Читать книгу Берта - Олег Панкевич - Страница 1

Глава 1

Лето. Утро. Я вбегаю в спальню к родителям. На мне белая хлопковая рубашка, из-под которой смешно торчат голые босые ноги. С радостью распахнув свои обьятия я прыгаю в теплые руки, в большую кровать, от которой пахнет добром и летним зноем. Запах добра – это запах родительской кровати в далеком детстве, запах свежеиспеченного бисквита, запах отцовой щеки и маленького кусочка лавандового мыла. Запах самых счастливых моментов в моей жизни. Их было много и все они пережиты мной в детстве и ранней юности.

В родительской комнате шторы закрыты неплотно. В окно пробивается солнечный луч. Если посмотреть на него сбоку, видно, как кружится пыль в радостном танце. Я совершенно счастлива. Прыгаю к маменьке с папенькой на кровать, меня обнимают такие родные теплые руки. Ощущение тепла, любви, надежности и бесконечного счастья – я пронесу с собой в воспоминаниях о родном доме, всю жизнь. А сейчас мне лет пять, и мой смех заливает эту уютную опочивальню. В отличие от других помещений в доме, тут расписаны стены. На фисташковом фоне виднеются бледно-серые розы. Темные бархатные шторы с кисточками обрамляют окно. Резная ореховая мебель – шкаф в углу, пара комодов, трельяж и массивное кресло, в котором я любила сидеть вечерами, свернувшись калачиком.

В остальных комнатах дома привычно кафельные стены. Братья мои, как и я, как и наемная прислуга, спим по – привычному в шкафах.

Меня зовут Берта, я младшая и единственная дочь в семье. Родилась в 1880 году в Восточной Пруссии. Последыш, как про меня иногда говорят отцовы работники. Братья Карл и Генрих, уже совсем взрослые, уехали из дома на учебу. Мой отец настоящий Гроссбауер – зажиточный, крепкий, хозяин, сумевший воспользоваться преимуществами земельной реформы и разбогатевший на своих молочных фермах и собственной сыроварне. Он не был крупным землевладельцем, поэтому выращивал гольштейнских коров. Сыры моего отца, славились по всей округе

В отличие от простых крестьянских домов, наш дом считается очень богатым, а хозяйство зажиточным. Вход в дом начинается с настоящей веранды. У нас нет земляных полов, т.к. мы не держим скотину в комнате с очагом. Комната с очагом – это обязательная часть каждого прусского дома. Большой очаг необходим для приготовления колбас, сосисок и мяса. Копчености подвешиваются крюком под потолок, от насекомых и мышей. Простые крестьяне держат в этой комнате скотину зимой, тут же в шкафах спят. В нашем же доме, пол застелен деревом, скотина сюда сроду не допускалась, а на балках под потолком никогда не переводится запас мясных вкусностей.

Все в моем окружении относились ко мне с нежностью и лаской. Никогда я не слышала в свою сторону ни одного гневного оклика, с улыбкой на устах, мать моя прощала все мои детские шалости.

Помню, как вечером встречала отца. Прыгала к нему на коленки, прижималась всем телом и нежно гладила ладошкой его щеку. На щеке уже начинала пробиваться щетина, мне было смешно и щекотно. Высокий, грузный, с громким голосом, отец казался мне великаном из волшебной сказки, а я была его маленькой принцессой. В свои обьятия я вкладывала всю любовь, всю нежность к этому большому человеку, рассказывая о том, как скучала без него весь день и чем себя занимала.

Помню тепло и любовь матери. Ощущение защищенности и стабильности, радости от каждого прожитого дня.

За беззаботным детством пришло отрочество.

Родители наняли учителей на дом, и на ежедневные занятия уходила теперь вся первая половина дня. Вставала я рано утром, помогала матери печь темный хлеб в Bauerbrot – специальных деревянных формах, для выпечки. Потом училась, после учебы шила, готовила или помогала по дому.

Вечерами, если мама не была занята, она учила меня русскому языку или женским ремеслам: вышиванию, шитью, прядению.

Иногда оставалось время и на прогулки с подружками из домов зажиточных крестьян, наших работников и на любимое занятие – чтение.

По воскресеньям все собирались в протестантской церкви на службу. Редко, когда допускалось службу пропустить, для этого надо было заболеть или уехать на ярмарку с отцом.

Уроки русского с мамой были обязательны, как и занятия с учителями. Дело в том, что мама была русская и в далекой России жила сестра моей бабушки.

Бабушка, рожденная в семье русского помещика, вышла замуж за поляка и уехала в Польшу, где и родилась моя мама. А мама познакомилась с моим отцом – немцем и уехала жить с ним в Восточную Пруссию. Вот так и получилось, что русская Мария превратилась в немецкую Марту. В далекой, незнакомой стране осталась сестра моей бабушки. Бабушка давно умерла уже, а сестра жила, писала маменьке письма. Письма из далекой страны приходили редко, но с завидным постоянством. Из этих писем мы узнавали уклад простой русской жизни, получали сведения об урожае в тот или иной год и о погоде в морозные долгие Русские зимы. Стопка писем из далекой глухой Вятской губернии хранились у маменьки в комоде и долгими вечерами, калачиком свернувшись в любимом кресле, я слушала, как мама их перечитывает негромким голосом. Я слушала и представляла неизвестную страну, темные глухие леса, обилие грибов и ягод. Большие красивые мельницы на окраине деревень, русских красавиц в нарядных сарафанах.

Я часто мечтала и задумывалась: а какая судьба ждет меня? Встречу ли я , когда вырасту, свою любовь? Будет ли мой брак также крепок, как брак родителей?

Детские и отроческие годы запомнились путешествиями. Папа брал меня с собой всегда на все крупные ярмарки в округе. Больше всего я любила ежегодный праздник осени. Как только заканчивалось лето, и был собран весь урожай, перед первыми холодами в каждом крупном городе устраивалась не только ярмарка, а ярмарка с гуляниями. Строились подмостки для приезжих театральных трупп. Ставились качели и карусели на забаву детворе, натягивались цирковые шатры. Простая ярмарка преображалась, превращаясь в центр развлечений, куда стремились семьи со всей округи. Мы с семьей много путешествовали. На карете, по булыжным мостовым мы объездили всю Восточную Пруссию. Пару раз заезжали даже на Север. Округ Гумбиннен, весь округ Кенигсберг, Кельн, Ганноверская большая ярмарка – мне было что вспомнить.

Отец приезжал на каждую ярмарку с большими повозками сыров, колбас, сосисок. Наши сыры славились на всю Восточную Пруссию, и проблем со сбытом не было. Я уже упоминала, что наша семья не была бедной. Отец – юнкер, смог воспользоваться всеми благами аграрной реформы. Ставку он сделал не на земледелие, а на производство молочных продуктов и сыров. Т.к у коров регулярно рождались бычки, был открыт небольшой колбасный цех. С развитием промышленности и науки на фермах появились новые приспособления, облегчающие труд. Отец был увлечен новинками техники и постоянно что-то тестировал. Так, однажды на ферме появились первые доильные установки.

Постоянно усовершенствовались маслобойки, прогресс не стоял на месте.

Мой отец был примером образцового немецкого помещика – хваткий, умный, твердо стоящий на ногах и всегда стремившийся вперед, к развитию своего дела.

В наших землях практически не было бедняков. Редко какой крестьянский дом был накрыт соломой. Аккуратные домики из обожженного кирпича и ровной черепичной крышей – радовали глаз своей безупречностью. Мельницы стояли и Прусские и на Голландский манер. Дороги в округе вымащивались булыжником. В каждом небольшом хозяйстве царили чистота и порядок. Куда бы я ни пошла, на кузню или коптильню, каждый раз встречала опрятно и красиво одетых людей, всегда занятых важным делом.

Уклад нашей жизни был прост. Утром рано родители вставали, завтракали картошкой или капустой с копченостями, темным хлебом, испеченным в очаге, яйцами. Потом папа уезжал по делам, а мама оставалась дома, на хозяйстве.

Я вставала чуть позже родителей, выпрыгивала из своего шкафа и бежала также просто завтракать и готовиться к урокам. Приходил учитель, мы занимались до обеда, а иногда и до полдничного чая с пирожным или булочкой. Если уроков не было, я бежала на помощь матери. Хозяйство было большим и работы всегда хватало. У меня были обязанности в птичнике: напоить, прибрать, собрать яйца. Если позволяло время, то я обязательно готовила для семьи обед или чаще – ужин. Больше всего я любила готовить. У очага проводила время с самого раннего детства. Сначала помогала наемным маминым работницам, потом, как подросла – стала справляться сама. С детства я уже умела печь бисквиты, играя с начинкой, превращала их в пирожные. Папа смеялся, что при таком увлечении я, когда вырасту, смогу открыть даже свою кондитерскую.

Была я тогда тощая, нескладная, угловатая девица с русыми волосами, светлыми, еле видимыми бровками, над серыми, почти голубыми глазами. Иногда, разглядывая себя в зеркало, пыталась представить себе – какой я вырасту? Буду- ли красивой? Поедания пирожных совершенно не сказывались на моей детской фигуре, худая, как жердь я пока не блистала красотой, но так надеялась на чудесное превращение в прекрасного лебедя из гадкого утенка.

Почему я все это пишу? Потому, что счастливые воспоминания жизни на родине, будут согревать мою истерзанную душу на далекой чужбине. Память о тепле родного очага, будет греть мое замёрзшее тело в холодные, лютые зимы дикой страны.

ГЛАВА 2

Приехали..Приехали.. По грязной дороге, кто босоногий, кто в старых кожаных стёртых башмаках, кто в лаптях – бежала мелкая деревенская ребятня.

Приказчик Кузьма Сергеевич, подкрутив усы и топнув от радости ногой, поспешил на крыльцо. Во дворе столпилась дворня, девки повизгивали от предвкушения нового впечатления. Деревня ожила, все вокруг засуетилось. Прошка побежала за испеченным с раннего утра караваем. Гостей этих ждали долго. Прежняя владелица усадьбы померла, оставив в наследство все свое помещичье имущество дальним родственникам – чужестранцам. Приказчик в течение всей зимы вел переписку с незнакомцами из далекой Пруссии. И вот, наконец, новые владельцы поместья смогли приехать в глубинку Вятской губернии.

Повозка, запряженная парой гнедых показалась на горизонте. Народ взволнованно гудел. Видано ли дело! Иностранцы.

Кузьма Сергеич, пропустивший с утреца пару рюмок наливки для успокоения нервов, нетерпеливо притоптывал ногой. Едут. Пока он управлял поместьем, в отсутствии новых хозяев, немного прохудились запасы в холодниках, немного опустели хозяйские шкафы, но он старался все-таки соблюсти порядок, хотя бы внешний, и не дать поместью разориться вконец. Угодья были не большими, земли пять гектар да леса парочку. Основной доход приносила крепкая мельница, на краю деревни и бондарная мастерская. Душ в закладе – всего семьдесят человек, совсем не большое имение получалось. Но дом хозяйский и двор, были добротными, ухоженными. Обстановка в доме вся была сохранена для новых хозяев, за этим Кузьма следил строго. В птичнике поубавилось птицы, в свинарнике не досчитались нескольких поросят, но убыль скотины можно было списать на болезни и столование самого Кузьмы в период долгого ожидания новых владельцев.

Повозка приближалась. Вот уже можно было разглядеть множество чемоданов, навешанных на стенки. Городского кучера, подгоняющего неспешных лошадок, передвигающихся по весенней грязной, размытой дороге.

Въехав во двор лошадки остановились. Перед большим, рубленым крыльцом стояли навытяжку Кузьма, Порошка с караваем, пара дворовых девок.

Все остальные зеваки собрались толпою немного поодаль. Тихий шепот, как шелест, витал над собравшимися. Даже ребятня притихла. Все с нетерпением замерли.

Кузьма кинулся к повозке – распахнул дверь. Навстречу ему вылезли двое молодых мужчин похожих друг на друга. Оба высокие, светловолосые, видно, что братья. Одеты в походные костюмы из тонкой коричневой шерсти, высокие кожаные сапоги. Следом показалась женщина преклонного возраста. Статная, красивая. Невиданная шляпка на голове прикрывала русые волосы, убранные в замысловатую прическу. Тонкое шерстяное пальто прикрывало темно-синее, почти черное платье женщины немного запылившееся с краю подола, прикрывающего темные туфли. Последней из повозки выпрыгнула молодая девушка лет шестнадцати. Высокая в братьев и красивая как мать. В нарядном шерстяном одеянии она вызвала вздох восторга у челяди.

Возникла неловкая пауза. Кузьма склонился в поклоне и не знал, как обращаться с приезжими. Настолько диковинной была их встреча, что все оробели.

Спасла из неловкой заминки Праскева. С криком: «Хлеб-соль» она выбежала к прибывшим и стала кланяться, приговаривая:

– Добро пожаловать, хости дорохие.

Кузьма тут же ее поправил: – Хозяева!

И пояснил, что каравай надо пробовать, макая хлеб в стаканчик с солью.

Видно было, что долгая дорога вымотала чужестранцев. Лица были бледны и растеряны. Отведав по очереди каравая, новые хозяева устремились в дом.

В доме уже был накрыт богатый по местным меркам стол. Закуски, соления, копченая рыбка, заливное, пироги.

Прошка и дворовые девчонки готовили почти сутки. Не отходили от печи, стряхивая крупицы пота со лба, мяли тесто, запекали зайчат в сливках, птицу, фаршируя свиной окорок. Благо дни были сытные, до поста еще долго.

Кузьма строго следил за расходом продуктов и нарядностью приготовленных блюд. Ударить в грязь лицом и опростоволоситься ему не хотелось. Таких больших гостей, а теперича и хозяев, округа не видела никогда. Весь дом взволнованно гудел всю предыдущую неделю. Стряхивалась пыль с тяжелой, добротной старой мебели. Вытряхивались шторы и ковры. Перестилались набело кровати, взбивались перины и подушки. Кузьма понимал, что от этого приема зависит его дальнейшая судьба. Он, как приказчик, мог безбедно прожить в этом небольшом поместье, если хозяева наладят свои дела и уедут потом на свою родину. Тогда Кузьму ждали прекрасные перспективы устроить свое будущее, проживая в поместье и просто отправляя отчеты и деньги ежемесячно. На это он и рассчитывал. Интерес к поместью также проявлял местный помещик – Федор Леонидович Крупоглазов. Он соседствовал по границам земли и давно намеревавшийся поместье это выкупить за бесценок. Этого Кузьма никак не мог допустить.

Федор же, уже сообщил с пришедшим по утру посыльным, что желает знакомства с новыми соседями и готов явиться к завтрашнему ужину.

За столом расселись не сразу. Сначала долго вываливали чемоданы из повозки.

Новые хозяева разбрелись по небольшому дому, выбирая себе спальни. В итоге с левой стороны от залы две спальни заняли братья, комната за кухней, небольшая, светлая, отошла младшей дочери, а хозяйскую спальню заняла новая хозяйка дома. Пока все разместились, пока умылись с дороги, времени прошло довольно. Дом наполнился чужеродной немецкой речью. Кузьма переговаривался только с Мартой – главой семейства. Марта обладала чудовищным акцентом, но понять ее было можно. Кузьма же слова свои произносил максимально медленно, и тогда с хозяйкой можно было вести разговор. Девочка ее – явно понимала некоторые слова, но с произношением было совсем плохо. Братья же Кузьму совсем игнорировали, переговариваясь между собой на отрывистом, несколько лающем языке.

Дом, в который приехали новые владельцы, представлял собой обыкновенное помещичье жилье в глубинке далекой от столицы. Крепкий, высокий рубленный, с большой верандой и треугольной ломаной крышей. Всего пять комнат, считая большую залу. К дому примыкали пристройка, где жили дворовые, главной из которых значилась дородная молодая девка – Праскева. Остальных нанимали на сезон или помесячно, в барщину. Кузьма же переехал пока в крестьянский дом недалече. Т.к. именно он занимал комнатку за кухней последние шесть лет.

Бывшая хозяйка поместья, перед смертью своей, вдовствовала и позвала Кузьму в приказчики, после смерти мужа. Основной доход вдове приносила мельница и бондарная мастерская. Кузьма быстро вошел в курс дела и стал полноправным управленцем небольшой деревушки. Помещиков в округе было мало, в основном крепкие свободные крестьяне да переселенцы. Работяги. Поля засевались и обрабатывались регулярно. Для хозяйских нужд держали пару коров, бычка, четыре свиньи, несколько коз и птичник. На пропитание хватало. Количество скотины менялось время от времени. Рыбу везли с Камы. Вот и сейчас для того, чтобы прокормить всех приехавших, заранее подрастили поросят с опороса, добавили уток и курей, забили молодого бычка на днях. Весна была ранней. Снег сошел быстро, и все настраивалось на тепло, а значит и на скорый урожай овощей и зелени со своего небольшого огорода.

Пока же доедались запасы прошлого года : моченые яблоки, квашеные огурцы и капуста. Солонина, копченая рыба, копченые грудинки. Последние остатки грибов шли на пироги, толстые пышные оладьи жарились и подавались с вишневым и малиновым вареньем. Голода не было. Вся губерния жила хорошо. Редкий крестьянин был нищ, да и то наверняка пьяница или лентяй. Уж на твороге и сметане любая баба приготовит пирогов сытных. И пряничков с овсяной обдирки ребятне на угощение.

Обед задержался. Новые хозяева не торопясь ели, хвалили пироги. Порошка подала чаю. Был заварен большой медный самовар – веяние новой моды и предмет гордости прошлой хозяйки.

Все притомились. Разговор не вязался. Кузьма был слишком взволнован, а приехавшие, слишком устали с долгой дороги. Ехали они поездом через Польшу в Петербург. Там остановились на недельку. Потом через Москву до Нижнего. В Нижнем, после двухдневного отдыха, поездом до Вятки, а там уже полсуток повозкой. Ошалелые от впечатлений и долгой тряски по местным весенним колдобинам – после обеда решили прилечь. После долгого чаю с вареньем, разбрелись по спальням, и в доме наступила тишина.

Праскева перемыла посуду, убрала со стола. На ужин решили с Кузьмой ставить остатки зайчатины и чай. Настолько плотным был обед, что вряд ли новые хозяева проснутся голодными.

Праскева, в быту Порошка, была бабой молодой, двадцати трех годов. Крупной. В девках у вдовы работала при доме с раннего детства. Сиротой взяла ее вдова к себе в дом и оставила в услужение. Не было у Порошки ни кола, ни двора. И просватана не была. Вся в заботе и делах, крутилась с утра до вечера. Когда хозяйка померла – волком двое суток выла. А потом Кузьма взял под опеку. И пригрел и сам пригрелся. Так и жили. Дом вели, дела. Сейчас же Праскева больше всех переживала – не выгонят ли новые помещики? Что с ее судьбинушкой станет? Охала, вздыхала…

Марта проснулась первой. Вышла из опочивальни и затребовала к себе Кузьму.

Потом они закрылись в зале до позднего вечера. Кузьма распорядился подать чаю и холодной зайчатины. Все остальные спали, в доме было тихо.

Долго обсуждали дела с новой хозяйкой. Она затребовала все расходные книги, ключи от всех засовов, видно было, что сведуща в хозяйственных делах.

Положение дел в имении не было ни плохим, ни хорошим. Вяло шла торговля бочками. Осенью мельница дала как всегда ожидаемую прибыль. Облигации за крестьянские наделы обналичить было нельзя. Ситуация с постепенным разорением помещичьего класса была одинаковой по всей стране. Спасали закладные крестьяне на барщине, продукты были свои, но денег живых было мало. Марте надо было принимать решение, что делать с внезапно нагрянувшим наследством. На раздумья было отведено пять недель. Именно столько она подумывала провести в этой дикой стране, которая пугала ее непроходимыми чащами и отсталостью глубинки.

После внезапной скоропалительной смерти мужа, она осунулась, стала грустной и резко постарела. Убитая горем думала только о детях. Сыновьям было определено поделить между собой сыроварню и молочные фермы. Берта же еще была мала, и судьба ее сильно занимала мать. Столько всего навалилось за последний год. Большое путешествие по России она провела в думах. Смотрела на вдруг повзрослевшую Берту, ей пошел уже семнадцатый год, и мечтала о хорошей судьбе для своей бедной девочки. Муж был оплотом семьи. Именно им решались все финансовые вопросы, дела с работниками. Марта же вела только свое домашнее хозяйство. Сейчас, собрав в кулак всю силу воли, держалась из последних сил. Ей бы устроить жизнь дочери и можно на покой. Было решено, что мать останется жить в своем доме на содержании сыновей. Внезапно свалившееся русское наследство заставило отвлечься от грустных переживаний после кончины любимого супруга. Долгие месяцы подготовки к путешествию, переписки с приказчиком и Вятскими чиновниками отвлекли от горя. И сейчас Марта была настроена решительно и серьезно. Впереди было много работы – все надо рассчитать правильно, все дела решить скоро и принять правильное решение о владении новым имуществом.

Первые несколько дней, после приезда, пруссаки обживались. Много не требовали, Праскеву не гоняли. Хозяйка вставала рано, питалась скудно, потом принималась за работу. Было пересчитано все в доме и составлена новая перепись имущества. Считала скурпулезно. Даже ложки деревянные, простые для прислуги, вошли в этот список. Были сделаны изменения в учете по бондарной мастерской. Теперь наемные работники получали свои зарплаты исходя из количества часов работы, а не по дням, как раньше. Понемногу везде наводился настоящий немецкий порядок. Дети вставали позже. Сыновья обыкновенно до обеда пропадали в полях или на рыбалке. Делами интересовались мало, было видно, что они приехали больше за новыми впечатлениями и отдыхом. Берта же много времени проводила на кухне, обучая девок новым блюдам. При этом училась и у них традиционной русской кухне. Федор Леонидович, сосед по поместью гостил каждый день. Также семья ездила и к нему в поместье. Собираясь за ужином со своим новым знакомым и играя потом в дурака подкидного или простого. Федор Леонидович с первого дня знакомства покорил Марту. Молодой мужчина тридцати лет, хозяйственник, проявлял неподдельный интерес к делам поместья, давал нужные советы.

Он часто сопровождал Берту в прогулках по окрестностям. Соседи много и долго беседовали на смеси ломанного русского и немецкого. Девушка была удивлена просторами, количеством земли вокруг, свободной от крестьян. Поражали ее и непростые условия жизни простых крестьянских семей. Она много рассказывала Федору о Пруссии, о машинах, что применял в хозяйстве ее покойный отец. Тут же не было ничего. Борона да соха. Никакой новомодной механизации. Мельница давала поместью неплохую прибыль, так как была одна на округу. Зерно мололи за деньги. В быту крестьяне либо пользовались ручными жерновами, либо платили за помол своего зерна. Опять таки – отсутствие дорог.

Когда жили в Петербурге неделю – город поразил своей красотой и какой-то теплой простотой. Москва после Питера, показалась слишком строгой, напыщенной. Новгород – провинциален. Но там были дороги. А тут, грязь, колея от телеги и только направления. Берта рассказывала Федору Леонидовичу о большом своем путешествии, краснела, забывалась и начинала махать руками, припрыгивать как ребенок. Смущалась нечистых ботинок после прогулки, неловко краснела, позволяя соседу обтереть каблук, от налипшей каши из грязи и еще не пойми чего.

Проходили дни. Весна вовсю вошла в свои права, начались постные дни. Марта старалась прийти к решению, что же делать с поместьем. Видела,что Кузьма плутоват, но подозревала, что менять приказчика не стоит. Лучше в этой глуши она бы и не нашла. Федор Леонидович, предложил ей сделку по продаже. Но Марта не спешила, понимала, что сгоряча может и ошибиться. Решила тянуть до последних дней. Может быть пожив тут еще немного, почувствовав эту землю, сможет принять верное решение.

Сыновьям земля и хозяйство это были совсем неинтересны.С детства знавшие о своем предназначении быть истинно прусскими юнкерами, им ничего тут было не надо. По производству молока, ничего нового тут было не узнать. Коровы были простые, дойные, но не сравнимы со своими – фермерскими. По сыру, тоже никаких особых новых решений не нашли. Взяли у местных пару рецептов выделки мягкого сыра с травами. Вот и вся наука. Поэтому братья предпочитали развлекаться охотой и рыбалкой.

Берта с помощью Прасковьи учила язык и оттачивала произношение.

Кто-бы знал в далекой Пруссии,что околот,затвор,засов, это одно и тоже название обыкновенной калитки. Опять таки – оканье. Берта много не могла понять из русской речи т.к. в губернии все окали, и слова казались несколько иными. Причем в Питере, ей посчастливилось пообщаться с одной русской девочкой – та говорила совсем иначе.

Когда вся семья приехала в Петербург, матушка первым делом распорядилась купить билеты в театр. Так они попали в Мариинский театр на балет. Берта была потрясена красотой актрис, легкостью с которой они выделывали па и крутили фуэте. Это было первое посещение балета в ее жизни. Особенно тщательно она разглядывала в театральный монокль стайку маленьких девчушек, танцующих в массовке и изображающих маленьких пастушек. Ее внимание привлекла высокая стройная девушка с горящими голубыми глазами. Она особо выделялась в танцующей массовке четкостью движений, точной передачей образа. На нее хотелось смотреть и смотреть. Берту впечатлил русский балет. Величие самого театра, величие сцены и игра танцовщиков. Вот бы мне так , думала она, в своих мечтах. Возноситься в прыжке под прекрасную музыку к свету софитов, под апплодисменты публики. Кланяться в конце спекталя, собирая овации и букеты поклонников. После балета, вернувшись в гостиничный номер Берта провела бессонную ночь. Ворочалась в кровати, потом вскакивала, подбегала к окну глядеть на Невский. Этот город, балет, другая страна – все казалось ей волшебным, сказочным, не настоящим.

Девушка тяжело перенесла кончину любимого отца. В горе прошел последний год. И тут наконец -то отвлеклась от тяжких дум. Увидела совершенно другой мир, захотелось дышать, петь, кружиться в танце, как давеча кружились маленькие пастушки на сцене.

А через два дня случилась встреча. Марта с дочерью пошли прогуляться по проспекту и зашли в кондитерскую – купить пирожных и согреться чашкой чая. И тут, когда Берта стояла перед большим прилавком и выбирала, какое пирожное она хочет отпробовать, в кондитерскую забежало несколько девочек под предводительство мрачной матроны. Берта сразу узнала в одной из них – балерину –пастушку из театра. Девочки подбежали к витрине,быстро переговаривались, буквально щебетали незнакомые русские слова. Берта поборов стеснение обратилась на ломанном русском к девушке с большими голубыми глазами с просьбой помочь в выборе пирожного. Так они случайно разговорились и познакомились. Анна, так звали молодую балерину, рассказала, что она с другими ученицами балетного училища, каждый выходной приходят в эту кондитерскую и выбирают одно пирожное. Именно столько им разрешает наставница, что сопровождает учениц в редких прогулках по городу. Анна посоветовала Берте взять пирожное с белым кремом и маленькой ягодкой по-середине и быстро попрощавшись, присоединилась к своим подружкам. Марта стояла в стороне, ожидала, когда ее дочь поговорит с новой знакомой. Мать видела, как интересны Берте эти русские девушки, как дочь завороженно смотрит на одну из них. Кто мог тогда предположить,что эта встреча оставит свой след в жизни немецкой девчушки? Но предчувствие не обманешь, и мать и дочь очень впечатлились маленьким эпизодом. Столько радости, молодой энергии было разбужено в Берте этим маленьким совпадением – встречей с танцовщицами из недавно просмотренного спектакля.

Про этот эпизод Берта рассказывала всем, сначала братьям, потом Федору Леонидовичу, Праскеве за чашкой чая. Берта смешно подпрыгивала на месте, стараясь показать Порошке балетные па. Порошка хлебала чай, смеялась над молодой барыней, пыталась представлять себе,что такое театр и актеры.

Праскева с Бертой сблизились, как могут сблизиться слуга и барыня. Берта о многом спрашивала Порошку, бегала за ней хвостиком, отвлекала от дел,просила разговаривать с ней и обьяснять те или иные слова. Праскева же была рада молодой барыне, не злобной, щедрой и доброй. Ее забавляли рассказы о далекой стране, где простой крестьянин ест вдоволь мяса и не знает нужды. Где самые простые люди могут себе позволить купить или сшить ботинки. Праскева даже прикипела к девушке и не хотела близкой разлуки с ней.

А тем временем время шло. Впереди Пасха, а там и новые хозяева уедут. Что будет? Чего ждать? Марта молчала и никто не знал, какое решение она примет. Федор Леонидович был ежедневно. Развлекал, гулял, много времени проводил с Бертой, пока Марта была занята. К своему соседу, новые помещики привыкли сразу, обедали вместе. Зачастую и ужинали тоже. Часто бывали и в его имении, совсем небольшом, аккуратном. Однажды выехали на настоящую охоту с собаками. Федор держал невиданных в этих краях борзых. Красивых, поджарых, сухих гончих. Борзые загнали зайца, восторгов Берты не было предела. Она, сидя на лошади в женском седле, в шерстяном пальто, раскрасневшаяся, с растрепавшейся прядью волос из-под шляпки, с горящими глазами – была в этот день красива, как никогда. От нее веяло нежностью молодости, невинностью и мягкостью, честностью переживаемых чувств, открытостью всему новому и неизведанному. Марта заметила, что Федор не сводит глаз с ее дочери. Но разгулявшаяся на свежем воздухе Берта была в этот день так хороша, что мать понимала эмоции молодого мужчины. Трудно было удержаться от восхищения молодостью и красотой ее дочери.

На следующий день, неожиданно, Федор Леонидович, одетый во все парадное, появился к завтраку. Хоть с соседом и общались каждый день, этот визит был не запланирован, и Марта была удивлена. Сосед попросил ее об аудиенции.

После завтрака, буквально выгнав Берту из-за стола, мать заперлась в зале с новым соседом. Потом детей позвали уже на обед. Все время до обеда соседи совещались о чем-то. Братья ушли гулять, Берта с Порошкой готовили обед, учили русский, Кузьма терся у дверей столовой, пытался подслушать, но ему совсем не удавалось разобрать приглушенные голоса в комнате. По тону Марты понятно было, что разговор шел не простой. Но о чем, разобрать было совершенно невозможно.

Обед прошел в напряженном молчании. Дети совершенно не понимали, почему так напряжена мать, Федор Леонидович держался непривычно скованно, после обеда откланялся, уехал.

Марта заперлась в своей спальне и не выходила до утра.

Утром же, после завтрака, сделав распоряжения по дому, позвала дочь в свою спальню на разговор.

Глава 3

Оказалось, вчера, Федор приезжал просить руки ее дочери. Мать всю ночь не спала. Молилась, взывая к богу, просила наставить на верное решение. Вспоминала свою молодость, свадьбу с Гансом. Обдумывала услышанное вчера, от своего нового соседа. Федор признавался в чувствах к ее дочери, обещал беречь, ценить, не обижать и все, что обещают молодые люди в таком случае. У Марты с Гансом было не так. Сначала молодой юнкер объяснился с Мартой, и потом, уже, заручившись ее согласием и узнав об ответных чувствах, пошел свататься к родителям. Тут же Берту никто не о чем не спрашивал, что чувствует к молодому соседу девушка, никто и не думал, Федор сразу пришел свататься к матери. Марта пообещала соседу поговорить с дочерью и настоятельно советовала ему объясниться с Бертой напрямую.

Мать и дочь были в смятении. Берту настолько потрясла новость, что она растерянная, даже не знала, что сказать матери. Она не рассматривала никогда нового соседа, как претендента на ее руку. Да, он был симпатичен, приятен, но девушка была уверена в скором отъезде на родину и относилась ко всему происходящему, как к большому приключению. Сама мысль о таком повороте судьбы, о возможном замужестве в России ей даже не приходила в голову.

Долго они с матерью разговаривали. Марта объясняла Берте, что обдумала предложение Федора и считает его вполне приемлемым. Сама Марта вышла замуж и уехала на чужбину, вслед за мужем, как сделала и ее мать, бабушка Берты. И у обеих женщин судьба сложилась хорошо. Тут, если оставить в приданное дочери унаследованное поместье, то жизнь Берты можно считать уже определенной, налаженной. Молодость невесты никого не смущала. Наоборот, взрослый муж станет для нее и учителем и опорой. В браке между дочерью и молодым русским помещиком, Марта видела много положительных сторон. Минусом служило только расстояние, что разделит их с дочерью. Но оставалась возможность писать письма, и Федор обещал, что раз в несколько лет сможет выезжать с Бертой в далекую Пруссию. В общем, Марта уговаривала себя, что брак дочери на чужбине, пусть и такой внезапный, хороший выход из положения, в котором они оказались. И внезапно свалившееся наследство тогда пригодится и будет использовано лучшим способом. Сыновья встанут у управления имуществом, оставшимся от отца, взяв на попечение мать, а Берта с приданным выйдет замуж и судьба дочери будет определена.