Читать книгу Тик-так - Олег Кузневич - Страница 1

Пустыня была первобытной и дикой. Дикой настолько, насколько это можно утверждать про пустыню – только тишина и песок, слепящий желтизной с поверхности дюн, гордо возвышающихся над собственными тенями. И первобытной – разве есть не первобытные пустыни? Вся она, с ее песком и колючками, которые могли употреблять только верблюды, маленькими оазисами – тихими уголками рая, жила в своем меланхоличном мире. Казалось, ничто не может нарушить спокойствие этого существования.

А недалеко, всего в нескольких шагах, растянулось море. Гребни, как водяные дюны, тянулись вверх и затем падали, разбивались на тысячи мелких капель, из которых рождались новые волны. Бурное, своевольное, море могло зачаровать, как и песчаная тишь, каждого, но его безудержность была полной противоположностью пустынному безмолвию.

Граница двух стихий была едва различима, переливаясь множеством ярких красок. Нельзя с полной уверенностью сказать, где горячий песок переносится с суши в воду, а подойти ближе и рассмотреть было невозможным – все изображено на картине, такой живой и настоящей, что невозможно сразу отличить от реальной фотографии. Сверху, прямо с того места, где должно находиться солнце, золотистый циферблат отбрасывал искрящиеся блики на всю комнату. Снизу раскачивался маятник, отсчитывая время.

Множество глаз смотрело на часы и восхищалось искусностью мастера, и еще стольким же только предстояло увидеть. Никакой новый взгляд не мог избежать всего величия этого механического произведения искусства, и каждый, кто находился в одной комнате с часами, даже тот, кто жил в этом доме и привык их видеть каждый день, не мог удержаться и смотрел на них. Но при этом никто точно не знал, сколько времени отсчитали эти часы.

Только одно живое существо было полностью равнодушно – старый пес, помесь овчарки с дворнягой, обращал на часы внимания не больше, чем на стену рядом. Единственное, что его привлекло – маятник, но пес раскачивался за ним, веселя хозяев, не больше десяти минут. А затем отвернулся, когда до него дошло, что этот блестящий диск не сдвинется дальше, чем та коробка, в которой он болтается. Будь на его месте щенок, маятник бы точно получил свое, но он уже давно вырос из щенячьего возраста.

– Толик, ты идешь?

– Да, сейчас, пап! – отозвался мальчик.

– Давай, а то Барбос уже под дверью ждет.

Каждое утро Толик перед школой выходил с Барбосом в заброшенный и одичавший сад неподалеку. Именно его пес признавал своим главным хозяином, и именно с ним он рос – Толик был старше его всего на четыре года. Когда-то собаку называли по-другому, но мальчик решил дать псу новую кличку после того, как посмотрел старый советский фильм.

Сегодня пес прибежал первым, мальчик отстал от него на полминуты. Барбос уже сидел, хвост мотался из стороны в сторону, как разболтанный вентилятор. Толик на ходу подобрал палку и бросил ее в сторону густых зарослей. Пес помчался за ней и неспешно приволок обратно, затем помочился под стволом покосившейся яблони и увидел воробья, чистившего перья в кусте одичавшей смородины. Толик наблюдал за ним с некоторой грустью. Он чувствовал себя молодым и полным сил, а Барбос понемногу угасал. Он все еще бегал и радовался жизни, однако все чаще останавливался передохнуть и уже не сверкал живостью. Погнавшись за воробьем, пес не допрыгнул до него, и тот, яростно чирикая, перелетел на другой куст и скрылся среди веток.

Было больно смотреть на стареющего друга. Толик рос с ним, но раньше никогда не задумывался о том, что мохнатый друг, с которым он провел детство, когда-нибудь уйдет. А теперь только дело времени. Где-то в груди неприятно сжималось и покалывало от этого чувства. Толик старался не думать о таком, но подобные мысли приходили все чаще и чаще. Не хотелось смотреть, как Барбос угасает, и чувствовать при этом, как появляется новая пустота. От этого появлялась странная тяжелая грусть.

Толик бросил палку еще раз, пес с готовностью побежал за ней. Он присел в мягкую траву, и в тот же момент Барбос, который уже бежал назад с игрушкой в зубах, прыгнул на него, поставил лапы на плечи и свалил на спину. Горячий и влажный язык начал щекотать щеки, нос, глаза, и Толик не смог удержаться от смеха. Он отмахивался руками, пытался оттолкнуть пса, но тот продолжал слюнявить его лицо.

– Слезь с меня!

Наконец пес успокоился и сполз на траву рядом с мальчиком. Они валялись, Толик смотрел в небо сквозь молодую листву, Барбос положил голову на лапу и дышал мальчику в ухо. Хотелось лежать тут подольше, наслаждаясь свежестью и горьковато-сладким запахом зелени. Но время не хотело останавливаться.

Толик взглянул на телефон. Без двадцати минут восемь. Он вздохнул и начал подниматься, по пути смахивая с себя травинки и комки земли. Хорошо, что мама уехала, иначе дома ждала бы взбучка за лишнюю стирку. Барбос поглядел на мальчика одним глазом и перевернулся на бок.

– Не хочешь идти? – спросил Толик. Ему и самому не хотелось никуда идти, но до лета, когда можно безнаказанно гулять часами, оставалось больше половины месяца. – Я тебя понимаю, но нужно вставать.

Пес посмотрел на него одним глазом и спрятал морду в траву. В этом было что-то настолько щенячье, что невозможно было не улыбнуться. Барбос как бы говорил: «Мне тут хорошо, я никуда не иду».

– Нет. – сказал Толик. – Пошли, мне нужно в школу, вставай.

Он наклонился, почесал мягкую шерсть за ухом и легонько потянул за ошейник. Барбос, вздохнув почти как человек, встал на все четыре лапы. Толик не мог перестать улыбаться. Он поднял палку, забытую в собачьих ласках, и бросил по направлению к дому. Пес неспешно побежал, виляя задом. Мальчик отправился за ним.

В три часа Толик приехал домой. Разувшись, он сбросил сумку, и уже хотел было по привычке вбежать в гостиную и прыгнуть на диван. Но там слышались голоса, один из них был отцовским. Второй, грубый и низкий, Толик припоминал очень смутно, потому прислушался за стенкой у двери.

–…Их в интернете. Задешево, не знаю, почему так. – Говорил отец. – Вроде бы там был пожар, но с часами ничего не случилось. Мне они понравились, все было в порядке до сих пор. Не думал, что в механизме есть какой-то брак.

– Потому и задешево, наверное… – Второй голос продолжил говорить о ком-то, кто может заняться починкой. Толик вошел в комнату. Видимо, часы сломались, хотелось взглянуть.

– Привет. – Сказал Толик. Второй мужчина был одним из папиных друзей.

Папа обернулся и поздоровался, мужчина тоже бросил взгляд на него и кивнул, затем продолжил говорить. Часы стояли, как и раньше, сейчас они были особенно величественными из-за солнечных лучей, которые падали из окна. Как будто светились сами по себе, освещая пространство вокруг. Пространство, но не время – стрелки остановились. Без одной минуты двенадцать. Толик медленно подошел к часам, папа отодвинулся, и солнце из окна полностью осветило неработающего гиганта.

В солнечном свете пейзаж на часах становился еще реалистичней, превращался в окно в другой мир. Он завораживал. Две такие противоположные вещи, что казалось нереальным увидеть их еще где-то вместе. Но все же, они были там, увиденные впервые глазами художника, который сумел воплотить этот союз в жизнь.

Папа привез эти часы где-то месяц тому. Где он их раскопал, Толик раньше не догадывался, так же, как не понимал, откуда в доме целая куча антиквариата. Но удивляться не приходилось – даже стол в комнате мальчика изобиловал декоративными завитушками и был тяжелым, как трактор. Отец работал в издательстве, но его любимым делом было собирать разные старинные вещи, он покупал их, чинил и перепродавал, а самое лучшее оставлял для себя. Среди них были и эти часы. До этого времени они исправно выполняли свою нехитрую работу. Толик уже привык к шелестящему мерному постукиванию, разносящемуся по всей гостиной, даже наверху, если оставить дверь в спальню приоткрытой, ночью слышно тихое «тик-так-тик-так». Было удивительно, что часы стояли, как мертвый исполин, безмолвный и угрюмый. Мальчик прикоснулся к стеклу, показалось, что маятник за ним почти незаметно покачнулся, затем с беззвучным шорохом вернулся на первоначальное место. Толик так увлекся разглядыванием, что не сразу понял, что отец с ним говорит.

– Слышишь меня?

– Да? – поднял голову Толик.

– Ухожу, до вечера. Обед разогреешь себе сам.

– Да, пап, – ответил он. – Когда придешь?

Отец пожал плечами. Толику не нужно было спрашивать, куда отправляется папа – догадаться было несложно, судя по тому, что от него уже пахло. И, скорее всего, вернется он поздно с еще более сильным горько-кислым запахом изо рта. Мальчик тоже пожал плечами, кивнул и двинулся к кухне. Он часто оставался дома один и был вполне доволен.

Дверь хлопнула, на секунду колыхнув занавесками у приоткрытого окна. Толик взялся греть суп, приготовленный отцом, но сомневался, что станет его есть. Запах был еще ничего, но вид – просто чтобы запачкать тарелку и вылить в унитаз. В мыслях крутилась мама. Конечно же, Толик любил отца, но если бы отдыхать уехал он, а не мама, тоска была бы гораздо меньше. Мальчик вспомнил о ее завтраках, бросил взгляд на суп, напоминающий булькающую кашицу из куриного помета, и решил не испытывать свой желудок таким способом.

Через двадцать минут Толик сидел на диване в комнате и поедал хрустящий хлеб с яичницей. Барбос тоже отказался от сомнительного супчика, и гремел шариками собачьего корма в миске, старательно подбирая каждый, если случайно ронял на пол.

Толик рассматривал часы. Секундной стрелки нет, и было любопытно, сколько они не досчитали до двенадцати. Циферблат светился, пейзаж под ним все так же рисковал сдвинуться с места в один прекрасный миг. Картина, будь она чуть хуже и на холсте, вполне могла бы украшать стену в школьном кабинете изобразительного искусства или висеть у стола в каком-нибудь пышном кабинете начальника. Можно запросто сказать, что она очень красива, если бы не вид самих часов. Он внушал уважение, гордо возвышаясь над головами, величие пленило и достигало предела. Но красоты там не было. Восхищение – да, восхищаться есть чем. Отец, когда притащил их, ходил по дому с раздутым видом почти неделю. Но мать была не в восторге, часы ей не понравились. Она говорила, что от них веет чем-то зловещим и несколько раз спрашивала, когда их продадут кому-то другому. Толик не мог сказать, нравятся они ему или нет, и не принимал сторону ни одного из родителей, сделав самое разумное, что мог – остался в стороне. Но думал, что понимает маму. Гигантский исполин вызывал уважение не как к хорошему произведению искусства или устройству, а как к королю-тирану, которого нужно бояться и при этом не забывать каждый день боготворить.

Толик доел обед и встал, подобрав миску с пола – Барбос с довольным видом уже чесался у своего любимого кресла. Когда мальчик заходил в кухню, краем глаза уловил движение. Занавески всколыхнулись, будто кто-то только что хлопнул дверью, устроив секундный сквозняк. Но колебания не затухали, наверное, стоило посмотреть, хорошо ли закрыл отец за собой. Но все было заперто, даже на замок – для отца это редкий случай, если кто-то еще остается дома. Скорее всего, на улице поднялся ветер. Толик оставил посуду на кухне пошел обратно, чтоб разлечься на диване и отдохнуть.

Цокот когтей в комнате заставил притормозить, вполне возможно, что Барбос захотел поиграть после еды – такое с ним частенько бывало несколько лет назад, но со временем случалось все реже и реже. Толик тихонько, на цыпочках подобрался к дверному проему. Барбос обязательно все услышит, но если он хотел играть, то так и надо. Аккуратно, стараясь не шуметь, Толик чуть высунулся из двери. И сразу отшатнулся. Барбос стоял в двух шагах от прохода и смотрел на него, обнажив верхние клыки, готовый зарычать.

Послышался глухой шелест, звук напомнил шелест маятника.

Пес смотрел на мальчика, так, как смотрел бы на незваного гостя в доме. Как на незнакомца. И играть он вовсе не хотел. Он был зол.

Он изменился. Не слишком сильно, почти незаметно, но сейчас он выглядел не таким старым. Как будто два года разом слетело с его рыжевато-черной шерсти, стоявшей дыбом на загривке. Она обрела блеск, который теперь появлялся только после мытья с шампунем. Глаза казались глубже и выразительнее, чем раньше.

Толик сделал шаг в комнату. Барбос громко гавкнул, как будто предупреждая. Он никогда не гавкал так на него или родных. Мальчик дернулся от неожиданности. Тихой поступью подкрадывалось волнение. Клыки блестели под дрожащей верхней губой. В любой момент пес был готов броситься.

– Барбос? Что тебе не нравится?

Пес молчал, только продолжал глядеть жутким взглядом. Толик начал осторожно поднимать руку, чтоб дотронуться, но тут Барбос отвернулся и побежал к креслу с усеянным собачьей шерстью плетеным ковриком. Мальчик смотрел на него с недоумением. Неуловимое изменение улетучилось, пес вновь стал старым, словно только что жутко устал. Лапы почти волочились по паркету, спина немного проседала под тяжестью возраста. Хвост опустился, болтаясь сзади волосатой веревкой.

– Барбос?

Толик подошел к псу. Тот уже укладывался на своей подстилке, и глаза с любопытством смотрели из-под полуопущенных век. Уши немного прижаты к голове, приглашая погладить. Толик не заметил, как его пальцы сами начали чесать мохнатую голову. Она показалась горячей, будто у собаки поднялась температура. Впрочем, ничего удивительного – выдался очень жаркий май, и дома было очень тепло. Пес, судя по всему, отлично себя чувствовал, если бы мог улыбаться, давно растянул бы широченную улыбку – весь вид показывал, что он удовлетворен. Толик немного расслабился, еще немного почесал. Барбос был совсем не против. Но что-то определенно было не так. Он ни разу не видел пса таким – по крайней мере, когда рядом не было других собак или незнакомых неприятных людей.

И еще обычно тихое мерное постукивание разгоняло густую тишину, а сейчас стало тихо, казалось, можно услышать любой шорох в доме. Толик повернул голову к часам и взглянул на них. И легкое покалывание пробежало по телу еще раз.

В картине на часах что-то было не так. Почти незаметная перемена. Пустыня все так же отливала серо-желтыми оттенками, но море – потемнело. Совсем чуть-чуть, на полтона. Можно было бы принять это за игру теней, солнце уже практически ушло из окна, но Толик много разглядывал их раньше и видел в разном освещении – от сероватого предрассветного свечения и полуденного солнца до ровного электрического света и мерцающих бликов свечи. Такое нельзя запомнить точно, и что-то утверждать – тем более, но после многих дней разглядывания новый фокус света казался неожиданным. Вставать и подходить ближе не хотелось, после пса еще одна перемена, фантастическая перемена – это уже слишком, подумал Толик. Впрочем, еще один новый оттенок в нескончаемой палитре красок картины не мог сильно удивить.

На следующий день, в субботу, утро началось как обычно, разве что немного позже. Еще года два назад Барбос не простил бы нарушение своего режима, но сейчас он тоже был не прочь поваляться. Они проснулись, когда солнце уже весело припекало почти летним зноем.

Отец собирался на работу после обеда, мальчик отправлялся на день рождения к однокласснику. Барбос оставался сам на хозяйстве. Когда папа ушел, Толик еще долго собирался, и когда, наконец, был готов, пошел четвертый час дня. Барбос провожал его до двери, настойчиво выпрашивая его остаться. Пес не понимал, что дни рождения бывают не каждую неделю и смотрел скорбными глазами, пока мальчик одевался.

– Побудешь сам, я не буду там долго сидеть.

Пес выглядел так, как будто говорил: «Хорошо, в этот раз иди, но потом я тебя никуда не отпущу». Он снова был старичком, и сегодня Толик не замечал за ним ничего странного. В саду он все так же быстро устал и валялся в травке, дергая ушами, когда мимо пролетали мошки, и после завтрака никаких признаков беспричинной агрессии не выдавал. Взгляд был добродушным, как всегда. Толик улыбнулся и почесал мягкую рыжую шерсть.