Читать книгу Раз Кощей, два Кощей - Олег Леонидович Ананьев - Страница 1

Слишком много Кощеев.

Глава 1

А причина всему – бабкины сказки. Если бы в детстве Ферапонт не наслушался бы разных сказок от своей бабки, по слухам, большой мастерицы сказки сказывать, да лапшу по ушам развешивать, так и не верил бы потом в разные небылицы, не придумывал бы и сам разных несуразиц и не встревал бы в разные темные истории. И самое главное, не затаскивал бы в эти истории меня, беззастенчиво пользуясь нашими с ним приятельскими отношениями, и моим вечным неистребимым любопытством, совмещенным с исключительной доверчивостью.

Значит, сидел я на бревнышке как-то днем возле тихой и мелкой речушки с поэтичным названием Тараканиха и размышлял о странностях природной стихии. Спокойно так сидел, сох на солнце и даже не ругался ни разу на эту самую стихию. Хотя имел на это полное право. Право было, а настроения ругаться не было. За речкой все никак не мог успокоиться потревоженный стихией лес, время от времени с шумом падали на землю обломанные сучья деревьев. Прямо передо мной вдоль размытого бережка, заваленного всяким мусором, бежал мутный поток стремительно мелеющей Тараканихи.

Всего лишь пару часов назад на том самом месте, где я сидел, высились целые хоромы. Ну может и не хоромы, но уж точно терем. Хотя может быть и не терем. В общем, баня здесь стояла. Да какая баня! Песня, а не баня, звонкая, пахучая, с мыльной, парилкой и предбанником, где стоял специальный тесаный стол для освежающих напитков, а по стенам висели пучки специальных душистых трав годных для запаривания что в чай, что в парную. Да что говорить. Не было еще в наших краях таких справных бань, недаром заезжий купец Штрюхель давал за нее с правом самовывоза аж пятьсот рублев на ассигнации, что было конечно чистым оскорблением. Получивши решительный отказ, он в сердцах наговорил много разных слов, за что и был притоплен в реке Тараканихе. И лишь мелкость речушки спасла его от тяжких последствий. Так он с мокрой мордой и отбыл восвояси. Но все это уже как два часа ушло в прошлое. А два часа назад в разгар веселого солнечного дня с запада наползла на голубое небо темная мрачная туча, поднялся ветер и посыпались крупные капли дождя. Я как раз решил воспользоваться солнечной погодой и занялся хозяйственными делами. Вытащил из избы для проветривания постельное барахло, разложил его на солнышке, а тут сверху пошла мокрость. Только я успел затащить постели в избушку, как ветер завыл на немыслимой ноте, порыв ветра смел со стола посуду и пришлось бежать под дождь, ловя разлетевшиеся миски. Миски я поймал, да только, как взглянув вниз, в сторону речки так и застыл под секущим дождем. Вдоль реки Тараканихи двигался смерч. С треском выкорчевывались кусты черемухи, закручивались в спираль гибкие ивы и ворох содранных листьев кружился в воздухе. Смерч поравнялся с баней и внезапно вильнул в ее сторону. В середине смерча почудилось мне чье-то злое ухмыляющееся лицо, смерч загудел огромным рассержанным шмелем, снес крышу с бани и с хохотом полетел дальше. А следом за смерчем по внезапно вспухшей речке пришел огромный водяной вал и, слизнув остов бани, унес в грязной пене тщательно вышкуренные бревна.

И как только невесть откуда взявшаяся волна ушла вниз по течению, разбрасывая по пути измочаленный бревна сруба, так сразу и закончился дождь, туча убежала на восток, и снова засверкало солнце. Осталось от всей бани только одно сиротливое бревнышко, вот на нем я и сидел, созерцая в печали окружающую меня помятую природу. И наблюдаемая мной картина как то мне не занравилась, я даже немного взгрустнул, но как говорил в прошлую субботу поп Абакум, «и в минуту горшей скорбности и беспросветия, явится тебе добрый ангел, дабы словом своим осветить тебе душу твою, погрязшую в пагубности и неверии, но возвестит тебе он весть благую». Ангела в тот день я так и не дождался, он, на мое несчастье, наверное, то ли запил, то ли заблудился, и вместо него явился ко мне Ферапонт. Явление его было в тот день необычайно скромным, и совсем непохожим на его обычные шумные появления с громогласными цветистыми заявлениями, заразительным весельем и его всегдашним предложением: а не пойти ли нам поразвеяться на все четыре стороны. И тут же предлагался целый набор разных способов этого самого развеянья и все как на подбор весьма подозрительного, с точки зрения закона, свойства. Справиться с этим напором удавалось крайне редко, и приходилось соглашаться на самое казалось безобидное предложение, которое в последствии на поверку оказывалось совсем даже не безобидным, а вовсе даже рискованным делом, после завершения которого, я в очередной раз зарекался иметь какие либо общие дела с Ферапонтом. Как я уже говорил, появился он тихо, словно из ниоткуда, неторопливо прошелся вдоль размытого берега, рассматривая растерзанный, растрепанный лес, укоризненно покачал головой, поднял с земли обломанную ветку и молча сел рядом со мной на бревнышко. Я тогда, глядя, как он сосредоточенно счищает веткой с сапога налипшую грязь, с благодарностью подумал, что вот мол, даже его проняло это неслыханное бедствие. Что вот, он пришел и сидит сочувственно вместе со мной без всяких вздорных мыслей и без лишних разговоров и разделяет со мной мою тихую печаль. Это уже много после я понял, что он тогда уже был до ушей наполнен бурлящим варевом из старых бабкиных сказок и странностей происходящего и просто боялся делать резкие движения, чтобы не расплескать ту мысль, что вызревала тогда внутри него. А молчал он потому, что мое мнение его совсем не интересовало, потому как сам я уже был использован в его мысленном супе на вроде то ли овоща, то ли какого фрукта, а у овощей, ведь как водится, никто никогда и не спрашивает, нравиться ли им бултыхаться в супе или нет. Их дело покорно вариться и не булькать. А я, как впоследствии оказалось, и не булькал.

Закончив отскребывать грязь, Ферапонт повертел ногой, придирчиво оглядывая сапог, отбросил в сторону ветку и решительно поднялся с бревнышка.

– Собирайся, Ваня. Пойдем-ка, догоним того гада, что сотворил тут такое, да поговорим с ним по душам.

И так он это весомо и убедительно сказал, и главное так точно, прямо в соответствии моим потаенным желаниям, что мое замороженное от горя сердце сразу потеплело и оттаяло. И я ему сразу и безоговорочно поверил. Ну и понятно, не булькал.

Встал я с бревнышка, да и пошел к себе в избушку. Собрал в рюкзак одежонку покрепче, пропитание на три дня, топор, снасти, новомодный спальник с подстилкой, чтобы спать в тепле даже на сырой земле, складной дождевик, запас патронов, то да се и рюкзак плотно так заполнился. И ведь ничего вроде лишнего не берешь, а он всегда заполняется, хоть на два дня рассчитываешь, хоть на две недели. Есть в этом какая-то специальная рюкзаковая тайна, неподвластная владельцу этого самого рюкзака. Вот сторонним людям, тем, почему-то все как раз ясно. Они почему-то все понимают и всегда готовы посоветовать, что лишнего из рюкзака следует вытащить, а что в него дополнительно крайне необходимого доложить. И ладно бы они были просто готовы советовать, но при этом гордо молчали, так ведь нет, обязательно тянет их разболтать все сокровенные рюкзаковые тайны, словно их клещами за их длинный язык тянут. И такое вещают, что просто диву даешься, и сразу хочется посоветовать тому мастеру, что клещами орудует, не тянуть за язык попусту, а разом-то его и вырвать, чтобы наступила, наконец, долгожданная тишина и посторонний знаток застыл бы таки в гордом молчании. Но сейчас посторонних в избе и ее окрестностях не было, Феррапонт, понятно не считался посторонним, да и по укладке рюкзака никогда с советами не лез, поэтому упаковался я в свое удовольствие, взяв все, что положено, но в меру. Мера, впрочем, оказалась достаточно увесистой, но, взвалив ее на плечи, решил я, что мне она вполне впору, а потому, вышедши из избы, прикрыл дверь за собой и подпер ее палочкой, надел на голову картуз и снял с колышка, вбитого в стену свое любимое ружьецо тульского производства.

Ферапонт, уже полностью снаряженный в дорогу, одобрительно кивнул мне, с уважением поглядел на произведение тульских мастеровых оружейников и уверенно пошел по тропинке протоптанной зверями и человеками вдоль реки Тараканихи. И ничего удивительного мне в том не показалось, ни уверенность его, ни уважительность. Как же ему было не уважать это ружьецо, коли оно полгода назад дало ему целых пятнадцать минут чистого времени, пока палило, правда, при моем посредстве, в наседавших на нас купеческих охранников и подтянувшихся для их помощи полицейских чинов во главе с самим Иваном Порфирьевичем Шабалкиным. А это, я вам скажу, совсем даже не шутейное дело. Участковый пристав Иван Порфирьевич человек очень даже серьезный и известный всем не только во вверенном ему участке, но и во всем стане. Пустой пальбой его, понятно не испугать, но и на рожон при беглом обстреле, который я производил, он тоже не полез. А так, я пострелял, в меня постреляли, патроны у меня закончились, я и отошел на заранее подготовленные позиции. Убежал, короче говоря, прихватив с собой сумку, в которую предусмотрительно и сбрасывал стреляные гильзы. Пристально углядеть меня никто не смог, потому как порохового дыма там было достаточно много, одежда на мне была самая обыкновенная, лицо я замотал шарфом, а бегаю я быстро. Да и калоши с сапог я в удобном месте снял и прервал тем самым цепочку следов, по которым меня кинулись было искать. Искали, конечно, как не искать, да так и не нашли.

Не то произошло с Ферапонтом. Кануть в полную неизвестность ему никак не удалось. За те пятнадцать минут, что шла стрельба, он очень серьезно и обстоятельно переговорил с глазу на глаз с купчиком Серебрянским, которому как-то отдал деньги на хранение и прирост. Отдать то отдал под честное купеческое слово, да только внезапно отшибло память у Серебрянского про тот уговор, и никак он не мог вспомнить ни про деньги, ни про слово свое честное, да и вообще клялся при всякой встрече, что видит Ферапонта в первый раз. Что уж там с ним такое приключилось, неизвестно. Может он головой ударился обо что-то твердое и избирательно потерял память, может, его укусил хищный клещ или собака бешеная какая и через это он в памяти повредился. А то вот говорят, что память ухудшается сразу после родов от сильных переживаний, но тут этот случай никак не подходит, Серебрянский хоть и весьма солидного сложения, но рода все-таки мужского и родить не в состоянии. Одним словом, какая-то мутная история с этим Серебрянским приключилась. Непонятная. Но за пятнадцать минут разговора с Ферапонтом произошло чудесное восстановление потерянной было памяти или, как говорит поп Абакум, «снизошла таки небесная благодать на тварь земную греховную, но душу имеющую. А душа, уж коли она есть, обязана ниспосланную благодать хранить с прилежанием и приумножать по мере сил своих, дабы отличаться от обычных неразумных тварей земных, по сути своей бездуховных, а, следовательно, и ничтожных».

В общем, снизошла благодать, признал таки Серебрянский Ферапонта и про слово свое нерушимое купеческое вспомнил и от радости такой, будучи в духовном просветлении вернул он и деньги и оговоренные проценты. Порывался было в благодарность еще и сверх того передать, да только Ферапонт этого не принял и наотрез отказался принять лишнее, с чем и ушел от Серебрянского.

Все было бы хорошо, да вот только душа у Серебрянского оказалась шибко прогнившей и насквозь дырявой. Вся полученная им благодать ровно через пять минут после ухода Ферапонта без остатка вывалилась сквозь прорехи его греховной души и канула впустую в небытие. И такого всякого разного он наговорил участковому приставу Ивану Порфирьевичу про злого и страшного Ферапонта! И про перенесенные им бесчеловечные пытки каленым железом и про жуткие пытки испанским сапогом и про те неподьемные горы золота, которые он якобы вынужден был отдать Ферапонту, спасая свою жизнь, что Иван Порфирьевич сильно усомнился в правдивости этих показаний, хотя по долгу службы и записал все в протокол. А записавши, принялся за розыски Ферапонта. Только не судьба была им встретиться и переговорить за казенным столом при свете тусклого солнца, проходящего сквозь частые прутья решетки.

На этом месте моих размышлений Ферапонт бодро вступил в воды славной реки Тараканихи, перешел ее и, не останавливаясь, двинулся дальше. Да и чего тут останавливаться, если воды в той Тараканихе сейчас было разве что по щиколотку, никак не больше. Поэтому и я не менее смело прошлепал по мелководью и пошел следом за Ферапонтом.

Вот, значит Иван Порфирьевич ходил следом за Ферапонтом, ходил, да так его и не встретил. В общем, получилось у них как в той притче, которую рассказывал поп Абакум про ежика и бегущую за ним лису. Дескать, бежит за ежиком леса и бежит быстро, в десять раз быстрее, чем ежик. Ну, бывает такое, может ежик ленивый или лапка у него болит или, скажем, две лапки. Да только как быстро лиса следом за ежиком не бежит, а догнать его никак не может. Только она добежит до него, а он за это время на десятую долю лисьего пути успеет уйти вперед. Пробежит она этот путь, а еж опять на десятую долю впереди, Она пробежит эту долю, но и еж успеет продвинуться вперед. Ну и так далее. В общем, не догнал Иван Порфирьевич Ферапонта.

Зато повстречался ему в его поисках Соломон Давидович Гольдман, адвокат. Соломон Давидович высказал недоумение беспочвенными поисками добропорядочного и законопослушного гражданина Ферапонта, который, как известно, никаких действий против Серебрянского не предпринимал, да и вообще, как многократно слышали многие свидетели от самого Серебрянского, не был с Серебрянским даже знаком. Возможно, Серебрянский и не осознанно пытается опорочить доброе имя Ферапонта, а просто заблуждается и путает его с кем-нибудь другим, что вовсе не мудрено, ввиду плохого зрения Серебрянского в связи с некоторой отечностью его глаз, в простонародье называемого фингалами под оба глаза. К тому же совершенно случайно у Соломона Давидовича оказались свидетельские показания шестерых уважаемых граждан, которые в момент происходящих с Серебрянским прискорбных событий видели гражданина Ферапонта в трактире «У каменной чаши». И сидел там Ферапонт мирно за столом, благопристойно пил кефир и внимательно читал книжку местного автора Павла Петровича Бажова про непростую жизнь рудничных работных.

Иван Порфирьевич принял к сведению сказанное Соломоном Давидовичем, приобщил к делу свидетельские показания, но поиски Ферапонта не прекратил, хотя и бумаги для взятия Ферапонта под арест получить ему тоже не удалось. Уже и времени сколько прошло, уже и Серебрянский давно покинул наши края, но Иван Порфирьевич не оставил своего намерения осуществить допросные действия в отношении гражданина Ферапонта. Что же касается Серебрянского, то, как же ему было оставаться в этих местах с его-то больной памятливостью, с ним же никто дел никаких не стал больше вести. Местные купцы, конечно, из купеческой солидарности навестили его и высказали ему свое сочувствие его горю. После их краткого визита, поблекшие было фингалы, вновь расцвели свежими красками, причем вообще во все его лицо. А может и во все тело, но его он на всеобщее обозрение предъявлять не стал, а вот морду свою, именно что морду, потому что какое ж это лицо, если оно столь цветасто, морду от каждого любопытствующего встречного не спрячешь. Как сказал тот же купец Штрюхель, зашедший после того достопамятного посещения выпить в заведении «У каменной чаши» рюмку освежительного, мол, нечего было этому стервецу поганить купеческое слово. Вот Серебрянский и отъехал.

Тут я очнулся от воспоминаний полугодичной давности, огляделся внимательным образом и понял-таки, куда мы направляемся. А направлялись мы к скале под названием Дыроватый Камень. Называлась так скала, потому что на вершине ее было сквозное овальное отверстие, сквозь которое мог свободно пролезть взрослый мужчина даже и совсем не хилого сложения. Это я могу сказать со всей ответственностью, потому как я сложения вовсе не хилого и в отверстие это лазил. Просто из любопытства. С одной стороны горы есть к этому отверстию вполне себе пологий подход. А как вылезешь с другой стороны, то очутишься на узеньком таком карнизике, который круто обрывается вниз саженей на двадцать. И хоть место вроде диковинное, да только никто особенно туда и не ходит, разве только вот как я – один раз залез, посмотрел и больше не тянет снова туда залазить. Да и слушок какой то нехороший про место это как бы ходит. Вроде бы когда-то, с кем-то, что-то такое здесь приключилось, и с тех пор его, этого кого-то, никто никогда не видел, впрочем, ничего конкретного и никаких имен опять же никто и опять же никогда не называл. Но слушок ходит. Вид с карнизика, конечно, открывается красивый, но и только, больше ничего интересного там никогда не было. Хотя нет, малинник там неплохой между покосом на большой поляне перед скалой и самой скалой. Но Ферапонт особо ягодой, тем более малиной, вообще-то никогда не интересовался. Его в лесу всегда интересовало что-нибудь более существенное, то, что можно сварить или поджарить на костре, или запечь на угольях. Тут я вначале решил, что мне померещился запах кострового дымка на почве собственных размышлений и наступлением времени, когда добрые люди, как бы они не торопились, должны делать перерыв в делах и заниматься обедом. Но чем ближе подходили мы к Дыроватому Камню, тем сильнее припахивало дымком. И даже начал примешиваться запах еще чего-то хорошего и приятного, пробуждающий детские воспоминания о горячих оладьях, сметане и кружке свежего молока. Но тут в животе у меня как-то уж слишком обличительно заурчало, и очарование воспоминаний сразу исчезло, осталось только желание чего-нибудь съесть. Тропинка, по которой мы шли, выскочила из леса и влилась в старую зарастающую кустарником дорогу. Вернее, это я помнил, что дорога должна была быть старой и зарастающей, а на деле дорога оказалась совершенно неожиданно наезженной и натоптанной, словно по ней прошлась целая армия с обозом. Ферапонта это, кстати, совершенно не смутило, он, как ни в чем не бывало, не снижая темпа, пошагал по дороге, уверенно обходя взбаламученные лужи, встречающиеся по пути. Ну, и я, ни о чем не спрашивая и не удивляясь, пошел за ним следом. И минут так через пять мы уже выходили на поляну перед скалой Дыроватый Камень. И здесь я в очередной раз убедился, насколько я бываю прозорлив и дальновиден в своих суждениях. Именно, что армия и притом с обозом. Понятно, что не сама армия поротно и повзводно, со знаменами, барабаном, веселыми маркитантками и генералом впереди на белом коне, а армия всякого разного народа. Вдоль дороги стояли разного рода телеги, волокуши и новомодные самодвижущие механизмы. На поляне стояли цветные шатры, палатки, шалаши, юрты, чумы и даже, как мне показалось, заморский вигвам. Дымили костры, где-то довольно мелодично звенела гитара, деловито ходили между времянками разномастно одетые люди. Кто-то только ставил свой шатер, а кто-то уже сворачивался. В общем, никакого покоса не осталось, пропал покос, всю траву вытоптали или помяли. На ближнем к скале краю поляны на недавно вкопанном в землю столбе висел транспарант с надписью "Таможня". На противоположном краю поляны висели два указателя с буквами «М» и «Ж». Вообще-то, все это походило на ярмарку, которую обычно устраивают на праздник. Там тоже всегда много народу, стоят торговые и развлекательные шатры, играет музыка, ходят ряженые и пекут блины. Музыки здесь, правда, не было слышно, и не прогуливались женщины в праздничных нарядах, зато мужики, сидящие возле своих временных жилищ, вполне годились на роль ряженых из-за своей разномастной одежды. И еще, здесь тоже пекли блины. И судя по запаху, это были хорошие, просто очень хорошие и правильные блины. Очень даже пригодные для обеденного поедания блины.

– Ферапонт, смотри-ка, блины пекут. – Ненавязчиво намекнул я Ферапонту на обеденное время. – Блинная то одна, уж там наверняка много чего знают о том, что же здесь творится.

– Верно мыслишь, Ваня, хотя и, сдается мне, что думаешь ты сейчас не о том, что происходит вокруг, а о том, что происходит внутри тебя, но все равно, правильно.

И пошли мы прямо на середину поляны, туда, откуда доносился до нас запах подогретого масла и поджаренных блинов. За дощатым прилавком стояла румяная девица в белом поварском халате и с белой поварской шапкой на голове. Слева от нее виднелась переносная чугунная печка, на которой стояли две чугунные же сковородки.

За ее спиной со скучающим видом стояли два здоровенных бородатых мужика, одинаково одетых, вроде как прислуга, только при таких разбойных рожах как у них, все желающие поесть блинов, имея определенную осмотрительность и приобретенную в жизни осторожность, должны были бы скоропостижно терять аппетит и обходить это заведение дальней стороной. Вполне возможно, что и обходят, иначе чего бы это у прилавка только мы с Ферапонтом и стоим?

Я на всякий случай внимательно так мужиков этих оглядел, особо отметив короткие, но увесистые дубинки у них на поясе, внимательно, но ненавязчиво осмотрел пригожую девицу за прилавком и тоскливо уставился на пустые сковороды.

– Что желают новоприбывшие странники? – приветливо улыбнулась девица и тонким пальчиком, с надетым на него перстеньком, подоткнула под поварскую шапку, вылезший было завиток светлых волос.

– Блинков бы поесть, – вздохнул я и снова грустно посмотрел на незаполненные сковороды.

Ферапонт скинул рюкзак, снял картуз, основательно так взгромоздился на стоящую возле прилавка березовую чурку и улыбнулся девице своей особой улыбкой.

– Нам блинов и чаю с молоком.

– С вас рубль – озвучила девица несусветную цену и быстро разлила по сковородкам жидкое тесто. Сковородки дружно зашумели и распространили по округе манящий запах вкусности и радости. Ферапонт, не торгуясь, вынул из кармана блестящий серебряный рубль и катнул его по стойке к девице. Та почти незаметным движением подхватила монету и небрежно бросила куда-то под прилавок, где он издал приятный звон, столкнувшись со своими серебряными собратьями.

– Блины будете с маслом или сметаной?

– И с медом тоже, если можно, и мне молоко, но без чая – быстро уточнил я, усаживаясь на другой березовый чурбан. Рюкзак свой я успел пристроить вместе с Ферапонтовым, но тульское ружьецо прислонил к стойке, чтоб оно было рядом, под рукой. Девица выдала нам по простому влажному рушнику для протирки рук, и пока мы вытирали руки, перед каждым из нас возникла глиняная тарелка с парой горячих блинов, появились блюдца с растопленным сливочным маслом, со сметаной и с медом, деревянные ложки и кружки. У Ферапонта с забеленным горячим чаем, а у меня с прохладным молоком. Мы с Ферапонтом уважительно так поглядели на бойкую девицу и придвинули тарелки к себе поближе. Несколько минут шло тихое молчаливое соревнование между девицей и нами по готовке и поеданию блинов. Девица не делая ни одного лишнего движения, разливала тесто, стремительно переворачивала блины и, сняв их со сковородок, ловко складывала пополам и перебрасывала на наши тарелки. Мы с Ферапонтом подхватывали горячие хрустящие блины, макали их в сметану или масло, а то и в тягучий мед и быстро поедали, успевая при этом хлебнуть из кружек. Но как только был проглочен последний блинный кусочек, на наши тарелки тут же ложился новый горячий блин. Сложилось хрупкое равновесие, но тут я чуть-чуть ускорился, к тому же у меня кончилось молоко, и я со стуком поставил пустую кружку перед девицей. Пришлось ей немного отвлечься от выпечки блинов, чтобы достать из под прилавка кувшин и наполнить из него мою кружку молоком. Кувшин после этого она, предусмотрительно убирать со стойки уже не стала. К тому же дрова в печке стали прогорать и девица, не оборачиваясь, взмахнула левой рукой и повелительно ткнула пальчиком в печку. Перстенек задорно сверкнул на пальчике желтоватым огоньком, а мужики за ее спиной, до этого с интересом глазевшие на наше соревнование, разом сорвались с места. Один быстро начал подносить мелко колотые дрова, а другой, опустившись на колени, принимал дрова и старательно заполнял ими печь. Печка довольно загудела, мужики заняли прежнее положение, а мы с Ферапонтом получили короткую передышку, которой я и решил воспользоваться и кое-что уточнить для себя.

– И как это у тебя так ладно с блинами получается? Я вот, как ни пытался, так и не смог ни разу правильно приготовить блины, не получаются и все тут.

– Что ж тут сложного-то? Разливаешь тесто по сковороде ровненько и никаких сложностей.

Девица перекинула нам на тарелки по блину и наглядно продемонстрировала, как надо разливать тесто. Я свернул блин в трубочку, макнул его в сметану и согласно покивал головой.

– Это все правильно. Только у меня они при этом к сковороде липнут и нипочем не хотят целиком отлипать.

– Так сковороду надо ж смазывать маслом-то.

– Да как же, конечно, смазывал. И подсолнечным маслом, и сливочным и заморским оливковым. И салом пробовал, и топленым жиром, ничего не помогает – прилипают и все.

Девица нахмурилась, ловко перевернула блины и с сомнением посмотрела на мою пустую тарелку.

– Может сковородка у тебя не правильная была или ты ее не чистил перед употреблением?

– Всякие сковородки пробовал, и чугунные, и стальные и со специальным покрытием. И с солью их прокаливал, и луковицей протирал, все одно прилипают.

– Так ты что, все тесто так впустую и изводишь?

Девица перекинула мне на тарелку оба блина, полностью пригнорировав тарелку Ферапонта.

Я с благодарностью улыбнулся и щедро полил блины маслом и медом.

– Нет, зачем впустую. Коли блины не идут, перевожу тесто в оладышное, а вот с оладьями у меня уже никаких проблем не бывает.

– Могу подтвердить, – быстро встрял в разговор Ферапонт.

– Оладьи у Вани всегда отличные. Его, кстати, зовут Иваном. А мое имя Ферро Понт.

Ферапонт со значением поглядел на девицу, а потом на свою пустую тарелку.

– Так вот, Иван большой знаток оладий. Он их или так печет или с ягодой, черникой ли, брусникой и прочими ягодами. Может и с изюмом или кедровыми орешками. А жарит их, на чем придется. Хоть на сковороде, хоть на лопате. И в солнечный день и под дождем, и на печке и на костре. А вот блины точно не жарит, не выходят они у него.

– Как интересно. А я никогда не пробовала оладьи с черникой. Меня, тоже, кстати, зовут Василиной.

Девица перебросила нам новую порцию блинов, не обделив теперь и Ферапонта. Я тут же свернул блин и замешкался, выбирая, с чем бы его употребить, С маслом или сметаной. Хотя неплохо было бы и со свежей черникой. Я все же выбрал сметану и сделал пояснение для Василины.

– С черникой оладьи надо делать прямо в лесу, чтобы ягода была свежесобранная. И чтобы оладьи пахли легким дымком, надо их на костре делать.

– Это ты меня так приглашаешь с тобой пойти в лес на черничные оладьи? Как неожиданно. Я подумаю, – хитро улыбнулась девица Василина.

И я почувствовал, как на мне скрестились тяжелые взгляды бородатых мужиков, словно в меня прицелились из двух крупнокалиберных стволов и пальцы уже тянут спусковые крючки. Я даже слегка вздрогнул, ненароком подтянул к себе свое ружьецо и подумал, что вроде бы никого никуда еще не приглашал. Хотя, если Василина считает, что уже пригласил, то может и приглашал. Я схватил с тарелки новый блин и прищурился на мужиков, определяя, на что они могут быть способны. Выходило, что такие ушлые мужики могут быть способны на очень многое, да ведь только всегда есть разные варианты. Но тут меня в бок пихнул локтем Ферапонт и перебросил на мою тарелку блин со своей тарелки.

– Ваня, ты кушай, кушай блины, дорога-то у нас неблизкая. Видите ли, Василина, черника в лесу еще не вызрела, за черникой надо немного попозже идти и, если таковое желание у вас появится, то мы всегда к вашим услугам, и готовы показать вам и, разумеется, вашим сопровождающим самые ягодные места.

– Ах, как это любезно с вашей стороны, что ж, при случае, мы, конечно, воспользуемся вашим предложением.

Василина легонько помахала ручкой, и мужики за ее спиной расслабились и перестали вертеть взглядами дырки в моем теле. Ну и я, соответственно, тоже перестал делать своим взглядом из них решето и мирно переключился на блины, тем более, что это занятие мне нравилось значительно больше.

– А не подскажете ли, очаровательная Василина, какому событию должны мы с Иваном быть благодарны, что нам довелось познакомиться с вами и вашим несравненным искусством изготовления столь великолепных блинов?

– А вы льстец, Ферро Понт, хотя и не скрою, что приятный льстец. А событие обычное, хоть и нечастое, но постоянное. Раз в сто лет проводится испытание и выбираются те, кто сможет пройти из этого места обитания в другое место обитания, ну а там, в новом то месте, уже как кому повезет. Да вот, смотрите сами, сейчас как раз начинается очередное испытание.

Василина показала на вершину Дыроватого Камня, и мы с Ферапонтом повернулись к скале. В сквозном отверстии появился какой-то человек, вылез на карниз и замер, подняв руки над головой. Следом за ним вылез второй. Оба оказались связаны между собой веревкой, закрепленной у них на поясах. Первый шевелил в воздухе руками, шевелил, шевелил, да вдруг замер и подпрыгнул вверх. Подпрыгнул и прямо завис в воздухе на секунду, а может на две. Не успел я удивиться, как он рухнул вниз, а следом за ним с криком ухнул с карниза и привязанный к нему второй испытуемый.

– Вот, блин! – я вскочил с чурбака. Надо было бы побежать, поглядеть, может можно еще чем-нибудь помочь, хотя я ясно понимал, что помочь там уже ничем нельзя. Это ж двадцать саженей, а внизу острые камни.

– Да ничего им не сделается, там внизу нынче сетку натянули, – спокойно прояснила ситуацию Василина, – и вот тебе Ваня, твой блин, коли ты так просишь.

И на мою тарелку упал горячий блин.

– А раньше, говорят, никаких сеток не было, поэтому и проходили многие. А сейчас один за другим падают. Вместо того, чтобы вверх ползти, они все стараются вниз оборваться, никакого желания попасть в дведевятое царство в них нету, симулянты какие-то.

– Куда попасть, в какое такое царство? – глупо переспросил я.

– В дведевятое, – как то хором ответили мне Василина вместе с Ферапонтом. Хором, но по-разному. Сторонняя мне Василина, та ответила благожелательно, я бы даже сказал душевно, а вот мой друг Ферапонт произнес это холодно, отстраненно, как бы, между прочим.

Я же, скорее по инерции, чем по потребности сгреб блин с тарелки, измазал его медом и сжевал. И в процессе жевания, то ли от активных жевательных движений, то ли от избытка меда, а оба эти фактора, я вам скажу, сильно способствуют умственной работе, а, возможно, от чего-нибудь еще, но возникло у меня нехорошее предчувствие.

– Скажи, Василина, а не видела ли ты здесь одного чернявого, неприятного типа. Лицо у него вытянутое, глаза навыкате, черные, брови густые, изогнутые, нос длинный с горбинкой, губы тонкие, злые, усы щеточкой, борода клинышком, на правой щеке шрамик, как от ожога. Предположительно прибыл сюда вместе со смерчем незадолго до нас.

– Ох, Иван, как ты это интересно сказал, я даже боюсь спросить, твоего отца, случайно, не Порфирием ли зовут, уж больно ловко ты описал мне Шарапута колдуна. Но предупреждаю сразу, свидетельствовать против него не буду, вот к этому даже не призывай.

– Даже и не буду, таких намерений у меня и не было. И отчество у меня вовсе не Порфирьевич. Просто встретиться тут должны были, поговорить.

– Опоздал ты Ваня, – Василина всплеснула руками, что совсем не помешало ей ровно разлить тесто по сковородкам.

– Он тут, как только появился, так сразу сговорился с каким-то мужичком и они на пару и отправились судьбу испытывать. Мужичок такой из себя довольно плотный, среднего роста, круглолицый, сероглазый, курносый, губы улыбчивые, подбородок твердый, особых примет не имеет, прибыл сюда в одиночку, пешим ходом.

Я посмотрел на напрягшегося Ферапонта и покачал головой.

– Нет, это, конечно, не он, не может такого просто быть.

Ферапонт внимательно оглядел округу и кивнул мне, соглашаясь с моим мнением.

– Такого быть точно не может, просто похож, не более. А скажите нам, любезная Василина, чем у них это испытание судьбы то закончилось?

– А у них все сладилось, они, поди, сейчас уже в этом самом дведевятом царстве. Да и то сказать, Шарапут хоть и неприятен на вид, но колдун то он сильный.

– А если он такой сильный, то зачем он с незнакомым ему мужичком сговаривался на пару в это царство идти, чего один то не пошел?

Вопрос я задал вроде правильный, а только по взглядам и Василины и Ферапонта понял, что опять спросил то, что и так всем понятно, ну, кроме разве что меня одного, непонятливого.

– А в дведевятое царство, Ваня, можно только вдвоем войти, никак иначе. Одиночке-то туда, сказывают, путь заказан. Да и выйти оттуда можно тоже только вдвоем.

Я, из вежливости, съел еще пару горячих блинов и окончательно осознал, что попал. И попал не я один. Коли уж я собрался разобраться с этим самым Шарапутом, то обратного хода у меня нету, а колдун он там или не колдун, это меня волновать не должно. Придется мне теперь в это их царство идти, да только даже не мне, а нам. Ферапонт, он меня при таких обстоятельствах одного не бросит, и придется мне обременять его этим походам неизвестно куда.

– Мы, что же, прямо сейчас может забраться на Камень и попытаться куда-то пролезть?

– Нет, конечно, – Засмеялась Василина и раскинула нам блины по тарелкам.

– Когда бы так все легко было, я бы здесь ничего не наторговала. Тут все посложнее будет. Сначала, все идут к таможне. Там дведевятые таможенники предлагают вытащить из специального мешка номер очереди, по прохождению испытания. А как номер вытащите, сразу станет ясно, сколько вам ждать, пока очередь не подойдет. Вон их сколько, ожидающих то, целая поляна. А проход один и открывается он, говорят, не слишком часто, да и ненадолго. Так что гляди, Ваня, может быть придется тебе просидеть на этой поляне как раз до того времени, как черника созреет.

Я с укоризной посмотрел на насмешницу, доел очередной блин и осторожно сполз с чурбака. Ферапонт уже подхватил свой рюкзак и взваливал его на спину.

– Благодарствуем тебе, прелестная Василина, и накормила нас и напоила и советом одарила. Пойдем теперь и мы судьбу пытать.

– Спасибо, Василина, рад был знакомству. Блины у тебя уж очень хороши.

Я с усилием застегнул защелку пояса рюкзака на своем животе и закинул за правое плечо тульское ружьецо.

– Приходите еще, я к вечеру блинов с творогом напеку или еще с чем. Да, Ваня, тут давеча неудачники, что испытание не прошли, сказывали, что надо все время лезть вверх, даже если тебе кажется, что ты падаешь вниз. Мне это не понятно, но тебе, может, и пригодится.

– Может и пригодится, там видно будет. И Василина, на всякий случай, должен сказать, я блины любые приветствую, только не с капустой. Ну, бывайте, мужики.

Я чуть приподнял картуз и удостоился легких кивков мужичков, стоящих за спиной Василины.

Под вывеской «Таможня» нас встретили двое служивых в синих мундирах без погон, но при портупеях и саблях с чернеными рукоятками в вычерненных ножнах. Торжественно так смотрелись, солидно. Черная кокарда на синих фуражках придавала таможенникам своеобразную строгость и суровость. Вот только, что изображено на кокарде, я так и не разобрал, то ли зверь какой, то ли птица звероподобная. Одно понятно, что у нас таких существ не водится. Третий таможенник сидел за массивным столом, сколоченным из толстых струганых досок. На столе стоял объемистый наполовину наполненный стеклянный графин, три керамические кружки, керосиновая лампа, капитанский рупор и канцелярские принадлежности. При нашем приближении таможенник открыл толстую книгу в кожаном переплете и придвинул к себе письменный прибор с чернильницей, перьевыми ручками и промокательным валиком.

– Кто такие будете и по каким делам направляетесь в дведевятое царство? – ровным равнодушным голосом вопросил таможенник и открыл чернильницу.

– Ферро Понт, негоциант, со товарищем Иваном. Направляемся по торговым делам. Изучение рынка недвижимости.

Из присутствующих удивился только я. Таможенник даже не моргнул глазом, окунул ручку в чернильницу и аккуратно записал: Ферро Понт, негоциант, товарищ Иван, торговля.

– Номер какой?

Один из таможенников протянул Ферапонту синий замшевый мешок. Ферапонт сунул в мешок руку, пошебуршал, чего-то там перебирая, и вытащил лотошный кубик.

– Номер семь, – торжественно произнес Феррапонт и положил кубик на стол перед таможенником.

Таможенник записал номер в книгу, повел пальцем по записям, перелистнул страницу назад, опять провел пальцем по записям и выдал свое заключение.

– Они следующие. Снаряжайте их.

Нам тут же выдали два широких пояса, веревку с карабинами, чтобы пристегивать ее к поясам и зачитали короткую инструкцию по технике безопасности на высоте. Пока Ферапонт с умным видом ее выслушивал, я быстро разобрал свою тулку, разложив ее прямо на столе таможенника. Достал из рюкзака чехол, уложил разобранное ружье в чехол, а чехол надежно упаковал в рюкзак. И сделал все это предельно быстро, и, как оказалось, совсем не зря. Едва я надел рюкзак и затянул последний ремешок, как лампа на столе начала светиться, постепенно разгораясь. Таможенник взял рупор, повернулся к поляне и оповестил всю округу.

–Номер семь. Ферро Понт и товарищ Иван.

Потом повернулся к нам и ткнул рупором в сторону лампы.

–Чего стоим, чего ждем? Проход надолго не открывается. Поторопитесь.

Ну, мы и пошли на вершину Дыроватого Камня. Я шел следом за Ферапонтом и никак не мог понять, что я собственно здесь делаю, куда это меня несет, и на что все это похоже. Ну, похоже это все на ярмарку, это то я сразу понял, и, главное, все действия проходят как на ярмарке. Пришли, поели, посмотрели, поговорили, поспорили и при всем стечении честного народа полезли наверх. Все как на ярмарке. Там всегда вкапывают гладкие столбы и на них на разной высоте вешают всякие призы. Петуха в клетке, сапоги, балалайку или связку баранок. И вот желающие лезут на этот столб на потеху окружающей публики. Но долезают не все. Все как здесь. Ладно, я там, на ярмарке в прошлый раз снял со столба хорошие хромовые сапоги и что самое приятное они мне подошли впору, как на меня стачали. Здесь же даже низки бубликов не предвидится, разве что дырки от этих самых бублика можно будет добыть. И ладно бы я один перся к черту на кулички, это-то как бы ничего, но ведь я еще и Ферапонта за собой тащу, а это уже совсем другое дело. Хотя, с другой стороны, Ферапонт так часто втягивал меня в свои аферы, что будет справедливым хоть раз использовать его в своих интересах, тем более, что он как бы сам вызвался мне помочь в этом деле.

Так я себя накручивал, пока шел по тропинке, хотя и понимал, что когда дойдет до дела, все эти мысли сами уйдут и останется только любопытство, что же это за царство такое, куда все рвутся, да не все попадают.

Дошли мы до вершины, пролезли один за другим через дырку, что дало название этой скале, и очутились на том самом узеньком карнизе, который обрывался в глубокую пропасть, на дне которой должна была быть привязана страховочная сетка. Вот только ее там не было. Нет, не то чтобы сетки не было, а пропасти не было. Вообще. Зато была новая скала, возвышающаяся над нами. Крутая, но не отвесная. И как я понял, на нее-то нам и надо забраться. Задачка, в общем-то, не сложная, начать и кончить. Только лезть куда-то мне почему-то ну совсем не хотелось. Блинами с творогом меня там вряд ли кто накормит. И если бы я так от души не заправился у Василины блинами, хотя и без творога, то может быть, я бы и не стал продолжать этот странный подъем неизвестно куда. Я на всякий случай пошлепал ладошкой по скале, убедился, что это не виденье, а самая настоящая твердая скальная порода, вроде как габбро диорит, переглянулся с Ферапонтом да и полез наверх. Хорошо так полез, напористо, да только быстро понял, что что-то здесь все-таки не правильно, не так, как должно быть. Рюкзак почему-то начал съезжать мне на загривок, а картуз, если бы я его предусмотрительно не прицепил ремешком под подбородок, легко улетел бы наверх. И вот что удивительно, картуз стремился упасть наверх, а сапоги при этом стремились упасть вниз.

– Фер, – заорал я, – закрепись и держи меня, я, кажется, вверх падаю.

Вот что мне всегда нравилось в Ферапонте, так это то, что он обычно не задает глупых вопросов. Сначала он делает то, что надо, а уже потом уточняет. Вот и тут он сразу как-бы соединился со скалой в единое целое так, что ни его от скалы, ни скалу от него оторвать было бы невозможно. Я быстро развернулся и полез наверх задом наперед. Потом закрепился, как смог и стал страховать Ферапонта. Тот быстро сообразил, что к чему и уверенно спустился или может правильнее, поднялся ко мне. Я полез дальше, но верх с низом опять поменялись, и пошло, поехало. Менялись верх с низом, право с левым. Цепляясь за камень, никак не угадаешь, куда же он будет падать, а куда будешь падать ты. Намаялись мы с этой скалой, не знаю как, и уж точно поняли, что в одиночку там пройти невозможно. Но мы прошли. Не быстро, но прошли. Забрались на вершину и распластались на ней, намертво вцепившись в камни. Отлежались, обсудили ситуацию и решили, что передвигаться по-пластунски, конечно надежно, но не совсем красиво и очень неудобно. Ферапонт закрепился и руками и ногами, а я с трудом разжал вцепившиеся в камни пальцы, с опаской поднялся и сделал несколько шагов, насколько хватило страховочной веревки. И ничего не произошло. Тогда поднялся и Ферапонт. Постояли, поозирались. Скала как скала. Только совсем не вершина, а подножье скалы. А сама скала возвышалась над нами, с той самой стороны, с которой мы сюда влезли. Или, наоборот, спустились. А вот туда ли куда надо мы влезли или спустились, этого мы пока понять не смогли. Никаких указателей, никаких надписей нет. Хорошо хоть, что место натоптанное, мы по натоптанному и пошли потихоньку. Все вокруг все то же, что и у Дыроватого Камня, мшистые валуны, розовеет зацветающий иван-чай, кустятся веселые ромашки, дальше натоптанная тропа углубилась в сосновый лесок и под ногами замелькали невысокие кустики черники с поспевающей ягодой. Шли недолго, меньше часа. Потом тропа вышла из леса, ну как вышла, мы по тропе вышли из леса на свободную от леса вершину холма. Здесь был установлен темный от времени дощатый стол, две скамьи вдоль стола, чуть дальше организовано кострище.

Тропинка ушла вниз по склону холма к наезженной дороге, а с холма открывался вольный вид на местную окрестность, недаром тут и место такое оборудованное. Можно не утомляя ног сидеть и рассматривать виды. Хотя по мне, так вид был не то, чтобы шикарный и пышный, нормальный, в общем-то, обычный такой вид с возвышенности. Под холмом пролегала дорога, проходящая через нескошенные еще поляны и упирающаяся через полверсты в высокое серое строение, окруженное каменным забором. Мы, не сговариваясь, прошли к столу и сели напротив друг друга. Как я и полагал, информация о месте нашего нахождения сразу же обнаружилась прямо на столешнице. Старая надпись «Hier war Gans» довольно аккуратно была вырезана на досках стола. Сразу же под ней несколько небрежно нацарапано «А здесь был Ваня». Коротко и ясно. Остальные вырезки на столешнице были той же направленности. Всякий, из оставивших автографы, явно старался показать, что вот проходил тут не кто-нибудь, а человек серьезный, знающий буквы и даже умеющий написать свое собственное имя. И ничего с этим поделать нельзя. Это своего рода такая традиция. Стоит только обиходить в лесу удобное место для краткого отдыха, навес какой, или вот как тут стол со скамейками, так сразу сбегаются этому месту шибко грамотные люди с вострыми ножиками и не жалея своего времени начинают покрывать затейливой резьбой все ровные поверхности. Ну а те, кто не очень уверен в своей грамотности, те, обычно, пытаются изобразить свой собственный лик. Правда, если судить по изображениям, эти люди, как правило, имеют ярко выраженное жуткое уродство лица. Возможно, именно поэтому они и скрываются в лесах, где при всяком удобном случае оставляют свои автопортреты, как вопль своей страдающей души, угнетенной сознанием крайней непрезентабельности собственной физиономии. Когда же свободного места для вырезания не остается, для творческого самовыражения в ход идут плоские камни и окружающие скалы. Каждый уважающий себя лесной интеллигент кроме острого ножика всегда носит с собой еще малярную кисть и пару банок трудносмываемой разноцветной краски. Вот этой краской они и вписывают свои имена на скальную поверхность и, возможно, считают, что этим вносят свой вклад в историю освоения этого мира, одновременно и украшая окружающую природу. Хотя по мне, так смотрится все это корявое художество, как исполненные впопыхах могильные плиты.

– Ты, Ваня, не туда смотришь, ты лучше вот сюда посмотри.

Ферапонт отвлек меня от моих глубоких раздумий о странностях человеческой натуры и постучал пальцем по столешнице. Я перегнулся через стол и, хотя надпись была перевернута, все же прочитал: «Шарапут». И надпись была не вырезана, а выжжена, будто по дереву водили раскаленной добела стальной спицей. Я потер пальцем по надписи и поднес ладонь к носу. Пахло горелой древесиной.

– Свежак. Тут он, голубчик. И куда же он теперь направился?

– А куда еще он в дведевятом царстве пойти то сможет? Тут, Ваня, для всех одна дорога, в замок Кощея.

– Какого такого Кощея?

– Бессмертного, Ваня, какого же еще. Вон он. Замок Кощея Бессмертного.

Феррапонт достал свой полевой бинокль, приложил его к глазам и ткнул пальцем поверх бинокля в сторону серого сооружения в конце дороги. Я, понятно, тоже повнимательнее поглядел на это странное здание и оно мне как-то не понравилось. Какая-то перевернутая призма с множеством выступов и впадин, ярусы закругленных вверху стрельчатых окон, каменные зубцы, обрамляющие все горизонтальные поверхности. На входе возведен греческий портик из мрамора. И над всем зданием высится башня, похожая на минарет, но увенчанная золоченой маковкой, как на православных храмах. Все это нисколько не походило ни на военное укрепление, ни на человеческое жилье.

– Это, по-моему, не замок, это просто архитектурный винегрет.

– Это называется не винегрет, а эклектика. Каждый Кощей под себя строил, вот и получилось некоторое смешение разными стилей и форм.

– Один мужик, по имени Вильям, помнится, говорил, мол, в словах важно не их значение, а суть. Ты как все это не называй, хоть эклектикой, хоть винегретом, а все одно выходит винегрет. Да и причем тут каждый Кощей, если он один и к тому же бессмертный?

– Во-первых, этот твой Вильям рассуждал не о винегрете, а о розах. А во-вторых, Кощей Бессмертный это, Ваня, не имя с фамилией. Кощей это должность владетеля дведевятого царства. А имя у Кощея может быть любое, например Кощей Иван Палыч или еще лучше Кощей Ферра Понт. Тут у них, в дведевятом, понимаешь ли, традиция такая, раз в сто лет выбирать нового Кощея и, представляешь, как раз вот нынче и наступила эта знаменательная дата. Приглашают буквально всех желающих, без ограничений. Видишь, на воротах замка об этом прямо так и написано.

И Ферапонт эдак, со значением, глянул на меня и улыбнулся своей располагающей улыбкой, то есть улыбкой, обозначающей, что он вот прямо сейчас расположен влезть в очередную аферу. Я ему про его улыбку ничего говорить не стал, а забрал у него его бинокль, через который он рассматривал этот как бы замок Кощея, и поглядел на это сомнительное здание уже вооруженным глазом. И точно. Действительно, прямо над воротами растянуто белое полотнище и на нем крупными буквами написано: «добро пожаловать».

Вот тут в мою простую и бесхитростную душу и закралось сомнение в правильности моего восприятия происходящих событий и моей роли в этих событиях. Ведь, что получается, никто нам про Кощея ни у нас, ни в этой дведевятой местности ничего не говорил, а Ферапонт мне тут со знанием дела рассказывает о местных владетелях, о традициях и обычаях, действующих здесь, как если бы он тут всю жизнь прожил. Или как если бы он давно и серьезно готовился сюда попасть с целью захвата местной власти.

– Что-то, возможный Кощей Ферра Понт, нестыковочка у тебя с имечком твоим новым выходит. Для соответствия имени тебе надо или море железа или этакое суровое, железное море, а моря здесь, поди и нет.

– Совершенно напрасно изволишь сомневаться. Здесь мир особый, здесь, в дведевятом, если чего-то нет, то оно всегда появиться может. А хоть бы и море. И, сказывают, в былые времена было тут неподалеку море и вовсе даже не суровое, теплое, но стального, с синевой цвета.

– Это кто же такое сказывает-то? Вроде мы еще ни с кем из местных не разговаривали.

– Так ведь по соседству, считай, живем с этим миром. Они к нам попадают, мы к ним попадаем. Ты-то вот сам про Кощея Бессмертного ведь тоже слышал, сказки, наверное, читал. Только это все сказки, хотя и в них есть много правды. А вот моя бабка рассказывала про Кощея Бессмертного совсем другие истории.

Как я услышал про Ферапонтову бабку, так сразу снизошло на меня озарение. Про озарение поп Абакум, кстати, тоже, много чего говорил, и говорил интересно, но я даже не стал вспоминать, что именно он говорил, потому что не до того мне тогда было. А озарение на меня снизошло про то, что попал я в компот и вовсе не по собственному хотению. И вроде самое время было бы поразиться Ферапонтову вероломству и изощренному коварству, с которым он меня наивного завлек в зловещее царство Кощея на мою несомненную погибель. Да ведь только никто меня не завлекал, я сам пошел, по своей охоте. Да и коварства-то никакого не было, Ферапонт ведь меня ни в чем не обманывал, если что и говорил мне, так только правду. А что он просто воспользовался удобным случаем, так ведь мне ли не знать Ферапонта, сам должен был бы думать, куда иду. Ну а про зловещесть этого мира тут вообще никаких сомнений у меня не возникало. Обычный мир и никакой не зловещий. Лес как лес, поле как поле, а то, что здание странное, так мало ли на свете странных зданий, всех и не сосчитать.

Вернул я бинокль Ферапонту, и направились мы прямиком в замок Кощея Бессмертного, дорога к нему одна, не заблудишься. Да и ведет та дорога прямо к воротам. Ворота перед нами, правда, широко распахивать не стали, да и ковровую дорожку торжественного красного цвета нам под ноги тоже не раскатывали, а пустили нас в замок по скромному, через калиточку, что открылась рядом с воротами. Зато и не стали спрашивать, мол, кто такие, чего вам здесь понадобилось, давайте-ка проходите мимо подобру-поздорову. А судя по обличию двух бородатых стражников суровой наружности при броне и мечах на боку, именно такие вопросы и должны были бы ими нам адресованы. Но нет, стражники стояли молча, а вот сидящий за столом серый невзрачный человечек в легкомысленных цветных одеждах вежливо спросил номер нашей очереди для прохода через Дыроватый камень. Получив ответ, он открыл книгу, лежащую у него на столе, провел пальцем по странице сверху вниз, нашел нужную строку и вежливо уточнил.

– Имеем удовольствие видеть перед собой уважаемого господина Ферра Понта и уважаемого господина Товарища Ивана?

– Я товарищ уважаемого господина Ферра Понта, а вот зовут меня Иван.

Человечек снова посмотрел в книгу и развел руками.

– Извините, но здесь именно так написано, а это документ, его изменять никак нельзя.

– Нельзя, так нельзя, тогда уж просто товарищ Иван, без господина, а то как-то несуразно выходит.

–Как пожелаете, – человечек взял со стола крупную раковину и поднес ее ко рту.

– Господин Ферра Понт и товарищ Иван!

Звук его голоса разнесся по всему замку и начал эхом повторяться, постепенно ослабевая.

Вышло очень красиво, я даже заслушался. Но тут к нам подбежали два молодых парня в одинаковых серых костюмах и начали предлагать свои услуги по переносу наших вещей до места нашего отдыха. Мы, понятно, отказались. У меня же в рюкзаке ружье лежит и чтобы я отдал его кому-то там, в чужие руки, да никогда.

На прощанье застольный человечек предупредил нас, что через три часа состоится большой прием гостей в Большой зале замка, где господином Кощеем Бессмертным и будут озвучены условия конкурса. Это мне показалось странным.

– А почему прием через три часа? Ведь по ту сторону, ну, там, за бугром, осталось еще множество народа, и все они желали попасть к вам.

– О, не беспокойтесь, товарищ Иван. Те, кто там ждут своей очереди, они не способны пройти через переход. По нашим многовековым наблюдениям, проходят номера только из первых трех десятков. Собственно мы ждали только Вас, ваш номер. Если трех часов вам недостаточно для полноценного отдыха и нужен более длительный срок, то по вашему желанию мы, разумеется, передвинем время приема.

Феррапонт за серебряную цепочку извлек кругляш часов из грудного кармашка куртки, открыл крышку, посмотрел на циферблат, защелкнул крышку часов и важно кивнул.

– Что ж, трех часов, я считаю, вполне достаточно.

И мы двинулись вслед за сопровождающими.

Глава 2

Когда истекли одобренные нами три часа мы вошли в Большой зал замка господина Кощея. Ничего особенного в зале не было, Обычный банкетный зал. Со столами, со сценой в глубине зала. Деревянные столы, правда, располагались вдоль стен, и на них ничего поставлено не было. А на сцене одиноко стояло массивное кресло с высокой спинкой. Тоже деревянное. Стрельчатые окна были зашторены, а зал ярко освещался тремя огромными люстрами, созданными из бронзы, хрусталя и крупных светящихся шариков. В просторном зале толпилось около полусотни разномастно одетых мужчин. Да еще и в зал, следом за нами все входили и входили все новые гости. Никто не оповещал зал о новоприбывших, все происходило вполне демократично. Слуги замка довели тебя до дверей, а дальше уже входи сам, устраивайся у пустого стола и глазей на окружающих и пустую сцену. Ну, или в большие квадратные зеркала в резных рамах, развешанные по стенам. Если раньше мне казалось, что я попал на ярмарку, то теперь возникло ощущение, что я нахожусь на каком-то костюмированном празднике, на который устроители забыли пригласить музыкантов и женщин. Одни мужики и кто в чем. Черные смокинги, восточные халаты, строгие пиджачные тройки, кожаные костюмы, расшитые бисером, синие джинсы и рубашки апаш, черные бурнусы, разноцветные военные мундиры. Сразу видно, что люди старались, готовились, тащили с собой парадную одежду, знали, куда идут, один я, как вахлак, в чем в этот мир пришел, в том и ввалился на этот карнавал.

Ферапонт, между прочим, переоделся в легкий темно-серый костюм и даже галстук надел соответствующего тона, а я как был в камуфляже «дубок», так в нем и остался, только рубашку сменил, да поверх жилета не стал надевать куртку. Для торжественного приема это вроде бы не очень хорошо подходит, а для карнавала может и сойти. И, кстати, не я один оказывается такой. Где-то в толпе промелькнули еще одни одежды камуфляжной расцветки «тайга». И я, как-то успокоился. Не люблю быть белой вороной. А если ворон две, так это уже почти стая. Я еще раз внимательно посмотрел на окружающих, но никого, кого бы еще можно было бы зачислить в нашу стаю, не обнаружил. Зато рядом с парнем в камуфляже обнаружилась основная цель и причина моего появления в царстве Кощея, зловредный колдун Шарапут. Меня так сразу к нему неудержимо и потянуло. Но ненадолго. Потому что стоящий рядом с ним мой сотоварищ по стилю одежды, стоящий к нам спиной и разговаривавший с колдуном Шарапутом, повернулся, и его я тоже узнал. Я тут же притормозил свое движение, пихнул локтем Ферапонта и постарался ненавязчиво укрыться за спинами других гостей. Но поздно. Участковый пристав Иван Порфирьевич Шабалкин с вежливой улыбкой на губах мгновенно меня срисовал и тут же зацепил взглядом опешившего от неожиданности Ферапонта. И улыбка господина Шабалкина из вежливой преобразилась в весьма довольную. Ферапонт, надо сказать, быстро пришел в себя, принял вольную позу и тоже ласково улыбнулся Ивану Порфирьевичу. Поулыбались они так друг другу на расстоянии, покивали друг другу, да и только. Сближаться друг с другом не стали, попросту не успели. Свет в зале внезапно погас, на долю секунды оставив всех в полной темноте. А когда освещение зала восстановилось, кресло на возвышении оказалось уже занятым. Кощей Бессмертный явился на большой прием.

Легкий шум в зале сразу затих, и все собравшиеся повернулись к эффектно появившемуся Кощею. Мы с Ферапонтом оказались далеко не в первых рядах, поэтому разглядывать сидящего на троне Кощея поверх голов впередистоящих было очень неудобно. Хотя, разглядывать то, в общем, было нечего. Фигура Кощея была закутана в какую-то темную хламиду с капюшоном и капюшон откинут не был. Так что, несмотря на то, что Кощей явился, являть свой светлый, или несветлый лик собравшимся он не собирался. Зато появился он не один, а в компании с худенькой брюнеткой в длинном синем платье, перетянутом в талии серебристым поясом. На шее у нее красовалось широкое серебряное ожерелье. На мой взгляд, смотрелась она вполне стильно, хотя и не очень радостно. Может, просто скромная девушка и не привыкла находиться на сцене под взглядами полусотни мужиков. Да и то сказать, а куда им еще смотреть то, на Кощея, так там и смотреть не на что, одно темное пятно, а тут такая яркая девушка. Нам с Ферапонтом, правда, из задних рядов не слишком хорошо было видно, но то, что девушка рядом с Кощеем вполне симпатичная, хотя и худенькая, это мы все-таки заметили. Девушка словно услышала мои мысли, подняла руку вверх и щелкнула пальцами. Зеркала на стенах засветились, и на них появилось отображение сцены. Теперь можно было не стараться смотреть поверх голов, достаточно смотреть на ближайшее зеркало, чтобы видеть все, что происходит на возвышении. И сразу стала понятна грусть девушки. Серебряное ожерелье на ее шее оказалось серебряным ошейником, и от него к правой руке Кощея тянулась серебряная цепочка. Рука Кощея, затянутая в темную перчатку, сделала короткое движение, цепочка звякнула и девушка склонила голову.

– Я, девица Василиса, служанка Кощея Бессмертного, передаю вам, собравшимся здесь, его волю. Завтра поутру вы должны отправиться в Гиблый Лес. Провожатые доведут вас до его границы, дальше вы пойдете самостоятельно. Вы пройдете через Гиблый Лес и дойдете до Черных Скал. Там, в горах, вы должны найти драгоценный кристалл, Яйцо Кощея. Тот, кто в течение трех дней доставит Яйцо Кощея во дворец Кощея, тот и будет новым Кощеем Бессмертным. Если будет доставлено несколько кристаллов, то при обоюдном согласии новым Кощеем Бессмертным становится тот, у кого кристалл будет больше, если согласие не будет достигнуто, то все решается в бою между претендентами. Выживший в этом бою, становится новым Кощеем Бессмертным. Если никто в течение трех дней не найдет Яйцо Кощея, то Кощей Бессмертный продолжает царствовать следующие сто лет. Неудачники, вернувшиеся из Гиблого леса, могут вернуться в мир, из которого прибыли или могут остаться в дведевятом царстве и устраивать свою жизнь по его законам. С законами дведевятого царства всех кто пожелает в нем остаться, ознакомят. Сейчас вам следует знать и соблюдать основной для вас всех закон дведевятого царства. Выяснение отношений между собой с применением силы в царстве Кощея вам запрещены. Нарушители этого закона будут уничтожены. Гиблый лес и Черные Скалы не входят в дведевятое царство, поэтому в Гиблом лесу и в Черных скалах этот закон теряет силу.

– О, как. Это получается, что найти этот кристалл может один, а принести его может совершенно другой, – шепнул я Ферапонту.

– По закону дведевятого царства неважно как добыт кристалл. Владельцем считается тот, кто пересечет с Яйцом Кощея границу Гиблого Леса, – ответила мне Василиса из зеркала за Ферапонта .

– Еще бы знать, как это Яйцо Кощея выглядит, – тихо пробурчал я себе под нос и выжидательно так посмотрел на девицу в зеркале.

– Если кто-то не знает, как выглядит кристалл Яйцо Кощея, пусть посмотрит вверх на люстры. Именно эти кристаллы и освещают сейчас зал.

Я посмотрел на люстры и с сомнением покачал головой. Природных кристаллов в форме идеального шара видеть мне еще как-то не приходилось.

«А что, интересно знать, будет с теми, кто не уложится в срок и придет позже? Об этой возможности девица Василиса почему то не упомянула».

Этого я вслух говорить не стал, а просто придал своему лицу явно вопросительное выражение.

– А если у кого-то еще есть вопросы, можете мне их задавать. Мысли я читать не умею, а ваше любительское гримасничанье и прочие формы невербального общения я за вопрос не принимаю.

« Вот ведь тощая стерва», – подумал я, но спрашивать ничего не стал, а поднял к лицу кулак, отогнул три пальца и стал их задумчиво рассматривать, время от времени дополнительно разгибая и сгибая четвертый палец. А что, пальцы у меня чистые и даже ногти вполне аккуратно подстрижены, ну, для мужского пола, конечно, так что придраться не к чему.

– Для особо непонятливых, еще раз повторяю, свои вопросы следует озвучивать. А для товарища Ивана, отдельно, поясняю, что за всю историю дведевятого царства из людей, ушедших в Гиблый лес и Черные Скалы, никто через три дня обратно уже не возвращался.

Очень редко, уже после срока были попытки возвращения из Гиблого леса опоздавших, но только это уже были совсем не люди и жить эти существа вне Гиблого леса уже не могли.

«Хоть и стерва, но умная», – взглянул я по-новому на Василису. Взглянул я, значит, на Василису и вдруг понял, что вовсе она и не очень-то и худая. Стройная, да, но уж точно не тощая. И это показалось мне удивительным. И только я начал удивляться, как до меня дошел смысл того, что она мне сказала. Бывает со мной такое, вот не сразу могу сообразить, не мгновенно, зато и анализ событий потом строю не на отдельных событиях, а на их совокупности, а значит, и решения принимаю более взвешенные и более правильные. Ну, это я так утешительно для себя считаю, и где-то, даже правильно считаю, другие-то может считают по другому, дескать тугодум и прочее, только многие и просчитываются при этом. Так вот, дошло до меня, что все, о чем она сейчас говорила, это всерьез и в заправду, тут меня и пробрало. Крупные такие мурашки пробежали прямо от шеи вниз по спине и дальше, ажник до самых пяток. И очень захотелось поговорить о наших дальнейших планах с Ферапонтом, потому как в моих планах не было записано «идти на черную Кудыкину гору, воровать круглые помидоры», а именно туда, похоже, Ферапонт и намылился идти. Поэтому дальнейшие вопросы я прекратил, хотя вопросы эти у меня, конечно, были. Василиса постояла немного, подождала новых вопросов, но не дождалась ни от меня, что понятно, ни от других, что немного странно, но, видимо празднично одетая публика уже заранее все знала и ничего спрашивать не хотела. И не дождавшись вопросов, Василиса развернулась и пошла к Кощею, небрежно наматывая на руку серебряную цепочку. Дойдя до трона, она, как мне показалось, дернула цепочку, и свет в зале снова мигнул. А когда освещение появилось, на возвышении никого уже не было. Кощей Бессмертный покинул почтенное собрание, так и не произнеся ни одного слова. Столы у стен, кстати, так и остались совершенно пустыми, скатерти, которыми столы были накрыты так и остались обычными скатертями, а вовсе не самобранками, как я в глубине души надеялся, да и слуги не побежали подавать разносолы на столы, в общем, чуда не произошло, попировать за счет Кощея не получилось. И не надо думать, что я проглот какой-нибудь, желающий нахаляву набить себе живот, просто есть же правила гостеприимства, не нами придуманы, вроде как если пригласил, то накорми, спать уложи. Ну, и кроме того, у меня продуктов в рюкзаке припасено в аккурат на три дня и не хотелось бы потратить их сейчас, а потом, если что случится, одну мурцовку хлебать. Но на нет, как говорится, и спросу нет.

– Иван Павлович, какая встреча, никак не ожидал вас здесь увидеть. Смотрю, вы и здесь имеете известность.

Пришлось повернуться к подошедшему к нам участковому приставу, господину Шабалкину. Участковый пристав радушно мне улыбался, вот только смотрел он не на меня, а на Ферапонта.

– Иван Порфирьевич, рад встречи с вами. Не менее удивлен вашему присутствию на этом собрании. Как здоровье вашей супруги, Александры Саввишны? Вы здесь как, по делам службы или просто заглянули проведать знакомых?

Я тоже широко улыбался, но при этом самым внимательным образом рассматривал стоящего рядом с Шабалкиным колдуна Шарапута. В черном смокинге, при чалме и с многочисленными перстнями на тонких пальцах. Один в один фокусник из цирка шапито, что приезжал как-то к нам на ярмарку прошлым летом. Он, помнится, очень ловко доставал из своей шляпы голубей, красиво тасовал карты, показывал разные карточные фокусы и даже достал у приглашенного на сцену Филимона Никанорыча Сичкина из-за воротника и рукавов его рубахи аж восемь тузов. Впрочем, это-то особо никого не удивило, все и так знали, что Филька Сичкин шельма, и жульничает при игре в карты.

– А не представите ли мне вашего спутника?

– А не представите ли мне вашего спутника?

Мы с Шабалкиным одновременно задали один и тот же вопрос и, наконец, посмотрели друг на друга.

– Господин Ферро Понт. Греческоподданый гражданин, негоциант и путешественник.

– Господин Альфонсо Шарапт. Знаменитый мистик и экстрасенс.

– А, скажите, Иван Павлович, этот греческоподобный господин и путешественник, они хоть по русски то говорят?

– Они не только говорят, но и выражаются, – ответил недовольный Ферапонт, – но говорят то, что интересует их, а не кого-то другого и отвечают они строго в соответствии с законами дведевятого царства, в котором мы сейчас все и находимся.

– Так ведь дведевятое царство, господин Ферра Понт, это ж не Дон, откуда, говорят, выдачи нет. Вот уважаемый господин Альфонсо утверждает, что это так называемое дведевятое царство является как бы карманом нашего мира. А он человек ученый, с опытом, и я ему верю. Вход в этот карман находится на территории вверенного мне участка, а значит и карманное царство тоже формально входит в мой участок. Следовательно, я и здесь имею право исполнять свои служебные обязанности, не так ли, уважаемый Альфонсо?

– Да, и это есть правильно. Никто не может уклоняться от ответственности, где бы он не находился.

Колдун Шарапут с важностью покивал головой и ухмыльнулся Ферапонту своей мерзкой улыбочкой. На меня он не соизволил обратить свое внимание. И напрасно. Я же, не стал дожидаться, пока Ферапонт разнесет в пух и прах это сомнительное утверждение господина Шабалкина о его правах и обязанностях, а просто воспользовался столь удачно сложившейся ситуацией.

– Как это правильно вы, господин Альфонсо, сказали про ответственность. Очень учено и верно. Именно, что должен быть ответственен, где бы ты не находился. Рад за вас, что вы так искренне осознаете свою ответственность за содеянное. И, стало быть, в соответствии со сказанным вами, искренне готовы искупить зло, вами совершенное.

Шарапут развернулся ко мне, снисходительно оглядел и презрительно скривил свои тонкие губы.

– Какое зло? Кем совершенное? Что ты тут мелешь?

После того, как он ко мне повернулся, сложилась просто идеальная позиция, вот не хочешь, а пнешь, и, главное, попадешь куда надо.

– Так тобой же совершенное, тобой. Это же ты сегодня утром уничтожил мое ценное недвижимое имущество, разрушил построенную мной баню на реке Тараканихе. И ты же утверждаешь, что безответственно уклоняться от ответственности. Что же, джентльмен, если он джентльмен, всегда держит слово. С тебя за произведенные тобой безобразия пятьсот рублей серебром. Свидетель разрушения бани – присутствующий здесь господин Ферро Понт.

– Подтверждаю, разрушил,– тут же среагировал Ферапонт и вернул колдуну Шарапуту его усмешку.

– А подтвердить, что предъявленная оценка стоимости строения вообще минимальна, может присутствующий здесь участковый пристав господин Шабалкин Иван Порфирьевич. Он, кстати обязан подтвердить законность моего требования, если он, по его словам, исполняет здесь свои служебные обязанности.

Иван Порфирьевич растерянно поглядел на меня, на Шарапута и, помедлив, кивнул.

– Пятьсот рублей, это та цена, которую давал за это строение купец Штрюхель, но присутствующий здесь Иван Павлович, по местному названный товарищем Иваном, за эту цену данное строение не продал. Правда, с инцидентами, как я знаю, но жалобу купец Штрюхель официально не подавал.

Пока мы спокойно и деловито обсуждали этот, в общем-то, простой и житейский вопрос, Шарапут медленно менялся в лице, улыбчивость его полностью пропала и осталась только злоба, ну, еще и цвет лица поменялся, оно стало каким-то нездорово багровым, а человеческая речь превратилась в какое-то змеиное шипение.

– Это вы кому чего тут смеете предъявлять? Мне? Альфонсо Шарапту? Никаких денег вы не получите, а вот неприятности я вам обеспечить могу. Я же вас всех в порошок сотру и по ветру развею вместе с вашими гнилыми предъявами!

– Вот как, так ты Шарапут вовсе и не джентльмен. Слово не держишь, хамишь, вообще-то за базар надо отвечать.

И я сделал легкий шажок к Шарапуту. Но тут между мной и Шарапутом возникло неожиданное препятствие.

– Никакого членовредительства, разборки с применением силы запрещены!

– Да нет никакого членовредительства, – с досадой пояснил я препятствию в виде молоденькой рыжеватой девчушки, – я ж его еще не пнул, вот если бы пнул, тогда да, тогда было бы совершенно полное членовредительство.

И опять у Шарапута изменилось лицо. Оно даже стало больше походить на человеческое, только на очень бледное человеческое лицо. И взирая на такие скорые его изменения я даже предположил, что мое вмешательство может особо и не понадобится, потому как при таких цветовых переходах, непривычного человека того и гляди Кондратий может хватить.

Но Шарапут был либо привычен к смене окраски либо был не совсем человеком, а каким-то хамелионистым человекоподобным. Он как-то быстро порозовел, и крабьим способом, бочком, юркнул за Ивана Порфирьевича, где начал что-то шептать и быстро переплетать пальцы. Окруживший нас любопытствующий народ разом шарахнулся от нас в разные стороны, а рыжая девчонка развернулась к Шарапуту и нацелила на него свой тонкий указательный пальчик, украшенный тоненьким перстеньком с оранжевым камешком.

– Тебя, Шарапут, это тоже касается. Больше повторять про запрет на применение силы никому не буду. Кощей все видит и следующий, недопонявший, уже будет уничтожен на месте.

Девчонка с сердитым видом обвела взглядом притихший зал. Шарапут перестал шептаться, расплел свои пальцы и обиженно надулся.

– Ах, как жалко, такое интересное зрелище прервали.

К нам из толпы, отпрянувшей от нас метра на три, отделились и подошли двое прибывших на торжество гостей.

«Ну вот, – все еще сердито подумал я, – это уже не карнавал, это уже просто цирк, в первом отделении выступил фокусник, а сейчас на арене клоуны Рыжий Бом и Черный Бим. Рыжий Бом, правда, был не совсем рыжим, вернее вообще не рыжим а с шевелюрой цвета соломы там где эта шевелюра еще сохранилась, потому что приличную часть головы занимала залысина. Зато все остальное было при нем. Курносый нос, веселые глаза, радостная улыбка, малиновый пиджак, белая рубаха и алый платок на шее с гранатовой заколкой, светлые брюки с красным лампасом и мягкие светлые щегольские туфли. Вот Черный Бим тот был полностью в стиле, весь в черном. Черный камзол с золотой вышивкой, черные брюки тоже с вышивкой и тоже золотой, черные сапоги, прямо какой-то черный гусар, только без шпор, сабли и лихо закрученных усов, зато при бороде. Тоже черной, вот только проседь в бороде была не золотая, а обычная, серебристая.

– Что же вы милая девушка лишили нас такого увлекательного развлечения, – весело продолжал сетовать Рыжий Бом.

– Васена, уважаемый господин Ник Форте, Васена, слуга Василисы.

– Вот я и говорю, Васена, подруга Василисы, зачем же останавливать эти невиннейшие забавы. Всем же жутко любопытно, во что это ввязался наш старинный приятель Шарапут и все жутко желают насладиться видом его очередной заслуженной трепки. Если не дают хлеба, так дайте нам хотя бы зрелищ!

– Зрелища будут потом, в Гиблом лесу. – Высунулся из-за спины Иван Порфирьевича и злобно зашипел колдун Шарапут. – Только наслаждаться этим зрелищем я буду один, без зрителей, в свое полное удовольствие.

– Как, что я слышу, – весело изумился Рыжий Бом с именем Ник Форте, – я просто жутко поражен твоим откровением. Ты при всей уважаемой компании утверждаешь, что пойдешь в Гиблый лес, чтобы заниматься этим своим обычным непристойным делом? Как мило с твоей стороны, что этого никто не увидит. Это, наверное, действительно жутко отвратительное зрелище. Ты этим хочешь запугать Гиблый лес или просто желаешь справить свою ущербную потребность?

– Когда ты, Никифор, войдешь в Гиблый лес, охота хохмить у тебя сильно поубавится. Ты и в прошлый раз кое-как из Гиблого леса вылез, вылезешь ли в этот? – Шарапут, не отрывая злобного взгляда от Ника Форте с именем Никифор, провел пальцем по шраму на своей правой щеке. – А удача, удача она переменчива.

И Шарапут гордо задрал голову и вышел из зала.

– Добренький нынче Кощей, слишком добренький, не к добру это, – вступил в разговор, молчащий до этого Черный Бим, – по мне, так обоих забияк надо было сразу показательно сжечь в пепел. Тогда и другие были бы покладистей. А то слишком много болтают. Хлеба им не дали. И не давать. Кощей им ничем не обязан, это они обязаны выполнить испытание Кощея.

А вот голос у Черного Бима оказался совсем не клоунским. Слишком холодным, спокойным, почти равнодушным. Таким голосом шутить нельзя, таким голосом можно только детей пугать. Девица Васена, впрочем, как и все присутствующие, уже вышла из детского возраста, поэтому не выглядела испуганной, а скорее рассерженной. Она вежливо наклонила голову в сторону Черного Бима и вновь выпрямилась.

– У каждого Кощея, уважаемый Константин, свои правила, но пришлые из других миров обязаны не обсуждать эти правила, а следовать им. Если вы, уважаемый бывший Кощей Константин снова станете Кощеем, то введете свои правила. Но не раньше. Что касается ужина, то он будет доставлен отдельно каждому в комнату. Одинаковый для всех.

И, покосившись на бывшего Кощея Константина, добавила.

– Но без излишеств.

Услышав про ужин, народ в зале оживился и начал бодро покидать Большой зал.

К Константину подошел пожилой мужичок, тоже при бороде и тоже одетый в такую же как у экс Кощея униформу, только шитья на его форме было поменьше и шитье было не золотое, а серебряное. Золотым было только кольцо с красным авантюрином у него на пальце. Он пристально оглядел нас с Ферапонтом, о чем-то пошептался с Константином и они отошли в сторону.

Участковый пристав господин Шабалкин собрался было приблизиться к нам, но его перехватила Васена.

– Иван Порфирьевич, прошу вас пройти со мной, с вами желает встретиться Кощей Бессмертный.

Васена ухватила за в рукав Шабалкина и повела его в сторону сцены, а мы с Ферапонтом направились на выход.

Глава 3

Насчет ужина Васена не обманула, как только мы вошли в свою комнату, так сразу же нам принесли подносы с едой, горячий эмалированный чайник с кипятком, заварник с душистыми травами и еще теплый каравай хлеба. Серьезные дела за едой у нас с Ферапонтом обсуждать не принято. Поэтому мы, не торопясь, похлебали горячих щей, съели по объемистой миске каши с мясом и приступили к чаепитию. Или травопитию, потому как травяной сбор в заварнике строго говоря чаем не был, а был смесью чабреца, душицы и ягод шиповника. Разлили мы этот сбор по кружкам, поставили между собой блюдо полное шанег с творогом и приступили к разговору. С Ферапонтом всегда так. Сначала он втягивает меня в свою игру, зачастую используя не совсем честные, с моей точки зрения, способы, да чего уж там, и не зачастую, а постоянно, да и способы точно нечестные, хотя он этого и не признает. Потом он долго темнит и смотрит, как ложится карта и если решает, что игра стоит свеч, тогда начинает уже играть в открытую. Тогда он вываливает на меня весь ворох информации, которую до этого тщательно скрывал, и предлагает на выбор несколько вариантов наших совместных действий. К этому времени сбросить карты и уйти в сторону у меня уже никак не получается и приходится выбирать или создавать наименее рискованный и в то же время наиболее эффективный вариант.

Вот и сейчас видимо пришло время узнать мне истинную цель нашего похода в царство Кощея, понятно же, что никто из нас в Кощеи баллотироваться не собирался, даже Ферапонт, при всей его неуемной склонности к авантюризму. Тогда зачем? Я устроился поудобнее, ухватил самую аппетитную шанежку и приготовился выслушивать откровения Ферапонта. Наступил момент, который я больше всего люблю в наших с ним приключениях, момент, когда мое любопытство достигает пика и тут Ферапонт открывает свои карты и рассказывает всю подноготную правду. Он и рассказал. А когда он закончил рассказывать, я с огорчением увидел, что тарелка с шаньгами уже пуста, а я даже не прочувствовал вкуса шанег, заслушался и бездарно сожрал все шаньги. Сожрал все творожные шаньги и не получил от этого никакого удовольствия! Это потрясло меня даже сильнее, чем рассказ Ферапонта. А рассказ, что, рассказ он как всегда у Ферапонта немного необычен. Если бы такое рассказал кто-нибудь другой, то я бы решил, что этот рассказчик человек больной на голову, но Ферапонта то я хорошо знаю. Он если чем и болеет, так только простудой или похмельем. Хотя похмелье это, вроде, как и не болезнь вовсе. Похмелье, это, как говорил поп Абакум, есть божья кара неразумным чадам за невоздержание и греховное излишество. И лечится похмелье смирением, покаянной молитвой и капустным рассолом. Или огуречным.

В общем, у бабки Ферапонта, это которая любит сказки рассказывать, у бабки Ферапонта была своя бабка. И бабка эта была родом из царства Кощея Бессмертного. И была она вроде как не простой бабкой, а была приближенной у Кощея. То есть не приближенной бабкой, а в молодости своей занимала при Кощее Бессмертном какой-то высокий пост. Но не при нынешнем Кощее и даже не при прошлом. Прошлым-то Кощеем, это, как я понял, был Константин, так дело было еще до него. Там у них начались какие-то терки в этом самом кощеевом царстве, по словам Ферапонта, совершенно несправедливые терки и бабку эту с поста было решено уволить. А так как нравы в царстве Кощея простые и незамысловатые, то увольняют здесь с поста посредством смертной казни и даже без выплаты выходного пособия. И жаловаться тут некому, профсоюзов то еще не завели. Ну, бабка бабки девка ушлая была, она и эмигрировала от Кощея. Но успела при этом спрятать некий сундучок возле сторожевой башни, которая стояла на границе с Гиблым лесом. Что ее туда занесло, к Гиблому лесу и почему она не смогла убежать вместе с сундучком, этого Ферапонт не знал, может тогда таможенный контроль строгий был и с сундуком через таможню не пускали или по какой другой причине, но сундук остался в царстве Кощея. Зато Ферапонт знал, что в сундучке лежит немалое сокровище. Вот на это фамильное, можно сказать сокровище, он и нацелился, ну а меня, понятно, он прихватил чтобы облагодетельствовать по дружбе и выделить мне долю от этого сокровища. Хотя и не совсем так. Приметы места, где зарыто сокровище Ферапонт помнил. В тридцати шагах от середины стены под большой яблоней. Но от какой конкретно стены, этого Ферапонт не знал. Бабка бабки, та, конечно знала, но до Ферапонта это знание не дошло за давностью лет. Опять же какие шаги были у прапрабабки в молодости, этого сейчас точно никто не может сказать. Ну а про яблоню вообще говорить нечего, это вообще не примета. Яблони долго не живут, и сейчас на месте яблони, вполне возможно, растет какая-нибудь рябина или осина. Так что местонахождение клада вроде бы известно, а вроде бы и нет. Что, кстати, только подтверждает достоверность рассказа Ферапонта. Если бы он попался на обман, то тогда бы он достал потертую старинную карту, где были бы нарисованы боги ветров с надутыми щеками и дующие в разные стороны, указаны стороны света, показан рельеф и масштаб местности, скрупулезно изображена эта самая сторожевая башня и поставлен жирный крест на месте клада. А внизу, в правом углу мельчайшим шрифтом было бы указано, что напечатана сия сверхсекретная карта в типографии господина Иванова по заказу господина Петрова тиражом в пять тысяч экземпляров. Карты у Ферапонта не было. А была у Ферапонта вера в мои способности, и уповал он на то, что там, на местности, я почувствую, где закопаны сокровища, а где их нет. Всегда приятно, когда в тебя верят, это как-то окрыляет и даже такой сомнительный план поиска сокровищ уже не кажется совсем уж безнадежным, во всяком случае, попробовать стоило. И все бы ничего, но Ферапонт тут успел пошушукаться со знающими людьми, и оказалось, что граница Гиблого леса, это величина не постоянная. Что граница все время меняется и в последнее время Гиблый лес сильно разрастается, а царство Кощея, наоборот, сильно уменьшается. И теперь эта сторожевая башня находится где-то в Гиблом лесу, а значит, придется нам вместе со всеми претендентами на звание очередного Кощея отправляться в этот таинственный Гиблый лес и находить там сторожевую башню. На том и порешили. Допили травяной отвар, провели ревизию шанцевого инструмента. Предусмотрительный Ферапонт достал из своего рюкзака и предъявил к осмотру пару штыковых лопат из легкого, но прочного металла, салдинского производства. Я же покопался в своем рюкзаке и выудил свой верный старательский обушок. Я когда-то нашел его на старых старательских разрезах и теперь всегда таскаю его с собой в надежде встретить в дороге и добыть какой-нибудь хороший камень, но для земляных работ он тоже подходит. Таким образом, копательным инструментом мы были обеспечены, топоры были при нас, а добыть в лесу черенки для лопат и обушка никогда не составляло нам большого труда. Оставалось только хорошо выспаться, чтобы завтра с новыми силами приступить к исполнению задуманного нами плана. И мы собрались уже почивать, да не тут-то было.

В дверь вежливо постучали. Мы вежливо открыли дверь. Участковый пристав Иван Порфирьевич Шабалкин зашел в нашу комнату, пожелал нам доброго вечера, не спрашивая разрешения, придвинул стул к нашему столу и сел на стул, разместив принесенный с собой кожаный портфель у себя на коленях. Начало было настораживающим. Я даже предположил, что господин участковый пристав сейчас достанет из недр портфеля официальный протокол и начнет заполнять его строки, составляя дело о наших с Ферапонтом противоправных действиях. Судя по выражению лица Ферапонта, он подумал то же самое. Бумагу Иван Порфирьевич из портфеля действительно достал, и действительно официальную, но явно не протокольную. На толстой качественной бумаге цветной тушью заковыристыми письменами был записан небольшой текст с подписью и печатью. Иван Порфирьевич положил документ на стол и почему-то пододвинул его ко мне, а не к Ферапонту. Я, конечно, глянул на текст и передвинул его Ферапонту. Бумага оказалась указом Кощея Бессмертного о наделении Ивана Порфирьевича Шабалкина полномочиями по проведению расследования, задержанию под стражу и передаче на суд Кощея Бессмертного лиц нарушающих законы Царства Кощея и подозреваемых в действиях, наносящих ущерб интересам Царства Кощея и интересам лично Кощея Бессмертного. Всем находящимся в царстве Кощея строжайше предписывалось оказывать содействие, выполнять указания, не препятствовать, не разводить канитель и тому подобное. Очевидно, что Иван Порфирьевич сразу зашел с туза, но непонятно с какой целью. Ферапонт прочитал бумагу, вернул ее владельцу и выжидательно посмотрел на Шабалкина.

– И что, нам уже пора на выход? Идти с вещами или без них? И какие к нам имеются претензии у действующего Кощея?

– Никаких. Со стороны Кощея никаких претензий к вам нет. Можете продолжать спокойно пить свой чай. Лично у меня есть некоторые претензии к вам, Ферапонт Васильевич, но я вполне могу о них на время забыть. Или вообще забыть навсегда.

Ферапонт Васильевич не стал торопиться с очевидным вопросом, а выдержал полную истинного драматизма паузу, потраченную на попытку налить из заварочного чайника остатки настоя в свою кружку. Но тоненькая струйка, льющаяся из носика чайника, становилась с каждым мигом все тоньше, пока не перешла в отдельные капли, и только тогда Ферапонт ожидаемо осведомился, при каких таких условиях уважаемый участковый пристав сможет запамятовать некоторые обстоятельства известного им обоим дела.

Иван Порфирьевич встал, подошел к двери и, открыв ее, попросил кого-то, нам невидимого, принести настоящего чая, сахар и лимон.

– И шанег пусть принесут с творогом, – тут же добавил я.

– И шанег не забудьте еще принести. – Покладисто повторил Иван Порфирьевич и закрыл дверь.

Как только он вернулся к столу, дверь открылась, и в комнату вошло несколько девушек прислуг. Они быстро забрали со стола подносы с посудой, смели несуществующие крошки, расставили чайные чашки, установили на стол целых три заварных чайника, горшочки с медом, сахаром, нарезанный лимон и водрузили в середину стола три больших блюда с шаньгами. Я задумчиво посмотрел на шаньги, выбирая с которой начать, с творожной, с картофельной или со сметанной. Похоже, разговор предстоял долгий и следовало основательно подкрепиться. Правда, я даже не подозревал тогда, насколько долгим он окажется.

– Как вы заметили, в указе Кощея предлагается оказывать мне помощь при расследовании. Так вот, мне понадобится ваша помощь.

– Уважаемый Иван Порфирьевич, – Ферапонт уже налил себе чаю и снял верхнюю шаньгу с картошкой, – хотелось бы знать, какое расследование вы здесь проводите, каким образом мы с этим самым расследованием связаны, и какую именно посильную помощь вы желаете от нас получить.

Иван Порфирьевич приготовил себе чаю с лимоном и взял сметанную шаньгу. Я тоже не стал от них отставать, налил чаю, добавил в чашку меда и ухватил себе теплую творожную шаньгу.

– Дело в том, что во дворце Кощея во время большого приема была похищена одна очень ценная вещь. И меня настоятельно попросили расследовать это дело.

Иван Порфирьевич чуть-чуть досадливо поморщился и запил досаду чаем.

– Я провел расследование, выяснил, кто является исполнителем похищения, но задержать его местные власти уже не смогли. Он успел перейти границу и уйти в Гиблый лес, куда местным стражникам нет доступа. Предположительно, там, в Гиблом лесу он должен передать похищенную вещь заказчику этой кражи. Имя этого заказчика пока не известно. Но это кто-то из тех, кто прибыл в дведевятое царство, чтобы попытаться занять место нынешнего Кощея Бессмертного. Мне убедительно предложено отправиться в Гиблый лес и, если понадобится, то и к Черным скалам.

Иван Порфирьевич сделал паузу и подсластил свое легкое недовольство ложечкой меда.

– Здешний правитель требует, чтобы похищенное вернулось во дворец и непременно желает знать имя заказчика. Коли вы, по не вполне понятным мне причинам стремитесь попасть в Гиблый лес и Черные скалы, то я предлагаю нам объединиться и принять меня в вашу команду.

– Но позвольте, Иван Порфирьевич, вы сами говорите, что местным стражам нет хода в Гиблый лес, да и Василиса ясно дала всем понять, что законы Кощея в Гиблом лесу не действуют, а, следовательно, и указ Кощея в Гиблом лесу теряет всякую силу. Ваши обязанности заканчиваются на границе Гиблого леса, значит, и возможности расследования заканчиваются там же. Вам просто незачем идти одному, вместе с нами или с кем бы то ни было в этот самый Гиблый лес.

– Все верно, Ферапонт Васильевич, законы царства Кощея в Гиблом лесу не действуют, но там действуют правила дведевятого царства. А правила этого мира, как выясняется, особенного свойства и одинаковы на всех территориях этого царства. Публично высказанное заявление или пожелание может восприниматься этим миром очень серьезно. Мое, согласен, достаточно дискуссионное утверждение, что мои должностные обязанности распространяются на весь этот мир, стало данностью для этого мира, поэтому отказаться от порученного мне расследования я не могу. Как тут недавно выразился Иван Павлович, за базар надо отвечать. Пока поручение не будет выполнено, я не смогу покинуть дведевятое царство, проход для меня будет закрыт. Недаром все гости Кощея, как вы заметили, предпочитают больше молчать и даже вопросы опасаются задавать.

Иван Порфирьевич взял сметанную шаньгу, попробовал ее и одобрительно кивнул головой.

– Здесь, конечно, неплохо кормят и народ, вроде, неплохой, но мне все таки желательно побыстрее вернуться назад, в наш с вами общий мир. Служебные дела, знаете ли, не терпят длительного отсутствия, да и дела семейные весьма торопят, Иван Павлович о том хорошо знает.

Иван Павлович, то есть я, с ответом торопиться не стал, помня, что высказывания вслух здесь могут привести к совершенно непредсказуемым результатам. Поэтому я молча прожевался, запил шаньгу чаем и задумался. Хорошие карты у Ивана Порфирьевича не кончались. И в ход явно пошли козыри. И неизвестно, что еще он прячет в своем рукаве. С одной стороны, вроде как мы с Иваном Порфирьевичем и не водили близкого знакомства, а так, виделись мельком пару раз издалека, но с другой стороны, тетка моя, Аглая, очень уважала Ивана Порфирьевича и считала его своим самым уважаемым и любимым зятем, а ее средняя дочь Александра была соответственно за ним замужем. И месяца через три она уже собиралась рожать ребенка. Расстраивать женщин, находящихся в таком положении и на таком сроке, врачи категорически не рекомендуют. А весть о том, что ее муж и отец ее будущего ребенка волею судьбы задерживается на неопределенное время непонятно зачем и непонятно где, однозначно огорчит не только мою двоюродную сестру Александру, но и мою тетку Аглаю. А уж тетка Аглая заставит огорчиться всю свою родню и особенно того, кто эту весть Александре доставит. И сразу становится понятен следующий ход, который сделает Иван Порфирьевич. В случае нашего отказа помочь ему в его расследовании, он просто попросит меня передать письмо своей жене, а вот в этом я отказать ему уже никак не смогу. Да еще попросит передать что-нибудь на словах, типа, я в лесу замерз и прочее, что там еще в песне поется. И не будет мне после этого никакого житья, пока я не доставлю его обратно к его теще или не скроюсь от всех где-нибудь в Австралии, у антиподов. Нрав тетки Аглаи мне был хорошо известен. Я положил на тарелку надкусанную шаньгу непонятно с чем и горько вздохнул. Нет, ну это ж надо такому случиться, уже второй раз за этот вечер мне портили всякое удовольствие от поедания шанег, сначала Ферапонт, а сейчас Шабалкин. Ем шаньгу и не чувствую никакого вкуса. Безобразие. Еще и это предложение об оказание помощи, больше похожее на принуждение. И ведь не откажешь, придется соглашаться.

– Я не против расширения состава нашей команды.

Ферапонт сочувственно посмотрел на мое мрачное лицо и лучезарно улыбнулся Шабалкину.

– О чем речь, Иван Порфирьевич, для нас с Ваней честь, что вы согласились быть в нашей команде. Мы с Ваней считаем, так же как и вы, Иван Порфирьевич, что мы все-таки не сторонние друг другу люди и просто обязаны помогать своим товарищам для реализации их намерений и при выполнении ими их обязанностей.

Тут уже задумался сам Шабалкин. И обдумав, внес уточнение.

– При условии отсутствия в намерениях противоправных действий и полного соблюдения местных законов, Ферапонт Васильевич..

– Разумеется, Иван Порфирьевич.

– В таком случае, мы с вами достигли договоренности. Засим, позвольте откланяться. В семь утра вам в комнату принесут завтрак, и в восемь утра встретимся во дворе замка. Нам предоставят транспорт и отвезут к границе Гиблого леса.

Иван Порфирьевич встал из-за стола, коротко поклонился и вышел. А мы остались и начали перекраивать план наших действий, в соответствии с изменившимися обстоятельствами. Но недолго. В дверь бодро застучали. Мы вежливо разрешили войти.

В нашу комнату зашел весело улыбающийся господин Никифор. С бутылкой в руке.

– О, а вы тут, я гляжу, ватрушечками запаслись! Отличная закуска к отличному вину!

Никифор пошарил взглядом по столу, по комнате и огорчился.

– Нет, пить такое вино из чайных чашек нельзя, это жутко испортит восприятие букета.

Он открыл дверь и призвал в полумрак коридора принести бокалы для вина. Не дожидаясь заказанных бокалов, Никифор дошел до стола и без всяких разрешений оседлал стул, на котором недавно сидел Шабалкин. Он с легким стуком поставил на стол закупоренную бутылку с блеклой бумажной этикеткой и нетерпеливо оглянулся на дверь. Мы с Ферапонтом попытались прочитать черно-белую надпись на этикетке, но не преуспели, импортные буквы затейливого шрифта складывались в непонятные нам слова.

– Ну и ладненько, пока несут бокалы, дадим вину подышать, – Никифор отвернулся от двери, удивленно посмотрел на протянутый ему Ферапонтом универсальный нож со штопором и возмущенно замахал руками.

– Никаких механических приспособлений, не будем портить пробку. Сейчас мы ее нежненько извлечем. Волшебством и только волшебством.

Никифор двумя пальцами обхватил горлышко бутылки и медленно приподнял руку. Пробка, синхронно его движениям вышла из горлышка и упала в подставленную ладонь.

Получилось изящно. Был бы я на представлении, обязательно бы захлопал в ладоши. В двери, с грацией цирковой акробатки проскользнула девушка прислуга, легкой походкой подошла к столу, сняла с принесенного ею подноса бокалы для вина и быстро расставила их перед нами. После этого она вопросительно взглянула на Никифора, но тот отрицательно покачал головой.

– Сами, сами разольем. Больше нам ничего не нужно.

Девушка не расстроилась, а улыбнулась и грациозно вышла за дверь.

Никифор быстро и точно разлил вино по бокалам и предложил выпить за знакомство. Мы выпили. Вино действительно оказалось очень хорошим. С приятным ароматом, хорошо сбалансированное по вкусу, чуть бархатистое, в меру густое, чуть терпкое с освежающей кислинкой. Мы с Ферапонтом, не кривя душой, солидарно вино одобрили и высказали вполне заслуженное уважение отменному вкусу Никифора. Хотя мне, вообще-то, нравятся более сладкие вина, а Ферапонт тот вообще предпочитает пить водку, а не вино. Но человек старался, чтобы и не уважить.

– От души благодарим вас, уважаемый Ник Форте за этот неожиданный праздник вкуса, никогда бы не подумал, что здесь в этом царстве Кощея может отыскаться такой изысканный напиток, которым вы так щедро с нами поделились. Мы с товарищем Иваном несказанно рады, что столь могучий мастер волшебства счел нас достойными разделить с ним удовольствие от вкушения этого нектара, несмотря на наши простые персоны и наши весьма скромные возможности.

Я запутался в кружевах Ферапонтовой речи, отхлебнул из бокала, покатал вино во рту и проглотил. Неплохо. Речь тоже не плохая, я бы, конечно, спросил бы проще, мол, зачем пришел и чего от нас надо.

– Для хороших друзей можно просто Никифор и можно обращаться на ты. И не стоит благодарности. Это я должен быть благодарен удаче, что встретил именно вас. Представьте, добыл я это вино из запасов Кощея, даже не спрашивайте как. Это отдельная жуткая история. Иду, размышляю, с кем бы выпить, а тут вы. Мимо вас ведь не пройдешь. У ваших дверей стоят на страже два жутких мордоворота при полном вооружении. То ли охраняют ваши скромные особы, то ли охраняют от ваших скромных особ всех нескромных остальных. Вот я и решил это проверить. Проверил, меня к вам пропустили без всяких разговоров. Значит, боятся не тех, кто снаружи, а тех, кто внутри.

Никифор весело похохотал, выпил вина и продолжил уже более серьезно.

– Это мне жутко нравится. Предлагаю нам объединиться в одну команду и вместе вломиться в Гиблый лес. Я там уже бывал, знаю, что это такое. Жуткое место. Да еще и Шарапут этот. Чем то вы его жутко разозлили, и он явно желает с вами в Гиблом лесу повстречаться. Он, я уверен, на вас точно имеет зуб, а зубы у него острые, мне ли не знать. С ним мне тоже доводилось встречаться эдак, накоротке, да. Так вот, я обеспечиваю нашей команде безопасность и защиту от этого жуткого Шарапута, а вы помогаете мне найти в Черных скалах Яйцо Кощея. Вам самим-то это Яйцо ни к чему, вы же не волшебники, а Кощеем может стать только волшебник.

– Предложение, Никифор, конечно привлекательное, но с чего ты решил, что наша помощь поможет тебе в твоих поисках? Скал этих черных мы никогда не видели, ничего про них не знаем, и как искать это Яйцо даже не ведаем. Да и откровенно говоря, не собирались мы посещать эти самые скалы.

– Предчувствие, Ферапонт, мое волшебное предчувствие утверждает, наша команда будет жутко удачливой.

Никифор усмехнулся, но уже совсем невесело и при этом уперся взглядом прямо в меня.

– Я просто уверен, что наша совместная команда легко может отыскать Яйцо Кощея в Черных скалах. Я в этом жутко уверен. Кстати, я просто буду обязан подарить тому, кто найдет мне Яйцо Кощея пятьсот рублей. Это я себе такой зарок дал. А до Черных Скал я вас доведу, тут никаких сомнений не может быть.

Никифор разлил по бокалам остаток вина и поднял свой бокал.

– Предлагаю выпить за договоренность и нашу общую команду!

Мы с Ферапонтом переглянулись и тоже подняли бокалы. Закусили шаньгами и жутко довольный Никифор весело нас покинул.

Оставшись, наконец, одни, мы начали обмениваться мнениями по поводу быстрого расширения нашей команды, но как оказалось, обмен мнениями был несколько преждевременен. В дверь вкрадчиво постучали. Мы вежливо попросили зайти.

Дверь открылась и в комнату вошел собственной персоной жуткий колдун Шарапут. Он не стал здороваться, не стал просить разрешения присесть к столу. Он просто подошел к столу и молча выложил на стол увесистый бархатный мешочек.

– Пятьсот рублей. Золотыми червонцами. Согласны ли вы принять золото вместо серебра?

Мы с Ферапонтом согласно кивнули. И Шарапут чуть расслабился.

– За базар я ответил. Больше претензий ко мне нет, это так?

Я поднял мешочек и со стуком опустил обратно на стол. Точно золото. Пятьдесят червонцев. И что тут можно сказать, возразить то нечего. Я сам назвал цену и получил, что требовал.

– Претензий нет.

Шарапут переступил с ноги на ногу, потрогал свою бородку, изобразил на лице благожелательную улыбку, вцепился руками в спинку стула, на котором только что сидел Никифор и прищурился на меня.

– У меня есть к вам деловое предложение. Я готов войти в вашу команду на правах старшего компаньона. Я проведу вас через Гиблый лес с его чудовищами прямо в Черные скалы. Вы поможете мне найти Яйцо Кощея, а я обещаю вам полное восстановление вашего строения, которое случайно снес по пути сюда. Восстановлю в том же самом виде, без изменений. И вот это золото тоже останется у вас.

Я вспомнил свою баньку, вспомнил, что от нее осталось после встречи со смерчем и засомневался.