Читать книгу Зона для самых маленьких - Олег Кинчин - Страница 1

Апрель – коварный месяц. Я стою на остановке, прячась от мокрого снега. Еще утром, по улицам гулял весенний, пыльный ветер, а сейчас, проезжающий автомобиль обдает меня бурой кашей. Хорошего тебе дня, добрый человек! Тот, кого я жду, не придет. Он опаздывает на тридцать минут, а его телефон выключен. Проверяю на сайте его объявление о продаже гаража, в котором я делал ремонт, уже зная, что там увижу. Продано. Меня кинули. Пальцы нащупывают сигарету, призванную обуздать гнев и волнение. Закуриваю. Большая капля, сорвавшаяся с козырька, добивает этот день.

Ночью, я чувствую, как жена кладет руку на мое плечо. Мы живем вместе так долго, что это прикосновение говорит за нее все, что мне нужно слышать.

Утро разительно отличается от вчерашнего дня. Яркое солнце врывается в маленькую, но уютную комнату. Галя еще спит. Ее волосы струятся по васильковому одеялу. Я тихо встаю с кровати, и, прикрыв дверь, иду на кухню. Пока чайник будет греться, я успею вымыть голову и умыться холодной водой. Говорят, помогает от морщин. Кофе. Бессмысленный взгляд лениво скользит по точно такому же дому напротив. За балконной дверью уже шумит улица. Люди отсюда не кажутся муравьями. Не то, что в современных пентхаусах, голубоватый блеск которых, я вижу в утренней дымке. Тут не получится эффектно сброситься вниз, обдолбавшись наркотой, на одной из многочисленных вечеринок. У вас попросту нет времени на вечеринки и средств на наркоту. Мой плевок встречается с асфальтом. Мозырь… Семь километров до периметра. Иногда, утренний ветер приносит запах дохлятины с оборонительной линии.

Мы можем быть следующими. Десять лет назад, зона резко бросилась на север, поглотив Ельск и Хойники. Страшная катастрофа. Тысячи погибших и два оставленных города с десятками сел.

Кто побогаче, давно уехали. Кто-то решил остаться. Кто-то пытается продать квартиру. Моя двушка, не продается даже за пятнадцать тысяч белорусских рублей. Дешево? Так ведь зона рядом. Но хуже всего то, что градообразующее предприятие решило перенести свои мощности в другой город, подальше отсюда. Сегодня мне предстоит разбирать конвейерную линию, кормилицу, на которой я отработал семь с половиной лет.

Два яйца и сосиска – то, что я предъявлю службе собственной безопасности на проходной. А еще макароны в пластиковом контейнере. Примерно тоже, скоро покажут мне, когда последний контейнер с оборудованием предприятия встанет на железнодорожную платформу. Только без макарон. Тогда все, концерн окончен. Еще шесть тысяч человек станут жертвами зоны, даже не приближаясь к колючке.

Если посмотреть снимки со спутника за последние двадцать лет, то можно увидеть очертания хищной бактерии, которая постоянно меняет форму и шарит своими щупальцами в поисках того, чего современная наука так и не смогла объяснить. Близость зоны накладывает отпечаток на все вокруг. Кому-то приходится добираться до работы в объезд закрытых населенных пунктов. Кто-то потерял бизнес. Безработица процветает. Уровень преступности вырос, а население все чаще начинает искать отдушину в бутылке. Иногда, мы слышим сирены со стороны заградительного рубежа. Они часто бывают вестником артподготовки или звуков далекой бомбежки.

Но есть и те, кто неплохо греется на таком положении вещей. Возможно поэтому новостные агрегаторы без устали освещавшие ситуацию вокруг выросшей зоны, внезапно отвернули свой пристальный взгляд. Государственные исследовательские программы, это конечно хорошо, можно надоить себе грант, или получить дорогостоящее оборудование, но время безвозмездных субсидий давно прошло. Все что можно, давно доставлено и изучено в бесконечных НИИ и прочих НИОКРах военного сектора. Куда интереснее и слаще выглядят прилавки черного рынка, экстремальный туризм, охота на людей и откровенный грабеж бесчисленных съемочных групп, экспедиций, стримеров и простых бродяг. Деклассированные элементы общества, перешли с больших дорог к промыслу на четко выверенных проводниками, узких тропках, отклонение с которых, почти во всех случаях, гарантирует фатальный исход и еще одну яркую ленточку на ветке.

Я подумал об этом, увидев чье-то, сорванное ветром белье, на дереве под балконом. Привычная дорога домой, вдоль обшарпанных пятиэтажек, скрасилась набухающими почками сирени и мелкими зелеными листочками на разросшемся клене. Снег во дворах сошел, и остались только грязные кучи между гаражами, но земля, местами еще чернела слякотью. Из немногочисленных подъездов высыпали однотипные старушки, потеснив молодежь с утлых лавочек. После медикаментозной зимы, они еще дезориентированы, разрознены и слабы, но уже скоро, они наберут силу и превратятся в организованное бандформирование. Я сунул руку в карман, пытаясь нашарить ключи, когда в меня чуть не влетел сорванец на ярком самокате. – Костя! – окликнул меня знакомый голос. Из едва подернутых, первой зеленью кустов, мне махала пухлая пятерня Вовки Бочкина. Фамилия владельца пятерни, правда, звучала как Бочкарев, но дружба с пятого класса не оставляла шанса для сокрытия погонялы и ряда пикантных подробностей.

– Оп! А что это мы тут делаем? – удивился я, глядя на банку с пенным напитком. У Вовки был любопытный фетиш переливать пиво в трехлитровую банку, а магазинную, вредительски вяленную рыбу, он потрошил и досушивал на балконе. – Вообще-то пятница у прекрасного пола. Имеем право размягчить свои черствые, мужские сердца. Я пожал протянутую мне руку с прилипшей чешуйкой. – Смотри, вон, чешуя с тебя уже отваливается! Припять-кабан! – Так линяет он! Весна же! – Андрей, до сих пор стоявший ко мне спиной повернулся, и мы удало хлопнули друг друга по плечу. В свое время, мы с ним устроились на новое предприятие и получили не плохую, относительно здешних мест работу, а Володька предпочел остаться в автосервисе. – У-у-у! А глазки то у нас заблестели! Я улыбнулся, глядя на осоловелое лицо Андрея. – Пустое. Я патриот! Не могу сдерживать слез радости, видя свою Родину, во всем ее цветущем величии! – процедил он сквозь зубы, отдирая полоску со спины воблы.

Володя ногтем подцепил пластиковый стакан, и, опрокинув банку, наполнил его золотом пшеничных полей Бобруйского пивоваренного завода. Я аккуратно, будто младенца с рук матери, принял мягкотелую емкость. Но прежде чем отпить, повесил свой пакет на гвоздь, загнутый под высокой столешницей.

– Что у вас слышно? – спросил Андрей, не дожидаясь, когда я оторвусь от прозрачной кромки.

– Слышим не больше других. Я вытер губу от налипшей пены.

– Сейчас за все кошмарить начнут, лишь бы три оклада не платить. Двоих уже причесали. Одного за кружку в тумбочке, другого за звонок в рабочее время. Репрессии, если совсем просто. К слову, Вовкин консерватизм, в рамках смены места трудоустройства, не мешал ему отпускать глупые шуточки по поводу нашей заработной платы, которая, на тот момент, была на треть выше. И сейчас мы ждали, вобьет ли он свое «А я говорил!», воспользовавшись изменившейся на производстве ситуацией. Но он разумно предпочел оставить этот вопрос без комментариев, сгущая брови над стаканом.

– Скоро, свою есть будем. – мечтательно произнес он, рассматривая серебристую рыбину. Я ничего не ответил, так как был поглощен собственными думами.

– А я, в том году, так и не выбрался, – пробасил Андрей.

– Лентяй, потому что! Володя отер жирные руки и снова наполнил свой бокал. Андрей не стал бередить Вовкины раны, вызванные семейным вакуумом, тем не менее, позволяющим уделять больше времени, разного рода, творческим аспектам, а я почувствовал, что солнце стало светить приятнее, а в ногах появилась легкость. Захотелось дискутировать.

– Какая теперь рыбалка?! – Андрей похлопал себя по карманам, отыскивая сигареты.

– Татьяна тебе задаст! – Невпопад ляпнул Бочкин.

– Да причем тут Татьяна? – Как она, кстати, – поинтересовался я.

Андрей махнул рукой, выпуская облако дыма, – тоже сокращения. Нервничает. – Андрюша, домой! – тем временем раздалось из окон напротив.

Андрюха предупредительно посмотрел на Вову. Я в три глотка допил пиво и слил остатки из банки себе и Эндрю.

Вскоре, на столе образовалась еще одна.

Вовка кивнул в сторону подъезда: – Твоя пошла. Я обернулся и увидел только исчезающий в темноте плащ. Дождавшись, когда на кухне загорится свет, я позвонил и сообщил свое местоположение.

– Вот она горькая жизнь подкаблучника!

– Да! – сказал я, убирая телефон и разглядывая недоумение, вызванное внезапным согласием. – Полголовы поседело, а ума так и нет. – Мой ум, вон весь где! – Бочкин погладил свой выдающийся живот.

– И шутки у тебя дурацкие! – зарядил с другого края Андрей. Вовка развелся больше десяти лет назад, прожив в браке четыре года и настругав дочь. Обе давно переехали в другой город, лишь изредка радуя короткими телефонными разговорами. С женщинами ему не везло. Но вызвано это не сложным и тяжелым характером, а совсем на оборот. И сейчас, под теплотой накатившей волны, мне казалось, что вот, стоим мы все вместе, рядом, а точки зрения у нас абсолютно разные. Вова видит дом, в котором зажигаются разными оттенками окна, где за каждой шторой идет своим чередом жизнь какой-то семьи, где друг друга ждут. Я смотрю на иссеченный черными деревьями, далекий багряный закат, радующий своей безмятежностью какого-нибудь рыбака. А Андрей, видит старых, во всех смыслах, друзей, с которыми все реже стал встречаться. Пацаненок, тем временем, извивался в доводах, что уроки он сделает завтра и погуляет еще.

По этому, мы, немного посмеявшись, втянулись в пустую болтовню, плавно скатывающуюся к воспоминаниям.

А вспомнить нам было что…

Ведь, помимо дней рождения, рыбалок, работы и пятничных попоек, нас роднила одна общая тема – зона. Чуть более десяти лет назад, мы закопали свое оружие, в последний раз взглянув на серую грунтовку, ведущую в такое разное для всех, волнующее, опасное и бесконечно чарующее место. Десять лет назад, мы были теми, кого называют сталкерами. Не сказать, что из нас вышел отряд страшных охотников-головорезов, действительность вообще отличается от общего представления, но за несколько лет промысла, нам удавалось отделываться только порциями адреналина и рваными комбинезонами. Да, там постреливают. Бывает, что и в людей, но, в основном, это достаточно рутинная работа. В основном… А в остальном, это многокилометровые марш-броски, постоянное напряжение от близкой опасности, внезапные нападения хищников и разномастных мутировавших тварей, мигрирующие на провешанной тропе аномалии и встречи с лихими личностями. Азарт, кураж, романтика – все это здорово, если бы не статистика смертности. Гибнет в основном неопытная молодежь, и те, кто не дожидаются схода снега, пытаясь урвать первые куски.

– А снег в лесу сошел, – сказал Вован, доставая вязанную шапку из своей потертой сумки. Из нас троих, он был единственным обладателем собаки, ружья и свободного времени всем этим заниматься.

– Ты, что ли в зону собрался, Отец? – спросил Андрей, слегка хмельным голосом.

– Не, – протянул Вовка, вновь наполняя банку. – Я под колючку не пролезу. Он смял пластиковые бутылки и каким-то образом, обменял их в своей сумке на пачку сухариков. – И Лайму мне деть некуда. Совсем старуха стала. Его доводы перебил звонок от Гали. –Да, скоро расходимся. Хорошо, давай.

– Все, началось? – Же не манж па си жур! – вместо ответа произнес я, и загреб солидную горсть сухарей. – Половина девятого. С чего тут начинать? Надо было только домой заскочить, перекусить.

Андрей, разгрызая фисташку, наблюдал, как Вовкина лапа, вновь скрылась в сумке, и передо мной появилась банка тушенки. Оную, Андрей сразу же взял в оборот, достав раскладной нож.

– Открывашка есть, дикари! – буркнул Вовка, не глядя доставая три стаканчика. Пацаненка, тем временем, загнали домой. Я потер нос рукавом и уставился на Бочкарева. – Деньги на ветер, – патетически пояснил он, ставя на стол бутылку водки.

– Можно подумать, что пиво с водкой, это надежные инвестиции, успех и процветание. – Перцовая! Это прозвучало как великая истина, когда пухлый Вовкин перст, указал в уже темное небо.

– То есть, мы уже тренируемся? – спросил я, после того, как достал изо рта, кусок лаврового листа. Андрей крякнул и облизнул жирное от тушенки лезвие. – Мысль имеет право на жизнь. Бочкарев же деловито сопел, занюхивая прозрачное рыбьим хвостом. – Да вы что, старые, умом повредились? Один на таблетках, у второго одышка. – Клан «пенсионеры», – Андрей улыбнулся, сдвигая горсть шелухи на край стола. – Ну а что, раньше-то ходили! – Раньше за тобой не оставался след от песка. Я у окулиста сегодня был! Смотри, оптику какую выдали. Я положил на стол новенький очечник. Все это хорошо сейчас, за этим столом, а не когда тебе спину скрутит от холодной земли. Вовка молча разлил по второй и закупорил сосуд. – Да теперь далеко ходить и не надо, – он стаканчиком указал в сторону периметра, от чего жест выглядел как тост. – Чокнулись! – сказал я, сдвигая стаканчики.

– Ходить далеко не надо, это да! А вот от чернобыльца на дерево запрыгнуть, это был бы номер! Да, Вова? Бочкин надул сальную губу. – Ладно, хорошо с вами, но пора и убыть. Андрей тоже посмотрел на часы. Володька махнул на меня рукой, и не найдя локтем точки опоры, едва не потерял равновесие.

Моя, разящая табаком и алкогольным амбре физиономия, резко контрастировала с спокойствием убранной квартиры, а тело, неохотно вписывалось в дверной проем.

Галя выглянула из зала с бокалом вина.

– Пьяница мать – горе в семье! – сказал я, снимая ботинки.

– Если ты считаешь, что лучшая защита, это нападение, то советую сразу капитулировать. Иначе, не получишь то, что прячется в духовке!

– А где Антон? – заметил я отсутствие его куртки.

Решили с ним, что он отправится к бабушке. Или ты собирался взять его завтра на кладбище? – Да! Я утащу вас всех в могилу! Я протянул растопыренные мокрые руки, не успев обтереть их полотенцем. Мы плюхнулись на диван с маленькими подушками. По телеку шла очередная бабская мелодрань. – Лапы прочь, нечисть! Как посидели? – спросила она, отставляя подальше бокал.

– Молодежь опять за старое взялась. – Какая молодежь? В смысле? Ее глаза округлились. – Кость, вы с ума сошли?

– Я им тоже самое сказал. Слово в слово.

– Не вздумайте! Она толкнула меня в плечо и снова взяла бокал. Сделав глоток из ее бокала, в котором оказался смородиновый компот, я лег поудобнее, и попытался вникнуть в происходящее на экране.