Читать книгу До и после заката - Олег Дольский - Страница 1

Судьба, прежде чем дать человеку крылья, ломает ему ноги.

Чарли Чаплин

Самое незрелищное из искусств (Пролог)

Салют всем ожидающим мою шестую книгу, а также рад приветствовать первооткрывателей творчества Олега Дольского!

Писатель пишет книгу, певец исполняет песню, художник рисует картину – все мы занимаемся искусством. А разница, на мой взгляд, принципиальна.

Художник покорпел у мольберта, выставил свежеиспечённую картину на выставку, посетитель на неё взглянул в течение пяти секунд – и купил полотно. Певец порепетировал заранее три куплета и припев, вышел на эстраду – и через пять минут, сорвав шквал аплодисментов, в мановение ока стал знаменитым и востребованным.

Писатель лишь полгода будет обдумывать сюжет будущего романа, после этого не менее продолжительный период изо дня в день исходить муками творчества, по буковке слагая своё детище. Далее – корректировка, поиск издательства, согласование многих технических моментов. Не отрицаю существование писателей, которые пишут легко, стихийно, как говорится, на ход ноги, но спешка и поверхностность – не лучшие друзья в творчестве.

Теперь о финансах, халявными путями на книжную полку редко кому удаётся попасть. Потребуются вложения: сами издательства не горят желанием вкладываться в нераскрученное имя. Год назад передо мной стояла дилемма: съездить отдохнуть в Турцию или издать свою пятую книгу тиражом в 100 экземпляров. Я подумал и понял, что я не так устал. Горячий песок и “all inclusive” никуда не убегут, а книга – это же твоё родное детище. И вот, спустя девять месяцев с момента, не побоюсь этого сравнения, зачатия книги, я наконец-то получаю стопочку прекрасных, пахнущих свежей типографской краской, книг.

Но с этого момента всё только и начинается. Книга рождена, но чтобы о ней узнали, заинтересовались, купили, прочли и удостоили автора мало-мальским вниманием, надо трудиться.

Если бы Лев Толстой в наши дни написал бы своё эпическое творение «Война и мир», то о нём бы очень нескоро узнали. Свободного времени сейчас у людей катастрофически не хватает. Когда по миру победно шествуют соцсети, когда люди поглощены поиском хлеба насущного, остановить их и заставить прочесть всю твою писанину практически невозможно. У народа уже сложилось клиповое сознание. Человек готов принимать искусство дозировано, в строго ограниченный период времени. И поверьте, я не плачусь, просто жизнь теперь такая. Выпили чашку кофе вприкуску с пирожком, посмотрели новый клип в смартфоне, лайкнули и побежали дальше, напевая себе под нос прилипчивый мотивчик.

Нет, конечно, можно выпустить аудиокнигу и вторгаться в души людские через наушники, но это, как говорили в былые времена, совсем другой коленкор. Книга – да не упрекните меня в консерватизме – должна быть на бумаге, а иначе всё это просто какой-то литературный продукт. Бумажную книгу не только прочесть приятно, но и пощупать, и вдохнуть аромат типографской краски.

Но со временем спорить бесполезно и писателям – апологетам самого незрелищного из искусств – надо как-то приспосабливаться. Единственное, мы не должны бегать со своими книгами как с расписными торбами и уговаривать их прочесть. Кому надо – сами найдут и прочтут. Хочется верить, что на свете ещё осталось немало людей, для которых важна сила литературного слога.

По крайней мере, за себя я ручаюсь, что останусь консерватором и впредь. В любом случае, литературным творчеством стоит заниматься хотя бы ради себя любимого. Получается как в анекдоте: если дома нечего читать, попробуй написать роман.

А ведь 8 лет назад именно так я и начал писать свою первую автобиографическую повесть «До и после рассвета». Читать дома стало нечего, да и перенесённые в жизни испытания рвались на бумагу. Сел, написал, издал. Честно говоря, никогда не возлагал надежд на своего первого литературного первенца: история слишком личная, специфичная – да кому она будет интересна, кроме моих знакомых.

О, как я ошибался. «До и после рассвета» приглянулась очень многим. История от первого лица почему-то оказалась интереснее многих выдуманных сюжетов из последующих произведений.

Те мысли, которыми я сейчас с Вами поделился, являются лишь моей точкой зрения, разделять её я не требую.

Ну, что ж, надо учитывать мнение дорогих мне читателей и, как говорится, по просьбе трудящихся, я решил продолжить первую книгу. Всё те же лица, всё та же 100-процентная правда. Единственное отличие: чтобы никто лишний раз не волновался и не напрягался, фамилии персонажей изменены. Кроме фигуры главного героя, мне в маске быть ни к чему, сам на себя я в суд не подам. Если кому-то показалось, что он увидел себя в романе, то советую перекреститься, в мире всё уже когда-то было. Все совпадения случайны, не примеривайте их к себе.

Желаю всем достаточного свободного времени и хорошего настроения!

Есть такая профессия – товар рекламировать

– А автобиографию вы заполнили? – инспекторша отдела кадров придирчиво перебирала принесённые мной документы, словно пытаясь найти в них какой-то изъян.

– Да-да, конечно! – усмехнулся я. – Снизу лежит.

Кадровичка, кажется, удовлетворилась и отправила меня погулять ещё несколько дней, пока директор Елин не подпишет приказ о приёме на работу.

Учитывая то, что последние полтора года после случившейся аварии я не работал, погулять ещё недельку я был не против. С одной стороны, за это время вынужденного простоя я уже накопил достаточное количество трудового задора, но с другой стороны я понимал, что лафа закончилась, и должность начальника отдела рекламы, связей с общественностью и информационных технологий на давно уже родном Зеленодольском судостроительном заводе ко многому обязывает. И поблажки никто блудному сыну, вернувшемуся в родные пенаты спустя три года, здесь делать не будет. Невзирая на полученную третью группу инвалидности, семилетний опыт работы в этом отделе и родного отца, занимающего не последнее место в заводской иерархии.

Положа руку на сердце, блатняком в прямом смысле я себя на тот момент не считал. Директор Елин сам интересовался у моего отца, не желаю ли я вернуться в родной отдел рекламы, как-никак, столько лет уже там отработал, да ещё в такую переделку попал парень, надо помочь.

Риторический вопрос я воспринял как руководство к действию и за пару часов настрочил на компьютере мега-трактат на тему: «24 способа повышения эффективности рекламной деятельности на Зеленодольском судостроительном заводе».

Иногда я сам поражаюсь собственному умению творить из мухи слона в хорошем понимании этого слова. На бумаге я демонстрирую себя великим магом и волшебником. Вся беда в том, что это лишь красиво изложенная теория. Скажите на милость, как реализовать на практике, скажем, пункт 22 моего трактата: «применять в рекламе product placement», то есть засвечивать продукцию завода в художественных фильмах. Нью-Васюки товарища Бендера нервно курят в сторонке.

Как бы то ни было, но мои наполеоновские планы растопили сердце директора, и он решил назначить меня сразу на должность начальника ОРСОиИТ (отдел рекламы, связей с общественностью и информационных технологий, во как!).

Вот так бывает: уходил три года назад обычным менеджером по рекламе, покрутился-повертелся по разным казанским конторкам, сделал уверенный шаг по направлению к кладбищу, но был вовремя спасён, оклемался и – вуаля – вернулся в родной отдел боссом.

Неплохой получился карьерный рывок – из полутрупа в руководители.

На работу я пошёл ничуть не волнуясь. А чего волноваться-то? Работу я знаю от и до, а уж руководить коллективом в 5 человек я как-нибудь сумею.

Наивность – моя врождённая черта и, видимо, я умру вместе с ней. Гладко было на бумаге, но мои 24 способа поднятия отрасли можно было спокойно выкинуть в урну, с действительностью они имели мало общего.

На заводе за 3 года всё изменилось.

Вот все думают: реклама, реклама… Это нечто красивое, из заоблачных фантазий. Мечты, ворвавшиеся в нашу жизнь с телеэкранов. Аромат хрустящих купюр и всё такое.

Так думал и я, когда в далёком 1996 году получил предложение работать в заводском отделе рекламы. После окончания своего химико-технологического института я уже пять месяцев бил баклуши, перебиваясь нечастыми перевозками грузов на своём видавшем виды «каблучке». Будучи по своей специальности инженером-механиком в части физики и техники низких температур, моя дорожка лежала прямиком на местный завод холодильников, но она меня нисколько не прельщала. В КХТИ я пошёл учиться чисто за компанию, поскольку вопрос профориентации в те младые годы меня не волновал в принципе. Особых успехов в учёбе, как можно догадаться, я не достиг, знания осваивал с неохотой. Всё это было не моё, но признаться об этом своим родителям я как-то не решался.

Пролетело пять студенческих лет, вуз выплюнул на улицу дипломированного инженера Агапова с синенькой картонной книжечкой, где было даже несколько «пятёрок», но, в основном, по гуманитарным предметам. Основную массу оценок составляла оценка «хорошо» – удобоваримый компромисс между гениальностью и дебилизмом. Однако мой «четвёрошный» диплом особо не впечатлил специалистов с завода холодильников, куда я должен был влиться по своему направлению. А возможно, они увидели в моих глазах такой холод равнодушия, что доверить проектирование холодильников таким глазам было решительно нельзя. Да я бы и сам себе не доверился.

Всё, что ни делается, всё к лучшему. Тогдашний начальник отдела рекламы Кейль, прознав про мои способности писать любые статьи (а я их действительно тогда публиковал в местной прессе), обрадовал моего отца, что отделу очень нужен текстовик. В те времена не существовало такого понятия, как копирайтер. Да и профессии текстовика в едином перечне профессий тоже не существовало, так что я приступил к работе в должности инженера по рекламе II категории. Потом с черепашьей скоростью стал продвигаться по карьерной лестнице: спустя два года мне присвоили первую категорию, ещё через два года стал просто инженером. Советская система заведомо не предполагала скоропалительных взлётов из грязи в князи, можно было только медленно и поступательно проходить путь из солдат в генералы. Это гораздо позже, в начале двухтысячных, на рынок труда ворвалось гиперамбициозное поколение Y, которое с пелёнок видело себя в креслах руководителей. А мы звёзд с неба не хватали: инженер – так инженер, главное, чтобы работа нравилась, и на хлеб хватало.

Есть такая профессия – товар рекламировать. Вряд ли найдётся человек, которому эта стезя может не нравиться. За последние тридцать лет все мы вольно-невольно подсели на рекламу, как мыши на сыр. Плюёмся, но глаз оторвать не можем, слушаем с превеликим удовольствием. Но реклама рекламе рознь. Что приятно, по мою сторону баррикад не надо искать клиентов, как это чаще бывает в рекламной отрасли, наоборот, все звонят и что-то предлагают. На производственном предприятии всё очень скромно: блеска софитов нет, и шелест купюр очень тихий. Творчески ориентированного человека, впрочем, это волновать не должно.

Чем же я занимался эти первые семь лет. Как я уже упомянул выше, основным моим направлением было сочинение текстов. Рекламные буклеты, статьи в журналы, локальные нормативные акты, приветственные речи и поздравительные письма. Да уж, на этом деле я не одну собачку съел, любой кореец позавидует.

А выставки – это вообще отдельная песня. Предприятие обязано заявлять о себе и прилюдно показывать свои достижения и наработки. Пусть на зарубежные выставки всегда ездило только высшее руководство, наша задача – патроны подносить.

Впрочем, внутри страны мне удалось немного попутешествовать.

Чем мы только в тогдашнем отделе маркетинга и рекламы не занимались. И делегации различные встречали, и кино снимали, и мероприятия различные организовывали… Да и отдыхали замечательно. Все праздники бурно отмечали в городском дворце культуры им. Горького – там был филиал нашего отдела: два больших помещения занимали художник и фотограф.

Был, правда, у нас, тогдашних, один весомый недостаток. Недостаток денег. Не сказать, что сейчас рядовые труженики завода озолотились, но сейчас эти кутарки хотя бы стараются выплачивать вовремя. А в конце 90-х с наличными в стране догнивающего социализма была ощутимая напряжёнка.

Помнится, свою первую зарплату – смешные для любого времени 1800 рэ – я получил лишь через 5 месяцев работы. Стимула трудиться не было вообще. После августовского кризиса 98-го пояса пришлось затянуть так, что у меня, парня во все времена полноватого, стала намечаться талия.

Впрочем, похудеть мне так и не удалось: мизерную зарплату выдавали бакалейными товарами – макаронами, сахаром, постным маслом, крупами…

Эх, как вспомнишь, так вздрогнешь. На каком энтузиазме тогда всё держалось, остаётся только догадываться. Но мы как-то выстояли, не сломались, не потеряли своё лицо. Работали и не думали увольняться.

В свободное от основных обязанностей время осваивали компьютер «Pentium-286». Хотя чего греха таить, пока надменный Кейль не видел, мы вовсю играли в только что появившиеся игры – «Тетрис», «Косынка»… Мне больше нравилось «Поле чудес», где электронный усач Якубович призывал игроков крутить барабан. Я много раз побеждал в суперигре, и до сих пор помню слово, которое я так и не смог угадать: «покрывавло». Что ж, и разработчики компьютерных игр иногда ошибаются, тем более, вряд ли они все поголовно филологи.

Через семь лет всё это каботажное плавание в мелких водах мне основательно надоело. Я никогда не был карьеристом и позже я расскажу об этом подробнее, но финансовый вопрос для молодого, крепнущего организма в любом случае остаётся актуальным.

Школьный друг Димка Агеев работал торговым представителем и без обретения трудовых мозолей ежемесячно получал не меньше 25 косарей. Его насмешливый взгляд на мой корешок, где значилась получка в размере трёх тысяч рублей, сподвиг меня на увольнение и стремление к новым и, как оказалось, совсем не лёгким горизонтам.

Ну, дальше вы знаете. Кто не в курсе, почитайте мою первую книгу. Возвращаться к пережитому мне не особо хочется. Слишком дорогой ценой мне далось это желание вырваться из порочного круга. Взлететь в небо и, подобно опалившему крылья Икару, упасть навзничь.

Куда же податься сбитому лётчику Агапову, как не на старое место работы, тем более, когда дорога в торговые представители уже заказана. Весомым подспорьем являлось то, что я возвращался на завод не мальчиком на побегушках (читай – обычным инженером по рекламе), а начальником маленького, но очень ответственного отдела. На такой импровизированный трон можно и возвратиться. Трудового задора – фура с прицепом, здоровье – грех жаловаться. Как новый начальник я даже имел некий карт-бланш на то, чтобы наладить работу отдела рекламы. О, как я был наивен. В подразделении, где руководители меняются с периодичностью раз в год-полтора, этого сделать нельзя. Какая-то системная ошибка кроется во всём этом, неведомый червь подтачивает рекламное дерево.

Начальник отдела рекламы – должность расстрельная. По крайней мере, на судостроительном заводе это было именно так. Что бы ты ни сделал хорошего, рано или поздно всё равно допустишь косяк, который сломает построенную тобой прекрасную конструкцию, как карточный домик.

За семь лет до моего возвращения на завод в нашем отделе образовалась вакансия техника по рекламе. При всей серости названия, должность была весьма красочная: требовалась молодая, симпатичная девушка, чтобы можно было её и на выставку вывезти и в бумажной отделовской рутине задействовать. Естественно, данное кадровое поручение было доверено мне – на тот момент самому молодому и симпатичному, будь я дважды нескромен. Кандидатку можно было подбирать только из работниц завода, поскольку на крохотную зарплату техника по рекламе вряд ли кто из сторонних девушек бы польстился. Как говорилось в известном фильме, вырастим Бабу Ягу в своём коллективе.

Тогда я провёл мысленный кастинг, и решил предложить это место секретарю-машинистке из токарного цеха Альбине Салахутдиновой. Девушка вряд ли бы когда-то решилась участвовать в каком-то конкурсе красоты, но была вполне миловидна, являя собой образ скромной восточной красавицы. Мне больше всего нравилось, как она смеётся моим шуткам заразительным гыканьем.

В коллектив Альбина прекрасно влилась, но звёзд с неба не хватала и постоянно отлучалась – то на учёбу в институт, то просто куда-то по своим девичьим делам. Мне казалось, что ей было всё равно, где работать, и благоговения от слова «реклама» она не испытывала. Какое уж тут благоговение – за полторы тыщи в месяц. Естественно, никакой благодарности за то, что я вытащил её из каморки в промасленном цеху, Салахутдинова мне не выразила.

Если раньше я ещё предполагал поухлёстывать за обладательницей восхитительного смеха, то когда мы с ней оказались коллегами, сидящими друг напротив друга в одном кабинете, вся симпатия сошла на нет. Узнав друг друга поближе, у нас наступило охлаждение в отношениях. Не знаю, что ей во мне не нравилось, наверно, всё понемногу – Альбина предпочитала совсем иной тип мужчин. Мне же претил её вредновато-скрытный, как оказалось, характер. Побывав ненароком у неё дома, я понял причину такого поведения. Девушка жила в крайне стеснённых жилищных условиях – в пятнадцатиметровой комнатке она жила вместе с матерью и отчимом. Мне стало её по-человечески жалко, и я отстал от неё со своими распросами. Что можно требовать от человека, живущего на узенькой кровати за занавесочкой.

Рано я её жалел. Очень скоро смешливая девочка развернулась. Закончила институт, её перевели в инженеры. В 2003 году я уволился, а спустя год моему примеру последовал начальник отдела рекламы Эдик Шарипов.

Вольные хлеба – они, знаете ли, весьма заманчивы. Если я пошёл осваивать тяжкий труд торгового представителя, Эдуард решил сидеть дома и писать курсовые, правда, надолго его не хватило, и через некоторое время он вернулся на завод, но уже в другой отдел.

А наша Вупи Голдберг, как я иногда за смуглую кожу называл Альбину, на фоне глобального безрыбья совершила карьерный рывок – её назначили исполняющей обязанности начальника отдела рекламы, связей с общественностью и информационных технологий.

С приходом нового директора Елина отделу рекламы присобачили два новых направления. Если связи с общественностью здесь ещё как-то сочетаются, то информтехнологии – это вообще другая история. На деле же выходило несколько попроще – в 2005 году айти-отрасль ещё только находилась в стадии становления и в наши функциональные обязанности входило распределение электронной корреспонденции, приходящей на общезаводской ящик, по адресатам и, соответственно, отправка всех электронных писем. Ну, ещё и мелкие сисадминские задачи вроде настройки и ремонта компьютеров в заводоуправлении.

Сергей Валерич Елин был большой директор и в прямом, и в переносном смысле. В кратчайшие сроки этот медведеподобный седовласый великан сумел поднять завод с колен, и шестерёнки производства в кои-то веки закрутились. Елин, в отличие от предыдущих руководителей, вникал во все вопросы, возникающие на заводе, не пропускал ничего.

Не могло не остановиться внимание Елина и на двигателе торговли, коей во все времена является реклама. Фигура и.о. начальника ОРСОиИТ Салахутдиновой его не очень устраивала. Нет, с фигурой у Альбины был полный порядок, но директор думал о высоких перспективах и развитии, а стройными девичьими ногами эти задачи не решишь.

И тут подвернулся «сбитый лётчик» Агапов со своими 24-мя тезисами развития. Сам того не ожидая, я снова оказался в родном отделе, да ещё и в роли начальника. Салахутдиновой досталась роль заместителя – тоже неплохо, но честь гордой девушки была уязвлена. То, что это я её в своё время сюда устроил, было благополучно забыто.

Мне некогда было заниматься интригами, передо мной стояли глобальные задачи.

Пришёл в отдел, как будто никуда не уходил. Те же 2 кабинета на пятом этаже заводоуправления, та же мебель, те же компьютеры, технический прогресс сюда за три года отсутствия и не заходил. Два единственных новшества: появился внутренний чат, в котором молодёжь вела вялые беседы, а ещё распространились «флэшки» – штука удобная: дискеты и компакт-диски стали уходить в прошлое. До эпохи смартфонов оставались долгие семь лет

– Ну что, Юрич, поздравляю! – Эдик Шарипов снисходительно улыбался, встретив меня в коридоре. – Желаю творческих узбеков…

Мой бывший начальник никого искренне поздравлять не мог в принципе. Шарипов был прирождённый сноб и мизантроп, нигилист до мозга костей. Три года назад я уволился с завода не только из-за смешной зарплаты, но и из-за отсутствия карьерных перспектив. Был непреодолимый затык: Эдика сместить было нельзя, его отец тогда работал начальником управления, но и на повышение бы он тоже никогда не пошёл, потому что был патологическим лентяем. Ему было даже лень сходить в парикмахерскую, и он носил, как он считал, весьма стильную рокерскую причёску – длинные волосы на манер раннего Вити Салтыкова. Так случилось, папа Эдуарда скоропостижно скончался, я отчалил покорять торговые горизонты, на заводе директором стал Елин, который в два месяца раскусил лентяя Шарипова, в результате чего тот выбрал работу дома на диване. Учитывая наличие жены и двоих детей, промысел написания курсовых и рефератов оказался несостоятельным и Эдик спустя год вернулся на родное предприятие, правда, уже в другой отдел к своему старому другу Сергею Никулину, занимавшему пост начальника отдела судостроительного маркетинга. Они были друзьями не-разлей-вода, мы их так и звали – два брата-акробата.

Никулина и Шарипова, как и многих мужчин в этой стране, объединяла пьянка. Два женатых человека каждую субботу рвались на работу, убивая этим сразу двух зайцев: не надо заниматься домашней работой и к тому же можно прекрасно скрасить эти трудовые часы занимательным досугом, не спрашивайте каким.

Эдик вообще был чемпионом скоростного питья и славился тем, что умудрялся выпивать пол-литровую бутылку водки за то время, пока жена мылась в душе. Но, надо отметить, бухал он всегда элегантно, как английский лорд, и после возлияний вёл себя вполне спокойно, обращаясь ко всем «сударь и сударыня». Как известно, алкоголь на каждого человека действует совершенно по-разному: одни становятся буйными волками, другие – тихими овечками, но каждый неизменно получает удовольствие.

Со вторым «братом-акробатом» мы однажды ездили на выставку МЧС в Екатеринбург. Завод в то время начал производить катера, которые благодаря своей главной опции – установке в воде бонового ограждения, локализующего любое масляное или химическое пятно на водоёме, – очень были интересны экологам и спасателям. Ожидался приезд верховного МЧС-ника с забайкальскими корнями, но он почему-то не смог. В любом случае, вечером в гостинице мы с Никулиным решили отметить благополучное окончание мероприятия и купили по паре баночек «Балтики» номер 5. Я свою норму принял и пошёл гулять по городу, Сергей же на этом не успокоился. Полночи я бегал коллеге за пивом, а вечером мы должны были отправиться на вокзал.

Утром начальник отдела маркетинга едва смог разлепить веки и сказать:

– Олежик, всё, я умираю. Сходи на ресепшн, пожалуйста…

Я хотел переспросить беднягу, нужно ли вызывать священника для отпевания, но решил пока просто продлить на ресепшене пребывание в отеле. Заодно купил бутылку минералки и тем самым спас друга от преждевременной кончины в чужом городе. К вечеру Никулин был как огурчик…

…Шарипов неожиданно серьёзно мне сказал:

– Но я тебе, Юрич, не завидую.

– Почему?

– Ты не понимаешь, во что ввязываешься.

Я хмыкнул про себя:

«Ясное дело, тебе обидно, что после тебя уже девочка Альбина успела и.о. поработать, а теперь я в твоё кресло сел. Нефиг было линять с завода. Сиди теперь на попе ровно и не жужжи».

– С кем теперь работать-то? – продолжил Эдик.

– В смысле?

– Работников-то уже нормальных нет.

– Что ж, буду работать с ненормальными! – я дружески хлопнул бывшего коллегу по плечу.

Шарипов, человек скептического склада, редко кого считал умным человеком, и уж тем более, умнее себя. Эдик, само собой, и меня считал гражданином невеликого ума, так что к его словам я отнёсся спокойно и пошёл знакомиться со своим старым новым коллективом.

Мой заместитель встретила меня с выстраданной в уголках тонких губ улыбкой. Так приветствуют людей немилых, перешедших дорогу, так жёны встречают нелюбимых мужей. В какой-то степени я действительно испортил Альбине всю малину, но оснований чувствовать себя виновным у меня не было.

Да, подруга, у тебя был целый год в роли исполняющей обязанности и уж если за это время тебя не соблаговолили назначить полноценным начальником, значит, не посчитали нужным. Не проявила ты себя, кумушка, не показала всех своих достоинств. А теперь только и остаётся обиженно дрожать губками, будто изнасиловали, обещали жениться, но обманули. Зная характер Салахутдиновой, я понимал, что она начнёт вести свою партизанскую войну, будет мелко гадить и вставлять палки в колёса. А на людях всегда будет мило хихикать, строя этакую писю-бабочку.

Пригревший на груди змею на долгую и счастливую жизнь рассчитывать не вправе, и очень скоро мне придётся убедиться в этом постулате.

Мне было достаточно проработать несколько дней, чтобы понять настроение в коллективе и выяснить, что и без меня в отделе у Альбины уже есть противники. Точнее, противница.

Год назад личный стоматолог Сергея Никулина попросила пристроить на завод свою дочь. Никулин на тот момент занимал должность заместителя директора по маркетингу (на ней он продержался недолго), тем не менее, дочка дантистки была успешно трудоустроена в отдел рекламы.

Звали дочку Ольга Сиразова, и в свои неполные тридцать лет эта скандинавистая крашеная блондинка уже сама имела двух дочек и сына. Воистину считается, что если женщина выполнила свою матримониальную программу (по-русски – удачно вышла замуж и родила детей), то ей ничего не остаётся, как строить свою карьеру.

Не знаю, насколько Ольга удачно вышла замуж, с мужем по телефону она собачилась каждые два часа. Однако трое детей у неё как-то всё равно появились. Забегая вперёд, можно сказать, что часы их брака были сочтены, и через пару лет мать-героиня нашла себе нового мужа.

У женщин в коллективе никогда не бывает идеальных взаимоотношений, по закону природы они подспудно или воткрытую считают друг друга конкурентками. Если в первобытнообщинном строе дамы конкурировали за самца, способного приволочь с охоты мамонта, то в наших реалиях ничего по большому счёту не изменилось. Мужчина-охотник выбирается на роль мужа и продолжателя рода, но это вовсе не отменяет конкуренцию в рабочих условиях

Сиразова, увидев новоявленного начальника, сразу включила все свои женские чары, а у женщины с большим опытом в семейной жизни это получается легко. Моего расположения Ольга искала хотя бы потому, что ей категорически не хотелось работать под руководством Альбины. Ну и потом, Сиразова обязательно хотела дружить с начальником, потому что у неё были естественные для современных девушек запросы.

В работе Ольга была незаменима. По натуре мать троих детей являлась молотобойцем со связкой гранат: что не выбьет – то взорвёт. Очень настойчивая была девушка, способная выполнить любую задачу. Иногда она включала в себе режим гопника (опыт буйной юности позволял ей прекрасно играть эту роль), но чаще и удачнее девушка включала роль нежной кокетки. Люди, близко знавшие Ольгу, понимали, что все эти милые приёмчики – лишь часть маскарада и кокетство у девушки с виртуальной финкой в руках весьма наигранное. Однако почти всегда срабатывало, особенно в отношениях с нужными ей мужчинами.

Вакансию техника по рекламе у меня занимала Настя Славнобудских – персона весьма примечательная. «Занимала вакансию» в её случае не является фигурой речи, Анастасия действительно к своим функциональным обязанностям относилась весьма равнодушно, и на то у неё были основания. Пару лет назад обладательница длинных ног и красивых, сравнимых с итальянскими актрисами, очей, победила на местном конкурсе красоты. Корона «Мисс Зеленодольск» давала Славнобудских массу приятных возможностей. Так, она была фавориткой нынешнего мэра Егорова, который одним звонком директору завода Елину трудоустроил девицу на непыльное рабочее место.

Любопытно, что я познакомился с Настей год назад в больнице, куда она тоже попала после автомобильной аварии, но переломы у неё были не столь тяжелы, и она быстро пошла на поправку. Я даже дал Насте попользоваться своей блатной клюшкой-костылём, когда у меня уже в этом отпала необходимость. Девушка, лежащая на больничной кушетке, мне показалась весьма милой и приятной.

Но вот Настя оправилась от болезни, забыла все горести и начала звездить, как и положено персоне, носящей на голове корону, пусть и местечковую. Все дни напролёт она сидела в кресле и ничегошеньки не делала. Когда был свободен один из компьютеров, волоокая девка играла или сёрфила во всемирной паутине. Поручить какое-то задание мисске было практически невозможно, к любой работе она относилась весьма апатично. Меня это раздражало, но ничего поделать я не мог.

Однажды я даже пожаловался на нехватку кадров Елину:

– Сергей Валерич, у меня некому работать. Я один на всех фронтах. Вот техник у меня, например, бывшая «Мисс Зеленодольск» – ей что ни поручишь, всё в штыки воспринимает.

– А-а, – махнул рукой директор. – Куда я её дену? Её же мэр прислал, пусть сидит.

Глядя на длинные Настины ноги, я вздыхал, как Бубликов из «Служебного романа»: кроме эстетического наслаждения, толку от техника по рекламе – ноль. Иногда у девушки было хорошее настроение, и она удостаивала нас своей милостью: печатала и разносила несложные служебные записки, выполняла мелкие поручения. Основной миссией для себя «мэрская девушка» избрала ежедневный поход за пирожками. Дело в том, что на многих предприятиях, и завод не был в этом плане исключением, существует традиция в 10 утра организовывать чаепитие. А чем мы хуже англичан с их неизменным «файв-о-клок».

Настя приносила каждое утро из буфета охапку завёрнутых в черновики сдобных изделий, кто какие заказал. Поначалу я пользовался доставкой, но потом под разными предлогами стал бегать за выпечкой сам. Мне было невыносимо смотреть, как Славнобудских рассчитывается грязными бумажными купюрами, а потом этими же руками раздаёт нам пирожки. Простите меня, жалкого брезгуна.

И вообще, если девушка нечистоплотна, неухожена или проявляет себя как-то не так, её красота для меня меркнет и скукоживается, как роза месячной давности. Настина внешность для меня стала даже отталкивающей, я в ней во многом разочаровался.

К счастью, тем летом она познакомилась с одним настойчивым парнем, и в ноябре я с превеликим удовольствием погулял на её свадьбе, с облегчением выдохнув: «Ну, наконец-то девка нашла себя». Позже завод ей окончательно наскучил, у Настиной матери был собственный бизнес, и экс-модель уволилась. За пирожками бегать стало некому.

Вообще, может показаться, что я работал в какой-то малине: модели, брюнетки и блондинки. Прямо синекура какая-то. Увы, в будничной рутине на эти прелести не обращаешь внимания, потому что некогда предаваться лирике, работу работать надо.

Помимо трёх вышеупомянутых девушек, в отделе числилось ещё три человека – мужчины. Фотограф Алексей Василич Чуров работал в отделе рекламы с самого момента основания 15 лет назад. Но он всегда трудился на полставки, потому что основным местом его работы считался Дворец культуры им. Горького, и на завод он приходил лишь по необходимости. Человек художественного склада обязан быть фактурным – Чуров был именно таким: возрастным человеком с усами и бородой, выдававшими в нём любителя туристических походов и бардовской песни. Никакой цифровой техники этот маэстро фотографии не признавал и в своём поношенном, объёмном кофре Алексей Васильевич носил пусть и аналоговую, но весьма добротную фототехнику.

В момент моего второго пришествия в отделе числилось ещё двое работников: системный администратор и дизайнер, но они оба быстро поняли, что при новом начальнике им ловить будет нечего и исчезли с моего горизонта. Мне пришлось искать новых специалистов.

Системщика Мишу Адамова я нашёл, разместив объявление в сети. Парень только недавно закончил институт, и нуждался хоть в какой-то работе по специальности. Способный оказался, быстро завоевал авторитет в коллективе: человек, умеющий настраивать компьютеры, имеет на это право. Адамов с первого дня просил прибавки к зарплате, и я его прекрасно понимал. Молодому человеку нужны деньги: развлечения, девочки, водочка. Вот с последним у Михаила были непростые отношения. Угрюмый меланхолик в трезвом состоянии превращался под воздействием горячительного в задорного, полного чертей в глазах, холерика. А где алкоголь, там и нарушения трудовой дисциплины, так что какое уж там повышение зарплаты, старой бы не лишиться. Другие тоже выпивали, но не с такой одержимостью, как это делал Миша. Причём, к нему была применима поговорка «на воре и шапка горит»: всякий раз, когда сисадмин принимал на грудь даже минимальное количество запретной в стенах завода жидкости, веснушчатые щёки предательски его выдавали. Охраниики неоднократно забирали Адамова в «караулку» и мне каждый раз приходилось его вызволять из цепких лап работников ВОХР.

Один работник отдела кадров, узнав, что мне нужен дизайнер, посоветовал посмотреть одного способного парня из Волжска, который, как следует понимать, был его близким знакомым. Посмотрел. Марат Закиров оказался приятным, скромным парнем, со вполне сформированным графическим портфолио. Закиров, как и Адамов, являлся молодым специалистом, но в отличие от коллеги по кабинету, прибавки к зарплате не просил и спиртным не увлекался – золото, а не работник. Но в ноябре Марата экстренно забрали на призывную комиссию, и уже через две недели он нам писал письма с Каспийского флота. Дизайнера на замену нам искать запретили, посоветовав обходиться своими силами. Ну, как в таких условиях работать. И трижды прав был Эдик Шарипов: с кем работать-то?

У вас могло создаться впечатление, что я напрямую подчинялся генеральному директору. Это глубокое заблуждение. Структурная схема тогдашнего руководства была сильно разветвлённая, как у многовекового дуба. Между мной и биг боссом числились две иерархические «прокладки», а именно; заместитель генерального директора по маркетингу и заместитель заместителя генерального директора по маркетингу. А как же без этого, в работе не бывает ненужных людей, это у людей бывает ненужная работа.

Старшую по значимости должность занимала Лариса Валентиновна Пашина, бодрая сорокалетняя тётка гренадёрского типа. До такой высокой должности она дослужилась благодаря ураганной энергии и быстро действующему процессору головного мозга. Все поступающие вопросы она решала легко, на ход ноги. Но не бывает худа без добра: Лариса имела две серьёзные слабости, которые в будущем её и погубили. Во-первых, она имела обыкновение подмахивать не глядя документы, которые ей приносили на подпись. Однажды она поставила закорючку на одной платёжке со многими нулями и тем самым подвела себя под эшафот. Во-вторых, эта приятная во многих отношениях женщина имела чисто мужскую слабость. Всяк входящий в её кабинет регулярно замечал замдиректора, стоящую у шкафа спиной к выходу. Можно было подумать, что Лариса Валентиновна роется в документах. Ан нет, не в документах: в шкафу она регулярно принимала жидкости, ускоряющие электроны. Проще говоря, потихоньку побухивала. Все подчинённые знали об этой особенности шефини и относились к этому понимающе, но некоторые пользовались не совсем адекватным состоянием женщины в своих корыстных целях: деньги себе выбивали, документы всякие «неудобные» подписывали.

Её зам, Сергей Иваныч Лесков, тоже не был противником возлияний, но не в стенах закрытого учреждения. Должность свою этот молодцеватый поджарый мужчина лет 45, занимавшийся до сего времени различными бизнес-проектами, получил от своего соседа по лестничной клетке – генерального директора Елина. Лесков реально был хваткий делец, и его многогранный опыт был весьма полезен маркетинговому делу. Как и положено бизнесмену, начавшему свою деятельность в лихие 90-е, Сергей Иванович умел решать любые вопросы – чисто, конкретно, по понятиям. Если бы он ещё умел в своей жизни хотя бы одну бумажку грамотную написать, цены бы ему не было. Но бумажки писать – удел других людей, менее состоявшихся, Лесков же являлся вполне реализованной фигурой.

И вот эта «сладкая парочка» контролировала всю деятельность на вверенном мне участке. Дабы соблюдать субординацию, я не имел права напрямую обращаться с каким-либо вопросом к генеральному директору, только в исключительных случаях. Порой это порождало сложности, так как ни Пашиной, ни Лескову не особо интересовала рекламная отрасль, да и помимо этого они курировали и маркетинг, и финансы, и много чего ещё.

Расстрельная должность

Освоился я быстро. На работу приходил к 7 утра, уходил домой в 7 вечера, после вольготных вынужденных каникул такой режим был для меня тяжеловат. Но человек быстро ко всему привыкает, особенно когда работа – любимая. Не зря кто-то из известных людей однажды сказал: выберите себе любимую работу – и вы не будете работать ни одного дня в своей жизни.

Самое прекрасное мероприятие для рекламиста – это выезд на выставку. Да, перед ней надо основательно потрудиться, всё продумать и подготовить, но это того стоит. В своей прошлой жизни, до аварии, где мне только не удалось побывать – и в Уфе, и в Тюмени, и в Санкт-Петербурге. Доводилось даже со служебным заданием выезжать за Северный полярный круг, но это вообще отдельная история, расскажу попозже. За границей не бывал: туда выдвигалось исключительно высшее руководство. Ну и не надо, я же по жизни патриот, Россию люблю.

Любимым моим направлением всегда была столица нашей Родины. В Москву я готов ехать всегда – хоть тушкой, хоть чучелом. Не знаю, откуда во мне такая любовь к Златоглавой, может, всё это родом из детства, когда я с мамой каждое лето мотался на поезде за кроссовками, сосисками и апельсинами. Как бы то ни было, ни одной командировки в Москву я не пропускал.

Каждое лето в «Экспоцентре» на Красной Пресне проводится международная выставка «Нефть и газ». Завод давно и успешно производил оборудование для этой отрасли и заявиться на таком знаковом мероприятии считал делом своей чести. Выставка очень дорогая, но напомнить миру, что мы выпускаем замечательные и конкурентоспособные задвижки и элеваторы, было необходимо.

В Москву отправились: я, Ольга Сиразова и Маргарита Лагутина – специалист из отдела маркетинга машиностроения. С Ритой мы долгое время работали вместе, и даже целый год ходили на курсы повышения квалификации. Женщина она была по-своему интересная, но в сферу моих амурных предпочтений не входила. Во-первых, Лагутина была чуть ли не со школьной скамьи замужем, а во-вторых, при всей своей кудрявой миловидности и ухоженности, она была ощутимо старше меня. И главное, я всегда был против служебных романов: из-за них не бывает ни романов, ни работы.

Неделя в июньской Москве обещала быть плодотворной и радостной. Пусть в столице не бывает в это время белых ночей, как в Питере, если повезло с погодой, то здесь ничуть не хуже. С погодой повезло, дни стояли тёплые и чарующие.

Выставка начиналась в понедельник, так что всё воскресенье мы провели в павильоне: полдня ждали разгрузки нашей «Газели» с экспонатами и оборудованием, потом была кутерьма со стендом, он не особо удачно вписывался в экспозицию. Потом всё стало чин чинарём, фотографии на стенде блестели заманчивым глянцем, плазменный телевизор являл миру прелести использования нагнетательной арматуры зеленодольского производства.

– Олег Юрич, ты представительские-то получил? – как бы невзначай поинтересовалась менеджер Оля.

Из уст этой многодетной блондинки данный вопрос значил следующее: хочу, чтобы ты нас сводил в ресторан.

– Да, Юрич, – подхватила тему Рита. – На следующей неделе давайте ещё в театр сходим.

– Девочки, давайте без «давайте»! – мне оставалось только схватиться за голову. – Представительские у меня, конечно же, есть, в McDonald’s мы обязательно сходим.

– Что?! – возмутились дамочки. – Какой ещё McDonald’s? Такой номер у тебя не пройдёт.

– Вы что, не знаете, какие жлобы у нас сидят в бухгалтерии? Они выдали мне сущие кутарки. А у нас впереди целая неделя работы. Ещё неизвестно, может, Елин нас навестит, придётся ему виски покупать.

– Да не приедет Сергей Валерич, – ответственно заявила Сиразова. – Ему не до этой выставки, он к Совету директоров готовится.

– Не знаю, Оль, а вдруг заявится. Он же вечно – как чёрт из табакерки.

– Ладно, мы ужинать сегодня идём или как? – девушка поставила руки в боки, а это означало, что так просто от неё не отвяжешься.

– Уфф, девушки, мы так неделю не протянем, с первого дня гулять. Я всё понимаю, намаялись мы сегодня…

– Юрич, давай сейчас мотанём в гостиницу, немного отдохнём и пойдём прогуляться втроём? – предложила Рита.

Я почесал голову. Погода вещала: займи, но выпей. А в моём случае и занимать не надо, стоит лишь слегка приоткрыть мою тонкую представительскую кубышечку.

Гостиничный комплекс «Измайлово» располагается в весьма живописном месте, рядом парки, пруд, постройки под старину. А в 2006 году всю эту прелесть затмевало не особо приятное соседство с мега-рынком всея России – с легендарным Черкизоном.

В парке, окружающем Серебряно-Виноградный пруд, вились сизоватые дымки кострищ, но никаких еретиков здесь не сжигали. Работники Черкизовского рынка и командированные граждане из гостиницы отдыхали после тяжёлого рабочего дня, поедая шашлычок в многочисленных открытых заведеньицах, оборудованных мангалами.

Сладкий запах цветущей сирени помноженный на соблазнительный аромат жарящегося мяса кого угодно способен свести с ума. И эту вечернюю идиллию не портило даже обилие вокруг лиц восточной национальности и грохочущая из каждого окрестного утюга самая заводная мелодия этого лета – «Чёрные глаза».

Мои девочки совсем подобрели, когда я угостил их порцией шашлыка, лаваша и пива, их глазки предательски заблестели. Окрестная мужская публика с интересом посматривала на моих спутниц, но, понимая, что у них уже есть один на двоих кавалер, подойти не решалась.

– Так, хорошего помаленьку, – сказал я, вытирая салфеткой жирные руки. – Завтра у нас ответственный день – начало выставки. Посему предлагаю немного прогуляться, и – баиньки.

– Олег Юрич, ну почему ты такой кайфолом? – Ольга откинулась в белое пластиковое кресло и закурила, в очередной раз сфокусировав на себе взгляды окрестных хачиков.

– Ольга Владимировна, облико морале! Ферштейн?

– Юрич, ты как хочешь, а мы ещё погуляем, – Маргарита всегда любила высказать своё мнение по праву старшинства. – Вечер-то какой прекрасный.

Если женщина чего-то хочет, мужчине сопротивляться бессмысленно.

– Хорошо, погуляйте, кошечки. Только аккуратно, без фанатизма. Встречаемся завтра в 8:30 в холле.

В гостинице мы жили в одном корпусе, но на разных этажах, так что контролировать коллег у меня не было ни малейшего желания. Разморённый шашлыком, я вернулся в номер, включил телек и вскоре уснул непробиваемым сном отработавшего смену шахтёра.

Утро было прекрасным, лимонный рассвет обещал жаркий денёк. Я умылся и отправился на завтрак в ресторан. Если бы не оплачиваемая предприятием командировка, я бы ни за что не заказал систему «шведский стол». Ну, не могу я с ранья кидать в топку столько угля. Мне достаточно порции кашки, омлета и чая с пирожным. А тут рестораторы пытаются накормить, как в последний раз в жизни. Это ни к чему.

То, что моих дамочек не было на завтраке, меня не насторожило: они могли поесть или раньше, или позже. Хотя когда уж позже. В половине девятого моих коллег в холле не было.

Через 5 минут я уже настойчиво постучал к ним в номер.

– Юрич, извини, я немного опаздываю, – дверь открыла Рита. – Проходи, сейчас поедем.

Я вошёл и, присев в кресло, хотел осведомиться, где же гражданка Сиразова. Ответ напрашивался сам собой, стоило мне повнимательнее оглядеть комнату. Под потолком роились надутые гелием шарики со словами «I love you». На тумбочке стояла початая бутылка шампанского, на одной из кроватей лежала открытая коробка шоколадных конфет.

Похоже, девочки вчера неплохо погуляли.

– Поехали, – Рита вышла из санузла, одетая в строгий и элегантный брючный костюм. – Ольга подъедет попозже.

– А где она сейчас? – задал я наивный детский вопрос, на который не получил ответа.

– Пошли, Олег, – заторопила меня Лагутина. – А то опоздаем.

Сиразова появилась на выставке действительно попозже – к концу рабочего дня. К этому времени мы с Ритой в третьем человеке, в принципе, уже и не нуждались. Весь мощный человеческий поток первого дня мероприятия мы одолели.

– Явилась, не запылилась, – мне даже ругать Ольгу было лень. – Ну, красотка, рассказывай, где была?

– Укрепляла взаимодействие с коллегами по выставке, – ответила Сиразова, не снимая тёмных очков.

– Ты полагаешь, этого достаточно, чтобы оправдать свой шестичасовой прогул? По всем канонам Трудового кодекса РФ, тебя можно было уволить ещё 4 часа назад!

Ольга сняла очки, красными от недосыпа глазами задумчиво посмотрела на пытающегося казаться строгим начальника. Девушка лихорадочно обдумывала, по какому пути пойти – кнута или пряника. Первый метод она применяла чаще, и самозащита в этом случае заключалась в выпячивании на передний план трёх малолетних детей – никто не уволит девушку с таким довеском, у нас же общество всеобщего гуманизма и социальной защищённости. Но в этом случае прогульщица включила «пряник»: с начальником лучше дружить, чем враждовать.

– Ну, ты чё? – Ольга, доверчиво заглядывая мне в глаза, попыталась обнять меня за плечо. – Ну, чёрт меня попутал. Влюбилась я. Представляешь?

Сиразовой неслыханно повезло: я был очень понимающий руководитель и быстро отходчивый.

Подробности love story замужней, многодетной женщины мне в общих чертах поведала Маргарита, пока мы ехали в метро. Ничего удивительного она мне не сказала. Девочки прошлым вечером нагулялись в парке, потом забежали на ночь глядя в гостиничный бар выпить чая с круассаном. Познакомились с двумя нефтяниками из Оренбурга и всё, как и водится в подобных случаях, пошло-поехало. Лагутина всегда демонстрировала в своём поведении приверженность крепким семейным узам и отношения дальше круассана развивать не стала. А Сиразова не устояла. Ох, уж этот дорожный промискуитет. Вот почему зачуханная бытом и работой семейная мышка, выехав за пределы родного города, готова пуститься во все тяжкие, наплевав на оставшихся дома мужа и детей. Хоть это и мерзко, но это жизнь. Вольный ветер всегда искушает на измену. И по большому счёту, нет никакой разницы, с кем закрутила женщина роман – с солидным нефтяником с Урала, или с похотливым грузчиком с Черкизона. Гадость всегда пахнет одинаково.

– Завтра в театр пойдём, – я вынул из кармана три билета на спектакль. – Шашлыков больше не будет, круассанов тоже, пора культурно просвещаться.

Девушки благодарно захлопали в ладоши. Я почему-то подумал, что лучше бы я купил билеты в цирк.

Давно я не был в театре. Иногда в храм Мельпомены стоит сходить даже ради атмосферы приподнятого настроения и ожидания радости. Когда я покупал билеты в уличной кассе, попросил у бабушки в будке что-нибудь недорогое, весёлое и с известными артистами. Радость в одном флаконе стоила в пределах тысячи рублей за билет, являлась комедией, а в главной роли был задействован Александр Калягин. Собственно, и театр, в который мы отправились с девушками-коллегами на спектакль под названием «Король Убю», Калягин и основал. Храм под загадочным названием «Et cetera» был построен совсем недавно и сверкал помпезно-королевской вычурностью.

С постановкой оказалось всё сложнее. Актёры играли прекрасно, но я никогда в жизни больше не пойду на комедию с приставкой «фарс» – не люблю я весь этот гротеск, и ничего в этом не понимаю. Рите было весело, Оля же всё первое отделение втихаря эсэмэсилась со своим нефтяником, а в антракте умолила меня отпустить её на свидание. Что я, феодал что ли, – конечно, иди на свои блядки. Я бы и сам ушёл, но ничего – подремлю во втором отделении в прекрасных бархатных креслах цвета нижнего белья нимфоманки. Интересно, у Сиразовой есть красные трусики? Надо будет на досуге поинтересоваться.

Выставку мы отработали на «пятёрку», показали себя с лучшей стороны, невзирая на недисциплинированность отдельных членов нашей концессии. Сформировали пакет перспективных договорённостей. Но, положа руку на сердце, хочу сказать: выставки на периферии проходят на порядок плодотворнее и интереснее. Когда мы выставлялись в Казани, Тюмени или Уфе, организовывался великолепный, хлебосольный фуршет, на который мы даже своих водителей умудрялись проводить. А Москва – город рациональный, ничего лишнего. На всю нашу джаз-банду был выделен один единственный билетик, да и тот адресовался исключительно генеральному директору. Елин, как и предсказывала Ольга, на выставку не приехал, вместо него на фуршет отправился главный инженер, нагрянувший в столицу на один день. Ну и ладно, что мы, тарталеток с оливье не ели, не нужны нам ваши московские благотворительные обеды.

Едва очухались от московской выставки, как нас поглотил новый «пожар». Не подумайте ничего печального, «пожаром» на нашем внутреннем сленге назывался внезапный рабочий аврал. Раз в три месяца такое непременно случалось, и это означало, что в ближайшие несколько дней нужно будет дневать и ночевать на работе. Иногда это была подготовка пакета каких-то важных документов, рекламных материалов, представительских видеороликов. Но чаще всего «пожар» подразумевал собой приезд некой важной персоны.

Так случилось и на сей раз. К нам ехал сам министр обороны. Не совсем к нам, конечно, но мы в двухдневный срок должны были организовать экспозицию на Казанском вертолётном заводе. Что ж, нам не привыкать работать в условиях цейтнота. Выехали на место, начали размещать наш мобильный пластиковый стенд. С этим делом обнаружились сложности: часть стенда упиралась в алюминиевое изголовье с логотипом завода, требовалось перестроить конструкцию. Директор Елин, приехавший в это время осмотреть место своего завтрашнего выступления, отругал нас за неспособность держать в руках отвёртку. Мы, конечно, заявили, что не на это учились, но всё сделали, что надо.

Назавтра мы с Елиным оказались у заводского стенда вдвоём: по регламенту безопасности каждое предприятие не имело возможность оставить большее количество своих работников. Моя ответственная миссия заключалась в следующем: включить в нужный момент с ноутбука фильма о заводе для трансляции его на плазменном телевизоре. Казалось бы, всё просто, но я дрожал, как заяц, поскольку на технику не особо надеялся.

Директор дрожал не меньше моего, Сергею Валерьевичу впервые в жизни предстояло презентовать завод министру обороны. Елин в волнении ходил из угла в угол, как лев в клетке, и бесконечно вытирал пот со лба.

– Найди мне стул, – приказал он, прекрасно зная, что служба безопасности вертолётного завода запретила провозить на территорию экспозиции всяческую мебель.

В углу цеха я заметил табуретку и принёс любимому директору. Про то, что две минуты назад на неё вставал местный электрик, я предусмотрительно промолчал. Елину с его полутора центнерами массы тяжело было третий час стоять на ногах. Августейшая персона из правительства задерживалась.

– Дай воды, минеральной, – босс меня явно принимал не за начальника отдела рекламы, а за золотую рыбку.

– Сейчас, у соседей-холодильщиков спрошу, – отозвался я.

Ну откуда я мог знать, что этому Гаргантюа понадобится «минералка». Может, сейчас ещё какаву с чаем захочет?

У наших соседей по несчастью, демонстрировавших высокому гостю ассорти различных патронов, к моему радостному удивлению, оказалась и минеральная вода; со стульями у них был полный порядок; да и у стенда толкалось не меньше пяти человек. Как же это им так удалось? Или я совсем не умею договариваться?

– А почему ты воды с собой не взял? – грузный директор, сидя на шатающемся табурете, в три глотка осушил пол-литровку минералки.

Мне ничего не оставалось, как удручённо развести руками. Аргументы о том, что я всего не могу предусмотреть, Елину вряд ли бы понравились.

С нынешним директором надо было всегда действовать на опережение. Я пораскинул мозгами и прикинул, чем он дальше меня попытается уесть.

Фотограф! Мне срочно нужен человек, который заснимет директора в момент его презентации. Елин обожал самолюбование и требовал, чтобы фотографировали каждый его шаг. Я бы и сам босса запечатлел, фотоаппарат был со мной, но мою миссию демонстрации ролика не на кого переложить.

У соседей-патронщиков подвизался фотокорреспондент из зеленодольской газеты, я обратился к нему, пообещал гонорар за снимок. Парень, как мне показалось, пошёл навстречу и охотно согласился помочь.

– Молодец, соображаешь, – в кои-то веки похвалил меня Елин, когда я ему рассказал о том, что во время посещения стенда министром будет проводиться фотосъёмка.

В цеху пронёсся благоговенный ветерок: «Едут!»

Сергей Борисович Иванцов в сопровождении высокопоставленной свиты не спеша дефилировал по цеху, от стенду к стенду. У Елина подмышками появились влажные пятна. Министр военного ведомства предстал весьма тактичным и обаятельным человеком в строгом тёмно-сером костюме. Когда Елин пробубнил заученную мантру про судостроительный завод, августейший чиновник весело поигрывая рыжими бровями, задал пару интересующих его вопросов. После этого, пошутив что-то насчёт того, что кастрюли вместо кораблей нам уже выпускать не придётся, Иванцов подмигнул мне и направился к следующему татарстанскому предприятию.

Отстрелявшись, директор с облегчением выдохнул, и задал мне всего один вопрос:

– Ну и где твой фотограф?!

Это было фиаско. Я ещё во время презентации делал этому пигмею-фотографу страшные глаза, мол, ты чего, скотина, не снимаешь? А тот в ответ лишь мотал отрицательно головой.

После ухода Иванцова я схватил предателя за грудки, но коротышка со штативом твердил лишь одно:

– Мне запретили снимать для вашего завода.

– А ты что, собака, мне заранее сказать не мог?!

– Я с вами контракт не подписывал…

Понятно, всё это были подковёрные игры. Директора двух заводов когда-то были приятелями, а выбившись в гранды, пытались конкурировать между собой и кинуть камешек в огород противника при любом удобном случае. Всё это ясно, но почему я-то здесь крайний, а? Почему я весь день, как рыжий на ковре?

Елин был злопамятным человеком и ещё долго мне припоминал визит министра обороны.

А любитель воды и табуреток развёл бурную деятельность: визиты гостей на завод стали расти в арифметической прогрессии. Я только успевал заказывать флаги, готовить рекламную продукцию для всей этой непрекращающейся толпы.

Не упрекните меня в излишнем тщеславии: местоимение «Я» мной употребляется не для собственного выпячивания, а всего лишь отражает сложившуюся на тот момент действительность. А ведь отчасти я сам себя загнал в угол.

Случилось так, что целую неделю я трудился вообще один. Дизайнер и сисадмин уволились, Марата и Мишу я ещё не нашёл. Настя была на больничном, подозреваю, что липовом. Альбина ушла на сессию в институт. А Оля – ну что взять с влюблённой женщины – по приезду из Москвы, можно сказать, на коленях выпросила у меня новую поездку в столицу. Поначалу я отрезал: никаких командировок, в отделе работать некому. Однако если женщине что-то приспичит, она башку в кровь расшибёт – но сделает. Сиразова пошла в обход: нашла в Москве какие-то курсы менеджеров по рекламе, явилась с просьбой срочно обучиться к Пашиной, та, по привычке не глядя, подмахнула разрешительную директиву. После этого мать троих детей смогла окучить финансового директора, и тот всё в два дня оплатил, хотя порой от него денег на канцелярские скрепки было не выклянчить. Так что с моего молчаливого согласия целую неделю я трудился за шестерых.

Надо отдать должное, через неделю Ольга вернулась с курсов похорошевшая, отдохнувшая и готовая к новым трудовым подвигам. Но и вдвоём нам было трудно противостоять этому потоку рабочих заданий

В этот момент я окончательно понял, что завод за эти 3 года изменился кардинально. Мне почему-то вспомнился культовый фильм «Брат-2», где злой таксист возмущался; «Были люди как люди».

Действительно, народ на заводе испортился: все стали друг на друга кляузничать, стращать и доносить. Отдел рекламы превратили в отхожее место для непрофильных поручений.

Скажите на милость, почему мы должны печатать фотографии всему заводу на том основании, что у нас имеется цветной принтер. Мы не то, чтобы против, просто помимо этой благотворительной миссии есть основная работа. Но и это не главное: чернила и бумага тоже денег стоят, а выделяются они крайне напряжённо.

А поток ходоков в мой отдел не стихал никогда. Все от нас чего-то хотели, чего-то требовали, при моём сопротивлении направлялись к вышестоящему начальству за приказной визой.

К примеру, мы с Ольгой готовились к встрече немецкой делегации. Запарка нешуточная, очень много материалов и много дел надо переделать к завтрашнему визиту. И тут является главный сварщик и требует в трёхдневный срок изготовить схемы строповки грузов. Почему этим должен заниматься отдел рекламы? Оппонент и слушать меня не хочет, тычет мне под нос резолюцию главного инженера: «Прошу срочно изготовить!»

Следом за настойчивым сварщиком является не менее настойчивый кадровик с желанием напечатать десяток поздравительных адресов. На мой вежливый вопрос: «А когда надо?» мне не менее вежливо отвечали: «Вчера».

Картину довершает представитель отдела главного металлурга со слёзной просьбой сфотографировать титановую отливку нового образца. Естественно, в течение часа.

– У вас же единственный на весь завод цифровой фотоаппарат, – железно аргументировали свою позицию ходоки.

В канун новогодних праздников в отдел рекламы вообще не зарастала народная тропа. Почти каждый заводчанин страждал урвать себе календарь на будущий год. При хронически дефицитном бюджете этой востребованной представительской продукции выпускалось немного, и её едва хватало для раздачи вип-персонам и посетителям выставок. Мне ещё много лет снились заглядывающие в кабинет просящие физиономии и их стенания: «Олег Юрьевич, ну когда же будут обещанные вами календари?»

Впрочем, ни для кого врагом народа я так и не стал. Если человеку не доставался самый представительный квартальный кадендарь с красным бегунком посередине, я ему вручал настольный треугольный календарь, ну а если заканчивались и они, то в расход шли карманные календарики, коих было великое разнообразие и изготавливалось их несчётное количество.

Я приходил на работу в 7 утра, уходил в лучшем случае в 7 вечера. Ночью мне снились схемы строповки грузов, флаги народов мира и директор Елин, сидящий на титановой отливке. Просыпался я в пять утра от икроножных судорог и, понимая, что сегодня не воскресенье, впадал в отчаяние. Зачем я загнал себя в эту карусель, что же мне спокойно не жилось на пенсии.

– Олежик, ты вложил в подарки немцам чак-чак? – Сергей Никулин очень волновался перед приездом делегации из Германии, намечался перспективный контракт по гражданскому судостроению, которым он заведовал.

– Не смей волноваться, Сергей Юрич, всё в поряде. И чак-чак, и баурсак, и сегодня ещё за тюбетейками в Казань съезжу.

Никулин удовлетворённо вздохнул. Ему было тяжело переносить рабочие тяготы: последние полгода он был в капитальной завязке, поскольку начало подводить здоровье. По десять банок пива за вечер, как в былые времена, начальник отдела гражданского судостроения употреблять уже не мог. Расслаблялся только сигаретами и кофе. Но это мало ему помогало, и Никулин вечно ходил гружёный, волновался по каждому пустяку. Даже этот звонок насчёт чак-чака Сергей Юрьевич совершил в 11 вечера, и такая практика для него стала в порядке вещей, мы привыкли. Лучше бы он выпивал, чем ходить натянутый как струна и волнующийся подобно директору атомной электростанции.

Сомневаюсь, что немцам будут интересны национальные головные уборы татар. Понимаю, чак-чак или баурсак ещё можно за милую душу схомячить за чаем, но что им делать с шестиугольными тюбетейками? Впрочем, учитывая массовую миграцию азиатов в европейские страны, шапочки в эпоху мультикультурализма могут оказаться актуальны.

На следующий день я, как и задумывал, смотался в Казань, после обеда приготовил все подарочные комплекты, не забыв положить в них и представительскую продукцию: календари, ручки, зажимы для галстука, буклеты и прочее. Вызвал к 5 вечера фотографа Чурова, переговоры с немчурой намечались на вечер. У Алексея Василича была задача нажать один раз на кнопочку фотоаппарата после подписания контракта (если таковое состоится).

Видимо, предусмотрительность не мой конёк. Я наивно предполагал, что гости из Берлина быстренько прочтут документы, поставят свой крестик на бумаге и в 7 вечера поедут счастливые в ресторан, где уже приготовлены все баварские радости: шнапс, рульки, колбаски.

В 7 вечера ужинать никто не поехал, в 8 вечера тоже, в 9 вечера из комнаты переговоров вышел краснолицый Никулин и сдержанно спросил у нас с Чуровым:

– Ребята, у вас всё готово?

– Да у нас-то уже 4 часа, как всё готово! – ответили мы в один голос с фотографом. – Когда они подпишут-то?

– Не знаю, они внимательно всё читают, дошли до 18-й страницы контракта.

– А сколько всего страниц? – робко поинтересовались мы.

– 50, – ответил Сергей Юрич и ушёл обратно.

Мы с Чуровым в отчаянии переглянулись: вот попадалово-то! И что мне мешало заранее накупить какой-нибудь снеди и напитков. Сидели бы сейчас спокойно и ждали своего выхода. А так у обоих ни маковой росинки во рту. Фотограф увлекался туризмом, и трудности привык встречать стоически: он спокойно сидел в кресле и листал рекламные журналы. В столе у Альбины была половинка шоколадки, мы были ей рады не меньше, чем блокадники краюхе хлеба, – слопали за 10 секунд. Время тянулось чудовищно медленно. Что удивительно, после полуночи у нас открылось второе дыхание, и мы даже стали шутить по поводу затянувшегося трудового дня и о том, что забывать стала немчура уроки второй мировой.

Никулин, едва шевеля ногами, вышел из кабинета переговоров в начале четвёртого часа утра. По его взлохмаченному виду и нездоровому блеску в глазах можно было понять, что он развязался. Но не это главное: гости решились-таки подписать контракт. То есть ночь мучений прошла не зря.

Я схватил комплект подарочных пакетов, Чуров – свой фотокофр, и мы радостно помчались в переговорную. В кабинете из-за сигаретного дыма можно было вешать топор, но фотографии, слава мастеру, всё равно удались. Когда усталая делегация отправилась вниз к автобусу, директор Елин поставил бокал с виски на стол и подозвал меня к трёхблочному настенному календарю.

– Вот скажи мне, что здесь не так? Почему я должен делать твою работу?

Понятное дело, календарь печатался под моим руководством, но сейчас, в этот ранний (или поздний) час, моя голова отказывалась соображать, в чём здесь подстава.

Сергей Валерич понял, что сейчас не время демонстрировать своё коварство и сам дал ответ на свой вопрос:

– А ведь сейчас уже не третье, а четвёртое августа, – и передвинул красный пластиковый бегунок в средней секции календаря.

Мне хотелось рукоплескать такому проницательному руководителю.

– Запомни, Олег, чёрт кроется…

– В мелочах, я всё знаю, – перебил я директора.

Но самый главный чёрт для меня в этот час был он сам: делать мне нечего, как бегунки в три часа ночи двигать. Придурок!

Через 15 минут я вызвал такси, и мы с фотографом поехали по домам отсыпаться.

Много было в 2006 году и приятных моментов. Не знаю, доведётся ли мне когда-то ещё получить от жизни столько подарков.

Жизнь в новых красках

Про первый «подарочек» – должность начальника отдела я уже рассказал. Вслед за ним, в июле подоспели два приятных материальных бонуса. Как я рассказывал в первой книге, за мою разбитую в аварии «пятнашку» страховая компания заплатила мне хорошие деньги, и, лёжа на больничной койке, я принял решение приобрести квартиру. Какую чудную хатку я выбрал: просторная «однушка» с видом на Волгу и Романовский мост на верхнем этаже новой «пятиэтажки» – практически пентхаус. Теперь, получив ключи от заветной квартиры, у меня появился новый стимул работать и зарабатывать деньги, ремонт и обстановка в наше время – забавы недешёвые.

Моё решение купить квартиру, а не машину, было принято в тот момент, когда я лежал плашмя 24 часа в сутки и помышлять не мог не то, что о езде на авто, даже о хождении на своих двоих мне приходилось только мечтать. Но прошло время – оклемался, встал на ноги, распустил крылья. И заскучали руки по штурвалу. Меня осторожно спрашивали: «А ты не боишься вновь садиться за руль?» Не могу сказать, что мне было комфортно ездить в тёмное время суток, но в целом никаких предрассудков и фобий у меня не осталось. Через год после первых шагов в новой жизни я заказал свою четвёртую в жизни машину. И в июле автосалон мне её подогнал. Изящный седан «Форд Фокус» привлекал взгляды окружающих. А его хамелеонистый кирпично-брусничный цвет, именуемый в фордовском проспекте «танго», дал бы фору всем Феррари, Порше и Лексусам, вместе взятым.

Жизнь заиграла новыми красками.

В сентябре отцу дали две путёвки в Крым, и я, взяв 15 дней в счёт будущего отпуска, махнул вместе с ним. Нет, товарищи, на курорт надо ездить или одному, или с любимой девушкой. Не годится молодому человеку в гостиничном номере по ночам слышать храпение пожилого родственника. Пускаться во все тяжкие на коротком поводке тоже было не резон. Да особо и негде было. Санаторий располагался в Алуште, километрах в 30 от Ялты, и никаких гнёзд разврата это пенсионерское логово не являло. Половина публики была из России, половина из Украины. Крым тогда ещё принадлежал жовто-блакитному флагу, и это меня очень расстраивало. Я размышлял: какой же свиньёй оказался руководивший страной в 1954 году любитель кукурузы, что подарил этот прекрасный полуостров Киеву. Ничего, отольются мои слёзы, и через восемь лет статус-кво восстановится, крымчане будут спасены. А то уже тогда я заметил трения между националистически настроенными хохлами, лежащими под простынками в физкабинете санатория.

– А почему вы не бачите по-украински? Вы – москаль?

– Да шо вы такое говорите? Я же со Львовщины, мой дед с Шухевичем братался. Просто русская мова мне больше люба…

С погодой в тот год повезло: всю неделю мы купались в ещё достаточно тёплом Чёрном море и загорали в шезлонгах на галечном пляже. В один из дней съездили на экскурсию в Севастополь. Помимо этого какие-то физиотерапевтические процедуры, сносная кормёжка три раза в день и дискотека для тех, кому за 50. Ну, а мне-то 32 по паспорту, и 22 в душе. Что мне здесь делать?

Нет, место, конечно, прекрасное: с одной стороны – море, с другой – гора Ай-Петри. Чудесный, мягкий климат. Живи и радуйся.

Спустя неделю я купил билет на поезд и укатил домой. Не лежалось мне в шезлонге, когда у меня целый отдел без руководителя остался. Нет, формально мои обязанности были возложены на Салахутдинову, но мне всё равно было не спокойно. На работу, правда, я ещё неделю выходить не планировал, отдыхал дома. По-моему, ещё сатирик Михаил Задорнов, покойный ныне, заметил, что только наш человек может приехать с югов на неделю раньше для того, чтобы отдохнуть.

Вот чуяло моё сердце, что однажды мой зам подложит мне свинью. Сразу после моего приезда Альбина тоже пошла в отпуск. В моё отсутствие ей было поручено подготовить участие завода в ежегодном сочинском форуме.

– Альбина Саматовна, как у нас дела с Сочами?

– Всё в порядке.

– Кто на форум поедет?

– От нас – никто. Директор один полетит.

– А кто его там будет обслуживать?

– Сочинцы сами всё организуют, а завод сэкономит деньги.

– Хорошо. Сама-то куда, Саматовна, полетишь?

– В главную российскую здравницу.

– В Анталию что ли?

– Ага!

– Что же я, как дурак, в Алуште отдыхал?

Альбина подленько захихикала, этот заразительный смех ей всегда удавался. Но в этот раз она посмеялась надо мной. Я, конечно, подозревал, что она на меня бублик крошит за то, что я сместил её с рекламного трона, но такой откровенной подставы с сочинской выставкой я не ожидал.

Когда Салахутдинова уже грела свою тощую задницу на турецком песочке, меня срочно вызвали в приёмную к телефону. На проводе был Елин, утром прилетевший в Сочи.

– Скажи мне, мил человек, за что я тебе деньги плачу? – в негромком тоне директора угадывалась грядущая гроза. – А где у нас на стенде «плазма»?

Во мне всё опустилось. Начальник отдела не имеет права говорить шефу, что только приехал из отпуска и вопросами подготовки к форуму занимался мой заместитель.

– Э, Сергей Валерич, – проблеял я как можно увереннее. – Там всё заказано, я сейчас проверю…

– Можешь не проверять, телевизора в списке оборудования нет.

– Как нет?! – я не знал, что ответить большому боссу.

– Разъебай!

Директор бросил трубку. Через минуту я проверил договор: телевизора там действительно не значилось. Ну, Альбина, я тебе этого вовек не забуду. Что теперь с ней делать? Избить вешалкой? Объявить выговор? Лишить премии? Но ведь это я невнимательно ознакомился с документами, у меня было время всё исправить.

Кстати, о премии. Её лишили именно меня, когда директор на следующей неделе из Сочей. Видимо, поездка в бархатный сезон на курорт благотворно повлияла на него, и Елин сменил гнев на милость. На совещании директор, как анекдот, рассказывал о том, что он вместе с генеральным директором нашего холдинга самолично перетаскивали тяжеленный плазменный телевизор из подсобки к нам на стенд, спасибо сочинским устроителям, они пошли навстречу и выделили телевизор для трансляции нашего представительского DVD-ролика.

К счастью, у двух больших «шишек» ни пупок не развязался, ни корона с головы не упала. Это только у меня к моей профессиональной карме прибавился ещё один жирный минус.

Что касается плазменных телевизоров, меня они меня уже и на заводе достали: с ними приходилось носиться, как с расписной торбой. К приезду каждой делегации – а их было не менее двух в неделю – мне вменялось организовать показ представительских видеофильмов. Я уже заделался придворным кинщиком. И всё бы было ничего, но с этими видеофильмами вечно выходили какие-то зихера: то диск не читается, то провода не правильно подсоединены, то телевизоры по велению директора надо поменять. А они, на минуточку, каждый по полцентнера весит. И я опять, как рыжий на ковре. К счастью, у меня в отделе вскоре появился толковый сисадмин Миша Адамов и для него все эти манипуляции с аппаратурой были игрой в бирюльки. Так что как-то справлялись с этой напастью

– Олег, ты плазму настроил? – звонил мне руководитель аппарата Павлов. – К Сергею Валерьевичу через час приедет делегация из Тринидада и Тобаго.

Подполковник в отставке был дальним родственником Елина и частенько любил пошутить. Чаще примитивно, по-солдафонски и в казарменной тональности, но всегда безобидно. Я, конечно, знал, что делегация ни с какого Тринидада, а из Вьетнама – они ездили на завод чуть ли не каждый месяц.

– Так точно, товарищ подполковник, – бывший вояка любил, когда ему отвечали чётко, как на плацу. – Михаил всё сделает.

– Так, а к тебе дошло письмо из холдинга?

– Какое письмо, Владимир Александрович? Они нам их каждую неделю шлют, разные отчёты требуют.

– Сейчас скажу… Входящий номер 3591 от 3 октября. Олег, не откладывай с ответом.

– Конечно, я понимаю. Холдинг – это святое. Считайте, что я уже ответил.

– Вольно! – подполковник удовлетворился и положил трубку.

Для меня было удивительно, что этого отставника боялась половина завода. Скажите, ну как можно бояться тучного сенбернара – пусть он периодически и лает, но опасности ни для кого не представляет. Мы с Владимиром Александровичем вполне замечательно ладили, особенно когда он выключал в себе штабного ефрейтора и становился нормальным, добрым человеком. Но штабного ефрейтора ему приходилось активировать в себе постоянно: работа – нервная, шеф, пусть и родственник, но всё равно зверь. Стрессовые позывы Павлов снимал, как и многие на этом предприятии, в углу кабинета у заветного шкафчика со стеклянными бутылочками. И это даже хорошо, что человек может таким образом стачивать все шероховатости тяжёлого дня. А то ведь отставник мог бы и из ружья шмальнуть для восстановления жизненного равновесия. Не у всех, знаете ли, получается жить, как в том известном анекдоте: «А как вы расслабляетесь?» – «Да я, в общем-то, и не напрягаюсь».

Никулин после памятного ночного подписания контракта с немцами опять перевязал в себе все трубы и ходил мрачный, как ноябрьский день. Это всё от отсутствия расслабления. Сложно жить, когда ничего в этой жизни не греет, кроме работы. У человека сужается горизонт восприятия. Водку нельзя, жену не хочется, на любовницу нет времени, хобби отсутствует, телевизор не забавляет. Остаётся отдаться ей – когда-то любимой, а теперь уже давно постылой – работе.

– Олег Юрич, как у нас дела со статьёй в греческий журнал? – Никулин доставал меня этим вопросом по три раза на дню.

– Работаем, скоро будет, Сергей Юрич, – спокойно отвечал ему в ответ.

Ох, не люблю я одержимых людей. Далась ему эта статья в иностранный журнал. Нет, я, конечно, человек ответственный и всё сделаю в срок, только вот не пойму, откуда в нём такое рвение решить вопрос заранее. Выставка в Греции ожидалась через три месяца, сам Никулин на неё не поедет. В Афины отправится или Елин, или любящая снимать сливки на иностранных выставках сладкая парочка Пашина-Лесков. Так что для меня тут никакой мотивации.

Все статьи на заводе в то время писал я. Хотя «писал» – слишком громкое выражение для конструирования словесных материалов, созданных по единому лекалу и написанных ещё в то время, когда я коптил небо менеджером по рекламе. Как бы сейчас сказали, жалкий копи-пастер.

Никогда не любил формальное отношение к делу и поэтому все статьи пытался оживить свежим словцом и своеобразной подачей. Сказано – сделано. В греческий журнал я, не мудрствуя лукаво, взял стандартную историческую подводку про предприятие, потом, как просил Никулин, в сочных тонах описал технические характеристики и преимущества пассажирского теплохода под ничего не говорящим обывателю названием «Альфа-65». Конечно, всё это навязшие на зубах штампы, но того требовал жанр заказных статей. Владимир Маяковский, гений рекламной мысли начала XX века, наверняка бы придумал что-то гениальное на этот счёт, но бьюсь об заклад, что рубленые четверостишия о новом теплоходе директор Елин бы перечеркнул гелевой ручкой и написал одно гневное слово: «Артельщик!»

Статья получилась неплохая, в начале декабря по почте пришёл живой, только что отпечатанный, экземпляр. Глянец, конечно, завораживает. Я полюбовался переводом материала на греческий язык и закинул журнал на полку: подобного хлама с моим авторством у меня было в достатке, особой ценности я в нём не видел.

После рабочего дня меня попросил забежать к себе в кабинет Сергей Никулин. Я не придал этому значения, это случалось по десять раз на дню, ведь мы работали в тесной связке.

Сергей внимательно посмотрел на то, закрыл ли я за собой дверь. Опасливым движением он всучил мне в руки пухлый конверт.

– Это от Хаскина за греческую статью.

Я, конечно, знал, что публикация статьи инициирована Никулиным, но это проходило по его ведомству, являлось его прямой обязанностью организовывать маркетинговое продвижение нового судна. И с москвичом Хаскиным мне на выставках доводилось общаться – мужчина оказывал посреднические услуги в области пиара.

От соблазна просмотреть содержимое конверта я не удержался. Как и предполагалось по характерной толщине и размеру, внутри оказались 1000-рублёвые купюры, их было не мало.

– Здесь 35 тысяч, – пояснил Никулин. – Можешь не пересчитывать.

А зачем пересчитывать, если это для меня вообще сюрприз. И очень кстати: на обстановку новой квартиры требовалось много денег.

– Ну, Сергей Юрич, даже и не знаю, как тебя благодарить, – мои тёплые эмоции были безграничны.

– Теперь ты понял, что имеет смысл писать статьи, а? – торжествующе посмотрел на меня начальник отдела маркетинга.

– Ещё бы! За один раз получить три месячных зарплаты! Спасибо тебе!

– Это надо Хаскина благодарить. Он знает своё дело. Скоро в арабский журнал статью тиснем. Ты готов?

– Всегда готов!

Да, в те времена я не был великим правдолюбцем. Откаты в отделе рекламы присутствовали всегда, мимо них пройти невозможно, как мимо лежащей на полу денежной купюре. И вообще, кто придумал это дурацкое слово – откат? Это же просто знак благодарности от нашим поставщиков и контрагентов за то, что мы выбрали именно их. Могли бы ведь пойти в другую фирму. По большому счёту, никто ничего не теряет. Мы приобретаем товар или получаем услугу по цене, указанной в официальном прайс-листе. А то, что нам делают всё чуть подешевле, а разницу кладут мне в карман, как чаевые официанту, я не виноват. Неужели я должен им сказать, чтобы они мне отпустили товар по цене ниже, чем в прайсе? Меня не поймёт поставщик. Мне не скажет «спасибо» моё скупое на добрые эмоции руководство. И мой худой карман тоже не обрадуется этому факту.

Что касается денег за статью, то я был горд своими литературными задатками и воспринимал полученную премию как гонорар. Есть к чему стремиться впредь. Правда, на этот счёт есть иронизм: самые большие гонорары за статьи получают не журналисты, а адвокаты. Так что не на того учились, молодой человек. Много лет спустя я немного посотрудничал на внештатной основе с местной газетой «Зеленодольская правда». Дело не заладилось по пресловутой финансовой причине, меня поразили их расценки: три рубля – строка! Макулатуру, и то дороже принимают. Несколько статей я в газету всё же написал, но дальше взыграла собственная гордость, нельзя опускать интеллектуальный труд ниже плинтуса, это унизительно. К тому же, никто не отменял фактора материальной стимуляции. Как говорили в известной комедии, я на кошках больше заработаю.

Неформальные премии имели место быть ещё в мой первый период работы на заводе. В то голодное время у меня вообще была вошь на аркане. Куцая зарплата менеджера по рекламе грозила поставить крест на моей личной жизни.

И тут спасением от голодной смерти для меня явилась судьбоносная встреча с менеджером одной казанской фирмы Юрой Гавриленко, у которого я по долгу службы заказывал различную полиграфическую продукцию – календари, папки, вымпелы и пр. Этот рыжеволосый малый сразу поставил меня в известность, что денег много не бывает, и за каждую оказанную услугу его фирма будет выплачивать мне определённый процент. На проезд в трамвае и на песочный коржик вполне хватит. И дело пошло. Но, естественно, были и трудности. Во-первых, я был обязан делиться со своим начальником Эдиком Шариповым. Меня это задевало: я езжу, контролирую исполнение заказов, на своём горбу привожу на завод продукцию, а Эдик ни хрена не делает и получает свою долю лишь потому, что он мой непосредственный руководитель. Ну, да ладно, я не жадный, у Шарипова тоже семья есть, двое детей подрастают. А во-вторых, под ногами постоянно вертелись лоббисты других контор, кому-то тоже очень хотелось кушать. И вот, всеми правдами и неправдами приходилось гнуть свою линию, зарабатывать себе дополнительную копеечку.

Гавриленко, как любой менеджер по продажам, постоянно пытался расширить клиентскую базу, и я шёл Юре навстречу. Пару раз сводил его с работающими на местных предприятиях рекламистами. Сводничество проходило в ресторанах, так что моя ненасытная утроба на халяву потребляла жратву и выпивку, да и потенциальные клиенты приходили на встречу, похоже, с аналогичной целью, – у них уже имелись надёжные контрагенты. Юра как можно красноречивее окучивал рекламистов, предлагая весьма выгодные условия, сулил немыслимые откаты. Ребята в ответ кивали головой, обещая завтра же заключить контракт, и продолжали без зазрения совести жрать водку. На следующий день контрактов, естественно, никто не подписывал, Гавриленко намекали, что вот в следующем квартале очень вероятно…

Юрин начальник, флегматичный паренёк со стрижкой каре, однажды положил конец этим бессмысленным пиршествам подчинённого за казённый счёт, сказав Гавриленко, что если он будет продолжать искать клиентуру в том же духе, то скоро пойдёт свою семью грудью кормить.

Обращаю внимание на то, что я и сейчас, в эпоху антикоррупционного буйнопомешательства, не вижу в мелких откатах ничего противоправного. Это милый бонус за нервную работу и жадность руководства в условиях новой эры рабовладельческого строя. Платят мало, потому народ и пытается откусить кусок пирога, где это можно. Вот почему судьям не так давно повысили зарплату в разы? Это для того, чтобы у них даже не возникло соблазна от кого-то получить взятку. Так вот, судей у нас любят, а остальным придётся повертеться.

Да, если вам так угодно, я был коррупционер мелкого пошиба. Не хапуга-госчиновник, не убийца, не маньяк. Провинность моя перед правосудием мизерна, простительна и, к счастью, не доказуема.

Спустя 10 лет до меня добралось обострённое чувство справедливости и мне ныне глубоко противно содеянное, сейчас бы я не принял ни от кого и рубля. А тогда это было спасительным глотком воздуха на фоне тотального безденежья, спровоцированного жлобским руководством.

Как оказалось, тридцать пять тысяч за «греческую» статью было пиком моей коррупционной деятельности. Ни до, ни после сумм большего размера мне получить не удавалось.

Иной раз для получения дополнительных доходов я задействовал все свои познания и способности, сутками не вылезал с работы. Помнится, однажды прибегает ко мне начальник отдела Володя Тодоровский – амбициозного склада мужичок с южнороссийским гэканьем в разговоре.

– Я только что от директора! Олег Юрьевич, тебе срочное задание. Надо найти в Казани фирму, которая нарисует трёхмерную проекцию вагончика для буровиков. Вот тебе эскиз.

– Ну, я даже не знаю, Владимир Анатольевич… В течение месяца, наверно, сделаем.

– О месяце и речи идти не может. Максимум – неделя! Это наша перспективная разработка, проекция нужна уже сегодня. Поторопись, Олег.

– Я не волшебник! Этих «тридэшников» даже в Казани по пальцам можно перечесть, и я точно знаю, что без работы они не сидят.

– Всё понимаю, – опустил глаза Тодоровский. – Но постарайся. Мы за ценой не постоим.

– Так уж и не постоите? – усмехнулся я, памятуя о том, что финансовая ситуация на заводе оставляет желать лучшего. – А если они десять тысяч попросят?

– Ты найди таких, которые не очень наглые.

И ушёл, оставив меня в глубокой прострации.

В течение дня я обзвонил своих знакомых в Казани, и никто ничего вразумительного мне сказать не мог. Браться за проект странного вагончика с оборудованием, комнатой, кухней и санузлом, ни один дизайнер не хотел. Дело пахло керосином.

Ночью меня осенило. Зачем искать каких-то проектировщиков, когда я уже не первый год пользуюсь различными графическими редакторами, шутя рисую обложечки для музыкальных компакт-дисков.

Жаль только, персонального компьютера у меня в те времена ещё дома не стояло, проект пришлось выполнять на рабочем. Три дня я приходил на работу в 6 утра и уходил затемно. Но проекция получилась в лучшем виде, даже придирчивый заказчик Тодоровский удовлетворённо цокал языком:

– Ай, молодцы, казанцы, красиво состряпали! И денег много не взяли, всего три тысячи! Молодец, Олег Юрич, хорошие у тебя связи.

– Да уж, – кивнул я усталой головой. Из-за внезапно наклюнувшейся чумары у меня был недосып.

Как вы можете догадаться, озвученную Володей сумму, придумал я сам. Бесплатно я эту работу делать не мог, а ломить непомерно высокие цифры мне не позволяла теплящаяся на дне души совесть. Чеки и договора для меня никогда проблемой не были, хоть на миллион нарисуем, ни один аудит не докопается.

Зато это были честно, головой заработанные деньги. Условно честные. Кто же виноват, что работаем мы, а зарабатывают в «Газпроме» и в ещё сотне счастливых организаций на всю огроменную Россию. И вряд ли когда-то этот узел несправедливости будет разрублен.

Ещё одной кормушкой рекламщиков на заводе были командировочные и подотчётные средства. Тут было грех не разжиться на казённых харчах. Приведу в пример парочку характерных случаев.

В 2002 году завод испытывал острую необходимость в сбыте оборудования для нефтегазодобывающей отрасли, этой продукцией были забиты все склады. В верхах приняли решение отправить коммивояжёров на Север. Тогдашний начальник отдела «нефтянки» Салим Шакирзянович Шарипов (отец моего начальника Эдика) был весьма темпераментный и настойчивый в работе человек, все проблемы решал, не вынимая сигареты изо рта. Шарипов решил отправить вместе со мной своего заместителя – моего давнего друга Павла Кострова. С Пашкой мы отучились школьную десятилетку, институтскую пятилетку и на заводе Горького наши пути вновь пересеклись. Водки за период нашей вдохновенной дружбы было выпито немало. Мы ни разу за всю жизнь не поссорились, оба были закоренелыми холостяками, воспринимающими жизнь через розовые стёкла искреннего наива. Пересмешничали на каждом шагу, в таком ракурсе нам всегда было весело и беззаботно.

Поначалу идею поехать к Полярному кругу я воспринял в штыки: говорят, там очень холодно и по улицам бродят голодные медведи. Но славящийся жёстким характером Сарим Шакирзянович мне объяснил политику партии: либо я еду, куда надо, либо… Ну, вы понимаете, появятся проблемы в развитии карьеры. Хотя о какой карьере я мог тогда говорить, когда его сынуля был мне, как кость в горде.

Я недолго подумал и, вспомнив изречение британских копов «если изнасилование неотвратимо, расслабьтесь и получите удовольствие», решил ехать в тундру.

– Слушай, Павел, – подозвал я к себе Кострова. – Раз Сарим так уж просит, давай поедем. Но я буду не я, если не срублю на этом вояже хотя бы червончик.

Друг поддержал мою идею, на него всегда можно было положиться. Я досконально изучил всё железнодорожное расписание, рассчитал траекторию нашего передвижения в снежных пампасах.

Командировку выписали на 14 дней, сами же рассчитывали обернуться за неделю. Хорошо, что тогда сотовые телефоны ещё только начинали распространяться, иначе бы мы загремели под фанфары.

Выехали из Казани 8 апреля. 10 апреля ранним утром сошли на станции Пыть-Ях, явились аккурат к открытию местного филиала известной нефтяной компании, вручили листовки начальнику отдела снабжения. Надо отметить, ни в одной конторе нас не послали лесом. Деликатно выслушав и приняв от нас рекламные материалы, сибиряки кивали головами, обещав обязательно рассмотреть наше предложение. Как бы не так! У них уже были тесные завязки с другими организациями и налаженные денежные потоки, нафиг мы им не сдались. Такие вопросы с помощью двух мальчиков с листовками не решаются.

В 11 утра мы были уже в другом городе – Нефтеюганске, а после обеда нагрянули в Сургут, откуда вечером рванули строго на север. Если вечером в Сургуте было 5 градусов тепла, то спустя несколько часов дороги, на станции Куть-Ях было минус 28! И ветер – настоящий, ледяной, пронизывающий! А мы в лёгких кожаночках и кепочках. Если бы нас в городе Губкинском не пустили погреться в холл компании «Сибнефть», то мы бы превратились в ледяные статуи двух командированных. Спасибо Роме Абрамовичу, пусть задвижки наши не купил, зато не дал помереть двум гарным хлопцам.

После обеда мы нагрянули в город Ноябрьск, посетили ещё один прелестный золотой дворец нефтедобытчиков, после этого заночевали в случайно снятой квартирке одной молодой сибирячки.

Наутро мы с Павлом выдвинулись в город Когалым. Выдвигаться было в принципе не на чём – поездов в этот день не предполагалось, автобусного сообщения тоже не было в принципе. Спасло такси – хохол с незабываемой фамилией Нездоймышапко домчал нас по пустынной тундре на полугнилой «девятке». У таксистов, ясное дело, фамилию не спрашивают, но это был извозчик-предприниматель, и он нам выдал чек, где значилась его фамилия.

Не буду утомлять читателя дальнейшими подробностями нашего передвижения по тундре, просто скажу, что 15 апреля вечером мы уже сидели счастливые у себя дома. Правда, пришлось сидеть дома ещё неделю, как зайцам в норе, ведь по задуманной легенде мы были ещё в Сибири, и это было самое неприятное и томительное в нашем приключении.

Для обеспечения алиби у нас были приобретены дополнительные билеты на поезд, липовые чеки и гостиничные квитанции. Система сработала, пусть даже нам пришлось «подмазать» заподозрившую аферу бухгалтершу, получив в подарок бутылку красного вина, женщина сменила гнев на милость.

На «гусе», как мы и предполагали, вышло по 10 штук на брата. Согласитесь, это была неплохая прибавка к зарплате, которая в то время не превышала двух с половиной тысяч рублей.

Для родного предприятия полезного эффекта от нашей с Павлом поездки, естественно, не оказалось: ни одной заявки, насколько мне известно, в адрес завода на тот момент не поступило. Как это ни грустно, мы просто потратили казённые денежки, скатались впустую. Но мы не виноваты: заранее было ясно, что из этой затеи ничего толкового не выйдет. Не послушали – ну и ладно, мы тоже в накладе не остались. Да и когда ещё мы бы увидели красоты северных широт. По своей воле туристы туда катаются не часто, а в командировке там побывать сам Бог велел.

Не подумайте, что я рассказываю об этом для того, чтобы доказать, какой я ущлый пройдоха и ловкач. Я не такой, поверьте. Просто, когда карта сама плывёт тебе в руки, грех отказываться от подвернувшегося случая.

С подотчётными средствами дело обстояло ещё проще.

Приезжает, скажем, на завод делегация из Вьетнама. А дело происходит зимой, на дворе холодно. Директор приказывает закупить для гостей партию меховых шапок. Надо заметить, когда приезжает ценная делегация, боссы на средства не скупятся, выделяют с запасом. Шапки закуплены, здоровье вьетнамцев сохранено. Из 30 тысяч подотчётных средств потрачено, скажем, 23. И вы думаете, семь тысяч я пойду и сдам обратно в кассу? Не смешите мои тапочки, бизнес так не делают.

На эти семь тысяч я непременно найду какие-то чеки и квитанции. А бухгалтерия разбираться не станет. Они смотрят лишь по общей сумме долга, висящей на конкретном работнике. Бывают же периоды, когда подотчётные деньги выделяются чуть ли не ежедневно. Грех не воспользоваться золотым дождиком, накрапывающим с неба. Однако и спускать бабки на свои нужды – грех не меньший. Как говорится, да избави нас от искушения…

Красивый как рояль

В ноябрьские праздники я позвал двух друзей на новую квартиру перетащить холодильник. Хороший, скажете, я друг: вместо того, чтобы отпраздновать годовщину Октябрьской революции, напрягаешь близких.

Это был лишь повод. Банально приглашать друзей остограммиться по поводу рокового переворота, учинённого лысоватым мужчиной на броневике. А помочь человеку сдвинуть неподъёмный агрегат – благое дело, тем более, они ещё не видели мою новую «однушку» на Первомайской. Похвалиться тоже хотелось.

Квартиру ребята оценили по достоинству, по крайней мере, они так сказали. С поставленной задачей справились за 15 секунд, после этого отправились в популярное городское кафе «Яхта». Через месяц это культовое заведение должно было закрыться навсегда, потому хотелось посидеть в нём напоследок.

Явившись в точку общепита, мы устроились в уютной кабинке и заказали пол-литровку водки и салаты на закуску.

Одним из друзей в этот вечер был упомянутый выше Паша Костров – светловолосый верзила с добрыми голубыми глазами. Вторым был человек, с которым мы по молодости выпили не одну цистерну пива. Марат Гайсин – импозантный зеленоглазый шатен с внешностью и повадками киноартиста, впрочем, за этим привлекательным экстерьером скрывался сложный, неуживчивый характер. До этого у нас с Маратом была трёхмесячная размолвка, и в этот вечер состоялось примирение.

С Гайсиным поссориться было проще некуда: он не считался с чужим мнением, особенно в профессиональных вопросах. Вообще, в этой жизни, как поётся в известной песне, музыка нас связала, – мы оба являлись меломанами, коллекционировали записи прошлых лет. В этой области авторитет Марата был наработан годами, и спорить было бесполезно, но это бы и не удалось: его монологи о диско-музыке были бесконечными. По профессии мой друг-меломан являлся видеооператором и долгое время служил в местной телекомпании, пока его не уволили за дебоширство. Но человеку с отличными навыками официальное трудоустройство не обязательно, он и так на хлеб насущный заработает – Гайсин снимал на камеру свадьбы, утренники и юбилеи, этих денег в его разведённой жизни вполне хватало.

Как только я был назначен начальником отдела рекламы, у меня возникла идея трудоустроить Гайсина к себе, но выбить новую ставку в штатном расписании – дело небыстрое. А человек без работы мается. Через неделю нарисовалась по его душу интересная чумара.

– Так, друг мой ситный, – я срочно позвонил Марату. – Как твоё самочувствие?

– И вам не хворать, – мрачно ответил Гайсин.

Я, конечно, знал, что он сейчас на мели и съёмок уже давно не было.

– Гайсин, самое время взбодриться! Завтра ты отправляешься в плавание со своей видеокамерой!

– Чего? Бредишь что ли, Юрич?

Я вовсе не бредил и раскрыл ему суть ближайшей операции. Завтра в Камском водохранилище планировались ходовые испытания нового теплохода «Альфа-65» и надо было обязательно запечатлеть всё это дело на видео, в ближайшее время нужно было монтировать рекламный ролик. А снимать-то некому, не мне же в плаванье отправляться, я нужнее здесь, на берегу.

Через час Гайсин прискакал на завод, и мы быстро заключили с ним договор на оказание услуг.

– Водки не бери, там у мужиков-испытателей всё будет, – напутствовал я друга на дорожку. – Отплываете завтра в 8 вечера, возвращение в порт через двое суток

Зря я с ним связался, Марат только скомпрометировал меня. Не знаю, что он там с кем не поделил, но после первой же ночи он позвонил мне с сотового и заставил забрать его из Камского Устья. Причину своего демарша мужчина с неустранимыми детскими капризами заявил, что он в таких условиях работать не намерен.

– Кормят – так себе, отдельную каюту не предоставляют. Волны на водохранилище высокие, капитан сказал: испытания переносятся на 3 дня.

– Так, живи спокойно, природой наслаждайся. Когда ещё покатаешься?

– У меня что, дел больше нет сидеть в этой посудине?

– Слушай, тебе деньги нужны?

– Да я в рот поцеловал твой завод вместе с твоим кораблём. Мне скоро выпускные снимать.

– Ах, у тебя ёлки. Ну, что ж, извините, мистер Спилберг…

Подвёл меня Гайсин капитально, мне пришлось искать другого оператора. Несколько месяцев мы с Маратом избегали друг друга, но на ноябрьские праздники я решил протянуть руку дружбы и забыть былое.

Примирение состоялось. Водка сотворила своё скрепляющее действие.

В этот вечер в кафе многие находили отрыв в безудержном танце. Может быть, в другой ситуации я бы и поддержал публику, но не в этот раз. Во-первых, чтобы начать танцевать, я должен выпить весьма прилично, поскольку меня, меломана, не каждая песня вгонит в пляс. Во-вторых, гордясь своим статусом, в последнее время я постоянно стал ходить и в пир, и в мир в строгом костюме – согласитесь, не самая подходящая одежда для танцулек. Но именно этот чёрный пиджак в тонкую вертикальную белую полоску и сыграл, как выяснилось позже, положительную роль.

Мест в кафе не было, и к нам в кабинку подсели две девушки и два парня – знакомые Марата. Мне даже стало неудобно, как одна из девушек стала совсем нескромно на меня поглядывать. И это при живом кавалере, сидящем напротив неё.

– Меня зовут Татьяна, – девушка представилась и доверчиво заглянула мне в глаза. – Вы такой красивый, как рояль. В пиджаке. Интересный…

Я покраснел.

Надо заметить, что после аварии я ещё ни с кем не начал встречаться. Сперва я был болезный, хромой, – ну кто с таким будет хороводиться. Потом я вышел на работу: девушек, вроде бы, вокруг немало, но как-то всё не до этого, дел по горло. Но природа-то не терпит пустоты.

В тот вечер я убежал из «Яхты» раньше всех, правда, стрельнуть телефончик у увлёкшейся мной девушки всё же успел, или же это она мне его сама всучила.

С Таней Коршуновой мы стали встречаться, правда, можно ли считать свидания раз в неделю начавшимся романом? А чаще пока не получалось: я – начальник, она – студентка-пятикурсница.

Что-то неуловимо манящее было в Коршуновой. Она вряд ли могла считаться красавицей: тонкие черты лица, собранные в пучок кудрявые волосы. Но – стройная девичья фигурка, цепкие серые глазки. Этакая молодая Барбара Стрейзанд, готовящаяся к балу в Царскосельском лицее. А самое главное – живая, остроумная и остроносая. Не глупая куколка с накачанными губами. Короче, мне она нравилась, я ей тоже. Надо бы развивать отношения.

Но не получилось. В декабре я ненароком заработал гайморит и меня на две недели упекли в ЛОР-отделение. Что я там делал, я не знаю до сих пор, видимо, заведующему отделением Хасимову было выгодно меня держать в палате люкс за 500 рублей в сутки. Люкс, называется, – ни телевизора, ни радио нет, кофе с круассанами в постель не подают. А одну пункцию и один укол в день я бы мог делать и без госпитализации. Везде один развод, в медицине – в первую очередь.

В больнице мне было совсем грустно и одиноко. Рабочий процесс я контролировал по телефону, но им было не до меня. Все готовились к встрече нового года, какая тут работа.

Танечка периодически созванивалась со мной, но в больнице меня так и не навестила. А я так ждал и надеялся. Разочаровала.

30 декабря я вернулся домой с чистым носом и промытыми мозгами. Коршуновой я так больше и не позвонил, ограничился поздравительной смс-кой в честь праздника. Для женщины такое текстовое сообщение хуже цветов из полистирола, уж лучше вообще никак.

Всё начиналось с Бриджит

Что же у меня так всё тяжело с личной жизнью? Не под той звездой родился, наверно.Как-то изначально у меня с любовью не заладилось. Всю жизнь, как на санках по асфальту.

Я слишком долго взрослел. До двадцати лет мысли о собственной семье у меня не возникало в принципе. Жил Олег Юрич в каком-то своём иллюзорном розовом мирке: записывал кассетки, катался на велике, любил общаться с друзьями. О, в то кефирное время у меня дня не было, чтобы у меня не сидел кто-то в гостях, входная дверь не закрывалась. Мы мило трепались, слушали музыку, кушали вкусняшки от моей хлебосольной мамы. С желанием у меня было всё в порядке, начались страдания по девочкам. Но моя природная скромность перечёркивало все позывы либидо. Я по полгода созревал, чтобы подойти к предмету своего вожделения, а когда это всё же случалось, было уже поздно – девушки оказались занятыми более расторопными противниками. Вздыхал, разводил руками и шёл по жизни дальше.

В 21 год у одной своей подружки познакомился с девушкой Оксаной Столяровой. Зацепила крепко. Высокая, длинноногая, с красивыми карими глазами, обрамлёнными пушистыми ресницами. Хе, нынешним инстадивам с наклеенным на глаза реквизитом, такие реснички даже и не снились. Это сейчас все красавицы с привкусом пластмассы, а Оксана была вся из себя натуральная. Но у неё, естественно, был парень.

Я бы, наверно, повздыхал по этой красотке и поместил в свой печальный архив, но тут всё произошло иначе. Оксана, пусть ей тогда было всего 16 лет, всё в этой жизни решала сама и, если ей кто-то понравился, брала быка за рога. Я её тоже чем-то зацепил. А что – я тогда был холёный мальчик с густыми кудрявыми волосами и томными, с поволокой, глазами. Полноват, конечно, но это кому как, каждый человек в этом мире на любителя. А уж как я умел тогда обрушивать на понравившуюся персону весь свой дар остроумия и красноречия – не каждая устоит под этой лавиной восторженного словоблудия.

Вот и Оксана не устояла и, узнав у подруги мой адрес, пришла ко мне домой самолично. Вот это был сюрприз, да здравствуют смелые женщины! Прежний молодой человек был отправлен ею в отставку, а у нас началась прекрасная, подростковая любовь и даже больше.

Отношения со Столяровой были сродни сидением на вулкане: жарко, но если рванёт, то мало не покажется. Девушка росла в сложной, маргинальной семье. Мама, дедушка и отчим беспробудно пили, она с младшей сестрёнкой пыталась как-то в этом мире выжить.

В 1995 году богатством народ не был обременён, но настоящую бедность я увидел тогда в квартире Столяровых: в этих обшарпанных стенах витал прогорклый дух плесени. Запах нужды и безысходности. Единственное, что эти алкоголики не решались продать, было советское рыжее пианино «Сюита», – оно стояло в практически пустой гостиной, освещаемой висящей под потолком сорокаваттной лампочкой. Над пианино висел портрет «Незнакомки» в раме, покрытой толстым слоем пыли. Родители девушки хранили в нём водку. Когда Оксана садилась за инструмент и начинала исполнять вальс «Амурские волны», на моих глазах выступали слёзы.

Я был полон решимости вытащить девчонку из этой грязной пещеры, но в наши отношения вмешались обстоятельства.

Оксана и сама мне говорила:

– Я тебе не ровня! Ищи себе девушку под стать!

Вместо утешения я зацеловывал девушку в пухлые, как у молодой Бриджит Бардо, губы. Моим родителям Оксана нравилась, а вот две моих бабушки не были рады подобного мезальянсу, они хотели внуку лучшей партии.

– Э, Олег, не вздумай встречаться с этой девкой! – вторил бабушкам родной мамин брат дядя Ильдус. – Ты знаешь, что её отчим – Кузьмин?

– Какой Кузьмин? Владимир? – включал я дурачка. – Который про Симону, девушку моей мечты, поёт?

Дядя Ильдус вообще не понял, о ком говорит племянник, из музыки он никого, кроме Вилли Токарева не слышал.

– Ты, парень, не дури! Нам жуликов не надо!

Конечно же, я старался закрыть глаза на асоциальную родню Оксаны, но в маленьком городе тайны, как и шила в мешке, не утаишь. Отчим Столяровой – Игорь Кузьмин был вор-рецидивист, промышлял квартирными кражами. Подруга рассказывала, что когда её мать периодически выгоняла сожителя из дома, Кузьмин по балконам и карнизам забирался в квартиру на седьмой этаж. Мало кто захочет породниться с таким человеком-пауком и меня терзали смутные всполохи сомненья.

Девушки не любят не уверенных в себе мужчин, мать-природа заставляет их бежать от подобных особей лошадиным галопом. Вот и Оксана убежала от меня к моему другу Нату Джалиеву. Нат был человеком восточных кровей и покорил студентку медтехникума широкими жестами. Он был весь в бизнесе: какие-то ларьки, кафешки, разборки и стрелки – бандитская романтика 90-х была столь же страшна, сколько и заманчива.

– Эх, ты, за коробку сникерсов продалась, – упрекал я девушку в предательстве.

Оксана снисходительно хранила молчание. Про себя я сделал печальный вывод: барыга-палаточник для девушки всяко лучше полунищего студента-пятикурсника.

Я даже впервые в жизни дал человеку в морду (не ей, конечно, а её новому хахелю), но это только убавило мне очков в глазах потерянной невесты.

Думал с горя напиться, но тогда я крепче кваса ничего в рот не брал. Выкурил аж три сигареты, слоняясь до утра по осеннему городу. Явился горестный домой, объявил маме о том, что жизнь кончилась: девушку с ресничками увёл коварный азер. Мама вздыхала: Оксана ей нравилась.

Время вылечит всё. Через месяц боль потери притупилась, но я всё равно продолжал караулить Столярову у медучилища только для того, чтобы просто увидеть. Молодость глупа и непредсказуема. Оксана заявила мне, что зря от меня ушла, но теперь уж ничего не поделаешь: уже залетела, и Нат собирается позвать её в ЗАГС.

Я сейчас точно не могу сказать, сходили они на бракосочетанье или нет. Мне это было неважно. Ещё не один раз мы с ней встречались – и до рождения её сына Рафаиля, и много позже, то в гараже, то на даче. Свидания наши были напитаны страстью, мы пытались доиграть сонату нашей недоигранной подростковой любви. А когда доиграли – потеряли друг к другу всяческий интерес. И так бывает.

Сейчас, спустя почти четверть века после тех событий, я ловлю себя на мысли, что если бы Оксана не переметнулась тогда к моему однокласснику, то у меня сейчас уже могли быть внуки, и я бы не метался на пятом десятке на скользком любовном льду в поисках своей Настоящей.

Оксана была Настоящая – но именно на том жизненном отрезке, не сейчас. Трудно представить, как бы могла сложиться наша семейная история, но я бы точно уже поседел.

– Твоё счастье, Олег, что Оксана с тобой тогда не осталась, – сказал мне Нат много лет спустя, когда мы с ним окончательно помирились. – Можно сказать, что я тебя спас.

Джалиева действительно нужно было за это благодарить. Я видел шрам на его запястье, и знал, что это именно Оксана пырнула его однажды отвёрткой по пьяной лавочке.

Второй её муж умер от наркотиков, третьего она тоже пыталась исполосовать кухонным ножом, за что её на год упекли за решётку. Нет, жениться на девушке с дурной наследственностью – обрекать себя на беды.

Наверно, мне просто не везло в любви. А я воспринимал всю романтику как детскую игрушку калейдоскоп – картинки меняются, и каждая новая красивее предыдущей.

Годы шли, менялись персонажи, но принципиально ничего не менялось. Получалось всё, как в том анекдоте: кого хочу – не знаю, кого знаю – не хочу. Хотя, скорее всего про мою ситуацию давно спето в песне со словами: «мы выбираем, нас выбирают, как это часто не совпадает».

Время лечит нас, и по мере взросления наши юношеские увлечения кажутся глупостями. Впрочем, некоторые утверждают, что девочки со временем превращаются в женщин, а мальчики – в… больших мальчиков. Как-то гендерно унижающе это звучит, но, возможно, правда в этих словах есть.

Охотный ряд

Вернёмся в 2007 год. По долгу службы мне периодически приходилось ездить в Москву по работе, и эти командировки мне были весьма по душе. Всё лучше, чем по 12 часов корпеть в стенах кабинета. А в столице сделал дело – гуляй смело.

Я стоял на платформе станции «Охотный ряд» в ожидании поезда и наблюдал, как от лёгкого тоннельного сквозняка покачиваются белые круглые фонари, висящие на проводах. Мне было интересно, это качание было изначально задумано проектировщиками метро, или маятник спровоцировало время – шутка ли, ведь станция была запущена ещё в 1935 году.

За минуту до появления состава провёл мысленный анализ словосочетания «Охотный ряд» и усмехнулся своему игривому полёту фантазии. В молодости у меня был свой охотный ряд – целый ряд девушек, которых мне всегда было охота…

В туннеле показались огни поезда, и я отошёл от края платформы. Народу на станции много, ещё ненароком спихнут на рельсы. Бросил взгляд на девушку, стоящую рядом со мной, и обомлел, узнав знакомое и любимое когда-то лицо, из того самого, охотного ряда.

– Алёна?! Ты?!

Девушка в пуховике тоже радостно взглянула мне в глаза. Такая радость – увидеть соотечественника из далёкого города в центре многомиллионного мегаполиса. Мы разговорились, я уже 5 лет её не видел, знал только, что Алёна Фомина укатила в Москву.

Бывают девушки-принцессы, все из себя накрашенные, ухоженные, хрустальные. Алёна тоже была принцессой, но ей такой удавалось быть без всех этих женских премудростей. Она брала своим естеством.

Не знаю, чем меня зацепила эта навьюченная в тёплые одежды барышня, торговавшая конфетами на городском рынке. Сладкое я люблю, конечно, но не до такой степени, чтобы заводить шуры-муры с продавщицами кондитерских отделов.

Фомина не была стройняшкой, имела широкую кость. Обычная русская девушка среднего роста и средней комплекции. Но – масса обаяния и теплоты и проникающие в душу зелёные глаза. От её горячих ручек на ходу таяли конфеты, которые она мне щедро рассовывала по карманам. Пухлые губы выдавали в ней сластолюбку. Девушка знала путь к сердцу мужчины и вообще была девушкой опытной: несмотря на неполные 20 лет, Алёна уже имела пятилетнего сына и печальный опыт семейной жизни.

По моим наблюдениям, если девушки так рано становятся женщинами, то после этого в простое никогда не бывают, и мужчина им нужен всегда. На том жизненном этапе Фомина выбрала меня, и приложи я хоть какие-то мало-мальские шаги навстречу, любовную сковородку можно было разогреть.

Однако скорость покорения женских сердец у меня во все времена была невысокой. Один раз я её пригласил на свидание, в другой раз подарил букет роз на день рожденья. Обе акции прошли смазанно: на свидание Алёна пришла с подругой, и я нёс всякую околесицу, а цветы принёс ей домой, когда она уже уехала праздновать с подругами в ресторан, пришлось передать их через её маму.

Конфеты в карманы мне совать перестали, в Алёниных круглых глазах появился холодок. А через несколько дней я увидел Фомину на улице, идущую под ручку с новым кавалером. Пришлось с горя напиться и учредить недельный траур по несостоявшейся любви. Скоро Алёна вышла замуж во второй раз, через год родила девочку, через два года развелась, а через три – умотала на заработки в Москву.

Вот у людей жизнь какая насыщенная. Ещё несколько лет назад девушка со средним неоконченным образованием торговала на рынке сладостями, и вот она совершила в столице стремительный карьерный взлёт: начала с салона красоты, а сейчас уже операционистка в банке. Видимо, красивые глазки способны сотворить чудеса.

– Как дела, принцесса? – я невзначай тронул её ручки, они были такие же горячие. – По Зеленодольску-то не скучаешь?

– А по чему там скучать-то? – Фомина скептически скривила пухлые губки. – Вся жизнь в Москве. Здесь всё кипит, а там болото. Я здесь и учусь, и работаю. Вот встану на ноги, перевезу сюда и родителей, и деток.

– Пойдём сегодня в кафе. Посидим, поокаем…А, Алён?

– Хорошо, Олег, я как раз сегодня до восьми работаю. Записывай номер…

Моё сердце не находило себе места, оно требовало сатисфакции за то, что его однажды отвергли. Перед глазами рисовались сюжеты нашей будущей с Алёной семейной жизни в столице. Ведь у нас когда-то могло быть счастье, так почему оно не может состояться сейчас?

Не зря люди когда-то высказали мудрую мысль: дважды в одну реку не войти. На мои настойчивые звонки Фоминой холодный женский голос отвечал, что абонент недоступен.

Что же ты, Алёна, выключила свой телефон? Кто же так поступает, если в столице повстречала старого друга?

Не устаю удивляться женской интуиции. Алёна вовремя прикусила губу, осознав, что совершенно напрасно мне дала свой московский номер. Понятно, что дружеские посиделки в кафе могут перерасти в нечто большее. Только зачем разбавлять водой вино, скисшее пять лет тому назад? Ничего путёвого из этого не получится. Бодяжить любовь – последнее дело.

И вообще, не для того Фомина в столицу припёрлась, чтобы крутить романы с бывшими ухажёрами. Здесь, в Москве, ухажёры другого уровня – деловые, обеспеченные, перспективные. Олег, пусть даже и выбился в начальники отдела, на роль нового кавалера никак не тянет. Как был тормоз, таким и остался. Думает, встретил бывшую подружку в метро – так в этот же вечер уложит её в горизонтальную плоскость. Наивность высшей марки.

Старые связи надо выкидывать из своей головы, а телефоны бывших любимых – зачёркивать чёрным маркером в своей записной книжке. Так будет лучше для всех.

Алёну я с тех пор больше не встречал, думаю, что даже не поздороваюсь с ней. Не надо искушать себя возможностью начать всё с начала. Любовь нельзя положить на время в холодильник, она там замёрзнет и умрёт, любовь можно подавать только горячей.

Королевство кривых зеркал

На работе всё текло по накатанной. Коллектив отдела вершил трудовые успехи, которые, правда, с равнодушной миной воспринимало руководство. Наше подразделение не воспринимали всерьёз, подсовывали дурацкие непрофильные задания. Даже в нормативным актах наши функции были очень размыты – по ним мы, рекламисты, должны делать всё, что захочет руководство. Сложно работать, когда твои усилия никогда не оценят на «отлично». На заводе существовало две оценки: «плохо» – в этом случае орали, хаяли, наказывали, ставили на вид, и «пойдёт» – все остальные варианты в том числе и самый похвальный.

Сиразова всё так же крутила романы, к моей радости, не выезжая за пределы города. Салахутдинова продолжала кидать мне спички в спицы, но я был начеку. Славнобудских вышла замуж и уволилась – я с облегчением вздохнул: трудно иметь в штате человека, у которого мозг работает в режиме «сутки через трое». Я стал подыскивать ей замену, но замена нашлась сама.

Миша Адамов подошёл к моему столу и робко начал:

– Олег, тут это… Посчёт вакансии.

С периодически закладывающим за воротник сисадмином было сложно разговаривать: в компьютерах он был ас, а элементарную мысль выражал с трудом. Ничего не поделаешь, поколение Y.

– Миша, сколько раз тебе говорил: слова «посчёт» не существует, брось этот гопницкий лексикон! – будучи филологом в душе, я не преминул поучить подчинённого.

Адамов осклабился жёлтыми зубами:

– Олег, насчёт вакансии – как там?

– Техника по рекламе? Ты же сам знаешь: Настя уволилась, её стульчик свободен.

– Тут у меня одногруппница из энергетического работу ищет, со свекровью по отделам ходит.

– Со свекровью? – я нахмурил бровь. – Замужняя, значит?

– Да, она из декрета вышла…

– Что, и ребёнок уже есть?

– Сын.

– Ну, и зачем нам она? Будет на больничный каждый месяц бегать. А у нас выставки…

– Может, всё же посмотришь Наташку? – Михаил решил меня уговорить.

– Наташка? Ростова?

– Да нет, Шабанова! Вот такая девчонка! – Адамов поднял вверх большой палец.

– Хорошо, давай, веди свою Шабанову, пообщаемся.

Вскоре кандидатка впорхнула в наш кабинет. У Альбины и Оли ревниво заблестели глазки, у меня просто проснулось красноречие – верный знак, что мне девушка приглянулась.

Я всегда говорил, что лучшие девушки нашего города давно заняты. Проворные хлопцы бронируют таких чуть ли не с детского сада. Мужу Шабановой – инкассатору Юре и ходить никуда не пришлось – Наташка была его соседкой по площадке.

Разваливать крепкие советские семьи не было в моих принципах, я просто оставил красавицу работать у себя в отделе. Наталья была высокой круглолицей шатенкой с голубыми, вечно смеющимися глазами и заводным, бесконфликтным характером. Девчонка она была настолько мировая, что у меня и мысли не возникало замутить с ней какой-нибудь секретный лямур-тужур. Адюльтер заводят с теми, у кого есть гнильца, червоточинка в характере. Шабанова же была вся из себя светлая – и внешностью, и помыслами, и для левых романчиков совершенно не годилась.

Такую деваху и на выставку можно захватить, людям показать. К работе Наталья относилась ответственно, никогда не подводила, хотя ничего поначалу и не умела.

– Ничего, освоишься, – говорил я корпящей над бумагами Шабановой и едва удерживал себя от порыва обнять её за нежное плечико. – Всему со временем научишься.

Такую сладкую девочку обязан иметь в наличии каждый отдел рекламы.

Через пару месяцев на завод приехала делегация из Казахстана. Контракт ожидался весьма перспективный, поэтому трёх высокопоставленных казахов сопровождала не менее авторитетная «тройка» из местных: премьер, министр и глава холдинга.

Ничего необычного, обычный «пожар», важно не упустить ни одной мелочи и расставить на поле все пешки по своим местам.

– Так, Наталья, – обратился я накануне к Шабановой. – Завтра будешь снимать приезд казахов на видео, ты уже неплохо научилась это делать.

– Аккумулятор надо заменить, Олег Юрич, он сдыхает через 15 минут работы.

– Давай, бери подотчётные – и в магазин. Заодно плёнку Чурову купишь, завтра вместе с ним будешь работать в паре: Алексей Василич выбирает диспозицию для фотосъёмки, ты ходишь за ним хвостиком и снимаешь на видео.

– Хорошо!

С Натальей было замечательно работать, она была послушна, как первоклассница.

Сработали без сбоев и накладок. Контракт был подписан. Шабанова работала как неистовая папарацци: бегала с камерой, как сайгак, вызывая живой интерес гостей.

Один именитый актёр МХАТа однажды сказал, что если во время спектакля на сцену выбежит собака, то всё внимание будет посвящено только ей, будь там ещё десяток народных артистов.

Неуместное сравнение, товарищ автор! Наташка, конечно, не собака, а красивая девушка при исполнении своих служебных обязанностей. Но все взоры казахов и наших «шишек» были устремлены только на неё. Ещё бы – молодая Саманта Фокс в кожаной косухе и коротенькой юбке в роли репортёра заводской «малотиражки».

Делегация готовилась отправиться на причал, где её ждал представительский катер холдинга. Через час на Золотом острове намечалась культурная программа и вкусные шашлыки.

Невысокий премьер лукаво-похотливым взглядом окинул моего техника по рекламе и подозвал к себе.

Через минуту раскрасневшаяся Наташка поделилась со мной возникшей проблемой:

– Олег, они меня на остров с собой зовут. Я не могу: мне после работы в детский сад за сыном надо. И вообще…

Что стояло за этим «и вообще» я, конечно же, понимал. Сейчас решалась судьба девушки. Либо она остаётся на берегу техником по рекламе со своим сыном и мужем-инкассатором, либо получает абонемент в новую жизнь с весомыми перспективами и насыщенной личной жизнью.

– Смотри, Наташ, тебе решать, – я пожал плечами.

Я не священник, чтобы наставлять девушку на путь истинный, она должна выбрать сама.

– Олег Юрич, – ко мне подошла шефиня Пашина, обдав привычным винным амбре. – Откуда у нас взялась эта девушка? Наташа, кажется? Кто её принимал на работу?

– Лариса Валентиновна, вы разве забыли, как сами визировали приказ об её приёме два месяца назад.

– Да?! – заместитель по маркетингу наивно удивилась этому факту. – Я не помню.

Ещё бы, ты помнила, бумажки подписываешь, не глядя. Приказ о Шабановой я лично приносил Пашиной на подпись, отчётливо помню, как подробно рассказал о новом кандидате. Просто Лариса всю информацию, не касающуюся бабок, в одно ухо впускала, а в другое выпускала. И это ещё в том случае, когда была трезва.

– Слушай, Шабанову надо отправить на остров. «Люди» просят организовать видеосъёмку на острове.

– Лариса Валентиновна, она хоть и Наташа, но не три рубля – и наша. Шабанову через час ждёт сын в детском саду. Я поговорил с Чуровым, он согласен поехать на остров и пофотографировать, и поснимать «людей».

– Но «люди» просят именно Шабанову. Они не хотят бородатого Чурова.

– Понравилась «людям» наша папарацци? Понимаете, она – замужняя девушка и с незнакомыми мужчинами на пикник не ездит. Бородатые им, видите ли, не нравятся.

– Но её сам премьер просит. Если она не поедет, у вас будут неприятности.

Я развёл руками. Ну, что я могу сделать, если остались ещё в наших селениях девушки с повышенной социальной ответственностью, и они категорически не хотят кататься на катере с первыми лицами в республике. А крепостное право в России отменили ещё в 1861 году. Так что, извините-с, ничем помочь не могу. А неприятностями нас не испугать, мы из них и не выходили. У нас иммунитет.

– Эх, ты, – сказал я Наталье. – Вот съездила бы сегодня на знатный пикничок, глядишь, скоро бы в кабмине или министерстве трудилась. Но ты не такая, ты ждёшь трамвая. Иди, давай, к своему трамваю, он уже, наверно, с работы пришёл, кушать хочет. Но поступила ты правильно, уважаю. Вся беда, что мы попали в королевство кривых зеркал.

Наташка благодарно посмотрела на меня своими голубыми глазами.

Как хорошо, что я не чиновник высшего звена и никого не зову на острова есть шашлыки. Власть – это большое искушение и далеко не каждый облечённый чином человек способен пройти под золотым дождём и не намокнуть. А если намок, то уже до конца дней не высохнуть и не отмыться.

Наутро Елин вызвал меня на совещание директоров. Я заранее знал, что склонный к лицедейству генеральный директор хочет устроить мне публичную порку, раздалбывать человека с глазу на глаз ему было неинтересно.

По помятому виду босса было заметно, что ему вчера крепко вставили за непослушание сотрудников, и пришлось снять стресс своим любимым пятизвёздочным зельем.

Мне было интересно, как он перед всей администрацией огласит причину своего недовольства. Неужели он скажет: «Вчера работница ОРСОиИТ Шабанова, потакаемая своим руководителем Агаповым, отказалась от выполнения своих прямых обязанностей и не поехала с видными персонами на блядки»?

Ну, конечно же, нет. Был бы человек, – говорили в своё время в подвалах НКВД, – а дело найдётся.

– Ответь мне, мил человек, – злые глаза Елина напоминали кабаньи. – За что я тебе деньги плачУ?

«Это вы называете деньгами?» – хотел я спросить, вспоминая постыдно низкую сумму в корешке за последний месяц. Но я решил промолчать, поскольку велеречивый директор никогда не ограничивался одной фразой.

– Где сообщение о вчерашнем визите казахской делегации в сегодняшнем выпуске местной газеты?!

– Будет в следующем выпуске. Мы вчера никак бы не успели, номер уже был свёрстан.

– Так надо было разверстать и вклинить заметку! – Елин переходил на ор. – Скажи просто: не хотим работать!

– Не скажу! Мы всё выполняем в срок и качественно! – мой глас вопиющего в пустыне не вызвал ни в ком из сидящих поддержки.

Елин решил добить меня.

– Качественно, говоришь? – продолжил он с издёвкой. – А как ты повесил баннер о заводе на выезде из города?

– Как? – я искренне не понял, до чего директор хочет докопаться.

– Баннер висит спиной к Зеленодольску, его видят только те, кто выезжает из города. Ты считаешь, что это нормально?

Я начал вяло возражать, что это была единственно оставшаяся площадь, но директор и слушать меня не хотел, отправил меня из кабинета прочь.

По поводу злополучного баннера, висящего жопой к городу, я был согласен с Елиным. Имиджу для завода эта картинка с военным фрегатом и слоганом «120 лет на службе кораблестроения» явно не добавляла. Это была очередная подстава от Альбиночки: она занималась этим вопросом и не смогла, точнее, не хотела найти для баннера более выгодное место. Стоило мне заняться этим вопросом лично, как вопрос решался сам по себе.

Мне было любопытно, надолго ли хватит партизанской вредности моему заместителю. Салахутдинова до сих пор надеется, что меня уволят за несоответствие занимаемой должности, и она сядет на начальничьий трон? Ну, уж дудки! Не подсидит меня эта змея.

Как из балерины космонавт

Хорохориться тоже не в моих правилах. Было абсолютно ясно, что срок годности нынешнего начальника ОРСОиИТ истёк и ему надо искать замену. Прошёл год, я выложился на всю катушку, сделал много полезного, успевал играть на рекламном рояле в четыре руки, находясь при этом за инструментом фактически один. Были проколы, но дело я не завалил.

Хуже было другое, и троица заводских божков Елин-Пашина-Лесков это чётко поняла: если как специалист и исполнитель я был вполне достойной единицей, то как руководитель показывал откровенную бледность и неспособность жёстко управлять вверенным коллективом.

Да, в молодости все хотят быть начальниками и думают, что это так же престижно, как и легко. Жизнь обламывает все неумеренные амбиции: руководство – это такой же талант, как способность писать стихи, рисовать картины, печь пироги, заниматься сексом. С этим надо родиться, научиться этому нельзя. Нет, конечно, можно закончить какой-нибудь институт управления – там научат всем азам грамотного менеджмента, но в реальной практике потные ладони, прогрессирующая гипертония и отсутствие трудовых успехов сведут все усилия к нулю. Вам просто сядут на шею, а начальство попрёт.

Мне хватило года, чтобы я окончательно понял: руководитель из меня, как из балерины космонавт. Подчинённые слушаются меня, но как-то неохотно. Возможно, не уважают. А может, надо погромче на них орать, но я так делать не могу – это противоречит моей культуре и воспитанию. Не могу я заставить человека выходить на работу в выходной день. Понятное дело, что пообещаю отгул, но человек же должен будет поменять свои планы, отказаться от личной жизни.

С таким мировоззрением находиться на должности начальника нельзя, и я отдавал этому отчёт.

В июне директор решил-таки воплотить своё недовольство моей работой в локально-нормативном акте. Уже две недели ходили слухи, что грядёт реорганизация, а сладкая парочка Пашина-Лесков носили на лицах печать таинственной гордыни, словно заговорщики при дворе Петра III. Я понимал, что в роли известного исторического персонажа, заколотого тёмной июльской ночью, окажусь именно я, в фигуральном, к счастью, смысле.

И вот, гора родила мышь. Были упразднены три подразделения: редакция газеты «Горьковчанин», отдел внешних связей и мой ОРСОиИТ, и вместо него создавалось одно управление со страшным названием УМИВЭД.

Как и следовало предположить, начальником всей этой богадельни меня ставить никто не собирался. Через пару дней в кабинете Пашиной я и имел радость лицезреть мою преемницу.

Давно известно, что лучшая работа в России передаётся по наследству. В крайнем случае – по знакомству. Всё, что не подошло близким, выкидывается на съедение простым соискателям.

Преемница звалась Светланой Борисовной Маликовой – это была улыбчивая, полноватая женщина 40 лет, чем-то напоминающая школьную училку математики. У дамочки были подкрашенные в блонд волосы и очки в толстой роговой оправе. К образованию она не имела никакого отношения и до этого работала в совершенно таком же отделе рекламы на соседнем заводе холодильников. Поговаривали, что её оттуда попёрли за любовь к горячительным напиткам, но я не знаю, ни разу запаха спиртного я своим тонким нюхом от неё не учуял. А вот духами с феромонами она точно пользовалась. Если бы тётки подобного рода были в моём вкусе, мы бы с ней наверняка сдружились, но я был равнодушен к её скрещенным под короткой юбкой кругленьким ножкам. Вечно я не вижу своего счастья, вместо того, чтобы расслабиться и получить удовольствие.

О блате: Маликова являлась подругой Пашиной и бывшей подругой Лескова, но уже в другом, более интимном смысле.

Перестановку я воспринял равнодушно и даже с некоторым облегчением. Первое время я продолжал оставаться начальником бюро рекламы, подчиняясь новой «прокладке» в лице Светланы Борисовны. Мы с ней поначалу ладили. Говорила она очень мягким, вкрадчивым голоском. Однако с каждым днём голос новой начальницы становился всё грубее, она наконец-то вошла во вкус и открыла из-под маски своё истинное лицо с волчьими клыками. Я её вполне понимаю: все чары откровенности не возымели на меня никакого воздействия, и Маликова решила меня просто съесть, как паучиха своего партнёра. Женщины не прощают равнодушия.

Всякий наш диалог заканчивался криком с её стороны, она начала докапываться до каждой мелочи, придираться по пустякам. Но меня этими гнусными трюками не проймёшь. Я продолжал работать, как и раньше, и авторитет нового руководителя ни в грош не ценил.

В конце июля ушёл в отпуск на полтора месяца (приплюсовал кучу накопленных отгулов). Через неделю Маликова отозвала меня на три дня: надо было съездить в командировку в Москву. Боже, она знает мои тайные желания: в столицу я готов был ехать всегда, тем более, что весь отпуск я планировал провести в городе. А откуда у бедного, разжалованного в капралы воина рекламного фронта, деньги, если я всё до копейки тратил на ремонт и обстановку своей новой «однушки» на Первомайской улице.

Вся моя отпускная забава заключалась в поездках на Волгу по утрам и потреблении пива с чипсами с моим френдом Гайсиным – по вечерам. Ну, всё абсолютно так же, как и 3 года назад, накануне моей роковой аварии. И не говорите, что человек после перенесённой беды меняется, горбатого лишь могила исправляет.

Чтобы окончательно не захлебнуться в пиве и не отупеть, начал читать книги и знакомиться с барышнями по объявлениям в бегущей строке местного телеканала.

Карусель невест

Вроде бы всегда я мечтал о стройных девушках, но практика подтвердила язвительное изречение: худая кобыла – не всегда газель.

Ирине было под 30, и она работала инженером на заводе холодильников. И чем я только её зацепил, что она решила меня окучить, как картофельный куст. Наверно, определённой долей цинизма и равнодушия – это «зажигает» многих девушек, и они считают, что непременно должны добиться предмета своего случайного воздыхания.

Да брось, Олег Юрич, какой уж из тебя равнодушный циник? Винни-пух, вяло бредущий в сторону пасеки. Просто Ирина очень хотела замуж, часики у неё уже тикали с громкостью Царь-колокола, и ты ей показался весьма достойной партией.

Один раз мы встретились, погуляли по городу. Ни один волосок не колыхнулся на моей пышной, кудрявой шевелюре. Это же как в том анекдоте: «раньше стоило коснуться женщине моих волос, так у меня член подымался, а сейчас стоит женщине коснуться моего члена, так у меня волосы дыбом встают». Короче, не хочу обижать инженершу Ирину, но она меня не привлекла, как женщина. Вроде и добрая, но сухопарая какая-то, анорексичная. Посмотрев на её узенькие, поджатые губы, и мысли о поцелуе не возникало. Возникало желание плотно накормить жилистую Иру пельменями со сметаной. Узниц Бухенвальда у меня ещё в жизни не было и, похоже, уже не будет. Я, конечно, знал, что на холодильном заводе невысокие зарплаты у обычных инженеров, но нельзя же так издеваться над простыми работниками. Куда их профсоюз смотрит?

В общем, испугался я, что инженерша съест меня без соли одной прекрасной лунной ночью. А если серьёзно: нет либидо – иди гуляй, ничего хорошего из этого не получится. И человека не используй, не мучай, а отпусти – на свете ещё много серьёзных парней, которые увидят в девушке родную душу, а её тощие коленки с любовью расцелуют.

Ох, вечно я мечусь между противоположностями. После сладкого хочется солёного, после белого – чёрное… В противовес стройной инженерше Ирине я нашёл пухленькую инженершу Викторию. Не подумайте, что я такой любитель инженерно-технических работников, просто так получилось. Закон парных случаев. Полная Вика работала на казанском авиазаводе и была полной противоположностью своей коллеги из Зеленодольска – зажигалка-пышечка. Курила и болтала без умолку. Говорила о незыблемых семейных ценностях, но это в сочетании с её насыщенным имиджем воспринималось неубедительно. Впрочем, хорошо, что вообще говорила, а то со многими девушками на свидании приходится работать массовиком-затейником, этакой неумолкающей FM-радиостанцией. А Вика – сама активность, с ними весело и беззаботно. Мужчине рядом с такими женщинами остаётся только расслабиться и принять свою участь, как данность. Остальное они сделают сами.

Во время первого свидания мы с ней посидели в уличном кафе, попили пива вприкуску с шашлыком. Думаю, продолжение могло случиться уже в этот вечер, но завтра был понедельник – не самый лучший момент для кутежа.

Всю неделю мы переписывались и созванивались. Томный голос инженерши №2 обещал мне жаркий вечер пятницы.

– У нас на Авиастрое есть классная шашлычная. Ты любишь шашлык?

– А кто его не любит?.

– Я возьму с собой самогонки. Ты любишь самогонку?

– Что?! – я чуть не поперхнулся. – Ага, особенно, когда он вместе с шашлыком.

Самогон я пил пару раз в своей жизни и было это в далёкой молодости. Впечатления от напитка были неоднозначные: запах ужасный, за то мощь атомная.

Вика не ждала моего ответа, она уже давно всё решила сама:

– Домой не поедешь, ночью пойдём к подруге на сеновал. Ты когда-нибудь спал на сеновале?

Я, конечно, знал, что даже самая отъявленная шалава любит поиграть в романтику, но предложение окунуться в сеновал чуть не ввело меня в ступор. Перед глазами сразу всплыли картины из захаровской «Формулы любви» и захотелось ответить Вике: «Что я, лошадь, что ли?»

Но этим вопросом я бы точно сбил романтический настрой знойной казанской барышни, поэтому сказал расплывчато:

– Оу! Сеновал! Это надо попробовать!

– Попробуем, Олеж, всё попробуем…

По голосу инженерши №2 я понял, что она и сейчас бы всё попробовала, не дожидаясь пятничного сеновала. Вот уж у кого атомный реактор в одном месте.

В четверг меня отправили в командировку на неделю. Вике я отзвонился, и высказал своё соболезнование по поводу изменившихся планов. Она сокрушалась, конечно, но я был на 762% уверен, что женщина с огоньком в эту пятницу радость пребывания на сеновале не пропустит. От самогонки ещё никому живым не удавалось уйти. Ладно, я не Отелло, да и Вика мне не жена, пусть делает, что хочет.

Через пару дней я нечаянно удалил номер Виктории из телефона и не особо расстроился: сама позвонит.

Так и случилось, но только через две недели, когда я девушку уже немножко подзабыл.

Она сбросила мне смс-ку с невинным: «Привет! Как дела?»

Я смотрю: номер неизвестен и логично переспросил: «Привет! А кто это?»

Через пару секунд меня осенило: это знойная Виктория, но было уже поздно.

«Никто. Не пиши мне больше. Сука!» – поступил ответ в мой адрес.

Это был очередной наглядный пример, как умирает любовь, так и не начавшись. Да и вообще, похоже, что в любви я как самурай: для меня нет цели, но есть путь. За долгие годы я перебрал, кажется, весь список профессий – у меня были и музыкантши, и журналистки, и медсёстры, и продавщицы, и инженерши… Знавал я и обычных студенток, и девушек без определённых занятий. Но тот неожиданный бриллиант, который я откопал летом 2007 года, достоин отдельного рассказа.

Её тоже звали Ирина (везло мне на них тогда) трудилась на машиностроительном заводе – кем бы вы думали? Токарем-фрезеровщиком. Женщины, трудящиеся на сугубо мужском поприще, вызывают неподдельный интерес и вызывают желание. Тем более, что Ирина-токарь была недурна собой: стройная, высокая шатенка с серыми задумчивыми глазами. Ремесло выдавали лишь грубоватые, жилистые руки с коротко постриженными ногтями. Ну и говорок у неё был простоват для такой внешности. Складывалось впечатление, что она любит травить байки в цеховой курилке среди весёло-похабной гвардии мужиков-фрезеровщиков. И всё равно, Ирина была вся такая девушка-девушка. У фемины, находящейся в центре мужского внимания, должен был быть бойфренд по определению. До недавнего времени он и был, но его постоянные пьянки вынудили Ирину уйти от мужика и податься на телевизионный чат знакомств.

Возможно, Ирина любила своего алкоголика, а со мной начала встречаться, чтобы убедиться, что лучше него всё равно никого нет, а заодно и продемонстрировать чуваку, что она тоже востребована. Мы, кстати, несколько раз как бы невзначай проезжали мимо его дома на моём прекрасном красном седане. Не верю я, знаете ли, что девушка несколько лет встречалась с парнем, признавалась ему в любви, строила долгие планы – а тут вдруг он выпил лишнего, хлопнул девку по жопе – и она сказала: «Всё! Развод и девичья фамилия!» Слишком хорошо я знаю привязчивое девичье сердце, чтобы верить в такие чудеса. Не познав человека в сравнении, не познаешь и любви.

А у меня как раз был закончен ремонт в моём новом «пентхаусе» на Первомайской, и я начал завозить туда новую мебель. В гостиной (это была единственная комната) стояли лишь диван и кресло – оба зелёно-салатовые, купленные комплектом. Мне не терпелось кого-нибудь из девушек привезти в новую квартиру – похвастаться и туда-сюда…

В воскресный вечер мы с Ириной планировали побродить по городу, но тут, на моё счастье, набежали тучи, и наметилась гроза. Предложение испить шампанского в пентхаусе токарь приняла без дурацкого кокетства. Могла ведь сказать: «Мы ещё слишком мало друг друга знаем, давай в другой раз». Но девушка про существование морали Наташи Ростовой знать особо не желала. Шампанское – так шампанское, в пентхаусе – так в пентхаусе, всё лучше, чем пирожки с пивом в гаражах после работы трескать. Позвольте девушке окунуться в параллельный красивый мир.

Мы и окунулись. На новый диван мы даже и не присели. Пили шипучку и целовались прямо на подоконнике под громовые раскаты и сверкающие молнии. Летний ливень затянулся, и мы разъехались по домам (тогда я ещё жил у родителей) на такси.

Через неделю Ирина вернулась к своему бывшему. Как говорили в школе на уроках геометрии: что и требовалось доказать.

Мне была адресована пламенная смс: «Ты классный. Но тебе нужна другая».

Я давно знал, что девушки делают всё правильно – верную дорогу им подсказывают инстинкты. Так заложено природой.

Как в дальнейшем сложилась судьба Ирины, я не в курсе. Боюсь, что сейчас, спустя 12 лет, я даже не узнаю её на улице. И это к лучшему: не хочу увидеть полную, неухоженную женщину с разбитным мужем-пропойцей и двумя спиногрызами в грязных колготках – это рушит мои светлые любовные замки. Может, она и стала прекрасным лебедем, тогда я встречу её, восхитительную и недоступную, и буду после этого кусать себе локти, что упустил когда-то такое сокровище. Только к чему мне такой бесполезный мазохизм.

Что-то не получается у меня с любовью ничего хорошего. Остаётся утешаться фразой Сергея Довлатова: «У хорошего человека отношения с женщинами всегда складываются трудно».

В преддверии ротации

Салахутдинова, поняв, что с приходом Маликовой ей уже точно нечего будет ловить, спешно уволилась. Хотя вполне возможно, что была и иная причина её бегства с завода. Как вскоре выяснилось, у Альбины были очень плотные завязки с контрагентами, и на откатах она весьма недурно «согревалась». Ещё до моего камбэка проворная девчонка заключила договор с компанией «Неолайт» на установку на крыше заводоуправления громадного логотипа и таких же больших букв с названием предприятия. В тёмное время суток всё это искусство светилось неоновой синевой, и было видно даже с противоположного берега Волги.

Возможно, о проделках моей бывшей протеже я так бы никогда и не узнал, но сразу после её ухода со мной встретился Александр Алапаев – директор «Неолайта», и предложил продолжить сотрудничество с заводом на «взаимовыгодных» условиях, ну, вы понимаете, о чём я. С Сашкой я был шапочно знаком, в начальных классах мы даже учились в параллельных классах. Всегда поражаюсь я таким персонажам. Лет 20 назад был парень как парень, учился так себе, бегал с гопниками стенка на стенку. А потом – щёлк – и прыщавый гопник в кепочке сам себя перестроил и поднял. Не каждый так может, большинство скатываются в канаву, и лишь единицы проявляют всю свою силу воли и в турборежиме взлетают до небес. Теперь Александр владел львиной долей рекламного рынка в городе, ездил на престижном седане английской марке с никелированной кошкой на радиаторе и всем своим видом демонстрировал дух солидности и престижа.

Простите, я так не умею, наверно, я в этом деле полный бездарь. Но, с другой стороны, бездарям не платят откаты и те несколько месяцев, что мы с Алапаевым сотрудничали, очень поспособствовали укреплению моего материального положения. Маликова моих деяний пока не касалась, она присматривалась и осваивалась. Впрочем, она в рекламе тоже не была девочкой-припевочкой и с первого дня начала заключать интересные для себя контракты, которые курировала лично с молчаливого согласия Пашиной и Лескова.

Так получается, что никто не был внакладе, и продолжалось бы ещё долгое время. Но ничто не вечно под луною. Тучи над моей головой сгущались с каждым днём всё больше и больше.

Ещё весной я ощутил первые признаки профессионального выгорания. Это не чушь собачья, а первый предвестник будущего увольнения. Работа перестала меня радовать. Всё однообразно. Какие-то однотипные письма, документы, тексты. Редкие выставки, причём, на интересные, особенно зарубежные, ездили только люди из администрации. Рекламный отдел опустился, дискредитировал себя, стал подразделением для отхожих заданий.

Маразм директора крепчал. Елин очень любил совещания, ему нравилось выступать перед своими подчинёнными, учить их уму-разуму. Помимо ежедневных сборов административного ареопага, он ввёл в практику собирать в субботнее утро всех начальников подразделений. Ёжики матерились, но продолжали жрать кактусы. Какое изысканное изуверство придумал Сергей Валерьевич. В субботнее утро любому нормальному человеку хочется выспаться, заняться домашними делами, уделить внимание своим близким. Памятуя о том, что накануне был всенародный праздник «Пятница» (в переводе на татарский – «Жомга», так тоже принято называть), большинству хочется восстановить расшатанное вчерашними возлияниями здоровье. А тут всем с утра на совещание, так что, извольте явиться со свежим дыханием и чистыми глазами. Казалось бы, налицо забота босса о здоровье и моральном облике коллектива. Но не всё так просто.

Елин профилем и некоторыми повадками отдалённо был похож на отца народов – товарища Сталина. Лояльность к себе и тот, и другой определяли, проверяя человека на прочность в самых, казалось бы, невинных ситуациях. В исторических анналах имеются примеры, когда Иосиф Виссарионович умышленно спаивал своих коллег во время длинных ночных пиршеств и ждал, не ляпнет ли человек чего лишнего, не кроется ли в члене Политбюро глава тайной троцкистской организации.

Директор на субботнем кворуме заставлял отчитываться каждого начальника цеха и отдела о проделанной работе, устраивал разбор полётов. И внимательно глядел каждому в глаза: а оправдывает ли этот товарищ оказанное ему доверие? Тот, кто не справлялся с выполнением плана, а тем более, вступал с директором в споры, подвергался тотальной обструкции. Человека методично выживали. Сперва слабаков и бунтовщиков депремировали, потом понижали в должности, наконец, он увольнялся по собственному желанию.

Генеральный умел прессовать и унижать человека так, что некоторые даже слегали после таких совещаний в больницу с гипертоническим кризом. Бывало, что дело оканчивалось и летальным исходом. Мне памятен трагический случай, как один мой бывший коллега по отделу маркетинга, бывший капитан I ранга Николай Дмитриевич Чеботарь шёл с утра на работу, внезапно упал перед проходной и вскоре умер. Бывшего военного моряка не накрыла ни одна морская волна, не сразила ни одна пуля, а утренний инсульт в мирное, солнечное утро убил наповал. Незадолго до этого у Чеботаря была юбилейная дата, и директор поздравил начальника отдела маркетинга в любимом духе паука-убийцы: устроил разнос на совещании, урезал зарплату и понизил в должности. Благороднейший человек пострадал ни за что и безвременно покинул этот мир.

Субботние совещания Елин приказал сопровождать видеографикой. Помимо этого нам, рекламистам (а кому же ещё?), вменялось подготавливать помещение к этому «важному» мероприятию – включать и выключать кондиционер, контролировать работу плазменного телевизора, регулировать громкость находящихся в зале микрофонов и акустики, а также расставлять на столе таблички с именами и должностями присутствующих. Я составлял графики выхода в субботние дни, но и сам не чурался выходов на работу в выходной день, в отличие от пришедшей начальницы Маликовой – эта персона сразу вознесла себя в ранг небожителей.

Светлана Борисовна предпочитала заниматься тем, что ей лично нравится. Однажды, к приезду вьетнамской делегации нам было поручено приобрести комплект мужских плавок. Я бы перечислил продавщице требуемые размеры, схватил товар и убежал. Маликова же отнеслась к процессу выбора мужского нижнего белья с особым вниманием: прощупывала руками каждый экземпляр, интересовалась, качеством материала, страной изготовления и прочими параметрами. Чувствую, повезёт тому мужчине, которому она купит плавки.

После субботнего совещания мне доверялась роль внештатного палача. В утро понедельника я должен был вывесить на главном стенде завода у входа в здание заводоуправления крупные фотографии начальников подразделений, не справившихся с недельным заданием – этакая стена позора. Дай Елину волю, он бы ввёл и публичные казни на главной заводской площади. Но смертная казнь и публичные наказания в России запрещены, потому директору доставляли радость фотографии повешенных (на доску антипочёта) людей.

Сталин о таких приёмах бы не догадался.

Только не подумайте, что я не возражал против подобной политики. Несмотря на мой обтекаемый имидж добропорядочного джентльмена, я имел обыкновение дерзить, огрызаться и при удобном случае не стеснялся высказать подкреплённое аргументами отношение к происходящему.

– Сергей Валерич, люди меня палачом называют, – заявил я однажды в кабинете Елина, когда ещё был начальником ОРСОиИТ. – Каждое неделю вывешиваю их фото на доску антипочёта.

Генеральный директор серьёзно посмотрел на меня и продолжил подписывать принесённые мною бумаги.

– А ты не вешай, – ответил он, промедлив самую малость. – Пусть твои девочки этим занимаются. Хреновский из тебя руководитель, если ты всё делаешь сам.

С этим было всё ясно, я решил провентилировать ещё один вопрос. Дело в том, что бюджет моего отдела и так трещал по швам, а курирующий нас холдинг постоянно подсовывал нам счета на громадные суммы. И всё это должно быть отнесено на рекламные затраты. Как руководитель, способный считать деньги, я был против. Рассорился с нашими бухгалтерами и финансистами, которые старались исполнять приказы кураторов по стойке смирно.

– Что мне делать со счетами из холдинга? – спросил я генерального директора. – Они опять прислали на 200 тысяч за какой-то банкет в ресторане «Тимербай». На прошлой неделе купили напольные часы за 150 тысяч…

– Не какой-то, а с представителями финской делегации. А часы будут стоять в приёмной Михаила Ивановича. Чем недоволен?!

– Я всем доволен, Сергей Валерьевич. Только какое отношение имеют эти счета к рекламе? У меня и так бюджет трещит, даже на карманные календарики и визитки денег нет.

Елину не нравился такой разговор, и он рукой махнул в сторону двери, мол, уходи, надоел. Не умеешь крутиться, не надо было и в кресло садиться.

С приходом Маликовой работать мне стало проще. Несмотря на медленно убывающую сумму незакрытой дебиторской задолженности, висящую на моей шее, ответственности у меня стало гораздо меньше.

Понятное дело, так долго продолжаться не могло. Елин к ноябрю наконец-то утвердил новое штатное расписание. То, что в нём не было вакансии заместителя начальника управления, меня особо не удивило – на заводе набирала силу оптимизация кадров. Но в сетке не было и клеточки «начальник бюро рекламы». За объяснениями я отправился к Маликовой.

– Ротация, Олег Юрич, – начальница глядела из-под очков надменно-насмешливо. – Но вам будет предоставлена новая должность в управлении.

– Да? И какая?

– Инженера по рекламе.

У меня чуть челюсть на пол не упала.

– Я – инженером? Да вы что? Я им уже был 7 лет назад.

– Ну, что поделаешь? Придётся стать им снова.

Женщины всегда мстят за равнодушие и нелюбовь в свой адрес – с этой аксиомой я столкнулся в очередной раз. Впрочем, дело не только в ней. За эти полтора года я обрёл на заводе кучу недоброжелателей, в числе которых был, конечно же, и генеральный директор Сергей Валерьевич Елин, чья закорючка значилась на новом штатном расписании управления.

Такому раскладу событий я был безмерно рад и на крыльях счастья побежал в отдел кадров за бланком на увольнение.

В розовое никуда

Какой же это счастливый момент – уволиться по собственному желанию. Деньги у меня и без этой нервной работы водились, у меня была готова к проживанию новая, только что отремонтированная и обставленная квартира с видом на Волгу. Я был здоров и полон желания. Зачем мне нужна эта вечная унизительная свистопляска, все эти забеги в ширину.

И вообще, увольняться надо весело. Закрывая одну дверь, мы открываем другую.

Через 2 дня по ноябрьскому утреннему морозцу, цокая жёсткой подошвой по покрытому инеем асфальту, я неторопливо удалялся от проходной завода в сторону дома.

Холодное солнце светило мне в спину и никак не могло меня согреть.

Вспомнилось, как чуть больше четырёх лет назад я так же весело шёл домой с трудовой книжкой в руках. Мне казалось, впереди ждал новый мир, полный счастья и благополучия. Чем это всё закончилось, я подробно описал в первой книге, но кто не читал, скажу точно: ни счастья, ни благополучия я тогда не получил. Вертелся, крутился, попал в автокатастрофу, еле выжил и с божьей помощью оклемался и снова выполз на свет. И хотя я давно выздоровел, шестое чувство шептало мне мрачные намёки, что болезни имеют свойство возвращаться, и последний акт моей автокатастрофы ещё не сыгран. Я гнал от себя паскудный пессимизм – поводов для такого грустного дежа вю не было. Жизнь снова вошла в фазу безмятежности и наслаждения.

– А почему он не включается? – Алик Махеев, тот самый друг, с которым мы вместе попали в аварию в 2004 году, озадаченно стоял перед новым большущим плазменным телевизором марки “Pioneer”, купленным накануне.

– Говорил тебе, Юрич, бери “Samsung” – Марат Гайсин развалился в кресле и читал инструкцию от японского аппарата.

– Вы, ребята, ничего не понимаете, – отбивался я. – Он со скидкой в 22000 продавался, модель этого года стоит 77 тысяч, а этот, прошлогодний – всего за 55000!

– Да как уж нам понять! – Марат скривил губы, у него в голове не укладывалось, как можно покупать технику за такие деньжищи.

– К тому же он чисто японского производства, – продолжал я оправдывать своё транжирство. – А новая модель уже малазийская.

– Да, Олег, – Алика тоже начинала раздражать эта ситуация. – Надо было взять «Рубин», у меня сосед за 5 тысяч телевизор взял. Отлично показывает, гарантия год. А этот сейчас обратно в магазин везти надо.

Создалась парадоксальная ситуация: три взрослых мужика запутались в трёх соснах, демонстрируя полный технический кретинизм. Махеев с закрытыми глазами мог перебрать москвичовский карбюратор и был способен в два счёта починить любую домашнюю кофемолку. Гайсин тоже был просвещённый в технике товарищ, с любой видеотехникой обращался шутя, знал все нюансы. Себя самого в разряд кретинов я тоже относить не спешил. Но в моей новой квартире происходило нечто невообразимое: новейший японский телевизор отказывался включаться.

– Может, слово какое-то волшебное надо сказать? – спросил Марат, продолжая внимательно читать инструкцию.

– Трах-тибидох-тибидох! – я хлопнул в ладоши, но экран телевизора продолжал оставаться чёрным.

Воистину говорится, что наш человек читает инструкции лишь тогда, когда что-то сломается. Алик уже вытаскивал из кармана тестер, я собирался звонить в магазин, и тут от вселенского позора нас избавил Марат, дошедший всё-таки до нужной строчки в инструкции.

Он заглянул под телевизор и нашёл там заветную кнопку. Чудные люди эти азиаты – расположили её там, где нормальный человек никогда не додумается её искать.

Комнату озарила яркая картинка. В дом пришёл праздник.

Теперь настал мой черёд проставляться.

– Так, ребята! – я хлопнул в ладоши. – Предлагаю пойти по такому случаю попить пива, «плазму» обмоем.

Гайсин был рад такому продолжению, он с самого начала знал, что в финале настройки телевизора будет попойка. Махеев же заспешил домой:

– Вы, ребята, давайте без меня. Мне капельницу ставить надо.

Мы с Маратом понимающе вздохнули, мол, очень жаль.

Ни Алик, ни его жена с двумя детьми не болели. Капельницу с разбавленной водой перекисью водорода он ставил себе ежедневно. Такая осознанная «наркомания» у Махеева началась с того момента, как он прочёл книгу профессора Неумывакина, пропагандирующего употребление перекиси водорода в различных видах для укрепления здоровья. Алик проникся этим учением и покупал эту копеечную жидкость коробками.

– Фармацевтам невыгодно рекламировать перекись, – оправдывал Алик своё увлечение. – Она же 5 рублей за флакон стоит. А она в натуре помогает. Я ей даже зубы чищу.

В подтверждение своих слов друг демонстрировал неистребимую желтоватость зубов.

Блажен, кто верует. Я тоже по себе знал, что перекись водорода – отличный антисептик, и при ангине полоскания весьма способствуют быстрому излечению. Но колоть себе раствор в вену было выше моего понимания.

Алик был экономный парень и не одобрял нашего с Маратом транжирства: зачем идти в кафе и тратить кровные заработанные на алкоголь, закуски и сомнительных девушек.

– Летом поедем в деревню, – предлагал мне Махеев. – Там у нас есть конкретные бабы, им даже пива не надо покупать, можно сразу на сеновал звать. Приедете с Маратом, потрахаетесь.

Двусмысленные словесные конструкции Алику можно было простить, русский язык для него был неродной. Мысли о девках на сеновале безусловно радовали, но мы привыкли к работе, волнующему соблазнению и женскому сопротивлению.

Во время одной посиделки за пивом я предложил Гайсину поехать к казанским проституткам, в нашем маленьком городе такие не водились, по крайней мере, официально.

– Мне это не интересно, – отвечал Марат. – Это как в магазин за колбасой сходить: сходил, купил, съел. Никакой интриги.

– Тебе надо, чтобы колбаса сопротивлялась?

– Конечно, – отвечал товарищ по несчастью. – А иначе пропадает весь смысл.

В этом я с Гайсиным был готов согласиться, сам процесс поиска любви был интереснее самой любви. Хотя сейчас, спустя много лет, я понимаю, что такой инфантильный подход превращает ухаживания в банальную игру, нескончаемый квест в лабиринте женских тел.

Иногда я представляю себя пассажиром некоего поезда любви – весёлого такого составчика, несущегося по железной дороге от станции до станции непонятно куда. И стоянка поезда на каждом перроне – 2 минуты. Только остановился, вышел осмотреться, как паровоз издаёт гудок об отправлении. И вроде станция красивая, и пассажиры вокруг милые, но составу надо спешить дальше. Купил пирожок, сел на пенёк, надкусил разок, вскочил на подножку – и ждёшь очередного полустанка. Бесцельная гонка. Дорога в никуда.

Но локомотив несётся на всех парах в своё розовое никуда.

Спустя несколько месяцев радость лежания на печи приелась, и я снова отправился искать работу.

Не боги горшки обжигают

Наверно, я конченый мазохист. Потому что только любитель подобных извращений мог отправиться на собеседование, на которое надо добираться целых три часа. К будущему работодателю я уже вошёл чисто из вежливости. Меня приняли с распростёртыми объятиями:

– Ваш опыт очень ценен для нас. Вы будете начальником отдела рекламы.

Всё это уже со мною было, такой должностью вы меня не соблазните.

– Хотел бы полюбопытствовать, а сколько человек в штате? – спросил я для проформы.

– В настоящее время вы пока один, ну а в перспективе планируется укрупнение штатов.

«Как интересно, – подумал я. – В стране кризис. Везде оптимизация персонала, а у них укрупнение. Что-то здесь не так».

– В чём будет заключаться моя работа?

Работодатель спрятал глаза под плинтус и начал вырисовывать контуры профессии менеджера по рекламе – это поиск, поиск, и ещё раз поиск клиентов. Зарплата, соответственно, сдельная: нашёл, окучил – деньги получил. В противном случае сосёшь лапу мохнатого медведя. На подобные вакансии соглашаются или слишком молодые, либо природно гиперактивные личности. Желающих мало, потому здесь решили положить сверху пряник тщеславия – назвать менеджера начальником. Спасибо, это не для меня. Разбежались.

А вообще, что я зациклился на этой рекламе? На свете много прекрасных отраслей и профессий. Вот, к примеру, почему бы не поработать в торговле? 4 года назад я уже сделал лёгкий шажок в этом направлении – толкал сигареты и презервативы. Не пошло дело, но ведь это опять-таки была должность менеджера. Никого окучивать я не желаю, а вот руководить процессом мне было бы интересно.

В городе вскоре должен был открыться сетевой универсам «Гроссмарт», требовались управляющие. О, порулить в магазине я давно хотел, это не тележку в гипермаркете катать – там всё серьёзно, отдельная индустрия.

К моему удивлению, моё резюме удовлетворило кадровиков. Они сказали:

– Считайте, что вы уже приняты. Перед началом работы поедете на стажировку в Москву. Тут одна загвоздка: мэр Зеленодольска не даёт разрешения на открытие магазина. Но вопрос решается. Ждите.

Вопрос решался месяц, второй, третий… Я уже устал звонить в «Гроссмарт». Частенько проезжал мимо будущего магазина, но никаких признаков движения не обнаруживал: ремонт в помещении никто и не задумывал начинать.

– Не, – говорили мне друзья. – Мэр Егоров не пропустит в город «Гроссмарт». Он же ни один магазин не разрешает открыть, пока ему денег на тарелочке с золотой каёмочкой не зашлют.

– Так у них руководство из Германии, там взятки давать не принято…

– Ну, на нет – и магазина нет!

С этим «Гроссмартом» я только полгода потерял.

Универсам немцы в городе так и не открыли, поговаривали, что Егоров через своих «помощников» запросил такую сумму, что те ахнули от неожиданности и ретировались.

Я отправился на новые поиски. На каких только собеседованиях я за свою жизнь не побывал, каких только вопросов мне на собеседованиях не задавали. Даже закон Ома для участка цепи просил написать один чудаковатый директор, хоть пробовался я не на электрика, а на начальника отдела рекламы в подпольном казино. Кстати, из черепушки своей этот закон я выудил незамедлительно, а дядька думал, наверно, посадить меня впросак.

Глаз на сайте новых вакансий у меня упал на должность менеджера по рекламе и связям с общественностью в крупнейшей сотовой компании. Офис казанского филиала «Мегафона» находился на самом отшибе, в посёлке Дербышки, и я опять поймал себя на мысли, что я великий мазохист. Но чего не сделаешь ради великого искусства, именуемого рекламой.

– Расскажите, каких успехов вы достигли на предыдущем месте работы? – спросили меня после заполнения анкеты.

Не люблю глупых вопросов. Ещё меньше я люблю, когда такие глупые вопросы мне задаёт девочка, ещё вчера игравшая в куклы, а сегодня именующаяся страшным иноязычным словом «хедхантер».

Охотница за головами строго и изучающе глядела на меня из-под очков в модной роговой оправе. Мы не понравились друг другу, и это чувствовалось. А на собеседовании – как на свидании: не пришёлся по вкусу – гуляй, Вася.

Я пытался объяснить юной дамочке, что я двигал попой танки уже тогда, когда она ещё ходила в старшую группу детского сада и не ей оценивать мои организаторские и креативные способности. В конце концов, не боги горшки обжигают, чего не умеем – научимся.

Как говорится, не очень-то и хотелось. Ездить за тридевять земель выполнять директивы головного офиса «Мегафона», а потом каждый вечер строчить им отчёты о проделанной работе – не лучшее удовольствие в этой жизни. Тем более, для такого свободолюбивого индивида, как я. Пусть ищут таких же послушных, амбициозных девочек.

Когда-то на заре туманной юности у меня возникали идеи убежать с завода в какую-нибудь сладенькую казанскую фирму. Я пару раз обращался в кадровое агентство, но тогда мне, молодому и красивому вместо серьёзных вакансий предлагали поработать в эскорт-услугах. Соблазнять пожилых леди мне было не досуг (простите за каламбур, мне было «не до сук»), и я оставил эту затею. Теперь же я решил снова попытать счастья в кадровом агентстве.

Какое низкое коварство – с безработного брать деньги. 300 рублей – не та сумма, потеряв которую, сильно расстроишься, поэтому была – не была. Я подспудно догадывался, что это обыкновенное кидалово, но ведь я всё в этой жизни должен проверить на собственной шкуре.

После заполнения анкеты, заключения договора об информационных услугах и оплаты квитанции мне любезно предоставили листок с четырьмя телефонами якобы работодателей.

Обзвонив на следующий день все конторы, я убедился, что опять напился бульона из-под яиц. Три номера не отвечали в принципе, на оставшемся недовольный голос сообщил мне, что в их мебельный салон требуется специалист, но это обязательно должна быть девушка. Что я, ради них, пол свой менять буду? Идите лесом, аферисты.

Снова начал рыться в интернете, зарегистрировался на сайте по трудоустройству. Через неделю меня пригласили на собеседование в компанию «Татспиртпром», им требовался бренд-менеджер. Эта работа мне заранее нравилась. Только не подумайте, что из-за того, что это сеть ликёро-водочных заводов, слюна от этих слов у меня не течёт. Но здесь вырисовывалась перспектива проявить свои творческие способности. Согласитесь, приятно видеть на прилавке бутылку водки, к созданию которой ты приложил свою руку. Вот уж в плане придумок, простите за нескромность, мне равных нет. Я бы всё продумал до мелочей, сделал всё красиво и с выдумкой – и сейчас бы татарский алкоголь знала вся Россия. Давно я так не хотел попасть на работу.

И менеджер по персоналу ко мне прониклась, ей понравились результаты проведённого со мной собеседования. Однако не за этой женщиной было решающее слово в этой организации. Я не видел этого человека, но он почему-то выбрал не меня. Наверно, ему тоже нужна была на этом месте девушка. А может быть, он считал, что в компании «Татспиртпром» должны работать люди исключительно титульной нации. Я же, пусть на четверть и татарин, фамилию имел русскую и тюбетейку на Сабантуй не надевал. Да и по-татарски, откровенно говоря, не знал ни бельмеса. Хотя причём здесь бренд-менеджмент? К сожалению, в нашей республике такие явления не редкость: кумовство и своячество бытуют на каждом шагу, честному и одинокому человеку без мохнатой руки пробиться сложно.

Жемчуг мелкий

И даже трудоустройство по блату у меня не получилось. В конце августа мне позвонил мой школьный друг Ринат Абдуллин, которого мы все по-дружески звали Риныч, иногда – Горыныч.

– Юрич, поехали в шашлычку, – с ходу предложил Абдуллин. – Повод есть: в отпуск я вышел. Ты не против?

А чего мне противиться? Шашлык я люблю, водку не игнорирую. К тому же Риныч любил потравить анекдоты, и в компаниях был всегда в центре внимания. Несмотря на среднестатистическую татарскую внешность, у парня была харизма, что всегда пользуется успехом у противоположного пола гораздо больше смазливой мордашки.

В своё время мы втроём: я, Ринат и Димка Агеев ходили каждое воскресенье на дискотеку в местный ДК. Буфета на танцах не было, но нам и не требовалось. В Димкином гараже мы соображали на троих заранее купленную бутылку «Столичной». Из закуски в нашем распоряжении было лишь по дольке лимона на брата. Такой подход однозначно можно назвать правильным, ведь закуска, как известно, градус крадёт.

На танцы мы являлись в приподнятом настроении духа, задирали девчонок в коротких юбчонках. Абдуллин в нашей хмельной компании выделялся эпатажным поведением. А девушки, увидев, как Ринат садится на шпагат во время зажигательных танцев, готовы были отдаться ему прямо в местном туалете.

Но у Риныча и помимо туалета было куда девушку привести. Он, как и Агеев, относились к классу местечковых мальчиков-мажоров. У Абдуллина, скажем, папа работал в прокуратуре, а мама много лет возглавляла местный пищекомбинат. Ринат ненавидел сладости, поскольку его дом был завален пряниками, конфетами и арахисом в сахаре. И во всём остальном жизнь была тоже сладкой и беззаботной. Закончив питерское военное училище, Абдуллин вернулся в родной город и взялся за штурм карьерных высот: военкомат, налоговая инспекция, и дальше – по линии МВД. Где он работал на тот момент, я не уточнял, поскольку при всей демонстрируемой открытости Ринат о своей работе распространяться не любил, был весьма зашифрованным индивидуумом.

Но шила в мешке не утаишь, тем более, в нашем городе. Абдуллин менял иномарки не реже трёх раз в год и с каждым разом машины становились всё круче и престижней.

За шашлыком Ринат проговорился, что уже дважды в этом году летал на море. Пусть – Сочи, за границу таких силовиков не выпускают, но ведь тоже неплохо. «Двушку» в «Солнечном городе» – достаточно престижном строительном комплексе Казани получил, в доме родителей ремонт проводит.

Мы с Агеевым за глаза шутливо называли нашего друга «оборотнем в погонах», но, как известно, в каждой шутке есть лишь доля шутки. Невозможно на одну зарплату заиметь столько земных благ, нечисто здесь дело.

– Каков твой нынешний доход? – риторически поинтересовался Ринат, подливая мне в рюмку водки.

– Тыщ пятнадцать: пенсия, вклады, то да сё, – на голубом глазу ответил я. – Но я ведь пока официально не работаю…

– А у меня в 10 раз больше, – разоткровенничался школьный друг. – И мне мало!

Заявочки! Я даже присвистнул от такой самохвалебной наглости. Люди в нашем городе бедноватые и некоторые даже окладу в десять тысяч (на тот момент) очень рады. Да, как говорится, у кого щи жидкие, а у кого жемчуг мелкий.

Я, естественно, понимал, что Ринат просто хотел понтануться передо мной, алкоголь всегда провоцирует людей на необдуманные глупости и пустую браваду.

– Счастлив не тот, у кого много денег, а тот, кому хватает! – выдал я навязший на зубах афоризм.

– Хочешь, я тебя на хорошую работу устрою? – Ринат решил поиграть в благотворителя.

– Ну, как тебе сказать? Не откажусь. А что за работа?

Риныч уже заметно окосел и промахнулся бутылкой мимо рюмки – спиртное пролилось на стол.

– Работа непыльная. Управляющий сетью заправок. Оклад – 40 штук (тогда это было супер), обязанностей – мизер: контролировать их работу, объезжать периодически все объекты. Ты согласен?

Не в позиции временно безработного строить из себя скромнягу. Раз предлагают, надо брать.

– Согласен, Ринат! Когда выходить?

– Так, Юрич! Дело в следующем: завтра я переговорю с одним человечком, а послезавтра напишешь заявление на приём. А сегодня про работу больше ни слова! Сейчас позвоним братьям Холодковым и поедем шары гонять!

Андрей и Дмитрий Холодковы были известные в городе коммерсанты (как они сами себя называли – коммерсы), занимались всем, чем не попадя – пивными киосками, торговлей насосами, лесозаготовками…С Абдуллиным их объединяла память о весёлых днях юности и страсть к охоте и бильярду.

Так вот и скоротали вечерок, а наутро позвонил Ринат и прискорбным – то ли от похмелья, то ли от осознания излишне сказанного – голосом, сказал:

– Юрич, слушай, тут такое дело. Я переговорил с Холодковыми, им сейчас нужен мастер на заготовку древесного угля. Давай, свяжись с ними, они сказали, что возьмут тебя.

– Ринат Мидхатович, а как насчёт управляющего АЗС? Я уже настроился.

Трубка секунды три молчала.

– С заправками пока сложности, там ещё не все аттестованы…, – начал вяло отбиваться Абдуллин и резко закончил разговор. – Звони Холодковым!

– Спасибо, Ринат! – ответил я и положил трубку.

Ещё сидя вчера в шашлычной, я знал, что всем этим пьяным обещаниям верить не стоит: такие тёплые местечки давным-давно заняты и очередь из своих желающих там как в Мавзолей. Повторюсь: именно из своих желающих, то есть, чужих, без мохнатой лапы, к очереди вообще не подпустят. Такие вакансии не публикуются в газетах и на сайтах по трудоустройству, но такая работа может передаваться по наследству. В «Газпром» и иже с ними чужаков не берут.

А к Холодковым я бы и без Абдуллина попал. Они меня давно знают, однажды уже приглашали на работу. Просто мне не хочется ездить каждый день за 50 км в марийскую деревню и шпынять ленивых мужиков. Не моё это. Да и заправки эти, по большому счёту, тоже.

Я – творческая личность. Пока есть свободное время, начну писать повесть о моих злоключениях четырёхлетней давности. Даже название придумал – «До и после рассвета».

Меня в этой ситуации печалит лишь одно: с Ринатом после этого инцидента мы разошлись, как в море корабли. И даже на улице здороваемся лишь едва заметным кивком.

Я на Абдуллина не обиделся, чего не наобещаешь по пьяни. Это Ринату стало стыдно, что он высунулся и облажался. А как человеку честолюбивому, ему не хотелось терять своё лицо: пообещал устроить – сделай, а не можешь – не общайся с тем, кого обнадёжил.

Вот так умирает школьная дружба. На пустом месте, без весомых предпосылок и поводов. А, может, так и должно быть?

А, может, и не было никакой школьной дружбы? Посидели дети в одном классе вместе 10 лет – тут хочешь, не хочешь, задружишь. А скорее всего, дело лишь в том, что наши пути давно разошлись. Ведь человек, хапающий по полторы сотни в месяц, никогда не поймёт человека, живущего на скромную «пятнашку», пусть он ему и трижды друг. Разные у нас жизни и проблемы тоже разные. Как говорится, у одного щи жидкие, а у другого жемчуг мелкий.

Мелькающие полустанки любви

Это всё фигура речи: щи у меня всегда были густые и наваристые, а жемчуг мне и даром не нужен. Всё это не отменяет необходимость дальнейшего поиска работы, однако, пока с этим непруха. Раз пока не везёт в работе – должно повезти в любви. «Полустанки за окном» мелькали со скоростью вращающегося вентилятора.

«Ты в казане?», – пришло мне сообщение от девушки Алины, с которой мы познакомились накануне в чате знакомств и договорились встретиться.

Вначале я вообще не понял, о чём идёт речь, и кто кого собрался варить в чугунке под названием казан. Спустя 5 секунд меня осенило: у девушки, работающей заправщицей на колонке, явные проблемы с грамотностью.

«Да, я в Казани, – демонстративно правильно ответил филолог, сидящий в моей голове. – Где увидимся?»

«у тятра камала», – последовал ответ, означающий: «У театра имени Галиаскара Камала».

Бог ты мой, где же ты откапываешь для меня такие сокровища? Неужели я не достоин нормальной девушки.

Алина была невысокой девушкой в чёрной спортивной куртке и розовой шапке-гондончике на голове. Встретились, посмотрели друг на друга, и всё сразу стало ясно. Мы параллельные прямые и ничего общего, кроме того, что мы обитатели планеты Земля, у нас в этой жизни нет. Оставим в покое её кол по русскому языку, так себе мордашку, и беспрестанное лузганье семечек на улице, но рингтон, гремящий из телефона заправщицы, был выше моих сил. Никогда, совершенно никогда в этой жизни я не буду с девушкой, если из динамиков её телефона звучит песня группы «Воровайки». Ну, и она, соответственно, никогда не будет слушать композиции английской группы «Pet shop boys».

Обратимся на сайт знакомств. Этот корабль потерянных сердец, словно Летучий Голландец, скитается в морях любви, но никого в этой жизни ещё не спас, и крайне редко пристаёт к берегу. Я давно заметил: если девушка пишет тебе сама, то я для неё уже последний шанс и ей уже нечего тебе терять в этой жизни. Она засунула всю свою гордость в известное интимное место – и готова на всё. В зависимости от того, что ей именно нужно – любовь, секс, семья. Хуже всего тем, кто хочет всего этого сразу. Размытость целей никого ещё не приводила к достижению результата – получается нечто среднее, чаще всего, спонтанный одноразовый секс.

«Олег, здравствуйте, очень хотела бы познакомиться, – написала мне девушка Оля 41 года. – Готова встретиться в любое время и в любом месте».

Хотел, было, отшутиться: «Оля, буду ждать вас в 3 часа ночи на 256 километре Чуйского тракта», но зачем же издеваться над человеком, который идёт тебе навстречу.

Встречу мы с Ольгой устроили в ближайшую субботу, в 4 часа пополудни. Вполне нейтральное время: для утренника поздно, для ночного рандеву – рано. Поехал на свидание, ни на что особо не надеясь, скорее, даже для галочки. Что у меня может быть с дамочкой, которая старше меня на 7 лет? Я же не геронтофил.

Какая тут геронтофилия? Рослая дамочка в коротком платье, ни капельки ни старая. Я даже удивился, что у неё могут быть какие-то проблемы в личной жизни. Сходили в легендарную пиццерию на Лобачевского – здесь готовят самую вкусную в Казани закрытую пиццу. После этого часок провели на скамейке в Ленинском садике, потрепались о том, о сём. Стоял достаточно жаркий июльский день и через час после пива с пиццей меня разморило. Я решил проводить девушку на трамвай и ехать к себе домой.

– Ну, что, Оль, приятно было познакомиться, – я протянул девушке руку, и она её держала на секунду дольше, чем принято в таких случаях.

– Мне тоже.

– Будешь в Зеленодольске, обязательно звони, – ответил я, выдавливая из себя последние капли вежливости.

– Не знаю, когда буду.

– А ты когда-нибудь скажи себе: хочу поехать к Олегу в Зеленодольск.

– Хочу поехать к Олегу в Зеленодольск.

– Вот и молодчина, обязательно так когда-нибудь и сделай.

– Уже сделала.

– В смысле? – я даже испугался.

– В том смысле, что я хочу поехать к тебе сейчас.

– Прямо сейчас?!

– Прямо сейчас!

Я тяжело вздохнул: сегодня вечером по телевизору планировался матч чемпионата Европы по футболу, хотелось посмотреть игру российской команды. Но ведь и женщин обижать не рекомендуется.

– Так ты же говорила, у тебя сын…

– А что – сын? Ему 19 лет, у него давно своя жизнь. Ну, что, поехали?

Если женщина сказала: надо, то мужчине деваться некуда. Пришлось сесть в маршрутку и ехать вдвоём в далёкий Зеленодольск. Через полтора часа мы уже сидели на моём зелёном диване на Первомайской. Выпили шампанского, закусили бутербродами с икрой, пообщались. Я понял, что мадам ищет себе того, с кем плыть на закат, но я то тут при чём. В моём летоисчислении жизнь едва преодолела фазу рассвета и до заката, хотелось бы думать, ещё далеко.

– А что, у тебя горячей воды нет? – спросила Ольга, выглядывая из ванной. – Я хотела душ принять.

– Плановое отключение, – развёл я руками, чувствуя, что футбол мне посмотреть не удастся.

Так и вышло, накрылась премия в квартал. Трансляция матча шла в фоновом режиме нашего случайного рандеву. Но есть в жизни вещи не менее интересные, чем футбол.

Интересно, почему я так падок на красивые женские ноги. Один мой знакомый, любитель пятых точек, скептически относится к моей страсти:

– Ноги – это не интересно, их же не трахают.

Как говорится, о вкусах со Штирлицем не спорят, он всё опошлит.

Психологи всё объясняют легко и просто. Те, кто предпочитает большие груди, подспудно не могут забыть, как в младенческом возрасте лакали материнское молоко, боятся остаться голодными. Мужчины, не отрывающие глаз от орехообразных поп, тоже любят большие груди, просто у них глаз косит. Ну, а с такими, как я, дело обстоит сложнее. Любовь к длинным ногам – привет из первобытнообщинного строя, когда самка с короткими конечностями отвергалась по той причине, что не могла убежать от опасности, например, от бегущего мамонта.

Мамонты давно вымерли, а пристрастия остались.

Вот ещё одна такая появилась в поле моего зрения. Скакала по тротуару так, что мамонт бы её точно не догнал. Мужчина короткую длину ног всегда может скомпенсировать скоростью походки. Так я и сделал. Догнал и познакомился. Началась наша непродолжительная love story.

Марина Пичугина была моим очередным «полустанком», но стоянка моего любовного поезда была не 2 минуты, а где-то полчаса. Появилась даже надежда остаться здесь навсегда.

Смазливая мордашка, хорошая фигурка, незлобивый характер – это всё про Маринку, но мне она отдалённо напомнила мою старую любовь Оксану Столярову. Но Пичугина была попроще во всём, при всей миловидности, стати в ней не было, да и откуда бы она взялась в девушке из обычной рабочей семьи.

С родителями девушка жила в общежитии, семья была весьма бедненькая, и Маринина мама считала, что я для её дочери – прекрасная партия. Мама предполагает, а дочь не располагает. Пообщавшись близко пару месяцев, мы поняли, что совсем разного поля ягоды и смотрим в совсем разные стороны.

Отставим все эти фигуры речи, Марина не видела во мне стабильности. Да, парень солидный, небедный, но с туманными перспективами. А девушки в наше время выбирают именно за перспективу. Пусть он сейчас бедный студент, но женщина шестым чувством понимает, что быть ему через 10 лет олигархом – и выберет его, а не мальчика-мажора, проматывающего родительское состояние.

Кто-то из известных мудро высказался на эту тему. Женщина выбирает мужчину за способность убить мамонта, но не каждый мужчина способен убить мамонта.

– Когда ты устроишься на работу? – вопрошала у меня подружка.

– Тебе нужны деньги? – отвечал я с деланной вальяжностью. – Если что-то нужно купить, не стесняйся, спрашивай.

По всем законам любовного жанра, мы с Мариной, став парой, должны были рано или поздно слиться в объятиях. Но подружку не устраивал мой неопределённый социальный статус, и это чувство гасило в ней все позывы природы, соитие откладывалось. Не вписывался я в её систему координат. Какой из меня муж, если я не приношу жене аванс и получку, не ухожу утром на работу, а занимаюсь непонятно чем.

Мой ответ о том, что я начал писать книгу, её категорически не устраивал, хотя мои творческие способности она оценивала по достоинству.

Кстати говоря, в один прекрасный день, когда ко мне пришёл домой компьютерный мастер, книга была уничтожена. Парень нечаянно очистил мой жёсткий диск, где и хранились первые наброски «До и после рассвета». Вспомнил об этом я лишь через пару дней и ничуть не расстроился: написанные главы мне категорически не нравились. Творческие потуги я решил оставить на будущее, когда в голову придёт более живой и интересный слог.

А пока мне нужно было брать пример с Маринки: девочка из небогатой семьи из кожи лезла, чтобы выбиться в люди. Трудилась бухгалтером, не покладая рук, старалась освоить все азы финансового дела. Часами могла корпеть над бумагами, сводя дебет с кредитом. И при этом ещё и в институте училась.

Пожелал я найти ей простого, работящего парня и создать с ним крепкую советскую семью. Что в результате с ней позже и произошло.

А мне надо искать себя и своё место в жизни.

Парабеллум

Но судьба порой подкидывает нам варианты, о которых ты даже и вообразить не мог.

С работой решилось по блату. А как же иначе? По блату разве что сифилис в этом мире не передаётся, хотя и это неточно.

– В кадры готов пойти работать? – спросил меня как-то отец, его тоже давно волновал вопрос моего трудоустройства.

– Всегда готов! Но в какие кадры?! – даже для меня, такого универсального солдата, такое предложение прозвучало вновинку.

– В ЦКБ, – ответил родитель, и мне всё сразу стало ясно.

Центральное конструкторское бюро стояло в нашем городе особняком, хоть и находилось в самом центре города. Созданное сразу после войны для проектирования различных кораблей и судов, оно стало магнитом для инженерной элиты хрущёвско-брежневской эпохи – в наш городок съезжались молодые проектанты из передовых вузов страны – и оставались здесь на всю жизнь. Инженеры выгодно выделялись на фоне основной массы рабочего Зеленодольска, слыли технической интеллигенцией. В народе их всех звали яйцеголовыми, но ничего обидного для людей, ежедневно совершающих мозговой штурм, в этом слове не было.

В постперестроечный период дела в конторе пошли из рук вон плохо, инженеры докатились до производства копалок для сада, лишь бы выжить. Зарплату не платили по полгода, многие специалисты сбежали, работы не было совсем.

И тут в организацию назначили нового директора, сумевшего разрубить порочный узел проблем и вывести ЦКБ из тупика. Анатолий Васильевич Розанов долгое время работал на заводе бок о бок с моим отцом, они крепко дружили. Это был молодцеватый человек с неистребимой энергией и обаянием.

Однажды Розанов с моим отцом захватили меня по пути в Казань, так Анатолий Васильевич за час успевал написать стихотворение для дам из министерства, которых, собственно, они и ехали поздравлять. Его кипучая энергия могла растопить даже айсберг. Будучи соседями по даче, мы часто жарили вместе шашлыки, с его сыном Серёгой мы были одноклассниками. В то время машины у нас не было, и Розанов каждый раз вызывался всех нас подвозить до дома. Когда я работал на заводе простым инженером по рекламе и снимал на камеру приезд именитых гостей, Анатолий Васильевич всякий раз отходил от высокой делегации и крепко жал мне руку – корону этот замечательный человек никогда не надевал.

Из жизни он ушёл весьма внезапно, наложив на себя руки. Его скоропостижная смерть до сих пор является предметом загадок и домыслов, ничто в этом оптимистичном человеке не предвещало его решение покончить с этим миром. Но так уж повелось – лучшие люди уходят отсюда первыми, остальные – в порядке живой очереди.

Сменивший Розанова на посту генерального директора тоже мне был человек не чужой. Леонид Егорович Шаров был отцом моего лучшего школьного друга Женьки Шарова, уехавшего после школы в северную столицу. Наши семьи тоже приятельствовали между собой. Так что сам Бог велел мне пойти на работу в ЦКБ.

Собеседование в кабинете Шарова носило скорее формальный характер, разговор поначалу шёл на посторонние темы.

– Олег Юрьевич, – наконец произнёс Леонид Егорович весьма серьёзным тоном. – В отделе кадров нашей организации имеется вакансия менеджера по персоналу, и я хотел бы предложить вам рассмотреть возможность трудоустройства на данную вакансию.

Шарову было за семьдесят, но вид у него всегда был подтянутый, каждое утро он нарезал круги на стадионе. Директор редко улыбался и производил впечатление не особо доброго человека, но это была маска хронического осмысления бытия, а не злоба. Он походил на академика, находящегося в постоянном поиске решения недоказанной теоремы Ферма, по каждому поводу от подчинённых требовал теоретическое обоснование того или иного решения, даже не относящегося к инженерным вопросам. Говорить простым языком особо не умел, вечно городил сложные языковые конструкции.

– Да я уже Олегу Юричу в общих чертах рассказал о его трудовых обязанностях, – вступил в разговор приведший меня на собеседование Геннадий Тихонович Савин, заместитель Шарова по управлению персоналом. – Мне кажется, стоит попробовать.

– Надо подумать, – уклончиво ответил я, пока ничего в этой вакансии меня не грело.

– Да, обязательно подумайте, – у Шарова была привычка вытягивать губы трубочкой, придавая лицу выражение чудаковатого мыслителя. – У нас очень серьёзная организация.

Интересно, таким утверждением желают отпугнуть или привлечь?

Собеседование на этом было окончено, я вышел из организации в противоречивых чувствах. С одной стороны, мне предлагали работу в спокойной организации, где не бывает авралов и горящих планов, да и до работы – многие обзавидуются – 6 минут пешком. Но с другой стороны, работа в отделе кадров – занятие рутинное и скучное, тем более, для творчески ориентированного человека. Ну а главный жирный минус, как это часто водится, заключался в низкой заработной плате. Мой оклад ожидался в пределах девяти тысяч рублей, но предполагались ежемесячные бонусы: 30-процентная надбавка за вторую форму секретности и периодические «пряники» от руководства. Так что, моя ежемесячная получка не выходила за горизонт 12 – 13 тысяч. Бледновато для крепкого мужчины 35 лет от роду, девушки будут скептически глядеть в мою сторону. Об откатах в этой организации и речь идти не могла, так что не разгуляешься.

Примерно за месяц до этого в одном экономическом журнале я прочёл статью о том, что, оказывается, оклад многих министров совсем ненамного превышает МРОТ, а на выходе эти служители народа имеют жирный бутерброд со 150 тысячами рубликами в месяц. Вот они – чудеса арифметики. Как оказалось, всё очень просто: к «минималке» у министров плюсуется десяток надбавок и премий, коих простым людям не видеть, как своих ушей. Двойные стандарты в нашей стране ещё никто не отменял.

Тревожной ночью мне приснился генеральный конструктор Шаров в облике Остапа Бендера.

– У нас серьёзная организация… Я дам вам парабеллум!

Бендеру вторил Киса Воробьянинов с лицом зама по персоналу Савина:

– Я думаю, торг здесь неуместен…

Проснулся я в холодном поту и до утра не сомкнул глаз, думая о своём дальнейшем выборе.

Днём мне позвонил Женька Шаров из Питера:

– Юрич, слыхивал я, в ЦКБ ты собираешься?

– Евгений, это вопрос или предложение?

– Конечно же, предложение! Мне отец вчера позвонил и сказал, что ты пока не решился. Так вот, Олег, послушай своего старого школьного кореша, с которым ты 10 лет сидел за одной партой! Надо соглашаться.

– Думаешь?

– Уверен! Или у тебя там есть ещё какие-то намётки?

– Да, на днях предложили работу менеджером по развитию…

В этом другу детства я нисколько не соврал. Месяц назад я отправил резюме в одну казанскую торговую фирму. Буквально накануне они мне позвонили и пригласили на собеседование, причём сказали, что это формальность, и они готовы принять меня на работу хоть завтра. Закон парных случаев сработал во всём своём внезапном великолепии.

– И что? – не унимался Шаров-младший. – Опять хочешь разъездами заниматься, народ окучивать? А в ЦКБ никакого плана, сидишь себе спокойно, в 5 вечера домой идёшь…

– Ага, идёшь… С зарплатой 12 тысяч, – парировал я.

Женька тяжело вздохнул:

– Думаешь, тебе в Казани 100 штук заплатят? Ха, мечтать не вредно! Юрич, сейчас в стране кризис. Одумайся, не глупи. Освоишься на новом месте, покажешь себя, можно будет обсудить твою зарплату. Тем более, пока мой отец там генеральный конструктор. Подумай, Юрич!

Мне нравится моё имя, в нём есть что-то скандинавско-романтическое. Но его уменьшительные варианты я не особо жалую. Олежек – слишком сюсюкающее, Олежка – чересчур ребячливое, Олежа – так обращаются женщины, которые меня продолжают считать дитём неразумным. А вот против того, чтобы меня называли сокращённым отчеством – Юрич – я ничего не имею. Тем более, что в английской транскрипции оно читается весьма жизнеутверждающе: «You rich» – «Ты богат».

Юрич подумал и пришёл к следующему умозаключению. Если тебя так уговаривает друг, и если тебе так благоволит будущий босс, то отказываться от предложения просто глупо. К тому же в кадрах я ещё никогда не работал, надо пощупать новую для себя отрасль, что же она из себя представляет изнутри?

В «Газпром» меня пока не приглашают, так что а следующий день я написал заявление о приёме на должность менеджера по персоналу в ЦКБ.

Но в серьёзную организацию сразу на работу не выйдешь – целых полтора месяца моя личность просеивалась через гэбистское сито. Наконец-то, ФСБ удостоверилось в том, что порочащих связей будущий менеджер по персоналу не имел – и дало разрешение на трудоустройство.

Столик за вешалкой

Отдел кадров занимал полторы комнаты на самом входе в бюро, начальник сидел в отдельном кабинетике. Трудоустраивались в организацию не так часто, так что соискателям приходилось топтаться на небольшом пятачке, а за деревянной перегородкой высотой немногим больше метра плотно стояли три стола для сотрудников. Напротив окна во всю стену располагались стеллажи для документации (а в отделе кадров их великое множество). В примыкающей комнатке располагался архив с железными шкафами для личных дел. По совместительству в этой восьмиметровой комнатёнке ещё работали на компьютере и ксерокопировали документы, а помимо этого помещеньице служило комнатой отдыха и раздевалкой.

Мой стол поставили аккурат между висящей одеждой и несгораемым шкафом. При этом надо отметить, что мебель и обстановка в целом были приветом из 90-х годов – бедность и необустроенность пёрла изо всех щелей.

Ну, да говорят, что в тесноте, да не в обиде. Люди мне попались вполне милые, но в таком царстве менопаузы я до этого ещё не работал никогда.

Коллектив, в который мне предстояло влиться, был довольно возрастным. Помимо начальника – заместителя по управлению персоналом Савина – бодрого, невысокого дядечки в возрасте 67 лет, в отделе работали ещё три женщины.

Галина Васильевна Михайлюк – легенда отдела кадров, на 2 года старше начальника, начинала здесь работать ещё при Царе Горохе. Очень милая и деликатная женщина, до сих пор писала «служебки» от руки, поскольку компьютером овладеть уже бы не смогла, но всё это компенсировалось трудолюбием и знанием дела. Более того, у Галины Васильевны была уникальная способность – она каждого работника знала не только по фамилии, но и по имени-отчеству, даже если тот уволился из конторы в лохматом 1982 году. В силу своей природной восторженности, женщина по каждому поводу удивлённо округляла глаза и восклицала: «Да что вы говорите!»

Татьяна Валентиновна Лаврова – женщина 45 лет, из простых, но в меру интеллигентная. Невысокая блондинка нравилась многим мужчинам в организации, она умела держать их на коротком поводке, равно, как дома – своего работягу-мужа, с которым жила вместе чуть ли не с рождения. Вообще, Татьяне Валентиновне следовало идти в актрисы, поскольку следует ещё поискать таких мастериц перевоплощения. Маски Лавровой менялись с периодичностью в пять минут, но особенно ей удавалась роль доброй и ласковой девочки.

– Привет! – говорила Татьяна своему мужу по телефону медовым голоском. – Это твоя киса Лаврова звонит. Чем занимаешься? Позавтракал? Я тебе с утра омлет оставила на плите…

Через 20 секунд, выяснив, что муж не оправдывает оказанного доверия, милость сменялась на гнев:

– Посуду не помыл? Мусор не вынес? Ты чего там, сука, сидишь?! Остограммился, наверно? Скоро приду, проверю!

Марина Султановна Ярушина – ровесница предыдущей героини, да они, собственно, и учились вместе в техникуме. Серый кардинал отдела кадров, её царственный инспектор. Почти 30 лет на одном месте не прошли даром – Ярушина знала в этой жизни всё, по крайней мере, в кадровых вопросах ЦКБ – точно. Подозреваю, что в юности эта высокая девушка в очках была королевой красоты, но это звание её бы явно тяготило, поскольку даже сама она себя называла халдой. Марина Султановна была очень прямым человеком и всегда говорила ровно то, что думала. Люди, стремящиеся всегда говорить по существу и только правду, у меня всегда вызывали уважение, тем более, в женщинах это качество встречается не так часто.

С первого же дня женщины (кроме Галины Васильевны) повелели мне называть их исключительно на «ты». Я не противился такой демократии, поскольку сам не люблю всё это излишнее шарканье и чинопочитание. Вот в Швеции на «вы» обращаются лишь к королю – такая форма обращения мне по душе.

На работу я вышел в понедельник, 19 января.

– Юрич, предлагаю сегодня отметить Крещение, – предложил мне мой закадычный друг Пашка Костров.

Если вы помните, мы по жизни шли, как нитка за иголочкой, ещё начиная со школы. В ЦКБ он инженерил уже 5 лет, но вот и я пришёл туда же. Это дело, конечно же, надо отметить.

Так уж повелось, мы отмечали вместе многие праздники. Конечно, не день рождения лошади Будённого, но все государственные и ключевые церковные праздники точно. А тут и Крещенье, и моё трудоустройство в одном флаконе. Грех не распить поллитровочку.

В подворотне в январе мы это делать не собирались, как-никак, культурные люди, отправились в клуб «XII» – самое престижное в городе место общепита. На удивление, зал был почти полон, а ведь по понедельникам редко кто ходит по кабакам.

– Рад за тебя, Юрич! – серые глаза Павла светились от радости воссоединения. – Ты попал в такую замечательную контору, просто не представляешь. Давай за это выпьем.

– Неужели ЦКБ лучше завода? – попытался сыронизировать я. – Вспомни, как мы классно с тобой трудились в маркетинге. А на Север как съездили…

– До сих пор помню фамилию бомбилы, который вёз нас по тундре из Ноябрьска в Когалым – Нездоймышапко!

– Да уж, такое не забудешь. Так чем хороша контора?

Костров взял в свои пальцы-сардельки рюмку и прежде, чем провозгласить тост, решил ответить на мой вопрос:

– На заводе я бегал, как савраска. А здесь я занимаюсь проектной работой, и никто меня не подгоняет.

– В смысле? Плана вообще нет?

– Он как бы есть, но если я не поспею к этому сроку, меня никто премии не лишит. Даже наоборот, придётся выходить по субботам, а это за двойную оплату.

– Коммунизм в отдельно взятой организации?

– Именно, Юрич! Я вот чертёж сегодня закончил, раньше срока на неделю. Теперь буду дурака валять, в игрушки на компе играть.

– А начальник не надаёт по шапке, Павел?

– Чего он мне надаёт? Мой дедушка ни пизды не видит. Как я ему скажу, так и будет.

– Тогда это не коммунизм, Паш, это разгильдяйство.

– Брось, Юрич, сейчас ты сам как сыр в масле будешь кататься. Когда захотел – пришёл, когда надо – ушёл. Говоришь, что надо на завод сходить – и тебя отпускают. Ладно, давай выпьем за то, чтобы у нас всё было, и ничего за это не было!

Это был любимый Пашин тост. Я же не был мастаком произносить пламенные, придуманные кем-то речи. Мне был ближе лаконизм генерала Иволгина из «Особенностей национальной охоты». А ещё хорошим подсказчиком при поднятии рюмки служит телевизор. Идёт на экране, к примеру, сюжет о космосе. Я тут же нахожу вариант:

– Ну-у, за покорение новых высот!

Ещё лучше метеопрогноз, тут само просится сказать:

– Ну-у, за хорошую погоду!

Такие вот вечеринки у провинциальных выпивох.

Честно говоря, после возлияний всегда тянет на какие-то небольшие подвиги. Например, девушку на танец пригласить. Не сидеть же, как два мешка с навозом.

– Паш! – я кивнул на столик, за который присела парочка симпатичных студенток. – Давай девчонкам зашлём пузырь шампанского. Как говорится, от нашего стола – вашему.

– Да ну, – зачесал глаза мешок. – Завтра на работу. А сейчас начнётся: шампанское, посидим, полежим. Не забывай, что у тебя сегодня был трудный день. Давай лучше ещё себе по 100 грамм закажем.

– Что ж, давай, – без особой охоты ответил я. – Хотя зачем пить, если мы никуда не идём…

Чуяло моё сердце, эти пресловутые 100 грамм водки для меня оказались лишними. Нет, я не испытывал похмельного синдрома, не валялся под столом. Просто наутро у меня начался насморк – это был мой стандартный синдром после того, что я перебрал.

На этот счёт я даже изобрёл формулу грамотного алкоголизма: 100 грамм – для здоровья, 200 грамм – для куража, 300 грамм – для болезни. У других, возможно, отношения со спиртным более дружеские, но для меня 300 грамм водки и выше всегда приводят к печальным последствиям, у меня падает иммунитет.

На третий день моей работы в ЦКБ я слёг дома с температурой и истекающим соплями носом. Мне было ужасно стыдно: только устроился – и сразу ушёл на больничный. Зря мы с Павлом в понедельник так усердно квакнули.

Вообще, я не считаю себя больным человеком, но на новой работе простужаться стал с периодичностью раз в два месяца. С одной стороны, я винил в этом условия, в которых мне приходилось работать – целыми днями копался в кипах пыльных бумаг, а аллергию на пыль ещё никто не отменял. С другой стороны, мне было ясно, что мой нынешний иммунитет был не на высоте, но по какой причине это происходит, можно было только догадываться.

В террариуме единомышленников

Мой приход в ЦКБ персонал рассматривал двояко. Многие видели во мне преемника Савина, но Геннадий Тихонович был весьма амбициозным бодрым дедушкой, и пост свой покидать не собирался. Да и я поначалу не горел желанием сесть в кресло зама по персоналу, мне ещё было необходимо многое освоить в кадровом деле. Терпеть не могу дилетантов, смело садящихся на место руководителя, но не знающих при этом ничего.

Каждая новая фигура в организации была на виду и нещадно обсуждалась за чаепитиями и в курилках. В бюро было не так уж мало злых и завистливых людей, да они в каждой организации есть. Эти особи ревностно рассматривали новичков, особенно если человек приходил не инженером в основной состав, а специалистом в какую-то вспомогательную службу.

– Накладники нам не нужны, – с пеной у рта возмущались эти людишки, – они наш хлеб отнимают.

Да, в небогатых конторах народ готов порвать грелку за каждую копейку. Они не готовы понимать, что полноценная работа может получиться только в слаженной, многогранной команде. Режиссёр и актёры не могут сами снять нормальный фильм, потому что для конечного результата требуется привлечь великое количество людей – посмотрите титры по окончании кино: ему нет ни конца, ни края.

– Позвольте поинтересоваться, чем вы будете здесь заниматься? – задала мне прямой в своей бестактности вопрос одна инженерша, женщина с суровым выражением лица. – Что, в отделе кадров трёх человек мало?!

Я уже привык к тому, что поток страждущих в отдел кадров не прекращается ни на минуту, и поглазеть на нового менеджера по персоналу пришли уже практически все.

– У вас нет полномочий задавать мне такие вопросы! – резко осадил я злобную «разведёнку».

Женщина, обиженно поджав губы, удалилась прочь.

– Молодец, Олег Юрич, моя школа, хорошо отшил, – похвалила меня Татьяна Лаврова. – Теперь она тебя бояться будет.

Женщины отдела кадров не были против моего появления. Фактически, осваивая новую отрасль, я стал помощником каждой из них. Не шибко сложная наука – кадровое дело – любая девочка справится, нужно только быть предельно аккуратным и прилежным.

Я научился вести кадровое делопроизводство, оформлять больничные и отпуска, занимался отчётностью, планированием, стал вести переписку и общаться как с работниками по ЦКБ, так и со сторонними службами, проводил собеседования с соискателями. Много чем занимался, и поначалу для меня всё это было вновинку и вызывало живой интерес. Я приходил на работу раньше всех и изучал личные дела людей, которые когда-то работали в бюро, – мне было познавательно через частные хроники видеть историю предприятия.

Всё это было хорошо, но главную миссию своего появления в бюро я пока освоить не мог. Ещё при приёме на работу генеральный конструктор Шаров изъявил надежду, что я вплотную займусь работой с молодёжью. Мой шеф Савин вторил директору и его тоже обуревали ностальгические воспоминания:

– Мы, бывало, раньше регулярно проводили молодёжные конференции, делали всё вместе – и в походы ходили, и в волейбол играли…

– Раньше комсомол всех объединял, – пытался объяснить я сложившуюся ситуацию.

– И партия! – добавил Савин, он был закоренелый коммунист.

– Сейчас все разобщены, молодёжь варится в своём соку…

– Давай, Олег, попытайся собрать молодёжную конференцию. План развития молодёжной политики ты написал замечательный.

«О, да! – подумал я. – Планы я рисую красивые, только до их реализации, как до Тибета на карачках».

Одним из пунктов этого плана, к примеру, было создание кружков по интересам. На доске объявлений я вывесил по этому поводу красивый плакат. Молодым людям предлагалось вступать в группы любителей шахмат и шашек, настольного тенниса, любителей музыки и поэзии. Последние две группы я предполагал вести сам, на спортивные секции подрядил пару активных инженеров.

Культмассовый сектор не сформировался: ни один человек ни в одну группу не записался.

– Вот если бы ты группу любителей пива создал, к тебе бы половина конторы записалась, – пошутил по этому поводу Пашка Костров.

Хотя шуткой это не было: в бюро любили выпить, без этого многим инженерам не шла в головы умная мысль. У того же Кострова в рабочем столе под кульманом всегда стояла чекушка водки и от него частенько я ощущал удушливое алкогольное амбре. Дисциплина в организации хромала, Шаров смотрел на пьянство сквозь пальцы и наказания случались лишь в серьёзных случаях – прогулах, дебошах, скандалах. А так – пей, да дело разумей. Если работу выполняешь в срок и под столом не валяешься, то никто никаких претензий тебе не выскажет.

А вы говорите: кружок поэзии. Кому это надо?

К тому же моя персона не внушала пока молодым ребятам доверия. То ли они принимали меня за засланного казачка, то ли за гэбистского сексота, но откровенности у меня с ними не получалось. Не говоря уже о том, чтобы объединить и повести молодёжь под одним флагом. Да меня и в магазине всегда за инспектора Роспотребнадзора принимают, даже обвесить не пытаются. Видимо, причина в сдержанной интеллигентности в глазах, которую многие воспринимают настороженно. Своим парнем я стану лишь для узкого круга людей, уяснивших для себя, что в жизни я гораздо проще, чем кажусь с первого взгляда. Однако переживать по этому поводу я точно не стану.

Сибирские морозы

В ЦКБ никогда не жалели денег на дополнительное обучение и повышение квалификации. После майских праздников я отправился в Москву на трёхдневные курсы под названием «Совершенствование технологии работы с молодёжью».

Чего-то особо нового для себя я там не узнал, но содержимое мозга это обучение отструктурировать помогло. Одно дело – знать ответы на интересующие вопросы самому, другое – услышать это из уст именитых столичных вузовских преподавателей. Теперь я понял, что молодёжь бюро у меня в руках.

Поездка в Москву для меня всегда – праздник, поэтому я не терял времени и вечерами гулял по городу и даже посетил театр Моссовета.

На вышеуказанных курсах кроме меня присутствовало ещё три женщины. Так уж повелось, что в HR-отделах чаще трудятся представительницы слабого пола, мужчин в отрасли маловато. Три дня я находился, как в малине, хотя и в отделе меня окружали три женщины. Курсистки были помоложе: 40-летняя дама из Сарова, 20-летняя студентка-москвичка и 30-летняя институтская преподавательница из Сибири.

С сибирячкой мы даже оказались соседями по номерам в гостинице.

– Ольга Валентиновна, пойдёмте сегодня в театр, – предложил я соседке из Братска чисто машинально: мне просто не хотелось идти одному. Как женщина, она мне нравилась поскольку постольку: тициановская красавица с арбузными грудями и пухлыми щёчками. Не мой фасон, не люблю пышек.

Преподавательница всплеснула руками с длинными, нарощенными ногтями:

– Олег Юрьевич, если бы вы мне предложили это вчера, то я бы без оглядки согласилась. А так в театре я уже побывала, на сегодня у меня другие планы.

– Очень жаль, – ответил я, хотя повода расстраиваться на самом деле не видел.

Спектакль «Шум за сценой» зарядил меня прекрасным настроением, и перед возвращением в свой гостиничный номер я забежал в магазин. Купил клубнику и шампанское. Майский дух щекотал ноздри. Душа требовала общения, завтра курсы заканчивались и все разъедутся по домам.