Читать книгу Повесть о Предславе - Олег Яковлев - Страница 1

Будущий Креститель Руси, князь новгородский, а позднее киевский Владимир Святославич поначалу был мало похож на того, кого уместно назвать святым. С юных лет отличался непомерным женолюбием. Одних только законных жён у него насчитывалось более полдюжины, наложницы же исчислялись сотнями. Да и помимо покорных, готовых исполнить любую прихоть господина рабынь, имел Владимир связь не с одной боярской супругой или дщерью[1][1]. Многие отдавались ему сами, без какого бы то ни было принуждения – пригож был удатный[2] молодец, баловень судьбы, лихая головушка, кудрявый светлоокий красавец с извечной слащавой улыбкой на устах. Невесть чем, но вот привораживал он, притягивал к себе жёнок, и те, забыв стыд, послушно окунались, как в омут с головой, в его жаркие объятия.

Позднее народные песни и сказания нарекут Владимира Красным Солнышком, создадут приукрашенный образ правителя, при котором земля Русская переживала эпоху расцвета. Золотились-де купола на белокаменных соборах, учинялись в теремах весёлые пиры и многолюдные праздники, во время которых прямо-таки ломились от яств и питий столы, пестрело в глазах от ярких цветастых саянов[3], летников[4], убрусов[5] молоденьких жён и красных девиц, а былинные богатыри славились своей храбростью и в любой миг готовы были грудью встать на защиту любимой отчины и дедины.

Было… Всякое было. Но и иное отличало Владимира в молодые годы. Рождённый наложницей, уязвлённый с самого детства тем, что не ровня он единокровным[6] братьям своим, Ярополку и Олегу, рано научился Владимир подлости и коварству. Благо и советники на худое находили его так же легко, как и женщины. Первым стал Добрыня, брат по матери, вуй – воспитатель, коего князь привык слушаться во всём, вторым – киевский боярин Блуд Ивещей. Этот за звонкое серебро обманом передал в руки Владимиру брата Ярополка, которого в день 11 июня 978 года от Рождества Христова предательски убили варяжские[7] наёмники в лагере под Родней[8], пронзив мечами «под пазухи». Беременную жену брата, гречанку, сластолюбивый Владимир тоже взял к себе в гарем.

А чуть ранее под стенами Полоцка[9] – главного города племени полочан – разыгралась другая трагедия, и в сердцевине событий оказалась ещё одна молодая женщина, которой суждено было оставить в истории немалый след.

Звалась она Рогнедой и приходилась дочерью полоцкому князю, варягу Рогволоду. И вышло так, что в одно и то же лето приехали к Рогволоду сваты и из Киева, от Ярополка, и из Новгорода, от княжившего там в ту пору Владимира.

Поразмыслив, полочане дали согласие Ярополку, а Владимирова посланца Добрыню отправили ни с чем.

«Не хощу розувати робичича»[10], – гордо ответствовала златовласая красавица Рогнеда на предложение новгородцев.

И началась война. В отместку за свой позор (а смеялась над будущим Крестителем едва не вся Русь), собрав рать из словен[11], чуди[12], варягов и нурманов[13], нагрянул нежданно-негаданно Владимир под стены полоцкой твердыни. Бой был долгий и яростный. Горели башни и городни[14], к небесам взметались чёрные клубы дыма. Хищные враны кружили над окрестными полями, над серебристой Двиной и полосой непроходимого бора в ожидании царского пиршества. Обитые железом пóроки[15] проломили дубовые ворота, и толпа дико орущих ратников, далеко не каждый из которых имел кольчугу и шелом, прорвалась на улицы богатого торгового города.

Полоцк «взяли копьём»[16] и подвергли разгрому. И в тот час, когда орды победителей, хмельные от крови, хватали добычу и творили бесчинства, в веже[17] за земляным валом Владимир, по злобному наущению Добрыни, изнасиловал Рогнеду на глазах у её связанных пленных родителей и братьев. Затем, по велению того же Добрыни, униженного князя Рогволода, его жену и двоих сыновей закололи ножами. Рыдающую от горя и позора Рогнеду отвели в возок, приставили к ней крепкую охрану – дюжих дружинников с длиннющими копьями – и повезли вслед за войском в далёкий Киев.

У Владимира до Рогнеды уже была жена – богемка[18], от коей он имел сына Вышеслава, но это не помешало молодому князю объявить несчастную своей женой и дать ей славянское имя Горислава. Гори, мол, ярким пламенем в славе князя Владимира. На свадьбе играли гусли, вертелись скоморохи, гоготали и подымали чары за своего правителя варяги-дружинники.

Потом они захватили Киев, умертвили Ярополка, и сел Владимир, сын рабыни, ещё недавно униженный и оскорблённый изгнанник, на отцов «злат стол».

Вот тут-то он и развернулся. Жён и наложниц расселил вокруг града, шумно веселился, ходил в близкие и дальние походы, возвращаясь из которых, всякий раз привозил новых молодых девушек. Одних щедрой рукой дарил своим ближним боярам, прочих же волок к себе, в неистовой неистребимой жажде неутолённого плотского желания.

Так и жил, легко, просто, не задумываясь ни о чём.

Он приносил кровавые жертвы грозному громовержцу Перуну, жаловал и других богов – Велеса[19], Мокошь[20], Хорса[21], Стрибога[22], Семаргла[23]. Деревянных идолов велел вынести из терема и установить на площади на Горе[24].

При всех своих пороках и вероломстве Владимир, однако, имел немало ума. И постепенно, с годами, уразумел он, что по старым, прежним законам и поконам[25] ныне не прожить. Время и обстоятельства требовали от него смены старой, языческой веры. Молодая крепнущая Русь рвалась на мировой простор.

Заключив тесный союз с ромейским[26] императором Василием II, в лето 988-е Владимир принял святое крещение. В речушке Почайне священники-греки торжественно окрестили весь киевский люд. Затем крестили народ в Смоленске, Ростове, Полоцке, на Волыни. Возводились православные храмы, росли и богатели города.

Для укрепления своей власти задумал Владимир породниться с императором Василием и взял себе в жёны его сестру, царевну Анну. Гарем свой князь разогнал, прежних наложниц и жён раздал боярам и дружинникам или расселил по разным сёлам и городам.

Но гордая Рогнеда не простила Владимиру обид, ни прежних, ни новых. Помнила она свой позор, помнила совершённое над нею надругательство, помнила предсмертные крики родителей и братьев. Однажды тёмной ночью подкралась она к спящему Владимиру с кинжалом в руке и едва не зарезала его. Уже наметила место, куда бить, да князь неожиданно проснулся и перехватил её занесённую для удара длань.

После такого он хотел её убить, но, посовещавшись с боярами, передумал.

Вместе с сыном, малолетним Изяславом, Рогнеду отправили на родину, в Полоцкую землю. Там, у истоков Свислочи, на поросших густым лесом холмах заложили град, названный в честь княжича Изяславлем. Град обнесли дубовыми стенами, соорудили сторожевые башни, поставили обитые медью ворота. В центре города, на самом высоком месте, возвели просторные хоромы, в коих и поселилась опальная княгиня.

Меж тем Владимир, став прилежным христианином, вовсе не желал менять прежних привычек. Время от времени он посещал бывших жён и наложниц и, если те не хотели отдаваться, брал их, как ранее, силой. Не раз объявлялся он и в Изяславле, со страстью впивался в уста отчаянно сопротивляющейся Рогнеды, валил её на постель или прямо на пол; сопя, раздвигал ноги, удовлетворял ненасытную плоть.

После одной из этих «встреч» Рогнеда в очередной раз забеременела и в тихую осеннюю ночь разродилась дочерью. Малышку назвали по-славянски Предславой, а при крещении, состоявшемся в маленькой деревянной церквушке городка, нарекли Софией в честь святой великомученицы.

В Киев ко Владимиру полетел с вестью гонец.

По правде говоря, подобных известий князь получал немало, иногда они бывали желанными, иногда – попросту лишними. Бывшие жёны и наложницы детей Владимиру рожали исправно, и потому новость об очередном ребёнке киевский владыка, постаревший, раздобревший, с сединой на висках и в бороде, принял довольно равнодушно.

Он выслушал молодого гонца-полочанина, кивнул, промолвил как бы походя, между делом:

– Дщерь. Что ж, народец нужный. Молодец, Рогнеда! Вырастут, будем соузы с иноземцами крепить.

Спустя мгновение Владимир, казалось, вовсе забыл о существовании своей маленькой дочери, всецело пребывая в высоких державных заботах, кои перемежал с весёлыми буйными пирами.

Но где-то далеко, в глубинках памяти его осело, спряталось: «Поехать к Рогнеде. Дочь повидать».

Мысли о Предславе до поры до времени великий князь киевский отложил.