым хищником этих мест. Скорбь женщин и горечь утраты мужчин опустилась над растерзанным телом охотника. Погибшего отнесли подальше от пещеры, вырыли яму и посадили в нее тело. Яму зарыли, а в семьях царил праздник. Молодые охотники даже завидовали погибшему, он был самым сильным и смелым среди мужчин, таким он и останется, вставшим грудью против саблезубого и погибшим не зря. Он дал возможность семьям подготовить и провести удачную атаку. Учитель нарисует на стене пещеры героя, могучего воина, защитника всех семей, атакующего саблезубого. Все женщины восхищенно будут смотреть на него, и особенно – молодые девчонки, а над парнями, еще не успевшими себя проявить на охоте, только и знают, что хихикать.

Учитель рисовал охотника – и мне впервые стало не по себе от моих рисунков. Я понял, что такое знать и уметь. Моя семья – это моя семья, в ней я хозяин, но я не могу заставить учиться других. Ничего, когда-нибудь и они поймут цену знаниям.

Сегодня учитель доказывал мне, что сверху, на земле, лучше жить, чем в пещере под землей. В катакомбах мы болеем и не дышим, а наверху – совсем другое дело. Я не поверил ему, как и все, я боялся: хищников, холодных ветров, дождей, ну, разве можно от них спрятаться наверху? И учитель нарисовал в пещере дом на берегу моря, человека, стоящего рядом с ним, и чайку, парящую в небе над домом.

На следующий день я учился строить дом на земле, не шалаш для ночлега, который мы собирали в ледяной пустыне, а дом, в котором будем жить и я, и жена, и новый человек. Первый дом мы поставили за скалой, в двадцати шагах от моря. Охотники собрались и смотрели на наше сооружение.

– Звери не будут подходить близко к домам, мы зажжем костры – и огонь станет охранять наши жилища. На земле жить – это не чахнуть в подземелье, не задыхаться в катакомбах от противного, прогнившего и водянистого воздуха. Ваши глаза слепнут от темени катакомб, вы дышите дымом огня и умираете от болезней, ваши суставы болят, а кожа гниет без воздуха. На земле жить и уютнее, и веселее, и безопасней, – сказал учитель.

Его слушали – и только, каждый жил так, как привык и хотел. В один из ясных дней учитель повел нас к глиняной горе, Лани разжег костер возле нее. Учитель сделал лепешку и положил ее близко к костру, она почернела, но стала твердая, как камень, оставаясь при этом легкой и прочной. Вскоре мы наделали горы таких лепешек и стали строить из них жилища, обмазывая стены домов той же, только сырой, глиной.

Мы с ним ставили дома в надежде, что семьи выберутся, наконец, из своих подземелий. На охоту ходили группами, одни птицу били, другие кабана выслеживали или медведя. Семьи с неохотой шли на совместную охоту, каждый старался для себя.

– Енох, передай семьям, что у кого нечего есть – пусть приходят к нам в пещеру со своими женщинами и детьми.

Я уже научился писать, но пока знаки чертил медленно и криво, зато мог их прочесть охотникам и рассказать, что обозначает тот или иной знак. На уроки стали приходить целыми семьями. Им я не рассказывал о рабах и о войне, где сгорели все живые существа нашей планеты, а только о домах и уюте.

Охотникам нравились рисунки учителя, и они с радостью отдавали своих детей на обучение. Уж лучше пускай малыши целый день проводят в пещере, обучаясь и играя со сверстниками, чем путаясь под ногами у взрослых.

Учитель предложил делать украшения из морских раковин – и женщины научились делать ожерелья, бусы и пояса. Дети разукрашивали такие поделки соком ягод, цветов, листьев, желтками птичьих яиц. Мы строили, охотились, учились, рисовали, делали бусы и всякие, для женщин приятные, но ненужные вещи.

У нас были рога, клыки и бивни, но использовать их на охоте неудобно. Как-то вечером учитель принес мне прямой клык, и я не поверил своим глазам – это волшебство, но клык был ровный. Учитель говорил, что не он придумал, как сделать жидкость, которая может выровнять клык или рог – эти знания он получил от своего учителя, когда был маленьким мальчиком.

Обмазанные жидкостью, кости размягчались и мы, выпрямляя их, делали ножи. Они были длинные и короткие, тонкие, как иголка, или широкие, ими рубили кости и мясо, сшивали шкуры.

Охотники боготворили учителя и, собираясь в пещере после тяжелого дня, разжигали костер и танцевали вокруг него, радуясь удачной охоте и отдавая дань уважения нашему нарисованному герою и учителю.

С тех пор в пещере проходили каждодневные уроки для детей, женщин и охотников, пещера стала для семей святым местом. Слово учителя свято и не может быть не выполнено.

В пещере появился новый рисунок – голова мамонта, и охотники, станцевав ритуальный танец охоты под рисунком, уходили в степь.

Вечером все семьи праздновали удачную охоту, гомон стоял до утра. Теперь перед каждой охотой все, как могли, рисовали животных, на которых собирались начать охоту. В пещере появилось множество мелких и кривых рисунков. Мне хотелось, чтобы рисунки учителя – бизон, голова мамонта и охотник – не затерялись среди этих каракуль. Я обвел их кровью и кремневой палочкой, смоченной в жидкости учителя. Теперь они навечно поселились на стене пещеры.

Семьи постепенно выползали из своих земляных нор и селились в домах. После удачной охоты или рыбалки мы поджигали огромный костер и танцевали, но теперь и под музыку. Учитель взял трубчатые кости, просверлил в них дырки, и они засвистели на все лады, такие же отверстия сделали в крученых раковинах – и те также заиграли.

Женщины собрали все поющие и свистящие кости, трещотки из ракушек – и снесли в пещеру с рисунками. Брат сделал несколько фигурок женщин из глины и обжег их на костре. Теперь они занимали почетное место в нашей пещере.

Однажды к нам пришли незнакомцы, были они из леса, что за степью.

Принесли ягоды, орехи и желуди в огромных корзинах, сплетенных из коры деревьев, в которых лежали: куски мяса, шкуры оленей, тушки лесных птиц и их яйца. Охотники и женщины обменивали свою добычу на раковины, рыбу, бусы, музыкальные кости, крабов и тушки морских птиц. Мы показали им пещеру с рисунками, статуэтки женщин. Больше всего им понравились наши ножи из клыков и рогов, за них мы получили много шкур и мяса. В пещере, под свист музыкальных костей и грохот барабанов. охотники тряслись в танце, изображая нападение на бизона. Лесные люди встали вокруг костра и, не сходя с места, искривляли свои тела, растопыривали пальцы и размахивали руками, словно деревья под ураганным ветром, похоже на танец.

С тех пор они часто приходили к нам, учили нас резать дерево так, чтобы на нем было удобно сидеть – это были обрезанные с двух сторон стволы деревьев. Они устойчивы на земле и теплые, в отличие от камня. Охотникам, а особенно их женщинам, понравилась деревянная утварь. Семьи, почти все, вышли из своих подземных берлог, и за скалой были построены дома. Учитель называл наше стойбище городом, а мы не против, он же учитель.

Теперь семьи нужно охранять, и охотники дежурили на скале каждую ночь, а днем на вершине сидели женщины. Люди менялись три раза в день – и столько же раз ночью. На вершине был собран хворост, и при любой опасности он поджигался, от костра шел дым – и этот сигнал виден и нашим лесным друзьям.

Старый глава лесного рода ходил в шкуре медведя и с черепом медведя на голове, мы их и называли медведями.

В катакомбах мы сделали много рисунков календарей. Я уже мог написать дни недели, названия месяца и созвездие года. Карту звездного неба знали и медведи, они безошибочно, по выражению учителя, исправили мои ошибки, когда я показал собственноручно нарисованное звездное небо.Теперь мы полагались на календарь, когда задумывали охоту или рыбалку. Все зависело от отлива или прилива на море, от полнолуния или низкого солнца. Мы знали: когда тепло начнет уходить, когда рыба пойдет на нерест или, птица прилетит из-за моря. Мелик на кости вырезал лунный календарь и положил в пещере, я нарисовал лесных людей и деревья.

Семьи росли, и учитель не мог всем помочь избавиться от боли или залечить рану, ни времени, ни сил не хватало, а помогать учителю лечить мог лишь шаман «медведей», который только кричал и кривлялся, а люди все равно умирали.

В пещере начались занятия для женщин, на них учитель объяснял, как вылечить суставы, боль в голове, хрипы и кашли, как зашить рваную рану, порез, как избавить рану от паразитов и как уберечь детей от болезней и смерти.

На уроки учителя приходили женщины медведей, мы с ними подружились и считали себя одним народом. Дети, женщины, охотники учились писать одни и те же знаки, выговаривать их и понимать значение знаков, записанных в один ряд; танцевали одни танцы, чтобы задобрить удачу; совместно охотились и ловили рыбу.

Медведи обучали охотников ходить по лесу так, чтобы не услышала молодая косуля. Воины медведей учились рыбачить в море, они уже неплохо справлялись с лодкой и наловчились ночью на огонь ловить рыбу. Женщины обменивались иголками, скребками и совместно шили одежду для мужей и детей. В стане появилось несколько совместных семей: муж – медведь, а жена из наших. Селились, кто и где хотел: кто в лес уходил, кто на берегу или у скалах ставил дом.

Учитель нарисовал план нашего стана на тонкой каменной плите кремневой палочкой, смоченной в жидкости Армароса. Тонкие линии прожгли камень – каждый дом и улица были прекрасно видны. Стрелки указывали направления улиц, на которых выстроятся дома в ровные параллельные линии вдоль моря. Я дорисовал солнце, встающее из-за моря. Над морем у меня летали чайки, а в воде плескались дельфины. Обозначив солнце, мы хотели показать и направление на юг и север. А после нарисовал мою семью.

Все взрослые были заняты с утра и до позднего вечера, а дети оставались без присмотра. Они бегали вдоль берега, чем пугали своих родителей, капризничая и требуя к себе внимания. Учитель предложил одной семье следить за всеми детьми сразу, на помощь им пришли старушки и пожилые охотники.

Мальчики учились охоте, а девочки – собирать лечебные травы, ракушки, птичьи яйца. Старушки сидели в доме с самыми маленькими. В пещере собирали детей и проводили занятия, учитель уже был настолько стар, что только посапывал в уголке, заснув, как только начинался урок. Писать и читать учил теперь я, календарь и план стана с обозначением улиц дети выучили. Мне хотелось записать все знаки, которые знал учитель. Алфавит лежал на почетном месте в пещере. Учитель не переставал удивлять меня, он собирал вокруг себя женщин и долго им что-то объяснял. Они уходили в наш дом, а меня не пускали к родному очагу. Утром следующего дня волосы моей жены спадали кольцами к плечам, а вечером того же дня были заплетены причудливым узором. Женщины делали себе прически и хвастались ими друг перед другом, а учитель только посмеивался».

Святилище города Эсте.

В результате многолетних исследований академик Матей Бор открыл в древних рукописях зачатки славянских языков – и это стало решающим фактором в доказательстве исконного проживания славян в альпийском, адриатическом и причерноморском регионе задолго до, так называемой, эпохи переселения народов, датируемой ортодоксальной историей VI веком н. э. Ярким примером служит обнаруженное археологами и изученное святилище горда Эсте, он находится к северо-западу от г. Падуи.

Обнаруженное святилище посвящено божеству или богине Ретра, легендарной богине северных славян, VIII–VI в. в. до н. э. Среди многочисленных находок были бронзовые орудия труда, скульптуры, оружие, монеты, головные обручи, застежки и вазы. Центром святилища являлась школа писарей, существовавшей уже в ту эпоху. В этой школе ученые жрецы изготавливали бронзовые таблицы с начертанным текстом и алфавитом. Алфавитные таблицы содержат основы славянской фонетики и морфологии. Эти таблицы немаловажны, поскольку ставят всю известную историю и лингвистику перед фактом, открывающим новые перспективы изучения европейской истории. Таблицы обладают гармоничной и в то же время оригинальной формой. Ученые пришли к выводу, что методика преподавания грамотности в этой древней школе имела элемент игры, развивающий у учеников не только знание грамматики, но и образное мышление.

Древние славяне, жившие на побережье Средиземного и Черного морей, вели более активную жизнь, чем на севере и востоке, эта активность проявлялась в вокальном своеобразии произношения звуков и записи слов (изменение безударного «о» в «а», аканье, дифтонги с сильным ударением), к таким выводам пришел Матей Бор, изучая таблицы, найденные в святилище города Эсте.

Институты древнеславянской письменности – это факт, и в VI веке до н. э. нация славян – одна из самых образованных.

Бронзовые таблицы с начертанным на них текстом являлись сами по себе клише или моделями, с которых делали оттиски текста на глине или воске. Об этом свидетельствуют глубокие насечки и зарубки, нанесенные на таблицах. Одна таблица была найдена, втиснутой в глину, и два знака из этой таблицы можно было определить лишь по оттиску в глине. Оттиски используют для размножения и распространения среди населения, дабы были едины знания во всем ореоле заселения славян.

Наряду с основными грамматическими сведениями, бронзовые таблицы знакомят нас с разными заговорами и изречениями, сегодня бы мы назвали это молитвами. Таблицы содержат тексты, позволяющие сделать вывод о написании стихов. Среди множества таблиц с текстами были обнаружены рифмованные мелодичные тексты, которые наверняка жрецы пели как заклинания душ умерших. Чертала и стилеты для написания текстов на таблицах являлись учебным вспомогательным пособием. В подписях на этих трех- или четырехгранных черталах выведены те же слова, фразы, как и на таблицах, это – заклинания, просьбы и молитвы, обращенные к богине Ретра. В большинстве случаев речь идет о заговорах.

Огню поклонялись с древних времен как божеству. Огонь – любимый друг человека, если тот мог с ним управляться, но он и мог стать самым беспощадным врагом. Огонь, который помогал человеку при жизни, помогал ему также и после смерти. Когда сожжение совершалось в соответствии с магическими обрядами, оно становилось надежным средством, не позволяющим покойнику вернуться к живым и нарушить их покой. Заклинания и заговоры во время сожжения остались до сегодняшнего дня в виде напутствия и прощания с умершим. Воля к жизни, согласно древнему славянскому миру, является злом. Душа в момент смерти стремится, как можно быстрее перейти из живого мира в мертвый, лучший мир. Тело, отпуская душу, дает возможность душе раствориться в реальности, которая безгранично огромна по сравнению с бытием отдельно взятого человека. «Ван» – древнеславянское название иного мира, а на санскрите это слово обозначает чужую и далекую землю, облако-корабль в небе и тоску.

Огонь – это сытная мясная пища и тепло жилища, это защита от зверей и от врагов, все это придавало жизни уют и счастье.

Еноху пришлось собрать испуганных людей и увести их с насиженного места, чтобы сохранить их жизни. Семьи спасались бегством в непроглядной темноте ночи, и обезумевшие от страданий люди не чувствовали боли, не замечали усталости.

Огонь погиб – и все меркло перед этим страшным несчастьем. Семьи с незапамятных времен хранили Огонь в трех плетенках; четыре женщины и два воина день и ночь стерегли его. В дни самых тяжких невзгод Огонь получал пищу, которая поддерживала его жизнь. Семья защищала его от дождя и бурь; вместе со всеми он переходил вброд реки и болота, заставлял морскую рыбу саму запрыгивать в сети к рыбакам, приветливо багровел, согревая охотников по вечерам и сторожей по утрам. Пещерный медведь и серый медведь, зубр и мамонт, саблезубый, волк и дикие собаки боялись грозного вида Огня. Его кровавые зубы защищали человека от всего враждебного мира. Он извлекал из мяса дразнящий запах и, обжигая, придавал крепость концам палиц; он раскалывал на части камни; он разливал сладостное тепло по телу в холодные и ветреные ночи; он дарил семье жизнь и в дремучих лесах, и в глубине темных пещер, и в нескончаемых просторах степи.

Огонь был отцом, хранителем и спасителем семей. Но Он мог стать опасней мамонта и саблезубого, когда, вырвавшись из плетенки, начинал пожирать степной ковыль и деревья в лесу.

Сегодня Огонь погиб! Налетевшие на стойбище семей воины уничтожили две плетенки. В третьей, во время бегства, Огонь захирел и поблек. Еле теплящийся, он не мог зажечь даже сухой травинки. Он вздрагивал на своем ложе из камней, как больной зверек, как крохотное красноватое насекомое, он трепетал при каждом порыве ветра, а потом умер, когда осиротевшие семьи бежали осенней ночью.

Низко нависший свод неба, казалось, давил своей тяжестью на темную поверхность болота, через которое пробирались измученные люди. Звезды прятались за тучами, а деревья простирали над беглецами свои обнаженные ветви. В болотной воде плескались гады, но никто не замечал этих гнусных тварей. Мужчины, женщины и дети брели во тьме, не видя друг друга, и только прислушивались к голосу Еноха, который не давал разбрестись и потеряться.

Семьи шли к лесу. Несколько поколений семей пользовались этой тропой, но, чтобы не сбиться с нее, нужен был хотя бы свет звезд, которого, как назло, не было, тучи закрыли светила от взора людей. На заре семьи приблизились к лесу, и тусклый свет озарил на востоке темные, тяжелые тучи. Ветер рябил поверхность болота, казавшуюся густой и вязкой, как горная смола. Кочки уродливо торчали из воды, а среди кувшинок и стрелолистников копошились и плавали сонные гады. Цапля взлетела вверх и, покружившись, села на пепельно-серое дерево. Наконец-то семьи смогут спрятаться за кронами деревьев, но впереди еще одно болото. Клубы тяжелого тумана перекатывались по трепещущей от предрассветного ветра траве, люди приободрились и, продравшись сквозь стену камышей, ступили на твердую почву. Нужен отдых, да и охотники сообщили, что семьи не преследуются врагом. Лихорадочное возбуждение, поддерживавшее их во время ночного бегства, угасло; большинство мужчин в изнеможении повалилось на траву и тотчас же погрузилось в глубокий сон. У женщин же горе взяло верх над усталостью, и те из них, которые потеряли детей в болоте, завыли, как волчицы. Все пали духом при воспоминании о нахлынувших бедах.

Енох воспользовался первыми проблесками дневного света, чтобы пересчитать людей. Он считал при помощи пальцев и ветвей – каждая ветвь равнялась сумме пальцев на обеих руках. Остались только четыре ветви воинов, шесть ветвей женщин, неполных три ветви детей и меньше одной ветви стариков.

Старый Ворон сказал, что уцелели один мужчина из пяти, одна женщина из трех и один ребенок из целой ветви. Только тогда люди ощутили всю тяжесть обрушившегося на них бедствия, когда поняли, что смертельная опасность угрожает самому существованию семей, что силы природы грозно ополчились против них, что, лишившись Огня, они не смогут бороться с этими силами. Отчаяние овладело даже мужественным Енохом. На его широком лице, заросшем жесткой щетиной, в его глазах, желтых, как у саблезубого, отразилась смертельная усталость. Он смотрел на спящих воинов, не замечая кровь, которая сочилась из раны на предплечье. Как все побежденные, Енох не переставал вспоминать мгновение, когда победа, казалось, клонилась в его сторону, но… Мужчины яростно бросились в бой, и палица Еноха крушила череп за черепом. Еще миг – и воины семей уничтожат своих врагов, возьмут их в плен, растопчут их жестокость и коварство, тогда, быть может, смогут по-прежнему жить на своем берегу.

Какой злой ветер пронесся над полем битвы? Почему семьи вдруг охватил ужас, и они обратились в бегство; почему захрустели их кости под вражескими палицами; почему вражеские рогатины стали вспарывать их животы? Как случилось, что враги ворвались в лагерь семей и уничтожили плетенки с Огнем? Мысли эти неотступно сверлили мозг Еноха, приводя его в исступление. Он не мог примириться со своим поражением.

Учитель ухаживал за ранеными, облегчая их страдания, готовил лечебные снадобья, поил травяными настоями, замазывал голубой глиной резаные глубокие раны, вправлял вывихнутые суставы, накладывал на поломанные руки и ноги ровные ветки и приматывал их бечевкой.

– Енох, на нас напали людоеды. Племя, которое нас атаковало, приносит человеческие жертвы своим духам, и они едят человеческое мясо.

– Откуда ты знаешь?

– Ты же видел их боевую раскраску? Вы, когда идете на охоту, наносите рисунок, пугающий, прежде всего животное – это яркая, чаще всего красная краска, она отпугивает и завораживает зверя. А эти нанесли на лицо рисунок человеческого черепа и использовали для этого белую краску, а такой рисунок приведет в ужас воина, а не зверя. Они похитили плетенку со священным огнем и думают, что погубили нас.

– Что ты посоветуешь? Мы никогда не слышали о людоедах, в наших местах таких племен нет.

– Теперь есть, и от них необходимо избавиться. Их нужно прогнать, а лучше всего – убить всех до единого.

– Учитель, а зачем они едят людей, неужели им зверя недостаточно?

– Они едят сердце врага, чтобы забрать его силу и дух. Людоеды верят, что с кровью и мясом поверженного воина в них вселятся его мечты и разум, его сила и его умение, сноровка и смелость. Людоеды приносят в жертву руки и ноги врага, по отдельности – разным духам. Тело человека съедают всем племенем, празднуя победу над врагом. Если людоеды берут в плен женщин и детей, то используют их так же, как и вы: женщин насилуют для улучшения и приумножения потомства племени, а когда те уже не в состоянии рожать, сжигают их на священном огне; детей ждет разная участь: мальчики будут съедены, а девочки, если сила и возраст позволяет, будут рожать и прислуживать воинам.

– Откуда они тут взялись, учитель?

– Такие племена жили в тех местах, откуда пришла твоя семья.

– Но я не помню, чтобы отец или дед рассказывали нам о людоедах, если бы что-нибудь слышал, то наверняка бы вспомнил, но ничего подобного я не слышал.

– Вероятно, отец вам ничего и не рассказывал, не хотел пугать, а потом… они вам и не угрожали. Эти племена не живут на равнинах, а выходят из своих берлог лишь на охоту и для войны. Они обитают далеко в горах или дремучих лесах, куда пройти невозможно. Людоеды прячутся от солнца и не поклоняются добру и благородству, они уважают силу и жестокость. Большего счастья, чем крики жертвы, они не знают. Сердце, по их верованию, сохраняет силу духа, если вынуто из еще живого тела и трепещет, когда людоед его ест. Поэтому, Енох, предупреди воинов, что попасть в плен – это обречь себя на жестокие муки. Вы разделываете зверя, когда он уже мертв, а они разделывают человека – врага, пленника – когда он еще жив. Сдирая кожу с живого человека, людоеды собирают его кровь и внутренности. Кровь пьют, а по кишкам гадают. Голову сажают на шест и выставляют напоказ, как символ победы над врагом и личное мужество. Воин, взявший в плен врага, имеет право такой шест вонзить в землю перед своей землянкой или шалашом. Для того чтобы избавиться от такого племени, нужна разведка. Не понимаешь? Необходимо знать, где они станут лагерем.

– Так ведь людоеды выгнали нас из пещер и, наверное, займут наше место?

– Не думаю. У моря они не останутся, а уйдут в лес и, скорее всего, к болоту, а может, к реке, или зайдут в глушь. Енох, нужно отправить охотников в лес, а не к морю, поверь мне, они не остановятся в пещере у моря. В лесу нужно найти их следы и отыскать стоянку. Близко к ним не подходить, чтобы не попасться. Становище людоедов огорожено шестами, на которые насажены головы наших воинов. Ты слышишь меня? Охотники должны знать об этом и помнить, такое зрелище может раздавить дух неподготовленного воина.

– У нас не хватит сил на атаку.

– Так думают и людоеды, но рискнуть нужно, у нас есть два-три дня. Это время, которое людоеды отдадут на празднование и приношение жертв своим духам. Они, ублажая свою плоть, забываются настолько, что вырезать их вполне нам под силу. Если за это время мы их не обнаружим и не атакуем, то людоеды начнут охоту на нас, и тогда они загонят нас, как зверей в ловушку, и убьют. Нужно рискнуть, Енох, и напасть первыми. Ты спланируешь бой, в нем могут и должны принять участие не только воины и охотники, но и женщины, дети, старики и старухи.

– Как объяснить воинам, что бой необходим прямо сейчас? Семьи потеряли родных, горе затмило их разум, да и раны необходимо залечить. Какой от раненого толк в бою? Мы ведь никогда не воевали против людей, да еще и людоедов, на них не сделаешь облаву как на волков или саблезубого.

– Скажи, что необходимо вернуть священный огонь и еще скажи, что нужно вернуть священную пещеру, иначе наши духи не простят нам измены. Солнце тебе сказало, что у нас есть три дня, а потом оно отвернется от семей.

Не бойся, ты должен знать, что солнце никогда не отвернется от семей, но не пристало воинам лишь поклоняться солнцу, надеясь на его силу и любовь. Семьи должны сами отвоевать себе свободу и право владеть собственной землей. Воины своими руками должны завоевать мир у себя в доме. Духи прочитали тебе священные письмена, в которых звучит требование вернуть божественный огонь, и священные, погибшие за семьи, охотники приходили к тебе и передали волю солнца – вернуть священную пещеру.

Солнечные лучи пробились сквозь облака. Под их ярким блеском закурился паром лес. Радость утра и свежее дыхание растений несли они с собой. Даже болотная вода казалась теперь не такой густой, угрюмой и коварной. Она то отсвечивала серебром среди темной зелени островков, то, как бы покрывалась блестящей пленкой слюды, то приобретала опаловую матовость жемчуга. Ветерок, пробиваясь сквозь заросли ив и ольхи, разносил далеко в стороны свежий запах воды. Солнечные лучи отражались в капризной поверхности вод и мимолетно озаряли то какую-нибудь корягу, то водяную лилию, желтую кувшинку, синего касатика, болотный молочайник, вербейник, то целую заросль лютиков, очитков, дикого льна, горького кресса, росянки, то непроходимые заросли камышей, ивняка, где кишели водяные курочки, чирки, ржанки и зеленокрылые чибисы.

Енох смотрел на семьи. Сбившихся в кучку люди: их жёлтые от ила тела, красные от крови лица, зеленые от водорослей ноги казались разноцветным клубком змей. От свернувшихся, как питоны, или распластавшихся, как гигантские ящеры, людей несло лихорадочным жаром и запахом гниющего мяса. Некоторые тяжко хрипели, борясь со смертью. Раны их почернели от запекшейся крови. Однако большинство раненых должны были выжить – самые слабые попали в плен, потонули в море или их засосало болото, другие погибли во время битвы.

Енох перевел взгляд со спящих на тех, кто бодрствовал, больше страдая от поражения, чем от усталости. Это были великолепные охотники. У них были тяжелые головы с низкими лбами и мощными челюстями, кожа их была бурой, а не белой; почти у всех грудь и конечности поросли волосами. Остротой обоняния они могли соперничать с хищными зверями.

Енох воздел руки к небу и протяжно закричал:

– Что станет с семьями без Огня, спрашиваю я? Кто защитит нас от ночного мрака и зимних ветров? Мы должны будем есть сырое мясо и горькие коренья. Кто согреет наши озябшие тела, кто придаст крепость концам наших палиц? Как посмотрят на нас наши духи и духи погибших охотников, когда мы не сможем им ответить, почему в нашей священной пещере чужие воины?

Саблезубый, медведь, волк будут пожирать нас живьем в темные ночи! Кто сумеет снова овладеть Огнем, тот станет братом Еноха. Он будет получать три части на охоте, четыре части из добычи. Енох отдаст ему в жены Росу, дочь Зари, самую красивую девушку, если она согласится выйти из-за благодарности за спасенные жизни! А после смерти Еноха к нему перейдет жезл вождя!

Тогда Мелик, брат Еноха, поднялся и сказал:

– Дай мне двух быстроногих воинов, и я добуду Огонь у сыновей Ледяной смерти или у людоедов, охотящихся на берегах Большой реки в лесу.

Енох с тревогой посмотрел на него.

Мелик был не самым рослым из мужчин, но не было воина, который мог бы соперничать с ним в выносливости и быстроте бега. Он поборол My, сына Бизона, первого силача семей. Енох очень дорожил братом, хотя постоянно давал ему самые опасные поручения, чтобы не мучиться потом совестью, зная, что послал на смерть молодого воина.

– Лучше пускай Мелик докажет свою храбрость и ловкость, чем погибнет один молодой воин, – подумал Енох.

Сейчас, слушая Еноха, Мелик думал о Росе то с любовью, то с неистовым гневом. Он часто подстерегал ее в зарослях ивняка, на берегу моря или в чаще леса. Стоя в засаде, представлял, что он широко раскрывает свои объятия, чтобы прижать ее к груди; то судорожно стискивал палицу, борясь с желанием повергнуть ее на землю, как девушку из враждебного племени. А между тем, он не желал Росе зла: если бы она была его женой, он не был бы с ней жестоким, потому что сам не любил видеть на окружающих лицах выражение страха и отчужденности.

Во всякое другое время Енох не принял бы предложения Мелика, ведь три воина – это огромная потеря для семей. Но беда укротила Еноха, поэтому, повернувшись к воину и подняв одну руку вверх, он сказал с расстановкой, веско и торжественно:

– У Еноха только один язык, и если Мелик принесет Огонь, то получит Росу без выкупа и станет ее мужем!

Закончив говорить, он подал знак Росе – и девушка, трепеща, приблизилась к Еноху. Роса знала, что в сумерках Мелик часто подстерегал ее в чаще, и немного побаивалась его. Но иногда она мечтала о нем. И противоречивые чувства боролись в ней: то ей хотелось, чтобы он погиб под ударами людоедов; то она жаждала, чтобы он вернулся победителем и принес Огонь семьям.

Тяжелая рука Еноха упала на плечо девушки.

– Кто из дочерей человеческих сравнится с Росой? – гордо воскликнул он. – Она может унести на плече лань, бежать без отдыха от утренней зари до вечерней, без ропота переносить голод и жажду, переплывать озера и реки. Она родит своему мужу много сыновей. Если Мелик сумеет принести Огонь, он получит Росу без всякого выкупа – ему не придется отдавать ни рогов, ни мехов, ни ракушек!

Тогда Вепрь, сын Зубра, самый волосатый охотник, выступил вперед.

– Вепрь хочет завоевать Огонь, – сказал он. – Вместе со своими братьями мы пойдем добывать его у врагов по ту сторону реки. Вепрь погибнет либо от руки врагов, либо в пасти саблезубого, либо в когтях у медведя-великана, либо принесет семьям Огонь, без которого они слабее оленя и зайца!

Все лицо Вепря, казалось, состояло из одной пасти, окаймленной кровавой полосой губ. Глаза его дико сверкали. На тяжелом коренастом теле уродливо выделялись длинные руки и непомерно широкие плечи. Облик его выдавал звериную, беспредельную, не знающую пощады мощь и жестокость. Вепрь никогда не боролся ни с Енохом, ни с Меликом, ни с Громом, но все знали, что сила его огромна. Вепрь не мерился ни с кем силами в мирной схватке, но все те, кто становились поперек его пути, терпели поражение, и счастлив был тот, кто отделывался одним лишь увечьем в единоборстве с ним. Он жил в стороне от остальных семей с двумя братьями, такими же волосатыми, как и он сам. С ними жили несколько женщин, которые были несчастными и забитыми существами, обреченными на самое жалкое прозябание. Даже среди суровых к самим себе и беспощадных ко всем остальным воинам, сыновья Зубра выделялись своей жестокостью и кровожадностью. Смутное недовольство и злоба появились среди людей – это было первым проблеском сознания общности интересов массы людей перед лицом опасности, угрожающей всем вместе и каждому в отдельности.

Хотя большинство соплеменников осуждало Мелика за излишнюю мягкость и кротость, у него было немало приверженцев. Незлобивость такого могучего воина привлекала к нему сердца тех, кого природа обделила силой.

Мелик, как и Енох, не уважал Вепря за жестокость и считал, что злость – это признак слабости, однако союз косматых братьев казался непобедимым. Если один из них жаждал чьей-либо крови, двое других не успокаивались, пока враг оставался жив. Всякий, объявивший им войну, должен был погибнуть сам или обязан был уничтожить их. Енох мечтал о союзе с косматыми братьями, но его попытки натыкались на глухую стену недоверия.

Сыновья Зубра знали только один вид отношений с себе подобными – животный страх во взгляде у всех, кто смел поднять на них свои глаза. Енох был, пожалуй, не менее жестоким и недоверчивым, чем Вепрь и его братья, но, наряду с этим, он обладал и качествами, необходимыми вождю: он был ласков со своими приверженцами, заботлив к нуждам семей, решителен, настойчив, беззаветно храбр, по-своему справедлив, и мудр.

В резком ответе Еноха чувствовался, однако, оттенок уважения к Вепрю.

– Тот получит без выкупа Росу и станет вторым вождем племени, кто первый вернет Огонь семьям и поможет вернуться к священной пещере. Тогда все воины будут ему подчиняться!

Вепрь слушал речь вождя, не отрывая жадных взглядов от Росы. Его маленькие глазки вдруг сверкнули угрозой:

– Роса, дочь Зари, будет принадлежать сыну Зубра. Всякий другой, кто осмелится прикоснуться к ней, будет убит!

Эти слова задели Мелика. Принимая вызов, он возбужденно крикнул:

– Роса будет принадлежать тому, кто вернет Огонь и выгонит врагов из священной пещеры!

– Сын Зубра сделает это!

Мелик и Вепрь скрестили взгляды. До сих пор у этих людей не было повода для вражды. Каждый знал о силе другого и, не имея поводов для соперничества, его и не искал. Внезапное нападение людоедов, потеря огня и, наконец, речь Еноха, разозлили и зажгли в них ненависть друг к другу. Вепрь, еще вчера не обращавший внимания на Росу, вздрогнул всем телом, когда Енох стал восхвалять девушку. Он мгновенно загорелся к ней страстью, неутолимой и яростной. С этой минуты он обрекал смерти всякого соперника, и Мелик понимал это. Он крепче сжал топор левой рукой и палицу правой.

Услышав ответ Мелика, братья Вепря встали рядом с ним, молчаливые и угрожающие. Все три брата были поразительно похожи один на другого: темнокожие, волосатые, с крохотными глазками, словно затянутыми пеленой, как надкрылья у жуков. Все трое подстерегали каждое движение Мелика, готовые броситься на него. Но люди подняли ропот. Даже те, кто осуждал Мелика за мягкость, не хотели его гибели, ведь он взялся вернуть им Огонь. Все знали, что он изобретателен и хитер, неутомим и искусен в обращении с Огнем. Наконец, многие верили в его удачливость. Вепрь также обладал силой, хитростью и упорством, и семьи могли только выиграть от того, что одновременно два лучших воина отправятся на поиски Огня.

В сильном возбуждении все вскочили на ноги. Приверженцы Мелика сгрудились вокруг брата вождя, готовые защищать его от нападения косматых братьев. Сын Зубра не знал страха, но и осторожность не была чужда ему. Он решил отложить сведение счетов с Меликом. Ворон, самый старый из воинов, выразил словами неясные мысли, будоражившие толпу:

– Разве семьи хотят своей гибели? Неужели они забыли, сколько воинов вырвали из их рядов враги, волны моря и болото? Из четырех остался один! Все, кто способен держать в руке топор и палицу, должны жить. Мелик и Вепрь – сильнейшие из наших охотников; если один из них умрет, племя ослабеет так же, как если бы погибли четыре других воина. Роса будет служить тому, кто принесет Огонь. Такова воля семей! И она будет записана на камне.

– Такова воля семей! – сказали воины. И все женщины подхватили в один голос: – Роса будет принадлежать покорителю Огня!

Вепрь никого не боялся, но понимал, что спорить с семьями опасно и, сделав знак братьям, он повернулся и ушел к своему логовищу. Это происходило на заре следующего дня. Высоко в небе ветер быстро гнал тучи, но над самой землей воздух стоял, неподвижно раскаленный и душный, напоенный тысячами запахов, не дающими вздохнуть полной грудью.

Раненые воины стонали – их томила жажда. Один из воинов ночью скончался. Окоченевший труп его лежал на траве, посинелый, с кровавым пятном вместо лица. Енох приказал похоронить труп. Жалобное бормотанье старого Ворона проводило воина в последний путь.

После похорон все внимание племени сосредоточилось на охотниках за Огнем. Вепрь и Мелик уже начали собираться в поход: косматые братья вооружились палицами, топорами, рогатками, дротиками с кремневыми наконечниками.

Мелик выбрал себе в спутники, вместо зрелых воинов, двух юношей – быстроногих и неутомимых в беге, у каждого из них было по рогатине, топору и дротику. Сын Леопарда -Мелих, сверх того захватил палицу – дубовую ветвь, конец которой был обожжен в огне костра. Он предпочитал это оружие всякому другому. С палицей в руках он привык сражаться один на один с самыми свирепыми хищниками.

Енох обратился к косматым братьям с такой речью:

– Вепрь увидел свет позже Мелика, – сказал он. – Пусть он выбирает свой путь. Если он пойдет к реке, сын Леопарда пойдёт к Болотам. Если же сын Зубра решит пойти к болотам, Мелик направится к Большой реке.

– Вепрь еще не знает, куда он пойдет! – возразил сын Зубра. – Он будет искать Огонь повсюду: утром он может пойти к озеру, вечером – к морю. Разве может знать преследующий оленя охотник, где удастся убить его?

– Вепрь должен сказать, какой путь он выбирает, – ответил старый Ворон, и одобрительный ропот толпы поддержал его. – Он не может одновременно идти и на закат, и на восход. Пусть Вепрь скажет, куда он пойдет!

Кинув злой взгляд на толпу, сын Зубра крикнул:

– Вепрь пойдет на закат!

И, сделав знак братьям, он решительно зашагал по направлению к степи. Мелик не сразу последовал его примеру. Ему хотелось повидать на прощанье Росу. Она стояла под ясенем среди стариков. Мелик направился к ней; она не тронулась с места; взгляд ее блуждал по степи. Подняв топор к небу, Мелик воскликнул:

– Слушай, Роса, дочь Зари! Мелик никогда не вернется к своей семье, если не сможет добыть Огонь. Мелик найдет смерть на дне пропасти, утонет в болоте или море, будет съеден саблезубым или вернется победителем и принесет Росе ракушки, синие камни, зубы мамонта и рога зубра!

Девушка подняла на воина глаза, в которых сверкала детская радость. Но Енох нетерпеливо оборвал речь Мелика:

– Сыны Зубра уже скрылись за лесом! – сказал он. – Почему Мелик еще здесь? – И Мелик, кликнув своих спутников, не оглядываясь, зашагал на восток.

– Енох, я хочу рассказать тебе о людоедах, чтобы ты представлял себе, с кем нам придется воевать. Оставшихся в живых нужно подготовить к обороне, продумать способ войны с ними. Представь, что ты вышел на охоту, которая принесет смерть либо тебе и всем семьям, либо дикому и кровожадному врагу.

– Рассказывай, учитель.

– Я расскажу, как они относятся к своим детям – и ты все поймешь.

Ребенка купают в отваре коры самого крепкого дерева, чтобы он вырос сильным и живучим, как оно, перед таким деревом бессильны ураганы, засухи и ледники. Лишь огонь опасен такому дереву: он поедает его – и дерево гибнет.

Младенца, который с виду был самым большим, назвали Мамонтенком. Я расскажу об этом мальчике и его судьбе.

Недостойных и слабых новорожденных толстошкурые людоеды съедают сразу. Мамонтенок понравился воинам, и они не стали ему вредить, так что теперь мальчик мог ничего не опасаться под солнцем и луной.

– Этот малыш должен стать наследником вождя, он единственный дожил до своих десяти лет, – сказал шаман. – Племя считает, что этот ребенок обладает колдовской силой и требует подвергнуть его испытаниям. И так как идут споры среди воинов, а я также считаю мальчугана колдуном.

О колдовской силе Мамонтенка не прекращаются разговоры, так что вождь, чтобы пресечь раздоры в племени раз и навсегда и чтобы определить, будет ли наследником, тот, кого выбрало племя и я – мы хотим провести испытание ядом.

Пока знахарь готовил отраву, Мамонтенка заперли на сутки в тесную хижину для испытания характера. Наутро каждый воин, который был за наследника или против него, выпил по чаше настойки из коры говорящего дерева. Содержащийся в ней яд сильно действовал на сердце, и колдун легонько ударял испытуемых по голове, приговаривая:

– Ложь улетучивается, как роса при восходе солнца. Говорящее дерево, останься в нем и разорви желудок его, если он виноват в клевете, или защити, если воин прав, пусть его вырвет – и он останется жив.

Толпа вокруг кричала:

– Клеветник!

Он, как поле с короткой травой, которое само не может укрыться от палящего взора солнца и, тем более, укрыть другого от взора врага! Ложь расцветает, но никогда не плодоносит!

Все противники Мамонтенка умерли и были похоронены тихо и скромно. После особенно сурового испытания ядом, в котором участвовало почти все племя, умерло больше половины мальчиков. Оставшиеся были ослаблены и не могли оказать Мамонтенку достойное сопротивление. Вождь приказал воинам, чтобы они забили и съели всех пленных мужчин и женщин, обременявших племя вот уже несколько ночей, а также их маленьких и слабых детей. Безвкусных костлявых стариков и старух просто прикончили.

В свои десять лет Мамонтенок силой и ростом не уступал молодым воинам племени. Племя провело обряд заново рожденного, и Мамонтенок стал сыном вождя. Обновление племени и появление нового наследника потребовало провести обряд очищения племени, который завершился торжественным пиром, на котором выживших после испытаний ядом детей принудили есть убитых родственников.

Мамонтенок рыдал над телом брата, которого отложили в сторону от общей кучи. Он не дал себя просто так убить и сражался с взрослыми воинами героически, а они – такого замечательного воина, к тому же брата наследника вождя, хотели отравить без борьбы, но не получилось. Поглотить, съесть его плоть – значит, впитать в себя часть героизма брата, значит, перенять его силу, храбрость, ум и одновременно сохранить его самого, ведь съеденный как бы продолжает жить в тебе, тем самым смывается осквернение убийством.

Из уважения к законам племени, к вечному и детскому горю воины старались накормить новых членов племени мясом именно их родственников. Во многих случаях это оказывалось невозможным: отыскать нужные тела мешало оцепенение, охватившее подростков. А вот с Мамонтенком все было ясно. Утешая его, вождь на пиру оказал ему честь: самолично поднес к губам сердце его брата. Ребенок чести не оценил, он выхватил кровавый кусок и метнулся в лес. Следопыты, во главе с вождем, быстро отыскали мальчишку, однако тот успел уже похоронить родное мясо. Воины, оскорбленные в лучших чувствах, откопали зарытое – этот кусок кровавого сердца с землей пополам – и втолкнули в рот юному глупцу, отказывающемуся от своего счастья и не желающему продлить жизнь собственного брата. Мальчик сцепил зубы, тогда его отвели в лагерь, побили древками копий, чтобы поумнел, и в третий раз поднесли кусок. Красная ярость охватила Мамонтенка, он выхватил ветку из костра и сунул горящим концом прямо в лицо одному из мучителей. Дерзкого измолотили до полусмерти за неблагодарность, глупость и непокорство законам племени. Потом приложили к рубцам и ранам целебные травы, поили магическим отваром, заботливо выхаживали. Такого смельчака нельзя терять. Больше всего на свете людоеды почитали в людях стойкость, презрение к боли, упорство и храбрость. А завтрашний бык находится среди сегодняшних телят. Воин не боится ни убивать, ни умирать, ни мучить, ни страдать – так учили их духи.

Женщина – тоже воин, однако слабее мужчины телом и духом; ей мешают сеять смерть: беременность, младенец и глупая жалость. Беременность – неизбежное зло, ее прерывать опасно, женщина может погибнуть или ослабеть. От младенцев же и от жалости избавиться нетрудно. Лишь от извечной игры между полами не отказались людоеды, а вот ее последствий научились избегать. Даже собственных детей они уничтожали, чтобы не обременять себя в походах лишней обузой. Свои ряды людоеды пополняли, принимая в племя пленных подростков обоего пола, родителей которых воины убили и съели.

Мальчишек и девчонок приучали к своим обычаям – таким образом, не имелось среди людоедов никого, кто был бы связан между собой кровными родственными узами, разве что сестры и братья, вместе взятые в плен, да и те, с течением времени, переставали испытывать друг к другу хоть какие-то теплые чувства. И наследников после себя они оставляли только духовных. Самые сильные связи рождались при обряде усыновления заново рожденного: на приемышей изливались те капельки доброты и нежности, что еще оставались в желчных мешках, служивших воинам вместо сердец. Где, в каких колодцах времени почерпнуло это племя свои страшные нравы и взгляды? Какие враги, какие бури и невзгоды заставили их так ужесточить собственные души? Кто ведает?

Пришел черед выжившим мальчикам стать мужчинами. Вождь назначил день инициации. Колья, вбитые в землю, обозначали площадку для священного действа. В середине ее росло гигантское дерево: все его нижние ветви были обрублены, кроме одной, особенно громадной, ветки, которая резко выдавалась вперед; через нее перебросили два ремня из воловьей кожи. Мамонтенок проходил испытание первым. Его новый отец, сильнейший воин и вождь племени, схватил сына за кожу на груди – и каменными пальцами оттянул ее, нащупывая грудную мышцу. Отделив мускул от костей, он взял очень острый деревянный колышек, торжественно показав его солнцу, воткнул под мышцу и надавил так, что тот вошел под кожу почти целиком, на поверхности оставался виден лишь маленький край колышка. Брат вождя сделал то же самое со второй мышцей. Вождь в этот момент смотрел в глаза юнцу, который выдержал ужасную боль, не моргнув. Ремни привязали к колышкам, и Мамонтенка вздернули на них на высоту человеческого роста. Вес тела удерживали лишь деревянные палочки, и Мамонтенок заорал:

– Сейчас я разорвусь на куски!

Однако мускулы выдержали. Как раз в этот миг солнце достигло вершины горизонта. Пока светило медленно спускалось вниз, Мамонтенок шагал вверх по ступенькам боли. Терял сознание – и в его замутненном мозгу ворочалась лишь одна мысль: крикнуть, чтобы прекратили обряд – и будь что будет. Солнце прошло половину закатного пути – и он вдруг испытал неземное ощущение. Духи выпили из него боль в награду за терпение. Мамонтенок летел куда-то в могучем дурманящем трансе, чувствуя в себе неведомые силы и желание убивать всех. Так родился воин, и у него был необычайный подъем духа.

Мамонтенок дождался освобождения от пытки, которое не замедлило прийти, как только солнце село за горизонт. Оно словно ускорило свой ход, чтобы испытуемый меньше мучился! Юношу, ставшего мужчиной, опустили на землю, вытащили колышки и втерли соль с пеплом в отверстия ран, чтобы очистить их и создать татуированные знаки, которые навеки прославят их владельца.

Несколько дней он пролежал в лихорадке. Знахари умерили его муки травяными настоями. Когда Человек по имени Мамонт – уже не Мамонтенок – выздоровел, его впервые допустили на священный танец, доступный лишь тем воинам, кто имел подобные знаки. На церемониальной площадке воины собрались в полдень, развели под большим деревом костер – и затанцевали под удары барабанов и звучание голосов, всегда оставаясь лицом к солнцу. Одобряемые соплеменниками, они не останавливались десять часов кряду, пока у них не начали разрываться икры. Их стали одолевать видения священных саблезубых кошек и ужасные воспоминания. Одни шептали что-то в полубредовом состоянии, другие падали, а наблюдатели ободряли их ударами лозы по оголенному телу, оставляющими кровавые полосы, и криками, которые заставляли двигаться, пока светило не закатится за горизонт. Так Человек по имени Мамонт сделался настоящим воином-людоедом. Он освоил боевое искусство, привык убивать без раздумий.

– Вот почему я тебе говорю, что на людоедов нужно спланировать и открыть охоту до полного их уничтожения, – завершил свой рассказ учитель.

– Если Мелик или Вепрь справятся, то людоеды погибнут без огня. Будем ждать, а пока готовтесь к защите.

Мелик, Верный и Сом целый день шли по степи. Зеленый покров ее был еще в полном расцвете. Солнце сушило траву, ветер колыхал ее, разнося бесчисленные запахи, которыми был напоен воздух. Монотонная и однообразная, на первый взгляд, степь таила в себе бесконечное разнообразие злаков, трав и цветов, насекомых и животных. Плодородие ее было неистощимо. Среди необозримых зарослей злаков ютились островки дрока, вереска, шильника, зверобоя, шалфея, лютиков кресса. Местами виднелись участки голой почвы, устоявшие против натиска сомкнутых колонн растительной армии. Но за этими плешинами снова начинались сочные пятна мальвы, шиповника, красного трилистника и зеленых кустарников. Однообразие равнины нарушали то невысокий холм, то глубокий овраг, то пруд, кишащий насекомыми, лягушками и тритонами. Одинокая скала высилась в траве, словно мастодонт на пастбище. Стада оленей мелькали на горизонте, зайцы скакали в высокой траве, удирая от волков и собак. В воздух тяжело взлетали стаи куропаток, над степью носились вороны, легкокрылые вяхири, грузные дрофы. С места на место перебегали табуны диких лошадей, неспешно и солидно выступали зубры. Из рощи выходил, неуклюже переваливаясь с боку на бок, огромный и страшный серый медведь, победитель саблезубого.

Вечером Мелик, Сом и Верный расположились на привал у подножья кургана. Они не прошли за день и десятой части пути. Сколько видел глаз, кругом расстилалась однообразная и печальная, в этом сумеречном полусвете, степь. Последние лучи солнца догорали на облаках – и вид этого моря огня напомнил Мелику о том крохотном язычке пламени, который он должен был добыть. Казалось, стоило лишь взобраться на вершину холма и протянуть сухую сосновую ветвь к облакам, чтобы искра небесного огня воспламенила ее.

Тучи над горизонтом потемнели, но неясный багрянец еще долго мерцал на темном фоне неба. Одна за другой стали вспыхивать сверкающие точки звезд. Поднялся легкий ветерок. Каждое мгновение из мрака могли появиться саблезубый, волк или медведь, хотя они редко охотятся на равнине; стадо зубров могло растоптать хрупкую человеческую плоть; волчья стая представляла грозную опасность для беззащитных людей – количество придавало волкам силу крупных хищников, а голод вооружал их храбростью.

Охотники поужинали сырым мясом – это был грустный ужин, они отвыкли от сырой пищи. Затем Мелик первым встал на стражу. Всем существом он внимал каждому дыханию ночи. Глаз его улавливал движения теней, блеклое свечение тумана; слух различал шепот ветерка, шелест травы, полет насекомых, бег животных и шорох змей; он слышал вопль шакалов, отличный от воя волков, стрекотание кузнечиков и дальний клекот орла; ноздри его впитывали сладостный аромат цветов, свежее дыхание травы, острый запах хищников и зловоние гадов; кожа его ощущала малейшее дуновение ветерка, будь то волны влажного холодка или приступы сухого тепла. Жизнь была полна опасностей, и все проявления ее таили в себе угрозу. В неустанной борьбе с окружающим мог выжить только бдительный, сильный и хитрый воин. Мелик настороженно высматривал в темноте приближение когтей, раздирающих плоть, клыков, дробящих ее, или горящих угольков глаз пожирателей живого тела.

Многие из хищников, учуяв присутствие сильного зверя – человека – отбегали, не задерживаясь. Так пробежали мимо волки – челюсти их так же мощны, как и саблезубого.

Мелик почувствовал, когда к ним стала подкрадываться стая волков. Волки знали силу стаи – они остановились подле привала охотников, смутно понимая, что не слабее трех людей. Но так как голод не терзал их, они предпочли пробежать дальше по следу оленей. Подходила и стая собак, похожих на волков. Они окружили курган и долго лаяли на людей. Отдельные собаки с угрожающим рычанием забегали вперед, но ни одна не решилась напасть на двуногих зверей.

Недавно еще собаки стаями ходили за охотниками. Они питались отбросами и участвовали в охотах. Старый Ворон приручил двух собак – он кормил их потрохами и костями, подманивая к себе и воспитывая в них послушание за подачки. Они погибли в схватке с кабаном. Приручить других не удалось. Мелику нравилась мысль о союзе с собаками. В этом он чувствовал залог большей безопасности человека, новый источник силы. Но нечего было, и думать об этом здесь, в степи, где людей было всего трое, а собак – целая стая. Между тем, собаки стягивались кольцом вокруг людей. Они не лаяли больше, но их короткое дыхание слышалось все отчетливее. Это начало беспокоить Мелика. Взяв пригоршню земли, он швырнул ее в самую смелую собаку и крикнул:

– У нас есть рогатины и палицы, которыми можно убить медведя, зубра и даже саблезубого. Убирайтесь, пока я вам не вспорол животы!

Собака, которой земля попала в морду шарахнулась и, с повизгиванием, скрылась в темноте. Остальные отбежали назад и, казалось, что они стали переговариваться. Мелик швырнул еще одну пригоршню земли, прикрикнув:

– Где вам сражаться с охотниками! Прочь отсюда! Ищите себе добычу, послабей – оленя или зайца! Мелик выпустит наружу кишки первой, которая осмелится приблизиться!

Разбуженные голосом Мелика, Верный и Сом вскочили на ноги. Появление двух новых теней заставило собак обратиться в бегство.

Два дня шли Мелик, Верный и Сом, обходя препятствия, но опасности росли по мере того, как охотники приближались к краю степи. Хотя лес находился еще в нескольких небольших переходах, предвестники его – отдельные рощи деревьев, крупные хищники – стали попадаться все чаще и чаще. Однажды охотники встретили даже саблезубого, он шел с подветренной стороны, и охотники успели скрыться в земляной яме.

Ночи становились все опасней, и теперь, задолго до наступления сумерек, охотники начинали думать об отдыхе: они искали пещеру в холмах, удобную площадку на скале или, на худой конец, хотя бы расселину в почве. Ночевать на деревьях они избегали.

В разгар дня их начинала мучить жажда. Кругом не было ни ручейка, ни болота, а трава пожелтела на раскаленном солнце. В воздухе появились тучи мошкары, они беспокойно носились и беспощадно жалили тела воинов.

Когда тени дня удлинились, земля снова зазеленела, и воздух стал влажным, а ветерок с холмов принес запах свежей воды, тогда жажда отступила, и дорога не казалась больше кошмаром.

Вскоре воины увидели стадо зубров, и Мелик сказал своим спутникам:

– Мы напьемся воды до захода солнца. Зубры идут на водопой!

Верный, сын Тополя, и Сом, сын Реки, выпрямили уставшие тела. Мелик выбрал себе в спутники легких и подвижных юношей. В них нужно было воспитать мужество, веру в себя и выносливость. Взамен они готовы были платить слепым повиновением и безграничным доверием к своему вождю, способностью мгновенно забывать перенесенные страдания, оставаясь мужественными в глазах вождя, ведь предоставленные самим себе, они терялись перед враждебными силами природы – и страх брал верх над их телами. Но у них были зоркие глаза, тонкий слух, ловкие руки и неутомимые ноги – и все эти качества были к услугам вождя, который сумеет завоевать их доверие и подчинить своей воле.

За дни совместного странствования Верный и Сом успели привязаться к Мелику. Для них он был воплощением мужества и силы, защитником и покровителем. Порой, шагая рядом с ним, они любовались его мощными плечами и широкой грудью. Молодые охотники испытывали, непонятное им самим, чувство доверия к нему. Мелик платил юношам такой же искренней привязанностью. Почему-то союз с Верным и Сомом казался ему залогом успешности задуманного похода.

Длинные тени легли у подножья деревьев. Солнце склонялось к закату, и огромный красный диск заливал багряным светом равнину и медленно движущееся темно-бурое стадо зубров казалось издали мутным потоком воды. Вслед за зубрами украдкой пробиралось множество других зверей – это доказывало, что Мелик не ошибся в своих предположениях, и водопой находится невдалеке, где-то там, за линией холмов.

Вскоре Мелик, Верный и Сом почувствовали близость воды, и ноздри их жадно втягивали влажный воздух.

– Надо опередить зубров! – сказал Мелик.

Он боялся, что водопой окажется узким и что великаны зубры преградят доступ к нему. Охотники ускорили шаг. Стадо подвигалось медленно, ведь молодые зубры устали от длинного перехода, а старые соблюдали привычную осторожность. Охотники быстро догнали зубров. Другие животные также хотели достигнуть водопоя раньше зубров, и видно было, как стремительно неслись вперед стада легких оленей, наперерез им проскакал табун лошадей. Многие животные уже добрались до холмов. Мелик и его спутники значительно опередили зубров и взобрались на вершину холма, когда те только-только достигли его подножия. Это должно было бы позволить охотникам, не спеша, утолить жажду. Перевалив через гребень холма, Мелик, Верный и Сом зашагали еще быстрей. Вода уже была видна отсюда, это было небольшое озеро, окруженное со всех сторон грядой скал, но узкая коса земли полуостровом вдавалась в него. Справа озеро питали воды полноводной реки, а слева оно низвергалось водопадом в глубокую пропасть. Доступ к озеру был возможен тремя путями: по реке, через перевал, которым прошли охотники, или через второй перевал, в скалистой гряде. В остальных местах озеро было окружено непроходимой базальтовой стеной.

Охотники приветствовали воду радостными криками. У водопоя уже столпились хрупкие олени, маленькие коренастые лошадки, робкие косули и старый сохатый, на лбу которого выросло как будто целое дерево. Только свирепый вепрь, гордый сознанием своей силы, пил воду спокойно. Все остальные звери утоляли жажду, насторожив уши, с бегающими глазами; они часто вздрагивали и недоверчиво поднимали морды, готовые в каждое мгновение броситься наутек. Слабые должны жить в постоянном страхе, гласил закон жизни.

Вдруг, словно по команде, все морды повернулись в одну сторону, и еще через мгновение: лошади, олени, косули и сохатый беспорядочной толпой понеслись к западному холму. Один вепрь остался на месте, беспокойно вращая налитыми кровью глазами. Появилась стая свирепых лесных волков. Мелик, Верный и Сом держали наготове рогатины и дротики, а вепрь воинственно оскалил свои клыки и угрожающе захрюкал. Волки осмотрели врагов и, признав их опасными, предпочли броситься в погоню за убежавшими животными. После ухода волков на водопое наступила тишина, и воины, вволю напившись свежей холодной воды, стали держать совет. Уже надвигались сумерки, и солнце спряталось за базальтовой стеной. Нечего было, и думать продолжать путь в темноте. Где же остановиться на ночлег?

– Идут зубры! – сказал Верный, заслышав вдали шум. Вдруг он повернул голову в сторону западного перевала. Трое охотников насторожили слух, затем легли на землю.

– Оттуда идут не зубры, – прошептал Сом, а Мелик продолжил:

– Это мамонты.

Охотники поспешно осмотрели местность в поисках пристанища на ночь. Река текла между базальтовым холмом и отвесным утесом из разноцветного камня. Узкий выступ, спиралью опоясывающий утес, позволял, однако, без особенного труда достигнуть его вершины.

Верный первым заметил пещеру на вершине утеса. Она была низкой и небольшой, но охотники не сразу проникли в нее. Сначала они пристально вглядывались в ее глубину, затем Мелик, пригнув голову к земле и втягивая в ноздри запахи, вполз в отверстие. Пол пещеры был устлан костями, обрывками шкур, оленьими рогами, челюстями каких-то животных. Все это свидетельствовало, что хозяин пещеры был грозным и опасным охотником. Мелик еще раз внюхался в запахи пещеры и уверенно сказал:

– Это пещера серого медведя. Она пустует уже целую луну.

Верный и Сом не сталкивались до сих пор с этим громадным хищником, охотники кочевали обычно по местам, где водились саблезубые, зубры, даже мамонты, но серый медведь был редким гостем. Мелику уже приходилось видеть его во время своих дальних странствований. Он знал, что серый медведь смел и не уступает в силе саблезубому великану, а в жестокости – носорогу.

Почему пустовала пещера, Мелик не знал: медведь мог найти себе новую берлогу, перекочевать на короткое время в другое место, наконец, мог погибнуть в схватке с другим хищником или при переправе через реку; но так или иначе, Мелик не сомневался, что этой ночью хозяин не вернется, и решил занять берлогу.

Пока длился осмотр пещеры, у водопоя поднялся страшный шум – это пришли зубры. Их могучий рев будил звонкое эхо и разносился по всему озеру. Мелик не мог удержать дрожи, прислушиваясь к реву зубров. Человек редко отваживался охотиться на этих великанов. Зубры сознавали свою силу и не боялись даже самых крупных хищников, которые осмеливались нападать только на ослабевших или отбившихся от стада. В это время новая волна звуков ворвалась в шум, поднятый зубрами. Этот крик был слабее рева зубров, и, тем не менее, он возвещал приближение самых сильных из живых существ, живущих на земле. Мамонт был непобедимым и полновластным хозяином суши. Его огромная туша, внушающая страх, заставляла держаться на почтительном расстоянии саблезубых и волков, отпугивала серого медведя; один лишь носорог, слепой и глухой в своей ярости, не боялся нападать на него.

Племена охотились на мамонтов, но затравить такого сильного зверя, заставить его бежать от страха и, совершив ошибку, попасть в яму с кольями, вырытую человеком, было опасным делом. Такая охота не обходилась людям без жертв. Мамонты были подвижными, гибкими, неутомимыми, сообразительными и памятливыми. Хобот служил им, как человеку руки, страшные бивни были сильнейшим оружием на земле, а смекалкой мамонт не уступал человеку.

Случилось так, что вожаки мамонтов и зубров одновременно подошли к водопою. Мамонты, привыкшие к тому, что им везде уступают дорогу, пожелали пройти первыми. Обычно в таких случаях бизоны и зубры отступали. Но иногда, избалованные покорностью всех прочих травоядных, зубры приходили в бешенство, особенно когда вожаки их плохо знали мамонтов. Восемь передовых зубров были огромными самцами – крупнейший из них был ростом с носорога. Томимые сильной жаждой, они не склонны были проявлять уступчивость. Увидев, что мамонты собираются первыми пройти к водопою, они угрожающе подняли головы и издали протяжный боевой крик. За вожаками мамонтов длинной лентой вытянулось многоголовое стадо. Трое охотников вышли из пещеры.

.Величественное и дикое зрелище, представшее перед глазами охотников, наполнило их благоговейным трепетом. Спокойные и невозмутимые мамонты преграждали путь зубрам. Маленькие и подвижные глаза вожаков неотрывно следили за ними. Восемь горбатых зубров с налитыми кровью глазами яростно потряхивали жирной, грязной и тяжелой гривой, наклоняя к земле острые, расходящиеся в стороны рога, они не собирались уступать место у озера. Инстинктивно они сознавали грозную силу врага, но нетерпеливый рев, сгрудившегося за их спинами, стада зажигал в них воинственный задор. Внезапно самый рослый зубр, вожак всего стада, еще ниже пригнув к земле морду и сверкающие рога, бросился на ближайшего мамонта. Сила натиска и внезапность нападения были таковы, что мамонт зашатался и упал на колени. Зубр, со свойственным его породе упорством, продолжал нападать; его острые рога наносили мамонту удар за ударом; он спешил использовать свое преимущество, а поверженный на колени мамонт мог отбиваться только хоботом. В этой страшной схватке великанов зубр был воплощением слепого бешенства. Пена выступила на его губах, налитые кровью глаза сверкали, как угли, и он весь дрожал от чудовищного напряжения. Упорно и непрерывно зубр бил противника рогами, стремясь опрокинуть его на бок, чтобы добраться до брюха, где кожа не была такой толстой, тогда он вышел бы победителем из схватки. Мамонт понимал это и, напрягая все силы, старался не дать повалить себя. Одним рывком он мог снова встать на ноги, но для этого нужно было, чтобы зубр хоть на мгновение перестал наскакивать на него.

Неожиданное нападение сначала озадачило остальных вожаков. Четыре мамонта и семь зубров стояли друг против друга в грозной неподвижности. Ни один пока не пытался вмешаться в схватку. Вскоре мамонты стали проявлять признаки нетерпения, а самый высокий, с громким сопением, шевельнув перепончатыми ушами, похожими на гигантских летучих мышей, сделал шаг вперед, это на мгновение отвлекло внимание зубра. Мамонт, на которого напал зубр, нанес своему противнику страшный удар хоботом по ногам, и тот, в свою очередь, зашатался, потеряв инициативу в схватке. Мамонт воспользовался передышкой, чтобы подняться на ноги. Два огромных зверя снова стояли друг против друга. Бешенство безраздельно овладело мамонтом и, подняв кверху хобот, он издал трубный звук и кинулся на своего противника. Изогнутые бивни его подбросили зубра в воздух, а затем, поймав тело гиганта, швырнули того на землю с такой силой, что у зубра затрещали кости. Не дав ему прийти в себя, мамонт вонзил в, уже почти поверженного, противника бивни в брюхо и затоптал его чудовищными ножищами; кровь фонтаном хлынула из раздавленных внутренностей зубра. Рев побежденного не был слышен в поднявшемся шуме: семь зубров и пять мамонтов ринулись друг на друга. Волнение овладело и стадами – глухой рев зубров слился с пронзительным трубным призывом к драке мамонтов; бешенство и ярость привели в движение могучие туловища, страшные бивни, грозные рога и гибкие мощные хоботы. Вожаки были поглощены битвой. Они сбились в тесную кучу, откуда доносились рев бешенства и боли, хруст раздираемых тканей и треск раздавленных костей.

В первом столкновении численное превосходство дало преимущество зубрам. Три зубра, соединенными силами, напали на одного мамонта и повалили его на землю. Но остальные мамонты ринулись на противников и буквально раздавили их своей огромной тяжестью. Горя бешенством, они принялись топтать поверженных на землю зубров, и только увидев опасность, грозящую поваленному мамонту, они оставили свои жертвы – и снова пошли в бой.

Три зубра, добивавшие лежащего на боку великана, были застигнуты врасплох. Налетевший на них ураган смял и растоптал двух из них, а третий спасся бегством. За ним побежали и остальные, пока еще сражавшиеся, зубры. Панический страх передался всему стаду зубров. Сначала это была какая-то смутная тревога, но через мгновение тревога превратилась в оцепенение. Зубры застыли, звуки борьбы замерли, словно наступило затишье перед грозой. Стадо дрогнуло, повернуло вспять – и в слепом страхе побежало. В дикой сутолоке более быстрые топтали отстающих, шагая по их спинам. Треск сломанных костей походил на шум падающих деревьев. Мамонты не стали преследовать убегающего противника. Лишний раз показали они меру своей силы, лишний раз они доказали свое превосходство над всеми живыми существами, населяющими землю. Колонна рыжевато-бурых гигантов с длинными гривами и шерстью не спеша выстроилась вдоль берега озера и стала утолять жажду.

На склоне холма стояли обитатели леса, взволнованные только что окончившимся зрелищем, и почтительно взирали на пьющих гигантов. Охотники любовались властителями земли, Мелик сравнивал худые руки, тонкие ноги и хрупкий торс Сома и Верного с толстыми, как дубы, ножищами и высокими, как скалы, телами мамонтов и думал о ничтожности человека, о жалкой кочевой жизни, которую он ведет в степи.

Он думал также о саблезубых, пещерных и серых медведях, которые могли встретиться людям в лесу, и под могучей лапой которых человек так же бессилен, как сурок в когтях у орла.

Прошло несколько часов, взошла белая луна и поплыла вдоль туч. Вода в озере тихо плескалась, блистая голубоватым серебром, мамонты ушли. Редко-редко бесшумно проносилась летучая мышь или проползала неслышная змейка. Эту часть ночи на страже у входа в пещеру стоял Сом. Он очень устал, и временами охотника одолевала дремота, но Сом пробуждался и осматривался при резких порывах ветра, внезапных шумах или при появлении нового запаха. Охотника не покидало чувство тревоги, какое-то странное оцепенение сковало все его мысли и чувства, в его сознании бодрствовал только страх перед возможной опасностью. Внезапное бегство оленей заставило Сома насторожиться и внимательней оглядеть окрестности, он увидел по ту сторону реки, на гребне крутого холма, какого-то крупного зверя, тот медленно приближался, переваливаясь с боку на бок. Массивные, но в то же время гибкие конечности, большая морда, заострявшаяся книзу, и что-то, отдаленно напоминающее беззаботно шагающего человека, было в его поступи. Перед взором молодого охотника на фоне огромной, низко висящей луны шел медведь.

Сом был знаком с пещерным медведем – этот великан с выпуклым лбом обычно мирно жил в своей берлоге, никого не трогая, питался растительной пищей, и только во время голода охотился на животных. Но приближавшийся медведь, казалось, принадлежал к другой породе. Сом убедился в этом, когда медведь вышел на освещенную луной вершину холма, и охотник смог его хорошенько рассмотреть. У этого зверя был плоский лоб и серый мех; в его поступи чувствовались уверенность в себе, скрытая угроза и жестокость плотоядных хищников. Это был серый медведь. Сом вспомнил рассказы охотников, побывавших в местах, где проживал серый медведь. Этот зверь сильнее зубра и бизона, и он относит убитую лошадь в свою берлогу с такой же легкостью, как саблезубый – антилопу. Одним ударом когтей серый медведь вспарывает грудь и живот человека и не боится ни саблезубого, ни льва.

Старый Ворон говорил, что серый медведь уступает в силе только мамонту и носорогу. Сын Реки не почувствовал того приступа внезапного страха, который пришел с саблезубым, решившим полакомиться людьми. Сом вспомнил рисунок, погибшего в схватке с саблезубым, охотника – это укрепило его силу и мужество. Встречи с безобидным и благодушным пещерным медведем приучили Сома не бояться медведей вообще, но повадки приближавшегося зверя показались ему подозрительными, и Сом решил разбудить Мелика. Легчайшего прикосновения к руке вождя было достаточно, чтобы тот мгновенно вскочил на ноги.

– Зачем ты разбудил меня? – спросил Мелик, выходя из пещеры. Молодой воин молча протянул руку в направлении холма, вождь нахмурился.

– Серый медведь! – прошептал Мелик – и тревожным взглядом окинул пещеру.

С вечера воины заготовили много веток и кучу камней. Несколько крупных валунов лежали поблизости – всем этим можно было загородить вход в пещеру. Мелик предпочел бы спастись бегством, но бежать можно было только по направлению к водопою, то есть прямо в лапы к серому медведю; можно было также вскарабкаться на дерево – серый медведь не любит лазить по деревьям, слишком тяжелый и толстый, но поблизости были лишь тонкие деревца, да к тому же этот неутомимый и упрямый зверь способен подстерегать свои жертвы бесконечно долго. Медведь стал спускаться по крутому склону холма и, дойдя до подножья, поднял кверху морду, втянул влажный воздух и затрусил рысцой.

На мгновение охотникам показалось, что он удаляется, но, очутившись на берегу, медведь уверенно побежал к переправе и остановился как раз напротив утеса, где приютились люди. Заметил ли он Сома, который укрывался в тени скалы, стараясь не делать ни одного движения? Или это и был хозяин берлоги, захваченной людьми, который вернулся из дальних странствий? Так или иначе, медведь отрезал охотникам единственный путь к отступлению: с одной стороны – утес, который обрывался совершенно отвесно и охотники, при попытке спуститься с него, обязательно переломали бы себе все кости; с другой, на противоположном берегу узкой речки, подстерегал медведь.

Как бы быстро ни бежали люди, медведь успеет переплыть речку и настигнуть их. Оставалось ждать, пока хищник сам снимет осаду, или принять бой на месте, если он решится напасть на людей в пещере.

Мелик позвал Верного, и все втроем стали перекатывать валуны ко входу в пещеру. Потоптавшись на месте, медведь вдруг бросился в воду и переплыл реку. Выйдя на берег, он стал взбираться по узкому выступу, опоясывавшему утес. Чем ближе подходил медведь, тем больше опасений внушала Верному и Сому огромная мускулистая туша и сверкающие, при свете луны белые клыки. Сердца юношей бешено колотились от страха. Мелик также был встревожен, он знал силу противника и понимал, что медведю понадобится немного времени, чтобы растерзать троих людей.

Топор, рогатина и дротик были бессильны против крепких, как гранит костей, против толстой, как броня шкуры. Вскоре перед входом в пещеру выросла стена, охотники оставили незаложенным только одно отверстие на высоте человеческого роста. Когда медведь подошел совсем близко, он остановился и удивленно тряхнул головой.

Медведь давно учуял людей, услышал шум, поднятый ими при сооружении стены, но не ожидал, что вход в берлогу, который он так хорошо знал, вдруг окажется прегражденным. Медведь смутно почувствовал, что существует какая-то связь между появлением этого неожиданного препятствия и вторжением людей в его берлогу. Преграда озадачила его, но нисколько не встревожила, и он понял, что имеет дело со слабым противником. Сперва огромный зверь мирно потягивался, расправляя грудь и покачивая остроконечной мордой. Затем внезапно, без видимого повода, пришел в ярость и издал хриплый рев, встав на задние лапы. Стоя, он еще больше напоминал человека – волосатого, с уродливо-короткими ногами и непомерно удлиненным торсом. Мелик вспомнил Вепря. Переваливаясь с лапы на лапу, медведь подошел к оставшемуся незаложенным отверстию.

Верный и Сом, скрывшиеся в темноте пещеры, держали наготове топоры. Мелик приказал им не торопиться, а юноши слушались его, как вождя. Мелик поднял свою палицу и замер в ожидании боя. Юноши думали, что медведь опустит передние лапы на груду камней и примется разрушать укрепление. Но зверь неожиданно просунул в отверстие мохнатый лоб и раскрыл пасть, обнажив два ряда острых, как дротики, зубов. Топоры Верного и Сома с силой врезались в лоб хищника; Мелик взмахнул палицей, но низкий потолок помешал нанести удар, и медведь с ревом отступил. Он не был даже ранен – ни одна капля крови не выступила на его морде, но его горящие маленькие глазки и лязг мощных челюстей яснее ясного говорили о возмущении оскорбленной силы. Однако медведь не пренебрег полученным уроком, вместо того, чтобы идти напролом, он решил уничтожить опасное препятствие – и толкнул преграду лапой.

Стена зашаталась и дрогнула, тогда, удвоив усилия, медведь стал расшатывать преграду. Он наваливался на нее плечом, толкал лбом, цеплялся когтями и тянул к себе, наконец, отступив, он с разбега бросился на нее всей тяжестью своего массивного тела. Обнаружив слабое место у основания стены, медведь сосредоточил на нем все удары – это место было недосягаемо для людей, и они не могли помешать разрушительному натиску противника. Тогда и охотники быстро изменили способ защиты: Мелик и Сом подперли бревнами опасное место, и стена перестала шататься. Верный же высунулся в отверстие и подстерегал мгновение, чтобы метнуть дротик в глаз противника. Вскоре медведь заметил, что слабое место в преграде перестало шататься от его толчков, и это непостижимое явление, шедшее вразрез со всем его долголетним опытом, озадачивало и раздражало его. Медведь отошел на шаг, сел на задние лапы, недоверчиво тряхнул головой, а затем снова попробовал расшатать стену. Когда и на этот раз преграда не поддалась, медведь пришел в ярость и оставил всякую осторожность. Отверстие, которое медведь заметил в стене, притягивало к себе, и зверю казалось, что здесь он найдет свободный проход. С разбега медведь бросился на него, дротик просвистел и впился ему в веко, но уже ничто не могло остановить сокрушительного натиска этого живого тарана. Стена рухнула. Мелик и Сом отскочили в глубину берлоги, а Верный не успел сделать этого, чудовищные лапы медведя подмяли охотника – и послышался треск ломаемых ребер. Верный не мог противостоять огромной силе гиганта – и покорный, беспомощный, как лошадь, настигнутая львом, оказался в смертельном оцепенении.

Мелик сперва растерялся от неожиданного прорыва зверя через их укрепления, но взял себя в руки, увидев опасность, угрожавшую его другу Верному, загорелся воинственным пылом. Он, отбросив ставший не нужным топор, обеими руками схватил свою узловатую палицу. Медведь заметил его движение и, отложив расправу со слабым противником, с грозным рычанием шагнул навстречу Мелику. Но не успел зверь пустить в ход свои страшные когти и клыки, как палица вождя молниеносно хватила его по челюсти. Удар, нанесенный искоса, был не очень силен и не опасен, но пришелся по чувствительным местам и причинил такую боль, что хищник осел и завыл. Второй удар палицы упал на несокрушимый череп – это была ошибка, медведь почти не почувствовал боли, и только яростно зарычал на дерзкого врага. Мелик отпрянул в сторону и притаился за выступом скалы. Обезумевший от боли и бешенства медведь снова слепо кинулся на него, взмахнув лапой, медведь разнес выступ, за которым прятался вождь. Мелик в самую последнюю секунду отскочил в сторону, и огромный зверь со всего разбега ткнулся мордой в базальтовую стену. Оглушенный ударом, медведь зашатался. Воспользовавшись этим, Мелик с такой силой хватил медведя палицей по спине, что у того хрустнули позвонки. Зверь зашатался и упал. Мелик в упоении победы бешено колотил его палицей по ноздрям, по лапам, по челюсти, а в это время Верный и Сом вспарывали медведю брюхо топорами. Когда, наконец, окровавленная туша перестала содрогаться, охотники молча переглянулись – это был торжественный момент. Мелик вырос в глазах молодых охотников: ни Енох, ни Дикий, сын Саблезубого, ни один из тех великих воинов, о которых рассказывал старый Ворон, не могли похвалиться победой над серым медведем.

Следующий день прошел без приключений и в сытости. Мелик и его спутники, все время безостановочно двигаясь на юг, давно уже миновали степь. Теперь они шли по густому лесу и, казалось, что темная чаща никогда не кончится. Изредка встречались поляны, поросшие высокой травой, болота и небольшие озера, за которыми снова начинался лес. Буйный растительный покров то взбирался на холмы, то спускался в глубокие овраги и пропадал, тогда охотники вновь вынуждены были идти через огромные степные просторы. Все виды растений и все породы животных водились в лесу, по которому пролегал путь охотников. Здесь можно было встретить саблезубого, а может, и самого пещерного льва, вепря и волка, лань и оленя, носорога, кабана или косулю. Может быть, в этом лесу водились даже львы-великаны – редчайшая порода хищников. Кое-где виднелись широкие просеки, устланные растоптанными ветвями и вырванным с корнем молодняком – неоспоримое свидетельство соседства мамонтов, стадо которых причиняет лесу больший ущерб, чем самые сильные бури и ураганы. В этом опасном месте воины находили обильную пищу, но и сами могли стать добычей любого крупного хищника.

Мелик, Верный и Сом продвигались вперед с величайшей осторожностью, построившись треугольником, чтобы одновременно иметь возможность наблюдать за большим пространством. Днем острое зрение и тонкий слух заблаговременно предупреждали их о всякой опасности. Впрочем, днем крупные хищники спали, а выходили на охоту только в сумерки. При дневном свете зрение их уступало в остроте человеку, а обоняние – волку. Собаки и волки могли представлять днем немалую опасность и для людей, но в этом, обильном всякого рода добычей, лесу не было смысла нападать на таких сильных и коварных противников, как люди. Страшный пещерный медведь охотился на животных только тогда, когда не находил растительной пищи, в остальное время это огромное животное мирно утоляло свой голод обильными плодами леса.

Если дни у охотников проходили относительно спокойно, то ночи были полны тревоги, и они начинали искать безопасное убежище для отдыха. Иногда это была естественная пещера, иногда им приходилось строить укрепление из камней, а порой находили приют в глубокой земляной яме. Но чаще всего охотники отдыхали на деревьях, выбирая группу, с близко расположенными друг к другу стволами. Больше всего охотники страдали от отсутствия огня. В безлунные ночи им казалось, что свет навсегда оставил землю, и мрак больше никогда не рассеется. Темнота угнетала их, наваливаясь огромной тяжестью на душу охотников. По ночам они подолгу вглядывались в глухую чащу, ожидая, что где-нибудь вспыхнет искра, и языки пламени начнут лизать сухие ветви, но в темноте мерцали только искры далеких звезд да раскаленные угольки глаз хищников. Люди чувствовали себя оторванными от родной семьи и незащищенными от опасностей окружающего враждебного мира.

Неожиданно из лесу вышел бизон. Бизоны были подвижные, сильные, чуткие к малейшей опасности, смелые и осторожные животные, великолепно вооруженные для борьбы за существование. Сердце Мелика учащенно забилось при приближении широкогрудого, круторогого величественного зверя, и он, с глухим ворчанием, вскочил на ноги. Инстинкт охотника сразу проснулся в Мелике.

Обычно люди не решались нападать на стада этих травоядных, но они не упускали случая поохотиться на одинокого бизона, особенно слабого или раненого. Откуда пришел этот бизон? Бежал ли он от преследования сильных хищников, опережая стадо, или, наоборот, отстал от него? Охотники не задавались этими вопросами. Им достаточно было знать, что огромное животное одиноко. Победа над бизоном была не менее славной, чем победа над самым крупным из хищников. Но тут же другой инстинкт вступил в борьбу с первым, и этот инстинкт властно приказывал Мелику не уничтожать без нужды животное, могущее послужить пищей. А у охотников был большой запас свежего мяса. Вспомнив про только что одержанную над серым медведем победу, Мелик решил, что борьба с бизоном ничего не прибавит к его охотничьей славе, и опустил поднятую уже было палицу. Ничего не подозревавший бизон медленно и спокойно прошел к речушке.

Вдруг все трое воинов насторожились – они почувствовали приближение опасности раньше, чем увидели ее. Сомнение быстро сменилось уверенностью; по знаку Малика его спутники, Верный и Сом, скользнули в пещеру. Мелик не замедлил последовать за ними, как только на опушке леса показался олень. Животное бежало в слепом ужасе, рога его откинулись назад, а с губ капала пена, окрашенная кровью. Словно лист, увлекаемый вихрем, олень убегал от саблезубого.

Коренастый и приземистый хищник с необычайно гибким хребтом подвигался вперед гигантскими скачками. Со стороны казалось, что он не бежит, а скользит в воздухе, чуть касаясь лапами земли. В конце каждого скачка он на, неуловимо короткое, мгновение останавливался и, как бы собрав силу для нового взлета, делал прыжок и парил в воздухе. Олень мчался вперед безостановочно, делая короткие, все убыстряющиеся прыжки. В этот момент погони саблезубый явно настигал его. Хищник только что вышел на охоту после дневного сна, в то время как олень казался утомленным длинным переходом

– Саблезубый настигает оленя! – дрожащим от волнения голосом воскликнул Верный.

Мелик, возбужденно следивший за этой охотой, ответил:

– Олень неутомим! Вблизи реки расстояние, отделявшее оленя от кошки, уменьшилось наполовину. Но, сделав неимоверное усилие, олень ускорил свой бег. Некоторое время оба животных неслись с одинаковой скоростью, но затем скачки саблезубого участились. Он, несомненно оставил бы преследование, если бы не близость реки – в воде он рассчитывал быстро настигнуть оленя. Хищник добежал до берега, когда олень проплыл уже локтей пятьдесят. Не останавливаясь ни на секунду, огромный хищный кот бросился в воду и поплыл с необычайной быстротой, но олень и тут не уступил ему в скорости. Для него это был вопрос жизни и смерти.

Река была неширокой, и видно было, что олень доплывет до противоположного берега первым. Правда, стоило ему споткнуться при выходе из воды – и он погиб! Олень понимал это, он осмелился даже уклониться от прямой, чтобы выбраться на берег в более удобном месте. Олень быстро переплыл реку и, ступив на усыпанную галькой косу, вышел на отлогий берег, спускавшийся к реке. Расчет оленя был точный, но, взойдя на берег, он замешкался на ничтожную долю секунды, и этого оказалось достаточно, чтобы саблезубый выиграл еще полтора десятка локтей. Олень отбежал, едва на двадцать локтей от берега, когда хищник, в свою очередь, вылез из воды и сделал свой первый скачок. Но тут хищника ждала неудача: опускаясь на землю, он пошатнулся и опрокинулся набок. Олень был спасен! Теперь преследование становилось бесполезным. Саблезубый понял это и, вспомнив, что во время погони перед его глазами мелькнул бизон, немедленно кинулся в воду и поплыл обратно.

Бизон еще не успел скрыться из виду и, увидев погоню, он начал отступать к лесу. Когда саблезубый исчез в камышах, бизон остановился в раздумье. Однако осторожность взяла верх, и, решив скрыться в чаще, он затрусил к опушке мимо каменных глыб. Запах людей напомнил ему, что однажды человек тяжко ранил его острым камнем, и бизон бросился в сторону, стремглав помчавшись в противоположную сторону от пещеры, в которой находились охотники. Он уже почти достиг опушки, когда снова увидел саблезубого, который приближался с огромной скоростью. Саблезубый не боялся, что бизон, подобно оленю, убежит от него, но только что испытанная неудача озлобила его. Понимая, что бегство бесполезно, бизон остановился и, повернувшись к хищнику, стал нетерпеливо бить копытами землю, низко склонив рогатую голову. Широкая грудь его, покрытая бурой шерстью, порывисто вздымалась, большие черные глаза метали огонь. Теперь это было уже не мирное травоядное, а опасный боец, страх и колебания уступили место не рассуждающей ярости, а инстинкт самосохранения был подавлен отчаяньем и гневом.

Саблезубый увидел, что будет иметь дело с опасным противником – и не сразу напал на него. Крадучись и извиваясь всем туловищем, как пресмыкающееся, он подходил к бизону, вызывая его на нападение. Саблезубый хотел, не рискуя прямым нападением, мгновенным ударом лапы сломать бизону спинной хребет или, вскочив на круп, перегрызть незащищенную шею. Но настороженный и внимательный бизон следил за каждым движением хищника, и все время обращал к нему массивный костистый лоб, вооруженный острыми рогами. Вдруг хищник замер, забыв о бизоне, он, изогнув спину дугой, устремил желтые, сразу ставшие неподвижными глаза на приближавшегося огромного зверя, похожего на него, но более рослого и плотного, с широкой грудью и густой гривой. В уверенной поступи этого зверя чувствовалось, однако, колебание охотника, который забрел на чужую территорию. Ведь саблезубый был на своей территории. Десять лун он владел этими местами, и все остальные хищники признавали его первенство: и медведь, и волк – никто не осмеливался оспаривать намеченной им добычи. Ни одно живое существо не становилось на его пути, когда он охотился на оленя, лань, кабана, зубра или бизона. Только серый медведь, но только в сильные холода, решался охотиться в его владениях. Другие же саблезубые жили на севере.

Саблезубый до сих пор еще не встречал этого странного зверя, но инстинкт сразу подсказал ему, что незнакомый зверь сильнее его, лучше вооружен, не менее ловок и увертлив. И все же саблезубый колебался признать свою слабость и не собирался без борьбы уступить территорию, где так долго он был полновластным хозяином, но эти колебания отразились на поведении хищника. Он не отступил при приближении соперника, но пригнулся и, почти распластавшись на земле, выгнул горбом спину и угрожающе оскалил клыки. В свою очередь, пещерный лев набрал воздуха в широкую грудь, зарычал, а затем, оттолкнувшись от земли задними лапами, сделал прыжок на целых двадцать пять локтей. Саблезубый испуганно попятился назад. При втором прыжке великана он поджал хвост и, казалось, вот-вот ударится в бегство, однако тут же, словно устыдившись собственной трусости, он зарычал на противника. Его желтые глаза позеленели от бешенства, и он принял бой! Внезапная перемена в поведении саблезубого скоро стала понятной охотникам.

Из камышей на помощь своему самцу спешила его подруга; она неслась гигантскими скачками, почти не касаясь земли. Глаза ее сверкали, как угли. Теперь настала очередь пещерного льва усомниться в своей силе. Возможно, он без боя уступил бы чете саблезубых ее владения, но, возбужденный угрожающим рычанием своей самки, саблезубый прыгнул навстречу противнику. Пещерный лев, уже было примирился с необходимостью отступить, но он не мог оставить безнаказанным этот дерзкий вызов. Его чудовищные мускулы напряглись при воспоминании о бесчисленных одержанных им победах, о разорванных, растерзанных и съеденных им существах. Один прыжок отделял его от саблезубого, и он мигом пролетел это расстояние, но встретил пустоту, так как саблезубый отскочил в сторону и тут же прыгнул на льва, очевидно, он хотел вцепиться в бок пещерного льва. Тот быстро повернулся, чтобы встретить нападение, когти и клыки сшиблись. Теперь слышно было только глухое рычание и щелканье страшных челюстей. Саблезубый пытался вцепиться в горло льва – и ему почти, что удалось сделать это, но уверенный удар огромной лапы, как молния, обрушился на него и опрокинул на землю. В то же мгновение когтями другой лапы пещерный лев вспорол саблезубому брюхо. Внутренности вывалились из раны вместе с потоками крови. Отчаянный рев побежденного огласил лес. Пещерный лев начал рвать на части свою жертву, когда подбежала подруга поверженного саблезубого. Видя своего самца побежденным и почуяв запах свежей крови, она остановилась в нерешительности и издала призывное рычание. При этом зове саблезубый вырвался из лап пещерного льва. Последняя вспышка ярости придала ему силы сделать один шаг, но лапы его запутались в выпавших наружу кишках, и он свалился на землю. Силы покинули его, и только глаза все еще были полны отваги. Самка инстинктом поняла, как мало осталось жить тому, кто так долго делил с ней еще теплую добычу, охранял ее детенышей, защищал от всего враждебного мира. Объятая горем и тревогой за свою жизнь, за жизнь своих котят, она глухо зарычала и, бросив последний взгляд на своего самца, убежала в лес. Пещерный лев не стал преследовать ее. Он следил за каждым движением издыхающего противника, но не убивал его, так как был осторожен и не желал получить рану, когда победа и без того была на его стороне.

Настал час заката. Багряный свет разлился по лесам, озарил кровавыми отблесками половину неба. Дневные животные умолкли. Теперь слышались только вой волков, насмешливый хохот гиен, вздохи хищных птиц, кваканье лягушек и стрекотание кузнечиков. Когда последние лучи солнца догорели на облаках, на востоке взошел диск полной луны. В лесу, у пещеры не было видно других зверей, кроме двух хищников, – бизон скрылся во время их битвы. В наступивших сумерках тысячи существ притаились без движения, учуяв присутствие огромных зверей. Бесчисленное множество дичи пряталось в каждой заросли, таилось за каждым деревцем, и, несмотря на это, редкий день голод не терзал пещерного льва. Лев издавал резкий запах, и этот запах всюду сопровождал его, предупреждая все живое о его приближении вернее, чем треск ломаемых веток под могучими лапами, чем шелест раздвигаемой листвы, этот запах был густым и едким, почти осязаемым. Он разносился далеко вокруг по притихшей чаще и спокойной воде, ужасный и, в то же время, спасительный для всех слабых. Все живое бежало перед ним, исчезало и пряталось, земля становилась пустынной. На ней не было жизни, не было добычи, и царь природы оставался в величественном одиночестве. А между тем, с приближением ночи гиганта начинал мучить голод.

Вероятно, наводнение изгнало его из привычных мест, лед и снег быстро таяли или уходили, оставляя за собой бурные потоки воды, и, переплыв через несколько рек, лев забрел в неизвестную область. Она, после победы над саблезубым, безраздельно принадлежала теперь ему. Лев нюхал воздух, стараясь учуять прячущуюся в сумерках добычу, но ветерок приносил только ослабленные расстоянием запахи. Насторожив слух, пещерный лев расслышал чуть слышный шорох бегства мелких зверьков в траве, возню воробьев в гнездах, а на верхушке черного тополя он увидел двух цапель. Лев знал, что этих бдительных пернатых не застанешь врасплох. К тому же с тех пор, как он достиг зрелости, то мог взбираться только на невысокие деревья с прочными и толстыми ветвями. Издыхающий саблезубый источал острый запах, и эта вонь дразнила голодного льва. Он подошел к раненому врагу, но вблизи этот запах показался ему противным, как отрава. Внезапно разъярившись, он налетел на саблезубого – и одним ударом лапы переломил ему спинной хребет. Затем, бросив труп, пошел бродить по степи. Огромные камни привлекли внимание льва, они находились на подветренной стороне, и запах людей не доходил до хищника, но, приблизившись к скале, он учуял присутствие людей в пещере.

Охотники с трепетом следили за страшным хищником, они были свидетелями всех событий на холме после бегства оленя. В полусвете сумерек охотники видели, что пещерный лев кружит возле их убежища. Зеленые огоньки сверкали в его глазах, а тяжелое дыхание выдавало нетерпение и острый голод зверя.

Обойдя пещеру и найдя входное отверстие, лев попробовал просунуть голову. Охотники с тревогой смотрели на камни: выдержат ли они напор гиганта? При всяком движении пещерного льва Верный и Сом вздрагивали и испускали возгласы ужаса. Но Мелик не дрожал. Ненависть кипела в нем, ненависть живого существа, которому угрожает гибель, бунт пробудившегося сознания против господства слепой силы. Эта ненависть перешла в ярость, когда зверь стал рыть землю у входа. Мелик знал, что львы умеют копать ямы – с целью опрокинуть препятствия, и его встревожила попытка хищника сделать подкоп под вход в пещеру. Он ударил палицей по лапам льва, едва они появились из-под земли. Зверь зарычал и отскочил от входа в пещеру. Его глаза, великолепно видящие во тьме, ощупывали пространство пещеры сквозь щели между камнями – и различили в глубине пещеры людей. Добыча была совсем близко, и это еще больше обострило голод хищника. Он снова стал кружить вокруг пещеры, подолгу останавливаясь возле входа, и, в конце концов опять стал расширять подкоп. Но удар палицы заставил его вторично отпрянуть. Лев понял, что пройти здесь невозможно; однако он не мог отказаться от такой близкой и как будто доступной добычи. Он решил взять ее хитростью, если не помогла сила. Окинув камни последним взглядом, и еще раз вдохнув манящий запах пищи, он притворился, что отказался от охоты на людей, и побрел к лесу.

Охотники ликовали. Убежище показалось им еще надежней, чем с первого взгляда. Они наслаждались ощущением безопасности, покоя и сытости – всем тем, что делало счастливым человека. Не умея выразить словами – это ощущение счастья, они обращали друг к другу улыбающиеся лица и весело смеялись. Они знали, что пещерный лев еще возвратится, но представление человека о времени было настолько смутным, что это осознание не могло омрачить их радости: промежуток, отделяющий вечернюю зарю от утренней, казался им нескончаемо долгим.

По обыкновению, первым на стражу встал Мелик. Ему не хотелось спать. В его мозгу, возбужденном событиями дня, роились образы, нестройные, смутные мысли о жизни, о мире. Охотники узнали от учителя довольно много сведений о Вселенной.

Они знали о движении солнца и луны; о том, что солнце, убегая за горизонт, забирает с собой свет, а тьма пропускает свет звезд и наполняется лунным светом, и что холодное время, чередуясь с жарким, меняет высоту солнца над землей; они знали о течении воды, которое видели в реках и ручьях, а также о течении воды, которое не могли видеть – морском течении; о причудах дождя, жестокости молнии и безвредности грома; о рождении, старости и смерти человека, что называлось временем жизни человека; они безошибочно различали по внешнему виду, привычкам и силе бесчисленное множество животных; они наблюдали рост деревьев и увядание их, называя это временем жизни, которое зависит от солнца и звезд; они умели закалять острие копья, делать топоры, палицы, дротики, умели и пользоваться этим оружием и, наконец, они знали про огонь: страшный, желанный и могучий огонь, придающий людям силу и бодрость, но способный пожрать степь и лес, со всеми находящимися в них мамонтами, носорогами, львами, саблезубыми, медведями, зубрами и бизонами.

Жизнь огня всегда занимала Мелика. Огню, как всякому живому существу, нужна была пища, он питался ветвями, сухой травой, жиром, он рос, он рождал другие огни, но приходил час – и огонь умирал. Огонь от молнии вспыхивал моментально и мог распространяться беспредельно, его языки слизывали, превращая в золу, огромные пространства леса, но если его поделить на мельчайшие частицы, то каждая начинала постепенно затухать – и огонь погибал. Огонь хирел, когда его лишали пищи, размеры его становились меньше мухи, но стоило поднести к нему сухую травинку, как он возрождался и снова мог объять своим пламенем огромный лес. Это был зверь и не зверь. У него не было ног, но он соперничал в скорости с антилопой. У него не было крыльев, но он летал в облаках; не было у него и пасти, но он дышал, ворчал, рычал; не было у него ни лап, ни когтей, но он мог захватить и истерзать огромное пространство.

Мелик любил огонь – и в то же время ненавидел и боялся его. Мелик знал, что огонь можно приручить, но он всегда готов пожрать тех, кто его кормит; огонь свирепей саблезубого и коварнее волка. Но жизнь с ним радостна: он отгоняет жестокий холод ночи, дает отдых усталым и силу слабым, делает вкуснее мясо. В темноте пещеры Мелик вспоминает яркое пламя костра и красные отблески на лице Росы. Восходящая луна напоминает ему такой костер. Из какого места земли выходит по ночам луна, и почему Енох говорил, что она, как и солнце, никогда не гаснет? Ночью солнце не светит, а днем луна исчезает. Неужели, продолжая гореть, они просто убегают и прячутся за землю? В иные вечера луна, кажется тоньше травинки, которую лижет робкий язык пламени. Но вслед за тем она оживает и толстеет. Неужели невидимые люди заботятся о ней и кормят ее, когда она начинает худеть. Сегодня вечером луна в полном расцвете сил, вначале она была огромной и тусклой, но, постепенно поднимаясь по склону неба, становилась все меньше, а свет ее от этого только сиял ярче. Очевидно, невидимые люди сегодня дали ей много сухих сучьев!

Учитель говорит, что все сразу узнать невозможно, но как порой хочется полностью раствориться в своих грезах, разгадывая загадки природы, и почувствовать такое притягательное и вкусное, словно мясо молодого оленя, ощущение мудрости, как говорит учитель. Мудрость – что это? Нюх, острый глаз, слух или, когда всей кожей чувствуешь приближение врага или Росы?

Пока Мелик предавался этим грезам, ночные животные вышли на охоту – и пугливые тени заскользили по траве. Охотник различил в темноте землероек, тушканчиков, агути, легких куниц, похожих на змей ласок; затем в полосе лунного света показался сохатый. Мелик смотрел ему вслед: у него шкура цвета дубовой коры, тонкие сухие ноги и закинутые на спину ветвистые рога. Сохатый исчез во тьме. Теперь видны волки: у них круглые головы, острые морды и крепкие, мускулистые ноги, брюхо у них беловатое, но бока и спина бурые, а вдоль позвоночника растет полоска почти черной шерсти; в поступи их есть что-то коварное, предательское и неверное.

Волки учуяли лося, но и тот, в свою очередь, втянув в ноздри влажный ветерок, различил подозрительный запах – и ускорил свой бег. Сохатый намного опередил волков. Запах его, с каждой минутой, становится все слабее. Волки понимают, что сохатого не догнать, тем не менее, они бегут по его следу в открытой степи и будут преследовать лося до самой опушки леса. Преследовать его дальше бесполезно, и разочарованные волки медленно возвращаются назад. Некоторые из них воют, другие сердито рычат. Затем тонкие, подвижные ноздри их снова начинают обнюхивать воздух. Поблизости нет ничего, достойного внимания, если не считать трупа саблезубого и трех людей, укрывшихся в пещере. Но люди – слишком опасный противник, а кошатину волки, несмотря на всю свою прожорливость, терпеть не могут. Тем не менее, старательно обойдя стороной человеческое жилье, они подошли к саблезубому. Сначала волки осторожно кружили вокруг трупа, боясь западни, но вскоре осмелели и, подойдя вплотную, стали обнюхивать огромную пасть, из которой так недавно еще вырывалось грозное дыхание. Исследуя неподвижную тушу, они слизывали кровь с зияющих ран. Но ни один из них не решался вонзить зубы в эту терпкую плоть, которую безнаказанно могли переварить только железные желудки коршуна или гиены.

Неожиданно поблизости раздался взрыв жалобных воплей, рычание и пронзительный хохот. Волки насторожились. Шесть собак выбежали в полосу лунного света. У собак были мощные груди, удлиненные туловища, слабые задние лапы, гривастые, остроухие морды с треугольными глазами и сильными челюстями, способными раскусить кости льва.

Собаки издавали отвратительный запах. Это были рослые хищники, которые могли бы помериться силами даже с вепрем, благодаря мощи своих челюстей, но собаки не любили открытой борьбы и принимали бой только при крайней необходимости. Впрочем, такие случаи были большой редкостью, так как хищников не соблазняла борьба за свежее мясо, их притягивало зловонное мясо падали, а соперничества других пожирателей мертвечины эти собаки не боялись, так как те были слабее них. Псы знали, что сильней волков, но долго не решались оспаривать у тех добычу. Они кружили вокруг мертвой туши саблезубого, то удаляясь, то приближаясь, и оглашали по временам воздух пронзительным воем. Но, в конце концов, набравшись смелости, разом кинулись на приступ падали. Волки не пытались даже отстаивать свое добро, уверенные в быстроте своих лап, они спокойно сидели в нескольких локтях от саблезубого. Теперь волки сожалели об упущенной добыче и злобно рычали на собак, делая вид, что вот-вот бросятся на них, но они рычали лишь потому, что так было принято, а сами были довольны тем, что могут хоть чем-то досадить своим соперникам. Псы не обращали на них внимания и с угрюмым ворчанием рвали на части труп хищной кошки. Если бы не голод, они предпочли бы свежему мясу тухлятину, разложившуюся и кишащую червями плоть. Но выбора не было, да и присутствие волков заставило их спешить. Сначала псы полакомились внутренностями саблезубого, затем, разодрав ему бока крепкими, как железо, клыками, извлекли сердце, легкие, печень и длинный шершавый язык, вывалившийся из пасти во время агонии. С радостным урчанием они насыщались мертвечиной, вознаграждая себя полной сытостью за долгие дни скитаний с пустым желудком, за вечное голодное беспокойство.

Волки, напрасно рыскавшие по сторонам с самих сумерек, завидовали этой сытости. Озлобленные неудачей, несколько волков стали обнюхивать убежище людей, и один осмелел настолько, что попробовал просунуть голову в отверстие. Мелик презрительно ударил его копьем. Раненый зверь ускакал на трех лапах, оглашая воздух тоскливым воем, и все волки завыли вдруг жалобно и как-то по-сиротски. Бурые тела качались в неверном свете луны, в глазах их горела жажда жизни и страх перед ней, белые клыки сверкали, а тонкие мускулистые лапы злобно скребли землю перед пещерой. Голод становился нестерпимым, но зная, что за камнями прячутся сильные и хитрые противники, они перестали рыскать вокруг убежища людей. Сбившись в кучу, волки как будто держали совет. Некоторые сидели на задних лапах, широко раскрыв пасть, другие беспокойно переступали лапами. Один волк, казалось, призывал их к порядку и требовал внимания. Остальные почтительно обнюхивали и слушали этого старого волка с облезшей шкурой и пожелтевшими клыками.

Мелик не сомневался в том, что у волков есть свой язык, и они сговариваются между собой, например, как устроить засаду, окружить добычу или как сменяться во время погони. Он с любопытством следил за их советом и старался разгадать замыслы. Часть волков переправилась вплавь через реку, остальные разбрелись по чаще. Теперь слышна была только возня собак над трупом саблезубого.

Высоко поднявшаяся луна затмевала своим сиянием блеск звезд. Тусклых звезд не видно было вовсе, а яркие слабо мерцали в волнах лунного света; какое-то напряженное оцепенение разлилось по лесу и по степи. Только изредка в прозрачной синеве воздуха, бесшумно махая крыльями, проносилась сипуха, да метались ночные бабочки, спасаясь от преследования летучих мышей. И вдруг тишина нарушилась – перекликающийся вой донесся из леса. Мелик понял, что волки окружили добычу. Вскоре его догадка подтвердилась. В степь выбежал какой-то зверь, он походил на дикую лошадь, только грудь у него была уже изодрана и вся в крови. Зверь спасался от наседавших на него трех волков. Преследователи уступали ему в скорости бега, но не бросали погони и даже, как будто берегли силы, они перекликались с волками, сидевшими в засаде. Вскоре все волки появились в степи, и конь оказался окружен со всех сторон. Еле держась на подгибающихся ногах, он остановился и огляделся, прежде чем принять какое-нибудь решение. С юга, с востока, с запада его обступили волки. Только на севере, казалось, была лазейка – здесь путь преграждал лишь один старый волк с посеревшей шкурой. Загнанный зверь избрал этот путь. Старый волк спокойно поджидал его, но, когда конь был уже совсем близко, вдруг протяжно завыл. И тотчас же рядом с ним на кургане появились еще три волка. Несчастный конь остановился и жалобно заржал. Он почувствовал, что гибель кольцом обступила его, и ему не вырваться больше на простор, где быстрые ноги еще раз спасли бы ему жизнь. Теперь уж не помогут: ни хитрость, ни сила, ни быстрота. Он взглянул на своих преследователей, словно моля их о пощаде, но волки только тесней сомкнули кольцо. Тридцать пар глаз неотступно следили за каждым движением коня, и в каждом взгляде он видел свой смертный приговор. Волки хотели запугать свою жертву, опасаясь ее сильных копыт, и стоявшие перед конем волки делали вид, что готовятся наброситься на него, отвлекая внимание от других волков, подкрадывавшихся к нему с боков. Ближайшие уже были на расстоянии всего нескольких локтей. С мужеством отчаяния затравленный конь еще раз попробовал искать спасения в бегстве. Он стремительно прыгнул на своих преследователей, пытаясь прорвать их строй. Один волк покатился по земле, другой пошатнулся – и перед конем уже открылся свободный путь, но в эту секунду на боку у него повис волк, потом второй. Десятки пастей уже терзали его.

Конь отчаянно рванулся – и еще один хищник упал на землю со сломанной челюстью, но остальные, дружно набросившись, прокусили своей жертве горло, впились в поджилки, растерзали бока, и конь повалился на землю под тяжестью волков, пожиравших его живьем.

Некоторое время Мелик слышал стоны и жалобный вой животного, в котором жизнь продолжала еще бороться со смертью. С радостным ворчаньем волки грызли теплое трепещущее мясо, пили горячую кровь, ощущая, как жизнь непрерывным потоком вливается в их желудки. Изредка старые волки беспокойно оглядывались на собак: те предпочли бы нежное и сладкое мясо коня жилистому саблезубому, но не осмеливались оспаривать добычу у волков, зная, что даже трусливые звери становятся храбрыми, когда защищают с трудом доставшуюся им пищу.

Луна прошла уже полдороги к зениту. Сом стал на стражу, и Мелик заснул. Спокойные воды реки чуть виднелись в отдалении. В степи снова поднялось смятение: в чаще раздалось рычание, и захрустел кустарник. Собаки и волки вместе подняли морды и насторожились. Сом, просунув голову в отверстие, также напряг свой слух, зрение и обоняние. Послышался стон издыхающего животного, потом грозное и отрывистое рычание, затем кустарник раздался в стороны, и вышел пещерный лев. Он нес в пасти только что задранную лань, а рядом с ним, извиваясь на ходу, как гигантское пресмыкающееся, бежала самка саблезубого. Оба хищника приближались к убежищу людей – и Сом поспешил разбудить Мелика. Охотники долго следили за хищниками. Пещерный лев пожирал свою добычу уверенно и неторопливо. Самка повернула морду в сторону волков, обгладывающих коня, поднялась и застыла в нерешительности. Волки выстроились перед своей жертвой, готовые вступить в бой, самка оглянулась на зверя, убившего ее самца. Лев не отреагировал на рычание самки и спокойно продолжал пожирать лань. Самка легла на свое место, вступать в бой против стаи волков в одиночестве ей не хотелось. Тяжелое предчувствие стеснило грудь Мелика и сделало дыхание его коротким и прерывистым.

Утро застало пещерного льва и самку на том же месте; они дремали рядом со скелетом лани. Трое людей, нашедших пристанище под каменными глыбами, не могли оторвать взглядов от этих страшных соседей. Радостный свет утра разлился по степи и по большой реке, но тревога закрыла собой счастье нового дня. Цапля повела своих птенцов на рыбную ловлю, нырец камнем упал в воду, и перламутровые круги всколыхнули зеркало реки. Проснувшиеся пернатые, весело щебеча, порхали по ветвям; сверкая радужными отблесками, проносились зимородки, сойки заботливо чистили свое красновато-серое оперение, болтливые сороки перекликались, раскачиваясь на концах веток. Вороны, каркая, кружились над скелетами коня и саблезубого; не найдя на них ни клочка мяса, ни одного нетронутого сухожилия, они разочарованно возвращались к остаткам лани. Но здесь дорогу им преграждали два пепельно-серых коршуна. Они, не желая покуситься на добычу льва, то описывали в воздухе широкие круги, то садились на землю на почтительном расстоянии от спящего царя зверей и чистили свой клюв, а потом замирали, словно в глубоком раздумье, и, вздрогнув, снова взвивались в воздух, чтобы продолжать свое бесконечное кружение. В степи не было видно ни одного млекопитающего – запах опасных хищников удерживал их в надежном убежище, в темной чаще леса. Только проворная рыжая белка на секунду высунула нос из листвы, но, завидев льва и самку саблезубого, тотчас же снова скрылась в густой зелени.

Мелик подумал, что льва привело сюда воспоминание о полученных ударах, и он пожалел, что неосмотрительно раздразнил могучего хищника. Сом был убежден, что самка саблезубого и лев сговорились между собой по очереди сторожить их убежище. Охотники знали, что хищники мстительны и злопамятны. Временами, в порыве неудержимой злобы, Мелик вскакивал на ноги и хватался за палицу или топор, но благоразумие тотчас же брало верх. Он вспоминал, что человек неизмеримо слабее крупных хищников, что хитрость, с помощью которой ему удалось убить медведя в полутьме пещеры, нельзя было применить ко льву и самке. Вместе с тем Мелик был убежден, что борьбы не избежать. Охотникам оставалось либо умереть от голода и жажды в пещере, либо попытаться одолеть самку, воспользовавшись моментом, когда она одна будет стеречь их. Но тут в душу его закрадывалось сомнение, мог ли он положиться на помощь Сома и Верного в этой страшной битве? Мелик вздрогнул, словно от холода. Увидев, что глаза спутников устремлены на него, он решил ободрить их.

– Верный и Сом спаслись от клыков серого медведя, – сказал он. – Они спасутся и от когтей пещерного льва!

Молодые охотники одновременно взглянули на спящих хищников. Мелик ответил на их невысказанную мысль:

– Пещерный лев и самка не всегда будут вместе. Голод заставит их разлучиться. Когда лев уйдет на охоту, мы нападем на самку. Но Верный и Сом должны будут во всем слушаться своего вождя.

Слова Мелика вдохнули надежду в сердца молодых воинов. Сом сказал:

– Я буду повиноваться Мелику до последнего дыхания!

В свою очередь, его товарищ воздел обе руки кверху и проговорил:

– Мне ничто не страшно, когда Мелик рядом.

Не находя слов для выражения теснившихся в их груди чувств, молодые воины издали воинственный крик и взмахнули топорами. При этом шуме лев и самка проснулись и вскочили на лапы. Охотники, с дерзким вызовом, закричали еще громче. Хищники ответили сердитым рычанием. Затем все успокоилось, и снова настала тишина. Мелкие зверьки, беспокойно оглядываясь на спящих хищников, сновали от леса к реке и обратно. Коршуны, наконец, осмелев, изредка урывали по куску мяса лани. Венчики цветов тянулись к солнцу. Жизнь ключом била и в степи, и в лесу. Люди терпеливо ждали ухода льва. Время от времени Верный и Сом ненадолго засыпали. Мелик беспрестанно думал о побеге, но планы, возникавшие в его голове, были неясны и туманны.

У охотников оставался еще небольшой запас мяса, но жажда уже начинала томить их, да и время поджимало, нужно было срочно искать людоедов, а они не могли и нос высунуть из пещеры. Когда день стал меркнуть, пещерный лев проснулся. Метнув огненный взгляд на пещеру, он удостоверился, что люди все еще находятся там. Запах человеческих тел мгновенно разбудил в нем злобу, лев зарычал и обошел вокруг убежища людей. Вспомнив, однако, что пещера неприступна и что спрятавшиеся в ней люди больно кусаются, он отскочил назад и вернулся к туше лани. Самка уже принялась за еду. Хищники быстро уничтожили остатки мяса. Насытившись, лев повернулся к самке, во взгляде свирепого зверя светился призыв. Самка ответила ласковым рычанием. Длинное туловище ее извивалось в траве. Потеревшись мордой о спину самки, пещерный лев облизал ее своим гибким шершавым языком. Самка принимала ласки с полузакрытыми глазами, но вдруг она отскочила назад – и приняла почти угрожающую позу. Самец зарычал глухо и призывно, но самка не слушалась: она распласталась на земле, как огромный уж, и начала ползать на брюхе по высокой траве; потом прыгнула, поднимая свое тело высоко над землей. В ярких лучах заходящего солнца ее шерсть отливала оранжевым цветом, и казалось, что в воздухе пляшет гигантский язык пламени. Лев сначала неподвижно стоял и смотрел на ее игры, а потом молча бросился к ней. Самка отскочила и, часто оборачиваясь, скользнула в ясеневую рощу. Лев последовал за ней. Видя, что хищники скрылись, Верный сказал:

– Они ушли. Надо переправиться через реку.

– Разве Верный потерял слух и чутье? – возразил Мелик. – Или он умеет бегать быстрее пещерного льва?

Верный опустил голову. Из рощи доносился мощный храп льва, подтверждавший справедливость слов Мелика. Молодой воин понял, что опасность была такой же грозной, как и в то время, когда хищники спали возле самого убежища, но, тем не менее, в сердцах охотников зародилась надежда. Брачный союз льва и самки саблезубого должен был заставить их искать логовище, ибо крупные хищники почти никогда не ночуют под открытым небом, особенно в дождливый период. Когда огненный шар солнца скрылся за лесом, сердца трех людей стеснила гнетущая тоска.

Эту тоску испытывают все живые существа с наступлением сумерек. Неприятное чувство еще усилилось, когда из лесу снова вышли пещерный лев и самка. Поступь льва была размеренной и важной, самка же, напротив, радостно и шаловливо резвилась вокруг него. Над степью поднялся многоголосый рев голодных зверей. Хищники кружили вокруг убежища людей, и зеленые огоньки сверкали в их глазах. Наконец, пещерный лев прилег на траву вблизи каменных глыб, а его подруга побежала в прибрежные камыши на поиски добычи.

Несколько звезд загорелось на темном небе. Вслед за ними повсюду высыпали бесчисленные крохотные светящиеся точки и отчетливо вырисовывались заливы, острова и реки Млечного пути. Сому и Верному не было никакого дела до звезд, но Мелик смутно ощущал величие и красоту звездного неба. Ему казалось, что большинство звезд – это огненная пыль, вспыхивающая и тут же угасающая, словно искры от костра. Но брат ему рассказывал, что есть звезды, которые каждую ночь постоянно и ярко сияют на одних и тех же местах.

Луна всплыла над чащей деревьев, осветив пещерного льва, дремлющего в высокой траве, самку, рыскающую между лесом и рекой в поисках добычи. Мелик беспокойно следил за ней глазами. Его мучила жажда, Верный также страдал от жажды, он не мог заснуть. Глаза молодого охотника горели лихорадочным блеском. Мелик почувствовал приступ грусти: никогда еще расстояние, отделяющее его от семей, не казалось ему таким большим, никогда еще он не чувствовал так глубоко своего одиночества. Незаметно грезы Мелика перешли в сон, тот чуткий сон, который обрывается при малейшем шорохе. Однако кругом все было спокойно, и он проснулся только через несколько часов, когда возвратилась самка. Она не принесла с собой никакой добычи и казалась утомленной бесплодными поисками. Пещерный лев долго обнюхивал ее и потом, в свою очередь, ушел на охоту. Он так же, как самка, сперва пробежал вдоль берега реки, осмотрел заросли камышей – и только после этого скрылся в лесу. Мелик зорко следил за ним, несколько раз он хотел разбудить своих спутников, но в конце концов заснул сам. Инстинкт подсказывал ему, что хищник все еще находится вблизи. Ему снились самка, лев и серый медведь; видения менялись очень быстро и, вздрогнув, Мелик проснулся. Наконец, он разбудил Верного и Сома и, когда они поднялись на ноги, прошептал:

– Готовы ли Верный и Сом к борьбе?

– Я пойду за Меликом! – сказал Сом.

– Верный готов сражаться!

Охотники не спускали глаз с самки. Лежа в траве спиной к пещере, она не спала и чутко стерегла осажденных. Мелик осторожно расчистил от валунов выход из убежища, он был такой узкий, что один, в лучшем случае, два, очень худых человека одновременно могли выбраться наружу, прежде чем самка заметит их. Сом и Верный могли бы протиснуться в лаз, проделанный Меликом из пещеры, но тогда самка передавит их. Мелик сперва просунул в отверстие палицу, потом копье, и с величайшей осторожностью выполз первым. Случай благоприятствовал ему: вой волков и крик выпи заглушили легкий шорох тела, ползущего по камням. Мелик встал на ноги. Сом полез вслед за ним, но молодой воин, поднимаясь с земли, сделал резкое движение – и самка тотчас же повернула голову на шум. Удивленная, она не сразу напала на них, так что и Верный успел присоединиться к своим спутникам. Только увидев перед собой трех охотников и издав призывный рев, самка саблезубого не спеша поползла к ним, уверенная, что людям не удастся ускользнуть от нее. Охотники, между тем, подняли копья. Верный первым должен был бросить свое, а за ним последует бросок Сома, оба целились в лапы. Верный выждал удобный момент, и его копье просвистело в воздухе, попав в предплечье хищника. Самка как будто даже не почувствовала боли – то ли расстояние ослабило силу удара, то ли прицел был неверный и острие скользнуло по шкуре. Она только зарычала и поползла быстрей. Сом, в свою очередь, метнул копье, но самка отскочила в сторону, и копье не задело ее. Настала очередь Мелика: он выждал, когда самка приблизится на двадцать локтей, и только тогда с силой метнул копье. Оно впилось в шею зверя, но не остановило ее. Самка ураганом накинулась на людей. Сом покатился по земле, получив удар когтистой лапой в грудь, но тяжелая палица Мелика описала в воздухе круг – и с размаху перебила хищнику лапу. Самка завыла от боли и поджала сломанную лапу, в это время Верный кинул в нее дротик. Быстро обернувшись к нему, самка сильным ударом свалила Верного на землю и, встав на задние лапы, хотела подмять под себя охотника. Чудовищная пасть обдала лицо воина жарким зловонным дыханием, острый коготь содрал у него кожу с плеча. Палица снова мелькнула в воздухе, и вновь зверь жалобно завыл от нестерпимой боли, Мелик перебил ей вторую лапу. Самка, потеряв равновесие, зашаталась – и палица Мелика, не дав ей ни секунды отдыха, беспощадно долбила по спине, по голове, по лапам, пока зверь не свалился. Мелик легко мог тут же добить самку, если бы его не тревожили раны спутников. Сом успел подняться на ноги, но грудь его была обагрена кровью, хлеставшей из трех рваных ран. Верный лежал неподвижно, хотя раны его казались легкими. У охотника болели грудь и поясница, и он не мог подняться с места. Сом едва нашел в себе силы чуть слышным голосом отвечать на вопросы.

– Может ли Сом дойти до реки? – опросил Мелик.

– Сом дойдет до реки, – ответил молодой воин.

Мелик опустился на траву и прижал ухо к земле. Затем, поднявшись, долго нюхал воздух. Ничто не выдавало близости пещерного льва. Мелик поднял Верного на руки и понес его к реке. На берегу он помог Сому напиться, утолил свою жажду и напоил Верного, пригоршнями вливая ему воду в рот. Затем он направился обратно к убежищу, прижимая листья подорожника к груди Верного и поддерживая шатавшегося Сома. Охотники не умели лечить раны, они просто прикрывали пораженные места листьями ароматических растений, руководствуясь в выборе этих растений скорее животным инстинктом, чем человеческими знаниями, но учитель уже кое-чему все же успел научить Мелика, хотя, был бы здесь Енох, тогда другое дело: брат смог бы залечить любую рану. Мелик вышел из убежища за мятными листьями и подорожником, спрессовав их в плотную массу, он приложил их к груди и предплечью Сома. Кровь чуть сочилась теперь из его ран, и ничто не давало повода предполагать, что они опасны для жизни. Верный очнулся от забытья, однако еще не мог пошевелить ни рукой, ни ногой.

Мелик сказал своим спутникам:

– Охотники, вы мужественно сражались. Семьи узнают, что Верный и Сом – храбрецы!

Щеки юношей зарделись от похвалы вождя.

– Нет воина сильнее Мелика! – слабым голосом проговорил Верный.

– Пещерный лев еще далеко, – продолжал Мелик. – Я пойду на охоту. – Проходя мимо самки, Мелик остановился. Она была жива, и глаза ее блестели ярче, чем обычно. Раны на боках и спине были легкими, но перебитые лапы должны были срастись нескоро. Самка пристально следила за каждым движением охотника. Мелик крикнул:

– У нее перебиты обе лапы! Теперь она слабей волчицы!

Самка ответила ему глухим ворчаньем, исполненным страха и злобы. Она попыталась приподняться. Тогда Мелик, подняв палицу, крикнул:

– Я могу убить тебя, если захочу. Но самка саблезубого не в силах причинить мне вред!

Послышался какой-то неясный шум. Мелик пригнулся к земле и пополз в высокой траве. Это бежало стадо ланей, преследуемое еще не видимыми собаками, лай которых доносился издалека. Почуяв запах самки и человека, лани метнулись к реке, но дротик Мелика просвистел в воздухе, и одна лань, раненая в бок, свалилась в реку. Мелик быстро подплыл к ней и, вытащив из воды, прикончил ударом палицы. Затем, взвалив добычу на плечо, бегом возвратился в убежище, он чувствовал приближение опасности, и действительно, не успел он вползти в убежище, как пещерный лев появился на опушке леса.

Прошел день после битвы с самкой. Раны Сома зарубцевались, но молодой воин, потерявший много крови, еще не полностью восстановил силы. Верный почти оправился, но ходил еще с большим трудом.

Пещерному льву приходилось теперь в поисках дичи уходить с каждым разом все дальше и дальше от убежища и, так как окрестные животные уже все знали о его соседстве, то прокормление беспомощной самки было нелегкой задачей, и часто оба хищника голодали. Самка выздоравливала; она ползала, волоча больные лапы по земле, но не внушала теперь никакого страха людям, и Мелик не убивал ее потому, что забота о ее прокормлении изнуряла пещерного льва и заставляла дольше рыскать по степи и лесу.

Человек и побежденный им зверь начинали привыкать друг к другу. Вначале при воспоминании о своем поражении самка рычала от злобы и страха и, слыша человеческий голос, столь не похожий на голоса других животных, она поднимала голову и угрожающе раскрывала пасть, вооруженную страшными клыками. Мелик говорил:

– Чего стоят теперь когти и клыки самки саблезубого? Я могу раздробить ей череп палицей или проткнуть брюхо копьем. Самка так же слаба перед Меликом, как лань или олень.

Самка привыкла к звукам человеческой речи и к виду его оружия. И хотя она помнила еще страшные удары палицей, нанесенные этим странным существом, ходящим на задних лапах, но она перестала бояться его. В природу зверей заложена способность верить в неизменность часто повторяющихся явлений, а Мелик часто вращал палицей над головой самки саблезубого, не ударяя ее, и в конце концов она привыкла к виду вращающейся палицы и не думала о ранах, которые та может нанести. С другой стороны, самка оценила мощь человека и, уважая в нем опасного врага, перестала смотреть на него, как на добычу. Она привыкла к его присутствию, да и сам Мелик с течением времени стал находить удовольствие в созерцании живой самки – это зрелище постоянно напоминало ему об одержанной победе.

Однажды, во время отсутствия льва, Сом поплелся вслед за Меликом к реке. Утолив жажду, они отнесли Верному воду в мешке, сшитом из кожи лани. Самка, страдавшая от жажды, также ползком добралась до берега, но она не могла напиться воды, потому что берег реки был крутой. Охотники расхохотались. Мелик воскликнул:

– Даже волчица теперь сильнее самки саблезубого! – И, наполнив водой мешок, он со смехом поднес его самке. Та тихо взвизгнула и быстро вылакала воду. Это так понравилось охотникам, что Мелик принес ей еще воды и, глядя, как она жадно опорожняет мешок, он с насмешкой закричал: – Самка разучилась пить воду из реки!

Ему нравилась власть, приобретенная над страшным хищником. Только на восьмой день Верный и Сом оправились настолько, что могли ходить, и вождь назначил побег на следующую ночь.

Багровый сумеречный свет долго озарял низко нависшие над землей тяжелые тучи. Воздух был сырой и влажный. Туман окутывал деревья и камыши, а желтые листья падали на землю с легким шумом, напоминавшим стрекотание насекомых. Из чащи леса доносился тоскливый вой голодных зверей.

Все последнее время пещерный лев проявлял признаки беспокойства. Он вздрагивал во сне, часто просыпался – его преследовало видение удобного логова. Мелик, пристально следивший за ним, подумал, что этой ночью, отправляясь на охоту, лев будет искать себе логово и, следовательно, долго пробудет в отсутствии. Воспользовавшись этим, охотники смогут спокойно переправиться на другой берег реки, а влажный туман будет способствовать их бегству, поглощая запах следов и скрывая их от глаз. Вскоре после наступления сумерек хищник стал рыскать по степи. Сначала он обследовал ближайшие окрестности и, только убедившись, что здесь нет никакой дичи, углубился в лес.

Мелик был в затруднении: запахи влажных растений поглощали запах хищника, а шум моросящего дождика заглушал звук его шагов. После долгого колебания Мелик, наконец, решился и подал сигнал к отправлению в поход. Прежде всего, нужно было переправиться через реку. Мелик заранее подыскал брод, доходящий почти до середины течения. Оттуда нужно было проплыть несколько десятков локтей по направлению к невысокой скале, где снова начиналось мелкое место.

Прежде чем войти в реку, охотники спутали свои следы: они кружили по берегу, часто сворачивая в стороны, шли назад по-своему же следу, подолгу стояли на одном месте. Охотники остерегались подходить прямо к броду и решили добраться до него вплавь. На другом берегу они так же тщательно и долго путали свои следы, чтобы сбить со своего следа хищника. Затем, нарвав травы, устлали ею землю и прошли несколько сот локтей, перекладывая по мере продвижения задние охапки вперед. Эта военная хитрость доказывала превосходство человека над всеми остальными животными: ни волк, ни олень, ни конь не были способны сделать что-либо подобное. После всех этих предосторожностей охотники сочли себя, наконец, в безопасности и скорым шагом пошли по прямой. Некоторое время охотники шли в полном молчании. Вдали послышался грозный рев, он повторился трижды, и ему ответил визг. Верный сказал:

– Вернулся лев!

– Идем быстрей! – прошептал Мелик.

Они прошли еще сотню шагов, пока ничто не нарушало покоя ночи. Но вдруг, где-то совсем близко, послышался рев льва.

– Пещерный лев на берегу реки! – уверенно сказал Верный.

Охотники бесшумно побежали. Рев следовал за ними по пятам: отрывистый, злобный, полный ярости и нетерпения. Люди поняли, что хищник запутался в их следах. Сердца их долбили грудную клетку, как клюв дятла долбит кору дерева. Они чувствовали себя жалкими, слабыми и беспомощными среди давящего покрова темноты, но, с другой стороны, эта темнота была их единственным спасением, она скрывала их от глаз преследователя. Пещерный лев мог идти за ними только по следам, и, если он переплывет реку, их хитрость собьет его с толку, и он не будет знать, в какую сторону ушли люди. Чудовищный рев снова потряс воздух. Верный и Сом придвинулись к Мелику.

– Большой лев переплыл реку, – шепнул Сом.

– Идите вперед! – повелительно крикнул своим спутникам Мелик. Он остановился и припал ухом к земле.

– Большой лев все еще на том берегу, – сказал он, поднимаясь на ноги.

Действительно, рев стал тише. Хищник, видимо, отказался от преследования и удалялся к северу. Трудно было предположить, что на этом берегу реки водятся другие львы или хищники. Серые медведи, редко встречающиеся даже в той местности, где Мелик убил одного из них, на этой стороне реки, по всем признакам, не обитали. Охотники раньше никогда не заходили так далеко на юг. Втроем они не боялись ни саблезубых, ни волков, только мгла пугала молодых охотников, хотя туман рассеялся, но мрак оставался таким же густым и непроницаемым. Густая завеса облаков скрывала звезды, и только беглые огоньки отражались в воде, тотчас же угасая. Изредка в темноте слышался храп какого-нибудь животного или шум его шагов по мокрой траве. Ослабленные расстоянием, охотники часто останавливались, прислушиваясь к отдаленным шумам и внюхиваясь в запахи, которые разносил поток воздуха. Из глубины леса доносились лай, рычание и визг охотящихся зверей.. Молодые охотники чувствовали усталость, у Верного заныла больная нога.

– Надо было искать пристанище, вождь, – сказал Сом.

Мелик упорно продолжал идти вперед, так они прошли еще около четырех тысяч локтей – и воздух снова стал влажным, поднялся сырой ветерок. Охотники поняли, что где-то поблизости расположен большой водоем. Вскоре они в этом убедились – охотники вышли к озеру.

Кругом все казалось спокойным, и тишину нарушали только редкие шорохи – это бежали с водопоя, испуганные приближением людей, звери. Мелик, наконец, выбрал для привала подножье огромного тополя. Это дерево не могло служить защитой в случае нападения хищников, но в темноте нечего было и думать о поисках более надежного убежища. Было холодно и сыро, однако охотников это мало беспокоило – толстая кожа лани защищала их от непогоды не хуже, чем густая шерсть медведя. Верный и Сом растянулись на влажном мху – и тотчас же погрузились в глубокий сон. Мелик охранял их. Он не чувствовал усталости – за дни сидения в осаде он набрался сил для дальнего похода, трудов и битв. Мелик решил сторожить до утра и без смены, чтобы дать отдых своим ослабевшим молодым спутникам.

Долгое время Мелик стоял на месте, пытаясь сориентироваться в этой непроглядной тьме, потом небо начало светлеть на востоке, и мягкий свет медленно разлился по пушистым облакам, окрашивая их в светлые тона. Мелик смотрел на огромное озеро, преграждающее путь на юг, легкая зыбь бороздила его поверхность. Восточный берег озера окаймляла гряда холмов, а на западе расстилалась плоская, однообразная равнина с редкими деревьями. Он стал рассматривать маленькие камни, своими очертаниями напоминающие ту, о которой грезил. Мелик присел и стал высекать фигурку любимой.

Над землей дул слабый ветерок, чуть рябивший воду, но высоко в небе мощный поток воздуха быстро гнал облака. Окутанная легкой дымкой испарений, показалась, наконец, луна в своей последней четверти. Узкий серп ее отразился в синеве озерных вод, и, напрягая зоркие глаза, Мелик разглядел при неверном свете месяца, что на юг и на запад простиралась беспредельная водная гладь; на востоке же равнина была ограничена волнистой линией поросших лесом холмов. Кругом царила тишина. Ветер утих, и только время от времени от его дыхания чуть слышно шелестела трава. Устав от неподвижности, Мелик вышел из тени, отбрасываемой тополем на равнину, и зашагал по берегу озера. Неровная поверхность местности то вовсе скрывала от него горизонт, то расширяла его до необъятных пределов. С вершины небольшого бугра он отчетливо разглядел извилистую линию восточного берега озера. Многочисленные следы свидетельствовали о том, что это место часто посещается стадами травоядных и хищниками. Валуны, разбросанные вдоль берега, вызвали в душе сладостную боль.

Вдруг Мелик вздрогнул и замер на месте. Он широко раскрыл глаза. Ему показалось на мгновение, что перед ним становище семей, дымящийся костер и гибкая фигура Росы на фоне яркого пламени.

Сердце его учащенно заколотилось: в густой зеленой траве виднелась плешь с наполовину обгорелыми ветвями и кучками золы, ветер не успел еще даже развеять белого порошка пепла. Мелик представил себе уют привала, яркое пламя костра, запах жареного мяса, красные языки Огня.

Он задумался и, потеряв равновесие, сел задом на что-то склизкое, присмотревшись, он понял, что сидит на углях потухшего костра. Где же Роса и почему потух костер? И тут же в эти радужные видения вплелась мысль о том, что у этого костра недавно грелись не семьи, а враги. Мелик вскочил. Здесь было пиршество, и они глумились над телами взятых в плен охотников, их женщин и детей! Взволнованный и смущенный, он опустился на колени, чтобы лучше разглядеть следы вокруг костра. Мелику понадобилось немного времени, чтобы распознать, что недавно здесь побывало трижды столько людей, сколько у него было пальцев на обеих руках, что это были все взрослые воины без женщин и детей, следовательно, здесь останавливался один из тех воинских отрядов, которые племена посылают в дальние разведки. Человеческие кости, разбросанные по земле, подтверждали страшные догадки Мелика – отряд принадлежал к племени людоедов. Необходимо было узнать, откуда пришел отряд, и в каком направлении он удалился. Мелик не сомневался, что эти воины принадлежали к племени людоедов, которое пришло на землю семей с юга. Единственные среди людей, они употребляли в пищу человеческое мясо, хотя нельзя понять, почему они предпочитали человечину мясу сохатого, лани, косули, кабана или лошади. Мелик был уверен, что отряд этот был здесь недавно.

Коготь, сын Рыси, самый неутомимый и бесстрашный скиталец из всех охотников, во время своих дальних странствований не видел ни одного становища людоедов. Все встреченные им племена человеческого мяса не ели, значит, племя пришло издалека, может, из-за моря. Мысли эти теснились в голове у Мелика в то время, как он шел по следу, оставленному отрядом. Это было нетрудно, так как уверенные в своей силе воины не стремились скрыть свои следы. Они обошли озеро с востока, видимо, направляясь к берегам Большой реки.

Два способа вернуть огонь появились в голове у Мелика: настигнуть отряд людоедов, прежде чем он вернется к становищу своего племени, и похитить у него огонь хитростью, или перегнать отряд, проследив за ним, дождавшись, когда отряд остановится на ночлег, проникнуть в становище племени и затем, пользуясь отсутствием лучших воинов, добыть огонь силой. Чтобы не заблудиться, надо было идти по следам отряда. Мысленно Мелик видел этих воинов, уносящих с собой через степи, реки и холмы самое драгоценное достояние человека – огонь. И видение это было таким отчетливым, таким ярким, что руки Мелика уже тянулись к заветному огню, угрожая тем, кто встанет на его пути.

Уже три дня охотники шли по следу людоедов. Вначале они пробирались по берегу озера и вдоль подножья холмов. Затем их путь лежал по равнине, местами покрытой рощами. Следить за отрядом было нетрудно, разведчики не соблюдали никакой осторожности, разводя на привалах большие костры, чтобы поджарить убитую дичь и защититься от холода туманной ночи. Сам Мелик, напротив, прибегал к всяческим хитростям, чтобы сбить с толку тех, кто мог бы преследовать его отряд. Он старался идти по каменистой почве или по упругим травам, выпрямлявшим свои стебельки после прохода человека, и шагал, где это представлялось возможным, по руслам ручейков, переходил вброд или переплывал по многу раз реки и часто путал свои следы. Несмотря на то, что эти ухищрения замедляли их продвижение вперед, охотники быстро настигали преследуемый отряд. В конце третьего дня погони их отделял от людоедов один переход.

– Верный и Сом должны приготовить оружие, – сказал Мелик своим спутникам. – Сегодня вечером они вновь увидят Огонь.

Молодые люди возликовали при мысли о близости Огня, но тотчас снова нахмурились, вспомнив о силе отряда, который владел им.

– Прежде всего, нам нужно отдохнуть, – продолжал вождь. – Мы подкрадемся к людоедам, когда они будут спать, и попытаемся обмануть бдительность сторожей Огня.

Верный и Сом содрогнулись, почувствовав приближение опасности, более грозной, чем все испытанные ими до сих пор. Страшная память о людоедах гнула их дух. Людоеды превосходили все другие племена силой, мужеством и особенно жестокостью. В том бою охотники стали жертвами их острых топоров и тяжелых дубовых палиц. Енох говорил, что людоеды – это потомки серого медведя, от него они унаследовали руки непомерной длины и густые волосы на теле, более густые, чем даже у Вепря и его братьев. Но больше всего ужасало людей то, что людоеды пожирали трупы людей.

Выслушав Мелика, Верный и Сом склонили головы в знак согласия. Затем они легли отдыхать до полуночи. Охотники поднялись на ноги до восхода луны. Мелик еще в сумерках определил направление следов, и теперь они уверенно шагали в темноте. Однако когда месяц выплыл на небо, они убедились, что сбились с пути. К счастью, Сому быстро удалось снова разыскать потерянный след. Они пересекли заросли кустарника, обогнули заболоченные места и переправились вброд через реку. Наконец, взобравшись на вершину холма, увидели невдалеке огонь. Охотники притаились в высокой траве, Верный и Сом дрожали от страха. Мелик, удерживая дыхание, впился глазами в светлую точку. Наконец-то они увидели огонь, ради которого перенесли столько страданий: холод, голод, жажду, дожди, драки с дикими кошками и мрак страха, ради которого они убили медведя, оборонялись от семьи саблезубых и пещерного льва.

Костер раскинулся полукружием на равнине, вблизи от пруда, берега которого обступили плакучие деревья и кусты. Языки пламени медленно лизали хворост – и искры разлетались во все стороны. Столбы дыма спирально поднимались в небо, и здесь, подхваченные ветром, рассыпались на клочки. Огонь извиваясь, как змея, накатывал свет на лица людоедов словно морские волны на песчаный берег, ежесекундно меняя их очертания.

Отряд спал у костра, и воины, укрывшись оленьими и волчьими шкурами шерстью к телу, громко храпели. Оружие их: топоры и рогатины, палицы и дротики – было разбросано по земле. Двое воинов-людоедов бодрствовали – это были стражи. Один сидел, опираясь на палицу у кучи хвороста, заготовленного для костра. Красные отблески играли на его лице, заросшем волосами до самых глаз. Его кожу покрывали густые, как у медведя, волосы; плоский нос с круглыми ноздрями чуть возвышался над огромными толстыми губами; длинные руки едва не достигали земли; ноги его были короткими, толстыми и кривыми. Второй страж шагал вокруг костра, изредка останавливаясь, чтобы прислушаться и понюхать запахи, приносимые сырым ветром. Этот человек был такого же роста, как Мелик, но с непомерно большой головой и волчьими, остроконечными ушами. Лицо его также обросло густыми волосами, из-под которых коричнево-желтыми островками выступали участки кожи. Ребра на его груди конусообразно поднимались над впалым животом; бедра сходились на спине в острый, как лезвие топора, выступ берцовой кости. Ступни его казались бы маленькими, если бы не длинные пальцы. Это неуклюжее, коротконогое существо должно было обладать чудовищной силой, но ясно было, что в состязании на скорость стройные охотники имели бы несомненное преимущество.

Людоед остановился и повернулся лицом к холму, на котором притаились охотники. Едва уловимый запах, доносившийся оттуда, встревожил его. Этот запах не был похож ни на запах хищного зверя, ни на запах людей его племени. Второй страж, у которого обоняние было развито меньше, продолжал спокойно сидеть у кучи хвороста.

– Мы подошли слишком близко к

людоедам, – тихо сказал Сом. – Ветер донес до них шум наших шагов. Мелик покачал головой – он больше опасался тонкого чутья врагов, чем их зрения или слуха.

– Нужно обойти ветер, – предложил Верный.

– Ветер дует навстречу людоедам – ответил Мелик. – Если мы обойдем ветер, они окажутся позади нас.

Ему не пришлось больше спорить со своими спутниками: опытные охотники Верный и Сом знали, что, преследуя дичь, надо не опережать ее, а идти только по ее следу и ни в коем случае не обгонять. Тем временем, один из сторожей что-то сказал своему товарищу. Тот отрицательно покачал головой. Первый собрался было сесть рядом с ним, но вдруг спохватился и скорым шагом пошел к холму.

– Надо спрятаться! – сказал Мелик.

Густой кустарник на склоне холма укрыл охотников. Ослабленное преградой дуновение ветерка не могло теперь выдать их присутствия людоеду. Тот вскоре остановился, шумно втянул несколько раз воздух, но ничего подозрительного не почувствовал и вернулся к костру. Охотники долго оставались под прикрытием кустарника, и Мелик не спускал глаз с едва видневшегося вдали костра. Тысячи замыслов, один фантастичнее другого, родились в его голове, но он не мог остановиться ни на одном из них. Малейшая неровность почвы могла скрыть нападающих охотников от самого острого зрения охранников, и можно было красться по степи так тихо, что самое чуткое ухо не могло бы услышать ни малейшего шороха. Но ничем нельзя было скрыть запаха, распространяемого человеческим телом – только расстояние или встречный ветер могли рассеять его.

Лай шакала вывел Мелика из раздумья. Сначала он молча слушал, потом негромко рассмеялся.

– Теперь мы в стране шакалов, – сказал он. – Верный и Сом должны постараться убить одного шакала.

Молодые воины удивленно посмотрели на него. Мелик продолжал:

– Я буду сторожить в кустарнике. Шакал так же хитер, как и волк, он никогда не подпустит к себе человека. Но шакал всегда голоден. Верный и Сом положат кусок мяса на землю, а сами притаятся на небольшом расстоянии. Шакал будет кружить около мяса, то приближаясь, то удаляясь. Если Верный и Сом не пошевельнут ни головой, ни рукой, если они будут стоять, как каменные, то шакал, после долгого раздумья, бросится на мясо. Он схватит его – и тотчас же отскочит. Ваши дротики должны быть быстрее, чем прыжок шакала!

Верный и Сом послушно отправились на поиски. Шакалов нетрудно выследить – лай выдает их местопребывание. Они не боятся хищников, так как знают, что ни одно животное не станет есть их мясо. Молодые охотники нашли их в небольшой роще. Четыре шакала жадно обгладывали там кости какого-то зверя, они уставились на юношей своими зоркими глазами и тихо ворчали, готовые бежать, если непрошеные пришельцы подойдут слишком близко. Верный и Сом в точности выполнили указание Мелика: они положили на землю кусок мяса лани и, отступив на несколько шагов, замерли на месте, соперничая в неподвижности со стволами низкорастущих деревьев. Шакалы стали кружить возле приманки. Соблазнительный запах мяса привлекал их, но страх перед двуногими животными удерживал шакалов на почтительном расстоянии.

Шакалы и раньше встречали человека, но ни один из них не знал его охотничьих хитростей, тем не менее, сознавая, что человек сильнее их, они держались в отдалении. Шакалы умные животные, они знали, что бдительность и настороженность необходимы всегда и повсюду, так как опасность подстерегает все живое во тьме и при ярком свете; в сухую погоду и во время дождей; на земле и в воде. Поэтому они сперва долго рыскали вокруг неподвижных юношей, то прячась за деревьями, то выходя на открытое место. Серп месяца на востоке успел покраснеть прежде, чем кончились их сомнения, и уснула подозрительность. Тогда они осмелели, и стали постепенно подходить к приманке, останавливаясь на одном месте и замирая с тихим ворчанием. Наконец, жадность одержала верх над страхом, и они решились одновременно наброситься на мясо, чтобы урвать по равной доле. Нападение, как и предсказывал Мелик, было молниеносным. Но дротики молодых воинов оказались еще быстрей и вонзились в тела двух шакалов. Охотники добили топорами раненых зверей, в то время как оставшиеся в живых улепетывали с приманкой. Когда Верный и Сом сбросили у ног Мелика свою добычу, тот сказал: