Читать книгу Песня горна - Олег Верещагин - Страница 1

Денис оглядел класс и тоскливо вздохнул. Лица одноклассников выражали сочувствие, смешанное с опасением (сейчас его посадят, а меня вызовут) и даже радостью (не я у доски). Подсказывать никто не пытался по двум причинам: первая – Франц Ильич при своём возрасте сохранил слух крота; вторая – буквально позавчера вечером предсовета отряда Д. Третьяков с пеной на губах громил подсказки и кричал, что с ними никаких знаний ни у кого не будет. Кто же виноват, что вчера вечером допоздна засиделись, монтируя коммутатор для внутренней связи, и перед сном Денис легкомысленно решил: тема из повторения за прошлый год, он её помнит. И помнил. Просто кто ж знал, что в русском языке таятся ещё и сложносочинённые предложения? Про сложноподчинённые Денис – да – помнил. А про эти…

Денис снова вздохнул. Подумал, что для двадцати семи человек класс всё-таки тесен и что учить девчонок вместе с мальчишками всё же неправильно, этим надо будет заняться… Ещё подумал, что в классе кроме него только четверо в пионерской форме, а ещё у восьмерых из-под новеньких, по имперским образцам (хотя и не из древопластика, а просто из дерева) сделанных парт торчат босые ноги. Ещё подумал, что на улице душно, но всё равно надо открыть окно.

Короче, много о чём подумал, только не о сложнопод… сложносочинённых предложениях. Вздохнул в третий раз и начал снова:

– Сложносочинённое предложение – это такое предложение… – после чего заглох. Олег показал сбоку от парты листок с надписями. Денис сердито отвернулся.

– Какое? – с интересом спросил Франц Ильич. – Я жду с нетерпением.

Денис покосился на него ещё более сердито, чем на Олега. Франц Ильич знал и преподавал русский язык и литературу великолепно. Но если на уроках литературы оставалось только сидеть с открытым ртом, а излагаемая смесь фактов, дат, приключений, поисков, великолепных строк, открытий, схваток, странствий и озарений как бы сама впитывалась в память – то на русском царили свирепый диктат и зубрёжка. Такого Денис не помнил даже по петроградской школе. Класс не выбирался из троек, получивший четвёрку сиял, как начищенная медная табличка над школьным парадным. На пятёрку, по мнению Франца Ильича, язык знал только он сам.

Но сейчас Денису грозила не тройка, а полновесный – как тут говорили – «гусь». Ссылок на общественную деятельность – на это иногда поддавались другие учителя – Франц Ильич не принимал, парируя их, в общем-то, здравыми соображениями, что люди безграмотные любой общественной деятельности нанесут только вред. В самом начале года (не так уж давно) Петька Минаев, получив третьего «гуся», ударился в амбицию и стал доказывать, что все эти правила никому не нужны. За день до этого Петька прочёл книгу из библиотеки, которая поразила его своей простотой и логичностью – там излагалась теория, что неграмотное написание слов вовсе не препятствует усвоению и чтению, а значит, в принципе, всё равно, писать «телескоп» или «тилископ». Франц Ильич покивал и на следующий день… поставил всему классу прогул. За дело. Перед этим вечером он зашёл к Минаевым и передал для Петьки записку, в которой просил его с утра проводить класс на «выходной» урок к «Оптике». Естественно, Петька, знать не знавший о существовании в посёлке маленького магазинчика «Оптика», прочитал записку «лётом», как он сам признался, по вычитанной методике, после чего отвёл одноклассников туда, куда показалось логичным – к центральной АПТЕКЕ. Там они и ждали учителя ровно час… На возмущённые вопли Франц Ильич с чисто немецким хладнокровием пояснил, что в записке ясно, чётко, коротко и чёрным по белому написано, куда надо было идти. Остальное вина не его, а новаторов… Крыть было нечем.

Практически разгромив юного оппонента, учитель вырвал из программы ещё один урок и прочёл ребятам лекцию о том, что усложнение языка – процесс неизбежный в русле общего человеческого развития. Упрощение же свидетельствует о том, что в обществе – моральный регресс. И что русским языком нужно гордиться хотя бы уже потому, что он действительно сложен и именно поэтому красив. Привёл он и пример того, как «Лига Инклингов» в Англо-Саксонской Империи старательно и настойчиво обогащает достаточно бедный английский язык – новыми словами и даже новыми звуками, причём при полной поддержке лично Императора… Денис вообще-то был согласен с учителем, из истории он хорошо знал, что одной из бед прежней цивилизации было оскудение устной речи и связанное с этим элементарное отупение масс, дураками или проплаченными подонками выдававшееся за «неизбежный процесс в ходе усиливающейся специализации».

Но что такое «сложносочинённое предложение» – всё-таки не вспоминалось.

– Сложносочинённое предложение, – как будто отвечая на мысли томящегося возле доски ученика, начал Франц Ильич, – это такое предложение, в котором простые предложения могут быть равноправными по смыслу и связываются сочинительными союзами. Например: «Третьяков не приготовил домашнее задание, и учитель вынужден был отвечать сам», – любезно привёл пример Шёнк. – Садитесь, Третьяков… Поскольку формулировку дал всё-таки я, попрошу присутствующих в тетрадях – не открывая учебников – придумать и записать по три сложносочинённых предложения. – Он подошёл к окну и открыл его. – После чего мы продолжим работу.

Денис угрюмо выставил в дневнике двойку и передал его Шёнку, который расписался и вернул дневник владельцу. Денис его тут же закрыл и заставил себя открыть тетрадь. Из окна полился тёплый, влажный, но всё-таки ветерок, послышался шум. Кое-кто клюнул в сторону окна и свободы носом, но Олег кашлянул, и отвлекаться перестали все…

…Новая школа оказалась заполненной до предела, как банка консервов – балтийской килькой. Неизвестно, что так повлияло на отношение к учёбе у взрослых – верней всего, до большинства дошло, что в мире, который собираются строить имперцы, грамотным быть не просто престижно, это необходимо. В новую школу перебрались даже несколько учеников из городской школы. Правда, очень немного, городская школа оставалась оплотом «Энергии» и как бы бастионом учебной оппозиции. Но казавшееся здоровенным здание бывшего клуба как бы съёжилось, и стало ясно, что летом придётся делать пристройки. Полянцев уже получил на это деньги из столицы, и вообще финансирование пошло довольно щедрое – да вдобавок ещё сработали временные боны, запущенные в обиход Валерией Вадимовной. Люди, дабы не прогореть на них, старались как можно больше успеть купить и построить до конца года; многие на эти боны открывали свои мелкие дела, как Чакин, и из-за этого неожиданно резко подешевели продукты, а качество их выросло. Франц Ильич тут же – конечно, за «официальные» деньги – назаказывал кучу всякого разного даже из Империи, да и пионерскому отряду перепали определённые суммы. Удалось найти и учителей, а математик Русанов, тёзка Дениса, Денис Михайлович, приехал из Империи. Он был не «витязь», а просто провинциальный секретарь по министерству образования, который после выбора профессии и стажировки в Минске сам попросился сюда. Зато настоящим «витязем» оказался новый государственный контролёр, заменивший на этом посту убитого Есипова, – Виктор Данилович Макарычев. Кстати, именно он привёз известие о том, что чета Безгиных благополучно повешена в Верном… Он же как-то, за столом у Третьяковых, показал пачку листов. Это оказались странные заявления: по инициативе представителя «ЗаготМясо» Лобанова, «шефа» Олега, люди стали вступать в созданный Тимофеем Ильичом кооператив «Дружба», в котором господствовало то, что отец Дениса задумчиво назвал «экономика дарения». Вошедшие в него люди оказывали друг другу услуги, как бы обмениваясь ими. Присутствовавший при том разговоре Балаганов, последнее время подчёркнуто державшийся проимперски и даже своего семилетнего сына отдавший в новую школу (смотреть на всё это было смешно и немного противно, но газета его начала так или иначе делать полезное дело), заметил, что если два нищих сложатся, то богаче они не станут. Но вскоре выяснилось, что затея Лобанова стала приносить реальную пользу – «экономика дарения» позволяла как-то незаметно сделать много дел, на которые человек в одиночку просто не был способен. Нищие заставляли отступать нищету, и Балаганов разразился передовицей «Дарите людям души!». Денис тогда поинтересовался, не собирается ли отец наконец арестовать этого угря. Отец заметил, что это вообще не его функция, а Макарычев, которому Денис задал тот же вопрос при новой встрече, ответил: незачем, да и не за что, пусть работает. Денис не согласился, но промолчал.

Что беспокоило Дениса – так это нулевой рост пионерского отряда. Много народу приходило на сборы, почти все – записались в разные кружки и секции, которые тоже довольно щедро финансировались, и уже смешно было вспоминать карманные деньги Третьякова-младшего. Немало народу охотно работало в мастерских – сапожной, швейной, токарной, небольшом консервном цехе. Но записываться в пионеры никто не спешил. Хотя внимание – неослабное и пристальное – Денис ощущал каждую секунду. Казалось, ребят и девчонок что-то удерживает. Что – Денис понять откровенно не мог и временами злился, а то и приходил в отчаянье: ну что ж такое?! Местные ребята-пионеры тоже ничего не могли объяснить, и Денис вынужден был довольствоваться тем, что уже вступившие в отряд стали совершенно неиссякаемыми источниками энтузиазма. Честное слово, они были похожи на разбуженных после долгого неестественного сна!.. А уж вернувшийся с лечения Генка вообще изменился неузнаваемо – в лучшую сторону, конечно. Он был похож на имперского мальчишку, и Денис временами гадал, что уж такое ему там устроил Санька, что показал? Или ничего такого особенного, просто кусочек другой жизни?.. Кто знает – а сам Генка не спешил распространяться. Да и, похоже, просто не мог выразить ощущения словами.

Временами, надо сказать, Денис форменным образом пугался этой общей жадности до нового и думал, что наступит – и уже не так уж чтобы нескоро – момент, когда он больше ничего не сможет им дать. В такие минуты он остро ощущал, что сам очень и очень мало знает и умеет. Да, легко быть пионером, когда вокруг много взрослых, которые готовы помочь. А если большинство взрослых просто-напросто не понимают, какая помощь тебе нужна?!.

…Прозвеневший звонок заставил Дениса отвлечься от совершенно посторонних мыслей. Остатки объяснений Франца Ильича он прохлопал начисто и на себя разозлился до такой степени, что ускользнул от неизбежного разговора с одноклассниками по чёрной лестнице и пробрался в учительскую.

Тут было пусто. Почти. Большинство учителей предпочитали проводить перемены в классах, так как со звонком практически каждого облепляла плотная куча ребят и девчонок, сыпавших вопросы, как зерно из широко развязанного мешка – неостановимым потоком. Денис в таких случаях всегда вспоминал, что однажды сказал кто-то из учителей в Петрограде (Денис подслушал случайно): «Самая большая радость в нашей профессии – это когда тебе на перемене задают вопросы!»

Но сейчас он не был настроен на воспоминания.

– А всё-таки это непедагогично, – сказал Денис сердито, усаживаясь на стул верхом. Франц Ильич, восседавший на законном директорском месте, с интересом оторвался от заполнения журнала.

– Что именно? – поинтересовался он с искренним любопытством. Денис хмуро посмотрел на директора:

– Могли бы поиметь ко мне снисхождение как к коллеге. Я им всё-таки историю преподаю, – солидно произнёс он это слово, – и астрономию. А вы мне бац – и пару.

– Пару? – пошевелил бровями Франц Ильич. – Помнится, я поставил вам, Третьяков, всего одну оценку. Хотя, если учесть, что до конца урока вы меня так и не начали слушать, возможно, вы действительно заслуживаете пару.

– «Гуся»! – поправился Денис в соответствии с местными порядками. – И какой у меня после этого будет учительский авторитет?!

– Интересная позиция, – серьёзно ответил Франц Ильич – Но, в свою очередь, хочу поинтересоваться у вас, коллега, – какой может быть учительский авторитет, если учитель не разбирается в сложносочинённых предложениях?

– Я разбираюсь… – начал Денис, но Франц Ильич довольно-таки беспощадно прервал его:

– На двойку. Что и получили, коллега. А вообще – если уж приехали из Империи, – неожиданно жёстко продолжил он, – то извольте быть примером во всём. Да-да, во всём, сколько бы сил это ни отнимало и какое бы время ни пришлось на это потратить. Да, именно так! – словно черту, подвёл он, причём уже без малейшей иронии.

На этот раз Денис промолчал, потупившись. Щёки у него полыхали. Глупый щенок, припёрся с претензиями, смысл которых: я особый, мне масла в зад на сто рублёв и смотрите – сливочного! Уф, как стыдно, мало щёки полыхают, сейчас бы в наказание голым задом в крапиву…

– Разрешите идти? – еле слышно прошелестел мальчишка, вставая.

– Да нет уж, постойте, коллега, – Франц Ильич придвинул к себе какие-то бумаги. – За вами ещё рабочий план по предмету. Я, как помните, был на вашем уроке, – он называл Дениса на «вы» уже без насмешки, – и должен сказать, что материал вы излагаете с огоньком и на хорошем профессиональном уровне. Но вот планов ваших я пока не видел.

– Франц Ильич, – сердито произнёс Денис, тут же забыв своё смущение, – объясните мне, пожалуйста, зачем вам вообще написанные на бумаге планы? У меня есть заметки, которые помогают мне вести уроки. Это я понимаю. Но учителя ведь кучу времени… простите, много времени тратят на то, чтобы подробно расписать: скажу то-то, спрошу то-то, тема такая-то. Да ещё и записать «согласно стандартам». По-моему, лучше всего оформленные планы – у самых малопригодных педагогов, вот! – закончил Денис почти яростно.

Франц Ильич поджал губы. Но потом неожиданно рассмеялся:

– А знаете, примерно то же самое говорил мне позавчера на педсовете коллега Русанов. Если вас я ещё мог бы заподозрить в элементарном желании увильнуть от рутинной работы, – Денис оскорблённо выпрямился, – то его – нет. Хм. Хм, хм. Интересно. Неужели в Империи учителя не пишут подробных планов?

– Я не знаю, – честно признался Денис. – Но думаю, что нет. Мне трудно представить себе своих учителей из петроградской школы, которые тратят время, чернила и бумагу на такую ерунду.

Прозвенел звонок, и Денис, извинившись, подхватил папку, журнал – и вышел из учительской.

Франц Ильич остался сидеть за столом, тщательно вытирая кусочком промокашки перо – снова и снова…

…Новой темой на истории была «Роль инородческих сообществ в геноциде русского народа перед Третьей мировой войной». Денис, как всегда, увлёкся, увлёк класс и только к звонку опомнился и довольно подумал, что, кажется выкрутился… но не успел он подхватиться и выскочить из класса, как его обступили Олег, Пашка Бойцов, Танька Васюнина и Мишка Гуляев.

– Чего? – малодушно спросил Денис, делая робкую попытку прорваться к двери. Ему молча загородили дорогу. – Ну ребята! – взмолился он. – Вчера же коммутатор монтировали!

– Ты один? – спросила Танька, ехидно щурясь и водя по щеке кончиком рыжей косы. Денис испытал сильнейшее желание эту косу ей оборвать. Но вместо этого промямлил:

– Чего один?

– Монтировал ты один? – уточнила Танька.

– Ну не один…

– И «гуся» тоже получил не ты один?

– Васюня! – взвыл Денис. – Ну, я не виноват, что меня спросили!!!

– Петька с тобой монтировал, – сказал Пашка со смешком, сложив руки на груди и прислонившись спиной к стене. На нём вместо пионерских шортов были бриджи для верховой езды – правда, «уставного» цвета, и вольность ему прощали, учитывая, что он каждый день мотался верхами на перевал и обратно. – А потом сидел до утра и зубрил, между прочим. Так что, если бы его спросили, он бы ответил.

– Попробуй ему только связиста зарезать, – добавил Мишка. Денис огрызнулся:

– Если всё правильно на аксель ответит, чего я буду резать?![1] Ну всё! Больше не повторится! – И, поскольку его по-прежнему не выпускали, добавил: – Извините, а?

– Вот! – Олег, до сих пор молчавший, просиял и стукнул Дениса кулаком в плечо. Денис закрылся и ответил кулаком в грудь. Танька вклинилась между ними:

– Ничья… Ну что, урок последний, в отряд?

– Я сперва забегу по делам кое-куда, – опомнился Денис. – Недолго, час максимум. И буду.

– У нас День Солнца на носу, – напомнил Олег. Денис повторил:

– Я недолго…

…За школьной оградой – там, где когда-то щиты для объявлений украшали ироничные надписи и грязные разводы, а теперь справа на фоне пионерской эмблемы было написано «ПИОНЕРОТРЯД им. Радия Погодина», а слева всех извещали, что тут располагается «Народная школа №1 рабочего посёлка Седьмой Горный», – маячили несколько пацанов со скучными и злыми физиономиями. Мимо них гордо прошествовали несколько младшеклассников – даже не посмотрев в их сторону. Один из «маячивших» дёрнулся было вслед, но увидел Дениса, сбегавшего с крыльца, и сделал вид, что смотрит на часы. Последний из уходивших младших – босиком, лохматый, но с новеньким ранцем под военный рюкзак имперца и с чисто вымытой физиономией – как раз обернулся и ехидно, громко, оглушительно звонко пропел:

– Ах ты!.. – снова рванулся мальчишка, побурев как варёная свёкла, Но Денис, как раз оказавшись рядом, поинтересовался:

– Как там Пинаев-младший себя чувствует? Давно не виделись…

– Нормально… – пробормотал Егор. Остальные стушевались окончательно, и Денис вдруг поймал в нескольких взглядах не ненависть, не опаску, а интерес. – Слуш, имперец, ты скажи своей малышне, чтобы не лаялись, вообще уже…

– А вы сюда как, по делу – или что? – улыбнулся Денис. – Или нравится, когда на вас лаются?

– Ты это… – начал было Егор снова, но Денис, посерьёзнев, его прервал:

– Вы эту малышню ещё год назад пинками из парка гнали и с пляжа с ближнего, и вообще долбали походя, где ни увидите. Было? – Он обвёл мальчишек внимательным холодным взглядом и подытожил беспощадно: – Было! И издевались, и копейки вытрясали, ничтожества крохобористые! И «чушками» назвали, было?! – и снова отрезал: – Было! Ну так вот, хотите – стойте и слушайте, и попробуйте только хоть одного… – Денис показал кончик мизинца. – Хоть вот так… Костей не соберёте. А лучше, – он резко махнул рукой, – просто валите отсюда, и правда, забор не обтирайте, не вы красили!

– Силу… почуяли?.. – с трудом выдавил Егор, бледнея. – Силу, да? Ваше время, да? Ну ничего. Ничего… – Он повернулся и почти побежал прочь. Следом за ним – кто медленней, кто быстрей, кто бросив на Дениса злой взгляд, а кто наоборот – не глядя – потянулись остальные. Денис очень хотел плюнуть им вслед. Но сдержался. Поискал взглядом того мальчишку, но малышовая стайка уже умотала в неизвестность, и след простыл. Вспомнился Володька – надо будет…

– Денис, ты куда?! – из распахнутого окна штаба по пояс вывесился улыбающийся Генка. Отчаянно заломленный берет еле держался на затылке.

– Приду скоро! – отозвался Денис, махнул рукой и зашагал по улице.

До чего здорово было идти в форме! Мальчишка шагал широко, развернув плечи – так, как привык ходить всегда, – и больше не было нужды прятать галстук. Денис всерьёз опасался, как бы тот не обиделся на него за первые дни в посёлке, когда галстуку пришлось висеть на стуле, а Денису – носить обычную одежду. Теперь такой галстук в посёлке не один. А будет… Денис чуть подсбил шаг… да, будет ещё больше!

Тут ему вдобавок вспомнилось, куда именно и зачем именно он шагает, – настроение совсем подскочило, Денис ускорил шаг и стал сквозь зубы насвистывать о том, что «мы построим лестницу до звёзд, мы пройдём сквозь чёрные циклоны – от смоленских солнечных берёз до туманных топей Оберона!» Правда, поэт прошлых времён ошибся – на Обероне нет топей[2]. Зато есть потрясающе красивые ледяные пещеры с озёрами и реками, в которых что ни год – открывают новый вид рыбы или моллюска. Есть построенный из пайкрита[3] в самой большой пещере город англосаксов, которые первыми высадились на эту планету, – город Айс Холл…

«Когда-нибудь я увижу Оберон, – подумал Денис. – Обязательно. И остальные спутники Урана. И не только Урана! И тот ехидный мальчишка, который бережёт обувку на более холодное время – увидит всё это тоже…»

…Начальник полиции был хмур, причём весьма. В коридоре, идя к его кабинету, Денис столкнулся с Семской – врач-контролёр приветливо улыбнулась, кивнула – и Денис понял: что-то произошло.

Он не ошибся.

– Благими намерениями, – приветствовал его Кенесары Ержанович. Денис слегка растерялся:

– Извините… не понял?

– Благими намерениями вымощена дорога в ад, – расшифровал Кенесбаев. – Помнишь, твоя мама после наводнения заняла под жильё для пострадавших резервный фонд «Энергии»? – Денис кивнул. – Ну так там вспышка холеры. Квартал на карантине.

– Чего?! – ошалел Денис. Кенесбаев прошёлся по кабинету, смешно переваливаясь на своих кривоватых ногах.

– Того, – сердито проронил он. – Я ведь предупреждал. Я ж говорил Валерии Вадимовне: эти люди хлопот не стоят, их сначала надо научить подтираться не паль… кгхм, прости.

– Н… ничего, – Денис продолжал хлопать глазами. – Откуда холера, я не пойму?!

– Оттуда! – гаркнул Кенесбаев и уже не прошёлся – пробежался по кабинету. – Оттуда, что срут, где пьют, и спят, где срут! Оттуда, что канализационные стоки всякой хер… ерундой позабивало, кет на кутак!.. Чего пришёл?!

– Ну как бы… – Денис опять растерялся. Кенесбаев хлопнул себя по лбу:

– А чёрт! С этим со всем… Пошли, пошли.

Звеня ключами, он вышел из кабинета первым, выпустил Дениса, запер дверь. Вдвоём они двинулись по коридору. Денис неожиданно сказал:

– Холера… Не сезон вроде бы. Да и вообще – при чём тут канализационные стоки? Холеру вызывает вибрион, который от живого носителя передаётся.

– Это ты сейчас о чём? – насторожился Кенесбаев. Денис пояснил:

– Кто-то просто распространил заразу. Семская что тут делала?

– Предлагала услуги в борьбе с эпидемией, – ответил Кенесбаев. – Я ей ответил, что надо не услуги предлагать, а идти на место и делать дело. Тем более что болеют их рабочие, но эпидемии как раз пока нет. Она ответила очень мило, что не компания переселила их из естественно-привычных условий в бытовые излишества. И пошла делать дело…

– Одной рукой травим, другой лечим! – зло фыркнул Денис. Начальник полиции вздохнул:

– Ты всерьёз?

Денис зло не ответил. Но потом буркнул:

– Вообще, они и впрямь там свинарник развели, дурачьё. А на замечания только бормочут разное… Но холеры от этого не бывает, Кенесары Ержанович, это вы меня хоть режьте.

– Знаешь что? – спросил Кенесбаев. Денис удержал реплику «Знаю, а что?» и изобразил внимание. – Я иногда думаю: ну как же было тихо и спокойно, пока вас тут не было.

– Да ну?! – оскорбился Денис. Но начальник полиции, не обращая внимания на его возмущение, продолжал:

– Тихо. Спокойно… – Он отдал честь дежурному сержанту и зазвенел ключами оружейки. – Как на кладбище. Вот, давай, заходи.

Оружейка содержалась в полном порядке, поэтому два ящика, стоявшие в её центре, как некое надгробие, сразу приковывали взгляд.

– Они? – понизил голос Денис, подходя к ящикам и закладывая руки за спину. Посмотрел на Кенесбаева. Тот кивнул, отщёлкнул замки и поднял крышку верхнего ящика.

В ящиках были ружья. «Сайги» 20-го калибра – со складными прикладами, пистолетными рукоятками и накладками из серо-зелёного зернистого пластика, с матово-чёрными металлическими деталями и десятизарядными барабанами магазинов. Восемь штук, по четыре в ящике.

Денис опустился на колено перед ящиками. Будь он щенком – он бы вывесил язык от удовольствия. Если честно – до последнего он не верил, что Кенесбаев пойдёт на выполнение этой просьбы. И даже не стал объяснять, зачем при штабе пионеротряда оборудовали комнату без окон, с металлической двойной – цельной и решётчатой – дверью… Сказал: «На всякий случай!» – и это покатило, все были уверены, что так и надо, кому, как не Денису, знать, что должно иметься в отряде? В Петрограде оружие в пионеротрядах, правда, хранилось – чаще всего, те же самые «Сайги». Но это в Петрограде…

– Привезли… – прошептал мальчишка, сам не веря своему счастью.

– Да, как видишь… Но смотри… – Кенесары Ержанович помотал перед лицом Дениса коротким пальцем. – Это игрушки плохие. Если что… – Он не договорил, удивлённо осёкся. Денис на него смотрел не обиженно, а просто как-то… снисходительно, что ли? Как на человека, говорящего глупость. Как взрослый – на ребёнка. Кенесбаев кашлянул и пояснил: – Ну я не про тебя, я про наших, местных.

– А я что – не местный? – Денис поднялся, подхватывая «Сайгу». Щёлкнул прикладом, примкнул пустой магазин, сбросил предохранитель, небрежно-ловко дёрнул затвор, спустил курок, поставил оружие на предохранитель… Нагнулся. Коробки с патронами – тут же, в специальных отсеках – были маркированы пулями «блондо» и шестимиллиметровой картечью. – Я, Кенесары Ержанович, очень даже местный… – Он положил ружьё на ящик и поинтересовался: – Когда забрать можно?

– Мои привезут сами, – тут же ответил Кенесбаев и вздохнул тяжело: – М-да. Самое интересное у нас, я думаю, ещё впереди.

И не стал ничего объяснять в ответ на вопросительный взгляд Дениса.

* * *

Тренировка по СБС, проводившаяся три раза в неделю, была единственным занятием, на которое являлись все пионеры, без различия прочих интересов. Не-пионеров на неё не то что не брали, но и просто не пускали в зал, из-за чего по всему посёлку ходили будоражащие слухи: де Третьяков-младший там учит пионеров бегать по отвесной стене, проламывать головой по два кирпича сразу и одним словом обездвиживать противника. В доказательство последнего приводили победоносно тот случай, когда мать Дениса несколькими словами остановила разъярённую толпу – помните?!

Денис этих слухов не опровергал – зачем? Их любители очень удивились бы, увидев такую тренировку – пятнадцать минут общей разминки, сорок минут разучивания приёмов, двадцать минут спаррингов, пятнадцать минут заминки. Полтора часа выпаривания на майке соли – с пыхтением и безостановочного. Иных способов чего-то достичь Денис не знал и вообще не верил, что они есть в природе. Тренировать ему было трудно – младшим девять лет, старшим пятнадцать, вместе занимаются мальчишки и девчонки – но он не отчаивался и, критично оценивая свои действия, убеждался радостно: результаты есть! Мальчишка читал кое-какие статьи, в которых высказывалось опасение, что в условиях, которые сложились в местах, подобных посёлку, у человека возникают необратимые регрессивные процессы – замедленная реакция и так далее. Но Денис с удовольствием убедился, что эти процессы – а они и правда были – обратимы, достаточно улучшить питание и условия жизни человека. Ведь и негранёный алмаз – не бриллиант, а просто мутный тусклый камешек, и всё. А уж человек-то!..

От этих мыслей отвлёк Дениса победный крик – Витька Шацких поймал Аркашку Раймонда, увлёкшегося ударами, на приём и швырнул на маты, а теперь выражал свою радость самым древним и доступным способом. Аркашка вставать не спешил, лежал и задумчиво смотрел на победителя.

– Сколько раз можно говорить. – Денис сделал «разножку». – Победив в спарринге, не орите и не визжите. Вы не дикари, а русские рукопашники; надо быть выдержанными в любом случае. Противник не должен по вашей реакции понять, что его удар достиг цели. И вы не должны показывать чувства, в случае победы – это не по-мужски. Только сдержанность.

– Будешь тут сдержанным. – Витька провёл рукой под носом, хмыкнул недоверчиво. – Лихо. Тебя в морду, а ты сдержанный будешь.

– Будешь, – усмехнулся Денис. – Это важная штука – сдержанность в бою. Противник теряется в любом случае – мол, чего это он, будто каменный?.. Да, кстати! Радуйтесь все, со следующего занятия вами… то есть нами, мне тоже невредно… займётся Денис Михайлович.

– Матерщинник?! – изумился Санька Бряндин и даже глаза выпучил. – Наш Денис Михайлович? Да ну! А он разве может?!

– У него, между прочим, КМС по СБС, – значительно произнёс Денис. Ответом было уважительное молчание, потом Милка Раух задумчиво-торжественно проронила:

– Каэмэс по эсбээс, – и все дружно грохнули хохотом. Аркашка под шумок встал и отвесил Витьке пинка, после чего они сцепились в шуточной свалке уже без всяких приёмов…

…Домой Денис и Олег шли вместе. Уже темнело, они сильно задержались на бурном обсуждении мероприятий по поводу предстоящего Дня Солнца, очень устали и проголодались. Олег зевал и строил планы насчёт того, что готовит дома мама. Денис еле волокся и мечтал поспать подольше, хоть и на голодный желудок. Поэтому сам от себя не ожидал вопроса, даже почудилось в первый миг, что это ещё кто-то произносит:

– Олег, а ты на нас больше не злишься?

Он задал этот вопрос – и проснулся, испугался, что друг обидится, вопрос был тупой. Но Олег словно бы и не удивился даже…

– Не злюсь, – ответил он. – Мне бы ещё с кем-нибудь из ваших дворян, ну, из пацанов, познакомиться.

– Зачем? – удивился Денис. Олег вздохнул:

– Ты их так расписываешь, что оторопь берёт. Совершенство прямо. А куда дальше-то? – Олег сказал это и смутился, а Денис удивлённо вякнул:

– Это в каком смысле?.. – и почти завопил: – Кто совершенство-то, от которого это, дальше некуда?! Ты про меня, что ли?! Да я по ночам храплю!

Он заявил это – и осекся, тем более что и Олег смотрел изумлённо, явно готовый спросить: «А это тут при чём?!» Но вместо вопроса Олег неожиданно фыркнул… и расхохотался. А через секунду Денис, огрев друга по спине школьным рюкзачком, присоединился к этому смеху…

…Презик ждал у калитки. За короткое время он солидно вымахал, стал меньше спать и есть (относительно прежнего) и посерьёзнел. Его никто не дрессировал, но у пса появилась интересная манера провожать каждого гостя от калитки и до дверей – не бежать рядом, радостно тявкая, не пытаться укусить, а именно идти рядом, глядя перед собой. Это производило немного жутковатое впечатление, особенно если Презик считал гостя неприятным (почти никогда не ошибаясь) и по временам поднимал морду, смотрел на него.

– Привет, привет… – Олег потрепал пса за уши. – А что-то Никитка к нам давно не заползал? – Он посмотрел в сторону забора.

– У отца его неприятности большие, он в «энергичных» делах по уши замазан, – нехотя ответил Денис и вздохнул. Олег присвистнул:

– Мать не пускает, что ли?

– Мать… – Денис покривился. – Она за квартал добрые пожелания кричит, такая сладенькая – на хлеб вместо варенья мажь… Нет, Олег. Он сам не приходит. Маленький он, конечно, а не дурак… – Денис остановился и пнул крыльцо досадливо. Олег, уже было поднявшийся на ступеньку, остановился, толкнул друга плечом:

– Ты чего?

– Да того, – Денис угрюмо посмотрел на него. – У врагов есть дети. Никитка ведь хороший. Добрый. Умный. А отец его – нам вредитель, а ему? Ему-то он отец… Понятно, когда и сынок такой же, как папаша – вон, Пинаевы, тут всё ясно. А здесь, как?

– Не знаю, – откровенно сказал Олег. И немного удивлённо добавил: – Чёрт, мне это и в голову как-то не приходило.

– А должно приходить, – сердито отрезал Денис, разуваясь. – Должны мы про это думать, должны знать, что с этим делать… пока не поздно!..

…У отца были гости. Шульце и какой-то невысокий мужик с угрюмыми глазами. Они сидели на кухне, мирно пили чай и беседовали – Дениса даже передёрнуло, когда он заглянул туда поздороваться: как отец вообще может сидеть за одним столом с этим кровососом? Однако – сидел, и беседовали они вполне мирно. А вот угрюмоглазый явно кипятился и на Шульце смотрел волком.

– Мальчишки, – Борис Игоревич махнул рукой вошедшим в коридор сыну и Олегу, – садитесь есть, Ольга Ивановна вам оставила.

– Добрый вечер, – корректно кивнул Денис. Шульце одарил его улыбкой, невысокий мужик буркнул: «Вечер добрый…» – Мы сейчас, в порядок себя приведём… – и, толкнув Олега, спросил: – Ты чего?

– Не пойду я туда есть. Видишь, и мама поставила всё и ушла, а обычно она всегда глядит, как Борис Игоревич ест… – процедил тот. – Моррррррда подлючая… Не, я всё понимаю, надо. Но есть туда…

– Пойдёшь. – Денис наполовину поднялся по лестнице. – Пойдёшь, сядешь, будешь есть и вести себя как хозяин в этом доме. И в этом мире. Понял, пионер?

Олег задумался. Потом улыбнулся – недобро и весело:

– Понял.

– Готов? – уточнил Денис.

– Всегда готов! – отсалютовал Олег…

…Мальчишки устроились с краю стола – оба босиком, в домашних шортах, лёгких майках – и с галстуками на шеях. Ольга Ивановна приготовила на ужин тушённую с картошкой, луком и морковкой рыбу, как всегда, отлично. Денис просто ел, поглядывал и слушал. А вот во взгляде Олега – в каждом взгляде, брошенном на Шульце, – была ненависть. Ничего он с нею не мог поделать, как видно.

Впрочем, Шульце был совершенно спокоен. Поздоровавшись, он уже просто не обращал на мальчишек внимания. И сейчас говорил с Третьяковым-старшим:

– Таким образом, на двух шахтах идёт переоборудование, они, конечно же, не работают. Три шахты по-прежнему затоплены, осушение движется, но тоже не очень-то быстро… Остальные дают выработку на четверть меньше, чем в прошлом сентябре. Это следствие новых правил безопасности и найма на работу, и способов поднять выработку я не вижу. Возможно, когда будет начата и закончена реконструкция и на них… – В его голосе прозвучала совершенно отчётливая ирония.

Но Шульце перебил его сосед:

– Арнольд Оттович, – проронил он хрипло, – вы вот тут уже битый час говорите, говорите, говорите… Вон и чай простыл, так вас заслушались. Правильные вещи говорите, что и возразить. Такое впечатление, что я в бане лежу, а меня ласково – да по спине – да с прибаутками – да веничком – из колючей проволоки.

– Ну, я эти венички не заготавливал. – Шульце был непробиваем. – Как я понимаю, Борис Игоревич, – лёгкий поклон Третьякову-старшему, – и господин Макарычев были сюда назначены затем, чтобы наладить работу на шахтах для пользы государства. И пока я вижу, что эта польза в общих цифрах упала за последние двенадцать месяцев на тридцать два процента.

– Господин Шульце, вы всё-таки неверно поняли наши цели, – с неожиданным сожалением заявил Борис Игоревич. – Вы, по-моему, искренне считаете, что я – не стану говорить за Виктора – прибыл сюда исключительно затем, чтобы прервать ваше воровство, освящённое вами же принятыми разбойничьими правилами – не законами… – Кряжистый мужик довольно хрякнул и повозился на стуле. – Должен сказать, что я это сделал. Сделал, Арнольд Оттович?

– Сделали, – кивнул Шульце. – Вы обрезали прибыли «Энергии» под корень. Но прибыли вашего любимого государства от этого не поднялись. Они тоже упали, хотя и не на тридцать два процента. Но значительно.

– А вот и ваша ошибка. – Третьяков-старший долил себе кипятку из чайника. – Не посёлок для шахт. Шахты для посёлка. Мне не так интересны деньги, которые я не дал вам своровать – или которые недополучила Республика, – как интересны люди, чья жизнь стала веселей, чище, разнообразней… да просто побогаче. Парадокс: прибыли «Энергии» упали, государство тоже получает меньше… а люди стали жить лучше. По-моему, это неплохой результат.

Денис перестал есть. Он видел, что Шульце – наверное, впервые за всё время знакомства с Третьяковыми! – растерян. Очевидно и зримо. Он старался понять сказанное. Честно – и тщетно. Борис Игоревич с интересом наблюдал за гостем – как за змеёй, прижатой рогатинкой змеелова.

– Не понимаю, – наконец признался Шульце. – Я готов услышать эти слова от уважаемой Валерии Вадимовны, она – врач. Но вы?! Вы – офицер организации, которая ставит целью возвращение денег государству!

– Во вторую очередь, – с удовольствием ответил штабс-капитан Третьяков. – В первую любой из нас – людей Империи – ставит своей целью возвращение людей Жизни. Именно Жизни. С большой буквы. Всё остальное – средства для этой цели.

– Вот так, – подытожил жадно слушавший второй гость. И, отвернувшись от Шульце, нагнулся к Третьякову-старшему. – А про выработку, Борис Игоревич, вы вот что послушайте. Ребятки тут меня к вам послали зачем? А вот зачем. Есть такая сметка – как выработку поднять, не против новых правил – а поднять. Сметка давно есть, просто раньше мы её и не подавали – кому, «Энергии», что ли?! – Он хмыкнул гневно. – Ну и, само собой, работать будем, как сможем. Я чего пришёл – вот этот разговор послушать. Послушал – понял, надо!

– Приходите завтра на приём к Макарычеву, – улыбнулся Борис Игоревич, – изложите ему вашу сметку и вообще все планы.

– Дело! – Собеседник гулко, сильно пристукнул кулаком по столу и смутился: – Извините…

Борис Игоревич засмеялся. Шульце между тем встал, хотел, видимо, откланяться, но Борис Игоревич повернулся к нему:

– Всего хорошего, Арнольд Оттович. И кстати, передайте господину Пахомову, что на днях я буду на Совете Латифундистов – настал и их черёд быть ограбленными.

– Непременно передам. – Шульце вновь был спокоен и корректен. – Завтра же. А пока – всего хорошего, разрешите откланяться.

Общий поклон. Улыбка. Взгляд.

– Борис Игоревич, давили б вы его, – негромко произнёс кряжистый, когда за окнами процокало – Шульце приезжал в экипаже. – Гнида. Сколько крови из всей округи выпил – вам и не представить.

– Почему, как раз представляю… – Третьяков-старший посмотрел на мальчишек. – Так, поели? Мыть посуду и бегом марш отсюда.

Олег, смотревший на Бориса Игоревича с восторгом, бросился собирать тарелки, едва ли не отпихнув засмеявшегося Дениса…

…Мама работала. Перед нею лежал большой список, весь в пометках, и на сына она обратила внимание, только когда он добрался до неё, обнял сзади и, грустно вздохнув, ткнулся носом в шею.

– Ну? – сердито спросила Валерия Вадимовна, но Денис только шумно выдохнул, и она рассмеялась: – Лис, не щекотись, не смей! – и сама фыркнула ойкнувшему Денису в ухо: – Добрый вечер.

– Добрая ночь. – Денис выпрямился. – А что ты пишешь?

– Список на курсы фельдшеров и медсестёр, – сообщила женщина, и мальчишка оживился:

– О! А ты помнишь, что ты в школу фельдшера обещала?

– Сразу после Нового года, слово твоей мамы, – торжественно пообещала Валерия Вадимовна. – Теперь ещё помещение у этой жирной твари Семской отжать… ну да куда она денется, отдаст.

– Ма, – вспомнил Денис, – что там с холерой?

Валерия Вадимовна нахмурилась:

– Искусственное заражение, – коротко ответила она. Денис резко выдохнул. Помолчал и зло сказал:

– Я ж говорил сегодня Кенесары Ержановичу…

– Он ещё не знал, я только к вечеру закончила обследование. – Валерия Вадимовна потянулась и встала. – Ладно… А ну!

Денис не успел и охнуть, как оказался партнёром в гимнастическом этюде. А женщина, выполнив номер, изумлённо приземлилась на ноги и сказала:

– Ой. Я раньше эту поддержку тебе не давала… ты что, меня удержал?!

– Извини, расту. – Денис показал матери язык, гибко и твёрдо вскинул руки над головой, «колесом» вышел из комнаты, врезавшись на лестнице в поднимавшегося снизу Олега – слышно было, как оба с грохотом обрушились на пол.

– Бестолочи, – усмехнулась Валерия Вадимовна, садясь к столу и прочищая перо промокашкой. – Так. Номер тридцать два…

…Перед сном Денис всё-таки не удержался – прокравшись к телефонному аппарату, снял трубку и, прижмурившись, с наслаждением набрал номер – на ощупь. Сдерживая дыхание, подождал длинные гудки – раз… два… три… че…

– Алё, Мелеховы, – отозвалась Настя. Денис затаился, держа трубку у самого уха. Ему доставляло удовольствие представлять себе, как сигнал идёт по проводам и выскакивает (он именно так и представлял себе – выскакивает) из трубки возле розового аккуратного ушка (Денис даже пальцы на ногах поджал от почти мучительного наслаждения) казачьей девчонки – чмок!

– Денис, не сопи в трубку. – В голосе Насти послышался отчётливый смешок. – Я всё равно знаю, что это ты.

– Откуда? – не выдержал Денис и засмеялся от удовольствия и радости.

– Так сопишь только ты, – безапелляционно ответила девчонка. Денис опять представил её себе и задержал дыхание, чтобы привести в порядок голос. – Ты приедешь на День Солнца?

– Я… – Денис замялся.

Собраться с духом и сказать хоть что-то связное о том, что не может оставить отряд во время праздника, он не успел.

Связь оборвалась. Воцарилось молчание – как при обрыве на линии.

Денис разочарованно посмотрел в трубку, словно ожидал там на самом деле что-то увидеть. Вздохнул. Повесил её на рычаги. И поплёлся в ванную.

Когда он вернулся в спальню, Олег уже дрыхнул совершенно беззастенчиво. Усмехнувшись, Денис подошёл к окну – закрывать его не было нужды, закончив с резьбой по дому, он своими руками вделал в раму раздвижную мелкую сетку, позволявшую и не страдать от жары, и не пускать внутрь мошкару…

…И снова кто-то смотрел из уличной темноты – сюда, в комнату, на Дениса.

* * *

Утром оказалось, что опустился плотный густой туман. Когда Денис проснулся, Олег как раз стоял у окна и созерцал белёсое молоко, лежавшее вплотную к подоконнику, хоть протягивай руку и черпай. Денис сперва даже не понял, что это такое, и какое-то время сонно созерцал комнату, а когда понял, то сел и спросил:

– Туман?

– Осень настала. – Олег отвернулся от окна. – Всё. Скоро дожди польют…

– Главное, чтобы на День Солнца погода была хорошая, – озаботился Денис, потягиваясь. – Связь-то вчера, похоже, оборвало. Ветра вроде бы не было?

– Связь и без нас починят, если что. – Олег чуть прищурился и с отчётливым лживым равнодушием поинтересовался: – Ружья кому будешь давать? Не думал?

– Ружья давать буду всем. – Денис поднялся, начал разминаться. Судя по тому, что Олег к нему не присоединился, вопрос его и правда интересовал очень. – А за кем закреплю… точно не за девчонками.

– Не боисьси? – уточнил Олег. Денис серьёзно задумался, одновременно закладывая по очереди то левую, то правую прямую ногу за затылок, и решил:

– Авось не съедят… – после чего добавил: – И ты тоже не бойся, тебе точно достанется.

– Двусмысленно как-то, – вздохнул Олег.

– Не отлынивай от разминки, – напомнил Денис. – Ты как-никак командир первого звена и моя правая рука…

– Пашке не надо, у него своего оружия – завались, – внёс предложение Олег, начиная отжиматься и сопровождая каждый жим резким отчётливым хлопком ладоней под грудью.

– Да уймись ты! – засмеялся Денис. – Я ещё и сам ни на что претендовать не буду. Так что на восемь человек точно хватит.

В дверь постучали, и привычный голос Ольги Ивановны позвал:

– Вставайте уже, завтрак.

– А мы встали, ма! – отозвался Олег весело…

– А-ло! – Борис Игоревич с недовольным лицом – и, видимо, уже не в первый раз – подул в трубку. – А-ло!

– А связи ещё вчера вечером не было, – сообщил Денис, вытирая голову полотенцем. Отец оглянулся через плечо, посмотрел невидящим взглядом и вернулся к разговору с телефоном. – Ну, как знаешь, – вздохнул Денис. – Тёть Оль! А мама ушла уже?

– Убежала и не поела, – осуждающе проворчала Ольга Ивановна, выставляя на стол огромный поднос с оладьями, – туман следом завихрился, даже машину не подождала. Холера, сами ж знаете, объявилась… Я бы этим дуракам по рукам, по головам, да по задницам настучала, чтобы не гадили, где живут, – вот уж нечего было о них заботиться… Ешьте, пока горячее.

– Холера от диверсии, – прошептал Денис Олегу, выбрав момент. Тот округлил глаза. – Мама вчера сказала… Сегодня будем про это с нашими говорить, после репетиции.

– Вот ведь… – Олег явно удержался от ругательства и сунул в рот оладью, чтобы не дать вырваться непионерским словам. Но глаза у него были очень выразительные.

В столовую заглянул Борис Игоревич, ничего не сказал, лишь кивнул, словно только что увидел мальчишек, а через минуту стало слышно, как от дома отъезжает автомобиль…

…Туман разошёлся ещё до начала занятий в школе, и про него забыли. Но солнце скрылось за плотными низкими тучами, и Денису сообщили, что теперь оно будет еле-еле показываться до весны. Всё. Даже не осень – зима. Местная зима, можно сказать, наступила.

Как и у всех людей своего времени, у Дениса отсутствие солнца вызывало нервный мандраж и раздражение. Поэтому он порадовался тому, что предстоит канитель с оружием – все отвлекутся, вот и хорошо.

Пионеры решительно и прочно отвоевали себе здоровенный кусок школы – под самые разные необходимые нужды. Место нашлось практически для всего – в том числе для новорожденного музея, его заведующим стал Генка. Собственно, Денис подавал эту идею – с музеем – уже давно, но она не встретила понимания, а потом как-то выпала и у него из памяти, слишком много вокруг было дел и без того. И вдруг Генка, вернувшийся с Чёрного моря, поднял тот разговор вновь и, не обращая внимания на всё то же непонимание, занялся этим делом совершенно самостоятельно, собирая экспонаты, где только было можно, и ориентируясь на выданную Олегом из библиотеки новенькую «Пионерскую памятку по созданию краеведческих музеев». Вот и сейчас он копошился у стендов, что-то там перекладывал, возился с недавно подаренным какой-то бабулей довоенным фотоаппаратом или чем-то вроде него, при этом вполне мелодично мурлыча:

– Нэсэ Галя воду – коромисло гнэться,

За нэю Иванко як барвынок въется… – песенку, привезённую всё оттуда же, из Империи. Денис подозревал, что Генка, понимая, что ему оружия не достанется, просто-напросто нарочито демонстрирует равнодушие. И даже усомнился: а правильно ли он делает, раздавая «Сайги» тем, кто старше? Чем вот Генка не заслужил? Но вовремя понял: с таким подходом ему придётся пилить ружья на части, чтобы каждому досталось по кусочку, а кусочки потом взвешивать – чтобы никого не обделить. «Первое решение – самое верное!» – учили его, и Денис уже не раз убеждался, что правильно учили. Пашка же на отрядное оружие откровенно не претендовал, Олег был прав – с арсеналом Бойцовых это было бы смешно…

Репетиция, естественно, сорвалась – Денис не утерпел, рассказал об оружии и вынужден был прибегнуть к командирской власти. Легко можно было предсказать, что иметь записанное оружие захотят все, начиная от девчонок и кончая младшими. В результате «Сайги» получили Олег Ветлугин, Мишка Гуляев, Санька Бряндин, Петька Минаев, Генка Раймонд, Тимка Ланц, Витька Шацких и Алексей Гордеев. Сейчас они все под завистливыми взглядами остальных готовились к первому выходу на пристрелку. Денис решил проверить оружие за посёлком, но не там, где они когда-то стреляли с Мишкой, на прудах, а в другой стороне, где начиналась степь и было немало удобных ложков. Весь небольшой отряд надел форму и сейчас получал от Дениса патроны – по десять пулевых и по пять с картечью, а Надюшка Минаева заполняла расходную ведомость с таким видом, как будто сама собирается стрелять. Олег старательно вносил данные об оружии в новенькие пионерские книжки счастливцев – под роспись и печать. Разрешения полиции в книжки уже были внесены и заверены, причём для всех пионеров, из чего Денис заключил, что – если это только не ошибка впопыхах – оружие пришлют и ещё.

– Когда-нибудь вся эта чушь станет ненужной, – сердито сказал он, швырнув в мусорный ящик ещё одну распотрошённую упаковку из-под патронов. – Дали, взял, ушёл – и пользуйся.

– Ага, только сейчас лучше всё-таки под роспись и печать, – солидно заметила Надюшка. Денис скептически хмыкнул и, выдав патроны Лёшке Гордееву, с облегчённым выдохом выдернул из-под погона и ловко нахлобучил на голову берет, а потом поправил на поясе кобуру «Байкала» – он впервые открыто надел пистолет:

– Ну а сейчас выдвигаемся на пострелушки!..

…У Дениса создалось твёрдое ощущение, что мальчишки были бы совершенно не против, если бы до предполагаемого стрельбища надо было три раза пройти весь посёлок. Идея идти строем – в колонну по два, что сперва не предполагалось, – оказалась очень к месту. Он, признаться, и сам удивился – хотел, если честно, просто посмотреть, к чему привели строевые тренировки, а вместо этого, сам того не желая, оказался во главе настоящего военного отряда. Мальчишки в форме, с «Сайгами» за плечом, выглядели внушительно и сами это отчётливо осознавали, косили по сторонам важно и гордо. На взгляд Дениса, впрочем – ещё и смешно, однако он понимал, что смешно это для него, привычного к подобному.

Попадавшиеся навстречу взрослые люди смотрели в основном изумлённо-обрадованно, а мальчишки – робко и завистливо. Настолько завистливо, что даже не осмеливались пристроиться в хвост идущим, а только застывали на месте и провожали взглядами вроде бы хорошо знакомых и в то же время таких недосягаемых соседей и приятелей.

В некоторых же – немногочисленных, но явственных – взглядах Денис заметил ненависть…

…За посёлком строй распался, и ребята сошли на обочину. Кто-то попробовал на ходу поиграть прикладом – Денис немедленно цыкнул. Разговор зашёл о предстоящем празднике, о разных семейных делах и – конечно – об Империи. А за такими разговорами дорога кажется короче, и вскоре отряд незаметно отмахал всё расстояние до намеченных Денисом балок. Одна подходила идеально – есть некрутые спуски, почти двести метров длиной, с ровным, ничем не заросшим дном.

– Отдыхаем, – скомандовал Третьяков-младший, снимая с пояса сумку.

В сумках у всех лежали припасённые из недавно созданного отрядного НЗ галеты и по среднего размера банке колбасного фарша с зеленью. Были там же и фляжки с водой, но в балке выбивался из-под выступающих из глинистого откоса двух чёрно-серых базальтовых глыб родничок. Мальчишки развалились – кто полулёжа, кто сидя со спущенными с края ногами – над самым родником и не спешили приниматься за еду. Они смотрели по сторонам, вверх – и взгляды у всех были удивлёнными и довольными. Словно у законных хозяев, озирающих своё поместье.

– Может, тут постоянное стрельбище сделаем? – вдруг предложил Тимка Ланц. Денис пожал плечами:

– Да можно.

– Тогда надо родник в порядок привести, – продолжал Тимка. – Я возьмусь. Поставим навес, воду возьмём в трубу…

– Лучше камнем выложить, – возразил Витька Шацких. Тимка покосился на него:

– Ну и давай со мной.

– Ну и сделаем, – ответил Витька. – Скамейки и стол вкопаем. А ещё я Вовке кружки закажу. Штуки три. Он ловко по жести стучит… Повесим их на специальную подставку, и будет совсем нормально.

– А я дистанции для стрельбы размечу, – не выдержал Денис. – Обзаведёмся и впрямь своим стрельбищем, ни к кому не проситься.

– Мы стрелять-то вообще будем или поедим, полежим и обратно пойдём? – поинтересовался Мишка.

Но мальчишки ещё какое-то время всё-таки ленились, созерцая полевую дорогу, уводившую куда-то петлями. Денис невольно поддался общему настрою, а потом стал всматриваться – ему начало казаться, что на дороге что-то движется…

– Кажется мне или там кто-то идёт? – вдруг спросил Олег, будто подслушав его мысли, вставая и снимая с бока новенький бинокль.

– Тебе тоже? – удивился Денис, но Олег, не отвечая, шагнул на небольшой пригорок, поднял бинокль и замер. Остальные смотрели на него – движение теперь различали все.

И тут Денис увидел, как его друг побелел – именно побелел, с лица отхлынула краска. Опустив бинокль, Олег выдохнул, не поворачиваясь:

– Уйгуры. Орда. «Жажда солнца»…

Короткая дрожь пробежала по мгновенно вскочившим мальчишкам, как по единому живому испуганному организму. Денис свёл брови. Он знал об уйгурах достаточно много ещё до приезда в Семиречье. Когда-то, в период Безвременья и начала Серых Войн, они овладели большинством этих территорий, безжалостно вырезая всех, кто отличался от них, людоедствуя на «государственом уровне» и уничтожая всё на своём пути. «Государство» уйгуров рухнуло под ударами оправившихся русских, ответивших на зверский геноцид не менее кровавым истреблением, их остатки были размётаны и разогнаны. Впрочем, огромную роль в деградации этого народа сыграло и то, что, не в силах осознать опасность долговременного радиационного заражения местности, уйгуры сплошь и рядом селились в местах, откуда ушли и русские, и казахи, и китайцы. Более того – ставили себе в заслугу «страх, спущенный на врагов»! И когда началось стремительное и безжалостное вырождение – по-прежнему не могли связать происходящее и своё расселение. В какой-то степени русские, выбившие их с захваченных мест, спасли остатки народа…

В настоящее время уйгуров всё ещё было довольно много, но они скитались ордами во главе со своими тойонами в пустынных, диких местах, ещё толком никому не принадлежавших, – постепенно вымирая от уже необратимых изменений в генетике. Чаще всего эти орды были неопасны, при прямом столкновении стремились уйти, скрыться, избежать даже не стычки, но и просто встречи с хозяевами мира. Однако уйгуры так же, как некоторые другие народы – закономерность пока не была выявлена, – оказались подвержены так называемой «жажде солнца». Приступы массового буйного сумасшествия могли овладевать большими группами больных, стоило солнцу исчезнуть. Эта психическая болезнь могла не проявиться и при многомесячном отсутствии светила – а потом вдруг вспыхнуть, если солнце не показывалось день-другой.

Охваченные этим психозом начинали совершать дичайшие поступки. Как правило, они обрушивали неконтролируемый гнев вперемежку со страхом на «чужих», оказывавшихся рядом: убивали, не щадя и не разбирая пола и возраста, жгли посёлки, уничтожали поля и скот… Было очевидно, что ордой, которую наблюдали мальчишки, владел именно такой приступ. Тёмная толпа катилась к посёлку прямо через степь – словно кусок овеществлённой и обретшей плоть Большой Ночи Безвременья. Скорее всего, именно те из уйгуров, кто сохранил способность соображать, уничтожили ночью телефонную связь – а звериная хитрость, тучи и туманы позволили им скрытно пробраться вплотную к населённым районам…

Денис быстро огляделся. Снова бросил взгляд вперёд. В орде навскидку было не менее трёхсот… существ – компактная тёмная толпа, над которой мотались какие-то значки на палках, быстро приближалась. Что случится, если она ворвётся в ничего не подозревающий посёлок, – было совершенно ясно. Конечно, безумцы будут истреблены довольно быстро. Но скольких они успеют убить и сколько успеют разрушить…

– Бежать надо… – пробормотал Тимка Ланц. – Бежать… предупредить…

– Они на нашем загривке в посёлок въедут, – возразил Мишка. Его лицо подёргивалось – он думал о своём только-только достроенном хуторе. – Вон как несутся.

– Минут через пять-семь будут тут, – прошептал Лёшка Гордеев почти зачарованно и сделал шаг назад.

Денис боковым зрением уловил этот шаг – первый шаг к позору, к развалу всего, что было с таким трудом создано, к стыду и гибели. И, не поворачиваясь, никого не называя, громко, резко произнёс:

– Отряд, слушать мою команду! Стано-вись!

Он имел право так командовать.

И ещё – по-детски щёлкнул пальцами на счастье, а потом чётко выбросил руку в сторону. И перевёл дух, как будто всё самое страшное уже кончилось – а точнее, не произошло, – когда ощутил рядом плечо Олега. А дальше заметил краем глаза, как встали в ряд остальные.

Все семь…

…Нет, лукавить не будем – вырвавшаяся из ближней ложбинки толпа не остановилась сразу. Слишком велик был захлестнувший их разум страх перед возвращением Тьмы, слишком близко была беззащитная добыча, слишком малочисленны были защитники (что это подростки – погромщикам просто не могло прийти в голову). Ни бешеный бег, ни дикий вой не стихли. Но… совершенно неожиданно сквозь них полоснул ясный и звонкий крик команды – крик, пробивший броню безумия, потому что он напоминал то, как били и гнали их отцов вот такие небольшие, сильные сплочением, дисциплиной и холодной яростью отряды русских.

– Отряааааа… картеееечь… товьсь!

Щёлк. Откинулись приклады.

Клац. Дёрнулись затворы, вгоняя первый патрон.

Бум. Выстроились в линию носки ботинок.

Именно в этот момент всё изменилось. Бежавшие в первом ряду – самые отчаянные, самые распалённые – вдруг увидели, что перед ними не десяток сумасшедших детишек. Нет.

Перед валом погромщиков стоял военный отряд.

Одинаково прищуренные глаза под обрезом беретов.

Неподвижная линия чёрных дыр стволов.

Застывшие языки пламени – галстуки на груди.

Одинаково чуть выдвинутый вперёд корпус.

Ровная черта носков левых ботинок – пыльных и словно бы вросших в землю.

Во всём этом была какая-то непонятная и жутковатая уверенность, пересиливавшая муть, застилавшую мозг орде. Словно на дороге выросла непреодолимая стена, а не кучка русских.

Вал остановился. Колеблясь, хрипя, взвизгивая, напирая, остановился, потому что – пока ещё не в страхе, скорей в недоумении – остановились вожаки.

Мальчишка на правом фланге бросил травинку, которую грыз, поднял к плечу короткий чёрный пистолет и резко, высоко прозвенел вторую команду:

– Целься в пояс! Огонь на поражение по команде! – и – к толпе, ясно и коротко: – Прочь!

Миг.

Другой.

Третий.

Толпа начала рассыпаться. А потом просто рванула во все стороны – уже с другим воем, не жадным и безумным, а трусливым и жалким, топча и сшибая друг друга…

…Денис опустил руку с пистолетом – точнее, уронил, «Байкал» вдруг показался страшно тяжёлым, а рука затряслась. Вспыхнул стыд – ребята видят, как его трясёт, – и он не сразу посмел поднять глаза на свой отряд. А когда поднял всё-таки…

Мальчишки смотрели на него – и друг на друга – с каким-то подобием ужаса, который раньше назвали бы «священным». Казалось, они не узнают ни друг друга, ни Дениса, да и ничего вокруг, а пытаются понять: это что же, они только что повернули назад целую орду?! Не в кино, не в книжке, не в журнале… значит – ЭТО – правда?! Значит – МОЖНО?! Значит, ОНИ…

Но никто не успел оформить своего восторга в слова (а точнее – в дикие ликующие вопли с прыжками и подбрасываньем вверх ружей). Кто-то (потом Денис так и не вспомнил, кто именно) крикнул отчаянно:

– Смотрите! Там!

Там, откуда они пришли, в стороне посёлка, поднималась видная даже отсюда стена огня.

* * *

Пожар в посёлке был самым настоящим бедствием, особенно если учесть, что горели жилые кварталы, сплошь и рядом построенные без соблюдения каких-либо противопожарных норм, и пламя гуляло с крыши на крышу с лёгкостью ветра. Пожарной команды в посёлке просто-напросто не было, это упустили из виду все, и он, вернее всего, выгорел бы весь подчистую, если бы не последние события и не то, что люди – если и не все, то очень многие – понимали: им есть что терять, особенно теперь.

Когда отряд Дениса вернулся – бегом – в посёлок, то с огнём уже боролись, причём и пионеры тоже – задержавшийся в школе Пашка организовал всех на тушение при первых признаках пожара. Сейчас он, соскочив к Денису с крыши, которую усердно проливали водой, крикнул:

– Подожгли! Уйгуры подожгли, из Лихобабьей прискакали, их дозор орду заметил! Казаки их преследуют!

– Да не уйгуры! – взвыл Денис, которого осенила внезапная и страшная догадка. – Кенесбаев где?!

– Да вон! – удивлённый Пашка вытянул руку – чуть подальше на улице рядом с только что подъехавшей рудничной помпой «нарисовались» начальник полиции и Макарычев. Ещё чуть дальше улицу уже перекрывали страшные дрожащие арки пламени – соединились, взметнувшись с домов и слева, и справа. – Ты чего?!

Но было уже поздно – Денис со всех ног рванул туда, на ходу крича и перекрывая криком жутковатый монотонный рёв пламени:

– Кенесары Ержанович! Они не поджигали! Они сюда вообще не прошли!

– Конечно, не поджигали! – ответил казах, ничуть не удивившись появлению Дениса и сразу поняв, о ком он говорит. – Загорелось сразу в нескольких местах. Кто-то очень ловко и точно всё рассчитал – поджог практически совпадал с появлением этих безумцев, а потом – кто бы стал разбираться, от кого и от чего выгорел посёлок?! Никто же и подумать не мог, что вы окажетесь на пути орды!

– Кенесары, я сейчас ещё пару помп пригоню. – Макарычев прыгнул на подножку своей машины и, уже отъезжая, крикнул: – Денис, твои не дома, они тоже на пожаре! – Денис махнул ему рукой и повернулся на вопрос – а точнее, просто на слова Кенесбаева:

– Я только не пойму, почему они в посёлок не ворвались…

– Ну… мало ли… – Денис вздохнул и, махнув рукой, побежал обратно к своим.

Кенесбаев проводил его внимательным и задумчивым взглядом…

…Кое-как справиться с огнём удалось только к вечеру следующего дня. Но уже было ясно, что жилые рабочие кварталы выгорели наполовину. Огонь только благодаря самоотверженности людей не дошёл до складов взрывчатки и окислителей для проходческих работ – а на такой исход поджигатели явно рассчитывали.

Шатающийся, какой-то опустошённый, в рваной форме, покрытый ожогами, Денис кое-как добрался домой (Олег с матерью были у кого-то дома, помогали с маленькими детьми). Он почему-то думал, что их дом тоже сгорел, но дом был цел, вокруг зеленело… и мальчишка неожиданно ощутил страшную злость на собственное благополучие.

Отец был во дворе. Он сидел на ступеньках – и мама обрабатывала ему лицо, ожоги на лбу и щеке. Увидев сына, Борис Игоревич кивнул; Валерия Вадимовна, занятая делом, на мальчишку внимания не обратила. Денис подошёл и сел возле отца. Помолчал, потом спросил тихо:

– Что же теперь делать, пап?

– Теперь? – Борис Игоревич вдруг хмыкнул весело. – Теперь… теперь слушай, – и неожиданно прочёл:

– Монтёры!

Вот вам разорённая страна.

У вас в сумке – два гвоздя и кирпич.

Имея это – постройте город!.. Я не помню, чьи это стихи, но именно этим мы и займёмся, Дениска.

Если честно, Денис не понял отца.